|
|
||
Лишь звезды, рассыпаные по черноте, как будто Создатель разбил вдребезги ветровое стекло своего автомобиля и поленился подмести осколки.
Это пролив между вселенными, мерзлые глубины пространства, не содержащие ничего, кроме редкой случайной молекулы, нескольких потерявшихся комет и...
... но круг черноты слегка сдвигается, глаз переоценивает перспективу, и то, что казалось поразительным расстоянием межзвездных как-их-там, становится миром, покрытым тьмой, а его звезды - огнями того, что мы по доброте душевной назовем цивилизацией.
Ибо, пока мир лениво проползает мимо, выясняется, что это Диск - плоский, круглый, и несущийся сквозь космос на спинах четырех слонов, стоящих на спине великой А'Туин, единственной черепахи, когда-либо упоминавшейся в диаграмме Херцпрунга-Рассела, черепахи длиной в десять тысяч миль, запыленной изморозью мертвых комет, покрытой оспинами метеоритов, с белыми глазами. Никто не знает причины всего этого, но она вероятно квантовая.
Много странностей может приключиться на спине такой черепахи.
Уже происходит.
Звезду внизу - костры, в пустыне, и огни дальних деревень высоко в горах, покрытых лесами. поселки - расплывчатые туманности, города - обширные созвездия: огромный расползшийся город Анк-Морпорк, например, мерцает, как пара столкнувшихся галактик.
Но здесь, вдалеке от огромных населенных центров, там где Море Круга находит пустыню, -- граница голубого холодного огня. Пламя, стылое, как склоны Ада, рыча изливается в небо. Призрачный свет мерцает над пустыней.
Пирамиды древней долины Джеля исторгают в ночь свою мощь.
Энергия, струящаяся с их паракосмических пиков быть может, в грядущих главах, озарит много тайн: почему черепахи ненавидят философию, почему излишняя религиозность вредна козлам и чем все таки занимаются прислужницы.
Она несомненно покажет, что подумали бы наши предки, живи они сейчас. Люди часто размышляют об этом. Одобрят ли они нынешнее общество, спрашивают они, поразятся ли современным достижениям? И, конечно, все они упускают основную деталь. На самом деле, оживи они, наши предки подумали бы: "Почему здесь так темно?"
В рассветной прохладе речной долины высокий жрец Диос открыл глаза. Нынче он не спал. Он не мог вспомнить, когда спал в последний раз. Сон слишком напоминал то другое состояние и, в любом случае, он в нем, похоже, не нуждался. Ему было достаточно прилечь, по крайней мере здесь. Яды усталости таяли, как и все остальное. На время.
Как бы то ни было, ему хватало.
Он спустил ноги с плиты, находящейся в маленькой комнатушке. Почти не нуждаясь в сигналах мозга, его правая рука схватила опутанный змеями посох. Он задержался, чтобы сделать на стене еше одну пометку, укутался в свою робу и бодро зашагал по наклонному коридору к солнечному свету, а в голове его уже выстроились слова Вызова Нового Солнца. Ночь была позабыта, день был впереди. Надо было раздать немало советов и руководства, а Диос существовал лишь для того, чтобы служить.
У Диоса была не самая странная спальня в мире. Просто самая странная спальня, из которой кто-либо когда-либо вышел.
А солнце катилось по небу.
Многие люди хотели узнать почему. Некоторые думали, что его толкает гигантский навозный жук. В таком объяснении отсутствует технический аспект, к тому же у него имеется тот минус, что, возможно, оно правильно.
Солнце докатилось до заката без особых неприятностей*? Например его не похоронили в песке с тем, чтобы отложить в него яйца.
, и его гаснущие лучи случайно осветили окно в городе Анк-Морпорк и отразились в зеркале.
Это было зеркало в полный рост. У всех наемных убийц были зеркала в полный рост, потому что было бы ужасным оскорблением убить кого-либо безвкусно одетым.
Теппик критически осмотрел свое отражение. Прикид стоил ему последних денег, и состоял из гор черного шелка. Он шелестел при движении. Это было очень неплохо.
Во всяком случае, головная боль отступала. В течение дня она довела его до почти инвалидного состояния, а ему не хотелось бежать с красными точками перед глазами.
Он вздохнул, открыл черный ящичек, вынул из него свои кольца и одел их. В другом ящичке лежали ножи Клатчианской стали, их лезвия были намазаны лампадной сажей. Различные хитроумные приспособления были вынуты из сатиновых мешочков и разложены по карманам. Пара метательных тлинга с длинными лезвиями была сложена в ножны и засунута в сапоги. Тонкая шелковая веревка и складная кошка были обернуты вокруг талии. Трубка была повешена на кожаную полоску и спрятана на спину под одежду. Теппик засунул в карман изящный футляр с набором дротиков, на концы их были насажены пробки, а их рукоятки были подписаны на брайле для легкости выбора в темноте.
Он зажмурился, проверил лезвие своей рапиры и закинул портупею на правое плечо, в противовес мешку с оловянной аммуницией для рогатки. Подумав, он открыл ящик комода и достал арбалет, флакон масла, связку отмычек и, подумав еще немного, кинжал, мешочек кнопок и кастет.
Теппик взял свою шляпу и проверил ее подкладку на содержание проволоки. Он лихо надел ее набекрень, бросил последний удовлетворенный взгляд в зеркало, развернулся и, очень медленно, свалился.
В Анк-Морпорке стояло жаркое лето. На самом деле оно было не просто жаркое. Оно было вонючее.
Могучая река превратилась в подобную лаве слизь, текущую между Анком - районом пофешенебельнее, и Морпорком на другом берегу. Морпорк не был фешенебельным. Морпорк сравнивали с мазутной ямой. Мало что могло сделать Морпорк хуже. Например прямое попадание метеорита посчитали бы за благоприятное событие.
Большая часть русла стала пчелиной матрицей потрескавшейся грязи. В данный момент солнце походило на прибитый к небу медный гонг. Зной, иссушивший реку, поджаривал город днем и припекал его ночью, скручивал древние доски и превращал традиционную уличную слякоть в парящую, раздражающую горло рыжую пыль.
Такая погода не пристала Анк-Морпорку. Тот по своим склонностям являлся городом туманов и моросящих дождей, слякоти и простуд. Он сидел тяжело дыша на поджаренных равнинах, как жаба на горячем кирпиче. И даже теперь, ближе к полуночи, жара была удушающей, обволакивающей улицы подобно жженому сатину, обжигающей воздух и лишая его дыхания.
Высоко на северном фасаде Гильдии Убийц раздался щелчок открываемого окна.
Теппик, который с большим нежеланием снял с себя некоторые тяжелые предметы вооружения, глубоко вдохнул горячего, мертвого воздуха.
Вон оно.
Вот эта ночь.
Говорили, что существовал один шанс из двух если тебе в экзаминаторы не попадался старый Мерисет, в каковом случае можно было себе с таким же успехом на месте перерезать горло.
Теппик встречался с Мерисетом на Стратегии и Теории Ядов каждый четверг во второй половине дня и не сошелся с ним. Общежития полнились слухами о Мерисете, количестве убийств, поразительной технике... Он побил все рекорды своего времени. Говорили, он даже убил Патриция Анк-Морпорка. Не нынешнего, то есть. Одного из мертвых.
Возможно, это будет Найвор, который был толстым и веселым и любил хорошо поесть и преподавал Ловушки и Западни по вторникам. Теппик был хорош с ловушками и ладил с преподавателем. Или это будет Компт де Йойо, преподававший Современные Языки и Музыку. У Теппика не было талантов ни к тому ни к другому, но Компт был настойчивым преподавателем и ему нравились мальчишки, которые разделяли его любовь к висению на одной руке высоко над городскими улицами.
Теппик поставил одну ногу на подоконник и достал веревку с кошкой. Он зацепил водосточную трубу двумя этажами выше и выскользнул из окна.
Убийца никогда не пользуется лестницами.
Чтобы установить связь с более поздними событиями, сейчас, должно быть, подходящее время упомянуть, что величайший математик в истории Диска возлежал и мирно наслаждался своим ужином.
Интересно заметить, что в связи с видом этого математика, на ужин он ел свой обед.
Гонги расплеснувшегося Анк-Морпорка возвещали полночь, когда Теппик с громко бьющимся сердцем крался по узорному парапету четвертого этажа над улицей Филигри.
На фоне послезакатного зарева появился темный силуэт. Теппик остановился около особенно отвратительной горгульи, чтобы обдумать варианты.
Весьма солидный классный слух утверждал, что если он избавится от экзаминатора до экзамена, то пройдет автоматом. Он вытащил метательный нож Номер Три из ножен на бедре и задумчиво взвесил его. Конечно, любая попытка, любое явное движение ведущее к промаху приведет к немедленному провалу и потери привилегий** для начала, дыхания.
Силуэт был совершенно неподвижен. Теппик окинул взглядом лабиринт печных труб, горгулий, вентиляторных отверстий, мостов и лестниц, слагающихся в пейзаж городских крыш.
Ладно, подумал он. Какое-то чучело. Я его атакую, а он за мной откуда-то следит.
Смогу я его заметить? Нет.
С другой стороны, возможно, он хочет, чтобы я подумал, что это чучело. Если только он и этого не учел...
Он обнаружил, что постукивает пальцами по горгулье, и поспешно взял себя в руки. Что являлось разумным выходом?
Далеко внизу по освещенной улице прошла группа развлекающихся.
Теппик убрал кинжал и выпрямился.
"Сэр, " -- сказал он, -- "я здесь."
Сухой голос у его уха весьма невнятно произнес: "Очень хорошо."
Теппик уставился прямо перед собой. Мерисет появился перед ним, смахивая с костлявого лица серую пыль. Он вынул изо рта кусок трубы и отшвырнул его в сторону, затем вытащил из пальто блокнот. Даже по такой жаре он был натюрен. Мерисет относился к людям, которые замерзнут в вулкане.
"А," - сказал он полным неодобрения голосом, -- "Мистер Теппик. Ну, ну."
"Приятная ночка, сэр," -- сказал Теппик. Экзаминатор одарил его холодным взглядом, предполагающим, что замечания о погоде автоматически вели к провалу и сделал пометку в своем блокноте.
"Начнем с нескольких вопросов," - сказал он.
"Как угодно, сэр."
"Какова максимально позволенная длина метательного ножа?" - выпалил Мерисет.
Теппик закрыл глаза. Последнюю неделю он читал лишь Кордат; сейчас страница витала перед его глазами - они никогда не спрашивают длину и вес, знающе говорили студенты, они предвидят, что ты зазубришь длину и вес и метательные расстояния, но они никогда...
Чистый ужас завел его мозги и включил его память. Страница прояснилась.
"Максимальная длина метательного ножа может равняться десяти толщинам пальца, или двенадцати в сырую погоду," -- процитировал он, -- "Метательное расстояние..."
"Назовите три яда, признанные для применения в ухо."
Прошелестел ветерок, но воздух от этого не стал прохладнее; он просто погонял жару с места на место.
"Сэр, осомор, пурпурный Ахорион и Мустик, сэр," -- выпалил Теппик.
"А почему не спайм?" - резко спросил Мерисет, стремительный как змея.
У Теппика отвисла челюсть. Он некоторое время поерзал, пытаясь избежать глаза-алмаза в нескольких футах от себя.
"С-с-сэр, спайм - это не яд, сэр," -- выдавил он, -- "это исключительно редкое противоядие против отдельных змеиных ядов, которое получается," - он несколько успокоился, приобретя уверенности в себе: все эти часы просматривания старых словарей не прошли даром, -- "получается из печени надувного мангуста, которого..."
"Какого значение этого знака?" - спросил Мерисет.
"...можно найти лишь..." -- Теппик умолк. Он прищурился изучая сложный узор на карточке в руке Мерисета, а затем снова уставился прямо перед собой мимо уха экзаминатора.
"Понятия не имею, сэр," -- сказал он. Ему показалось, что краем уха он уловил тишайшую задержку дыхания и малейшее удовлетворенное кряканье.
"Но если перевернуть его кверх ногами, сэр," -- продолжил он, -- "то получится воровской знак "в доме шумные собаки"".
Минуту царила полная тишина. Затем, прямо у его плеча голос старого убийцы проговорил: "Позволено ли убийство веревкой всем категориям?"
"Сэр, по правилам должно быть лишь три вопроса, сэр," -- запротестовал Теппик.
"А. И это ваш ответ, да?"
"Сэр, нет, сэр. Это лишь замечание, сэр. Сэр, ответ таков, что все категории могут носить с собой веревку, но воспользоваться ей как одним из трех вариантов могут лишь убийцы третьей степени."
"Вы в этом уверены, да?"
"Сэр."
"Вы не желаете передумать?" - голосом экзаминатора можно было смазывать телегу.
"Сэр, нет, сэр."
"Очень хорошо," -- Теппик расслабился. Холодная от пота туника прилипла к его спине.
"Теперь, я хочу, чтобы вы проследовали с удобной вам скоростью на Улицу Бухгалтеров," - ровно сказал Мерисет, -- "повинуясь всем знакам и все такое. Я встречу вас в комнате под башней с гонгом на перекрестке с Аллеей Аудиторов. И... извольте взять это."
Он протянул Теппику маленький конверт.
Теппик протянул расписку. Затем Мерисет отступил в тень печной трубы и исчез.
Вот тебе и церемония.
Тепик несколько раз глубоко вдохнул и высыпал содержимое конверта на ладонь. Там была облигация Гильдии на десять тысяч Анк-Морпоркских долларов на имя "Носителя". Это был внушительный документ, увенчаный печатью Гильдии с двойным крестом и кинжалом в плаще.
Что ж, назад пути не было. Он взял деньги. Либо он выживет и по традиции пожертвует деньги в фонд вдов и сирот Гильдии, или их заберут с его мертвого тела. Облигация выглядела потрепанной, но пятен крови он на ней не увидел.
Он проверил ножи, поправил ножны, оглянулся и потрусил.
Хоть в этом ему повезло. Студенческие легенды рассказывали, что во время экзаменов использовалось лишь полдюжины маршрутов, и летними ночами они были полны студентов, штурмующих крыши, башни, навесы и карнизы города. Покорение зданий само по себе являлось популярным видом спорта в Академии; один из немногих вещей, в котором Теппик был уверен, что преуспевал - он был капитаном команды, которая побила факультет Скорпиона в финале Настенных Игр. И это был один из наиболее простых маршрутов.
Он легко соскочил с края крыши приземлился на парапет, без труда пробежал над спящими зданиями, перепрыгнул узкий разрыв на черепичную крышу Спортивного Зала Молодежной Ассоциации Переродившихся-Поклонников-Бога-Икор-Бел-Шамхарота, пробежался по серому скату, не замедлившись вскарабкался на стену двенадцати футов в высоту, и вспрыгнул на широкую плоскую крышу Храма Слепой Ио.
Полная оранжевая луна висела над горизонтом. Здесь наверху дул настоящий ветер, несильный, но после духоты улиц, он освежал, как холодный душ.Теппик набрал скорости, наслаждаясь прохладой на лице, и аккуратно соскочил с края крыши на узенький деревянный мост, ведущий через Тинлид Аллею.
Мостик, который вопреки всем законам вероятности, кто-то убрал.
*
В подобные моменты жизнь мелькает перед глазами.
Его тетя рыдала; весьма театрально, по мнению Теппика, поскольку старушка была крута, как пятка гиппопотама. Отец выглядел строго и внушительно, когда помнил, и пытался изгнать из воображения сооблазнительные виды скал и рыбы. Слуги выстроились в зале у лестницы, прислужницы с одной стороны, евнухи и столовая прислуга с другой. Когда он проходил, женщины приседали в реверансе, создавая синусоидную волну, которую величайший математик диска несомненно оценил бы по достоинству, если бы не был занят в этот момент. Его с криками бил палкой маленький человечек, одетый вроде бы в ночную рубашку.
"Но," -- высморкалась тетя Теппика, -- "в конце концов, это ремесло."
Его отец похлопал ее по руке: "Чепуха, цветок пустыни," -- сказал он, -- "это как минимум профессия."
"Какая разница," -- всхлипнула она.
Старик вздохнул: "Я так понимаю, что деньги. Ему будет полезно взглянуть на мир и завести друзей и пообтесаться; к тому же у него будет чем заняться и не будет времени на безобразия."
"Но... наемные убийства... он так молод, и он ни когда не проявлял не малейшей склонности..." - она вытерла глаза. - "Это не с нашей стороны," -- добавила она с обвинением в голосе, -- "Это все твой деверь..."
"Дядя Вирт," - сказал отец.
"Шатается по всему свету, убивая людей."
"Кажется, они не используют этого слова," - сказал отец, -- "Думаю, они предпочитают слова вроде закончить или аннулировать. Или ингумировать, я так понимаю."
"Ингумировать?"
"Думаю, это как эксгумировать, о, наводнение рек, только прежде чем тебя похоронят."
"Я считаю, что это ужасно," - она фыркнула, -- "Но я слышала от Леди Нуни, что только один мальчик из пятнадцати проходит выпускной экзамен. Может и правда дадим ему развеяться."
Царь Теппикимон XXVII мрачно кивнул и в одиночестве пошел прощаться с сыном. Он был не так уверен в неприятности покушений как его сестра; он, сам того не желая, долго занимался политикой и считал, что хотя покушение было вероятно хуже дебатов, оно было несомненно лучше войны, хотя некоторые считали, что война - это то же самое, только громче. А никто не сомневался, что юный Вирт всегда купался в деньгах и появлялся во дворце с богатыми дарами, экзотическим загаром и захватывающими историями об интересных людях, которых он повстречал за границей, обычно очень мимолетно.
Ему хотелось, чтобы Вирт оказался рядом и посоветовал. Его Величество тоже слышал, что только один студент из пятнадцати становится наемным убийцей. Он не был до конца уверен, что случается с остальными четырнадцатью, но он был вполне уверен, что в них вряд ли просто кидали мелом и что школьные обеды обладали дополнительным измерением неуверенности.
Но все соглашались, что школа наемных убийц предлагало лучшее образование в мире. Квалифицированный убийца должен был чувствовать себя дома в любой компании и играть хотя бы на одном музыкальном инструменте. Любой, ингумированный выпускником школы Гильдии, мог почивать покойно в уверенности, что он был аннулирован со вкусом и по правилам хорошего тона.
И, в конце концов, что ему было делать дома? Царство две мили в ширину и сто пятьдесят миль в длину, которое в сезон наводнений почти полностью оказывалось под водой и которому постоянно угрожали с обеих сторон более сильные соседи, позволяющие ему существовать лишь потому, что в случае его отсутствия они постоянно воевали бы друг с другом.
О, когда-то Джелибейби** Букв. "Дитя Джеля" было великим в то время как выскочки вроде Тсорта и Эфебы представляли из себя лишь кучку номадов с полотенцами на головах. Все что оставалось от тех великих дней - это разорительно дорогостоящий дворец, несколько пыльных развалин в пустыне и - вздохнул фараон - пирамиды. Вечно пирамиды.
Его предки увлекались пирамидами. Фараон нет. Пирамиды разорили страну, осушили ее посуше, чем русло реки. Единственным проклятием, которое он нынче мог себе позволить наложить на усыпальницу, было "Отвали."
Единственными пирамидами, которые его устраивали, были маленькие в саду, которые строили каждый раз, когда умирала одна из кошек.
Он обещал матери мальчика.
Ему нехватало Артелы. В связи с женитьбой на иноземке случился страшный скандал, а некоторые ее иностранных привычек поражали и удивляли даже его. Возможно, свою странную нелюбовь к Пирамидам он получил от нее; в Джелибейби с таким же успехом можно было недолюбливать дыхание. Но он пообещал, что Птеппик получит образование за границей. Она настаивала на этом. "Здесь люди ничему не учатся," - сказала она, -- "они лишь помнят."
Если б только она помнила о том, что не стоит плавать в реке...
Он проследил, как два слуги погрузили сундук Теппика в повозку, и в первый раз в памяти обоих положил руку сыну на плечо.
По сути дела он не знал, что сказать. У нас никогда не было времени узнать друг друга, подумал он. Я мог бы дать ему так много. Пара чертовски хороших трепок не помешала бы.
"Мм," - сказал он, -- "ну мальчик мой."
"Да, отец?"
"Ты, э, в первый раз окажешься один вдали от дома..."
"Нет, отец. Я провел прошлое лето у Лорда Фхем-Пта-Хем, если вспомнишь."
"В самом деле?" - фараон припомнил, что дома было сравнительно тихо. Он подумал было, что это в связи с новыми гобеленами.
"Как бы то ни было," -- сказал он, -- "тебе, юноша, уже почти тринадцать..."
"Двенадцать, отец," - терпеливо сказал Теппик.
"Ты уверен?"
"Исполнилось в прошлом месяце, отец. Ты подарил мне сковородку."
"В самом деле? Как странно. Я объяснил почему?"
"Нет, отец," - Теппик взглянул в мягкое озадаченное лицо своего отца. - "Это оказалась очень хорошая сковородка," - добавил он ободряюще, -- "мне она очень понравилась."
"А. Хорошо. Э..." - Его Величество снова потрепал сына по плечу, задумчиво, подобно человеку стучащему пальцами по столу в попытке поразмыслить. Ему в голову, кажется, пришла идея.
Слуги закрепили сундук на крыше дилижанса и кучер терпеливо держал дверь открытой.
"Когда молодой человек отправляется в мир," - неуверенно сказал Его Величество, -- "существуют, ну, очень важно помнить... Главное, что это в конце-концов большой-пребольшой мир полный всяких... И, конечно, особенно в городе, где существует много дополнительных..." - он прервался и неопределенно повел рукой.
Теппик нежно взял ее.
"Все в порядке, отец." - сказал он. - "Верховный жрец Диос объяснил мне про регулярные ванны и как не ослепнуть."
Отец мигнул на него.
"Ты не собираешься ослепнуть?" -- сказал он.
"Видимо, нет, отец."
"О. Хорошо. Отлично," - сказал царь. - "Отличненько. Это очень хорошие новости."
"Думаю, мне лучше пойти отец. А то я упущу прилив."
Его Величество кивнул и пощупал свои карманы.
"Было что-то..." - пробормотрал он, затем нашел и засунул в карман Теппика маленький кожаный мешочек. Он снова попробовал программу с плечом.
"Кое-что," -- пробормотал он. - "Не говори тете. Хотя, ты все равно не сможешь. Она пошла прилечь. Все это было выше ее сил."
Теппику оставалось лишь пойти и принести цыпленка в жертву у статуи Кхуфта, основателя Джелибейби, чтобы его предки руководили его шагами в мире. Цыпленок, впрочем, был небольшим и когда Кхуфт закончил, царь съел его на обед.
Джелибейби и в самом деле было маленьким замкнутым в себе царством. Даже его казни были несерьезны. Все уважающие себя речные царства могли похвастаться обширными сверхъестественными казнями, а лучшим чего достигло за последние сто лет Старое Царство была Казнь Лягушки** Это была весьма большая лягушка, однако, которая забиралась в вентиляцию и не давала спать неделями..
Тем же вечером, выехав далеко за пределы дельты Джеля и направляясь через Окружное Море к Анк-Морпорку, Теппик вспомнил о мешочке и исследовал его содержимое. С любовью и со своим обычным отношением к жизни, отец одарил его пробкой, половинкой седлового мыла, мелкой бронзовой монеты неясной стоимости и чрезвычайно пожилой сардиной.
Хорошо известно, что перед смертью человеческие чувства моментально обостряются до крайности, и всегда считалось, что это позволяет владельцу заметить неочевидный выход из ситуации.
Это неправда. Данный феномен - типичный пример замещающей деятельности. Чувства отчаянно концентрируются на всем, кроме реальной проблемы - в случае Теппика представляющей собой широкую мостовую на расстоянии восьмидесяти футов и приближающейся - в надежде, что она исчезнет.
Беда в том, что скоро так и будет.
Какова бы ни была причина, Теппик вдруг стал все воспринимать очень отчетливо. То как отражался от крыш лунный свет. Запах свежеиспеченного хлеба, исходивший из ближайшей булочной. Стрекотанье жука, пронесшегося вверх мимо его уха. Детский плач вдалеке, и лай собаки. Легкий свист воздуха, его прозрачность и отсутствие уступов...
В том году их записалось более семидесяти. Наемным Убийцам не полагалось слишком сложных вступительных экзаменов; в школу легко было попасть и из нее легко было уйти (хитрость требовалась, чтобы уйти в вертикальном положении.) Двор среди строений Гильдии был полон мальчишек, которых объединяли две вещи - излишне большие сундуки, на которых они сидели, и одежда, сшитая на вырост, в которой они сидели. Отдельные оптимисты притащили с собой оружие, которое в последущие несколько недель было конфисковано и отослано домой.
Теппик осторожно разглядывал их. То что он был единственным ребенком родителей, слишком увлеченных собственными делами, чтобы беспокоиться о нем, или вообще помнить о его существовании несколько дней подряд, имело определенные преимущества.
Его мать, насколько он помнил, была приятной женщиной и сосредоточенной на себе, как гироскоп. Она любила кошек. Она не просто поклонялась им - все в царстве это делали - они ей еще и нравились. Теппик знал, что в речных царствах кошки традиционно одобрялись, но подозревал, что обычно вышеупомянутые животные были грациозными горделивыми созданиями: кошки его матери были маленькими плюющимися плоскоголовыми желтоглазыми маньяками.
Его отец проводил много времени в беспокойстве о государстве и временами заявлял, что он морская чайка, но это, вероятно, по забывчивости. Теппика временами занимал процесс его появления на свет ибо его родители редко находились в одной вселенной, а еще реже в одинаковом настроении.
Но все же это случилось и ему пришлось взрастить себя самого методов проб и ошибок, процесс временами приторможенный, а иногда оживленный последовательностью учителей. Лучшими были учителя, нанятые отцом, особенно когда он бывал на коне. И как-то на целую зиму учителем Теппика стал пожилой браконьер, охотящийся на ибисов, случайно забредший на дворцовые территории в поисках заблудшей стрелы.
То были времена диких погонь с солдатами, брождения при лунном свете по мертвым переулкам некрополя и, самое лучшее, знакомства с тяжелым луком - ужасно сложное изобретение, далеко не безопасное для охотника, но способное превратить залив полный невинных уток в груду плавающего пате.
Имелся так же доступ к библиотеке, в том числе к запертым полкам - браконьер обладал и другими умениями, гарантирующими хороший приработок в неважную погоду - который подарил ему много часов тихого изучения; он особенно привязался к Сокрушенному Дворцу, переведенному с халийского Джентельменом, с Раскрашенными вручную Фотографиями для Коноссеров Строго Ограниченным Тиражом. Книга была запутана, но интересна и, когда весьма ненормальный молодой учитель нанятый жрецами попытался ознакомить его с атлетическими упражнениями, модными среди классических Псевдополитанцев, Теппик некоторое время обдумывал предложение, а затем огрел юношу вешалкой.
Теппик не получил образования. Образование просто оседало на нем, как перхоть.
Пошел дождь, в мире, находяшемся вне его головы. Снова новое впечатление. Он, конечно, слыхал о том, как вода падает кусочками с неба. Он просто не ожидал такого количества. В Джелибейби никогда не было дождей.
Мастера кружили над учениками подобно сырым и несколько облезлым воронам, но он рассматривал группу старших студентов развалившимся у входа в школу. Они также носили черный -- разные его оттенки.
Так он впервые ознакомился с третичными цветами, цветами на краю черного, цветами, на которые раскладывает черный восьми-сторонняя призма. Их почти невозможно описать в немагической обстановке, но если кто-нибудь попытается, то они вероятно посоветуют накуриться чего-нибудь нелегального и взглянуть на крыло сороки.
Двое старших критически осматривали новичков.
Теппик уставился на них. Не считая цвета, их одежды были сшиты по последней моде, которая нынче поощряла широкополые шляпы, широкие плечи, узкие талии и остроносые ботинки и придавала своим последователям вид очень хорошо одетых гвоздей.
Я стану как они, сказал он себе.
Хотя, вероятно, буду лучше одеваться, добавил он.
Ему вспомнился Дядя Вирт, сидящий на ступеньках и глядящий на Джель в один из своих коротких загадочных визитов. "Вельвет и кожа никуда не годятся. Никаких драгоценностей. Не должно быть ничего блестящего, писклявого или дребезжащего. Придерживайся грубого шелка. Важно не то, скольких людей ты ингумируешь, а скольким не удастся ингумировать тебя."