Сделав укол и уложив его удобнее, я села рядом, позволив ему держать мою руку, пока он не уснул, и его хватка ослабла, а большая рука упала безвольно на одеяло.
Я сидела возле него остальную часть ночи, временами дремля и пробуждаясь по внутренним часам, которыми обладают все врачи во время ночных дежурств по госпиталю. Еще два укола, один из которых я сделала на рассвете, и его жар значительно уменьшился. Он все еще был горяч при прикосновении, но его плоть больше не пылала, и он спал легче, погрузившись в сон после второго укола, всего лишь немного поворчав и постонав из-за боли в руке.
- Проклятые микробы восемнадцатого столетия не соперники для пенициллина, - сказала я спящей фигуре. - Никаких шансов. Даже если бы у тебя был сифилис, я вылечила бы его в мгновение ока.
"И что потом?" - спрашивала я себя, пробираясь на кухню в поисках горячего чая и какой-нибудь еды. Незнакомая женщина, по-видимому, повар или горничная разжигала духовку, чтобы испечь дневную порцию хлеба, тесто для которого поднималось в формах на столе. Она, казалось, не удивилась при виде меня, а расчистила место на столе и принесла чаю и свежие плоские кексы, произнеся только "доброе утро, мэм" перед тем, как вернуться к своей работе.
Очевидно, Дженни сообщила о моем прибытии домашним. Означало ли это, что она признала мое присутствие необходимым? Я сомневалась в этом. Ясно, что она хотела, чтобы я уехала, и была не рада моему возвращению. Если я собиралась остаться, я должна получить определенные объяснения относительно Лаогеры от них обоих - и от Дженни, и от Джейми. А я собиралась остаться.
- Спасибо, - вежливо сказала я поварихе и, взяв с собой чашку чая, возвратилась в комнату, чтобы ждать, пока Джейми сочтет целесообразным проснуться.
В течение утра люди, проходящие мимо двери, заглядывали в комнату, но тут же исчезали, как только я поднимала голову. Наконец, прямо перед полуднем Джейми показал признаки пробуждения, он шевелился, вздыхал и стонал, так как движение разбередило рану, потом затих.
Я дала ему некоторое время, чтобы он осознал мое присутствие, но его глаза оставались закрытыми. Однако он не спал, линии его тела были напряжены, а не расслаблены, как бывает во сне. Я всю ночь наблюдала, как он спал, и я знала различие.
- Ну, - сказала я, откидываясь назад в кресле и устраиваясь удобнее вне его досягаемости. - Давай, послушаем тебя.
Маленькая синяя щель появилась под темно-рыжими ресницами, потом исчезла.
- Мммм? - пробормотал он, изображая медленное пробуждение. Ресницы трепетали на его щеках.
- Не тяни, - сказала я твердо. - Я отлично знаю, что ты проснулся. Открой глаза и расскажи о Лаогере.
Синие глаза открылись и уставились на меня с некоторым неудовольствием.
- Ты не боишься, что мне снова станет плохо? - спросил он. - Я слышал, что больных нельзя сильно волновать. Это нехорошо для их самочувствия.
- С тобой здесь врач, - уверила я его. - Если ты потеряешь сознание от напряжения, я знаю, что делать.
- Этого-то я и боюсь.
Его сузившиеся глаза стрельнули по коробке с лекарствами и шприцами, потом вернулись ко мне.
- Моя задница болит так, словно я сел на колючий утесник без брюк.
- Хорошо, - сказала я с удовлетворением. - Через час получишь очередной укол. А прямо сейчас ты будешь рассказывать.
Его губы тесно сжались, потом расслабились и он вздохнул. С трудом, опираясь на одну руку, он сел, прислонившись к подушкам. Я не помогла ему.
- Ну, - произнес он, наконец. Он не смотрел на меня, а глядел вниз на одеяло, прослеживая пальцем простроченный на нем узор.
- Ну, это случилось, когда я вернулся из Англии.
Он поднялся от Озерного края к проходу Картер-бар в гигантском хребте, разделяющем Англию и Шотландию, на широкой спине которого издревле располагались постоялые дворы и рынки.
- Там есть камень, который отмечает границу, ты, возможно, видела его, с камнями ведь ничего не случается.
Он вопросительно взглянул на меня, и я кивнула. Я действительно видела его, огромный каменный менгир, приблизительно десять футов высотой. В мое время кто-то вырезал с одной его стороны слово "Англия", с другой "Шотландия".
Там он, как и тысячи странников до него, остановился отдохнуть, оставляя прошлое ссыльного позади и ожидая будущее - и дом - впереди, возвращаясь с зеленых равнин низменности к серым скалам высокогорья, покрытых туманом.
Его здоровая рука ерошила волосы, как он всегда делал, когда задумывался, и на его макушке яркими завитушками торчали вихры.
- Ты не понимаешь, что значит долго жить среди чужих людей.
- Не понимаю? - несколько резко произнесла я. Он удивленно взглянул на меня, потом слабо улыбнулся и снова опустил взгляд на одеяло.
- Да, возможно, понимаешь, - сказал он. - Ты меняешься, да? Как бы сильно ты не хотел сохранить память о доме, о том, кто ты есть - ты меняешься. Ты не становишься таким, как эти чужие люди, даже если бы хотел. Но ты все равно другой человек, чем был когда-то.
Я подумала о том, как я незаметно стояла возле Фрэнка, небольшой обломок кораблекрушения в водовороте университетских вечеринок, толкала коляску в холодных парках Бостона, играла в бридж с другими университетскими женами и матерями, пыталась разговаривать на иностранном для меня языке среднего класса. Чужие люди, действительно.
- Да, - сказала я. - Я знаю. Продолжай.
Он вздохнул и потер нос указательным пальцем.
- Итак, я вернулся, - сказал он. Он взглянул на меня, и легкая улыбка мелькнула в уголке его губ. - Как это ты сказала маленькому Иэну? "Дом там, где нас, когда б мы ни пришли, не могут не принять"?
- Вот именно, - сказал я. - Это цитата из стихотворения поэта Фроста. Но что ты имеешь в виду? Конечно же, твоя семья была рада видеть тебя!
Он хмурился, перебирая стеганое одеяло.
- Да, они были рады, - медленно произнес он. - Не то чтобы ... я не имею в виду, что они заставили чувствовать меня непрошенным, ничего подобного. Но я так долго отсутствовал, Майкл, Джанет и Иэн даже не помнили меня, - он улыбнулся с сожалением. - Хотя они слышали обо мне. Когда я вошел на кухню, они прижались к стене и смотрели на меня круглыми от испуга глазами.
Он слегка наклонился вперед, стремясь заставить меня понять.
- Видишь ли, когда я прятался в пещере, все было по-другому. Я почти не бывал в доме, и они редко видели меня, но я всегда присутствовал здесь, я всегда был частью семьи. Я охотился для них, я знал, когда им было голодно и холодно, когда болел домашний скот, или был плохой урожай капусты или новый счет под кухонной дверью.
- Потом я попал в тюрьму, - сказал он отрывисто. - А потом в Англию. Я писал им, и они мне, но это не то же самое - прочесть несколько слов на бумаге, рассказывающих о событиях, произошедших несколько месяцев назад.
- А когда я вернулся ... - он пожал плечами, вздрогнув, так как движение потревожило раненную руку. - Все изменилось. Иэн мог спросить меня, что я думаю об ограждении пастбища старого Керби, но я знал, что молодой Джейми уже там работает. Я шел через поля, и люди смотрели на меня с подозрением, считая меня чужаком. Когда же они узнавали меня, их глаза становились круглыми, словно они увидели призрака.
Он замолчал, глядя в окно, где под порывами ветра ягоды малины стучали по стеклу.
- Я был призраком, я думаю, - он смущенно взглянул на меня. - Если ты понимаешь, что я имею в виду.
- Возможно, - ответила я. Капли дождь текли по стеклу, такие же серые, как и небо.
- Ты почувствовал, что потерял опору под ногами, - сказала я тихо. - Ты плывешь по комнатам, не слыша своих шагов. Слышишь, как люди говорят с тобой, но не понимаешь их. Я так чувствовала себя, пока не родилась Брианна.
Она была моим якорем, моей привязкой к жизни.
Он кивнул, не глядя на меня, и молчал в течение минуты. Торфяной огонь, пахнущий Высокогорьем, шипел в очаге позади меня; насыщенный аромат куриного супа и выпекающегося хлеба распространялся по дому, теплый и уютный, как одеяло.
- Я был здесь, - сказал он тихо, - но не дома.
Я чувствовала притяжение этого дома, семьи, самого места. Я, у которой никогда не было дома, хотела только одного - остаться здесь навсегда, закутаться в тысячи нитей повседневной жизни, чувствуя надежную связь с этим кусочком земли. Каково же было для него, ощущавшего эту связь всю свою жизнь, вынести изгнание в надежде на возвращение, вернуться и понять, что он потерял свои корни?
- И я полагаю, что я был одинок, - сказал он тихим голосом. Он лежал неподвижно на подушке, закрыв глаза.
- Полагаю, что так, - сказала я, стараясь не показывать своим тоном ни сочувствия, ни осуждения. Я тоже знала об одиночестве.
Он открыл глаза и прямо встретил мой пристальный взгляд.
- Да, и это тоже было, - произнес он. - Не самое главное, но да ... это было.
Дженни пыталась различными способами убедить его снова жениться. Со дней Каллодена она периодически пыталась сосватать ему то представительную молодую вдову, то девственницу с мягким характером. Все напрасно. Но теперь, лишенный тех чувств, которые поддерживали его, он стал прислушиваться к ней.
- Лаогера была замужем за Хью МакКензи, одном из арендаторов Колума, - сказал он, снова зарывая глаза. - Хью был убит в Каллодене, и два года спустя Лаогера вышла замуж за Саймона МакКимми из клана Фрейзеров. Эти две девчурки - Марсали и Джоан - они его. Англичане арестовали его несколько лет спустя и увезли в тюрьму в Эдинбург, - Джейми открыл глаза, глядя на черные балки над его головой. - У него был хороший дом и собственность, которые можно было отобрать. Этого было достаточно, чтобы объявить горца предателем, был ли он сторонником Стюарта или нет.
Его голос охрип, и он остановился, чтобы откашляться.
- Саймону не повезло, как мне. Он умер в тюрьме прежде, чем его подвергли суду. Корона некоторое время пыталась забрать его собственность, но Нед Гоун приехал в Эдинбург защищать интересы Лаогеры, и ему удалось спасти большой дом и немного денег, утверждая, что это было ее приданное.
- Нед Гоун? - спросила я со смешанными чувствами удивления и радости. - Неужели он еще жив?
Именно Нед Гоун, маленький пожилой поверенный клана МаКензи, спас меня от сожжения двадцать лет назад. И уже тогда я считала его достаточно старым.
Джейми улыбнулся в ответ на мою радость.
- О, да. Вероятно, только удар по голове может прикончить его. Он выглядит так же, как всегда, хотя ему сейчас уже за семьдесят.
- Он все еще живет в замке Леох?
Он кивнул, потянувшись к стакану с водой на столе. Он неловко выпил и поставил стакан назад.
- В том, что от замка осталось. Хотя он много путешествовал эти годы, занимаясь апелляцией и обращаясь с исками о возврате собственности, - улыбка Джейми стала горькой. - Есть такое высказывание. "После войны сначала появляются вороны, чтобы пожрать плоть, потом законники, чтобы обглодать кости".
Правой рукой он помассировал левое плечо.
- Нет, он хороший человек, Нед, несмотря на его профессию. Он ездит из Инвернесса в Эдинбург, а иногда даже в Лондон и Париж. И он останавливается здесь время от времени.
Именно Нед Гоун упомянул Дженни о Лаогере, возвращаясь из Балриггана в Эдинбург. Навострив уши, Дженни расспросила его о подробностях и, найдя их удовлетворительными, тут же отправила приглашение Лаогере и ее дочерям на новогоднее празднование в Лаллиброхе.
Дом этой ночью был ярко освещен свечами, установленными на окнах, пучки падуба и плюща были привязаны на лестнице и дверных колодах. После Каллодена в Горной Шотландии осталось мало волынщиков, но один все же нашелся, также как и скрипач, и звуки музыки поднимались вверх по лестнице, смешиваясь с пьянящим запахом ромового пунша, сливового пирога, миндаля и савойского печенья(2).
Джейми поздно и с неохотой спустился вниз. Многих из этих людей он не видел почти десять лет, и не стремился встречаться с ними сейчас, чувствуя себя чужим. Но Дженни сшила ему новую рубашку, почистила и зашила его куртку, расчесала и заплела его волосы прежде, чем заняться угощением. У него не было никакого оправдания задерживаться, и он, наконец, спустился в шумный водоворот праздника.
- Мистер Фрейзер!
Пегги Гиббонс первая увидела его и с радостным лицом поспешила к нему через комнату. Совершенно не стесняясь, она обняла его, и он, захваченный врасплох, обнял ее тоже. В мгновение ока его окружила стайка женщин, которые окликали его, показывали маленьких детей, родившихся в его отсутствие, целовали в щеку и похлопывали по руке.
Мужчины были сдержаннее, приветствуя его короткими словами и хлопками по спине, когда он медленно пробирался через комнату, пока, наконец, изрядно смущенный, он не скрылся в хозяйском кабинете.
Когда-то это был кабинет отца, потом его собственный, теперь он принадлежал его шурину, который управлял Лаллиброхом в его отсутствие. Бухгалтерские книги, журналы учета провизии и счета были аккуратно выложены в линию вдоль края старого стола. Он провел пальцем по их кожаным корешкам, чувствуя комфорт от прикосновения к ним. В них было все - посадки и урожаи, покупки и приобретения, медленное накопление и расходование, в них отражался ритм жизни Лаллиброха.
На маленькой книжной полке он нашел свою деревянную змейку. Наряду с другими ценностями он оставил ее, отправляясь в тюрьму. Маленькое изображение, вырезанное из вишневого дерева, подарок его старшего брата, умершего в детстве. Он сидел за столом, поглаживая ее потертые бока, когда дверь кабинета открылась.
- Джейми? - сказала она, смущенно попятившись.
Он не зажег лампу в кабинете, и ее силуэт вырисовывался на фоне горящих в зале свечей. Ее светлые волосы были распущены, как у девушки, и свет просвечивал через низ, окружая сиянием ее невидимое лицо.
- Вы, возможно, помните меня? - стеснительно спросила она, не решаясь войти в комнату без приглашения.
- Да, - ответил он после паузы. - Да, конечно, помню.
- Начались танцы, - сказала она.
Он мог слышать пиликанье скрипки и топот ног из гостиной наряду с веселыми криками. Праздник был в разгаре.
- Ваша сестра сказала, что вы хорошо танцуете, - сказала она, все еще испуганная, но решительная.
- Я уже давно не танцевал, - сказал он, стесняясь, и чувствуя себя крайне неуклюжим, хотя музыка уже взяла его за душу, а ноги дергались в такт ей.
- Это "Tha mo Leabaidh 'san Fhraoch" - "В вереске моя постель" - вы знаете ее. Вы не пойдете и не потанцуете со мной?
Она протянула к нему руку, маленькую и изящную в темноте. И он поднялся, взял эту руку и сделал первые шаги в обретении себя.
- Это было здесь, - сказал он, обведя здоровой рукой комнату, в которой мы сидели. - Дженни убрала всю мебель, кроме стола с виски и закусками, а скрипач стоял там возле окна, и новая луна светила из-за его плеча.
Он кивнул на окно, где трепетали ветви малины. Что-то от света того новогоднего праздника проявилось в его лице, и я почувствовал острую боль, увидев это.
- Мы танцевали всю ночь, иногда с другими, но главным образом друг с другом. И на рассвете, когда те, кто еще не спал, отправились в конец дома смотреть предзнаменования для наступающего нового года, мы пошли тоже. Женщины по одной крутились вокруг себя, закрывали глаза и выходили в дверь, во дворе они снова крутились и открывали глаза - первое, что они увидят при этом, говорило о том, за какого мужчину они выйдут замуж.
Было много смеха, когда гости, разгоряченные виски и танцами, толкались в дверях. Лаогера держалась сзади, говоря со смущением и смехом, что это забава для молодых девушек, а не для матроны тридцати-четырех лет, но, в конце концов, не устояла перед уговорами и сделала свою попытку. Прокрутившись три раза по часовой стрелке, она открыла дверь, вышла в холодный рассвет и снова покрутилась. И когда она открыла глаза, ее взгляд, полный ожидания, уперся прямо в лицо Джейми.
- И вот ... она была вдова с двумя детьми. Совершенно очевидно, что она нуждалась в мужчине. А мне было нужно ... это.
Он вглядывался в огонь, где невысокое пламя мерцало через красную массу торфа, дающего сильный жар и малое количества света.
- Я подумал, что мы могли бы помочь друг другу.
Они тихо обвенчались в Балриггане, и он переехал туда со своими немногочисленными пожитками. Менее чем через год он оставил ее и уехал в Эдинбург.
- Что же произошло? - спросила я, испытывая нечто большее, чем любопытство.
Он беспомощно взглянул на меня.
- Не могу сказать. Вроде не было ничего плохого, кроме того что не было ничего хорошего, - он устало потер между бровями. - Думаю, это из-за меня, это была моя вина. Я ее постоянно разочаровывал. Мы сидели, ужинали, и вдруг у нее в глазах появлялись слезы, и она с рыданием выскакивала из-за стола, а я оставался сидеть, не понимая, что я сказал или сделал не так.
Его кулак на одеяле сжался, потом расслабился.
- Боже, я никогда не знал, что сказать ей или что сделать. Что бы я не сказал, это делало все только хуже, и бывало так, что днями - нет, неделями - она не разговаривала со мной, и только отворачивалась, когда я подходил к ней, и стояла так, глядя в окно, пока я не отходил.
Он провел пальцами по параллельным царапинам на шее. Они почти зажили, и только следы моих ногтей все еще были видны на его светлой коже.
- Ты никогда так не поступала со мной, сассенах.
- Не мой стиль, - согласилась я, слегка улыбнувшись. - Если я рассержусь не тебя, то, по крайней мере, ты точно будешь знать за что.
Он коротко фыркнул и откинулся на подушки. Мы оба некоторое время молчали. Потом он произнес, уставившись в потолок.
- Я думал, я не хочу слышать, как ты жила с ним ... с Фрэнком, я имею в виду. Возможно, я был не прав.
- Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, - сказала я. - Но не сейчас. Сейчас все еще твоя очередь.
Он вздохнул и закрыл глаза.
- Она боялась меня, - тихо сказал он минуту спустя. - Я пытался быть нежным с ней ... Боже, я пробовал снова и снова, я делал все, что, я думал, должно нравиться женщине. Но все было бесполезно.
Он беспокойно повернул голову, оставив ямку на подушке.
- Возможно, это был Хью или Саймон. Я знал их обоих, и оба они были хорошими людьми, хотя кто может сказать, что происходит в брачной постели. Возможно, причиной были роды, не все женщины могут выдержать их. Но что-то причинило ей боль, и я не смог излечить ее, как бы не старался. Она сжималась, когда я дотрагивался до нее, и в ее глазах были отвращение и страх.
Печальные морщины обозначились вокруг его закрытых глаз, и я импульсивно взяла его за руку. Он мягко сжал мою руку и открыл глаза.
- Именно поэтому я, наконец, уехал - сказал он тихо. - Я не мог больше этого выносить.
Я ничего не ответила, но продолжала держать его руку, поместив палец на пульс, проверяя. Его биение было успокоительно медленным и равномерным.
Он пошевелился в кровати, двигая плечами и гримасничая.
- Рука сильно болит? - спросила я.
- Немного.
Я склонилась над ним, трогая его лоб. Он был горячим, но не горящим. Между широкими рыжими бровями залегла складка, и я погладила ее суставом пальца.
- Голова болит?
- Да.
- Я пойду и заварю тебе чай из ивовой коры.
Я попыталась подняться, но он остановил меня, держа за руку.
- Мне не нужен чай, - сказал он. - Но мне, возможно, стало бы легче, если бы я положил голову тебе на колени, а ты немного потерла мне виски.
Синие глаза смотрели на меня, прозрачные, как весеннее небо.
- Ты не одурачишь меня, Джейми Фрейзер, - сказала я. - Я не собираюсь забыть об очередном уколе.
Тем не менее, я убрала стул с дороги и села возле него на кровать.
Он издал тихое довольное ворчание, когда я положила его голову себе на колени и стала потирать его виски, приглаживая назад густую волнистую массу его волос. Сзади его шея была мокрой. Приподняв его волосы, я слегка подула на нее, и на его светлой гладкой коже тут же вскочили пупырышки.
- О, как хорошо, - пробормотал он. Несмотря на мое решение не дотрагиваться до него, сверх необходимого, пока между нами ничего не было решено, мои руки уже поглаживали его шею и плечи, нащупывая позвонки и широкие плоскости его лопаток.
Его тело было крепким и массивным под моими пальцами, а его дыхание теплым и нежным на моем бедре. С некоторым нежеланием я, наконец, положила его голову назад на подушку и взяла ампулу с пенициллином.
- Хорошо, - сказал я, отворачивая простыню и протягивая руку к рубашке. - Небольшой укол, и ты ...
Моя рука задела его рубашку спереди, и я прервалась, пораженная.
- Джейми, - сказала я с веселым удивлением. - Ты не можешь!
- Я не предполагал, что могу, - согласился он удовлетворенно. Он лежал на боку, свернувшись, как зародыш, и ресницы темнели на его щеках. - Но мужчина может помечтать, нет?
Я не ушла наверх и этой ночью тоже. Мы почти не разговаривали, просто тесно лежали, на узкой кровати, и старались не шевелиться, чтобы не потревожить раненную руку. В доме было тихо, все мирно спали в своих постелях, и не было других звуков, кроме шипения огня, дыхания ветра и постукивания ветвей малины в окно, настойчивого, как требование любви.
- Ты знаешь? - сказал он тихо где-то в темный час полуночи. - Ты знаешь, на что это похоже быть с такими людьми? Пытаться изо всех сил, но все равно не понимать их?
- Да, - ответила я, думая о Фрэнке. - Да, я действительно знаю.
- Думаю, ты знаешь.
Он затих на мгновение, потом его рука легко коснулась моих волос.
- И потом ..., - прошептал он, - потом снова обрести это понимание. Быть свободным во всем, что говоришь и делаешь, и знать, что это правильно.
- Сказать "Я люблю тебя" и чувствовать это все сердцем, - сказала я тихо в темноту.
- Да, - ответил он еле слышно. - Сказать это.
Его рука покоилась на моих волосах, и, не осознавая, как это получилось, я прижалась к нему, положив голову на его плечо.
- Много лет, - сказал он, - так долго я был многими людьми, был самым разным человеком.
Я почувствовала, как он сглотнул и пошевелился, хрустя накрахмаленной рубашкой.
- Я был дядей для детей Дженни и братом для нее и Иэна, милордом для Фергюса и сэром для моих арендаторов. Мак Дубхом для мужчин в Ардсмуире и МакКензи для слуг в Хелуотере, Малкольмом-печатником потом и Джейми Роем в доках.
Его рука с тихим шелестом, как ветер снаружи, медленно погладила мои волосы.
- Но здесь, - сказал он так тихо, что я едва могла слышать его, - здесь в темноте с тобой ... у меня нет никаких имен.
Я подняла свое лицо к его лицу и губами поймала его теплое дыхание.
- Я люблю тебя, - сказал я, и больше ничего не нужно было говорить.
(1)Цитата из "Ромео и Джульетта" В. Шекспира "Что значит имя? Роза пахнет розой, Хоть розой назови ее, хоть нет." (пер. Б. Пастернака)
(2)Итальянское печенье "Савойарди" - воздушное пористое печенье продолговатой формы. Название "Савоярди" означает "савойское печенье".