The boy with cap slung over what had been a face. ..
Somehow the cop will sleep tonight, will make love to his
wife...
Anger won't help. I was born angry. Angry that my father was being burnt alive in the mills; Angry that none of us knew anything but filth, and poverty. Angry because I was that very one somebody was supposed To be fighting for
Turn him over; take a good look at his face...
Somebody is going to see that face for a long time.
I wash his hands that in the brightness they will shine.
We have a parent called the earth.
To be these buds and trees; this tameless bird Within the ground; this season's act upon the fields of Man.
To be equal to the littlest thing alive,
While all the swarming stars move silent through The merest flower
. .. but the fog of guns.
The face with all the draining future left blank. . . Those smug saints, whether of church or Stalin, Can get off the back of my people, and stay off. Somebody is supposed to be fighting for somebody. . . And Lenin is terribly silent, terribly silent and dead. November 1937
Великие руки Палача
И все это - наш день...
Парень с кепкой, надвинутой на то, что было лицом...
Уснет себе коп на ночь глядя, с женой займется любовью...
Злость не поможет. Я рожден злым. Злым на то, что мой отец сгорел заживо на заводах; злым на то, что мы знали лишь грязь и бедность. Злым, потому что я и был тем, за кого кто-то должен бороться...
Переверни его, всмотрись хорошенько в его лицо.
Кто-то долго будет видеть это лицо.
Я умываю руки его чтобы, чтобы в свете они засияли.
Предок наш, имя ему - земля.
Быть бутонами и деревьями; неприрученной птицей в земных пределах; в космосе Человека быть временами года.
Быть равным малейшей живущей вещи,
В то время как звездный рой безмолвно летит сквозь неприметный цветок
... но оружейный дым.
Лицо с истощившимся будущим так и осталось пустым... Те самодовольные святоши Сталина или церкви могут слезть с наших спин и исчезнуть... Кто-нибудь должен бороться за кого-то... И Ленин ужасно тих, ужасно тих и мертв. Ноябрь 1937