|
|
||
V.Мы пришли к выводу, что Греч в 1822 году таким образом преобразовал название сочинения Плетнева, по сравнению с упоминанием о нем в 1821 году в заметке журнала "Совревнователь просвещения и благотворения", - чтобы название это и мысли не вызывало о сходстве этого сочинения с книгой Греча. А кроме того - объявил, что сочинение это находится еще только в стадии написания, а не существует в готовом виде, как о том сообщалось в той же прошлогодней заметке.
А в этом-то - и заключалась вся острота ситуации в феврале 1821 года! Дело (по крайней мере так, как оно было представлено в освещении заметки "Соревнователя...") - ОБСТОЯЛО ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНЫМ ОБРАЗОМ!
Третья часть "Учебной книги..." Греча получила цензурное разрешение на выход - чуть ли не год назад, в мае 1820 года. И с тех пор о заключительной четвертой части ее, которая и должна была содержать в себе "историю русской литературы" (как то было обещано на титульном листе ее прежних выпусков), - не было ни слуху ни духу. "Опыта краткой истории русской литературы" тогда, в феврале 1821 года, кроме как в воображении его предполагаемого сочинителя, по-видимому... вообще не существовало.
Почему не существовало? Издать ХРЕСТОМАТИЮ образцов прозаических и стихотворных сочинений разных жанров - каковую и представляла собой по преимуществу "Учебная книга..." Греча, - дополнив ее КОМПИЛЯТИВНЫМИ, то есть - представляющими собой такую же "хрестоматию" разных авторов, "правилами риторики и пиитики", - одно дело. А собрать воедино все многочисленные положительные факты по истории русской литературы, начиная с ее зарождения и до конца 1810-х годов, объединив их неким общим замыслом, концепцией, истолкованием, - не имея в этом деле себе, по сути, серьезных предшественников, - совершенно иное.
Как и всегда у г-на Греча, такая "хрестоматия" - имела природу литературной спекуляции, торгового предприятия. Шутка ли дело - издать книгу, которая будет продаваться во все учебные заведения России и во все образованные семьи! Издатель "Сына Отечества" хорошо знал, что он делает.
И вот когда в разгар затянувшихся ожиданий этого научного свершения, этого новаторского труда - появляется сообщение, что тем же самым, по сути дела, занимается - другой автор, причем никому не известный, - можно себе представить, какие соблазнительные картины возникают в воображении читающей публики! И можно представить себе, ЧТО переживает, при появлении этого сообщения и этих картин, Греч. Какой удар по его репутации, по ЕГО КАРМАНУ, это сообщение наносит!
И мы теперь, когда ясно представили себе все это положение дел, хорошо понимаем, что удар этот - ИМЕЛ СОВЕРШЕННО СОЗНАТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР; был нанесен с безукоризненной точностью и преследовал совершенно определенные цели. Удар этот - заставлял издателя "Сына Отечества" - при появлении такого "двойника" объявленного им труда - почувствовать, что ощущал... Батюшков, при появлении своего ДВОЙНИКА на страницах его журнала, элегии Плетнева; в ситуации такого же оскорбительного указания ему, поэту, - на затянувшееся ожидание его очередных творений...
Что последовало дальше, какова была реакция на этот демарш Греча - мы уже знаем: знаем и из того, что он опубликовал плетневскую "палинодию" его февральской "элегии" - похвальную надпись Батюшкову; и из того, что в марте следующего, 1822 года вышел наконец его "Опыт краткой истории...", включающий прозаический вариант этой похвальной надписи.* * *
После этого вопрос о соотношении ТЕКСТОВ "отрывка" Плетнева 1821 года и его же "Заметки...", опубликованной в книге Греча, - теряет уже свою остроту. Главное для нас то, что теперь несомненно: оба эти прозаические сочинения Плетнева - ПРЕСЛЕДОВАЛИ ОДНУ И ТУ ЖЕ ЦЕЛЬ, ИМЕЛИ ОДНУ И ТУ ЖЕ ФУНКЦИЮ: оправдания за февральский пасквиль. Какими средствами преследовалась эта цель автором "отрывка" в 1821 году и совпадали ли они со средствами осуществления этой функции в тексте 1822 года, - уже не столь важно.
Важнее то, что этот последний прозаический текст - совпадает в части своего содержания с июньским стихотворением. А это дает нам представление о том, кто был инициатором, а также участником создания этого текста; а также, следовательно, и инициатором и со-участником появления "отрывка", прочитанного в ВОЛРС 28 февраля 1821 года; автором самой идеи появления такого "отрывка" и такого чтения.
Перед нами проступают ОСНОВНЫЕ КОНТУРЫ совершавшихся тогда событий; конкретные подробности их осуществления - частично также понятны, частично - могут быть установлены в результате дальнейших исследований, а частью - возможно, не станут нам известны уже никогда. СУТИ дела - это не меняет.
Как, каким образом происходили эти события, что творилось за кулисами, из каких обстоятельств эти события складывались - восстановить все эти детали и механику нашей истории сейчас очень трудно и, наверное, почти невозможно. Да и не так уж это важно: одно дело - установить факт, наличие совершившегося события, увериться в том, что оно действительно произошло, и другое - выяснить все обстоятельства, мельчайшие детали этого происшествия, объяснить себе, как это могло случиться. Первое - основная задача истории, истории литературы: установление фактического состава исторического процесса. Второе... едва ли не предмет праздного любопытства!
Мало ли на свете вещей, причины которых мы себе представить не можем, и совсем другое - если из представляемой нами истории удалены... процентов девяносто составляющих ее событий, и мало того - мы даже не догадываемся об их отсутствии, самоуверенно полагая, что оставшийся в нашем распоряжении клочок - и есть ВСЯ история... Вот в этом расширении пределов нашего НЕЗНАНИЯ, и по возможности, конечно, - его восполнении, я и вижу основную на сегодняшний момент задачу истории литературы.
Как произошла "утечка информации" о подоплеке февральской публикации в "Сыне Отечества"; каким способом, на основании соотношения и перевеса каких сил и авторитетов могла состояться серия ответных действий, в общих чертах рассмотренная нами, - данными, чтобы ответить на эти вопросы достаточно основательно, мы сегодня не располагаем, да и дела это не меняет. Уже и то хорошо, что мы воочию сумели представить себе картину, о существовании которой до сих пор даже и не догадывались.* * *
Остается нерешенным и интересный вопрос... об истории появления на свет "Опыта краткой истории..." Греча! О том - какое же ФАКТИЧЕСКОЕ отношение к ней имеет предполагаемое сочинение на ту же тему П.А.Плетнева, о существовании которого было объявлено в заметке "Соревнователя..." и известие о котором было подхвачено, повторено в замечании самого Греча к публикации текста Плетнева в его книге 1822 года?
Ведь за всей этой вскрытой нами головоломной путаницей, наслоениями выдумок и сведений, заимствованных из разных источников и объединенных в искусственно сконструированное комментатором (Я.К.Гротом) целое, - как-то совершенно выпадает из поля зрения вопрос, о котором до сих пор даже и не заикнулась последующая история литературы и который, тем не менее, насущно необходимо задать: а где, собственно, оно? Где... это пресловутое сочинение Плетнева о русской литературе, или русской поэзии?!...
И, спохватившись, мы внезапно обнаруживаем, ЧТО НИКАКОГО СОЧИНЕНИЯ-ТО И НЕТ!...
Казалось бы это-то, существование такого труда, - как раз надежный факт, подтверждаемый сообщениями сразу двух источников, оттого-то, наверное, сомнений в нем даже не возникало. Но мы теперь видим, насколько противоречивы, несовместимы друг с другом оказываются сведения этих двух источников, если внимательно присмотреться к ним, пытаясь разобраться в комментарии Грота.
А ведь помимо этих двух противоречивых заметок - мы вообще НЕ ИМЕЕМ НИКАКИХ СВЕДЕНИЙ о существовании подобного сочинения Плетнева по истории русской литературы! Ничего подобного не было опубликовано им в ближайшие годы и не сохранилось, не было найдено и после его смерти в его архиве. Это - какой-то бесследно пропавший труд, о котором Плетнев не упоминал ни одному из своих позднейших собеседников на протяжении всей своей достаточно длительной жизни и упоминаний о котором не сохранилось больше ни от одного из современных свидетелей...
Перед нами возникает теперь новый вопрос, еще более интригующий и касающийся достоверности уже не утверждений позднейшего комментатора - а двух этих современных событиям заметок. Что же это за сочинение Плетнева такое, о котором вразнобой, невпопад, но тем не менее так уверенно сообщают как номер журнала 1821 года, так и книга 1822-го?...
Существовало ли вообще у Плетнева в 1821 году подобное сочинение, тем более, что, если верить заметке "Соревнователя...", оно было вполне закончено и готово к печати? Или существование такого сочинения - целиком и полностью выдумка, заведомо ложная информация, призванная ввести читателя журнала и книги в заблуждение, создать у него обманчивое представление о характере литературной деятельности Плетнева в эти годы?...
Ничего иного, кроме как прийти к этому выводу, у нас, казалось бы, не остается. Я отмечал уже, что Плетнев в эти годы... вообще почти ничего не читал в ВОЛРС по истории литературы.
А ведь он - известнейший впоследствии литературный критик, и его карьера в этом качестве начнется уже в самое ближайшее время, в 1822 году. Именно поэтому, вероятно, такой естественной и не требующей никаких подтверждений для своего принятия выглядит выдумка Грота о целой серии докладов Плетнева о русской литературе, читавшихся будто бы им в 1821 году.
И, с другой стороны, таким невероятным, невозможным оказывается обнаруживающееся вслед за тем обстоятельство, что никаких-таких докладов - не существовало!...* * *
Теперь раскроем смысл сделанной оговорки. Кое-что, помимо доклада о Батюшкове, Плетнев все-таки прочитал, и единственное прозаическое сочинение, читанное Плетневым в Обществе в ближайшие годы, действительно было посвящено истории литературы. Это был перевод двух отрывков из знаменитой книги Ж. де Сталь "О Германии", опубликованный в 1820 году в "Соревнователе..." И достаточно взглянуть на его заглавие, чтобы прийти к выводу: состав этого перевода - скорее всего, и послужил... образцом, моделью для конструирования вымышленного сочинения Плетнева!
Его отсутствующее сочинение должно было касаться русской литературы - а доклад, прочитанный в собрании от 3 мая 1820 года (он был повторен в Собрании для Посетителей от 10 мая), носил название "О главных эпохах Немецкой словесности и разбор Виланда". В 1821 году структура этого доклада БЫЛА ВОСПРОИЗВЕДЕНА БУКВАЛЬНО: наряду с упоминанием обзора истории национальной литературы в целом (будь то "Общая Характеристика Руских Поэтов" или "Краткое обозрение Руских писателей") - заметка, посвященная ОДНОМУ из ее представителей!
Можно предположить: реальное чтение перевода Плетнева из книги де Сталь, состоявшееся в 1820 году, - послужило МОДЕЛЬЮ... для мистифицированного сообщения о существующем якобы сочинении Плетнева о "русских писателях", появившегося - в 1821-м! Это предположение можно сделать с тем большей уверенностью, что то же самое - единственное прозаическое - чтение Плетнева было использовано и в другом из материалов будущего, 1821 года, связанных с "батюшковской" историей.
Предмет, герой, второй части плетневского доклада, как видно из его названия, - немецкий писатель Виланд. Таким образом, мы теперь можем догадаться об ИСТОЧНИКЕ язвительного суждения, прозвучавшего в письме Батюшкова к Гнедичу: "Плетаевы у нас СДЕЛАЮТ АБДЕРУ". Анализируя текст этого письма, и в частности - тот самый его фрагмент, в котором прозвучалдо это суждение, мы обратили внимание на сильную насыщенность его литературными аллюзиями и реминисценциями.
Мы можем предположить теперь, что упоминание сатирического романа Виланда "История абдеритов", на котором основано это суждение, - также принадлежит в числу этих скрытых аллюзий и служит воспоминанием реального автора этого письма об УСТНОМ ДОКЛАДЕ Плетнева, прочитанном в прошлом году.
Причем, именно устном: потому что при публикации этого доклада в журнале "Соревнователь...", последовавшей после его обнародования на двух заседаниях Общества, содержание его было изменено. Первая часть, отрывок "О главных эпохах Немецкой словесности", была сохранена, а вот как раз вместо "Разбора Виланда" - был напечатан перевод другого отрывка из той же книги: "Лессинг и Винкельман".
И мы теперь собственными глазами можем убедиться, что структура плетневского доклада 1820 года - послужила моделью не только для сообщения о его чтении о произведениях Батюшкова в следующем, 1821 году, но и - МОДЕЛЬЮ ТОГО ПРЕОБРАЗОВАНИЯ, которое это сообщение и сам этот доклад Плетнева получили в книге Греча 1822 года.
Там точно так же, как и при публикации плетневского перевода в 1820 году, сохраняется общая часть - упоминание "Общей характеристики Руских поэтов" (пусть это и другое, по сравнению с 1821 годом, название), и ТОЧНО ТАК ЖЕ - изменяется вторая часть: вместо доклада об одном писателе - печатается заметка сразу о двух (Виланд - Батюшков; Лессинг и Винкельман - Батюшков и Жуковский).* * *
Признаться, мне самому, для складывающейся у меня картины событий, происходивших в связи с публикацией элегии "Б.....в из Рима", - вывод о том, что никакого сочинения Плетнева по истории русской литературы в 1821 году в действительности не существовало, представляется крайне соблазнительным.
Эта выдумка как нельзя лучше подтверждала бы вывод о той роли, которая в этих событиях предназначалась прозаической заметке, опубликованной в книге 1822 года, и связанной с ней стихотворной надписи "К портрету Батюшкова": роли "спасительного круга" для утопающего, для оказавшегося замешанным в эту нехорошую историю начинающего, но неперспективного поэта, вскоре после того переквалифицировавшегося в видного литературного критика...
Мистификация с неким пространным сочинением Плетнева о русских поэтах или русской поэзии, будто бы написанным им уже к февралю 1821 года, нужна была для того, чтобы естественным образом мотивировать появление этих спасительных публикаций, предупредить создание напрашивающегося и, судя по всему, - справедливого впечатления о том, что они были предприняты именно для нейтрализации негативного эффекта от появления февральской элегии, его вполне предсказуемого пагубного влияния на судьбу молодого писателя.
Мистификация же создавала иллюзию, что заметка Плетнева, выставляющая его не злым насмешником, а, напротив, горячим поклонником Батюшкова, - написана вовсе не специально для этого случая, а принадлежит сочинению, являющемуся плодом его долговременных усилий. И, следовательно, давно сложившаяся, апологетическая по отношению к творчеству Батюшкова позиция Плетнева лишь случайно, по недоразумению была замутнена публикацией несчастного февральского пасквиля...
Если бы Плетнев прочитал в собрании ВОЛРС доклад, скажем, о творчестве Державина, а затем в книге 1822 года опубликовал заметку о произведениях Батюшкова и Жуковского, сопроводив их теми же примечаниями о том, что оба отрывка относятся к некоему пространному тексту, - то мы действительно могли бы с некоторой уверенностью говорить о существовании у него подобного сочинения.
Но журнальная заметка удостоверяет: Плетневым был прочитан доклад именно на ту тему, которую требовала от него сложившаяся ситуация. Он выступает с чтением о Батюшкове десять дней спустя после того, как вышел номер журнала, в котором была напечатана "Элегия" - и это лишь подтверждает сложившееся у нас убеждение, что одно явилось следствием, реакцией на другое...* * *
Теперь, когда мы оказались перед лицом задачи, которая ранее никогда не вставала ни перед одним историком литературы, - отыскать какие-либо следы существования раннего сочинения Плетнева, подтверждающие сообщения о нем, сделанные в журнале 1821-го и книге 1822 года; заново рассмотрев с этой точки зрения биографические материалы о Плетневе, имеющиеся в распоряжении современной науки, - мы с удивлением обнаруживаем... что такие следы, то есть сведения, почерпнутые из независимого источника, подтверждающие два этих фантастических сообщения, - все-таки существуют!
Только они, эти сведения, эти следы, ранее - никогда не соотносились с этими сообщениями об исчезнувшем сочинении будущего литературного критика, потому что вопроса о достоверности этих сообщений, повторю, ранее и не возникало.
Как информируют нас авторы статьи о Плетневе в словаре "Русские писатели: 1800 - 1917", -
"в статье 1819 года "О средствах усовершенствования русской словесности как науки" (журнал "Благонамеренный", 1819, ч. 8, стр.8-40) Плетнев осознает необходимость УЧЕБНОГО ПОСОБИЯ ПО ЛИТЕРАТУРЕ, которое учитывало бы достижения современной отечественной словесности..."
И эту краткую формулировку содержания ранней статьи Плетнева авторы словаря дополняют замечанием, которое, взятое само по себе, без знакомства с текстом этой статьи, могло бы показаться маловразумительным:
"...и предлагает ввести "характеристики классических писателей".
Мы видим, что последнее выражение - представляет собой цитату; собственные слова автора статьи. И маловразумительность этих вырванных из текста Плетнева слов для нас сразу же исчезает - когда мы вспоминаем то, о чем и не подумали упомянуть авторы словарной статьи; то, с чем они эти неясные слова - и не подумали сопоставить. А именно: НАЗВАНИЕ НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО СОЧИНЕНИЯ ПЛЕТНЕВА, ПРИВОДИМОЕ В КНИГЕ ГРЕЧА - "Общая ХАРАКТЕРИСТИКА Руских поэтов"!
Совершенно ясно теперь, что и сочинение Плетнева о русских поэтах, упоминаемое в книге Греча, и его же сочинение о русских ПИСАТЕЛЯХ, упоминаемое в заметке "Соревнователя...", - и ЯВЛЯЛОСЬ БЫ ОСУЩЕСТВЛЕНИЕМ ЭТОГО ПРОЕКТА, ВЫСКАЗАННОГО В СТАТЬЕ ПЛЕТНЕВА 1819 ГОДА. Если бы... оно, это сочинение БЫЛО НАПИСАНО! А его "Заметка о сочинениях Батюшкова и Жуковского", напечатанная в книге Греча, - и являла собой наглядный пример той "характеристики классических писателей", которая представлялась Плетневу необходимой для преподавания учащимся истории русской литературы.
Иными словами, Плетнев в феврале 1821 года - оказывается... в том же положении, что и Греч с его обещанной, но все еще не написанной "Историей русской литературы". Еще в статье 1819 года он "предлагает ввести "характеристики классических писателей" - в долженствующее быть созданным им "учебное пособие по литературе", а между тем - даже к 1821 году ни одной из таких характеристик им создано не было, а были только переведены три отрывка из книги де Сталь, которые могли бы послужить образцом собрания таких характеристик в общем и в частностях.VI.Зная о ФУНКЦИИ заметки "Соревнователя...", - нам теперь легко согласовать содержащееся в этой заметке сообщение с полным отсутствием других сведений о подобном сочинении Плетнева, так же как - и с полным отсутствием каких-либо следов существования этого сочинения - не в воображении его автора, а на деле!
Мы теперь знаем, что "отрывок" о Батюшкове в феврале 1821 года - появился вовсе не в качестве образца из такого "сочинения" Плетнева - но совершенно вне зависимости от его предполагаемого существования: во-первых, в качестве компенсации за его собственную "(анти)батюшковскую" элегию, а во-вторых - в качестве возмездия за участие в ее публикации Греча.
Именно такое впечатление о сочинении Плетнева, откуда будто бы была извлечена и эта заметка, и текст этого доклада, - о назначении этого сочинения и о статусе его отношении к действительности - и сложилось у меня поначалу. И меня бы вполне удовлетворило, если бы дело обстояло именно таким образом.
Но тем не менее... некоторые обстоятельства, некие едва уловимые признаки, ощущавшиеся в том фактическом материале, на основе которого был сделан этот вывод, определенные неувязки, дававшие о себе знать в сведениях, которыми мы располагаем, - заставили меня критически отнестись к этому первоначальному впечатлению, пересмотреть его и придти к выводу, что на деле всё обстояло гораздо сложнее, чем мне бы хотелось...
В результате этого пересмотра собственных взглядов я пришел... к новому убеждению: что это "краткое обозрение русских писателей", этот пионерский труд П.А.Плетнева по истории русской литературы, о котором дважды сообщалось в печати в 1821 году, о наличии которого свидетельствовал позднее ближайший друг Плетнева, академик Я.К.Грот (и, как мы вскоре убедимся, не он один), и о котором, тем не менее, ни сном ни духом не ведает современная историко-литературная наука, - действительно существует!...
С одной стороны, нам вполне возможным представляется теперь, ЧТО ТАКОГО СОЧИНЕНИЯ ПЛЕТНЕВА НЕ СУЩЕСТВОВАЛО ВООБЩЕ; что мнимое сообщение о его существовании - появилось только ради осуществления одной цели: в качестве "рамки", в качестве иллюзорного фона - для одного-единственного реального, действительно существующего "отрывка" из этого сочинения, заметки о сочинениях Батюшкова. К которой в 1822 году, в качестве частичного осуществления, материализации этого фона, прибавилась вторая часть - о сочинениях Жуковского.
Однако мы считаем возможным существование... и других причин такого полного отсутствия сведений о сочинении Плетнева и его следов. Быть может, по отношению к Гречу, заметка в журнале "Соревнователь..." носила не только уничтожающий, но и положительный характер, была - АМБИВАЛЕНТНОЙ. Об этом говорит уже сам ФАКТ ПРИМИРЕНИЯ ГРЕЧА С ПЛЕТНЕВЫМ после этого явным образом направленного против него, Греча, демарша; а также - его фактическое признание вины перед Батюшковым, что в целом - и выразилось в июньской 1821 года и мартовской 1822 года публикации текстов Плетнева.
Очень сомнительно, что к подобному раскаянию такого прожженного дельца, как Греч, - могли привести соображения сугубо нравственного свойства; угрызения совести! Если Греч пошел на изменение своей позиции в диаметрально противоположную сторону и на примирение с лицом (лицами), открыто объявившими себя его противниками, - то это могло произойти, по нашему мнению, лишь в силу причин сугубо практического, КОММЕРЧЕСКОГО свойства.
И такими причинами, из всего нам известного в этой ситуации, - и могла стать, по крайней мере, ПОМОЩЬ ПЛЕТНЕВА В НАПИСАНИИ "ОПЫТА КРАТКОЙ ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ"; его участие в этой работе; а быть может - участие преимущественное; и вообще, тайное его авторство в этой книге; полная принадлежность ее его перу! И в таком случае, сочинение Плетнева, о котором сообщается и в заметке "Соревнователя...", и в заметке самого Греча, - ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ! Только оно - ДО СИХ ПОР НЕ БЫЛО ИЗВЕСТНО ИСТОРИКАМ ЛИТЕРАТУРЫ В КАЧЕСТВЕ ТАКОВОГО.* * *
Но здесь перед историком литературы открывается необозримое поле дальнейших изысканий. И мы можем лишь - указать на некоторые данные, свидетельствующие в пользу сделанного нами предположения; указать - возможные направления дальнейшего исследования.
Одним из этих свидетельств, одним из этих направлений - является то, что предыстория книги Греча - движется в ногу с предысторией сочинения Плетнева. В 1819 году Плетнев печатает статью с изложением своего проекта учебника по литературе нового типа, в котором угадываются черты того самого сочинения, упоминания о котором мы находим в будущие ближайшие годы, - и тогда же, в 1819 году выходит первая часть "Учебной книги русской словесности" Греча, на титульном листе и в предисловии к которой фигурирует обещание - дополнить ее как-нибудь в будущем "Историей русской литературы".
Конечно же, два этих события, два этих одновременных печатных выступления двух известных петербургских педагогов двух поколений, старшего и младшего, - не могли не быть ориентированы друг на друга. Быть может, статья Плетнева - и была предложением Гречу сотрудничества в написании его обещанной книги? Того сотрудничества, к мысли о котором привели нас события ближайших лет, когда публикация четырехтомной "Учебной книги..." Греча близилась к своему завершению. Вернее - никак не могла до него добраться.
Греч получает цензурное разрешение на выход четвертой, заключительной части своей "Учебной книги..." 12 июня 1821 года. И мы уже обратили внимание на то, что это происходит именно тогда, когда в его журнале - печатается стихотворение Плетнева "К портрету Батюшкова". А теперь мы можем ориентировать этот факт и по отношению к самому Гречу: именно в то время, когда происходит пересмотр Гречем своего постыдного соучастия в травле поэта и его примирение с бросившими ему перчатку Плетневым и его единомышленниками.
После получения цензурного разрешения книга должна выйти, но она... не выходит; это произойдет - ЛИШЬ В МАРТЕ СЛЕДУЮЩЕГО, 1822 ГОДА. Можно предположить, что причиной этому - была вторая, параллельная этому группа событий; а именно - примирение с Плетневым. Каким образом примирение с Плетневым могло отсрочить выход книги более чем на полгода? Вот этот сдвиг - мы и предлагаем рассматривать в качестве проявления УЧАСТИЯ ПЛЕТНЕВА В НАПИСАНИИ ВХОДЯЩЕГО В ЭТУ КНИГУ "ОПЫТА КРАТКОЙ ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ". Плетнев - предлагаем мы считать - взялся написать эту часть четвертого тома гречевской "Учебной книги..."
Или - обработать сырые, недоброкачественные материалы, собранные для этого сочинения Гречем. Или - привести в окончательную форму СВОИ СОБСТВЕННЫЕ ЗАГОТОВКИ К ТРУДУ ТАКОГО РОДА: ведь Плетнев на протяжении семи предшествующих лет - тоже, как и Греч, являлся преподавателем словесности в петербургских учебных заведениях, и значит не просто владел материалом - а вполне мог быть готовым привести его в форму учебной книги.* * *
Книга Греча выйдет в марте, а предисловие к ней, к четвертому тому "Учебной книги...", будет написано им в декабре 1821 года - и посвящено исключительно "Опыту краткой истории..." В частности, он объясняет здесь причины задержки выхода своей книги:
"Представляя почтенным читaтелям сей Учебной Книги четвертую и последнюю часть оной долгом считаю просить у них извинения в медленности, с каковою книга сия выходила в свет. Причиною тому были безпрерывные развлечения по другим литературным занятиям, дела службы и разные иные препятствия. Между тем, желая чем-нибудь вознаградить сие замедление, прибавил я семнадцатъ печатных листов к обещанному в начале числу и приложил все старания, чтоб помещенная в конце сей четвертой части Истoрия Руской Литтературы сколько возможно соответствовала своему заглавию..."
Надо понимать так, что эти ПРИБАВЛЕННЫЕ (В КАЧЕСТВЕ КОМПЕНСАЦИИ ЗА ЗАДЕРЖКУ) СЕМНАДЦАТЬ ЛИСТОВ - и представляют собой "Опыт краткой истории русской литературы"? Но что же тогда получается: Греч сообщает, что другие, посторонние написанию книги дела не позволили ему выпустить в срок окончание его "Учебной книги...", однако те же самые дела - не воспрепятствовали ему написать семнадцать дополнительных листов САМОЙ СЛОЖНОЙ, САМОЙ ТРУДОЕМКОЙ, САМОЙ УЧЕНОЙ ЕЕ ЧАСТИ?!
В этих словах Греча мы видим косвенное, завуалированное признание в том, что "Опыт краткой истории русской литературы" - НАПИСАН НЕ ИМ САМИМ, НО КАКИМ-ТО ДРУГИМ (СО)АВТОРОМ. Кем именно он, этот таинственный незнакомец, в таком случае мог бы быть? - Ответ на этот вопрос у нас уже есть!* * *
Заметим и другое: оборот "МЕЖДУ ТЕМ" - встреченный нами в приведенной цитате - обозначает в ней отношение к тому времени, когда "безпрерывные развлечения по другим литературным занятиям, дела службы и разные иные препятствия" замедляли выпуск четвертой части "Учебной книги..."
Именно это время, то есть время, прошедшее с выхода в свет третьей части, и до декабря 1821 года, говорит Греч, и заняли у него "прибавление семнадцати печатных листов к обещанному в начале числу" и "старания, чтоб помещенная в конце сей четвертой части Истoрия Руской Литтературы сколько возможно соответствовала своему заглавию": то есть - НАПИСАНИЕ этой "Истории".
Самое раннее цензурное разрешение на выход "Учебной книги русской словесности" было получено Гречем еще 16 января 1818 года. Предисловие к первой части датировано 6 сентября 1819 года. И это - нормально: именно этот промежуток времени, около полутора лет, заняло у него, следовательно, составление, компиляция первых частей книги. Первая часть выходит в конце того же 1819 года, вторая - в начале 1820-го. В мае 1820 года, как мы уже говорили, было получено разрешение на выход третьей части. А затем - наступила пауза, наполненная теми самыми "стараниями" по прибавлению семнадцати печатных листов и, что самое главное, ПРИВЕДЕНИЮ ИСТОРИИ РУСКОЙ ЛИТТЕРАТУРЫ В СООТВЕТСТВИЕ СВОЕМУ ЗАГЛАВИЮ.
В чем же заключалось это приведение в соответствие - мы можем судить по предисловию к первой части "Учебной книги...", если сравним его - с цитированным уже нами предисловием к четвертой. И тогда мы обнаружим... что различия между сказанным в них об "Опыте краткой истории русской литературы" Греча - В ТОЧНОСТИ СООТВЕТСТВУЕТ РАЗЛИЧИЯМ в сообщениях о степени готовности гипотетического сочинения Плетнева в заметке "Соревнователя..." 1821 года и в заметке Греча в его книге 1822 года!
Потому что в предисловии к первой части "Учебной книги русской словесности" - "История руской литературы", которая, по плану автора, должна была завершать это издание, ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ПОЛНОСТЬЮ НАПИСАННОЙ. Следовательно - полностью готовой к выходу в свет, С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЕЕ АВТОРА:
"Краткая История Российской Словесности, которая будет помещена в четвертой части, НАПИСАНА также не для Ученых или готовящихся вступить в сие звание, но единственно в пользу молодых любителей Словености отечественной".
И в противоположность этому, в предисловии к четвертой части работа над этим сочинением - изображается Гречем происходившей не ДО начала публикации первых частей "Учебной книги..." - но в затянувшемся промежутке между выходом третьей и окончанием работы на четвертой!
Точно так же, мы помним, обстояло дело и с неведомым сочинением Плетнева: в журнальной заметке 1821 года оно объявляется полностью законченным; в книжной заметке 1822-го - только еще находящимся на стадии написания. Это противоречие, следовательно, - ВОСПРОИЗВОДИТ противоречие, существующее в сообщениях двух предисловий Греча о работе над "Краткой историей российской словесности".* * *
Видим мы из сравнения предисловий Греча и еще одну черту, которая повторится в сообщениях, сопровождающих "Заметку о сочинениях Жуковского и Батюшкова": в книге Греча несуществующее сочинение Плетнева, к которому якобы относится эта заметка, ПЕРЕИМЕНОВЫВАЕТСЯ, по сравнению с сообщением в журнале "Соревнователь..." И мы выяснили, что цель этого переименования - заключалась в том, чтобы нейтрализовать догадки о возможном тождестве этого объявленного сочинения Плетнева - с "Опытом краткой истории литературы" Греча.
Точно так же, переименование книги мы находим и в заключительной части "Учебной книги русской словесности": в предисловии к первой - говорится о "(Краткой) истории русской (российской) СЛОВЕСНОСТИ". В четвертой части соответствующий раздел называется "(Опытом краткой) истории русской ЛИТЕРАТУРЫ".
И функция этого переименования, по-видимому, - та же самая, что и для несуществующего сочинения Плетнева! Статья Плетнева 1819 года, в которой мы находим замысел такого сочинения, называлась "О средствах усовершенствования русской СЛОВЕСНОСТИ как науки". Говоря о предполагаемом учебном пособии, Плетнев использовал ТОТ ЖЕ ТЕРМИН, КОТОРЫЙ ФИГУРИРУЕТ В НАЗВАНИИ ГРЕЧА.
Полемику с этой публикацией можно усматривать - уже в предисловии к первой части "Учебной книги..." У Плетнева в заглавии говорится об изначальной ориентации его проекта: "О средствах усовершенствования русской словесности как НАУКИ". Греч же о своей "Истории российской словесности" говорит - что она "написана... НЕ ДЛЯ УЧЕНЫХ".
В 1821 же году, в четвертой части "Учебной книги..." и в предисловии к ней термин "словесность" заменяется на другой, синонимичный: "литература" (не будем говорить о том, какие содержательные различия вкладывались в эти понятия наукой того времени). И это парадоксальным образом - говорит... о прекращении полемики, о возможной адаптации проекта Плетнева сочинению Греча. Изменение в названии призвано продемонстрировать, что сочинение Греча - не имеет никакого отношения к этому проекту; что Плетнев - не принимал участия в написании этой книги; что Греч сочинял ее вполне самостоятельно.
И вместе с тем, сами эти усилия дистанциироваться, отмежеваться от своего негласного сотрудника - и являются проявлением его ближайшего участия в написании книги.* * *
И мы теперь, благодаря этим несоответствиям в предисловиях самого Греча, можем точнее представить себе, реконструировать, чем же была заполнена эта ВЫНУЖДЕННАЯ пауза перед изданием четвертой части. Греч сам объявляет, что его вновь выпускаемая "Учебная книга..." является не чем иным, как расширенным изданием составленного им ранее, в 1812 году, аналогичного труда, предназначавшегося для высших учебных заведений: "Избранные места из Руских сочинений и переводов в прозе".
В том числе, и "История русской словесности", о которой он говорит как о готовой, - также была расширенным вариантом аналогичного раздела, содержавшегося в прежнем издании:
"...Я решился", - пишет Греч, - "прибавить другое отделение, Поэзию, к примерам присовокупить правила, и вместо отдельных сведений о Писателях Руских, поместить в конце сего собрания краткую Историю Руской Словесности".
И значит, работа, которая отстрочила выход в свет этого сочинения на полтора года, - была не чем иным, как РЕДАКТИРОВАНИЕМ, ПЕРЕРАБОТКОЙ этого исходного сочинения Греча, или, как он сам выражается, приведением его в сколь можно большее соответствие с его заглавием. Значит, первоначальный вариант этой книги - был признан НЕ СООТВЕТСТВУЮЩИМ этому заглавию; не соответствующим - СОВРЕМЕННЫМ ТРЕБОВАНИЯМ, предъявляемым к сочинению под таким заглавием.
Об этом НОВАТОРСКОМ характере получившегося в итоге сочинения, о его ориентации на современный уровень научного знания - и говорит еще одно новое слово в заглавии, появившееся в предисловии к четвертой части сборника Греча, по сравнению с предисловием к первой: "ОПЫТ краткой истории русской литературы".
И нам уже известно, что именно в 1819 году, как раз в момент выхода первой части "Учебной книги...", с предисловием, в котором объявляется о прилагаемой к ней "Истории русской литературы", - в журнале "Благонамеренный" печатается статья Плетнева, где говорится о том, как должна выглядеть подобная учебная книга, в соответствии с современными научными и педагогическими требованиями.
Вполне естественно предположить, что проект этот являлся внутренне полемичным; что именно с точки зрения этого педагога нового поколения - книга Греча и содержащаяся в ней "История русской словесности" и была признана устаревшей.
Столь же естественно предположить, что именно им, Плетневым и производилась переработка исходного сочинения Греча по истории русской литературы: переработка, о которой свидетельствуют и пауза в издании книги, и собственные слова в предисловиях Греча, и, наконец, помещенная в составе "Опыта краткой истории русской литературы" заметка Плетнева о сочинениях Батюшкова и Жуковского - которая, таким образом, имеет функцию прямого указания на СОАВТОРСТВО Плетнева в написании этой книги.
|