Полная луна светила фараону в лицо, и он пробудился ото сна, зная, что только что говорил со своим богом. Бога звали Апедемак¹, и на храмовых фресках он был изображен с телом мужчины и лицом царя зверей. Он был верховным богом народа Кермы, островного королевства фараона Тахарки... острова, скрытого от остального мира преградой могущественных чар, окутанного туманом и иллюзиями и лежащего на некотором расстоянии от побережья континента, который люди ныне называют Африкой.

  Тахарка поднялся со своего ложа; его мысли полнились мощью слов Апедемака, слов, переданных ему во сне столь ярком, что его образы до сих пор казались реальнее мира яви. В углу опочивальни раб, чьей обязанностью было приводить в движение потолочное опахало из пальмовых листьев, затягивая в помещение прохладные ночные ветра океана, вздрогнул от неожиданности, вопросительно глядя на своего господина. Тахарка покачал головой, безмолвно делая человеку знак удалиться.

  Он быстро вынул из одного из сундуков с одеждой, выстроившихся вдоль стены его опочивальни, короткую юбку и этим скромным одеянием препоясал талию. На фоне его кожи цвета красного дерева белый лен юбки казался вдвойне светлее. Тахарке было около пятидесяти, тем не менее, его тело осталось таким же сильным и мускулистым, как и в юности. Фараон пренебрег сидевшими на подставках париками, искусно украшенными бусинами и тесьмой, и оставил свою бритую голову непокрытой. Сунув ноги в слегка украшенные золотом повседневные сандалии, он завершил тем самым свой укороченный туалет.

  Фараон покинул опочивальню со сценами из жизни царствующей семьи на стенах. Человек, который освещал бы ему путь, Тахарке не требовался. Лунный свет был столь ярок, что почти позволял различить яркие краски настенных изображений и колонны с цветком лотоса на вершине.

   Тихо шурша сандалиями по холодному камню, Тахарка медленно прошел вниз по коридору к первой из принадлежавших его детям комнат. Там, как фараон и ожидал, он нашел свою царицу, Тии. Она сидела у постели их младшего сына, принца Анибы, нежно поглаживая его по лбу и что-то ему шепча, в то время как кормилица шестилетнего принца бережно обтирала обнаженную грудь ребенка холодной водой. Тахарка вздрогнул, увидев под кожей своего маленького сына отметины ребер. Мальчик слег с изнурительной лихорадкой около месяца назад и явно проигрывал в этой битве. На прошлой неделе, ничего не сказав царице, Тахарка тайно распорядился выдолбить в скалах позади дворца маленькую королевскую гробницу рядом с теми, что уже были высечены для него самого, его царицы и двух его старших детей - принца Шабако и принцессы Аменирдис.

  Заслышав тихие шаги Тахарки, ребенок повернул голову, и его губы изогнулись в слабой улыбке.

  - Отец, - прошептал он.

  Тахарка наклонился и поцеловал сына в щеку, ощущая губами сухой жар. Он был не очень сильным, но не спадал и медленно, медленно сжигал жизнь юного принца. Фараону не пристало выказывать отчаяние, а отцу - страх, поэтому Тахарка выпрямился, стараясь не проявлять своих чувств и улыбаясь младшему сыну.

  - Мальчик мой, - мягко сказал он. - Съел ли ты весь суп, который твоя мать приготовила своими руками? Тебе нужны силы.

  Маленький принц Аниба торжественно кивнул.

  - Почти весь, - заверил он отца, искоса бросив на мать короткий взгляд ... взгляд, умолявший ее не раскрывать его лжи.

  Царица Тии нежно улыбнулась сыну и согласно кивнула:

  - Он прекрасно справился, муж мой.

  Фараон кивнул.

  - Хорошо, хорошо, - сказал он. - Скоро ты поправишься, и мы на моей колеснице отправимся в королевский заповедник посмотреть на львов. Ты поедешь со мной и сможешь помочь мне править лошадьми!

  Изнуренные черты ребенка на мгновение озарила искренняя улыбка, словно сквозь исхудалое тело проглянул настоящий принц Аниба.

  - О, да, отец! - сказал он. - Ты позволишь мне держать вожжи? И мы увидим львов?

   - Даю тебе слово фараона, мы сделаем это, как только ты достаточно окрепнешь, сын мой, - сказал Тахарка, дотрагиваясь до священного браслета, который он никогда не снимал: широкого золотого браслета с вырезанной на нем стилизованной головой льва - символа Апедемака и царствующего дома Кермы. Бледно-зеленые самоцветы, украшавшие львиную голову, происходили от Сердца Зерзуры - священного камня, лежащего в ладони золотой статуи Апедемака. Статуя стояла в древнем лабиринте глубоко под землей. В зале, находившемся в центре лабиринта, хранились величайшие сокровища острова: золото, самоцветы и священные тексты, в которых подробно описывался исход людей из Куша, их древней родины, тысячелетия назад. Но эти мирские сокровища меркли в сравнении с самим Сердцем Зерзуры. Без магической мощи Сердца не стало бы Кермы. В самоцвете билась сила, которой его наполнил сам бог.

  Принц Аниба увидел, как фараон приносит священную клятву, и его темные глаза заблестели в тусклом свете масляных ламп:

  - Я не могу дождаться, отец!

  - В таком случае выздоравливай поскорее, сын мой, - ответил Тахарка. - Но, чтобы это сделать, тебе нужен покой. Можешь ли ты сейчас закрыть глаза и уснуть?

  Мальчик кивнул. Его веки наливались тяжестью; даже малейшее усилие утомляло его. Его родители и кормилица в молчании смотрели, как маленький принц засыпает.

  Тахарка взглянул на свою царицу.

  - Нам нужно поговорить, - тихо сказал он. - Пойдем.

  Оцепеневшая от столь долгого сидения и полубесчувственная от изнеможения Tии медленно встала. Тахарка придержал супругу за руку, не давая ей упасть. Царица тревожно взглянула на сына, явно не желая покидать его даже на мгновение. Ибо кто знал, сколько еще мгновений ей доведется с ним провести?

  - Менхатеп позаботится о нем, - заверил Тахарка свою жену. - Она любит его, как родного сына.

  Кормилица согласно кивнула:

  - Вам нужен отдых, госпожа царица. Я буду внимательно следить и позову вас, если состояние принца хоть немного изменится.

  Внезапно плечи Тии поникли, и она сдалась, позволяя мужу увести себя из комнаты больного. Служа царице опорой, фараон обвил рукой изящную фигуру жены и повел ее через жилые помещения королевского дворца, тускло освещенные масляными лампами, за которыми присматривали рабы. Куда ярче ламп их освещал лунный свет, падавший сквозь большие, от пола до потолка, окна, предназначенные для того, чтобы в этом жарком климате улавливать самые слабые из океанских ветров. Дойдя до конца закрытого крыла дворца, они развернулись и шагнули на балкон с видом на Зерзуру, Сияющий Град. Под ними простиралась огромная гавань, в волнах которой сверкал свет луны. Они стояли бок о бок, глядя на свои владения, Тахарка по-прежнему покровительственно обнимал жену за плечи.

  Наконец царица Тии очнулась от своих печальных раздумий и подняла глаза на мужа. Он нежно дотронулся до ее щеки, а затем легко коснулся темного ореола ее туго завитых волос, коротко обрезанных, чтобы легче было носить царские парики. Царица пристально вглядывалась в лицо мужа глазами цвета оникса, казавшимися огромными из-за традиционной сурьмы.

  - Что-то переменилось в тебе, мой царь. Что произошло?

  Тахарка кивнул. Его царица была столь же проницательна, сколь и мудра. Глядя на нее сверху вниз, видя ее прелестные, хотя и напряженные, черты, он собрал всю свою смелость и решился. Существует только один способ спасти нашего сына...

  - Этой ночью я видел сон, - медленно сказал он. - И в моем сне Апедемак говорил со мной и сказал мне, что я должен сделать.

  Царица Тии широко раскрыла глаза.

  - Расскажи мне этот сон, муж мой.

  Тахарка закрыл глаза, чтобы лучше вспомнить каждую подробность.

  - Мне снилось, что я еду на моей колеснице по взморью. Волны накатывали на берег и плескались о колеса. Лошади неслись вперед, взметая из-под копыт песок и брызги прибоя. На губах я чувствовал вкус соли. Ра лил с неба золотые лучи, и казалось, что у берега нет конца. Это было мгновение великой радости.

  Фараон сделал глубокий вдох.

  - Затем все изменилось - внезапно, как это бывает во снах. Передо мною была огромная каменная стена, скала настолько отвесная и высокая, что по ней невозможно было взобраться. Я придержал лошадей, чтобы мы не врезались в нее, и едва успел вовремя остановить их. Когда я развернул колесницу, намереваясь отправиться обратно, то увидел позади другую скалу. Я был зажат между скалами и морем. Двигаться было некуда. Пока я колебался, пытаясь решить, что делать, я услышал, как Аниба зовет меня. "Отец..." - плакал он. - "Помоги мне!".

  Глаза царицы Тии наполнились слезами, но она не позволила им пролиться. Тахарка увидел, как она сдерживает их, и сердце у него сжалось.

  - Что потом? - спросила она.

  - Я услышал какой-то звук со скалы справа от меня. Когда я повернул голову, вниз по отвесному камню прыжками спустился огромный золотой лев. Он был намного крупнее любого из когда-либо виденных мною львов. Грива льва сверкала, как солнце, образуя вокруг его морды ореол света. Он спрыгнул со скалы и встал передо мной. Лошади в ужасе рвались в упряжи. Но затем лев заговорил, и они успокоились, и застыли, как храмовые статуи.

  - Лев... заговорил? - голос ее дрогнул.

  - Да. Его голос был грохотом штормового прибоя, раскатом грома и звуком, который земля издает, содрогаясь... все это вместе. И когда я услышал этот голос, то понял, что это был не обычный лев, а сам Апедемак. Его слова до сих пор эхом звучат в моем сознании: "Взгляни на море, Тахарка. Ты должен пересечь великий океан. Лишь сделав это, найдешь ты средство для спасения того, чем сильнее всего дорожишь. Это единственный путь". И когда лев закончил говорить, его грива вспыхнула так ярко, что я больше не мог смотреть, но вынужден был закрыть глаза и отвернуться. Снова открыв глаза, я очнулся и обнаружил, что в лицо мне светит луна. Но я знал, что только что пережил сон наяву - один из тех, что описывают жрецы. Знал, что бог сказал мне, что я должен сделать.

  - Пересечь море... - прошептала Тии. Когда она посмотрела вверх на своего мужа, черты ее омрачал страх. - Покинуть наш остров, муж мой? Оставить людей, что нуждаются в твоем правлении, ведущей их твердой руке? Выйти наружу? Мы так долго были защищены от пришельцев из внешнего мира! Кто знает, какое зло можно повстречать там в наши дни? Не можешь ли ты послать генерала Кашту и Верховного Жреца Сенкаманискена? Они сильные, умелые, верные тебе люди. Ради тебя они пустились бы в путь вплоть до самых дверей смерти и по ту их сторону!

  Фараон Тахарка покачал головой.

  - Тебе известно, что я - единственный, кто может отправиться на эти поиски, моя царица, - сказал он. - Уверен, ты не забыла, что я ношу. - Он поднял правую руку. В лунном свете широкий браслет сверкал, самоцветы поблескивали. Бесцветные, они вспыхивали, как свет луны на гребнях волн. - Я нечасто говорю об этом, но напоминаю, что мой браслет - один из Трех.

  Много лет назад, когда два царства - Египет и Куш - были одним целым, сыновья и дочери Куша отвернулись от прежней жизни, чтобы, оставив все, что знали, отправиться на запад, туда, где садится солнце. Они поступили так потому, что верховному жрецу, сыну их фараона, явился Апедемак, дабы выразить свою волю: избранные им люди должны были уйти и отыскать на западе новую землю. Чтобы направлять их в этом путешествии, он даровал им Сердце, и, используя его крошечные осколки согласно повелению бога, жрецы сделали три браслета. Каждый из них наделял того, кто его носит, определенными силами. Браслет, который носил Тахарка, давал своему владельцу силу навигации, позволявшую ему отыскать то, что было нужно. В любой точке мира магия браслета будет направлять его, чтобы его поиск увенчался успехом. Он также даровал ему проницательность - великий дар для человека, который должен править мудро.

  Его тринадцатилетний сын и наследник, принц Шабако, носил браслет, позволявший ему открывать любой замок, любую дверь. Его власть распространялась и на сердца - человеческие и звериные. Казалось, что он моментально находит общий язык с любым встречным.

  Дочь Тахарки, пятнадцатилетняя Аменирдис, носила браслет, который позволял видеть сквозь иллюзию, приподнимать магические туманы, скрывающие остров Керма, и различать вход в священный лабиринт. Она могла плести и распутывать чары - а созерцать нити, спряденные ею, и сотканную ею материю было подлинным удовольствием. Эта способность также помогала ей понимать, как слова, сплетаясь друг с другом, создают язык.

  Для того, чтобы открыть путь в лабиринт, к сокровищам, которые в нем хранились, требовалась сила одновременно всех трех браслетов.

  Царица поднесла палец к браслету, но не коснулась его.

   - Увидев браслет, всякий, кто обладает Видением, признает в нем могущественный предмет, - предупредила она. - Алчные мужи готовы будут пойти на убийство, чтобы завладеть им!

   - Несомненно, алчные женщины тоже, - сухо заметил Тахарка. - Не бойся, моя царица. Браслеты умеют скрывать свою подлинную сущность. Смотри. - Он легко коснулся своего браслета пальцами левой руки, закрыл глаза и призвал его силу. Его запястье окружило покалывающее тепло. Тахарка услышал, как ахнула его жена.

  Он открыл глаза и увидел, что браслет изменился. Теперь его запястье окружала всего лишь тонкая полоска переплетенной травы - такой браслет, забавляясь в послеполуденный час, мог бы сделать ребенок. В середину травяной полоски была вплетена маленькая плоская галька с отверстием в ней - обычный обкатанный волнами камешек с пляжа. Нацарапанные на нем несколько грубых линий, если смотреть под правильным углом, походили на львиную голову.

  - Я не знала, что твой браслет способен изменять свой облик, - сказала царица.

  - Они все на это способны, - ответил фараон. - Магия - их неотъемлемая часть. Но, обучая нас тому, как использовать их силы, жрецы предостерегали нас, чтобы мы не разглашали их легкомысленно. - Тахарка окинул взглядом дворец, стоявший на первом из отрогов гор, которые вели к кряжу, почти делившему остров пополам, а затем - сверкающую белизной в лунном свете Зерзуру. - Разумеется, здесь, в наших землях, в силе преображения нет нужды. Но во внешнем мире она будет необходима.

   Тии положила ладонь на руку мужа, поверх браслета.

  - Сколько времени это займет? - с тревогой спросила она. - Я не знаю... как долго... - она умолкла, но Тахарка знал, что она пытается сказать. У Анибы выдавались хорошие дни и даже недели, но его силы неуклонно убывали. Принцу оставалось, пожалуй, два или три месяца. Шести он не протянул бы.

  - Я буду спешить изо всех сил, - заверил ее Тахарка. - Сейчас начало лета, ветра должны быть попутными. Я совершу поездку на самом быстроходном новом корабле. Или, возможно, куплю корабль с командой. Я приму необходимые решения, как только окажусь во внешнем мире.

  Он посмотрел на нее сверху вниз:

  - Никогда не сомневайся в моей любви к тебе или к нашему сыну. В мое отсутствие справедливо правь нашим народом, моя царица. Я каждый день буду думать о тебе, и Анибе, и Аменирдис, и Шабако. Если бы мои мысли были птицами, они затмили бы собой небеса над Зерзурой.

  Царица выдавила из себя слабую улыбку:

  - Ты поступаешь очень храбро, муж мой. Ты хороший отец.

  Тахарка наклонил голову и поцеловал Тии, чувствуя на ее губах вкус соли. Она ответила на поцелуй с такой страстью, словно он только что вернулся с победой. Наконец фараон отстранился, но лишь для того, чтобы шептать прильнувшей к нему царице слова нежности и утешения.

   Когда они в конце концов отстранились друг от друга, царица Тии расправила плечи:

   - Не тревожься о нашей стране, муж мой. Я буду править нашим народом и охранять наши сокровища до тех пор, пока ты не вернешься. Клянусь в этом.

   Фараон кивнул. На сердце у него было слишком тяжело, чтобы говорить. Высоко подняв головы, царская чета развернулась и размеренным и степенным шагом прошла обратно во дворец.

   Позади них гавань Сияющего Града озаряла светом луна. То черные, то серебряные, океанские волны блестели и сверкали, покуда не достигали берега, где скручивались в кулаки белой пены.