Шут сидел на подоконнике и смотрел в пол серьёзным, редко мигающим взглядом. Левый глаз был полупрезрительно-полуфилософски прищурен, нос сморщен. Казалось, он смотрит на гвоздь в плинтусе и презрительно думает: "Эх, гвоздь! Кому ты тут нужен? Забил тебя неумелый мастер много лет назад туда, куда не надо, а теперь бы и выкорчевал тебя я, да лень..."
Услышав мои шаги, Шут расслабил лицо, закрыл глаза, поднял голову в мою сторону, и, медленно открывая глаза, спросил:
- Что тебе нужно?
Казалось, что у него очень болит голова, но к нему каждые две минуты подбегают шумные первокурсницы, требующие им объяснить матан, и он, понимая, что они не отстанут, а жаловаться на головную боль как-то неприлично, объяснял им в сотый раз эти чёртовы теоремы. Теперь же он спутал меня с одной из них, и, уже теряя вежливость, спросил, какую именно теорему нужно объяснить именно мне.
- Ничего. Просто поболтать, - сказал я тихо и осторожно.
- Прости, я сегодня немного не в духе, - сказал он.
Шут ослабленною рукой потянулся за гитарой, потом, пошарив в воздухе, таки выловил её гриф, ткнул её себе подмышку, уронил на левое колено и начал перебирать струны.
Он играл нечто хаотическое, очень аритмичное. Эта крайней степени аритмичность видимо уходила в минус, переполняла тип и становилась, напротив, очень ритмичной. Видимо, он цеплял какие попало струны, играл какие попало ноты и аккорды, но несмотя на всю кажущуюся случайность, выходила довольно гармоничная музыка.
Редко мигающий взгляд его был устремлён снова в пол. Но теперь он был не презрительно-философский, а грустно-обречённый.
Я молчал. Видимо, не стоит его сейчас о чём-то спрашивать.
Неожиданно он сыграл весёленькое окончание и откинул гитару в сторону.
- Извини. Просто... не в духе...
Взгляд его, обычно направленный куда-то в район глаз собеседника теперь плутал, точно ему было стыдно за то, что он не весел.
- Да ничего, у всех бывает, - улыбнулся я.
"У всех, но не у Шута" - казалось, думает он.
Желая его приободрить, я предложил:
- Сыграй "Оранжевое настроение"!
Он посмотрел на меня убитым взглядом человека, которого достал весь мир до такой степени, что даже мысль о самоубийстве надоела и кажется банальной и скучной.
Очень спокойным, упавшим голосом он начал:
- Оригинал, да? Вот почему ВСЕ, видя меня в некоей грусти, просят сыграть именно эту песню? - он начал раздражаться и повышать голос. - Что - других весёлых песен нету?! Не оранжевое у меня настроение!!
Потом он подумал немного и куда более спокойно сказал:
- Извини, когда я не в духе, могу накричать на кого-нибудь... Лучше тебе идти, а то обижу ещё случайно, буду потом локти кусать...
"Бросайте меня, я их задержу!"
Ага. Щщас.
- Ты не беспокойся, - утешил я. - Я не обижусь, я понимаю, что ты в печали, я тоже иногда хандрю, меня тогда тоже лучше не трогать. И всё же лучше, чтобы рядом кто-то был.
Шут посмотрел на меня полунедоверчиво-полусонно.
Его забитый негативными эмоциями мозг отказывался пытаться анализировать то, что я сказал, поэтому решил мне просто поверить, так как недоверие требовало бы сил, чтобы мне об этом сказать. Доверчиво же можно было просто промолчать.
- Что случилось?
Мало ли... Девушка бросила, умер кто-то, выгнали с работы или учёбы...
- Ничего.
Ну конечно. Иного ответа я и не ожидал.
Сидит себе сейчас и упивается своим одиночеством.
"О Боже, как я одинок. И никто со мной не заговорит, и никому я не нужен."
Естесственно, если в этот момент кто-то подходит заговорить, то получается, что кому-то всё-таки нужен, и тут начинаются отмазы:
"Я ему нужен только, чтобы объяснить ему это."
или
"Он заговорил со мной только потому, что ему кажется, что так нужно. Это всё общественные установки, а самому ему вовсе не хочется со мной говорить."
И так далее.
Люди бы не грустили, если б это не было так сладко. Ощущение собственной грусти, слабости, ничтожности и т.п.
Неожиданно, Шут таки соизволил вылить на меня нечто:
- Меня настолько переполняют неразделённые никем мысли, чувства, что кажется взорвут меня изнутри. Я не могу ничего читать, мне хочется писать, не могу слушать, хочу говорить, не могу сопереживать, могу только кричать от боли, не могу строить себя, могу только разрушать. Я настолько переполнен, что ощущаю пустоту. Как же это глупо и по-женски. И откуда это берётся?..