'It was a balmy summer evening, and a goodly crowd was there.
Which well-nigh filled Joe's barroom on the corner of the square,
And as songs and witty stories came through the open door
A vagabond crept slowly in and posed upon the floor.
"Where did it come from?" Someone said: "The wind has blown it in."
"What does it want?" Another cried. "Some whisky, rum, or gin?"
"Here, Toby, seek him, if your stomach's equal to the work --
I wouldn't touch him with a fork, he's as filthy as a Turk."
This badinage the poor wretch took with stoical good grace;
In fact, he smiled as though he thought he'd struck the proper place.
"Come, boys, I know there's kindly hearts among so good a crowd --
To be in such good company would make a deacon proud."
"Give me a drink -- that's what I want -- I'm out of funds, you know;
When I had cash to treat the gang, this hand was never slow.
What? You laugh as though you thought this pocket never held a sou;
I once was fixed as well, my boys, as anyone of you."
"There, thanks; that's braced me nicely; God bless you one and all;
Next time I pass this good saloon, I'll make another call.
Give you a song? No, I can't do that, my singing days are past;
My voice is cracked, my throat's worn out, and my lungs are going fast."
"Say! Give me another whisky, and I'll tell you what I'll do --
I'll tell you a funny story, and a fact, I promise, too.
That I was ever a decent man not one of you would think;
But I was, some four or five years back. Say, give me another drink."
"Fill her up, Joe, I want to put some life into my frame --
Such little drinks, to a bum like me, are miserably tame;
Five fingers -- there, that's the scheme -- and corking whisky, too.
Well, here's luck, boys; and landlord, my best regards to you."
"You've treated me pretty kindly, and I'd like to tell you how
I came to be the dirty sot you see before you now.
As I told you, once I was a man, with muscle, frame and health,
And but for a blunder, ought to have made considerable wealth."
"I was a painter -- not one that daubed on bricks and wood
But an artist, and, for my age, was rated pretty good.
I worked hard at my canvas and was bidding fair to rise,
For gradually I saw the star of fame before my eyes."
"I made a picture, perhaps you've seen, 'tis called the 'Chase of Fame,'
It brought me fifteen hundred pounds and added to my name.
And then I met a woman -- now comes the funny part --
With eyes that petrified my brain, and sunk into my heart."
"Why don't you laugh? 'Tis funny that the vagabond you see
Could ever love a woman and expect her love for me;
But 'twas so, and for a month or two her smiles were freely given,
And when her loving lips touched mine it carried me to heaven."
"Did you ever see a woman for whom your soul you'd give,
With a form like the Milo Venus, too beautiful to live;
With eyes that would beat the Koh-i-noor, and a wealth of chestnut hair?
If so, 'twas she, for there never was another half so fair."
"I was working on a portrait, one afternoon in May,
Of a fair-haired boy, a friend of mine, who lived across the way,
And Madeline admired it, and, much to my surprise,
Said that she'd like to know the man that had such dreamy eyes."
"It didn't take long to know him, and before the month had flown
My friend had stolen my darling, and I was left alone;
And, ere a year of misery had passed above my head,
The jewel I had treasured so had tarnished, and was dead."
"That's why I took to drink, boys. Why, I never saw you smile,
I thought you'd be amused, and laughing all the while.
Why, what's the matter, friend? There's a teardrop in your eye,
Come, laugh, like me; 'tis only babes and women that should cry."
"Say, boys, if you give me just another whisky, I'll be glad,
And I'll draw right here a picture of the face that drove me mud .
Give me that piece of chalk with which you mark the baseball score --
You shall see the lovely Madeline upon the barroom floor."
Another drink, and with chalk in hand the vagabond began
To sketch a face that well might buy the soul of any man.
Then, as he placed another lock upon the shapely head,
With a fearful shriek, he leaped and fell across the picture -- dead.
H. ANTOINE D'ARCY
1887
Портрет на полу
Посвящается Barbara R.
В один из летних вечеров ковбои пили в баре.
Их песни, хохот, рев и брань на весь квартал звучали.
В разгар застольной кутерьмы открылась тихо дверь,
Седой бродяга в зал вошел, заросший словно вепрь.
-Откуда ЭТО к нам пришло?- спросил один ковбой.
-Наверно ветром занесло,- кривясь сказал другой.
-Здесь куру сочную едят, а он воняет псиной.
-Меня стошнит коль этот гад закажет кружку пива.
Хотя в лохмотьях старец был, но чувствовалась спесь.
Окинув гневным взглядом зал, спокойно начал речь:
-Валяйте, парни! Вижу я добры у вас сердца
И благородные слова слетают с языка.
-Налей, бармен, покрепче мне, а то сипит гортань.
Когда-то сам поил друзей, теперь похож на рвань.
Вы удивитесь! Мой карман, увы, с дырой сейчас,
Но, это было не всегда, тугим был как у вас.
-Спасибо, рюмка "пробрала". Благослови вас Бог!
Но расплатиться должен я, пить не приучен в долг.
Быть может песню вам пропеть? Но, нет, прошла пора.
Стеснило грудь, мой голос слаб, хотя был как труба.
-Джо, нацеди по ноготок. Не жадничай, дружок.
Поведаю сейчас рассказ, который приберег.
Лет, эдак, пять тому назад я был совсем другой...
Нет, не могу связать двух слов пока язык сухой.
-Налейка виски мне еще не в рюмку, а в бокал.
До уровня пяти перстов и чтоб в нем лед торчал.
Присяду с вами на скамью, слегка погрею зад.
Подай, дружище, мне рагу. Не видешь как ослаб?
-Глотну немного и начну историю свою.
Как говорил, я не всегда похож был на свинью.
Умен, красив, здоров как бык, к тому ж имел талант.
Одну оплошность допустил - чертовски стал богат.
-Я был художником, друзья, известным средь мазил.
Мои работы выставлял Нью-Йорк, Париж, и Рим.
Холсты шли прямо с молотка и по большой цене,
В статьях журналов и газет писали обо мне.
-Про "Выбор Славы", мой шедевр, возможно слышал кто?
Кусков пятнадцать получил за это полотно.
Тогда увидел я ее, красавицу Мадлен.
С ней повстречавшись вечерком, под утро сдался в плен.
-Не слышу смеха! Парни, вам нисколько не смешно?!
Мол за бокал нам уши трет какое-то мурло!
Однако, правду я сказал. Бармен, ещё налей!
В Раю по многу раз бывал, ложась в ее постель.
-Как Milo Venus сложена, алмазы вместо глаз,
Копна каштановых волос и кожа, что атлас.
Такую доброту души не встретишь среди жён.
Наудивление, но я был по уши влюблен.
-Однажды в мае, среди дня, в дверь постучал сосед.
Красивый юноша блондин свой заказал портрет.
Мадлен тогда сказала мне, я помню как сейчас,
Что не встречала никогда таких порочных глаз.
-Писал его недели две... Когда пришел конец,
Не оплатив мои труды, увел Мадлен подлец.
С тех пор пошла жизнь под откос и вот теперь я - бомж.
Все, что ценил так высоко - одно дерьмо и ложь!
-Я пропил дом, картины, сад! Что ж не смеетесь вы?!
Ведь выглядит дурак смешным всегда со стороны!
Пусть челюсть вывихнет вам смех, сорвет с небес луну!
Не бабы и не дети вы, чтобы пролить слезу.
-Нелей, хозяин, мне стакан! По краешек налей!
Сейчас я нарисую вам портрет Мадлен моей!
Маркерный мел подайте мне и отодвиньте стол!
Холстом пусть станет в этот раз обыкновенный пол!
Он жадно пил и рисовал лицо своей любви.
Трезвел ошеломленный бар от дивной красоты.
Когда в полнейшей тишине нанес последний штрих,
Бродяга рухнул на портрет, издав предсмертный крик.