ГЕРЦОГ ВЕНЕЦИИ, ПРИНЦ МАРОККО, ПРИНЦ АРАГОНСКИЙ, поклонники Порции.
АНТОНИО, венецианский купец.
БАССАНИО, его друг, также поклонник Порции.
САЛАНИО, САЛАРИНО, ГРАЦИАНО, САЛЕРИО, друзья Антонио и Бассанио.
ЛОРЕНЦО, влюбленный в Джессику.
ШЕЙЛОК, богатый еврей.
ТУБАЛ, еврей, его друг.
ЛАНЧЕЛОТ ГОББО, шут, слуга Шейлока.
Старый ГОББО, отец Ланчелота.
ЛЕОНАРДО, слуга Бассанио.
БАЛЬТАЗАР, СТЕФАНО, слуги Порции.
ПОРЦИЯ, богатая наследница.
НЕРИССА, её служанка.
ДЖЕССИКА, дочь Шейлока.
Венецианские сенаторы, члены суда, Тюремщик, слуги Порции и свита.
Место действия: частью в Венеции, частью в Бельмонте, поместье Порции на материке.
АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Венеция. Улица.
(Входят Антонио, Саларино и Саланио.)
АНТОНИО:
Не знаю, отчего грущу я, как и вы.
Откуда эта грусть, печаль откуда.
Кто зародил во мне такое чувство,
Которому противиться не смею.
С минутой каждою глупею,
Совсем себя не узнаю.
САЛАРИНО:
Ваш ум витает там - над океаном,
Где караваны славных кораблей,
Как бюргеры, как важные персоны
На крыльях белоснежных парусов
Стремительно несутся над волнами,
Взирая на судёнышки с высот,
Которые, качаясь на волне,
Приветствуют их, словно, в реверансе.
САЛАНИО:
Когда бы, сударь, риску доверял я,
Я б помыслы надеждам подчинил.
Травинок не жалел бы, ветру вторя,
Маршрут бы изучал, уткнувшись в карты,
Стоял бы, как солдат, на страже грузов,
Снедала бы меня зануда-грусть,
Что мой товар похерить может подлый случай.
САЛАРИНО:
Я, дуя на бульон горячий,
Не раз ловил себя на мысли,
Что может ветер в море натворить,
В просторах необъятных разгулявшись.
Взглянув же на песочные часы,
Я вижу, как на мелководье
Мой парусник, ложиться на песок
Лениво лобызая жёлтую могилу,
А ветер рвёт тугие паруса,
Не веря в глупую кончину корабля.
Войдя же в храм,
Где гений в камне дышит,
Я вижу, как утесы разбивают борт,
Даруя пряности чудовищам морским,
Шелка бесценные русалкам раздавая.
Напрасен мой всевышнему молебен:
Я был богат, но миг - и снова беден.
И должен откровенно вам признаться:
Не в праве я не думать о таком,
Не в праве я другому отдаваться.
Не трогали б Антонио печали,
Когда б товары по морю не мчали.
АНТОНИО:
Фортуне благодарен я. К тому же-
Моё богатство в разных трюмах,
По разным путешествует маршрутам
И от удачи года не зависит.
А проще - не дела меня печалят.
САЛАРИНО:
Где не богатство, там любовь печалит.
АНТОНИО:
Да будет вам!
САЛАРИНО:
Так это не любовь, вы говорите?
Тогда позволю вам заметить,
Что вы не веселы, поскольку загрустили.
А прыгая козлёнком и резвясь,
Могли бы обществу резонно заявить,
Что вы резвитесь, потому что не грустны.
Двуликим Янусом клянусь,
Природа нас балует чудаками!
Заслышав нудную волынку,
Один гогочет попугаем, жмуря веки,
Другой же, будто уксусу напившись,
Не обнажит в улыбке рот,
Не веря даже Нестору,
Что шутка удалась.
(Входят Бассанио, Лоренцо и Грациано.)
САЛАНИО:
Ваш близкий родственник Бассанио идёт,
Лоренцо и Горацио его сопровождают.
Вас в обществе достойном оставляем,
А сами удаляемся. Прощайте!
САЛАРИНО:
Я б с удовольствием потешил вас,
Но, оценив гостей высокий сан, не смею оставаться.
АНТОНИО:
Я вас ценю и знаю вашу скромность,
А потому считаю ваш уход -
Предлог удобный отойти к делам,
А вовсе не по случаю такому.
САЛАРИНО:
Я вас приветствую, синьоры.
БАССАНИО:
Привет вам, господа. Когда ж повеселимся?
Уж больны сдержаны вы в чувствах. Почему?
САЛАРИНО:
Ждём подходящий случай для совместного досуга
(Саларино и Саланио уходят.)
ЛОРЕНЦО:
Поскольку вы Антонио нашли,
Мы покидаем вас, Бассанио любезный.
Но просим помнить об условленном обеде.
БАССАНИО:
Я вас не подведу.
ГРАЦИАНО:
Синьор Антонио, у вас неважный вид,
Не слишком ль много вы печётесь о делах?
Кто платит не монетою - заботой, всё теряет.
Поверьте мне, вы сильно изменились.
АНТОНИО:
Каков уж мир, такая, брат, и плата.
А выбрав роль, играй её, как должно,
Замыслил автор грусть в моих глазах.
ГРАЦИАНО:
Позвольте в этой пьесе мне сыграть шута,
Смеясь, который не пугается морщин,
Вином веселья согревает печень,
А не морозит сердце холодом печали.
К лицу ли человеку с пылкой кровью
Сидеть, подобно каменному деду,
Весь день томиться в полудрёме
И раздражением желтуху наживать?
Вот что скажу, Антонио, тебе,
Любовью руководствуясь одной:
На свете существуют индивиды,
Настрой которых нам не угадать:
Лик маскою затянут, как болото тиной.
Обет молчания уста их запечатал.
Понять давая всем - они мудры
И слово молвить лишнее не смеют.
Как будто этим заявляют:
"Оракул я, молчите и внимайте,
А коль решу заговорить,
То даже пёс не смеет тявкнуть"!
Тебя, Антонио, совсем не удивлю,
Когда скажу, что не любой молчун,
На самом деле истинный мудрец.
Болван по слову узнаётся.
Человек, раскрывший рот,
Обнажается до дна,
Пустит слово в оборот,-
Сразу суть его видна.
Придёт черёд скажу об этом больше.
Забрось-ка удочку печали в тёмный угол,
Ты на неё налима не поймаешь.
Идём, Лоренцо. Я пока прощаюсь
А проповедь свою закончу за обедом.
ЛОРЕНЦО:
Итак, прощайте. До обеда.
Похоже, я мудрейший тот молчун,
Которому милейший Грациано
Не дозволяет слово молвить.
ГРАЦИАНО:
Кто рядом более двух лет со мною обитает,
Про голос собственный нередко забывает.
АНТОНИО:
Я не забуду, можешь не трудиться и прощай.
ГРАЦИАНО:
Прощайте. Это мне по нраву.
Скажу, однако, между делом:
Молчание уместно непорочным девам,
Да и копчёным языкам.
(Грациано и Лоренцо уходят.)
АНТОНИО:
Ну, и какой же в этом смысл?
БАССАНИО:
Не ведала Венеция из уст других подобных небылиц, какие сочиняет Грациано. А суть их кроется в зерне, запрятанном в мешке с мякиной. Весь день угробишь, чтоб зерно найти. Надя же - видишь, что впустую время тратил.