Нет, я вовсе не сплю, я сижу и бодрствую в потемках, глядя на старую нашу дорогу, окаймленную деревьями. Стелется она под самыми окнами и, поскольку все вокруг стихло, поет. Сберегла она в себе горести, и радости, и проклятия, и молитвы всех тех людей, что прошли по ней за века в печали, или в гневе, или в благоговении, и сложила из них песню, и теперь поет ее мне. А деревья, голые синеватые деревья, - это духи-просители, это великаны из-под земли, но лежит на них мгла проклятия, не то бы они горели и грели при жизни, без огня, который их претворяет, искупает и возносит в чистейшие пределы.
А таков мой сон об этом: я со своей комнаткой посреди аллеи, и меня убаюкивает ее напев, и деревья, заколдованные духи, без устали тянутся ввысь, чтобы сомкнуться надо мной черным шатром живой мольбы. И расти этому шатру еще тысячу лет, и я буду заперт внутри один, и душа моя станет единственным светочем, и когда-нибудь в одиночестве она до того преисполнится любовью, что вспыхнет, и от нее запылают древесные своды, и легкое пламя вынесет землю колючей звездой пред Божий престол между Зверями и Старцем, и настанет конец людским бедам.