|
|
||
В 1950-х годах в Нью-Йорке почти в каждом местном баре (или в булочной на углу) обосновывался букмекер. До появления государственной лотереи, легальных казино в соседнем Атлантик-Сити и букмекерских залов за пределами ипподрома нелегальные точки были практически единственной отдушиной для игроков.
Большинство владельцев баров или магазинов позволяли букмекеру располагаться в заведении за процент от прибыли. Часто долю имели и преступные группировки. Но в "Лисьем углу", баре-ресторане в Ист-Виллидж на Манхэттене, владелец - Исидор Ангер - придерживался другой идеи.
Исидор - или Идо, как его называли некоторые друзья и товарищи - был тучным венгерским евреем средних лет, любившим хорошо сшитые костюмы и пышнотелых блондинок (наличие жены и ребёнка мало удерживало его похождений). Идо бросил начальную школу, так и не научился читать и писать - тем не менее, он был умён, энергичен и амбициозен. К тридцати годам он порядком заработал, продавая домашнюю утварь и одежду итальянским и еврейским иммигрантам, нижней прослойке среднего класса, в Нижнем Ист-Сайде, и мог уже расширяться. Пользуясь некоторым связями, которыми он обзавёлся между делом, Идо удалось получить лицензию на продажу спиртных напитков, и в 1949 году он распахнул двери Fox"s Corner на углу Седьмой улицы и Второй авеню.
Вместо того, чтобы разрешить местному буку базироваться у себя в баре, Идо решил принимать ставки сам. Сейчас эта идея кажется очевидной, но в начале 1950-х Идо Ангер стал одним из первых, кто осознал синергию комбинации бара и букмекерской конторы. Он установил телевизор (относительно новая тогда технология) над орехового дерева баром в главном зале - по сути создав букмекерскую контору, которая бы удерживала его клиентов-ставочников, и понуждала их продолжать есть и пить за просмотром игр или боёв, которые они тянули.
Поскольку Идо продавал спиртные напитки, занимался букмекерством и составлял ежедневное меню для нескольких сотен постоянных клиентов, его покровители секли, что Идо "хорошо имеет с выхлопа". Выхлоп представлял собой комиссию в 10 процентов, которую бук набавлял к каждой проигранной ставке, и составлял в итоге кучу денег - тысячи долларов в неделю.
В таком кишащем бандами городе, как Нью-Йорк, где весь рэкет контролировался пятью основными кланами, функционирование в качестве независимого бука, было не самым безопасными видом заработка. Но социальные навыки Идо и продуманные выплаты нужным людям, с тем расчётом, чтобы все оставались довольными, позволяли ему оставаться в деле.
Заведение с неоновой лисой перед входом быстро стало излюбленным пристанищем братков и игроков. Люди с именами вроде Нико и Фарни пользовались им как местом сходок, громко и открыто обсуждали свои делишки, договаривались, налаживали сотрудничество. Это были люди с витиеватым жизненным путём, выходцы с грязных улиц Нью-Йорка, буки и рэкетиры, которые одевались как кинозвёзды и разговаривали как портовые грузчики.
Сам Идо смотрел на азартные игры свысока. Он был деловым человеком. Он не испытывал интереса к безумному риску. Каждый день он имел дело с разорившимися, надломленными игроками и выслушивал истории об их невзгодах. Он видел их безумства, он видел, как они, по уши в долгах, умоляли об отсрочке, но всё ещё жаждали играть. Идо осознал, что азартные игры делают честных людей нечестными, а нечестных сволочными. Не то чтобы совесть ему мешала взыскивать долги по ставкам. Редкий бук вёл бизнес так, как это показывают в кино. Клиентам, которые не платили, не ломали руки и ноги. Их постигала гораздо худшая участь - их отрезали от дальнейших ставок. Игрок, чьему слову нельзя доверять, становился изгоем, отверженным, он не осмеливался показаться в баре - это одна из причин, по который большинство игроков платили Идо в первую очередь, раньше, чем за квартиру, и до того, как пополнить продуктовые запасы.
В отличие от некоторых букмекеров, которые особо не заморачивались, Идо старался наилучшим образом сбалансировать линию, с тем расчётом, чтобы у обеих сторон были равные шансы и он мог быть уверен в получении ровно 10 процентов выхлопа - это гарантировало стабильный доход. Посредством выручки от продаж алкоголя и еды, дополнительным доходом от нелегального букмекерства и ростовщичества (что было естественным продолжением), Идо вскоре разбогател.
Несмотря на то, Идо можно назвать хорошим, ответственным бизнесменом, хорошим мужем он не был. Летом 1951 года, когда его жена и сын-подросток проводили каникулы в Катскиллах, Идо завёл роман с сексуальной тридцатисемилетней крашеной блондинкой по имени Фэй Алтман, с которой познакомился на дансинге в Верхнем Ист-Сайде. Фей была пятифутовой бомбой, с лёгким заразительным смехом, падкой на страсть и с изгибами во всех нужных местах. Идо, хоть он и был на семь лет старше, сумел произвести на Фэй впечатление своим обаянием, щёгольскими костюмами и гулянками в городе ночи напролёт.
Опасаясь, что правда может её отпугнуть, Идо сказал Фэй, что со своей женой расстался. У него имелся доступ к квартирам по всему городу - благодаря многочисленным друзьям и связям с братвой, так что этот обман некоторое время работал. Но когда лето прошло, и ему пришлось провести несколько выходных с женой, у Фэй включилось соображение. В конце концов, Идо во всём ей признался, и, накануне того, как жена и сын должны были вернуться в город, Фэй поставила ему ультиматум - или он всё расскажет жене, или между ними всё кончено.
На следующий день после возвращения семьи в город, Идо, испугавшись, что Фэй всерьёз намерена уйти от него, сказал жене, что влюблён в другую женщину. Опустошённая и разгневанная, жена сказала ему, что никогда не даст ему развод. Несмотря на заверения Идо, что он "будет о ней заботиться", она сказала, что он не откупится никакими деньгами и она не позволит ему жениться на "этой бродяжке".
Идо всё равно съехал, и вскоре после этого Фэй объявила, что беременна. 19 апреля 1952 года Фэй родила девочку, Джудит.
Семь месяцев спустя она снова забеременела. 8 сентября 1952 года, в больнице Гувернора в нижнем Манхэттене родился Стюарт Эррол Ангер.
Жена Идо осталась верна своему слову - по крайней мере, на какое-то время. Ушло четыре года - четыре года препирательств, угроз и юридических хлопот - на то, чтобы расторгнуть брак и узаконить двух детей от Фэй. К тому времени для своей новой семьи Идо купил квартиру в жилом комплексе под названием East River Houses, для людей со средним доходом. Это была одна из 4500 квартир в комплексе из одиннадцати домов с видом на Ист-Ривер, у моста Уильямсбург в Нижнем Ист-Сайде.
Двухкомнатная квартира на четырнадцатом этаже выходила окнами на Ист-Ривер и в парк Корлеарс-Хук. Хоть новая квартира и находилось довольно близко от Fox"s Corner - около десяти минут на такси, в зависимости от дорожной обстановки - Идо предпочитал водить сам, поэтому купил новенький Pontiac Bonneville, осенний обряд, который он с той поры будет повторять каждый год до конца жизни - Идо просто нравился запах новых машин.
Для Фэй первоначальные брызги шампанского и искры в отношениях, драгоценности в подарок и ночи в "Копа"1 быстро превратились в менее гламурные хлопоты, вроде смены подгузников и кормления грудью, как то и присуще матери и домохозяйке. Вместе с тем, дети действительно поспособствовали укреплению связи Идо и Фэй - или, по крайней мере, усложнили разрыв. К тому времени, когда Джуди и Стю пришла пора идти в школу, знакомые Ангеров считали их довольно крепкой семьёй верхушки среднего класса - возможно, и нетипичной, но всё же семьёй.
Идо, как большинство мужчин рутинёрских 50-х, рассматривал свою роль мужа в очень традиционном смысле. Он добытчик, он обеспечивает пищей, крышей над головой, комфортом, и, кроме этого, у него нет никаких обязательств. Воспитание детей и ведение домашнего хозяйства стали обязанностями Фэй.
Также Идо чувствовал себя вправе заводить романы на стороне, и это не стало для Фэй сюрпризом, она не понаслышке знала, насколько легко Идо сбить с пути. Чтобы лучше за ним присматривать, она придумала работать у него в "Лисьем углу". К тому времени дети уже достаточно выросли и пошли в школу. Публичная школа 122 находилась всего в трёх кварталах от бара - дети могли заходить в него после уроков. Идо с отвращением воспринял желание Фэй работать в баре, он ей это высказал напрямую. Целую неделю препирались, но в конце концов она добилась своего.
В первый год учёбы Стю она отвозила детей в школу каждое утро на такси, а затем отправлялась открывать бар. Однако через несколько месяцев ей надоело просыпаться рано утром, готовить завтрак, а потом срываться из дома. Она тогда договорилась с таксистом Yellow Cab, чтобы он каждое утро, в 7:45, поджидал детей у двери. Они, вроде как, ездили в школу на личном лимузине. А Фэй между тем могла вернуться наверх и немного поспать, до середины утра, когда придёт время вызвать такси до "Лисьего угла".
Уроки заканчивались в 2:45, и каждый день после школы Джуди и Стю отправлялись прямиком бар, там-то и начиналось их настоящее образование. Если только маленький Стю и пацанистая Джуди не катались на роликах возле бара и не играли в гандбол2 на улице, они сидели в "Лисьем углу", играли в настольные игры, такие, как "Скрабл", "Монополия", шашки, и пропитывались игроцким миром.
Именно там, в баре, молодой Стю встретил персонажей, которые послужили прообразами человека, которым он станет. Его очаровывало их резкое фразёрство и отношение ко многим вещам. На обычную работу, как он это узнал с ранних лет, ходят только кайловые. Чтобы быть пиховским, надо уметь вычислять, на каком конце перевес. Иначе ты просто попан.
- Я всегда старался под каким-нибудь предлогом поошиваться возле бара, где вели беседы все эти парни. Я хотел понять, о чём вообще речь. Первое, что я помню, моё первое осознанное воспоминание, это как я учился работать с содовым пистолетом. Я выпивал, кажись, десять газировок в день, лишь бы поторчать у бара и послушать их разговоры. Мне просто хотелось быть частью происходящего.
Стю быстро усваивал, что такое форы и чистые исходы, выслушивал причитания проигравших - "Ебучие "Джайентс", насадили меня на кукан. На фига я туда вообще так крупно влез?" - и ещё более опьяняющие изречения выигравших: "Понимаешь, малой, выигранные деньги, как говорится, вдвое слаще заработанных!"
Ещё не успев закончить второй класс, Стю говорил в том же пулемётном темпе братка, как и завсегдатаи бара его отца. В то время, как большинство детей его возраста всё ещё верили в зубную фею и Санта-Клауса, Стю уже приобрёл достаточно прагматичный взгляд на мир, чтобы никому не позволить обдурить себя.
- Был там такой тип, по имени Джои Рип. Долбоёб конкретный, хуль там рассказывать. Он любил смотреть, как мой отец проигрывает. С чего началось, не знаю, но Джои и отец ненавидели друг друга. Но это не мешало отцу принимать у Джои ставки. А что, дело касается букмекерства, бизнес есть бизнес.
Когда один из них выигрывал деньги, другой выплачивал каким-нибудь издевательским способом. Например, как-то отец выплатил Джои тысячу долларов однодолларовыми купюрами. На следующей неделе Джои проиграл где-то девятьсот долларов, зашёл в бар и вывалил большой пакет четвертаков, которые со звоном рассыпались по всему залу. В другой раз я видел, как Джои снял штаны, вытащил деньги, подтёрся ими, а потом отдал.
Но однажды я его хорошо наколол. Мне тогда было восемь лет. Джои всегда приходил поздно, прямо к началу игры. Он спрашивал меня: "Чего отцу сегодня надо? За какую он команду?"
Я тогда уже следил за спортом, потому что мы смотрели все матчи в баре. Я даже составлял парлеи, вёл учёт ставок, так что обычно был в курсе дел. Если все ставили на "Янкиз" или "Ред Сокс", не важно, в общем, я знал, что отцу нужна будет другая сторона, чтобы заработать. Через некоторое время я догадался, зачем Джои всё это выпытывал. Он спрашивал меня для того, чтобы сделать ставку в обратку. Поэтому я начал его подставлять. Допустим, моему отцу до посинения нужна была победа "Янкиз" - я говорил, что старик будет тянуть "Ред Сокс". В итоге, Джои делал большую ставку на "Янкиз", выравнивал баланс, а отцу только этого и надо было. Но это ещё не всё. Раз уж Джои всегда забирал обратку, мы заранее знали, на что он будет ставить, и отец перед его приходом сдвигал линию в другую сторону. Мэн, мы его тогда хорошо поимели.
Идо водил Стю на все команды Нью-Йорка - "Янкиз", "Джайентс", "Никс" - а ещё на "Золотые перчатки" и бои профессионалов. Он брал дешёвые места, наверху, у самых стропил "Мэдисон-сквер-гарден", на все домашние игры "Никс". Потом, как только матч начинался, они пробирались к хорошим местам, сунув контролёру пять баксов, чтобы тот смотрел в другую сторону. Что бы Идо не делал, вечно он старался как-то извернуться - факт, который не ускользнул от внимания сына.
У большинства детей, которые следят за спортом, вырабатывается преданность к какой-то определённой команде. Но как сынок букмекера, Стю был непостоянен, менял пристрастия в зависимости от преобладающего ветра. Сегодня он болел за "Янкиз", завтра, если отец уповал на "Ред Сокс", верил уже в другую команду. Одному, однако, Стю оставался предан - Микки Мэнтлу из "Янкиз". Стю боготворил его.
В конце 50-х и начале 60-х Мэнтл был культурной иконой в Нью-Йорке. Его напряжённая, полная смака, игра и такая же жизнь, завоевали ему миллионы поклонников. Каждый раз, когда Мик выходил к пластине, все знали, он или отправит мяч на верхний ярус Yankee Stadium или вывернет себе все суставы. Он играл на все сто, выкладывался по полной, без остатка. Этот подход к жизни и спорту предпочитал и сам Стю, поэтому не удивительно, что его так очаровывал Мэнтл, живое воплощение этого идеала.
Многие городские дети, даже те, у чьих отцов обычная работа, заигрывают с мелкой преступностью, чтобы проверить границы общества да и свои собственные - взрывают бомбочки, воруют в магазинах, бьют стёкла, раздвигают пределы дозволенного, чтобы увидеть, как далеко они могут зайти, прежде чем встретят сопротивление. Стю не стал исключением. Интересно, что его отец, имевший, казалось бы, весьма сомнительный моральный облик по причине его незаконной деятельности, был в ярости, когда кассир близлежащей закусочной Cozy Corner, сообщил ему, что Стю украл со стойки пачку жвачки Bazooka.
- Он в ту ночь пришёл домой, - вспоминал Стю, - и разбудил меня пощёчиной, а потом продолжал бить, говоря маме, что я мелкий воришка.
Довольно иронично, что бука Идо взбесило мелкое воровство сына, но на самом деле именно мелочность поступка задела его за живое. Идо стремился демонстрировать миру, что он хорошо обеспечивает своих детей, очень гордился этим. Мысль о том, что Стю пришлось красть пачку жвачки, в то время, как Идо покупал детям прекрасную одежду, билеты на бейсбол, каждое утро отправлял их в школу на такси, в длительные поездки во время каникул, раздражала, в основном, потому, что бросала тень на него самого.
- У моего отца был адский характер. Он только прикусывал губу, и я уже ужасался. Это первый, понимаешь, признак, по которому я просекал, к чему идёт дело. Жестоким я бы я отца не назвал - скорее, строгим. Но всё-таки он действительно бил прямо до боли.
Насчёт жвачки - это не потому, что у меня не было денег. Я украл просто ради кайфа. Я всегда любил урвать что-нибудь нахаляву. Самое, как бы, ужасное из того, что я делал в этом духе - это проникновение в офис. Нас было трое. Разбили окно на крыше театра Св. Марка, забрались внутрь. Перевернули всё вверх дном и нашли 75 долларов в ящике стола. Кто-то, наверное, услышал, как мы разбили окно, или увидел нас, вызвали полицию. В общем, мы услышали внизу какой-то шорох и смотались. Поделили потом деньги. Но, я уже говорил, дело не в 25 долларах. Дело в кайфе - это вызывало во мне прилив адреналина.
Как бы Стю ни любил проводить время в баре отца после школа, зудеть начинало в холодные зимние месяцы, когда Стю и Джуди оказывались в четырёх стенах. Играть в "червы", в "ведьму"и стандартные настольные игры - "Монополию", "Скрабл" и шашки - становилось скучно. Чтобы сделать игры интереснее, чтобы получить тот адреналиновый кайф, они с Джуди начали играть на деньги. Вскоре они себе даже не представляли игры без денег на кону.
- Во что бы мы ни играли, мы играли на деньги, вообще всегда, - рассказывала Джуди. - Шашки - 50 центов игра. "Монополия" - доллар. Я как-то сказала: "Стю, а ты вообще можешь играть без денег?" Он сказал: "Нет, это просто не интересно. Надо, чтоб было интересно."
Нет ничего удивительного в том, что двое детей Идо Ангера пришли к мысли, что игра на деньги делает жизнь интереснее. Как - глядя вокруг себя в баре своего отца - они могли думать иначе? Оба ребёнка любили поиграть, посоревноваться, но Стю иногда доходил до крайностей в своём желании победить.
- Я ничего не имела против игры с братом на деньги, - рассказывала Джуди. - Но я ловила его за тем, что он сдвигал шашки на другие клетки или, когда мы играли в "Монополию, воровал деньги прямо из банка - это меня бесило. Маме всегда приходилось разнимать нас, потом что всё заканчивалось кулачными боями. Его не волновало, какими способами выигрывать. Он был готов пойти на всё. Он просто ненавидел проигрывать.
Идо не успустил из виду способности своего мальчика к играм и подсчётам и к тому времени, когда Стю пошёл в шестой класс, отец поручил ему записывать результаты матчей прошедшего дня, а затем отмечать победителей и програвших в списках ставок, принятых Идо. Поскольку Идо не умел ни читать, ни писать, он придумал для сына систему, в которой каждый игрок числился под номером, а не под именем, и списки организовывались соответствующим образом.
Фэй Ангер мало интересовали букмекерские операции мужа (кроме очевидного финансового комфорта, который они давали), но в отличие от Идо, который не любил рисковать, она обожала азартные игры. Спорт её не привлекал, но она была без ума от джина, покера и любых других карточных игр, вся суть которых в игре на деньги. К сожалению, её мастерство в этих играх не соответствовало её страсти. Особенно плохо она играла в покер. Фэй играла пару раз в неделю, с соседями или на церковных собраниях. Иногда она ходила в один из нелегальных покерных клубов, разбросанных по всему Манхэттену - связи Идо позволяли ему знать местонахождение всех игорных заведений города, он потакал пристрастию жены и рассказывал, где они находятся.
Когда наступало лето, Идо отвозил Фэй с детьми в горы Катскилл в северной части штата Нью-Йорк - так же, как и свою бывшую семью. Фэй, Джуди и Стю останавливались в Raleigh Hotel, большом, типа"всё включено", доме отдыха, напоминающим феодальное поместье, который располагался в сосновом лесу. Высадив их и насладившись прохладным бризом, Идо снова садился в свой "Бонневиль" последней модели и возвращался в душный город, чтобы заняться делами. Букмекерская контора требовала от него каждый понедельник и вторник производить выплаты и принимать платежи и быть на месте, чтобы принимать ставки в течение недели. Он никому не доверял, никого не ставил вместо себя, но несколько раз в течение лета, после пятничных матчей, он приезжал в дом отдыха посреди ночи и оставался до воскресного утра.
В 50-х и 60-х годах курорты Катскилл были чрезвычайно популярным местом отдыха среди американских евреев. Более миллиона человек населяли летний мир колоний бунгало, палаточных лагерей и отелей, который потом стал известен под названием "борщовый пояс"3. Raleigh Hotel был одним из многих курортных отелей - наряду с Kutsher, Brown, Windsor и Del Mar - который служил тренировочной площадкой для комиков, музыкантов и прочих артистов. Помимо трёхразового питания, ежедневного подаваемого в большом обеденном зале, ежевечерние представления стали неотъемлемой частью пребывания в Катскилле. Исполнялись комедийные шоу, бродвейские мюзиклы и танцы. Любимые еврейские песни, так как "Tzena, Tzena", "Belz" и "Bei Mir Bist Du Schön" исполнялись на той же сцене, что и "Камелот", "Парни и куколки" и "Скрипач на крыше".
Днём Фэй проводила время у бассейна, читала и общалась - ближе к ночи, если только она не отправлялась на шоу, она попеременно играла в джин (пенни за очко) и покер (по 1-2 доллара), часто проигрывая больше 100 долларов за вечер. Если азартные игры были просто распространены в подполье Нью-Йорка, в Катскиллах они стали эпидемией. Чаще всего играли в бридж, бинго, покер, канасту и пинокль.
Играл даже обслуживающий персонал. Летние сотрудники курорта - парковщики, посудомойщики, коридорные, спасатели, официанты, рабочие кэмпинга, учителя танцев - зарабатывали от 1500 до 2000 долларов за сезон, на эти деньги можно было закончить колледж или начать свой бизнес. Заработанная наличность давала им возможность, в часы безделья, скоротать время. Воскресные вечера стали "вечерами покера", так как выплаты производились единовременно в конце недели.
- Я обычно сидел позади матери и смотрел, как она играет в семикарточный стад. Это было ужасно. Она разыгрывала каждую руку - в буквальном смысле, каждую. Неважно, какие первые три карты к ней приходили - она всегда влезала.
Я видел, как проигрывала моя мать, смотрел на лица других игроков, довольные такие, на то, как они смеялись у неё за спиной, прикалывались над ней. Они в натуре считали себя крутышами. Но они тоже были ненамного лучше. Даже тогда я видел, насколько они слабо играют. Они выигрывали только потому, что моя мать играла ещё хуже, чем они. Мне это не нравилось. Думается, это повлияло на меня. Мне захотелось их обставить. Мне захотелось отомстить им за то, как они относились к моей матери.
Понятия не имею, как у меня развилось чувство карт. Просто как-то так произошло, естественным образом. Я хочу сказать, я мог часами смотреть, как играет мать, и это было просто пиздец как очевидно, что она всё делает не так. Мало того, что она разыгрывала каждую руку, она ещё была автоответчиком. Она никогда не заходила с рейзом. Не производила никаких ухищрений. К тому времени, как мне исполнилось десять, я уже говорил ей, как играть, указывал ей на ошибки. У неё открытый туз и две плохие скрытые карты. Она колит первое повышение, потом приходит король. Слово за ней, но у неё ничего нет, поэтому она говорит: "Чек".
Я говорю ей: "Мама, надо было бетить."
- "Как я могу бетить? У меня нет даже пары."
- "Ну да, но они же этого не знают."
Официанты и посудомойщики затевали большой покер каждое воскресенье, после того, как получали зарплату, и я начал в это играть. Я часто говорил матери, чтобы она не жалела чаевых - всё равно они мне отдадут эти деньги обратно. Я выигрывал 60-70 долларов каждый раз, когда играл. Мама говорила, не расскажет папе, что я играю в азартные игры, если я не расскажу ему, сколько она проиграла. У нас, понял, была, как бы, сделка.
Кроме покера мы с официантами и посудомойщиками поигрывали и в кости. Однажды, когда я думал, что мой отец уехал обратно в город, мы начали играть в крэпс в глубине кухни, возле туалета. Я препирался с одним парнем, который бросил, чтобы подтвердить точку. Он выбросил своё число, но кости не ударились об стену.
- "Я тебе не буду платить! Они не ударились об стену!" - вопил я.
Как раз когда я заспорил, мой отец шёл по коридору в туалет. Он услышал меня и схватил за руку. Такой взбучки от него я ещё не получал никогда в жизни.
Мой отец реально ненавидел азартные игры. Прямо на дух не переносил. А я его боялся - хоть и не настолько, чтобы меня это останавливало. В следующее воскресенье я снова играл в кости. На этот раз, правда, я уже в точности убедился, что он сел в машину и направляется прямиком в Нью-Йорк.
В конце лета Фэй и дети возвращались в Нью-Йорк, где свежий сентябрьский воздух становился немного волнующим, в полном соответствии с началом учебного года. Стю такое любил, возвращение в город его не коробило. Он отлично учился. Его мозги работали отменно - если уж на то пошло, даже лучше, чем надо. Учитель в четвёртом классе заметил, что он всегда заканчивает выполнение заданий раньше всех в классе. Так и было, он щёлкал их, а потом ему становилось скучно, хотелось чем-нибудь себя занять. "К концу первого урока я прочитывал под партой спортивную страницу от корки до корки", - говорил он.
Стю редко делал домашние задания или что-нибудь учил. Он мог запоминать уроки на память - его мозг как пылесос втягивал себя факты и цифры. Его любимым предметом была математика. Он стремительно вычислял ряды чисел в уме. К тому времени, как он перешёл в шестой класс, его учителя в 122-й школе, впечатлённые его природными способностями, рекомендовали его для перевода на класс выше. Он пропустил седьмой и начал ходить в восьмой в школе 60 на 11-й улице. Но Стю и для своего возраста был низкорослым, а его попадание к мальчикам и девочкам повзрослее и физически намного более зрелым казалось челленджем.
- Я, может, и был не сильно крупным, но я был умным. Я всегда сразу заводил дружбу с самыми высокими, крупными, крепкими ребятами. Этот прикол я усвоил ещё с юных лет.
В основном, Стю ладил с другими детьми в школе. Система государственных школ Нью-Йорка, с детьми из всех этнических и религиозных групп, была ещё более мощным плавильным котлом, чем сам город. К сожалению, Идо Ангер имел некоторые старомодные суждения и предрассудки, которые в конечном счёте передались и его сыну. Касательно бизнеса, Идо, может, и с удовольствием принимал клиентов любой расы и национальности, но личная жизнь - это дело другое. Когда Джуди привела домой подругу, которая оказалась чёрной, Идо не скрывал своего недовольства.
"Не доверяй этим людям! Это друзья с камнем за пазухой!"
Стало ещё хуже, когда Джуди рассказала родителям, что ей полюбился пуэрториканский парень. Идо категорически запретил ей видеться с ним. "Они все уголовники, - говорил он ей. - Я не хочу, чтобы ты встречалась с кем-то, кто не еврей."
Ирония в том, что Ангеры не соблюдали традиционные еврейские законы и обычаи. "Ортодоксальные евреи из нашего дома, - вспоминал Стю, - косо на нас смотрели из-за того, как мы себя вели." Большинство праздников, включая Песах, Ангеры проводили в Raleigh Hotel.
- Мы вообще не были религиозными, - говорила Джуди. - Ели свинину, бекон, всё такое. Когда мы ездили в Raleigh Hotel на Песах, моя мать не ела мацу. Она обычно ездила в город за бубликами, любила бублики на завтрак.
Несмотря на кажущееся безразличие к традиционным обрядам, Идо готовил сына к бар-мицве. Его не радовало увлечение Стю азартными играми и он надеялся, что учёба в еврейской школе и её порядки направят мальчика на праведный путь. Стю, однако, уже исполнилось двенадцать, и было слишком начинать традиционный курс обучения. Идо пошёл в местную синагогу, объяснил проблему раввину, тот пошёл навстречу и сделал исключение. Следующие шесть месяцев Стю проходил ускоренные курсы иврита. Каким-то образом между выполнением школьных заданий и приёмом ставок в конторе своего отца, он выкраивал время, чтобы петь отрывки из Торы.
Бар-мицва Стю состоялась через неделю после его тринадцатого дня рождения, 15 сентября 1966 года, в большом бальном зале отеля Americana. Хоть это и была традиционная еврейская церемония, не все гости соблюдали кашрут. В зале присутствовали гангстеры - Нико, Фами и член мафиозного клана Дженовезе по имени Виктор Романо.
Туда пришло столько братков, что федералы хотели изъять у меня мой альбом бар-мицвы. После того, как всё закончилось, я поднялся на пятнадцатый этаж, в люкс отца. Принялся открывать конверты, которые мне надарили, хотя этого и не стоило делать. По крайней мере, в половине конвертов оказались облигации. К тому времени я уже серьёзно втянулся в азартные игры. На хера мне упали эти облигации? Я что, могу пойти играть на них в кости? Наличные дали б.
Каждодневная рутина Fox"s Corner вызывала у властей гораздо больший интерес, чем бар-мицва Стю. Бар время от времени находился под наблюдением полиции, а позже и федеральных агентов, которые следили за кем-нибудь из десятка гангстеров, облюбовавшего заведение Идо в качестве второго дома. Поначалу беспокоили не очень, притесняли потихоньку. Вызвали, выписали пару штрафов.
Потом, в один прекрасный день, произвели облаву. Пятеро полицейских в штатском выгнали клиентов Идо и обыскали офис. Ничего не нашли и ушли, никого не задержав. Идо решил, что ничего серьёзного в этом нет, обычная имитация деятельности для отчёта перед начальством.
Так оно и было, но он не знал, что копы на самом деле ничего не искали, а устанавливали прослушки для ФБР. Через несколько недель, после того, как дела пришли в норму, копы вернулись, чтобы забрать прослушивающие устройства. Таксофон возле туалета предоставил им часы уличающей записи - ставки, которые принимались узнаваемым баритоном Идо. С точки зрения правоохранительных органов он не был мелким букмекером. Он проворачивал крупные махинации. Власти заполучили достаточно доказательств, чтобы привлечь к делу IRS4 и посадить Идо за уклонение от уплаты налогов.
К счастью для Идо, полицейское управление Нью-Йорка в начала 60-х, до появления Фрэнка Сэрпико и Комиссии Нэппа, было глубоко коррумпировано. У всего и у всех имелась своя цена. Позже Идо говорил, что единственные люди в городе, которых "нельзя купить" - это памятники. Во многих отношениях полиция была хуже гангстеров. Конечно, братки нарушали закон, но они и не давали клятву защищать и служить. Идо считал такое лицемерие позором. "Думается, есть некоторые, которые денег не берут, - говорил он. - Но я таких никогда не видел."
Сколько раз он уходил от ответственности после нарушений правил дорожного движения, подкладывая аккуратно сложенную 20-долларовую купюру под водительские права, когда его останавливали? Вот так оно всё и работает.
C баром всё точно так же. Идо через посредника откупился от лейтенанта полиции конвертом, набитым деньгами. Прослушку с инкриминирующими телефонными разговорами успешно "пропустили" в описи улик до того, как выдвинули обвинения. Идо так и не привлекли.
Неприятности, впрочем, на этом ещё не кончались.
Как-то вечером у завсегдатая Фарни, одного из крутых, возникли в баре проблемы с другим мужчиной. Двое смотрели, как Джуди Ангер и девушка Фарни игриво танцуют твист под песню Сhubby Checker. Фарни показалось, что один из них смотрит чересчур пристально.
"Нравится жопа моей девушки? - сказал он, схватив мужчину за воротник рубашки. - А это тебе нравится?" - Он ударил мужчину в лицо, и тот повалился на пол. Не успокоившись, Фарни ухватил его за пояс и перебросил через пару столов и стульев. Когда ж, наконец, угомонился, "тот парень истекал кровью, - по словам Джуди. - Фарни разбил ему голову. Чуть душу из него не вытряс."
После того, как человек оказался в больнице, полицейские заявились в Fox"s Corner - проводить расследование. Вот уж чего Идо меньше всего хотелось. Идо доказывал, что он тут ни при чём, но полиция надавила на него, предъявила многочисленные жалобы на его бар, чтобы хорошенько его потрясти. В итоге Идо пришлось снова откупаться от копов, на этот раз лично. Как и прежде, никаких обвинений ему не предъвили.
Но проблемы не прекращались, и вымогательства вместе с ними. Святой Станислав, католический храм в соседнем квартале, начал писать жалобы на шум в Fox. "Это была настоящая нервотрёпка для отца, - говорил Стю, - постоянные жалобы и выплаты копам." Стресс начал изматывать Идо.
В один из дней, через несколько недель после своего шестидесятилетия, Идо стоял за стойкой бара и вдруг почувствовал резкую, жгучую боль в груди, а потом у него онемела вся левая сторона. Его парализовало, он не мог двигаться. Фэй в панике вызвала скорую помощь. Идо отвезли в ближающую больницу, и врачи ему там сообщили, что он перенёс лёгкий инсульт. После короткого пребывания в больнице Идо отправили домой с предписаниями сократить трудовую деятельность и побольше отдыхать. В то время Fox"s Corner представлял собой лишь немногим большее, чем бизнес для прикрытия букмекерства и ростовщичества. Стресс, связанный с поддержанием фасада благопристойности, уже был ни к чему. Так что когда срок аренды истёк, Идо решил его не продлевать. Весной 1966 года "Лисий угол" закрыл свои двери навсегда.
Стю это печалило. Во многих отношениях для него это стало концом эпохи. Бар был частью его детства. Но Стю тогда и не подозревал, что через несколько месяцев жизнь изменится ещё более драматично.
|