Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Седьмая
КНИГА ЙОГИ

Песня VI
НИРВАНА И ОТКРЫТИЕ 
ВСЕ-ОТРИЦАЮЩЕГО АБСОЛЮТА

Спокойное медлительное солнце смотрело вниз из безмятежности небес.
Разбитый наголову хмурый отступающий отряд,
Последний ливень улетал, с ворчаньем, через чащу леса,
Или стихал, переходя в негромкий шорох средь листвы,
А грандиозная чарующая синева небес
Вновь обретала радостную глубину своей улыбки. 
Её великолепье, зрелое, непотревоженное гневом штормовых ударов,
Теперь впускало роскошь тёплых, мягких дней;
Сокровище ночного золота осенних лун
Скользило кораблём сквозь рябь волшебной атмосферы.
И жизнь Савитри стала радостной, наполненной, как жизнь земли;
Она нашла себя, она узнала назначенье собственного существа.
Хотя то царство поразительного изменения внутри
Так и осталось нерассказанным, хранимым в тайнике груди,
Но всё живое рядом ощутило те магические чары:
Деревья шелестом своим об этом говорили ветру,
Цветы своими яркими тонами сообщали о неведомой им радости,
Акафистом звучал весёлый щебет птиц,
Зверьё на время забывало про борьбу и становилось тихим.
И даже поглощённые в широкий разговор с Незримым,
Спокойные аскеты леса встретились
С внезапным возвышением их одиноких размышлений.
То яркое её, живое совершенство внутреннего состояния
Переливалось через край и наполняло внешний мир;
Оно обычное и будничное делало прекрасным,
Дела чудесными, а время - проявлением божественного.
С ним даже незначительная, мелкая работа превращалась
В весёлое, наполненное славой, сладостное таинство,
И жертвоприношенье внутреннему "я" большого мира,
В служение Единому, во всякой вещи и во всём.
Свет существа её заполнил всё вокруг;
Её сердечный пульс, танцуя разговаривал с блаженством, 
И счастье становилось ещё более счастливым вместе с ней, её касанием,
И горе находило утешение когда она была вблизи.
Над головою нежно обожаемого Сатьявана
Она сейчас не видела смертельного, темнеющего обруча Судьбы:
И золотистое кольцо вокруг мистического солнца
Для заново рождённого её пророческого взгляда 
Открыло ей циклический круговорот высокой жизни.
В её видениях и оставляющих глубокий след правдивых снах,
В коротких сдвигах плотной ширмы на грядущем,
Он не лежал, согласно скорбному указу Бога
Безвольной жертвой в мрачном склепе смерти,
И не рождался вновь в счастливых землях, вдалеке,
Забыв о сладости земного тёплого восторга,
Забыв о страстном единении в объятиях любви,
Освободившись в самопоглощённое блаженство, данное бессмертным.
Он был всё время с ней, душой живого человека,
Встречая взгляд её своими любящими близкими глазами,
Живым, горячим телом, рядом со счастливым телом у неё.
Теперь уж не надолго, посреди огромного и дикого лесного царства,
То породнившись с днями птицы или зверя,
Уравненные с ними для коричневой нагой груди земли,
То средь людей, которые живут обдуманной, высокой жизнью,
В обитых гобеленами палатах, и на мраморных полах, 
То в укреплённом городе, а то, гуляя ради удовольствия по парку,
На расстояньи ближе чем проходят собственные мысли,
Душа с душою, тело с телом,
Как будто двигаясь одним дыханием и волей,
В кружении едином дней своих,
Они соединились той незримой атмосферою любви,
И стали меж собой неразделимы, как земля и небо.
Так провела она часть дней своих на Золотом Пути;
То было солнце перед пропастью Ночи.
    И вот, когда она сидела, погружённая в счастливое, глубокое раздумье,
Ещё дрожа от крепкого объятия любимого,
И собственную радость делала мостом между землёй и небесами,
Под сердцем у неё, вдруг, неожиданно, разверзлась бездна.
Неописуемый, широкий страх струною натянул все нервы, 
Так тащит дикий зверь свою полуубитую добычу;
Казалось, нет здесь логова, откуда мог он прыгнуть:
Тот страх был не её, но он таил в себе незримую причину.
Затем стремительно накинулся его широкий ужасающий Источник.
Бесформенный Кошмар с неясными аморфными крылами,
Заполнил всю вселенную опасным, угрожающим дыханием,
Тьма более густая, чем способна принести нам Ночь,
Окутала собою небеса и захватила землю.
Катящийся волной безмолвной смерти он пришёл,
И окружил далёкие края трясущейся земли;
Стирая небеса своим огромным шагом,
Хотел он вычеркнуть тоскующий, забитый грязью воздух,
Покончить с небылицей радости и наслажденья жизнью.
Казалось, он стремился запретить само её (Савитри) существование,
Он жаждал отменить всё, чем жила её природа,
Стереть с лица земли и тело у неё, и душу, 
Он был тисками некого едва заметного Незримого,
И океаном властного могущества и страха, 
Он был и некой личностью, и чёрной бесконечностью.
Казалось, он выкрикивает ей без мысли или слов
Посланье тёмной вечности своей
И жуткий смысл своих безмолвий:
Поднявшись из чудовищной, зловещей широты,
Глубокой бездны страха и страдания,
Придуманных слепым и не считающимся с миром "я"
Сознанием безрадостного существа,
Лишённым мысли, не способным на блаженство,
Что ощущало жизнь пустою и нигде не находило душу, 
Тот голос, обращённый к молчаливой муке сердца
Передавал жестокий смысл невысказанных слов;
Она (Савитри) в своих глубинах слушала несказанную мысль,
Что превращала в нереальность мир, и всё, имевшее значенье в жизни.
"Кто ты такая требовать венец отдельного рождения,
Иллюзию реальности твоей души
И собственное божество на этой тёмной и незнающей  планете
В животном теле человека полного несовершенства?
И не надейся стать счастливой в мире боли,
И не мечтай об этом, слушая безмолвно сказанное Слово,
Ослепнув от невыразимого Луча,
Переходя пределы области немого Сверхсознания,
Дать тело для Непознаваемого,
Или, с согласия восторга собственного сердца,
Обременить блаженством молчаливое спокойствие Всевышнего,
Тем самым оскверняя чистую бесформенную святость в нём,
Иль призывать в свой дом Божественное,
Сидеть в нём вместе с Богом и вкушать людские радости.
Я всё здесь создаю, я всё здесь пожираю;
Я - Смерть, я тёмная ужасная Мать жизни,
Я - Кали в этом мире, чёрная и обнажённая,
Я - Майя, а вселенная - лишь мой обман.
Своим дыханьем я опустошаю человеческое счастье,
И убиваю волю жить и радость быть,
Чтоб всё могло уйти назад, в небытие,
И оставалось только вечное и абсолютное.
И только незаполненная Вечность может оставаться истиной.
Всё остальное - только тени, блики в ярком зеркале Ума,
Ум это лишь пустое отраженье, где Невежество 
Рассматривает пышную фигуру своего обманчивого "я"
Воображая, что при этом видит замечательный надёжный мир.
О ты, душа, изобретающая мысли и надежды человека,
Ведь ты сама - изобретение реки мгновений,
Ты центр иллюзии и хрупкая вершина,
Познай себя же, наконец, и отойди от бесполезного существования."
Тень отрицающего Абсолюта,
Не терпящая возражений Тьма прошла, валами поднимаясь, мимо,
Угас в Савитри этот грозный Голос.
Мир стал пустыней у неё внутри:
Немая тишина повисла тяжестью на сердце,
И царства радости, восторга больше не было; 
Осталось лишь её душа, пустеющая сцена,
Что ожидала неизвестной вечной Воли.
Затем с высот спустился более великий Голос,
То Слово, что касается сердец, находит душу,
За голосом Ночи пришёл к ней голос Света:
Призыв Пучины притянул ответ Небес,
За силой шторма по пятам шла сила Солнца.
"Душа, не открывай свою страну перед врагом
И согласись скрывать своё величие блаженства
Пока Судьба и Время не найдут свои пути
И не ударят словно гром в твои врата.
Укрой своё сокровище отдельной личности
Под светлою защитою своих глубин, 
Пока оно не станет частью более широкой внутренней империи.
Не для тебя одной идёт борьба за высшее Божественное "Я":
Не соглашайся жить с одной лишь завоёванной тобою сферой;
Попробуй всё, чтоб сделать целый мир своим,
Направь своё могущество, чтобы прорваться к более высоким царствам.
Не бойся быть ничем - ты можешь стать всем, чем угодно,
Решись на пустоту Всевышнего,
Чтоб всё в тебе могло дойти до собственного абсолюта.
Пока что оставайся маленькой, будь человеком на земле
И сдерживай свою родившуюся заново божественность,
Чтоб человек сумел найти себя гораздо совершенней в Боге.
Ведь если б ты пришла для собственного удовольствия,
Бессмертный дух - спустился б в смертный мир,
Найти своё сияющее царство в темноте и мраке Бога,
Найти в чертогах Несознания одну лишь яркую звезду,
Одну лишь дверь в Невежестве, которая открыта свету,
Какая бы была вообще необходимость приходить?
Ты вниз сошла, в сражающийся мир
Помочь слепой и терпящей мученья расе смертных,
Открыть глаза, которые не могут видеть, к Свету,
И принести блаженство, в сердцевину горя,
И сделать жизнь свою мостом между землёй и небесами;
И если хочешь ты спасти всю эту тяжело идущую вселенную, 
То ощути широкое вселенское страданье как своё:
Тебе необходимо вынести самой то горе, что стремишься исцелить;
Кто день приносит, должен сам пройти сквозь самый чёрный мрак ночи.
Тот, кто намерен мир спасти, обязан разделить его мучения.
Ведь если он не знает горя, как найдёт он от него лекарство?
И если он гуляет слишком высоко над головами смертных,
Как попадут они на тот высокий путь?
Но если же они увидят, что один из них стал высотой до неба,
То есть надежда научиться титаническому восхождению.
Бог должен здесь родиться, на земле, и быть как человек,
Чтоб человеческое существо смогло расти и стать таким же как и Бог.
Тот, кто намерен мир спасти, обязан стать единым с миром,
И все терзающие вещи удерживать в пространстве собственного сердца,
Переносить и горести, и радости всех кто живёт.
Его душа должна стать шире, чем вселенная,
И вечность ощутить как настоящую её материю,
И, отвергая все мгновенья личности,
Познать себя как нечто, что древней рожденья Времени,
Увидеть, что творенье - только эпизод в сознании его души,
Арктур и Бельфегор - лишь искорки огня,
Кружащие в каком-то уголке его неограниченного "я", 
А разрушенье мира - мелкий проходящий шторм
В той тихой бесконечности, которой стала у него душа.
И если хочешь ты ослабить хоть немного эту необъятнейшую цепь,
То отступи назад от мира, сотворённого Идеей,
От выбора всего из Бесконечности твоим умом,
И от сверканья чувств твоих на танце Бесконечно-малого,
Тогда узнаешь ты как появляется великая зависимость и рабство.
Гони все мысли от себя, стань пустотою Бога.
Тогда сумеешь ты поднять покров с Непознаваемого,
Тогда сознательное Сверхсознание поднимется и встанет на твоих вершинах;
Взгляд Бесконечности пронзит вселенную в твоих глазах,
Ты сможешь посмотреть в глаза Неведомому,
Узнаешь Истину сокрытую в вещах, что виделись пустыми или ложными,
А позади известного увидишь лик обратной стороны Мистерии.
Тогда сольёшься ты - и с обнажённою реальностью Всевышнего,
И с тем чудесным миром, что он стал,
И с чудом более божественным - каким он будет,
Когда Природа, что сейчас - несознающий Бог,
Прозрачной станет для лучей и света Вечного,
Её взгляд обернётся взглядом Вечного, её прогулка - шагом силы Вечного
И жизнь наполнится духовной радостью,
Материя в ней превратится в долгожданную невесту Духа.
Пойди на то, чтоб быть ничем, никем и раствори работу Времени,
Отбрось свой ум, шагни назад от имени и формы.
Сотри себя, чтоб мог быть только Бог."

   Так говорил могучий, поднимающийся Голос,
Савитри слушала; она склонила голову и размышляла,
Глубоким взглядом погружаясь внутрь себя,
В уединении души среди безмолвной Ночи.
Встав в стороне, спокойно, отстранённо,
Свидетелем своей трагедии, 
Рассматривая собственную внутреннюю сцену,
Она там видела и страсть, и трудную работу жизни,
И слышала в заполненных толпою улицах ума
Непрекращающийся топот и хожденье мыслей.
Она давала всплыть всему, что выбирало суету;
Так ни к чему не призывая, ничего не принуждая и не запрещая,
Она всё предоставила тому движению, что родилось во Времени,
Свободным импульсам, желаниям Природы.
И, следуюя за сложной ролью человека,
Она услышала что говорит суфлёр за сценой,
Постигла направленье изначального либретто
Органное звучанье Силы-композитора.
Она увидела всё то, что поднимается из человеческих глубин,
Животные инстинкты, ползающие среди деревьев жизни,
И побужденья, шепчущие сердцу,
Громоподобную погоню страсти, увлекающую нервы;
Она увидела те Силы, что глядят из Бездны,
И тот беззвучный Свет, что делает свободной душу.
Но более всего взгляд у неё исследовал рожденье мысли.
Освобождённая от виденья поверхностным умом,
Она безостановочно смотрела на когда-то принятый порядок,
На появленье форм из канцелярии ума,
На эту фабрику по производству мысле-звуков и беззвучных слов,
И голосов, что сохраняются внутри, неслышимые человеком,
Его монетный двор, казну сияющих монет.
Но это было только фишками для символической игры ума,
Кассетами для фильмов, граммофонными пластинками,
Перечисленьем знаков, шифром, кодом.
Мысль зарождается в незримом нашем тонком теле, 
Или заходит в это тело из космических пространств.
И часто из души её выскакивала голая, открытая всему на свете мысль,
Светясь, с загадкой на устах, с чудесными глазами;
Или вставал из сердца у неё пылающий какой-то лик,
Искавший жизнь, любовь, наполненную страстью истину,
Он поднимался к небесам, иль обнимал весь мир,
Иль вёл воображенье, как луна,
Летящая сквозь пасмурное небо повседневной жизни человека,
Среди сомнительной определённости практических земных профессий,
И наделял её небесной красотою веры,
Как если б в тёмной комнате, с цветочными обоями
Смеялась бы одна живая роза в золотистой вазе.
Там, в сердце, в глубине, сидел волшебник 
И заставлял шагать вперёд и поднимать взгляд вверх,
Пока чудесное не прыгнет в озарённую им грудь
И жизнь не станет чудом от преобразующей надежды.
Между бровей всё взвешивала видящая воля;
За мозгом, позади, как яркие, светящиеся Ангелы, стояли мысли,
В сверкающей броне, сложив в молитве руки,
И проливали свеи небес в земную форму.
Как пламя поднималось из её груди воображение,
И неземная красота, касание превосходящей всё на свете радости,
И планы чуда, и видения восторга:
Вокруг же лотоса под солнечным сплетением толпились в тесноте
Её широкие, насыщенные ощущенья множества миров,
Струясь немым движением бесформенной Идеи;
Вторгаясь в маленький чувствительный цветок гортани,
Несли свои немые, непередаваемые словом резонансы,
Чтоб проявить картины, образы небесной речи.
Пониже этого, желания выстраивали свой поток безмолвной жажды;
Стремление к экстазу и телесной сладости
Переводило в пульс, биение призыва 
Их взгляд на вещи, их влияние на души.
В ней (Савитри) мысли тела поднимались из сознательных частей,
Затем несли свои стремления к мистической короне,
Где тихое шептание Природы встречается с Невыразимым.
Но для обычных смертных, заключенных внешнего ума, 
Их мыслям нужно предъявлять свой паспорт у двери;
Они, скрываясь, одевают маски и служебные фуражки,
Или проходять как продукт работы мозга, 
Не зная тайной истины своей и скрытого источника.
Они способны напрямую говорить лишь с внутренним умом, 
И обретать в нём тело, получать свой голос,
Их прохождение увидено, послание - услышано и понято,
То место где они родились и натальный знак - открыты,
И стоя исповедуются виденью бессмертного 
Посланники природы нашей - пред душой-свидетелем.
Непроницаемые, скрытые от смертных чувств,
Те внутренние залы дома духа
Раскрыли для неё (Савитри) свои события, своих гостей;
И через щелочки в невидимой стене
Через тайник невидимых дверей
Её глаза увидели, как в тесную прихожую ума
Входили мысли, расширяющие ограниченный диапазон людей, 
И поднимали гаснущий, поникший факел идеала,
Через конечное смотрели, вглядываясь, в бесконечное.
Их взгляду открывалось ранее незримое,
И ощущались формы, не доступные для смертных глаз,
Воспринимались звуки, что не слышит ухо смертного,
Блаженство сладости касания неуловимого;
И то, что для людей похоже на пустой прозрачный воздух,
Там было тканью повседневной жизни,
Обычной пищей чувств и мысли.
Являлись существа из тонкий царств,
И сцены, что скрываются за нашею земною сценой;
Она могла увидеть жизнь далёких континентов
И расстояние не заглушало голоса вдали;
Она могла почувствовать движенья что проходят но неведомым умам,
События из прошлого вставали перед взглядом.
Так мысли этого большого мира стали частью ей принадлежащих мыслей,
И чувств, всегда немых, никем не разделённых,
Идей, что никогда не находили выражения.
Бессвязные намёки сумрачного подсознания
Лежали перед ней, раскрыв запутанный, глубокий, странный смысл,
Причудливую тайну неразборчивого бормотанья,
Их связи с той реальностью, которая лежит под ними.
Невидимое становилось слышимым и зримым,
И мысли прыгали из сверхсознательного царства вниз,
Как падают орлы с незримых пиков гор,
Или мерцали из сокрытых подсознательных глубин,
Как золотые рыбки в тайном море.
Наш мир - широкая, неразделимая тотальность,
Глубокая сплочённость связывает противостоящие друг другу силы;
Вершины Бога, обернувшись, смотрят на немую Бездну.
И человек, хотя и движется к божественным высотам,
Но до сих пор беседует с животным или с Джинном;
И человеческое божество, со взглядом звёздного мечтателя,
Всё продолжает жить в одном жилище с первобытным зверем.
Высокое встречает низкое, и это всё - единый план.
Савитри замечала множество рождений мысли,
Конечно, если может быть рожденье у того, что вечно;
Ведь силы Вечного такие же, как Он,
Вневременные во Вневременье, во Времени рождаемые постоянно.
И так же видела она, что всё, чем занят внешний ум, 
Продукт непрочный, и не рождено, а сделано, 
Придумано телесной фабрикой могуществом земли.
Наш ум - лишь небольшая динамичная машина,
Которая, пока она работает, безостановочно штампуюет
Из грубого материала, взятого из окружающего мира,
Типичные модели по наброску Бога-живописца.
И часто наши мысли - это некие космические завершённые изделия,
Пропущенные молчаливыми вратами офиса,
Прошедшие по галереям подсознания,
И выпущенные на рынок Времени - творения ручной работы.
Теперь они несут печать живущей личности;
И некие штрихи, особые оттенки отмечают их как наши собственные.
Всё остальное - мастерство Природы, но и это тоже ей принадлежит.
Нам каждому дана задача, мы же - только инструменты;
И ничего нет нашего во всём, что мы творим и создаём:
Та Сила, что в нас действует - не наша сила.
И гений тоже получает из какого-то высокого источника,
Сокрытого в небесной тайне,
Своё творенье, наделившее его бессмертным именем. 
Слова и формы, слава, красота, очарование - 
Всё искры, посылаемые изумительным Огнём;
И образец, полученный в лаборатории Всевышнего,
И на который у него, здесь, на земле, патент,
К нему приходит в золотой обёртке;
Он слышит стук в ворота почтальона Вдохновения 
Берёт бесценный дар в его посылке,
Слегка подпорченный воспринимающим умом,
Иль смешанный с продуктами работы собственного мозга.
Чем меньше искажений, тем божественней послание.
И несмотря на то, что эго хочет обладать всем миром для себя,
Он, человек - динамо для космической работы;
В нём основное делает Природа, а возвышенное остальное - Бог:
И лишь согласие души ему принадлежит.
И эта независимая сила, некогда - одна из наивысших,
Саморождённая задолго до создания вселенной,
Входя и принимая космос, одевает узы, делая себя рабынею Природы,
Пока не станет человек её вольноотпущенным или слугою Бога.
Так проявляется она на нашем внешнем плане;
Суть более великой истины лежит за нашим существом:
Сознание у нас - космическое и безмерное,
Но лишь когда прорвёмся мы через барьер Материи
Мы встанем в той духовной широте,
И в ней мы сможем жить хозяевами мира,
И ум наш будет только средством, тело - инструментом.
Ведь над рожденьем тела, над рожденьем мысли, наша правда духа
Живёт, во внутреннем, лишённом одеяний, "я", 
И с этой высоты, освобожденная, исследует вселенную.
Она (Савитри) поднялась над умом, чтобы выйти из его закона,
Чтоб ум мог спать в глубокой тени внутреннего "я",
Или беззвучно опуститься в тишину Незримого.
Она добралась до высот и встала там, свободной от Природы,
И стала видеть жизнь творения с далёкой высоты,
На всё накладывая властное желание
Творенье поднести не знающему времени покою Бога:
Затем в пространстве существа её всё стало неподвижным,
Лишь иногда немногочисленные мысли возникали, а потом спадали  
Как мирная волна на тихом море,
Иль рябь, бегущая по одинокой заводи,
Когда случайным камнем нарушается её дремотный отдых.
Но всё же фабрика ума работать прекратила,
Не стало слышно шума от биения динамо,
Не шли призывы от затихших регионов жизни.
А после даже эти мелкие движенья больше в ней не поднимались;
Ум стал похожим на просторную пустую комнату,
На сцену мирного, беззвучного пейзажа.
Такое состоянье люди называют тишиной и ценят как покой.
Но более глубокий взгляд её мог видеть, что там оставалось нечто,
Похожее на хаотично выделяющийся газ под крышкой;
То ощущения и мысли звали к действию и слову,
Но не встречали отклика в наполненном молчанием мозгу:
Всё было сдержано, подавлено, но до конца не стёрто;
И мог возникнуть взрыв в любой момент.
Затем и это стихло; тело показалось каменным.
Всё превратилось в широту могучей пустоты,
Но всё таки, пока не слившейся с молчаньем вечности;
Пока что были далеки - и отдых Абсолюта
И океан молчанья Бесконечности.
И даже в этом состоянии иная мысль могла нарушить одиночество.
Они всплывали не из глубины, и не из внутренних пространств,
К нам вброшенные из бесформенного ради формы, 
И говорили не о нуждах тела и не о призывах жизни.
Казалось, что они родились или созданы не в нашем Времени:
Те отпрыски космической Природы из далёкого к нам мира
Те воплощения Идеи, в полной амуниции из слов,
К нам посылались, словно путешественники, в чуждое пространство.
Казалось что они приходят из какого-то далёкого простора, 
И их несут широкие крыла, похожие на белые большие паруса,
И вносят, с лёгкостью, во внутреннее ухо,
Как будто пользуясь естественною привилегией
На царские высокие врата души.
Но всё же, их пути лежали в глубине, закрытые от света.
Затем, стремясь понять, откуда же приходят эти нарушители,
Она увидела духовную безмерность,
Которая охватывала, наполняла мир-пространство,
Как осязаемый прозрачный воздух окружён эфиром,
И сквозь неё увидела как тихо подплывает мысль.
Как плавно, медленно скользит корабль, всё ближе к порту,
Не зная об эмбарго и блокаде,
Уверенный в своих правах на вход и в подписях на визе,
Она (мысль) заходит в молчаливый город мозга,
К привычной, долгожданной пристани, 
Но там встречает заграждающую волю и удары Силы,
И тонет, исчезая в необъятности.
Но после долгой паузы и пустоты является еще одна,
Затем другие, мысль за мыслью, возникают вдруг  
Нежданными гостями из Незримого,
Похожие на еле видимые паруса в каком-то одиноком море.
Но вскоре та коммерция затихла и никто не доплывал до берега ума.
Всё стало тихим, и ничто не двигалось:
Безвременный, недвижный, одинокий, поглощённый в самого себя, 
Безмолвный дух заполнил молчаливое Пространство.

   В той абсолютной, голой, грозной тишине 
Мелькнула отрицающая всё на свете Пустота Всевышнего
Что требовала для мистического своего Ничто высоких прав 
Свести на нет Природу и отвергнуть душу.
И даже чувство внутреннего "я", лишённое всего, бледнело, утоньшалось:
Безличное, без признаков, без всяких свойств, свободное от форм,
Пустое чистое сознание сменило ум.
Её дух виделся субстанцией для имени, 
А мир - рисунком-символом, натянутым на внутреннее "я";
Видение из образов, видение из звуков,
Выстраивало очертания вселенной
Или одалживало духу внешний облик мира.
Всё это было видением внутреннего "я"; в той нестерпимой тишине
Понятия, идеи не могли принять какую-либо форму, 
И чувства не было, чтобы оформить образы вещей,
Острейший взгляд из внутреннего "я", был там, а мысли не могли подняться.
Был точный взгляд из внутреннего "я", и мысль не возникала.
Эмоции дремали глубоко внизу, в затихшем сердце,
Или лежали, погребённые на кладбище покоя:
Все ощущения казались неподвижными, замолкшими и омертвелыми,
И не могли уже трудиться, словно порванные струны сердца,
И радость с горем никогда уже не поднялась бы снова.
Стучало сердце в неосознающем ритме,
Но из него ни отклика не шло, ни зова.
Напрасны были провокации буждения событий;
Ничто внутри не отвечало внешнему касанию, 
Не возбуждались нервы, не было реакции.
Но тело всё же видело, и двигалось, и говорило;
Оно и понимало без поддержки мысли,
И говорило всё, что нужно было ей сказать,
И делало всё то, что нужно было сделать.
Но личности за этим не было.
В ней не было ума, что отбирал бы, пропуская, подходящие слова,
Но всё работало как безошибочная умная машина.
И словно продолжая старые привычные круги,
И движимое прежнею неистощимой силой,
Устройство это делало работу, для которой было создано:
Её (Савитри) сознание смотрело и не принимало в том участия;
Оно поддерживало всё и ни во что не вовлекалось.
Сейчас в ней не было какой-то сильной, начинающей всё воли;
Бессвязность, проходя устойчивую пустоту,
Соскальзывала в упорядоченность связанного случая.
Лишь чистое простое восприятие - единственная сила
Стояла позади неё, за действием и взглядом.
И если бы оно ушло, то всё вокруг потухло бы,
И перестала бы существовать её особенная, личная вселенная,
Тот дом, который строила она из блоков мысли, чувств, 
С момента давнего начала, после зарождения Пространства.
Такое виденье отождествлялось с видимым;
Оно без знаний знало всё, что здесь могло быть познано,
И беспристрастно наблюдало мир, что шёл своим путём,
Но тем же неподвижным и бездеятельным взглядом
Оно смотрело на его глубокую, как пропасть, нереальность.  
И вглядывалось в образы космической игры,
Но мысли, внутренняя жизнь в тех формах ей казались мёртвыми,
И отменёнными её коллапсом мысли:
И то, что продолжало жить, ей виделось пустой физическою оболочкой.
Всё представлялось как сверкающая тень её самой,
Космический огромный фильм из сцен и образов:
Устойчивая масса, очертанья гор
Ей виделись наброском молчаливого ума, 
А ложная трепещущая прочность
Поддерживалась постоянным пульсом грезящего виденья.
Леса, их изумрудное великолепье множества деревьев, 
Витриною оттенков одевали незаполненное зыбкое Пространство,
Как краски на картине закрывают пустоту холста,
Мерцая на границе растворения;
И голубые небеса, иллюзия для глаза,
Служили крышей для иллюзии ума о мире.
И люди, шедшие под этим нереальным небом, 
Казались лишь подвижными картонными марионетками, 
Которых водят по земле невидимые руки,
Иль мельтешащими картинками в кино Воображения:
Внутри же не было ни силы жизни, ни души.
Вибрации в мозгу, что проявляются как мысль, 
И быстрый отклик нерва на биения любых контактов с миром,
И трепет сердца, что воспринимается как радость, горе и любовь,
Предстали судорогой тела, кажущимся "я",
А тело, выкованное из атомов и газа - 
Какой-то сфабрикованною ложью, порожденьем Майи,
Его жизнь - сном, что видит дремлющая Пустота.
Животные, бредущие стадами или одиноко по лугам,
Летели словно мимолётное виденье красоты и грациозности,
Придуманное неким созидающим всё Оком.
Но всё же было что-то позади той расплывающейся сцены;
Куда б она (Савитри) не повернулась, и на что б она ни посмотрела,
Оно воспринималось, только скрытое от взгляда и ума.
Единый, кто один реален здесь, отгородился от Пространства,
И встал поодаль от самой идеи Времени.
Однако, истина его стремилась избегать и форм, и линий, и оттенков цвета.
Всё остальное стало нематериальным, самоотменённым,
И только это виделось непреходящим, истинным,
Хотя нигде при этом не жило, и было за пределами часов.
И лишь оно способно было оправдать труд увидеть,
Но зренье не способно было подобрать ему какую-либо форму;
Оно могло лишь усладить, насытить жаждущее ухо, 
Но слух напрасно ждал пропущенного звука;
Оно не отвечало чувству и не призывало Ум.
Оно её (Савитри) встречало как неслышимый, неуловимый Голос,
Что говорит всё время из Непознаваемого.
Оно её встречало словно существующая всюду точка, 
Свободная от измерений, неопределённая, незримая,
И безраздельное единство множества его пульсаций
Подчёркивало одиночество его огромной вечности.
Оно предстало перед ней лицом к лицу, как необъятность широты Ничто,
Как нескончаемое "Нет" всему, что кажется нам существующим,
Как нескончаемое "Да" всегда непостижимому,
Всему что невообразимо и немыслимо,
Как вечный нуль, как неделимое на части Нечто,
Как Бесконечность, что вне места и пространства. 
И в то же время вечность, бесконечность ей казались лишь словами,
Напрасно приклеплёнными невежеством ума
К той одинокой и огромной, изумительной реальности.
Весь мир - лишь искра света из его лучей, 
И все мгновения сверкают из его Вневременья,
Все вещи - лишь мерцанья Бестелесного,
Что исчезают из Ума, когда мы видим Это.
Оно держало, словно щит перед лицом,
Сознание, что видело без зрителя,
Ту Истину, где нет ни знания, ни познающего, ни познанного,
Любовь, что очарована своим восторгом,
В которой нет ни Любящего, ни Любимого,
И приносило в эту Широту стремление их личностей,
И Силу, всемогущую в своём спокойствии,
Блаженство, что никто и не надеялся вкусить.
Оно уничтожало убедительный обман, уловку "я";
Неведомая истина среди ничто была его могучей путеводной нитью.
И если б всё существование могло бы прекратиться,
И Бытиё нашло бы для себя убежище в объятиях Небытия,
И если бы Небытиё могло б стереть свой закодированный круг,
Тогда бы некий проблеск той Реальности мог появиться.
Освобождение без формы опустилось на Савитри.
Ожив в мозгу и плоти после погребения, 
Она из тела, жизни и ума поднялась выше;
Она отныне не была какой-то Личностью, живущей в мире,
Она прорвалась в бесконечность.
Что было прежде ею - растворилось и исчезло;
Не стало ни строения вещей, ни образа души.
Сбежав из области владений чувств,
И обойдя необходимость мыслить,
Освобождённая от Знания и от Невежества,
Избавленная и от верного, и от неверного,
Она вошла в высокое уединённое жилище Сверхсознания,
Что за границей самовозникающего Слова и лишённой всех одежд Идеи, 
Первичное, надёжное, ничем не приукрашенное основание сознания;
Там не было существ, для их существованья не было там места,
И никого не искушала радость бытия. 
Невыразимо стёртая, ни что-то, ни ничто,
Подобно фиолетовому следу, исчезающей черте,
Едва заметная, простая запись о себе, сейчас оставленная в прошлом, 
Она была какой-то точкой в том непознаваемом.
Осталось отменить последнее неведомое нечто,
И сделать смутный неопределённый шаг к исчезновению:
Но оставалась память бытия
Что сохраняла разделенье между ею и ничто: 
Она уже попала в То, но Тем еще не стала.
И тень её была так близко от ничто,
Что позволяла снова быть опорой внутреннего "я", чтоб жить,
Вернуться из того Непостижимого
И превратиться в то, что выберет какая-то загадочная широта.
В зависимости от решения Непознаваемого
Она могла бы стать ничем, иль превратиться в заново родившееся Всё,
Иль, если б всемогущее Ничто одело форму,
Она возникла бы как некто и спасла бы мир.
Она могла бы, наконец, понять, что прячет тайный шифр,
И этот кажущийся выход или приближавшийся конец всего
Мог оказаться мрачным тупиком, скрываемым от взора,
А состояние её - тускнеющей скорлупкой гаснущего солнца 
Средь тайного пути к Невыразимому.
И даже в этот миг её блистательное существо
Могло бы вспыхнуть вновь, покинув то безмолвие, небытиё,
Сверкая частью Все-Чудесного,
Энергией какого-то всё-утверждающего Абсолюта,
Сияя отраженьем вечной Истины,
Чтоб показать Единому-во-всём его проявленный в твореньи лик,
А душам человека - их глубокое единство.
Но может быть, она могла проснуться в тишине Всевышнего
Что за пределами космического дня, космической ночи, 
И отдыхать, в покое, в этой чистой вечности его.
Сейчас, однако, это было или нереальным, или отдалённым,
Или закрытым от неё в мистической бездонной пустоте.
В той бесконечности Ничто остался окончательный, предельный знак,
Иначе бы Реальность стала бы Непознаваемым.
Всё отрицал тот одинокий Абсолют:
Из своего уединения стирал он весь невежественный мир
И душу погружал в свой вечно-длящийся покой.

Конец шестой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2004 авг 30 пн - 2005 фев 06 вс, 2011 дек 08 чт - 2012 янв 20 пт
2018 март 16 пт - 2018 март 31 сб