Аннотация: Вижу, что кто-то все-таки заходит в мой раздел. Для них выкладываю следующую главу.
11
ТОРРЕМОЛИНОССКИЙ ГАМБИТ
(Торремолинос - город и муниципалитет в Испании)
После того, как вопрос о французском золоте был решен, их еженедельные ужины протекали рутинно - сначала краткий период официальных переговоров, касающихся проблем заключенных, затем неформальная беседа и иногда игра в шахматы. Этим вечером они поднялись из-за стола, все еще обсуждая большой роман Сэмюеля Ричардсона "Памела".
- Вы полагаете, что объем книги оправдан сложностью истории, - спросил Грэй, наклонившись, чтобы зажечь сигарету от свечи на буфете. - Такая большая книга требует значительных расходов от ее издателя и существенных усилий со стороны читателя.
Фрейзер улыбнулся. Сам он не курил и пил сегодня портвейн, уверяя, что это единственный напиток, чей вкус не портится от запаха табака.
- Сколько там - тысяча двести страниц? Ну что ж, я действительно думаю, что трудно отразить всю сложность жизни в коротком произведении, если хочешь дать ее правдивое описание.
- Верно. И все-таки я полагаю, что искусство романиста заключается в умелом выборе описываемых деталей. Не допускаете ли вы, что произведение большого объема может означать неумение автора выбрать основные детали, а, следовательно, недостаток таланта.
- Я читал книги, где все так и происходит, - произнес он. - Автор пытается нагромождением деталей заставить читателя поверить в то, что он описывает. Но в данном случае, я думаю, это не так. Каждый персонаж тщательно проработан, и все события в романе кажутся необходимыми для развития сюжета. Нет, я действительно считаю, что есть истории, которые требуют большого объема при изложении их на бумаге.
Он сделал еще глоток и рассмеялся.
- Хотя должен признаться, майор, что в данном случае я сужу несколько предвзято. Учитывая обстоятельства, при которых мне довелось читать "Памелу", я был бы рад, если бы книга была в два раза толще.
- И какие же это обстоятельства?
Грэй вытянул губы и выпустил аккуратное колечко дыма, которое стало медленно подниматься к потолку.
- Я жил в пещере в горах в течение нескольких лет, майор, - сказал Фрейзер, усмехнувшись. - У меня было мало книг, и я был вынужден растягивать их чтение на месяцы. Да, я не равнодушен к длинным романам, но должен сказать, это не универсальное предпочтение.
- Определенно, вы правы, - согласился Грэй. Он прищурился, нацеливаясь на первое кольцо, и выпустил второе колечко. К его разочарованию оно проплыло в стороне от первого.
- Я помню, - продолжил он, яростно раскуривая сигару, - подруга моей матери ... увидела книгу ... в ее гостиной ...
Он глубоко затянулся и выпустил еще одно кольцо, издав негромкий звук удовлетворения, когда новое кольцо столкнулось со старым, и они оба превратились в небольшое облачко дыма.
- Это была леди Хенсли. Она взяла книгу, посмотрела на нее с таким беспомощным видом, который женщины так любят изображать, и сказала: "О, графиня! Как вы отважны, что решились читать роман такого громадного размера. Боюсь, что даже не буду открывать такую большую книгу".
Грэй откашлялся, возвращаясь к своему обычному голосу от фальцета, который он использовал для изображения леди Хенсли.
- На что моя мать ответила, - продолжил он нормальным голосом. - "О, не волнуйся, моя дорогая. Ты все равно ничего бы не поняла".
Фрейзер рассмеялся, потом закашлялся, отгоняя рукой остатки еще одного дымного кольца.
Грэй быстро затушил сигарету и поднялся с места.
- Пойдемте, у нас еще есть время на одну небольшую игру.
Они не были равноценными игроками. Фрейзер играл значительно лучше, но Грэй время от времени ухитрялся спасать положение, благодаря своей рискованной игре.
Сегодня он решил попробовать торремолиносский гамбит. Это было рискованное начало, дебют ферзевого коня. Однако удачно начатый, он вел к необычной комбинации ладьи и слона, и его успех зависел от выбора хода - или королевским конем, или пешкой королевского слона. Грэй использовал этот гамбит редко, поскольку заключенная в нем хитрость не срабатывала в игре со средним игроком, неспособным оценить угрозу со стороны коня. Этот гамбит использовался против проницательного тонкого ума, а после трех месяцев игры Грэй хорошо знал, какой ум был у человека, сидящего против него за шахматной доской.
Он заставил себя не задерживать дыхание, когда делал последний решительный ход. Он почувствовал на себе быстрый взгляд Фрейзера, но не посмотрел в ответ из-за страха выдать свое волнение. Вместо этого он взял с буфета графин и стал наполнять стаканы садким темным портвейном, старательно не поднимая глаз от поднимающейся в стакане жидкости.
Какой фигурой он пойдет - пешкой или конем? Он посмотрел на Фрейзера, тот склонил голову над доской, и в его волосах мерцали красноватые огоньки, когда он слегка шевелился. Если конем, то все хорошо. Если пешкой, то, скорее всего, все будет потеряно.
Грэй чувствовал, как его сердце гулко бьется в груди. Он ждал. Рука Фрейзер в раздумье нависла над доской, затем, внезапно решившись, он коснулся коня.
Должно быть, он слишком шумно выдохнул, потому что Фрейзер остро взглянул на него, но было уже поздно. Пытаясь спрятать откровенно триумфальное выражение лица, Грэй рокировался.
Фрейзер, нахмурившись, долго смотрел на доску, быстро переводя взгляд с фигуры на фигуру. Потом он слегка дернулся, оценив безнадежность своего положения, и взглянул на Грэя широко открытыми глазами.
- Вот хитрый маленький ублюдок! - сказал он тоном удивленного уважения. - Где, черт побери, вы научились этому трюку?
- Меня научил ему старший брат, - ответил Грэй, утратив свою обычную сдержанность, переполненный восторгом от своего успеха. Обычно он проигрывал Фрейзеру в семи случаях из десяти. Вкус победы был так сладок.
Фрейзер коротко хохотнул и, протянув длинный изящный палец, опрокинул своего короля.
- Следовало ожидать нечто подобное от такого человека, как лорд Мелтон, - заметил он небрежно.
Грэй напрягся. Фрейзер заметил его движение и иронически приподнял бровь.
- Вы ведь подразумевали лорда Мелтона? - спросил он. - Или у вас есть еще брат?
- Нет, - ответил Грэй. Он почувствовал, как губы его слегка онемели; может быть, в этом была виновата сигара. - У меня только один брат.
Его сердце снова начало биться, на этот раз тяжелыми глухими ударами. Неужели этот шотландский ублюдок все время знал, кем был Грэй?
- Наша встреча была довольно короткой, - сказал шотландец саркастически, - но незабываемой.
Он поднял стакан и сделал глоток, глядя на Грея поверх хрусталя.
- Возможно, вы не знаете, что я встретил лорда Мелтона на Каллоденском поле?
- Я знаю, я учувствовал в этом сражении, - Удовольствие Грэя от победы полностью испарилось. Он почувствовал легкую тошноту от дыма и запаха сигары. - Я не думал, что вы помните Хэла ... или знаете о нашем родстве.
- Поскольку я обязан жизнью встрече с ним, вряд ли я смог забыть его, - сказал Фрейзер сухо.
Грэй взглянул на него.
- Я так понимаю, что вы были не рады вашей встрече в Каллодене?
Рот Фрейзера напрягся, потом расслабился.
- Нет, - сказал он и безрадостно улыбнулся. - Ваш брат отказался расстрелять меня. В то время я не испытывал к нему благодарности за это.
- Вы желали быть расстрелянным? - Грэй приподнял брови.
Глаза шотландца были задумчивы, он смотрел на шахматную доску, но было ясно, что он не видит ее.
- Я думаю, у меня был причина, - ответил он тихо. - В тот раз ...
- Какая причина? - спросил Грэй и, поймав пронзительный взгляд, добавил торопливо. - Спрашивая об этом, я вовсе не хочу быть неуважительным. Но ... тогда ... я чувствовал то же самое. Из того, что вы рассказывали мне о Стюарте, я не думаю, что его поражение ввергло вас в отчаяние.
Уголок рта Фрейзера дернулся, слишком слабо, чтобы назвать это улыбкой. Он коротко наклонил голову в подтверждение слов Грэя.
- Да там были люди, которые дрались из любви к Чарльзу Стюарту ... или из-за веры в права его отца на королевский престол. Но, вы правы, я не один из них.
Он не стал объяснять дальше. Грэй глубоко вздохнул, не отрывая взгляда от доски.
- Я сказал, что чувствовал себя в то время так же, как вы. Я ... потерял близкого друга в Каллодене, - произнес он, удивляясь, почему он заговорил о Гекторе именно с этим человеком - шотландским воином, который прошел по этому смертельному полю с мечом, которым, возможно, был убит его друг. В то же время он не мог не говорить; на всем свете не было никого, кому он мог рассказать о Гекторе. Кроме этого человека, который, он был уверен, не мог причинить ему вреда, будучи заключенным.
- Он заставил меня пойти и посмотреть на его тело ... Хэл, мой брат, - отрывисто произнес Грэй. Он посмотрел вниз на свою руку, где в перстне, подаренном ему Гектором, мерцал сапфир, меньшая версия камня, который был вынужден отдать ему Фрейзер.
- Он сказал, что я должен сам увидеть, иначе не смогу поверить в его смерть. И если я не буду знать, что Гектор - мой друг - действительно умер, я буду страдать всю жизнь. Но если я сам увижу и уверюсь в его смерти, то тоже буду страдать, но потом успокоюсь и ... забуду.
Он поднял глаза, сделав болезненную попытку улыбнуться.
- Хэл обычно бывает прав, но не всегда.
Возможно, рана его зажила, но он не забыл. И он, конечно, не забудет Гектора, лежащего с восковым лицом в свете раннего утра, с длинными ресницами, нежно лежащими на его щеках, словно он спал. И зияющую рану, наполовину отделившую его голову от тела, из которой виднелись перерезанные трахея и кровеносные сосуды.
Некоторое время они сидели, молча. Потом Фрейзер поднял и одним глотком осушил стакан. Не спрашивая, Грэй наполнил стаканы в третий раз.
Он откинулся на спинку стула, пытливо глядя на своего гостя.
- Вы находите свою жизнь невыносимой, мистер Фрейзер?
Шотландец поднял глаза и посмотрел на него долгим пристальным взглядом. Очевидно в лице Грэя Фрейзер не нашел ничего, кроме любопытства, потому что его широкие плечи немного расслабились, и мрачная линия широкого рта смягчилась. Шотландец откинулся назад, сжимая и разжимая правую ладонь, чтобы убрать напряжение мускулов. Грэй увидел, что она когда-то была повреждена, на ней виделись шрамы, а два пальца неподвижно торчали.
- Возможно, не так уж сильно, - ответил медленно шотландец. Он встретил взгляд Грэя с бесстрастным выражением. - Я думаю, что величайшая невыносимость заключается в том, чтобы страдать о тех, кому мы не можем помочь.
- Не в том, чтобы не иметь никого, о ком можно страдать?
Фрейзер молчал некоторое время, уставясь на стол, как будто оценивал положение фигур на шахматной доске.
- Это пустота, - наконец произнес он тихо. - Это не невыносимость.
Было уже поздно; в крепости не слышно было никаких звуков, кроме шагов караульного солдата во дворе.
- Ваша жена, вы говорили, она была целительницей?
- Да. Она ... ее звали Клэр, - Фрейзер сглотнул, затем поднял свой стакан и стал пить, словно пытаясь протолкнуть что-то, застрявшее в его горле.
- Вы любили ее, я думаю? - сказал Грэй мягко.
Он почувствовал в шотландце то же самое желание, которое ранее охватило его - потребность произнести глубоко запрятанное имя, вернуть на мгновение призрак любви.
- Я хотел поблагодарить вас, майор, - сказал шотландец, наконец.
Грэй был удивлен.
- Поблагодарить меня? За что?
Шотландец взглянул на него темными глазами.
- За ту ночь в Карриаррике, где мы впервые встретились, - он, не отрываясь, смотрел в глаза Грэя. - За то, что вы сделали для моей жены.
- Вы помните? - произнес Грэй хрипло.
- Я не забывал, - ответил Фрейзер просто.
Грэй решительно выпрямился и взглянул на него через стол, но в синих раскосых глазах шотландца не было и намека на насмешку.
Фрейзер со строгой вежливостью наклонил голову.
- Вы были достойным противником. Я не забыл вас.
Джон Грэй горько хохотнул. Странно, но он чувствовал себе менее смущенным, чем он должен бы быть при таком откровенном упоминании о его позоре.
- Если вы посчитали шестнадцатилетнего подростка, едва не обделавшегося от страха, достойным противником, то неудивительно, что армия горцев была разбита.
Фрейзер слегка улыбнулся.
- У человека, который не обделался бы от страха, когда пистолет приставлен к его голове, майор, или нет кишок или нет мозгов.
Не удержавшись, Грэй рассмеялся. Уголок рта Фрейзера приподнялся в легкой улыбке.
- Вы не сказали ничего, чтобы спасти свою жизнь, но сделали это ради чести леди. Чести моей жены, - продолжил Фрейзер. - Для меня это не трусость.
Искренность в голосе шотландца была очевидна, и Грэй уловил ее.
- Я ничего не сделал для вашей жены, - ответил он довольно горячо. - Она ведь была вне опасности!
- Но вы ведь не знали этого, не так ли? - возразил Фрейзер. - Вы хотели спасти ее жизнь и ее достоинство, рискуя своими собственными. Вы оказали ей честь своим поступком ... и я вспоминал об этом иногда ... когда я потерял ее.
Нерешительность в голосе Фрейзера была едва заметна, и только напряжение мускулов горла выдавали его эмоции.
- Я понимаю, - Грэй глубоко вздохнул и медленно выдохнул. - Я сожалею о вашей потере, - добавил он вежливо.
Они сидели некоторое время, молча, наедине со своими призраками. Затем Фрейзер взглянул на него и вздохнул.
- Ваш брат был прав, майор, - сказал он. - Благодарю вас и желаю доброго вечера.
Он поднялся, поставил стакан на стол и вышел.
До некоторой степени встречи с майором напоминали ему годы жизни, которые он провел в пещере, с редкими визитами домой, бывшими оазисами жизни и тепла в пустыне его одиночества. Здесь, однако, наоборот, из переполненных холодных камер он попадал в теплые апартаменты, где несколько часов он мог отдохнуть душой и телом, наслаждаясь теплом, беседой и изобилием еды
В то же время, эти визиты приносили ему странное чувство потерянности, словно он терял некоторую ценную часть себя, которая не могла вынести его возвращения к повседневной жизни. Каждый раз такое возвращение становилось все труднее.
Он стоял в продуваемом сквозняком проходе, дожидаясь, когда тюремщик отопрет дверь. Когда дверь открылась, в уши ему ворвались разнообразные звуки спящих мужчин, а его дыхание перехватило от острого аммиачного запаха.
Сделав быстрый глубокий вдох, он наполнил легкие воздухом и наклонил голову, переступая порог камеры.
Когда его черная длинная тень упала на распростертые тела на полу, возникло некоторое движение. Дверь захлопнулась за его спиной, и камера погрузилась в темноту, но люди в ней уже осознали его появление, и рябь пробуждения пробежала по комнате.
- Ты поздно вернулся, Мак Дубх, - пробормотал Мурдо Линдсей хриплым ото сна голосом. - Завтра утром ты будешь не выспавшимся.
- Я справлюсь, Мурдо, - прошептал он, переступая через тела. Он снял куртку и аккуратно сложил ее на скамье. Взяв одеяло, он стал искать место на полу; его черная тень мелькала на залитых лунным светом решетках.
Ронни Синклер перевернулся, когда Мак Дубх улегся рядом с ним. Он сонно мигал песочными ресницами, почти невидимыми в лунном свете.
- Маленький блондинчик хорошо накормил тебя, Мак Дубх?
- Да, спасибо, Ронни.
Он повозился на каменном полу в поисках удобного положения.
- Ты расскажешь нам завтра?
Заключенные получали странное удовольствие, слушая его рассказы о том, чем его кормили в апартаментах майора, очевидно, испытывая гордость от того, что с их предводителем хорошо обращались.
- Да, Ронни, - пообещал Мак Дубх. - Но сейчас мне нужно уснуть.
- Спокойной ночи, Мак Дубх, - прошептал голос из угла, где тесно прижавшись друг к другу, словно набор ложек, лежали Хайес, МакЛеод, Иннес и Кейт. Все - любители поспать в тепле.
- Сладких снов, Гавин, - ответил шепотом Мак Дубх, и постепенно камера снова погрузилась в тишину.
Этой ночью во сне он увидел Клэр. Она лежала в его руках, тяжелая и ароматная. Она была беременна, ее живот был круглый и гладкий, как дыня, на ее полных налитых грудях торчали темные, как вино, соски, маня взять их в рот.
Ее рука скользнула ему между ног, обхватив ладонью его мужскую плоть. И он, возвращая ей удовольствие, стал ласкать ее маленький пухлый холмик, прижимающийся к его ладони, когда она терлась об него. Потом она приподнялась над ним со свисающими на лицо волосами, улыбнулась и перекинула через него ногу.
- Дай мне твой губы, - прошептал он, не зная, чего он хочет - поцеловать ее, или чтобы она взяла его в рот, но точно зная, что он хочет взять ее любым образом.
- Дай мне твои, - засмеялась она и наклонилась к нему, опершись руками об его плечи. Ее волосы касались его лица, полные аромата мха и солнечного света. Он почувствовал, как сухие листья колют ему спину, и понял, что они лежат в долине возле Лаллиброха. В ее цвета окружающих их медных буков золотых глазах и по ее белой коже скользили тени.
Потом ее грудь коснулась его рта; он нетерпеливо взял сосок губами и стал сосать его. Молоко было горячим и сладким со слабым вкусом серебра, как кровь оленя.
- Сильнее, - шептала она ему, просунув руку ему за шею и прижимая его голову к своей груди. - Сильнее.
Она лежала плашмя на нем, и он изо всех сил сжимал сладкую плоть ее ягодиц, чувствуя твердый тяжелый бугорок ребенка на своем животе, как если бы они были соединены им, зажатым между их телами.
Он крепко обхватил ее руками, и она тесно прижалась к нему. Он дрожал и дергался. Ее волосы на его лице, ее руки в его волосах, ребенок между ними, и он не знал, где кончается один из них и начинается другой.
Он проснулся внезапно, задыхаясь и потея, и понял, что лежит, забившись под одну из скамеек. Еще не совсем рассвело, но он мог видеть тела спящих рядом мужчин, и надеялся, что он не плакал во сне. Он снова закрыл глаза, но сон покинул его. Он лежал совершенно тихо, слушая замедляющиеся удары сердца, и ждал рассвета.
18 июня 1755 года
Джон Грэй очень тщательно оделся сегодня вечером, надев свежее белье и шелковые чулки. Он не надел парик, заплетя собственные волосы в косичку и смочив их лимонно-вербеновой водой. Он поколебался некоторое время, смотря на кольцо Гектора, но надел его тоже. Обед был хорош: фазан, которого он сам подстрелил, и зеленый салат - из уважения к странным пристрастиям Фрейзера. Сейчас они сидели над шахматной доской, оставив все другие разговоры, сосредоточившись над игрой, которая достигла середины.
- Шерри? - Он опустил слона и откинулся назад, потягиваясь.
Фрейзер кивнул, поглощенный ситуацией на доске.
- Благодарю.
Грэй поднялся и пересек комнату, оставив Фрейзера возле огня. Он потянулся к буфету за бутылкой, и почувствовал, как тонкая струйка пота пробежала по его ребрам. Он потел не из-за огня, который горел в другой стороне комнаты, а из-за нервозности.
Он вернулся к столу, держа в одной руке бутылку, в другой - бокалы из уотерфордского хрусталя, которые прислала его мать. Жидкость тихо плескалась в бокалах, переливаясь янтарно-розовым цветом в свете камина. Фрейзер, не отрываясь, смотрел, как херес льется в бокал, но взгляд его был обращен в себя, словно он был глубоко погружен в свои мысли. Его темные голубые глаза были полуприкрыты. Грэй задавался вопросом, о чем он думает; не об игре, это было очевидно.
Грэй протянул руку и передвинул ферзевого слона. Это не было отвлекающим ходом; он знал, что таким образом он ставит ферзя противника в опасное положение и может вынудить его пойти на размен ладьями.
Грэй встал, чтобы подложить в огонь кусок торфа. Отойдя от камина, она подошел к Фрейзеру со спины, чтобы оценить ситуацию на шахматной доске с этого угла зрения.
Свет от камина мерцал в темно-красных волосах склонившегося над доской шотландца, повторяя тот же оттенок в хересе, налитом в хрустальный бокал.
Фрейзер связал свои волосы черным шнурком в простой узел бантиком. Нужно только слегка потянуть его, чтобы он развязался. Джон Грэй вообразил, как его руки зарываются в эту роскошную блестящую массу, касаясь теплого гладкого затылка. Касаются ...
Его ладони внезапно сжались при этой мысли.
- Ваш ход, майор, - спокойный голос шотландца привел его в чувство, и он сел на свое место, глядя на доску невидящими глазами.
Даже не глядя, он остро осознавал движения Фрейзера, его присутствие. Вокруг него воздух дрожал от напряжения, и не было никакой возможности не смотреть на него. Чтобы скрыть свой взгляд, он поднял бокал с хересом и стал пить, едва ощущая его вкус.
Фрейзер сидел, не двигаясь, словно статуя из киновари, только яркие голубые глаза жили на его лице, оценивая положение на доске. Огонь прогорал, и контуры его тела сливались с тенью. Его рука, золотая и черная в свете камина, лежала на столе, неподвижная и изящная, как пешка, лежащая возле нее.
Голубой камень в перстне Грэя сверкнул, когда он потянулся к ферзевому слону. "Это неправильно, Гектор? - мысленно спросил он. - Что я влюбился в человека, который возможно убил тебя?" Или это, наконец, то, что может все исправить, залечить раны Каллодена у них обоих?
Слон мягко стукнулся фетровым основанием о доску, когда он аккуратно опустил шахматную фигуру. Не останавливаясь, рука его поднялась и двинулась вперед, словно по собственной воле. Преодолев короткий путь по воздуху, рука, словно точно зная, что ей нужно, опустилась на руку Фрейзера, обхватив ее с нежной мольбой.
Рука под его ладонью была тепла ... так тепла ... но тверда и неподвижна, словно мрамор. Ничто не двигалось на столе, только свет камина мерцал внутри хереса. И потом он поднял глаза, чтобы встретить взгляд Фрейзера.
- Уберите вашу руку, - тихо, очень тихо произнес Фрейзер. - Или я убью вас.
Рука под ладонью Грэя не двигалась, также неподвижно было лицо напротив него, но он мог чувствовать дрожь омерзения, судороги ненависти и отвращения, поднимающиеся изнутри этого человека и излучаемые его плотью.
Совершенно внезапно он услышал предупреждение Куори, так ясно, как если бы тот произносил эти слова прямо ему в ухо.
" Если вы останетесь с ним наедине, не поворачивайтесь к нему спиной".
У него не было возможности повернуться к нему спиной, он не мог отвернуться. Он даже не мог отвести взгляд или моргнуть, прервать эту связь с темными синими глазами, которые словно заморозили его. Затем медленно и осторожно, как если бы он стоял на неразорвавшейся мине, он убрал свою руку.
Мгновение стояла тишина, нарушаемая стуком дождевых капель и шипением торфа в камине, и казалось, ни один из них не дышал. Потом Фрейзер встал без звука и оставил комнату.