Прошло десять дней, пока портрет Пенелопы Шерстон был закончен к полностью удовлетворил ее. К этому времени состояние и Роджера, и Исайи Мортона достаточно улучшилось для путешествия. Учитывая скорое рождение отпрыска Мортона и опасность его появления вблизи Гранитных водопадов или Браунсвилла, Джейми договорился, чтобы он и Алисия остались жить у пивовара Шерстонов. Исайя будет работать возчиком на пивоварне, как только поправится.
- Не могу понять почему, - сказал мне Джейми по секрету, - но мне нравится этот маленький аморальный тип. Мне не хотелось бы увидеть, как его хладнокровно убьют.
Настроение Исайи значительно повысилось с прибытием Алисии, и уже через неделю он спускался вниз, где сидел, наблюдая глазами любящего пса, как она работала на кухне, а когда отправлялся спать, всегда останавливался прокомментировать портрет миссис Шерстон.
- Ну, разве не точь-в-точь она? - произнес он восхищенно, стоя в ночной рубашке в дверях гостиной. - Стоит только посмотреть на картину, сразу поймешь, кто это.
Поскольку миссис Шерстон настаивала, чтобы ее изобразили в образе Саломеи, я не была уверена, можно ли считать это замечание комплиментом, но она мило покраснела и поблагодарила его, очевидно, тронутая его искренностью.
Бри совершила удивительную работу, умудрившись изобразить миссис Шерстон и реалистично, и с долей лести, но без откровенной иронии, что было довольно трудно. Единственным пунктом, где она не удержалась от искушения, была небольшая деталь - отрезанная голова Иоанна Крестителя имела поразительное сходство с мрачным лицом губернатора Трайона, но я сомневалась, что за кровью, покрывающей ее, кто-либо заметит этот факт.
Мы были готовы двинуться домой, и особняк был полон духом беспокойного волнения и радостного облегчения. Но не Роджер.
Физически Роджер, безусловно, стал лучше. Его руки снова были подвижны, за исключением сломанных пальцев, и большая часть синяков с лица и тела исчезла. Самое главное: опухоль в его горле спала, и он мог теперь снова дышать через нос и рот. Я удалила трубку из его горла и зашила разрез - маленькая, но болезненная операция, которую он вытерпел, напрягшись телом и уставившись в потолок, пока я работала.
В его ментальном выздоровлении я не была уверена. После операции я помогла ему сесть, вытерла его лицо и дала немного воды, смешанной с бренди, в качестве укрепляющего средства. Я внимательно следила, пока он глотал, потом слегка прижала пальцы к его горлу и попросила его сглотнуть снова. Закрыв глаза, я нащупывала движение его гортани и колец трахеи, пытаясь как можно лучше оценить степень их повреждения.
Наконец, я отрыла глаза и в двух дюймах от моего лица увидела его глаза. Они были все еще широко открыты, и в них стыл вопрос, холодный и суровый, как ледник.
- Я не знаю, - произнесла я почти шепотом. Мои пальцы все еще касались его горла; я могла чувствовать пение крови в сонной артерии под его кожей, но твердая выпуклость гортани была деформирована и неподвижна; я не ощущала в ней никакой пульсации, никакой вибрации воздуха, проходящего через голосовые связки.
- Я не знаю, - повторила я и медленно убрала пальцы. - Ты ... хочешь попробовать сейчас?
Он покачал головой и, поднявшись с кровати, подошел к окну, где встал, отвернувшись от меня и положив руки на раму. Слабое тревожное воспоминание пришло ко мне.
Тогда в Париже была залитая лунным светом ночь, а не день. Я проснулась и увидела Джейми, который, голый, стоял в оконной раме; шрамы на его спине поблескивали серебром, руки были сложены, а тело мерцало от холодного пота. Роджер тоже вспотел от жары; рубашка прилипла к его телу, но напряжение в его теле было таким же - как у человека, собирающего силы встретить свои страхи и взглянуть в лицо демонов.
Я могла слышать голоса внизу во дворе; Джейми вернулся из лагеря с Джемми, которого он держал перед собой в седле. Он выработал привычку брать Джема с собой, когда отправлялся по ежедневным делам, так чтобы Бри могла работать, не отвлекаясь. В результате Джемми выучил несколько новых слов - два из них непристойных - а хорошее пальто Джейми было в пятнах от джема и пахло, как использованный подгузник, но оба они казались вполне довольными друг другом.
Голос Бри долетел снизу, когда она, смеясь, вышла забрать сына. Роджер стоял неподвижно, словно был вырезан из дерева. Он не мог позвать их, но он мог бы постучать по окну или произвести другой шум, помахать им, но он не двигался.
Я тихо встала и покинула комнату, чувствуя в горле комок, который никак не могла сглотнуть.
Когда Бри унесла Джемми купаться, Джейми сообщил мне, что Трайон освободил большинство мужчин, захваченных в сражении.
- Хью Фаулз был среди них, - он снял пальто и ослабил воротник рубашки, подставляя лицо небольшому ветерку из окна. - Я замолвил за него слово, и Трайон прислушался.
- Еще бы он не прислушался, - сказала я резко. Он взглянул на меня и произвел шум глубоко в горле. Это напомнило мне о Роджере, гортань которого больше не была способна производить этот специфический шотландский звук.
Должно быть, от этой мысли у меня стал несчастный вид, потому что Джейми приподнял брови и коснулся моей руки. Было слишком жарко обниматься, но я на мгновение прижалась щекой к его плечу, ощутив комфорт от основательности его тела под тонким полотном рубашки.
- Я зашила горло Роджеру, - сказала я. - Он может дышать, но я не знаю, будет ли он когда-либо в состоянии говорить.
Не говоря уже о том, чтобы петь. Неозвученная мысль плавала в душном воздухе.
Джейми сделал другой шум, на этот раз глухой и сердитый.
- Я разговаривал с Трайоном также относительно его обещания Роджеру Маку. Он дал мне документ, предоставляющий ему пять тысяч акров земли, примыкающей к моей. Один из его последних актов на посту губернатора.
- Что значит один из последних?
- Я говорил, что он освободил большинство заключенных? - он отодвинулся с немного хмурым видом. - Всех, кроме двенадцати мужчин. Он держит в тюрьме дюжину главарей регуляторов. Или таковыми он их считает, - ирония в его голосе была такой же густой, как пыльный воздух. - Через месяц их буду судить по обвинению в мятеже.
- И если их признают виновными ...
- По крайней мере, их выслушают, прежде чем повесить.
Он остановился перед портретом, нахмурившись, хотя я не была уверена, что он его видел.
- Я не останусь здесь до суда. Я сказал Трайону, что мы должны заниматься урожаем и фермами. Он согласился распустить милиционеров.
Я почувствовала легкость в сердце. В горах прохладно, воздух свежий, и кругом зелень. Это хорошее место для жизни.
- Когда мы едем?
- Завтра, - он, наконец, обратил внимание на портрет и с мрачным одобрением кивнул на голову с приоткрытой челюстью на блюде. - Есть одно дело, из-за которого можно было остаться, но думаю, сейчас это мало что даст.
- Какое дело?
- Сын Дугала, - произнес он, отворачиваясь от портрета. - За прошедшие десять дней я искал Уильяма Баккли МакКензи от одного края округа до другого. Я нашел людей, которые знали его, но никто не видел его после Аламанса. Некоторые говорят, что он, возможно, вообще покинул колонию. Очень многие регуляторы так и сделали; говорят, Хасбанд увез семью в Мэриленд. Но что касается Уильяма МакКензи, человек вместе с семьей исчез, как змея в крысиной норе.
"Вчера ночью я видела сон, что я и Роджер лежали под большой рябиной. Был прекрасный летний день, и мы вели одну из тех бесед, где говорили о вещах, которых нам не хватает. Только вот вещи, о которых мы говорили, лежали на траве между нами.
Я сказала, что продала бы душу за шоколадку Херши с миндалем, и она была там. Я сняла внешнюю обертку и почувствовала запах шоколада, потом я развернула внутреннюю обертку и принялась есть шоколад. Но мы говорили о бумаге.
Роджер подобрал обертку и сказал, что больше всего ему не хватает туалетной бумаги. Обертка слишком жесткая, чтобы подтирать ею задницу. Я рассмеялась и сказала, что нет ничего сложного; даже сейчас люди могли бы делать ее, если бы захотели. И вот на земле лежит рулон туалетной бумаги, я показала на него, и тут подлетел большой шмель, схватил один конец бумаги и полетел, разматывая ее. Она летела, колышась, между ветвями дерева.
Тогда Роджер сказал, что это святотатство подтираться здесь бумагой. Мама делает свои заметки на крошечных листочках, а когда па пишет в Шотландию, он использует обе стороны листа, а потом разворачивает лист и пишет вдоль, так что письмо похоже на решетку.
И я увидела, что па сидел на земле и писал письмо тете Дженни на туалетной бумаге. Письмо становилось все длиннее и длиннее, когда шмель разматывал бумагу, направляясь в Шотландию.
Я использую больше бумаги, чем кто-либо еще. Тетя Джокаста дала мне несколько альбомов для рисования и стопку бумаги для акварелей, но я чувствую себя виноватой, когда использую их, потому что знаю, какая она дорогая. Но я должна рисовать. Лучшее, что есть в рисовании портрета миссис Шерстон - это то, что поскольку я зарабатываю деньги, я могу использовать бумагу.
Потом сон изменился, и я рисовала Джемми желтым карандашом 2В(1). На нем черными буквами было написано "Тикондерога"(2), как на карандашах, которыми мы пользовались в школе. Но я рисовала на туалетной бумаге, и карандаш рвал ее. Я разозлилась и скомкала ее.
Потом начался один из скучных и неприятных снов, когда вы блуждаете в поисках туалета и не можете найти, а потом просыпаетесь и понимаете, что вам действительно нужно в туалет.
Я не могу решить, что бы я предпочла: шоколадку Херши, туалетную бумагу или карандаш. Все же думаю, что карандаш. Я прямо-таки чувствую запах оструганного дерева и ощущаю его между пальцами и на зубах. Когда я была маленькой, я грызла карандаши, так что они всегда выглядели так, словно над ними поработал бобер.
Я думала об этом днем. И даже взгрустнула, что у Джема не будет нового желтого карандаша или коробки для завтрака с Бэтмэном на крышке, когда он пойдет в школу. Если он вообще пойдет в школу.
Руки Роджера все еще не могут держать перо.
И теперь я знаю, что мне не нужны ни карандаш, ни шоколад, ни туалетная бумага. Я хочу, чтобы Роджер снова говорил со мной."
(1)Средняя твердость карандаша.
(2)Карандаши американской фирмы "Диксон Тикондерога", основанной в начале 19 века.