Время есть множество вещей, которые люди отождествляют с Богом.
Это вечное предсуществование и бесконечность. Это идея всесилия - ведь ничто не может противостоять времени, не так ли? Ни горы, ни армии.
И время - это, безусловно, всеисцеление. Дайте чему угодно достаточно времени - и оно обо всем позаботится: успокоит любую боль, сотрет следы любых лишений, поглотит любые утраты.
Пепел к пеплу, прах к праху. Помни, человек, ибо прах ты и в прах возвратишься.
И если Время сродни Богу, то Память, я полагаю, должна быть Дьяволом.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Слухи о войне
1
ПРЕРВАННЫЙ РАЗГОВОР
Первым их почуял пёс. В темноте Йен Мюррей скорее ощутил, чем увидел, как Ролло у его бедра вдруг поднял голову и навострил уши. Он положил руку псу на шею и почувствовал, что шерсть на ней предупреждающе вздыбилась.
Они так хорошо понимали друг друга, что он даже не успел осознанно подумать: "Люди!" - как уже опустил вторую руку на свой кинжал и замер, едва дыша. Прислушиваясь.
В лесу было тихо. Стояли предрассветные часы, и воздух был неподвижен, как в церкви, а туман, словно фимиам, медленно поднимался от земли. Йен прилег отдохнуть на рухнувший ствол гигантского тюльпанного дерева, предпочитая щекотку мокриц всепроникающей сырости. В ожидании он не убирал руки от пса.
Ролло рычал. Йен едва мог слышать непрерывный низкий звук, но без труда чувствовал вибрацию, которая поднималась по руке, передаваясь всем нервам его тела. Он не спал - теперь он редко спал по ночам, - а тихо лежал, глядя на небосвод, погруженный в свой обыкновенный спор с Богом. Движение Ролло нарушило его покой. Йен медленно сел, свесив ноги с края полуистлевшего бревна, и сердце его забилось быстрее.
Ролло по-прежнему был насторожен, он медленно поворачивал свою большую голову, следя за чем-то невидимым. Ночь была безлунной, Йен различал неясные силуэты деревьев, движущиеся ночные тени - и ничего больше.
А затем он услышал их. Звуки движения. Они были ещё далеко, но приближались с каждым мгновением. Йен встал и мягко отступил в пятно темноты под бальзамической пихтой. Он прищелкнул языком - и Ролло перестал рычать, проследовав за ним, тихий, как тот волк, что был его отцом.
С места, выбранного Йеном для отдыха, открывался вид на промысловую тропу. Но люди, которые шли по ней, охотниками не были.
Белые люди. Теперь это казалось ему странным - и даже более чем странным. Он не мог видеть их, но в этом не было нужды: создаваемый ими шум он не спутал бы ни с чем. Индейцы не путешествовали в тишине, а многие из горцев, среди которых он жил, могли передвигаться по лесу как призраки - и все равно у него не оставалось сомнений. Металл - вот что это было. Он слышал звон упряжи, бряцанье пуговиц и пряжек... и оружейных стволов.
Их было множество. Так близко, что он почувствовал их запах. Он подался вперед, закрыв глаза, стремясь найти все подсказки, которые мог дать ему его нюх.
Они несли шкуры; теперь он узнал запах холодного меха с засохшей кровью, который наверняка и разбудил Ролло, но это, несомненно, были не трапперы (1) - их было слишком много. Трапперы ходили поодиночке или по двое.
Бедные люди - и грязные. Не трапперы и не охотники. Достать дичь в это время было нетрудно, но от них пахло голодом и потом от скверной выпивки.
Теперь они были всего в десяти футах от того места, где он стоял. Ролло коротко фыркнул, и Йен еще раз сжал его холку, но люди производили слишком много шума, чтобы его услышать. Он считал шаги проходящих мимо, стук походных ящиков и коробок с пулями, вскрики от боли из-за стертых ног и усталые вздохи.
Двадцать три человека, насчитал он, и с ними мул - нет, два мула: он слышал скрип груженых корзин и дыхание, какое всегда издает нагруженный мул - недовольное, тяжелое и непременно граничащее с жалобой.
Люди никогда не заметили бы его, но по иронии судьбы порыв ветра донес запах Ролло до мулов. Оглушительное ржание прорезало темноту, и лес перед ним взорвался грохотом и испуганными криками. Йен уже бежал, когда за его спиной раздались пистолетные выстрелы.
- A Dhia! (2)
Что-то ударило его по голове, и он упал вперед лицом. Убит?
Нет. Ролло озабоченно ткнулся мокрым носом в его ухо. Голова гудела как улей, перед глазами мерцали яркие вспышки света.
Пёс заскулил, низко и растерянно. Йен не видел, но чувствовал, как его большое тело в нерешительности мечется из стороны в сторону.
- Ruith! - он встал на четвереньки, подавая пример, и пёс наконец подчинился и помчался, как он его учил.
У него самого уже не было времени на побег, даже если бы он смог подняться. Он упал ничком, погрузил руки и ноги в лиственный перегной и, бешено извиваясь, постарался зарыться как можно глубже.
Чья-то нога ударила его между лопаток, но выдох, который она выжала из его груди, приглушили влажные листья. Впрочем, это было неважно: люди создавали невероятный шум. Кто бы на него ни наступил, он не заметил этого; легкий вздох потонул в топоте бегущего в панике человека, который, очевидно, принял его за гнилое бревно.
Стрельба прекратилась. Крики - нет, но он не обращал на них внимания. Он понимал, что лежит ничком, прижимаясь щекой к сырой земле, с острым запахом гнилых листьев в носу - но чувствовал себя так, будто был крепко пьян. Мир медленно вращался вокруг него. Голова болела несильно, не считая самого первого взрыва боли, но он знал, что не сможет ее поднять.
Он смутно подумал, что, если умрет здесь, никто об этом не узнает. Его мать с ума сойдет от неведения, что с ним случилось.
Шум стал слабее и упорядоченней. Кто-то все еще кричал, но крик этот звучал как приказ. Они уходили. В голове у него мелькнуло слабое желание позвать на помощь. Если бы они знали, что он белый, они могли бы спасти его. А могли и не спасти.
Он промолчал. Или он умирает, или нет. Если да - никто не смог бы ему помочь. Если нет - помощь ему не нужна.
"Что ж, я ведь просил, разве не так?" - подумал он, возобновляя свой разговор с Богом, спокойно, как если бы он все еще тихо лежал на стволе тюльпанного дерева, глядя ввысь, в глубину небес. "Просил подать мне знак. Вот только я совсем не ожидал, что Ты так с этим поспешишь".
Прим. пер.:
(1)
трапперы - охотники на пушных зверей в Северной Америке
(2)
(шотл. гэльск.) A Dhia! [э йиа] - Боже! (зват. падеж от Dia)