Лукьянов Александр Викторович. Английские поэты эпохи королевы Виктории (1819-1901)

Лукьянов Александр Викторович
Английские поэты эпохи королевы Виктории (1819-1901)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Типография Новый формат: Издать свою книгу

Оставить комментарий © Copyright Лукьянов Александр Викторович (al-lukas@yandex.ru) Размещен: 01/10/2025, изменен: 01/10/2025. 437k. Статистика. Сборник стихов: Переводы Сборник Английская поэзия эпохи королевы Виктории Скачать FB2		Ваша оценка:

Английские поэты эпохи королевы Виктории (1819-1901)

Уильям Блейк (1757-1827)

Из сборника "Песни опыта" (1794)

Тигр

Тигр! О, Тигр! Огонь и блеск

Озарил полночный лес;

Кто задумал изваять

Этот ужас, эту стать?

Где, в глубинах или в выси

Глаз твоих огонь родился?

Как на крыльях он взлетел?

Кто огонь схватить посмел?

Чье скрутило мастерство

Жилы сердца твоего?

И оно забилось вдруг

Посреди могучих рук!

Кто ковал рукою властной

Мозг твой в кузнице ужасной?

И клещами, что есть сил,

Злобный дух туда вложил?

Когда ангелы метали

Копья с Неба и рыдали ,

Улыбался ль твой Творец!

Кто и Агнцу был Отец!

Тигр! О, Тигр! Огонь и блеск

Озарил полночный лес.

Кто решился изваять

Этот ужас, эту стать?

Уильям Вордсворт (1770-1850)

Из сборника "Лирические баллады" (1798)

Каторжник

На запад стремился роскошный закат;

Я встал на холме, у вершины,

Восторг, что предшествует дрёме, стократ

Звенел сквозь леса и долины.

Должны ль мы покинуть столь благостный дом?

Сказал я, страдая душою,

И скорбно к темнице пошёл я потом,

Где каторжник был за стеною.

Ворота в тени от массивнейших стен, -

Тюрьмы ощутил я дыханье:

Сквозь прутья я вижу вблизи, как согбен,

В ней страждет изгой состраданья.

Лежат на плече чёрных прядей узлы,

Глубок его вздох и взволнован,

В унынье он видит свои кандалы, -

В них будет всю жизнь он закован.

Не мог я без горя смотреть на него,

Покрытого грязью, щетиной;

Но мыслью проникнул я к сердцу его,

Создав там ужасней картины.

Ослабший костяк, соков жизненных нет,

О прошлом забыл он в надежде;

Но грех, что его угнетал много лет,

Чернит его взгляд, как и прежде.

Лишь с мрачных собраний, кровавых полей

Король возвратится в покои,

Льстецы его славить спешат поскорей,

Чтоб спал он безгрешно в покое.

Но если несчастья забыты навек,

И совесть живёт без мученья,

То должен ли в шуме лежать человек;

В болезни и без утешенья.

Когда его ночью оковы теснят,

Чей вес не выносится боле,

Бедняга забыться дремотою рад,

На нарах вертясь поневоле.

А взвоет мастифф на цепи у ворот, -

В холодном поту он проснётся,

И боль его тысячью игл обожжёт,

И сердце от ужаса бьётся.

Глаза он запавшие поднял чуть-чуть

С трепещущей влагою взгляда;

Казалось, чтоб скорбную тишь всколыхнуть

Спросил: "А тебе что здесь надо?".

"Страдалец! Стоит ведь не праздный бахвал,

Чтоб сравнивать жребии наши в гордыне,

А тот, кто добро воспринять пожелал,

Придя, чтобы скорбь разделить твою ныне.

Хоть жалость к тебе и не так велика,

Хоть портит тебя твоё грубое слово,

Была б у меня столь могуча рука,

На почве другой ты цвести мог бы снова".

Из сборника "Лирические баллады" (1800)

Родник "Прыжок оленя"

Часть первая

Охотясь в Уэнсли, рыцарь прискакал

Неспешно, словно облако в зените,

К усадьбе, где живёт его вассал,

И крикнул: "Мне коня скорей смените".

"Скорей смените!" - был под этот крик

Осёдлан конь, быстрейший и атласный;

Сэр Уолтер на него взобрался вмиг:

На третьего за этот день прекрасный.

У рысака в глазах восторг блестит,

Скакун и всадник - нет счастливей пары,

Хотя сэр Уолтер соколом летит,

Печальной тишины слышны удары.

Из замка сэра Уолтера с утра

Под грохот эха ускакала свита;

Исчезли кони, люди со двора,

Такой не помнят скачки боевитой.

Сэр Уолтер, неуёмный как борей,

Позвал собак, уставших от погони,

Бланш, Свифт и Мьюзик, чистых вы кровей,

Скорей за мной на этом горном склоне.

Ату! Ату! Их рыцарь подбодрил

Просящим жестом и суровой бранью;

Но все собаки выбились из сил

И улеглись под горною геранью.

Но где толпа и скачки суета?

Где горны, что в лесах перекликались?

- Всё ж неземной была погоня та;

Сэр Уолтер и олень одни остались.

По склону тяжко двигался олень,

Я не скажу, как далеко бежал он,

И не скажу, как умер он в тот день;

Но мёртвым пред охотником лежал он.

Спешился рыцарь на колючий дрок:

Своих собак и спутников не клича,

Не бил хлыстом он, не гудел в рожок,

Но радостно осматривал добычу.

А близ него стоял, примяв траву,

Его немой напарник в славном деле,

Дрожащий, что ягнёночек в хлеву,

Весь в белой пене, как в снегах метели.

Лежал олень недвижно в стороне,

Коснувшись родника своей ноздрёю,

Последний вздох он подарил волне

Источника с журчащею струёю.

Своей безмерной радостью влеком,

(Никто не получал такой награды!)

Сэр Уолтер всё бродил, бродил кругом

И всё бросал на это место взгляды.

И поднимаясь по холму теперь

На тридцать ярдов, три следа раздельных

Нашёл он, их преследуемый зверь

Оставил на земле в прыжках смертельных.

Лицо сэр Уолтер вытер, и вскричал:

"Ещё никто не видел ту картину,

Чтоб в три прыжка скакнул олень со скал

К источнику, в лесистую долину.

Дворец утехи я построю тут

С беседкой пасторальною, зелёной;

Паломникам и странникам приют,

Чертог любви для девы непреклонной.

Умелый мастер чашу возведёт

Для родника под лиственною сенью!

И в тот же день, придя к нему, народ

Названье даст - РОДНИК "ПРЫЖОК ОЛЕНЯ".

Храбрец олень! дабы твоя судьба

Во славе оказалась не забыта:

Поставлю я три каменных столба

Там, где содрали дёрн твои копыта.

И тёплым летом здесь, где пахнет хмель,

Устрою бал своей Прекрасной Даме;

И будут танцы, будет менестрель,

В беседке будут игры вечерами.

Пока не рухнут основанья гор,

Дворец с беседкой будут всем желанны; -

Тем, для кого жилище - Юрский бор ,

И тем, кто пашет в Свэйле неустанно".

Он повернул домой, его олень

Лежал у родника к воде ноздрями.

- Исполнил рыцарь, что сказал в тот день.

И слава понеслась над городами.

Луна три раза пряталась в чертог, -

И чашу получил родник отныне;

Поставить три колонны рыцарь смог,

Дворец утехи выстроил в лощине.

У родника высокие цветы

С деревьями сплелись, прижав к ним донца, -

Создав приют лесистый, где листы

Укроют всех от ветра и от солнца.

И тёплым летом здесь, где пахнет хмель,

Устроил рыцарь бал Прекрасной Даме;

И были танцы, был и менестрель,

В беседке были игры вечерами.

Но сэр Уолтер умер - наш герой,

В семейном склепе он лежит под вязом.

Есть тема сочинить мне стих второй,

Сопроводив его другим рассказом.

Часть вторая

Я о несчастьях не пишу стихов,

Кровь леденить - то не моё искусство,

Но летом на свирели я готов

Играть для тех, в ком разум есть и чувства.

Я в Ричмонд направлялся на коне,

И увидал стоящих три осины

На трёх углах квадрата, в стороне

Ещё одна - у родника лощины.

Значенье их узнал бы я навряд;

Остановившись на скале укромной,

Узрел я три столпа, стоящих в ряд, -

Последний на вершине виден тёмной.

Унылые деревья без ветвей;

Квадратный холмик с жухлою травою;

Как может вы, сказал я без затей:

"Давным-давно здесь было всё живое".

Оглядывал я холм со всех сторон,

Печальней места я не видел ране;

Казалось, здесь весны неслышен звон,

Природа подошла к смертельной грани.

Я там стоял бесплодных полон дум,

Когда старик в пастушеской одежде

Поднялся вверх, и я, услышав шум,

Спросил его, а что здесь было прежде.

Пастух поведал тот же мне рассказ,

Что в первой части смог зарифмовать я,

Сказав: "Веселье было здесь не раз,

А нынче здесь на всём лежит проклятье.

Стоят осины мёртвые кругом;

А может буки - все обрубки эти:

Они беседкой были; рядом дом -

Дворец прекрасней всех дворцов на свете!

В беседке той ни кроны, ни листвы;

Вот и родник, и каменные плиты;

А во дворце полдня могли бы вы

Вести охоту за мечтой забытой.

Нет ни собак, ни тёлок, ни коней,

Из родника желающих напиться,

У тех, кто крепко спал, ещё мрачней

Сон становился от такой водицы.

Убийство было здесь совершено,

Кровь жаждет крови; может не напрасно

Решил, на солнце греясь, я давно,

Всему причина - тот Олень несчастный.

Что думал он, с кого он брал пример!

Когда от самых верхних скал по круче

Он сделал три прыжка - и, гляньте, сэр,

Последний был, о, чудо! сколь могучий.

Отчаянно бежал он целый день;

Не мог понять я, по какой причине

Любил то место загнанный олень,

И смерть обрёл у родника в лощине.

Здесь он поспать ложился на траву,

Был убаюкан летнею волною,

И первый раз воды пил синеву,

Близ матери тропой идя лесною.

В апреле под терновником густым

Он слушал птиц, рассвет встречавших звонко;

Возможно, здесь родился он грудным,

От родника почти что в полфарлонга .

Теперь здесь ни травы, ни тени нет;

В низине грустной солнце не сияет;

Я говорил, так будет много лет,

Природа в этом месте умирает".

"Седой пастух, ты хорошо сказал;

Но мы различны нашим пониманьем:

Когда олень особенный здесь пал,

Он был оплакан горним состраданьем.

Ведь дух, что устремился к облакам,

Что проникает рощи и низовья,

Относится к безвинным существам

С благоговейной отческой любовью.

Дворец утехи - тлен: тогда, потом,

Но это всё ж не светопреставленье;

Природа вновь одним весенним днём

Проявит здесь и прелесть, и цветенье.

А все столпы исчезнут в свой черёд,

Что видим мы, о чём когда-то знали;

Когда же день спокойствия придёт,

Все монументы зарастут в печали.

Один урок! но поделён на два,

Природа учит явно нас и скрыто:

Чтоб с муками живого существа

Спесь и утеха не были бы слиты.

Из "Стихотворений" в двух томах (1807)

Сонет, сочинённый на Вестминстерском мосту 3 сентября 1802 года

Нет ничего прекрасней в мирозданье!

Тот нищ душой, кого не удивит

Открывшийся величественный вид;

Всё это Сити в нежном одеянье

Красот рассвета; кораблей молчанье,

Соборы, театры, башни, чей гранит

Между землёй и небом так блестит

Сквозь чистый воздух в розовом сиянье.

Нет, никогда луч солнца золотой

Так не ласкал земли моей раздольной,

Не видел я столь царственный покой,

А Темза не катилась так привольно.

Мой Бог! объяты зданья тишиной,

И всё, как сердце мощное, спокойно!

Жёлтые нарциссы

Я брёл, как облачко весною,

Один, меж долом и горой;

И вдруг увидел пред собою

Нарциссов жёлтых целый рой -

В тени деревьев у реки

Бриз волновал их лепестки.

Толпясь, как звёзды, что сверкают,

Наполнив светом Млечный Путь,

Они вдоль берега мелькают,

Чтоб в бесконечность ускользнуть;

Их в танце тысячи сплелись,

Головки поднимая ввысь.

Танцуя рядом, даже волны

Не превзошли весельем их:

И я стоял, задором полный,

Среди нарциссов золотых.

На них бросая быстрый взгляд,

Богатству праздничному рад.

Когда же в кресле отдыхаю,

Или мечтаю в тишине,

Пред взором внутренним сверкая,

Они блаженство дарят мне.

И сердце радостью полно,

Танцуя с ними заодно.

Восторга Призрак неземной

Восторга Призрак неземной,

Она явилась предо мной -

Великолепное Явленье,

И украшение мгновенья:

Как звёзды в Сумерках - глаза,

Темна, как Сумерки, коса.

Вся красота её живая -

Рассвет игривый, время мая;

Танцующий, весёлый вид

Подстережёт и поразит.

Затем увидел ближе встречно:

Дух, но и Женщина, конечно!

Её движения легки,

Свободны, девственно мягки;

Лицо, где встретились в молчанье

И честь, и сладость обещанья;

В ней блеска нет, ей не под стать

Людей всё время восхищать,

Зачем ей хитрость, скорбь, угрозы,

Хвала, любовь, лобзанья, слёзы.

Теперь, спокойно, в круге дней

Я пульс машины вижу в ней;

Плоть, чьё дыханье глубóко, -

От жизни к смерти Спутник рока.

Крепка умом, во всём скромна,

Умела, стойка и сильна;

То Женщина, что совершенна,

Утешит, повелит смиренно;

И всё же Дух ещё, в нём свет

Сияньем ангельским согрет.

Когда я вспомнил то, что покорило...

Когда я вспомнил то, что покорило

Империи, как сникнул чести дух,

Когда мечи сменили на гроссбух,

А золото науку заменило, -

Страна моя! мне просто страшно было.

Моя ль вина? Но я к тебе не глух.

Огонь в сыновнем сердце не потух,

И совесть эти страхи пристыдила.

Тебя должны ценить мы, коль оплот

Нашли в тебе, неся благое бремя;

Как был обманут я в любви своей:

Не странно, коль Поэт в иное время

К тебе среди раздумий обретёт

Привязанность влюблённых иль детей!

Из "Стихотворений в 2-х томах" (1815)

Март

Петух кукаречет,

Синицы щебечут,

В источниках - плески,

На озере - блески,

Заснуло на солнышке поле.

И дети, и деды

В труде непоседы;

Огромное стадо

Без устали радо

Пощипывать травку на воле.

В весеннем сраженье -

Снегов отступленье,

Им худо на склонах

Холмов обнажённых;

Для пахарей скоро раздолье:

В горах уж веселье,

В ручьях - новоселье;

И тучки бледнее,

И небо синее;

Закончился дождь на приволье!

Сэмюэль Тейлор Кольридж (1772-1834)

Строки о прекрасной весне в деревне

О мой ручей, журчащий круглый год,

Хвалю твою прохладу чистых вод.

Спасаясь от полуденного жженья,

С венком из пиерийского цветенья ,

(Пока я не покинул сей приют)

Украшу я исток твой мшистый тут.

Ты в чаще не журчишь непроходимой,

Чтоб снять печаль дриаде нелюдимой;

В глуби пещер ключом незримым бьёт

Не твой источник, увлажняя грот.

Долины гордость! поишь ты весь день

Все хижины окрестных деревень.

Заполнили твой берег громким криком

Проказники с эльфийским нежным ликом,

Покинув класс, они бегут спускать

Бумажный флот, твою волнуя гладь.

На дудочке играет с грустным взглядом

Селянин, опершись на посох рядом,

Иль молкнет, чтоб с надеждой и в тоске

Шаги любимой слышать вдалеке:

Уже давно зовёт её хозяйка,

Но пуст кувшин хорошенькой лентяйки.

Мой скромный друг! средь гальки ты играешь,

О прошлой неге память возвращаешь,

Когда Надежды заблистал рассвет,

Так радостно; спаси от новых бед,

Что по душе моей скользили тенью,

Как облака по твоему теченью.

Ключ жизни, ты искрился в час дневной,

Иль как боа сребристый под луной;

А ныне ты бежишь под куст колючий,

Иль пенишься, срываясь с горной кручи!

Из сборника "Лирические баллады" (1798)

Темница

То предки возвели для человека!

Так мы являем мудрость и любовь

К несчастному, что грешен пред нами,

Невинный, может быть - а коль виновный?

Излечит ли одна тюрьма? Господь!

Коль в грешном поры сузились и ссохлись

От нищеты, невежества, все силы

Его назад откатятся, как волны;

И станут вредоносными, ему

Неся болезнь и гибель, как чума.

Тогда мы призываем шарлатанов:

Их лучшее лекарство! - поместить

Больного в одиночество, где плача,

С лицом угрюмым, под тюремный лязг,

Он смотрит сквозь пары своей темницы

В зловещем сумраке. Вот так лежит

Он среди зла, пока его душа,

Несформированная, станет разлагаться

При виде ещё большего уродства!

Ты прикоснись легко к нему, Природа!

И чадо озорное исцели:

И благотворно подари ему

Свет солнца, красоту, дыханья сладость,

Мелодии лесов, ветров и вод,

Пока он не смягчится, и не будет

Столь неуклюже, резко отличаться

Среди всеобщей пляски и напевов;

Но, разрыдавшись, исцелит свой дух,

Чтоб вновь он добрым стал и гармоничным

Под действием любви и красоты.

Любовь

Все мысли, страсти, наслажденья,

Что возбуждают в смертных кровь,

Огнём питаются священным

По имени Любовь.

И часто я в своих мечтаньях

Вновь проживал тот час один,

Когда стоял на горном склоне

У башенных руин.

Крадучись, лунный свет смешался

С зарёй вечерней в тишине;

Там дорогая Женевьева -

Надежда, радость мне.

К скульптуре рыцаря в доспехах

Склонилась, опершись, она;

И слушала мою балладу,

Луной освещена.

Грустит немного Женевьева:

Моя надежда! Мой задор!

Любовь её сильней, коль песней

Её печалю взор.

Я пел историю простую,

Что сердце трогает былым -

Она стара, груба, подходит

К развалинам седым.

И дева слушала, краснея,

Потупив скромно нежный взгляд;

И знала, лик её прелестный

Всегда я видеть рад.

Я пел о Рыцаре, что жгучий

Герб на щите носил с войны;

Как десять лет всё добивался

Он Дамы той страны.

Я пел ей о его страданьях -

Тяжёл и грустен был мотив,

Я показал любовь другую,

Свою так объяснив.

И дева слушала, краснея,

Потупив скромно нежный взгляд;

Простив меня, что лик прелестный

Её лишь видеть рад.

Когда я спел, как от презренья

Безумным смелый Рыцарь стал,

Как день и ночь леса и горы

Не спав, пересекал;

Как иногда из нор глубоких,

А иногда из тьмы густой,

Быть может, с солнечной поляны

С зелёною травой

Являлся милый, светлый ангел,

В глаза смотревший без вины;

Как знал он, Рыцарь сей несчастный!

То - козни Сатаны;

Как им в безумии отважном

Злодеи были сражены;

Как спас от смерти и насилья

Он Даму той страны;

И как, обняв его колени,

Она рыдала, искупить

Стремясь презренье, что безумство

Смогло в нём породить;

И как его лечила в гроте,

И как прошёл безумства пыл,

Когда на жёлтых мягких листьях

Он к Богу отходил.

Предсмертный вздох его! - закончен

Нежнейшей песенки мотив:

Замолкла арфа, голос дрогнул,

Сочувствием смутив

Мою простую Женевьеву;

Она дрожит от чувств моих,

От песни, музыки печальной,

Хоть вечер - мил и тих;

От страхов, рушащих надежду,

От их невидимой волны,

И что смиренные желанья

Давно приглушены.

Восторг и жалость - слёзы девы,

Румянец и невинный стыд;

Она моё шептала имя:

Я слышу - сон журчит.

Вздымалась грудь её, шагнула

Она чуть в сторону, но взгляд,

Поймав мой, робко подбежала

Ко мне - о, как я рад!

Она рыдала и в объятьях

Своих мне сжала мягко грудь,

Откинув голову, пыталась

В лицо мне заглянуть.

Отчасти страх, любовь отчасти,

Отчасти робости наплыв,

Скорее чувствую, чем вижу,

Страстей её порыв.

Я успокоил деву, гордо

В любви призналась мне она;

Моею стала Женевьева -

Прекрасна и ясна.

Первое появление любви

Надежда первой страсти так сладка!

Как из-за туч звезды вечерней взгляды,

Как нежное дыханье ветерка

Над ивами, среди речной прохлады,

В златых полях Цереры ; - жнец слегка

Ему подставил потный лоб с усладой.

К молодой леди

Луиза, я хочу сказать,

Что видеть рад тебя опять

Красивой и здоровой;

Покинувшей свою кровать

С болезнью столь суровой.

Сверкает солнце с высоты,

Дрозды наполнили кусты

Весёлым щебетаньем.

Должна приветствовать их ты

Улыбкой - не страданьем.

Поверь, болезнь твоя подчас

Молиться заставляла нас

В правдивом благочестье,

И слёзы капали из глаз.

Мы все страдали вместе.

К тому ж терзала нас беда:

Ведь не нуждались никогда

Там в девушке прелестной;

Здесь ангелов сочтёшь всегда,

А в небесах им тесно!

Воспоминания о любви

Как тих сей уголок лесной!

Любовь дышала здесь, конечно;

Постель из вереска беспечно

Вздымалась ласковой волной,

Тебя желая бесконечно.

Где восемь вёсен, как лежал

Я среди вереска Квантока?

Внимал журчанию потока,

Что скрытно там и тут блуждал,

И жаворонок пел высОко.

III

Коль воздух с именем твоим

Не зазвучал ещё; пытливый

К чему твой взор? И вздох тоскливый?

И с обещанием благим?

Иль это дух твой молчаливый?

Как знак родимый ищет мать

В давно потерянном дитяти,

Тебя любил я, ждал объятий!

Но той, чью полюбил я стать,

Я был обманут в благодати.

Ты предо мной стоишь, как цель,

Мечта, запомненная снами.

Казалось, кроткими глазами

О страсти говоришь досель;

Во мне струишь ты, Грета, пламя.

Любовь не побуждала ль нас?

Не был ли шёпот непрестанный

Любви, как хохот твой гортанный?

Один лишь голос в тихий час,

Припев, столь громкий и желанный.

Страсть

У истинной Любви и Страсть чиста;

Земная в ней отражена черта,

Чью суть создал на небесах Творец,

Но переводит на язык сердец.

Роберт Саути (1774-1843)

Ариста

Легенды славят мастера-творца,

Кто с многих дев писал свою Венеру, -

Когда пылали страстные сердца

И бились от волнения без меры.

Он отбирал на острове своём

У всех красавиц: то румянец алый,

То нежный взгляд, улыбку ясным днём,

То блеск очей, живой или усталый.

Прекраснейшее видя мастерство,

Народ пред ним пал ниц в молитве чистой,

Венком украсив миртовым того,

Чей дар изобразил тебя, Ариста.

Несчастлив тот художник, кто в других

Находит прелесть нежных щёк твоих.

О, Валентин

О, Валентин, скажи той деве милой,

Чей образ до сих пор в моих мечтах,

Что вновь я здесь, в тени густой, унылой,

И ночи мрак печален, как монах.

Что в жизни я своей уединённой

Страдаю каждый вечер в тишине

И слушаю тоскливо перезвоны,

Поющие ей так же, как и мне.

Скажи, что я вздыхаю от мученья,

Чарующий представив силуэт,

Глаз волшебство в своём воображенье

И на щеках улыбки дивный свет;

В тот час, когда стихает в роще звук,

Любви своей я чувствую недуг.

Порлок

Порлок! Ты чуден зеленью долин,

Грядою скал, где папоротник с дроком,

Журчащих вод стремительным потоком

Среди лесов, где путник мог один

Мечтам предаться, и седой канал,

Где в твой залив, крутясь волной, впадал.

Не позабыть тебя, Порлок!

Там летний дождь меня схватил в объятья;

Но буду постоянно вспоминать я

Как здесь, спокойный узник, одинок,

Дня окончанье тщетно ожидал,

И создал свой сонет в пивной, где ленью

Был вдохновлён, и где в уединенье

Уныние рифмовкой прогонял.

VI. Распятый раб

Распятый раб с растерзанной спиной

Повис добычей каждой хищной птицы!

Не стонет он, хотя в жестокий зной

Мучительно терзают кровопийцы.

Не стонет он, хотя стервятник рвёт

Живую плоть. Взгляните, вы, кто дерзко

Лишил его и мира и свобод!

И кто в грехе, корысти ради, мерзко

Согласен жить. Вне тлена, наверху,

Иной есть мир: и вы усвойте прежде,

Чем огласить - готовы мы греху

Из-за корысти следовать в надежде, -

Что этот Раб, пред Ним возвысив глас,

Спасёт вас от проклятья в судный час.

Король Генрих V и отшельник из Дрё

Сквозь стан отшельник быстро шёл,

Где каждый воин сник

В почтенье скромном, иль просил

Благословить в тот миг;

Вот так палатки короля

Он без помех достиг.

В палатке Генрих был один,

Сидел над картой он,

И планом будущих побед

Был сильно увлечён.

Король на гостя своего

Незваного взглянул,

Узрев Отшельника, ему

Приветливо кивнул,

Святого старца кроткий взгляд

Отвагою сверкнул.

"Раскайся, Генрих, твой захват

Моей земли жесток!

Раскайся вовремя и знай,

Суд божий недалёк.

Я прожил сорок мирных лет,

Где протекает Блез,

Но вот под старость я скорблю,

И смех кругом исчез.

Любил смотреть на парус я,

Белеющий вдали,

В те времена вино и хлеб

Для города везли.

Теперь не вижу парус я,

Белеющий вдали;

Болезни, Голод, Смерть и Ты -

Погибель для земли.

В пути молился пилигрим,

Идя к святым местам,

И дева пела у окна,

Вняв неге и мечтам.

Умолкнул ныне пилигрим,

Его терзает страх,

И крик о помощи застыл

У девы на устах.

Юнцы резвилась на реке

Под звонкий плеск весла,

И звуки томные на брег

Виола их лила.

А ныне трупы вижу я,

Плывущие вдали!

Раскайся, Генрих, ты палач,

Уйди с моей земли!"

"Нет, я продолжу свой поход, -

Вскричал король тогда, -

Не видишь, Бог мне отдаёт

Подряд все города?"

Отшельник, это услыхав,

Свой опускает взор,

На кротком старческом лице

И хмурость, и укор.

"Увы, не ставят Небеса

Жестокостям предел,

Но разве легче на душе

От сих кровавых дел?

Покайся лучше, супостат,

Иль бойся страшных бед!

Ведь скоро ждёт тебя удар

Среди твоих побед".

Король улыбкой проводил

Отшельника во тьму;

Но вскоре вспомнил те слова,

Лишь смерть пришла к нему.

Мои книги

На Мёртвых я бросаю взгляд,

Когда из полутьмы

Невольно на меня глядят

Могучие умы.

Друзья мне верные они,

Я с ними говорю все дни.

Я с ними в счастье всякий раз

И в скорби быть привык;

А как подумаю подчас,

Что вечный их должник,

Сижу один я, недвижим,

В слезах признательности к ним.

Все мысли с Мёртвыми; ведь я

В их времени живу,

Я их люблю, я им судья,

Как будто наяву

Боязнь их вижу и беду,

С почтеньем их уроков жду.

Мои надежды - их приют,

Мне с Мёртвыми идти,

Ведь сквозь Грядущее ведут

К ним все мои пути.

Но верю, что мой дух в веках,

Не превратится в тленный прах.

Перси Биши Шелли (1792-1822)

Философия любви

Ключи наполняют реки,

А реки бегут в океаны,

И ветры небес навеки

Смешались, любовью пьяны.

Никто не один на свете,

Божественною душою

Всё слито, все только вместе.

Так я почему не с тобою?

К высотам прижались горы,

И нежно обнялись волны;

Виновны цветы, чьи взоры

К собратьям презрения полны.

Луч солнца лобзает землю,

И тянется к морю луна,

Но страсти я этой не внемлю,

Пока ты ко мне холодна!

Странники мира

Скажи, бегущая звезда

На крыльях света в никуда,

В пещере ночи ты когда

Крылья опускаешь?

Скажи, бездомная луна,

Что так печальна и бледна,

То дня иль ночи глубина,

Где ты отдыхаешь?

Усталый ветер, в вышине

Как чуждый гость, летя извне,

Где, на деревьях иль волне,

Ты гнездо свиваешь?

Доброй ночи

Нет - "Доброй ночи!"; злобен час

Разлуки, что смыкает очи;

Пусть он соединяет нас

Лишь для желанной ночи.

Хоть ночь ты страстью окрылишь,

Спать одному - нет мочи!

Когда не думаешь, молчишь,

То быть приятной ночи.

Сердца, что рядом вновь и вновь,

Всю ночь гореть охочи,

И потому, моя любовь,

Не скажут "Доброй ночи!"

* * *

Бежать от шумных городов

В леса я дикие готов,

Где в первобытной тишине

Душа витает, как во сне;

И отклик музыкой своей

Не ищет в разуме людей,

Пока гармонию сердец

Не породил ещё Творец.

Из сборника "Посмертные стихотворения" (1824)

Воспоминание

Ты быстрей, чем лета радость,

Ты быстрей, чем наша младость,

Ты быстрей, чем ночи сладость,

Лишь пришла - исчезла в срок;

Как земля, где листьев тленье,

Как и ночь без сновиденья,

Как душа без утешенья -

Одинок я, одинок.

Лето ласточкой вернётся,

По ночам совёнок вьётся,

Юность-лебедь лишь несётся

Прочь, неверная, как ты;

Сердце - "завтра" жаждет страстно,

Сном владеет скорбь всевластно,

Но моя зима напрасно

С каждых сучьев рвёт листы.

Брачным ложам - лилий кроны,

Розы - для венка матроны,

Деве в гроб - фиалок стоны,

Мне - цветы в печали дня:

Над своей живой могилой

Брошу их без слёз и силы:

Пусть не тратит друг мой милый

Страх с надеждой для меня.

Джордж Гордон лорд Байрон (1788-1824)

Из сборника "Еврейские мелодии" (1815)

Идёт прекрасная, как ночь...

Идёт прекрасная, как ночь

Без облаков, где звёзд мерцанье,

Глубокой тьмы и блеска дочь,

Чьи очи - их же сочетанье;

Нежнейший свет она точь-в-точь,

Что отвергает дня сиянье.

Один лишь луч, лишь тень одна

Ухудшат облик безымянный,

Где чёрных кос кипит волна,

Иль свет на лике несказанный;

В ней безмятежность дум видна -

Приют безгрешный и желанный.

На том лице в тени пылал,

Столь нежном, сдержанном, но ясно

Улыбки блеск, румянца лал

От добродетели прекрасной:

Согласья ум её желал,

Душа - любви, невинной, страстной.

Душа мрачна моя!

Душа мрачна моя! О, дай

Мне в звуки арфы погрузиться,

Своими пальцами создай

Напев, что негой заструится.

Коль сердцу вновь надежда снится,

То очарует звук меня.

А коль в глазах слеза таится -

Избавит мозг мой от огня.

Играй неистово, певец,

Дари безрадостное пенье,

Хочу поплакать, наконец,

Иль сердце лопнет в исступленье.

Лелея скорбное смятенье,

Томясь в бессонной тишине,

Оно иль страждет от мученья,

Иль песне внемлет в полусне.

Из сборника ""Шильонский узник" и другие стихотворения" (1816)

Сонет к Шильону

О, вечный Дух нескованных Умов!

Свобода! Ты всех ярче в подземелье,

Коль сердце здесь твоею стало кельей,

Тебе одной даря свою любовь.

Когда твоих сынов в плену оков

Тьма окружает и сырые своды,

Их мукой восхищаются народы,

И Вольности ветра разносят зов.

Шильон! Твоя тюрьма - священный храм,

Твой пол - алтарь; ведь тяжко ставя ногу,

Оставил отпечатки здесь и там

(Не плит как будто - дёрна было много)

Наш Бонивар! Не сгинуть тем следам,

Взывающим от тирании к Богу.

Из книги "Письма и дневники лорда Байрона" (1830)

****

Не бродить тропою ровной

Нам уж больше допоздна,

Хоть и в сердце - пыл любовный,

В небе - яркая луна.

Меч изнашивает ножны,

А душа стесняет грудь;

Сердцу - биться б осторожно,

Чувствам - отдохнуть.

Хоть и ночь, и пыл любовный,

И приходит день вослед,

Не бродить тропой нам ровной

Там, где лунный свет.

Послание к Августе

Моя сестра! Коль имя лучше есть,

Оно - твоё, всех чище и милее.

Через моря и горы дай мне весть,

Не со слезой, но с нежностью лелея:

Везде, где я - ты жизнь моя и честь, 5

Любовь я не отвергну, сожалея.

Две вещи мне подарены судьбой:

Мир, чтоб скитаться, дом, чтоб жить с тобой.

Все первые - ничто, коль был бы я

Последним , это мне и рай, и счастье; 10

Но у тебя другая есть семья,

И разрушать её не буду страстью.

Напомнило мне прошлое - судья, -

Что не прогнать своей судьбы ненастье.

Не знал покоя на море наш дед , 15

А я - на берегу средь многих бед.

Вот если б я наследовал шторма

В другой стихии, на скале опасной,

Которую сокрыл туман иль тьма,

Я б выносил удары ежечасно, 20

Коль виноват; и хитростью ума

Ошибки не стремился б скрыть негласно:

Я был искусен в гибели своей,

Усердный лоцман собственных скорбей.

Мои - ошибки, мне - страдать от кар. 25

Вся жизнь моя - борьба; когда мне дали

В тот день тебя, ухудшили сей дар

Судьба иль воля, что впотьмах блуждали.

Порой судьбы я чувствовал удар,

Оковы плоти снять хотел в печали. 30

Но склонен я пожить ещё чуть-чуть,

Чтоб видеть, чем закончится наш путь.

Империй, царств за свой короткий рок

Я много пережил, хоть я не старый;

Смотрю на них, и мелких брызг поток 35

Тревожных лет, крутившихся столь яро,

Как бурные буруны, тает в срок:

Не знаю, что-то держит, что за чары?

Дух лёгкого терпенья; ведь не зря

Боль ради боли ловим мы, горя. 40

Во мне, возможно, теплится отпор,

Или прилив отчаянья холодный,

Коль горестей я чувствую повтор;

Но чистый воздух, климат превосходный

(Или души изменчивость с тех пор, 45

Умение в броне ходить походной)

Покою научили, много зим

И лет он не был спутником моим.

Вновь чувствую, что мог я ощущать

В счастливом детстве: ручейки, растенья, 50

Что помнят, где я начал проживать,

Пока свой ум не отдал в жертву чтенью ,

Ко мне явитесь, чтобы умилять

Мне сердце вашим обликом цветенья;

И кажется: любимые черты 55

Я вижу, но любима только ты.

У ног пейзаж альпийский, он влечёт,

Чтоб размышлять; и в этом любованье

Ты ощущаешь времени полёт;

У тех картин достойней есть влиянье, 60

Пусть одинок ты - грусть тебя не жжёт;

Всё осмотреть - сильнее нет желанья:

Вот озеро прекраснейшее, но

Не так милей, чем наше, всё ж оно .

О, если б ты со мной была! - я б стал 65

Глупцом от страсти пылкой, забывая,

Что здесь уединенье восхвалял:

Раскаянье несёт хвала былая.

Другие чувства я не показал;

Я не грущу, но чувствую и знаю, 70

Что принципы мои идут на спад,

Зато подъём другой приносит взгляд.

Об озере я вспомнил, о родном,

У замка старого , не мой он ныне.

Леман красив; но наш любимый дом 75

И берег милый для меня святыни:

Печаль разрушит память мне потом,

Их или тебя забуду на чужбине;

Всё, что любил я долгие года,

Далёко, иль отдал я навсегда. 80

Мир предо мной ; но просьба есть одна

К Природе, чтоб я мог здесь оставаться:

Под летним солнцем греться дотемна,

И с тишиной небес её сливаться,

И видеть нежный лик её сполна 85

Без маски и всегда им любоваться.

Она мой друг, сестра, родная кровь -

Пока тебя я не увижу вновь.

Все чувства скрою, кроме одного;

Его бы скрыл; но предо мной картины 90

Как и в начале детства моего,

И с ранних лет - то, может, путь единый -

Отвергнул бы я черни шутовство,

То лучше был бы, чем сейчас, повинный.

Страстей моих дремал бы буйный вал, 95

Ты б не рыдала, я бы - не страдал.

С Тщеславьем ложным что же делать мне,

С Любовью, ну и, может быть, со Славой?

Они пришли непрошенны извне

И сделали мне только имя, право; 100

И всё ж оно не цель моя вполне,

Конец я видел боле величавый.

Но всё прошло, примкнуть - вот мой удел -

К ушедшим ране миллионам тел.

Ведь будущее мира, может, ждёт 105

И от меня, пусть небольшой, заботы;

Я прожил не один, конечно, год,

Не спал, дремать мне не было охоты,

И множество выдерживал невзгод;

Всё потому, что моей жизни йоты 110

Хватило б на столетье, до того

Как пролетела четверть его.

И всё ж доволен я остатку лет,

За прошлое благодарю я бога,

Ведь где борьбой наполнен целый свет, 115

Там счастье иногда крадёт немного.

Пока что не скажу я чувствам нет.

Скрывать не стану, что видна дорога,

Всё это осознав, я осмотрюсь

И с мудростью Природе поклонюсь. 120

Любимая сестра, как ты - в моём,

В твоём живу я сердце безмятежно,

Мы были, есть, - я, как и ты, вдвоём, -

Друг друга не отвергнем мы небрежно;

Хоть вместе иль отдельно мы живём, 125

Всю жизнь (конец наступит неизбежно)

Мы сплетены - пускай приходит смерть,

Но узы те вовек не истереть .

Из поэмы "Паризина" (1816)

1. Сумерки

Вот час, когда среди ветвей

Мы слышим трели соловья,

Вот час, когда он шепчет ей:

(О, сладость клятвы) Ты моя!

И ветерок с журчаньем вод

В тиши им дарит нежность нот.

Цветы чуть тронула роса,

Покрыли звёзды небеса,

Волна - густая синева,

Трепещет бурая листва,

У неба непонятный цвет,

И нежный мрак, и мрачный свет:

Так исчезает мир дневной,

И сумерки слабеют под луной.

Джон Китс (1795-1823)

К***

Будь я красив, тогда б мой вздох, звеня

В слоновой кости раковине - дверце

Твоих ушей, в твоё проник бы сердце,

И страсть вооружила бы меня.

Но я не храбрый рыцарь, и броня

Не будет ни сверкать на мне, ни рдеться;

Я не пастух, что рад в лощине греться,

Целуя очи девы у огня.

И всё ж я здесь - зову тебя прелестной,

Прелестнее, чем розовый цветник

Сицилии, что пьян росой медвяной.

Я той росы испробую окрестной,

И лишь откроет месяц бледный лик,

Колдуя, наберу букетик рдяный.

Сонет

День отошёл, ушли очарованья!

Приятный голос, нежная рука,

Легчайший шёпот, тёплое дыханье,

И томный стан, и локон у виска.

Исчезли сразу прелести бутона,

Вид красоты сокрыла пелена,

Из рук исчезло трепетное лоно,

Исчезли рай, сердечность, белизна -

Всё в сумерках растаяло, чаруя,

Лишь сумрак дня или святая ночь

Из запахов любви плетут густую

Вуаль из тьмы, гоня восторги прочь.

Я днём читал молитвенник любви,

Теперь пощусь, скорей мне сон яви.

К Фанни

Прошу: прощенья - жалости - любви!

Любви без мук, но полной состраданья,

Не ветреной, бесхитростной любви,

Без маски, без пятна и порицанья!

О, стань моей, - вся - вся - ты будь моей!

Свой стан и прелесть, вкус пикантной страсти

Твоих лобзаний, рук, твоих очей,

Тепло и свет груди, дарящей счастье,

Себя и душу - всё мне дай, любя;

Не прячь и атом атома, иль скоро

Умру, иль в рабстве буду у тебя,

Забуду в дымке тщетного измора

Цель жизни - потеряв в уме своём

Порыв огня в тщеславии слепом!

Кузнечик и сверчок

Нет, не умрет поэзия земная:

Когда палимы зноем, средь ветвей

Тенистых молкнут птицы, голос чей

Летит в лугах, средь изгородей тая?

Кузнечик это - первым начиная,

Он роскошь лета славит средь полей

С восторгом, но устав от всех затей,

Сидит беспечно в травах, отдыхая.

Поэзия земли не замолчит:

В морозный долгий вечер, в тишине

Поет Сверчок у печек раскалённых.

В тепле он так пронзительно трещит,

Что кажется лежащим в полусне -

Кузнечик это на холмах зелёных.

Сэр Вальтер Скотт (1771-1832)

Из журнала "The Edinburgh annual register" за 1808 год

Даме, преподнося ей цветы с римской стены

О, возьмите цвет пурпурный,

Что растёт в руинах вала,

Где сыны свободы бурно

Гнали римский стяг , бывало.

Скотты в битвах с той угрозой

Не сорвали лавр зелёный;

Путник здесь из дикой розы

Сплёл Красавице корону.

Из романа ""Пертская красавица, или Валентинов день" (1828)

Песня весёлой девушки

Вздохни скорей;

Взгляни ещё раз в ясность вод,

На берег, землю, небосвод,

Ведь жизнь твоя к концу идёт:

Смерть у дверей.

Скорей ложись;

Пока твой бьётся пульс плохой,

Монах споёт за упокой,

И колокол пробьёт глухой -

Уходит жизнь.

Забудь про страх.

Вначале боль, а после дрожь,

Припадок, жар, озноб и всё ж

Конец болезням обретёшь,

Коль станешь - прах.

Томас Мур (1779-1852)

Из сборника "Поэтические произведения" (1840-1841)

Когда среди забавы

Ты улыбнёшься вдруг,

Хотя по-прежнему лукаво,

Увы, не мне, мой друг.

Когда же ты в печали

Являешь слёзы мне,

Они моими сразу стали,

Пока текут вовне.

И взглядом благосклонным

Даруй всех, без огня;

Улыбки - менее влюблённым;

А слёзы - для меня.

Снег на высокой Юре

С улыбкой рад лучам,

Что спят холодные в лазури,

Хотя и ярки там.

Но если луч глубинный

Вдруг опалит огнём,

Тогда улыбки вид невинный

Слезами станет в нём.

И взглядом благосклонным

Даруй всех, без огня;

Улыбки - менее влюблённым;

А слёзы - для меня.

Уолтер Сэвидж Лэндор (1775 - 1864)

Из сборника "Simonidea" (1806)

Роза Эймер

Ах, что за королевский вид,

Небесные черты!

Невинность, грация дивит!

Всех обольстила ты.

Ах, Роза Эймер, мне тебя

Не зреть, но лишь рыдать,

Ночь вздохов, памяти, любя,

Тебе лишь посвящать.

Из книги "Цитирование и изучение Уильяма Шекспира" (1834)

Плач девушки

Он был не мил мне; ныне нет его:

И всё во мне мертво.

Не верила ему; зато теперь я -

Скажи он мне - поверю.

Причину не любить его искала:

И эта мысль смущала

Обоих нас; я отдала бы ныне

Любовь тому мужчине,

Кто жил ради меня; но он во мгле

Лежит в святой земле,

Лик спрятав свой в объятьях смерти!

Ради того, поверьте

Дышу я, кто дышал ради меня!

Я мучусь от огня,

Жар душит, я во сне вздыхаю,

Когда проснусь, рыдаю,

Чтоб сердце растопить его: влюблён,

Рыдал годами он.

"О, Боже!" - он молился в благочестье.

"Увы! Не быть нам вместе".

Грудь холодней его, чем у могилы

Ряд маргариток милый.

Церковный двор, в воротах шепчут дети:

Кто, сколько жил на свете.

Молитесь души нежные о нём,

И обо мне потом.

Из "Произведений" У.С. Лэндора (1846)

* * *

Твои слова, твои улыбки,

Увы, полны обмана, зыбки.

Другие не придут в надежде

К тебе, как я стремился прежде:

Но попрошу в последний раз,

Ах, обмани меня сейчас!

* * *

"Ты помнишь ли меня? Или горда?"

Спеша в толпе, как быстрая звезда,

Ответила мне Янте, и смущённо:

"Да, да, и то, и это; только раз

Я вспомнила тебя, зато сейчас

Твой голос поднял вдруг Гордыню с трона".

* * *

Пусть рядом смерть шептаньем злобным

Меня зовёт в могильный прах,

Но в языке её загробном

Не нахожу я слова "страх".

(1853)

Ли Хант (1784-1859)

Рондо

Дженни чмокнула меня,

Прыгнув с кресла, где сидела;

Время-вор, навек храня,

Спрячь и эту радость смело:

Скажешь, слаб я и уныл,

Небогат, одни мигрени,

Постарел, но не забыл

"Чмоки" Дженни.

Томас Лав Пикок (1785-1866)

Из сборника "Пальмира и другие стихотворения" (1806)

Прощание с Матильдой

Oui, pour jamais

Chassons l"image

De la volage

Que j"adorais. PARNY.

Матильда, прощай! Рок велел нам расстаться,

И сердце моё уж не будет метаться;

Любовь и свой разум избавлю от ссор,

Хоть жизни ценней ты была до сих пор.

Когда мы бродили, признался я в страсти,

Красоты твои для меня - это счастье;

Я верил - взаимна любовь и вольна,

И думал, Матильда, ты будешь верна.

Но ты изменила! К тебе я хладею,

Не можешь, не должно тебе быть моею:

Тебя презираю, как ране любил,

От встречи с тобой не теряю я сил.

Тебя не полюбят, хотя ты прекрасна,

Ведь глупость и фальшь в тебе видны так ясно,

Хоть фаты польстят и похвалят глупцы,

С презреньем избегнут тебя мудрецы.

И нежели страсть моя так пламенела,

Когда притворялась ты честной умело?

Что плачь, коль нарушила ты свой обет,

Я сердце презрел, коль желанья в нём нет.

Была бы ты милой всегда, неизменной,

В моём представленье - такой совершенной,

Пусть нет тебя, время не сможет изъять

Твой образ, что в сердце оставил печать.

Ведь в грёзах раскрашены были картины

Светящейся кистью Надежды невинной!

Не смог сохранить я блаженство мечты,

Тщеславно и лживо оно, как и ты.

Быть может, другой для Матильды - пригожей,

Желанней, хоть менее искренней всё же;

Он лёгкую страсть твою сдержит тогда,

Оставив тебя горевать от стыда.

Не кайся, Матильда, твоё возвращенье

Не нужно, напрасно твоё сожаленье:

К чему твои клятвы с улыбками вновь,

Погаснув, уже не зажжётся любовь.

Из журнала "La Belle assemblée: или привлекательное

и модное собрание Белла" (Лондон, 1817)

Цветок Любви

Да, роза всё ж цветок любовный,

Румянец, множество шипов;

Зима морозит хладнокровно,

Но нет в ней свежих лепестков.

Младой Любви благая роза

Сникает к Старости на грудь,

Хотя и вянет от мороза,

Но запах не исчез ничуть.

Но скрытым тем благоуханьем

В порыве скорбной доброты

Она украсит с состраданьем

Лишь склеп цветов и красоты.

Ведь если лепестки увяли,

Потух румянец навсегда,

Их запах - это вздох печали,

Что дарит Память на года.

Что ж амаранту Страсть не рада,

Коль он не вянет, без шипов?

Увы! в нём в нём также нет услады,

А жизнь Любви - услады зов.

Сплетая розу с амарантом,

Любовь их принимает власть:

Венок чело охватит кантом,

В нём и цветение, и сласть.

Фелиция Доротея Хеманс (1793 - 1835)

Из сборника "Национальная лирика и песни для музыки" (1834)

Последняя песнь Сапфо

Звучи, о, тьма неспящих вод!

Твой стон - мне скорбь без срока;

Мой дух в тебе ответ найдёт

На непрестанный крик мой: "Одинока"!

Всё ж слово мне отправь одно,

Напев твой беспрерывный!

Взволнуй, что спрятано давно,

О, мрачность вод, ты дашь покой мне дивный?

Моя усталая душа

Вздох тщетно твой искала,

Ответ на мысль, - коль ей дыша,

Жив человек - найдём ли в плеске вала?

Звучи же, тьма безмолвных вод!

Звучи в своей гордыне!

Что чуждый мир твой принесёт,

Коль отвергает он мой край поныне.

Мне этот край был очень мил,

Красоты дорогие!

Но ветер лиру мне сломил,

И струны погасил её живые!

Их положи у ног моих!

Ведь, как они, разбита

Душа, что усластила их:

Её богатство на песок излито.

Но лавр всё ж мой, и славы свет

Моё затронул имя -

Я одинока, силы нет -

О, глубь! Я здесь, чтоб сделать их твоими!

Спрячь жгучий сей венок в своей

Пещере темноватой!

И боль мою, и славу дней

Там, где судов обломки, геммы, злато.

Ты, чайка, пляшешь на воде,

Ты любишь и ты - дома;

Здесь ждут тебя птенцы в гнезде,

А я пришла, без спроса, незнакома.

Крылатым чувством я полна,

Вольны мои виденья,

Любовь бескрайна, мысль ясна -

О, дай же, море, мне успокоенье!

Джон Клэр (1793-1864)

Из книги Фредерика Мартина "Жизнь Джона Клэра" (Лондон, 1865)

Я скрыл свою любовь

Я скрыл любовь свою, пока

Не надоела мне мошка,

Я скрыл любовь на много лет,

Пока не надоел мне свет.

Я на неё глядеть не смел,

О ней лишь помнить - мой удел.

Целуя чашечку цветка,

Любимой говорил: "Пока"!

Она - где травы и леса,

Где в колокольчиках - роса,

Синь её глаз целует бриз

С пчелой поющей, прыгнул вниз

Луч солнца, цепью золотой

Её украсив в роще той.

И как поющая пчела

Всё лето здесь она цвела.

Я скрыл любовь: где город, луг,

Пока не сбит был ветром вдруг;

Казалось, пчёл слышны слова,

Гул мошкары стал рыком льва;

И даже тишь нашла язык -

Тем летом он в меня проник;

Природа доказала вновь -

Здесь только скрытая любовь.

Из сборника "Стихотворения, взятые, главным образом, из рукописей" (1920)

Первая любовь

Я был сражён, лишь час пришёл,

Одной внезапной сладкой страстью:

У девы лик тогда расцвёл,

Моей душой владело счастье.

Но побледнел я, словно смерть,

И ноги отказали махом;

Она взглянула - мне ль скорбеть?

Ведь жизнь моя вдруг стала прахом.

И я почти лишился зренья,

И кровь к лицу вся прилила,

Деревьев началось круженье,

Казалось, наступила мгла.

Исчезнул мир, все вещи зыбки,

В глазах - вся бездна слов:

Они звучали, словно скрипки,

Кипела в сердце кровь.

Зима ли свежий цвет колышет?

В снегу - любви постель?

В моих словах она не слышит

Мольбу любви досель.

Лица не видел я милее,

Когда стоял пред ним.

Ей сердце отдал я, хмелея,

Ему не быть моим.

Любовь не может умереть

Враждебен, зол и грешен тот,

Кто скажет, что любовь умрёт.

Тот клеветник, кто скажет вновь:

Что смертна и грешна любовь.

На крыльях ангельских она

Летит, как вечная весна.

Тот враг и вероломен тот,

Кто скажет, что любовь умрёт.

Нам ангел ту любовь принёс.

И нега сна, и сладость грёз,

И синь небес, и солнца луч -

Приют любви без тьмы и туч.

Любовь мне сердце веселит,

В ней свет божественный разлит,

Тот клеветник, кто скажет вновь:

Что смертна и грешна любовь.

И сладость самых нежных слов,

И сладость мыслей и стихов,

И сладость радостных сердец -

Есть наслаждения венец.

Что роз и перца аромат! -

Любовь лишь вспомнят все стократ;

Тот враг и вероломен тот,

Кто скажет, что любовь умрёт.

Хартли Кольридж (1796-1849)

Из литературного ежегодника Томаса Гуда "Гемма" (1829)

Песня

Она красивой не была

Среди своих подруг,

Не знал я, как она мила,

Но мне - улыбка вдруг.

В её глазах зажёгся луч:

Родник любви, искристый ключ!

Теперь её холодный взгляд

Мне отклика не шлёт,

Но ожидать я буду рад

В нём яркой страсти взлёт.

Он мне милей, хоть хмур и тих,

Улыбок девушек других.

Из сборника "Стихотворения, песни и сонеты" (1833)

Сонет VII

Любовь причуда или чувство? Нет.

Она, как правда искренняя, вечна,

Не вянет цветом юности беспечной,

Из стебля жизни ждёт её расцвет

В пустыне, где воды не найден след,

Где мрак съедает луч надежды хилый.

Как огонёк, парящий над могилой,

Где темнота, и не родится свет,

Моя любовь да будет неизменна:

Пусть смерть ей в этом мире не грозит,

Хоть красоте недолго быть прекрасной,

Хоть клятвы ложны, вера не священна,

Хоть острота утехи - суицид,

И средь руин - надежды дух неясный.

Джозайя Кондер (1789-1855)

Из "Лондонского журнала", т. 8 (1823)

Времена года

Весна и лето, осень! Вы без сна

Сменяете своё богослуженье

У алтаря природы в единенье

Глубоком. Непорочно холодна,

Сначала ты даруешь нам, весна,

Чудесное природы откровенье

И красоты девичьей пробужденье.

Ты, лето, всех пророчеств письмена,

Обещанных, на злате начертило

И солнечную яркость нам явило,

Журча, где храм листвы объял сосну.

Посева и лозы живую силу

Ты, осень, даришь злаку и вину.

А мрачный перерыв вновь призовёт весну.

Томас Гуд (1799-1845)

Из сборника "Призыв фей в середине лета, Геро и Леандр, Лик и кентавр и другие стихотворения" (1827)

Тишина

Есть Тишина под хладною могилой,

Где звуков нет, не может даже быть,

Её в глубинах моря не избыть,

Или в пустыне мёртвой и унылой,

Где жизни нет средь вечности застылой;

Здесь некому подкрасться или выть,

Лишь облака и тени могут плыть

Легко и молча над землёю хилой.

Но в глубине плющом увитых стен

Руин дворцов, где Жизнь всегда кипела,

Кричит лиса, и слышен плач гиен,

И совы пролетают то и дело,

Вопя в ночи, им ветер вторит стоном:

Вот Тишина, в самосознанье полном.

Сонет

Любовь, миледи, как сказал я ране,

В глазах капризных просто не живёт;

Она, увы, не радостный полёт

На щёчках, покрасневших от мечтанья.

Иначе красоте её - попранье:

Так роза увядает в свой черёд,

Зато любовь нетленна круглый год -

Моё стремленье и моё желанье.

Она цветёт без краски нежных щёк,

Что блекнут, хоть румянятся сначала,

Любовь - своей же прелести исток,

Она с годами больше заблистала;

То ветвь, что мая пахнущий цветок

И в декабре совсем не потеряла.

Их книги "Произведения Томаса Гуда, комические и серьёзные, в прозе и стихах", т.3, (Лондон 1862)

Нет!

Нет солнца, луны,

Нет утра весны,

Нет рассвета и сумерек, всякого времени дня,

Нет неба, нет земли,

Не видно синь вдали,

Нет улиц, дорог, нет "с другой стороны, у плетня".

Нет конца всем рядам,

Не видно, и где повороты там,

Нет шпилей на башнях,

Не узнать знакомых всегдашних,

Не выказать им вниманье,

Нет пониманья!

Нет странствий, нет перемещений,

Нет намёков, нет представлений.

Нет по земле иль морю движений.

Нет почты, возницы,

Нет новостей из-за границы,

Нет парка, нет цирка, нет приветствий знати,

Нет благородных компаний, кстати,

Нет сердечности, живости, здоровой хвалы,

Нет простого чувства в любом хмыре,

Нет мрака, мерцанья, пестрянки, пчелы,

Нет фруктов, цветов, листьев, птиц -

В Ноябре!

Эмили Бронтё

Из сборника "Стихотворения Каррера, Эллиса и Эктона Беллов" (1846)

* * *

Листопад; цветы - как тень;

Ночь длинна и краток день;

Каждый лист осенний мне

Дарит радость в тишине;

Улыбнусь, когда мороз

Расцветёт на месте роз;

Буду петь, лишь ночи сень

Сникнет: близок грустный день.

* * *

Сгущается сумрак ночи,

Жестока ветров стихия,

Но чары жгут что есть мочи -

И вот не могу идти я.

Гнуться гигантов леса

Под снегом ветви кривые,

Бури идёт завеса -

Никак не могу идти я.

Внизу пустынные дали,

Вверху облака густые;

Не сдвинут меня печали -

Не буду вперёд идти я.

Любовь и дружба

Любовь похожа на шиповник дикий,

А дружба - это падуб нам желанный,

Темнеет падуб, лишь цветёт шиповник,

Но что цвести здесь будет постоянно?

Весной шиповник дикий ароматен,

И летом его запах чист и ясен,

Но подожди, пока зима наступит,

Кто скажет, что шиповник столь прекрасен?

Тогда букету роз воздай презренье,

Из падуба наряд одень сплетённый,

Когда декабрь тебе приносит тленье,

Венок твой будет всё ещё зелёный.

Защити меня

Ты взглядом выскажи решенье,

Когда рассудок мой в презренье

Моё дразнило пораженье.

Ты защити меня, родной,

Скажи, зачем ты избран мной!

Пришёл судить суровый разум,

Используя все формы разом.

Защитник мой, ты нем ли, часом?

Скажи мой ангел, мой кумир,

Зачем я отшвырнула мир;

Зачем упорно избегала

Путей всеобщих я сначала;

Дорогой странной кочевала,

Беспечно, в поисках наград:

Венка побед, цветка услад.

Они казались мне богами,

Обет мой слышали годами,

К их алтарю я шла с дарами;

Не ценят жертв небрежных, и

По праву презрены мои.

И всё же сердцем я готова

Не приносить им жертву снова;

Душе дать почитать другого -

Тебя, чей вездесущ алтарь:

Фантом, мой раб, мой друг, мой царь.

Раб - я тобою управляю,

Своим желаньям подчиняю,

Злым или добрым назначаю;

Друг - днём и ночью в тишине

Ты наслажденье даришь мне -

Боль, что сильна, но всех милее:

В слезах я счастлива полнее,

Земных забот не знаю с нею.

Всё ж царь, хоть Разум наставлял

Вассала, чтобы тот восстал.

Иль в преклоненье нет резона

С надеждой, верой непреклонной,

Пока душа к молитве склонна?

Бог, защити меня, родной,

Скажи, зачем ты выбран мной!

Шарлотта Бронтё (1816 - 1855)

Вечернее утешение

У нас в сердцах - сокровищ сладость,

Что за печатью много лет:

Мечты, надежды, мысли, радость,

Найдёшь - и прелести их нет.

Проходят быстро дней забавы,

И ночи - в розовом бреду:

В обманах роскоши и славы

О прошлом память как в чаду.

В час размышлений и бессилья,

В ежевечерней тишине,

Трепещут, словно птичьи крылья,

Все чувства лучшие во мне.

Печаль спокойного томленья

В моей душе, а не беда;

И мысль, рождавшая мученья,

Слезу лишь вызовет тогда.

И чувства, сильные, как страсти,

Вновь станут блеклою мечтой;

А наши скорби и несчастья -

Всего лишь мукою чужой.

Коль сердце кровью истекает,

Как долго быть ему средь гроз,

Пока в тумане лет не стает

Напасть, чтоб жить в печалях грёз!

Иль жить среди вечерних теней,

Где одинокий лунный свет,

И, хоть тусклей небес свеченье,

Не ощущать бессчётных бед.

Порыв души даёт мне знаки -

Пронзать в мечтаниях эфир,

В час одиночества, во мраке,

Чтоб обрести и жизнь, и мир.

На смерть сестры Энн Бронтё

Как мало радости во мне,

И страх могилу обрести;

Но я хотела б в тишине

Скончаться, чтоб её спасти.

И ждать последний вздох весь день

Пред наступленьем черноты,

Желая зреть, как смерти тень

Покроет милые черты.

Вот туча, что должна в тиши

Меня с любимой разлучить;

Я буду пылко, от души

Здесь Господа благодарить.

Я знаю, потеряли мы

Надежду, славу наших дней,

И вот, среди штормов и тьмы,

От споров устаём сильней.

Энн Бронтё (1820-1849)

Из книги "Стихотворения Бронтё" (1915)

Ночь

Люблю я тихий час ночной,

Когда счастливые виденья,

Чаруя, дарят мир иной,

Что не придёт во время бденья.

И мёртвый голос в тишине

Звучит, себе живому вторя.

Он может дать надежду мне

От одиночества и горя.

В могиле хладной заточён

Тот, кого видеть мне - блаженство.

Но лишь во снах приходит он,

Мой милый, сердца совершенство.

Призыв

О как же я устала,

Хоть слёзы не текут;

Глаза болят от плача,

На сердце - горя жгут.

Я очень одинока,

И тягость в каждом дне,

Устала я от жалоб,

Придёшь ли ты ко мне?

Вседневные желанья

Мои скорей узнай,

Разбитые надежды:

Ко мне не опоздай!

Воспоминание

Да, умер ты и никогда

Не улыбнёшься мне весной;

Но в старой церкви без труда

Могу пройти я над тобой.

На камне я могу сыром

Стоять и думать, как под ним

Замёрзло сердце, что добром

Известно было мне своим.

Хоть ты в могилу заключён,

Но взгляд мой придаёт мне сил;

Хоть краткой жизни ты лишён,

Мне сладко думать, что ты был.

Что ты взлетел на небеса,

И твоё сердце, мой кумир,

Объяла ангелов краса,

Чтоб радовать наш скромный мир.

Эдвард Бульвер-Литтон (1803-1873)

Север и Юг

На юге ночью спит она;

Там тишь небес, и там журчанье

Глубин, где светится луна,

Сонливо музыки звучанье.

Нет на её ресницах слёз,

Не жгут уста ей поцелуи,

И боль, и страсть, и трепет грёз

Прошли, минуя.

Покинув толпы северян,

И рокот полночи нестройный,

Моей душе, где ураган,

Как в дом её войти спокойный!

Там ночь за ночью, среди мук

Меня лишают сна виденья,

Мир этот призрачный вокруг

Как наважденье.

Знание и мудрость

Ты знанье измеряй лишь мерой той,

Что полнит нас одной печалью. Люди

По тяжести в руках приятной судят,

Что ценен самородок золотой.

Но мудрость ты люби, как любишь свет.

Она не достигается - даётся.

Не из земли, с Небес она прольётся,

В душе у нас оставив яркий след.

Некромантия

Напрасно полагал я, что возможно

Угас ты, юный пыл. Теперь, когда

Без слёз я у твоей могилы ложной,

И убираю траур без следа,

И без тебя живу я так несчастно,

Что дать тебе, пришедшему назад?

Но в маске незнакомки столь прекрасной,

Дарящей мне с улыбкой долгий взгляд.

Вздох

И Страсть, и боль былых времён

Стихают всё впустую,

Когда страданий я лишён,

Чтоб вновь страдать - тоскую.

Эдвард Фитцджеральд (1809-1883)

Конец рыцарства

Кузина! Рыцарство - лишь сны,

Оно не возвратится:

Поэты - к лаврам холодны,

К возлюбленным - девицы.

Застыли губы и сердца,

Чью страсть воспели лиры,

Нет лютни, нет копья бойца,

Не в моде и турниры.

Любовь прекрасных тех эпох

Цветами говорила,

Дышал стихами каждый вздох,

И песнь в шатрах царила.

А ныне браки все просты:

(Где страстности оковы!)

Жених, колечко, шёлк фаты,

Затем обряд церковный.

Тогда тугим был арбалет,

Сердца скрепляли узы,

Любовь усиливал обет,

Стих вдохновляли Музы.

Никто не видел старых дев,

(Мужчины были милы);

В шестнадцать замуж шли, созрев,

А в двадцать шли в могилу.

К охоте соколиной знать

И к шахматам радела,

Учился егерь зверя гнать,

Труба герольда пела.

Был сильным рыцарь всякий раз,

Скрывался смерд пугливый,

Горяч был ночью hypocras ,

А утром - конь ретивый.

Готов был вымпел и плюмаж,

Молились у амвона,

Дерзал на подвиг рыцарь, паж

Для дамы восхищённой.

Краса бальзамом в те года

Ран облегчала бремя, -

Сердца теряли иногда,

Но не теряли стремя.

Не знали слов Рассудок, Страх

Тогда и лорд, и ленник,

Есть Вера - то копьё в руках,

Нет Верности - изменник.

Сердца нежны, но твёрд удар,

Лишь мир наступит зыбкий,

Застолью - полный кубок в дар,

Влюблённым - дам улыбки.

В те золотые дни луна

Поклонников имела,

От лютни звуков шла волна,

А не от храпа тела,

Влюблённый плыл, не ставя в грош

Все реки шире Мерси,

И сотня тысяч билась сплошь

За взгляды леди Джерси.

Железный верх носили встарь,

Портным одна досада,

Но оружейник и гвоздарь

Доходу были рады.

Вся сталь измерена в локтях,

Штаны подбиты кожей,

Шут - в колпаке и бубенцах,

Перо и шлем - вельможе.

Супруг мог дать отвод жене,

Бобыль мог жить забавой.

По праву доктор был в цене,

Совсем не доктор права.

Я, чтоб в те дни стать женихом

Для Вас, моей блондинки,

Ломал б не голову стихом,

А копья в поединке!

Роберт Браунинг (1812 - 1889)

Из январского номера журнала "Monthly Repository" (1836)

Возлюбленный Порфирии

Дождь рано начался вечор,

Угрюмый ветер вдруг проснулся,

Верхушки вяза перетёр

И в злобе к озеру рванулся:

Я слушал и душой замкнулся.

Вошла Порфирия; она

Дабы спастись от непогоды

Очаг потухший докрасна

Зажгла, и потеплели своды;

С колен поднявшись, у комода

Она свой мокрый плащ сняла,

Перчатки, шляпку - тут каскадом

Упали косы у чела;

Потом со мною села рядом.

Но я молчал. С горящим взглядом

Обвив себя моей рукой,

Плечом коснулась обнажённым,

Стекали под моей щекой

Златые косы оживлённым

Потоком, голосом влюблённым

Она шептала, что слаба

Любовь избавить от гордыни,

Что в сердце тяжкая борьба -

Всё бросить ради благостыни

И мне навек отдаться ныне.

Ведь страсть должна торжествовать,

И даже вечер наш прекрасный

Не смог бы мысль мою сдержать

Из-за любви к ней: ведь напрасно

Пришла она в сей день ненастный.

В её глазах я, у огня,

Нашёл гордыню и влеченье:

Боготворит она меня,

Забилось сердце в удивленье:

Что делать мне в таком волненье?

В тот миг она была моей,

Чиста, прекрасна и безгрешна;

Я понял, что мне делать: ей

Златыми косами поспешно

Обвил три раза горло нежно

И задушил. Держу пари,

Не больно было нежной вые,

И, как бутон с пчелой внутри,

Открыл ей веки: неживые

Глаза смеялась голубые.

Я развязал косу, мертво

В ней всё - лишь щёчка покраснела

От поцелуя моего:

Порфирии я обнял тело,

Её головка то и дело

У плеч моих свисала вниз

С улыбкой розовой, чуть зримой;

Её желания сбылись:

Прошло всё презренное мимо,

И я - взамен, её любимый!

Не догадалась всё ж она,

Что я её услышал волю.

И вот мы вместе, ночь темна,

И мы сидим бездвижно в холле;

И Бог молчит о нашей доле!

Из сборника "Драматические романсы и лирика" (1845)

Ночная встреча

Тёмный берег и серый залив,

Низко повисла луны половинка.

Прыгают волны, проснувшись, легки,

Яркие пляшут их завитки.

К бухте я чёлн свой подвёл без заминки,

В мокром песке его бег погасив.

Теплую отмель прошёл до конца.

Через поля приблизился к дому.

Стук по стеклу, вдруг чирканья треск,

Синий, спички зажжённой всплеск,

И голос, не громче, сквозь радость истомы,

Чем бьются друг в друга наши сердца.

В гондоле

Целуй, как мотылёк!

Чтоб я поверил: вечерком

В сомненье ты немом;

И как моё лицо, цветок

Твой сжат; ты мнёшь ты небрежно,

Пока не понял я, кто нежно

Желал меня, расправив лепесток.

Целуй теперь пчелой!

Как будто в сердце ты моём

Жужжишь беспечно днём.

Бутон, что под моей рукой

Страдал, сдаётся без возврата:

Его сгибаю венчик смятый

Я над твоею головой.

Потерянная возлюбленная

Всё кончено; что, правда - муки,

Поверишь коль впервой?

Чириканья ночные звуки

Дом наполняют твой!

Я на лозе пушисты почки

Сегодня увидал;

Потом появятся цветочки,

Цвет серый станет ал.

Мы завтра встретимся, всё также?

Дашь руку мне потом?

Ведь мы друзья, а другу даже

Ты не откажешь в том:

Взгляд подарить мне яркий или тёмный,

Его я сердцем не отверг,

И те слова: "Я жду подснежник скромный":

Они в душе моей навек!

Скажу, как друг простой - несложно,

Но в мыслях - страсти суть:

Сожму тебе я руку, сколько можно,

Иль долее чуть-чуть!

Из сборника Мужчина и женщина" (1855)

Жизнь в Любви

Мне уйти?

Никогда -

Я влюблён.

Коль я есть я, а ты есть ты,

Пока на земле мы двое,

Я - предан, ты - склонна быть злою,

Ты - дичь, я - охотник: бежим сквозь кусты.

Боюсь, что жизнь моя - заблужденье,

Хотя, скорее, всё это рок!

Я скудного счастья достичь лишь смог,

А если ослабнет моё стремленье?

Лишь только нервы держать в напряженье,

Не плакать, крах осмеять и гнёт,

Хоть с толку сбит, вновь начать движенье -

Погоня ведь чью-то жизнь заберёт.

Но глянь лишь раз на меня издалёка,

В бездонной бездне, где прах и мрак,

Старые чаянья в землю глубОко

Сходят, как новые, где тот же знак:

Я в пути -

Навсегда

Удалён!

Любовь в Жизни

За залой зала,

Я прохожу весь дом -

Жилище наше.

Не бойся, сердце, твой увидит взор

Её саму, а не волненье штор,

Кушетки запах! Задевала

Она их - вновь зацвёл карниз кругом.

Светилось зеркало от волн её плюмажа.

Почти нет света,

Дверной я вижу ряд;

С судьбою новой -

Дом обхожу от центра до крыла.

Удача; я вошёл - она ушла.

Весь день ищу - кого волнует это?

Смотри, уж сумерки, так много анфилад,

И ниш для поиска, для встреч - альковы.

Милашка

ВолОс - цвет лани - колыханье,

Глаз её синь,

Как у богинь,

И свежесть детского дыханья!

Мужам не взять тебя, Милашка,

Обнять тебя,

Держать тебя,

Завоевать тебя, Милашка!

Ты любишь нас за взгляд, ты знаешь -

За страсть речей,

За боль мечей:

Всех равно, без преград, ты знаешь.

И нас прельстила ты, мы скажем,

Юна, чиста,

Глаза, уста,

Твоё лицо - цветы, мы скажем.

Ты - наша, так начнём, Милашка -

Петь, говорить,

Смотреть, молить ,

Скрыть, иль кричать о том, Милашка!

Но для любви ты - ноль, Милашка,

Молили мы,

Платили мы,

Толкли и в ступе сколь , Милашка!

Оставь себе свой образ нежный;

Сиять красой -

Лик должен твой!

В нём будущих услад надежды.

Пока лицо моё спокойно,

Кого дивит

Мой умный вид?

Я вывод сделаю достойно.

Пока любви нет - не преступно

С милашкой быть!

Гром может бить

Лишь землю - небо неприступно.

Зачем с красой нужны монетки,

А с флиртом - страсть?

Где мёда сласть?

Пчёл нет; зачем же мухи в сетке?

Влеченье - не цветочек милый,

Коль страсть взошла,

Её дела

Разгладить ямки щёчек милой.

Скажи, оно неидеально?

Принять его,

Унять его?

Не вся добавка уникальна.

Иль совершенство всё ж возможно,

И потому

Его уму

Несёт блаженство всё ж, возможно.

Мы вспыхнем ли, стирая сразу

Лик этот в трут,

Мешая тут

Искре всё сжечь, играя, сразу?

Иль душу целовать у девы?

Любовный бред!

Муж среди бед

С горящим взглядом знает, где вы!

Так мастер, чтоб улучшить розу,

Рвал цвет простой -

Чтоб цвет златой

Создать, и тем разрушить розу.

Рубины кубка словно розы,

Златой листок

Как лепесток -

Но кубок царь припрятал, грозный.

Как розу наградить? Я знаю!

Бегите прочь.

Сорвать помочь?

Понюхайте и выбросьте, лобзая.

Последние слова женщины

Ах, зачем нам спор, милый,

Что рыдать:

Всё - как до сих пор, милый,

Только спать!

Что грубее слов этих?

Я и ты

Спорим, словно сов этих

В нас черты.

Как идём мы по следу -

Наша речь!

Тише, скрой же беседу

В неге плеч.

Стала истина ложью -

Привлекла.

Избегай змея всё же,

Древа зла -

Красный плод здесь, у края, -

Боль твоя:

Ведь лишимся мы Рая:

Ева, я.

Под личиною Бога

Очаруй!

Не мужчина убогий -

Ночь даруй!

Я хочу всё знать, милый,

Чтобы как

Ты могла сказать, милый,

Думать так.

Не отвергай просьб моих,

Этих двух,

Удержи в руках своих

Плоть и дух.

Я тебе буду рада,

Завтра в ночь;

Скорбь схоронить мне надо,

Выгнать прочь.

Глупо с судьбой, милый,

Воевать!

Любима тобой, милый,

Лягу спать.

Из сборника "Драматические персоны" (1864)

Среди скал

О, бурой почвы добрая улыбка

Осенним утром! Греешься на ней

Под солнцем ты, у вытянутых ног

Играют волны, радостно и зыбко,

И слышно, как на груде из камней

Щебечет сладко трепетный зуёк.

То принцип древний: и простой, и верный,

И опыт жизни, что знаком земле.

Коль ты любил, что стоило любви,

Любовь была и выгодой безмерной:

Так поднимись, страдая, к той скале -

Любовь к ней ради выгоды яви!

Лик

О, если б мы смогли её головку

Писать на фоне бледно-золотом

И с мастерством тосканцев ранних ловко!

Не властны тени над прекрасным ртом,

Чьи губы открываются так нежно -

Но не при смехе: всё испортит он,

А будто гиацинт пророс безгрешный,

Склонив в порыве страсти свой бутон,

Медово-красный, чтобы целоваться:

И губы стали тихо раздвигаться.

У тонкой, гибкой шеи чудный вид,

Она на блеклом золоте дрожит,

Вплоть до прекрасной формы подбородка!

На фреске у Корреджо есть находка:

На небе лики ангелов, тела

Без очертаний, в свете тает мгла;

То лишь толпа, но я узреть мечтаю,

Как чудо вдруг родится напоказ,

Бледнея среди неба каждый час

(На блеклом фоне - милый нам анфас);

Тут сжались небеса в единый глаз,

Чтоб чуда не терять, ему мигая.

Элизабет Баррет Браунинг (1806 -1861)

Из сборника "Стихотворения" (1844)

К Флэшу, моей собаке

Милый друг, подарок той ,

Кто пролил свой дух святой

Сквозь твою природу,л

Я тебя благословлю,

По головке потреплю

Славную породу!

Словно женщин пряди, вниз

Шёлк ушей твоих провис

Обрамленьем ровным

На серебряную грудь,

Засверкавшую, как ртуть,

В теле чистокровном.

Ты коричневый, пока

Не зацепит луч слегка

Сей окрас унылый,

Залоснится, заискрит

Блеском золота твой вид

С небывалой силой.

Под моей рукой тотчас

Блеск пугливых карих глаз

Вспыхнет, возрастая.

Ты подпрыгнешь, непосед,

Словно сделала курбет

Лошадь строевая.

Прыг! Твой хвост блестит, широк,

Прыг! Сияет шёрстка ног

С бахромой атласной.

Прыг! И кисточки ушей,

Брызнув золотом огней,

Вниз летят прекрасно.

Мой игривый, нежный друг,

Я хвалить не брошу вдруг

Облик твой редчайший.

Много есть собак других,

Так же уши виснут их,

Тот же блеск ярчайший.

Только ты, мой милый пёс,

У кровати как прирос,

День и ночь сонливый,

Вечно в комнате, где мрак

Не разгонит свет никак,

Грустный и тоскливый.

Розы, что собрали мы,

Все завяли среди тьмы

Без ветров и солнца.

Только знает пёс давно,

Если стало вдруг темно -

Свет Любви в оконце.

Псы другие по росе

Гонят зайцев сразу все

Через буераки;

Ну а пёсик мой ползёт,

Вялый, спящий круглый год,

Жизнь его во мраке.

Предан, весел, как артист,

Пёс иной под звонкий свист

Прыг через ограду;

Мой же - рядом целый день,

Уж ему и лаять лень,

Вздох - его отрада.

Если на уши ему

Упадёт слеза во тьму,

Иль звучит стенанье;

Станет прыгать он потом,

Лаять и вилять хвостом,

В чутком ожиданье.

И он рад наверняка,

Если тонкая рука

Грудь ему погладит,

Поднимая чёрный нос,

На ладонь мне этот пёс

Мордочку приладит.

А когда знакомый звук -

Голос мой - раздастся вдруг:

"Спящий мой калачик,

Выйди!" - просьба у дверей -

Он ко мне бежит скорей,

Прыгает, как мячик.

Потому мне этот пёс

Негу с радостью принёс,

Он мне мил сердечно;

Я его благословлю,

И, конечно, полюблю

Потому навечно.

Ведь меня он любит так:

Лучше, чем весь род собак

Женщину с мужчиной;

И ему верну я вновь

Много большую любовь,

По сравненью с псиной.

Пёсик мой, будь счастлив, жив,

Ты в ошейнике - красив,

Сливки пьёшь, жирея!

И хвостом виляешь вслед,

Руки нежно, много лет

Гладят твою шею.

На подушке пуховой,

В шёлк укрытый с головой,

Спишь ты к счастью близко!

Мух не слышишь ты полёт,

И никто не разобьёт

Голубую миску.

Убегут от нас коты,

Не почуешь запах ты

От одеколона;

Здесь орехов - полон дом,

А печенье с миндалём -

Главность рациона.

Разве я, дружок, смеюсь?

Ведь меня терзает грусть,

Что тебе всё тяжко,

Свой порыв умерю я,

Радость хоть мала твоя,

Ты любим, бедняжка.

Пусть же Неба благодать

Будет счастьем воздавать

Всю твою природу;

Я хвалу тебе пою,

И в ответ люблю твою

Верную породу!

Из сборника "Сонеты с португальского" (1850)

Сонет 43

Как я тебя люблю? Даю ответ.

До глубины души, её высот,

Когда она, вознёсшись, познаёт

Край Бытия и Благости расцвет.

Люблю тебя, как ежедневный свет

Свечи и солнца для простых забот,

Открыто - мы сторонники свобод,

И чисто - в Похвале мы видим вред.

Люблю тебя со страстью, что горит

В молитвах детства и в былых скорбях.

Люблю любовью, чей растает вид

С последними святыми; вся в слезах,

Люблю с улыбкой; коль Господь решит,

Влюблюсь в тебя сильней, лишь стану - прах.

Из сборника "Стихотворения" (1850)

Любовь

Мы жить не можем, просто исключая

Все колебанья (осознав иль нет)

Среди привычных жизненных сует:

Когда, себя достоинством венчая,

Полны мольбы, иль часто подчиняя

Себя судьбе, мы жизни пышный цвет

Вкушаем, глубже дышим, где рассвет

И море, наши годы пополняя.

Но коль душа осознанно спешит

К другой душе, лишь видя в том главенство,

Их чувств созвучье, совестливый вид

Любовь рождают: жизни совершенство

С достигнутою целью - как магнит,

Что полюса включает в круг блаженства.

Альфред Теннисон (1809-1892)

Из сборника "Стихотворения" (1842)

Прощание

Беги, ручей, стремись волной

В мир моря бесконечный:

Тебе, родной, не быть со мной,

Навечно, так навечно.

Беги в лугах, в тиши лесной

Рекою быстротечной;

Но там, родной, ты не со мной,

Навечно, так навечно.

Вздохнёт ольха здесь в час ночной,

Осина вздрогнет встречно;

С тобой, родной, пчела весной,

Навечно, так навечно.

Сто солнц тебя осветят в зной,

Сто лун - дорогой млечной;

Но ты, родной, уж не со мной,

Навечно, так навечно.

Леди из Шалота

Часть I

По обе стороны реки

Ячмень и рожь растут, крепки,

Поднявши к небу колоски;

Дороги там бегут, узки,

До башен Камелота ;

И ходят люди, там и тут,

Смотря, как лилии цветут

Средь зеленеющих запруд

Вкруг острова Шалота.

Бледнеют ивы средь осин,

Печальный ветерок с вершин

Дрожит на волнах у быстрин,

Река, где остров лишь один,

Течёт до Камелота.

Четыре, с башнями, стены

На мир цветов глядят, мрачны,

Нашла приют средь тишины

Здесь Леди из Шалота.

Торговли ради, в ивняке,

Тянули баржи по реке

Коняги; лодка вдалеке

С атласным гротом, налегке,

Плыла до Камелота.

Кто взмах руки её узрел?

В окне стоящей рассмотрел?

Иль знает вся страна удел

Той Леди из Шалота?

Жнецы с окрестных деревень,

Срезая остистый ячмень,

Внимают песне целый день,

Что эхом будоражит сень

Всех башен Камелота.

И жнец усталый, при луне

Снопы взметнувший на стерне,

Услышав, шепчет в тишине:

"То фея из Шалота".

Часть II

И день, и ночь она весь год

Узор магический плетёт.

Ей нашептали тьму невзгод,

Коль бросив ткать, смотреть начнёт

На башни Камелота;

Неведом смысл проклятья ей,

Она в трудах уж много дней,

Нет у неё забот важней,

У Леди из Шалота.

Пред нею зеркало давно

Висит - его прозрачно дно,

Где тени зреть ей суждено:

Большой дороги полотно

До башен Камелота,

Речные омуты вдали,

Крестьян угрюмых у земли,

Накидки красные, в чём шли

Торговки из Шалота.

Порой девиц весёлый ряд,

На муле пухленький аббат,

Пастух - кудрявый парень-хват,

Иль паж - малиновый наряд -

Идут у Камелота:

Бывает, в зеркала просвет

Подъедет рыцарей квартет -

Идальго преданного нет

У Леди из Шалота.

И всё ж плести увлечена

Те виды в зеркале она,

Когда ночная тишина

Звучаньем похорон полна,

Огнями Камелота;

Или когда сидят весной

Молодожёны под луной;

"Я стала от теней больной,

Я, Леди из Шалота".

Часть III

На выстрел лука, в свете дня,

Среди вязанок ячменя

Скакал он, подхлестнув коня;

Искрилась медная броня

На икрах Ланселота .

Как рыцарь Красного Креста

Он выбрал Даму неспроста,

Чьё имя - часть его щита -

Сияло у Шалота.

Сверкала геммами узда ,

Как звёзд блестящих череда,

Что красят Млечный Путь всегда;

Звенели бубенцы, когда

Он мчал до Камелота.

С гербами перевязь, у ног

Висел серебряный рожок,

Броня, когда скакал седок,

Звенела близ Шалота.

В безоблачной лазури днём

Седло блестело янтарём,

Пылали шлем, перо на нём

Одним сверкающим огнём

До башен Камелота.

Так часто сквозь ночной простор,

Покинув звёзд ярчайший хор,

Летел хвостатый метеор

Над зеленью Шалота.

Сверкал и рыцарь, как литой,

И конь - подковами, гнедой;

Под шлемом - локон завитой;

Наш витязь вьющейся тропой

Скакал до Камелота.

Когда же отмели достиг,

То вспышкой в зеркале возник,

Звенели над рекой в тот миг

Напевы Ланселота.

Она плести уж не могла,

Она по комнате прошла,

Глядит на лилии, смела,

На шлем и блеск его седла,

На башни Камелота.

И со станка упала ткань,

И зеркала разбилась грань,

Вскричала: "То проклятья длань!" -

Затворница Шалота.

Часть IV

Нависла с запада гроза,

Опали жёлтые леса,

Ручей был ясен, как слеза,

Дождём пролились небеса

На башни Камелота.

Она спустилась вниз, к реке,

Нашла там лодку в ивняке,

Вкруг носа пишет на доске:

"Я - Леди из Шалота".

И, наклонившись над рекой,

Как бы уловкой ведовской

Свой путь узрела роковой,

Смотря с безжизненной тоской

На стены Камелота.

А стало лишь кругом темно,

Сняв цепь, она легла на дно,

Поток широкий нёс вольно

Затворницу Шалота.

И развевался у бортов

Её белеющий покров -

Летели листья с ивняков;

Она плыла на ночи зов,

К воротам Камелота.

А после нос её челна

К полям направила волна,

Где песнь последняя слышна

Затворницы Шалота.

То тихо петь она могла,

То громко, скорбно весела,

Пока в ней кровь не замерла,

И не покрыла очи мгла,

Скрыв башни Камелота.

И прежде чем ей на волнах

Явился первый дом впотьмах,

Скончалась с песней на устах

Затворница Шалота.

Под башней, около аллей,

У стен садов и галерей,

Плыл мимо зданий и церквей

Холодный труп среди огней,

В тиши у Камелота.

Придя к причалу: шевалье,

Сеньоры с дамами в шитье,

Купцы - прочли все на ладье:

"Я - Леди из Шалота".

Но кто ж она? Из мест каких?

И в освещённом замке стих

Весёлый королевский стих;

Крестились все от бед лихих,

Все воины Камелота.

Решился Ланселот сказать:

"Её была прекрасна стать,

Господь, даруй же благодать

Ей, Леди из Шалота".

Из сборника "Стихотворения Альфреда Теннисона" (1851)

Орёл

Он сжал утёс в стальных когтях,

Застыв в лазурных небесах

Под солнцем на глухих камнях.

Внизу морщинит грозный вал;

Но бросив гордый взор со скал,

Он вниз, как молния, упал.

Мэтью Арнольд (1822 - 1888)

Из сборника "Стихотворения Мэтью Арнольда: новое издание" (1853)

Requiescat*

Бросал на могилу розы,

Но веточку тиса - нет!

Её не разбудят грозы,

Ах, мне бы не видеть свет!

Весельем она питала,

Дарила улыбки, смех,

Но сердце её устало,

Она лежит без помех.

О как она долго крутилась

В сумятице звуков, тепла.

К покою она стремилась,

И ныне покой обрела.

Дух её в тесной могиле,

Дрожащий, уже не дышал.

Наследство ему вручили -

Смерти обширнейший зал.

*Да упокойся... (лат.)

Сильное желание

Приди ко мне во снах, потом

Я буду рад и весел днём!

Ночь значит больше для меня,

Чем безысходность жажды дня.

Приди, как делал раз пятьсот,

Посланник блещущих высот,

Свой новый мир с улыбкой встреть,

Дабы с добром на всех смотреть.

Пусть не являлся ты как есть,

Приди, оправь мне в грёзах весть,

Лобзай мне лоб, чеши мне прядь,

Спроси, зачем мне так страдать?

Приди ко мне во снах, потом

Я буду рад и весел днём!

Ночь значит больше для меня,

Чем безысходность жажды дня.

Из сборника " Стихотворения Мэтью Арнольда: третье издание" (1857)

Одиночество: к Маргарите

Мы были порознь; день за днём

Тебе вручал я верность сердца:

Тебе я строил этот дом,

Но в мир была закрыта дверца.

И ты любила, но сильней

Чем я, мучительней, верней.

Ошибся я! А может, знал,

Что всё случится очень скоро!

Душа - себе же трибунал,

И веры рушится опора.

Взлёт и паденье наших нег

Отвергла ты; - Прощай навек!

Прощай и ты! - теперь одно -

О сердце, что без сожаленья

Не отходило, влюблено,

От избранного направленья

К местам, где страсти благодать -

Назад, чтоб одиноким стать!

Назад! Свой чувствуя позор,

Как и Селена летней ночью,

Чей засверкал бессмертный взор,

Когда от звёзд сосредоточья

Спустилась на латмийский склон

Она, где спал Эндимион .

Сколь тщетна смертная любовь

Не знала скромная царица,

На небесах блуждая вновь.

Но ты смогла тогда решиться

Мне эту истину явить:

И одинокой вечно быть.

Пусть не одной, но каждый день

Ты льнёшь туда, где разнородность:

Моря и тучи, ночь и день;

Триумф весны, зимы бесплодность.

Восторг и боль - других почин,

И страсть удачливых мужчин.

Мужчин счастливых - ведь они

Мечтали, что сердца сольются

В одно, и с верой в эти дни

Сквозь одиночество пробьются;

Не зная, что в сей долгий срок,

Как ты, был каждый одинок.

Из сборника "Эмпедокл на Этне и другие стихотворения" (1852)

К Маргарите: продолжение

Да! в море жизни мы живём

Как островки средь волн высоких,

И бьёт безбрежный водоём

Нас - миллионы одиноких.

Все острова объял поток,

Что дик, бескраен и глубок.

Когда он освещён луной,

И аромат весны - услада,

В долинах горных в час ночной

Чудесны соловьёв рулады.

Их трели льются с берегов

Через пролив и шум торгов.

Тогда отчаянье с тоской

К пещерам их летят моментом;

Вдруг мысль - архипелаг людской

Мог быть единым континентом!

Теперь вокруг морская гладь -

О, как нам встретится опять!

Кто приказал, чтоб жар тоски,

Лишь вспыхнув, сразу охладился?

Кто жажду их зажал в тиски?

Господь разрыва их добился!

Меж островами он блюдёт

Безмерный ток солёных вод.

Аделаида Энн Проктер (1825 -1864)

Из сборника "Легенды и лирика: книга стихотворений" (1858)

Вопрос женщины

Пока тебе не отдала

Я руку и судьбу,

Пока меня не привязал

Ты к своему столбу,

Пока мне горе не принёс, твоей душе задам вопрос.

Все узы хрупкие порву

Без сожаленья я:

Но с Прошлым связана ль одним

Звеном душа твоя?

Или свободна, и в ответ, как я, ты можешь дать обет?

И есть в твоём ли тусклом сне

Заря грядущих дней,

Где б жизнь твоя могла дышать,

Не слившись там с моей?

Скажи, хоть это боль и страх, пока не потерпели крах.

Но если чувствуешь в душе,

И в самой глубине,

Что при открытости моей

Ты не открылся мне?

О ложной жалости забудь, правдиво объясни мне суть.

Желает сердце ли твоё,

Что не могу я дать?

Аккорд, что под иной рукой

Разбудит, даст поспать.

Скажи сейчас, чтоб как-то, вдруг, не стала сохнуть я от мук.

Внутри тебя живёт ли дух

Злосчастных перемен,

Кого всё новое влечёт

И забирает в плен?

Но это не твоя вина - себя я защитить должна.

Но мог бы руку ты отнять,

Ответить на вопрос:

Рок иль ошибка, нет, не ты -

Основа всех угроз?

Утешит совесть так иной, а будешь ты правдив со мной.

Не отвечай, я слов боюсь,

В них поздняя мольба;

Твоих раскаяний не жду,

Смотри, моя судьба

Пусть разобьёт мне сердце, но, я всем рискнула б всё равно!

Символ любви

Ты печален, что для девы

Дар роскошный не готов?

Принимают королевы

Лишь дары богов.

Ты серебряное сердце

Тяжким молотом отбей,

В горн Любви горячий, яркий

Брось его скорей.

Проколи его пребольно,

Вязью вырежи на нём

Негу снов, чудные знаки,

Сладость дум кругом.

Внутрь поставь сапфир Надежды,

И опалы страшных грёз,

Мужества рубин кровавый

С ними жемчуг слёз.

А когда ты приготовишь

Свой подарок точно в срок,

Положи его смиренно

Деве той у ног.

Коль она проявит милость,

То, направив гордый взгляд,

Дар твой спрячет в побрякушках,

Что на ней блестят.

Артур Хью Клаф (1819 -1861)

Из сборника "Амбарвалиа" (1849)

Любовь, не обязанность

Можно в мыслях - колебаться,

В рассужденьях - ошибаться,

Тяжек неумелый труд,

В деле - опытность награда;

Всё по правилам, как надо

Ты обязан сделать тут;

Время вышло - дел конец!

Но иное для сердец:

Или отданы навечно,

Иль не отданы, навечно;

Всё ж иное для сердец.

Слиться душам по уставу -

Это праздная забава!

Как и счастье жизни всей

Доверять капризам; право,

Что же может быть подлей!

Парень! дева! знайте это;

Дали вы любви обеты,

Но и долг за нею где-то!

Ведь его причуды вмиг

Направляет страсть в тупик.

И влюблённый - коль в ответ

Может быть, услышит: "Нет" -

Всё ж в надежде и волненье;

Бойся, бойся тех сомнений!

Если дал любви обеты,

Долго помни, помни это!

Чарльз Кингсли (1819 - 1875)

Из сборника " Андромеда и другие стихотворения" (1858)

Сапфо

Она лежит средь миртов на утёсе;

Над нею - жаркий полдень, ниже - море,

В горящей дымке белый пик Афона

Вздымается, застыли ветерки.

Цикада спит средь прядей тамариска;

Устав, замолкли птицы. А внизу

Лениво блещет водоросль на солнце,

Лениво чайка отряхает крылья,

Лениво что-то шепчут рифу волны,

Вновь уходя. Великий Пан чуть дремлет;

И Мать-Земля хранит его покой,

Бесчисленных детей своих смиряя.

Она лежит средь миртов на утесе;

По сну печалясь, что несёт молчанье,

Оставив лишь тоску; и днём и ночью

Желания в её врывались сердце.

Вся кровь её зажглась: и тонкость рук,

И белоснежность ног, и щёк румянец

Исчахли с изнурённою душой.

Её лицо пылало раздражённо;

Закрыв глаза от солнечного блеска,

Она травы касалась, охладить

Жар уст пытаясь о горячий дёрн.

И голову подняв, бросала вверх

Неистовые взгляды странных глаз,

Мерцавших средь иссиня-чёрных прядей,

Как блески двух озёр средь тёмных гор

Парнаса при унылом лунном свете.

Она ракушкой провела по лире,

Серебристых струн напев раздался дикий;

Но бросила играть. "Молчи! - вскричала.-

Плод мёртвый черепахи и меня!

Ну что не в лад с тобой я исполняла?

Хоть ты была в Олимпии , звеня,

Три раза, ты ответь мне каждым тоном,

Но более живым и утончённым.

Прощай

Дитя, тебе не подготовил строк я:

Нет жаворонка в небе - только тень:

Всё ж на прощанье дам тебе урок я,

На каждый день.

Будь доброй, дева, умных знай, конечно,

Дела верши, а не мечтай о них:

Звучат пусть жизнь, и смерть, и мир твой вечный -

Как сладкий стих.

Из книги "Дети воды, волшебная сказка для земных детей" (1863)

Юность и старость

Когда мир молод, парень,

И зеленеет древо,

И гусь как лебедь, парень,

А девы - королевы.

Коня взнуздай-ка, парень,

И обскачи весь мир!

Свой путь узнай-ка, парень,

И ты придёшь на пир.

Когда мир старый, парень,

И дерева опали,

Пусты забавы, парень,

И все колёса встали,

Ползи к теплу и крову,

Больной, лишённый сил;

Бог тебе явит снова

Лицо, что ты любил.

Данте Габриэль Россетти (1828 - 1882)

Из сборника "Стихотворения" (1870)

Лесной молочай

Метался ветер, и застыл

В лесу, в полях, лишённый сил;

По воле ветра я бродил,

Присев, когда он сбавил пыл.

Не поднимал я головы,

Сжав губы, не шептал: "Увы!"

Копна волос - среди травы,

В ушах стихает гул молвы.

Взгляд пробегает стороной

По сорнякам в тени дневной,

И вдруг - три чашечки в одной -

Цветущий молочай лесной.

Здесь я забыл свою беду,

И мудрость, но всегда найду

В осколках прошлого звезду -

Тройных соцветий череду.

Из цикла "Дом жизни" (1881)

Сонет 19 - Тихий полдень

В густой траве ты вытянула руки,

Где пальцы, словно розы лепестки.

В глазах улыбка. Свет и тень легки,

Валы небес над пастбищем упруги,

И, взглядом не объять, по всей округе

Злат-лютики танцуют у реки;

К боярышнику льнут там васильки,

И зрима тишь - часов песочных звуки.

В цветах, облитых солнцем, стрекоза

На ниточке лазурной, егоза: -

Крылатое небесное явленье.

Вольём в сердца безмолвный этот час,

Бессмертный дар, когда вся тишь для нас

Как песнь любви звучала в упоенье.

Сонет 22 - Приют сердца

Она подчас дитя в моих руках,

Средь тёмных крыльев, что к любви стремятся,

И слёзы по её лицу струятся -

Повёрнутом - на нём безмолвный страх.

Как часто, потерпев душевный крах,

В её объятьях я хочу остаться -

В той крепости, где бедствий не боятся,

Где сладость чар несходных на губах.

Эрот - прохлада днём, сиянье ночью -

Поёт нам "баю-бай" и гонит вон

Дневные стрелы буйные в загон.

Сквозь песнь его - его сияют очи;

Лишь волны воспоют луну воочью,

Звонят все наши души в унисон.

Кристина Россетти (1830 - 1894)

Из сборника "Рынок Гоблинов и другие стихотворения" (1862)

Фата Моргана

Голубоглазый дух вдали

Стремит свой к солнцу путь, смеясь;

За ним гонюсь я от земли,

Пыхтя, трясясь.

Лучи он вяжет за концы,

С дремотной песней мчит вперёд,

Где колокольчик у овцы

Ко сну зовёт.

И я смеюсь, оживлена;

Хотя рыдала до сих пор:

Надеюсь, лягу я одна,

Смежу свой взор.

Помни

Меня ты вспоминай, когда уйду,

Уйду в сырую землю на покой,

И не придержишь ты меня рукой,

Когда я повернусь чуть-чуть в бреду.

Мне покажи дней наших череду,

Все замыслы свои, свою нужду

Мне сообщай, и помни день-деньской:

Молиться и советовать с тоской

Я не смогу; ты помни, я ведь жду.

Но если ты забудешь обо мне,

Пусть ненадолго, не горюй тогда:

Ведь если тьма с гниеньем без труда

Мне заглушают мысли, лучше ты

Забудь и улыбайся в тишине,

Чем погружаться в скорбные мечты.

Когда умру, любимый

Когда умру, любимый,

Печально ты не пой;

Пусть кипарис и розы

Не плачут надо мной.

Но лишь трава густая,

Что в ливнях, и в росе,

Захочешь, можешь помнить,

Или забыть, как все.

Я не увижу тени,

Не ощущу дождя;

И не услышу боле

Стенанья соловья.

Мечтая в полумраке -

Исчез закат, рассвет -

Возможно, я всё вспомню,

А, может быть, и нет.

День рождения

Моя душа - как иволга,

Что у гнезда в листве поёт,

Моя душа - как яблоня,

Чью ветвь сгибает сочный плод;

Моя душа - ракушечка,

Что тихо плещется в волне,

Моя душа всех радостней -

Моя любовь пришла ко мне.

Мне трон шелковый сделай ты;

Укрась пурпурным, голубым;

Гранат, голубок вырежи,

И с сотней глаз павлинов к ним;

Обвей лозой из золота,

Сребристым fleurs-de-lys в огне;

Ведь жизни день рождения

Настал, любовь пришла ко мне.

После смерти

Опущенные шторы, пол метённый,

Боярышник и розмарин лежат

На ложе, где лежу я, и кружат

Там тени от плюща - узор сплетённый.

Он надо мной склонился, угнетённый,

Я слышала, его слова дрожат:

"О бедное дитя!" - он сник, зажат,

Он плачет, знаю, в тишине бездонной.

Не приподнял он саван - посмотреть

Моё лицо, мою не взял он руку,

Подушки мне под голову не взбил;

Увы, живой меня он не любил,

А мёртвой - пожалел; что ж, знать не мука,

Что тёплый он, меня ж сковала смерть.

Из сборника "Развитие принца и другие стихотворения" (1866)

Тщетность красоты

Пока здесь алеет роза,

И лилия вся бела,

Зачем свой лик от восторга

Женщина вознесла?

Она не мила, как роза,

И лилии не стройней,

Но будет алой иль белой,

Только третьей быть ей.

Иль в лето любви - румяна,

Иль в зимы любви - бледна,

Иль красотой щеголяет,

Иль под вуалью она,

Будет румяной иль бледной,

Прямой иль склонённой тут,

Время с ней выиграет гонку,

И в саван её завернут.

Осенние фиалки

Любовь - юнцам, фиалки - для весны,

Но расцветя вдруг осенью тоскливой,

В двойной тени все прячутся пугливо:

Своей листвы и павшей желтизны.

Они с прилётом птиц цвести должны,

А не с отлётом тех на юг счастливый,

И не когда покошены все нивы,

Но если почки, травы зелены.

Фиалки - для весны, любовь - юнцам,

С их красотой, надеждою заветной:

Но если поздно, полная тоски,

Она придёт, пусть будет незаметной,

Отдавшись, не прося ответа, нам -

То Руфь, что подбирает колоски .

Из сборника "Заповедник Гоблинов, развитие Принца и другие стихотворения" (1875)

Дочь Евы

Как глупо в полдень быть во сне,

А ночью встать прохладной

С луной печальной в вышине;

Как глупо было розу мне

Рвать с лилией отрадной.

Свой садик я не берегла;

Покинутая всеми

Я плачу - раньше не могла:

Ах, летом крепко я спала,

Зимой проснуться время.

Как будущей весне ты рад,

Ждёшь тёплый день прекрасный: -

А я надежд сняла наряд,

Забыла смех и песен лад,

Одна я и несчастна.

Из сборника "Пышное зрелище и другие стихотворения" (1881)

De Profundis*

Зачем так небо далеко,

И так далёк земли оплот?

Звезду поймать мне нелегко,

Что вдаль плывёт.

И не влечёт меня луна,

Круг монотонных перемен;

Но вне меня её тона,

Её рефрен.

Я не смотрю на блеск огня

И звёзд, и солнечных дорог,

Одно желанье у меня,

Тщета - мой рок.

Увы, у плоти я в плену;

Где красота и благодать?

Сжав сердце, руки протяну,

Хочу поймать.

* Из бездны [взываю] (лат.) - начало Псалма 130.

Уильям Моррис (1834 -1896)

Из сборника "Защита Гвиневеры и другие стихотворения" (1858)

Золотые крылья

Посреди большого сада,

Там, где тополь пух ронял,

Древний замок охранял

Старый рыцарь у ограды.

В стенах - стёртый серый камень, 5

Кладка красных кирпичей;

В блеске солнечных лучей

Красных яблок вился пламень.

Кирпичи во мху зелёном,

И лишайник - на камнях, 10

Много яблок на ветвях;

Замок воевал с уроном.

Глубокий ров с водой и тиной,

Кирпичный выступ с двух сторон,

Весь мшистый, в каплях росных он. 15

Ладья с зелёною гардиной

Вокруг резной кормы, скрывавшей

Блаженство пары ото всех,

Там в летний полдень ждал утех

Влюблённый, даму целовавший. 20

И ветер, западный и сильный,

Носился рябью по воде;

В ров наклонялись кое-где

Стволы тяжёлые осины.

Там позолоченные цепи 25

Мост поднимали надо рвом;

Как в летний дождь приятно днём

Укрыться в мостовом укрепе!

Пять лебедей всегда там жили,

Но водоросли - не для них: 30

Ведь дамы с рыцарями их

Пирожным каждый день кормили.

Им домик сделали с любовью:

Он с красной крышей, золотой,

Чтоб яйца высидеть весной 35

Они могли; ни капли крови

Людской здесь не было пролито,

Никто не видел горьких слёз;

Гирляндами прованских роз

Из года в год здесь всё увито. 40

Надуты ветром флаг и знамя,

Что с башенок свисали вниз,

С цветочной формою карниз

Смотрелся живо под зубцами.

Кто в саду гулял под ними? 45

Майлз, и Джайлс, и Isabeau ,

И Jehane du Castel beau,

Эллис, с косами златыми.

Рыцарь Джервез и красотка

С ним - Ellayne le Violet, 50

Мэри, Constance fille de fay,

Дамы с лёгкою походкой.

Дама или рыцарь смелый

Так гуляли много лет:

Полнаряда - алый цвет, 55

Полнаряда - цвет уж белый.

Все венки из роз носили

В замке "Ледис Гард" давно,

И Jehane du Castel beau -

Розы в нём пока не сгнили. 60

Ведь она чуть-чуть лишь рада:

Что наряд и бел, и ал,

Что венок пока не вял;

Не с кем было ей с усладой

В полдень в лодке повидаться; 65

Но не плакала она

И была надежд полна:

"Я смогу его дождаться".

Джервез, Майлз и Джайлс, гуляя

Днём по саду напрямик, 70

Останавливались вмиг,

Всем речам её внимая:

"Лета кончилось обилье,

День пройдёт - наступит мрак;

Если мне подать им знак, 75

Будут здесь златые крылья?"

Всё ночь она сидела в зале,

Открыв свои глаза и рот,

Как будто диво страстно ждёт,

И все за нею наблюдали. 80

Спустившись вниз, она присела,

И шею вытянув, рукой

Коснулась чаши золотой;

И как-то пальцами несмело

По ней стучала. На балконе 85

Пел песню звонкий менестрель:

"Наш Артур не умрёт досель,

Стареет он на Аваллоне" .

Она, когда он кончил пенье,

Подняв подол, сбежала вдруг, 90

Страсть на лице её, испуг,

Но все сидели без движенья.

Потом она в своём чертоге,

Вздыхая, села на кровать:

Могли б за мной все побежать! - 95

Она подумала в тревоге.

Сняла венок, и разом пряди

Постель заполнили кругом,

И ало-белое потом

Её там оказалось платье. 100

А после обнажила ноги,

Сняв туфли алые, и вмиг

Её краснеет милый лик,

Она шептала: "Он в дороге;

Не может он не знать, что тело 105

Моё нагое ждёт его,

И я, Jehane du Castel beau.

Приму его, коль знает, смело".

Взяв меч тяжёлый с рукояткой

Серебряной, затем она 110

Запела страстно, и луна

Внимала песне той некраткой.

"За морем злато крыл!

Свет бледный мир покрыл,

Злат локон пал, уныл, 115

Несите мне свой пыл,

О злато крыл!

В воде, у скал

Камышницы клюв ал.

Губ красных сладок лал;

Ржой красной полн фиал, 120

И красный бьёт кинжал.

О, рыцарь, ты мне мил!

Глаз моих синь не впрок?

Жжёт холодом сквозь стог

Ветр западный у ног; 125

Зреть не пришёл ли срок

За морем злато крыл?

Ров - с тиной, лебедь - бел,

Плыть - пёрышек удел,

Чёлн синий их задел, 130

Бег горностая - смел;

Тон музыки звенел

Сладкозвучной!

Злато крыл,

Слушай злата прядей глас,

Замок Дам звенит сейчас,

За морем злато крыл!

Пурпур ложа - это мне,

Стены красные - вовне.

Рядом яблоки висят,

И осу змеиный яд 140

Убил в ночи осенней,

Нетопырь весь в движенье,

И рыцарь в страстном рвенье

Целует влажный мох,

Дней скучных бег заглох, - 145

За морем злато крыл!

Свет лунный мир покрыл,

Злат локон пал, уныл,

О, рыцарь, ты мне мил! 150

В ночи злат крыльев шквал,

Бел лебедь мокрым стал,

Целуй мне губ овал,

За морем злато крыл!"

Но лунной ночью нет ответа, 155

Молчит и пасмурный рассвет,

Лужайка не даёт ответ,

И розы, украшенье лета.

Худы, хладны, усталы ноги

Её, и губы чуть дрожат, 160

И слёзы жалости скользят

До подбородка в час тревоги.

А чуть приподнятая шея,

Как сломана, упала вдруг;

Как будто рядом сердца стук 165

Её хотел сломать быстрее.

Она, когда сошла с постели,

Не удержалась на ногах,

И на коленях, на руках

Ползла к окошку еле-еле. 170

Наружу выглянула в горе,

На подоконнике - рука:

"Нет на пустом холме флажка,

И паруса не видно в море.

Здесь не могу я оставаться, 175

И лица счастья видеть их,

Бед не боюсь я никаких;

Ведь с жизнью я могу расстаться".

Затем походкою дрожащей

Она пошла, от мук хладна, 180

Рыдая; наконец, она

Огромный меч взяла лежащий,

На рукоятке пальцы сжала,

И, тихо лестницу украв,

Босой ступила в зелень трав 185

В одной сорочке, и сказала,

Когда в ней вспыхнула надежда:

"Господь, пусть он придёт, любя;

Пусть видит: сбросила с себя

Я красно-белую одежду. 190

Его я встречу; ожиданье

Пусть даже длится десять лет,

Пусть на сердце кровавый след,

Но всё ж закончится страданье.

Пусть не придёт, кого я славлю, 195

Но я смогу придти к нему,

Что знаю, покажу ему,

И говорить его заставлю".

О Жанна! Солнца отблеск красный

Ей ноги золотом омыл, 200

Сорочку, складки им покрыл,

Что были, словно день ненастный.

Майлз, и Джайлз, и Isabeau,

И Ellayne le Violet,

Мэри, Constance fille de fay! 205

Где ж Jehane du Castel beau?

Скачет Джервез долгожданный!

Где песок лежит петлёй,

Где вода сошлась с землёй,

Слез с коня он рядом с Жанной. 210

Почему здесь меч разбитый?

Мэри! мы скорбим о ней;

Забери её скорей,

Но без слова над убитой.

Джайлс, и Майлз, и Джервез бравый - 215

В "Ледис Гард" все ждут войны;

Коль вы рыцари, должны

Лезть бесстрашно в бой кровавый.

Яблони рубить всем надо

И осины. Без труда 220

Сделают из них тогда

Преотличную преграду.

О, бедняжки Isabeau

И Ellayne le Violet;

Страх потери! Ведь во мгле 225

Там Jehane du Castel beau.

В бедной Мэри всё мертво!

Плачет Constance fille de fay!

Сколько стало грустных дней

Без Jehane du Castel beau. 230

Теперь и яблоки не зреют

У старых мхом покрытых стен

И падают в дернистый тлен;

На башне флаги не пестреют.

И грязный лебедь ест в охотку 235

Траву зелёную во рву;

Мужчина мёртвый, наяву -

Внутри гнилой текущей лодки.

Старая любовь

"Сэр Джайлз, а ты уже старик, -

Сказал я. "Да! - ответил он.

С улыбкой грустною поник,

В сплошных морщинах, иссушён.

- "На бацинете острия

Мне смяли - сделали салад ,

Хоть шею трут его края;

Но бацинет был кривоват".

Смотрел он долго на костёр:

- "И ты, сэр Джон, в руках зимы;

(Он был и грустен, и хитёр),

Как видишь, износились мы".

Въезжают рыцари во двор,

Глядят надменно; лишь мой лорд

И леди свой смягчили взор,

Мой старый меч служить им горд.

(Миледи! Не застынет кровь

От слова этого во мне).

- "Джон, правда ль, что напали вновь

Войска неверных, и втройне,

И что Венеция платить

Должна в морях восточных дань?"

- "Да, и Распятье повалить

Посмела там злодеев длань;

Константинополь может пасть .

Но это - трогает слегка.

Не мелочь - лишь старенья власть;

Я думал, всё здесь - на века,

Но каждой вещи срок дан свой".

Вновь герцог средь людей своих,

Он дремлет, гордой головой

Одежд коснувшись золотых,

Но был бледнее, чем вчера;

С ним - герцогиня, быстро к ней

Пришла осенняя пора.

От счастья голова сильней

Моя кружилась, как узрел

Я леди в те былые дни;

Но блеск волос не потускнел

Её - чуть пепельны они.

В глазах не стало глубины,

В них будто серое стекло,

Для поцелуев не годны

Ни впалость щёк, и ни чело.

Иссохли губы, много лет

Супруга герцога она,

Лобзаний слёзных больше нет,

Как в те былые времена.

Исчезла цепкость милых рук,

Они так вялы, и лежат

На шёлковых подушках вкруг,

Расшитых яблоками в ряд

Зелёными, их поместил

На щит свой герцог, мой сеньор.

И лик её когда-то был

Свежее, чем апрельский бор.

Ушло всё это; не видать

Походки трепетной её,

Но царственна, прекрасна стать.

Она, как лилии копьё,

Увядшей, летней, вдруг меня

Пронзила этим вешним днём:

Когда цветы - что звёзды дня,

Чудесно пенье птиц кругом.

Она однажды, я узнал,

Его, лобзая, обняла,

Потом в ней шаг его звучал,

Как в праздник все колокола.

Быть может это всё - мечта,

Что жизни подлинной претит,

Иль рай потерянный, тщета.

Страсть слабую не тронет стыд.

Из поэмы "Жизнь и смерть Ясона" (1867)

Песня Нимфы, обращённая к Гиласу

Я знаю тайный садик грёз,

Где много лилий, красных роз,

Где б я от росного рассвета

Бродила к ночи росной - где-то.

И будет кто-то пусть со мной.

Хоть птицы нет там ни одной,

И дома нет, и частокола,

На яблоне все ветви голы,

Ни цвета, ни плодов, мой Бог,

В траве зелёной ступни ног

Её я видела когда-то!

Там с берега воды раскаты

Звучат от двух прекрасных рек,

С холмов пурпурных быстрый бег

Несёт их к плещущему морю;

Цветы без пчёл на том нагорье,

Не видел берег корабли,

Валы лишь бьются у земли,

Их рокот слышен непрерывно

Там, где я плачу заунывно.

Я плачу там и день, и ночь,

Восторги все уплыли прочь,

Лишилась слуха я и зренья,

Найти, добиться - нет уменья,

Теряю то, что всем дано.

Хотя слаба я, всё равно,

Переведя чуть-чуть дыханье,

Ищу я вход в тот край свиданья,

Где смерти челюсти стучат,

Искать того, чей нежен взгляд,

Кто ране был целован мною,

Но отнят ропщущей волною.

Из сборника "Стихи в своё время" (1891)

Время сбора колосьев Любви

Не отрывай, родная, рук,

И пусть волнует ветер бук,

И листья падают вокруг,

Но осень не стыдит нас.

Скажи: мир хладен и уныл;

Что хуже - наша жизнь без сил,

В страданьях, или прах могил?

Кто после обвинит нас?

Когда наступит лето в срок,

Мы спросим: "Сеяли мы впрок?"

Услада - корень, боль - росток,

А колос - их смешенье.

Усохнет корень и сгниёт,

А стебель - правду донесёт,

Но колос в закромах заснёт

До светопредставленья.

Ричард Уотсон Диксон (1833-1900)

Из сборника "Лирические стихотворения" (1887)

Песня

Что, дуб, ты смотришь вниз,

Желтея и скорбя?

Осенний нежен бриз,

И зелень - у тебя.

Но ветер окрылит

Потом твою листву;

И ветви оголит,

Озолотив траву.

Песня

Пол-оперенья ивы

Желтеет молчаливо

Над вспученным ручьём;

Кусты косматы, стылы,

Все камыши унылы,

Сквозь тучи - проблеск днём.

Чертополох устало

Склоняет стебель вялый,

Головка - снежный сад;

Листвы гниют останки,

Замолкли коноплянки,

Дрозды пока свистят.

Джордж Мередит (1828 - 1909)

Из сборника "Стихотворения" (1851)

Песня

В сердце радостном любовь,

Словно Геспер светит вновь

Там, где солнца слабый свет,

Дня иль ночи первый след.

За рассветной колесницей -

Чу! Опять спешит денница .

О, Любовь, войди в меня

Как в лозу - сиянье дня,

Как в долину - снег рекой,

Как в ветрила - бриз морской.

Словно птица в поднебесье

Я тебя восславлю песней.

Как роса в цветке блестит -

Страсть моя в тебе горит,

Я, как жаворонок, путь

На твою направил грудь,

И как раковина моря

Пропою тебе я вскоре.

Из книги "Современная любовь" (1862)

Современная любовь: 1

Он знал, она проснулась и рыдала,

Его рука дрожала рядом с ней,

Тряслась постель от всхлипов всё сильней,

И это удивленье в ней рождало,

Сжимая горло, как змеиный ком,

Ужасно ядовитый. Без движенья

Она лежит, и в медленном биенье

Уходит тьма. Но полночь всё ж тайком

Дала испить ей снадобье молчанья,

Чтоб Слёзы, Память сердца заглушить;

И, сна порвав медлительную нить,

Они, смотря сквозь мёртвых лет зиянье,

Черкали тщетно на пустой стене.

Они - скульптуры брачной их гробницы,

Где между ними тяжкий меч хранится:

Их жизнь была разрублена - вполне.

Ветер на лире

Щебечет звонко Ариэль ,

К нам приближаясь с вышины,

Им наша синяя пастель

И наша зелень сплетены.

То - панихида? Счастья трель? -

Знать даже боги не должны.

Спасайся, смертный, ты есть цель,

Он поразит из глубины

Кровь нашу - яркую капель,

И грудь - скорлупку - звук струны.

Лесная панихида

Ветер гнёт сосны,

А ниже

Нет дыхания бури;

Мох здесь спокойно лижет

Корневища и травы росны,

Светясь тут и там лазурью.

Как в морской глубине

Сосны тихо рыдают из тьмы.

А вон там, в вышине,

Жизнь стремится вперёд,

Словно тучи ведут хоровод;

И мы шли,

И как шишки упали средь той кутерьмы,

Даже мы,

Все в пыли.

Их сборника "Собрание стихотворений" (1912)

***

Да, Любовь - богиня,

Люди говорят.

И её святыня -

Вздох и влажный взгляд.

Жить ли без рыданий

Нам на склоне лет,

Без любви страданий?

Тысячу раз - нет!

Радость мгновенна

Кратка радость,

Скорбь - на годы,

Страсти сладость-

Скорби роды.

Любя желанье,

Пока не стар,

Люби страданье,

Скорбь - это дар!

Алджернон Чарльз Суинбёрн (1837 - 1909)

Из сборника "Стихотворения и баллады" (1866)

Laus Veneris

Lors dit en plourant; Hélas trop malheureux homme et mauldict pescheur, oncques ne verrai-je clémence et miséricorde de Dieu. Ores m'en irai-je d'icy et me cacherai dedans le mont Horsel, en requérant de faveur et d'amoureuse merci ma doulce dame Vénus, car pour son amour serai-je bien à tout jamais damné en enfer. Voicy la fin de tous mes faicts d'armes et de toutes mes belles chansons. Hélas, trop belle estoyt la face de ma dame et ses yeulx, et en mauvais jour je vis ces chouses-là . Lors s'en alla tout en gémissant et se retourna chez elle, et là vescut tristement en grand amour près de sa dame. Puis après advint que le pape vit un jour esclater sur son baston force belles fleurs rouges et blanches et maints boutons de feuilles, et ainsi vit-il reverdir toute l'escorce. Ce dont il eut grande crainte et moult s'en esmut, et grande pitié lui prit de ce chevalier qui s'en estoyt départi sans espoir comme un homme misérable et damné. Doncques envoya force messaigers devers luy pour le ramener, disant qu'il aurait de Dieu grace et bonne absolution de son grand pesché d'amour. Mais oncques plus ne le virent; car toujours demeura ce pauvre chevalier auprès de Vénus la haulte et forte déesse ès flancs de la montagne amoureuse.

Livre des grandes merveilles d'amour, escript en latin et en françoys par Maistre Antoine Gaget. 1530.

Спит, иль проснулась? поцелуй тайком -

На шее фиолетовым пятном

Блестит, пока смолкает кровь, играя:

Ужалил нежно - шеи мил излом.

Хотя и продолжал я свой засос, 5

Её лицу он краску не принёс;

Спокойны веки, думал я, взирая,

Сон согревает кровь ей и в мороз.

Ведь только ею восхищался мир;

Она всех лет прошедших триумвир; 10

Тянулась вся в цветах её дорога:

Дней и ночей она двойной кумир.

Ведь прелести её влекли уста,

Те, что теперь целуют лишь Христа,

Покрыв себя в печали кровью Бога: 15

Ценимы наши души у креста.

Господь, ты так прекрасен и велик,

Но глянь - в волнистых прядях чудный лик!

Целил ты поцелуем состраданья;

Но рот её - прекраснейший цветник. 20

Она прекрасна; в чём её вина?

Господь, взгляни, увидишь сам сполна;

Уст матери твоей благоуханье

Такое же? О, как мила она.

В пещере Хорсел воздух, словно жар; 25

Бог знает, сей покой - устам ли в дар;

Здесь свет дневной пылает ароматный,

Не зреть его, для чувств моих - удар.

Венера - тело для души моей -

Лежит со мной в чудесном платье фей 30

И чувствует огонь мой благодатный,

Через глаза впитав его полней.

Моё же сердце у неё в руке,

У спящей; рядом с ней стоит в венке

Из золотых шипов, в огне сиянья, 35

Эрот, бледней, чем пена на песке

Горячем, как солёной пены клок -

Сухого пара скрученный клубок

Из уст морских, пыхтящих от желанья;

Он ткёт, и перед ним стоит станок. 40

Поставлена основа; дальше нить

Утка, всю в красных пятнах, протащить

Челнок обязан ровно в сердцевину;

С голов разбитых прядь желает свить

Эрот, хотя ни рад, ни огорчён; 45

Трудясь, он грезит, ткёт в мечтаньях он,

Пока не намотается бобина,

Я вижу: ткань, как пар, клубится вон.

Ночь - как огонь; тяжёлый свет в тени,

И бьётся плоть моя, когда огни 50

Дрожат, и не рыдают всеми днями

Об этом сне, коль все ушли они.

Ах, бросил бы Господь меня вослед,

Где воздух влажен, листьев длинный плед,

Где трав приливы пенятся цветами, 55

Иль где сияет в море ветра след.

Ах, если бы Он вызвал рост травы

Из тела моего, из головы

И запечатал этот сон печатью,

Я б не был среди смертных, что мертвы. 60

Бог превратит ли кровь мою в росу,

Чтоб глух и слеп я был бы, как в лесу,

Уста больные, вынужден молчать я -

Разбитому подобен колесу.

Ах, Боже, та любовь, как свет и цвет, 65

Та жизнь, как наречения обет,

Та смерть не боле скорбна, чем желанье,

Те вещи не одно и то же, нет!

Теперь узри, есть где-то смерти сны:

И каждому свои часы даны, 70

Короткий день, короткое дыханье,

Короткий срок, и все уйти должны.

Вот солнце встало, и потом зашло,

Своё он не закончил ремесло,

А так же между ночью и зарёю 75

Никто не знает, где он, как назло.

Я, Боже, был как все, с душой мирской,

Я как трава, как листик над рекой,

Как те, кто был в трудах ночной порою,

Как кости смертных в глубине морской. 80

Снаружи, может быть, зима метёт;

Я слышу вновь у золотых ворот,

Как днями и ночами вниз струится

Дождь с мокрых крыльев ветра тех высот.

Морозно, скачет рыцарский отряд, 85

Леса покрыл снегов густой наряд;

До Рождества лилейные девицы

Кружатся с песней, встав друг с другом в ряд.

И тень, и запах льются у виска,

Рассудок мрачен, на душе тоска; 90

Ночь горяча, на грудь мне давит тяжко,

Проснулся я - сон зрит издалека.

Увы, лишь там, где горы высоки,

Иль где морские воды глубоки,

Или в чудных местах, где смерть-бродяжка, 95

Где пряди сна свисают у щеки.

Они сплелись - как милых губы, грудь,

Чтоб сладкий жизни плод, сорвав, куснуть,

Меня же дни сжирают возбуждённо,

Моим устам к их сласти долог путь. 100

Вкушаю лишь своих желаний плод,

Любя её, чьи губы - сладкий мёд,

Чьи веки и глаза - цветов бутоны,

Мои же - как огней двоякий свод.

Мы рядом, как со смертью рядом сон, 105

Лобзанья бурны, счастья вздох, как стон;

И всё ж не так лежит жених с невестой,

Смеющейся от слов его: "Влюблён!"

Она смеётся - то любви экстаз, -

Его лобзая страстно каждый раз: 110

Вот вздох неутолённых губ прелестный,

Вот сладких слёз поток из нежных глаз.

Но мы - как души тех, кто был убит

Давно, ценя её прекрасный вид;

Кто, засыпая от её лобзаний, 115

Вдруг слышал - в её прядях змей шипит.

В исток времён, как дождь, течёт их кровь:

Краса бросает их, сбирая вновь;

И жаждет наслажденья от страданий,

Чтоб ткань соткать ей - нервы приготовь. 120

И в красных каплях весь её чертог,

Венки и шаль, браслеты с рук и ног;

Ногами, как давильным прессом смерти,

Она всех топчет, кто уйти не смог.

Врата её в дыму цветов, костров, 125

Любви неутолённый пыл суров;

Меж губ её их сладкий пар, поверьте,

И слух её устал от лир, хоров.

В её постели стон и фимиам,

А дверь её - музЫка по ночам: 130

То смех, то вздох и слёзы то и дело,

Что стойкий дух мужчин связали там.

Там был Адонис, в нём уж все мертво;

Она сковала плоть и кровь его,

И слушая, как стонут дух и тело, 135

Его рвала губами естество.

Погибшие мужи меня спасли,

Кто должен был страдать в её щели

До сотрясенья всех истоков моря

И до конца всех дней и всей земли. 140

Меня, кто боле всех отвергнут был;

Меня, чей ненасытен алчный пыл;

Меня, кому явился ад без горя,

Да, в сердце ада хохот не остыл.

Хотя твой рот и сладок, и хорош, 145

Душа моя горька, а в членах - дрожь,

Как на воде, у плоти, что рыдает,

Как в венах сердца - мука словно нож.

Господь! вот сон бы пальцем, как цветок,

Плод смерти на губах моих рассёк; 150

Господь! та смерть сна виноград сжимает

Ногами, на меня направив сок.

Нет изменений в чувствах много дней,

Но лишь колокола звучат сильней,

Их пальцы ветра тронули, играя; 155

На тайных тропках - пение скорбей.

Двоится день, и ночь разбита в прах,

Я вижу, будто свет возник впотьмах;

Господь! греша, я небеса не знаю:

Нечисты иль чисты в Твоих очах . 160

Земля как будто Им окроплена,

И душит море, гневаясь, она;

Я высохшую кровь Его, тоскуя,

С трудом вдыхаю, сердце - как волна,

А в жилах возбужденье, жажды чад; 165

Под грудью, там, где мятый виноград,

Мой пойман рот, уж час прилип вплотную,

Какой же след оставлю от услад?

Лобзанья - это риск, мои уста

Обуглятся. Ах, Боже, красота 170

И горечь краткой неги - грех немалый,

Не знаешь Ты: она моя мечта.

Так это грех, когда толкают в ров

Людские души? ведь спасти готов

Был душу я, пока она ступала 175

Горящим шагом похоти на зов.

Коль подведут глаза, душа вздохнёт,

Сквозь створки смерти кованых ворот

Я вижу скорбный ад, где сладость страсти

Исчезла, только вечно боль гнётёт. 180

Здесь лица всех великих королей,

Игра на лютне, песни средь полей;

Пришедший должен другу дать в несчастье

Могилу, где червяк ползёт смелей.

И рыцари, что были так сильны, 185

И дамы - цвет прекраснейшей страны:

Теперь лишь прах в своём извечном плене,

Землёй одеты, мрачны и бледны.

Для всех один конец, одна лишь суть,

Они грустны и голы, пьют лишь муть; 190

Как виноград, их в прессе вожделенья

Горящими ногами давят в грудь.

Я вижу дивный рот, что погубил

Людей и страны - бог их возлюбил,

Из-за неё их пламя жгло, сметая , 195

Огнь Ада ради них на ней клубил.

Нежнейшая, как лотос Нила, вот

Царица , лик её лобзаний ждёт,

А грудь её сосёт змея златая;

Семирамиды стойкой бледен рот , 200

Как тигр он сжат, чтоб совершить прыжок;

Кровь от лобзаний с губ тёчёт, как сок;

Её густая грива в самоцветах,

Объём груди, как у коня, широк.

На их лице сияет красный грех; 205

На мой - он не похож у них у всех;

Не в их грехах великих и запретах

Вино из пресса с пеной льётся в мех.

А коль теперь я рыцарь во Христе,

Не согрешит язычник в темноте; 210

Отлично вижу я (нет дней туманных)

Сей миг борьбы прекрасной в правоте.

Как пахнет битва! как звенит броня!

Стрел слышен свист и луков трескотня;

Острейший меч разит средь свалок бранных, 215

Между рядами шум и блеск огня

Людей в доспехах; мой клинок скользит

Змеёй, что быстро дышит и разит

Склонённой головы овал прекрасный

Всем телом, гибким, будто рот кривит, 220

Тебя касаясь; прав мой мудрый меч,

Что словно пламя всё стремится сжечь,

В глазах цветные тени: бурый, красный,

И пятна смерти; вздох, и снова - в сечь

С холодный смехом, где лицо бойца 225

Пылает в этой битве без конца

От радости, и пульс гремит, как грозы,

Игра благая радует сердца.

Позволь подумать; тех услад секрет

Я знаю, но прошло ведь десять лет, 230

Сей привкус превратился ныне в слёзы;

И в синей зыби растворился свет,

Рябит на Рейне ветер синеву,

И виноград качает, и траву,

И жжёт мне кровь, и жалит наслажденьем 235

Усталое мне тело наяву.

Столь чистый воздух раньше не вдыхал,

Один я, без моих людей, скакал

И звон уздечки слышал с увлеченьем,

И каждый стих стихом я продолжал, 240

Пока не поменял на звон стальной:

Вдруг между солнцем выскочил и мной

Отряд врагов, был герб на их тунике :

Три белых волка на тропе лесной.

Вожак - широкоскул, рыжебород, 245

Но с чёрной бородой он в ад войдёт,

Был он убит под радостные крики:

И ночью, коль домой он не придёт,

Расплачется жена, кого сей вор

Молотит, если пьян; то не позор 250

Избавиться от вот таких каналий;

Но слёзы скорбно льёт она с тех пор.

Та горькая любовь - печаль всех стран:

Заломленные руки, слёз фонтан,

У множества могил сердца стонали; 255

Над шапкой мира ставит свой султан

Тот, кто с отметкой горя на челе;

И кровь, и тлен ведут его к земле

Разрытой; запах губ и щёк могильный,

Как яд змеи, что капает во мгле 260

И дарит травам смерти аромат,

Сопроводив того скорее в ад,

Их запах душу делает бессильной,

Откуда же такой приятный смрад?

Ведь тот, что скрыт в осоке с камышом, 265

Пантеры запах чувствует нутром,

Тяжёлый тёплый дух летит с опушки -

Она добычу рвёт кровавым ртом;

Он, от душистой пасти в стороне,

Как от любви, чей грозен вздох вдвойне, 270

Пойдёт скорее в ад из той ловушки,

Так странник держит зверя в западне.

Когда пришёл конец тяжёлых дней,

А горечь в мыслях стала всё сильней

О всех делах прошедших и кумирах: 275

Конец сраженьям, долгий мир важней,

Где мы одеты пышно, и у всех

Венок из листьев, красной белки мех ;

Звон острых копий на больших турнирах,

Звук песен в нежном воздухе и смех. 280

О ней не зная, о любви я пел,

Сказал: "Любовный смех я вожделел,

Сильней, чем слёзы верной Магдалины,

Иль Голубя перо, что снежно бел .

Короткий смех лобзанье портит враз, 285

Боль пурпурного пульса, радость глаз,

Раскрытых вновь, что слепли от кручины, -

Страсть помогла им - уст её экстаз,

Что жадным поцелуем впились в лик,

Красневший, как и губы в этот миг; 290

А после сон, той жертвою рождённый,

Губ покаянье, где рубец возник".

Не знал я песни, хоть и пел давно.

"Господь, любовь и здесь, и там - равно,

И взгляд её все ищут благосклонный, - 295

Какой же приз дадут мне заодно?

Лишь пыль хвалы, гонимой ветерком,

Что так банальна на челе мужском;

Лист лавра, что душистым быть стремится,

Пока певцу не станет он венком . 300

С рассветом поскакал, скорбя, я вдаль;

Надежды никакой, одна печаль,

Проехал я прижатую пшеницу,

Источник, виноградник и миндаль -

До Хорсела. Огромный старый бук 305

Таил свой цвет, и я увидел вдруг

В траве высокой женщину нагую,

Чьи пряди до колен упали вкруг.

Так шла она меж цветом и травой,

Её краса была такой живой, 310

Я в ней увидел грех, и грудь тугую,

И грех её во мне был роковой.

Увы! Печали - этому конец.

О грусть лобзанья, горестей венец!

О грудь, что скорбь сосёт, не сожалея, 315

О поцелуя горечь и багрец!

Ах, слепо губы я к тебе прижал,

Но волосы твои, как сотни жал,

Твои объятья мне сдавили шею,

Они беззвучно колют - что кинжал. 320

В моём грехе - блаженствия сума;

Ты поцелуем мне ответь сама,

Сжав губы мне, чтоб о грехе молчали:

Услышит кто: он - мёд, сойдут с ума.

Я слаб, чертоги дымны и пусты, 325

И ропщут дни от тяжкой маяты,

Мне губы тщетно голуби клевали,

Любовь роняет жалкие цветы.

Меня узрел Господь, когда в тепле

Твоих объятий был я, как в петле, 330

Её Он сдёрнул, душу мне спасая -

Я будто слеп и гол, в чужой земле,

И слышу смех и плач, но почему

И где, не знаю, чувства как в дыму;

Но с севера идёт толпа людская 335

В Рим, получить за грех епитимью.

Скакал я с ними, молча, день потряс

Меня, как огоньки волшебных глаз,

Питал огнём мои глаза и взоры;

И я молитвы слышал каждый час. 340

Пока холмов ужасных белый ряд

Пред нами плавал, как граница в ад,

Где люди ночи ждут сквозь дня просторы,

Как раковин уста, чей резок лад -

Вздох дьявола позволил им звучать; 345

Но ад и смерть нам удалось попрать,

Где воздух чист, долины и дубровы,

Мы в Рим идём, где Божья благодать .

Склонившись, каждый там воздал почёт

Тому, кто как Господь ключи несёт 350

(Связать иль нет), вкусил и кровь Христову ;

Взамен покой дал отче добрый тот .

Когда же я у ног его скорбел:

"Отец, хоть кровь Господня - наш удел,

Она не смоет пятна у пантеры, 355

И с нею эфиоп не станет бел.

Я согрешил, на Господа был зол,

Поэтому и жезл его колол

Меня сильней за этот грех без меры;

Красней, чем кровь наряд Его, престол 360

Перед глазами; знаю, мне - удар,

Коль горячей в семь раз стал ада жар

За грех мой". Он в ответ сказал мне слово,

Подняв мой дух; но пуст был этот дар;

Да, не скорбел я, коль он так сказал; 365

Но в голову мне голос проникал

Его звенящий, так покойник новый

Великий крик из ада услыхал.

Пока тот жезл сухой, где листьев нет,

И нет коры, но запах есть и цвет, 370

В глазах Господних не ищи прощенья,

Ты будешь изгоняться много лет.

Что если ствол сухой цветёт опять,

То, чего нет, должно ль существовать?

И коль кора иссохшая в цветенье, 375

Приятный плод мой грех родит ли вспять?

Нет, хоть родил те фрукты сухостой,

И сладостна вода в глуби морской,

Листочки не покроют ствол тот хилый,

Что тело изнурит и разум мой. 380

Хотя Господь с опаской ищет суть,

Нигде нет совершенного ничуть;

Хотя Он изучил мои все жилы,

В них кроме страсти нечему сверкнуть.

Домой вернулся грустным я вдвойне, 385

И всё ж моя любовь дороже мне

Моей души, и Господа прекрасней,

Кто сжал меня в объятьях в тишине.

Прекрасна до сих пор, лишь для меня,

Когда из моря пенного огня 390

Она пошла нагой, всех сладострастней,

Как огненный цветок при свете дня.

Да, мы лежали рядом, не дыша,

Уста слились, как тело и душа,

Она смеялась сочными губами, 395

И пахли югом волосы, шурша:

Цветов, корицы, фруктов аромат,

Духов царей восточных для услад,

Когда они охвачены страстями,

Курился ладан, и сандала чад. 400

Забыл я страх, томящие дела,

Молитвы и молебны без числа,

Её лицо, её волос сплетенье

Ко мне огнём прилипли, что тела

И одеянья жжёт, цепляя их; 405

Я после смерти средь огней больших

Навечно буду; так зачем волненье?

Горел я также и в страстях лихих.

Любовь, нет лучше жизни, чем она;

Познать любовь, что горечью полна, 410

Потом избегнуть Божеского взгляда;

Кто не познал - им будет ли дана

В бесплодном Небе радость перед Ним,

Когда в местах унылых мы грустим,

Страсть вспоминая, прошлую усладу, 415

И ласку перед космосом одним?

Как только прогрохочет трубный глас ,

Душа покинет тело, только нас

Не разлучить; держу тебя рукою,

В тебя смотреть желаю каждый раз, 420

К тебе я прижимаю, как печать,

Себя ; от глаз людей хочу скрывать,

Пока Господь над морем и землёю

Гром труб не станет ночью ослаблять. 424

Анактория

τίνος αὖ τὺ πειθοῖ

μὰψ σαγηνεύσας φιλότατα ;

Sappho.

Любовь к тебе - горька; твои глаза

Слепят, жгут пряди, вдох твой - что коса:

Мой дух и плоть кромсает нежным звуком,

Кровь закипает в венах с громким стуком.

Молю тебя, молчи и не дыши, 5

Пусть жизнь сгорит, мечта - не смерть в тиши.

Пусть море скроет нас, огня дыханье

(Его боишься - не моё желанье?)

Разделит кости и разрушит плоть,

И прах падёт наш - каждая щепоть. 10

Во мне и кровь, и боль твоя нетленны,

Сцепляются уста, пылают вены.

Плод - плод, цветок - цветок раздавит в нас,

Грудь - грудь спалит, и мы зажжём свой час.

Меня ты меньше любишь? Иль устала? 15

Для рук моих и уст слабее стала?

Чтоб стройными ногами не смогла

Ты раздавить любовь, как ты мила!

Другим не открывай ты губ в желанье,

Пока моих не слаще их лобзанья. 20

Пока не завлекла, как голубков,

Эротию с Эринной я в альков.

Так пусть тебя убьёт любовь моя:

Живой пресытясь, мёртвой рада я.

Хочу тебя зарыть, как плод вкушая, 25

Не ртом - змеёй, ты слаще, чем живая.

Тебя сгубить найду я скорбный путь,

Дабы страданьем сразу захлестнуть;

Дразнить любовной мукой, жизнь и волю

Придать твоим губам, оставить с болью; 30

Терзать твой дух, не убивая, нет:

Пусть с паузой, но с вечной злостью бед:

Тяжёлое и трудное дыханье,

Мелодий смерти слабое дрожанье.

Устала я от странных слов твоих, 35

От пылкостей любви: дневных, ночных,

И солоны, как море, поцелуи,

В устах - вина разбавленного струи,

Глаза синей в тот сокровенный час,

Цветами и слёзами полн экстаз, 40

И бурное пылает в сердце пламя,

Но белый цвет стал синими цветами;

Страсть зародилась, и летит она

Смеясь, или любовью смущена;

Любовный пояс твой всегда хвалили, 45

А в прядях лепестки прекрасных лилий.

Твои привычки сладки, и слова,

Плоды ночей, и дней цветы, листва,

И жгучих губ солёный сладкий жар,

Любовь - вино: огня и пены дар; 50

И жадные глаза в часы услады,

Как пламя пылки средь цветов прохлады,

Как мрак цветной в душе, пронзая вдруг

Огнём в ночи, хоть ночи синь вокруг,

Что вЕками прикрыта под и над... - 55

Да, красота твоя - любовный яд;

Твой пояс без тебя не так прекрасен,

Цвет лилий в волосах твоих не ясен.

Ради Любви не думай, что она

В любимую твою лишь влюблена. 60

Душа мила, улыбкой рот прельщает,

Она моя, моя; она прощает.

Во сне я зрела свет и шёпот струй,

Где Пафос твой, и слышал поцелуй

Души и тела, слёзы их связали, 65

И смех твой жалил, жёг меня в печали;

Смотри Эрот, огня нетленный пыл

Её скамью известную покрыл;

Открылись веки Северу и Югу,

В ней яркий ум, уста в часы досуга 70

Поют, лобзают; поклонившись мне,

Смеясь нежнейшим ликом в тишине,

Она сказала: "Ты ли зло пригрела,

О Сапфо? словно песня - твоё тело,

Рот - музыка; не я, а ты - кумир, 75

Умрёт мой голос, лишь угаснет мир;

От песен люди злы; любовь рыдает,

Всё - череда, стыд в чарах засыпает.

Убьёшь меня, чтоб мёртвой не лобзать

Тебя мне?" Смех царицы: "Что сказать. 80

Для девы, для одной ты будешь милой,

Но дар её не примется могилой,

Впустую поцелуй её; когда

Тебя нет - поцелуев нет тогда!

Ты мне дороже всех, моё же пенье 85

Не усмирить ли гнев в ней на мгновенье?

Ты мне мила, как смерти - жизнь мила,

Ты почему её боишься зла?

Нет, милая, ведь я лишь Богу внемлю:

Иль создала она моря и землю? 90

Дала путь солнцу, соткала руно

Луны, лила луч звёздный, как вино;

Связала мирты, жезлом избивала

Дев, юношей, богов, иль это мало?

Ведь губы - для любви, глаза - для слёз, 95

Года и лето - для девичьих роз.

Все звёзды - для восхода, и для света

Полуденного, лунного привета;

Беседа вод, лилейные поля,

Лесбийский воздух ленится, шаля. 100

Иль не увидим мы за голубками,

Других богов, другой любви меж нами?

Хотя она тебя бичует вновь,

Цветок твой без шипов, не льётся кровь.

Беззвучными устами раздавила 105

Я цвет твоей груди белейшей, милой!

Чтоб музы помогли создать мне стих,

Сосала кровь сладчайших ран твоих!

Лизала их, испробовав до дрожи

Груди и живота кусочки кожи! 110

Чтоб как вино пить вен твоих поток,

Как мёд есть груди! С головы до ног

Тебя разрушить, сладкая сестрица,

Чтоб плоть твоя - в моей нашла гробницу!

Твоя краса как зверь меня разит, 115

Гадюкой жалит, стрелами грозит.

Ах, как милы, милы, в семь раз милее,

Движенья ног твоих в тени аллеи!

И слаще сна и солнца дней святых

Ласкают ленты локонов твоих. 120

Хоть злят меня их чуждые лобзанья,

Но слаще уст моих твоё дыханье.

Плеч белизна твоих - белей руна,

А пальцы - чтоб кусать их допьяна, -

Как соты в улье, сладкие медки, 125

Миндалевидны, розы лепестки,

На кончиках их кровь, как цвет багровый.

Боль на твоих губах столь образцова,

Когда я их терзаю; поутру

Тебя сгублю я страстью и умру 130

От наслажденья и твоих страданий,

В крови твоей расплавясь при свиданье.

Должна ль тебе я смертью не грозить?

Тебя не мучить? Пыткой не разить

Рассудок твой, твои глаза при этом 135

Зажечь в слезах кровавых скорбным светом?

Дарит за болью боль, как нотный ряд,

Ловить твоих рыданий нервный лад,

Тебя, живую, взять для наслажденья

Под лиру совершенного мученья? 140

Жечь жаром, жаждой, вызвав жгучий пот

В тебе, томя твой совершенный рот,

Жизнь твою бросить в дрожь, сжигая снова,

Твой дух прорвать сквозь плоть в крови багровой?

Жестоко? но влюблённые все рады 145

Мудрей быть рая, и суровей ада.

Моя любовь к тебе горька, как стон,

Как смерть людей; была ли я как Он,

Кто всё на свете сокрушает с силой;

Коль я могла б ступить на все светила, 150

А человека дух быть вечным мог

Могла б я быть суровее, чем Бог.

Но кто в молитвах иль молебнах тайну

Жестокости изменит вдруг, случайно?

Иль скажет, что над всеми лишь Господь 155

В кровавой жертве разрывает плоть;

Где плачь из разных стран, могил забытых

Для пищи змей, из рабских уст разбитых,

Из тюрем, из трещащих кораблей

Сквозь пену цепких уст чужих морей? 160

Иль знаменья, растрёпанные пряди

Комет, теснящих ночь в своем распаде,

Когда всё запечатывает тьма,

И звёзды сходят яростно с ума?

Иль темень, дрожь холмов, кружатся крылья, 165

Везде непримиримое бессилье,

Луна меняет свой тоскливый свет,

Всю ночь проводят в муках семь планет,

Семи Плеяд усталое рыданье

Тоску небес питает в мирозданье? 170

Не в ладан ли убийство спрятал Бог?

Но скрытый лик его, железо ног

Нам разве не давали ежедневный

Урок попранья, горестный и гневный.

Не Он ли голод слал? кто плоть и дух 175

Терзал тоской? кто к их мольбам был глух?

Рождал у них желанья жаркой страсти,

На немощь их взирая без участья?

Топил их души, плоть винил в грехах:

Живил их (болью) мёртвой страсти прах, 180

Чтоб жизни цвет отдать судьбе суровой?

Кляла Его, разить была готова,

Тепло устам холодным Бога дать,

С его бессмертьем нашу смерть смешать.

Зачем Он создал нас? Жить с отвращеньем 185

К лучам бесплодным солнца и с презреньем

К луне в ущербе, что как воск бледна,

Ждать, как прорвёт нас времени струна?

Ты тоже постареешь, безусловно,

Подобна будешь розе однокровной, 190

Иль спетой песне, сказанным словам,

Упавшим, увядающим цветам,

Никто не вспомнит о тебе в печали;

Ведь Музы твоим прядям не связали

Цвет пиерийский , что всё лето рос 195

Привитый, как бутоны смертных роз,

Как лепестки, чьё скоро увяданье,

И не сойдёт с небес к тебе сиянье,

Чела не побледнеет краснота

От скорбной тени пышного листа. 200

Тебя забудут, как вино пролили,

Но как мои уста твои язвили

Останется бессмертным - только я,

И звуки волн, и проблески огня,

И музыка в сердца их не вольётся, 205

И не узрят небес златые кольца

(Без перьев крылья в воздухе горят),

Преследованье молний гулкий ряд,

Охоту по непаханому полю,

Но в свете, стоне, смехе или боли, 210

В мелодии, в слиянье губ и рук,

И дрожи вод, земле пославшей звук

Морей неизмеримое величье,

Меня запомнят, но в другом обличье.

Как я, и ночь спокойной будет тут, 215

И ветры целомудренно сомкнут

Дрожащие уста и сложат крылья;

И соловьи споют любви всесилье,

И струны лютни дрогнут, как листва;

Как я - звезда восторгами жива, 220

Что хладные уста луны лобзает,

Как я - твои; я - день, что не сияет,

Ведь солнца луч бесплоден; и как я -

В речушках и морях шумит струя.

Я время, как поток, терпеть не в силах, 225

Я знаю по своим томленьям в жилах

Желанье звука вод; мои глаза

Горят огнём, что полнит небеса

Тревогой звёзд и пламенем планет;

Скорбь сердца моего их вечный свет 230

Впитало, я их жажду всей душою,

И лето, обрамлённое листвою,

И зимние недуги; на земле

Смерть и рожденье будто бы в петле -

Ты жаждешь их - но после полн страданья, 235

Моя ли боль теснит её дыханье;

Её ростки пусты, плоды - лишь прах,

Нагнулись ветви, а в её корнях,

Тончайших и корявых - яд; под ними

Зубами змеи, острыми, кривыми 240

Коварно точат кости мертвецов,

А птицы рвут её ветвей покров.

Они для слов его и мыслей тканны

Спасителем, - меня создав нежданно,

Он песни на моих губах зажёг, 245

Как ей - лежать в земле не дал мне Бог.

Прольёшь ты слёзы; что же я: работа

Везде кипит, рожденье, смерть, заботы,

Проходят годы, звёзды, Он творит

Всё вновь, что было ране - умертвит, 250

Он тех сильней, кого готовит к смерти...

Меня ж, создав, Он не убьёт, поверьте.

И не насытит, как свои стада,

Чей смех и жизнь недолги, чья нужда -

Лобзанья средь услады скорой, сладкой, 255

Но смерть их схватит медленной повадкой;

Их ненависть иль страсть, спор иль почтенье,

Он волен привести всё к завершенью.

Хоть в ненависти он меня убил,

В глубоком нежном море в гневе скрыл, 260

Покрыл меня прохладной бледной пеной,

Наполнил душу лёгкостью блаженной,

И подарил мне волны вечных вод,

Ради меня назвал их в свой черёд,

Моря милы все - но умру я всё же, 265

Засну, забыта здесь, Великий Боже

Главенствовать не станет надо мной.

Цветут деревья на холмах весной,

Как воздух чист, над шумною долиной -

Напевы пылкой песни соловьиной, 270

Бутоны, как огонь, зардели враз,

Песок поблёк, и тщетен волн экстаз,

На море паруса - цветов белее,

И песни слёз, и оды птиц в аллее -

Всё будет петься, лишь поёт весь мир - 275

Я, Сапфо, я одна для них кумир,

Я с высшим - навсегда; меня однажды

Увидят, песнь мою услышит каждый:

Живи с людьми и каждый день им вновь

Дари и грусть, и радость, и любовь. 280

И скажут, что земля родит напрасно

Всё новое - где ныне, что прекрасно;

Плоды есть, пашни, дни - в пирах, в бою,

Но песни нет похожей на мою.

Меня они узнают, как ты знала, 285

Я раньше чувство к Аттису питала,

Сейчас люблю тебя; вот их хвала:

"Нам день один, ей время без числа,

Ей вечно жить, и велика в ней воля!"

Да, ты умрёшь, а мне живой быть - доля. 290

Ведь души мне вручат свои они,

Свою любовь, я ей живу все дни,

Вновь возбудят, вольют в меня дыханье,

Спасут, послужат, примут смерть, страданья.

Увы, ни снег, ни росы, ни луна 295

Не смогут оправдать меня сполна,

Не убедят без умиротворенья,

Пока не даст мне лёгкость сна томленье;

Пока не будет вялым время тут,

Пока богов оковы не спадут, 300

И не исполнит рок мои запросы,

Лотос и Лета - на губах, как росы,

И вновь кругом меня сплошной туман:

Густая тьма и властный океан. 304

Гермафродит

Взнеси уста и обернись скорее

К слепой любви, что ночью гонит сон,

Твой милый рот всех больше утомлён

Улыбкой долгой, нет её мертвее.

Хоть ты не любишь, но стократ милее,

Есть две любви - будь к лучшей устремлён;

Борьба их мнёт груди твоей бутон,

А победит лишь та, что посильнее.

В дыханье их огонь любви стремится

Твои глаза и губы сжечь грешно,

Кто смог тобой, прекраснейшим, дивится

И жизнь свою, и кровь спалил давно:

Желанье от отчаянья родится,

Отчаянье желаньем сметено.

В тот краткий миг меж сном и проживаньем,

Любовь, как вкруг чела златой венец,

Руками, ртом два пола, наконец,

Сплела, враждебность их сменив лобзаньем -

Супружеским, бесплодным трепетаньем;

Но всё же, в них пылает, как багрец,

То нечто, что не знает лишь мертвец,

Хоть жизнь и сон тем не владеют знаньем.

Любовь, став плотью, не пустила в дом

Услады тех, кто полюбил подобных:

Мужчина, словно смерть - в углу одном,

И женщина, как образ дел греховных.

Так, пряча взгляд, в рыданиях, тайком

Любовь ушла от радостей любовных.

III

Страсть или сон, тень или свет: в смиренье

Что взор твой из-под век твоих таит?

Цветок ли, что цветами перевит,

Или в ночи росы ночной свеченье.

Любовь, что здесь, в своём создаст ли рвенье,

Хоть нет заката, без луны зенит,

Тебя мужчиной, жён что усладит,

Иль женщиной - мужам для наслажденья.

Зачем прекрасным сделал странный бог

Тот цвет двойной для двух цветов бесплодных?

И страсть вложил в твой каждый завиток,

Кормя под солнцем в струях полноводных?

И золото сезонов приберёг

Тебе для дней бесцельных, безысходных?

Любимый, да, то не любовь, а страх.

Нет, милый, то не страх - любовь, я знаю.

Зачем расцвёл ты телом, словно в мае,

Но ясный взгляд застыл в твоих глазах?

Хотя за миг любви в твоих слезах

Пролить готов я слёзы - кровь без края,

Хоть страсть, и жизнь, и смерть уйдут, мелькая,

Желанны, грозны, милы - после прах.

Да, милый, знаю: видел я так ясно:

От поцелуев нимфы и воды

Ты растворился в Салмакиде властной,

И в твёрдом взгляде больше нет нужды,

Дыханье стало вздохом, о, несчастный,

Слепой Эрот в том не узрел беды!

Фраголетта

Эрот! Ну, кто ты, мне ответь?

Сын горя? радостного чрева?

Ты слеп, но хочешь зреть?

Беспол, но вид иметь

Юнца иль девы?

Вчера я грезил о губах

И щёчках, странных и румяных,

Как будто розы - ах! -

Когда они в садах

В бутонах рдяных.

Где ты росла, какой лесок

Сокрыл тебя, Эрота роза,

Загадочный цветок;

Приманен голубок

Бутона грёзой.

Лобзать не смею, чтоб мой рот,

Её не жал сильней дыханья,

Стекает жизни мёд,

И с листьев сок течёт,

Что кровь, к скончанью.

Одна лишь страсть моих услад!

Одна услада этой страсти!

И день, и ночь мой взгляд

Тобой питаться рад,

Как губы - сластью.

Ты горлом мраморным в ответ

Курлычь голубкой, страстно глядя;

Среди Эротов нет

Ни дев, чей нежен цвет,

Ни женской пряди.

Как персик - грудь; густая прядь;

Изящны бёдра, ноги стройны;

Чиста, как благодать:

Эроты эту стать

Хвалить достойны?

Под именем каким, когда

Ты всех мужчин влечёшь без меры,

Без страсти, без стыда?

Сестра Эрота? да!

Коль дочь Венеры.

Мила: девичьих губ мороз,

И грудь - румяней цвета лилий,

И золото волос,

Что кольчиками кос

Чело обвили.

Твой рот огонь с вином - упьюсь;

Целую лоно без ответа,

Душой к тебе стремлюсь,

И в сладость губ вопьюсь:

Моё всё это.

Твоих где прядей завиток,

Змея свернулась, ужасая;

Ах, грудь твоя - цветок!

Ах, слишком мил роток,

Чтоб жечь, лобзая!

Люби меня, насыть свой рот,

Целуй глаза мои смущённо,

Лежи здесь, как Эрот,

Что смерть свою зовёт,

В тебя влюблённый.

Сжав голову твою в руках,

Твой лик губами обжигал я:

Как розы на кустах,

Кровь прилила в местах,

Где целовал я.

О горечь - сладостный медок!

О слабые голубки ноты!

На крыльях быстр божок,

И барса резвость ног

Есть у Эрота.

ANIMA ANCEPS*

Коль не сломила

Смерть страсти силу,

Не запретила

Играть в словах,

Душа, уместны ль

Мольбы и песни,

И шум словесный?

Ведь ждёт их крах!

Иль мы не знали:

Ручьи смолкали,

И нет печали,

Когда мы - прах;

Меч лет преклонных

Разит влюблённых,

Услад лишённых,

В одних слезах.

Коль наше бремя

Вновь стукнет в темя,

Коль жизнь - на время,

А платит - смерть,

Коль души - пленны,

Коль жизнь - согбенна,

В ночи и денно

Восстань, чтоб зреть:

Зачем кричал ты,

Всю жизнь вздыхал ты,

Жив или вял ты -

Молитвы петь?

Что все рыданья,

Сны, просыпанья,

Жнёт смерть в молчанье,

Дабы владеть.

Хоть жизнь, колыша,

Рвёт с балок крышу,

Смех тихий слыша,

Ценю, скорей,

Его я боле

Сокровищ, воли,

Восторгов, боли,

И жизни всей;

Ведь сменит горе

Веселье вскоре;

То гимны в хоре,

То песнь милей;

Живи, как птица;

Зачем стремится

В свою гробницу

В земле - под ней.

* Anima anceps (лат.) - двоякая душа.

Камея

Резной, покрытый кровью бог Желанья,

Стоящий на основе золотой

Среди людей - старик ли, молодой;

Он дарит Боль, весь в огненном сиянье,

И Наслажденье, полное терзанья.

Здесь тянется костлявою рукой

Он к ненасытной Алчности людской,

И, необутый, месит грязь в молчанье.

Грехи, переживанья и печаль

У Ненависти грудь сосут влюблённо,

Пока укус не виден на соске,

Где губ шлепки, как хлопы крыльев вдаль.

Смерть за решёткой смотрит притуплённо -

Начертано "Сомненье" на замке.

В стиле рококо

Смех, слёзы на прощанье,

Лобзанье, рук тепло;

Лишь раз, без обещанья,

Чтоб ни произошло.

Забудем путь разлада,

И эту грусть разлук;

Не обесцень усладу

От алых ягод мук.

Мы пару разделили:

Что сделают со мной

От злости боги, или

Из-за любви - с тобой?

Забудь о зимней стыни,

Грезь, ведь апрель так мил,

Забудь, что помню ныне,

Грезь то, что я забыл.

У спящей страсти время

Лобзаньем вздох крадёт;

Зачем нам плачей бремя,

Хоть страсть, уснув, умрёт?

Её нам пить - отрада,

Но кончили мы вдруг,

Чтоб выпить всхлип услады,

И пульс сердечных мук.

Грезь, что уста мгновенно

Желаньем вспыхнут вновь;

Скажи - душа нетленна,

А боги есть любовь,

Чтоб скорби таял иней,

Март к сентябрю приплыл;

Не так, как помнишь ныне,

Не так, как я забыл.

Из тайных мест нам пели,

Что страсть слаба от грёз;

На пылких лицах зрели

Мы смутность хладных слёз;

Богатство винограда

Давить мы встали в круг,

Кипит у ног услады,

Алея, сусло мук.

Вернут воспоминанья,

И время нам вернёт

Влюблённых первых званья,

Звучанье первых од;

Средь зимних роз-глоксиний

Июньский лёд застыл,

День, что ты помнишь ныне,

День, что я позабыл.

Змеиный шип, шуршанье

Таит небесный грот;

Скорбь варварских лобзаний,

Восторг, чей стонет рот.

Пульс бьётся без преграды,

Где в тайной вене - звук

Текущей для услады

Пурпурной крови мук.

Любовь ради измены,

Предательство и плач;

Сезонов новых стены,

Года, что сжёг палач;

Джульетта, рушь твердыни

Мужских причуд и сил,

Не помнишь страсть ты ныне,

Но год - не позабыл.

Жизнь бьёт любовь в полёте,

А время - корни жжёт;

Средь мёртвых вы умрёте:

Сноп сжатый, вялый плод -

Страсть нашу без пощады

В три дня свалил недуг;

И ранний лист услады,

И поздний цветик мук.

Заставит пламя виться

На пепле ветерок,

Вскинь мягкие ресницы,

Пришёл рыданью срок.

Смочи слезой, святыней,

Любви чуть тлевший пыл:

Одно ты помнишь ныне,

А десять - ум забыл.

Перед зеркалом

(Стихи, написанные рядом с картиной)

Посвящены Дж.Э. М. Уистлеру

Средь красных роз у белой -

Не бледный цвет;

Подснежник сник несмелый,

Пощады нет:

Восточный ветер веет,

Он, девственный, хиреет,

Лишь розы лик светлеет - её расцвет.

Любовь! здесь есть печали,

Восторгов след,

Что скрыты под вуалью

От всех сует?

Так радость дар иль горе

У белых роз во взоре,

Чья жизнь кратка в уборе, любовь чья - свет?

Сковал буран снежинки -

Уколят вслед,

В саду одни лишь льдинки -

Цветам во вред,

Давно исчезло лето,

Закончились банкеты,

О тёплый ветер, где ты? ночь - дню запрет.

"Придите, снег и ветер,

И вышний гром,

Смотрю, мой волос светел

В стекле моём.

Печалит и возносит

В душе та роза, просит

Она любовь, что носит под лепестком.

Кто, где её лобзали? -

Всё было сном.

Сестра, ты ль призрак в дали,

Бела кругом,

Иль призрак - я, мятежный?

Моя рука, и нежный

Лик розы белоснежной, в снегу, ничком".

"Найдёшь ли ты услады,

Иль боли ком,

Страсть тусклую иль клады

В году ином?

Луч солнца иль ненастье,

Веселье иль напасти,

Лишь роза знает счастье, - прекрасна днём".

III

От счастья не краснела,

Восторг пройдёт;

От грусти не слабела,

Что горя гнёт!

Но в зеркале блестящем

Узрела уходящим

Былое всё, и спящим - всей жизни мёд.

Горят цветов фантомы,

Летят с высот,

Часы, полны истомой,

Стремят полёт;

Аморфное свеченье,

Холодное теченье,

Молчащих снов мученье, чей вздох поёт.

Упав, она всё пела

Без сна и вот

Страсть прежнюю узрела,

Что бриз несёт.

И страсть, и страх, стихая,

Стремятся вниз, как стая, -

И слышат, как мужская слеза течёт.

Эротия

Мила ты, испугавшись, и мила,

Лишь страх к ногам Эрота принесла;

Не будет ли так сладок вздох печали

На тех губах, что смерть в уста лобзали?

Свободной став, уход свой не готовь;

Пусть не меня, люби мою любовь.

Любя, живи своею жизнью, я

Умру, но пусть живёт любовь моя.

Пройдись: твои глаза, причёска, руки

Питают страсть мою, ослабив муки.

Всё ж, прежде чем изменится мой вид,

Надежда смолкнет, горе закричит,

И прежде чем презришь меня - лобзаньем

Спаси меня, не награждай терзаньем.

Не стану я (ты это ждёшь) рыдать, -

О, не грусти! - лишь тосковать и спать.

Смерть разве зло? не навредишь ты мне:

Пусть ты ушла, любила я вполне.

Коль ты мне радость не дала при жизни,

Не дашь ли горя малого на тризне?

Я вижу, пальцы девушек других,

Ползут в кудрях мальчишеских твоих,

Иль уст твоих податливых изгибы

Лобзают тех, кто вслед за мною прибыл.

Хотя себя я лучшей не хвалю,

Сильнее всех любила и люблю

Тебя - мою свободу иль оковы;

Была я первой, остальные - новы.

Так страсть моя прекрасна или нет?

С твоим бутоном мой прекрасен цвет.

Что, я не так желанна и прекрасна?

Не я, но ты прекрасна, это ясно.

Я рада, нет прекрасней существа,

Я без тебя жива, с тобой - мертва.

Тебя я буду помнить днём воочью,

Не забывая даже тёмной ночью.

Покинешь прежде жизни коль меня,

Не стану горевать я больше дня.

Не как они, чья страсть моей слабее,

Кто не влюблён, как я, хоть смерть сильнее.

И пусть твои уста летят прильнуть

К другим устам, лобзать другую грудь,

И пусть тебя влекут так нежно, всё ж

Нежней меня ты больше не найдёшь.

Долорес (Notre-Dame des Sept Douleurs)

Под вЕками скрыты опалы-

Глаза, что теплы лишь часок;

Конечности белые вялы,

Уста - ядовитый цветок;

Когда раствориться их слава, 5

Исчезнешь ли ты, словно звук,

Долорес - загадка, растрава,

Мадонна всех мук?

Для Девы семь плачей священны;

Но седмижды семьдесят раз 10

Грехи твои - для очищенья

Веков семь не хватит. Экстаз

Полночный, наутро без хлеба,

Любовь, что желания сморит,

Душевная скорбь - так вот Небо 15

Тебя изнурит.

О плащ позлащённый пунцовый,

О парк, полный разных чудес,

О башня - не кости слоновой , -

Но с ада ведёт до небес; 20

О роза, в трясине таима,

О дом, где корысти сундук,

О дом, где огонь негасимый,

Мадонна всех мук!

Вот губы со смехом и страстью, 25

Как змеи, кусают мне грудь,

Чтоб я позабыл о несчастье,

Чтоб снова туда же куснуть.

Охвачено сердце волненьем,

И веки влажны и горят; 30

Насытьте меня наслажденьем,

Пусть боль встанет в ряд.

Вчера они, может, лобзали

Кого-то, и будут лобзать,

И были, и будут печали - 35

В забавах они благодать.

Ты жизнь и желанье презрела -

Нам вред, как от яда гадюк,

О, как ты мудра без предела,

Мадонна всех мук. 40

Кто дал тебе мудрость? Напевы,

Виденья, историй тепло?

Долорес, когда тебя, деву,

За горло желанье взяло?

Когда ты цветком распустилась, 45

Чтоб каждый сорвать его мог?

Каким молоком ты кормилась,

Всосав и порок?

Себя мы одели картинно,

Тебя же, нагую вовек, 50

Родили Приап с Либитиной :

Богиня-этрусска и Грек.

Увы, наша страсть скоротечна:

То вялы, то пыл наш упруг,

Любовники - смертны, ты - вечна, 55

Мадонна всех мук!

Плод, время и страсть преходящи;

Ты - духом бессмертным жива,

Хоть смерть поцелует мертвяще,

От всех перемен ты - нова. 60

Ты - грязных восторгов царица,

Бездушна, бесплодна, бледна,

Но жизнь твоя вновь разгорится,

Что ядом полна.

Смогли б вы отдать мне страданья, 65

О губы, что вам я принёс?

Лилею сменило лобзанье

На похоть распущенных роз;

У ног твоих лилия пала,

Лоб розы сковали округ, 70

Долорес, ты тщетно сияла,

Мадонна всех мук.

Есть грех, что сокрыть невозможно,

Есть труд, что приносит успех.

Что милому скажешь тревожно 75

Среди полуночных утех?

В твоих заклинаньях ни слова

О жизнях, что пали листвой.

Немыслимой пыткой готова

Ты мучить с лихвой. 80

Ах, тело, что страстно и ладно,

Где сердце без боли живёт!

Уста хоть твои кровожадны,

И жалят жестоко наш рот,

Любви они крепкой добрее, 85

Мозг с сердцем не пьют, как паук,

Долорес, суровая фея,

Мадонна всех мук.

Лобзанья то слабы, то страстны,

От губ и зубов, и слюны 90

Родится ли грех, коль несчастны

Мужи, и страданий полны?

Продолжишь ли сластью греховной

Питать свою душу в игре?

Сладка кожура, безусловно, 95

Но горечь в ядре.

В последний ли раз ты раскрыла

Красоты и тайны грешно?

Ах, где ж мы потешимся мило,

Коль худшее совершено? 100

Ядро, словно кожица сладко;

Ты даришь нам радостей цуг,

Долорес - азарт и загадка,

Мадонна всех мук.

Я жаждой премен и волнений, 105

Желаньем несносных вещей,

Отчаяньем всех увлечений,

Восторгом, что жалит сильней,

И страсть расточает годами,

Которую не превозмочь, 110

Бездушьем, глухим словно пламя,

Слепым, словно ночь,

Зубами, стучащими жадно,

Где благоуханный бутон

Кусающих губ беспощадно 115

Кровавой слюной окроплён,

Прерывистым пульсом желанья,

И силой, и слабостью рук,

Молю, оторвись от закланья,

Мадонна всех мук. 120

Скривишь ты уста, презирая

Мальчишки легчайший запал?

Ведь он без притворства, вздыхая,

От счастья и горя устал;

Он меньше в заботах о славе, 125

Чем древний бескудрый кумир,

Он юн, но как старец в забаве,

И слабый, как мир.

От крайних ворот прямо к храму

Пришёл я, где молится грех; 130

О, мук наших Лютая Дама,

Надзор твой смертелен для всех!

Последний напиток порока

Мы пили из чаши разлук,

Долорес - роскошна, жестока, 135

Мадонна всех мук.

О это вино вожделенья -

Двух уст единенье, пока

Нет век и волос пламененья;

Слюна от змеи-языка, 140

Слюна от змеи-наслажденья,

Как пена морей солона;

Я - пламя, свободен в теченье

Благого вина.

Кто избран тобой, от утробы 145

Испорчен, помечен крестом!

И лгали они без стыдобы

Богам, что нас ранят бичом;

Мудры их особые лица;

Позволь мне войти в этот круг, 150

Жена моя, мать и сестрица,

Мадонна все мук.

Венец нашей жизни-занозы

Есть тьма, праха нашего плод;

Шипы так не вянут, как розы, 155

Любовь, а не похоть гнетёт.

Прошедшее - лишь для глумленья,

Любовь наша - труп иль жена;

Супружество, смерть, сожаленья:

Жизнь крайне скудна. 160

С тобой наше прошлое горе,

Мы сыты печалью одной;

Мы знаем тебя лишь в позоре,

Срывая цветок твой блажной;

Экстаз, что сразил - воскрешает; 165

Боль страсти, как ливень - весь луг,

Влюблённых твоих орошает,

Мадонна всех мук.

Восторг твоих бурных объятий

Желанней нам мудрости лет, 170

Хоть кровь на листве, как заклятье,

Слезами пропитан весь цвет.

Ты ради владыки портала

Для тех, кто и жив, и любим,

Всегда кипарис бы вручала, 175

А мирт - неживым .

Смеяться они были рады,

Мирились, забыв про раздор,

Боль, плавясь в слезах, - им услада,

Смерть с кровью, то жизнь и задор. 180

Любя, они млели во мраке,

Их шёпота слышен был звук

В твоём тайном храме, у раки,

Мадонна всех мук.

Во тьме добродетель - порочна, 185

Нет солнца в часовне твоей,

Напев соблазнял полуночный,

И двое сливались сильней.

Твои зазвучали мотивы

С тех пор как Господь стал светить, 190

Твой ладан курился игриво,

Чтоб грех подсластить.

Эрот, словно пепел, бледнеет,

Сминаются кудри венком,

Хоть вялые веки влажнеют, 195

Смеётся он алчущим ртом.

Но ты успокой его лаской,

Священной гармонией фуг,

Твой локон ему станет маской,

Мадонна всех мук. 200

В борьбе ослепи его, млея,

И руки, и ноги свяжи,

К губам его льнут твои змеи,

К рукам его - гнёт твоей лжи.

Хоть днём его криком пронзишь ты, 205

Он грезит тобой среди бед,

И ночью его подчинишь ты,

Хоть спит он, хоть нет.

Ты розы его забагрянишь

Не соком плодов иль цветов, 210

Ты дух его чувством заманишь,

Вдохнув в него жизнь через кровь.

О милости просим законной:

Не чахнуть и жить без потуг,

Долорес - резва, непреклонна, - 215

Мадонна всех мук.

Мечтала ль ты в миг просыпанья,

Лишь стих твоей жизни пожар,

О днях без числа и названья,

Когда нанесёшь всем удар; 220

Когда, о богиня, ты страстью

Гнала пьяных римских царей -

И все тебя звали, Таласса ,

Что пены белей?

Когда ты влюблённым польстила, 225

До крови секла их у стен,

Руки твоей - дротика - сила,

Разила детей перемен;

Когда вражья кровь закипела

В песке, то ударил твой лук 230

В царя их - кто раб твой всецело,

Мадонна всех мук.

Песок был от бурь не дрожавший,

Не влажный от прибывших вод,

От пены волны набежавшей, 235

От ветра, что грозы несёт;

Но полный следов твоих красных,

Ведущих к владыкам всех стран,

Огонь на их лицах прекрасных,

Им меч грозный дан. 240

К утехам твоим - гладиатор,

Он бледен и бьёт его дрожь,

В мученьях он не триумфатор,

И слишком для смерти хорош.

Твой сад был с огнями живыми, 245

Мир - конь, но твоих ждёт подпруг,

Твой портик - с людьми всеземными,

Мадонна всех мук.

Там пламенем весь окружённый,

Стоял, как арфист на пирах, 250

Красивый тиран непреклонный ,

В венке и со смертью в руках.

И звук, словно звук водопада,

Разил сквозь горячий эфир,

Средь молний огня без пощады 255

И грохота лир.

Не снится ль тебе то, что было,

Все царства древнейших царей?

Грустишь ли о том, что погибло,

Здесь, в мире лишь новых вещей? 260

Но грудь твоя неистощима,

Голодным хулить недосуг

Уста, что в крови одержимы,

Мадонна всех мук.

С тех дней (сердца были светлее), 265

Сверкала изяществом ты,

Телесный твой клад стал белее

С румянцем любовной мечты,

С рубцами от пылких объятий,

Где синь - поцелуев печать. 270

Когда все уйдут благодати,

Ах, что нам терять?

Ты в древнем обличье красива,

И тело - мелодий канва,

Податлива и похотлива, 275

Ты музыкой страсти жива.

Что, боги, звало нас покинуть

Тебя ради скромных подруг?

Позволь нам невинность отринуть,

Мадонна всех мук. 280

Хотя храмы Весты бесстрастны,

От этого пыл не погас;

Глаза или локон атласный

В лобзаньях безлики для нас.

Эрот ищет жертвы в восторге 285

Себе и тебе заодно;

Распущены косы средь оргий:

Лобзанья, вино.

Меняется цвет твоей кожи,

Что вздута иль сжата порой, 290

Блестит иль бледнеет, и схожа

С роскошной змеи чешуёй,

И с красным клеймом от лобзаний:

Так в небе - звезда, словно жук,

Листки с твоим текстом литаний, 295

Мадонна всех мук.

Лобзанья, как в прошлом, лились бы

На грудь твою, только их нет.

Был то Алкифрон иль Арисба ,

Иль перстень, иль женский браслет, 300

Что к статуе рот твой прижало,

Но сквозь листья фиг, как в воров,

Вонзился в тебя, словно жало,

Взгляд бога садов ?

Тогда, в пору ливней и в ясность, 305

Свой храм украшал он сполна,

Там перл его устрицы - страстность ,

Венера взошла из вина.

Любовь, что мы выбрали исто -

Презренный богами недуг, 310

За нас пред отцом заступись ты,

Мадонна всех мук.

Весной его сад мы венчаем,

А летом колосьям он рад,

Затем мы оливки вручаем, 315

Лишь в страхе замёрз виноград.

Он с миртом Венеры цветущим,

А Вакха лоза - как венок ,

Его мы узрели идущим:

"О, видимый Бог" . 320

Венки твои что посрывало?

Кто дух твой и плоть разделил?

Невинностью грех даже малый

Пред грешностью нашей прослыл.

Любовника сжав, Ипсифилла 325

Вся кровь ему выжала вдруг;

Рыдай: "В нём останется ль сила,

Мадонна всех мук?"

Рыдай: ради прошлого мира,

Фригийского ради жреца, 330

Себе не создай ты кумира

И пир не готовь для отца.

У Иды , где гротов обилье,

Где шепчет утрами любовь,

Они Богоматерь крестили, 335

Рождённую вновь.

Венки тех времён мы одели,

И устриц так много в садке,

Нас древние барды воспели,

Катулл у нас на языке. 340

Кто жаркое ласт нам лобзанье? -

Отец твой им красил досуг.

Яви нам своё состраданье,

Мадонна всех мук.

Ползут из Диндимуса вяло 345

Её запряжённые львы,

О матерь, о дева, ты стала

Владычицей тех, что мертвы.

Холодная, в скромном обличье,

И храм твой из веток и мхов, 350

Твоя плодовитость - девичья,

О Матерь богов .

Огонь твой она истощила,

Сокрыла Эрота без слов,

Прекрасные лица унылы

Теперь у весёлых богов. 355

Без крови разит, но в усладе;

Ползёт, как луны полукруг,

Вся в белом, ты - в красном наряде,

Мадонна всех мук. 360

И боги пройдут и сомкнутся,

А с ними жрецы, что чисты.

Пройдут, и тебя не коснуться?

Погибнут, но стерпишь ли ты?

Смеётся смерть неумолимо, 365

И похоть в глазах и ноздрях,

А в пальцах щепотка чуть зрима,

Изысканный прах.

Но червь тебе жизнь даст, целуя,

Ты преобразишься, как бог, 370

Что жезл сделал змеем , ликуя,

А змею стать жезлом помог.

Пока зло не сгубит отвагу,

Живи средь дворцов и лачуг,

Пророк твой: "Умрёт первым благо", 375

Мадонна всех мук.

Он лгал? Он смеялся? Об этом

Он знает, коль сокрылся потом,

Пророк, проповедник, поэт он,

Сын смерти в инцесте с грехом? 380

Узнал ли он днём, как проснулся,

Иль вечером тёмным, глухим,

Когда он всем телом прогнулся,

И всё - перед ним?

Кто знает, всё зло перед нами, 385

Иль властные тайны времён?

Хоть кто-то томил нас годами:

Пел, нежил, нарушил закон,

Хоть даст нам язычник повинность:

Желанье и жизнь среди вьюг, 390

Прости же нам нашу невинность,

Мадонна всех мук.

Кто мы, что тебя сохраняли

Средь пряностей, пели пеан ?

Момент, где тебя повстречали? 395

Кто я, чьи лобзанья - обман?

Нести тебе боль? - ты ей рада;

Ласкать? - но любовь, как в чаду;

Любовников губы - услада

И змеи в аду. 400

Кто даст, как они, наслажденье

Тебе, коль воздвигнут здесь храм,

И волосы жертвы в сплетенье,

И кровь её льётся к ногам,

В Афаке, где правишь, всё красно, 405

В Лампсаке на лицах испуг,

Кто обнял тебя так ужасно,

Мадонна всех мук?

Так где ж все, Венера, Котито ,

Астарта, где все, Аштарот ? 410

Иль руки меж нами их свиты?

В тебя дышит жаркий их рот?

Тебя возбудят ли их губы,

Что красны от тел их в крови?

Остался ли в мире твой любый, 415

Когда все мертвы?

Они были в пурпуре, в злате,

Полны и тобой, и вином,

Как призраки в пьяном разврате

В чудесном чертоге твоём. 420

Исчезли они в круговерти,

Лишь мы тебя ценим, мой друг,

Ты дочка Приапа и Смерти,

Мадонна всех мук.

Зачем мы боимся сверх меры 425

Хвалить тебя вздохом одним,

О мать удовольствий, гетера,

Коль смерть лишь бесспорной мы зрим?

Уйдём мы, как то, что нам ценно,

Увянем, придёт только срок, 430

Так в море рассеется пена,

А рядом - песок.

Почувствуем тьму мы бесстрашно -

Могила мелка, глубока;

Где предки, любовники наши 435

Там спят, иль не спят на века.

Узрим ли мы ад, а не сферы,

Мир плевел, не зёрна вокруг ,

И счастье с тобою без меры

Мадонна всех мук. 440

Сад Прозерпины

Здесь мир молчит, здесь горе -

Как мёртвых волн, ветров

Мятежность на просторе

В неясных грёзах снов;

Зелёное здесь поле,

Что жатву ждёт на воле,

Для косарей - раздолье

Средь сонных ручейков.

Устал я видеть слёзы

И слышать смех людей;

Ждут в будущем угрозы

Работников полей:

Устал от дней я сходных,

Бутонов роз бесплодных,

Страстей и грёз холодных,

Мне только сон милей.

Здесь жизнь - соседка смерти,

Зато от всех вдали

Волна и влажный ветер

Качают корабли;

Те ходят по теченью,

Не зная назначенья;

А здесь ни дуновенья,

И рощи не цвели;

Ни с вереском лощины,

Ни лозы и ни сад,

Лишь мак и Прозерпины

Зелёный виноград.

Здесь мертвенные травы,

Не шелестят дубравы,

Здесь жмёт она отраву

Для мёртвых: стар ли, млад.

Без имени и счёта

Среди бесплодных нив

Их до зари дремота

Объяла, наклонив.

И тенью опоздавшей,

Ад или Рай не знавшей,

Они все утром, вставши,

Пошли, туман пронзив.

Хоть был он всех сильнее,

Со смертью здесь в ладу,

На Небесах не рея,

Не мучаясь в Аду;

Хоть был он роз прекрасней,

Его краса угаснет,

Он будет всё бесстрастней -

Здесь страсть подобна льду.

У портика царица,

Бледна, в венке с листвой,

Собрать всех смертных тщится

Бессмертною рукой;

И губы её слаще,

Чем у Любви манящей,

Для той толпы спешащей

К ней вечною тропой.

Здесь ждёт она уныло

Рождённых от отцов,

Земную мать забыла ,

Жизнь зёрен и плодов .

И ласточка с весною

Туда летит порою,

Где лето петь - пустое,

И презрен мир цветов.

Здесь те, чья страсть бессильна,

Чьи немощны крыла,

Века из тьмы могильной,

Былые жертвы зла;

Тень грёз поры минувшей,

Бутон в снегу заснувший,

Багряный лист вспорхнувший,

Ручьи, как из стекла.

Мы в радость иль несчастье

Не верим много лет,

Года не в нашей власти:

Что ныне - завтра нет.

Любовь слаба, капризна,

Печалиться полжизни,

И на своей же тризне

Ждёт снова свой рассвет.

Пусть к жизни есть влеченье,

И страх свободы дан:

Мы все ж в благодаренье

Поём богам пеан,

Чтоб жизнь не длилась вечно,

Не встал мертвец беспечно,

И реки бесконечно

Неслись бы в океан.

Здесь нет светил восхода,

Не вспыхнет свет никак,

И здесь не плещут воды,

И гаснет звук и зрак:

И нет листвы сезонной,

И жизни нет подённой,

Лишь вечный сон исконный,

Где вечной ночи мрак.

Мэй Джанет

(бретонская баллада)

"Встань же, ты, встань же, Мэй Джанет,

Иди со мной на войну".

К себе её притянул он,

Она глядит на волну.

"Ты с белым - красное сеешь,

И с красным - белое жнёшь,

Но всё ж мою дочь ты только

На брачном ложе найдёшь.

Червонец взойдёт на поле,

Пшеница среди морей,

Плод алый на алых розах

Скорее, чем плод твой в ней".

А он в ответ: "По земле я,

Морем её уведу,

Похищу путём измены,

И милости я не жду".

Отец её вдруг хватает,

Платье на дочери рвёт,

Тело обвил сорочкой

И бросил в пучину вод.

Спас капитан её сразу,

Лодку спустив на волну;

"Встань же, ты, встань же, Мэй Джанет,

Иди со мной на войну".

Вот в первый город приплыли,

Был там невесты чертог;

Её в шелка нарядил он,

А стан янтарём облёк.

Вот в город второй приплыли,

Где шаферы пьют до дна;

Её в серебро одел он,

Павой смотрелась она.

Вот в третий город приплыли,

Подружки в злате идут;

В пурпур её нарядил он,

Какое богатство тут.

В последний город приплыли,

Наряд её бел и ал,

Зелёные флаги сбоку,

Вверху флаг златой сверкал.

Клеопатра

Её уста благоухают

Лозой, где птицы средь ветвей.

Змея и скарабей венчают

Ей лоб прекрасный меж бровей

И дивных глаз, что всех влюбляют.

На подбородок, шею, щёки

Пал отблеск локонов густых.

Не разобьёт ли нам жестоко

Она сердца, рассыпав их

Вот так, меж пальцев, волей рока?

Как сыплет жемчуг свой небрежно

Сквозь пальцы длинные сейчас,

Что словно перлы белоснежны,

В прожилках синих; их атлас

Подобен росам ночи нежной.

Эрот как будто сквозь преграду

Её закрытых век метал

Змеи иль голубицы взгляды.

И будто рот её впитал

Всю страсть, её души отраду.

Зачем ей жемчуг столь красивый,

Добытый в глубине морской,

На дне Индийского залива,

Зачем любовники, рекой

К царице льнущие ревниво.

Смотри, блестящей острой тенью,

Дрожа у горла и кружась,

К ней речкой, сквозь волос кипенье,

Змея с достоинством вилась,

Укус чей всё предаст забвенью.

И сквозь чешуйки-крылья, властно,

Сквозь иероглиф золотой,

Как пульс любви в них, сильный, страстный,

Она жжёт дивной красотой

Сквозь кольца аспида всечасно.

Под кожей век её усталых

Любовь, события и трон;

И годы засух небывалых;

Сезонов тяжкий перезвон

Звучит стихом во всех анналах.

Ей смерти грезится личина,

Загадка сложная небес,

На лицах жёсткие морщины,

Уста пророков без словес,

Глазницы впалые, седины;

Фантом мистических законов,

Что Рок создаст иль запретит.

Жезл позабытых фараонов,

Чьё имя стёрто с Пирамид,

Их саркофаги, ряд пилонов.

Земля в густом и чёрном иле,

Ящероногий бог реки ,

Суда, которые тащили

За нос псоглавый бурлаки :

Бог дал им жалкие усилья.

Парящий ястреб , непокорный,

Его перо - алмаза блик;

Гадюки, водный червь проворный,

Где влажно-вялый рос тростник;

Блеск горла гибкой кошки чёрной.

Течёт, как свиток, вновь раскрытый,

Пурпурной засухи поток;

Расплав небес, в огне разлитый,

Без ливней, суше, чем песок,

Сжигает грудь земли убитой.

Египет солнце растерзало,

Шершавит губы всем жара,

От зноя щёки пышут ало,

Палят их южные ветра,

Из пыльных врат вонзая жало.

Так она грезила, бледнея,

Наплывом чувств возбуждена.

Для вздохов сердцем холодея;

Ведь больше, чем любовь она:

Род её царский - Птолемеи .

Её краса её объяла,

Как сброшенная кожа змей

Провидца как-то покрывала.

Но освящать не стали с ней,

Жрецам быть в коже не пристало.

Она презрит богов основы,

И жизнь, и смерть, и рок, и страх,

Раскол вражды, любви оковы,

Всё то, что есть в людских сердцах,

И что сгубить себя готово.

Она предвидит, шепчут губы

Всё, что решили небеса,

Звучат при Акциуме трубы,

Вдаль убегают паруса,

И абордаж, и дыма клубы.

Как рот смеётся винно-красный!

Закончен праздник жизни всей.

Вот пряный саван, и прекрасный

Груз белой соды для мощей ,

Ей засыпали труп безгласный.

Он или не он, как звук гармоний

В живом, в нём жизнь её жила.

И зрит она в пылу агоний

Путь к смерти, что она прошла:

Богиня, рядом с ней Антоний.

Сэр Эдмунд Уильям Госс (1849-1928)

Из сборника "Мадригалы, песни и сонеты" (1870)

Воспоминания

О, девы зеленеющей долины,

О, странницы средь вереска болот,

Хозяйки дальних склонов и высот,

Куда борей врывается лавиной.

Они в туниках, с песнями Эллады,

Ко мне идут сквозь Южные врата:

Тела лилейны, розовы уста,

Фиалки глаз - души глубокой взгляды.

Одни в венках, где гиацинт и моли ,

У них улыбка грусти на губах,

А сумерек вуаль на их глазах

Скрывает сласть и негу меланхолий.

Другие шли с гирляндой мандрагоры -

Подлунные в полях Цирцеи сборы.

Живая картина

Постукивала туфельками вяло

Она порывам ложным вопреки,

А тёмно-красной розы лепестки

Волна её златых волос объяла.

На пчёлку, что о мёде зажужжала,

И жёлтые надела пояски,

Она глаза подъяла от тоски

С коленки, где луч солнца полз устало.

На лестнице шагов раздался звук,

Всё выше, всё настойчивей, шумливей -

К её лицу опять прилила кровь.

И соскользнул бутон по прядям вдруг,

Лишь запылали щёки, и в порыве

С любовью страстно встретилась любовь!

Песня кавалера

Дева стой и улыбнись,

К моей лютне повернись!

Твоих вздохов аромат,

Дверец розовых дитя,

Так звучит, как будто ад,

Что влюблённых бьёт, шутя;

Эту музыку он, ах!

Ищет всё ж в твоих глазах, -

И тогда я серенадой,

Восхищу тебя как надо.

Дева, стой! Часы мелькнут;

День придёт, погибнув тут;

В волосах у всех мужчин,

Что прекрасны и храбры,

Вьются тис и розмарин;

Время есть и для игры.

Пусть не числятся в глупцах,

Страсть раздуй ты в их глазах,

Прежде чем сойдут в могилу;

Там ведь нет лобзаний милой.

Из сборника "На виоле и флейте" (1873)

Счастливая любовь. Сонеты

II. Ликование

Как тот ребёнок, что в мечтах, вне мира,

Во мгле надежды смотрит на закат,

Когда все окна Запада, подряд,

Открыты для чистейшего Зефира,

И видит в грёзах своего кумира -

Архангела у грозных, жгучих врат,

И полн желанья бурного, и рад

Узреть его опалы и сапфиры;

Так я, кем дух Эрота оживлённый,

Незваный, бесконтрольно управлял,

Бороться, осчастливленный, не стал,

Открыл все окна, сердцем окрылённый,

И ветерок, с которым дух блуждал,

Принял душой, ни дерзкой, ни склонённой.

IV. Печаль и промедление

Не ждёшь, любя, ты час быстролетучий,

О сердце! Что, поля не зелены,

Коль волны их колосьев не видны?

Иль новый не красив цветок пахучий?

Иль солнца луч не тронет нас, могучий,

Когда, устав, он ищет глубины

Морской, там, где Фетида видит сны

Беззвёздной ночью, краткой, но тягучей?

Полна терпенья верная Любовь:

Ей мил и зимний сон, и хор весенний,

И ждёт она, что лето оживёт,

И знает - уголки лесные вновь

Зажгутся от зелёного цветенья,

А ласточка дождь тёплый позовёт.

VII. Замечание

С террасы той, что в озеро глядится,

В углах тенистых сидя, как в саду,

Мы смотрим на вечернюю звезду,

Из лютни звуки пробуют родиться.

Сердца у нас в тоске грозят разбиться,

Я взгляд её, смотрящий вдаль, всё жду.

Но словно ищет дальнюю гряду

Её душа, где солнца круг садится.

С пылающим лицом у балюстрады,

На милую бросаю ждущий взор,

Пока луна не выйдет на простор,

Луна Любви; и долг моей услады -

Надежды не оплатит так, как надо,

И не пойму, что я не люб с тех пор.

X. Сомнение

Павлин кричал и важничал слегка,

В лучах искрились капельки фонтана,

Шумя, во двор спустились люди рано,

Забыли в счастье - жизнь-то коротка.

Мы в башенке смеялись у окна,

Вдруг Аполлон, похожий так на Марса ,

Плюмаж пурпурный, яркая кираса,

Внизу сдержал галоп у скакуна.

Я видел, горд был рыцарь, без сомненья,

И сердце моё дрогнуло впотьмах:

Она, Любви не ведая смятенья,

Моей руки коснулась благосклонно;

Но выбор я прочёл в её глазах,

Сердясь от ласки, как ребёнок сонный.

XI. Подслушивание

В деревьях май поигрывал с листвой,

Краса моя сидела одиноко,

Где папоротник, выросший высоко,

Скрывал её за густью вековой.

Её лицо и пряди над кустом

Виднелись чуть, она читала, млея,

Весь в пятнах тени от листвы над нею

С чудесными стихами толстый том.

Сплетал в нём Чосер горестную тему,

Ту, где была Крессида неверна,

А Троил тосковал о ней безмерно;

Но вот, закрыв печальную поэму,

Спит против неба синего она,

Поклявшись, что сама любила б верно.

XIII. Самонадеянная любовь

Весь день блуждали мы рука к руке,

На тропках чудных пир любви вкушали,

И пальцы в изумлении дрожали

Мои в её спокойном кулачке.

Средь нив сидели мы на бугорке,

Где шея моя - солнце - ей нагрело

Златые пряди, что вились несмело

Вдоль моего плеча на ветерке.

И так играли мы другими днями,

Пастух, пастушка, с мнимым посошком;

Под вязом - тень ли, свет - был тихий дом,

Где страсти новой в нас пылало пламя,

Затем спустились мы, и шли часами

В долине, рядом с искристым ручьём.

XV. Примирение

Средь вереска гуляя на рассвете,

Что небо зарумянил полосой,

Увидел я обрызганный росой

Её хитон среди густых соцветий.

Она шептала - "Нет" - в своём ответе,

Лежала, отвернувшись, со слезой;

Затем, привстав, со всей своей красой

В мои объятья бросилась, как в сети.

Издалека на нас смотрел Эрот,

Но прилетел, и закричал в полёте:

"Не думайте, что от меня уйдёте;

И там, где вы - всегда я с вами. Вот!"

Всё ж двое мы - не трое, при подсчёте,

Хотя Эрот - звезда, мы - небосвод.

XVI. Страх Смерти

Самонадеян, юн и полон сил,

Я под окном, в тиши ночной прохлады,

Пропеть ей собирался серенады,

И о любви в мечтах своих просил.

Но вдруг, костями белыми звеня,

Выходит Смерть из тени кипариса,

Ко мне подсев с гримасами актрисы,

И лютню отобрала у меня.

Когда с небес холодных золотая

Взглянула вглубь беззвёздных вод луна,

Прекрасный лик блеснул мне из окна;

Я, Смерти не боясь, в улыбке тая,

Стал на головку милую смотреть.

Потом назад, и что! Сбежала Смерть!

XX. Эпиталама

В лилейных прядях, на педаль органа

Любовь своею ножкой белой жмёт,

Как запах плода льётся гамма нот,

И ладаном наполнен воздух пряный.

Там, в алтаре с оградою чеканной,

Священник пальму и потир несёт,

А музыканты с лютнями вперёд

Идут средь дев, что свежи и румяны.

В венцах мы видим солнце на рассвете:

Авроры алой золотой наряд.

Пока поют дискантом чистым дети,

И мальчики кадилами звенят,

Любовь на хорах с радостною силой

Нам жизни увертюру завершила.

Прощание

Твоё лицо не вижу боле!

Плющ на крыльце, листва в садах

Зря шелестят теперь на воле -

Я им не рад, увы и ах!

В бесчувственных морях.

Когда же яркой чередою

Сквозь воздух ударяет свет,

Там, между ветром и водою,

Мне шлёт видение привет:

Восторга слабый след.

Как человек, чьи дни и ночи

В плену любовной маяты,

Когда-то мать свою воочью

Узрит с небесной высоты

Со взором чистоты;

Так я, кто в глубине опасной

Средь бурных волн хотел играть,

Во сне смогу ли ежечасно

Я о лице твоём мечтать,

Где тишь и благодать.

Рай

Её глаза - два голубка,

Её уста как вишни красны,

Как нектарин щека гладка,

В цвет абрикоса - прядь атласна.

Смеются все её черты

Над зрелым плодом, над цветками,

И ароматные мечты

В ней распустились лепестками.

В её изгибе нежных губ

Соединились Рай и Ева,

А я, Адам, кто рыж и груб,

Я недостоин милой девы.

Её люблю я всё сильней,

И чаю в высоте небесной

Познать красу души у ней

Посредством красоты телесной .

Гвиневра

В жаркую ночь под сенью роз

(Персик, яблоко и абрикос),

Что вьются осенью в глубине

Сада по высокой стене,

Гвиневра, словно закат, в огне,

Страсть Ланселоту сулит средь грёз.

У окна, наверху, невидим, один

(Орех, яблоко и нектарин),

Гавейн лениво начал бренчать

На лютне, и смог, наконец, узнать

Лик страстный и Королевы прядь.

Усмехнулся зло паладин.

Долгий поцелуй слаще вина

(Орех и вишня, смола, сосна),

Как лёгок ножек её нажим

По листьям багряным, сухим,

Простилась с любимым своим,

Заливаясь румянцем она.

Горе душе, чей порыв смирён,

(Мухомор, полынь и паслён),

Горе чарующей той красоте,

Доблести дней, ночей чистоте,

Горе, розе - чернеть на кусте,

Горе, сердцу - терзанья и стон.

Из сборника "Новые стихотворения" (1879)

У реки

Журчит поток прозрачный

У ног, пожухлый лист

Шуршит в траве невзрачной

Под ветра тихий свист.

Природа песней этой -

Прощай, сказала лету.

Вверху, где ветер вьётся,

Создали буки сень,

И в знак любви к нам льётся

От них густая тень.

Колеблются их ризы

Последней лаской бриза.

Внизу река струится,

Пахнув старинным в нас,

Ей вековечно виться,

Вести свой древний сказ;

Тростник дрожит высокий,

Пока в нём жизни соки.

Головки поздних лилий

Раскрыли чаши в ряд,

И в воду опустили

Задумчивый свой взгляд,

А свежие соцветья

Качнул осенний ветер.

Сквозь дивный мир, безбурный,

Промчалась егоза:

Блестящий луч лазурный

На крыльях - стрекоза.

Полёта шелест резкий,

Как отзвук света, блеска.

Твою держу я руку,

Любимый, то не сон;

Грозит ли тем разлука,

Любовью кто сплочён?

- "Нет!", - молвит вся природа,

Цветы, деревья, воды.

Река благословляла,

Читал молитву лес,

Нам волосы ласкало

Дыхание небес.

Без слов (они напрасны)

Уста мы слили страстно.

Я сласть вкусить, робея,

Не смог - о, сердца стук!

Ещё один, скорее,

Избавь меня от мук.

Повторное лобзанье -

То сила, жизнь, желанье.

И вот, когда пред нами

Ползёт за годом год,

Пока согрет лучами

Дар жизни, словно плод.

Когда мы стары стали,

И словно злак увяли, -

Ты помнишь ли, мой милый,

Часов осенних сласть:

Сентябрь - любви горнило,

Но май принёс нам страсть:

В виденьях сна златого

Мы у ручья лесного.

Когда мгновений нежных

Погаснет яркий след,

Чувств не забудь ты прежних,

Траву и солнца свет.

И помни всё, прошу я,

О первом поцелуе.

Могила менады

Та дева, кто в священной роще

Вкруг сосен у Лидийских гор

Пускалась в пляс безлунной нощью

Под буйства хор,

И чья свирель, листвой увита,

Визжала, как свирель Котито .

Кто лоб себе плющом венчала,

Пила трёхкратно на заре,

Из ивовой коры фиала,

Что в серебре,

Крича со страстными губами

Подобно буре над холмами,

Теперь лежит, где тополь с грустью

Шуршит листвою день-деньской,

Где у могилы ропот устья

Даёт покой.

Прощай - скорбят все об утрате

Тех громких криков на закате.

Купание

Прикрыв ладонью розовый сосок,

Чтоб дрожь унять, свою боязнь измлада,

Лисидика нырнула, и прохладой

Пылающую грудь объял поток.

Обыскивает жёлтый мотылёк

Ей розы в волосах, летя из сада,

А бриз проник сквозь полога преграду

В её для сна священный уголок.

Она лежит в нём, нежная, как пена

Из лепестков, покрывших вод кристалл.

Что за виденье сон ей ниспослал?

Вчерашнюю она узрела сцену,

Когда под кровожадный крик арены

Сражённый гладиатор умирал.

Аконит

Зловещий дар - цветок сей аконит,

Печальной ночью мартовской рождённый,

Когда с Востока ветер раскалённый

Земли приволье ужасом казнит.

В глухом лесу, где солнце не блестит,

Под лиственницей тёмной и зелёной

Он вырос и, взглянув на свод спалённый

Небес безлунных, принял страшный вид.

Смотри! не любит злостный сей цветок

Весну - смешную, резвую девицу;

Нет, он, скорее, вредная вещица,

Чем дар весны, где бьётся щедрый сок.

Он злость Зимы последняя, и в срок

Как мерзость будет выброшен десницей.

Из сборника "Осенний сад" (1909)

Сон-тиран

Сей мир живой недвижим, как подводный,

Пропитан весь сиянием луны,

Сквозь ветви бука звёзды нам видны,

Как филина златистый взгляд холодный.

По зелени стеклянной и бесплодной

Плывут восторга лживые челны,

Как тени фантастической страны,

Прохладной, тихой, жалкой, безысходной.

Предатель-сон, беги скорее прочь!

Тень пылкая, оставь мой рай священный!

Восторг, не покоришь ты сердце мне!

В прозрачную, мечтательную ночь

Уловкой лжи ты свет вернул мгновенный,

О, сон-тиран, чарующий вдвойне.

У казино

Как персик ночь благоухала,

Темнел холодный парапет,

Быть может, значил слишком мало,

Иль слишком много наш обет!

Рыданья музыки из сада

Неслись в пурпурный небосвод;

Не смели мы в ту ночь услады

О смерти думать, что нас ждёт.

Как лозы пахнет бриз незримый,

У известковых гор скользя.

Не все надежды исполнимы!

Но не надеяться нельзя.

В печали струн, в стенаньях меди

Раздался ликованья глас;

Но лад уплыл, как тучи эти,

И кто же здесь грустнее нас?

Листвою лавр засеребрился,

Тёк лунной ночи аромат;

Наш пульс задорной песней бился,

Невыразимо жизни рад.

Исчезли прежние запреты,

И тайный страх, и тень тревог;

Холодный мрамор парапета,

Как персик - лёгкий ветерок.

Остин Добсон (1840 - 1921)

Из сборника "Carmina Votiva и другие стихотворения по случаю" (1901)

1-я Баллада антикваров

Дни вянут, как травинки в зной,

Года - безмолвный перекат,

Всё преходяще под луной! -

Так листья по ветру летят.

И всякий раз светил парад

На старом небе будет нов,

Посеян хлеб Времён и сжат -

Мы ищем зёрнышки Веков!

Амбар наш - прошлый мир земной,

От бури прячем всё на склад,

Скупцами копим за стеной

Дары Судьбы, как ценный клад:

Старинных летописей ряд,

Клочки стариннейших стихов,

Старинных шуток блеск и яд -

Мы ищём зёрнышки Веков!

Вот миф, покрытый стариной,

Старинный цвет, пленявший сад,

Старинный текст очередной,

Старинный лук, обломки лат,

Старинный остов колоннад,

Старинный след былых слоёв:

Всё, что блуждает без преград -

Мы ищём зёрнышки Веков!

ПОСЫЛКА

Друзья, кто незнаком иль брат!

Под звон рождественский Христов

Спасайте то, что ждёт распад -

Мы ищём зёрнышки Веков!

2-я баллада антикваров

"Друзья, кто незнаком", - мы вас

Теперь узнали, как друзей,

Что в добрый и недобрый час,

Где Время шло с косой своей,

Снопы вязали средь полей.

И вам, испытанным! - и вам,

Кто нас не знает из гостей, -

Привет вам, истинным Друзьям!

Велик в амбарах наш запас:

Мешки округлы у дверей,

Гумно - с зерном как напоказ,

И мельница гудит сильней,

Без вас всё было бы скудней, -

Чуток колосьев там и сям;

За труд, уменье у межей,

Привет вам, истинным Друзьям!

Но, чу! Вот Жнец идёт до нас!

Так наберём зерна скорей,

Где рос подснежник всякий раз,

И цвёл нарцисс в сиянье дней,

В июне розу мял борей;

Пока навстречу холодам

Под тисом мы не крикнем, эй!

Привет вам, истинным Друзьям!

ПОСЫЛКА

На Святки кто пришёл, налей

В рог пуншу с пеной по краям,

Шлют холм, долина, и ручей

Привет вам, истинным Друзьям!

Баллада о зануде

Он к нам сумел явиться.

От безнадёги рад

Я звёздам помолиться, -

Он шёл как на парад.

Здесь есть укромный сад,

Чтоб спрятаться тайком?

О, боги, тяжкий час!

Он весь горит огнём,-

Храни от Барда нас!

Он яростно стремится.

Не ведая преград,

Как Джаггернаут мчится

И давит всех подряд.

Он словно водопад,

Он вертится клубком,

Стоит как напоказ

И мелет языком! -

Храни от Барда нас!

В стихах: Судьба - убийца,

И Горестей каскад,

Всегда Луна-царица,

Девиц несчастный взгляд,

(Однообразный ряд),

Надежд и Клятв фантом,

Печалей громкий глас;

Кто купит этот том, -

Храни от Барда нас!

ПОСЫЛКА

Принц Феб, мы все умрём,

В добре, во зле подчас,

Скорбя или смеясь;

Но почему при нём? -

Храни от Барда нас!

Вилланель

Когда был молод мир,

И городов не знали,

Была любовь - кумир.

И чьи глаза - сапфир,

Зла никогда не ждали,

Когда был молод мир.

Любовный эликсир,

Они не применяли.

Была любовь - кумир.

Им был не нужен пир!

Лишь только жизнь вначале,

Когда был молод мир.

Они, где чист Зефир,

Пастушек целовали:

Была любовь - кумир.

Никто под звуки лир

В Любви не знал печали:

Когда был молод мир -

Была любовь - кумир.

К Ричарду Уотсону Гилдеру

Друг - не стареет! Я одну

Тебе отправил песню снова,

Обычной формы образцовой,

Ты у неё бывал в плену.

О ней не скажешь ты сурово,

Мне старый друг ты, как взгляну!

Друг - не стареет.

Я старым книгам и вину,

Которым ход Времён суровый

Вручил изящества покровы,

Всегда был рад, но (entre nous)*

Друг - не стареет.

* entre nous (фр.) - между нами

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Веер маркизы Помпадур

Бел, расписан, утончён,

(Кисть Ванлоо я узнаю),

Любит в буйстве света он,

В сине-розовом рою;

Шёлка слышишь ты струю!

Сверху - тает глаз прищур,

Как роса, что ждёт зарю -

Это веер Помпадур!

Глянь, придворных легион:

Мчат, как бабочки к огню,

В Oeil de Boeuf со всех сторон,

Фрагонара помнишь ню,

Talon-rouge, falbala, queue ,

Герцог, кардинал - фигур

Много просят за родню, -

Это веер Помпадур!

Суть получше, чем бонтон

В той игрушке, voyez-vous!*

Государство, власть и трон,

Дел министров сто на дню;

Может, те, кто вёл резню

Тех, кто создал их сумбур;

Знак, намёк на западню, -

Это веер Помпадур!

ПОСЫЛКА

Тайну он унёс свою,

Планов, козней, креатур.

А маркиза где? В раю?

Это веер Помпадур!

* voyez-vous! (фр.) - не угодно ли!

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Парадокс Времени

"Идут года"? - Сомненье!

Спит Время, - мы в движенье.

И что за искушенье

Часы остановить,

Чтоб Юность сохранить?

"Идут года"? - Сомненье!

То зрения обман.

Спешим, как ураган,

Мы по лугам в смятенье,

Но, кажется, бежит

Земли привычный вид.

Спит Время, - мы в движенье.

Был прежде завитой

Твой локон золотой,

И мой. Щипцам - презренье.

Но вот пришла пора

Сплошного серебра.

"Идут года"? - Сомненье!

Когда-то в том лесу

Твой "снег" и "роз" красу

Моё хвалило пенье.

Тех трелей больше нет.

А роз где чудных след?

Спит Время, - мы в движенье.

В скрещении дорог

Назад идущий Рок

Унял надежд волненье.

О, где былая страсть?

Того огня напасть?

"Идут года"? - Сомненье!

Далёк Восторг хмельной,

Былое - за спиной,

Где вечера свеченье.

Спеша в последний путь,

Помолимся чуть-чуть.

Спит Время, - мы в движенье.

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Четыре времени года

Когда в долинах

Весенний звон,

Нарцисс раскрылся

И анемон, -

Пой звёзды, утро,

И небеса,

И незабудки -

Её глаза.

Когда же летом

Густа сирень,

И птичий гомон

В саду весь день, -

Пой мёда сладость

В тени куста,

И розы алость -

Её уста.

Когда кружится

Осенний лист,

И сноп в телеге

Стоит душист, -

Пой праздник жатвы,

Парней и дев;

И в хороводе -

Её напев.

Когда зимою

Свистит пурга,

Приятно греться

У очага, -

Пой грусть и встречу

Друзей в тиши;

И после радость

Её души.

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Феокрит (вилланель)

Певец полей, овечьих стад,

О, Феокрит! Свирелью Пана

Век Золотой ты петь был рад.

Вдыхал ты пашен аромат,

И ульев, и сосны дурманы,

Певец полей, овечьих стад!

Хваля пиры среди услад,

Где чаша винная желанна,

Век Золотой ты петь был рад.

Ты дал влюблённым нежный взгляд,

Свирелям - звуки без изъяна,

Певец полей, овечьих стад!

Смеясь, ты зрел весёлый ряд

Волн сицилийских постоянно...

Век Золотой ты петь был рад.

Увы! Напевы наши - хлад,

Печальны солнца средь тумана, -

Певец полей, овечьих стад!

Век Золотой ты петь был рад.

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

O, Fons Bandusae

Журчащий ключ, стекла ясней,

Тебе венок и кубок сей,

Тебе козлёнок тот проворный,

С кустистой бровью - знак бесспорный -

Любить и биться у камней.

Дитя надыбилось сильней!

Увы, но кровь его с твоей

Волной сольётся чистой, горной,

Журчащий ключ!

К тебе и Сириус нежней .

Ты дал стадам прохладу дней.

Тебя поёт мой стих мажорный,

Родник божественный, задорный;

И людям станешь ты родней,

Журчащий ключ!

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Ars Victrix

Когда твой путь - мученье

Средь вечной маяты, -

Рождаются творенья

Особой красоты.

Просторны, как сандальи,

Стихи быть не должны,

Поэт, надень, мы ждали,

Котурны, что тесны.

И новым дарованьям

Оставь безвольный слог.

Смотри, твоим писаньям

Нужна отделка строк.

О, скульптор, глину гордо

Не нужно больше мять,

Паросский мрамор твёрдый

Рукам твоим под стать.

Сатира вид рогатый -

Для бронзы Сиракуз;

На прожилках агата -

Черты прелестных Муз.

Художник, вдохновенно

Смешай-ка новый тон,

Эмали цвет отменный

В огне печи рождён.

Голубки Эрицины

Покрыли изразец,

Блеск сини и кармина -

Сирена и венец.

Всё бренно. Лишь Искусство -

Великий вечный дар;

Бюст пережил Августу ,

Тиберия - квинар .

Исчезнут даже боги,

Но Рифмы - никогда;

Они придут к нам, строги,

Сквозь долгие года.

Резец, перо и краски -

Прекрасного столпы.

Шедевр подвергнет встряске

Молчание толпы.

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Urceus Exit

Я задумывал Оды,

Но вернулся к Сонетам.

Началось это с моды.

Я задумывал Оды,

Только Роза у входа

В новой шляпке с букетом.

Я задумывал Оды,

Но вернулся к Сонетам.

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Забытая Могила

Уйдя от пыли городской

Туда, где свежесть и покой,

Где на пригорке, возле ската,

Лежат ведёрко и лопата,

Ты в стороне услышал плач -

Скорбел об умершей богач.

Пройдя боярышник, вокруг

Свой розоватый дождь цветущий

На все могилы грустно льющий, -

Ты на одну наткнулся - вдруг.

Как странно! Трав густые гривы,

Казалось, были несчастливы,

И плющ тянул наискосок

К соседней урне свой росток.

Плита засыпана, ты взгляды

Бросал, нагнувшись у ограды.

Где имя? Цифры "7" и "6",

"Несчастья", "Небо" - смог прочесть.

И дальше надпись пробегая,

Читал - Ирония какая! -

"Ушла, но вечно дорогая".

Из сборника "Собрание стихотворений" т.1 (1895)

Рондо к Этель

(Той, которая хотела бы жить:

"В те времена чаепития с Чепцами и Кринолинами

или в то время, когда носили Парики" )

"В те времена"! бы платья шик

Лишь подчеркнул твой милый лик;

Ты как БЕЛИНДА мушке рада;

Была б Пастушкою-отрадой,

Надев напудренный парик!

А я б в словах своих достиг

Тщеславья СЭРА ПЛУМА вмиг,

Играя тросточкой с бравадой

"В те времена!"

Коль каждый в роль свою проник:

То был бы наш успех велик!

Презренье - ты, а я - досада:

Сам Август выдал бы награду!

Но...страсть была б сильна, иль пшик, -

"В те времена!"

Из сборника "Собрание стихотворений" т.2 (1895)

В том вечном сне

В том вечном сне, когда одет

Мой камень будет в первоцвет,

Хоть мир венцом желанных благ

Одарит прах мой кое-как,

Я не спрошу, не дам ответ.

И не увижу там рассвет,

И не услышу ветра, нет,

Немой, как сотни бедолаг

В том вечном сне.

Но я живу, мечтой согрет,

Что кто-то скажет: "Вот поэт.

Он заключил с Искусством брак,

Позору и разврату враг".

Смолчат? - О, память, ты - во вред

В том вечном сне.

Из сборника "Собрание стихотворений" т.2 (1895)

Песня Сада

Здесь цветут в укромном месте

Гиацинт и роза вместе,

Здесь, у простеньких стеблей,

Щегольнул огнём алтей.

Здесь для каждого видны

Званья, ранги и чины.

Все сезоны держат путь

В тихом месте отдохнуть;

Персик, смоква, абрикос

Здесь созреют среди лоз,

Где достаток лёг волной,

Что не видел Алкиной !

Среди зелени аллей

Дрозд порхает всё смелей;

По стене ползёт пчела,

Как на праздник, весела;

Ещё тихо - но вдали

Шум подвижников земли.

Здесь длинны и дерзки тени,

Здесь встречаются для пенья.

О, сад-бог, даруй мне свет,

Коль мирского рядом нет,

Коль я снял печалей груз -

Отыскать прекрасных Муз!

Эндрю Лэнг (1844-1912)

Из сборника "Стихотворения в модном стиле" (1885)

Баллада об ученице Гертона

Она Гертона платье надела,

В латынь с греческим углублена,

В лаун-теннисе юбка взлетела

Её так, что ханжа взъярена.

Может, речь её и слабина

(Опечалены дамские лица),

Зато в алгебре - очень сильна,

π - легко вычисляет девица.

Рассуждает о "спурте" умело,

(В этом блажь не девичья видна),

Отдаётся и флирту всецело

В плоскодонке, где бухта темна.

Если дно потечёт у челна,

Может плыть, как летать может птица,

И фехтует, и с гольфом дружна.

π - легко вычисляет девица.

Скопас, Мирон , мозаики: смело

Обо всём прочитает она;

Вот монеты, вот древняя стела,

Вот безносые бюсты - умна!

Мысли Кобета знает сполна,

Пишет κάι или κεν на странице,

Её помощь быстра и нужна,

π - легко вычисляет девица.

ПОСЫЛКА

О, Принцесса, она - как весна,

Синь очей, щёчки, словно денница;

И я смело скажу, лишь одна

π - легко вычисляет девица.

Роберт Бриджес (1844-1930)

Из сборника "Более короткие стихотворения в 5-ти книгах" (1890)

Книга 1. 3

Засохшей розы я

Храню скелет,

То боль и грусть моя,

Любви уж нет:

За прошлую любовь,

Ценней вдвойне,

Ты возвращаешь вновь

Ту радость мне.

Твой алый лепесток,

Твой аромат,

Расскажут, как увлёк

Нас летний сад.

Как взгляды солнца жгли

Над головой,

Лишь руки мы сплели,

Где куст был твой.

Однако всё прошло,

Но не могла

Ты плакать, ты чело

Склонив, спала.

Тех снов рабыня ты,

Хотя мертва,

А я забыл мечты

И те слова.

Ты вся меня свежей,

Мила, нежна:

Соль на щеке моей

От слёз видна.

Книга 1. 5

Для друга коноплянка

Запела песнь весной,

Другие на полянке

Играются лесной.

Что им любовь!

Я выражу молчанкой

Лишь ту любовь.

Ведь юным восхищеньем

Полны её слова,

У друга с наслажденьем

Кружится голова

От сладких нот, -

Но я испорчу чтеньем

Звук нежных нот.

Она замолкла, песни

Друг её ждал повтор,

И вот она чудесный

Пропела на весь бор

Свой милый гимн:

А смог бы стих мой пресный

Спеть этот гимн?

Счастливое созданье!

Весной веселой ты

Забыло о страданье,

Тревогах суеты.

В плену любви

Простое щебетанье

Отдай любви.

Книга 1. 6

Когда ты презираешь

Меня и хмуришь брови,

Обет мой отрицаешь,

Где скован я любовью.

Гордясь, ты, несомненно,

Отвергла несравненный

Огромный клад бесценный.

Но коль увижу вновь я -

Любовь ты возвращаешь

С улыбкой, без присловья,

И веришь, и прощаешь;

Хоть твой я непреложно,

Моя любовь, возможно,

Покажется ничтожной.

Книга 1. 8

Я ныне на прогулке

Нашёл любви цветок,

Хотел его сорвать я,

Но в руку стукнул ток.

Иль то змея свернулась

Вокруг верхушки пня?

А может ежевика

Царапнула меня?

То не змея лежала,

Меня шипы не жгли,

Зажало сердце вздохом, -

Ведь милая вдали.

Книга 1.9

Под осень мак на берегу

Раскрыл две чашечки небрежно,

Седые листья, как в снегу,

А лепестки желты и нежны.

И странно так удивлены

Красноголовые кузены

Его росой из брызг волны,

Из принесённой ветром пены.

Он не любим, как тот цветок,

В полях танцующий с пшеницей;

Роняя в море лепесток,

Он одиночеством томится.

Книга 1. 10

Когда сижу я рядом с ней

И от восторга замираю,

Она мне кажется родней

Не близ меня, а среди рая.

Когда вдали моя любовь,

Я как под пыткой неземною:

Глаза сомкну и вижу - вновь

Любимая сидит со мною.

Книга 1. 12

Кто не стоял у волн морских,

Не пережил рассвет прекрасный

В тот день, лишь шторм сердитый стих

И смолкнул ветер громогласный?

Гурт юго-западных коней

Пасётся вкруг жилья в тумане,

О страсти смолкнувшей своей

Рыдают волны в океане.

С деревьев, башен, дальних скал

Вернулись пуганые птицы

На берег, где прилив играл,

Чтоб с морем солнечным сдружится.

Поплыли робко корабли,

Смеясь, что враг их ныне - сонный,

Суда он, разметав вдали,

Всех, как овец, ведёт к загону.

Ряд белоснежных облаков

На север гонит он туманный:

Но те, прорвавшись из тисков,

Спешат на юг, их край желанный.

С холмов далёких через луг

Ползут их тени на просторе,

И, промелькнув в долине, вдруг

С утёса падают на море.

Вдаль уплывают паруса,

Но всё ж я вижу ряд овчинный,

Что белит юга небеса,

Пятная Франции равнины.

Книга 1. 13

Мне песню петь не лень,

Она, как страсть моя:

Я пел её весь день,

Шёл в разные края.

Свою открыл я тайну,

И это не случайно.

Пел небу всякий раз,

Что скрылось под вуаль:

Лазури милых глаз

Его не лучше даль.

И облака в печали

От век её сбежали.

Деревьям пел я стих,

Цветам среди полей:

Никто не схож из них

Ведь с лилией моей;

Ну, кто здесь будет смелым

С её сравниться телом?

Я морю стал кричать,

Что вздыбилось волной:

Её вольнее прядь

И танец заводной.

Твой гнев, клянусь, терпимей,

Чем хмурый взгляд любимой.

Счастливый, шёл пешком

И пел я вновь и вновь,

У леса вечерком

Узрел свою любовь:

И спел ей песню эту,

Что пел весь день я свету.

Книга 1. 15 Рондо

Те с ядом стрелы он макнёт

В нектар не для пчелиных сот,

Возьмёт свой славный лук желанный,

Подвесив к бёдрам медь колчана,

И поохотиться пойдёт.

Он вынет стрелы, и зажмёт

Конец их пальцами, в полёт

Отправив звучно и обманно

Те с ядом стрелы.

Коль девушка, прижав к ней рот,

Из раны кровь вдруг отсосёт

И выпьет этот яд престранный,

То зелье обретёт нежданно,

Что страх прогонит и согнёт

Те с ядом стрелы.

Книга 1.16. Триолет

В дни первой встречи мы не знали,

Что у Любви - жестока власть.

Дружить стремились, и печали

В дни первой встречи мы не знали.

Кто б нам предрёк, как мы страдали,

Как горем обернулась страсть,

В дни первой встречи? - Мы не знали,

Что у Любви - жестока власть.

Книга 1. 17. Триолет

Порочны женщины с рожденья,

Кто хвастать их любовью мог?

К ничтожеству - нет хуже рвенья:

Порочны женщины с рожденья.

Создав для счастья, за паденье

Жену Адама проклял Бог;

Порочны женщины с рожденья,

Кто хвастать их любовью мог?

Книга 2.3 Весенний вечер

В зелёном я увидел Деву-мать,

Она луга кропила на закате;

Уж мог луны холодный свет сиять

Над городом, где день и ночь - что братья.

И, золота на Западе светлей,

Она туда смотрела всё смелей.

Всех листьев зеленей её наряд,

Что задрожали вечером, сверкая;

Сама она изящнее стократ,

Чем яблонь цвет, что губят ливни мая,

Прелестней и милей румяных щёк

Цветущей розы, чей недолог срок.

Желая превзойти прекрасный вид, -

Звук музыки рождает в нас волненье -

Хор соловьёв на дереве сидит,

За дождь богиню славя в восхищенье;

Невидимым движеньем полон мир,

Прощаясь, от ветвей сбежал Зефир.

Над редкими верхушками дерев

Багровых облаков плывут армады

Устало, иль от дрёмы разомлев;

И лишь светило ночи рвёт преграды:

Оставив день, его следит сейчас

За девственной царицей зоркий глаз.

Её увидев, я её почтил:

Весна! Как ты обильна и прекрасна!

Мать лет моих, ты сердцу столько сил

Даёшь тебя любить и петь всечасно;

Цвет плода моего и сердца жар,

И радости моей блаженный дар!

Как хорошеешь ты из года в год,

Хотя юна, но прогоняешь зимы,

Из-за любви к тебе - в душе извод,

Прошёл сезон, и я хожу ранимый!

В любви к тебе корысти места нет,

Познав тебя, мы твой забудем свет.

Книга 2. 4 Ухаживание

Не помню как, но рад

Снискать был в этом мире

Я милой дамы взгляд

На рыцарском турнире.

О приз прелестный дня:

Ей - все мужские взоры;

Зачем она меня

Избрала для фавора?

Ах! Прежде разум мой

Жил без надежд, тоскливо:

А у неё впервой

Глаза полны призыва.

Не сомневался я,

Взгляд милой ощущая,

Что благодать моя

Бесспорна и без края.

Потом пришла беда,

И страсть, что слишком хрупка,

Дрожала от стыда

За глупую уступку;

Ведь гордость я узрел

В её улыбке нежной,

И проклял, и презрел

Её обман небрежный.

Я не достиг побед,

Ухаживал и гнулся,

От самых горьких бед

Я поздно увернулся.

И к двери, в тишине,

Она пошла упрямо:

Прощанье в тягость мне,

Ей - сладостней бальзама.

Я понял бы суть слов

Её, будь я бесстрастней:

Ведь подарил любовь

Мне взгляд её несчастный.

Нет, сердце, ты не верь,

Вскричала Мудрость, рея:

Освободись теперь, -

И я простился с нею.

Я твёрд был, как кремень,

Порвал в одно мгновенье,

И потерял в тот день

Всей жизни наслажденье.

Я проследил за ней,

И отошёл без силы:

Ах! Всех она честней,

И сердцем не хитрила.

Книга 2.6 Отдых на воде

Мы к берегу зелёному плывём,

Чтоб отыскать себе затон тенистый,

Где мы, причалив лодку, отдохнём,

Усталость сняв в воде прохладной, чистой.

Сильнее, солнце, грей,

Беги, река, быстрей!

Вот зеркало Нарцисса, посмотри!

Я по нему стучать веслом не смею,

Причаливай к той иве, раз-два-три!

Ступив на пень, мы все стоим под нею.

Разделись: наш наряд

Дриады пусть хранят.

В лесу щебечут птицы. Под водой

Я глянцевые лилии срываю,

Где водорослей ряд стоит густой,

И от жары под солнцем изнываю.

Пока не отдохнём,

О пойте, птицы, днём!

А будет ночью ясно, и луна

Послужит нам, коль полной станет скоро,

Мы здесь повеселимся допоздна

И поплывём домой бесстрашно, споро.

Веди нас через ночь,

О летний светоч, прочь!

Книга 2. 11 Уныние

Зачем душа моя тревожно

Возобновила в час ночной

Свой бой тяжёлый, безнадёжный -

Уйти от жизни надрывной?

И этим гибель предрекая,

Весь прошлый ужас повторив? -

Как страсть терзала плутовская,

И дружбы слабым стал мотив?

Иль чтобы вырвать из забвенья

Мне дорогие имена?

Сердца влюблённых взяло тленье,

Их друга кроет седина.

Терпи, душа: придёт возможность

Исправить всё и изменить;

Погасит музыка тревожность,

Ты силы сможешь сохранить.

Пускай грядущая услада

Переполняет твой бокал,

И ты полгрусти будешь рада

Отдать за сладостный фиал.

Блаженство жизни! В этом пенье

Для смертных радость есть втройне!

Я дни хвалю - за наслажденье,

Но недостаточно их мне.

Книга 2.12

Златое Солнце! луч

Твой путь мне озаряет:

По кругу день без туч,

А ночь - пусть умирает.

Не ставишь ты препон

Ни мудрости, ни силе,

Но правишь бег времён,

Что их ведёт к могиле.

А коль ты, главный шар,

Обходишь мир безбрежный,

Что ты вручил нам в дар

Отечески и нежно,

Сияй же с высоты,

Любовью неуклонной

И жизнью красоты

Наполни сад зелёный;

Дабы весну одеть

В веселье и блаженство,

А летом нам согреть

День, полный совершенства.

Богатством золотым

Коснись плодов, что спелы,

На похоронах зим

Сквозь тучи смейся смело.

Наполни блеском струй

Мне утреннее зренье

И кровь мою взволнуй

Для радостных свершений.

Взойди, ведь Бог сказал:

"Да будет Свет!", в начале.

И нам глаза Он дал,

Чтоб Свет сей созерцали.

Свети нам сквозь эфир:

За тучею густою

Не скрой тот сладкий Мир,

Где Правда с Красотою.

Проснись, и шли привет,

Дай радости звенящей

Твой похвалить рассвет

И полдень твой палящий;

И вечер дай без туч,

И ночь, что умирает;

Златое Солнце, луч

Твой - путь нам озаряет!

Книга 2.13

Я так любил цветы:

Их чудо увяданья,

Союз их пестроты

С медком благоуханья.

Медовый месяц - сласть:

В глазах - любовь и страсть,

Но все увянут в срок:

И песнь моя - цветок!

Любил я ветерки,

Что гибли, не черкая

Приветствия значки

На жидком небе, тая.

И страсть души огнём

Являли, сгинув в нём

Среди небытия.

Как ветер - песнь моя!

Умри, о песнь, как вздох,

Увянь бутоном лилий:

Пускай цветок засох,

И ветерок - в могиле!

Лети с восторгом в мир

Вкусить любовный пир!

А красота у плит

Льёт слёзы на гранит.

Книга 3.5. Философ к своей возлюбленной

Коль ты не можешь зреть

И ведать тот холодный

Мрак скорби безысходной,

Меня поймавшей в сеть:

Я мысли безнадёжны

Словами смог облечь -

Обидеть ими сложно,

Не ранит воздух меч.

Коль я с тобой готов,

Как некто приглашённый

Вкусить еды исконной

От фей волшебных снов,

Воюющих в стремленье,

Чтоб стали для него

Все думы и движенья

Приятнее всего.

Поэтому была

Столь странной, сладкой тайна

Любви твоей бескрайней,

Что сгинуть не могла,

Что не томит мне сердце,

Целующее мрак,

Не зная, ты ли в дверце,

Кому твой тайный знак.

Как много было нег

И милых мне улыбок,

И лёгких слов, что зыбок

Мой разум стал навек.

О как стремится, рдея,

Мечта всех прежних дней

К мирам счастливым, где я

Всё часть любви твоей.

Книга 3.6

Спеши, восторг! Твой ценный клад -

Стремительный полёт.

Я с наслажденьем видеть рад

Крыла твоих красот.

Глянь! Ароматнейший цветок,

Чьи стебли я сорвал,

Хотя его и краток срок,

Прекраснее предстал.

О юность, сила, божество,

Недолог ваш удел;

Будь он длиннее моего,

От вас бы я не млел.

Нет, жизнь отвергнет ту любовь:

Вернутся ли тогда

Те дни, чтоб наслаждаться вновь?

Вернуться! Никогда.

Книга 3.8

Хвалю цветок я нежный:

Унылым зимним днём

В саду в беседке снежной

Искал я радость в нём.

Дало его цветенье

Мне облегченье.

Хвалю красу-девицу:

Её счастливый смех

Мне в скорби дал частицу

Надежды на успех.

И снова белокрылый

Мой дух унылый.

Я деве из боязни

Не смог "люблю" сказать,

И розе слов приязни

Моих не услыхать.

Но здесь хочу сплести их,

Чтобы найти их.

Книга 3.9

Зимняя ночь, всё снега и снега,

В комнате тихо, снаружи пурга,

Спят старики после тяжкого дня,

Сын одиноко сидит у огня.

Смотрит на пламя, мечтая о ней,

Кто не появится вновь средь людей,

Но никогда не узнает о том,

Что возле кресла был рядом фантом.

Скорбь и рыданья его, и слова:

"Горе мне, горе! Зачем ты мертва!

Давит земля губы, что я лобзал,

Грудь твою, руку, что я пожимал".

Духа не видел он, слышать не мог

Слов утешенья её от тревог,

Сердцем своим он не звал её прах,

Тут она скрылась в далёких мирах.

Книга 3.10

Моя подушка холодна,

Мне сердце гложет страх.

Я вижу сон, где смерть одна,

И я - могильный прах.

Застыла кровь,

Приди, Любовь,

Иль всё ж я - прах?

Но вот тяжёлые шаги

Услышал я в дверях.

Любовь, родная, не беги,

Пока что я не прах.

Свои лучи

Зажги в ночи,

Иль всё ж я - прах?

Книга 3.11

Неверная, ты всё же мне мила

В своей красе, коль вновь ко мне пришла

В мечтах будить любовь мою, что ценна

И неизменна.

Ты всё забыла, но опять моя;

Что ненависть; тебя увижу я,

И счастлив, взглядом встретившись с тобою,

С твоей волшбою.

Звезда всех звёзд, средь верных и святых,

Меланхоличных, смутных, непростых,

Ты радость, что лелеял я сердечно:

Ты будешь вечна.

Зачем другим свой отдаёшь ты клад,

Ведь ревновать тебя всегда я рад?

Мне снится, что меня ты приглашаешь

И утешаешь.

Но с каждым днём восторг проходит мой,

Я с болью вижу путь, покрытый тьмой,

Покинуло свой дом воображенье -

Опустошенье.

Влюблённые, расставшись, так живут:

Ты - прошлое презрела средь причуд,

А я - в мечтах всё так же им владею,

Его лелею.

Книга 3.12

Моим глазам ты рада?

Но кто я? Мой удел -

Не лучше тех, кто смел

Мечтать, что ты - награда.

Не время заставлять

Любовь стихи писать.

Мой слух ты похвалила:

Чуть-чуть! Но голос твой

Сердца других с лихвой

Наполнил бодрой силой;

Я рад лишь миг: но, знай,

О песнь, не забывай!

Кем станешь ты мне вскоре?

Ну как сказать? Луной,

Что льёт свой свет ночной

В губительное море; -

Желанным кораблём

Для тонущего - днём.

Книга 3.16. Песня

Люблю глаза любимой,

Я больше всех красот,

В ней жажда быть ценимой,

Ей локон солнце вьёт;

А в зеркале дивит

Её изящный вид.

Хоть все вокруг желают

Те прелести, ценя,

Её глаза пылают,

Лишь взглянут на меня.

Люблю я только их,

Что мне глаза других.

Кому мой стих по нраву?

Я знал Вас по глазам,

Восторг недолго, право,

Переливался там:

Они в пути, как я,

Вдали любовь моя.

Книга 3.17

С тех пор как ты нежной, верной,

Так долго меня любила,

Снова меня одарила

Ты радостью столь безмерной.

С тех пор ты стала милее,

(Сердца у других, как льдины),

Живёшь ты любовью единой,

Всё ближе ко мне, нежнее.

С тобой все мои награды,

С тобой все мои даренья,

Рука ты в моём творенье,

Ты - сердце моей услады.

Тебя не дарил сердечно,

Но жду на Небо попасть я,

За всю любовь твою счастье

Тебе дал Творец твой вечный.

Книга 3. 18

День ясный прогоняя,

Ложится вечер мглой,

Бриз, волнами играя,

Предрёк быть ночи злой.

Гром громыхает дальний.

Последних чаек стая

Кружится над скалой.

Как в памяти печальной

Восторгов прежних рой,

Крыл белых тает строй.

Шлюп скрылся за горой,

Смерк солнца луч прощальный,

Решили тучи с края

Скрыть лунный лик овальный.

А ты одна, родная.

Книга 3.19

О юноша, прощай!

Надежду обретая,

Взор вспять не обращай,

За Истиной взлетая.

Летя сквозь бурный край,

Среди огня блуждая,

Не уходи, познай

Мучения, страдая.

Ты Веры не теряй,

Смерть гордо презирая,

Тогда увидит рай

Душа твоя, сгорая.

Коль рядом страсти май,

И красота святая,

В бессмертный хор их, знай,

Твой глас вольётся, тая.

Книга 4.1

Люблю я все красоты,

И поклоняюсь им.

Так не хвалил я Бога;

Пусть наша жизнь убога,

Но мы их свято чтим.

И в творчестве я радость

Хочу найти сполна;

Хотя она виденьем

Пройдёт, как с пробужденьем -

Мечта пустого сна.

Книга 4.3

Вверху небес голубизна,

Где жемчуга и снег летучий;

Клочками чёрного руна

Закрыли высь густые тучи.

Их тени пляшут над холмом,

Среди вершин и в буераке,

Белёной мельницы проём

То на свету, то в полумраке.

Книга 4.4

С неба уходят тучи,

Ветер на море стих,

Месяца лик над кручей

В скорбях увял своих.

Он освещает гребни

Бледно-свинцовых волн,

Ревом их быстрой пены

Сумрачный берег полн.

Запада саван алый

Скрыл уходящий день,

Звёзды крадутся вяло

Под небосвода сень.

Пена белей и белее,

Месяц светлей и светлей.

К дому свернул я в аллее

С тенью бегущей своей.

Книга 4.8

Весна приходит в мае

Белее молока;

В кудрявом свете тая,

Блуждают облака.

Капустницы над крышей,

Ромашка расцвела,

И рассыпают вишни

Снежинки у ствола.

Книга 4. 9

Мне красота нужна

И Божья благодать,

Надежда у меня одна:

Взор к небесам поднять.

Сияющий поток

Течёт от звёзд волной, -

Так стал для нас Любовью - Бог,

Любовью неземной.

И в ком пылает страсть,

Восторгами маня,

В глазах того искрится часть

Небесного огня.

Книга 4.10

Любовь, ты муза для меня,

Тебе, средь лучших, в рвенье

Несу, колени преклоня,

Я жертву и моленье.

Дары их славили твой храм,

Меня позоря, всё же

Их тяжбы - просто стыд и срам,

Мой иск намного твёрже.

В венках лавровых каждый рад

С победой жить спокойно,

Но их гордыня от наград

Презрения достойна.

Не нужен мне на лбу венок,

А на руках - алмазы;

Мой дар - желанья - мой челнок,

Мольба - твои приказы.

Моя любовь! коль от тебя

Я сумасшедшим буду,

То больше ста сердец, скорбя,

Возьмут меня отсюда.

Книга 4. 11

Любовь сошла с небес ко мне:

Нежна, как росы на цветках,

Сладка, что капли по весне

В медовозевных лепестках.

Я не расстанусь больше с ней,

Осанну вечно буду петь,

Её в душе вкусив полней,

Воздам хвалу любую впредь.

Всё пусто без любви благой,

Она откроет все пути.

И нет мне радости другой,

Чем утешенье в ней найти.

Книга 4. 12

Холм - сосны стояли, вздыхая,

Был мрачен и холоден день,

Долину цветущего мая

Туман оборачивал в тень.

Спит лето в глубоком ущелье,

Где цвет на деревьях багрян,

Где благоухание хмеля,

И запах шиповника прян.

Крича, возмущалась кукушка,

Железный топор, что есть сил,

У дуба с дрожащей макушкой

Железное сердце пронзил.

И грохот! В мгновения эти

Как будто мертва тишина,

Над гибелью гордых столетий

Вздыхала, темнея, сосна.

Книга 4. 14

Забыть обо всём я в июне могу,

Купаясь с любимой в душистой стогу.

А в небе возводит из кружева туч

Дворцы золотистые солнечный луч.

Я песни слагаю - она их поёт,

Читаем стихи мы весь день напролёт,

Скрываясь от взоров в домишке своём.

Какое блаженство быть летом вдвоём!

Книга 4. 17

Пустая жизнь прошла,

Как будто сладкий сон,

И рядом пронесла

Мечтаний перезвон.

Прекрасные мечты

Исчезли, словно дым,

Хотя средь суеты

Я радовался им.

Теперь, когда погас

Блаженства идеал,

Я говорю подчас,

Что лучше дней не знал.

Книга 4. 20

Деревья мечутся во тьме.

Непроницаемой мантильей

Дождя и ветра на холме

Покрыты мельниц крылья.

Гроза в безумии своём

Ломает хрупкую пшеницу, -

Ей больше золотым венцом

Заре не поклонится.

Бездушен чёрный небосвод,

Он снова губит урожаи

Рабов земли, чей жизни ход

Трудится, умирая.

Вот так душа моя грустна,

Мои поля стоят пустые,

Надежд моих крушит она

Колосья золотые.

Книга 4.22

Когда расстался с любимой,

Три дня - только чёрный цвет;

Терзался я мыслью мнимой,

Может, в живых её нет,

От горя начал мрачнеть я,

И в тех страданьях моих

Казалось мне, что на свете

Нет одиноких таких.

Я плакал; то не позорно

Мучиться сердцем: потом

Мчался я к милой упорно,

Под вечер пришёл к ней в дом.

При виде её все грозы

Прошли; о, моя любовь!

В глазах её были слёзы,

Когда вопросил я вновь:

"Вернёшься?" - её рыданья.

- Я думал в теченье дня:

Не вынесу я страданья,

Коль ты покинешь меня".

Книга 5. 3

Любовь мудра, когда

В любви есть лад,

И благости звезда -

Твой резвый взгляд.

Но самый худший грех -

Твой хмурый лик,

Стихает солнца смех,

И ангел сник.

Эрнест Майерс (1844-1921)

Из сборника "Избранные стихотворения" (1904)

Глаза младенца

В тебе и кровь моя, и кость,

Часть сердца моего,

Ведь ты мой сын, мой странный гость;

Ты всё, ты божество.

Я на твои смотрю черты,

Что с каждым днём милей,

Смесь материнской красоты

В них с дерзостью моей.

Серьёзный, но спокойный взор,

Задумчив, негасим,

Так пролетает звёздный хор

На крыльях херувим.

Два мира сложно увидать,

(Скрывает зрелость их),

В тебе слилась их благодать

Среди теней глухих:

Забытый мир, куда печаль

С фантазией летит,

И новый мир, где как хрусталь

Звезда надежд блестит.

Но время, полное забот,

Погасит быстрый взгляд;

Лишь тайный чудный миг живёт,

Лишь вечный день отрад.

Ковентри Патмор (1823-1896)

Из поэмы "Ангел в доме" (1854)

Истинная сущность любви (Книга I, I, 2)

С открытым взглядом, веря мненьям,

Ходил полжизни я земной ;

Тщеславье вкупе с сожаленьем

На том пути брели за мной;

Да, гордость души разделила,

Что как перчатка и рука;

Краснел за сердце, что любило,

Но верил той любви пока.

Любви, что бренна иль достойна

Бессмертья, не желал я зла:

Считать с поющими нестройно,

Что ей не к месту похвала.

Любовь и есть моя награда,

Пусть дни бесстрастные вопят,

Мирт на моём челе - услада,

Мне мозг волнует аромат.

Образец (Книга I, II, 1)

Когда в лазури прояснённой,

Где пролетают облака,

Как ложе брачное Юноны ,

Как лебединая река -

Я вижу океан и горы,

В долинах тучные стада,

Ведёт моя кифара споры

С речами звонкими тогда.

Холмы среди долины ясной,

Всю сила ветра и морей,

Я воспою весной прекрасной,

Чтоб снова чувствовать быстрей.

Я ликовал от вольных песен,

И думал, что пора пришла

Петь гимн - ему и мир весь тесен,-

Тот гимн, где женщине хвала;

Гимн, что блистает словно птица,

И будит хор в глуби веков,

И с поцелуем рифм кружится,

С рапсодией прекрасных слов.

Когда ж я зрю тебя в надежде

Сказать, что рад и восхищён,

То мысли сжаты, как и прежде,

И гаснут, лишь их ряд рождён.

Ни таинство сплетённой речи,

Ни фраза нежности простой

Не восхвалят тебя при встрече:

Ведь лучше всех ты, став святой.

Созданий лучших половина

Ты лучшая, ты их душа,

Ты их венец, ты их вершина,

Ты цель их, дивно хороша.

И если б стал я в самомненье,

Забыв о пошлых песнях, петь

В тебе и ласку, и смущенье,

То породил бы только бредь.

И всё же я избрал задачу

Воспеть и Деву, и Жену;

Нет лучшей доли и удачи

Всю жизнь ценить её одну.

Я, на крылах любви, свободный,

Сумев от восхищенья взмыть,

Учу: мужчина благородный

Жены достойным должен быть;

Тогда возникнет в ней желанье,

От похвалы зажжётся страсть,

И воспарят они в молчанье,

В сражении вкушая сласть.

И как герань, что розовея,

Искусства силу познаёт,

Я мастерством своим сумею

Ей много новых дать красот -

Пока здесь нет простолюдина,

Что не почтит в гордыне трон

Царицы властной, столь невинной

И кроткой, не такой как он;

Пока (кто жаждет слишком много

Любви царицы получить?)

Мы счастья не нашли дорогу,

Дабы в восторгах жизнь прожить;

Пока не встанем мы, лишь мрачный

Туман исчезнет, густ и сер,

На полюса, где век наш брачный

Вращает мир небесных сфер.

Влюблённый (Книга I, III, 1)

Он встретил девушку случайно, -

Был дар ему от всеблагих,

И чар её постигнул тайну,

Что недоступна для других.

При ней он лучше и умнее,

Чтоб не упасть в её глазах,

Дыханье Рая вслед за нею

Кружит, как будто в небесах.

Он спать не может от волненья,

В мечтах её красу испив;

И поклоняясь в изумленье,

Льёт слёзы, сердце растравив.

О, парадокс любви, он долго

Переносить в тиши желал

Жестокий взгляд её и колкий,

Но получил страстей накал.

Его богатство - милость девы.

Величьем подлинным сражён,

И сладких снов презрев напевы,

Живёт её улыбкой он.

В своей молитве, преклонённый,

Он о поддержке попросил,

Дабы любви новорождённой

Придать могущества и сил.

Не велика цена для блага,

В обмен любви - всегда тоска;

Он в небеса глядит с отвагой:

Она Жена мне на века.

И видит, как царицы неги

К пажу склонились без корон;

Как, восприняв любви побеги,

Соразмеряют каждый стон;

И как преследует нас живо

Любовь шажками - дивный ход;

Как доблесть мягко и учтиво

Разит надменности оплот.

Но вот, хотя и не достоин

Её подол поцеловать,

В своей надежде, беспокоен,

Он получает благодать

Из поэмы "Ангел в доме" (Книга I, III, 2)

Достойная любовь

Кто страстен - тот безволен, кто же

Любви познал восторг и власть,

Чтоб мной владеть, - тот будет строже,

Явив достоинство, не страсть.

Кто слышит речь мою? летает

Она над теми, кто уныл

И жалок, раз любви не знает,

Психея их - лишь червь без крыл .

Холодным будет свет небесный

Для душ, где теплится лишь ад;

Сердца их даже портят песни,

Что я пою, мой сказ, мой лад.

Что им одежды в белом цвете,

В чём я любовь хвалю давно,

Им виден мрак в небесном свете,

Во тьме и белое - черно.

Из сборника "Florilegium Amantis" (1879)

Ночь и сон

Проснуться ночью странно,

Пока другие спят,

Когда самообмана

Хотят твой слух и взгляд,

Чтоб страх не потревожить

У внутренней черты,

Где часто жизнь находит пропасть

И ужас темноты!

И странен лай собаки

В ночи, как дикий зов

Звучит сквозь буераки

Крик дальних петухов.

И странно слышать с башни,

Разрушенной судьбой,

Во тьму ворвавшийся внезапно

Часов оживших бой!

Хоть мозг, больной от страсти,

Волнуется луной,

Быть не хотят во власти

У слабости ночной:

Безумный меланхолик,

Голодный, хитрый волк,

Убийца и грабитель жадный,

И покаянья долг.

Соловушка в веселье, -

Он побеждает ночь,

Поёт дневные трели,

И мрак уходит прочь.

Когда же опечален

Блестящей тьмой певец,

Все говорят, он скорбь рождает,

Он - сумасшедший лжец.

Буря

Из бледно-синего тумана,

Клочками чёрными крутясь,

Как страсти пыл иль гнев тирана,

Внезапно буря поднялась.

От лип цветущих запах сильный,

Согнулся их нестройный ряд,

И по дороге ровной, пыльной,

Стучит овечьим стадом град.

Я встал в подъезде полутёмном,

Далёким Шпилем поражён -

Во мраке факелом огромным

Он от заката был зажжён.

И голос нежный (что едва ли

Любимой голос был нежней)

Пока мечты мои витали,

Привлёк мелодией своей.

Я повернулся, молча, к дому,

Где будто музыка плыла -

Там дева старику слепому

Увидеть чтеньем помогла.

Не видя, как сквозь ливень лютый

Я к дому шёл её. Потом

Её направили обутой

Ко мне, в плаще и под зонтом.

Но шторм исчез; луч солнца яркий

В кудрявом паре чуть погас,

Прелестный, влажный и нежаркий

Сияет воздух в этот час.

Она пришла. Заката алость.

Звон колокольный прогудел.

И вздох её, мне показалось,

От лип цветущих прилетел.

Сон

В полях Любви, где тайн виденье,

Узрел я рощу в изумленье,

То, затаив дыханье чуть,

То, с лёгким сердцем полня грудь.

Там, как ягнята среди луга

Играли девы, друг на друга

Похожи очень. Долгим взглядом

Юнец осматривал их рядом,

И прочь ушёл бы, но девица

Захлопав, молвит, озорница:

"Мой час настал!" Потом, смеясь,

За грустным парнем понеслась,

"Постой, дружок, что смотришь мимо!"

И он назвал её любимой,

Любимей всех, всё потому,

Что подошла она к нему.

Смотря друг в друга неустанно,

Они вдруг изменились странно:

Юнец всё больше хорошел,

О, как он мил теперь, и смел;

Взрослела дева без печали,

Так, что другие не узнали

Свою сестру, что пред глазами

Стояла юноши часами, -

Как первой радуги врата,

Где перепутаны цвета.

И если в роще отдалённой

Она вокруг Любви, смущённой,

Кружилась слепо, то сейчас

Вокруг юнца пустилась в пляс.

Как за луну земля в ответе,

За па божественные эти

Он отвечал. И начал петь,

Лишь небо стало пламенеть:

"Стремится гордый дух, поверьте,

К вершинам горним ради смерти,

Даруя молча, наконец,

Любви униженной - венец!

И от своих простых желаний

В своём же вольном океане

Он, с любопытством бросив лот,

К глубинам скромности плывёт".

Ему в ответ поёт девица:

"Любовь есть Смелость. Если лица

Румянит на Земле мороз,

Стыдись огня бесплодных грёз,

Что как болезнь съедают жертву".

Времена года

Шафран с утра трясёт копьём,

И марту шлёт приветы.

Апрель терновники кругом

Украсил в самоцветы.

Сезоны дремлют, полны сил;

Стручок набух сплетённый,

Налился персик, и пронзил

Гриб землю ночью тёмной.

Зима спешит: замёрзших троп

Полоски серебрятся.

Напротив хижины - сугроб,

И звёзды в ночь струятся.

Ma Belle

Прощай, любовь! Уйти мне всё же надо.

Любовь, прощай!

Остался б я, ma Belle*, ты мне услада.

О, губы дай!

Несёт ли нам надежду иль преграду

Безвестный Край?

"Меня он так любил, моя отрада!" -

По мне рыдай.

* ma Belle (фр.) - моя красавица

Семела

О, не хвали!

Восторг мой, словно линза так чудесно

В тебе сосредоточить мог бы дар Небесный,

Там, вне земли.

Твоя ль вина,

Что гаснуть, вспыхнув, ты обречена.

Но больше сил

Я дам тебе, чем Бог, вобрать желаний пыл.

И, если честно,

Мне ль упрекать изменчивый твой лик?

Слепыми подошли

Мы к тем порталам счастья, что вдали!

Развеялись слова, иссохли б слёзы

Средь угольков в тот миг

В золе остывшей будто, эти грёзы

В дремоте, может, я постиг.

Из сборника "Неизвестный Эрос. Амелия и другие стихотворения" (1887)

Венера и Смерть

Она в златых сандальях, вся из света,

Как солнца жар.

В ладонях - мак и яблоко, сон это

И счастья дар.

У бока матери - супруги своей верной ,

Цветёт божок, другой внутри, наверно.

А рядом Смерть, у той дыханья яд

Смердит, и зубы редкие торчат.

О, ангелы, красе раскройте веки,

Чтоб Смерть не пожрала их всех навеки!

Пустой берег

Наполни песнями меня

О, море, щедростью маня,

Чтоб петь, все ноги в кровь разбив,

Пустого берега мотив.

Любви живящий ореол -

Лазурный камень я нашёл,

Где двадцать лиг ревёт прилив.

Пустого берега мотив!

Кристаллов, каждый так лучист,

Как право - твёрд, как правда - чист,

Я поднял двадцать, поспешив.

Пустого берега мотив!

Как долго шёл я ночью, днём

За драгоценным янтарём?

Лет шестьдесят, и еле жив.

Пустого берега мотив!

Богато море, нищ песок;

Кто я, не знаю. Всё же прок

Не знать как он, всё позабыв, -

Пустого берега мотив!

Взгляд назад

Я, веря в истинную сладость,

Что правду сладостно найдёт,

Познал огней небесных радость,

И пел разумность этих нот.

Потом сказал мечте неясной,

Вдали пропавшей, как звезда:

"До встречи, Проблеск мой прекрасный!

С тобой я буду навсегда".

Загадке Страсти предписанье

Дух во плоти даёт опять.

Я молвил: "Смертный, осмеянье

Меня оставь. Смогу я ждать".

Джеральд Мэнли Хопкинс (1844-1889)

Из сборника "Стихотворения" (1918)

Андромеда

Вот Андромеда замерла смущённо,

Сияя несравненной красотой,

Вдаль она смотрит со скалы крутой,

Цветок её, и жизнь - всё отдано дракону.

И прежде ей пришлось терпеть уроны

От бед и мук; а ныне слышит, стой,

Рёв зверя, страшный, дикий и густой,

Он похотлив, и смотрит разъярённо.

Но что ж Персей её от смерти не спасает?

По воздуху плывёт он и о ней

Вся мысль его; ей кажется - бросает

Её герой, когда ей всё больней.

Никто быть безоружным не мечтает:

Горгоны взгляд, меч, зубы, мощь ремней.

На образ Св. Доротеи

С корзинкой, устланной травой,

Иду вперёд, легка, мила,

Всем интересно, что с собой

В корзинке этой я взяла.

В носилках нового плетенья -

Цветы - от горечи спасенье.

Увы, не лилии они,

И не из Цезаря садов!

Айва в руке - но, в эти дни

Нет на ветвях у вас плодов,

Поскольку цвет не брызнул нежный,

Раз нет весны, и мир весь - снежный.

Нашли их там, где Юг, Восток,

Где все забыли о Зиме -

Росинка - шпорника глоток,

О, не должна ль сгореть во тьме?

Искрился влажный луг при свете -

Роса иль звёзды капли эти?

Айва в руке её? Всмотрись:

Скорей луны уменьшен лик.

Путь Млечный, Небеса сплелись!

То шпорники её. Лишь миг?

Душа несётся в эмпиреи?

Где плод, цветы, где Доротея.

Горняя гавань

Монахиня надевает покрывало (принимает обет)

Хочу бродить все дни,

Где всё цветёт,

В полях, где слепней нет, и град не бьёт,

Где лилии одни.

Прошу, о, дай мне кров,

Где есть покой,

В той гавани, где молкнет вал морской,

И нет штормов.

Свадебный Марш

Жениху Господь дал честь,

Стыд невесте; ложе есть,

Милых чад, прелестных чад,

Свято тело будет несть.

Друг для друга утешенье

Глубже, чем небес прощенье,

Милосердье дал нам Бог,

Связь - на век, на век - влеченье.

Марш, топчи колосья с нами:

Обращаюсь со слезами:

Коль брачуешь чудный брак,

Дай триумф и жизнь веками.

Яркозвёздная ночь

На звёзды глянь! Глянь, глянь на небеса!

Глянь, огненный народец в воздухе резвится!

Сверкают сёла, быстрый блеск бойницы!

Во тьме лесов лежат алмазы! Фей глаза!

Холодный луг, где золото-роса!

Рябит рябина! Лёгкий тополь серебрится!

Взлетели со двора испуганные птицы!

Ах! Это купля всё и приз, всё чудеса!

А что взамен? - Молитвы и обет.

Глянь, как в саду мелькает майский цвет,

Мука с желтком застыла на бредине!

Гумно всё это; скирды, дом, фасад.

Сей яркий запирает палисад

Христа и мать его, и все его святыни.

Майкл Филд

Из сборника "Под ветвями" (1893)

Девушка

Девица,

Её душа таится,

Как жемчуг в глубине: светла, темна.

На сердце - лёгкость, на лице - весна,

Изящна бровь, что как волна

Сквозь редкий лес видна:

Губ её дверца

Дрожит, как лист осины у окна

От бури сердца.

Мы душами слились,

Но не заполнен лист.

Сей труд словесный

Закончу, коль познаю план небесный:

Ведь путь её тернист.

Влюблённый

Смертный, если ты влюблён,

То гони из жизни вон

Всё, что воодушевляло,

Защищало, подавляло.

Ты созрел? Что возраст твой?

На странице роковой

Жизни пурпурные знаки

Ярко светятся во мраке.

Что есть скорбь? Покоя дар,

Для Любви - индийский жар.

Болен! Так молись покорно

О сиделке животворной.

Смерть придёт, последним взглядом

Ты Любовь увидишь рядом.

Смерть уныла? Но смела -

Нам могилу поднесла!

Небеса - то лишь шкатулка:

Клад Любви звенит в ней гулко,

Прежде чем души горенье

Канет в бездну разложенья.

Коль ты любишь, то вослед

От людей не бойся бед.

Элис Мейнелл (1847-1922)

Из сборника "Прелюдии" (1875)

Возлюбленный (ая) предлагает лучшее продолжение

Твоя краса не сохранится

В любовной вечности моей.

Твои улыбки всех светлей,

Но исчезает их зарница,

Даря мне несколько лучей.

И слов твоих уходит сладость,

Как будто смерть пришла за ней,

И смех твой стихнет в шуме дней,

Твоих мелодий гаснет радость,

Но те, что мне - звучат сильней.

Ты в сердце спрячь моём в покое

Всё, что не хочешь дать, скорей.

И будь к себе, ко мне добрей.

Мой кубок полн водой речною,

Но не достигнет он морей.

Из сборника "Стихотворения" (1893)

Отречение

Не думать о тебе! с большим трудом

Любви я избегаю наслажденья -

Любви к тебе - среди небес свеченья,

В припеве песни самом дорогом.

Средь сладких мыслей светится тайком

Мысль о тебе, души моей виденье;

Её гоню из сердца целый день я;

Не стать ей ныне явью, ни потом.

Когда же сон мои закроет вежды,

Когда позволит ночь передохнуть,

Все нужные мне узы будут сняты,

И воля скинет все свои одежды,

Я с первой грёзой сна увижу путь

И побегу к душе твоей крылатой.

Мэри Элизабет Кольридж (1861-1907)

Из сборника "Поклонники фантазии" (1896)

Ведьма

Я очень долго ходила в снегу,

Но я слаба и мала,

Мокрая шубка, сжатые зубки,

Дорога была тяжела.

Бродила я по цветущей земле,

А здесь лишь несколько дней.

Меня на порог поставьте, и в дом пустите скорей.

Леденящий ветер - жестокий враг,

Я долго стоять не могу,

Жёсткие руки, в голосе - муки,

И смерть на каждом шагу.

Я всё же крошка-девица,

Ножкам моим всё больней.

Меня на порог поставьте, и в дом пустите скорей.

Её голос на женский голос похож,

В нём страсти сердечной звук.

Она явилась, и пламя забилось,

И сникнув, погасло вдруг.

С тех пор не горел больше мой очаг,

Ведь я торопился к ней,

Её на порог поставить, и в дом пустить поскорей.

1893

Из сборника "Награда фантазии" (1897)

Мгновение

Короной красной облака

Венчают пики гор.

На бурном небе свысока

Ярится солнца взор.

Зачем ты смотришь на меня,

Вздыхая все года?

Во все века такого дня

Не будет никогда.

Из сборника "Стихотворения" (1908)

Замужество

Одна ты не спишь, не проснёшься одною,

Мечты и молитвы теперь вдвойне;

И сёстры сказали порой ночною:

Тебя не увидим мы, дева, в окне.

Мы глаз не увидим твоих сиянье,

Смеющихся, буйных, в веселья час,

Танец твой под омелой , лобзанья,

Шалость твою средь нас.

Скоро должна к нам явиться матрона,

С голосом низким, мудра и мила,

Буду ли к ней я теперь благосклонна?

Ведь дева в ней уже умерла!

"Мой милый взял моё сердце, я - его"

Никто так не любил меня, как горе.

Оно с рожденья бегало за мной.

Крало игрушки с ревностью во взоре,

Осталась я одной.

Поющих птиц в моём саду сначала

Отпугивал его протяжный стон;

Оно моих любимых убивало,

Мне скорбь - его закон.

О горе, я кляла тебя юницей,

А ныне мне твоя приятна власть;

В твоих руках костистых, как в темнице,

Тебя люблю - не страсть.

В этот день

Кто плачет у могилы,

Кто в комнате без силы,

Цветёт лишь ирис милый -

Я помню.

Лишь цикламена кроны

Раскроют все бутоны,

Мне плакать нет резона -

Я помню.

Оскар Уайльд (1854-1900)

Из сборника "Стихотворения" (1881)

Requiescat

Ступай легко, под снегом

Ей вечно спать,

Шепчи, ведь ей побегам

Цветов внимать.

Ржа прядь златую властно

Взяла в свой плен,

Та, кто юна, прекрасна,

Отныне тлен.

Всех лилий белоснежней,

Лишь поняла,

Что женщина: так нежно

Она цвела.

И вот плитой покрыта,

Глухой доской,

Во мне - душа разбита,

У ней - покой.

Мир ей! она не слышит

Стихи сквозь снег,

Здесь жизнь моя не дышит -

В земле навек.

* Requiescat in pace! (лат.) - Да почиет с миром!

La Bella Donna della mia Mente*

В жестоком пламени сгорая,

От странствий тягостных без сил,

Любимой имя называя,

О песнях я теперь забыл.

О, Коноплянка, для любимой

Шиповник трелями покрой,

Пой громче, Жаворонок, мимо

Проходит кроткий Ангел мой.

О, слишком чистая, как Дева,

Для страстных вздохов в уголке,

Она прекрасней Королевы

И света лунного в реке.

Мирт в волосах её сплетённых -

(Зелёный лист - златая прядь!)

Не краше среди трав зелёных

Снопов желтеющая рядь.

Для поцелуев - не для боли

Губ её маленький проём , -

Трепещет, как ручей на воле,

Иль роза ночью под дождём.

А шея - словно донник белый

За негой солнца восстаёт,

У коноплянки зоб умелый

Не бьётся так от сладких нот.

Разрез граната в белых зёрнах -

Уст её тёмно-красный клад,

Румянец щёк - в садах просторных

Краснеет персик, солнцу рад.

О гибкость рук! О белоснежный

Стан для услады и тревог.

О Дом любви! О неутешный

Дождём израненный цветок!

* Прекрасная Дама моего воображения (ит.)

Quia multum amavi*

Мой друг, когда священник, полный страсти,

Из раки тайной первый раз берёт

Плоть Господа, и, совершив причастье,

С дрянным вином хлеб отправляет в рот,

Он не познал, как я, благоговенья,

Когда, вонзая в плоть свой грешный взгляд,

Тебя всю ночь томил я на коленях,

Свершая поклонения обряд.

Коль не был бы смазлив, любил бы боле

В то лето бурной неги и дождей,

Не стал бы я наследником юдоли,

В дверях Страданья сгорбленный лакей.

Но совесть - сенешаль твой белолицый,

Бежит вослед, готовясь дать мне бой;

Я рад, что так любил - и вновь родится

От всех светил цветок мне голубой!

* Ибо много возлюбил (лат.)

Silentium Amoris*

Как солнце слишком яркостное гонит

Луну упрямо-бледную назад

В пещеру тьмы, где та мечту хоронит -

Сиять под серенаду соловья,

Так жжёт мне губы Красота твоя,

И песни благозвучные - не в лад.

Как ветер через луг примчавшись с пляской

На буйных крыльях, лишь исчезла тьма,

Тростник ломает слишком грубой лаской,

Где песням предавался он своим,

Так слишком бурной страстью я раним:

Любви избыток - и Любовь нема.

Тебе мой взгляд сказал всё, несомненно,

Зачем я смолк, и гриф на лютне пуст,

Не лучше ль разойтись нам откровенно,

Тебе - к тому, кто так сладкоголос,

А мне - лелеять память этих грёз:

Не спетых песен, не лобзавших уст.

* Молчание любви (лат.)

Эндимион ( для музыки)

Плоды на ветвях золотые,

Аркадских птиц не молкнет хор,

Здесь блеют овцы молодые,

Набеги коз в поля пустые,

Он лишь вчера сказал впервые

Люблю! Я жду его с тех пор.

Луна, хозяйка тёмных далей!

Храни любимого, как страж.

Его ты знаешь - он мой паж,

Обутый пурпуром сандалий,

Его ты знаешь - он мой бог,

С пастушьим посохом, лукавый,

Он нежен, словно голубок,

Темноволосый и кудрявый.

У горлицы устали крылья,

Где друг в малиновых чулках?

К овчарне волки подступили,

И сенешаль прекрасных лилий

Спит в лепестках - легла мантильей

Тьма на сиреневых холмах.

Луна святая! Так мы ждали!

Стань Путеводною звездой!

Где мой красавец молодой?

Коль видишь пурпур тех сандалий,

Всё тот же посох, тёмный локон,

В козлиной шкуре силуэт,

Скажи ему, я жду, где окон

Вдали мерцает тусклый свет.

Росой прохладной луг покрылся,

Аркадских птиц не слышен хор,

С пригорка юный фавн спустился,

Златыми дверцами прикрылся

Нарцисс усталый, не явился

Ко мне мой милый до сих пор.

Луна обмана и печали!

Где тот, в кого я так влюблён?

Где губ пунцовых жаркий стон?

Где посох, пурпур тех сандалий?

Зачем так серебрится клён?

Зачем покров туманный убыл?

Ах! Стал твоим Эндимион,

И ждущие лобзаний губы!

В золотых покоях

Гармония

Слоновая кость этих клавиш и рук -

Фантазий порывистых всплеск роковой,

Как отблеск серебряный тополя вдруг,

Когда шелестит он лениво листвой,

Иль пены дрейфующей узел живой

На волнах оскаленных, ветра испуг.

И в золоте стен - золотистая прядь,

Как в чашечке бархатцев жёлтой каймой

Сплелась паутинок тончайшая рядь,

Иль тянется к солнцу подсолнух немой,

Лишь ночь распрощалась с ревнивою тьмой,

И лилий копьё в ореоле опять.

И губ её алость на алых губах

Моих, как рубиновый свет от лампад,

Дрожащий в гробнице на красных шелках,

Иль как истекающий кровью гранат,

Иль влажные лотоса сердце и взгляд

В вине розоватом - кровавых слезах.

Impression du Matin*

Ноктюрн лазурно-золотой

Сменила в сером кантилена:

На Темзе баржа с охрой сена

Отплыла. Зябкий и густой

Из-под мостов туман ползёт,

Дома окутав жёлтой тенью,

Висит над Сити без движенья

"Святого Павла" вздутый свод.

Вдруг шум на улицах возник,

Проснулась жизнь; чуть волочится

Повозок сельских ряд, и птицы

В сиянье кровель слышен крик.

Под фонарями взад-вперёд

Девица бродит одиноко,

Ласкает день ей тусклый локон,

Пылают губы, в сердце - лёд.

* Утренние впечатления (фр.)

Impressions

1. Les Silhouettes

На море серые буруны,

Унылый ветер лёг пластом,

Луна желтеющим листом

Через залив несётся бурный.

На бледной отмели прибоя

Баркас чернеет, как офорт:

Весёлый юнга влез на борт,

Сверкнув улыбкой и рукою.

А на холме кричат кроншнепы;

Там, загорелы и юны,

Среди травы жнецы видны,

Как силуэты против неба.

2. La Fuite de la Lune

Весь мир спокойствием одет,

Весь мир в объятьях сновидений,

Молчанье там, где мрачны тени,

Молчанье там, где теней нет.

Лишь эхо резко принесёт

Крик одинокий и печальный,

То коростель подруге дальней

Ответ с холмов туманных шлёт.

И неожиданно луна

С небес уводит серп лучистый

К пещере мрака, в золотистый

Кисейный плащ облачена.

Стихотворения, не вошедшие в сборник

Дом шлюхи

Услышав танца шум вдали,

Мы под луной туда пошли,

Остановясь у дома шлюхи.

Оркестр в нём, оглушая зал,

"Das Treue Liebe Herz" играл,

Был слышен грохот заварухи.

Как фантастический гротеск,

Сплетая странный арабеск,

За тенью тень ползла на шторы.

Как чёрных листьев вьётся круг,

Под гул рожка и скрипки звук

Кружились призраки-танцоры.

И словно жуткий автомат,

Скелет вставал к скелету в ряд -

Для пляски медленной кадрили.

Затем они рука к руке,

Смеясь пронзительно в кружке,

Па сарабанды закрутили.

Фантом-любовник неземной

Прижался к кукле заводной,

А вот они поют устало.

Марионетка - страшный вид -

Курить на лестницу бежит,

Как будто здесь живою стала.

Сказал я милой: "Что за дом!

Танцует мёртвые кругом,

И прах кружит в объятьях праха".

Но слыша скрипки визг, она,

Со мной простилась и одна

Вошла в дом похоти без страха.

Стал вдруг фальшив мелодий пыл,

И вальс танцоров утомил,

И тени кончили кружиться.

По тихой улочке рассвет

В огнях сребристых сандалет

Крадётся робкою девицей.

Новое раскаянье

Да, грех был мой, и я не понял это.

Теперь же лира в склеп заключена,

И лишь неугомонная волна

Подтачивает берег без рассвета.

Глубокую могилу роет лето

Себе в долине, вянущей от сна;

И долго ива ждать обречена

Из рук зимы серебряного цвета.

Но кто спешит по берегу опять?

(О, не смотри, любимый, восхищённо!)

Кто это в южной яркости одежд?

Твой новый Бог, целующий смущённо

Бутоны свежих уст в плену надежд,

A мне в удел - молиться и рыдать.

Альфред Дуглас (1870-1945)

Две любви

Мечтал - что на холме я в чистом поле,

У ног земля стелилась, как сады

Пустынные, покрытые на воле

Бутонами. Задумчиво пруды

Чернели в тишине; средь белых лилий

Пылал шафран, фиалки в небеса

Пурпурные головки возносили,

И незабудок синие глаза

В сетях зелёных с робостью моргали.

Здесь были неизвестные цветы,

Что лунный свет, иль тень в себя вобрав

Природной нескончаемой печали,

Испили преходящие черты

Закатного мгновенья; листья трав

Здесь каждою весною утончённо

Лелеял негой звёздный хоровод.

Купаясь в росной свежести ночной,

Тычинки лилий видели влюблённо

Лишь славу Божью в солнце, и восход

Не портил свет Небесный. За стеной,

Чей камень мох съедает бархатистый,

Глядел я в изумлении на край,

И сладостный, и странный, и прекрасный.

Глянь! Юноша сквозь сад прошёл душистый,

Прикрыв глаза от солнца невзначай,

И локоны в цветах его так страстно

Смял ветерок, в руке его кармин -

Гроздь лопнувшего разом винограда.

Его глаза - кристалл, был голый он,

Белей, чем снег нехоженых вершин,

Губ алость - вин пролитая услада

На мраморе, чело - как халцедон.

Взяв за руку, меня он без презренья

Поцеловал с печальной лаской в рот,

И отдал гроздь, сказав: "О, милый друг,

Тебе я покажу мирские тени

И жизни лица. С Юга, глянь, идёт

К нам карнавал, как бесконечный круг".

Но вот, опять, в саду моих мечтаний

На поле золотистом я узрел

Двоих. Один был в полном ликованье.

Прекрасный и цветущий, сладко пел

О девах он, и о любви счастливой,

Что в юношах и девушках жива;

Был взгляд его в огне, внизу игриво

Цепляла ноги острая трава.

И злато струн, что волосы у девы, -

Слоновой кости лютню он принёс.

Как флейты звук чисты его напевы,

Цвели на шее три гирлянды роз.

Его напарник шёл в сторонке дальней, -

Глаза раскрыты были широко,

Они казались ярче и печальней,

И он смотрел, вздыхая глубоко.

И были щёки бледны и унылы,

Как лилии; как мак - уста красны,

Ладони он сжимал с какой-то силой,

И разжимал; власы оплетены

Цветами, словно мёртвым лунным светом.

Он в тунике пурпурной, где змея

Блестела золотистым силуэтом.

Её дыханья огнь увидев, я

Упал в рыданьях: "Юноша прелестный,

Зачем ты бродишь, грустен вновь и вновь

Средь царства неги? О, скажи мне честно,

Как твоё имя?" Он сказал: "Любовь!"

Но первый обернулся, негодуя:

"Тебе он лжёт, его зовут все - Стыд,

Лишь я - Любовь, я был в саду, ликуя,

Один, теперь и он со мной стоит;

Сердца парней и дев я неизменно

Огнём взаимным полнил без обид".

Другой вздохнул: "Желания священны,

Я - та Любовь, что о себе молчит".

Хвала Стыду

Минувшей ночью в мой альков пришла

Хозяйка наших странных сновидений,

В моих глазах пылало возбужденье

От пламени её. И без числа

Явились тени, и одна звала:

"Я Стыд Любви, верну я пробужденье

Губам холодным, пусть лишь в подтвержденье

Красе моей и мне идёт хвала".

В лучистых тогах (что за дивный вид),

Под звуки флейт, с улыбкой на устах,

Всю ночь мелькали страсти предо мною.

Лишь паруса на призрачных судах

Убрали, говорить я стал с одною:

"Из всех страстей прекраснейшая - Стыд".

Нет, не смогли певцы за все столетья...

Нет, не смогли певцы за все столетья

Открыть тюрьму английскую. Хоть ад

Разверзся пред Орфеем, ныне лад

И песнь бессильны, словно слёзы эти,

Что льёт любовь. И вы, на этом свете

В самолюбивой трусости стократ

Ничтожные, за хмурый, колкий взгляд

На глас пощады вы, не он, в ответе.

Кто б с вами то прошенье подписал?

Глупцы! В защиту б выступили тени:

Божественный Сократ, и кто велик -

Шекспир, Платон и Флорентиец - гений

Скульптурных форм. И с ними рядом встал

Из вас бы каждый, но лишь в этот миг.

Из сборника "Град души" (1899)

Amoris Vincula*

Как белый голубь в клетке золотой,

Лишённый воли по веленью сердца,

И, скованный любовью и мечтой,

Не улетает, хоть открыта дверца,

И нет замков; так и моя душа

С твоею цепью связана любовной.

Но голубь, от притворства мельтеша,

Цепь разорвал изменой вероломной,

И с пёстрой птицей скрылся от тебя.

Но лишь прошла луна, он снова дома,

О голосе неслышимом скорбя,

О поцелуях, дарящих истому.

Казалось, меч ту цепь разрубит, но

Её скрепило новое звено.

* Оковы любви (лат.)

Harmonic Du Soir*

Voici venir le temps**

Вот час, когда качаясь на ветру,

Цветок теряет сладость, что кадило,

И полнит звуком, запахом жару.

О, томный вальс! О, ног безумных сила!

Цветок теряет сладость, что кадило,

Звук скрипки, словно душ печальный стон.

О, томный вальс! О, ног безумных сила!

Храм Красоты и Смерти - небосклон.

Звук скрипки, словно душ печальный стон,

В них Смерти ночь рождает отвращенье.

Храм Красоты и Смерти - небосклон.

В крови купаясь, Солнце в изнуренье.

В ком Смерти ночь рождает отвращенье -

Душа - свой прошлый свет берёт назад.

В крови купаясь, Солнце в изнуренье.

Во мне твой образ - свет святых лампад.

* Harmonic Du Soir - Гармония вечера (фр.)

** Voici venir le temps - Вот пришло время (фр.)

Скрыться в Саруме

Любовь и страсть несли мне пресыщенье,

Зыбучие пески усталых дней;

Пусть пылкость рук остынет средь камней

И сумрака готических строений:

Но всё ж Амур быстрей в своём паренье,

Чем я на жалких крыльях; он сильней

Связал мне сердце лентою своей,

Опять сыграв на струнах наслажденья.

Но ты, мой бог, алмаз мой, первоцвет,

Мне помоги, иль я умру без звука,

Нести Любви столь сладкий, милый груз,

Чтоб разделить с тобой; какая мука

Взаимности не знать; ведь наш союз -

В венце Любви двух близких перлов свет.

К Л----

Ты был мне другом, любящим, любимым,

А ныне, хоть тебя я позабыл,

Зачем приехал, и лишаешь сил

Меня воспоминаньем нестерпимым?

Итог тех дней казался нерушимым,

Я воспылал душой среди горнил,

А факел страсти в мрак свой опустил.

Ты рвать пришёл, что я сплетал гонимым?

Среди цветов, дарящих забытьё,

В венке нарциссов жёлтых прошлых снов

Душа моя израненной блуждала.

Увы! теперь дорога для неё

В час мрачных дум и скорби запоздалой -

Сменить цветущий дол на грусть холмов.

Из сборника "Сонеты" (1909)

Мёртвый поэт

Он прошлой ночью снился мне, и свет

Его лица не затеняло горе,

Как прежде, в нарастающем мажоре

Его я слышал голос - самоцвет.

Банальный вид скрывал величья след,

Из пустоты явив нам чудо вскоре,

Пока весь мир был в чарах на просторе,

И жалкий люд был в красоту одет.

Снаружи крепко запертых ворот

Скорбел я: о несозданных страницах,

Забытых текстах, тайне полуфраз,

О диве ясно б сказанных красот,

Безмолвных мыслях, - как о мёртвых птицах.

Проснувшись, я узнал - поэт угас.

К Оливии

Когда в мечтах я вижу сложный ход

Прошедших лет, что дали мне основу,

То скорбный суд воспоминаний снова

С дорог в тумане времени зовёт

Фантомы дней забытых в свой черёд,

Что жалостливо обсудить готовы,

Как без тебя душе моей сурово -

Пуст без хвалы тебе был каждый год.

Ведь ты, конечно, там, где жизнь сладка,

Там, где в цветах мы раньше утопали:

В тревоге, горе, страхе был наш путь.

В крови все ноги, в синяках рука:

Сражался со зверями я в печали,

И на твоей груди сумел заснуть.

II.

О, как я расточал беспечно счастье

И не был перед злобою смирен,

Блаженствуя, попал я в этот плен,

Плен дураков и светского пристрастья.

Я впал в соблазн и заслужил напасти,

Но никогда не преклонял колен

Пред Ханжеством, и посреди измен

Не одевал, как платье, гнев всевластья.

Когда умру, родная, напиши:

"Его любовь качалась, как лампада,

Что освещала жизни зал не зря,

Где каждый уголок и щель в тиши

Лучи златые полнили с усладой,

И он купался в волнах янтаря".

III.

Давным-давно в Италии жила ты,

Была принцессой маленькой в стране,

Где всё так чудно, сладостно втройне.

В глазах: надежда, памяти раскаты,

Пророчество - что сбудется когда-то;

Судьбе ты "нет" сказала в тишине,

Скончавшись незапятнанной вполне:

Сердца разбиты, а стихи измяты.

Любовь, сплетая годы на станке

Веков, тебя нашла рождённой снова,

И вырастив, вернула прежний вид;

Лишь жизни день тьма скрыла вдалеке,

Я выглядел так жалко и сурово,

Что руки мне дала ты без обид.

IV.

И мысли мои пчёлами незлыми

Льют в соты для тебя хвалений мёд,

Где пахнет роза, где жасмин цветёт,

Где ноготки с головками златыми:

Они чуть стонут - синий воздух с ними;

Души июльский синий небосвод

Твой свет сквозь путь фиалковый несёт.

В биенье крыл твоё мы слышим имя.

Тебе красоты радуги под стать,

Где новый дождь и новые восходы.

Для новых слёз и новый смех пустой.

Так юность возвращается опять:

Бежит, отбросив тягостные годы,

К златому дому мальчик золотой.

Ведь были мы любимцами услад,

Осмеивали бедствия и горе,

Пасли восторги с нежностью во взоре,

Когда и слабый вздох мрачней стократ

Апрельских туч - небесных пятен ряд.

Я вглубь нырял, в придуманное море,

Любил, (как сон - дитя, уставший вскоре),

Смеялся, жил: а знал зачем? - навряд.

Теперь познал любовь я без предела,

Она ведь длится дольше долгих дней;

Тебя я так люблю, что недосуг

Презреть зверей. Их пушки для расстрела

Ворот всех наших буря ставит в круг:

Мир так силён, и всё ж любовь сильней.

VI.

А коль умру, ты не должна страшиться,

Иль по ночам спускаться в тёмный зал.

Узрит мой кабинет луны овал,

В саду цветы свои покажут лица.

Пока в окно ты смотришь. Прослезится

Ребёнок твой; на мой могильный вал,

Где цвет багряных роз расцвёл, увял,

Суровых вечных звёзд глядят зеницы.

И я в прихожей Смерти, там, где тьма,

Тебя дождусь, протягивая руки,

Слух напрягу - твой слышать робкий шаг;

И руки мои станут, как тесьма,

Когда дышать ты тяжко будешь в муке;

Как саван твой я немощен и наг.

Забвение

Увы! воюет Время против Бед,

Смиряет болью вспомненных утрат,

Даёт за злато скорби гниль и смрад

Раскаянья с забвением вослед.

Носить я должен траур много лет,

Душою вечно должен быть распят,

И мысли, словно волны, бросить в ад

Пустыни моря должен дать обет.

Но жизнь своей игрушкой расписной

Манит меня, как деток, непрестанно,

Простите, что неверен был и зол.

Умру душой, коль в радости хмельной,

Погруженной в забвенье иль обманы

Рассудка, не тебя я предпочёл.

Эрнест Даусон (1867-1900)

Что есть любовь?

Что Любовь?

Ведь глупость это,

Радость иль тоски примета?

Счастье вновь,

Иль без счёта, иль ни йоты?

Что Любовь?

Хочешь, млей:

Та глупость - сладость,

И тоска в любви, и радость!

Всё есть в ней.

Ей ненастье лучше счастья.

Хочешь, млей!

Спросишь, где

Любовь укрылась?

Иль её познаешь милость

Ты везде?

Коль поймаешь - то взнуздаешь;

Только где?

А весной

Любви почины:

С гор прокладывать в долины

Путь блажной.

После встанет и обманет

Вас весной.

Из сборника "Стихотворения" (1896)

Non sum qualis eram bonae sub regno Cynarae

Ах, прошлой ночью тень меж нашими губами

Легла, Цинара ! Вздох смешался тихий твой

С лобзаньем и вином, в душе моей - с мольбами;

Я безутешен был и болен страстью старой,

Безрадостен, склонившись головой:

Тебе я верен был, как только мог, Цинара!

Я сердцем ощущал, как её сердце билось,

В объятиях любви всю ночь она спала,

В лобзаньях с уст её благоуханье лилось;

Я безутешен был и болен страстью старой,

С унылою зарёй смешалась мгла:

Тебе я верен был, как только мог, Цинара!

Цинара, я забыл: роз брошенных букеты,

Вдаль унесённых ветром; танцев буйных пыл,

Твоих увядших бледных лилий пустоцветы;

Я безутешен был и болен страстью старой,

Всё время, ибо танец долгим был:

Тебе я верен был, как только мог, Цинара!

Просил вино я крепче, музыку - безумней,

Но пир кончается, погас огонь лампад,

Цинара, тень твоя в ночи ползёт бесшумней;

Как безутешен я и болен страстью старой,

Да, жажду я уста моих услад:

Тебе я верен был, как только мог, Цинара!

Из сборника "Цинара: небольшая книга поэзии" (1907)

Ad Domnulam Suam*

Девочка моей души!

Будь моей подольше:

Мы расстанемся в тиши -

Страсть не станет больше.

Я любил тебя, дитя!

Но оставлю вскоре:

И тебе, хоть и грустя,

Не доставлю горе.

Девочку моей души

Полюблю подольше:

Мы расстанемся в тиши -

Страсть не станет больше.

Потемнеет локон твой,

Ты уйдёшь из сказки.

Не сойтись руке с рукой,

И не будет ласки!

Девочка моей души!

Будь дитём подольше:

Мы расстанемся в тиши -

Страсть не станет больше.

* К уже свободной возлюбленной (лат.)

Томас Гарди (1840-1928)

Из сборника "Стихотворения прошлые и настоящие" (1903)

In Tenebris*

"Percussus sum sicut foenum,

et aruit cor meum"

Стуж близок час;

Моя боль утраты

Мне будет расплатой:

Гибнем лишь раз.

Листья летят;

Мне этой разлуки

Прошедшие муки

Не навредят.

Птиц губит страх;

Мне прежнюю силу

Морозом схватило;

Словно во льдах.

Мёрзлый листок;

Но друзья сердечны,

С ними я, конечно,

Не одинок.

От бури - вред;

Но любовь застанет -

Сердце вновь не ранит,

Коль сердца нет.

Тёмная ночь;

Но смерть не ужасна:

Кто ждёт, пусть напрасно, -

Сомненья прочь.

In Tenebris - Во мраке (лат.)

Из сборника "Зримые мгновения" (1917)

После её первого взгляда

Об угасавшем этом дне

Я даже не мечтал.

Для сердца станет ли он мне

Началом всех начал?

Иль этот вечер в тишине

Ослабит чувств накал.

Бреду домой; луна узор

Соткала из теней.

Прохожий молвил, подняв взор:

"О, скоро четверть в ней".

Ему, скажу я не в укор,

День был обычен сей.

Из сборника "Поздняя лирика и более ранняя" (1922)

Ночь в ноябре

Когда поменялась погода,

И стёкла звенели в окне,

И ветры кружились у входа,

Я ночью лежал в полусне.

По комнате листья сухие

Летели к кровати моей, -

Печаль то деревья нагие

Во тьму осыпали с ветвей.

С листком на руке моей вялой

Я думал, мы снова вдвоём:

Ты вновь, где обычно, стояла,

Сказав, наконец, обо всём.

Роберт Льюис Стивенсон (1850 - 1894)

Из сборника "Детский сад стихотворений" (1885)

Качели

Любишь взлетать на качелях, где свет,

И где воздух синей?

Скажу я в ответ, приятнее нет

Дела для всех детей!

Вверх я поднялся, лечу над стеной,

Как вокруг широко,

Речка, деревья, бычки за спиной,

Сёла вижу легко.

Пока я смотрю на зелёный сад,

Вниз смотрю на карниз -

Взлетаю снова, о, как же я рад,

Взлетать и падать вниз.

Из сборника "Песни путешественника" (1896)

Спой мне о парне, который пропал

Спой мне о парне, который пропал,

Может он - это я?

Весёлый душою, уплыл он днём

К Скаю через моря.

Малл за кормой, Рам - левый борт,

С правого бака - Эг;

Парень был жаждой славы полн,

Ныне где её брег?

Спой мне о парне, который пропал,

Может он - это я?

Весёлый душою, уплыл он днём

К Скаю через моря.

Дай мне вновь - всё, что было там,

Дай мне солнца накал!

Дай мне глаза и душу дай,

Парня дай, что пропал.

Спой мне о парне, который пропал,

Может он - это я?

Весёлый душою, уплыл он днём

К Скаю через моря.

Остров, море, ветер, волну,

Солнца и ливней шквал,

Всё, что прекрасно и благодать,

Больше я не видал.

Краса, проснись

Краса, утром проснись от прекрасных снов,

Увидеть тебя я рад!

Проснись же ты

Ради красоты,

Когда птицы проснулись, трепещут кусты.

На западе звёзды горят.

Краса, в вечер проснись от спящего дня,

Проснись в багряный час!

День поникнул вдруг,

И тени вокруг,

Проснись, поцелуй тебе дарит друг,

Получишь ты их ещё раз!

Редьярд Киплинг (1865-1936)

Из сборника "Ведомственные песенки и другие стихотворения" (1886)

Нравоучительный код (или моральный кодекс)

Чтоб не поверили в рассказ

Вы сей, скажу я Вам,

Что я его придумал сам,

В нём правды ни на грош.

Жену оставил дома Джонс, едва успев жениться,

В горах Хуррумских ждёт его афганская граница.

Там гелиограф на скале; до своего ухода

Он научил жену читать загадочные коды.

В любви он мудрость приобрёл, она была прекрасна,

Амур и Феб им дали вновь общаться не напрасно.

В горах Хуррумских он мораль читает ей с рассвета, -

И на закате к ней летят полезные советы.

"Держись подальше от юнцов в своих мундирах алых,

Беги отеческих забот от стариков бывалых;

Но есть Лотарио седой, (о нём моя баллада),

Их генерал, распутный Бэнгс, страшись его как ада".

Однажды Бэнгс и штаб его скакали по дороге,

Вдруг гелиограф засверкал активно на отроге,

Бунт на границе, мысль у них, или постов сожженье -

Остановились все прочесть такое сообщенье.

"Тире, две точки, два тире". Божится Бэнгс: "Химера!"

"Не обращались никогда "милашка" к офицеру!"

"Малышка! Уточка моя!" Чёрт подери! " Красотка!"

О дух Уолсли! это кто сигналит с той высотки?"

Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,

Они записывали текст, скрывая смех искристый;

Уроки мужа все прочли, и не без интереса:

"Ты только с Бенгсом не танцуй - распутнейший повеса".

(Советы вспышками давать была его задача;

Любовь, как видимо, слепа, но люди в мире - зрячи).

Он, осуждая, посылал своей жене сигналы:

Детали всех пикантных сцен из жизни генерала.

Молчал дубина-адъютант, молчали все штабисты,

Как никогда побагровел у Бэнгса зоб мясистый,

Сказал он с чувством, наконец: "То частная беседа.

Вперёд! Галопом! По три - в ряд! Не обгонять соседа!"

И к чести Бэнгса, никогда, ни словом, ни приказом,

Джонс не узнал, что тот следил за гелиорассказом.

Но от Мултана до Михни Границе всей известно,

Что наш достойный генерал "распутнейший повеса".

Из сборника "Стихотворения" (1939)

Мольба

Коль Ты с восторгом что-нибудь

Из дел моих постиг,

Позволь спокойно мне уснуть

В той тьме, что Ты воздвиг.

И вот он, краткий, краткий миг -

Хладеет разум мой.

Так не суди же, кроме книг,

Оставленных здесь мной.

Артур Конан Дойл (1859 - 1930)

Из сборника "Собрание стихотворений" (1922)

Взгляд в прошлое

О сердце, лучше вещи есть,

Чем нега дев и пыл юнца.

Есть вера, что не подведёт,

И безмятежность храбреца.

И долг, исполненный во всём,

И сердце, что томит нужда,

И леди твёрдая душой:

Ей низость и корысть чужда.

Все наши грёзы, о, жена, -

Теперь обычны и пусты;

Жизнь грусти сладостной полна,

Что юности златой мечты!

Фрэнсис Уильям Бурдийон (1852 - 1921)

Из сборника "Ailes d'alouette" (1890)

У ночи есть тысяча глаз ,

У дня - лишь один;

Вот солнце погасло - погас

И свет средь равнин.

У разума - тысяча глаз,

У сердца - один;

Вот свет целой жизни погас:

Любовь - тьма руин.

Сферы любви

Кто знает глубины, где спит вода,

Где в милях густая тень?

Кто знает высоты, где дождь огней,

Где вечный на Небе день?

Находит, теряет солнце Земля,

Радостен ход перемен;

Нам дарит Любовь бесконечный день,

Иль вечную ночь - наш плен.

Альфред Эдвард Хаусмен (1859 -1936)

Из сборника "Шропширский парень"

XVIII

Когда я был в тебя влюблён,

Я был и чист, и мил.

В округе каждый изумлён:

Он верно поступил!

Прошёл иллюзий аромат,

Всё попрано судьбой.

И все в округе говорят:

Он стал самим собой!

Пронзил мне сердце ветерок

Из той страны далёкой:

Где шпили, фермы, хуторок,

И синий холм высокий.

Я вспомнил край забытых нег,

На солнце дол сосновый,

Дорог счастливых вечный бег,

Где не ходить мне снова.

LIV

Терзают сердце слёзы,

Лишь вспомню о друзьях:

О девах, губки - розы,

Стремительных парнях.

Где реки быстротечны,

Могилы тех ребят;

В полях девчонки вечно

Средь роз увядших спят.

Из сборника "Последние стихотворения" (1922)

Слова излишни, чародейки...

Слова излишни, чародейки

Мелодий хоровод

Там, где сентябрьские отавы,

Иль белый май цветёт,

Её я знаю, мы знакомы

Уже не первый год.

На бурый мох роняет шишки

У вялых вод сосна;

В лощинах днём кричит кукушка

Впустую, и одна;

Осенний хмель пьянит мне душу,

Что горечью полна.

В полях, мерцая, травы зреют,

Колышется их ряд;

Иль строем под луной в дни жатвы

Снопы всю ночь стоят;

Иль шквал, к зиме раздевший буки,

Листвой играться рад.

Владей, как я владел все годы,

Прекрасною страной,

Где на холмы шоссе взлетает

Светящейся волной,

И лес тенистой колоннадой

Рокочет надо мной.

Зачем природе неразумной

И бессердечной знать,

Что это ноги незнакомца

Лугов сминают гладь,

Она не спросит росным утром,

Кто там бродил опять.

Из сборника "Последние стихотворения" (1922)

VIII

Вот солдат с войны явился:

Брал он, грабя, города;

Здесь не спросят, как ты бился,

Заходи к нам без труда.

Мир настал, войны нет боле,

Просим в гости, люд гласит,

Конь пощиплет клевер в поле,

А уздечка повисит.

Ныне зимних нет лишений,

Грязи мерзостных траншей,

Пота летнего, сражений

За Царей и Королей.

Ржи мой конь, ржавей уздечка;

Где награда, Короли;

Сядь, солдат, спокой сердечко,

И ночлег свой здесь продли!

Уильям Батлер Йейтс (1865 - 1939

Из сборника "Винтовая лестница и другие стихотворения" (1933)

Посвящается Энн Грегори

"Нет, никогда парнишка,

Страдающий, несчастный,

От Ваших волн медовых,

Что к ушку вьются страстно,

Саму Вас не полюбит,

Лишь волосы атласны".

"Но я могу покрасить

Их в рыжий цвет прекрасный,

Коричневый, иль чёрный.

Тогда юнец несчастный,

Меня саму полюбит,

Не волосы атласны".

"Слыхал, вчера священник,

Лишь вечер пал ненастный,

Стих отыскал, гласящий,

Что лишь Господь всевластный

Любить саму Вас может,

Не волосы атласны".

Из сборника "Графиня Кэтлин и различные легенды и лирика" (1892)

Когда, состарясь, медленно прочтёшь

Ты эту книгу, сидя у огня,

Припомни, как бездонностью маня,

Твой нежный взгляд был прежде так хорош.

Тебя любили многие за миг

Изящества, по правде, или нет,

Но лишь один любил в тебе рассвет

Блуждающей души и грустный лик.

К пылающим поленьям наклонись,

Шепчи, жалей, Любовь ушла с тех пор,

Ступая по вершинам дальних гор,

И, скрыв лицо средь звёзд, взлетела ввысь.

Ричард Миддлтон (1882 - 1911)

Из сборника "Стихотворения и песни" (1912)

Некая возлюбленная, некая девушка

Зачем её глаза блестят,

Лобзанья всё сильней,

Когда я летней ночью рад

Любить лишь душу в ней?

Бог дал глазам тем удальство,

Раскрасил их огнём;

Летит прах сердца моего

К углям желанья в нём.

Её уста нежны, чисты,

Божественный овал -

Так я слугой своей мечты

Увы, навеки стал.

Ах, тело у неё - цветок,

Вкруг шеи вьётся прядь,

Везде ищу её исток,

Триумф и благодать.

Когда я к нежным пальцам рук

Её готов припасть,

Мужчины все умрут от мук

За меньшее, чем страсть.

Её живой и милый вид -

Мне как молитвы свет;

Но лучшее во мне кричит:

"Всей красоты в ней нет!"

Восторг мой должен умереть,

В спокойствии я сник,

Чтоб без желанья лицезреть

Её желанный лик.

Но не глаза, что так блестят,

Ни губы страстных дней -

Всю жизнь во снах я буду рад

Любить лишь душу в ней.

Альфред Нойес (1880 - 1958)

Из сборника "Ткацкий станок годов" (1902)

Триолет

О, любовь! Открой глаза,

Отгони тяжёлый сон!

Розовеют небеса.

О, любовь! Открой глаза!

Чуть блестит звезда-краса,

Луч зари к тебе склонён.

О, любовь! Открой глаза,

Отгони тяжёлый сон.

Из сборника "Четыре поющих матроса и другие стихотворения" (1907)

Разбойник ("The Highwayman")

Часть I

Ветер потоками мрака хлестал по верхушкам крон,

Луна в облаках мелькала, как призрачный галеон.

Дорога змеёй серебрилась на лоне кровавых болот,

И скачет разбойник снова,

Он скачет и скачет, снова,

И вот прискакал он снова к таверне, и встал у ворот.

На лоб надвинута шляпа, у горла из кружев пучок.

Камзол - темно-красный бархат. Замша обтянутых ног.

Коричневый плащ ниспадает. Ботфорты до бёдер. Мороз.

Он словно в бриллиантах - мерцает,

Его пистолет - мерцает,

И шпага его - мерцает под сводом бриллиантовых звёзд.

Подковы зацокали звонко, когда он въезжал во двор.

Кнутом постучал по ставням - закрыто всё на запор.

Он тихо присвистнул в окошко. Громче её позови!

Ждала там хозяина дочка,

Бесс, черноглазая дочка,

Кто в чёрные косы вплетала алеющий бант любви.

Но тайно в таинственном мраке скрипнула дверь на крыльце,

Подслушивал конюх со злобой на белом, как снег, лице.

Пустые глаза безумны, и запах гнилой изо рта;

Он любит хозяина дочку,

С алыми губками дочку,

Молча, как пёс, он слушал, что нежно разбойник шептал.

"Один поцелуй, моя радость, а цену назначь сама,

К тебе я вернусь на рассвете, и золота будет сума;

Но если погоня с дороги меня повернёт назад,

Тогда лишь при лунном свете,

Меня жди при лунном свете,

Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад".

На стременах он поднялся, но руки их не сплелись.

Она, покраснев, распустила и сбросила волосы вниз, -

Чёрный каскад аромата упал ему прямо на грудь;

И он целовал в лунном свете

Волны его, в лунном свете,

А после, коня в лунном свете пришпорив, пустился в путь.

Часть II

Но нет его на рассвете. И в полдень его всё нет.

Луна из рыжинок заката готова родиться на свет.

Дорога, как вожжи, скрутилась на ложе кровавых болот.

В мундирах своих маршируя,

В красных своих маршируя ,

Отряд подошёл, маршируя, к таверне, и встал у ворот.

Солдаты Георга молчали и пили хозяина эль,

Затем его дочь связали и бросили на постель.

Заткнули ей рот и встали с мушкетами у окна.

Там смерть была в каждом окошке,

И ад в самом тёмном окошке,

Ведь Бесси "дорога смерти" была хорошо видна.

Солдаты над ней смеялись, решили затем припугнуть:

Мушкет закрепив, они дуло направили прямо ей в грудь.

"Постой на часах!" - пошутили. Мертвец ей сказал тогда -

Ты только при лунном свете,

Меня жди при лунном свете,

Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад.

И трёт за спиною руки; верёвки, увы, крепки!

И крутит до боли руки - все пальцы уже в крови!

Ещё, ну ещё! Во мраке часы замедляют бег...

Ударом - пробило полночь,

И холодом - била полночь,

И в палец ударил холод! Курок теперь мой навек!

Вот в палец ударил холод! Но дальше - не протянуть!

Она поднялась, хотя дуло направлено прямо ей в грудь.

И пусть её слышат, бороться она не желает вновь.

Дорога пуста в лунном свете,

Чиста и пуста в лунном свете,

Как кровь её, в лунном свете, рефреном стучит любовь.

Цок-цок и цок-цок! Она слышит! Подковы так громко стучат.

Цок-цок и цок-цок! Но не близко! Оглохли они, или спят!?

По ленте из лунного света, по бровке крутого холма,

Сюда прискакал он снова,

Скакал и скакал он снова!

Мундиры глядят в прицелы! А Бесси печально пряма.

Цок-цок в тишине морозной! И в эхе ночном цок-цок!

Всё ближе и ближе он. Светом взорвалось его лицо.

Глаза она распахнула, вздохнула она глубоко...

Вот палец скользнул в лунном свете,

Мушкет громыхнул в лунном свете,

Ей грудь разорвал в лунном свете. Ей смерть - но сигнал для него.

Коня развернул он и шпорил, не зная о том, кто стоял

Согнувшись, и голову Бесси в кровавых ладонях держал!

И только под утро узнал он, - осунувшись, онемев,

Как Бесси, хозяина дочка,

Его черноглазая дочка,

Любовью жила в лунном свете, но смерть обрела во тьме.

Назад, обезумев, он скачет, и небу проклятия шлёт,

Дорога клубами пылится, направлена шпага вперёд.

Кровавые шпоры сверкают, камзол - как вишнёвый сок.

От пули он пал на дороге,

Упал словно пёс на дороге,

Лежит он в крови на дороге, у горла из кружев пучок.

* * * *

Они тихой ночью шепчут: "Вот ветер шумит среди крон,

Луна в облаках мелькает, как призрачный галеон,

Дорога змеёй серебрится на лоне кровавых болот,

Разбойник прискачет снова,

Вот скачет он, скачет снова,

И вот подъезжает снова к таверне, он здесь, у ворот.

И цокают звонко подковы, - он снова въезжает во двор.

Кнутом он стучит по ставням - закрыто всё на запор.

Он тихо свистит в окошко. Громче её позови!

Его ждёт хозяина дочка,

Бесс, черноглазая дочка,

Кто в чёрные косы вплетает алеющий бант любви.

Из "Собрания стихотворений", т.2 (1913)

Туман в низине

Туман в низине, дымкой слёз

Путь преградил мне он.

Рубина блеском или роз

Был день не освящён;

Туман покрыл лесистый склон

Ужасной пеленой,

Среди покрытых снегом крон

Смешался с белизной.

Меня он хочет обернуть,

Приблизившись ко мне,

Среди деревьев скрытый путь

Я вижу в тишине.

И словно в тихой глубине,

Таясь, они плывут

В мирах подводных как во сне,

Раскинув ветви тут.

III

Туман в низине, где с трудом,

На ощупь я бреду!

Проплыла изгородь, кругом

Всё серо, как в чаду.

Дорогу в ярде не найду,

Становится темней,

Я наклонился на ходу,

Где ветви, блеск камней?

Исчез знакомый мне плетень,

Любой не слышен звук.

На мили растянулась тень:

Казалось, мир вокруг

Пропал в безбрежном море вдруг,

И всё живое в нём.

Я жизнь и смерть, мгновенье мук

Познал туманным днём.

Огромный купол неживой

Мне голову сдавил,

А ниже с прелою листвой

Смешался липкий ил.

Здесь тихо, как среди могил.

Кровавых слёз поток

Из сердца тишину пронзил,

Или заплакал дрок.

Туман в низине. В каждый крик

Души без божества

Он серой массою проник,

Где вера чуть жива.

Моя надежда здесь мертва,

Не нужен ей полёт:

Ведь небо, видное едва,

Молитву осмеёт.

VII

Когда я ощупью шагал,

Тьма затряслась у ног.

Взлетели крылья, словно встал,

Свой склеп разрушив, Бог.

Я их послушать только мог...

И птица-мысль моя

Летит вот также в свой чертог,

В прекрасные края.

VIII

Мечтой безумца у меня

Вдруг осветился взор,

Ворвалась улица огня,

Мук и восторга спор.

И моря пенистый узор

Под дымчатой луной,

И бесконечный звёздный хор,

И солнц далёких зной,

И дальше... Этих солнц туман

Твой окружает свет,

А запредельный океан

С высот ли даст ответ?

В ночи смертельной - крыльев след,

Но где, я не пойму;

Ты слишком быстр, и бел твой цвет,

Чтоб следовать во тьму!

Туман в низине, но всегда

Храню в душе своей

Мой светлый Город, хоть сюда

Иду я много дней;

Туманный путь мой средь полей,

Иду, чтоб не скорбеть,

Средь росных тропок, среди пней,

Где тьма, и жизнь, и смерть.

Японская серенада

Месяц молод и бел,

Ивы - цвет голубой,

Губы алы твои

Средь ночной тишины,

И пускай что-то шепчет

Далёкий прибой,

Тебя брызги любви моей

Тронуть должны.

Эти капли горят

Как рубин и алмаз,

А угрюмые волны

В пучину уйдут.

О, красавица, где бы

Ни скрыла ты глаз,

Все страданья с собою

Они унесут.

Пусть темны небеса,

Твои ножки, как снег,

Голубеют глаза,

Губы маком горят.

В поцелуях ночных

Столько сладостных нег,

Что ничтожнее их жемчуга и агат.

Облака ли пройдут,

И увянет твой рот,

И года пролетят

Быстрой птицей веков;

Или персик любви

Губы нам не пожжёт,

И улыбка твоя

Станет призраком снов?

Нет! Любовь - это нить,

Что блаженства полна,

Мелодичность её

Ты услышишь кругом:

Поцелуй прозвучит,

Забурлит ли волна,

Иль прижмутся друг к другу

Цветы лепестком.

Оставить комментарий
Размещен: 01/10/2025, изменен: 01/10/2025. 437k. Статистика.
Сборник стихов: Переводы

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"

Лукьянов Александр Викторович Английские поэты эпохи королевы Виктории (1819-1901)

Лукьянов Александр Викторович
Английские поэты эпохи королевы Виктории (1819-1901)