Дятел


Раз в полуночи не спавши, пива с водкой намешавши,
Я заметил под диваном старый томик кобзаря
Полистав его уныло я заснуть собрался было
Но вдруг кто-то в дверь поскребся, сильно испугав меня
"Это кто-то в гости прется", бормотал я внe себя
"Вот и все, и нихуя"

А на улице штормило, кухню на хер затопило
Угольки в камине мило прожигали мне сапог
Я пытался, дней так тридцать, в пиве с водкой утoпиться
Чтоб забыть свою Ленору, но забыть ee не мог, 
Smirnoff с Miller - это хрень,  не вставляет поебень 
Вот такая дребедень

И когда на окнах резко покачнулaсь занавескa
От шуршанья ветерка, обосрался я слегка
Что бы снова стать отважным про себя сказал я дважды
"Хрен какой-то прется в двери  просто повидать меня
Поздний хрен какой-то прется просто повидать меня
Вот и все, и нихуя"

Мне все похуй сразу стало и готовясь дать в ебало
"Эй, чувак," сказал я, "слушай, ты меня заколебал
Я тут, бля, лежу в кровати, а ты ломишься как дятел
Пиздюлей сейчас отхватишь?"  заикаясь я сказал
Дверь толкнул и дверь скрипя, отворилась, а за ней
Темнота хоть хуем бей

В темноте стоял я маясь, не обделаться стараясь,
Размышляя что съебаться было б лучше для меня
Мне как будто это снилось, "еб твою..." в башке носилось
Вдруг услышал хриплый шепот в тишине "Ленора, бля"
Я в ответ негромко пернул, вот тебе, Ленора, бля
Вот тебе, и нихуя

В комнату назад, закрыться, под подушкою зарыться
Тут опять я слышу шорох, только вроде из окна
"Е мое" сказал я, "значит, это же в окне хуячит
Щас узнаем в чем тут фишка, разберемся чо куда
Может просто ветер дует, сильно раму теребя
Ветра просто дохуя 

Я открыл окно, напрасно, очень страшно и ужасно
В комнату влетел клювастый дятел мокрый от дождя
Ни тебе ни "здрасте, дядя", даже на меня не глядя
По пути не хило гадя, полетел на бюст вождя
Пролетев над дверью спальни, сел на голову вождя
Сел туда и нихуя

Когда дятел чуть нагнулся, я невольно улыбнулся
Увидав что побежало вниз по лысине вождя
"Хоть ты и не вышел харей, вижу я ты смелый парень"
Я сказал, "ну что же, дятел, как, скажи, зовут тебя 
Не боись, я не признаюсь кто наделал на вождя"
Молвил дятел "нихуя"

Удивился я нехило, птица то заговорила
Хоть ответ и не был в тему и не значил нихуя
Ведь нельзя не согласиться, что нет зверя или птицы
Расседающей над дверью спальни на башке вождя
Расседающей на бюсте, что бы с толком для себя, 
Называлась "Нихуя"

Не сказал он слова больше, только рожу сильно сморщил
Будто все сказал он этим, больше, мол, сказать нельзя
И сидел так не моргая, до тех самых пор пока я
Буркнул "Что ж, другие дятлы уебали от тебя?
Не хрен было материться, легких, бля, не берегя"
Дятел пернул "нихуя"

"Нихрена себе, однако, в тему как бздонул, собака
Без сомнения эта срака знает много, но молчит."
Я его бутылкой ебнул, он в ответ ни звук не пернул
Так я бил его надеясь что он че-нибудь спиздит...
До тех пор пока сказал он еле языком вертя:
"Нaху-нaху-нaхуя"

"Что за дятлы, что за звери - толку мало, много сери"
Табурет поставил к двери возле бюстика вождя
Сел и начал думать я, что ж ужасный, мрачный, грозный 
Неуклюжий древний дятел говорит мне в тихaря
Что ввиду он, гад, имеет смело так вот говоря
Это слово - "нихуя"

Так сидел соплю пуская и о дятле размышляя
Чьи глаза меня меня бурили насквозь душу пепеля
Голову назад откинув, лампу чуть не опрокинув
Свет которой на подушках и на харе у меня 
Нет, пора вином догнаться, а то к полденю проспаться
Мне не светит нихуя

А потом мне дурно стало, что-то сильно завоняло
Пробежала серафимов стая по ковру звеня
"Пидарас" я крикнул, "понял, это я тебе запомню
Этой вонью ты напомнил о моей Леноре, бля
А водяры то уж нету,  чтоб забыть Ленору, бля!"
Молвил дятел "нихуя"

"Черт," сказал я "рубишь тему, сучий потрох, дятел хренов, 
Подослал тебя ли кто-то или залетел зазря 
Брошенный своими тоже,  и с такою наглой рожей
В этот дом припершись все же - ты скажи, прошу тебя
Есть бухло в заначке, a?  ну скажи, прошу тебя
Молвил дятел "нихуя"

"Нет, ты, гад, не рубишь темы, сучий потрох, дятел хренов,
Поклянись на кучке членов, и во вслух, не про себя
Что не послан Леной той, создавать тут геморрой"
Ленку я любил любя, классная подруга, бля
"Леонора ee кличка. Знаешь Ленку, Нихуя?"
Нехуй молвил "нихуя"

"Будь проклятым это слово", заорал я, "Мне хреново!
Время, на хер, пол второго, заебал уже меня!
Сколько можно, хренов дятел, я уже почти-что спятил
Либо ты пиздишь, приятель, либо вон отсюда, бля
Ты разбил мне сердце, дятел! Ну ка вон отсюда, бля!"
Молвил дятел "нихуя"

Этот дятел не летая все еще сидит скучая
Там над дверью моей спальни где поставлен бюст вождя
И глаза его туманны, смотрят на меня так странно
Свет над ним струится лампы тень безумную кладя
И пока он там, Виагра не развеселит меня
Не поднимет и хуя


The Raven 
       Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary, 
       Over many a quaint and curious volume of forgotten lore-- 
       While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping, 
       As of some one gently rapping, rapping at my chamber door. 
       "'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door-- 
       Only this, and nothing more."

       Ah, distinctly I remember it was in the bleak December; 
       And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor. 
       Eagerly I wished the morrow;-- vainly I had sought to borrow 
       From my books surcease of sorrow-- sorrow for the lost Lenore-- 
       For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore-- 
       Nameless here for evermore. 
       
       And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain 
       Thrilled me-- filled me with fantastic terrors never felt before; 
       So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating, 
       "'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door-- 
       Some late visitor entreating entrance at my chamber door;-- 
       This it is, and nothing more." 
       
       Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer, 
       "Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore; 

       But the fact is I was napping, and so gently you came rapping, 
       And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door, 
       That I scarce was sure I heard you"-- here I opened wide the door;-- 
       Darkness there, and nothing more. 
       
       Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing, 
       Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before; 
       But the silence was unbroken, and the stillness gave no token, 
       And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!" 
       This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"-- 
       Merely this, and nothing more. 
       
       Back into the chamber turning, all my soul within me burning, 
       Soon again I heard a tapping somewhat louder than before. 
       "Surely," said I, "surely that is something at my window lattice: 
       Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore-- 
       Let my heart be still a moment and this mystery explore;-- 
       'Tis the wind and nothing more." 
       
       Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter, 
       In there stepped a stately raven of the saintly days of yore; 
       Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he; 
       But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door-- 
       Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door-- 
       Perched, and sat, and nothing more. 
       
       Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling, 
       By the grave and stern decorum of the countenance it wore, 
       "Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven, 
       Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore-- 
       Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!" 
       Quoth the Raven, "Nevermore." 
       
       Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly, 
       Though its answer little meaning-- little relevancy bore; 
       For we cannot help agreeing that no living human being 
       Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door-- 
       Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door, 
       With such name as "Nevermore." 
       
       But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only 
       That one word, as if his soul in that one word he did outpour. 
       Nothing further then he uttered-- not a feather then he fluttered-- 
       Till I scarcely more than muttered, "Other friends have flown before-- 
       On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before." 
       Then the bird said, "Nevermore." 
       
       Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken, 
       "Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store, 
       Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster 
       Followed fast and followed faster till his songs one burden bore-- 
       Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore 
       Of 'Never-- nevermore'." 
       
       But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling, 
       Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door; 
       Then upon the velvet sinking, I betook myself to linking 
       Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore-- 
       What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore 
       Meant in croaking "Nevermore." 
       
       This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing 
       To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core; 
       This and more I sat divining, with my head at ease reclining 
       On the cushion's velvet lining that the lamplight gloated o'er, 
       But whose velvet-violet lining with the lamplight gloating o'er, 
       She shall press, ah, nevermore! 
       
       Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer 
       Swung by seraphim whose footfalls tinkled on the tufted floor. 
       "Wretch," I cried, "thy God hath lent thee-- by these angels he hath sent thee 
       Respite-- respite and nepenthe, from thy memories of Lenore; 
       Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!" 
       Quoth the Raven, "Nevermore." 
       
       "Prophet!" said I, "thing of evil!-- prophet still, if bird or devil!-- 
       Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore, 
       Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted-- 
       On this home by Horror haunted-- tell me truly, I implore-- 
       Is there-- is there balm in Gilead?-- tell me-- tell me, I implore!" 
       Quoth the Raven, "Nevermore." 
       
       "Prophet!" said I, "thing of evil-- prophet still, if bird or devil! 
       By that Heaven that bends above us-- by that God we both adore-- 
       Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn, 
       It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore-- 
       Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore." 
       Quoth the Raven, "Nevermore." 
       
       "Be that word our sign in parting, bird or fiend," I shrieked, upstarting-- 
       "Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore! 
       Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken! 
       Leave my loneliness unbroken!-- quit the bust above my door! 
       Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!" 
       Quoth the Raven, "Nevermore." 
       
       And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting 
       On the pallid bust of Pallas just above my chamber door; 
       And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming, 
       And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor; 
       And my soul from out that shadow that lies floating on the floor 
       Shall be lifted-- nevermore!