Куровский Эдвард : другие произведения.

Похищены в Сингапуре

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из Индонезии в Европу едет небольшая компания европейцев: немецкая девочка Астрид Бахман, польский мальчик Михал Кульский и их мамы (семьи работают в Азии). На судне добрались до Сингапура, пересели в самолёт, а в полёте их захватывают террористы - совершают аварийную посадку на песке одного из островков в океане. Михалу и Астрид удаётся сбежать с захваченного бандитами самолёта. Они перебираются с острова на остров, наблюдают жизнь и обычаи местного населения (поверья, колдуны, духи, религия, местная кухня, традиционные праздники и развлечения, похоронные обряды, медицина и пр.), страдают от тропической лихорадки, знакомятся с индонезийцами - пытаются добраться до Джакарты, ищут своих родителей... Индонезийские приключения для любознательных подростков и их родителей.
  Эдвард Куровский
  Похищены в Сингапуре
  
  Edward Kurowski. Porwani w Singapurze (1990)
  Перевёл с польского Алексей С. Петров
  
  
  Глава 1. Угон самолёта
  
  Было очень жарко, но двенадцатилетняя Астрид и четырнадцатилетний Ми́хал не обращали на это внимания, бегали по палубе судна, заглядывали под брезент грузового трюма. Запыхавшись, они остановились у перил на пассажирской палубе и стали наблюдать за тем, как у стальных бортов "Стефана Окшеи" качаются на тихой воде бамбуковые палочки.
  
  Михал бросил кожуру банана, и она долго летела к воде. Астрид выронила наполовину съеденный плод. "Глянь-ка", - сказала она по-английски Михалу и посмотрела на мать, которая объясняла что-то по-немецки своей польской подруге. Обе женщины сидели в ярких полотняных шезлонгах, держа в руках китайские веера, напоминавшие жёлтых бабочек. А чуть поодаль стоял в одиночестве низкорослый кореец и вытирал платком лицо и шею, влажные от пота.
  
  Теплоход вздрогнул. Пассажиры смотрели теперь на медленно удалявшийся берег, где подняли руки провожающие. Отплывающие тоже махали руками.
  Михал уже не видел лицо отца, тем более что оно было прикрыто большими солнцезащитными очками; можно было разглядеть только его фигуру, отец был гораздо выше, чем господин Бахман. Чуть дальше стоял скромно одетый, босоногий Домине. Он жил в разрушенном кампунге у дяди. <Кампунг (малайск.) - деревня или дом для нескольких семей или для всей деревни> Верный товарищ уезжавших на каникулы детей, Домине уже несколько дней повторял по-малайски одно и то же: "Поскорее возвращайтесь, Домине ждёт".
  
  Возле одноэтажных магазинчиков крутились местные докеры и торговцы со своим товаром в вёдрах и корзинах. Дальше, рядом с длинным белым бараком, где размещались складские помещения порта, поблёскивали в лучах послеобеденного солнца тёмный "Таунус" и более светлый "Фольксваген". Ворота и кампунги на побережье были окутаны буйной тропической зеленью, а дальше на фоне голубого неба виднелись несколько высоток Джакарты <Столица Индонезии>.
  
  Два буксира, которые оттаскивали судно от берега, медленно разворачивали "Стефана Окшею", закрывая собой вид на старую, прогретую солнцем бетонную набережную с разноцветными тележками рикш. Михал и Астрид перебрались на противоположную сторону палубы, чтобы помахать напоследок своим отцам, но вскоре китайский линкор полностью заслонил собой побережье.
  - Ты хорошо придумал с этим теплоходом, - сказала Астрид по-английски.
  
  Михал улыбнулся в ответ.
  - Вот увидишь, будет здорово.
  
  Они могли беседовать и по-малайски, потому что изучали этот язык в международной школе в Джакарте (малайский - официальный язык Индонезии), но охотнее пользовались английским, тоже широко распространённым в учреждениях и портах. Михал не знал немецкого, родного языка Астрид, а Астрид не говорила по-польски.
  - Обычно пользуюсь самолётом, - продолжала Астрид, рассматривая китайское грузовое судно, заслонившее от них порт, - а вот на теплоходе не плавала ни разу.
  - А на паруснике? - спросил Михал.
  - Парусник - это разве корабль? - Астрид держалась за перила, подтягивалась к ним и снова отталкивалась от них. - Мне здесь так нравится, что я могла бы плыть до самой Европы.
  - Ты ещё не попадала в шторм...
  - Ну и что? - ответила она, придерживая ладонью тоненькое своё платьице, трепещущее на тёплом ветру.
  - Посмотрел бы я на тебя во время шторма, - Михал зажмурился и открыл рот: дескать, вот так выглядела бы Астрид во время морской бури.
  - Ты это выдержал - и я смогла бы, - заявила она, беспечно прыгая на одной ножке.
  - Конечно, смогла бы, - Михал попытался согнуть железный прут перил, - но хотел бы я посмотреть на это.
  - Жаль, что до Европы доберёмся не только на корабле, - снова сказала Астрид и глянула на матроса, который стаскивал с мачты индонезийский флаг. Судно тремя гудками прощалось с портом.
  - А ты поговори с мамой, - Михал шаркнул обувью по дощатой палубе. - Мы ещё можем поменять билеты.
  - Мама не захочет, - Астрид перестала прыгать. - Да и твоя не согласится тоже. Слишком долго плыть, целый месяц.
  - А может и больше. Ведь "Стефан Окшея" идёт до Хайфона. <Хайфон - порт во Вьетнаме> Мы провели бы на судне все каникулы.
  - Разве это не чудесно, Михал?
  - Наши мамы хотят провести отпуск в Европе.
  - Немного задержитесь у нас в Гамбурге, да?
  - Но ведь мы решили, что сначала вы приедете в Гдыню. Глянь, какие красивые острова, - Михал показал на пальмы, которые росли почти из воды.
  - Это острова президента. Ты там бывал?
  - Ну да.
  - Я побывала там в прошлую субботу с папой и господином Шубертом. Президент папе разрешил.
  
  Судно отошло от берега на милю или две, порт остался позади, там на рейде стояли линкоры, и хуже всех из них выглядел ржавый "американец".
  
  "Стефан Окшея" подплыл так близко к островкам, заросшим стройными пальмами, что Михал и Астрид смогли увидеть в старой лодчонке черноволосого мужчину в надорванной на спине рубашке, а между деревьями - крыши на опорах, иногда с одной единственной стеной.
  
  Тут как раз зазвонили - это позвали пассажиров в офицерскую кают-компанию. Михал и Астрид побежали наперегонки. Сели за стол, накрытый белой скатертью; там было больше десятка столов у трёх стен салона. У четвёртой стены, рядом с библиотечкой за стеклом, стоял завешенный портьерой телевизор. За иллюминатором то поднимались, то снова опускались перистые облака: судно качался на волнах.
  
  Мамы Михала и Астрид пришли через минуту, подсели к детям, заговорили по-немецки. Одетый во всё белое стюард без лишних вопросов поставил на стол кофейник, а перед женщинами - две чашки и сахарницу; кают-компания наполнилась ароматом кофе. Дети получили по чашке грейпфрутового сока.
  - Папа, наверно, уже дома, - сказала Астрид.
  - Должно быть, играет в шахматы с моим отцом, - предположил Михал.
  - А Мун готовит им воду со льдом, - дорисовала картину Астрид.
  
  Она допила сок и вышла из-за стола. Михал поспешил за ней. Выйдя из кают-компании, девочка встрепенулась и побежала по коридору на палубу. Михал старательно прикрыл наружную дверь, чтобы сохранить приятную прохладу внутренних помещений судна, где монотонно гудели кондиционеры. На палубе было влажно и душно, но совсем не так, как на суше.
  
  Позади судна, словно рыбья чешуя, серебрилось море, и этот блеск терялся только у берега Суматры, которая была в нескольких милях от них. Ослепляла белизна песчаной полосы острова, а буйная зелень джунглей издали казалась совсем чёрной. У края тропического леса виднелись маленькие рыбацкие кампунги с тёмными входными проёмами, а рядом были растянуты для ремонта рыбацкие сети и лежали отслужившие своё лодки. Некоторые рыбаки плавали по мелководью и вбивали в морское дно колышки для сетей. Светло-коричневые тела малайцев блестели на солнце как отполированные.
  - Ты хотела бы там жить? - спросил Михал.
  - Ну конечно! - воскликнула Астрид. - Мы каждый день ходили бы на рыбалку, а потом жарили бы на костре рыбу. Ты когда-нибудь ел поджаренную на костре рыбу?
  - Спрашиваешь! Было бы замечательно провести с малайцами каникулы. Но как это устроить?
  - Я знаю, как, - Астрид подпрыгнула от радости. - Но тебе не скажу.
  - Что бы ты ни сказала, мама всё равно тебя не отпустит, - Михал повернулся и пошёл на корму, где реял красно-белый флаг.
  - Если бы судно затонуло, мы на шлюпках доплыли бы до берега...
  - Ты что, с ума сошла? - воскликнул Михал, повернувшись к Астрид. - Счастье, что ни один моряк этого не слышит. На судне нельзя так говорить!
  - Шучу, - сказала девочка. - Суда всё равно застрахованы, поэтому Польша получила бы много денег.
  - Ну ладно, - согласился Михал. - Устрой какой-нибудь взрыв, чтобы сделать дыру в борту, или направь судно на подводную скалу. Но не забывай, что мы можем не спастись.
  - Ты меня спасёшь, - кокетливо ответила она. - Ты ведь говорил в Джакарте, что ничего плохого со мной не случится, когда ты рядом. Забыл? Ведь однажды ты меня уже спас...
  
  ***
  ...Михал закончил делать уроки, потянулся и пошёл в сад. На соседнем участке он увидел Астрид с ракеткой в руках. Девочка подбрасывала яркий воланчик и бегала за ним. Михал предложил ей сыграть через сетку, которая разделяла их садовые участки.
  - Ладно, - согласилась Астрид и направила воланчик в его сторону. Но тот полетел в кусты.
  - Нужно было сильнее! - крикнул Михал и взял свою ракетку.
  
  Несколько раз подбросив воланчик вверх, Астрид ударила по нему снизу, он полетел почти вертикально и упал в кусты на её участке. Астрид подбежала к нему и вдруг пронзительно взвизгнула. Михал подумал, что она дурачится, но Астрид и в самом деле была очень напугана. Она остановилась как вкопанная и уставилась в траву. Садовники-индонезийцы, которые косили во дворе траву привязанными к бамбуковым палкам ножами, подошли к Астрид и тоже замерли на месте. Михал решил, что они увидели скорпиона. Хорошо, если он не успел ужалить Астрид... Михал перепрыгнул через сетку и в метре от Астрид увидел голову змеи яркой расцветки. Он шагнул вперёд, закрыв собой девочку. "Что делать?" - промелькнуло у него в голове. Оба садовника отпрянули; яркая голова змеи оставалась неподвижной. На фоне зелени кустов она выглядела даже привлекательно. Михал никак не мог понять, готовится ли змея к нападению или только присматривается к людям. Испуг на лицах садовников-индонезийцев красноречиво свидетельствовал о том, что это опасная змея. Михал взял у одного из садовников бамбуковую палку с металлическим остриём на конце и махнул ею так быстро, что великолепная голова гада тут же отлетела от туловища и упала на землю. Теперь она была похожа на сбитый с ветки плод папайи. Туловище змеи извивалось в предсмертных судорогах. И тогда подбежали садовники и стали бить змею палками, прыгая и радостно крича. Радовалась и вышедшая во двор прачка. Улыбался даже солдат, что стоял с автоматом у соседнего дома, где жил министр.
  - Ты смельчак, - сказал Михалу один из садовников. - Ты убил злого духа, который жил в Кебайоран Бару, здесь он погубил много детей. <Кебайоран Бару - район Джакарты, где живут белые люди и богатые индонезийцы>
  - Будь теперь начеку, - посоветовала служанка Мун, - потому что другие злые духи станут тебе мстить.
  - Каждая змея, - заметила Фатима, прачка, - это душа умершего человека, которая не попала на небеса.
  
  ***
  Утром Михал с удивлением заметил, что кто-то включил ему кондиционер и неизвестно зачем принёс в его комнату вторую кровать, а кроме того заменил его застеклённую дверь на другую. Михал поднялся и через несколько минут понял, что он находится не в своей комнате в Джакарте, а на судне, и гул, от которого подрагивала каюта, исходил не от кондиционера, а от судовых машин. Кровать напротив, где спала мама, была пуста. Куда она пошла? Он отодвинул тёмную вельветовую занавеску на иллюминаторе, и каюта наполнилась дневным светом. Выглянув в круглое окно, он увидел лебёдку на носу судна и моряка в перчатках, который поправлял брезент грузового трюма.
  
  Михал вошёл в туалетную комнату, чтобы умыться, и по ошибке открыл кран с морской водой. Почувствовав горечь и соль, он сплюнул. Потом надел японскую поплиновую рубашку, пригладил ладонью волосы и выбрался на палубу. Волны были низкими, и тяжёлое судно почти не качалось. Волны расступались перед ним, разбрасывая солёную пену. Чуть подрагивал корпус судна. Казалось, что оно не по воде плывёт, а тащится по каменистому дну.
  
  Стюард пригласил Михала в кают-компанию, где мама в обществе молодого капитана пила кофе.
  - Выспался? - спросил капитан.
  - Да, - ответил Михал. - Где Астрид?
  - Фрау Бахман попросила принести ей завтрак в каюту, - ответила мама.
  - А что подать тебе? - спросил стюард у Михала.
  
  Мальчик в нерешительности глянул на официанта. Мама подвинула тарелку к миске с манной кашей. Михалу было неловко оттого, что он скучает по польской кухне, даже по молочному супу. В Джакарте на завтрак подавали жареный банан и яичницу-глазунью, и поначалу это ему очень нравились, а потом приелось.
  - А где кореец? - обратился Михал к стюарду, который подал ему половинку грейпфрута.
  - Он тоже попросил завтрак в каюту.
  - Может быть, Астрид плохо себя чувствует? - шёпотом спросил Михал у мамы, когда капитан извинился и вышел.
  - Пойдём к ним, - предложила пани Кульская.
  
  Когда они постучали в каюту, Астрид отозвалась первой: "Войдите". Теперь на ней было другое платье, как, впрочем, и на её маме, которая выглядела моложе и полнее пани Кульской.
  - Садитесь, пожалуйста, - фрау Бахман показала на кресло у столика возле иллюминатора. - Как спалось?
  - Должна признаться, что не очень хорошо, - пани Кульская села в кресло и закинула ногу на ногу.
  - Астрид тоже что-то бормотала во сне.
  - Мне снилось, - сказала Астрид, - что Илзе шла с нашим Цезарем из школы и притворилась, будто меня не видит...
  - А мне приснилось, - сообщил Михал, - что мы с Яцеком играем в футбол на школьной площадке...
  Он подошёл к иллюминатору и воскликнул:
  - Летающие рыбки!
  И выбежал из каюты.
  
  Спустился на нижнюю палубу. Прошёл мимо лебёдок и грузового трюма, выбрался на нос судна, туда, где качало больше всего. Его стальной клюв опускался к воде, словно кланялся ей, а потом с шумом раскалывал волны надвое. И каждый раз из белой пены выпрыгивали три-четыре летающие рыбки. Солёные брызги висели над судном, словно туман. Держась за перила, Михал смотрел на пенящуюся тёмно-синюю воду и размышлял о том, какая здесь может быть глубина. Интересно, дно в этом месте песчаное или каменистое? Поросшее водорослями или покрытое улитками? А может, тут много рыбьих хаток и осьминожьих квартир?..
  
  ***
  Сингапур встретил их утренним солнцем и белыми высотками, которых вообще довольно мало в тех краях, даже в пятимиллионной Джакарте их всего несколько штук, чаще же встречаются одноэтажные домики возле каналов.
  
  Подтягивание судна к берегу с помощью буксира, а потом причальных тросов и крепких загорелых рук докеров длилось так долго, что Михал заскучал. Он смотрел на грязную воду, где цветными кругами растекалось масло, плавала кожура бананов, качались доски и бамбуковые палочки.
  
  Теплоход протиснулся между японским грузовым судном и британским балкером. <Балкер - специализированное судно для перевозки сухих грузов: зерна, угля, руды, цемента. - Примеч. переводчика.> Дальше стояли другие торговые суда, а над ними склонили свои носы подъёмные краны с мешками и ящиками. "Норвежец", направляясь в море, прощался с портом тремя короткими гудками.
  - Михал! - крикнула мама. - Ты уже собрал вещи?
  - Да.
  - А транзистор?
  - Забыл. Понесу его в руках.
  - Пожалуйста, уложи всё в чемодан!
  
  Фрау Бахман и Астрид тоже собирали вещи в своей каюте.
  Когда трап коснулся сингапурской земли, следом за таможенниками поднялся на судно пан Журавский, польский торгпред. Он сказал, что его машина в полном распоряжении прибывших женщин, а сам пошёл к капитану.
  
  Всех пассажиров пригласили в кают-компанию, где таможенники поставили печати в паспорта, задав несколько вежливых вопросов. Михал снова, уже во второй раз после того, как поднялся на судно в Джакарте, увидел корейца. Тот улыбнулся женщинам, а Михалу и Астрид вручил цветные открытки с видом на чудесные горы на фоне чистого неба. Надпись на нескольких языках гласила: "Прекрасные горы Вонсана". <Вонсан - город и порт на юго-востоке Корейской Народно-Демократической Республики. - Примеч. переводчика.>
  
  Михал сбежал по трапу на берег, а за ним и Астрид. Они уставились на белый, сияющий на солнце "Пежо" пана Журавского. Рядом стояли другие автомобили, пепельного цвета и чёрные, а один - со значком дипкорпуса.
  Михал подошёл к "Тойоте", посмотрел на счётчик, на спидометр.
  - Совсем новая, - сказал он Астрид. - Но разве она способна ездить с такой скоростью?
  Астрид засунула голову в окошко автомобиля.
  
  Подошёл худой узкоглазый водитель с мороженым в руках. Спросил у детей, чем это они так заинтересовались.
  - Твоя машина и вправду едет с такой скоростью?
  - В городе - нет, - весело ответил водитель, - а вот на автостраде - без труда.
  
  Тут Астрид услыхала голос мамы. Взяла Михала за руку и потянула к "Пежо" пана Журавского, где стюард размещал их чемоданы.
  
  "Пежо" медленно двинулся к главной транспортной артерии города, по запруженным людьми асфальтированным улочкам. На тротуарах шумела разноцветная толпа, преимущественно китайцы; здесь белые рубашки мужчин перемежались с цветастыми платьями худеньких желтокожих женщин, казавшихся очень загорелыми. Обращали на себя внимание шикарные витрины. Пан Журавский нашёл местечко между "Тойотой" и "Мерседесом", остановился и попросил своих гостей выйти из прогретого салона автомобиля. Было очень жарко, высокие здания не давали тени, потому что солнце стояло в самом зените.
  
  Астрид задержалась у витрины магазина, потом догнала маму. Они пошли в кафе, прикрывшись зонтиками. Михал шагал рядом с паном Журавским. Заняли столик возле фонтана, в котором плавали черепахи. Астрид подошла к воде, чтобы прикоснуться к крепкому, лениво шевелящемуся панцирю. Пан Журавский заказал мороженое. Михал заметил влажное пятно на его спине. Рубашка Михала тоже промокла, и он то и дело старался отлепить её от тела и дул себе на грудь.
  - Зачем ты это делаешь? - пожурила его мама.
  - Астрид, вернись! - шепнула по-немецки фрау Бахман.
  
  Мороженое было красивым, вкусным и, что самое главное, большим. Но по целой порции съели только Михал и пан Журавский. Обе женщины и Астрид чуть-чуть оставили. Холодная кока-кола была превосходной.
  
  Медленно поехали в аэропорт по извилистым улочкам. Пан Журавский хотел показать своим пассажирам многолюдный район для бедняков, но оказалось, что туда очень трудно протиснуться, а выходить из машины уже не было сил.
  
  ***
  Они заняли места в задней части салона самолёта. Астрид села возле иллюминатора рядом с фрау Бахман, а за ними в таких же креслах устроились Михал и пани Кульская. Астрид беспрестанно крутилась и прижималась носом к стеклу, а сзади то же самое делал Михал. Мальчик видел крыло самолёта и выжженную солнцем траву аэропорта.
  
  В самолёте жужжали кондиционеры, а стюардессы разносили конфеты. Чтобы пассажиры на замёрзли, температура в салоне была лишь на два градуса ниже той, что снаружи. Рубашка Михала стала мокрой от пота, платье пани Кульской тоже липло к её спине.
  
  В самолёте было много свободных мест. В салоне сидели преимущественно индусы, которые собрались в Бомбей. Европейцев оказалось негусто; ожидалось, что другие сядут на промежуточных посадках. Михал надел наушники, но в них было тихо; телевизор тоже молчал. На стене появилась надпись "Не курить". Стюардесса сообщила по-английски имя пилота, на какой высоте они полетят и когда приземлятся в Бомбее. "Боинг" вырулил на взлётную полосу, и аэропорт развернулся. И диспетчерская, и синее море, и белые высотки города задвигались так, словно завертелся весь мир. В салоне самолёта пахло кожей, земляными орешками и средствами дезинфекции.
  
  Шумело больше снаружи; реактивный лайнер жужжал, как мотороллер "Сузуки". Выехали на взлётную полосу. И вдруг нос "Боинга" задрался, и самолёт взмыл ракетой в небо. Астрид схватилась за поручни кресла, хотя была пристёгнута ремнями безопасности. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Михал уставился в потолок. Как понравился ему этот стремительный старт! Михал представил себе, что он космонавт и летит к звёздам. Вот он проносится мимо луны, делает виток вокруг солнца, уходит за пределы галактики. За окном - безвоздушное пространство. Михал надевает шлем, ракета быстро приближается к неизвестной планете Х-21...
  - Не двигаться! - вдруг услыхал он громкий приказ по-английски.
  
  Под светящейся надписью "Не курить" стоял мужчина в рубашке в тёмную полоску и держал в руке пистолет, направив ствол на пассажиров слева. "Ничего себе шуточки, - подумал Михал. - У этих одни приколы на уме".
  - С вами ничего не случится, если будете соблюдать спокойствие! - произнёс женский голос.
  
  Михал обернулся. Худощавая женщина в задней части салона тоже держала что-то в руке - пистолет или, может быть, гранату, - и смотрела на пассажиров шальными глазами. Потом она зашаталась, схватилась за кресло. Мужчина, стоявший в передней части салона, взвёл курок пистолета, и в тишине это прозвучало оглушительно. "Он похож на японца, - подумал Михал. - А может, это араб... Что ему надо? В другой руке он тоже что-то держит, показывает это пассажирам". А тот уже говорил на каком-то другом языке, и это не был английский.
  
  Позади него - худощавая женщина. Она молода, почти девочка. "Сколько ей лет? - задумался Михал. - И что у неё в руке? Может, она насильно втянута в эту шайку? Что им от нас нужно?"
  
  Астрид какое-то время рассматривала мужчину, стоявшего под надписью "Не курить", а потом порывисто повернулась к окну, и фрау Бахман дёрнула её за руку, призывая дочь сидеть спокойно.
  
  Худая террористка не позволила стюардессе пройти вперёд, втолкнула её в кресло. Двое других налётчиков стали стучать в кабину пилота.
  - Боже мой! - вскричала вдруг какая-то женщина. - Что теперь с нами будет?
  - Ничего с вами не случится, - ответила стоявшая в проходе худышка. - Сядем в Куала-Лумпур. <Куала-Лумпур - столица Малайзии>
  - Зачем нам в Куала-Лумпур? - спросил мужчина в чалме.
  - Не спрашивайте, будет лучше, - ответил один из бандитов, тот, что стучал в кабину к пилотам. И показал пассажирам гранату.
  
  Одна из стюардесс разговаривала по телефону с пилотом, остальные расположились между туристическим салоном и креслами первого класса.
  Двое мужчин в зелёных рубашках вошли в кабину к лётчикам.
  - Если с моими друзьями что-нибудь случится, - тот, что держал гранату, кивнул на кабину, - погибнем все. - Он снова показал чеку гранаты, которую в любой момент можно было выдернуть.
  
  Пани Кульская открыла сумочку и дрожащей рукой вынула оттуда платок. Фрау Бахман сидела неподвижно. Самолёт сделал крен на правое крыло.
  "Куала-Лумпур... Где это? - подумал Михал. - Жаль, что у меня нет карты".
  
  ***
  Пассажиры всё ещё сидели на своих местах, но никто уже не дремал. Кто-то попросил воды и получил её у одной из стюардесс; кому-то понадобился порошок от головной боли.
  
  Двое мужчин - тот, что с пистолетом, и другой, с гранатой - пристально поглядывали на людей, стоя под надписью "Не курить", которая светилась по-прежнему; тот, что был в полосатой рубашке, с пистолетом наготове подошёл к худой девушке, что-то сказал ей и сразу же вернулся.
  
  Михалу было очень интересно, чем всё это закончится, и в глубине души он радовался тому, что происходит нечто необычное, хотя сам себе он вряд ли признался бы в этом. "Что им нужно? - думал он. - Зачем нам лететь в Куала-Лумпур? Наверно, это какие-то политические преступники или вымогатели денег. Скорей всего аэропорт уже оцеплен войсками; когда мы приземлимся, начнётся стрельба, если преступники не подчинятся". Вот бы увидеть этот поединок, но только чтобы с ним, Михалом, и его близкими ничего не случилось. Возможно, преступники сдадутся и попросят политического убежища, а может, потребуют что-нибудь такое, что невозможно выполнить.
  "Если начнётся стрельба, нужно спрятаться за кресло. А если самолёт загорится, я выбью стекло, выберусь на крыло и вытащу Астрид, маму и фрау Бахман. Интересно, - подумал Михал, - знает ли уже папа? Наверно, знает. Об этом, должно быть, передали по радио Джакарты или отправили к ним зашифрованную телеграмму".
  - Мамочка, зачем мы летим в Куала-Лумпур? - вдруг спросила Астрид.
  Фрау Бахман не ответила.
  
  Пани Кульская уже не лежала, опустив спинку кресла. Она надела солнцезащитные очки, сидела и смотрела прямо перед собой. "Мама кажется спокойной, как будто мы просто летим в Щецин, - подумал Михал. - Хорошо, что она не слишком волнуется. Лётчики согласились изменить курс. Будет хуже, если бандиты начнут стрелять во время полёта".
  
  "Вот мы сидим в вагоне первого класса, - фантазировал Михал, - а через минуту пойдём в вагон-ресторан, мама попросит кофе, а для меня закажет оранжад или сок. За окном проносятся деревья и поля... А из окна самолёта не видно зелени полей - только небо, тёмно-синее и даже темнее, совсем не такое, каким оно кажется внизу. Под самолётом плывут облака. А может, это пески пустыни?.. Интересно, как выглядит пустыня Сахара? - спросил он сам себя. И тут же спохватился: - Откуда здесь взяться пустыне Сахаре? В нашем учебнике географии я видел чёрно-белый снимок обожжённой земли, а в документальном кино однажды показывали песчаную бурю. Интересно, какая она, буря, на самом деле? Правда ли, что раньше Сахара была плодородной долиной?.."
  
  Он снова перевёл взгляд в салон самолёта. Мама по-прежнему сидела неподвижно позади Астрид и фрау Бахман. А сбоку пожилая дама вы́сыпала в дрожащую ладонь таблетки из маленького пузырька, пересчитала их, добавила ещё, опять пересчитала. Михалу захотелось помочь ей, но он подумал, что это не совсем удобно, да и уходить со своего места нельзя. Оставалось только наблюдать за тем, как старушка кладёт себе в рот таблетки и ничем их не запивает. Ещё не известно, не уронила ли она хоть одну.
  
  Толстый мужчина в белом полотняном одеянии, похожем на простыню, что-то говорит сам себе. Молится? Бормочет "Аллах акбар" <Аллах велик>, не обращая ни на кого внимания. Арабские женщины в тюлевых платьях смотрят прямо перед собой и прижимают платки к губам.
  
  "А папа, - подумал Михал, - ходит сейчас по палубе польского судна, которое зашло в порт Джакарты, поглядывает на часы и думает о том, что его семья через час приземлится в Бомбее. А может, он уже обо всём знает?.. Наверно, уже сообщили, что "Боинг" голландской авиакомпании... Или нет? Связь нарушена, в диспетчерской думают, что самолёт повреждён или разбился..."
  - Мама, как думаешь, знает ли папа?
  - Полагаю, что ещё нет.
  - Наверно, сидит себе в каюте с кондиционером, - предположил Михал, - и пьёт коку со льдом. А снаружи - шестьдесят градусов.
  - Возможно, он в посольстве, но там тоже ничего не знают. Или вместе с господином Бахманом они сидят у нас и ждут телефонного звонка.
  
  Фрау Бахман повернулась к пани Кульской.
  - Голландские авиалинии - это серьёзная организация, они договорятся с террористами, - сказала фрау Бахман. - Там не позволят, чтобы клиенты подвергались опасности, - заплатят столько, сколько потребуется, и вернут самолёт с пассажирами.
  - А органы безопасности возместят им убытки, - добавила пани Кульская, трогая ладонью свой лоб. - Мы, кажется, снижаемся.
  
  Михал наклонился к окну и сказал:
  - Мы на высоте пяти тысяч, не выше.
  Он заметил, что Астрид спит и на её лбу, в волосах, выступили капельки пота.
  - Кажется, садимся, - повторил он.
  
  Фрау Бахман в волнении обхватила ладонями голову. У Михала зазвенело в ушах из-за слишком резкого снижения самолёта. "Ну, сейчас начнётся", - подумал он.
  - Скорей бы уже мы сели, - прошептала фрау Бахман. - Всё равно где.
  - Пожалуйста, пристегните ремни, - раздался низкий, хрипловатый голос стюардессы.
  
  Один из пассажиров поднялся со своего места, но мужчина с пистолетом толкнул его так, что тот упал в кресло. Второй угонщик выбежал из кабины пилота и тут же схватился за кресло, потому что самолёт резко снижался. Мужчина в полосатой рубашке велел ему вернуться к лётчикам, заверив, что ничего не случилось.
  
  Михал глянул в окно и увидел синее безоблачное небо. Далеко внизу - зелёная, пересечённая светло-голубой лентой реки земля. Вот она снова стала отдаляться, когда самолёт направился вверх, и пассажиры вжались в свои кресла. Теперь Михал был уверен в том, что самолёт не будет садиться. Наоборот, лайнер набирает высоту. "Что случилось?" - забеспокоился Михал.
  
  Фрау Бахман повернулась к подруге.
  - В Куала-Лумпур не дали разрешение на посадку, - сказала она вполголоса по-английски. - Я слышала, как они говорили об этом.
  - А куда мы летим? - спросила пани Кульская.
  - Говорят, в Ханой, - фрау Бахман вытерла платком взмокший лоб Астрид.
  - А Ханой принимает? - спросил Михал.
  - Должен принять. Хотя бы ради безопасности пассажиров.
  - Простите, - сказала сидевшая в другом ряду пожилая дама, - это правда, что мы летим в Ханой?
  - Я слышала, что это так, - ответила фрау Бахман.
  - Мы летим в Кантон, - вмешался сидевший сзади негр. <Кантон (Гуанчжоу) - город в Южном Китае>
  - Разве Ханой отказал? - обернулась к нему пани Кульская. - А Кантон примет?
  
  Негр пожал плечами.
  - Так сказал тот, что сидит рядом со мной.
  "А этот-то откуда знает? - подумал Михал. - Ведь он сидит на своём месте и ни с кем не разговаривает".
  
  В задней части самолёта стюардесса громко говорила о чём-то в телефонную трубку. "Наверно, ведёт переговоры с пилотом", - подумал Михал. Ему хотелось включить транзистор, но мальчик боялся, что у него отберут приёмник. Он вспомнил вдруг своих друзей из Гдыни, увидел, как идёт с ними по деревянному молу Сопота туда, откуда можно смотреть на суда, стоящие на рейде. <Сопотский мол - крупнейший в Европе деревянный морской пирс (г. Сопот входит в Труймясто - городскую агломерацию Гдыня-Сопот-Гданьск). Сопотский мол уходит в море на 515 метров. Вход на мол платный. - Примеч. переводчика.> Михал определяет, где чей флаг, и спорит с ребятами о том, какое воинское подразделение больше. Потом к ним присоединяется Гжегож, он всегда проникает туда без билета и потом рассказывает о том, как пробрался в кустах через дыру в ограде. Михал не одобряет подобную ловкость, тем более что Гжегож не деньги экономит, а лишь удовлетворяет своё мелкое тщеславие, пытаясь что-то доказать товарищам. "Было бы здорово, если бы они узнали о моём приключении, - подумал Михал. - Наверно, польские газеты уже пишут об этом, возможно даже передают фамилии поляков. В печати назовут наши фамилии, если мы погибнем..."
  
  Вдруг он почувствовал, что "Боинг" повернул на левое крыло. Теперь уже не нужно было вытягивать шею, чтобы увидеть землю в иллюминаторе.
  - Что там? - спросила мама.
  - Кажется, море. Нет... скорее это песок.
  
  Пани Кульская подвинулась к Михалу и определила, что под самолётом песчаная почва и какая-то засыпанная песком постройка. Дальше был туман; наверно, поэтому самолёт летел ниже.
  
  "Боинг" шёл ровно, иногда чуть снижался, а потом снова поднимался, и тогда Михал вжимался в сидение, чувствуя, как шумит в голове и стучит в ушах. Михал знал: это из-за того, что повысилось давление. В подобных случаях стюардессы дают пассажирам конфеты. Теперь же бортпроводницы были вынуждены заниматься совсем другими делами. Две из них прошли вперёд и встали у входа в кабину лётчиков, а третья вместе с худощавой женщиной села чуть сзади, в салоне первого класса, за занавеской.
  
  Михалу очень хотелось пить, он жалел, что они не взяли с собой термос с холодной кокой, но кто же мог предположить?.. "У стюардесс, наверно, есть какой-нибудь сок, - подумал он. - Как их позвать? Нажать кнопку?.." Нет, он не сделает это, иначе мама будет волноваться. Хорошо, что Астрид заснула.
  
  Вдруг ребёнок, сидевшей рядом с индуской, заплакал и что-то залопотал по-своему. Женщина в накидке умоляюще глянула на мужчину с пистолетом в руке, что-то сказала ему, наконец тот кивнул ей, позволил выйти.
  
  Самолёт резко снижался, и на короткий миг у Михала перехватило дыхание. Пани Кульская судорожно вцепилась в поручни кресла, подумала, что, вероятно, лётчик выполняет какой-то манёвр.
  - Почему нам не дают ланч? - спросил мужчина, сидевший впереди.
  - Не болтать! - крикнул, резко повернувшись, тот, что держал пистолет; другой рукой он опирался о спинку кресла.
  - Нам полагается ланч, - уже тише повторил мужчина.
  - Когда сядем, получите всё, чтобы перекусить.
  - А когда мы сядем?
  - Тогда, когда сядем! - ответил тот, что был в полосатой рубашке, и направил на мужчину ствол пистолета.
  - А куда мы летим? - спросила какая-то женщина.
  - Вы всё узнаете потом!
  
  Внезапно из кабины донёсся мужской крик, и трудно было определить, была ли это команда строптивому пилоту или кричали о помощи.
  Мужчина с пистолетом немедленно направился туда.
  - Господа, не убивайте пилота, - взмолилась женщина, - иначе погибнем все!
  
  Когда самолёт накренился на правое крыло, кто-то вполголоса заметил, что Китай тоже не принимает.
  - И что теперь будет? - спросила плачущая дама, которая сидела позади Михала.
  - Пилоты не захотели сесть на заблокированную танками полосу, - заметил кто-то.
  - И были правы.
  - Куда теперь летим? - обратился пожилой человек к худой девушке с пистолетом.
  - Не знаю, - ответила она и кивнула на кабину лётчиков, куда вошёл мужчина в полосатой рубашке. Потом резко обернулась, услыхав сзади шум.
  - Нужно где-то приземлиться... Нельзя же всё время летать.
  - Не разговаривать! - крикнула угонщица, снимая пистолет с предохранителя.
  
  ***
  Самолёт летит всё ниже, почти над самой землёй, над песками; пассажиры шепчутся - опасаются, что кончается топливо и самолёт, вероятно, будет садиться здесь.
  
  
  "Боинг" ложится на левое крыло. Он уже над морем, набирает высоту. Позади осталась суша, прибрежные островки. "Наверно, мы на высоте тысяча метров, - подумал Михал, - суда в океане кажутся такими маленькими, за ними тянутся белые усы пены. Что там за острова?.. Может быть, Океания? Было бы совсем неплохо, если бы мы приземлились где-нибудь здесь. Каникулы на заброшенном атолле... Жить в кампунге, ловить морских улиток, трепангов...
  
  Он вытер ладонью взмокший лоб. "Маме я не могу сказать об этом, она испугана, хотя притворяется спокойной. Пот стекает струйками у неё по шее. У фрау Бахман покраснели глаза, она плачет и постоянно вытирает влажное лицо спящей Астрид... Мы должны где-то сесть, - подумал Михал, - а то самолёт кружится уже три часа. Интересно, знает ли папа... Может, напишут об этом только завтрашние газеты. Кажется, всё-таки снижаемся, - сказал он сам себе. - Вижу какой-то остров".
  - Мамочка, остров, - шепнул Михал. - Кружимся над каким-то островом. Не видно ни одной постройки.
  "Если мы упадём в море, - подумал он, - самолёт какое-то время продержится на поверхности воды. Нужно будет быстро выскочить наружу".
  
  Через минуту самолёт коснулся колёсами земли, подскочил, чтобы немедленно прижаться к ней снова. Внезапный толчок корпуса и треск ломающегося шасси совпали с пронзительным визгом женщин. Пассажиры, привязанные ремнями, не упали с кресел, мужчина с пистолетом стукнулся всем телом о дверь кабины. Ушибленные угонщики ползали в проходе между сидениями. У худой девушки была разбита голова, по щеке текла кровь. Она искала револьвер, который выскользнул у неё из рук. Стюардессы лежали в проходе. Салон наполнился пылью.
  Из кабины пилотов доносились крики. Раздался выстрел.
  - Боже, спаси нас! - застонала фрау Бахман.
  
  Проснулась испуганная Астрид. Она прижалась к маме и громко заплакала. Михал почувствовал, как застучало у него в висках.
  - Откройте дверь! - крикнул какой-то мужчина по-английски. - Сейчас будет взрыв!
  
  Самолёт медленно наклонился на левый бок и упёрся крылом в песок.
  - Отворите! - потребовали несколько голосов. - А то сгорим!
  - Выпустите пассажиров!
  
  Мужчина в полосатой рубашке снял пистолет с предохранителя и выстрелил в человека, который требовал выпустить пассажиров. Тот рухнул между креслами, и в самолёте стало тихо. Полоска голубоватого дыма струилась из всё ещё поднятого ствола пистолета, запах горелого пороха разносился по салону.
  
  Впервые с той минуты, как самолёт угнали, Михал испугался. Он оцепенел, не в силах вымолвить слово и перевести дух. Михал чувствовал, как мать дрожит всем телом. Что будет дальше? В кого ещё этот человек выстрелит так спокойно, словно в неживую мишень?
  
  Бандит опустил пистолет и что-то сказал своей девушке на незнакомом Михалу языке. Мальчишке показалось, что это японский. Из кабины пилота вышел другой угонщик, с гранатой в руке, прошёл вдоль ряда кресел, поднял лежавшего на ковре мужчину, в которого выстрелил другой, в полосатой рубашке, и посадил на сидение. Мужчина не был даже ранен, но, перепуганный, всё шептал "Аллах акбар". Он поправил свою чалму, опустился на колени в проходе между креслами и, подняв сплетённые над головой руки, низко наклонился к самому ковру, бормоча при этом строфы из Корана.
  
  Михал не знал, в самом ли деле угонщик не попал в мусульманина или просто не хотел его застрелить.
  - Нелегко садиться на такую короткую полосу, - заметил кто-то по-английски.
  - Мы упали в песок.
  - Хорошо, что не в море.
  
  Астрид перестала плакать. Она оглянулась, словно хотела проверить, тут ли Михал, и в её голубых заплаканных глазах появилось отражение лица негра, сидевшего сзади. Михал хотел сказать "Не бойся" или ещё что-нибудь в этом духе, но тут затрещал громкоговоритель.
  - Дамы и господа, - голос стюардессы уже не был так чист, как в Сингапуре, - члены Организации освобождения острова Каламба просили меня сообщить вам о том, что самолёт полностью заминирован, но никто из вас не пострадает, если вы будете выполнять приказы руководителя этой Организации. <Каламба - вероятно, придуманный автором остров в Индонезии. - Примеч. переводчика> Если же кто-нибудь из пассажиров или членов экипажа поведёт себя неправильно, все погибнут.
  
  В микрофоне зашумело: очевидно, кто-то туда дунул. Затем мужской голос что-то произнёс, но Михал понял плохо, то была мешанина английских и каких-то других слов, из которых, однако, следовало, что Организация требует пять миллионов долларов для своей деятельности, а также изъявляет желание, чтобы голландское правительство повлияло на власти Индонезии с целью освобождения из лагерей А, В и С тех каламбанцев, которые томятся там долгие годы. Если голландские власти выполнят эти условия, всех пассажиров отпустят. <Между Индонезией и Нидерландами (разг. Голландией) сложились особые отношения, основанные на их колониальном взаимодействии на протяжении веков. Индонезия была крупнейшей колонией Нидерландов. С 1945 г. международное давление вынудило голландцев официально признать независимость Индонезии. Но в 1970-х и 1980-х годах Нидерланды пытались оказать давление на Индонезию. - Примеч. переводчика> Если же нет, самолёт будет взорван. А сейчас все получат еду и питьё.
  
  Три стюардессы развозили на тележках минеральную воду, кока-колу и, если кто-нибудь пожелал бы, вино. Пассажиры пили много, по два стакана воды, а кто-то и больше, и вполголоса судачили о том, может ли правительство Голландии как-то повлиять на власти Индонезии... Михал тоже этого не понимал. "Вот если бы можно было умыться этой водой...", - думал он и пил не спеша.
  
  Стюардессы разносили подносы с закусками. Михал освободил от целлофана краешек хлебного ломтика и стал есть без масла, запивая холодной кокой. Астрид хрустела сухим пирожным. Михал больше ничего не мог есть, и тогда мама взяла всё, что было на подносе, и предусмотрительно спрятала в дорожную сумку. Михалу она дала яблоко. Фрау Бахман кусала куриную ножку, Астрид чистила апельсин. Михал заметил, что все пассажиры заворачивают в бумагу остатки еды и прячут.
  
  Каламбанцы закончили есть быстрее всех, подошли к наружной двери, девушка отворила её. Но они не стали выходить. Через отверстие яйцевидной формы проникал внутрь салона горячий воздух. Стюардесса закрыла дверь. Мужчина с пистолетом что-то крикнул, и пассажиры посмотрели на него; они не понимали его. Снаружи доносились чьи-то голоса.
  
  И в эту минуту пассажиры в самолёте услыхали стук в переднюю часть фюзеляжа.
  - Что там происходит? - спросил кто-то шёпотом.
  
  Вдоль корпуса самолёта ходили какие-то люди, они приставили к самолёту лестницу. Мужчины с пистолетами вывели одну из стюардесс. Михал выглянул в окно, но ничего, кроме песка и пыли, не увидел.
  - Закройте дверь! - крикнул кто-то. - А то мы сваримся!
  - Включите кондиционеры!
  - Когда самолёт стоит, кондиционеры не работают, - пояснила пожилая дама.
  - Да, они работают только во время полёта, - подтвердила стюардесса. - Впрочем, у нас в салоне и так на три градуса ниже.
  - Спросите у них, как долго мы будем стоять, - сказала пожилая дама стюардессе. - Разберитесь же наконец!
  - Пилоты ведут переговоры с дирекцией авиакомпании.
  
  Две женщины, у которых были прикрыты лица, перешли в заднюю часть самолёта. Мужчина с пистолетом в руке направился за ними.
  - Мамочка, - шепнул Михал, - ты видела, к самолёту приставили какую-то лестницу?..
  Пани Кульская не ответила. Михал нажал на кнопку над пепельницей, и блестящая металлическая коробочка выдвинулась из подлокотника кресла.
  
  Глава 2. На острове Катони
  
  Внезапно стемнело. Не все пассажиры поняли, что наступила ночь, многим показалось, что приближается песчаная буря. "Нас засыплет", - испуганно шептались они.
  - Где лётчики? - спросил кто-то. - Почему они не сообщают нам о результатах переговоров?
  - Потому что они не ведут переговоры, - ответил кто-то.
  - Где стюардессы?
  - Постучите в кабину. Они все в кабине пилотов.
  - Свет!
  - Зажгите свет!
  - Не получится. Здесь ток от аккумуляторов, - сказал кто-то.
  - Лётчики посадили самолёт на запасную полосу, - заметил индус, уткнувшись носом в стекло.
  
  Худой мужчина с бородой постучал в кабину, но никто ему не открыл. Михал поискал взглядом девушку с пистолетом, хотел понять, куда она делась. "Интересно, открыта ли наружная дверь? Наверно, за входом кто-то следит, - подумал он. - Даже если я выскочу, они начнут стрелять. Да и куда бежать?"
  
  Некоторые пассажиры включили лампочки над креслами и просматривали старые газеты или пытались читать книги. В задней части самолёта беседовали по-французски. Две дамы пытались чего-то добиться от стюардессы, но та объясняла им, что ничем не может помочь.
  
  Когда снаружи послышался странный шум, в салоне притихли. Михал выглянул в окно, но ничего не увидел, как, впрочем, и другие пассажиры. Все решили, что это обман слуха или шум ветра. Сидевший сзади негр заметил свет электрической лампочки и прошептал: "Там кто-то ходит".
  
  Под корпусом самолёта ясно слышалось шарканье, словно кто-то чистил его снизу. Пассажиры разговаривали шёпотом. Один из арабов молился вслух, и кто-то насмешливо спросил, помолился ли он за всех.
  - Я мусульманин, - ответил араб, - и, согласно канонам нашей религии, молюсь пять раз в день независимо от обстоятельств, в каких нахожусь. Я обращаюсь в молитве к Аллаху, которого люблю больше всего на свете, и прошу за себя и за всех мусульман мира.
  - Жаль, что я не мусульманин, - вполголоса отозвался другой мужчина, которого не было видно в темноте.
  - Ислам победит во всём мире, - сказал человек в чалме. - Это слова пророка. Аллах акбар.
  
  Тут открылась дверь, и, освещая себе путь фонарём, поднялся по лестнице в самолёт человек, у которого в шевелюре были листья. С помощью бандита в полосатой рубашке он вывел индуса. Тот не сопротивлялся. Михал понял, что человек в чалме болен, потому что после неточного выстрела в его сторону индус уже не сидел в кресле, а лежал, и стюардесса всё время подавала ему воду.
  
  Когда они уже были внизу, кто-то убрал лестницу, и дверь закрылась.
  - Куда его забрали? - спросил у Михала сидевший сзади негр.
  - Найдут ли врача? - поинтересовалась женщина. - Вокруг пустыня...
  - Молчать! - крикнул каламбанец с гранатой, вскакивая с кресла; он вынул из кармана что-то ещё, но в темноте не было видно, что.
  
  Стало тихо.
  - Вижу какой-то огонёк, - шепнул через минуту негр, выглянув в окошко.
  - Должны же быть здесь хоть какие-то строения, если это аэродром, - заметил кто-то шёпотом.
  - Днём я ничего не видел, - прошептал кто-то третий. - Это взлётная полоса для военных самолётов и ничего больше.
  - Что это за остров? - спросила фрау Бахман. - По-моему, нам не мешало бы узнать, где мы очутились.
  - Здесь нет никаких самолётов - ни гражданских, ни военных, - сказал сидевший сзади негр.
  - По-моему, это заброшенный военных аэродром. Какая-нибудь американская база.
  - А мне кажется, что португальская.
  - Откуда тут взяться португальцам?
  - Как это откуда? В этом регионе Тихого океана векам хозяйничали португальцы.
  - А вы уверены, что мы в Тихом океане?
  - А где же ещё?
  - В Индийском.
  
  Вдруг отчётливо послышался шум садящегося самолёта, поэтому все разговоры стихли. Пассажиры справа приникли к окнам, но ничего не увидели. Михал тоже вскочил, но пани Кульская сказала ему сердито:
  - Сядь!
  - Может, это за нами? - прошептал кто-то.
  - Наверно, утром нас отпустят. Ведь не могут же они держать нас здесь голодными.
  
  Когда с грохотом стала открываться дверь, все, кроме двух арабок с закрытыми лицами, посмотрели на неё. Вооружённый пистолетом мужчина стал у входа, после этого вошли ещё двое и, освещая себе путь фонариками, поспешили по салону в кабину к пилотам. Никто не знал, кто это - представители местной полиции или военные. Пассажиры напряжённо ждали, но ни один звук не долетел из кабины и никто оттуда не вышел. Зачем пришли сюда эти люди?
  - Дайте чаю, пожалуйста, - сказала пожилая дама; она жестом показала, что хочет пить.
  - Сейчас я всем сделаю чай, - ответила стюардесса.
  - Мне нужно выпить лекарство, - добавила старушка.
  - Что будет на ужин? - спросил мужской голос.
  - Кока, солёные палочки и конфеты.
  - Разве это ужин? - отозвался ещё один мужчина.
  - Завтра будет представитель нашей авиакомпании, - ответила стюардесса. - Обратитесь к нему со всеми своими претензиями.
  - Радуйтесь, что мы живы, - заметила какая-то дама, - а то бы...
  - Молитесь, - перебил её мужской голос, - молитесь, чтобы через минуту мы не взлетели на воздух. Потому что самолёт заминирован, и малейшая ошибка может привести к взрыву.
  
  Тут из кабины вышел пилот и направился к умывальне. Старушка спросила его, что будет с пассажирами. Он ответил, что так или иначе эту ночь они должны провести здесь. И сказал, что можно разложить кресло.
  - Вы связались с авиакомпанией? - спросил индус.
  - К нам летит представитель властей.
  
  Одна стюардесса разносила чай, вторая - хрустящие палочки и конфеты. Пассажиры разговаривали шёпотом. Загремели динамики: это стюардесса попросила экономить воду в туалете.
  - Разве у нас нет запаса пресной воды? - удивилась фрау Бахман.
  - К сожалению, нет.
  - Но можно, наверно, хотя бы умыться? - спросила пожилая дама.
  - Конечно. Пожалуй, до завтра воды хватит.
  - Думаете, завтра мы уже улетим?
  - Не знаю. В подобных ситуациях я обязана экономить воду.
  - Вы полагаете, что они не дадут нам воды?
  - Я не имею право брать воду в первом попавшемся месте.
  - Почему здесь нельзя брать воду, мамочка? - спросила Астрид.
  - Потому что неизвестно, что это за вода.
  - В здешней воде могут быть возбудители холеры и чумы, дочка, - добавила пожилая дама.
  
  Лязгнул замок двери в кабине лётчиков, и вышел радист. Он вполголоса сообщил, что поймал какую-то станцию на английском языке. О похищении самолёта с шестьюдесятью пассажирами на борту знает уже весь мир. И вроде бы папа римский обнародовал какое-то воззвание, а завтра по этому поводу собирается чрезвычайная сессия ООН.
  Каламбанец, который стоял у двери, навёл пистолет на радиста, и тот отступил в свою кабину.
  
  
  ***
  На рассвете с шумом отворилась дверь. В утреннем свете вошёл в самолёт один из каламбанцев и сказал:
  - Кто хочет купить себе что-нибудь на завтрак, пусть подойдёт к выходу.
  - А что можно купить? - спросили несколько голосов.
  
  Через открытую дверь проникал в самолёт горячий воздух пустыни, усиливая духоту внутри салона.
  - Можно купить бананы.
  
  Несколько пассажиров поднялись со своих мест, столпились в узком проходе. Стоявший у двери вооружённый мужчина затащил с лестницы в салон ящик с фруктами. Террорист с кем-то поговорил. Снизу доносилось странное чихание.
  
  
  Михалу снилось, что он уже вернулся после каникул в Джакарту и теперь искал Домине, который прятался в кустах, в саду. Проснувшись, Михал удивился тому, что спит одетым в непривычном месте. Он выглянул в круглое окошко, увидел верблюда и чуть было не крикнул "Астрид, глянь!", но девочка спала в разложенном кресле. На ней было светлое платье с разовыми цветочками.
  - Почём бананы? - спросила дама в тюлевом платье, не поднимаясь с кресла.
  - Один доллар или фунт, - ответил вооружённый мужчина.
  - Почему так дорого?
  - Не знаю, - ответил бандит.
  - Какие доллары здесь ходят, американские или сингапурские?
  Вопрос вызвал приступ смеха.
  
  Пассажиры охотно избавлялись от сингапурских долларов, которые ценились меньше, чем английские фунты. Но не у всех были такие деньги, а потому многие пытались расплатиться рупиями. Торговец брал деньги в руки и возвращал со словами "change for change", то есть "в обмен" или, если по-другому, "товар на товар". Больше ничего по-английски он сказать не мог, поэтому трудно было с ним спорить. Оставалось только одно - предлагать ему что-нибудь на обмен, лучше всего рубашки, шорты, пусть даже не слишком чистые. Но рупии он брать не хотел, всё твердил, что тут не Индонезия. Но кто-то сказал, что на многих индонезийских островах люди предпочитают товар, а не деньги.
  
  Внезапно угонщики закрыли дверь и встали тут и там с оружием наготове. Пассажиры вжались в кресла, некоторые спрятали головы за спинки. Каламбанец с гранатой вошёл в кабину лётчиков.
  
  Сидевший позади Михала негр разговаривал с соседом. Михал понял, что прилетело подразделение голландских десантников и сейчас, наверно, начнётся штурм. Возможно, всё это закончится стрельбой или даже взрывом заминированного самолёта.
  - Если штурм хорошо подготовлен, - сказал шёпотом негр, - они не успеют нас убить. Десантники зажгут дымовую шашку.
  - Эта девочка выглядит больной, - заметила сидевшая рядом пожилая дама и проглотила таблетку.
  
  Михал посмотрел на Астрид. Фрау Бахман держала свою руку на лбу дочери.
  - Нужно сообщить стюардессе, - продолжала американка. - Пусть они её выпустят.
  - И что с ней сделают? - спросила фрау Бахман, вытирая платком мокрое лицо дочки.
  - Вас они тоже должны выпустить.
  - Меня не выпустят, - ответила немка. Михал заметил тени у неё под глазами и глубокие морщины на лице.
  - Пусть хотя бы девочку спасут.
  - Я не пойду, - ответила Астрид.
  
  Думали, что она спит, но оказалось, что Астрид всё слышит.
  - Пойми, Астрид... - попытался объяснить ей Михал.
  - Я без мамы никуда...
  - Через минуту может начаться стрельба. Лучше, если бы тебя здесь не было.
  - Я хочу быть с мамой, - Астрид обняла фрау Бахман и крепко прижалась к ней.
  
  Пожилая дама, по-видимому американка, позвала стюардессу и сказала, что хотела бы лично поговорить с командиром организации, которая угнала самолёт.
  - Он закрылся в кабине.
  - Прошу сообщить ему по телефону о том, что я могла бы выписать ему чек на пятьдесят тысяч долларов. Надеюсь, потом служба безопасности мне их вернёт.
  - Мамочка, - шепнул Михал, - мне приснился папа.
  - Как будто он приехал к нам, да?
  - Будто он приплыл на корабле, и там стояла пушка, нацеленная на наш самолёт. И снаряды той пушки попадали в бандитов и пролетали мимо пассажиров.
  - Не говори так громко.
  - Мамочка, глянь: опять верблюд. Наверно, торговец снова привёз какие-то фрукты. Слышишь, Астрид?..
  - У неё, вероятно, лихорадка, - сказала фрау Бахман, прикоснувшись ко лбу дочери. - Вся горит...
  - Есть ли у кого-нибудь термометр? - обратилась к пассажирам пани Кульская; она поискала взглядом стюардессу, глянула на каламбанца с пистолетом.
  
  Никто не ответил.
  Вдруг снаружи что-то зашумело, как будто в пустыне поднялась буря. А потом опять стало тихо.
  - Истребители, - прошептал кто-то, и в голосе прозвучала надежда.
  - Их три, - взволнованно добавил негр. - Кажется, американские. Должно быть, у них здесь неподалёку база. И на этом острове была такая база.
  
  Человек в чалме смочил из бутылки краешек полотенца и стал вытирать им ноги. То же самое сделали мусульманки с закрытыми лицами, а потом, словно по команде, они повернулись назад и прошептали: "Аллах акбар".
  
  В этот момент стюардесса подошла к пожилой американке и что-то ей шепнула, после чего взял слово один из террористов. Он вышел на середину салона и заговорил без микрофона.
  - В нашей Организации, - сказал он, - нет бандитов, мы не хотим отбирать у вас деньги просто так, наживы ради. Деньги нужны нам для того, чтобы покупать оружие, которое необходимо для борьбы за свободу нашего острова и нашего народа. Многие наши братья с Явы и Бали находятся сейчас в лагерях А, В и С на разных островах, даже женщины - и те на острове Буру. <Ява, Бали, Буру - острова Индонезии> Их обвиняют в том, что они сочувствуют коммунистам, но это не так, просто они хотят быть свободными. Поэтому мы не можем взять деньги у частных лиц. А вот голландские власти могли бы повлиять на правительство в Джакарте. Наш народ непременно будет бороться за свою свободу - до полной победы!
  - Но вы не имеете права задерживать здесь больных людей! - крикнула пани Кульская по-английски. - Это не поможет ни вам, ни вашей борьбе!
  - А кто тут болен? - спросил человек с пистолетом.
  - Ребёнок.
  - Где? - террорист шагнул к Астрид, но приближаться не стал, просто глянул на неё, а потом показал рукой на дверь.
  
  Двое каламбанцев вынесли девочку из самолёта. Она сначала не сопротивлялась; лицо её раскраснелось от сильного жара. Госпоже Бахман не позволили даже подняться с места. Заметив это, Астрид стала вырываться, а на лестнице с ней случилась истерика, и, услыхав плач дочери, громко запротестовала фрау Бахман, однако бандит с пистолетом не разрешил ей встать со своего кресла, толкнул её, чтобы она снова села.
  
  Дверь самолёта закрылась. Плачущая фрау Бахман смотрела в иллюминатор и видела, как двое мужчин вели к бараку её дочь, которая пыталась вырваться. Михал, изрядно разволновавшись, тоже сначала хотел рвануть к выходу, но потом быстро взял себя в руки, зная, что ничего хорошего из этой затеи не получится.
  - Мать тоже нужно отпустить! - закричала американка. - Кто проследит за ребёнком?
  - Не плачьте, - шепнул Михал фрау Бахман. - Сделаем иначе. Я притворюсь больным. Как будто заразился от девочки. Они испугаются, подумают, что это эпидемия, и меня тоже выпустят.
  
  Тем временем сзади разговаривали двое мужчин. Они считали, что каламбанцы правы. В Индонезии более семи тысяч необитаемых островов, и можно было бы какие-то из них отдать народу, претендующему на самостоятельность. Тут вмешался третий. Он сказал, что таких народов более трёхсот, и если каждому предоставить свободу, то что из этого получится?
  - Разве представитель голландских властей не добивается того, чтобы отпустили женщин и детей? - обратилась американка к мужчине с гранатой.
  - Голландские власти отвергли наши требования!
  - А что будет с нами? - испуганно спросил индус в чалме.
  - Мы выдвинули ультиматум. Если до двенадцати часов...
  - А потом? - спросила женщина в тюле, дрожа от страха.
  - Что будет потом? - спросил сидевший позади неё негр.
  
  Индуска в тюлевом платье громко заплакала, а мусульманин прошептал: "Аллах акбар".
  Американка приняла таблетку и посмотрела на часы, чтобы понять, сколько времени осталось.
  
  Глядя на барак, куда увели Астрид, Михал чувствовал, что у него в глазах закипают слёзы. Теперь, когда ветер стал тише, сарай выглядел уродиной: серый, скособоченный, дырявый. Бедная Астрид! Михал думал о ней и вспоминал тот день, когда увидел её в первый раз в её саду в Джакарте, в Кебайоран Бару.
  
  ...Ударил ракеткой по воланчику и услыхал, как что-то зашуршало рядом. Михал непроизвольно отскочил, решив, что это змея, которых в саду было полным-полно. Но там неподвижно лежал ярко раскрашенный предмет. Только через минуту Михал узнал обыкновенный чёрно-жёлтый воланчик и поднял его.
  - Это мой, - услыхал он немецкую речь. За сеткой стояла худенькая девочка. - Это мой воланчик, - повторила она, несмело протягивая руку.
  - Я не говорю по-немецки, - ответил Михал, когда подошёл к сетке. - По-английски можешь?
  - Да, - ответила она. - Меня зовут Астрид. А тебя?
  - Михал.
  - Ты поляк?
  - Да.
  - Столица Польши - Варшава, верно?
  - Да, но я живу в Гдыне. А ты где живёшь?
  - В Гамбурге. У тебя хорошее имя. Можно называть тебя Мишелем, правда?
  - Лучше Михалом, но ты моего имени всё равно не произнесёшь.
  - Почему же? Мой папа работал с поляками и научил меня произносить "Пётр", "Анджей", "Войтек"... Мой папа геолог, он ездит на разные острова и ищет полезные ископаемые. Иногда берёт меня с собой. А ты знаешь малайский язык?
  - Изучал на судне.
  - Разве ты не на самолёте сюда прилетел?
  - Мы приплыли. Мой папа - представитель Польского морского судоходства.
  - Мне очень хотелось бы путешествовать вплавь. Плывёшь, и кажется, что не будет этому конца. Наверно, это так чудесно! Но мои родители всегда торопятся, поэтому мы летаем самолётами. Это правда, что с судна не видно берега?
  - Правда.
  - Долго?
  - Бывает, что и месяц.
  - Не хочешь прогуляться? - спросила она.
  - Охотно, - ответил Михал.
  
  Астрид перебралась через сетку в сад Михала и что-то сказала сундайке Мун. <Сундайка - представительница одной из народностей Индонезии> Сундайка, недовольно ворча, взяла ключ и пошла к воротам. Михал не знал малайский язык так хорошо, как знала его Астрид.
  - Она считает, что мы не должны ходить пешком, - сказала девочка. - Но ведь с нами ничего не случится...
  
  Они пошли по обочине узкой, заросшей травой дороги, где последний ливень проделал довольно большие бреши и обнажил рыжую землю. Вдруг ребята услыхали мелодию известной песни. Из чёрного "Вольво" улыбнулся им водитель-индонезиец, а пассажир на заднем сидении предложил детям их подвезти. Они поблагодарили, сказали, что им недалеко. Ребята шли по обочине шоссе (тротуара не было) вдоль заросшей травой открытой канализационной канавы, через которую были переброшены мостки прямо к растворённым настежь дверям домов. Разговаривали о морском путешествии, а ещё о школе. Возле домиков крутилась сонная от жары прислуга, стояли автомобили, а в одном месте - даже танк, ствол которого торчал позади сетки ограды.
  - Это дом генерала, - объяснила Астрид.
  
  Мимо них прошла молодая женщина в лохмотьях. Она собирала выброшенную из автомобилей бумагу и прятала в мешок.
  - Туканг-обад, - сказала Астрид, - то есть целительница, колдунья.
  
  Они засмеялись.
  - Ходит по утрам и звонит в специальный колокольчик, спрашивает, болен ли кто-нибудь, и обещает вылечить.
  - А кто у неё лечится?
  - Да многие. Например, наша Фатима. Она платит целительнице немного и не всегда деньгами, - Астрид попыталась поймать яркую бабочку. - А знаешь, я совсем не боюсь, когда иду с тобой.
  
  Внезапно возле старой стены они увидели людей, которые что-то несли.
  - Мусульманские похороны, - шепнула Астрид. - Пойдём посмотрим.
  - Почему они все в белом?.. Ах, да, здесь траурный цвет - белый, - вспомнил Михал.
  - Белый цвет - это траур? - удивилась Астрид. - Кто это тебе сказал? Белое надевают на торжество, ведь похороны - это торжественная церемония.
  
  За железными воротами кладбища было тихо. На заросшие мхом могильные плиты падала тень от старых деревьев. Михал и Астрид подошли поближе к одетым в белое людям, которые поставили гроб с покойником на землю, вынули из деревянного ящика дно и опустили усопшего в могилу.
  - А кто умер? - спросил Михал у костлявого индонезийца, который держал в руках бамбуковую палку с привязанным к ней с помощью верёвки стальным остриём.
  
  Но тот, вместо того, чтобы ответить на вопрос, жестом показал непрошеным гостям, чтобы те покинули священное место.
  - Пойдём, - шепнула Астрид и потянула Михала за руку.
  
  Худой индонезиец с наконечником на бамбуковой палке, которым он срезал траву у могил, пошёл за ними, всё время показывая на ворота. На нём были короткие латаные штаны и рубаха с оборванным рукавом. Михал знал, что мусульмане не любят иноверцев, а каждый европеец, по их мнению, исповедует христианское вероучение. "А может, мы вели себя неприлично? - подумал Михал. - Может, мы нарушили покой мёртвых?"
  
  Тут из-за ближайшего надгробия выбежал исхудалый мальчишка из местных, он был в дырявой рубашонке и латаных штанах. Индонезиец что-то сказал ему. Через минуту мальчик отошёл от индонезийца и подбежал к Астрид и Михалу.
  - Домине объяснил ему, что вы мои друзья, - сказал он, с трудом переводя дыхание. <Мальчик говорит о себе в третьем лице. - Прим. переводчика>
  - Это мой друг Домине, - Астрид показала на индонезийского мальчика.
  - Очень мило, - ответил Михал, побледнев от волнения. - Что нужно этому мусульманину?
  
  Они пошли к дому. Астрид схватила Михала за руку.
  - А ты злюка... Совсем ещё мало живёшь в Джакарте - и вот тебе на... Впрочем, это моя вина, я ведь старая индонезийка, живу здесь почти год, должна была это предвидеть... Я хотела тебе что-нибудь показать, но не знала, что именно... - И тихо сказала: - Мне ещё от мамы попадёт за то, что я ушла без разрешения. Но я не могла попросить разрешения, всё равно она не отпустила бы меня.
  - Что этому мусульманину надо? - опять спросил Михал.
  
  Астрид с минуту разговаривала с Домине, а когда босоногий мальчишка побежал к кампунгам, повернулась к Михалу.
  - Этот мусульманин родом с острова Ява, - сказала Астрид, - а у них там есть такое правило: младший не имеет право начинать разговор со старшим, ибо это большое оскорбление. Вот почему его так обеспокоило случившееся на кладбище.
  
  ***
  Михал смотрел на сарай, куда увели Астрид, и ломал голову над тем, как ей помочь. Должно быть, бандиты бросили её на циновку или просто на песок и забыли о ней.
  - Мамочка, - шепнул он. - Скажи стюардессе, что я тоже очень плохо себя чувствую. - Михал закрыл глаза и притворился, будто спит.
  - Какие-нибудь лекарства есть? - обратилась пани Кульская к стюардессе.
  - А кто болен? - заволновалась молодая голландка.
  - Мой сын.
  
  Стюардесса подошла к Михалу, потрогала его лоб.
  - У меня есть порошки от головной боли, сердечные капли и таблетки для желудка.
  - Сообщите, пожалуйста, командиру Организации.
  - Хорошо.
  
  Стюардесса постучала в кабину пилотов, где спрятались террористы.
  - Возможно, это какая-то заразная болезнь, - заметила пожилая американка. - Нужно мальчика изолировать.
  
  Стюардесса безуспешно подёргала дверную ручку, потом вернулась к телефону, с кем-то поговорила, подошла к Михалу.
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Спать хочется, - ответил он.
  - Наверно, это от укуса мухи цеце, - заметил сидящий сзади негр.
  - Здесь нет мух. Откуда тут взяться мухе цеце?
  - Вы им сказали?
  - Да, - ответила стюардесса. - Они в кабине пилотов разговаривают с представителем нашего правительства, речь идёт об освобождении всех женщин с детьми.
  
  Пани Кульская глянула в иллюминатор. За кампунгом в туче пыли поднимался вертолёт. Он был похож на большую чёрную муху.
  
  Из кабины лётчиков вышел человек с пистолетом, пересчитал детей и вернулся назад. Через минуту появился другой, тот, что был с гранатой. Он заявил, что все дети будут отпущены в барак.
  - А их мамаши?
  - Никаких мамаш, - ответил он. - За детьми там присмотрят.
  Кто-то пытался возражать, но каламбанец вынул пистолет и снял его с предохранителя.
  
  Глава 3. Босоногий человек с винтовкой
  
  Михал взял дорожную сумку, где, помимо всего прочего, лежал японский транзисторный приёмник, фотоаппарат и остатки вчерашнего ужина. Он медленно спустился с самолёта по бамбуковой лесенке, каждую секунду ожидания, что всё переменится, ему крикнут "вернись" или что-нибудь подобное. Едва коснулся ногой песка - побежал к бамбуковому сараю.
  
  Астрид лежала на песке, в полумраке, на циновке из рисовой соломы. Рядом - недоеденный банан и половинка кокосового ореха. Астрид не спала. Увидев Михала, она заплакала, и он стал вытирать её мокрые от слёз щёки.
  - А мама? - спросила она через минуту. - Её выпустят?
  - Может быть, вечером. Или завтра.
  
  Он не сказал ей, что террористы ждут деньги только до двенадцати часов, а потом...
  - Сядь, - попросила Астрид мальчишку, который опустился рядом с ней на колени; она поправила платье, натянула его на коленки.
  
  А когда Михал сел рядом с ней на песок, Астрид прошептала:
  - Думала, что уже не увижу тебя.
  - Почему? Я ведь говорил тебе... ещё в Джакарте... - Михал вытер с её щеки прозрачную капельку, - говорил, что никогда...
  - Я скоро умру, - прошептала она.
  - Не умрёшь, Астрид, - Михал коснулся её лба. - Что у тебя болит?
  - Ничего. Слабость.
  
  В сарай привели ещё двоих детей, а у входа снаружи встал босоногий человек с винтовкой: лицо костлявое, жёлтое, а взгляд беззлобный; рубашка с мятым воротником и без пуговиц и серые штаны из мешковины, слишком широкие и длинные. Он поглядывал на покривившийся, упирающийся крылом в песок самолёт. Михал подумал о том, что у охранника, вероятно, есть приказ стрелять, если они попытаются бежать. Мальчик стал осматриваться в поисках какой-нибудь лазейки в стене. В сарае не было ни окна, ни двери, один только завешанный циновкой вход. За дырявыми стенами влажно дышал морской ветер.
  
  Михал подошёл к стене. Сквозь щели он увидел море и избушку рыбака. "Если бы я хотел отсюда сбежать, - подумал мальчик, - достаточно было бы проделать лаз в бамбуковой стенке или сделать под ней подкоп с той стороны, где нет охранника".
  
  Вдруг он заметил бегущую по подстилке серую ящерицу. Потом вторую. А третья издавала щелчки на бегу. "Зовёт подругу, - решил Михал. - Небось, хочет ей что-то сказать". Но первая ящерица всё равно убегала от других двух.
  
  Михал отодвинул занавеску и замер, ослеплённый ярким светом дня и блеском волн, в которых отражалось солнце. И буквально онемел: на него был направлен ствол винтовки. Босоногий человек в широких латаных штанах ничего не говорил, но палец держал на спусковом крючке. "Одно движение пальца - и конец", - подумал Михал; он не мог решить, вернуться ли ему в сарай или лучше что-нибудь спросить.
  - Паги, - произнёс Михал изменившимся от ужаса голосом.
  <Паги (малайск.) - сокращённое от селамат паги (приветствие в первой половине дня)>
  - Паги, - ответил человек с винтовкой и, увидев, что у Михала нет дурных намерений, опустил ствол и забросил оружие за спину. Вместо ремня к прикладу было привязано пальмовое волокно. Михал обрадовался тому, что охранник понимает по- малайски.
  - Можно пройти? - неуверенно спросил Михал, показывая рукой на будку, что стояла на берегу. - Купить бы что-нибудь поесть, - и показал на свой рот.
  - Болех, - ответил стражник. - Но сразу возвращайся.
  <Болех (малайск.) - можно>
  
  Решив, что у Астрид простуда, Михал дал ей аспирин и накрыл девочку полотенцем. "А если это малярия?" - забеспокоился вдруг он.
  
  Михал медленно пошёл к морю. Неподалёку на фоне голубого неба серебрился уткнувшийся крылом в песок "Боинг". Босоногий стражник держал наготове винтовку.
  - Паги, - сказал Михал человеку, сидевшему в тени навеса, сделанного из пальмовых листьев; человек чинил корзину для креветок.
  - Паги, - ответил тот и глянул на Михала из-под своей старой широкополой шляпы.
  
  В одной корзинке Михал увидел зёрна риса, в другой - папайю, а в третьей - высушенную на солнце рыбу с не слишком-то приятным душком. Живые, связанные ниткой крабы лезли из корзины, ползли по песку; рыбак бросал их назад в свою плетёнку.
  - Вот это, - сказал Михал и показал на мелкие жёлтые зёрна риса.
  
  Рыбак спросил: один глиняный горшочек или два? Михал показал палец, а потом вынул из кармана рупии; он не знал, сколько нужно. Рыбак покачал головой: ему не нужны рупии. Михал показал доллар. Торговец ответил, что ему нужны не деньги, а товар. Например, шорты мальчика, сандалии, рубашка. У Михала была только одна пара сандалий, шорт - двое, а рубашек больше. Рубашку он может отдать. Рыбак вроде бы согласился взять рубашку, но хотел получить что-то ещё. Например, одну сандалию. Михал рассмеялся. За горсть риса нужно отдать рубашку и одну сандалию? Он ничего не взял, пошёл назад, но рыбак немедленно догнал его, снял с мальчика рубашку почти силой и показал, что она разошлась по шву. Михал насыпал рис на банановый лист, вытащил из корзины рыбу и банан - торговец всё это в конце концов отдал, хотя поначалу возражал.
  
  
  Оба остались довольны. Михал вернулся в сандалиях, но без рубашки. Утреннее солнце обжигало ему спину и плечи. "Как бы не обгореть", - подумал он. Потом снова отправился к рыбаку.
  - Можно взять эту лодку? - и показал на челнок, лежавший возле хижины.
  - Куда тебе надо? - не понял рыбак.
  - Отвезёшь меня вон туда? - Михал показал на едва приметный остров вдали. - Меня и девчонку.
  - На Каламбу? Рыбак может, но это будет очень дорого стоить.
  - Сколько же?
  - О, слишком дорого, - рыбак схватился за голову, показывая, что у Михала нет такого количества товара.
  
  Проваливаясь по щиколотку в песок, Михал побежал с покупками к кампунгу. На бегу он подобрал красивую раковину с дырочкой. Будет амулет для Астрид.
  
  Девочка спала. Михал решил, что разбудит её только тогда, когда приготовит еду. Он положил возле Астрид раковину. "В чём бы сварить рис?" - задумался он.
  
  Тут ему на помощь пришёл стражник: принёс старую консервную банку, а в бутылке из-под оранжада - пресную воду. Банка была ржавой, но в тропиках со ржавчиной ничего не поделаешь.
  
  Стражник помог Михалу разжечь огонь. Поставил два камня рядом, вытащил пару палочек из стены сарая и потёр одну об другую, чтобы добыть огонь. От жары и от работы он совсем взмок. Но вскоре палочки из ротанга задымились, и это очень обрадовало каламбанца. <Ротанг - вьющееся растение с гибкими стеблями из семейства пальм> Он забыл о своей винтовке, который оставил у стены сарая; то, что он делал теперь, интересовало его гораздо больше. Михал подумал, что мог бы схватить оружие и сбежать.
  - Ты из Каламбы? - спросил Михал.
  - Сайа мусульма.
  <Сайа (малайск.) - Я>
  - Мусульманин, - догадался Михал. - Но ты ведь каламбанец, раз уж состоишь в этой Организации.
  
  Стражник плохо знал малайский. Он что-то произнёс на своём языке, а потом сказал мальчику:
  - Мусульма не состоит в Организации. Они, - он показал на самолёт, - платят мусульма за то, чтобы он следил за вами.
  - Мусульма - это вера, - Михал вернулся к предыдущей теме, - но какая у тебя национальность? Каламбанец, макасарец?..
  - Мусульма, - был ответ.
  - На каком языке ты говоришь? Я не всегда тебя понимаю.
  - Мусульма умеет по-малайски.
  - Этот остров называется Каламба?
  - Нет, - ответил стражник. - Это Катони. Каламба там, - и показал рукой в море.
  
  Михал не был уверен, хорошо ли понял охранника и понимает ли тот, о чём идёт речь. Но если каламбанец говорит по-малайски, значит этот остров входит в состав Индонезии. "Впрочем, - подумал мальчик, - и на португальских островах могут жить малайцы".
  - Ты говоришь по-португальски? - спросил Михал.
  
  Стражник не успел ответить, потому что заметил, что вода с рисом уже закипела. Двумя палочками он снял банку с огня, поставил на песок и стал помешивать, причмокивая губами.
  - Угощайся, - Михал показал на рис и на рот стражника. - Макан.
  <Макан (малайск.) - кушать, принимать пищу>
  
  Тот широко и радостно улыбнулся. Костлявыми загорелыми пальцами он взял немного риса из банки, скатал в комочек и принялся дуть, чтобы не обжечься. Когда получился небольшой шарик, он налил на него из глиняного сосуда соевый соус и стал с аппетитом есть, громко чавкая. Для Михала он выложил горячий рис на банановый лист. Предложил и соус, но Михалу хотелось сушёной рыбы.
  
  Когда Михал понёс еду Астрид, девочка уже не спала. Но она не стала есть. Наверно, ждала, пока рис совсем остынет. Обычно в Индонезии варёную пищу едят холодной. Михал достал из сумки остатки вчерашнего ужина. Хлеб заплесневел, а масло растаяло, пришлось выбросить. Михал был голоден, а потому не стал ждать, когда рис остынет. Он ел его с рыбой, которая своими размерами напоминала шпроты, а запахом - масляную краску. Он думал о маме. Наверно, она хочет есть? Что-то не видно ни одного верблюда возле самолёта, который похож на скелет чудовища из пустыни, а ведь там заперты почти шестьдесят человек. А ещё Михал подумал о том, что срок ультиматума уже прошёл, а самолёт всё ещё стоит; наверно, продлили срок до вечера, а потом... да, нужно бежать. Спасать Астрид и себя.
  Стражник заглянул в хижину, что-то сказал по-своему. Он был похож на приятеля Михала из международной школы в Джакарте, с которым они сидели за одной партой.
  
  
  - ...Где ты живёшь? - спросил индонезийского одноклассника Михал, желая завязать разговор.
  - В Кебайоран Бару. А ты? - Индонезиец, громко причмокивая, ел конфету.
  - Я тоже. Возле кладбища.
  - Ты из какой страны?
  - Поланд.
  - Голанд, - сказал индонезиец.
  - Не Голанд, а Поланд, - поправил Михал.
  - А, знаю. Поланд - Бонек.
  <Збигнев Бонек - знаменитый польский футболист в 1970-80-х годах. - Примеч. переводчика>
  
  - Да, - согласился Михал и сделал движение ногой, будто бил по мячу. - В футбол играешь?
  - Играю, - ответил индонезиец, - но тут нет площадки. Побежали наперегонки. Вон до того забора.
  - Ладно, - согласился Михал.
  
  Они приняли стартовую позицию, побежали. Хакон опередил Михала на полметра.
  - Теперь давай сыграем в бадминтон, - сказал Михал.
  
  Хакон кивнул. У него были стройные ноги, он быстро бегал, но в бадминтон играл плохо. Михал обыгрывал его без труда.
  
  ***
  ...Михал проснулся и подумал, что он в своей комнате в Джакарте. Потянулся. Внезапно понял, где находится на самом деле. Астрид спала на циновке, мокрая от пота. Даже платьице её было влажным, словно попало в воду. Как тихо! А ведь это день; через дырявые стены проникают в хижину лучи солнца... Вдруг разрыдался во сне ребёнок на другом конце барака. Восьмилетняя нянька отгоняла от него тараканов.
  
  Михал подполз к стене хижины. Самолёта не было. "Ну вот, - сказал мальчик сам себе, - они улетели, а мы... а нас... А может, он взорван?.. Но это невозможно: грохот нас разбудил бы. Срок ультиматума прошёл. Прошёл ли? Сейчас утро или вечер? Я проспал ночь или только сиесту? Где наш стражник?.." На четвереньках Михал добрался до противоположной стены. Отодвинул занавеску у входа. Увидел самолёт, успокоился. Возле сарая храпел охранник, обняв винтовку. Рядом дремали дети-индийцы и наблюдавшая за ними девушка.
  
  Михал вернулся к Астрид; рядом с ней лежала рыба и нетронутый рис. По стене бегали ящерицы. Внезапно пробудился охранник, заглянул в кампунг, проверил, все ли на месте. Внимательно глянул на Михала.
  - На этом острове есть город? - спросил Михал.
  - Города нет. На Каламба город есть.
  - А армия?
  - Нет, - ответил стражник.
  
  Он сообщил, что ночью с неба спустились люди с винтовками.
  - А где они?
  - Спрятались.
  - Где спрятались?
  - Мусульма не знает.
  
  Михала беспокоило то, что Астрид всё ещё спит. "Надо немедленно найти ей врача, - подумал он. - Наверно, здесь есть врач или какой-нибудь колдун. В конце концов, это не безлюдный остров".
  
  Он подошёл к висевшей у входа циновке, отодвинул её. Солнечный диск уже коснулся поверхности моря, и его контуры расплывались на горизонте. Обшивка самолёта ещё пылала и розовела в солнечных лучах, но уже скоро ночная тьма остудит её. "Тихо... как будто ничего не случилось, - подумал Михал. - Колёса самолёта засыпаны песком, а через несколько дней занесёт весь "Боинг". Если бы вдруг началась песчаная буря, то через час самолёта уже не было бы видно". Стражник тёр себе руки и ноги песком, повернувшись лицом к дюне. Наверно, именно там, в той стороне, в нескольких тысячах морских миль от острова, была Мекка.
  
  Михал вернулся в хижину и опустился на колени рядом с Астрид. Девочка открыла глаза.
  - Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
  - Всё время хочется спать.
  - Сядь. Тебе хватит сил, чтобы добежать до моря?
  - Нет. А что ты задумал?
  - Ни о чём не спрашивай, - он прикрыл ладонью её рот.
  - Я... без мамы никуда... - испугалась Астрид.
  - Мама приедет. А пока мы должны сами...
  - Но ведь сейчас ночь...
  - На рассвете...
  - Я не оставлю маму, - Астрид дрожала; в её глазах блестели слёзы.
  
  ***
  Той ночью Михал спал мало. Он то дремал, то просыпался, подходил к стене и через щель проверял, не светлеет ли небо. Дважды разбудил его какой-то стук, и тогда казалось, что в самолёте идёт борьба, - но через минуту он понимал, что это так громко бьётся его сердце.
  
  Когда обозначились тени двух пальм у моря, Михал разбудил Астрид. Поднял её, она пошатнулась, села. Он взял её дорожную сумку.
  - Иди, - шепнул он. Но ещё немного постоял.
  
  Тень стражника упала на стену, затем опустилась, распласталась по земле.
  - Теперь пора, - сказал Михал и потянул Астрид к выходу.
  
  
  Мусульманин, полностью погружённый в молитву, стоял на коленях возле сарая. Он кланялся одинокой пальме, касаясь головой песка. Лежавшая на тропинке винтовка был направлена на хижину.
  Аллах акбар!
  Аллах акбар!
  Аллах акбар!
  В дрожащем голосе мусульманина звучала мольба. Но трудно было понять, о чём он просит бога. Охранник поднялся на колени, сел на корточки и снова поднял руки и вскинул голову, шепча слова молитвы.
  
  Михал никогда не пытался выучить эти слова на память, но помнил их хорошо, потому что слышал много раз. Он знал, что они означают: "Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк его". Стражник опять наклонился и замер. Теперь он ничего не видел и не слышал. Пребывая в единении с богом, он не ведал, что делается вокруг. Жизнь земной юдоли перестала для него существовать. Михал знал, что в этот час молятся все мусульмане мира, даже те, что сидят в окопах и в которых стреляют враги.
  
  Взяв испуганную Астрид за руку и подхватив две сумки, мальчик обошёл лежавшее на стёжке оружие. Потом вернулся. Поднял винтовку, забросил её себе на плечо и, нагружённый, как верблюд в пустыне, побежал к рыбаку, увлекая за собой девочку.
  
  Вдруг он услышал крик мусульманина, который закончил молитву, заметил, что пропала винтовка, и погнался за беглецами. Михал понимал, что со слабой девчонкой далеко не убежать, а потому обернулся и направил ствол на стражника. Игнорируя опасность, мусульманин бежал, проваливаясь в песок. С берега кричал рыбак, но дети его не понимали. Михал отдал винтовку Астрид, решив сразиться с каламбанцем на кулаках. Мусульманин, увидев оружие в руках девочки, внезапно упал. "Это он нарочно упал, - подумал Михал. - Мусульманин не боится смерти, но он не позволит себе погибнуть от руки женщины. Такая смерть - это не только позор. В подобном случае он не может рассчитывать на милость божию".
  
  Михал и Астрид влезли в стоящую на мелководье лодку, мальчик бросил поклажу и винтовку на мокрое днище челнока и показал рыбаку, что можно плыть. Но рыбак с чем-то всё ещё не соглашался. Мальчик снял с руки часы, однако рыбак показал на шорты. Михал кивнул. Рыбак не торопясь вынес из сарая два весла и шест, которым столкнул челнок с песчаного дна. Тут Михал схватил винтовку и выскочил из лодки. На берегу он вынул из ствола и магазина патроны и бросил их в воду. Положил винтовку на песок и устремился кролем вдогонку за лодочкой. Перепуганная Астрид держала рыбака за руку, чтобы тот не сбежал. Рыбак, смеясь, помог Михалу влезть в лодку, а потом потребовал оплаты в виде мокрых штанов мальчишки.
  - Я заплачу тебе, не бойся, - сказал ему Михал. - Греби быстрее.
  
  Он взял второе весло, чтобы помочь. Оглянулся назад, прислушался, не зовёт ли охранник подмогу. У бандитов есть автоматы, они могут начать стрельбу. Но мусульманин всё ещё осматривал свою винтовку. За потерю оружия его приговорили бы к смертной казни.
  
  Девочка, трясясь от страха, украдкой поглядывала на рыбака. Она хотела понять, не собирается ли тот перевернуть лодку или направить её обратно к берегу. А ещё она смотрела на стражника, который вытирал на берегу винтовку. Она боялась, что мусульманин даст сигнал бандитам, и прислушивалась, не мчится ли за ними вдогонку моторная лодка. Стражник, судя по всему, был так доволен тем, что получил обратно винтовку, что его уже не интересовали сбежавшие дети. Тем более что нужно было следить за теми, кто остался.
  - Отдай рыбаку свои шорты, - попросила Астрид Михала. - Сними и отдай, если ты не против... А сам надень жёлтые, - и отвернулась, чтобы не смотреть, как мальчик раздевается.
  
  Рыбак уже не злился. Он показывал на шорты и посмеивался над Михалом: пацан помогает грести, напрягается...
  - Каламба, - кивнул рыбак на тёмно-синие очертания острова.
  Беглецы направлялись именно туда.
  
  Каламба... И тут Михал вдруг вспомнил, что где-то уже слышал об этом острове. Ну да, в Джакарте. Во время приёма в их доме первый секретарь советского посольства разговаривал об этом с чехословацким атташе по вопросам культуры. Каламба, как и Самоа, хочет добиться независимости. Это архипелаг. Входит в состав Океании... "А может, я тогда не расслышал? - подумал он. - Может, не об этом острове речь? Почему угонщики не посадили "Боинг" на Каламба? Наверно, не хватило горючего. А может, там нет аэродрома?"
  
  Вдруг волна посильнее, как груда щебня, ударила в борт лодки, и челнок затрещал, закачался, а на пассажиров и рыбака посыпались твёрдые, как град, капли воды.
  - А ты... во что веришь ты? - по-малайски спросил Михал у гребца. - В рыбу?.. В солнце?..
  - Рыбак верит во всё, - ответил тот, загребая теперь уже с удвоенной силой и пытаясь справиться с большими волнами.
  
  Астрид вытирала ладонью глаза.
  Михал смотрел на далёкий берег острова, откуда они сбежали. Он почти уже не видел ни стражника, ни самолёт, который казался теперь потускневшим, бесцветным, как туман над песчаной сушей. Рыбак что-то говорил Михалу, но мальчик не всегда понимал малайское наречие.
  - Как ты себя чувствуешь, Астрид? Всё ещё хочешь спать? Можешь немного подремать, пока солнце не достигло зенита.
  - Боюсь, они нас догонят.
  - Они не будут за нами гнаться. У них достаточно хлопот с самолётом.
  - Думаешь, рыбак нас не продаст? - спросила она по-английски.
  
  Михал глянул на рыбака и спросил у него:
  - Ты не боишься его... того, который на берегу, с винтовкой?..
  - Не боюсь.
  - Разве ты не мусульманин?
  - Мусульма?.. Рыбак хочет заработать, - последовал ответ.
  - Вот видишь? - испуганно шепнула по-английски Астрид. - Он продаст нас, чтобы заработать.
  - Не бойся, - тоже по-английски ответил Михал, а потом снова повернулся к рыбаку: - На Каламба есть аэродром? - и показал рукой на самолёт.
  
  Рыбак кивнул.
  - А порт?
  - Тоже.
  - На Каламба есть всё, - по-английски проворчал Михал. - Только неизвестно, что тут правда, а что ложь.
  
  Астрид, вглядываясь в глубины океана, опустила палец в тёплую воду; казалось, что она безмятежно развлекается. Но по её щекам текли слёзы.
  - Как ты думаешь, мама уже знает о нашем побеге?
  - Должно быть, знает.
  - Что с ними будет, Михал?
  - Они обязательно спасутся.
  
  Челнок попал в морское течение, которое повлекло его к незнакомому берегу. Рыбак положил весло на мокрое дно лодки и вынул сушёную рыбу, завёрнутую в банановые листья. Он показал её Михалу и Астрид, улыбнулся им, предложил разделить с ним завтрак.
  
  Вдруг Астрид махнула рукой туда, где остался остров, который они покинули.
  - О, - в ужасе прошептала она, - за нами гонятся.
  - Не может быть, - успокоил её рыбак. - У них нет моторки.
  - Но тогда что это такое?
  - Рыбак не знает. Рыбак стар и против солнца хорошо не видит.
  
  ***
  Они подплыли к деревянной пристани на острове Каламба. Солнце было уже почти в зените. Астрид спала, и рыбак прикрыл её лицо широкополой шляпой, сделанной из рисовой соломы. Кажется, у девочки опять начался приступ неизвестной болезни.
  
  Рыбак высадил своих пассажиров на сушу и помог им вынести сумки на ветхие балки причала.
  
  Местные туземцы жили в сараях, палатках и даже в лодках. Их лица казались более жёлтыми, чем у рыбака. Туземцы внимательно рассматривали гостей. Рыбак сказал им что-то на незнакомом Михалу и Астрид языке, и на широких лицах (шире, чем у яванцев) появились улыбки.
  
  
  Женщины, как и в Джакарте, ходили с привязанными к бёдрам младенцами. Дети казались чистыми, хотя у некоторых всё же были струпья на глазах. Михал знал, что это трахома, глазная болезнь, приводящая к слепоте.
  
  Он открыл свою сумку, чтобы отдать рыбаку шорты, как договорились. Но хозяину лодки вовсе не нужны были чистые и отутюженные, он хотел те, что на Михале.
  - Ладно, - согласился мальчик, - но завези нас на аэродром.
  
  Рыбак отрицательно покачал головой.
  - Чтобы попасть на аэродром, нужна бетя, - объяснил он.
  <Бетя (малайск.) - тележка рикши>
  
  Михал обратился к местным жителям по-малайски, но они его не поняли. Рыбак потребовал оплаты, ведь ему пора возвращаться на свой остров. Мальчишка снял с себя шорты и отдал, а сам надел другие, вынув их из сумки. Но рыбак всё равно не отошёл. Ему понадобилось что-то и от Астрид. На память, на счастье.
  - Дай ему что-нибудь, - сказала Астрид. - Наверно, у него есть дети.
  
  Михал вынул из чемодана девочки платье и протянул рыбаку, а тот приложил сложенные руки ко лбу, выражая тем самым благодарность, и направился к своей лодке.
  - Надо лечь, - сказала Астрид, опускаясь на траву рядом со своей сумкой; её бледное лицо казалось отёчным.
  
  Михал перенёс девочку в тень папоротникового дерева. Их окружили дети с личиками цвета шоколада. Их подошвы и руки казались светлее, чем у взрослых. На ребятишках были длинные разноцветные юбки. Дети постарше держали за руки младших, голеньких. А некоторые носили малышей, привязав к своим бёдрам.
  
  Михал достал из сумки конфеты, дал каждому по одной. Малыши принялись рассматривать подарки, а потом, довольные, засунули конфеты в свои рты. У Михала больше уже не было сладостей, но загорелые ручонки всё ещё тянулись к нему.
  - Дай им шоколад, - сказала Астрид. - Он в сумке.
  
  Михал вынул растаявшие шоколадки. Дети развернули их и с отвращением побросали на песок, отказавшись даже попробовать. Лакомства цвета их кожи им не понравились. Зато фольга - совсем другое дело. Дети стали лепить её себе на лоб, на щёки, совать в нос и вот так бегать по берегу, а когда серебристые бумажки падали, малыши заливались смехом и искали фольгу в песке.
  
  Михал показал ребятам, что Астрид больна и хочет спать. Дети не поняли и не отошли от них. Но самая старшая девочка лет пятнадцати побежала к кампунгам в десяти метрах от берега. Круглые низкие сараи, крытые рисовой соломой, напоминали стога сена в Польше. А позади них тянулась чёрная стена джунглей до самых серо-голубых скалистых гор.
  
  Из глиняного кампунга вышла девочка, она вела старую, измождённую и очень оборванную женщину. Михал знал, что на этих островах люди, одетые в такую рвань, обладают сверхъестественными способностями. И знал он ещё о том, что кроме колдунов есть тут и колдуньи.
  - Саламат паги, - сказал Михал, когда она подошла к ним.
  - Салам табик, - ответила колдунья.
  <Салам табик (малайск.) - Добрый день>
  
  Михал обрадовался тому, что старая женщина его поняла.
  - Багаймана кесегатан, туан?
  < Багаймана кесегатан, туан? (малайск.) - Как ты себя чувствуешь, господин?>
  - Тидак баик, - ответил мальчик. - Я беспокоюсь о своей сестре.
  <Тидак баик (малайск.) - Не очень хорошо>
  - Твою сестру мы вылечим, - ответила она, - но ты должен остаться здесь.
  - Я? - забеспокоился Михал. Но слова женщины не показались ему серьёзными.
  
  Колдунья внимательно посмотрела на Астрид и приказала отнести её в ближнюю хижину.
  - Нам нужно добраться до аэродрома, - сказал Михал. - Хотим побыстрее попасть в Джакарту.
  - Тидак болех, - отвечала она. - Нет самолёта.
  <Тидак болех (малайск.) - Нельзя>
  - Нет? И что же мы будем делать?
  - Возьмём твою сестру в кампунг, - сказала колдунья, кивнула головой на Астрид и направилась к хижине.
  - О чём вы говорили? - спросила Астрид, когда Михал подошёл к ней.
  - Она сказала, что мы должны остаться здесь на несколько дней. Она тебя вылечит.
  - Чувствую себя так, будто кто-то мне вату в уши затолкал.
  - Она назвала тебя моей сестрой.
  - Вот и хорошо, - ответила Астрид, чуть улыбнувшись мальчику.
  - Конечно, хорошо, - отозвался Михал и покраснел. - Мне хотелось бы, чтобы ты была моей сестрой.
  - Я - твоя сестра. По местным представлениям, все жёлтые люди - братья, и все белые - братья, и все чёрные - братья, - сказала Астрид.
  - Здешние люди приходятся друг другу братьями и сёстрами, если они из одного племени, - добавил Михал.
  - Белые тоже, если они из одного племени. Мы ведь из одного племени, правда, Михал?
  - Все европейцы - из одного племени, - авторитетно заявил Михал, а потом взял Астрид на руки и понёс к кампунгу.
  - Михал, я так боюсь умереть, - прошептала она, и голос её задрожал.
  - Я не дам тебе умереть, - шепнул ей Михал и отвернулся, почувствовав, как защипало у него в глазах.
  - Вот сюда, - колдунья откинула матерчатую занавеску и показала на тёмный вход в хижину.
  
  Михал положил девочку на циновку, расстеленную на песке возле глиняной стены, где висели какие-то сушёные листья, рисовый сноп, корень маниоки, напоминающий свёклу, а из соломенной кровли торчал паранг - нож, предназначенный для того, чтобы рубить проход в густой растительности джунглей.
  - Сядь рядом, - Астрид показала ему, куда сесть.
  
  А когда Михал это сделал, она попросила его, чтобы он чем-нибудь накрыл её. Она тряслась, как от холода, хотя стояла тропическая жара, градусов под сорок по Цельсию. В Индонезии температуру измеряют термометрами Фаренгейта, но Михал никак не мог к ним привыкнуть. Он подозревал, что у Астрид малярия, хотя и не был уверен в этом. Даже обычную простуду белый человек переносит здесь тяжелее, чем у себя дома. Михал снял мокрую от пота рубашку и накрыл ею девочку. В тени хижины он уже не опасался солнечного удара.
  
  Вдруг на противоположной стороне кампунга что-то зашевелилось. Михал вздрогнул, подумал, что это змея вползла в хижину или притаился какой-нибудь зверь. Но потом успокоился, увидев на песке темнокожего мальчика с синюшными губами. В полумраке были видны белки его глаз, значит он не спал.
  - Что новенького? - спросил Михал. - Апа кабар?
  <Апа кабар? (малайск.) - Что нового?>
  
  Своей белозубой улыбкой мальчишка напомнил Михалу Домине, приятеля из Джакарты. Тот часто спрашивал у польского мальчика: "Правда ли, что там, в твоей стране, на севере, редко светит солнце?"
  
  Мальчик лежал и молчал. "Не понимает меня", - подумал Михал. Он знал, что на многочисленных островах Индонезии говорят на сотне разных языков, и даже самый умный человек не знает их все, хотя многочисленные учёные изучают обычаи этих народов. Когда Индонезия добилась независимости, малайский был объявлен государственным языком, но на нём говорят только малайцы и родственные им народы. Впрочем, малайцы, как и китайцы, есть почти на каждом острове.
  
  Астрид внезапно шевельнулась, и Михал обернулся. Она сбросила его рубашку, напряглась. Пот залил её лицо, ей было очень жарко. Мальчик поднял рубашку, вытрусил из неё песок, хотел вытереть своей саудара премпуам лоб <Саудара премпуам (малайск.) - Сестра>, но тут в хижину вошла старая женщина с глиняным сосудом в руках и дала Астрид выпить какой-то зловонный травяной отвар, а потом положила у её изголовья три камня, которые прежде лежали у стены, и вышла. Михал понял, что это священные камни и их убирать нельзя, хотя видел, что девочке неудобно, она вертится, у неё наверняка лихорадка, скоро Астрид начнёт бредить. Может, ей поможет это лекарство?
  
  Михал тихонько включил приёмник, стал искать подходящую радиостанцию, хотел поймать передачу из Сиднея, Сингапура или какую-нибудь другую на английском языке и узнать что-нибудь об угнанном самолёте. Но слышал лишь незнакомые языки. Возможно, это был Пекин, Ханой или какая-нибудь индийская станция. Потом он услыхал пение без аккомпанемента и решил, что это строфы из Корана.
  
  Когда он вот так шарил по шкале приёмника, что-то вдруг зашелестело. В двери хижины появился мужчина в рванье, и не было сомнения в том, что это колдун. За ним вошла старуха в лохмотьях. Михал чуть поклонился мужчине, но тот не ответил, сразу подошёл к Астрид.
  
  Первое, что он сделал, это заглянул ей в рот, осмотрел зубы. Потом он принялся подтачивать их маленькими и большими камнями - осторожно, чтобы не повредить дёсны. Ему не составило большого труда сделать зубы Астрид совершенно ровными, и только один из них вызвал у колдуна недовольство. Он поделился своими сомнениями со старухой, а потом показал Михалу на этот зуб. Колдун предположил, что белой нёнье принёс беду злой дух, притаившийся в чуть выступающем зубе. <Нёнья (малайск.) - Госпожа> Не понравилось ему и японское радио Михала; покосившись на приёмник, колдун сказал что-то старухе на неизвестном Михалу языке, а потом заявил мальчику, что, если тот желает добра своей сестре, не должен пользоваться транзистором.
  
  Михал кивнул головой, сказал "баик" и выключил радио. <Баик (малайск.) - Хорошо> А когда колдун ушёл, снова тихонько включил приёмник. Сначала поймал стихи из Корана без аккомпанемента, потом джазовую музыку. И ни слова не услышал об угнанном самолёте. Наконец нашёл Джакарту, которую узнал по гамелановой музыке, она звучала очень долго. <Гамелан - традиционный индонезийский оркестр и вид инструментального музицирования. Основу инструментария составляют ударные музыкальные инструменты, а также "поющие камни", трещотки, металлические звонки и т.д. - Примеч. переводчика>
  "Неужели они ничего о нас не знают? - подумал он. - Или такие вещи их совсем не интересуют? Может, хоть в дневнике скажут что-нибудь", - подумал он, хотя и не знал, когда передают новости из Джакарты.
  
  Михал услыхал, что Астрид бредит, и выключил радио. Девочка по-немецки что-то бормотала о Гамбурге и о своей подруге Илзе. Михал вытирал Астрид лицо платком и просил успокоиться.
  
  Поужинали кукурузными лепёшками, которые по-малайски называются крупук, и чуть тёплым чаем непривычного вкуса. И тут Михал почувствовал боль в желудке. Он лёг на песок возле Астрид, подтянул колени к подбородку и закрыл глаза. Боль вроде бы отпустила, но началась лихорадка, и Михал в забытье перенёсся из хижины на остров Катони и увидел стражника-мусульманина, который молился, подняв сомкнутые руки и касаясь лбом песка.
  
  "Помолись и ты Аллаху, - изнывая от лихорадки, Михал услышал голос, - Аллах тебе поможет. Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк его... Пробудись и встань, ты уже здоров. У тебя уже ничего не болит".
  
  Михал долго не мог открыть глаза, мучился, зная, что это сон, который развеется, стоит только разомкнуть веки. Но веки были слишком тяжелы. Вдруг что-то зашумело - это пошёл тропический дождь. Дрожала соломенная кровля, в свежих промоинах булькала вода. Через минуту всё стихло. Эта тишина после бури разбудила Михала. Сквозь щели в стене он увидел небольшую группу мужчин, на них были разноцветные пояса и украшенные травой шапочки. Стало ясно, что они собрались отнести дары своему богу. Празднично одетые мужчины шли туда без женщин, потому что от женщины ни один бог не примет подарок и ни одну просьбу девушки не выполнит.
  
  Самый старший из них после короткого совещания вошёл в хижину. Зашелестела потревоженная занавеска. Кроме широкого яркого пояса, на мужчине была юбка из сухих травяных побегов. Он по-малайски сказал Михалу, что все эти люди отправляются на Яву, где на вулкане Бромо живёт бог огня, который им, каламбанцам, явит божью свою милость, а кроме того, может помочь белой сестре Михала, если они передадут ему от неё подарок.
  
  Михал вынул из внутреннего кармана сто рупий.
  - Бери, - сказал он. - Купи у тангеров, живущих возле вулкана, литр риса, а можно и больше, они лучше знают, что любит сейчас бог Бромо. <Тангеры - один из народов Индонезии> Купи и брось в кратер. Поблагодари бога Бромо за прежние милости и попроси о новых.
  
  Сказав это, Михал поклонился, а мужчина спрятал деньги и тоже кивнул головой. Зашуршала бамбуковая занавеска.
  
  Михал вышел из хижины, чтобы посмотреть, как украшенная цветами ладья покидает рыбацкую пристань под аккомпанемент умиротворяющей народной музыки. Стоявший на берегу оркестр выводил свою мелодию долго и мелодично; прекрасные звуки рождались в поющих камнях; старый музыкант ударял по этим камням деревянными молотками разной величины.
  
  Михал вернулся в хижину и лёг на песок. В очередном приступе лихорадки он чувствовал, что словно мелкие иголки покалывают его лоб, разбегаются по всему телу, добираются до колен, впиваются в подошвы и локти... Он уже не слышал, как люди, верящие в бога огня, выводят свою песнь. Волна жара, минуту назад как будто отступившая, возвращалась теперь с удвоенной силой. Михал знал, что это очень похоже на малярию - приступы жара и озноба, они случаются по нескольку раз в день.
  
  В горячечном шуме Михал снова услыхал народную мелодию, но не мог понять, родилась ли она в его голове или доносится со стороны моря. "Я тоже был на вулкане, - вспомнил он, - мы ездили туда вместе с паном Бахманом, чтобы воздать почести богу огня".
  
  ***
  Он сидел слева от водителя, поскольку автомобиль господина Бахмана был приспособлен к левостороннему движению. Михал много пережил в тот момент, когда "Крайслер" лавировал на проезжей части между пустыми бочками из-под бензина, которые были брошены здесь для того, чтобы ограничить скорость автотранспорта. Потом они выбрались на главную дорогу.
  
  Узкое асфальтированное шоссе тянулась мимо местных деревенек с чайными плантациями и вязнущими в грязи кербау (буйволами). Где-то в поле можно было заметить сваи - всё, что осталось от небольшой фабрики. Потом появились люди в ярких шапках; они, словно огромные мухоморы, наклонялись к созревшим зёрнам какао.
  
  Было жарко и сухо. "Крайслер" выехал на каменистую дорогу, которая вела к вулкану. Великий Бромо тяжело выдыхал жёлтые испарения. Люди с факелами в руках медленно поднимались по тропке на гору.
  
  Автомобиль чуть притормозил, а потом остановился перед закрытым шлагбаумом. Тот, кто, несмотря на изрядную долю риска, желал подъехать к вершине вулкана, должен был внести плату. Господин Бахман протянул рупии, получил два билета. А те, которые шли пешком, ничего не заплатили, потому что несли дары богу.
  
  По узкой дорожке, сплошь в рытвинах и громадных булыжниках, "Крайслер" медленно объехал гору и выбрался на её вершину. В воздухе ощущался запах серы. Задыхаясь от пыли, Михал обмахивался ладонью. Он с опаской поглядывал вниз, в пропасть; здесь, у края, тропка была немногим шире расстояния между колёсами автомобиля. Мальчик поглядывал на немецкого инженера, а тот внимательно рассматривал выбоины на дороге. Михал знал, что теперь ничего нельзя говорить господину Бахману. Хотелось стереть с лица своего спутника пот и пыль.
  
  Склон вулканической горы, поначалу синий, постепенно становился серым. Шлаковая дорога словно рассыпалась под колёсами их автомобиля, и мелкие камешки летели в пропасть. Однажды Михал заметил довольно большой пролом. Но ничего не сказал, инженер наверняка увидел тоже, но остановить машину не мог, потому что они не сумели бы удержать её на крутой, идущей под углом почти сорок градусов дороге. Если бы двигатель заглох, они пролетели бы сотни метров вниз, туда, где по крутой стёжке поднималась к вершине вереница людей.
  
  Переднее правое колесо перескочило через эту яму, заднее тоже. Когда они выбрались на вершину, Михал вздохнул с облегчением. На небольшой площадке стояли автомобили с европейскими номерными знаками.
  - Мы немного нервничали, правда? - сказал господин Бахман, тяжело дыша от усталости.
  
  Только теперь он вытер платком посеревшее от пыли лицо. "И правильно, что не взяли с собой Астрид", - подумал Михал.
  
  На вершине вулкана было уже много людей. Они заглядывали в кратер, пытаясь найти ответ на вопрос, принял ли бог брошенные туда подарки - сосуды с рисом, бананы, чёрно-белых свинок. Раз уж кратер не выбросил всё это обратно, значит подарки приняты. Теперь можно отдать ему буйвола. Подведённое к пропасти животное упиралось, инстинктивно чувствуя приближение смерти; в кратере бурлили гигантские потоки лавы, пахло серой - богу нужны были новые жертвы. Несколько мужчин столкнули ревущего буйвола в смертельную бездну вулкана.
  
  В серой топкой дыре, к которой осторожно приблизился Михал, по-прежнему булькала чёрная лава, надувались громадные пузыри. Михал поглядывал на них с тревогой. Когда из чёрного жерла вылетели и завертелись в воздухе огромные камни, а потом опять упали в дыру, Михал отпрянул. Бог Бромо сердился. Брошенные ему подарки только разожгли его аппетит. Нужно дать ему что-нибудь ещё, иначе он начнёт извержение по-настоящему, так, как сделал это много лет тому назад. И уж тогда не останется ни малейшего шанса спастись.
  
  ***
  ...Михал отмахнулся от воспоминаний. Жар спадал, приближался озноб. Мальчику захотелось тихо послушать транзистор, так тихо, чтобы не разбудить Астрид. И тут он увидел, что приёмника нет, хотя ещё недавно радио лежало у изголовья на песке. Может, его украла крыса или какое-нибудь другое животное? "Да что там радио, - подумал он. - Главное, как чувствует себя Астрид?" Но девочки тоже не было. Встревоженный Михал резко поднялся. Слабый от лихорадки и ещё сонный, он разглядел в полумраке хижины только циновку, где лежала девочка, и тёмный мешок, которым она накрывалась. Он попытался сесть, но хижина словно завертелась, поэтому пришлось снова лечь на песок. Он чувствовал сильную головную боль и слышал звон в ушах.
  
  "Я должен взять себя в руки, - подумал Михал. - В трудных ситуациях, говаривал отец, нужно уметь держать себя в руках". Звон усилился. Так звучали деревянные телеграфные опоры в Сопоте, когда он прижимался к ним ухом. Анджей и Пётрек тоже слушали музыку телеграфных столбов. Михал видит ребят, они бегут по полевой дороге к морю...
  
  С большим усилием Михал снова встал. В хижине по-прежнему было темно. "Если Астрид вышла умыться, - подумал он, - то зачем забрала радио?" Он поднялся, но колени не удержали тяжести тела, и он упал на песок. Михал не понимал, почему так слаб. И в третий раз, собрав все свои силы, он встал на ноги, сделал несколько шагов, чтобы добраться до занавески у входа. Рубашка и шорты, в которых он спал, были мокрыми от пота - всё из-за лихорадки и огромного напряжения сил.
  
  Отодвигая занавеску, он чуть было её не сорвал. Дневной свет ослепил его, и Михал был вынужден заслониться ладонью. Но чёрное пятно с золотистыми прожилками по-прежнему качалось перед ним. Михал знал, что эта чернота - всего лишь временное помрачение в тропиках, через минуту пройдёт.
  
  На солнечном зное чёрное пятно растаяло так же быстро, как и возникло. Держась за стены кампунга, Михал сделал несколько шагов и на что-то наткнулся.
  
  На песке лежал его японский транзистор - разбитый. Михал опустился на колени, чтобы получше рассмотреть это сплетение проводов, которое несло ему вести со всего света. Но тут чьи-то руки осторожно, но решительно вернули его в хижину.
  
  
  Глава 4. Призрак злого духа
  
  Змея ползёт по песку, проникает в трещины, в щели между подстилками, пытается добраться до Астрид. Но это вовсе не пресмыкающееся, это - злой дух. Змеи - злые духи - угрожают жизни ребёнка. Смертельный яд из острых, как иглы, зубов сочится со всех сторон света, у девочки нет сил, чтобы убежать, да и некуда бежать, она боится страшного шипения, но кричать не может, зовёт на помощь, а голос у неё слабенький; может быть, кто-то услышит - Михал, мама, Мун, хоть кто-нибудь...
  
  Старуха с помощью мужчины с повязкой на голове переносит Астрид в более безопасный дом на сваях, куда змея не проникнет, но от этого Астрид лучше не становится; змея ввела уже в неё яд, который будет медленно убивать. Колдун и старая женщина тщательно осматривают тело девочки, чтобы найти то место, куда мог войти яд. Злая душа змеи проникает во все клеточки тела и прежде всего повышает температуру.
  
  Астрид бредит. Местные жители считают, что в состоянии сильной горячки они разговаривают со своим богом. Сейчас они чувствуют себя беспомощными и принимают решение позвать на помощь великого белого колдуна. Они несут Астрид к бете, чтобы вывезти на дорогу, куда раз в неделю приезжает колдун с севера. Туземцы кладут девочку на разноцветное тряпьё под пальмой и растягивают над ней брезент, который будет защищать её от воды с неба, потому что приближается сезон дождей и голубое небо затягивается тучами. Местным людям дождь не мешает, он охлаждает их лица и плечи, полощет пропитанные потом рубашки, которые высыхают на спине в считанные минуты, - но белой девочке это может навредить.
  
  Священные деревья - это те, что старше других в окрестности, святые люди - те, что самые старые, потому что в них дольше живёт душа, ну а самое святое - это камни, в них душа живёт тысячу лет, столько же, сколько в костях людей и некоторых зверей. Вот почему старая женщина, стоя под священным деревом, держит в мешочке из бычьего пузыря тысячелетние кости с душами умерших предков и тысячелетние камешки, которые душа великого предка выбрала себе в качестве пристанища на веки вечные.
  
  На перекрёстке полевых дорог, где веками лежит священный камень, а над ним склоняется священная пальма, старуха и рикша высматривают великого белого колдуна на маленькой лошадке. Широкополая шляпа заслоняет лицо и плечи женщины.
  
  Ждали недолго. Из зелени кустарника вскоре показалась фигура христианского миссионера. Было видно, что у измученной лошадки уже не осталось сил нести на спине седока, а потому всадник шёл рядом, и даже казалось, что они разговаривают.
  
  Великий белый колдун, который приехал на этот остров с далёкого севера, где холодно, как в преисподней, знает язык каламбанцев, который дарован им самим богом, и рассказывает им о создателе, которого сам в глаза не видал. Но он верит в него свято, а потому и каламбанцы тоже должны верить. Каламбанцам нравится великий белый колдун, они с удовольствием слушают, о чём он говорит, некоторые даже крестятся, как он, и устанавливают распятия перед домами, но от своего духа-предка отречься не хотят. Они не могут позволить себе согрешить против души прапрадеда, не желают обидеть священные камни и бога огня, великого Бромо, а потому Христа принимают в своём доме как Второго. Любое несчастье - это месть святого Бромо, который не терпит других богов. Почти нет таких домов, где бы добрые и злые духи жили вместе. Великий колдун-каламбанец не верит в Христа, а потому не может теперь сопровождать девочку к пришельцу с севера.
  
  Старуха и рикша поклонились миссионеру, а тот перекрестился и посмотрел на Астрид.
  - Кто она такая и откуда здесь взялась? - спросил он.
  
  Старуха объяснила, что девочку и её брата привёз рыбак с Катони, чтобы спасти от неизбежной кары белого бога, ищущего на том острове своих детей. Известно, что белый бог не терпит других детей, особенно когда не может найти своих...
  - Что с ней? - прервал её святой отец, продолжая разглядывать белую девочку; он положил руки ей на лоб, потом достал из своей сумки, висевшей на лошади, белую таблетку и вложил девочке в рот, а когда Астрид проглотила, поднёс к её губам термос с холодной водой, где плавали кусочки льда.
  - Он дал ей новую - белую - душу, - прошептала старуха. - Девочка будет жить.
  - Я заберу её с собой, - сказал священник, - а вы возвращайтесь и займитесь мальчиком.
  
  Миссионер посадил Астрид на лошадку, перекрестил на прощание каламбанцев и пошёл следом за своей кобылкой, у которой на спине сидела девочка в полуобморочном состоянии.
  
  Возвращающиеся из джунглей местные жители сначала попрощались с ними по христианскому обычаю, а потом стали колотить бамбуковыми палками о землю, стучать камнями по камню, чтобы отогнать от себя и от священного камня злого духа.
  
  ***
  Астрид открывает глаза.
  - Где я? - спрашивает она и осматривается по сторонам.
  - У своих, - слышит она ответ по-немецки.
  - А где Михал? - увидев чужое лицо, Астрид пугается.
  - Какой Михал?.. Ах, вон ты о ком...
  
  Астрид соскакивает с лошади, пытается убежать в заросли буша, но через колючие кусты пробраться не может, она слаба и вынуждена вернуться. Священник поднимает её, несёт на руках, опять усаживает на лошадь.
  - Не бойся, дочка. Я миссионер, везу тебя к епископу, там тебя вылечат. Уже недалеко до пристани. На судне ты сможешь лечь.
  - А где Михал?
  - Михал тоже приедет, на одной лошади вы не поместились бы вдвоём.
  - Ты привезёшь его?
  - Разумеется. А теперь посиди спокойно. До порта уже недалеко.
  
  ***
  А в это время Михал задыхается в духоте тропической ночи. Пот заливает ему глаза. Из-за жары лихорадка переносится ещё хуже. Злые маски усмехаются и танцуют у его изголовья. К счастью, есть отец, поэтому Михал не боится.
  
  Отец не обращает внимание на эти рожи. Может быть, он их не видит? Отец приглашает Михала в ресторан, они садятся на бамбуковые стулья под открытым небом. Подходит хозяин со своим сыном, и отец Михала заказывает змею в горячем виде, это блюдо он давно обещал мальчику. Повар приносит корзину с живыми гадами, которые извиваются и шипят. Которую из них выбрать? Эту, тощую, или вон ту, молодую?.. А может быть, ту, пожирнее? Все они извиваются, ни одна не хочет быть поджаренной. Не приближаясь к ним, Михал показывает, какую хотел бы съесть. Повар лезет в корзину рукой, на которой надета перчатка, вытаскивает выбранную змею, большими ножницами срезает ей голову, а потом, ещё извивающуюся в предсмертных судорогах, кладёт на стол, рассекает кожу вдоль туловища и сдирает её. Он разрезает змею на четыре части и бросает в сосуд с маслом. Отец объясняет Михалу, что повар нарочно готовит мясные блюда на глазах у клиентов, чтобы они видели, что их не обманывают, не кормят дохлыми или несвежими животными. Кусочки змеи уже лежат на тарелках, повар подаёт ложки и вилки; во время еды здесь не пользуются ножами. Михал смотрит на отца, отец поглядывает на сына. Оба они очень хотят отведать блюдо, которое, как и лягушачьи лапки, стоит очень дорого. И отец, и сын давно хотели это попробовать. И вот теперь лежит перед ними душистая молодая змея. Наконец отец и сын преодолевают внутреннее сопротивление и оба одновременно втыкают вилки в мягкие кусочки, а ложками отрывают мясо и кладут его в рот. Они смотрят друг на друга. Неплохо. Какой вкус у этого блюда, с чем его сравнить?.. Но тут из котла выскакивают маски. Это злые духи. Они носятся по столу, по песку, где стоят бамбуковые стулья.
  - Папочка! - кричит Михал и поднимается на локтях. - Эта змея - злой дух умершего человека, который превратился в змею из-за того, что церемония погребения была проведена небрежно. Мы не должны её есть!
  
  ***
  - Всё время разговаривает со своим богом, - сказала старуха, глядя на лежащего Михала, которого била лихорадка.
  
  Колдун посмотрел на мальчика, поднёс ему какую-то тёмную жидкость в глиняной чашке, приподнял ему голову, чтобы было легче пить. Потом накрошил в консервную банку какой-то травы и велел старой женщине поджечь эту смесь. Пополз по хижине дым, полез в глаза.
  - Нечистые силы отступают, - объявила колдунья.
  - Он болен от тоски по своей сестре. Он должен пойти за своей сестрой.
  - Хорошо, что мы уничтожили его радио, - заметила старуха.
  - А я сразу сказал, что оно плохое, - согласился колдун. - Вместо того, чтобы беседовать с богом, оно общалось со злыми духами. Кажется, мальчик перестал говорить. Открывает глаза. Следи, чтобы он не вставал. Завтра утром я приду опять.
  
  Колдун ушёл, а старуха стала обкуривать парня едким дымом. Михал тёр руками обожжённые веки. Вдруг он приподнялся на локтях.
  - Что случилось? - спросил он, оглядываясь по сторонам. - Где Астрид?
  - Лежи, - старуха держала его за плечо. - Не нужно вставать. Твоя сестра к тебе вернётся. Или ты пойдёшь к ней.
  
  Михал испуганно выслушал слова старой женщины. Выражение "или ты пойдёшь к ней" могло означать, что Астрид уже умерла и он тоже вот-вот умрёт.
  
  Перед глазами мальчика возникла белая девочка и тотчас же исчезла. Потом появилась школьная подруга из Джакарты Фатима. В её плавных, словно на ветру колеблющихся движениях угадывалось ожидание. "Кого она ждёт?" - задумался Михал, но когда увидел выходящего из джунглей мальчишку с духовой трубкой в руке, понял, что девочка ждёт не его, не Михала. <Духовая трубка - оружие в виде длинной трубки из бамбука или "железного дерева" (напр., самшита, казуарины и др.). Если в неё подуть, из неё вылетает стрела, нередко начинённая ядом. Такое оружие известно в Индонезии (сумпитан), Индокитае, Центральной и Южной Америке. - Примеч. переводчика> Но молодой, похожий на Домине индонезиец к ней не спешил, что-то мешало ему.
  - Эй! - крикнул Михал. - Я помогу тебе, если хочешь. Мы вместе одолеем злого духа. Добро должно победить...
  
  У Михала закружилась голова, земля в хижине закачалась, кровля осела, зашумела крупными каплями дождя. Старуха положила голову мальчика на полено, огрубелыми руками закрыла ему глаза. Михалу казалось, что проливной дождь продирается сквозь джунгли, наполненные музыкой цикад, болотным зловонием и запахом дыма. Он думал об Астрид, хотя знал, что её рядом нет. Ему хотелось сражаться со злыми силами, которые угрожают ей. Полуголый темнокожий мальчик с духовой трубкой и несколькими отравленными стрелами в руках пронёсся мимо скалы. За ним второй - это добрый дух. Девочка, которая была то Фатимой, то Астрид, беспокойно вертелась, а они, дух добрый и дух злой, неприязненно смотрели друг на друга.
  
  Астрид в ужасе закрыла глаза. Кажется, она молилась богу, чтобы тот помог доброму духу, хотя и без того верила в его победу. Она не смотрела на двух соперников, заткнула уши, чтобы не слышать собственное дыхание, не слышать, как трещат бамбуковые дротики, шумит кровь в висках, колотится сердце. Михала тоже охватило чувство беспокойства; зло и добро сражались не на жизнь, а на смерть; с каменных наконечников дротиков сыпались искры. Зло не выдержало навязанного ему темпа борьбы и отступило за скалы. Добро праздновало победу. Надолго ли? "Злые силы не повержены, - подумал Михал, - они только спрятались, но вернутся и снова будут охотиться за девочкой".
  
  ***
  - Не стой на виду у всех, - кричит господин Бахман.
  
  Михал поспешно влезает в автомобиль. "Крайслер" поднимается над асфальтированной дорогой, над пальмовым лесом, снижается к тукангам с бананами, к буйволу, который тащит соху по слякотной жиже рисовых полей, и к террасам, спускающимся со склона горы. <Туканг (малайск.) - торговец, ремесленник> Мальчик слышит шум зелёного кустарника и бульканье воды, которая капля за каплей падает вниз, на рисовые поля. Люди в широких шляпах, закрывающих голову и плечи от солнца, напевают песни, восхваляющие победу доброго духа. А злой дух всё ещё собирается с силами. Поблизости содрогается вулкан, кратер окутан белым облаком, в воздухе пахнет серой. Люди в кампунгах не видят те маски, что выходят из джунглей и окружают деревню. Хлопки кнута отчётливо слышны на фоне симфонии цикад.
  
  Маски появляются отовсюду, падают с деревьев. Короткое совещание в тишине и зловещий танец рассвирепевших духов - а потом эти на редкость отвратительные рожи врываются в кампунги, и люди прячутся по углам. Дети убегают с рисовых полей в джунгли, оставляя ленивых буйволов в одиночестве. Михал не знает, что делать, ищет взглядом отца, ищет господина Бахмана. Не спрятаться ли за каким-нибудь деревом? Нет, он не убежит и не позовёт на помощь. Прыжок за дерево - это не побег. Михал падает, и начинают болеть его локти и колени...
  
  ***
  Проснулся счастливым: он в хижине, и всё это только сон! "Но где это я?.. В джунглях? В Джакарте? В Кебайоран Бару? Сейчас из кустов выскочит Домине, добрый друг... Знал бы он, где я, - обязательно нашёл бы меня... А я и сам не знаю, где. Болит голова, губы высушены лихорадкой... Где Астрид?" Михал осматривается, и вдруг ему становится страшно. Что они с ней сделали? Если она умерла, они похоронят её по местному обычаю, то есть повесят за ноги на особом дереве и будут ждать, пока птицы съедят тело...
  
  Михал собрался с силами, поднялся и вышел из хижины. На мгновение его ослепило утреннее солнце. Заслонившись от лучей, Михал стал искать ту площадку, то дерево, что предназначено для похоронной церемонии. Отовсюду до его ушей долетали людские голоса, это напоминало кудахтанье кур, мычание телят, курлыканье индюков.
  
  
  Прямо перед ним, совсем недалеко, стояла большая хижина - огромное глиняное сооружение, крытое золотистой соломой. Там жили десятки каламбанских семей.
  "Где Астрид? - спрашивал он сам себя, когда шёл к этому большому дому. - Что я скажу её матери и моему отцу?.. Скажу, что не знаю, где она?.. Что я потерял её?.. Что кто-то её забрал, когда я спал?.."
  
  Возле большого дома дымила печь. Молодая женщина, привязав ребёнка к бедру, мешала палочкой в стоявшем на камне горшке. Второй ребёнок, побольше, заглядывал туда. Здесь же на земле сидели, поджав ноги, трое мужчин. Двое играли в кости - бросали их в ямку и вынимали оттуда; третий следил за игрой.
  
  Отодвинув занавеску у входа в большую хижину, Михал заглянул в тёмное нутро кампунга и сразу же, вздрогнув, отпрянул. Не поверил собственным глазам. Михал ещё раз просунул голову внутрь. Хижина была пуста, только в углу, тут же, у двери, лежал, уткнувшись лицом в песок, нагой человек, прикрытый рваным тряпьём.
  - Туан, - услыхал Михал голос сзади и порывисто обернулся. <Туан (малайск.) - господин> Он увидел старуху и успокоился, тронул рукой свой лоб, потому что внезапно почувствовал сильную головную боль.
  
  Старая женщина обняла Михала за плечи и повела в хижину.
  - Туан должен лежать, - сказала она.
  - Где моя сестра Астрид?
  - Пошла с великим белым колдуном.
  - Куда?
  - Не знаю, туан. Белый колдун её вылечит. Нёнья, твоя сестра, очень больна, ещё больше, чем ты, туан, поэтому великий белый колдун взял её первой. За тобой, туан, тоже придёт белый колдун, но нёнья очень больна.
  - А куда они поехали?
  - Туда, где холм, - она показала рукой на заросли буша за хижиной. - Там, на распутье дорог, в тени священного дерева покоится священный камень. Но ты, туан, не ходи туда. Туан болен и должен лежать.
  - А там, в кампунге, кто лежит?
  - Наш брат. Ждёт, когда его похоронят.
  - Он давно умер?
  - Когда начался сезон дождей.
  - А когда будут похороны?
  - Колдун назначит время. Когда оно придёт, все умершие на нашем острове удостоятся торжественного погребения. Но сначала мы должны выскоблить тело, чтобы остались одни кости. В костях душа живёт долго, тысячу лет. Всегда. А от грешного тела нужно избавиться. Туан, куда ты собрался? Ты болен.
  
  Но Михал не обращал внимание на старуху, и она отпустила его. Шатаясь, Михал пошёл один к священному камню, хотя не знал, зачем туда идёт. "Если здесь есть такой обычай - хоронить раз в год, - думал он, - они не вешают мёртвых на дереве, а просто оставляют в кампунге, как этого... того, который там лежит... Значит Астрид жива. Если бы она умерла, то лежала бы там тоже..."
  
  Михал, хотя и сам был болен, понимал, что не может остаться здесь ни на минуту, пока рядом с ним нет Астрид. Он должен её найти...
  
  Возле последнего круглого дома Михал почувствовал слабость. Он остановился, собрался с силами, чтобы не упасть, огляделся по сторонам. Старуха смотрела на него. С холма открывался вид на обширные, до самого моря, заросли буша, и там стояли три круглые хижины. Самой маленькой оказалась та, где они были вместе с Астрид. А в больших жили большие семьи, десятки и даже сотни человек. "На каком-то острове я видел огромный дом, - подумал Михал. - В нём жила вся деревня. Нет, - вспомнил он, - об этом я читал в книге".
  
  Вдруг перед ним появилась молодая девушка. Она вышла из-за куста так неожиданно, что Михал испугался. Чтобы начать разговор, он спросил её, не по этой ли дороге шли великий белый колдун и его, Михала, сестра. Но девушка не поняла, она не говорила по-малайски. Михал хотел было уже идти дальше, но вдруг непонятно откуда появилась старуха. Она попросила туана, чтобы он вернулся в кампунг и там, в тени, под соломенной крышей, терпеливо ждал. Не зная, что делать, измученный Михал опустился на песок.
  
  Тут он услыхал топот босых ног. Кто-то бежал к нему. Из-за кустов появилась бетя, которую толкали двое мальчишек поменьше Михала. На сидении лежала его дорожная сумка. Мальчики показали Михалу, что он может сесть, они подвезут его.
  - Куда? - спросил Михал, но ответа не получил.
  
  Он всё равно сел, и они тронулись с места.
  - Куда вы меня везёте? - крикнул он снова, когда они уже ехали по ухабистой тропинке.
  
  Они показали ему, что там, за пригорком, есть что-то такое, что он непременно должен увидеть. Михал ничего не понял, он устал, и ему было всё равно. Он вспомнил о маме. Может быть, она в Джакарте? А может полетела в Польшу? Михал не допускал мысли, что случилось что-то плохое.
  
  Вдруг на стене небольшого домика в кустах на склоне холма Михал заметил нечто такое, отчего на несколько секунд у него захватило дух. Он уже слышал о засушенных человечьих головах, их вывешивали под навесом дома. Господин Бахман показывал ему снимки. Но теперь, когда Михал увидел это воочию, его охватило чувство тревоги. А когда среди сушёных голов туземцев приметил он лицо белого человека, ему стало страшно. "Кем был этот белый? - спросил он себя. - Миссионером или случайным путешественником, таким, как я? Почему они убили его?" Голова была маленькой, размером с мужской кулак. Судя по морщинам на лице, погиб он в преклонном возрасте.
  
  Михал знал, что охотники за черепами не сделают ему ничего плохого, если на острове никто не умрёт, пока он здесь. А если умрёт, ему не уйти. Внезапно где-то за горами послышался странный шум, будто загорелись и затрещали джунгли. Но это был не пожар. Звук приближался слишком быстро, словно сто дьяволов, ломая деревья, убегали прочь.
  - Что это? - Михал повернулся к мальчишкам, толкавшим тележку.
  
  Они остановились, вытерли ладонями взмокшие лица, посмотрели на затянутое тучами небо и радостно захлопали в ладоши. По небу низко летел транспортный самолёт старой модели, и это говорило о том, что здесь совсем недалеко аэродром. Значит, бетя едет именно туда. "Откуда пацаны узнали, что самолёт пролетит именно здесь? - задумался Михал. - Ах, да, им сообщил колдун".
  
  Через полчаса бетя выехала на площадку, откуда уже была видна старая "Дакота" с пропеллером, похожим на крыло ветряной мельницы.
  
  Михал не знал, чем заплатить мальчикам. Деньги им не нужны, потому что за деньги они ничего не могут здесь купить, а товарных бон у него нет. Японские часы ему попросту жаль. Слова терима касих мальчишки не понимают. <Терима касих (малайск.) - спасибо> Никто никого ни за что здесь не благодарит, но все вежливы, каждый делает то, что должен делать.
  
  Михал открыл свою сумку, переворошил лежавшие там вещи. Если бы у него был чемодан, который остался на "Боинге", Михал отдал бы мальчикам рубашки или полотенца. Он вынул две пары носков, каждому дал по одной паре.
  
  Они обрадовались. Уезжать не спешили, по-прежнему были готовы служить белому приятелю, но Михал уже пошёл к самолёту.
  
  У аэродрома не было ограждения; столбы, оставшиеся от забора, стояли в зарослях травы и кустарника. После того, как армия покинула остров, сетка ограды была разделена жителями окрестных кампунгов по справедливости.
  
  Михал шёл по заросшей травой тропинке к самолёту, серому и печальному, казавшемуся брошенным. Самолёт был похоже скорее на музейный экспонат, нежели на машину, которая может подняться в воздух.
  
  Рядом с самолётом сидел под ярким зонтиком молодой туземец в шортах. Увидев Михала, он сказал:
  - Вход запрещён.
  
  Михал на секунду вспомнил совсем другой самолёт - засыпанный до самого фюзеляжа песком, там была заперта его мама...
  - Где можно купить билет? - спросил Михал по-малайски, сняв сумку с плеча.
  - Билет? Вон там, - туземец показал на притаившийся в зелени домик, которого Михал поначалу на заметил.
  - Когда самолёт полетит?
  - Дяга не знает. Да пребудет с нами добрый дух как можно дольше, - и показал на "Дакоту".
  <Дяга (малайск.) - сторож>
   - А куда полетит, тоже не знаешь?
  - Дяга не знает.
  - Зачем ты раскрыл этот зонт? Ведь нет ни дождя, ни солнца.
  - Может быть дождь, - без тени улыбки отвечал сторож, называвший себя дяга. Михал понял, что туземец хвастается предметом, который в здешних краях есть далеко не у каждого.
  
  Михал пошёл к заросшему лианами домику, где на окнах были жалюзи, а дверь закрывала только нижнюю часть входа и на ней не оказалось замков. Михал просто толкнул её и вошёл в тёмный коридор. Там было тихо, как в заброшенном доме.
  
  Двери комнат в коридоре закрывали только нижнюю половину входа, поэтому Михал легко разглядел в одном из помещений стол на бетонном полу и несколько стульев, а в другом - карту на стене. Вошёл, попытался найти на карте Каламбу. Это рядом с островом Тимор. "Ну да, - подумал Михал, - вполне возможно, что остров Каламба, как и многие другие в этом регионе, когда-то был португальской колонией. Наверняка так оно и было. А интересно, где Молуккские острова?.."
  
  По коридору прошли трое молодых мужчин. Судя по их рубашкам и длинным брюкам, мужчины были нездешними. Скорей всего, лётчиками.
  
  Михал вошёл в пустую комнату. Когда он сел на циновку - почувствовал, что очень устал. Он положил под голову сумку и тотчас же уснул.
  
  Разбудил его чей-то голос, Михал быстро поднялся, сел. Перед ним стоял индонезиец в шляпе с отвислыми полями. Он улыбнулся и спросил: "Пассажир?"
  - Да, - ответил заспанный Михал.
  
  Индонезиец улыбнулся ещё шире и сказал: "Спи". Михал побежал за ним.
  - Саудара!
  <Саудара (малайск.) - приятель>
  
  Улыбающийся индонезиец обернулся.
  - Когда мы полетим?
  - Когда будут пассажиры.
  - А завтра будут?
  - Не знаю. Без пассажиров не полетим, потому что нам нужны деньги.
  - А если пассажиров не будет?
  - Когда узнают, что есть самолёт, придут.
  - А куда полетит самолёт?
  - На Флорес.
  - На Флорес? - обрадовался Михал; он знал, где это. - А оттуда?
  - Не знаю, - снова улыбнулся индонезиец и пошёл себе. - Наверно, назад, на остров Каламба.
  
  У Михала чесались искусанные москитами руки. Левое плечо было опухшим и красным. Михал натёр его салициловым спиртом, который нашёл у себя в сумке.
  
  Он почувствовал, что опять, кажется, начинается приступ лихорадки, а потому вынул из сумки таблетку от малярии, проглотил её и запил водой из термоса, которая уже была совсем тёплой. А может, это не малярия? А если это совсем другая болезнь? Михал лёг. Он глянул на часы и закрыл глаза. "Уже больше двенадцати, - подумал он. - Ночь. На стене висит лампа, но есть ли в ней керосин?"
  
  Михалу приснился отец. Они вдвоём ходили по палубе какого-то польского судна, который причалил к берегу в Танджунг Приоке, и искали первого офицера. <Танджунг Приок - портовый район в Джакарте, столице Индонезии> Михал радовался, что уже вернулся в Джакарту, и удивлялся тому, что отец ни о чём его не спрашивает. "Это хорошо, - думал он, - потому что я и сам не знаю, как выбрался с острова Каламба. Должно быть, местный колдун как-то по-своему устроил это... или я умер, а они меня хорошо похоронили, и я сразу попал в мир добрых духов. Как здорово быть добрым духом... где-то тут Астрид... А где мама?" - спросил Михал, но его голос был так слаб, что отец, конечно, не услышал. "Где мама?!" - крикнул мальчик изо всех сил и тут проснулся.
  
  В открытую дверь заглядывал человек в белой рубашке.
  - Пассажир? - спросил он по-малайски.
  - Да, - ответил Михал и поднялся. - Летим?
  - Нет, - засмеялся тот и пошёл прочь.
  - Эй, саудара, - Михал подбежал к двери. - Ты не знаешь, что с угнанным самолётом?
  - С каким ещё угнанным самолётом? - удивился пилот и показал на открытую дверь, через которую была видна "Дакота". - Он на месте.
  - Нет, не этот, а голландский. Тот, что похитили неделю назад. Он летел из Сингапура в Европу.
  
  Подошёл второй лётчик.
  - Ты слыхал что-нибудь об угнанном самолёте? - спросил первый.
  
  Они с минуту разговаривали на неизвестном Михалу языке, а потом второй лётчик посмотрел на мальчика.
  - О каком самолёте идёт речь? - спросил он. - В последнее время угнали столько самолётов, что трудно сразу понять.
  - Никто ещё не угнал индонезийский самолёт, - заметил первый. - И не угонит. Можешь лететь спокойно.
  - Не угонит?
  - У нас имеются специальные меры предосторожности, - засмеялся первый. Михал подумал, что он шутит.
  - Я говорю о том самолёте, который приземлился на Катони.
  - А-а... Он уже улетел.
  - А пассажиры?
  - Тоже улетели.
  - Никто не погиб? Там была моя мама, - заволновался Михал.
  - Никто, - лётчики переглянулись так, словно хотели договориться, как ответить.
  - Я имею в виду тот "Боинг", который похитили члены Организации освобождения острова Каламба, - добавил Михал.
  - Освобождение острова Каламба?.. Но ведь остров Каламба свободен, - заметил первый лётчик.
  - Свободен? - удивился Михал.
  - Когда-то Каламба и Катони были португальскими колониями, но три года назад португальцы покинули их.
  - Да, - подтвердил второй, - всё это так. Можешь спокойно идти завтракать.
  - Я успею?
  - Без тебя не улетим, - первый похлопал Михала по плечу.
  - Такого ещё не было, чтобы мы оставили хоть одного пассажира, - добавил второй.
  - Даже наоборот, - первый засунул руки в карманы. - Одного мы искали два дня.
  - Нашли?
  - Да. Он спрятался за священным камнем. Сначала заявил, что хочет лететь, купил билет, а потом испугался.
  - Надеемся, что ты не передумаешь.
  - Могу лететь хоть сейчас, - ответил Михал.
  
  Лётчики засмеялись. Чувствуя страшную усталость, мальчик вернулся в свою комнату, лёг и уснул.
  
  ***
  Он приподнялся на своей подстилке, где из-за жары спал в одних шортах и не укрывшись, и потянулся за бутылкой с кипячёной водой. Он не знал, откуда она здесь взялась, ведь гостиничной прислуги рядом не было. "Может быть, это лётчики мне поставили воду? - подумал он. - Или здесь всё же есть какой-то персонал?.. Нет, никого нет", - ответил он сам себе и с бутылкой в руке вышел в коридор.
  
  "Если Каламба недалеко от острова Тимор, - Михал стал вспоминать урок истории, - то наверняка этот остров входил в состав княжества Маджапахит... И, хотя неизвестно, что тут было ещё раньше, мы знаем, что на этих островах люди жили уже двадцать тысяч лет назад".
  
  В ванной, где на каменном полу стоял бетонный резервуар с водой и деревянным ковшом, Михал почистил зубы с помощью воды из бутылки, окунул голову в водосборник, а потом облился водой из деревянного черпака. Отгоняя москитов, облепивших его полотенце, он вытерся. У него были искусаны ладони и плечи, потому что над его ложем не было противомоскитной сетки, была лишь сетка на окне. Москиты проникали в помещение через дверь.
  
  На улице невыносимо жарко. В тени барака, на земле, Михал увидел торговые лотки. Тут были не только продовольственные товары, но и другие повседневные мелочи - старые рубашки, например, шляпы из рисовой соломы, батики (вручную вытканные и выкрашенные ткани). Михал чувствовал себя сонным и слабым, он мечтал о холодной кока-коле. У него перед глазами то и дело возникала Астрид. Не давал покоя вопрос "Где она теперь?". Михал отвечал сам себе: "Если белый колдун, который её забрал, и в самом деле миссионер, он наверняка завёз её на остров Флорес. Курия поставила в известность посольство ФРГ, и пан Бахман уже едет за дочерью. <Курия - учреждение, осуществляющее управление католической церковью> А может, он уже увёз её в Джакарту. А если всё это не так?"
  
  Рассматривая расставленные на земле лотки, рядом с которыми сидели на корточках торговцы, Михал заметил, что у одной связки бананов по крайней мере три хозяина. Поторговавшись с ними, он за одну рупию купил пять небольших бананов, радуясь тому, что торговцы согласились взять деньги, потому что у него не было товарных бон.
  
  Вдруг возле торговых будок появилась бетя, она остановилась перед Михалом. Каламбанец, что был немного старше Михала, спросил, не желает ли гость ехать. Михалу так понравился этот парень с загорелым лицом, что он без раздумий сел в его тележку.
  - В хороший ресторан, - сказал Михал.
  - Баик, - ответил рикша и энергично завертел педалями, а когда отъехал уже на достаточно приличное расстояние, добавил: - Хороший ресторан далеко.
  
  Сидевший впереди Михал обернулся к нему.
  - Как далеко?
  - Очень далеко, туан. Я не могу так далеко ехать. Я никогда там не был.
  - Ну, тогда в другой ресторан. В такой, чтобы там была холодная кока-кола.
  - Баик. Обязательно будет.
  
  Бетя ехала медленно. На некоторых улочках каламбанец слезал с велосипеда и, весь мокрый от пота, толкал свою трёхколёсную тележку вперёд. Михалу стало жалко парня, захотелось ему помочь, и он сказал: "Давай, теперь я". Но каламбанец не понял его, и тогда Михал велел ему остановиться. Он взял рикшу за руку и посадил на сидение для пассажиров. Каламбанец был удивлён, он всё ещё не понимал, чего хочет его клиент, а когда Михал стал крутить педали, рикша испугался. Они проехали мимо хижин, которые были получше, чем возле аэродрома, и это свидетельствовало о том, что в этой части острова живут совсем другие люди. Кампунги на одну семью, маленькие, кривые, стояли так тесно, что нельзя было между ними пройти, а дальше на много километров до самых гор раскинулись заросли буша. В трёхстенных домишках не было ни окон, ни дверей, а четвёртой стеной служил выход на улицу, и Михал мог с бети наблюдать за тем, как живут местные семьи. Достаточно было мимолётного взгляда, чтобы увидеть, как окружённая детьми молодая мама, иной раз почти подросток, кормила своих малышей, расчёсывала им волосы треугольным деревянным гребешком либо что-то варила на маленькой печурке, установленной прямо на улице, где не было тротуара. За дом, в кусты, никто не уходил, вся жизнь этих людей проходила на мостовой. Кроме того, ходили здесь туканги с деревянными вёдрами на коромыслах, ездили велосипедисты, трубили в клаксоны рикши. Все много смеялись, жестикулировали, шумели.
  
  Проехав часть пути, Михал убедился в том, что вовсе не так уж тяжело крутить педали, как ему казалось раньше, немногим тяжелее, чем на обычном велосипеде. Он легко справлялся с этой работой, и каламбанец, занимавший место пассажира, потихоньку успокаивался, а потом стал радостно махать руками сидевшим у дороги людям. За бетей, весело крича, бежали дети. Ничего подобного они ещё не видели.
  
  Услыхав грохот трещёток и мужской хор, распевающий что-то вроде "кетя-кетя", Михал остановился.
  - Что это такое? - спросил он.
  
  Каламбанец слез со своего сидения, вынул из кармана бумажные деньги, чтобы заплатить Михалу за поездку. Михал рупии не взял, и это удивило самолюбивого туземца. Он попытался что-то объяснить белому гостю, но Михал уже не слушал его. Он смотрел на медленную процессию туземцев. Впереди несколько мужчин несли на длинных жердях большую груду хвороста, украшенную цветами и яркими игрушками, а над ней была башенка, небольшой навес без боковых стенок, и там сидел человек, одетый в белое. За ними шла яркая вереница людей, а сзади несли ещё три таких башенки.
  
  
  "Свадьба или день рождения?" - подумал Михал, глядя на оживлённые лица участников шествия. Рикша произнёс что-то на своём языке, а потом поклонился одетому в белое человеку в очках. Михалу стало интересно, ведь он редко встречал в здешних краях людей в очках. А тот, заметив, что им заинтересовался европейский мальчик, поднял руку, протянул её к Михалу и сказал: "Good morning". <Доброе утро, англ.> Михал обрадовался: наконец-то можно поговорить с кем-то по-английски. Идя рядом с каламбанцем, Михал спросил его, что это за праздник.
  - Похороны.
  
  Михал обернулся. Теперь он был в передних рядах медленно двигающейся к морю похоронной процессии.
  - Похороны - это весёлый праздник, во время которого нельзя грустить, - пояснил каламбанец, - иначе можно нанести вред душе, которая возвращается к своей первозданной сути. Семья усопшего долго собирала деньги для этого торжества, а покойник, присыпанный тонким слоем песка, ждал этого праздника во время засухи и в сезон дождей.
  - Но ведь там, на куче хвороста, сидит живой человек, - забеспокоился Михал.
  - Да, мистер, - отвечал каламбанец в очках, наряд которого напоминал ночную сорочку. - Это чародей.
  - Они его не сожгут?
  - Нет, мистер.
  - А кто там, в тех башенках?
  - Небогатые покойники, которые при жизни не могли себе позволить оплатить собственный костёр, - ответил каламбанец.
  - Там, у моря, в одном из кампунгов я тоже видел мертвеца, который дожидался, когда его похоронят. Колдунья сказала, что сначала с костей снимут мясо.
  - Там живут торадиане. <Торадиане - одна из народностей Индонезии> Потом они возьмут кости покойника и будут танцевать, а через несколько дней унесут их в горы. Этот обычай пришёл к ним из Сулавеси.
  - На Каламба живут разные народы, верно?
  - Да, кроме каламбанцев - тоала, кео, сикка. Мы позаимствовали наши похоронные и религиозные обычаи у балийцев. Наши колдуны, в том числе и я, именно у них научились тому, как нужно достойно провожать усопших в мир добрых духов.
  
  
  Вдруг все стали бить в железные предметы, похожие на кастрюли, да так громко, что больше не было возможности разговаривать. Каламбанец прервал свою речь и поднял руки. Михал шёл рядом и внимательно за ним наблюдал.
  
  Когда вся эта траурная процессия, над которой возвышались сделанные тукангами священные носилки, яркие зонтики и площадки, поднятые на шестах, остановилась, и горка ещё не зажжённого хвороста троекратно повернулась, люди перестали греметь.
  - Это мы делаем на каждом перекрёстке, - объяснил каламбанец в очках, - для того, чтобы изгнать их груды хвороста злого духа.
  - А где сожгут тело умершего?
  - На берегу моря. А прах развеют над солёной водой.
  - Зачем?
  - Потому что всё выходит из моря и всё туда возвращается. Морская вода омывает и очищает.
  
  "Я уже слыхал об этих обычаях", - подумал Михал и спросил у колдуна, уж не с острова Бали тот родом.
  - Я уже говорил тебе, - отвечал колдун с улыбкой, - что я учился на Бали.
  
  Михал подумал об Астрид. Он вообразил себе её там, в куче хвороста, и оцепенел от ужаса. Где она теперь? Может, уже в Джакарте? А мама?.. Где наши мамы?
  - С тех пор, как мы приняли балийскую религию, - опять сказал колдун в очках, - на нашем острове нет смерти, есть только явная и скрытая жизни.
  - Скажи мне, как выбраться с этого острова? - спросил Михал. - Только самолётом? Или на судне можно тоже?
  
  Нет, лететь Михал не боялся, но теперь, почти не сознавая того, чувствовал неприязнь к летающим машинам, словно это они были виноваты во всём случившемся. Ему казалось, что на судне он будет в большей безопасности.
  - Почему ты хочешь уехать отсюда? - удивился колдун. - Разве ты не сын великого белого колдуна?
  - Нет. У белых колдунов не бывает детей.
  - Почему? Вероятно, на них лежит какой-то грех?
  - Им нельзя иметь детей, - ответил Михал.
  - Почему? - удивился колдун. - Наверно, это наказание за какие-то прегрешения?
  - Не знаю, - Михал был по горло сыт беседой с колдуном, потому что тот не отвечал на вопросы, а только задавал их сам.
  
  Михал вернулся к рикше, но парень не сдвинулся с места. Он подавал Михалу знаки, показывая, что колдуну нужно заплатить:
  - О, это великий мудрец...
  
  Михал уже привык к тому, что за всё здесь полагается платить. Хотя он и не понимал, за что надо заплатить в данном случае, всё же подбежал к колдуну в очках, держа горсть рупий, но тот сделал отрицательный жест рукой.
  - Попроси, попроси его, - стал умолять Михала рикша и сам, оставив свою тележку, пал перед колдуном на колени.
  
  Колдун в конце концов взял у Михала пятьдесят рупий (что было равноценно четверти доллара) и заявил, что истинное богатство человека - это его знания, их нельзя оценить никакими деньгами в мире.
  - Мне это известно, - ответил Михал.
  - Как ты думаешь, из чего состоит мир? - спросил каламбанец.
  - Из людей, - ответил Михал. Вопрос застал его врасплох.
  - Из воздуха, - сказал колдун и выставил один палец. - А ещё? - он снова глянул на Михала. - Из воды, - и показал второй палец. - А кроме того, из цветов. И, наконец, из разрушителя, - и показал третий и четвёртый пальцы. А потом огляделся вокруг.
  
  Люди, которые шли рядом, с уважением внимали мудрецу.
  - А что такое "разрушитель"?
  - Это то, что всё уничтожает, - отвечал колдун.
  
  Рикша шепнул:
  - Это очень мудрый колдун. Он умеет считать. - И поклонился мудрецу-каламбанцу, который, подняв одухотворённое своё лицо к небу, уже ничего не видел и не слышал.
  - А тогда почему этот мудрец не сидит там, на куче дров? - спросил Михал, когда они свернули в боковую улочку.
  - Потому что там уже сидит другой колдун, тот, который унаследовал власть. Его выбрали люди. Их всегда двое, колдунов.
  - На острове есть и христиане, правда?
  - Да, немного христиан и приверженцев ислама.
  
  Вдруг каламбанцы опять громко загрохотали в свои железки, и пение "кетя-кетя" потянулось к морю.
  - Туан! - закричал рикша. - Эй, мистер!
  
  Михал оглянулся, увидел старенькую "Тойоту", а в ней - лётчика, с которым познакомился утром, и побежал к нему.
  - Поехали на аэродром, - сказал пилот.
  
  
  Глава 5. Путешествие по острову Флорес
  
  "Дакота" с оглушительным рёвом поднялась в воздух и зависла над серебром воды. Михал ещё не летал на таком самолёте. В прошлом году он прибыл на Суматру на удобном "Фоккере". О "Дакоте" он слышал, но никогда не отдавал себе отчёт в том, что по сути своей этот самолёт - обыкновенная будка без кондиционеров, но с брезентовыми сидениями.
  
  На "Дакоте" летело всего лишь с десяток человек. Католических священников Михал узнал по воротничкам и длинным брюкам, офицеров - по рубашкам. Остальными же пассажирами были женщина с тремя детьми и несколько мужчин - двое белых и трое китайцев.
  
  Рядом с Михалом сидел сухощавый индонезиец. Он сказал, что работает учителем, летит на Флорес. От него Михал узнал, что "Дакота" - это американский транспортный самолёт времён второй мировой войны. В Соединённых Штатах на нём давно уже не летают.
  
  От грохота двигателей звенело в ушах. Разговаривать было трудно. Глядя из иллюминатора на море, на чёрные пятнышки судов, Михал вспоминал теплоход "Стефан Окшея", на котором плыл вместе с Астрид в Сингапур. "Где теперь наше судно? Должно быть, у побережья Африки. Если оно идёт вдоль берега, моряки видят с палубы чёрные скалы. Если же они плывут чуть подальше, то видят по ночам золотые звёзды - как отличаются они от наших, европейских! А может, моряки смотрят на луну? Луна здесь тоже не такая. Днём судно кажется оставленным людьми. Моряки сидят в своих прохладных каютах, и только на мостике кто-то стоит".
  
  Внезапно Михал услыхал, что впереди говорят по-малайски о том, что на мировых авиалиниях разбойничают террористы. Михал затаил дыхание, надеясь узнать что-нибудь о похищенном "Боинге", но тут заговорили о "Дакоте", о том, что никто её никогда не угонит, потому что на ней нет никакого навигационного оборудования, даже высотомера нет. Эти приборы сломались уже давно, и никто их не ремонтирует. Лётчики знают маршрут наизусть. Михал хотел подойти и спросить, известно ли что-нибудь о самолёте с острова Катони и о его пассажирах, но вдруг "Дакота" так затряслась, словно она не по воздуху летела, а тащилась по каменистой дороге. Михал перепугался, подумал, что сломался двигатель или отвалилось крыло, а когда увидел, что большинство пассажиров мирно дремлют, успокоился. Он закрыл глаза, и некоторое время ему казалось, что он в Польше. Вот он возвращается по железной дороге из Гданьска, он устал, закрыл глаза, собираясь отдохнуть. Надо будет ещё выучить историю. Михал любит историю и географию и всегда старается узнать больше, чем задано...
  
  Его разбудил сильный рывок самолёта. Он выглянул в окно и увидел не здания, а море. "Индонезия - это как фильм по географии, - подумал он. - Сейчас зажгут свет, и я выйду на сопотский мол, увижу друзей, "привет, Анджей", "привет, Михал"...
  Самолёт затрясло ещё сильнее, и Михал уже не мог спокойно думать о своём. Он смотрел в окно. Самолёт качался над тёмно-зелёными джунглями. "Кто там живёт, в этом густом тёмном лесу? - задумался Михал. - Туда не проникают лучи солнца. В болотах кишат рептилии. Я никогда не был далеко в джунглях. Туда попасть трудно, там полно змей, москитов, птиц и диких животных. Там есть такие места, где никто ещё не бывал".
  
  Самолёт снижался рывками, и Михала затошнило, хотя он и летел не в первый раз. Пассажиры держались за поручни кресел. Михал смотрел в окно и видел кампунги среди деревьев, широкую реку, а на ней - лодки. "Неужели это уже Флорес? А может, мы садимся где-то на полпути? Может, кто-то вошёл в кабину и заставил лётчиков снижаться?.."
  
  "Дакота" кружилась над саванной, где чуть в сторонке паслось стадо буйволов, а под самым самолётом бежали какие-то животные, немного напоминавшие косуль. И тут Михал испугался. Неужели пилот будет сажать самолёт в эту траву, в болото?.. Не хватило горючего или сломался двигатель?.. Он глянул на пассажиров, но те казались спокойными. Может быть, они не знают, какая опасность им угрожает?
  
  Колёса самолёта коснулись земли, и "Дакота", словно автомобиль со сломанными рессорами, затряслась, наклонилась на бок. Путешественники открыли глаза, стараясь удержаться на своих местах.
  - Что это за остров? - спросил Михал у сидевшего рядом пассажира, но ответа на получил.
  
  Самолёт стоял в высокой траве рядом с плантацией кукурузы. Около "Дакоты" кто-то ходил и стучал по её корпусу, в то время как один из лётчиков долго не мог открыть дверь. Когда же ему это удалось, он не стал выпускать пассажиров, а громко с кем-то заспорил на неизвестном Михалу языке. Наконец он повернулся к сидевшим в салоне людям и, улыбнувшись, сообщил им по-малайски, что они могут выйти.
  
  Вскоре путешественники уже шли в высокой траве к бараку, что был в полумиле от самолёта. Дети, бежавшие за ярко разодетой мамой, раздвигали траву и отплёвывались, когда пух с кустарника попадал им в рот.
  - На каком языке они говорят? - заинтересовался Михал.
  - На кео, - ответил молодой учитель в яркой рубашке, подняв небольшой рюкзак.
  - А лётчики тоже кео?
  
  Учитель ответил утвердительно. И сказал, что народы кео, лио и сикка живут в центральной части острова Флорес и что лётчик заявил сотруднику аэродрома, что садиться здесь небезопасно, потому что трава слишком высока.
  - Пилот сказал, - продолжал учитель, - что, если начальник аэродрома не скосит траву, они больше сюда не прилетят.
  
  Когда они дошли до здания аэропорта, солдат, державший на животе автомат, вместо того, чтобы открыть ворота пошире, закрыл их совсем. Лётчики вошли в барак, а потом оттуда вынырнул толстяк, каких редко встретишь у индонезийцев. На нём была военная рубашка с подвёрнутыми рукавами. Он сообщил пассажирам, что все они должны заплатить по пятьдесят рупий за то, что будет скошена трава на взлётной полосе.
  - Нам нужно нанять десять садовников, которые будут работать несколько дней, - сказал он, уловив ропот недовольства. - Мы не имеем права рисковать жизнью пассажиров. Кто заплатит, может выйти отсюда.
  - У начальника аэродрома должны быть собственные средства на содержание взлётной полосы, - заметил один из пассажиров.
  - Да, так и должно быть, - согласился толстяк в зелёной рубашке, - но у нас таких средств нет.
  - Нужно обратиться к губернатору, - вмешался учитель.
  - Правильное замечание, - признался толстяк. - В ближайшее же время обратимся к губернатору с этим вопросом. А сейчас, - и он выставил корзинку, - кто заплатит, может идти.
  
  Женщина с детьми первая отдала солдату пятьдесят рупий, затем выразил полное взаимопонимание с руководством аэропорта офицер, а там и остальные пассажиры тоже. И только учитель был недоволен. Что-то проворчав, он отдал деньги.
  - С детей тоже по пятьдесят? - спросил Михал.
  
  Толстяк заколебался.
  - Ты с кем здесь?
  - Один.
  - Тридцать.
  - Куда полетит этот самолёт? - спросил Михал после того, как заплатил.
  - Назад, на Каламбу.
  - А где епископская курия?
  - Епископская курия?.. Какая ещё курия?
  - Где тут резиденция католических священников? - спросил Михал.
  - В Энде, - ответил другой солдат.
  
  Когда открылись ворота, пассажиры выбрались на песчаную площадку.
  Некоторые поспешили спрятаться под навес на четырёх опорах, другие же уселись в бети и медленно поехали мимо многочисленных лотков, выставленных на песке и на деревянных столиках. Каменистая дорога была мокрой, в канавах текли сточные воды.
  
  Некоторые пассажиры, в том числе и Михал, стали думать, как добраться до столицы острова Флорес, до города, расположенного почти в сорока милях отсюда и лишённого государственных средств связи.
  - Дешевле всего на судне, - сказал учитель, который хорошо знал этот остров. - Но такая поездка продлится долго, и она небезопасна.
  - Небезопасна? - переспросил Михал, усаживаясь на свою дорожную сумку.
  
  Учитель не ответил. Другой пассажир, услыхав о том, что плавание на судне длится долго, очень удивился: ведь не так уж и далеко.
  - Всё потому, что это частные пароходы водоизмещением в несколько сот тонн, они часто ломаются и тогда стоят в море. Поэтому пассажиру нужно запастись собственными продуктами. А хозяева плавательных средств хотят, чтобы им платили товаром, а не деньгами.
  - Лучше поехать с китайцем. Он берёт дороже, но до Энде добирается за несколько часов.
  - А где он? - спросил высокий мужчина, одетый элегантнее других пассажиров.
  - Обычно приезжает в те дни, когда прилетает самолёт.
  - Но ведь самолёт не летает регулярно.
  - Регулярно, два раза в неделю, - ответил с улыбкой учитель, - но только неизвестно, в какие дни.
  - Китаец видел самолёт, поэтому наверняка приедет.
  - А что мы будем делать, если он не приедет? - спросила женщина с ребёнком.
  - Места на песке много. Можно провести здесь несколько ночей.
  
  Но китаец приехал. Старенький пикап поднял столько пыли, что пассажиры долго тёрли глаза и губы. Из кабины выбрался низенький немолодой водитель с широким загорелым лицом. Спереди на его безрукавке было несколько дырок.
  - Кто хочет ехать, - сказал китаец, - милости прошу, а то я не люблю ночные поездки. Не следует подвергать риску жизни пассажиров. Растяну брезент, и он защитит моих клиентов от зноя.
  
  Измученные жарой путешественники потащили свой багаж к пикапу.
  - Но сегодня, - заявил водитель, - поездка обойдётся вам дороже, чем обычно: мне нужно больше денег. Надо починить двери и проверить двигатель.
  - Сколько? - спросил учитель.
  - Четыре тысячи.
  - Могу дать пятьсот рупий.
  - Этого мало.
  - Я дам две тысячи, - сказал офицер.
  - А ты? - обратился китаец к Михалу.
  - Я хожу в школу. Мне полагается скидка.
  - А государство делает тебе скидки?
  - Да, - ответил Михал.
  - Ну, тогда и я сделаю. Тысяча рупий. А вы, - обратился он к остальным, - должны дать самое меньшее по три тысячи. Войдите в моё положение.
  - Я охотно заплатила бы и четыре, - заверила его женщина, у которой к бедру был привязан ребёнок, - но у меня их нет. Все деньги я отдала колдуну, чтобы он изгнал злого духа из моего ребёнка. - Она показала на покрытые струпьями веки малыша. - Я отдала все деньги, потому что он так велел. Понимаю, тебе нужно исправить автомобиль, и у тебя, должно быть, расходы побольше моих, но если бы у меня были деньги...
  - Сколько можешь дать? - Китаец глянул на вторую, бедно одетую женщину.
  - Тысячу.
  - Ладно, - ответил китаец. - А вы отдадите по три, - обратился он к остальным, - а если не хотите, можете плыть на судне. А вот ты, - он посмотрел на самого элегантного пассажира, скорей всего сингапурца, который держался чуть в стороне, - должен заплатить четыре.
  
  Тот, ничуть не споря, полез в карман за деньгами. Ему явно польстило, что его выделили среди остальных. Как самого почётного гостя, его посадили в брезентовое кресло в передней части пикапа, и он там держался гордо, ни с кем не вступая в беседу.
  - А ты? - китаец снова обратился к учителю. - Почему ты такой упрямый и не хочешь дать хотя бы две тысячи?
  - Потому что у меня их нет.
  - Покажи карманы.
  
  Учитель засунул руки в брюки и вывернул пустые карманы.
  - А здесь? - спросил китаец и показал на карман рубашки, откуда торчали какие-то бумаги. - Может, у тебя есть, только ты забыл?
  - Нет, - ответил учитель, вынимая всё из кармана рубашки.
  - А почему у тебя нет денег? - забеспокоился водитель. - Какое-то несчастье?
  - Я еду на работу. Когда заработаю, тогда и будут деньги.
  - Ну, делать нечего, садись, - китаец похлопал его по плечу.
  
  Такой ухабистой дороги, какая вела от аэродрома в Маумере до Энде, Михал ещё не видел. <Маумере - город на северо-востоке острова Флорес (Индонезия)> Это было не только испытание мастерства не такого уж и худенького шофёра, но и проверка прочности автомобиля. Долгое время двигались в облаке пыли, поднятой пикапом, со скоростью не больше чем четыре-пять миль в час. Водитель уверял пассажиров, что такую великолепную скорость удаётся развить благодаря тому, что пока ещё сухо. А вот в сезон дождей ездить тут невозможно.
  
  Поглядывая на учителя, Михал размышлял о том, в какую школу тот едет и какие предметы будет преподавать. Когда он спросил его об этом, индонезиец ответил, что преподаёт чтение и письмо и что его направили в распоряжение бупати, который скорей всего пошлёт учителя туда, где никогда ещё не было школы. <Бупати (малайск.) - провинциальный чиновник, подчиняющийся губернатору> Что же касается помещения, то это не проблема, можно вести уроки в тени развесистого дерева, тетрадки - тоже не проблема, можно писать пальцем на песке, вот только бы колдун дал согласие на обучение детей.
  
  Автомобиль больше не трясло. Он остановился у пропасти перед узеньким дырявым мосточком. Михал глянул на пассажиров, но те не выразили никакого беспокойства. Они смотрели на круглое лицо шофёра. Водитель свистнул в сторону леса. Через минуту из зарослей вышел худощавый человек, который нёс под мышкой две жерди. На спине у него было что-то вроде мешка, а на бёдрах - старая юбка, вся в увядших цветах. Он вошёл на мостик и заткнул своими палками щели. Показал водителю, что дорога свободна, и с гордостью потом наблюдал за тем, как пикап с людьми проезжает по прогибающимся и потрескивающим брёвнам.
  
  На другом берегу водитель остановил машину, а человек в юбке, украшенной цветами, подошёл, чтобы получить плату за услугу, после чего забрал свои жердины (отчего мост опять стал дырявым) и ушёл в лес - ждать следующий автомобиль. Подобных мостиков на пути к Энде оказалось несколько, и неподалёку ждал человек, зарабатывающий себе таким образом на жизнь.
  
  В Энде было много военных. Солдаты бродили по городу, ездили на бетях, бегали с автоматами по обочинам дорог - словом, делали то же, что и в Джакарте.
  Некоторые пассажиры вышли возле кампунгов, остальных же водитель довёз до центра столицы, где была мечеть. Туда то и дело входили люди, завёрнутые в белые простыни. На другой стороне площади было несколько кирпичных домов, а рядом стояли грязные ларьки с продуктами - преимущественно с попахивающей рыбой, с поджаренными на постном масле пирожками, розовым тестом, оранжадом, а ещё со старой, иногда даже рваной одеждой. Мимо кампунгов текли нечистоты, поскольку тут, так же, как и в других городах в здешних краях, канализацией служили открытые канавы.
  - А тебе куда надо? - спросил по-малайски китаец.
  - В какую-нибудь гостиницу, - ответил Михал. - Здесь есть отель?
  - Есть, - ответил китаец. - Очень хороший отель. А почему ты хочешь жить в гостинице?
  - Завтра утром мне нужно будет съездить в епископскую курию. Сегодня уже поздно.
  - Если у тебя там есть знакомые, можешь поехать туда и сегодня.
  - Я знаю одного польского ксёндза-миссионера. Даже двоих. Они были у нас в Джакарте. Но неизвестно, застану ли их. Наверно, они в своих приходах, это далеко отсюда. Ты знаешь, где тут курия?
  - Да, - ответил китаец. - Я никогда там не был, но знаю. Ты из Варшавы? Знакомый город, у меня там друзья. А ещё знаю польских моряков, потому что когда-то работал в порту, в Шанхае. А почему ты путешествуешь один?
  - Я сбежал с угнанного голландского самолёта. Мы удрали вместе с маленькой девочкой. Ты слыхал об этом самолёте? Он приземлился на острове Катони.
  - Говорили об этом по радио.
  - Не скажешь, что случилось с этим самолётом?
  - Нет, - китаец включил двигатель и поехал по ухабистым улочкам. - Завезу тебя в отель. Я люблю поляков. Это очень смелые и трудолюбивые люди. Несколько лет назад я был докером в Шанхае. Туда заходили польские суда.
  - Я летел с матерью. А та девочка - немка. Она тоже была с мамой. Не знаю, что с ними стало.
  - Сюда, на Энде, тоже иногда заходят польские суда, - гнул своё китаец; он говорил по-малайски, вставляя английские слова. - Очень хороши польские суда. Пожалуй, они здесь самые лучшие.
  - А сейчас в порту есть польское судно?
  - Не знаю. Спроси в гостинице. Но сначала отдохни. При нашем климате очень важно не измучиться. Поэтому мы все соблюдаем послеобеденные сиесты. Даже служащие на почте в двенадцать часов дня прекращают работу и укладываются на своих столах. Европейцы не всегда принимают наши обычаи, поэтому, хоть и недолго живут у нас, нередко страдают сердечными болезнями, а один даже умер.
  
  Китаец остановил свою "Тойоту" возле одноэтажного кирпичного здания и сказал:
  - Запомни: сперва поешь, а потом поспи. В отдохнувшую голову приходят новые мысли. Я приеду завтра и отвезу тебя в курию.
  
  Михал полез в карман за рупиями, но китаец сказал "завтра" и добавил по-польски: "До зобаче́ня". <До зобаче́ня (польск.) - До свидания>
  
  В гостинице поздоровался с мальчиком молодой индонезиец. Он спросил, какая нужна комната, с кондиционером или без.
  - Без, - ответил Михал, зная, что цена за прохладную комнату в несколько раз выше.
  
  Девочка в линялом платье отвела гостя в помещение с огромной кроватью и бегающими по стенам ящерицами. Михал положил сумку на подстилку, растянул над кроватью сетку, радуясь тому, что ночью его не будут кусать москиты.
  
  Вышел в коридор. Портье внимательно глянул на него из-за своей перегородки и спросил напрямик, что Михалу угодно.
  - У тебя есть телефон? Хочу позвонить в порт.
  - Телефон есть, но порт уже не работает.
  
  Михал посмотрел на часы, было около пяти.
  - А может, ты знаешь, нет ли в порту какого-нибудь польского судна?
  - Есть.
  - Правда? Как туда добраться? - Михала воодушевила мысль о том, что на рейде может стоять польское грузовое судно, которое плавает в здешних водах.
  - Это очень далеко, - ответил портье. - Нужно на машине. Бетя не доедет.
  - А такси нет?
  - Днём ездят, ночью - нет.
  "Ну вот, ночью не ездят, - подумал Михал, - и порт ночью не работает".
  - Как называется это судно? - спросил он.
  - Polish ship. <Польское судно, англ.>
  - Polish ship - это понятно, но как называется?
  
  Собеседник лишь улыбнулся.
  "Неужели мне, наконец, повезло?" - подумал Михал и вышел во двор, где минутой раньше видел автобус. Но автобуса уже не было, китаец тоже уехал, а ведь он мог отвезти Михала в порт.
  
  Михал сел на камень в тени пальмы, которая росла возле гостиницы, и стал следить за ящерицей, которая стрекотала на другом камне. Она поднялась повыше, на самую верхушку, и на её призыв откликнулась другая; обе они стали глазеть на белокожего мальчика, они ещё не видели такого. В глотке у одной из ящериц была ночная бабочка. Тёмный предмет передвигался от головы к желудку, это хорошо было видно сквозь прозрачную кожу ящерицы. "Наелась на целый день, - подумал Михал. - Неплохо быть ящерицей. Хотел бы я стать ящерицей хоть на день. Было бы интересно..."
  
  Михал вернулся в гостиницу, где босой официант подал ему рис с соевым соусом и сушёной рыбой.
  - А кока есть? - спросил мальчик по-английски.
  - Есть, мистер, - ответил официант. У него на подбородке росли две длинные волосины.
  
  Лёжа на циновке, Михал ел рис по местному обычаю пальцами, потому что официант не принёс ложку или вилку, зато дал ему влажную тряпку для того, чтобы вытирать руки. Михал хотел попросить бананы, но тут за бамбуковой стенкой мужской голос троекратно произнёс "Аллах акбар". Михал ждал продолжения молитвы мусульманина, но за стеной молчали, и только были слышны ритмичные глухие удары слева и справа. Женский голос, прозвучавший в коридоре, напомнил ему об Э-эм - их уборщице из Джакарты. А ещё он вдруг вспомнил, как Домине, низко склонившись к земле, косил траву.
  
  За стеной опять зазвучали слова молитвы. По приглушенным ударам можно было догадаться, что мусульманин, стоя на коленях на бамбуковой подстилке и вытянув руки, кланяется и стукается лбом о свою плетёнку.
  
  Уставший Михал уже не различал слов во всём этом гуле, в этой мешанине голосов, которые больно долбили по мозгам. Ему казалось, что молится весь отель, молятся все мусульмане на свете.
  
  ***
  Его разбудили слова, прозвучавшие где-то далеко - те же, которые он слышал и вечером: "Аллах акбар". Значит, скоро взойдёт солнце, и душная комната наполнится дневным светом.
  
  Шаркая японскими сандалиями, официанты разносили завтрак: тёплый зелёный чай без сахара в маленькой чашечке и поджаренный на растительном масле банан в глиняной тарелочке.
  
  После завтрака, надев шорты и яркую рубашку и прихватив сумку, Михал вышел из гостиницы. Улицы столицы острова Флорес, которую он прежде знал лишь по рассказам отца, выглядели совсем не так, как вечером. Раскладывая свой товар на обочине шоссе, туканги весело улыбались ему, приглашая купить хоть что-нибудь. Женщины стирали свои тряпки в канализационных канавах. Михал на минуту забыл о том, что он один на чужом острове; это одиночество, которое прежде, когда он сбежал с Каламбы, пугало его, теперь ему не было в тягость, ведь он знал, что где-то рядом Астрид. Это наполняло его радостью. В кармане у него десять долларов и несколько сот индонезийских рупий общей стоимостью около доллара. Михал задумался о том, ехать ли в порт или сперва добраться до курии. "Сколько рупий соответствуют одному злотому? - задумался он. - Трудно подсчитать, ведь официального валютного курса тут нет".
  
  Он подошёл к тукангу, сидевшему на земле, скрестив ноги. Рядом на циновке лежала всякая мелочёвка: разноцветные булавки, чуть обгоревшие свечки, медные колечки, кривые ржавые гвозди. Михал попросил у него что-нибудь попить.
  - Оранжад, - ответил тот, вытягивая одну ногу.
  - Колы нет?
  - Нет. Холодильник сломался. Но есть очень хороший оранжад, - он вынул из коробки бутылку, вытер с неё пыль.
  
  Жёлтый напиток был тёплым и сладким. Михал подумал о том, что рискует заразиться амёбиазом, но жажда была сильнее, и он выпил целую бутылку. <Амёбиаз - инфекционная паразитарная болезнь, причиной которой является амёба; для этого заболевания характерно появление язв в кишечнике, а также гнойников в печени, лёгких, мозге. - Примеч. переводчика>
  
  Идя дальше, Михал рассматривал окна без стёкол, на которых были жалюзи, видел дверные проёмы, где висели лишь циновки. "В эти хижины никогда не проникает дневной свет, - подумал он. - Но людям это и нужно, они хотят, чтобы было сумрачно. Света им достаточно и на улице".
  
  Вдруг он услышал крики мужчин и топот резиновых сапог. Кричали не от радости и не от страха - нет, просто это голосили молодые солдаты. Михал слыхал подобное ещё в Джакарте. У военных были учения. Десятки молодых индонезийцев в своих армейских рубашках с подвёрнутыми рукавами бегали вдоль канализационных траншей, держа автоматы на груди.
  
  Михал думал о том, надо ли ему подождать китайца, чтобы ехать с ним в порт, или самому найти такси, то есть пикап с чёрным флажком, - но тут как раз рядом с ним остановилась знакомая "Тойота".
  - Morning! <Доброе утро! англ.> - радостно крикнул китаец, открывая дверь кабины. - Поехали?
  - Но мне надо в порт. Там вроде бы стоит польское судно.
  
  Михал сел рядом с водителем.
  - Есть, есть польское судно, - подтвердил китаец, чуть притормаживая, чтобы не наехать на рикшу.
  - Да, но какое? - спросил Михал.
  - Польское, - сказал китаец.
  - Как оно называется?
  - Не знаю. Polish ship.
  
  Они ехали по узким улочкам, оставляя за собой столбы пыли. Иногда, когда бетя загораживала улицу, пыльное облако обгоняло их, накрывало и бетю, и людей на обочине, но никто не предъявлял китайцу претензий, а некоторые на что-то показывали, говорили с ним на неизвестном Михалу языке.
  - Вон там, - китаец показал на море, - там стоит ваш линкор.
  
  Михал очень обрадовался, увидев в нескольких милях от побережья полуострова Энде ослепительно белое, большое, как многоэтажный дом, судно "Кохановский" водоизмещением в десять тысяч тонн, а рядом с ним две баржи и несколько маленьких, словно насекомые, лодчонок. У Михала распирало грудь от радости. Он уже был почти дома. В крайнем случае он сам проплывёт это расстояние.
  
  Китаец подъехал к воротам порта. Михал выскочил из машины, крикнул "Терима касих!" ("Спасибо!") и побежал к берегу. Тут ему стало неловко, ведь он не только не заплатил водителю за вчерашнюю поездку и сегодняшние хлопоты, но даже не спросил, сколько должен китайцу. Он вернулся, но старенькой "Тойоты" уже не было.
  
  В портовом управлении Михал узнал, что последняя сегодня баржа на польское судно отплыла час назад. Завтра нужно будет подойти к восьми утра. Один из работников порта спросил Михала, надо ли мальчику попасть туда именно сегодня. Можно ведь спокойно побродить по побережью, выспаться у стены барака. Второй индонезиец посоветовал мальчику вызвать шлюпку.
  
  
  "Верно, - подумал Михал, - у "Кохановского" две шлюпки". Ему вспомнилось прошлогоднее плаванье до Джакарты на этом судне. Он видел дельфинов и летучих рыбок и подолгу беседовал с капитаном о работе на море. Вспомнил он и о том, как вдруг испугался, когда в первый раз увидел, как летят искры из крана в умывальнике. Он не знал, что так светится планктон в морской воде. Сначала любой новый звук на судне казался Михалу подозрительным.
  
  "Ах, если бы сейчас на "Кохановском" был тот же капитан, - подумал он. - Наверно, будет другой, экипажи часто меняется. Но наверняка удастся застать кого-нибудь из старых матросов... Как связаться с судном? - задумался он. - Как им сообщить о том, что я здесь?.. Они, наверно, знают о похищенном самолёте. Может, знают и о нашем побеге".
  
  Вместе с чувством радости у него появилось ощущение усталости. Он сел на песок у стены барака, потом лёг. Михал смотрел на польское судно, и ему казалось, что это часть родной земли.
  
  Вытер полотенцем вспотевшее лицо, волосы, плечи, огляделся по сторонам. Работники порта проходили мимо и улыбались ему, извинялись за то, что коротковолновый передатчик сломан и они не могут сообщить на польское судно о мальчике, предлагали связаться с поляками с помощью флажков. Михал знал, что к таким сигналам никто в этом порту серьёзно не относится, а на судне их даже не заметят.
  - У военных есть хороший коротковолновый передатчик, - сообщил ему местный мальчик, который услышал их разговор. Он продавал заграничные сигареты.
  
  Михал подошёл к военной лодке и обратился с просьбой к офицеру.
  - Мы можем связаться с ними, - согласился офицер. - А ты знаешь английский язык?
  - Знаю. Но это польское судно. Могу и по-польски.
  - Ну, давай.
  
  Михал, взял сумку, влез на лодку, вошёл в кабину радиста, тот надел наушники, включил микрофон и вызвал судно Polandia.
  
  Через минуту он разочаровано сказал, что на судне сломана рация или там нет офицера. "Что ж, возможно, что и нет его, - подумал Михал. - Небось, играет в карты и забыл, когда обязан выходить на связь на коротких волнах".
  - Мы отвезём тебя туда, - предложил второй офицер и крикнул рулевому: - Курс на судно Polandia.
  
  Моторка с оглушительным треском вспорола спокойную гладь моря. Лодку чуть покачивало не невысокой волне. Они проплыли мимо филиппинского судёнышка, и тут совсем стемнело. Польский линкор засветился в море десятками огней и был теперь похож на дворец. "Здорово это смотрится! - подумал Михал. - Словно городок на воде".
  
  Но когда моторка подплыла поближе, Михал увидел на корпусе надпись "Ганка Савицкая", и это его расстроило: ему-то казалось, что он хорошо знает все польские суда, которые плавают в здешних водах, а вышло, что он ошибся.
  
  Польские моряки спустили железный трап и затащили мальчишку на палубу. Михал представился. Матросы знали его отца. Вдруг кто-то воскликнул:
  - Михал?
  
  Старший офицер - настоящий великан - схватил мальчика за плечи и поднял, как пушинку.
  - Откуда ты взялся? - спросили сразу несколько голосов.
  - Сбежал с угнанного самолёта, да? - подсказал один из матросов. - Радио Сингапура сообщило об угоне несколько дней назад. А где маленькая немка?
  
  Михал жестом показал, что этого не знает. Да и что тут скажешь? Сам ведь вытащил девчонку оттуда, а потом её потерял.
  - Она может быть в католической миссии, - с трудом выдавил он через минуту. - У меня была страшная горячка, ничего не помню...
  - Не нужно его волновать, - старший офицер Шелига приобнял Михала. - Пошли к капитану.
  - А что с моей мамой, не знаете? - с тревогой спросил мальчик. - По радио об этом не сказали?
  
  Матросы стали переглядываться, и это ещё больше обеспокоило Михала.
  - Наверно, уже всё в порядке, - ответил боцман.
  - Пойдём к капитану, и ты всё узнаешь.
  
  Старший офицер снова обнял Михала и крепко прижал к себе. Они познакомились ещё в Джакарте. Шелига приглашал его с отцом на обед в офицерскую кают-компанию, а отец - к себе домой в Кебайоран Бару. И теперь они шли обнявшись, едва помещаясь на узкой лестнице, ведущей в апартаменты капитана на самой верхней палубе.
  
  Капитан, невысокий, в расцвете сил мужчина с чёрной бородкой, крепко пожал Михалу руку, а потом похлопал его по плечу.
  - Я уверял твоего отца, что ты не пропадёшь. И был прав. Садись, ты голоден, наверно. Пан старший офицер, позвоните коку, пусть что-нибудь принесёт.
  - Когда вы разговаривали с папой? - спросил Михал.
  - Несколько дней назад. Он искал тебя на Каламбе.
  - А что с мамой?
  - Мама ранена. Я думал, что ты знаешь.
  - Не знаю.
  - Папа увёз её и одну немку на военном вертолёте.
  - Ранение опасное?
  - Пожалуй, нет. Возможно, мама уже дома. У той немки ожоги побольше, но это тоже не опасно для жизни.
  - Значит, на аэродроме дело дошло до...
  
  Капитан кивнул.
  - Очень хорошо, что вы сбежали.
  - Есть убитые?
  - Да. Среди них даже ребёнок.
  - А угонщики?
  - Арестованы. - Капитан налил содовой в два стакана. - Пей. Погибли два пассажира и ребёнок. Тяжело ранены пилот, двенадцать пассажиров и двое десантников. Повреждённый самолёт стоит на аэродроме в Катони.
  - Они взорвали бомбу?
  - Нет. Но один из бандитов бросил гранату. Второй поджёг сарай с детьми...
  
  Раздался стук, капитан крикнул: "Войдите". Но никто не вошёл. Михал отворил дверь. В коридоре стоял стюард и держал на подносе бутерброды. В другой руке он принёс чашки, чайник, сахар, ложечки, банку сгущённого молока. Михал помог парню расставить всё это на столе.
  - Навались! - приказал капитан. - А потом расскажешь, как вы сбежали и как ты здесь очутился.
  
  Михал, поглощая вкусные бутерброды с сыром, грибами, колбасой и красным перцем, подробно рассказал капитану о побеге с Катони.
  - Вот молодец! - похвалил его капитан. - Завтра утром пойдём в курию и заберём малышку.
  - Отсюда далеко?
  - Нет. Возьмём машину. А сейчас иди отдыхать. Стюард приготовит тебе каюту.
  
  Михал поднялся, поблагодарил за превосходный ужин.
  - Пан капитан, - спросил он напоследок, - а что будет с островом Каламба? Он свободен или нет? Одни говорят, что да, другие - что нет.
  - Португальцы предоставили им свободу три года назад, - сказал капитан.
  - Добровольно?
  - Да. Когда они уходили с Тимора, вернули независимость и ему, и Каламбе, и Катони, и ещё нескольким островам поменьше.
  - А тогда за что же борется Организация, которая угнала самолёт?
  - За то, чтобы отделиться от Индонезии.
  - А почему же они добиваются этого, угоняя голландские самолёты?
  - А зачем молукки захватили поезд в Голландии? И школу?
  - Вот и я не понимаю.
  - Когда-то, ещё до англичан и японцев, на этих островах хозяйничали голландцы. Некоторым этническим группам Индонезии кажется, что правительство Голландии и сегодня может оказать давление на власти в Джакарте. Теперь каждый, даже самый примитивный народ добивается независимости. Но ни молукки, ни каламбанцы не знают, как нужно бороться за эту свободу... На камбузе есть один маленький индонезиец из Джакарты. Говорит, что он тебя знает.
  - Как его зовут? - оживился Михал.
  - Гисмандо.
  - Гисмандо? - мальчик стал вспоминать своих школьных товарищей. - Пойду гляну на него.
  Он спустился по лестнице на самую нижнюю палубу и увидел, как из камбуза выходит маленький индонезиец с ведром и выбрасывает мусор в море.
  - Домине!
  
  Индонезиец вздрогнул, на мгновение задержался, а потом пошёл себе дальше, словно не заметил Михала. И Михал засомневался, узнал ли Домине его или нет. Непонятно, почему тот так странно себя повёл. Зачем он назвался Гисмандо?
  
  Михал вернулся в свою каюту. Ему-то казалось, что после того, что он сделал напоследок для своего индонезийского приятеля в Джакарте, они останутся друзьями навсегда...
  
  ***
  Лёжа на кровати, прикрученной винтами к полу, Михал вспоминал тот день в Пасар Бару, когда полицейский поймал Домине за ворот разорванной рубашки. <Пасар Бару - торговый район Джакарты> Мальчишка даже не пытался вырваться. Михал знал, что страж порядка затащит беднягу в какой-нибудь закоулок, подальше от людей, побьёт дубинкой и бросит в канал. Поэтому он подбежал к полицейскому.
  - Что он сделал? - спросил Михал и тотчас предложил: - Если что-то украл, то я за него заплачу.
  - Домине ничего не украл, - мальчик жалобно глянул на Михала, очень боясь, что его отдубасят деревянной дубинкой.
  - Ты хочешь за него заплатить? - удивился полицейский.
  - Да.
  - Домине ничего не украл, туан, - уверял индонезийский мальчик. - Домине был ближе всех, вот его полицейский и схватил.
  - Вон там пострадавший, - сотрудник полиции показал на старый автомобиль неизвестной марки, рядом с которым стоял босоногий индус в шортах и чалме.
  
  - Что у тебя пропало? - обратился Михал к индусу.
  - А вот что, - сказал водитель и показал на то места лобового стекла, где когда-то было зеркало. - Но я не знаю, он ли украл это или кто-то другой. Я не видел. Нет зеркала, вот я и заявил об этом полицейскому.
  - Он был ближе всех, - стал объяснять сотрудник полиции, держа одной рукой мальчишку, а другой - деревянную дубинку. - Если это не он украл, то наверняка видел, кто это сделал, но не хочет сказать.
  - Домине не видел, - уверял мальчуган из бедного кампунга.
  - Если даже это не ты спёр зеркало, то наверняка украл что-нибудь другое, - сказал полицейский. - Не сегодня, так вчера. Ты, конечно, виноват, я тебя знаю.
  - Вот тебе пятьдесят рупий, купи себе зеркало, - сказал Михал, приблизившись к индусу и предложив ему банкноту.
  - Нет, - водитель не хотел брать деньги у Михала.
  
  Воспользовавшись тем, что полицейский чуть зазевался, Домине вырвался и скрылся в толпе. Страж порядка не стал за ним гнаться.
  
  ***
  Утром Михал завтракал в офицерской кают-компании. Он попросил яичницу, ржаной хлеб и молоко. Он прекрасно выспался, поэтому на вопрос капитана о самочувствии, ответил: "Чувствую себя превосходно". Ему хотелось побегать по палубе, поиграть с моряками в пинг-понг, поплавать в брезентовом бассейне на корме судна. Беспокоил его только Домине. Когда в кают-компанию вошёл здоровяк-офицер Шелига, а капитан и его помощник вышли, Михал рассказал ему о маленьком индонезийце.
  - Нам он представился как Гисмандо, - сказал старший офицер, наливая себе кофе. - Твой отец просил за него, гарантировал его порядочность. Повар мальчиком доволен. А ты уверен, что это Домине?
  - Голову отдам на отсечение, пан старший офицер, потому что знаю его два года. Однажды он даже пришёл мне на выручку, когда я попал в затруднительное положение на мусульманском кладбище в Джакарте.
  - Ничего страшного, он всего лишь поменял фамилию, - авторитетно заявил Шелига. - Вернее, имя, потому что фамилии у него вероятнее всего нет. Возможно, по какой-то причине он желает стать теперь другим человеком. Здесь это часто случается. Подойди к нему так, словно ты хочешь с этим мальчиком познакомиться, и увидишь, что он ответит.
  
  Михал послушался совета старого моряка. Он пошёл на камбуз, где маленький индонезиец чистил картошку, и воскликнул по-индонезийски:
  - Привет, Гисмандо!
  
  Домине сложил ладони словно для молитвы, поклонился, а потом широко улыбнулся. Его лицо осветилось радостью.
  - Как ты попал сюда, туан? - спросил Гисмандо. - Твой отец ищет тебя на разных островах.
  - Всё тебе расскажу. Мы ведь вместе будем возвращаться в Джакарту. Заберём и Астрид.
  - А где нёнья Астрид? - спросил Гисмандо.
  - Недалеко отсюда. Успеем забрать её? - Михал глянул на повара. - Сейчас мы, вероятно, в море не выйдем.
  - Сегодня, наверно, нет, - кок заглянул в большой котёл. - Нам нужно погрузить товар, его не так уж много, но здесь никто не торопится.
  - Может быть, папа позвонит, - Михал вдруг задумался. - Он, кажется, уже два раза выходил на связь с радистом. Гисмандо, как ты попал на судно? - спросил Михал, когда они остались одни.
  - Большой господин, то есть твой отец, устроил меня на эту работу. А я обещал ему, что найду тебя.
  - И ты нашёл меня, - Михал похлопал его по плечу. - Где ты меня искал?
  
  - Я всюду спрашивал о тебе, туан. В любом порту, даже у людей, которые с баржи выгружал товар. Даже у тех, которые на лодочках появлялись на рейде. Я знал, что тебя найду, но только тогда, когда буду не Домине, а совсем другим человеком. Домине всегда был голоден, вынужден был красть еду, а потом удирать, чтобы его не схватили. Домине не мог бы тебя найти. Домине решил стать другим человеком.
  - Кто придумал тебе такое имя?
  - Дядя. Он сказал, что в Танджунг Приоке жил очень почтенный человек - Гисмандо. Он никогда никого не обокрал, всегда говорил правду. Домине решил быть похожим на него, поэтому взял его имя. Домине покинул свой кампунг и дядю и пошёл в порт искать дом, где жил настоящий Гисмандо - предок хороших людей.
  
  Маленький индонезиец бросил последнюю картофелину в котёл, открыл кран.
  - Домине искал много дней и ночей, спрашивал разных людей, с которыми много раз спал у асфальтированной дороги, когда уже не ездили машины, и вот утром увидел его ехавший на "Пежо" туан Кульский и забрал на судно. Домине рассказал, что теперь он Гисмандо и с этого момента он не голоден и никого не обокрал, потому что теперь он другой человек, а о том бедняке не хочет и думать. Гисмандо уже о нём забыл.
  - Когда судно распрощается с Джакартой, тебе нужно будет сойти.
  - Гисмандо знает. Но он сойдёт на сушу совсем другим человеком. И будет ждать, когда вернётся судно Polandia.
  - Или придёт другое.
  - Может, другое судно Polandia, - согласился индонезиец. - Гисмандо уже не будет помощником повара, Гисмандо будет вторым вахтенным, - он закрутил кран, сунул руку в котёл, стал мыть картошку.
  
  На камбуз вошёл боцман.
  - Старик тебя ищет, - сказал он Михалу.
  
  Михал выбежал из камбуза. Капитан, чёрная борода которого была так хорошо заметна на фоне белой рубашки, стоял на пассажирской палубе. Когда мальчик явился к нему, капитан спросил:
  - Едем?
  - Можно забрать этого индонезийца?
  - Если кок его освободит.
  
  Михал опять побежал на кухню.
  - Поехали с нами, Гисмандо!
  - Гисмандо не может, - ответил индонезиец. - У Гисмандо много работы. Повар будет сердиться на Гисмандо.
  
  Капитан уже спускался по трапу в шлюпку, которая качалась у борта судна. Крепко пахло солью прогретой солнцем воды. Второй офицер, молодой человек в шортах, пусковым шнуром завёл двигатель и помог капитану войти в шлюпку. Михал не воспользовался протянутой ему рукой, запрыгнул в лодку самостоятельно.
  - Поосторожнее, - сделал ему замечание капитан. - Ты мог упасть в воду.
  - Ну и что? Я ведь умею плавать.
  
  Двигатель трещал и дымил, шлюпка перескакивала через волны, оставляя сзади белый хвост пены. Брызги солёной воды орошали лица и рубашки людей. Михал слизывал с губ горькую соль. Впереди на фоне скалистого берега качалось филиппинское судёнышко.
  
  У здания, где размещалось портовое управление, их ждал белый "Пежо" с водителем. Они медленно поехали по узким улочкам. На коричневой шее индонезийца блестели капли пота.
  
  Выбрались за город, и водитель прибавил скорость; узкая и разбитая дорога была пуста. На фоне поросшего густой растительностью холма обозначились одноэтажные здания епископской курии.
  
  Автомобиль остановился на просторной и пустой площадке. Они миновали хозяйственные постройки и направились к жилому зданию, покрытому черепицей. У Михала было неспокойно на сердце, когда он думал о встрече с Астрид. Как она выглядит, бедная маленькая девочка? Жилой дом казался пустым, хотя дверь была открыта.
  
  В конце коридора появился индонезиец в белой рубашке и длинных брюках. Капитан попросил пригласить какого-нибудь священника из миссии и в ответ услыхал, что все - кто на лошади, а кто на теплоходе - разъехались по своим приходам, разбросанным по всей территории Флорес и на ближайших островах. Но потом всё же вышел из соседней комнаты европеец, тоже в белой рубашке и в тёмных брюках, и неизвестно было, священник это или здешний служащий. Он спросил по-английски, откуда гости прибыли и чего они хотят.
  
  Капитан, тоже по-английски, объяснил, что они ищут белую девочку по имени Астрид, пассажирку похищенного неделю назад голландского "Боинга".
  - Здесь такой нет.
  
  Михал почувствовал, как у него сжалось сердце, а потом вроде бы стало холодно. Капитан продолжал объяснять, что речь идёт о девочке с угнанного самолёта, который сел на остров Катони.
  - У нас такой не было, - повторил европеец.
  - Я сбежал вместе с ней незадолго до того, как десантники начали штурм, - вмешался Михал. - Мы убежали на Каламба. Оттуда её, вероятно, забрал немецкий миссионер, но точно не знаю, потому что я заболел. Она тоже была больна.
  - Там приход отца Ноймана.
  - Он ещё не вернулся?
  - Нет.
  - Почему? - удивился Михал. - Ведь он живёт не там.
  - Мы не условились о времени, когда он вернётся, но обычно он возвращается через две недели. У отца Ноймана четыре прихода, два из них соседствуют друг с другом. Возможно, он поехал туда. А может, задержался из-за этой больной девочки.
  - С острова Каламба он уехал. Так утверждают местные. Куда же он мог направиться на лошади?
  - Вероятно, к врачу, - ответил европеец в белой рубашке. - А может, на судно нашей миссии.
  - С лошадью? - удивился Михал.
  - Лошадь он оставил бы в приходе. Это приходская лошадь.
  - Если он сел на судно, то куда поплыл? - спросил капитан.
  - Наша миссия посещает разные острова. Постоянного маршрута нет.
  - Как вы думаете, где они могут быть? - нетерпеливо повторил Михал.
  - Если девочка чувствовала себя очень плохо, отец Нойман, наверно, не решился увезти её далеко. В Сингарадже есть больница. <Сингараджа - портовый город на севере острова Бали, бывшая столица острова> Может, он поместил её туда. Приезжайте через несколько дней. Возможно, я что-нибудь буду знать. Или пошлю кого-нибудь на судно, если будет машина. Вы, господин капитан, долго здесь простоите?
  - Трудно сказать. Ждём груз для Гамбурга. Этот груз уже должны были приготовить, но его пока ещё нет. Может, поплывём на Сулавеси и на обратном пути выйдем на рейд.
  - Вот и наведайтесь к нам, пожалуйста. Наверно, через несколько дней у меня будет что рассказать.
  
  Капитан поблагодарил. Они вернулись к автомобилю. Теперь водитель с головокружительной скоростью помчался по другой дороге. От колёс "Пежо" уворачивались куры, собаки, свиньи. Детвора кричала им вслед, хлопая себя по голым животикам.
  
  Михалу было жалко, что они уже возвращаются, он хотел ещё немного поговорить с миссионером, спросить его, как добраться до Сингараджи. А может, Астрид и отец Нойман не доехали до больницы, слегли где-нибудь в лихорадке и нуждаются в помощи? Может быть, это не малярия, а какая-нибудь другая тропическая болезнь, неизвестная в Европе?..
  - Пан капитан, далеко ли отсюда до Сингараджи?
  
  Капитан положил руку мальчишке на голову, взъерошил ему волосы.
  - Пан Бахман сделает всё возможное, чтобы найти дочку, - сказал он. - Уверяю тебя, у него больше возможностей, чем у тебя.
  
  Михал признал, что капитан прав, но где-то глубоко в сердце у него родилась догадка, что это именно он, Михал, найдёт Астрид. Он не может спокойно вернуться домой в то время, когда она где-то тут, рядом и, возможно, больна, нуждается в помощи.
  
  В открытые окна проникал горячий воздух вперемешку с пылью и запахом пальмового масла с небольшой фабрики поблизости. Капитан показывал Михалу горы, которые были выше двух тысяч метров, их склоны спускались прямо в море. Он обращал внимание мальчика на плоские вершины, которые свидетельствовали о вулканическом происхождении гор.
  
  Михал смотрел на эти кратеры (над некоторыми поднимался белый пар) и всё время думал об Астрид. Он чувствовал, что девочка тоже думает о нём и, возможно, повторяет слова, которые обронила когда-то мимоходом: "Со мной ничего не случится".
  - С этих скал, покрытых острыми камнями, - услыхал, наконец, Михал голос капитана, - стекают ручейки кипящей воды. Местные жители готовят в ней пищу. Жаль, что у нас нет времени подъехать поближе. Там можно увидеть вырезанные самой природой удивительные фигуры людей и животных, а ещё таинственные тоннели и жуткие пещеры.
  
  
  Михал увидел совсем рядом прекрасные стройные пальмы, вьющиеся змеями лианы, а дальше - карликовые деревья, судорожно цепляющиеся за скалы.
  - Брось хмуриться, - капитан тронул Михала за плечо. - Раньше, чем мы вернёмся в Джакарту, малышка будет дома.
  
  Усаживаясь вместе с капитаном и вторым офицером в шлюпку, Михал подумал: "Я оттащил её от самолёта, буквально украл, увёз на остров Каламба... Я должен вернуть её домой".
  - Вон там остров Энде, - сказал капитан, перекрикивая шум двигателя шлюпки, - а там, далеко в море, выходит, словно на свидание к нам, полуостров Энде.
  - Столица Энде, остров Энде и полуостров Энде, - заметил Михал. - Что, не могли придумать другие названия?
  - А может быть не хотели. Это название им так нравится, что некоторые жители Флорес даже своих детей называют Энде.
  
  "Сейчас зайти бы на капитанский мостик, - подумал Михал, - и глянуть на карту. Посмотреть, где Сингараджа".
  - Пан капитан, - Михал посмотрел в глаза командиру судна. - Хочу поблагодарить вас за гостеприимство...
  - Что это значит? - капитан приподнял свои густые брови. - Ты не вернёшься вместе с нами?
  - Не могу. Если мой отец свяжется с вами, скажите ему, пожалуйста, что я поехал искать Астрид. Он меня поймёт.
  
  Капитан погладил свою чёрную бороду.
  - Ну, ничего не поделаешь, - сказал он через минуту. - У меня нет приказа довезти тебя до Джакарты. Мы встретились случайно. Скажу помощнику, чтобы он связался с управлением порта.
  - Спасибо. Очень прошу, пусть узнает, будет ли какое-нибудь судно.
  - Судёнышко, - поправил капитан. - Их тут много. Они неудобные, иногда даже без названия на борту, но все знают, что это за судно и куда оно идёт.
  - Это как с человеком, - вмешался второй офицер, привязывая шлюпку к трапу. - На лбу у него не написано, как его зовут, но знакомые и так знают, кто он такой.
  
  
  Михал первым поднялся на палубу "Ганки Савицкой", а когда капитан его уже не видел, мальчишка от радости даже подпрыгнул. Он даже не предполагал, что старик отпустит его так легко.
  
  Михал спустился в камбуз, где маленький индонезиец драил пол водой с карболкой, распугивая тараканов, которые удирали в коридор.
  - Привет, Гисмандо, - сказал Михал. - Я пришёл попрощаться с тобой.
  - Почему? - Гисмандо выпрямился.
  - Я не еду в Джакарту.
  - Что произошло, туан? - у индонезийского мальчика от удивления округлились глаза.
  - В курии Астрид нет. Я должен её найти.
  - Гисмандо тебе поможет. Возьми его с собой.
  - Ты уйдёшь с этого судна?
  - Гисмандо вернётся сюда. А сейчас пойдёт с Михалом и поможет ему найти нёнью Астрид. Михал договорится об этом с коком и капитаном.
  - Хорошо, договорюсь, - ответил Михал с притворным равнодушием. На самом же деле он очень обрадовался.
  
  
  Глава 6. Второе воплощение Домине
  
  И вот Михал опять на судне, который качается на океанических волнах. Но как отличается "Кабена" от "Ганки Савицкой"! "Кабена" в десять раз меньше и оснащена гораздо хуже.
  
  Пассажиры собрались на одной палубе, частично прикрытой старым брезентом. "Кабена", словно лодка, раскачивалась из стороны в сторону и с носа на корму. Но чего стоили все эти неудобства путешествия в сравнении с той красотой, которая открылась Михалу: он видел остров, где в долинах пламенели травы, в воду спускались скалы, а небо, кажется, начиналось прямо в море. Красота, которую он прежде не замечал, оказывала теперь на него умиротворяющее действие.
  - Комодо, - сказал капитан, проходя мимо, и показал на остров недалеко от побережья Флорес.
  
  "Комодо?.. - вспомнил Михал. - Так вот он какой - Комодо, знаменитый остров, на котором живёт гигантский варан, единственный сохранившийся до наших дней представитель доисторических рептилий. Сойти бы на берег и встретиться лицом к лицу с этой ящерицей. Интересно, как она выглядит? Наверно, это огромное существо, извергающее огонь из пасти... Нет, пожалуй, это не дракон из сказки, это настоящее пресмыкающееся. Не исключено, что выглядит оно совсем иначе, не так, как я себе вообразил. Неужели его никто не сфотографировал?.. Если варан - животное плотоядное, наверняка оно съест меня прежде, чем я успею поднести фотоаппарат к глазам. А если сделать снимок с вертолёта? Варан, наверно, прячется в своей норе. А вообще, рептилии - плотоядные?.. Возможно, что и нет, но вполне могут убивать людей, которые их тревожат. А иначе почему же тогда на этом острове нет людей? Как бы мне хотелось выйти здесь хоть на минуточку".
  
  - Капитан, а нельзя ли подплыть поближе к Комодо? - крикнул Михал молодому индонезийцу, который стоял на капитанском мостике.
  - Нет.
  - Почему? Боишься ящера?
  - Там отмель.
  - А ты видел этого огромного варана?
  - Нет.
  - Жаль. А то рассказал бы мне, как он выглядит.
  
  Капитан усмехнулся.
  - Он, наверно, такой большой, что с трудом помещается на острове. А когда идёт купаться, море заливает берег.
  
  Михал не понимал, отчего ему так хорошо и почему его переполняет радость. Наверно, потому, что он получил хорошие новости о маме, а отец вот-вот узнает о нём. А может, он просто радуется тому, что с ним плывёт Гисмандо, вдвоём им будет легче в трудные минуты.
  
  "Папа может гордиться мной, - подумал Михал. - Теперь он не будет говорить: "Я в твои годы...""
  
  
  А где Домине, то есть Гисмандо?.. Михал нашёл его на пассажирской палубе рядом с двумя балийцами. Маленький индонезиец спал на старом чемодане, который вместе с другими вещами подарили ему моряки. "Пусть поспит, - подумал Михал. - Ему нужно отдохнуть".
  
  После обеда "Кабена" вошла в полосу тумана, и капитан не решился плыть даже с включённой сиреной. Он предпочёл бросить якорь в море до утра. Михал лёг на скамейку рядом с каютой капитана, и липкий туман, словно тёплая влажная простыня, окутал его. Он закрыл глаза и увидел Джакарту. Вот он гуляет с отцом по саду, разговаривает о змее, которую убил, и о местной традиции совершать паломничество на вулкан Бромо... Михал с беспокойством ждёт, когда отец спросит его о возвращении в Джакарту, но, к счастью, отец этой темы не касается. Михал тоже не говорит об этом, потому что и сам хорошо не знает, как попал домой...
  
  Он открывает глаза и какое-то время не может понять, где находится, в Джакарте или на судне? Опускает голову на скамейку и думает об Астрид, видит, как она вырезает ножницами бумажные куколки для театра теней.
  
  ***
  - Неплохие ваянги, - говорит Михал, хотя ему совсем не нравится.
  < Ваянг - традиционный народный театр кукол в Индонезии (острова Ява, Бали) или же сама кукла для такого театра теней>
  - В классе я вырезала лучше всех, - отвечает Астрид. - На уроках пения у меня получалось плохо, я фальшивила, зато рисовала и вырезала всегда хорошо.
  - А почему ты отложила эту огненную гору?
  - Хочу вырезать другие фигурки, - Астрид не смотрит на Михала. - Это король Дасарата, а это его сыновья, - говорит она и показывает ему то, что вырезала из бумаги, - Рама, Барата, Лесмана, Сатруга. А это - жена Рамы Сюта... Хочется когда-нибудь увидеть такое представление. Говорят, люди на них падают в обморок.
  - Почему они так нервничают, не понимаю, - отвечает Михал, - ведь это всего лишь куклы.
  - Но эти куклы говорят людскими голосами, - Астрид принимается за следующую фигурку.
  - Но и что? - Михал пожимает плечами. - За простынёй стоит бродячий актёр и говорит то мужским, то женским голосом...
  
  ***
  Высокая волна качнула судно так сильно, что Михал едва не упал со скамейки. Он опёрся одной рукой об пол и открыл глаза. И снова он в полной мере ощутил, что это совсем не "Ганка Савицкая", а судёнышко водоизмещением в шестьсот тонн, и волны швыряют его так, словно это скорлупа кокосового ореха. Он подумал об Астрид и о господине Бахмане. Может быть, девочка уже умерла и в кампунге её тело ожидает похорон...
  
  "Вздорные мысли, - упрекнул сам себя Михал. - Я - гость капитана, у меня есть скамейка, над ней натянут брезент, я должен быть доволен. Остальные пассажиры спят на открытой палубе".
  
  Проходивший мимо капитан угостил Михала бутылкой с розовой жидкостью. Оранжад был липким и тёплым, но мальчик выпил полбутылки, не отрываясь. Утолив жажду, он почувствовал себя лучше и только тогда вспомнил о том, что напиток сделан на сырой воде, а это в здешних условиях может привести к амёбиазу. Но выбора не было. А что Гисмандо? Не донимает ли его жажда?
  
  Михал спустился на нижнюю палубу и отдал индонезийскому мальчику всё, что осталось в бутылке. Гисмандо выпил залпом оранжад. Он не боялся амёбу. Он даже не знал, что это такое. Местные жители преспокойно живут себе там, где распространён амёбиаз, у них к этой болезни выработан иммунитет, а вот европейцы от неё умирают сразу. "Нет, не сразу, - возразил сам себе Михал. - Тропический Институт в Гдыне продлевает им жизнь на несколько лет. Но что это за жизнь?"
  
  Вдруг загрохотало так, словно судно стукнулось о скалу. Но это был лишь удар волны. Кто сказал, что девятый вал сильнее?
  
  К Михалу подошёл пассажир с приплюснутым носом и спросил, нет ли оранжада. Ему, мол, не хочется пить, но он очень любит этот напиток. Гисмандо опередил Михала, ответил "нет". Михал заметил, что у человека подрезана верхняя часть ушных раковин, и подумал: "Это сделали ему в наказание. Наверно, он что-то украл".
  
  Судно замедлило ход, потому что опять вошло в густой туман. Вскоре оно уже качалось в мёртвой зыби. Гисмандо сидел на палубе, вынимал рубашки из чемодана, который дали ему польские моряки, и по очереди примерял. Некоторые были слишком велики.
  - Иди сюда, на скамейку, - позвал его Михал.
  - Гисмандо не может.
  - Почему?
  - Капитан запретил. Гисмандо здесь хорошо. Со всеми пассажирами.
  
  Михал вернулся на верхнюю палубу и лёг на свою скамью. У него заболела голова. Он закрыл глаза, но заснуть никак не мог. "Вероятно, качка усилилась, - подумал он. - Мёртвая зыбь не знает жалости, она вертит "Кабену" вокруг якоря".
  
  Тропическая ночь опустилась внезапно. Наконец судно убаюкало Михала, и он уснул. Иногда Михал просыпался от слишком громкого всплеска воды, а порой оттого, что на суше кто-то пронзительно кричал - то ли большая птица, то ли животное. И тогда мальчишке казалось, что какое-то чудовище устроило ночную охоту.
  
  Когда рассвело, туман ещё был похож на сырой белый пух, но восточный край неба уже потихоньку светлел.
  - Если вода притянет к себе туман, - заметил капитан, - мы поплывём.
  - Не дадите ли вы мне ещё одну бутылку оранжада? - спросил Михал; вчера он почти ничего не ел, но, несмотря на это, голода не чувствовал, ему хотелось только пить.
  
  Он пошёл за капитаном на мостик.
  - Они лежат под койкой, бери, сколько хочешь.
  
  Михал взял две бутылки, одну отнёс Гисмандо. Маленький индонезиец обрадовался. Михалу тоже стало получше. Он поинтересовался у капитана, откуда у того рубашки с европейскими надписями на спине. "The end" <конец, англ.>, например. Капитан усмехнулся, вынул из кармана горсть земляных орешков и угостил мальчика.
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Теперь уже хорошо, - признался Михал. - Я был бы счастлив, если бы смог где-нибудь выстирать бельё. Всё пропиталось по́том.
  - Сам будешь стирать? - удивился капитан. - Когда вернёшься на своё судно, прислуга простирнёт.
  - У нас моряки стирают себе сами.
  - Сами? - опять удивился капитан.
  
  Он поднял руку и что-то сказал пассажирке с двумя детьми на неизвестном Михалу языке.
  
  Сидевшая на дощатой палубе девушка подошла к мальчику, показала, что хочет выстирать его рубашку. Михал засомневался, чуть было не сказал "я сам", но потом подумал, что молодая мама, вероятно, хочет заработать. Индонезийке не больше пятнадцати. Она была ниже Михала и, пожалуй, ещё более худая. Девушка улыбнулась.
  
  Михал отдал ей все свои рубашки, снял даже ту, которая была надета на нём. Девушка стирала под краном, намыливая кусочком мыла "Омо", которое дал ей Михал. Она повесила бельё на верёвку, где сушились и её вещи, прямо над детьми. Один из малышей постоянно держался за её юбку.
  
  Михал с интересом наблюдал за детьми и вдруг заметил, что судно уже плывёт. "Кабена" раскачивалась всё сильнее, шлёпая по воде, словно лодка. Возле перил сидели на полу пассажиры, поджав ноги. Это были всё больше семейные с детьми. Михал пытался заговорить с ними, но не получалось. Взрослые улыбались ему, дети внимательно разглядывали чужака, ведь он другой, белый. Тёмные чумазые мордашки и вздутые животики под серыми рубашкам были выставлены словно для фотографирования. Одна из женщин стирала бельё, а ребёнок, протянув ручонки, пил воду из крана. Когда Михал подошёл к малышу, тот спрятался за мать. Михал вынул из своей сумки японскую игрушку, которую вёз для Марека в Гдыню, и дети ею заинтересовались. Они подошли к этой удивительной вещице, а когда вертолётик задребезжал и его винт завертелся, ребята убежали. А ещё обратил внимание на игрушку мужчина в странной мешковатой рубахе; у него было широкое лицо и запавший нос. Он что-то произнёс, но не по-малайски, поэтому Михал ничего не понял.
  
  - Туан! - вдруг крикнул Гисмандо, подбегая к Михалу. - Спрячь это.
  Михал обернулся. Гисмандо был по-настоящему напуган, поэтому Михал отошёл с игрушкой от детей.
  - Но почему?
  - Не спрашивай, туан. Мне тоже хотелось бы поиграть, но здесь нельзя. Ступай на свою палубу и забери с собой этого злого духа.
  
  Судно выбралось из полосы тумана. Был солнечный день. Шли медленно, обходя многочисленные коралловые рифы. По правому борту появились несколько островков. Кое-где, там, где рифы ниже уровня моря, казалось, что пальмы растут прямо из воды. К ним были привязаны серые, выдолбленные из ствола дерева лодки.
  "Долблёнки... значит, люди где-то рядом, - подумал Михал. - Они ходят сюда за уловом, ставят ловушки на креветок. Наверно, Сингараджа уже близко".
  - Это Сингараджа? - спросил Михал проходившего мимо капитана.
  
  Индонезиец отрицательно покачал головой.
  - У тебя есть карта? Где это мы? - Михал пошёл за ним.
  
  Капитан ответил, что карты нет, крикнул что-то матросу из машинного отделения и вернулся на мостик.
  - Ты плывёшь без карты? - опять спросил Михал.
  - У меня была хорошая карта, но её смыла волна. Я эти воды знаю, как собственный кампунг.
  - А если бы шторм забросил твоё судно в незнакомое место?
  - Есть тут опасности пострашнее.
  - Какие?
  - Нападения. - Он усмехнулся и пошёл на корму, а там поднёс бинокль к глазам.
  - Капитан, - Михал отправился за ним, - ты слышал что-нибудь об угоне голландского самолёта?
  - Сейчас угоняют много самолётов, но наши никто не угоняет.
  - На прошлой неделе каламбанцы увели самолёт.
  - Каламбанцы хотят отделиться от Индонезии.
  - Я был в том самолёте, - похвалился Михал.
  - Знаю, - ответил индонезиец. - Ваш капитан сказал мне. Ты ищешь белую девочку.
  - Это так. - Михал внимательно посмотрел на капитана "Кабены". - Как думаешь, где она может быть?
  - Не знаю. Но я уверен, что никто из наших людей её не похитил. У нас не крадут детей.
  - Я знаю, - ответил Михал, - но на некоторых островах детей убивают, чтобы закопать череп под фундаментом для того, чтобы дом стоял долго и не ведал несчастий. Ведь ребёнок - это добрый дух.
  - Ну, это балийские обычаи, - ответил капитан с усмешкой. - У нас не закапывают головы детей под кампунгами.
  
  - На этом острове есть город Сингараджа?
  - Нет.
  - Нет? Но ты говорил, что это на острове Нусантара.
  - Здесь очень много островов Нусантара.
  
  <Нусантара - В Индонезии есть множество островов, не имеющих названия, либо всякий их называет, как хочет. Слово "Нусанта́ра" происходит от слов "ну́са ("остров", "земля") и "анта́ра" ("между") и буквально может быть переведено как "архипелаг" или "между островами". Это понятие изначально обозначало все территории, входившие в состав государства с центром на Яве. - Примеч. переводчика>
  
  - В Сингарадже есть больница. Возможно, Астрид там.
  - Почему именно в Сингарадже?
  - Потому что это ближе всего от острова Каламба, откуда забрал её один миссионер. Я думаю, что он отвёз её в ближайшую больницу.
  - Она была больна или только не в себе чуть-чуть?
  - У неё сильная лихорадка. Я тоже перенёс лихорадку, но она прошла.
  - Это может повториться. Будь осторожен.
  
  Михал не понимал, почему у него вдруг разболелась голова. То ли усилилась качка, то ли виной всему какая-то другая причина. "А что будет, если я заболею? - подумал он. - Что капитан сделает со мной?"
  - Это очень маленькое судно, - сказал проходивший мимо матрос, заметив, что белый мальчик трёт свои щёки. - Его швыряет даже небольшая волна.
  
  Михал приложил ко лбу мокрый платок и стал искать в дорожной сумке авиомарин. <Авиомарин - лекарство от укачивания и головокружения. - Примеч. переводчика> Судно накренилось, сумка свалилась со скамейки, и все вещи высыпались на пол. Собирая рубашки, ракушки, платки, мальчик стал вспоминать, как выглядело похищение детей в тех детективных книжках, которые он читал. "Неужели священник сговорился с похитителями Астрид? - подумал он. - А что, если преступник переоделся в священника?.. Что сейчас делает пан Бахман? Наверно, он уже напал на след. Возможно, они уже сидят с Астрид в Кебайоран Бару и всё у них в полном порядке, а я здесь беспокоюсь о ней..."
  
  Рассуждая таким образом, он опустился на скамью, прижался к спинке, чтобы не упасть при сильном крене судна, и стал укладывать в сумку всё, что высыпалось на пол. Спиной он чувствовал порывы тёплого ветра, который гнал по морю пенистые волны. А ещё он слышал, как капитан, перебираясь с носа на корму, отдавал приказы на неизвестном Михалу языке. Под палубой что-то стучало.
  
  Капитан бегал по судну, и его лицо и рубашка были мокрыми от воды, которая билась о борт. Островки остались позади, "Кабена" прошла мимо. "Ближайший порт - Сингараджа, - подумал Михал. - Это, наверно, уже недалеко. А может, мы укроемся где-то в другом месте?"
  - Шторм, - сказал один из матросов. - Мы меняем курс.
  
  Пассажиры с нижней палубы собрались у рубки. Михал искал взглядом Гисмандо. И вдруг почувствовал тошноту. Прикрыв ладонью рот, он едва добежал до раковины.
  
  Потом вернулся на скамейку, лёг. В воображении своём он увидел друзей из Гдыни. Вот они играют в футбол на пляже. Они, конечно, уверены в том, что он, Михал, лежит где-нибудь в тени, под пальмой, и пьёт кока-колу со льдом или на байдарке перебирается от островка к островку. Они не знают, что здесь нельзя загорать, потому что солнце немедленно сжигает плечи и спину. Даже когда купаешься в море, нужно плыть так, чтобы плечи были под водой. "Все, кто здесь живёт, - подумал он, - ищут тень. Китайцы считают, что загорать вредно".
  
  
  Михал закрыл глаза. Ему казалось, что так голова у него болит меньше... А друзья на пляже в Сопоте по-прежнему пинают мяч. Выше всех бьёт Пётр... ого! он ударил так сильно, что сам свалился в море. А теперь бредёт по колено, по пояс в воде, волны бьются ему в грудь, он отступает на два шага назад, песок уходит у него из-под ног, а мяч всё дальше и дальше...
  
  Михал заснул на скамейке, а когда проснулся, судно спокойно заходило в залив какого-то острова. Пожалуй, это было похоже на большое тихое озеро. На палубе спали измученные штормовой качкой туземцы. Даже мужчина с подрезанными ушами лежал, поджав ноги, на влажных досках палубы. "А где Гисмандо?" - Михал поискал приятеля взглядом.
  - Как ты себя чувствуешь, Гисмандо? - Михал подбежал к маленькому индонезийцу. - Ты голоден?
  - Туан, - Гисмандо поспешил к нему навстречу, - ты лучше не разговаривай со мной. Не подходи ко мне и не разговаривай. Так будет лучше.
  - Ты не голоден?
  - Гисмандо купит себе какой-нибудь еды. У Гисмандо есть деньги. Иди, туан, на свою палубу. Так будет лучше.
  
  Михал ничего не понял, но послушался приятеля, вернулся на скамью. Он тоже был голоден. И задумался вдруг: а что едят капитан и матросы?
  - Капитан, где можно купить какой-нибудь еды?
  - Когда мы подойдём поближе к берегу, появятся торговцы.
  - А ты уже завтракал?
  
  Капитан рассмеялся.
  - Начался рамадан. Мне нельзя ничего есть от рассвета до заката. Что, плохо себя чувствуешь? Такая качка - вполне обычное явление в здешних водах.
  <Рамадан (рамазан) - девятый месяц мусульманского лунного года; в рамадан мусульмане должны соблюдать пост (уразу́).>
  
  Двигатели судна заработали на других оборотах, шум машин стал тише, и теперь это более напоминало треск, чем гул. Судно замедлило свой ход, возле бортов появилась пена. Одетые в шорты матросы готовились бросить якорь. С берега, который был уже совсем рядом, к "Кабене" плыли серые лодки. Гребцы, все сразу, что-то кричали капитану, и тот приказал матросам вынести из грузового трюма несколько пузатых мешков. Размышляя над тем, что может быть такое в тех мешках, Михал искал глазами порт. Но мачт, лебёдок и подъёмных кранов не было.
  
  К "Кабене" подплыли лодочки. Сидевшие в них люди, одетые в рубашки, похожие на мешки с вырезанными отверстиями для шеи, передали на палубу корзины со свежей и сушёной рыбой, которая издавала крепкий запах. Потом лодчонки уплыли, а матросы стали варить на корме рис и жарить рыбу в старых консервных банках. Михал ещё сильнее почувствовал, что голоден, но он не знал, захотят ли матросы продать ему немного того, что приготовили. Он неуверенно направился к ним. А когда подошёл, они что-то сказали ему, и он понял, что они предлагают перекусить. Ему подали на зелёном листе пищу: рис, печёные овощи и рыбу. Он ел, помогая себе пальцами и украдкой поглядывая на Гисмандо, который не стал ничего пробовать и, как и моряки, припрятал готовую еду. И вдруг Михал понял: у них пост. Приготовленную пищу они съедят холодной, когда зайдёт солнце.
  
  Матросы не хотели брать у Михала деньги.
  - Баик, - сказал Михал, - хорошо.
  "Немного горячо, - подумал он, - но это совсем неплохо".
  
  Один из моряков понял индонезийское слово и обрадовался тому, что белому мальчику понравилось, повторил два раза: баик. Да он и сам не прочь был поесть, но, к сожалению, законы религии не позволяли.
  
  К судну подплыли в лодках торговцы фруктами, матросы стали выбирать бананы, Михал тоже купил пять связок. Вернее, не купил, а выменял на мыло, потому что торговцы не хотели брать деньги.
  
  Подняли якорь, и судно опять медленно поплыло вдоль берега, порой приближаясь к пальмам, которые иной раз торчали просто из воды. В лодках, привязанных к деревьям, чаще всего сидели женщины и дети. Михал видел, как обнажённые до пояса женщины кормили грудью шоколадных своих детишек, а мужчины забрасывали сети.
  
  
  Капитан, не останавливая свой трамп, переговаривался с одетыми в юбки людьми, которые стояли на берегу. <Трамп - судно для перевозки грузов по любым, произвольно выбранным направлениям (а не на определённых маршрутах). - Примеч. переводчика> Он что-то говорил им на неизвестном Михалу языке. Изредка он отдавал приказ матросу сбросить с палубы на лодку наполненный чем-то мешок, иногда же высаживал в парусник пассажиров либо забирал с лодок новых. Михал дважды спросил капитана, сколько ещё миль осталось до Сингараджи и дважды получил ответ: "Это недалеко".
  
  Потом они плыли совсем близко от берега. Михал прекрасно видел крытые пальмовыми листьями домишки и животных - буйволов, коз. В лодках, кроме пойманной рыбы, валялись рыбьи хребты, а люди, сидевшие там, держали в руках духовые трубки и бамбуковые копья.
  
  "Не лежит ли в таком кампунге больная Астрид? - задумался Михал. - Что случилось с отцом Нойманом? Ведь не оставил же он её одну. Но если его тоже трясёт лихорадка или беспокоит желудок, он вряд ли знает, что творится вокруг".
  
  "Что это за остров? - спросил он сам себя. - Может, Сингараджа именно тут? Здесь тысячи хижин, и в одной из них вполне может разместиться больница. Работают ли в ней европейские врачи?"
  - Капитан, мы изменили курс?
  - "Кабена" - это трамповое судно, - ответил индонезиец, направляясь на корму, где оставил недопитую бутылку оранжада.
  
  Михал перебрался в носовую часть судна.
  - Где находится Сингараджа, не знаешь? - спросил он у штурвального.
  - Отсюда недалеко, - ответил тот, вертя штурвал.
  - Кажется, там есть больница.
  - О да, очень большая больница.
  - А врачи откуда? Из Джакарты?
  - Врачи из Сингараджи. Там самый лучший врач - китаец.
  
  
  
  Тем временем "Кабена" бросила якорь в сотне метров от берега. Были видны сараи на суше, а рядом стояли люди и махали матросам. А Михал по-прежнему высматривал большой порт.
  
  Двое людей на берегу сели в лодку и направились к "Кабене". Матросы смотрели на них и смеялись. Когда лодка оказалась у борта судна, гребцы, продолжая переговариваться между собой, принялись передавать морякам "Кабены" корзины с бананами и другими фруктами. К беседе подключился капитан. В итоге рыбаки пригласили Михала к себе на челнок.
  
  Мальчик не мог понять, зачем ему нужно спускаться в узкую утлую лодчонку. Он приличия ради поблагодарил туземцев, но те продолжали упорствовать. "Кажется, они хотят забрать меня на экскурсию по острову, - подумал Михал. - Но сейчас меня никакие прогулки не интересуют, у меня болит голова. Кроме того, я тороплюсь в Сингараджу. Что мне делать, если Астрид нет в больнице? По крайней мере, узнаю там хоть что-нибудь. А может, отец Нойман поехал с ней прямо в Джакарту? Нет, это невозможно. Об этом уже знали бы на судне. А если миссионер завёз её к белому доктору на Тимор?"
  
  Лодка покачивалась на волнах. Туземцы не уступали. Они словами и жестами уговаривали Михала, чтобы он поплыл с ними. Михал глянул на капитана, и тот одобрительно кивнул головой.
  - Судно долго здесь простоит? - спросил Михал у капитана.
  - До вечера и всю ночь.
  - Когда они привезут меня назад?
  
  Капитан рассмеялся:
  - А если ты не захочешь вернуться?
  - Вы будете меня ждать? - спросил Михал, немного волнуясь. У него уже не было пути к отступлению, ибо это выглядело бы как трусость.
  - Мы будем грузить товар.
  
  Капитан сказал что-то ещё, но, когда он торопился, понять его английский было трудно.
  - А разве нет на этом острове порта? - спросил Михал у проходившего мимо матроса.
  - Есть. Вон там.
  - Почему же мы не войдём туда?
  - "Кабена" слишком большая.
  
  Спускаясь по трапу в лодку, Михал не знал ещё, правильное ли решение он принял, но всё же шёл. Тут взяло верх любопытство, появилась надежда, что рыбаки, может быть, покажут ему что-то такое, чего он никогда в жизни не видел.
  
  Индонезийский мальчишка освободил ему место на бамбуковой скамейке, а мужчина - возможно, отец или дядя мальчика - оттолкнул челнок веслом от железного борта. В этот момент один из матросов "Кабены" что-то крикнул, и гребец повернул лодку к судну. Матрос бросил в долблёнку дорожную сумку Михала, и тот не понял, что это означает. Он чувствовал, как горячие иголки колют ему щёки.
  
  "Куда они везут меня? - спрашивал себя он. - Что они собираются сделать со мной? - Несмотря на жару, он почувствовал озноб. - Ведь, если верить книжкам, на этих островах живут каннибалы. Может, моряки продали меня?"
  - Почему со мной не поплыл Гисмандо? - вдруг крикнул Михал. - Эй, остановись! Вернись! На судне остался мой товарищ Гисмандо! - Михал дёргал гребца за руку.
  
  Рыбак развернулся, опять подплыл к борту судна и заговорил с моряками на своём, неизвестном Михалу языке.
  - Гисмандо тидак, - рыбак глянул на Михала. - Гисмандо - нет.
  
  И тогда к борту подбежал маленький индонезиец.
  - Плыви, туан! - крикнул он и показал рукой на берег, куда уже изо всех сил грёб рыбак.
  
  "Что же делать? - Михал чувствовал, что дрожит. - Выпрыгнуть из лодки?.. А куда я поплыву? На берег? Но ведь они и везут меня на берег. Вернуться на "Кабену"? Но они же меня и продали за коробку бананов".
  
  
  Гребец словно догадался о намерениях Михала, кивнул головой на воду и сказал "тидак", а сидевший рядом с ним мальчик стал жестами показывать гостю, что в здешних водах есть что-то такое, что может его, Михала, съесть. "Акулы", - подумал Михал.
  
  "Гисмандо уверен, что во второй половине дня я вернусь. Гисмандо тоже их не понимает, он не знает, что Сингараджа далеко. А может, они приказали ему остаться? Почему они не пустили его со мной? Я поступил неосмотрительно, - подумал Михал. - Нужно было настоять на своём, остаться с Гисмандо и всюду ходить вместе с ним. Гисмандо плывёт не с ними, а со мной. Со мной ли? - спросил он сам у себя. - Я не брал его, он сам захотел, а теперь, может быть, передумал, имеет на это право. Вероятно, его убедили в том, что так будет лучше. Да знает ли Гисмандо, что они со мной собираются сделать? - подумал он. - Это невозможно. А что, если знает и думает, что так будет лучше для меня, для него и для малышки Астрид?"
  
  Когда они добрались до берега, из-за хижины выехала бетя. Туземцы помогли мальчику выйти из лодки и подвели к тележке, подали ему его сумку. Михал подумал о том, что капитан, вероятно, организовал ему экскурсию на остров, чтобы пассажир не скучал на судне, а он, Михал, вместо того, чтобы поблагодарить капитана за это, думает о таких вздорных вещах. Экскурсия включена в стоимость билета, ничего особенного. На судне не кормят, но отправляют на экскурсии. Интересно, сколько платят за поездку другие пассажиры? Наверно, поменьше и не в долларах.
  
  Он стал осматриваться. Туземцы показывали ему, что где-то рядом есть нечто такое, что заинтересует его, поэтому он должен сесть в бетю и ехать с ними и тогда увидит это что-то - вероятно, какое-то божество, которому надлежит воздать почести. "Ладно, - подумал Михал, - воздам, как велят местные обычаи".
  
  Михал влез в бетю. Он сидел впереди, мужчина крутил педали сзади, а мальчишка бежал рядом. Был момент, когда Михалу захотелось выскочить из тележки и побежать к морю. "Интересно, погнались бы они за мной? Погнались бы непременно, - подумал он, - и догнали бы. Я бы оборонялся... но у них крисы. <Крис (малайск.) - нож с ядом или кровью на лезвии> Они выбегут из глиняных своих домиков и свяжут меня. Надо ли мне с ними бороться? Они пока что ничего плохого мне не делают и даже очень милы. Я сам сел в их лодку. Может, они думают, что я согласился стать деликатесом для местного колдуна взамен вечного счастья? Или живут здесь охотники за черепами, и для похоронной церемонии им потребовалась голова человека из другого племени? Моя им подходит".
  
  Он вспомнил колдуна с Каламбы: "Если бы тебе оказали честь и твоя голова приняла бы участие в похоронной церемонии, то после похорон ты попал бы в мир добрых духов и жил бы там вечно, о чём мечтает каждый человек". "А вот я не мечтаю", - подумал Михал.
  
  Они ехали по тесным каменистым улочкам, объезжая кучи ржавой глины и лежавшие то на обочине, то посреди дороги белые, омытые дождями камни различной величины. Некоторые из них сияли особой чистотой. Мужчина, который вёл бетю, замедлял возле них ход и с почтением поглядывал на камни. А ещё Михал заметил, что возле каждого камня значительно чище, чем рядом с кампунгами, где так много детей. Здесь нигде не было таблички с названием местности, вообще никаких надписей. Михал увидел торговую площадь, там толпился люд, но нашему путешественнику и в голову не пришло пойти туда, чтобы осмотреть её.
  
  "Ах, вот оно что, - подумал он, - меня везут не почести воздавать местному богу. Меня просто принесут в жертву ему. Вот так население острова возблагодарит за что-то своего бога либо о чём-то его попросит. Белый мальчик - жертва посерьёзнее, чем буйвол, - сказал он сам себе. - Они убьют меня и под стук барабанов окропят моей кровью священные камни, как делали это и прежде".
  
  Возле большого белого валуна бетя остановилась, и рикша подал гостю знак, что это конец поездки. Индонезийский мальчишка сел в тележку и поехал дальше. Михал почувствовал холодок на своей коже. Ещё минуту назад ему казалось, что хозяева острова по приказу капитана судна устроили ему экскурсию. Теперь же он понимал, что ему приготовили что-то другое.
  - Погоди, я заплачу́ тебе! - крикнул Михал вдогонку мальчику-рикше и показал ему деньги, но тот даже не обернулся, а худощавый мужчина в ярком саронге объявил, что платить не нужно.
  <Саронг (малайск.) - мужская и женская одежда народов Юго-Восточной Азии: кусок хлопчатобумажной ткани, обёрнутый вокруг бёдер в виде длинной юбки>
  
  Из-за камня, по форме напоминавшего бочонок, вышла молодая женщина, увешанная лоскутами ткани, совсем ещё девушка, и показала Михалу дверь в хижину. Когда гость подошёл, девушка по-малайски задала обычный для Индонезии вопрос: как он чувствует себя на острове. Михал тоже ответил так, как принято: баик. Тогда девушка пригласила его в дом. Мальчик вздрогнул. Он наклонился, чтобы пройти в низкую дверь, и вдруг у него в голове возникла страшная мысль: оттуда он уже не выйдет. Он поглядывал на руки идущего следом мужчины в набедренной повязке, рассматривал мрачные стены хижины, думал о своём отце.
  
  Михал попытался вспомнить, как людоеды убивают свои жертвы. В книжках, которые он читал, об этом ничего не было сказано. Жаль, что он не спросил об этом у отца.
  - Сини, - вполголоса сказала девушка.
  <Сини (малайск.) - Здесь>
  
  Раздвинув бамбуковую занавеску, Михал осторожно заглянул в следующую комнату и при свете, проникающем через дырявые циновки, увидел, что кто-то лежит на земле. У него онемели ноги. Больше он не смог сделать ни шагу. Неужели на этой подстилке лежит жертва людоедов?..
  
  Он напряг зрение, чтобы получше разглядеть лежавшее тело, и тут вдруг его ноги подогнулись, и он схватился за стенку, чтобы не упасть. В полумраке он увидел длинные волосы, и ему в голову пришла ужасная мысль: жертвами каннибалов становятся и девчата. Об этом он ещё не слышал. Зашелестела циновка, о которую он опёрся, и тогда, словно в ответ на этот звук, шевельнулась голова лежавшей на земле девочки.
  
  "Галлюцинация", - решил он и отступил на шаг. А лежавшая под светлым полотном девочка подняла и опустила руку, словно подала ему какой-то знак. Лицо её было как будто бы знакомо Михалу. Он шагнул вперёд, наклонился. Девочка спала. И тут он почувствовал, что ему совсем не страшно.
  - Астрид! - шепнул он, ещё не веря в то, что это не сон.
  
  Да, это была она, бедная маленькая Астрид. Как она сюда попала? Он положил руку ей на лоб и почувствовал, что он влажный и холодный. Лихорадки у неё нет. Почему она спит? Может, её укусила муха цеце? У неё, наверно, сонная болезнь... <Муха цеце - эта муха, переносчица трипаносомозов (например, сонной болезни), обитает только в экваториальной и субэкваториальной Африке. - Примеч. переводчика>
  
  Михал вопросительно посмотрел на девушку в лоскутном платье. Она что-то сказала, но он её не понял, хотя она говорила по-малайски. А может, этот язык только похож на малайский? Интересно, какой народ здесь живёт? Девушка жестом велела Михалу выйти.
  
  Во дворе ослепил его дневной свет. Прикрыв ладонью глаза, Михал стал разглядывать собравшихся во дворе желтокожих людей, которые казались ниже яванцев. У некоторых были подрезаны уши. Туземцы доброжелательно поглядывали на Михала, но на вопрос, что случилось с девочкой и как она сюда попала, ответить не могли.
  - Какой народ здесь живёт? - обратился Михал к самому старшему.
  - Оранг... Индонезия.
  <Оранг (малайск.) - человек>
  
  - Люди Индонезии, - повторил Михал. - Но в Индонезии живёт около трёхсот народов.
  - Атони, - добавил другой мужчина, показывая на себя и на собравшихся. <Атони - на языке народа сулу означает "человек"> Они были щуплыми, рубашки прикрывали им только спины, но грудь и животы были открыты как у мужчин, так и у женщин. А на толстой туземке было надето длинное мешковатое платье с вырезанными отверстиями на груди.
  
  Михал вспомнил, что жители некоторых индонезийских островов называют себя атони, но он забыл, где находится этот остров.
  
  "Не знаю, разрешат ли они мне забрать Астрид, - подумал он. - Может, они её мне только показали. Где священник Нойман? Или её сюда привёз кто-то другой? Я без неё не уеду, - решил он. - Не оставлю её тут одну. Буду ждать, пока она не проснётся. Я всё понял: эти люди сообщили капитану о том, что у них есть моя сестра, когда увидели меня на "Кабене". Капитан приказал привезти меня к Астрид".
  
  Михал поискал взглядом свою сумку. Местные жители, которых становилось всё больше и больше, полунагие, в набедренных повязках либо в юбках из серого полотна, попытались отгадать, что ищет приезжий человек. Наконец один из них, отодвинув занавеску из бамбука, вошёл в кампунг и вынес оттуда сумку гостя. Михал стал искать в ней конфеты, которые положил туда специально для подобных случаев. Но сначала не нашёл. А ведь была ещё одна жестяная коробка с леденцами... Ага, вот она. Вынул её из сумки. Хотел угостить конфетами девушку в лоскутном платье, но она отказалась. Его обступили дети. Голые малыши со вздутыми животиками осторожно трогали приезжего, но мамаши, носы у которых были гораздо более плоскими, чем у яванок, не позволяли детям это делать.
  
  Михал открыл коробку. Сунул конфету в рот и, причмокивая, сказал: "Гуля". <Гуля (малайск.) - сахар> Он подошёл к ребёнку, который стоял ближе всех, и засунул ему леденец в рот. Остальные дети тоже пооткрывали рты, а Михал стал класть им на языки сладости. Всем это понравилось, но всеобщая радость продлилась недолго, потому что девушка в лоскутном платье приказала людям разойтись, а Михала позвала назад, в кампунг. Она показала на подстилку из рисовой соломы на песке. Михал сел и по местному обычаю подвернул ноги. Ему хотелось лечь, недавние впечатления и жара совсем утомили его, но тут старушка принесла горшок с какой-то тёплой массой. Она стала лепить из неё шарики (это был рис) и выкладывать на зелёные листья. Михал тоже залез в горшок и по её примеру слепил из риса шарик, окунул его в глиняный сосуд поменьше, где был красный соус, и положил себе в рот. Варёный рис с острым паприковым соусом не очень-то понравился Михалу, но он всё равно ел, потому что был голоден.
  
  Вдруг он увидел сидевшего в углу хижины мужчину, которого прежде в полумраке кампунга не заметил. Мужчина тёр одну сухую палочку о другую до тех пор, пока они не задымились. Он раздул небольшой костёр, запахло живицей. <Живица - смолистое вещество, выделяющееся при надрезе из стволов хвойных деревьев. - Примеч. переводчика> Туземец сунул туда закупоренную с обеих сторон бамбуковую палочку. Бамбук был молодым, зелёным и не желал разгораться, только дымил. Мужчина повертел его в костре, подставляя огню то одну сторону палочки, то другую, после чего, словно разочаровавшись, положил её перед гостем. Заметив, что Михал не знает, что делать с этим блюдом, он откупорил бамбук и в облаке пара высыпал на лист маленькие клубеньки.
  
  Михал ел с удовольствием. Ему это немного напоминало польскую несолёную картошку. Было довольно горячо. А ещё он отламывал кусочки печёного бамбука, который оказался мягким и сочным.
  
  А потом девочка, которую он увидел в первый раз, подала в глиняных сосудах пахнущий болотной трясиной тёплый напиток.
  
  
  Глава 7. Великий чародей
  
  Михал открыл глаза и несколько секунд не мог понять, где находится. Он заметил спящего мужчину и поднялся на локте, чтобы получше рассмотреть его. Белые волосатые ноги, белые плечи и лицо... Значит, спящий - не туземец. Под головой у незнакомца лежал набитый чем-то мешок, старый и дырявый.
  "Священник Нойман?" - подумал Михал.
  
  Из рюкзака торчали разные предметы, в том числе и фотоаппарат.
  "Как попал сюда миссионер Нойман? Предположим, что он оставил Астрид, поехал в курию, чтобы рассказать о ней, и вернулся".
  
  Но тут мужчина проснулся и заговорил на ломаном польском языке, вытирая полотенцем потную шею.
  - Ты Михал? - спросил он.
  - Да.
  - Я из Чехословакии, - он подал Михалу руку. - Мне известно, что ты Михал. Девочка говорила, что ты обязательно её найдёшь, поэтому я, когда тебя увидел, сразу понял, что это ты, но не хотел тебя будить.
  - А когда она сказала об этом? - оживился Михал. - Она уже не спит?
  - Спит. Да я с ней и не разговаривал. Так сказал мне тот миссионер.
  - Священник Нойман?
  - Не знаю, как его зовут. Мы встретились с ним случайно.
  - А где он? - Михал вытянул ноги, вытер платком взмокшее от пота лица.
  - Поплыл в Джакарту.
  - А почему он не забрал Астрид?
  - Видимо, не мог. Он поручил мне опекать её, но, по правде говоря, я ничем не могу ей помочь, потому что я не врач. В нашей группе вообще нет врачей. Впрочем, местные люди заботятся о ней так ревностно, что к ней вообще невозможно подойти. А все назначения колдуна выполняет одна молодая девушка... ты, наверно, её видел.
  - Вся в цветных лоскутках... Кто она такая?
  - Начинающая туканг-обад, молодая колдунья.
  - А что с Астрид?
  - Кажется, это всего лишь нервный шок. Так мне сказал миссионер... Но ведь здесь столько тропических болезней...
  - А телефона тут нет?
  
  Чех рассмеялся.
  - Миссионер каждый день ходил в порт, ждал, что приплывёт какое-нибудь судно, но не было ни судна, ни самолёта, вот он и поехал на лошади. Хорошо, что ты уже здесь. Теперь ты останешься с ней, а мне пора. Я антрополог. <Антропология - биологическая наука о происхождении и эволюции человека и его рас. - Примеч. переводчика> Моя группа уже ушла, хочу догнать.
  - На чём? - спросил Михал.
  - На своих двух. Мои товарищи тоже идут пешком, поэтому вряд ли ушли далеко. Они ищут медь. Кажется, на этом острове есть медь, но мы пока что нашли только каменный уголь и свинец.
  - Вы, наверно, знаете пана Бахмана.
  - Знаю. Он из другой группы, но мы время от времени встречаемся в Джакарте.
  - Астрид - его дочь.
  - Я знаю.
  - Странно, что отец Нойман не забрал её с собой, - Михал всё время думал об Астрид.
  - У неё ведь шок. Знаешь, что это такое? К ребёнку даже подойти нельзя... Священник отправился за её отцом.
  - Кто её так напугал?
  
  Вопросы мальчика сердили антрополога, потому что он торопился.
  - Не знаю. Кажется, местные рыбаки выловили их где-то в море совершенно обессиленных и привезли сюда, но я не дам гарантии, что так было на самом деле... Умоляю, больше не приставай, я должен догнать свою группу. Если их не найду - погибну... На меня нашло какое-то тропическое отупение, и мне нужно как можно быстрее вернуться на родину, иначе сойду с ума.
  
  Он взял свой рюкзак, высыпал из него фотокассеты, какие-то старые плёнки, забросил его на плечи, сказал "привет" и пошёл себе.
  - Скажите, пожалуйста... - крикнул Михал, выбегая за ним из хижины; он хотел спросить, на каком острове они находятся, но чех даже не обернулся. Кажется, он не услышал Михала. А если и ответил, то мальчик его не понял: чех был уже далеко.
  
  Внезапно Михала осенило. Скорей всего судно, на котором плыли священник и девочка, затонуло во время шторма, Нойман и Астрид поплыли на спасательных кругах. Местные рыбаки вытащили их на сушу.
  
  Во дворе, возле большого камня, по форме напоминавшего бочку, остановилась бетя, из которой вышли двое мужчин в шортах и рубашках. Михал узнал матросов с "Кабены". Он поспешил к ним навстречу, но ни один из них не говорил по-английски и не знал малайский настолько хорошо, чтобы понять мальчика. Михал догадался, что они приехали за ним. Матросы показывали ему, что "Кабена" вот-вот отплывёт, но они не настаивали, не требовали, чтобы он обязательно ехал с ними.
  - Почему вы не привезли Гисмандо? - спросил по-малайски Михал.
  
  Они переглянулись, явно не понимая.
  - Тидак болех, - ответил один из них, но объяснить, почему это невозможно, не сумел. <Тидак болех (малайск.) - Нельзя> Михал не верил, что Гисмандо не хочет с ним повидаться, и никак не мог понять, почему мальчик из Джакарты зависит от матросов "Кабены".
  
  Михал вошёл в хижину, вырвал из блокнота листок и написал по-английски: "Капитан, спасибо за нашу поездку. Я должен остаться здесь до тех пор, пока моя сестра не поправится".
  
  Он отдал листок одному из матросов, тот сжал записку в руке и полез в бетю. Второй последовал за ним, и они поехали в порт.
  
  Михал стоял у бамбуковой занавески, которая закрывала вход в хижину, и рассматривал свои сандалии. Они запылились и потрескались, неплохо было бы их почистить с обувным кремом. Вдруг перед ним мелькнула сказочно красивая бабочка. Она то взлетала вверх, то опускалась пониже. Потом села на бамбуковую стенку. Михал стал осторожно подбираться к бабочке, восхищённо глядя на неё.
  
  Бабочка взлетела и села чуть выше, на резные стропила крыши. Михал только теперь заметил, какая на древесине чудесная резьба: победа льва, то есть доброго духа, над злым - ползающей гадиной. На столбах и балках тоже можно было бы увидеть персонажи из мира духов, но вся постройка оказалась перекошенной до такой степени, что трудно было что-либо здесь разобрать.
  
  За кампунгом раскинулся кустарник буша. Редкими колючими кустами был покрыт весь холм, над которым висело облако пыли, поднятой стадом каких-то животных, бегущих к реке. Лёгкий ветерок доносил горьковатый аромат степных цветов. Михал почувствовал, что солнце припекает ему голову, заторопился в дом. И тут из-за кустов буша вышел бедно одетый человек. В первый момент Михал подумал, что это бродяга, но когда путник произнёс "Good morning, mister" <Доброе утро, мистер, англ.>, мальчик понял, что перед ним местный колдун.
  - Good morning, mister, - ответил Михал по-английски.
  - Как ты себя чувствуешь на нашем острове? - спросил тот.
  - Очень хорошо, - ответил мальчик.
  - Как поживают твои родители?
  - Тоже очень хорошо.
  
  - Я - великий чародей, - представился этот очень оборванный человек; в бороде у него было всего три волоска. - Вот, хожу и проверяю, как живут мои братья на острове, выслушиваю их просьбы и жалобы и, если могу, помогаю сразу, а если не могу, передаю эти жалобы живущему на Яве великому богу Бромо. А один раз в год, в начале сезона засухи, я провожаю в путь избранных представителей нашего острова, они несут дары для бога святого огня, который живёт на вулкане. Сегодня я пришёл проведать твою сестру, она уже чувствует себя лучше, как я и предсказал это, глядя на утренний полёт сипа. Завтра она начнёт говорить. Я велел моей племяннице ухаживать за ней.
  - Спасибо тебе, великий чародей, - ответил Михал. - Благодарю и твою замечательную племянницу.
  
  Колдун принял эти слова как должное. Он спросил, позволит ли ему Михал отдохнуть. Мальчик сказал, что очень рад тому, что может общаться с таким великим человеком. Услыхав это, гость сел на землю, а рядом поставил плетёную корзину и обветшавшие от времени кожаные мешочки с сушёными травами, старыми косточками, кожурой бананов. И только пузырь какого-то животного он не снял с шеи, лишь прикоснулся к нему, проверяя, висит ли пузырь на своём месте. А когда Михал сел рядом и поинтересовался, что там, в том пузыре, лежит, великий колдун таинственно усмехнулся.
  - Сила, - ответил он.
  - Сила? - переспросил Михал, решив, что плохо понял английское слово.
  - Да, в этом мешочке вся моя сила. Если бы я её потерял, лишился бы всего.
  - Что за сила такая? - заинтересовался мальчик.
  - Я не могу тебе её показать.
  - Неужели ты боишься, о великий чародей?
  - Не могу показать потому, что она уйдёт от меня. Впрочем, ты всё равно не сможешь ею воспользоваться.
  - Я вовсе не хочу отобрать её у тебя, великий чародей.
  - Сила должна оставаться там, внутри, иначе она потеряет своё могущество, - сказал колдун. - Но я думаю, ты никому не расскажешь о том, что видел.
  - Не расскажу.
  
  - Да хранит тебя бог огня Бромо и защищает от злого духа Лелембута, - колдун снял с шеи пузырь и развязал его; он сначала заглянул туда сам, словно хотел убедиться в том, что всё на месте, а потом подвинул мешочек к Михалу. В полумраке хижины мальчик увидел на дне пузыря несколько комков земли, камешек, кусочек косточки и согнутый ржавый гвоздь. Михал едва не прыснул со смеху, но сдержался. Колдун не позволил ему рассматривать сокровища, хранившиеся в пузыре, слишком долго. Он забрал мешочек, завязал и опять повесил себе на шею, под расстёгнутую рубашку.
  
  
  Мальчик с интересом смотрел на великого чародея и размышлял над тем, в каком из показанных ему предметов таится самая большая "сила". Может, в ржавом гвозде? Михал посмотрел на тонкие ноги этого человека, якобы обладающего сверхъестественными способностями, на босые стопы, где кожа потрескалась и кровоточила, и задумался: на что этот колдун способен на самом деле?
  - Где ты научился говорить по-английски, о великий чародей? - спросил Михал.
  - Когда я был учеником великого чародея Юноси, - ответил тот, - несколько лет жил на Яве. Это было очень давно, и правили там люди без кожи. Именно там я научился их языку. Они тоже обращались ко мне за помощью.
  - Люди без кожи? - удивился Михал.
  - Так мы называем людей с далёкого севера.
  - Ах, да, - Михал вспомнил, что кто-то ему об этом уже говорил, - я ведь тоже человек без кожи. - Он глянул на свои руки, хотел сказать "но у меня есть кожа", но сдержался, потому что колдун назидательно поднял палец.
  
  - Человеческая кожа всегда окрашена в какой-нибудь цвет, - пояснил он. - Либо в чёрный, как у людей из Африки, либо в жёлтый, как у нас. У вас же никакой кожи нет, ни чёрной, ни жёлтой. Поэтому создатель прогнал вас на север. Вот почему вы такие нервные. Вам хотелось бы вернуться в родные края, вам это как будто бы даже удалось, но лишь на короткое время. Вам опять придётся уйти из Африки так же, как вы ушли из Индонезии.
  - На этом острове были англичане? - спросил Михал.
  - На Яве были, на Калимантане были, а здесь - нет.
  - Почему?
  - Они боялись. Люди без кожи боятся людоедов.
  - Людоедов? - Михал судорожно глотнул.
  - Они нас так называют. Ты вот не боишься, но ты - исключение из правил. Англичане даже рисовали такие обидные для нас рисунки, будто бы мы на завтрак варим в больших котлах людей без кожи. Но где нам взять такой большой котёл?
  - Ну да, - согласился Михал; у него пересохло в горле. - Но ты... ты в самом деле никогда не ешь людей?..
  - Ем, но не утром, - отвечал великий чародей.
  - А когда?
  
  - Ночью, во время великого селаматана. <Селаматан (сламетан, сламатан) - праздник после великого поста. Символизирует социальное единство тех, кто в нем участвует; основной ритуал в яванской религии. Распространён среди близкородственных яванцев, сунданцев и мадурцев. - Примеч. переводчика> - И, глядя на мальчика, закусившего губу, колдун добавил: - Вам кажется, будто мы постоянно питаемся человечьим мясом. Это неправда. Мы это едим только в тех случаях, когда требуют этого наши обычаи. Некоторых людей без кожи мы очень ценим и если и съедаем их, то только затем, чтобы перенять их способности. Ну, мне пора.
  
  Великий чародей встал, проверил, на месте ли его мешочек с "силой", собрал свои корзинки и повесил их на плечо. Только теперь стало заметно, как он измождён и стар.
  
  Михал смотрел ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за кампунгами. Потом мальчик вернулся в хижину и, не спрашивая у девушки-колдуньи разрешения, осторожно отодвинул занавеску дальней комнаты. Астрид была бледна. Она лежала, закрыв глаза. Под её веками двигались глазные яблоки. Михал вспомнил слова отца: если напряжённо смотреть на спящего, можно заставить его открыть глаза. Поэтому, чтобы не разбудить Астрид, Михал опустил занавеску. "Когда же будет этот их праздник, - подумал он, - великий селаматан? Где они берут людей для ритуального пиршества? Как они их убивают?"
  
  Внезапно он испугался, что и его убьют и съедят с целью перенять какое-нибудь его хорошее свойство. "Но какое? - задумался он. - Какие мои способности им нужны? - Он рассмеялся. - Они могут съесть меня только для того, чтобы выполнить ритуал".
  
  Михал напряжённо прислушивался к шагам во дворе, к голосам людей, к словам, произнесённым отрывисто и быстро (иногда это напоминало индюшачье курлыканье, а порой кудахтанье кур). Он был уверен в том, что кто-то вот-вот за ним придёт, чтобы забить его, как буйвола, за сутки до того, как съесть... Вдруг ему стало страшно. Захотелось выскочить из хижины, броситься к реке и пуститься наутёк через заросли буша, всё равно куда. Он чувствовал, что у него вполне хватит сил, чтобы добежать до какого-нибудь безопасного места, откуда потом можно будет вернуться за Астрид.
  
  "Нет, - сказал он сам себе, - нельзя её здесь оставлять, они ведь могут её... лучше пусть нас обоих, нельзя мне думать только о себе..."
  
  Наступила ночь. На небе засияли тысячи звёзд, но они были совсем не такие, как дома. Он ходил в третий класс, когда отец показал ему Большую Медведицу и Полярную звезду. "Это на тот случай, - сказал отец, - если ты заблудишься где-нибудь в лесу и не сможешь определить, в какую сторону идти". "Не пришлось мне заблудиться в нашем польском лесу, - подумал Михал, - а тут... тут другие звёзды. Наверно, только великий чародей знает их".
  
  Запахло дымом. Где-то рядом и чуть подальше горели костры. Михал слышал, как играют какие-то музыкальные инструменты - то ли гудят бамбуковые дудки, то ли тренькают струны. Вскоре эти звуки слились в ностальгическую, напоённую поэзией музыку.
  
  В кампунг вошла девушка в лоскутном платье, в одной руке она несла сделанный из консервной банки светильник, а в другой - две глиняные миски. Огонёк и одну миску она поставила на песок рядом с Михалом, другую же унесла в комнату, где лежала Астрид, и оттуда долго не выходила.
  
  Михал убрал с миски влажную тряпку, которой была накрыта еда, и положил на циновку, затем отодвинул светильник (слишком уж он коптил) и двумя пальцами взял кусочек рыбы. Поджаренная на масле рыба довольно сильно пахла тиной, но была вкусна, хоть, пожалуй, чересчур остра из-за того, что её приготовили с особыми приправами. А вот от прозрачных соевых макарон Михала затошнило. Он, хоть и был голоден, ел медленно и оставил в миске немного рыбы и макарон. Михал знал, что по местному обычаю принято немного недоесть.
  
  Ничем не накрывшись, он лежал в невыносимой духоте (даром что была ночь) и вспоминал свой родной город Гдыню, школьных друзей, учительницу географии, которая рассказывала им на уроках о путешествиях по Африке, куда она, когда была ребёнком, попала вместе с матерью-врачом. Учительница говорила, что путешествия - это самое её большое увлечение. У неё не было автомобиля, и она не одевалась по моде, все накопленные деньги уходили на заграничные поездки. Михалу казалось, что он слышит её голос, голоса друзей, ему чудилось, что все они рядом с ним...
  
  И тут он услыхал, что где-то далеко кто-то бесконечно одинокий затянул свою монотонную и торжественную песнь. "Это, должно быть, какой-нибудь старый человек поёт о своей долгой жизни, - подумал Михал. - Так, наверно, поют рыбаки на острове Бали".
  
  Пение постепенно стихло; вероятно, старик либо уплыл, либо скрылся за скалой. Михал, весь мокрый от пота, заснул, и в ночной духоте приснился ему великий чародей, который ненадолго одолжил ему свою "силу" в мешочке, и с её помощью Михал поднялся в воздух, полетел над Мадурой, Сумбавой и другими островами...
  
  Разбудил его сильный толчок, как будто Михал летел, летел, да вдруг столкнулся с какой-то планетой. Открыв глаза, мальчик понял, что лежит на подстилке, на песке у стены кампунга.
  
  Через минуту опять что-то ударило в угловой столб хижины так, что задрожала стена. На крышу посыпался град камешков. Михал вскочил. За дырявыми стенами хижины хозяйничала ночь. Это уже не был сон.
  
  Мальчик не мог заснуть, он ждал следующего удара, но его не было. Из монотонно звенящих цикадами джунглей то и дело доносились крики птиц и шуршание крыльев. Михалу казалось, что в джунглях кто-то душит птиц. Интересно, каких? Может быть, ярко разукрашенных попугаев или птиц-носорогов? "Какие птицы живут в здешних джунглях? - задумался он. - Да всякие... Вот только наших польских воробьёв тут нет".
  
  Чьи-то крылья бились о землю и стволы деревьев всё громче и громче. "Словно кто-то гоняется за курами, - подумал Михал. - Может, это галдят обезьяны? Не разбудят ли они Астрид?.. Она спит, и возле неё дежурит молодая колдунья. Не заглянуть ли мне туда?"
  
  Михал лежал на песке, подложив кусок древесины под голову. Вскоре он стал различать во мраке разные предметы: серый камень, деревянные фигурки, глиняные сосуды, сушившиеся под крышей связки кукурузы и маниока. Сквозь дырявые стены проникал в хижину слабый свет тропического утра, которое вскоре порозовело, покраснело, а потом целой гаммой цветов вошло в кампунг. В считанные минуты пробудилось солнце. Совсем иначе запели птицы, по-другому зазвучали джунгли, а голоса людей наполнили разбуженный день ощущением радости и покоя.
  
  Через щель в стене Михал увидел толпу людей. Он отодвинул в сторону на все лады зазвучавшую занавеску, чтобы получше рассмотреть, что там происходит. Над площадкой, где лежал священный камень, меж двух шестов на высоте четырёх-пяти метров висело юркое существо, которое то удлинялось, то сжималось. "Кто это - обезьяна или человек? - заинтересовался Михал. - Похоже, что это человек, тощий и проворный. Он руками и ногами держится за канат". Иногда человек отпускал руки, расправлял плечи и изображал полёт птицы, а потом полз, как ящерица, или показывал, как выглядит тигр в прыжке.
  
  Собравшиеся на площади люди шипением выражали полный восторг. Михал заинтересовался этим гимнастом, вышел из кампунга. Каково же было его изумление, когда в ловком циркаче он узнал колдуна! Девушка позвала Михала на завтрак, но он не пошёл. Михал ждал, что будет дальше. Было совершенно ясно, что эти гимнастические упражнения - пролог к какому-то большому торжеству. И правда, закончив свою гимнастику, великий чародей не стал отдыхать. Он набросил на себя чёрно-белую накидку, которую подал ему один из зрителей, и принялся раздавать людям, собравшимся на площади у священного камня, деревянные палки с вырезанными на конце конскими головами. Мужчины и мальчики стали бегать вокруг великого чародея, зажав палки между ног. Их лица, как, впрочем, и лицо колдуна, были одухотворёнными, а глаза блуждали. "Наверно, они собрались в далёкое путешествие", - подумал Михал; в Джакарте он слыхал об этих путешествиях, и ему очень хотелось прокатиться на таком вот деревянном коне и вместе с великим чародеем совершить паломничество в мир непознанного. Но сейчас он боялся сделать что-нибудь неуместное.
  
  Туземцы с безумным видом бегали по площади, зажав ногами деревянные палки с конскими головами. Куда унесло этих людей их воображение: на неизвестный остров, в мир предков или прямо в рай? Великий чародей выглядел совсем не так, как вчера: он был утомлён своей гимнастикой и, по всей видимости, ещё не пришёл в себя. То ли самому себе, то ли собравшимся людям колдун сообщил по-малайски о том, что ночью он беседовал с богом Бромо, и тот сказал ему, что скоро на Нусантару придёт великий белый чародей. Оттуда, где всходит солнце, привезёт его добрый дух Бегу по приказу всемогущего бога огня.
  <Бегу - дух (в религии народа бата́ки на о. Суматра). См.: Мирча Элиаде "Шаманизм: Архаические техники экстаза" (М., 2014, перев. с франц. В. Трылис): "Смерть в действительности является похищением души духом (бегу); если умерший - мужчина, то его взяла себе в качестве супруга женщина-бегу, и наоборот". - Примеч. переводчика>
  
  - Для него я исполню танец одержимых, - сказал он и, подняв вверх сомкнутые руки, четырежды поклонился в разные стороны, приветствуя все ветра света.
  
  Танец одержимых начали одиннадцать мужчин. Они стали бегать вокруг колдуна, зажав ногами палки с конскими головами. Уже после нескольких кругов один из них отступил, а другой свалился, не выдержав темпа. Спустя какое-то время и другие "путешественники" отошли либо упали на землю. Наконец их осталось трое, а потом двое. Великий чародей остановил одного из них и надел ему на голову шкуру тигра, которую подала ему девушка в лоскутной одежде. Тот человек опустился на колени, а колдун положил руки ему на шею и много раз пригнул его к земле, а затем выпрямил. Он делал это всё быстрее и быстрее, стараясь преодолеть лёгкое сопротивление подвергнутого испытанию индонезийца, у которого вдруг начались судороги. Сначала у него затряслась голова, потом всё тело.
  
  "Зачем колдун это делает?" - подумал Михал. Вдруг с губ собравшихся на площади людей слетело что-то вроде вздоха, а великий чародей снял тигриную шкуру с человека, стоявшего на коленях, и надел её на себя. Михал не мог понять, зачем колдун собрался принять облик дикого зверя.
  - А теперь, - обратился великий чародей к Михалу, - я, как и обещал, разбужу твою сестру.
  
  Он издал высокий звук, на этот сигнал подошла к нему девушка в лоскутном одеянии, и они вместе направились в хижину, где лежала Астрид. За ними поспешил Михал.
  
  Великий чародей сел в своей тигриной шкуре рядом с лежавшей на циновке девочкой, убрал покрывало и посадил Астрид. Он что-то шепнул ей, а потом снял с себя шкуру и набросил на голову Астрид. Примерно с минуту он смотрел на девочку, после чего накрошил в маленький металлический сосуд лист табака, кожуру банана, сушёный бетель и всё это поджёг с помощью горящей палочки, которую подала ему девушка. <Бетель - смесь пряных листьев перца бетель с кусочками семян пальмы арека и небольшим количеством извести; эту смесь жуют с целью получить лёгкий наркотический эффект. - Примеч. переводчика> Кампунг наполнился едким дымом. Колдун подпоясал Астрид шнурком и несколько раз потянул её за волосы. При этом голова девочки наклонялась вперёд и опускалась на колени великому чародею.
  
  Девушка, которой он передал дымящиеся травы в металлическом сосуде, осторожно, так, чтобы не обжечь, обкуривала дымом лицо Астрид. И вот девочка открыла глаза. Она была абсолютно спокойна и равнодушна ко всему. Присутствие Михала её не обрадовало и не удивило. Когда колдун коснулся её руки и встал, немка тоже поднялась.
  - Астрид, - прошептал Михал хриплым сдавленным голосом. - Ты не узнаёшь меня?
  - Узнаю, - ответила она безучастно.
  
  Великий чародей развязал шнурок, которым она была подпоясана, и снял с неё тигриную шкуру.
  - Как ты себя чувствуешь? - опять спросил Михал.
  - Хорошо, - ответила она равнодушно.
  - У тебя ничего не болит?
  - Ничего. Я знала, что ты меня найдёшь. Ведь ты говорил в Джакарте, что всегда меня отыщешь.
  
  Девушка в лоскутном одеянии вывела Астрид во двор. От солнечного света резало глаза. Заслонившись ладонью, больная девочка пошла за индонезийкой к реке, где дети и взрослые купались и мыли животных. Девушка-колдунья намочила в воде тряпочку и вытерла ею лицо, шею, плечи и спину Астрид. А потом принялась расчёсывать волосы девочки сделанным из дерева папайи гребнем с тремя длинными зубцами.
  
  ***
  Михал проснулся. Он не знал, проспал ли он только послеобеденную сиесту или всю ночь. Он чувствовал себя уставшим, у него шумело в голове, словно там гудели все голоса джунглей. Больно пульсировало в левом плече. "Неужели меня так сильно покусали москиты? - подумал Михал, разглядывая опухшее место. - Или другое какое насекомое?" Рядом с ним в глиняной миске лежала сухая лепёшка из креветок (крупук), но Михал не стал есть. Он лишь выпил тёплого зелёного чая без сахара и снова принялся растирать припухшее плечо.
  
  В противоположном тёмном углу кампунга сидела на песке Астрид и расчёсывала свои мокрые от пота волосы трезубым гребнем из папайи.
  - Знаешь, что мне приснилось? - сказала она так, словно они сидели в её саду в Джакарте и ничего особенного не произошло.
  - Что? - спросил Михал.
  - Будто бы я в Гамбурге, и мой пёс Цезарь поскуливает и жмётся ко мне, а я его ласкаю. А Илзе приглашает нас на мороженое, но ты говоришь "Нет, спасибо", и мне досадно, что ты не идёшь. Тогда и я отказываюсь от мороженого, хотя мне очень хочется.
  - Может, ты мне расскажешь, наконец, как сюда попала? - спросил Михал.
  - Я ничего не помню, - ответила Астрид. - Отец Нойман тебе всё объяснит.
  - А где он?
  - Разве его тут нет? - удивилась Астрид и стала осматриваться.
  - Вроде бы поехал в Джакарту. За твоим отцом.
  - За отцом? Но ведь его нет в Джакарте. Ну, конечно, его там нет. Он ищет меня на разных островах. А ты как сюда попал?
  - Я приплыл позавчера. А ты спала.
  - А где это я? - спросила она удивлённо. - Я ничего не помню.
  - На острове Нусантара.
  - Тут все острова - "нусантара".
  - В Индонезии несколько тысяч островов без названий. Вероятно, этот остров тоже не имеет имени. Ты помнишь, как мы выбрались с Катони?
  - Помню, - ответила Астрид, продолжая расчёсывать волосы; с каждой минутой это получалось у неё всё лучше и лучше. - Мы уплыли с каким-то рыбаком. На дырявом челноке.
  - А куда доплыли? - спросил Михал, отламывая кусочек лепёшки.
  - На какой-то другой остров. А потом уже ничего не знаю.
  - Это была какая-то инфекция. Ты заболела, я тоже себя плохо чувствовал. Тебя, по всей видимости, забрал отец Нойман, а меня оставил, потому что я не был так болен, как ты, но и я тоже ничего не помню.
  - Куда же он меня отвёз, если я теперь здесь, с тобой?
  - Ты вовсе не на том острове, куда мы приплыли на лодке.
  - А где? - удивилась Астрид.
  - На другом.
  - Как называется этот остров?
  - Не знаю, - ответил Михал.
  
  Астрид равнодушно пожала плечами.
  - А что мы здесь делаем, ты тоже не знаешь? - она воткнула гребень в щель в бамбуковой стене.
  - А ты разве знаешь? - спросил Михал.
  - Есть что-нибудь попить?
  
  Он подал ей глиняный кувшинчик с холодным чаем. Астрид сделала глоток и поморщилась.
  - Как долго мы будем здесь сидеть? - спросила она.
  - Не знаю.
  - А чего мы, собственно, ждём? - Вопрос, хотя он и не был задан непосредственно Михалу, причинил мальчишке боль, и он ушёл в свой угол, а там вдруг почувствовал, что ему не хватает окна, и только тогда до него дошло, что в кампунгах нет ни окон, ни дверей, один только вход, завешенный циновкой.
  - Почему ты ушёл? - спросила она.
  
  Михал не ответил.
  - Всегда, когда в Джакарте мне было грустно, - сменила тему Астрид, - мама пела мне песни, какие я слышала в Гамбурге.
  - Жаль, что я не знаю ни одной немецкой песни.
  - Ну, так спой мне какую-нибудь свою, польскую. Ту, что пела тебе мама перед сном, когда ты был маленьким.
  
  Вдруг Михал с особой остротой почувствовал, как далеко его дом, Гдыня, школа, двор, друзья. По другую сторону от экватора.
  
  Он подошёл к Астрид, сел рядом и запел тихую мелодичную песенку о сверчке, который жил у них дома и стрекотал каждый вечер, чтобы дети хорошо спали. < Возможно, имеется в виду "осенняя" колыбельная "Сверчок", стихи Марии Конопницкой. - Примеч. переводчика> Астрид, хотя и не понимала слов, слушала мальчика внимательно, глядя ему прямо в лицо. Через несколько минут она легла на бамбуковую циновку и уснула.
  
  ***
  На следующий день в кампунг бесшумно заглянула девушка в лоскутной одежде. В руке она держала плетёную корзину, похожую на большую шляпу, которую повернули полями вверх. Там лежали продукты - рыба, крабы, зелёные овощи, фрукты.
  - Я была на рынке, - похвалилась она. - Тут как раз пришло торговое судно.
  - Какое? - вскочил Михал.
  - Ну, такое... с торговцами. Они привезли разные товары, железные кастрюли, материю для одежды, свечки, - она показала одну, - оранжад и какое-то ещё питьё, ещё хуже, чем пальмовое вино, но некоторые мужчины покупали. Дядя тоже купил.
  
  "Дядя - это значит великий колдун", - подумал Михал.
  - Возьми нас на этот базар, - попросил он. - Это далеко?
  - Нужна бетя.
  - Вот и возьмём бетю. У торговцев можно купить что-нибудь за деньги, верно?
  
  - Товар за товар. Или товар за талоны. Наши люди продают всякие изделия из дерева и камня, крупные торговцы везут их в Джакарту и продают по очень дорогой цене белым людям. Белые люди не знают, что в этих масках и фигурках нет духа предков, вообще никаких добрых духов, там одна только душа камня, обыкновенная душа камня, но они не понимают этого и покупают заурядные фигурки.
  - Значит, торговцы их обманывают?
  - Нет, - возразила девушка, - белые люди никогда не спрашивают, чья душа живёт в фигурке и какая она, эта душа, добрая или злая. Их интересует только одно: чтобы это выглядело привлекательно. Скажу тебе по секрету, - она наклонилась к Михалу так, что коснулась лицом его щеки, и прошептала: - никто из наших не продаст оригинальную маску или фигурку, он продаст лишь копию той, в которой живёт дух предков. Но если белым людям всё равно, зачем им настоящая?..
  - А продавать оригинальную разве нельзя?
  
  Она засмеялась, отстранилась от Михала.
  - Никто из наших на это не решится, иначе навлечёт на себя несчастье. На себя и на свою семью. Никто не будет его защищать от злых духов.
  
  Она отвернулась, и Михалу вдруг захотелось, чтобы она ещё раз подошла поближе, коснулась его щеки и что-то шепнула ему, всё равно что.
  - И даже если бы кто-то хотел продать, ты думаешь, что он получил бы настоящую цену?.. Ведь подлинная маска стоит в десять раз больше, чем копия, изготовленная специально на продажу. Кто заплатит столько? Торговцы не заплатят, потому что белых людей интересует только одно - чтобы было красиво. Если хочешь, я найму бетю, и мы поедем на рыночную площадь, но... - она глянула на Астрид, - её не возьмём, она ещё слишком слаба.
  
  И вышла. А Михал ещё долго смотрел на качающуюся занавеску, за которой скрылась девушка в ярком лоскутном одеянии. "Это настоящая колдунья, - подумал он, - едва прикоснулась ко мне, как я сразу же..."
  - Не хочу, чтобы ты уезжал, - произнесла по-английски Астрид.
  
  Михал резко обернулся к ней.
  - Ты не спишь?
  - Нет, - ответила Астрид, - вы разбудили меня, когда шептались.
  - Поехали с нами. Ведь ты уже себя хорошо чувствуешь.
  - Нет.
  
  - Здесь на рыночной площади наверняка очень интересно. Ты ведь была в Джакарте на Пасар Бару, правда? <Пассар Бару - здесь: имеется в виду рынок XIX века в старейшем районе Джакарты. - Примеч. переводчика> Там всё можно купить и всё продать. Или на что-нибудь поменяться. А на ночном базаре ты была?.. А здесь, наверно, ещё интереснее.
  - Нет! - крикнула она и расплакалась.
  
  И тут Михал понял, что Астрид боится одиночества.
  
  
  Глава 8. Бойцы с плётками в руках
  
  - Хорошо, что ты не поехал... что не оставил меня одну, - сказала Астрид, просматривая книгу. Она прочитала её ещё на судне, а теперь со скуки только перелистывала страницы.
  
  Михал отламывал тоненькие щепки от бамбуковой балки крыши, сделанной из золотистой рисовой соломы.
  - Прости, ты, наверно, хотел посмотреть базар, но... я так нервничаю, мне грустно, боюсь остаться одна... вот и хотела... - она шмыгнула носом, вытерла слёзы. - Нужно было поехать, тем более что и бетя ждала. Ты не должен был меня слушать.
  - Хватит уже об этом, - Михал продолжал отламывать щепки от балки крыши.
  - Расскажи ещё что-нибудь о Домине, - попросила она.
  - О Гисмандо, - поправил Михал.
  - Знаешь что, пошли купаться, - она поднялась, взяла висевшее на балке полотенце. - Захвати мыло.
  
  Они пошли к реке, где Астрид собиралась выстирать свою и Михала одежду. Всё уже основательно пропиталось потом. Рубашки и шорты нужно было менять по меньшей мере дважды в день, потому что от влажной одежды появлялась сыпь на покрасневшей коже, "потница", да к тому же "укусы" мокрого белья вовсе не доставляли удовольствия.
  - ... Он сначала сошёл на берег с польского судна, чтобы вместе со мной искать тебя, а потом вдруг решил остаться на индонезийском частном теплоходике. Совершенно непонятно, почему. Может, он решил стать матросом?
  - Нет, - возразила Астрид. - Он отправился на поиски моего отца.
  - Но ведь Гисмандо не знал, что ты здесь.
  - Скорей всего знал. Он отыщет отца и приедет за нами.
  - Нет, Гисмандо не знал, что ты здесь, - повторил Михал. - Матросы не знали и даже капитан.
  - Откуда тебе это известно?
  - Ну, потому что...
  - Ведь ты не говоришь на их языке.
  - Гисмандо тоже.
  - То, о чём они рассказали ему, от тебя утаили. Здесь иностранцам всего не говорят. Помнишь, что сказал наш дяга <сторож> в Джакарте? "Мы сильны потому, что вы не знаете наших мыслей". Они говорят не то, что думают.
  
  Астрид первая побежала к реке.
  Был пасмурно и так влажно, что рубашки липли к телу даже у туземцев. Михал решил искупаться, хоть вода оказалась на несколько градусов холоднее воздуха. На мелководье, где много камней, девушки стирали бельё, подоткнув свои подолы.
  
  Пока Астрид, стоя на камне, намыливала рубашку мальчика, Михал вышел на середину реки, где вода была ему лишь по пояс, и стал плавать. Местные девушки, на него глядя, хихикали, здесь ведь никто из туземцев так не купался. А старик, который сидел на берегу с водяной трубкой в руке <Водяная трубка - бонг, бульбулятор: курительная трубка особой конструкции>, сказал Астрид, что её брату не следует дразнить злого духа, вот так погружаясь в воду пусть даже на несколько секунд. Нет, нужно лишь обтираться мокрой тряпкой, стоя в реке.
  - Михал, выходи! - громко крикнула Астрид по-малайски, так, чтобы услышал старик.
  - Лучше ты иди сюда! - позвал Михал. - Говорю же, отличная вода.
  
  Астрид не ответила. Сюда же пригнал буйволов к реке шестилетний мальчик (может, чуть постарше). Он стал брызгать на животных водой и обтирать их пучком травы.
  - Астрид, ну что с тобой? - Михал, совершенно мокрый, подошёл к ней и стал смотреть, как она полощет рубашки. - Ты такая странная, ей-богу...
  
  Астрид сделала вид, что не услышала. Мокрое бельё она складывала на камень.
  
  Вдруг начался тропический ливень. С неба, словно из гигантского душа, потекли струи, буквально потоки тёплой воды. За этой стеной дождя почти невозможно было разглядеть потемневшие кампунги у реки, а домики подальше уже не были видны совсем. Но люди не побежали в свои хижины, где протекали дырявые крыши, - люди спокойно отошли от стремительно поднимающейся воды в реке. Старик опорожнил свою трубку и потащился к кампунгу. Шестилетний мальчик погнал буйволов, и те лениво, не обращая внимания на окрики погонщика, пошли к себе в загоны под крышами хижин. Михал и Астрид тоже не спешили; дождь охлаждал их тела и полоскал одежду, которую потом, когда покажется солнце, можно будет высушить за несколько минут, не снимая. Дождь был так силён, что мешал им выйти из речной низины. Астрид держалась за Михала, который нёс выстиранное бельё. Крупные капли больно хлестали по головам и ногам, а к реке устремились потоки воды вперемешку с красной глиной и небольшими камешками, бьющими по ногам довольно болезненно. Люди перепрыгивали через ручьи, которых становилось всё больше и больше, скользили босыми ногами по грязи и мокрым камням. Возле кампунга Астрид упала на колено, оперлась на руки. Она поднялась сама, отказавшись от помощи Михала, который протянул ей ладонь.
  
  - Обиделась? - спросил Михал, когда они пришли в хижину.
  - Почему ты сказал, что я странная?
  - Ну, потому что ты странная, - Михал глянул на неё. - Почему же ты обиделась?
  - Ты купаешься в воде, где живут амёбы, да ещё меня зовёшь туда.
  - Но ведь я не пил эту воду, - ответил Михал.
  - Ты уверен, что во время купания не глотнул ни капли?
  - Конечно.
  - Даже тогда, когда нырнул?
  - И даже тогда.
  - Но ведь достаточно было лишь смочить губы, а потом облизать их... Чтобы заразиться, хватит и полкапли. Даже четверти. Ты назло мне пошёл купаться...
  - И всё же ты странная какая-то. Тебя не интересует, что случилось с нашими мамами и с самолётом...
  - А разве ты что-нибудь знаешь?.. - у Астрид задрожали губы, и она посмотрела мальчику прямо в глаза. - А тогда почему ничего не говоришь? - она поймала его руку. - Михал!
  - Обе мамы уже в Джакарте, успокойся.
  - С ними ничего не случилось?
  - Ничего.
  
  Глаза Астрид наполнились слезами.
  
  Михал вышел из хижины. Тропический дождь уже перестал, и в духоте, над землёй, поднимался пар. Одежда людей, которые выходили из кампунгов, тоже испаряла влагу.
  
  Михал подошёл к сидевшим на земле мужчинам, игравшим в камни, и сказал:
  - Селамат паги. <Добрый день>
  
  Они ответили ему, не останавливая игры, которая всецело захватила их. Михал не понимал, какой смысл в этом перекладывании камней в три ямки разной величины, но за игрой наблюдал с интересом.
  
  Через минуту подбежала к ним взволнованная Астрид.
  - Где ты ходишь? Я не могла тебя найти.
  
  Он спросил, что произошло.
  - Бупати приглашает нас к себе, - радостно сообщила она.
  <Бупати - глава острова, крупный чиновник>
  - Бупати? - удивился Михал.
  - Да. Он прислал за нами бетю.
  <Малайск: бетя - тележка>
  - Селамат паги, - сказал совсем ещё юный рикша, когда подошёл к Михалу.
  
  Индонезиец показал на ярко разукрашенную бетю.
  - Когда мы должны поехать туда?
  - Сейчас, - ответила Астрид; только теперь Михал заметил, что она в другом платье. - Надень чистую рубашку.
  - Какую?
  - Белую.
  - У хозяина острова будет какой-то праздник?
  - Нет, это обыкновенное проявление уважения, - ответила она. - Моего отца бупати тоже принимает на каждом острове, где папа начинает свою геологическую разведку.
  - Просто бупати хочет, чтобы твой отец обнаружил там какие-нибудь полезные ископаемые.
  - Одевайся.
  
  Астрид села в ярко разукрашенную бетю. На жёлтых боковинах был изображён красный демон в самых разных видах и обстоятельствах. Добро в конце концов побеждало...
  
  Вышел Михал.
  - А носки? - напомнила ему Астрид.
  - Грязные.
  - Почему ты не дал их мне выстирать? - вздохнула девочка.
  
  Когда они влезли в бетю, хозяин разогнал тележку, толкая её руками, а потом сел на маленькое седло, расположенное сзади, и стал крутить педали. Они ехали быстро по полевой дорожке, объезжая ямки. Рикша громко сопел, по его лицу струями стекал пот. У Астрид платье тоже промокло на спине, а сама девочка была очень бледной.
  
  Бетя подъехала к деревянному дому с высокой остроконечной крышей, украшенной статуэтками из дерева. Из открытой настежь двери резиденции правителя острова вышел низкорослый мужчина, который, по местному обычаю, был обёрнут белым полотном, а за ним - женщина, одетая в яркую ткань с многочисленными украшениями, а в волосах у неё были красивые листья и цветы.
  
  Бупати сказал по-малайски о том, что ему, мол, приятно видеть на своём острове гостей с далёкого севера, где редко светит солнце. И что он очень рад видеть, что маленькая нёнья здорова. После этих слов он подошёл к Михалу, фамильярно похлопал его по плечу и спросил:
  - Как тебе живётся в нашем климате?
  - Очень хорошо, - ответил Михал.
  
  Бупати чуть кивнул головой.
  - Как чувствуют себя твои родители на далёком севере? - бупати глянул на Астрид.
  - Очень хорошо, - ответила девочка.
  
  Хозяин острова снова посмотрел на Михала.
  - Бережёт ли тебя твой добрый дух?
  - Дух предков посулил мне много детей, но я должен подождать ещё немного.
  
  Астрид прыснула. Михал укоризненно глянул на неё. Он-то знал, что именно так нужно отвечать на подобные вопросы.
  - Мне доставит удовольствие, если вы разделите с нами трапезу, - сказал бупати и показал на живописную подстилку.
  - Это для нас великая честь, - ответила Астрид.
  
  В большой комнате, сумрачной, а потому как будто бы более прохладной, на устилавшей каменный пол циновке стоял глиняный горшок, разукрашенный яркими рисунками, которые должны были отпугнуть от пищи злых духов, а рядом с горшком - маленькие красные чаши с различными блюдами.
  
  По одну сторону от циновки на маленьких красочных подстилках уселись гости, по другую - бупати с женой. Только теперь, привыкнув к полумраку, Михал смог разглядеть прекрасное убранство салона, где окна были прикрыты ставнями, а по углам стояли каменные фигурки умерших предков и их бамбуковые копии, а также паранги и другие обыденные вещи. <Паранг - большой нож, мачете>
  
  Благородный сын народа атони пригласил гостей угощаться тем, что было в горшке, но они не знали, как приступить к еде, поэтому хозяин сам показал пример. Он сунул ладонь в глиняный сосуд и вынул оттуда горсть крошек красного теста и положил на большой зелёный лист, который лежал на циновке и был вместо тарелки. То же самое сделала его жена, а потом Михал и Астрид. Осторожно, помогая себе пальцами, Михал попробовал кушанье и понял, что это совсем не тесто, а каша либо какая-то разновидность риса. Внесла ясность Астрид. Она сказала ему, что это дроблёная кукуруза. Астрид уже когда-то ела такую.
  
  Вдруг, отодвинув шуршащую занавеску, у входа появился бедно одетый человек. Бупати и его жена на секунду замерли, а потом попросили этого увешанного верёвочками и ремешками странника подойти к ним. Михал удивился, когда увидел, что это колдун, которого в первую минуту мальчик совсем не узнал.
  - Приветствуем тебя, о горный дух, - сказал бупати. - Ты пришёл вовремя. Как раз сейчас мы приступили к трапезе, которая благодаря духу огня Бромо и духам предков наших придаст силы как нам, так и нашим гостям с далёкого севера.
  - Я пришёл сюда затем, чтобы на глазах у властелина острова, сына великого духа наших предков, торжественно изгнать злого духа, который является источником всех несчастий, а сидит в неровных зубах наших гостей с далёкого севера, куда выдворены все люди без кожи.
  
  Великий колдун приблизился к Михалу, раздвинул ему губы и объявил, что у гостя почти все зубы ровные, но один чуть выдаётся вперёд, чем и может воспользоваться злой дух. Колдун полез в свою кожаную сумку и среди всевозможного хлама нашёл камешек, которым и стал точить один из зубов Михала. Потом колдун подшлифовал зуб другим камнем, побольше, и произнёс "баик".
  
  И тогда бупати пригласил великого колдуна отведать приготовленные кушанья, и тот поспешно воспользовался предложением.
  - Отныне, - сказал бупати Михалу, - ты можешь жить на нашем острове столько, сколько хочешь, и все болезни и несчастья минуют тебя.
  
  Астрид шепнула Михалу на ухо:
  - Он и мне выравнивал зубы.
  - Тебе было больно?
  - Немного. Он сказал, что некоторым своим сородичам вообще ломает выступающие зубы или выбивает камнем. Он это сделал для моего же блага. Это очень добрые люди. Мой папа говорит, что здесь на всех островах живут очень добрые люди. Если иной раз и съедят кого-нибудь, то только для того, чтобы перенять его хорошие свойства. Вроде бы, на Флоресе съели одного священника; они тоже хотели научиться красиво говорить, как он.
  
  Михал заметил, что колечки-украшения, свисающие с ушей жены бупати до самой груди, не на верёвочке подвешены, как казалось ему сначала, а просто прикреплены к ушной раковине, которая оттянута более чем на десяток сантиметров.
  - Глянь на её уши, - шепнула Астрид.
  - Вижу.
  
  Бупати заметил интерес гостей к его нёнье и сказал:
  - Моя жена по происхождению даячка. Я привёз её с далёкого острова Калимантан, который расположен на другом конце света. Там есть такой обычай: женщины вытягивают свои уши. У девушки уши должны быть до самой груди. Нравятся ли гостям наши блюда?
  - Очень, - ответил Михал.
  
  Из другой комнаты хижины вышли три обнажённые до пояса девушки, которые несли на головах глиняные чаши, придерживая их одной рукой. Они опустили чистые чаши на циновку и ушли, а использованную посуду забрали. Женщина постарше принесла, тоже на голове, огромную чашу с другим блюдом, которое Михал сразу же узнал: это была мелко накрошенная и подрумяненная на огне телятина на палочках - блюдо известное в Джакарте и очень вкусное, особенно, если оно в ореховом соусе. Но теперь был какой-то другой соус.
  - Астрид, - шепнул Михал, - спроси, что это за приправа.
  
  Она пожала плечами.
  - Спроси, ты лучше знаешь малайский, - поторопил Михал.
  
  Жена бупати объяснила, что телятина приправлена рыбным соусом, немного не таким, как на Яве и на её родном Калимантане.
  - А это морская рыба, - сказал бупати, когда обнажённые девушки внесли новые блюда. - Можете есть их без опасения. Речную рыбу мы не едим, потому что пресная вода - пристанище злых духов.
  
  Следующим и, пожалуй, самым лучшим кушаньем были кодоки, их принесли на деревянном подносе. <Кодоки (малайск.) - лапки лягушки>
  
  Михал глянул на Астрид. Они знали это превосходное блюдо. Из-за дороговизны оно подавалось чрезвычайно редко даже в богатых домах Джакарты.
  - Когда ты в последний раз ела кодоки?
  - Год назад, - Астрид сжала двумя пальцами тоненькую косточку лягушки и откусила оттуда небольшой кусочек мяса.
  - А я месяц назад на приёме у сына министра. Помнишь его?
  
  Следом за этим подали жидкость в глиняной посуде, но это был не чай, как подумал Михал сначала, а что-то вроде бульона с запахом тухлого мяса.
  - Что это такое? - спросил Михал шёпотом у Астрид.
  - Черепаховый суп, - громко ответила она. - Он великолепен, не правда ли?
  - Да, чудесный.
  
  После супа, который оказался последним блюдом на этом приёме, великий колдун поднялся, низко поклонился бупати и его гостям и покинул дом, отправившись, как он сказал, в мир, чтобы помогать братьям, страдающим от всякого рода недугов, ибо души покинули этих людей.
  
  - На нашем острове много прокажённых, - объяснила жена бупати. <Прокажённые - люди, страдающие лепрой (проказой); проказа - хроническое инфекционное заболевание, для которого характерно появление плотных изъязвляющихся узлов на коже и во внутренних органах, а также поражение нервной системы. Обычно больных изолируют и лечат в лепрозориях. - Примеч. переводчика> - Великий колдун несёт им слова утешения о том, что в конце концов добрые духи победят силы зла и что на нашем острове навечно поселится счастье, а все прокажённые исцелятся.
  - Разве больные проказой не живут обособленно? - спросил Михал.
  - Нет, - отвечал бупати, - потому что проказа - болезнь незаразная, это результат воздействия злого духа на человека, которого покинул добрый дух. Ни на одном индонезийском острове прокажённых не изолируют.
  - А почему добрые духи уходят от некоторых людей? - заинтересовалась Астрид.
  - Народ атони чрезвычайно восприимчив к деяниям злого духа. А вот добрый дух в грешном теле не остаётся.
  - Из-за каких грехов добрый дух покидает тело?
  
  - В первую очередь это грехи родителей, унаследованные детьми... - бупати уже стал скучать, отвечая на чересчур уж простые вопросы гостей, поэтому решил сменить тему. - Наш остров беден, редко посещают его гости из других стран. Путешественники осматривают его преимущественно с палубы судна. Поэтому мне особенно приятно, что нога ребёнка с далёкого севера, где редко светит солнце, ступила на эту землю.
  
  Бупати подошёл к Михалу.
  - Море, полное злых духов, хотело поглотить твою сестру...
  
  Михал внимательно слушал.
  - ...и белого колдуна тоже, - продолжал бупати, - но наши доблестные рыбаки поспешили им на выручку и с помощью добрых духов победили силы зла.
  
  - Спасибо твоим смелым рыбакам, которые спасли мою сестру, - ответил Михал и посмотрел на Астрид. - Благодарим и племянницу великого чародея, молодую и прекрасную туканг-обад.
  
  Астрид холодно глянула на Михала. Ей не нравилось, что Михал восхищается молодой индонезийкой в лоскутном одеянии.
  - Мы рады. Всё, что у нас есть, это и ваше тоже. Атони - добрые люди.
  - А как появилось это название - атони?
  
  - В стародавние времена мимо наших островов проплывали богатые купцы с Востока, но они не бросали якорь, ибо думали, что живут тут одни только обезьяны. И вот однажды наш великий предок по имени Арам, обладавший сильным голосом, крикнул проплывавшему судну богатого восточного купца: "Идите к нам, на этом острове живут атони, они охотно что-нибудь купят у вас и с удовольствием что-нибудь вам продадут". Богатый восточный купец повернул к нам, бросил каменный якорь, много своих товаров он оставил нам и много взял у нас. И всем восточным купцам он сказал, что на этом острове живут атони, то есть люди. С тех пор мы и стали называться атони.
  
  - А не входил ли этот остров во времена средневековья в состав великого княжества Маджапахит, правители которого жили на Яве? - спросил Михал.
  
  - Нет. На наших островах были португальцы, потом голландцы, но только на берегу и недолго. Здесь им нечего было делать. Времена ещё более древние описаны в индийских книгах Веды, но эти книги нам недоступны. Мы знаем только то, что наши предки были здесь уже двадцать миллионов лет назад.
  <Веды - древнеиндийская литература, сборники гимнов, теологические трактаты (брахманы и упанишады), которые являются источником сведений по истории древнейшей Индии>
  
  Бупати поднялся, потянулся, то же самое сделала его жена, после чего они подошли к бамбуковой балке, на которую опиралась этернитовая крыша, выломали по маленькой щепке и стали ими ковырять в зубах. <Этернит - асбестово-цементная черепица, искусственный кровельный материал в виде тонких плит>
  
   Михал тоже оторвал по палочке себе и Астрид.
  - На острове есть школа? - спросил Михал.
  - Предполагалось, что будет, - ответил бупати. - Когда начался засушливый сезон, мусульмане с острова Флорес хотели построить школу, но наши люди, посоветовавшись с великим колдуном, отказались от учебного заведения, где бы проповедовали науку Аллаха. У нас есть свой бог Бромо, и мы ему поклоняемся.
  - Вам нужна школа, где не преподают священники?
  - Мы признаем любую школу, где не обижали бы нашего бога огня Бромо и наших предков. Правительство Джакарты обещало нам такую, но до сих пор не выполнило обещания. Вероятно, нет учителей... А сейчас мы хотим пригласить вас на зрелище, устроенное специально в вашу честь.
  - Астрид, - шепнул Михал, - не хочешь ли вернуться в кампунг? Ты ещё очень слаба.
  
  Бупати первым вышел во двор, где собралось много людей. Женщины с привязанными к бёдрам детьми и с малышами, которых держали за ручки, стояли чуть поодаль, мужчины же, у которых один глаз был прикрыт повязкой, - в другом месте.
  - Мы ещё не можем уйти. Вон, оставили для нас место, - сказала Астрид.
  
  
  Когда бупати вместе с женой и приглашёнными гостями уселись на специальном возвышении, двое раздетых до пояса мужчин в противоположных углах площадки опустились на колени и коснулись лбами песка. Михал поискал глазами девушку в лоскутной одежде; он никак не мог понять, почему её не было на приёме и почему нет теперь.
  - Чего они просят в своих молитвах? Победы? - спросила Астрид.
  - Нет, молятся, чтобы сохранить глаз, - отвечал бупати; он сидел, подвернув ноги. Его жена поигрывала опахалом. - Каждый из них, - добавил бупати, которому подали водяную трубку, - собирается выбить глаз противнику и хочет сохранить свой.
  
  Когда участники состязания с кожаными щитами в левой руке и с кнутом в правой поднялись, стало так тихо, что можно было услышать дыхание соперников, которые стали кружиться по площадке. Внезапно донёсся свист кнута и треск. Тот, на кого напали, заслонился кожаным щитом и тотчас же ответил таким же ударом. Астрид, которой показалось, что кожаная плётка угодила в голову одному из участников соревнования, закрыла ладонями глаза. А бой продолжался. Один из соперников атаковал чаще, другой же преимущественно защищался и только иногда отвечал ударом на удар.
  - Неплохо обороняется, - заметил Михал.
  
  Когда Астрид открыла глаза, увидела на лбу у одного из участников красное пятно.
  - У него выбит глаз, - испуганно прошептала она.
  - Нет, только бровь рассечена, - ответил Михал.
  
  Из красного пятна над глазом бойца сочилась струйка крови. Этот мужчина поднял руку вверх, а потом опустился на колени, коснулся окровавленным лбом песка и стал смеяться. Он возблагодарил своего бога, а публика взволнованно загудела, явно поддерживая этого бойца.
  - Ему выбили глаз...
  - Да нет же, - ответил Михал, хотя и не был уверен в этом.
  - Пойдём уже, - взмолилась Астрид.
  
  Они поклонились бупати и попросили разрешения уйти.
  - Почему вы не хотите остаться до конца? - удивился великий сын предков атони. - Ещё будут сражения на палках.
  - Моя сестра должна лечь, - объяснил Михал. - Она ещё слаба после болезни.
  
  Они поклонились бупати ещё раз, выбрались из круга людей и направились к бете. Михал и Астрид сели в тележку, но мальчик-рикша продолжал следить за боем.
  
  
  Вдруг Михал увидел, что ему подмигнула девушка в лоскутной одежде, и его сердце забилось сильнее, хотя он не сразу понял, что это та самая колдунья. "Она, - подумал он, - конечно, она. Её заслонили люди, но сейчас она покажется снова".
  - Куда ты всё пялишься? - Астрид дёрнула его за рукав. - Что ты там увидел?
  
  А когда сама заметила девушку, решительно заявила:
  - Не смотри туда! - И скомандовала рикше: - Поехали.
  
  Они отъехали от площадки, предназначенной для всевозможных торжеств, и Астрид вытерла платком лоб.
  - Это ужасно, - сказала она, когда они выбрались на узкую ухабистую дорогу. - Я больше не могла смотреть. Кровь, выбитый глаз, совсем как на судне...
  - Разве на судне тоже дрались? - спросил Михал.
  - Ну конечно.
  - Плётками?
  - Палками и парангами. Дрались по-настоящему. Было страшно.
  - Кто дрался?
  - Не знаю. Отец Нойман спрятал меня в каюту капитана и запер дверь... Я слышала лишь крики и беготню. Только потом увидела лежавших людей, у которых были окровавлены лица.
  - Убитых?
  - Не знаю. Они не двигались.
  - Вас не нашли?
  - Нашли и выбросили за борт. Мы остались одни в лодке. Ночь, нигде ни огонька, берегов нет, хоть бы маленький островок какой... и только этот страшный, необычный шум моря... а пенистые волны светились зелёным светом. И эти горы морской воды с жутким рёвом накатывали на нашу лодку одна за другой, подбрасывали её, наклоняли в разные стороны, солёная вода хлестала нам в глаза... Я плакала от страха, думала, что мы утонем, задыхалась, отплёвывалась морской водой, а священник только молился, потому что грести не мог, он даже не знал, в какую сторону нужно грести... А потом я потеряла сознание и не знаю, что было дальше.
  
  Когда она говорила это, Михал держал её дрожащую руку в своей и смотрел на её нервно подрагивающие губы.
  - А что случилось с судном? - спросил он.
  - Не знаю.
  - Хорошо, что всё закончилось благополучно, - сказал он, - и что ты здорова. Теперь мы должны как можно скорее выбраться отсюда.
  
  Астрид внимательно глянула на мальчика.
  - Куда ты хочешь меня отвезти? - спросила она.
  - В Гамбург. Имеем мы право на каникулы или нет?
  
  Астрид покачала головой, и на её щеках проступили красные пятна.
  - Я боюсь, - прошептала она.
  "Бедная малышка Астрид, - подумал Михал. - На самолёте лететь ты боишься, а поезда по морю не ходят. А ведь я должен забрать тебя отсюда".
  
  Он выпустил её холодную влажную ладонь, вынул платок и промокнул пот на своём лбу.
  - А знаешь, что меня радует? - сказала вдруг Астрид Михалу. - То, что наши мамы уже в Джакарте. И что с ними ничего не случилось.
  
  Рикша притормозил. Его тележка тёрлась о кустарник, растущий у самой дороги, и оттуда время от времени вылетали переполошённые птицы, хлопая крыльями. Загудела земля под копытами пробегавшего поблизости стада. Животных ребята не видели - одну только пыль, которую подняло стадо.
  - Знаешь, - сказал Михал, - хотелось бы мне иметь "силу" нашего колдуна.
  - Мне бы тоже, - у Астрид посветлел взор. - Я бы приказала, чтобы мой папа немедленно появился здесь. Ах, подхватило бы его что-нибудь, - она подтолкнула Михала плечом, - какая-нибудь тучка или сильный ветер, и - ко мне, сюда. А что сделал бы ты, если б у тебя была "сила" колдуна?
  - Отвёз бы тебя в Гамбург.
  - Как? На тучке?.. Не хочу. Тучку тоже могут похитить какие-нибудь бандиты.
  - Я велел бы тебе зажмуриться, - Михал лукаво улыбнулся, - а через минуту сказал бы: "Открой глаза", - и ты была бы уже в Гамбурге.
  - Через несколько секунд?
  - Ну да! Даже через секунду. Расстояние не имеет никакого значения.
  - И ничего не случилось бы во время посадки?
  - Ничего. Ты разве читала когда-нибудь, что кто-то подложил гранату под тучку, на которой летит колдун?.. Или что метла ведьмы разбилась во время посадки?
  - А тогда почему президент Франции, например, рискует - предпочитает не метлу, а самолёт?
  
  Михал развёл руками, не зная, что ответить.
  - Хорошо же это выглядело бы: важный государственный деятель - на метле, - она засмеялась. - Куда мы едем, Михал?
  - Мы возвращаемся другой дорогой. Я даже не заметил, что мы подъехали к берегу. Глянь, как здесь чудесно: белая пена на песке. А дальше, посмотри, эти лодочки качаются на волнах, а в них много людей, целые семьи.
  
  Михал и Астрид, сидя под бамбуковой крышей бети, смотрели на мужчин, вытаскивающих сети, и на женщин и детей рядом с ними. А на одной из лодок даже что-то дымилось - вероятно, это жена готовила ужин.
  С возвышения, где ехали ребята, хорошо были видны кампунги в долине и люди, собравшиеся на петушиные бои либо просто сидевшие на песке.
  
  Но вот рикша съехал вниз и остановился около двух дерущихся птиц. Что-то его заинтересовало в этой драке. Может быть, он поставил на петуха?
  
  Один петух нападал чаще, другой же уворачивался, лез головой под крыло противника, силы были равны, ни один из них не мог прижать другого грудью к песку, что означало бы победу. Состязание окончилось. Оба петуха были заперты в отдельных клетках; тот, кто быстрее околеет, тот и проиграл. Рикша пояснил, что всякий человек, который заявляет петуха на турнир, считается секундантом и тренером.
  
  В кампунг Михал и Астрид вернулись уставшие, но они были полны впечатлений. Подала ужин пожилая женщина, а не девушка в лоскутном одеянии, которая ещё не вернулась с представления; они поблагодарили. Михал и Астрид не были голодны, но охотно выпили холодного зелёного чая из глиняного кувшина.
  
  Утомлённая Астрид легла на свою циновку. То же самое сделал Михал, подложив себе под голову твёрдую деревянную подушку размером с кирпич. И тогда на фоне музыки джунглей они услыхали ту же самую, что и вчера, песню старого рыбака.
  
  "Почему мне кажется, что это грустная мелодия? - подумал Михал. - Наверно, потому, что он поёт её протяжно, хриплым старческим голосом. Странствующий рыбак поёт о своей жизни, он сам сочинил эту песню и сам её исполняет. Её слышат люди, что носят с берега камни, которыми окружают свои поля; слышат буйволы, медленно тянущие плуги; слушают изваяния богинь над крышами домов; слушают женщины, что несут на головах глиняные сосуды с морской водой, из которой добывают соль; слушают туканги, делающие из кокосового молока вкусное вино - эликсир молодости и счастья. И, наконец, слушают живущие на вулкане боги, которые наделили рыбака громким голосом и силой, которая нужна для того, чтобы грести. Вода держит на стеклянной своей поверхности утлую лодчонку, которая не утонет, если не покинет её душа".
  
  Внезапно наступила чёрная тропическая ночь. Мир тотчас же изменился, ожили дремавшие жарким днём насекомые, выбрались на поиски корма животные, которые в вечерней прохладе почуяли голод.
  - Что будем делать, братишка? - спросила Астрид, прошелестев циновкой стены. - Спать?
  - Почему ты назвала меня братишкой? - Михал судорожно глотнул, почувствовав, как потеплело у него на сердце.
  - Согласно здешнему поверью, ты - мой брат. Ты сам сказал мне это ещё в Джакарте.
  
  Старая женщина принесла горящую лучину. Огонь на щепке чуть потрескивал; дым напоминал Михалу о родных картофельных полях.
  
  
  Глава 9. Добрый дух Бегу
  
  Михал и Астрид сидели на песке в тени хижины и изнывали от скуки. Хоть и наступил сезон дождей, вчера на короткое время показалось солнце, и ребята ходили на речку. Астрид подставила солнечным лучам плечи, а Михал - даже спину, ненадолго сняв рубашку.
  
  Утром Астрид смазала пальмовым маслом Михалу спину и себе плечи. Она выглядела подавленной, её охватило чувство тоски, которое европейцы именуют тропической депрессией. Михал не знал, как развеселить девочку. Он рассказывал ей о своей школе в Гдыне, о друзьях, с которыми гонял мяч, обещал ей, что они с Астрид будут в Джакарте играть в бадминтон, а в Гамбурге купаться в холодной воде. Астрид была равнодушна ко всему.
  
  В другой комнате, там, где прежде спала девушка, обвешанная цветными лоскутами, слышались женские голоса. По всей видимости, это были юная туканг-обад и её молодая гостья. Незнакомый ребятам женский голос благодарил за что-то колдунью, и та уверяла собеседницу, что теперь всё будет в порядке.
  - Они разговаривают по-малайски, - Михал переглянулся с Астрид. - Вероятно, девушка нездешняя. Говорят о смерти какого-то ребёнка... Иди послушай, ты лучше знаешь этот язык.
  
  Астрид на коленях подползла к занавеске, за которой разговаривали девушки, и внимательно прислушалась. Ну вот, теперь, в это жаркое скучное утро, происходит хоть что-то интересное... Спустя минуту Астрид повернулась к Михалу и показала туда, где был вход в хижину.
  
  Михал выглянул из дома и увидел девушку. На её лице была написана радость. Она лёгкой походкой направилась к реке, и плечи девушки поднимались и опускались в такт её шагам.
  - Ты узнал её? - Астрид на четвереньках перебралась на циновку. - Она приходила сюда несколько раз со своим больным ребёнком.
  - Ах да, - вспомнил мальчик. - Но сегодня она без ребёнка. Он что - теперь здоров?
  - Умер, - ответила Астрид.
  - И поэтому она так радуется?
  - Да, - ответила Астрид. - Она по происхождению сундайка. У неё была нелёгкая жизнь, злые духи обозлились на неё, и никто её не защищал.
  - У неё никого не было в мире добрых духов, - догадался Михал. - А теперь уже есть.
  - Да, - подтвердила Астрид. - Если они правильно похоронили малыша, ребёнок попал, конечно, на небеса и обязательно поможет своей маме.
  - Точно, - согласился Михал.
  
  Он потёр одну ротанговую палочку о другую. <Ротанг - высушенные побеги или стебли каламуса - пальмы, растущей в тропиках Азии. - Примеч. переводчика> С помощью таких палочек местные жители добывали огонь. Но деревяшка Михала даже гарью не запахла, зато снаружи, где девушка-колдунья поставила что-то на огонь, несло дымом, к которому примешивался ещё один необычный запах.
  ќ- А помнишь служанку министра? Её ребёнок тоже умер, и она вот так же радовалось этому.
  
  Астрид не ответила.
  - Что она такое варит? - спросил по-английски Михал. - Какой резкий запах... Видишь, у неё горшок из алюминия. Наверно, получила его в подарок от той девушки. Или купила на рынке. Вчера опять было торговое судно, на сей раз из Суматры. Она принесла какую-то рыбу... Почему ты молчишь, Астрид?
  
  Обидевшись, Михал вышел из кампунга на площадку перед домом, на воздух. Там на небольшом огне глиняной печурки стоял алюминиевый горшок, в котором девушка-колдунья помешивала палочкой. Над горшком поднимался пар с не очень-то приятным для Михала запахом. Но местные жители, по всей видимости, обожали эту вонь.
  - Рыба? - спросил Михал, заглянув в успевший уже закоптиться горшок.
  - Да, - ответила индонезийка, обнажив в улыбке белые зубы; чтобы их вычистить, она жевала сахарный тростник. В своей смуглой, цвета шоколада, руке она держала бамбуковую палочку, которой помешивала в горшке, где в пальмовом масле варились овощи с приправой и рыба.
  - Что это так пахнет? Приправа или рыба?
  
  У девушки были фиолетовые губы. Она улыбнулась и от этого стала ещё краше.
  - Хочешь попробовать? - спросила она, даже не глянув на мальчика.
  - Охотно. Как тебя зовут.
  - Сула.
  
  Когда она наклонялась, её юбка, сшитая из ярких кусочков ткани, чуть приоткрывала босые ноги.
  - Михал! - донеслось из кампунга. - Ты где?
  - Не притворяйся, - он вздохнул. - Ведь ты меня видишь.
  
  Девушка-колдунья вынула две маленькие поджаренные рыбёшки и дала их Михалу, положив на зелёный листок. Мальчик пошёл к Астрид.
  - Попробуй. Это совсем неплохо.
  
  Девочка держала в руках половинку кокосового ореха, пила молоко и рассматривала свою "чашку", на которой были длинные жёсткие волосы, похожие на бороду.
  - Хочешь, сыграем в камни?.. Астрид, ну что с тобой?
  - Мне хочется домой, - ответила она.
  - Мне тоже, но это ведь не причина, чтобы...
  - Ах, не будем говорить о причинах!
  - Я тоже хочу в Джакарту.
  - А я в Гамбург.
  - Ты устала от Джакарты? - Михал внимательно глянул на неё. Ему хотелось погладить её по щеке, но он сдержался.
  - Я боюсь.
  - Чего?
  - Войны. Мой отец говорит, что война - это самое худшее, что может случиться с нами.
  - Что это тебе вдруг пришло в голову?
  
  Михал подбрасывал и ловил камешек; хотя они сидели в тени кампунга, их лица были влажными от пота.
  - А если бы в самолёте угонщики застрелили наших мам?.. Это было бы так ужасно. Раньше я не думала об этом.
  - Но это ещё не война.
  - Знаю. Война ещё хуже.
  - Почему ты об этом говоришь, Астрид?
  - Потому что в Джакарте может случиться то же самое, что было в Африке.
  - А войну в Европе ты не боишься?
  - В Европе войны не будет.
  
  Михал закопал камешек в песок.
  - Завтра двинемся! - решил он.
  - Куда? - она глянула на него.
  - Ты уже достаточно окрепла и вполне можешь поехать со мной.
  
  Астрид допила оставшееся молоко кокоса, бросила скорлупу на песок. В хижину проник дым и запах удивительного кушанья, которое готовила ярко разодетая девушка.
  - Ешь рыбу, - сказал Михал. - Это очень вкусно.
  - Как-то не хочется.
  - Хотя бы попробуй.
  
  Астрид отрицательно покачала головой, и тогда Михал взял вторую рыбёшку. Ел он с удовольствием.
  - Никогда ничего подобного не пробовал, - сказал он, причмокивая и выплёвывая кости. - Интересно, как называется эта рыба?
  - Это специально приготовленное блюдо, - ответила Астрид. - Наверно, будет какой-то праздник.
  - Какой же?
  
  У Михала остался один только хребет маленькой рыбки.
  - Не знаю.
  
  Михал выбросил кости и выкопал из песка камешек.
  - Оставь, - Астрид хотела забрать у него камень, но Михал спрятал его у себя за спиной. - Может быть, это священный камень.
  - Наверно, это дитя священного камня, - пошутил он. - Маленькие камни - это дети больших камней, не правда ли?
  - Не шути так. Оставь его. Это добрый дух хижины.
  
  У кампунга остановились две лошади, их вели местные мальчишки в широких шортах и свежевыстиранных рубашках пепельного цвета, сделанных из ткани ручной работы.
  - Это, наверно, за нами! - обрадовался Михал и подошёл к кампунгу. - Их прислал добрый дух Бегу. На этих лошадках мы поедем в Джакарту.
  - Какие славные лошади, - воскликнула Астрид, подбежав к Михалу. - Может быть, они отвезут нас в театр теней. Хочется там побывать.
  - Это зрелище не для тебя. Там людям становится плохо, когда на них нападает злой дух.
  - Если тебе не будет плохо, то и я выдержу.
  
  Один из парней, что удерживал лошадь, подошёл к девушке-колдунье, которая по-прежнему готовила пищу на костре. Они с минуту разговаривали, а потом он вошёл в кампунг.
  - Великий сын духа предков, - объявил он, - приглашает туана и нёнью на большое торжество в честь доброго духа Бегу, посланца бога Бромо.
  
  Михал глянул на Астрид.
  - Что ещё такое? - спросил он по-английски.
  - Наверно, будут бросать в кратер рис и бананы.
  - Разве тут поблизости есть вулкан?
  - Не знаю. Может, есть какая-нибудь дыра в земле. А если нет, то сбросят подарки для бога просто со скалы.
  - Если это большое торжество, то полетят не только бананы и рис, - заметил Михал, - но ещё и куры с козами. А может, и буйволы. Одевайся.
  - Я готова, - сказала Астрид. Она вышла во двор, но подойти к лошади побоялась, а та нетерпеливо била копытом. - Не лягнёт?
  - Погладь её, - Михал взял Астрид за руку и подвёл к животному. - Не бойся.
  - Почему бупати не прислал бетю?
  - А на лошади тебе не нравится?
  - Ещё не знаю.
  
  Астрид несмело коснулась хребта животного и погладила его. Лошадь, сощурившись, повернула голову, чтобы получше разглядеть хозяйку нежной ладошки. Казалось, что лошадь приглашает девочку себе на спину, и Астрид залезла туда с помощью Михала.
  
  Михал подошёл к другой лошади, похлопал её по спине, а потом без труда (лошадка была невелика) оседлал её и потянул за гриву. Лошадь сделала два шага вперёд.
  - Как к ней обращаться? - спросил он у местного мальчишки.
  
  Индонезиец рассмеялся.
  - Я упаду, - заверещала Астрид, когда лошадь двинулась с места.
  - Держись за гриву.
  - Ой-ой! Она меня сбросит. Почему нет седла?
  - А ты умеешь ездить в седле? - спросил Михал.
  
  Астрид пересилила страх. Она обеими руками обнимала лошадиную шею и дрожала от волнения, а потом, когда лошадь двинулась с места, запищала к немалому удовольствию молодых ребят. А Михал уже катался на своей лошадке по двору.
  
  Босоногие парни взяли лошадей за уздечки и повели по посёлку, а туземцы с любопытством рассматривали необычную парочку. Михал поджимал ноги, чтобы не задевать сандалиями землю. Взволнованная Астрид судорожно вцепилась в шею животного. Михал полагал, что для девчонки такая прогулка будет полезной, успокоит её, а завтра или послезавтра они пойдут в порт.
  
  На окраине посёлка они увидели человека в чёрно-белой рубашке и в тёмной шапке, похожей на котелок. Через плечо у него был переброшен широкий светлый ремень, спереди, на животе, висела сумка со стрелами для духовой трубки, а за спиной торчало бамбуковое копьё. Человек смотрел на детей, восседая на лошади, обряженной в тряпки с жёлтыми и чёрными картинками.
  - Это наш бупати! - воскликнула Астрид. Лошадь шла спокойно, и девочка уже забыла о своих страхах.
  
  Михал и Астрид поклонились благородному сыну народа атони, бупати ответил тем же. Он с минуту разговаривал на незнакомом белым гостям языке с мальчишками, которые привели лошадей, а потом они двинулись по тропинке, ведущей по склону заросшей буйной тропической зеленью горы к самой её вершине.
  - Куда мы едем? - спросила Астрид.
  - На священную поляну, - ответил бупати.
  - А что там будет?
  - Прилетит дух Бегу, посланец бога огня Бромо.
  - Как вежливы эти парни, - отметил Михал, глядя на молодых индонезийцев, которые вели лошадей.
  - Да, они милы, - согласилась Астрид; она сказала об этом бупати.
  - Мы воспитываем наших детей так, как велят нам обычаи предков, - ответил тот.
  - А что это за обычаи? - заинтересовался Михал.
  
  - Уважение к старшим. Уважение к предку нашего народа, от которого мы ведём свой род. Даже ребёнок благородного происхождения обязан уважать старшего. Когда подходит старший, детям запрещается играть и громко разговаривать. А в беседе со старшими они пользуются вполне определённым выражениями, тем самым оказывая уважение возрасту и жизненному опыту собеседника. Мы учим детей тому, что все люди на острове Нусантара братья, и никто никого не имеет права обижать. Самое обидное, что принесли на Яву и другие острова люди без кожи, это слово "нет". У нас это слово не прижилось, и, согласно обычаю предков, его нельзя произносить. Даже на базаре, если нет какого-нибудь товара, продавец не имеет право говорить покупателю "нет".
  - А что должен сказать торговец, если нет кодоков, а кто-нибудь их хочет?
  - Нужно объяснить, когда этот товар будет, - ответил бупати. - Чаще всего говорят "завтра будет", а на следующий день можно опять сказать "завтра" и так далее. И никто не обидится, что товара нет или что вчера он сказал "завтра", потому что "завтра" - это значит "нет и неизвестно, когда будет".
  - А если кто-нибудь не соблюдает эти правила? - спросил Михал.
  - У нас так не бывает.
  - А недоразумения между взрослыми случаются?
  - Редко.
  - Кто решает споры?
  - Всегда прав старший. Даже если он старше только на один день.
  - Откуда известно, кто старше, если нет метрических свидетельств о рождении?
  - Об этом знает великий чародей. Он всё помнит.
  - Как накажут того, кто не прав?
  - Великий чародей назначит для такого человека одну или несколько наказаний: землёй, огнём и водой.
  - Это как?
  
  - Заставляют нырять в воду во время всей вечерней молитвы либо нескольких вечеров, но так, чтобы не утонуть. Закапывают по шею на одну или несколько ночей, но днём выпускают. Или так: закапывают и одновременно обжигают огнём и поливают водой. Наказание огнём и водой имеет столько вариантов, что я не в состоянии все перечислить, а колдуньи постоянно придумывают новые, и тогда по такому торжественному случаю собирается вся деревня. Но так наказывают здесь редко, потому что у нас хорошие люди.
  - Какое наказание полагается за кражу? - спросил Михал.
  - Краж у нас не бывает.
  - А если так случилось, что кто-то украл, например, миску риса или початок кукурузы?
  - Он должен посадить целое поле кукурузы или риса и ухаживать за ним.
  - А драки случаются?
  - Драк не бывает, - ответил бупати, поглаживая свою лошадь.
  - А если бы кто-то кого-то ударил?
  
  - На это обратили бы внимание только тогда, когда появилась кровь. За драку до крови полагается очень суровое наказание. Например, нужно отдать пострадавшему курицу. Или пригласить его на ужин, на котором должно быть столько кушаний из свиньи или козы, сколько пальцев на одной руке. Люди иногда отсекают себе пальцы, чтобы меньше блюд подавать в подобных ситуациях.
  - А если бы кто-то кого-то убил?
  - У нас так не бывает.
  - Но если бы случилось? - настаивал Михал.
  - Если он убил, - ответил бупати с заметным замешательством, - значит был прав...
  - И он не будет наказан?
  - Наказан будет, но все знают, что другого человека без причины не убивают. Тот, кто убил, должен взять всю семью убитого на содержание.
  - Я слушаю это как сказки об удивительной стране, - сказал Михал по-английски Астрид.
  - Ты говорил когда-то, что не любишь сказок... - Астрид отогнала москита, который гудел около её лица. - А вот я очень люблю сказки. Ту книжку, которую я взяла с собой, прочитала за один день. Почему взрослые не любят сказки?
  - Взрослые пишут сказки, поэтому и не любят их, - ответил Михал. - Моя лошадь уже устала.
  - Не будем говорить по-английски, - шепнула Астрид, - иначе бупати обидится. Эти мальчики так и должны вести наших лошадей за уздечки?
  - Это, вероятно, проявление глубокого уважения... Ага, теперь твой москит и ко мне прилетел.
  
  Вдруг что-то зашелестело в кустах. Девочка повернула голову, но ничего не заметила. Мальчики как ни в чём ни бывало шли рядом с лошадьми.
  - Смотри, какая прелестная часовенка, - воскликнула Астрид и показала на скалу, где среди акаций стоял деревянный домик без дверей и окон с красиво изогнутой на восточный манер крышей, покрытой красной черепицей.
  - И в самом деле чудесная.
  - Там дают новорождённым имена, - объяснил бупати.
  - Ага, крестины, - заметил Михал.
  - Праздников, связанных с рождением ребёнка, у нас много. Самый главный из них - это тот, когда нога ребёнка впервые касается земли. Такое торжество устраивают после того, как пройдёт первой сезон засухи и сезон дождей в жизни новорождённого.
  - А где проходят свадьбы? - спросила Астрид.
  - В доме у дяди девушки. Так же, как, впрочем, и разводы.
  
  Они проехали мимо мужчин в широких, соединённых между ногами шароварах. Мужчины разбрасывали по полю комки земли и какие-то зелёные плоды, и Михал заметил, что кожа у этих людей гораздо темнее, чем у бупати. Казалось, что их лица сделаны из эбенового дерева. <Эбеновое дерево - ценная чёрная древесина дерева из семейства эбеновых (более 500 видов деревьев и кустарников). - Примеч. переводчика> Астрид спросила у бупати, чем занимаются эти мужчины. И тогда великий сын предков атони, который ехал первым, велел придержать лошадь.
  - Они освобождают поле от злых духов, - ответил он.
  - От злых духов?
  - Для того, чтобы очистить поле от злых духов, - пояснил он, - нужно тыкву разделить на четыре части и куски перемешать с землёй, взятой с четырёх сторон поля, а затем разбросать всё это со словами, которые я вам открыть не могу.
  
  Парни, которые вели лошадей, почтительно смотрели на бупати. Они уважали его за то, что он много знал. Прошли мимо сидевших у дороги женщин. Четыре из них плели из рисовой соломы куклы, остальные же следили за работой.
  - Что они делают? - спросила Астрид.
  - Готовят дары для доброго духа Бегу.
  - Вот эти куклы из соломы?
  - Добрый дух любит не только изысканные блюда. Ещё он принимает дары в виде различных фигурок-талисманов, в которых живут добрые духи.
  
  Михал подумал о том, что он тоже должен дать что-нибудь доброму духу. Но что? "Примет ли добрый дух Бегу от меня подарок? - задумался он. - Может, ему хотелось бы получить его от Астрид?"
  - Смотри, как удивительно одеты эти люди, - шепнула девочка, поглядывая на лес. - На них только сухие побеги травы.
  - А вон там, в поле? - Михал показал на других, тех, что собирали что-то в мешки.
  - Они ловят кузнечиков и диких пчёл.
  - Они их едят?
  - Нет, - засмеялся бупати. - Это приправа для различных блюд.
  
  У края леса появился колдун. В ярко раскрашенной лодочке он нёс рис, за ним на почтительном расстоянии шагали двое босоногих мужчин - это были самые уважаемые люди в селе. А в кустах пробирались полунагие юноши с палками и камнями.
  - Колдун выносит в ладье злого духа из кампунга, - пояснил бупати.
  - А что делают те, что крадутся в кустах?
  - Когда колдун донесёт до реки злого духа в ладье с рисом - поставит лодочку на воду и оттолкнёт её. Тогда парни выбегут из кустов с палками и камнями в руках и поднимут шум. Если лодка отплывёт от берега, все весело вернутся домой. А если нет, следует ждать новых несчастий. Но она скорей всего отплывёт, потому что злой дух не любит шума.
  
  На возвышенности повеяло прохладой, затрещали ветки, стадо диких оленей на бегу подняло облако пыли.
  
  Туканг с сыном продавали у дороги пальмовое вино в бамбуковых трубках, а из джунглей выходили люди и несли в корзинах бананы. И тут появился удивительный человек. Он был почти гол, если не считать пенькового пояса, к которому были прикреплены листья, и шёл он пошатываясь, глядя то себе под ноги, то вверх, на верхушки деревьев. "Наверно, напился пальмового вина, - подумал Михал. - Нет, пьяный не поднимает руки вверх так, словно просит о чём-то".
  - Это очень несчастный наш брат, - сказал бупати, заметив, что Михал и Астрид внимательно смотрят на странного мужчину. - Он ищет свою душу, которая покинула его, когда начался сезон дождей.
  - Найдёт? - спросила Астрид, взволнованная трагедией незнакомца.
  - Если найдёт, то вернётся в кампунг и будет жить как все, а если нет, погибнет в джунглях.
  
  Идя по тропинке, они встречали людей всё чаще, а среди густого кустарникового подлеска становилось всё больше деревьев, и то и дело попадались на пути украшенные священными камнями кампунги.
  
  Уже порядочно утомившись, Астрид спросила у бупати, далеко ли ещё до священной поляны. Он заверил её, что нет. Судя по его лицу, он думал о добром духе Бегу, Михал это сразу заметил. Парни, которые вели лошадей, уже едва волочили ноги.
  
  Вскоре они увидели толпу людей на большой поляне, где, словно детские игрушки, лежали деревянные самолётики. На краю поляны росло одинокое развесистое дерево, а под ним была беседка. Женщины с детьми сидели на подстилках вокруг священного места и расчёсывали свои волосы деревянными трезубыми гребнями. Мужчины стояли чуть поодаль.
  
  Бупати слез с лошади, Михал и Астрид сделали то же самое. Парни забрали лошадей, а правитель острова перебрался вместе с молодыми своими гостями в беседку под священное дерево. Они уселись на циновках рядом с великим колдуном, который разложил на земле свой хлам: согнутый ржавый гвоздь, колпачки от авторучек, бутылку из-под кока-колы, пивную банку, сломанный красный карандаш, яркую крышку от какой-то стеклянной банки, фольгу, позолоченные звенья какой-то цепочки, потрескавшееся зеркальце, чьи-то фотоснимки и многое другое. Рядом с ним сидела девушка, обвешанная цветными лоскутками, при виде которой у Михала сильно забилось сердце. Ему захотелось уйти с ней к морю, где пенятся у берега волны, побродить по песку, по воде, держа девушку за руку и глядя на её фиолетовые губы, на её белые зубы и улыбку, которая предназначена только ему...
  - Михал! - Астрид дёрнула его за руку.
  - Чего тебе?
  - Глянь.
  
  Михал посмотрел на великого чародея, который по-прежнему не расставался со своей "силой", всё так же держал её в мешочке на шее под расстёгнутой рубашкой. Вдруг позади него остановился человек, у которого не было одного века. Он о чём-то спросил.
  - Как страшно, - прошептала Астрид. Человек, у которого глаз как будто вылез из орбиты, и впрямь выглядел ужасно.
  
  Великий колдун даже не глянул на него, а девушка, обвешанная цветными лоскутами, дала человеку поесть и велела уходить. Несчастный опирался на палку и наступал только на пальцы ноги, потому что у него на пятке не было ни кожи, ни мяса и торчала белая кость.
  
  Астрид от испуга отвернулась. Михал впервые увидел прокажённого вблизи...
  - Интересно у них здесь, - сказал Михал, глядя на людей в ярких праздничных одеждах.
  
  Астрид не ответила. Она всё ещё не могла прийти в себя после встречи с прокажённым, который, прихрамывая, направился к лесу.
  - Зачем здесь эти самолётики? - спросил по-малайски Михал.
  - Самолётики? - переспросила Астрид. До неё не сразу дошёл смысл вопроса Михала.
  - Это дети бога Бромо, которым покровительствует добрый дух Бегу, - объяснил бупати, сидевший на подстилке, скрестив ноги.
  - Неужели? - глаза у Астрид по-прежнему были испуганными.
  - На самом деле это деревянные изображения детей бога Бромо.
  
  Астрид не поняла.
  - Ну, всё равно как каменные фигурки изображают добрых духов, которых, тем не менее, никто не видел, - пояснил бупати.
  - Часто ли добрый дух Бегу навещает своих детей? - спросил Михал.
  
  - Он каждый день смотрит на них сверху, следит, чтобы никто не обижал их. Когда-нибудь он придёт к ним навсегда. И тогда радость уже больше не покинет наш остров, который станет самым счастливым среди всех островов Нусантары.
  - А какой он, добрый дух Бегу? - поинтересовалась Астрид.
  - Он летает над тучами и ворчит.
  - Это самолёт, - шепнул Михал Астрид на ухо. - Самолёт - это добрый дух. Учительница географии говорила нам об этом в Джакарте.
  - Но ведь самолёт не может здесь приземлиться.
  
  Михал хлопнул ладонями, чтобы убить гудящего у лица москита.
  - Добрый дух везде может приземлиться, - сказал бупати. - Здесь он пролетает часто. Сверху он присматривает за островом.
  
  Возле ноги Астрид пробежал большой таракан. Девочка уже была равнодушна к этим тварям, хотя заметила, что их здесь гораздо больше, чем в Джакарте.
  
  Тем временем молодая колдунья, ученица своего дяди, потёрла одну сухую деревяшку о другую, а когда задымило, она раздула огонь, поставила на него сковороду, налила туда масло и положила банан. Затем перенесла поджаренный плод со сковородки на зелёный листок и подала сначала бупати, а потом детям.
  
  А великий колдун, сидевший по другую сторону от благородного сына предков атони, разбил камнем бутылку и на глазах у людей, которые даже зашипели от переполнявших их эмоций, стал ходить босыми ногами по стеклу. Потом он взял стёкла и потёр ими своё лицо. Астрид смотрела на всё это с тревогой, а когда несколько человек принесли огромный камень, чтобы придавить им великого чародея, который улёгся на землю, девочка отвернулась.
  
  Великий колдун выдержал всё. Он поднялся, отряхнулся и поспешил к своим заветным вещицам, на которые издали поглядывали люди. Лишь некоторые туземцы брали в руки какую-нибудь безделушку и тотчас возвращали её на место. Михал никак не мог понять, продаёт ли великий колдун всю эту мелочёвку или просто выставил напоказ.
  
  А в это время туканги, настоящие умельцы готовить всевозможные изысканные кушанья, продавали на поляне свой товар в обмен на боны - зелёные бумажки, которые местные люди получали у купцов на торговых судах. И только у них, у купцов, они могли обменять эти боны на товар.
  
  Михал никак не мог дождаться рыбу, которую жарила девушка-колдунья, а когда ему, наконец, подали, он поблагодарил Сулу и улыбнулся ей, но та не задержала на нём свой взгляд, очевидно из-за Астрид.
  - Мы должны ей заплатить, - шепнула белая девочка.
  
  Михал кивнул и полез за рупиями. Ярко разодетая девушка взяла деньги, хотя прежде ничего не брала с детей ни за обслуживание, ни за лечение.
  - На счастье, - сказал Михал.
  - На счастье, - ответила она.
  
  Другой туканг тем временем обре́зал парангом скорлупу с кокосового ореха, снял верхнюю часть плода, а в нижней части подал Астрид кокосовое молоко. Потом пришла очередь для лепёшек из креветок, для муравьёв, поджаренных на масле, для маниоки с тушёными дикими пчёлами, для мышиных лапок.
  
  Бупати ничего не пил и не ел, он только курил водяную трубку и из-под навеса беседки поглядывал на солнечное небо. Смотрел он и на людей, которых на площади, где царило праздничное оживление, становилось всё больше. Худые туканги разносили в деревянных вёдрах суп, предлагая его по сниженной, как они уверяли, цене. Девушка в лоскутном платье затолкала в толстую бамбуковую палку разрезанные клубни маниока и положила это на огонь.
  - А где твоя жена? - обратилась Астрид к бупати.
  - Не в каждом празднике жене позволено принимать участие, - ответил он и сунул в рот свою толстую водяную трубку.
  
  Внезапно стало тихо. Туканги уже не нахваливали свой товар, дети перестали бегать. Все смотрели на небо. Откуда-то издалека доносился гул. Шум с каждой минутой становился всё громче. На Каламбе Михал слышал такой же гул, когда ехал на бете. Тогда так шумел вертолёт.
  - Самолёт, - шепнула Астрид. - Странный какой-то звук.
  - Наверно, это маленький самолёт, - заметил Михал. - Вероятно, "Фоккер". Или это вертолёт.
  - Но он пролетел мимо...
  - Это джунгли дают такое эхо.
  
  Несмотря на то, что шум отдалялся, люди по-прежнему с надеждой смотрели в небо, которое как будто немного потемнело. Голенькие малыши жались к завёрнутым в батики матерям. Долго тянулись минуты ожидания.
  
  Люди стояли неподвижно. И вот опять послышался треск, на сей раз более резкий и с другой стороны. Шум как будто стелился по земле во всю ширь негромко зашелестевшего леса. Казалось, что вот-вот поднимется буря и набросится на эту поляну, на людей, на живописные горки плодов, разложенных на траве. Она задует костёр, и порыв ветра подхватит верных почитателей бога Бромо и поднимет в воздух. Даже великий колдун удивлённо смотрел на лес.
  
  Медленно тянулись страшноватые минуты... И тут над лесом появился громадный паук. Нет, он не налетел, как ураган - он повис в воздухе. Так, словно обдумывал, что делать дальше.
  - Бегу! - воскликнул колдун и отошёл от священного дерева.
  - Бегу, Бегу!.. - упоённо повторяли островитяне.
  
  И тогда к лежавшему на поляне деревянному самолётику, разрисованному чёрными и зелёными красками, приблизился великий чародей с яркой повязкой на голове, протянул руки к вертолёту, а сам стал кивать на деревянный самолётик, лежавший на земле. Он вынул из сумки, которая висела у него на боку, чашу, что-то насыпал в неё из одного из мешочков, которыми был весь увешан, и поднял сосуд вверх. Михал и Астрид с волнением наблюдали за тем, как после этого его жеста вертолёт снизился и приземлился. Толпа людей с криками радости бросилась было к машине, но великий чародей остановил их. Ритмично заиграли трещотки и гонги. Хриплые крики "така-така" пронеслись над поляной, словно треск. Бупати вместе в Михалом и Астрид направились к вертолёту, на серебряном хребте которого вращался большой винт. Астрид схватила Михала за руку. Мальчик чувствовал, что девочка дрожит.
  
  Из вертолёта вышли двое европейцев в длинных брюках и клетчатых рубашках, а с ними - одетый в белое индонезийский мальчик. Они посмотрели на толпу туземцев, а те стояли неподвижно и ждали. Не двигались и бупати с колдуном, словно не знали, что делать дальше.
  
  И тут Астрид восторженно вскрикнула и побежала к гостям.
  - Гисмандо, - весело закричал Михал; он радовался тому, что мальчишка из Джакарты не разочаровал его. Узнав отца, Михал вздрогнул, но не побежал к нему так, как Астрид к господину Бахману, - нет, преисполненный достоинства, он пошёл шагом.
  
  Пан Кульский, увидев сына, улыбнулся. Они крепко пожали друг другу руки.
  - И всё-таки ты её нашёл, - сказал господин Бахман, здороваясь с Михалом.
  - Папочка... - Астрид от волнения больше не смогла вымолвить ни слова.
  - Привет, Гисмандо! - Михал подошёл к мальчику из Джакарты, который стоял рядом с паном Кульским.
  
  Гисмандо поднял руку в ответ на приветствие Михала. Он хорошо выглядел в своих белых брюках и серой рубашке.
  - Чещч! - ответил по-польски Гисмандо.
  <Чещч! (польск. Cześć!) - Привет!>
  - Как ты сюда попал?
  
  Гисмандо загадочно улыбнулся, и Михал обнял индонезийца.
  - Мы многим ему обязаны, - сказал пан Кульский. - Позже я всё тебе расскажу.
  
  Господин Бахман знал местные обычаи. Он поставил дочку на землю и поклонился бупати, - тот стоял, склонив голову, - и великому колдуну, который ждал гостей, держа в руках чашу, полную риса. Гисмандо и отец Михала тоже поклонились.
  - Приветствуем тебя на нашем острове, о добрый белый дух, - сказал бупати прилетевшим людям и вертолёту. - Мы счастливы, что ты услышал нашу молитву. Мы очень хотим, чтобы ты остался у нас навсегда. Рис и жареные бананы у тебя никогда не кончатся, муравьи тоже будут в достатке.
  - Сейчас мы должны вернуться в Джакарту, - ответил господин Бахман, - но мы ещё прилетим сюда.
  
  Бупати передал это известие великому чародею, и тот повернулся к своим людям и поднял руки. А когда гонги и трещотки умолкли, он сказал:
  - Добрый дух Бегу услышал ваши молитвы...
  
  Его прервали крики радости.
  - ... но сегодня он заберёт себе только людей без кожи. К нам он вернётся тогда, когда все правоверные преподнесут дары...
  
  Астрид слушала речь великого колдуна и прижималась к отцу, который опять взял её на руки.
  - Папочка, - шепнула она, - как хорошо, что ты прилетел.
  
  А потом она потянулась к Михалу и обняла его тоже.
  
  Перевёл с польского
  Алексей Станиславович Петров
  (2000 г., новая редакция перевода сделана в 2024 г.).
  
  Книга издана на польском языке в 1990 г. (г. Лодзь).
  Первая публикация на русском языке - в 2000 г. в г. Мичуринске, тираж 200 экз.
  
  Об авторе
  
  Эдвард Куровский родился 27 августа 1926 г. (по документам - 1927 г.) в г. Хырове Львовского воеводства (Польша). В 1940 г. семья была депортирована в Сибирь, затем Куровские жили в селе Саликово Мичуринского района на Тамбовщине. Эдвард учился в русской школе, работал в колхозе, в 1944 г. ушёл в армию - сначала в Советскую Армию (военная авиационная школа в Тамбове), позже - в Войско Польское (г. Лодзь). После войны служил в одном из батальонов, сражавшихся с националистами в Западной Польше, врагами ПНР. В марте 1946 г. демобилизовался и приехал во Вроцлав, где занимался боксом и учился на факультете психологии Вроцлавского университета, был помощником и секретарём писателя Станислава Дыгата (см. книгу Э. Куровского "Рядом со Станиславом Дыгатом", 2004, перевёл на русский язык А.С. Петров в 2024 г.).
  
  Дебют писателя состоялся в 1949 году, когда в литературном приложении к "Слову польскому" был опубликован рассказ Э. Куровского "Панкратов остров", в котором писатель поведал о своей жизни на Тамбовщине в годы войны. В 1953 г. была напечатана первая повесть писателя "Видава".
  
  Потом были написаны книги "Новое лицо Терезы", "Придёт день", "Катажина", "Шаги в одиночество", "Отпущение грехов". В романах "Где мой дом?" и "Птицы летят на запад" (перевёл на русский язык Ю.С. Тарский), а также в повести "Высокое небо" (перевёл А.С. Петров) Э. Куровский возвращается к событиям своей молодости, проведённой в российском колхозе, на военной службе в Советской Армии и в Войске Польском, и рассказывает о работе на вагоностроительном заводе г. Вроцлава.
  
  В 1967 г. писатель был награждён литературной премией г. Вроцлава. За книги о спорте - "Олимпиец", "Смерть боксёра", "Правый встречный" - Э. Куровский получил Золотой значок заслуженного работника физической культуры (1977 г.), а за книги о России - литературную премию им. Ванды Василевской (1987 г.). В 2007 г. писатель получил Рахманиновскую литературную премию "за укрепление польско-российских отношений, автобиографические книги "Высокое небо" и "Птицы летят на Запад"" (премия имени книгоиздателя и переводчика И.Г. Рахманинова, 1752-1807; Мичуринский район Тамбовской области).
  
  С 1965 г. писатель много путешествовал. Э. Куровский побывал в Марокко, Сенегале, Гане, Нигерии, в государстве Берег Слоновой Кости, в Индонезии, Вьетнаме, Китае, Северной Корее, в странах Европы, неоднократно приезжал в Советский Союз. После этих поездок появлялись новые книги писателя. Повесть "На африканских водах" рассказывает о жизни моряков в тропиках, "Смерть в джунглях" повествует о беспощадной борьбе вьетнамского народа с американскими интервентами. Серия репортажей с экзотических островов Индонезии "Танец с духами предков" рассказывает об обычаях сотен народов, живущих на этих островах. В книгах "На реке Тедонг цветут магнолии" и "Как быть счастливым" показано столкновение двух культур и двух цивилизаций - азиатской и американской.
  
  Большой успех в Польше выпал на долю повести Э. Куровского "Похищены в Сингапуре". В 1990 г. она издана общим тиражом 130 тысяч экземпляров. В 2000 г. автор прислал книгу в Мичуринск своему переводчику А. Петрову. Тогда же книга была переведена, издана небольшим тиражом в Мичуринске при финансовом участии автора (иллюстрации художника из Мичуринска Ю. Фёдорова), а в конце года половина тиража повести, изданной на русском языке, было отправлено в Варшаву Э. Куровскому.
  
  Э. Куровский - автор киносценариев, телевизионных спектаклей, рассказов, публицистических статей. Книги Э. Куровского переведены на русский, немецкий, английский, чешский, болгарский, корейский, китайский, вьетнамский, украинский языки.
  
  Писатель награждён Кавалерским Крестом польской писательской организации, удостоен польских и советских воинских наград.
  
  В последние годы жизни Э. Куровский жил в Варшаве. Скончался в 2015 году.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"