Ломбард шкур и костей
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: В маленьком городке штата Массачусетс совершено жестокое убийство. Убита восьмилетняя девочка. Прежде с ней дружил и часто бывал в гостях у семьи этой девочки двенадцатилетний подросток Джейсон Дорент. Подозрения, конечно же, падают на него, т.к. он был одним из последних (если не самым последним), кто ее видел в живых, незадолго до убийства проводя вместе с ней время у нее дома. Городок переполошен. Родители боятся выпустить детей на улицу. Полиция, не найдя концов, вынуждена пригласить очень авторитетного следователя из другого штата. Само название романа взято из строк стихов ирландского поэта конца 19-го и начала 20-го века Вильяма Батлера Йейтса, во всех произведениях которого тонкой линией отмечается та грань, которая отделяет правду ото лжи. Дилемма одного из главных героев пролегает как раз между самой правдой и необходимостью добиться желаемого результата вне зависимости оттого, насколько за ним стоит сама эта правда. В результате, убедив допрашиваемого подростка в том, что он совершил убийство, которого на самом деле не совершал, следователь убедил его в том, что тот способен на убийство.
|
1.
- Чувствуешь себя лучше?
- Наверное, да. Голова уже не болит. Это как-то связано?
- Возможно. Говорят, что душа нуждается в исповеди. Но я не знаю, может ли это вылечить головную боль.
- Полагаю ли я, что мне теперь жаль?
- Конечно же, исповедь обозначает степень сожаления.
- Достаточно ли сожаления?
- Ты преуспеваешь, Карл, и этого не отобрать.
- Я знаю. Они умерли. Их больше нет. Их не вернуть. Но можно ли устранить грех?
- Не знаю. Я - не священник.
- Но вам я исповедался.
- Да, но я не могу ничего тебе простить.
Пауза.
- Полиция уже едет?
- Они ждут снаружи.
Трент выключил диктофон, отклонился на спинку стула, и начал массировать над бровями. В тишине кабинета он продолжал слушать голос Карла Ситона, его хитрости как и не бывало, лишь раскаяния и сожаления. Целых четыре часа Трент сидел напротив него под грубым светом стоваттной лампочки в маленьком загроможденном кабинете. Безжалостные вопросы и ответы, уклонения и объяснения, полное признание, что совсем не напоминает исповедь, и, наконец, сама его исповедь.
Магический жест Трента в его тяжелой, но нужной работе, как однажды это было объявлено на горячей газетной странице. Но в данный момент он не чувствовал никакого волшебства, никакого воодушевления достижениями. Исповедь? Карла Ситона? Принудив Карла признаться (старое, повидавшее виды волшебство Трента было в его очаровании). Он слушал и слушал бесконечный речитатив о его хладнокровном, взвешенном убийстве троих человек. Жертвами были тридцати пятилетняя женщина, ее тридцати семилетний муж и их десятилетний сын, хотя Карл и не знал, сколько каждому из них было в момент убийства.
За шесть месяцев до того, в зимней, молочной белизне, Карл Ситон вломился в двухэтажный дом Арона и Мюрели Стоунов, чтобы украсть маленькую коллекцию огнестрельного оружия, которая была у них в подвале. Он осознавал, что не ничего не смыслит в пистолетах. Но одно лишь удовольствие оттого, что оружие находится у него в руках, и ощущение силы, которую оно может принесли, подтолкнуло на то, что он тогда сделал. Карл Ситон разбил подвальное окно, не волнуясь о шуме, вызванном его вторжением, заранее узнав, что вся семья уехала в отпуск, и что в доме нет сигнализации.
Его разочаровало то, что так называемой коллекцией были всего лишь три маленьких пистолета, а затем еще сильнее то, что они все были заряжены. И он решил поискать в этом доме что-нибудь более ценное, чем пистолеты, хотя, куда можно было бы сбыть украденные драгоценности, не знал совсем. Услышав шум на втором этаже, он направился к лестнице. Его кроссовки бесшумно перемещались по ковру гостиной. Поднявшись на второй этаж, он зашел в спальню, не ожидая увидеть спящих в постели мужчину и женщину. Женщина ворочалась, сбросив себя одеяло. Мужчина лежал на боку и мягко храпел, широко раскрыв рот. Карл ощутил вес пистолета в руке, вдруг осознав свое преимущество, и почувствовал себя чуть ли не богом. Он посмотрел на них: они были беспомощными и беззащитными, что натолкнуло его сделать с ними все, что заблагорассудится. Они были под полной его властью. Карлу стало интересно, как могла бы выглядеть эта женщина без ее ночной рубашки. Он еще ни разу не видел ни одной абсолютно голой женщины, разве что где-нибудь в журнале или в кино. Но теперь, думать об этом ему показалось уже слишком. Не хотелось портить свое приятное ощущение, просто стоя и осознавая, что он стоит перед выбором. Он поднял пистолет и выстрелил. Сначала в мужчину. Пуля прошла через простыню. Маленькие кусочки материи закружились в воздухе, будто снежинки. Звук выстрела показался ему не таким громким, как прежде себе это представлял. Когда, открыв глаза, от звука выстрела вздрогнула женщина, то он выстрелил и в нее - прямо в рот, удивившись фонтану крови, вырвавшемуся навстречу выстрелу. Ее глаза замерли в шоке. Запах пороха тяжелым облаком повис в воздухе, и все его тело сотряслось от неожиданного чиха.
Он подумал: нет ли в доме кого-нибудь еще, кто бы мог услышать стрельбу из пистолета. Когда, вернувшись в коридор, он открыл дверь в его конце, то он увидел мальчика, спящего в кровати, напоминающей корабль из кинофильмов про пиратов. Его аккуратная челка пучком ложилась на подушку, а веки начали дергаться. Карл подумал: слышал ли он выстрелы или нет? И решил, что было бы лучше, если нет. Ему показалось ужасным, если ребенок проснется и обнаружит, что его родители мертвы, убиты. И Карл выстрелил в мальчика - просто из добрых намерений, чтобы оградить от ожидающего его ужаса, поступив при этом благородно, по-джентльменски.
Карл Ситон признавал акты убийства почти с воодушевлением, чуть ли не с радостью обнародовав до мелочей все детали, все, что привело его к исполнению вынесенного его жертвам приговора. Когда с каждым своим повторным рассказом он заново переживал каждый свой шаг, то его голос оживал, чуть ли не делая признание в убийстве похожим на радиоинсценировку. Он уже прекрасно осознавал все, что наделал.
Во время допроса Трент испытывал к нему не более чем презрение, хотя и делал вид, что во время допроса симпатизирует Карлу и даже понимает его. Для Трента Карл был всего лишь еще одним допрашиваемым субъектом. Если он кому-нибудь сочувствовал, то это родителям Карла Ситона, которому было семнадцать лет отроду.
У Трента начала болеть челюсть. Он не знал, что такое головная боль, вместо этого из раза в раз боль не могла обойти его челюсть. Это могло показаться смешным, но оно так и было на самом деле, как всегда во время допросов, будто наказание, которого ему было не избежать. Почему наказание? "Я всего лишь занимаюсь своей работой". Ужасней всего были претензии Лоты.
И сейчас ему было ясно, почему Карл Ситон признался во всем. Еще одна ступенька к вершине очередного триумфа. Лота уже не занимала места в его жизни, чтобы об этом можно было говорить, даже если он знал, что больше она его не слышала. Даже если бы она и осталась с ним навсегда, то он все равно не смог бы больше находиться с ней рядом.
Боль в его челюсти усилилась, и он попробовал зевнуть. Может, это как-нибудь прогнало бы боль. Ему не хотелось лезть в ящик стола за болеутоляющими таблетками. "Может, с болью помогут справиться мысли о Лоте?" - подумал он.
Он достал из диктофона кассету и подписал, протер стол и просмотрел в блокноте записи его встреч на следующий день. Пора уходить домой, возвращаться в пустой заброшенный дом, где Лота была лишь одиноким привидением. Больше идти ему было некуда.
2.
В Монументе занятия в школе закончились в последнюю пятницу июня, и наступили летние каникулы, но Джейсону Доренту концом учебного года почему-то показался именно этот день. Именно для него каникулы начинались лишь в понедельник. Выходные, как ему всегда казалось, принадлежали прошедшей неделе. Ведь по субботам и воскресениям он все равно никогда не появлялся в школе.
Он собирался встать как можно позже, но открыл глаза, когда противным писком начал сигналить будильник. Большие прямоугольные цифры высвечивали "6:32". Джейсон улыбнулся. Еще лежа в постели, он с наслаждением подтянулся, подумав об ожидающих его ленивых летних днях - не обязательно ленивых, потому что на следующей неделе начинался летний дневной лагерь. Но в ближайшие два месяца больше не было ни уроков, ни домашних заданий.
Что было важно, у него был неплохой учебный год в средней школе Монумента. Во втором полугодии не терпелось оказаться в списке лучших учащихся школы, хотя ему казалось, что удача значит больше, чем способности. Он был рад, что седьмой класс был позади, и надеялся, что восьмой будет легче. Но у него было чувство, что это не так. Он всегда усердно занимался, чтобы его успеваемость не падала. Ему казалось, что другим учеба давалась легче, что для них полугодия пролетали одно за другим, завершаясь хорошими оценками на экзаменах, ответами на уроках, поднятыми руками и похвалами учителей. Но Джейсону с его застенчивыми ответами, даже если он был хорошо подготовлен дома, все это давалось с великим трудом. Он старался не оказаться в центре внимания, иначе чувствовал, как наливаются кровью щеки, и начинает биться сердце.
Как бы то ни было, в ближайшие два месяца в школу ему ходить было не надо. Он вздохнул, и, заерзав ногами, скинул с них одеяло. Он знал, что летний лагерь будет без пикников, но и без уроков и контрольных, к тому же он заведет новые знакомства. А с кем он давно знаком, о них он на время забудет, особенно о тех, кто на школьных переменах постоянно портил ему жизнь. С ним никто не был жесток, не издевался и не отпускал в его адрес какие-нибудь шутки, а лишь попросту никто не замечал - его все игнорировали. Он всего лишь желал участвовать в играх и общаться с одноклассниками. Как обычно в школьном кафе он садился где-нибудь один, и даже, когда кто-нибудь мог подсесть к нему за стол, то чувствовал себя донельзя одиноко. С ним редко кто-нибудь разговаривал или о чем-нибудь спрашивал. Когда кому-нибудь из одноклассников все-таки приходилось к Джейсону за чем-нибудь обращаться, то это носило неопределенный характер, будто сказанное им самом деле ни кого не интересовало, и их внимание тут же переключалось на что-нибудь совсем другое.
Он предпочитал компании тех, кто младше него. Среди них он оказывался в центре внимания. Они смотрели ему в рот, ожидая каждое его слово и со смехом принимая каждую шутку. Он хорошо ладил со своей сестрой Эммой, которой исполнилось восемь, и которая повсюду за ним следовала. Иногда на переменах он уходил на другой конец школьного двора, чтобы понаблюдать за играми второ- третьеклассников, поражаясь тому, насколько их поведение выглядело серьезно - этакие маленькие взрослые, и мог подумать: "Да ну их". Он пытался высмотреть среди них Эмму. Она всегда была рада встрече с ним. Он понимал, что она его умнее. Она прочитывала за неделю две или три книги, когда Джейсону с трудом давалась лишь одна, например, что-нибудь свежее из Стивена Кинга, если только это доставляло ему удовольствие. Эмма также была не обделена даром сочинительства. На последнем конкурсе ее сочинение стало победителем. Оно называлось: "Правильно и неправильно". В нем она написала о поздравлениях с праздниками, и как они меняются из года в год. Джейсону, как маленькому, она объяснила игру слов, использованных в названии, и из-за этого он почувствовал себя глупым, потому что ему казалось, что меркнет перед ее интеллектом, особенно, когда понимает, что ничего нового для нее открыть не может.
Встав с постели, он услышал шум воды в душевой спальни родителей. Этим утром мать встала рано, но она ни чем не занималась, пока не выпила чашку черного кофе, затем другую, после чего приняла душ. Эмма тоже проснулась рано, но час или два она, лежа в постели, читала. У отца была деловая поездка в Линкольн, штат Небраска, и вернуться домой он должен был лишь через три дня. Его отец был футбольным фанатом и каждый год покупал абонемент на сезон, чтобы посещать "Ново-Английские Игры "Патриотов"". Джейсон иногда ходил с ним на некоторые матчи, но почему-то его не впечатляла толпа из двадцати двух толкающихся на поле мужчин. Ему просто хотелось еще раз побыть с отцом, почему и притворялся, что футбол ему нравится. Правда, он всегда искренне расстраивался, когда "Патриоты" проигрывали. Мать называла проигрыши этой команды паническим испугом.
Сидя на краю кровати, Джейсон размышлял о предстоящем дне. Возможно, этим утром он пойдет вместе с матерью в квартал "Уай", чтобы не пропал билет в бассейн на двоих, и ему придется наблюдать за ее упражнениями в не особенно ловком управлении машиной. Затем они вернутся домой к обеду, и он будет свободен в течение дня, пока его мать будет добровольно работать в центральной больнице Монумента. Эмма проведет весь день у Ким Кембридж. Во дворе у Кембриджей есть бассейн. Она звала с собой Джейсона, но ему не терпелось провести день, получая удовольствие от собственного безделья, повалять дурака, прокатиться на велосипеде, посмотреть телевизор или дочитать очередную книгу Стивена Кинга. Его звал к себе Бред Бартлет купаться у него в бассейне, но Джейсон знал, что его туда приглашали, лишь потому, что их матери имели кучу обязательств друг перед другом. Бред любил отпускать всякие шутки, и нельзя было знать, что он придумает на этот раз. Но Джейсону нравилась его младшая сестра Алисия. Она была непоседливой и до невозможности любопытной, к тому же он обожал наблюдать, как она на полу выкладывает пазл. И в этот день, возможно, он увидит ее позже - так, чтобы не брать с собой купальных принадлежностей.
Как бы то ни было, предстоял день без домашнего задания, без требований и обязанностей, и даже без хорошо знакомой ему домашней рутины. И он лежал, наслаждаясь лишь мыслью о том, что впереди длинное лето.
------------------------------------
Тело семилетней Алисии Бартлет нашли между стволами двух ветвистых кленов в зарослях невысоких молодых деревьев всего лишь в ста ярдах от ее дома. Ее тело было прикрыто ветвями, листьями и травой, почему увидели ее не сразу.
Тот, кто ее убил, очевидно, аккуратно положил тело, сложив руки на груди, расправив платье на коленях и старательно уложив длинные черные волосы, открывшие ее красивое, правильной формы лицо. Но убивший ее не коснулся ее глаз, не закрыл их. В них застыли ужас и удивление.
Ее нашли, когда уже смеркалось, прочесав все вокруг уже второй раз. Прибывшие на поиски добровольцы заметили торчащий из сваленных в кучу ветвей и травы маленький белый детский сандалик. Уполномоченные лица утверждали, что, скорее всего, какое-нибудь животное могло нарушить укрытие и тем самым обнажить сандаль в промежутке между первым и вторым поиском ее пропавшего тела.
Медицинские эксперты перечисляли предварительные причины смерти, среди которых была черепно-мозговая травма от внезапного удара тупым предметом. Единственный удар был нанесен в висок, и смерть наступила мгновенно. Предмет, которым ее ударили, найден не был. Также на теле не оказалось каких-либо признаков физического или сексуального насилия. Кровотечение из раны было минимальным. Ребенок не сопротивлялся нападению и не старался защититься, что подтверждало отсутствие крови или чьей-либо плоти под ногтями. Время смерти было установлено примерно в пять часов по полудню, где-то через час после того, как было замечено ее отсутствие.
Алисию последний раз видели во дворе ее дома вместе с двенадцатилетним Джейсоном Дорентом, живущем по соседству, около четырех часов дня двадцать девятого июня. Она или ушла сама, или кто-нибудь поманил ее за собой, что произошло за несколько минут до того, как ее мать вернулась домой с покупками в десять минут пятого.
Алисия Бартлет была ниже ростом своих сверстников, хрупкой и, вместе с тем, умной, дружелюбной и расчетливой девочкой, хотя мать говорила, что с посторонними людьми она вела себя застенчиво и вряд ли бы ушла с каким-нибудь незнакомцем. Для маленькой девочки она была необычно женственной. Даже в самые жаркие дни лета она всегда носила платье, отказываясь переодеваться в шорты и короткую хлопчатобумажную майку, как настаивала мать. Зеленое платье без рукавов было, пожалуй, самым легким из того, что она соглашалась носить.
Она жила со своими родителями: Норманном и Лаурой Бартлет, а также со старшим братом Бредом, которому исполнилось тринадцать, в квартале, известном под названием Кобс-Грик, в городе Монумент, штат Массачусетс. Название было перенято от протекающего мимо ручья. Когда искали ее тело, начали именно с него. Хотя его глубина в большинстве мест была не более чем с фут, а к лету ручей заметно мельчал, все равно, все боялись, что она могла где-нибудь оступиться и упасть в его бурное течение, удариться головой о камни, потерять сознание и утонуть. Внимание на ручье послужило еще одной причиной, почему ее тело нашли не сразу.
Для расследования этого дела был назначен детектив лейтенант Джордж Брекстон. Вечером того же дня сенатор Гарольд Гибонс прибыл в управление полиции города. Даже если Брекстон принял его со всеми почестями (сын сенатора был одноклассником семилетней жертвы), то он еще раз почувствовал, что сенатор является лишь ненужной помехой расследованию дела.
Брекстону мешало все. В сорок семь лет ему не давала покоя бессонница. Он попросту не мог расслабиться, как дома в постели, так и у себя в отделе. Он любил и вместе с тем ненавидел свою работу. Любил, потому что чувствовал собственную востребованность и необходимость заниматься поиском и поимкой преступников, хотя никогда не ощущал этого в процессе работы, а ненавидел за то, что как всегда не оставалось никаких улик, следов или физических свидетельств. Возникающие то тут, то там журналисты, а также вмешательство сенатора Гибонса постоянно бросало ненужный свет на процесс расследования, раскрывая его для общественности и усложняя следствие. Больше всего Брекстона раздражал окружной уполномоченный Элвин Дарк, которого назначали для контроля за расходом выделяемых средств его отделу. Сам Брекстон знал, что Дарк обязательно должен был вмешаться, если расследование не укладывалось в двадцать четыре часа.
У себя в кабинете Брекстон провел целую ночь и ничего не нашел. Когда уже начало светать, то он поднял занавес из жестяных жалюзи, открыл окно и уныло глянул на серую, освещенную пасмурным утренним светом улицу. Тяжелые тучи висели над зданиями городского центра. И ему показалось, что в эти ранние часы от асфальта тротуара, будто от невидимых раскаленных углей, поднимается жар. Он не спал уже сутки.
Не было ни улик, ни следов, ни свидетельств.
В зависимости от результатов допросов, планируемых им позже этим утром, у него были возможные подозрения.
--------------------------------
Джейсон Дорент не мог поверить в то, что Алисии Бартлет уже нет. Она не просто умерла - ее убили. Напали и ударили так, что смерть была неминуема. Он не мог себе представить, сколько нужно было злости и жестокости, чтобы так поступить. Особенно, когда объектом нападения явился столь милый ребенок, коим была Алисия: с чертами маленькой, юной "пожилой леди", с большими зубами, уж слишком большими для ее маленького рта, и брызгами веснушек, усыпавшими все щеки, которые она так ненавидела.
Он почувствовал, как его подбородок задрожал, а к глазам подкатили слезы. Ему не хотелось плакать. Когда-то давно он пообещал себе, что плакать больше не будет никогда. А плакал постоянно, когда еще был совсем маленьким, если вдруг слышал шум где-нибудь среди ночи и думал, что кто-нибудь с недобрыми намерениями вламывается в дом. Но слезы тех детских страхов плачем он не считал, в отличие оттого, что было позже в школе. Если он не успевал в срок закончить домашнее задание или когда во время урока не знал правильного ответа на вопрос учителя, или даже когда знал ответ, но боялся или просто не решался поднять руку, то эмоции безнадежно его предавали. По правде и на этот раз он не плакал, просто у него начал трястись подбородок, а к глазам подкатили слезы. Он взял себя в руки, чтобы не зарыдать на самом деле.
Но сдержать себя он так и не смог.
Драка с Бодо Келтоном изменила все. Именно тогда Джейсон пообещал себе больше не плакать. Не во время драки, а уже после нее. И даже это была не столько драка, сколько сладостный и безупречный удар, сокрушивший Бодо на пол. К тому же его поразило удивление на лице поверженного противника.
Это случилось во время перерыва на ленч в школьном кафетерии. Он получил удар в спину от стоящего позади него Бодо, что не явилось серьезным поводом для того, чтобы как-то на это ответить. На самом деле такой повод возник несколькими месяцами раньше. Джейсон случайно увидел, как Бодо, оказавшись среди толпящихся в коридоре, толкнул дверку шкафчика и защемил пальцы Джони Моргану, а затем расстегнул ему брюки, которые не замедлили съехать на пол вместе с трусами, обнажив все, что было под ними. Никто из стоящих рядом не среагировал, приняв это как должное, или просто не заметив произошедшего. Но увиденное Джейсоном придало ему гордости и силы. Будучи аутсайдером, не замечаемым чужаком, можно было увидеть то, что не видят другие. Наблюдая за Бодо, он замечал такое уже не в первый раз. Позже, примерно также он поступил с Ребекой Толлан.
За день до произошедшего в кафе Джейсон увидел Бодо Келтона в коридоре на перемене между уроками. Он подошел к остановившейся возле своего шкафчика Ребеке, придавил ее всем своим телом и начал что-то шептать ей на ухо. От злости и негодования она начала трясти головой. Бодо отступил назад и тут же потянулся к ее груди. Он ущипнул ее за маленькую сиську, отчего та взвизгнула и подскочила на месте. Все происходило в считанные секунды, когда бешенный поток учеников проносился мимо, и вряд ли кто-либо что-нибудь заметил. Джейсон смотрел, как удалялся Бодо, оставив Ребеку около ее шкафчика, она, растерявшись, стояла бледная и испуганная. Услышав предупредительный звонок, Джейсон направился в класс. От увиденного его сердце чуть ли не разрывалось от ярости, когда он осознал, что Бодо, натворив все это, просто повернулся и ушел, как ни в чем не бывало. Джейсон сомневался, что Ребека кому-нибудь об этом расскажет, и был прав.
На следующий день Бодо несильно ударил его, когда в кафетерии они оба стояли в очереди. Обернувшись, Джейсон толкнул Бодо, схватив его за грудь обоими руками. Тот отступил с удивлением на лице. Вспомнив, как он вел себя с Ребекой, Джейсон изо всех сил двинул его кулаком, удивившись при этом не меньше чем, сам Бодо. Из носа Бодо хлынула кровь. Он упал на спину, ударившись затылком о пол и взвыв от боли.
Взглянув на Джейсона, он ладонью вытер с лица капли крови и закричал: "Что я тебе такого сделал?" - и расплакался, как маленький ребенок. Джейсона чуть ли не начало трясти от радости. Он был победителем. Он стоял и сдерживал улыбку. Бодо отвели в медпункт, а его - к директору для объяснений, за что до конца четверти ему предстояло сидеть одному как на уроках, так и в кафетерии. После чего директор мистер Гобарт вызвал его к себе в кабинет на беседу о насилии и о том, как оно не решает проблем, и еще о том, как не провоцировать насилие. Не провоцировать? Джейсон уже знал, что это слово значит, хотя он никогда не слышал его раньше. "Если кто-то из одноклассников тебя несильно толкнул, то это не может стать поводом для возмездия" - сказал мистер Гобарт. Джейсон понимал, что не расскажет ему о своих наблюдениях за Бодо, как тот вел себя с Ребекой Толлан, и как это ее смутило. Джейсон слушал мистера Гобарта, который снова толковал о насилии и о том, насколько бесполезна месть, а он сидел и кивал, но все это время он был счастлив. Он что-то сделал, что-то изменил. Поставил на место Бодо Келтона. Расквасил ему нос. Он не собирался больше никого бить, но уже знал, что на такое способен. В то же время, в кабинете мистера Гобарта его слова заполняли собой все пространство, но не уши и не сознание Джейсона. Он дал себе обет, что больше не будет плакать, и не был уверен, что это как-то связано с избиением Бодо Келтона, с его слезами и плачем вообще, но тихо, в душе клятва была уже дана.
Его жизни произошедшее не изменило. Ребека не бросилась к нему в объятия, как финальных сценах кинофильмов о любви. И, как полагается, она игнорировала его так же, как и раньше. А он продолжал стесняться устных ответов на уроке и ненавидеть их. День или два одноклассники смотрели на него с некоторым любопытством и даже с опаской, но никто и никак это не прокомментировал, не одобрил и не выразил своего недоумения. Бодо старался не попадаться на его пути. В большинстве случаев Джейсон продолжал есть в одиночестве и, если за столом он все-таки был не один, то делал это тихо и незаметно. Иногда Дэнни Эдисон, еще один аутсайдер мог сесть рядом, но они между собой почти никогда не разговаривали.
И с тех пор Джейсон больше не плакал - ни слезинки, ни дрожащего подбородка. Вплоть до этого дня - в своей комнате, думая о случившемся с Алисией Бартлет. Его подбородок трясся как еще никогда.
Когда, как обычно, без стука в комнату вошла Эмма, он отвернулся, будто его это раздражало, но ее появлению он почему-то был рад. Постаравшись успокоиться, чтобы подбородок больше не дрожал, он услышал, как она сказала:
- Мне жаль Алисию Бартлет, - а затем спустя несколько секунд: - Ты в порядке, Джейсон?
Он кивнул, глядя в окно.
- Ты ведь так ее любил, ведь, правда?
Джейсон кивнул снова, наблюдая за медленно едущей по улице полицейской машиной. Он изогнул шею, продолжая смотреть вслед бело-синей машине с синей мигалкой на крыше.
- Ты ей всегда помогал выкладывать пазлы? - спросила Эмма.
Джейсон наблюдал, как полицейские развернулись в трех домах от них.
- На самом деле я ей не помогал. У нее самой это получалось не хуже, чем у меня, но я, ведь, ее отталкивал.
- По правде говоря, я ее недолюбливала, - сказала Эмма.
Джейсон удивленно на нее обернулся, потому что Алисия всегда его о ней расспрашивала.
- О, я знаю, что об умерших следует говорить только хорошее. Но я думаю, что у нее была нездорова шея, и еще она всегда вела себя так, будто была лучше всех - всегда хорошо одевалась, и, о боже, ей было всего лишь семь, чтоб так рано умереть.
Он смотрел на Эмму так, будто никогда еще раньше ее не видел. Но возможно она была права. Алисия иногда действовала ей на нервы. Она зависела от настроения. Изо дня в день оно у нее было разным, как-то раз она отправила его домой, сказав, что не в настроении проводить с ним время. Но в большинстве случаев юная "престарелая леди" его развлекала. Она выслушивала от него все, что он не мог сказать остальным.
- Но на самом деле мне очень жаль, что она умерла, - сказала Эмма.
- Мне тоже.
- Ты думаешь, что это ужасно, говорить о ней так?
Эмма выглядела так, будто у нее самой вот-вот вдруг затрясется подбородок, и из глаз польются слезы.
- Нет, - сказал Джейсон, испугавшись, что зарыдает тоже.
В это время позвонили в дверь.
Немного погодя в комнату вошла мать и сказала, что с Джейсоном хочет поговорить офицер полиции по поводу смерти Алисии Бартлет.
----------------------------------
- Последний, кто видел Алисию Бартлет в живых?
- Конечно, кроме самого убийцы, - добавил детектив лейтенант Брекстон.
Джейсон почувствовал себя так, будто кто-то нанес ему удар в живот, что было похоже на столкновение с Родом Пирсоном во время игры в футбол. Тогда у него остановилось дыхание, он пытался хватать ртом воздух, но ничего не получалось. Также было и сейчас: когда в его легкие ворвался воздух, то он не смог произнести ни слова. Но это уже была другая игра - не футбол, теперь он не лежал на земле и не ждал, когда он задохнется и умрет.
Детектив сверлил его своими черными глазами, утопленными в худощавое лицо, туго обтянутое сухой, загорелой кожей, которая, казалось, была стянута ему на затылок. Белки глаз были налиты кровью. Он отказался от чашки чаю, предложенной матерью Джейсона, отрезав: "Извините, мисс Дорент. Время решает все. У меня несколько важных вопросов к Джейсону". Отвернувшись от Джейсона и склонившись над блокнотом, он сказал: "Прошу тебя быть как можно более осторожным, Джейсон, и расскажи мне все, что помнишь, из того, что было в последний твой визит к Алисии".
Позже Джейсон понял, что его рассказ детективу обо всем, что произошло в тот день, когда не стало Алисии, был далеко не точным. Он не лгал, говорил правду. Под пристальным вниманием двух сверлящих глаз детектива нескончаемые общие и углубляющиеся в детали вопросы заставляли Джейсона говорить, описывая все до мелочей. Он еще никогда не давал показаний, как и никогда не терял друзей таким образом, как за день до того. Детектив также нетерпеливо ждал каждого его ответа, желая, чтобы тот отвечал немедленно, сразу, не задумываясь.
Например, когда детектив спросил, все ли в тот день выглядело нормальным в доме Алисии, Джейсон, не колеблясь, ответил: "Да", потому что все выглядело нормальным. Как всегда Алисия суетилась и переживала о своем пазле, хотя уже многие его фрагменты лежали на своих местах. Ее брат Бред снова набил себе шишку, неудачно прыгнув в бассейн. Он показывал ушиб подошедшим к нему Грегу Чевину и Марву Гелхозу, при этом издавая стоны и морщась от боли. Искупавшись еще раз, Бред выскочил из бассейна и начал стряхивать воду с тела по-собачьи, чуть не забрызгав выкладываемый Алисией пазл, в чем не было ничего особенного, и старался донять всех своими шутками, хотя в этот день он щадил в первую очередь Джейсона. По правде говоря, Бред был типом не из приятных. Он не мог усидеть на месте, постоянно мог кого-нибудь ткнуть пальцем в живот или кулаком в грудь (правда, несильно), когда о чем-нибудь с ним разговаривал - при всем своем дружелюбии. И обо всех этих нормалиях Джейсон рассказывал детективу Брекстону.
Детектив задал Джейсону один вопрос, который показался ему не таким, как остальные: "Не была ли в тот день Алисия чем-нибудь расстроена?"
Джейсон задумался на момент: "О, да, в тот день у нее не выходил пазл. Он был трудным, более тысячи фрагментов, большая красная птица - кардинал".
Он рассказал детективу, как Алисия сидела за карточным столом во дворе дома недалеко от бассейна и начала кричать на брата, чтобы тот прекратил брызгаться. Она почти закончила пазл, и ей осталось совсем немного. Для Джейсона все фрагменты пазла выглядели одинаково.
Детектив оторвался от блокнота и закачал головой, а Джейсон сказал, что даже на простой пазл ему не хватило бы терпения.
- Она, в конце концов, разозлилась и смахнула весь уже выложенный пазл со стола так, что многие фрагменты улетели за пределы двора.
- Могло ли ее расстроить что-нибудь еще, кроме пазла?
- Бред начал дразнить ее, но делал это всегда. Он дразнил всех.
Детектив ничего не сказал. Он сидел и смотрел на Джейсона так, что тот аж начал смущаться. Детектив Брекстон видимо хотел найти как можно больше свидетельств по этому делу, но Джейсон знал не так много, как тому хотелось.
- В какое время ты ушел от Алисии? - спросил детектив.
Джейсон начал колебаться. У него не было с собой часов. Во время каникул он никогда их не носил, потому что не считал нужным следить за временем.
- Точно не знаю. Через несколько минут после того, как ушли друзья Бреда и он сам. Я помог Алисии собрать фрагменты пазла, и мы занесли карточный стол в дом. Она предложила мне стакан лимонада, но я видел, что ее настроение лучше не стало, и ушел домой.
- Ты не заметил, сколько времени было на часах, когда ты вошел в дом?
- Да, - ответил Джейсон, обрадовавшись, что может сообщить хоть что-нибудь более-менее точное. - Я помню, что, когда я вошел, часы в гостиной пробили четыре.
- Сколько времени заняла твоя дорога от Бартлетов домой?
Джейсон пожал плечами.
- Минуты четыре или пять. Она живет в конце улицы.
"Жила", - поправил себя Джейсон. Он снова заставил себя осознать, что Алисии уже нет, но взял себя в руки, продолжая сидеть ровно и неподвижно, будто "по стойке смирно".
- Не заметил ли ты, что-нибудь подозрительное, пока шел по улице?
- В общем то, я шел не по улице, а дворами, - он был горд за свое самообладание. - И никого не видел.
- Когда ты уходил, Алисия осталась дома одна?
- Да, она пошла на кухню, чтобы налить себе лимонад. В это время я с ней попрощался и ушел домой.
- Ты говоришь, что пришел домой в четыре часа. Кто-нибудь был дома?
- Нет. Мама и сестра вернулись где-то... - и он взглянул на мать.
- Мы с Эммой вернулись где-то в одно и то же время. Это было... - мать замялась, пытаясь вспомнить. - Где-то в пять. Это имеет значение?
- Имеет значение абсолютно все, мисс Дорент. особенно информация Джейсона. Мы не нашли никого, кто бы мог видеть ее после того, как Джейсон вышел из дома семьи Братлет. Проследив передвижение Джейсона, установив время его ухода оттуда и прихода домой, мы не можем проследить передвижение Алисии. Например, мы уже знаем, что где-то в четыре часа, когда оттуда ушел Джейсон, Алисия осталась дома одна.
Какое-то время они сидели тихо. Джейсон взглянул на Эмму. Ее глаза блестели от интереса. Она начала писать детективный рассказ, и вот у нее уже был материал из первых рук.
- Можешь рассказать что-нибудь еще, Джейсон? - спросил детектив Брекстон.
Джейсон отрицательно закачал головой.
Детектив громким шлепком закрыл свой блокнот. Все его движения были быстры, и в них не наблюдалось ни малейшего усилия.
- В любом случае, спасибо, Джейсон, - сказал он, быстро поднявшись на ноги. - Для нас это важно.
Когда он ушел, то мать похвалила Джейсона за хорошие ответы на вопросы детектива.
- Я знаю, как это нелегко, - сказала она, коснувшись его щеки.
Уже по дороге к себе в комнату Джейсон подумал: "Так уж я и был хорош?" Он плюхнулся на кровать и постарался хоть как-то упорядочить свои мысли, расставить все по местам, все события того дня, но не мог понять, что же такое важное он все-таки утаил от детектива Брекстона.
Он не рассказал о том, что в тот день Алисия была расстроена не только пазлом, и что причиной тому также был и Бред.
Он вспомнил, как Алисия смотрела на бассейн и кричала на Бреда, чтобы тот, наконец, успокоился: "Какого черта, разве я могу сосредоточиться в таком шуме?"
"Какого черта" было произнесено ее губами. Оно не звучало как ругательство, но из уст столь утонченной маленькой девочки это могло вызвать шок.
- Что случилось, Алисия? - спросил у нее Джейсон. - Что тебя вывело из себя?
- Не более чем обычно, - ответила она, указав подбородком на Бреда и его друзей. - Он от меня еще дождется.
Восхищаясь и одобряя, Джейсон качнул головой. "Дождется". Бабушкины слова. Вот, почему иногда он отталкивал ее от себя. Временами она вела себя, как пожилая леди в миниатюре, будто родилась намного раньше, чем на самом деле появилась на свет. Когда большинство ее сверстников не вылезали из Интернета, она выкладывала пазлы, подавляющее время носила длинные платья и лишь изредка могла одеться в шорты и майку, даже когда было совсем жарко. Она ворчала на брата, будто была старшей сестрой, а не младшей.
Джейсон закрыл глаза, вспоминая, как они вместе с Алисией работали над пазлом, не обращая внимания на происходящее в бассейне. Она, наконец, вошла во вкус и начала заполнять пробелы подходящими фрагментами, при этом, продолжая хмуриться и ворчать на брата.
Бред с друзьями, наконец, выбрались из бассейна и расселись на солнце, чтобы немного просохнуть. Бред встал и прошелся по двору, а затем, будто статуя, замер на солнце.
- Что могло случиться, Алисия, если я случайно задел твой стол? - он специально выделили слово "случайно".
Алисия послала ему уничтожающий взгляд.
- Может, на сегодня хватит разрушений? - сказала она холодным, как сосулька голосом - голосом отнюдь не сестры.
Бред просто стоял. Солнце освещало его со спины. Его лицо было в тени, так что прочитать выражение на нем было невозможно.
Алисия продолжала на него смотреть, будто ожидая ответ.
- Правильно? - сказала она, будто выплюнув слово.
Бред вдруг резко отвернулся, затем отошел к друзьям. Спустя какое-то время Джейсон наблюдал, как они уходили, оставляя за собой тяжелую тишину их пробуждения.
Алисия что-то пробормотала себе под нос.
- Что ты сказала? - спросил Джейсон.
- Ты не захочешь это узнать, - ответила она и со всей злостью смела со стола уже почти законченную картинку с изображением большой красной птицы. Картонные фрагменты полетели во все стороны.
Она сидела и где-то минуту смотрела на разбросанные красные кусочки. Джейсон подумал, что она вот-вот заплачет. И вдруг она произнесла:
- Я устала от пазлов. Попьем чего-нибудь холодного. Мама сделал лимонад.
Ее губы трепетали, а руки тряслись.
Губы Джейсона затрепетали тоже, когда, открыв глаза, он почувствовал собравшийся под потолком его сознания дымок тревоги. Нужно ли было об этом рассказывать детективу? Или между Алисией и Бредом были еще какие-то споры? Между братом и сестрой? Может, говорить об этом было бы глупо, так как это не значило бы ничего? Много раз за свою недлинную жизнь он уже выглядел глупо, нелепо. И вообще, что могло бы от этого измениться? Она мертва. Джейсона перетряхнуло от непреодолимого осознания жестокой реальности бытия, с которой уже было не поспорить. Очевидно, в данный момент Бред скорбел больше всех на свете, думая обо всех склоках с сестрой в тот день незадолго до ее смерти. "Бедный Бред" - подумал Джейсон. - "И больше всех, бедная Алисия".
Он уже не пытался сдержать слезы, но они почему-то не потекли. Глаза были сухими. И это ему показалось еще хуже, чем заплакать.
-----------------------------------
- Что у вас есть, - спросил Элвин Дарк.
- Подозрения, - ответил Брекстон.
- Что еще? Сенатор, который крутится надо мной, по-моему, скоро полезет на стену. Газеты и телевидение не отстают от меня с вопросами, а мне нечего им ответить. В той части города уже все ходят на ушах, полиция сходит с ума, если я... мы... не сможем им что-нибудь объяснить.
С чашечкой кофе районный уполномоченный выглядел не слишком симпатично. Но на его лице вдруг проявилась расслабленность и умиротворение. Почему бы нет? Он удалялся из штаба полиции на два-три часа, чтобы немного поспать.
- И что же вы подозреваете? - спросил Дарк. Сарказм это был или насмешка - какая разница?
- Чувствую кишками, - Брекстон понял, что это утверждение, возможно, звучало даже и жалко, но кишками он чувствовал, что впоследствии за все придется платить. И Элвин Дарк это знал.
Но Дарк не отступал ни на дюйм.
- И вы чувствуете кишками, что за это возьмется группа присяжных, или судейская коллегия. Вы знаете, что нам нужно.
- Да, - односложно ответил Брекстон, почувствовав себя школьником и послав к черту то, что Дарк на два года его младше, и при этом он чувствовал себя школьником. - Физическое доказательство.
- И вы пока не нашли связи между своими подозрениями и совершенным преступлением, - продолжил давить на него Дарк. - Конечно, кроме ваших "ощущений в кишках".
- Сначала чувствуешь кишками, а затем вдруг появляются доказательства.
- И вы позволяете себе ждать, когда все проявится затем вдруг, само?
- То, в чем мы нуждаемся, так это в признаниях, - ответил Брекстон с напряжением в голосе.
- И в ваших подозрениях, - снова сарказм.
"Время больших перемен", - подумал Брекстон. - "И оно наступает".
- Есть такой следователь, которого зовут Трент. Он из маленькой конторы в Вермонте, и у него хорошая репутация. Говорят, что он может заставить изойти кровью камень.
- Знакомое имя, - сказал Дарк. - Расскажите мне о нем.
- Он повсюду проводит семинары криминалистов, может ответить на множество вопросов, любит интересные дела. Вызывающе.
- И почему же вы думаете, что он сюда приедет?
- Гибонс, - ответил Брекстон. - Гибонс - человек закона и порядка. Это многое значит. Председатель сенатской комиссии. Тот, от кого вы получили свою звезду. Нужно полагать, то Трент будет весьма амбициозен, но, думаю, что этого сенатора можно использовать, как наживку.
Элвин Дарк сделал еще один глоток кофе, а затем медленно, обдумывая каждое слово, произнес:
- Не люблю аутсайдеров в центре внимания.
- Его способности необычны, - возразил Брекстон, продолжая работу рекламного агента. - Отчасти новая порода следователей, специализирующихся на добыче признаний. Всегда добивается своего.
Дарк притих, представляя грандиозное шоу пития маленькой чашечки кофе и вытирания губ салфеткой. Кресло с его массивным телом развернулось к окну.
- Не пойман тот, кто убил девочку, под вашим он подозрением или нет. И меня беспокоит, что где-то на свободе гуляет убийца.
- Меня это также беспокоит, - сказал Брекстон, пытаясь не показать, что он сдерживает зевок.
Элвин Дарк хрустнул костяшками пальцев. Ему нравилось думать, что он - человек дела.
- Ладно, позвоните ему, - сказал он командным голосом, будто Брекстон был мелким чиновником - мальчиком на побегушках.
- Ладно, - ответил Брекстон чуть ли не презирающему его окружному уполномоченному. Важно, что сюда приезжает Трент, который - не этот неприятный, готовый на все и вся в борьбе за свое эго Элвин Дарк. Ему хотелось, чтобы Трент все выпотрошил из того мальчишки, чтобы тот, наконец, признал свою вину. Ему показалось, что такая перспектива чуть ли не слаще глубокого ночного сна.
------------------------------------
Трент получил звонок от детектива лейтенанта Джорджа Брекстона сразу, как добился признания в убийстве от Адольфа Келфера - уважаемого брокера, который, наконец, проговорился о том, как задушил соседа, промышляющего незаконными сделками.
Келфер блестяще держался на допросе, задавая вопросы в ответ вопросам Трента и давая ответы, которые ответами на самом деле не были. Он делал все, чтобы обойти любые словесные ловушки Трента и выглядеть так, будто эта увеселительная игра словами его развлекает. Иногда он не только ожидал тот или иной вопрос, но и с полным рвением на него отвечал. Его уверенные ответы, конечно же, были способом самозащиты.
Тренту даже стало интересно, когда и на чем наступит его первый прокол. Он думал о реакции других полицейских и следователей этого управления. Управление полиции Хайгейта было небольшим - всего десяток линейных офицеров, по очереди выходящих на дежурство в маленьком городке штата Вермонт у самой канадской границы. Трент понимал, что его присутствие обижает полицейских, начиная с того, что он никогда не действовал по шаблону. Он окончил колледж, сделав удар на психологию, и, стремясь к мечте своего детства, стал полицейским. Продолжая заниматься на курсах, он уже служил в следственной группе. Его карьера не выглядела столь увлекательной, хотя и не была безуспешной, что особенно проявлялось на допросах подозреваемых и свидетелей. Во время зимы население Хайгейта заметно увеличивалось, и в последнюю из них Трент успел отличиться, заставив признаться в своих злодеяниях аж четверых подозреваемых в серийных убийствах. В результате репутация Трента заметно изменилась в лучшую сторону.
И он решил предложить свои услуги полицейским управлениям других городов. Со временем у него отработалась методика допроса, заодно он изучал и чужой опыт, в конечном счете, отработал собственную систему раскрытия тяжких преступлений. Он возглавил периодически проводимые им семинары криминалистов и незаметно отошел от полицейской работы с ее нескончаемыми, похожими на исповедь признаниями вины. Он понимал, что выжидает, когда, наконец, появится настоящее, не поддающееся другим дело.
Между тем, пока у него был лишь Келифер.
Сосредоточившись на нем, Трент начал уставать от нескончаемой игры в кошки-мышки. Как и всегда, у него в рукаве был туз, но этот трюк можно было использовать лишь в подходящее время. Необходимо было терпение, ожидание нужного момента.
И вот игра в прятки с Келифером, тонкое и гибкое расследование без правил и инструкций - то, к чему все время шел Трент. Временами ему приходилось терпеливо выжидать, чтобы, наконец, начать свою игру, прибегая то к полному отсутствию реакции, то к красивым, громким, похожим на тексты лозунгов словам. И было неважно, какое оружие мог использовать Трент, если его игра приводила к правильной психологической развязке. Этим оружием, как правило, была информация - то, что было не известно допрашиваемому, но чем в полной мере владел Трент. Или, даже сверх того: изучение субъекта через задаваемые им вопросы в ответ на вопросы Трента.
В момент, когда Келифер оказался до беззащитности уязвимым, Трент сделал решающий ход.
- Как звали вашу дочь? - спросил он. Прозвучало невинно, почти случайно.
Келифер ошеломленно отвернулся, вдруг опустив глаза. Когда он снова поднял глаза на Трента, то уже не смог скрыть своего удивления. Трент тем самым доказал Келиферу, что его защита начинает рассыпаться, как карточный домик.
- Она умерла, - совсем тихо ответил Келифер. Его плечи сжались, а подбородок упал на грудь.
- Я знаю, - продолжил Трент, сделав свой голос успокаивающе добрым - одним из его голосов, применяемых им на допросах подозреваемых.
- Ей было всего лишь пять, когда она умерла, - сломался голос Келифера.
Трент не только поджидал подходящий момент, чтобы выплеснуть нужный вопрос, но и атаковал его не снаружи, а изнутри, задевая важную, болезненную точку, где Келифер был наиболее уязвим.
Через десять минут Келифер признался.
А затем через пять минут Трент получил телефонный звонок от детектива лейтенанта Джорджа Брекстона.
- Я звоню из Монумента, штат Массачусетс, - голос Брекстона в трубке звучал напряженно. - Мы нуждаемся в ваших услугах, и это - неотложно.
- Почему? - сухо спросил Трент, уже зная на это ответ.
- Весь город сходит с ума. До сих пор не пойман убийца, от рук которого погиб ребенок. У нас есть подозрения, и кое-кого нужно допросить. Вы нам не поможете?
Карл Ситон и Келифер на протяжении шести последних дней, и в столь короткий срок он ни в ком больше не нуждался.
- Как вы меня нашли? - спросил он, понимая, что если остановится, то не сможет устоять перед просьбой о помощи.
- Управление в Хайгейте дало нам ваш номер телефона в Ратленде. И мы ждали, когда вы закончите расследование, которым были заняты, понимая, что вас ждет следующее. Позвольте поздравить вас с удачным завершением дела.
Поздравления Брекстона для Трента не значили ничего, но слова показались ему приятными. Тренту как бы были ясны интересы Брекстона. Достаточно было фразы: "Вы нам не поможете?"
- Где ваш Монумент? - спросил Трент с интонацией, которая не обнадеживала и, вместе с тем, и не обещала отказ.
- В центре штата. В четырех часах езды от Хайгейта, - Трент слушал паузу. - Сенатор Гибонс очень заинтересован в раскрытии этого дела. Он попросил обратить ваше внимание на то, что его внук знал погибшую девочку. Они вместе учились во втором классе.
Брекстон выложил своего туза, чтобы подстегнуть интерес Трента. Упомянутый им сенатор был известным и влиятельным человеком. Он выступал за введение в силу нескольких жестких законов против уголовных преступлений. "Нужный человек в твоем деле".
- Детали, - сказал Трент.
Он слышал облегчение в голосе Брекстона, излагающего все мелочи столь до боли знакомой ситуации: убитая девочка, жители городка в напряжении, подозреваемые.
- Он более чем подозреваемый. Мы чувствуем, что это он, двенадцатилетний сосед жертвы преступления, - добавил Брекстон.
- Доказательства?
- В том то и вся заминка: ни физических доказательств, ни одного свидетеля, ни орудия преступления, ни отпечатков пальцев. Именно поэтому мы вам и звоним. У нас есть подозреваемый, который находился ближе всего к жертве. Но нам нужно признание вины. Иначе мы ничего не добьемся.
- У вас уже есть последовательность событий? - спросил Трент. Этот вопрос уже и был ответом, подтверждающим готовность взяться за это дело.
Со стороны Брекстона не было никаких колебаний.
- Да, у нас все расписано чуть ли не по минутам. И нам известно о вашей работе с Фаллоу и Блеком.
При упоминании о Блеке Трент нахмурился. Блек был очень неподатливым на допросе. Добиться от него признания было нелегко.
- Формальности?
- Сенатор Гибонс предоставляет вам полную свободу передвижения. Его машина и водитель будут в вашем распоряжении, когда это будет необходимо.
- Сколько времени я смогу провести с подозреваемым?
- Три часа, может, четыре.
- Родители?
- Его отец в отъезде - деловая поездка. С матерью мы все уладим.
В голове у Трента эхом отдавался похожий на игру в пинг-понг допрос Келифера, его очень мягкий и очень уверенный голос, и его защита, которая, сломавшись, сломала и его самого. Трент вдруг рассердился на ограничения, с которыми ему придется столкнуться в его новом деле. "Хочу ли я служить в полиции маленького городка всю свою оставшуюся жизнь?" Как он мог отвернуться от дела, в котором были очевидны интересы влиятельного сенатора?
- Я жду от вас факс с деталями, - сказал Трент, назвав Брекстону номер. - Все, дословно - так, чтобы не приходилось что-либо вычитывать между строк. И еще - чтобы без сюрпризов, которые потом помешают ведению дела.
- Ладно, - ответил Брекстон.
- И пусть ваш шофер заберет меня в Хайгейте ровно в шесть утра.
- Ладно, - повторил Брекстон.
Трент повесил трубку, презрев себя за то, что позволил политикану повлиять на свое решение. Но почему-то за подобное он презирал себя уже не в первый раз.
---------------------------------------------------
Войдя в здание управления полиции, Джейсон был удивлен. Взамен ожидаемым без конца звонящим телефонам, радиостанции, принимающей переговоры между рейдовыми дежурными, детективам, дымящих сигарами и сидящих за столами со сваленными на них бумагами и сложенными в высокие стопки папками, то тут, то там суетящимся людям в полицейской униформе, как он привык это видеть на киноэкране или по телевизору, он увидел помещение, не отличающееся от других деловых офисов Монумента.
Он оказался в маленьком кубическом пространстве, занятом седовласыми людьми в накрахмаленных белых рубашках и синих галстуках, сидящими за столами, отделенными друг от друга стеклянными перегородками. И было так тихо, что Джейсону казалось, что он слышит шум воздуха, выходящего из решеток кондиционера.
Офицер по имени Генри Кендейл, сопровождавший Джейсона в управление полиции, кивнул человеку за столом, и тот, очевидно, нажал на скрытую от глаз кнопку. Затрещал сигнал, и дверь отъехала в сторону. Офицер Кендейл повел Джейсона в другое помещение, которое выглядело еще более убого, чем кабинет директора школы, в которой учился Джейсон: ни плакатов на стенах, ни столов, ни стульев, ни занавесок на окнах - ничего.
"Остальные прибудут с минуты на минуту", - сказал офицер Кендейл все тем же мягким и вежливым голосом. - "Ты можешь очень помочь следствию, Джейсон, поэтому постарайся".
После того, как он вышел, Джейсон содрогнулся от холода, наполняющего помещение. Он подошел к окну и выглянул на Майн-Стрит. Движение по улице было вялым, будто жара вводила в недомогание не только людей, но и автобусы и машины. Люди перемещались вяло и апатично, словно пленку в кино пустили с замедленной скоростью. Джейсон подумал о матери и о том, что согласиться придти сюда, было ошибкой. А затем он подумал: "К чему все эти мысли?"
Раньше, этим утром он был удивлен, когда, выглянув в окно своей комнаты, увидел полицейскую машину, остановившуюся у дорожки, ведущей к крыльцу их дома: "Что, к ним снова приехала полиция?" Его пульс участился, а дыхание стало таким, как после пробежки на уроке физкультуры, будто в визите полиции могло быть нечто угрожающее. Но синие огоньки на крыше не моргали, а вышедший из машины краснолицый офицер полиции лениво побрел в сторону их дома.
Услышав звонок в дверь, Джейсон продолжал тихо стоять, пытаясь заставить успокоиться сердце и дыхание, насколько это было возможно. Появление полицейского вернуло ему образ Алисии Бартлет, когда он последний раз ее видел, находясь у нее дома. Он был последним, кто ее видел. Бедная Алисия.
Голос матери пришел к нему откуда-то издалека.
Немного погодя Джейсон стоял в прихожей вместе с нею и полицейским.
- Это офицер Кендейл, - сказала она. - Он хочет попросить тебя о помощи следствию.
- Мы уже к некоторым обратились за помощью, - начал объяснять полицейский.
- Вчера у нас был детектив, и он разговаривал с Джейсоном, - сказала мать. - Довольно долго.
- Мы это знаем, миссис Дорент - голос офицера удивил своей мягкостью, не присущей столь крупным людям. - Но мы пытаемся подойти к этому по-другому. К нам в управление полиции прибыл следователь, который занимается именно такими делами, и он должен опросить возможных свидетелей, кого они могли видеть на улице в тот понедельник.
- Но я уже рассказывал детективу, что не видел ничего, - произнес Джейсон, почувствовав, что он может говорить. То, что он сказал, очевидно, должно было отстранить его от дальнейших бесед со следователем или полицейскими, но ему на самом деле хотелось хоть чем-нибудь помочь следствию.