Два дня спустя я все еще не нашла время поговорить с капитаном Леонардом. Дважды я приходила в его каюту, но юный капитан отсутствовал или был занят - определял положение корабля, говорили мне, или работал с картами, или был занят еще какими-то таинственными мореплавательными делами.
Мистер Оверхольт избегал меня и моих ненасытных требований, запершись в своей каюте с ароматическими саше и иссопом, повязанным вокруг шеи для предохранения от чумы. Моряки, назначенные в мою санитарную команду, вначале еле двигались и были настроены весьма скептически, но я не оставляла их в покое, ругала, сверкала на них глазами, кричала, топала ногами и даже вопила, и постепенно заставила их шевелиться. Я чувствовала себя больше овчаркой при овцах, чем врачом, рыча охрипнувшим от усталости голосом и хватая их из пятки.
Но тем не менее это помогало, команда несколько воспрянула духом, получив цель и надежду - я чувствовала это. Еще четыре смертельных случая, десять новых заболеваний, но стоны из межпалубного отсека стали тише, и лица здоровых выражали облегчение - теперь, когда они могли хоть что-то сделать. Я пока еще не нашла источник инфекции. Если бы я могла обнаружить его, инфекцию можно было остановить в течение недели, пока у "Порпоса" еще оставались руки, чтобы вести его.
Быстрый опрос выжившей команды выявил двух мужчин, забранных на службу из тюрьмы графства, где они отбывали срок за незаконное производство алкогольных напитков. Я с благодарностью ухватилась за них, заставив построить перегонный аппарат, в котором - к ужасу команды - половина рома была переработана в чистый спирт для дезинфекции.
Я поставила одного из гардемаринов перед изолятором, а другого перед камбузом с тазиками спирта и наказом, чтобы все входящие и выходящие полоскали в нем руки. Возле каждого гардемарина стоял стрелок с ружьем, охраняющий бочку, куда сливался грязный спирт, когда он становился непригодным для использования.
В миссис Йохансен, жене пушкаря, я нашла неожиданного союзника. Умная женщина за тридцать лет, она поняла - несмотря на то, что знала лишь несколько слов на жаргонном английском, а я вообще не знала шведский - что я от нее хотела и выполняла все в точности.
Если Элиас был моей правой рукой, то Аннекья Йохансен - левой. Она взяла на себя обязанность кипятить козье молоко, размачивала в нем галеты, из которых терпеливо выбирала долгоносиков, и полученной смесью кормила выздоравливающих.
Ее муж, главный пушкарь, оказался одной из жертв тифа, но к счастью случай был довольно легкий, и я была уверена, что он выздоровеет, как благодаря преданному уходу его жены, так и его собственной сильной конституции.
- Мэм, Рутвен сказал, что кто-то снова пил спирт.
Элиас Паунд объявился рядом с моим локтем, его прежде круглое и розовое лицо значительно осунулось и побледнело за последние несколько дней.
Я выругалась так, что его карие глаза расширились.
- Извини, - сказала я. Я провела тыльной стороной ладони по лбу, пытаясь убрать волосы. - Не хотела оскорбить твои нежные уши, Элиас.
- О, я слышал такие слова прежде, мэм, - уверил меня Элиас. - Только не от леди.
- Я не леди, Элиас, - устало сказала я. - Я врач. Скажите, чтобы кто-нибудь обыскал судно. Кто бы это не были, они сейчас валяются без сознания.
Он кивнул и развернулся на одной ноге.
- Я посмотрю в канатах, - сказал он. - Пьяные обычно прячутся там.
За прошедшие три дня это был четвертый случай. Несмотря на охранников, поставленных возле перегонного аппарата, моряки так жаждали выпивки, что ухитрялись таскать чистый спирт, предназначенный для дезинфекции.
- Ради бога, миссис Малкольм, - сказал эконом, качая своей лысой головой, когда я пожаловалась на эту проблему. - Моряки выпьют что угодно, мэм! Прокисшее сливовое вино, персики, растертые в резиновом сапоге и оставленные там бродить ... я даже зная, что как-то моряков поймали за кражей грязных бинтов из каюты хирурга, которые они вымачивали в воде, надеясь получить немного спирта. Нет, мэм, угроза, что спирт убьет их, моряков не остановит.
И он убил их. Один из четырех мужчин, выпивших спирт, умер, двое лежали в изоляторе в коматозном состоянии. Если они выживут, то их мозг, вероятно, будет необратимо разрушен.
- Мало того, что одно пребывание на этой проклятой плавающей дыре, может свести с ума, - с горечью поведала я крачке, усевшейся поблизости на перила. - Я изо всех сил пытаюсь спасти половину команды от тифа, а другая половина пытается убить себя моим спиртом! Черт побери их всех!
Крачка наклонила голову набок, решила, что я несъедобна, и улетела. Вокруг меня простирался пустынный океан - впереди неизвестная Вест-Индия, скрывающая судьбу молодого Иэна, а далеко позади Джейми и "Артемида". А посредине я с шестьюстами, помешанными на выпивке английскими моряками и полным трюмом воспаленных кишок.
Я стояла некоторое время, кипя от негодования, потом решительно развернулась к главному проходу. Меня не волновало, чем занимался капитан Леонард, хоть чисти он лично трюмы, он будет со мной говорить.
Я остановилась в дверях каюты. Еще не наступил полдень, но капитан спал, положив голову на руки, сложенные на раскрытой книге. Перо выпало из его пальцев, а стеклянная чернильница, умно вставленная в гнездо, легко покачивалась с движением корабля. Его лицо было повернуто вбок, щека лежала на руке, и, несмотря на обильную щетину, он выглядел ужасно юным.
Я повернулась, чтобы уйти и вернуться позже, но задела сундук, где среди многочисленных бумаг, навигационных инструментов и скатанных карт в неустойчивом равновесии громоздилась стопка книг. Верхний том со стуком упал на пол.
Удар был едва слышен в общем хоре звуков: скрипов и стонов оснастки, хлопанья парусов, криков моряков - составляющих обычный фон жизни корабля, но капитан тут же вздернулся, мигая и выглядя изумленным.
- Миссис Фре ... миссис Малкольм! - сказал он и, сильно тряхнув головой, провел рукой по лицу, пытаясь проснуться. - Что ... то есть ... вам что-нибудь нужно?
- Я не хотела будить вас, - ответила я. - Но мне действительно нужно большое количество спирта. При необходимости я могу использовать ром, но вы должны поговорить с командой, чтобы они не пили чистый спирт. У нас сегодня снова произошло отравление. И потом нужно как-то решить вопрос о доступе свежего воздуха в изолятор ...
Я остановилась, увидев, что ошеломила его.
Он моргал и потягивался, медленно приходя в себя. Пуговицы на рукаве оставили два круглых красных пятна на его щеке, и волосы на одной стороне головы были примяты.
- Понятно, - произнес он, с довольно тупым видом. Потом, когда он начал просыпаться, выражение его лица стало осмысленным. - Да, конечно, я прикажу, чтобы соорудили виндзейль(1). Что касается спирта, я должен вас просить поговорить с экономом, поскольку я не знаю, сколько алкоголя на корабле.
Он повернулся и открыл рот, собираясь крикнуть, но промолчал, вспомнив, что его стюард находится в изоляторе. И тут сверху раздался слабый звук корабельного колокола.
- Прошу прощения, миссис Малкольм, - сказала он, вспомнив о вежливости. - Почти полдень, и мне нужно определить наше положение. Я пошлю вам эконома, подождите немного здесь.
- Спасибо.
Я села на стул, который он мне освободил. Он повернулся, чтобы уйти, накидывая на плечи слишком большую для него куртку.
- Капитан Леонард? - импульсивно произнесла я. Он обернулся, вопросительно глядя на меня.
- Если вы не возражаете, скажите - сколько вам лет?
Он моргнул, и его лицо напряглось, но он ответил.
- Мне девятнадцать лет, мэм. Ваш слуга, мэм.
И с этим он исчез за дверью. Я слышала, как он что-то крикнул на трапе сорванным от усталости голосом.
Девятнадцать! Я сидела неподвижно, совершенно парализованная шоком. Я считала его очень молодым, но не таким юным. Его лицо было обветренным, от напряжения и бессонницы на нем залегли морщины, и он выглядел лет на двадцать пять. "Боже мой! - думала я потрясено. - Он не более чем ребенок!"
Девятнадцать. Одних лет с Брианной. И внезапно стать капитаном корабля - и не просто корабля, а английского военного корабля - и не просто военного корабля, а со вспышкой инфекции на борту, лишившей его четверти команды и, возможно, в будущем всей команды. Я почувствовала, как страх и ярость, кипевшие во мне последние несколько дней, стихают, когда я поняла, что произвол, выразившийся в моем похищении, был вызван ничем иным, как отчаянием.
Ему нужна помощь, сказал он. Хорошо, он был прав, я могла помочь ему. Я глубоко вздохнула, мысленно обозревая беспорядок, который я оставила в изоляторе. И я, только я, должна сделать все возможное, чтобы помочь ему.
Капитан Леонард оставил на столе открытый вахтенный журнал. На странице были небольшие влажные пятна, по-видимому, он пускал слюни во сне. С какой-то раздраженной жалостью я перевернула страницу, чтобы скрыть еще одно доказательство его уязвимости.
Мой взгляд уловил слово на открытой странице, и я замерла от холода, пробежавшего по моей спине. Я вспомнила, когда я неожиданно разбудила его, капитан вскинулся, увидев меня, и произнес "Миссис Фре...", прежде чем остановился. И имя, которое привлекло мое внимание на странице, было "Фрейзер". Он знал, кто была я - и кем был Джейми.
Я быстро поднялась и закрыла дверь, опустив щеколду. По крайней мере, меня не застанут врасплох. Потом я села за капитанский стол и стала читать.
Я переворачивала страницы, чтобы найти место, где описывалась встреча с "Артемидой" три дня назад. Записи капитана Леонарда отличались от записей его предшественника и были весьма кратки - неудивительно, учитывая великое множество проблем, которые ему приходилось решать в последнее время. Большинство записей содержало обычную навигационную информацию и краткие заметки с именами умерших мужчин. Однако встреча с "Артемидой" была описана, так же как и мое присутствие на борту.
"3 февраля 1767. Около восьми банок встретили "Артемиду", маленький двухмачтовый бриг под французским флагом. Окликнули ее и попросили помощи ее хирурга. К. Малкольм у нас на борту, и останется, чтобы помочь больным".
К. Малкольм, каково а? Никакого упоминания о том, что я была женщиной. Возможно, он посчитал это несущественным, или желал избежать вопросов об уместности его действий.
"4 февраля 1767. Я получил информацию от Гарри Томпкинса, матроса, что суперкарго "Артемиды" известен ему, как преступник по имени Джеймс Фрейзер, известный также как Джейми Рой и Александр Малкольм. Этот Фрейзер - подстрекатель и бунтовщик, а также печально известный контрабандист, за поимку которого Королевской таможней предлагается хорошая награда. Информация была получена от Томпкинса, когда мы с "Артемидой" разошлись, и я решил не преследовать ее, так как обязан как можно быстрее достичь Ямайки из-за своего пассажира. Однако, поскольку я обещал вернуть им хирурга, Фрейзер может быть схвачен при передаче.
Двое мужчин умерли от чумы, которую хирург "Артемиды" называет тифом. Дж. Джасперс, матрос, СС(2), Нарти Кеппл, помощник повара, СС".
Больше записей интересующих меня не было, записи следующего дня содержали только навигацию и имена шести умерших мужчин, все с пометкой "СС". Я на мгновение задумалась, что она означала, но была слишком взволнована, чтобы размышлять об этом.
Я услышала шаги и успела снять щеколду, прежде чем эконом постучал в двери. Я едва слушала сетования Оверхольта, моя голова была слишком занята, обдумывая мое неожиданное открытие.
Кто был этот Томпкинс, чтоб он провалился к чертям? Я никогда не видела его и ничего не слышала о нем, и, тем не менее, он знал слишком много о деятельности Джейми. Отсюда возникают два вопроса: как английский моряк получил эту информацию, и кто еще знает о ней?
- ... урезать порции грога, дать вам еще бочку рома? - с сомнением говорил Оверхольт. - Команде это не понравится, но мы можем справиться с этим - до Ямайки осталось две недели пути.
- Понравится им или нет, спирт мне нужен больше, чем им грог, - ответила я резко. - Если они будет слишком много жаловаться, скажите им, что если у меня не будет рома, ни один из них не доплывет до Ямайки.
Мистер Оверхольт вздохнул и отер бисеринки пота с сияющей лысины.
- Я скажу им, мэм, - произнес он, слишком сломленный, чтобы возражать.
- Прекрасно. Ах, да, мистер Оверхольт?
Он обернулся.
- Что значит сокращение "СС"? Я видела, что капитан написал его в журнале.
Искорка смеха мелькнула в его глубоко посаженных глазах.
- Это означает, списан в связи со смертью, мэм, - ответил он. - Единственный надежный путь для большинства из нас покинуть флот Его величества.
Все время, пока я держала под наблюдением мытье тел, поила больных подслащенной водой и кипяченым молоком, мой ум работал над проблемой неизвестного Томпкинса.
Я ничего не знала об этом человеке, только слышала его голос. Он мог быть одним из безликой толпы моряков, работающих с парусами, или одним из безымянных мужчин, носящихся по палубам в тщетном усилии сделать работу троих людей.
Я встретила бы его, конечно, если бы он заразился, потому что я знала имена всех больных в изоляторе. Но я не могла позволить себе роскошь ждать в надежде, что Томпкинс заболеет тифом. Наконец, я решилась поспрашивать о нем. В любом случае мужчина знал про меня, даже если он обнаружит, что я интересовалась им, ничего страшного не произойдет.
Естественно, я начала с Элиаса. Я дождалась вечера, надеясь, что усталость притупит его любопытство.
- Томпкинс? - круглое лицо мальчика слегка нахмурилось, потом просветлело. - О, да, мэм. Один из рабочих на полубаке.
- Где он присоединился к вам, вы знаете?
Не было никакого приемлемого объяснения моего внезапного интереса к этому человеку, но Элиас слишком устал, чтобы задаться таким вопросом.
- О, - сказал он рассеяно, - в Спитхеде, я думаю. Или ... нет! Я вспомнил, в Эдинбурге, - он потер согнутым пальцем под носом, чтобы подавить зевок. - Да, точно, в Эдинбурге. Я помню, что он был насильно завербован, и поднял страшный скандал, заявляя, что его нельзя забирать, и что он работает в таможне у сэра Персиваля Тернера, - зевота победила, и он широко зевнул. - Но у него не было никакого документа от сэра Персиваля, - закончил он, моргая, - так что он ничего не мог поделать.
- Таможенный агент, не так ли?
Это до некоторой степени все объясняло.
- Мм-гм. Да, мэм, я думаю это так.
Элиас мужественно боролся со сном, но его остекленевшие глаза уставились на колеблющийся фонарь, и юноша покачивался вместе с ним.
- Идите спать, Элиас, - сказала я, сжалившись над ним. - Я здесь закончу.
Он быстро тряхнул головой, пытаясь проснуться.
- О, нет, мэм! Я не сплю, вовсе нет! - он неуклюже потянулся к чашке и бутылке, которые я держала. - Дайте мне их, мэм, и сами идите отдыхать.
Он не подавался на мои уговоры и упрямо настоял на своей помощи. И лишь после того, как все были напоены, он, пошатываясь, удалился к себе.
Я устала почти также сильно, как Элиас, к тому времени, как мы закончили, но сон не приходил. Я лежала в каюте мертвого хирурга, вперившись в темную балку над моей головой, слушала скрипы и ропот корабля и размышляла.
Значит, Томпкинс работал на сэра Персиваля. И сэр Персиваль, конечно же, знал, что Джейми был контрабандистом. Но нет ли здесь еще чего-то? Томпкинс, кажется, знал Джейми в лицо. Откуда? И если сэр Персиваль терпел незаконную деятельность Джейми в обмен на взятки, то ... скорее всего они не попадали в карман Томпкинса. Но в таком случае ... что относительно засады в бухте Арброта? Среди контрабандистов был предатель? А раз так ...
Мои мысли потеряли ясность, вращаясь кругами, словно раскрутившийся волчок. Напудренное лицо сэра Персиваля превратилось в багровое лицо повешенного таможенника на арбротской дороге, золотые и красные языки пламени взорвавшегося фонаря залили мой мысленный взор. Я перекатилась на живот, прижимая подушку к груди, и моя последняя мысль была о том, что необходимо найти Томпкинса.
Случилось так, что Томпкинс сам нашел меня. Два дня ситуация в изоляторе требовала от меня всего моего времени. Но на третий день дела, казалось, пошли лучше, и я удалилась в каюту хирурга, чтобы помыться и немного отдохнуть перед обедом.
Я лежала на койке, положив влажную ткань на уставшие глаза, когда услышала шаги и голоса в коридоре возле моей двери. Потом раздался осторожный стук, и незнакомый голос произнес.
Я распахнула дверь и обнаружила двух моряков, поддерживающих третьего, который стоял, поджав одну ногу, словно аист, и его лицо было белым от боли и шока.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, на кого я смотрю. Лицо мужчины с острым подбородком имело с одной стороны мертвенно-бледные шрамы от сильного ожога, а искривленное веко над молочно-белым слепым глазом не оставляло сомнений, что это был одноглазый моряк, которого молодой Иэн считал убитым. Редкие каштановые волосы уже отросли, и тоненькая косичка свисала на одно плечо, открывая пару больших прозрачных ушей.
- Мистер Томпкинс, - произнесла я уверено, и его единственный оставшийся глаз удивленно расширился. - Посадите его туда, пожалуйста.
Мужчины усадили Томпкинса на табурет возле стены и вернулись к работе, дефицит рабочих рук на судне, не позволял им отвлекаться надолго. С сильно бьющимся сердцем я стала на колени, чтобы посмотреть раненную ногу.
Он знал, кто я; я увидела это по его лицу как только открыла дверь. Его нога под моей рукой была очень напряжена. Крови было много, но рана, при условии хорошего ухода, не была серьезной. Глубокий разрез шел вдоль икры, но крупные артерии не были задеты. А когда я сняла самодельную повязку из части чьей-то рубашки, кровотечение почти прекратилось.
- Как вы поранились, мистер Томпкинс? - спросила я, доставая бутылку спирта. Он настороженно взглянул меня единственным глазом.
- Острый обломок, мэм, - ответил он слегка гнусавым голосом, который я уже слышала однажды. - Брус обломился, когда я стоял на нем.
Кончиком языка он осторожно облизал нижнюю губу.
- Ясно.
Я отвернулась и открыла крышку моей пустой аптечки, притворяясь, что ищу нужное средство. Уголком глаза я следила за ним и раздумывала, как получить от него нужные сведения. Он был настороже, и было очевидно, что обмануть его или завоевать доверие, не представлялось возможным.
Мой взгляд заметался по столу в поисках вдохновения. И я нашла его. Мысленно извинившись перед духом Эскулапа, я взяла медицинскую пилу покойного хирурга, ужасное орудие из заржавевшей стали восемнадцати дюймов длиной. Я задумчиво посмотрела на нее, повернулась и мягко прижала зубья пилы чуть выше колена раненой ноги. Я очаровательно улыбнулась, глядя в испуганный глаз моряка.
Час спустя моряк Томпкинс был препровожден в свой гамак, с зашитой и перевязанной ногой, дрожа каждой клеточкой тела, но живой. Меня тоже ощутимо потряхивало.
Томпкинс был, как он и говорил вербовочной команде, агентом сэра Персиваля Тернера. В этом качестве он циркулировал по докам и складам всех портов Ферт-оф-Ферта(3) от Калросса и Донибристла до Ресталрига и Муссельбурга, собирая слухи и выискивая своим острым глазом любые проявления противоправной деятельности.
Отношение шотландцев к английскому налоговому законодательству было таково, что незаконной деятельности было достаточно. Мелкие контрабандисты, пойманные с двумя бутылками рома и виски, тут же арестовывались, подвергались суду и приговаривались к различным наказаниям от каторжных работ до транспортировки в колонии, их имущество подвергалось конфискации в пользу короны.
Судьбу более крупных дельцов решал сэр Персиваль лично. Другими словами за приличную взятку им разрешалось проводить свои незаконные операции перед ослепшими глазами (здесь Томпкинс сардонически рассмеялся, потрогав половину своего лица со слепым глазом) королевских агентов.
- Видите ли, сэр Персиваль очень тщеславен, - объяснил Томпкинс, наклонившись вперед и сузив единственный глаз. - Он ведь из Дундасов. И если все будет хорошо, он получит звание пэра, а не просто рыцаря. Но для этого нужно много денег.
Также этому могла помочь демонстрация его компетентности на службе короне.
- Что-то типа того, чтобы провести громкий арест. Ох! Жжет, миссиз. Вы уверены, что это нужно делать?
Томпкинс с сомнением поглядел вниз, где я промывала его рану губкой, смоченной в спирте.
- Уверена, - сказала я. - Продолжайте. Я полагаю арестовать простого контрабандиста, мелкого или крупного, было бы не достаточно?
Очевидно, нет. И когда до сэра Персиваля дошли слухи о том, что ему в руки может попасть крупный политический преступник, старый джентльмен разволновался не на шутку.
- Но доказать подстрекательство к мятежу труднее, чем контрабанду, а? Вы ловите мелкую рыбешку, но они не говорят ничего, что помогло бы вам двинуться дальше. Эти мятежники такие идеалисты, - сказал Томпкинс, с отвращением качая головой. - Никогда не доносят друг на друга.
- То есть вы не знали, кого искали? - я встала, взяла из банки кетгут и стала продевать его в иглу. Я поймала опасливый взгляд Томпкинса, но ничего не сделала, чтобы унять его беспокойство. Я хотела, чтобы он волновался - и стал более разговорчивым.
- Нет, мы не знали такого человека. Пока другому агенту сэра Персиваля не повезло случайно наткнуться на одного из подельников Фрейзера. Тот дал ему подсказку, что Фрейзер являлся также печатником Малкольмом и назвал его настоящее имя. Тогда все стало ясно.
Мое сердце пропустило удар.
- Кто этот подельник? - спросила я. Имена и лица шести контрабандистов промелькнули передо мной. Совсем не идеалисты. Но для кого из них верность не явилась преградой для предательства?
- Я не знаю. Точно, миссиз, я клянусь! Ой! - вскрикнул он, когда я проткнула иголкой его кожу.
- Я не пытаюсь причинить вам боль, - уверила я его фальшиво ласковым голосом. - Но рану нужно зашить.
- О! Ой! Я не знаю, точно, я не знаю! Я сказал бы, если бы знал, Бог свидетель!
- Я уверена, вы бы сказали, - уверила я его, намереваясь продолжить шить.
- О! Пожалуйста, миссиз! Остановитесь! Минуточку! Я только знаю, что это был англичанин! И все!
Я остановилась и смерила его взглядом.
- Англичанин? - произнесла я безучастно.
- Да, миссиз, Так сказал сэр Персиваль.
Он смотрел на меня, слезы стояли в обоих его глазах. Я сделала последний стежок и аккуратно завязала узелок. Потом, молча, встала, налила в маленькую рюмочку бренди из своего личного запаса и вручила ему.
Он с благодарностью проглотил напиток и, казалось, вполне овладел собой. То ли в благодарность или от облегчения, что я закончила зашивать рану, он рассказал мне остальную часть истории. В поисках доказательств подстрекательской деятельности Джейми он пошел в печатную лавку в переулке Карфакс.
- Я знаю, что произошло там, - уверила я его и повернула его лицо к свету, исследуя шрамы от ожогов. - Сильно болит?
- Нет, миссиз, только иногда, - ответил он. Будучи выведенным из строя, он не участвовал в засаде в бухте Арброт, но он слышал, - ... не сам лично, но все-таки слышал, - произнес он, кивнув головой со значительным видом, - что там произошло.
Сэр Персиваль предупредил Джейми об опасности, чтобы тот не догадался об его участии в этом деле и не выдал детали их финансового соглашения в тех местах, где они могли повредить интересам сэра Персиваля.
В то же самое время, сэр Персиваль узнал от партнера Джейми, таинственного англичанина, о встрече с французским судном и устроил засаду на берегу в Арброте.
- А что насчет таможенника, убитого на дороге? - резко спросила я, подавляя дрожь при воспоминании о том ужасном лице. - Кто это сделал? Среди контрабандистов было пять мужчин, которые могли это сделать, но ни один из них не был англичанином!
Томпкинс провел рукой, вытирая губы и раздумывая, стоит ли мне говорить или нет. Я взяла бутылку бренди и поставила ее возле его локтя.
- Я очень вам обязан, миссиз Фрейзер! Вы истинная христианка, миссиз, и так я скажу всякому, кто меня спросит!
- Давайте оставим благодарности, - сказала я сухо. - Скажите только, что вы знаете о таможеннике.
Он наполнил чашку и медленно выпил ее. Потом с удовлетворенным вздохом поставил ее на стол и облизал губы.
- Его прикончили не контрабандисты, миссиз. Это сделал его собственный напарник.
- Что! - я пораженно отшатнулась, но он кивнул, моргая здоровым глазом, в знак своей правдивости.
- Да, миссиз. Их было двое, да? И у одного из них был приказ.
Приказ состоял в том, чтобы дождаться, когда контрабандисты, убегающие от засады, доберутся до дороги, и тогда быстро придушить своего напарника и повесить его на дерево, как доказательство жестокости контрабандистов.
- Но почему? - спросила я, испытывая изумление и испуг. - Какой в этом смысл?
- Разве вы не видите? - Томпкинс выглядел удивленным, как если бы ситуация выглядела вполне логичной. - Мы не смогли получить доказательства подстрекательства к мятежу в печатной лавке, а когда она сгорела до основания, то и шансов никаких не осталось. И при этом мы никогда не могли поймать Фрейзера с поличным, только мелкую рыбешку, которая работала на него. Один из агентов считал, что он нашел подсказку, где тот хранит товары, но с ним что-то случилось, возможно, Фрейзер его поймал и подкупил, потому что он внезапно исчез в ноябре, и с тех пор ничего о нем не было слышно, равно как и о потайном месте.
- Понятно, - я сглотнула, думая о человеке, который заговорил со мной на лестнице борделя. Что случилось с той бочкой мятного ликера? - Но ...
- Подождите, миссиз, я все вам расскажу, - Томпкинс остановил меня, подняв руку. - Так вот, сэр Персиваль знал, что ему выпал редкий шанс поймать самого крупного контрабандиста на Ферт-оф-Ферт, автора известных мятежных материалов, к тому же прощенного якобитского предателя, что вызвало бы большую сенсацию во всем королевстве. Единственная трудность, - он пожал плечами, - заключалась в том, что не было никаких доказательств.
Смысл отвратительного плана раскрылся из рассказа Томпкинса. Убийство таможенника, находящегося при исполнении служебных обязанностей, не только привело бы любого контрабандиста на смертную казнь, но и вызвало бы большой протест общественности. Снисходительное отношение масс, которым пользовались контрабандисты, не стало бы их защитой при такой вопиющей подлости.
- У вашего сэра Персиваля задатки первоклассного сукиного сына, - заметила я, и Томпкинс задумчиво кивнул головой, не отрывая мигающего глаза от чашки.
- Да, вы правы, миссиз, и не мне говорить, что вы не правы.
- А таможенник, которого убили ... я полагаю, он подходил для этого.
Томпкинс хихикнул, разбрызгав бренди. Его единственный глаз, казалось, потерял фокусировку.
- О, очень подходил, миссиз, более чем. Не огорчайтесь на его счет. Много людей рады были бы увидеть, как болтается на дереве Том Оуки, и не менее других всех сэр Персиваль.
- Понятно.
Я закончила перевязывать его ногу. Становилось поздно, и мне нужно было возвращаться в изолятор.
- Я позову кого-нибудь, чтобы помочь вам добраться до гамака, - сказала я, забирая почти пустую бутылку из его вялой руки. - Вы не должны тревожить ногу, по крайней мере, три дня. Скажите вашему офицеру, что вы не можете лазить на марс или салинги, пока я не сниму швы.
- Да, миссиз, я скажу, и спасибо вам за доброту к бедному несчастному моряку.
Томпкинс сделал неудачную попытку подняться и был весьма удивлен, когда у него не получилось. Я взяла его подмышки и помогла встать, и потом - так как он отказался от моего предложения вызвать помощь - проводила его до двери.
- Не волнуйтесь о Гарри Томпкинсе, миссиз, - произнес он в коридоре, покачиваясь, потом повернулся и подмигнул мне. - Старый Гарри всегда выходил сухим из воды, не смотря ни на что.
Глядя на его длинный розовый от выпитого бренди нос, большие просвечивающие уши и единственный хитрый, похожий на коричневую бусину глаз, я внезапно поняла, кого он мне напоминал.
- В каком году вы родились, мистер Томпкинс? - спросила я.
Он быстро моргнул, не понимая, но ответил.
- В год Господа нашего 1713, миссиз. А зачем вам?
- Просто так, - сказала я и, отослав его прочь, смотрела, как он ковыляет по коридору, а потом исчезает из вида на лестнице. Нужно спросить мистера Уилоуби для верности, но сейчас я была готова держать пари на мою сорочку, что 1713 год был годом крысы.
(1)Рукав, по которому проходит свежий воздух во внутренность корабля.
(2)Списан в связи со смертью (Discharged Dead).
(3)Ферт-оф-Форт (Firth of Forth), залив Северного моря у восточных берегов Шотландии.