Теннесси Уильямс : другие произведения.

Мистер Рай и другие одноактные пьесы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эти короткие пьесы датируются тридцатыми-сороковыми годами и относятся к самому раннему периоду творчества Теннесси Уильямса. При жизни автора они не публиковались и были впоследствии собраны по черновикам. Большинство персонажей этих пьес молоды, как и сам автор, их создававший. В некоторых из них легко угадать его собственные черты, а в некоторых - черты героев, которых мы встретим в его более поздних, знакомых нам произведениях. Он близок с ними той особенной близостью, которая бывает у молодого автора с его первыми персонажами - он еще только открывает их в себе, а себя в них - и они учат друг друга и помогают друг другу развивать те темы, которые будут всегда присутствовать в его творчестве. Однако, притом что эти пьесы относятся к ранним работам Теннесси Уильямса, в них уже отчетливо слышится тот самый "безнадежный блюз", возникающий от соприкосновения одиночеств, которым проникнуты все его произведения. Надо сказать, что несмотря на то, что в этих пьесах совсем нет любовных линий и тем, именно любовь является их главным подтекстом, выступает невидимым творцом и движущей силой, наполняя их своей темнотой и ощущением неизбежности.

Теннесси Уильямс

Мистер Рай и другие одноактные пьесы

Перевод с английского Алексея Седова

   Следи за лестницей в потемки
   Мистер Рай
   Пропащий
   Ты страсть как много куришь, Лили
   Лето на озере
   Большой матч
   Спасибо, добрый дух

Следи за лестницей в потемки

  
   Действующие лица:
   КАРЛ, билетёр кинотеатра
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР, новичок, которого только что наняли
   ГЛЭДИС, девушка
   ПОСЕТИТЕЛЬ КИНОТЕАТРА, взрослый мужчина
   ДЕВУШКА, подруга Глэдис
   МИСТЕР КРОГЕР, управляющий кинотеатра
   КАССИРША
   ПОЛИЦЕЙСКИЕ
   Место действия: Фойе захудалого кинотеатра "Джой Рио", обустроенного в некогда великолепном, а теперь совсем обветшавшем здании оперного театра, в одном большом американском городе на побережье Мексиканского залива. Через год-другой власти, возможно, признают состояние старого театра аварийным и определят его под снос, или отреставрируют уже в качестве исторической достопримечательности; пока же, он стоит запущенным и никому не нужным, и его блистательное прошлое угадывается лишь по отдельным смутным намекам - сохранившимся на стенах драпировкам из красной дамастной ткани, местами изодранным и почерневшим, и позолоченной скульптуре нимфы, выполненной в стиле барокко, что застыла в вольной позе над нижними ступенями парадной мраморной лестницы. В декорациях все эти элементы едва обозначены, поскольку на сцене освещается лишь небольшая область. В нее попадает нимфа, нижние ступени мраморной лестницы, дверца с табличкой "дамская комната", и, конечное же, входная дверь в фойе, за которой, на улице, находится билетная касса.
   Время от времени из зала до нас долетают приглушенные звуки фильма. Когда в фойе входит какой-нибудь зритель, фигура его отбрасывает на дряхлый ковер гротескную вытянутую тень, потому что действие происходит днем и снаружи слепит солнце.
   Когда поднимается занавес, мы видим на сцене молоденького билетера - школьника лет шестнадцати, подрабатывающего на летних каникулах - который получает инструкции от другого, более опытного смотрителя кинотеатра, молодого человека лет тридцати, по имени Карл. На новичке давно не чищенный белый двубортный китель и узкие штаны небесно-голубого цвета; лицо его покрыто испариной, однако скорее от волнения, чем от духоты знойного августовского дня.
   КАРЛ [лениво указывая лучом карманного фонарика на отцепленные канатом ступеньки]:
   За лестницей следи и сам туда в потемки не суйся.
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: А что там?
   КАРЛ: Это бывший оперный театр, ему сто лет в обед. Сам знаешь, верно? Ступеньки ведут на верхние ярусы, там их три. А может и четыре, не знаю. Не считал. Они такие хлипкие, что на них дунешь, они и обвалятся, прямо вместе с ложами: там наверху еще есть ложи, они идут вот так, кольцом по всему залу от левого края сцены до правого. Я там и был-то всего один раз, поднимался туда еще в первый день, как сюда устроился. Старик мне тут все показывал, как я сейчас тебе, вот только в то время ходить наверх еще не запрещалось, но это было давно, а теперь никому туда нельзя, ты это себе сразу уясни. Потому что если прозеваешь кого-нибудь, то не только работы лишишься - а в этом уж будь уверен, если Крогер узнает - но и случись что, все свалят на тебя: там ведь наверху все хлипкое, на соплях держится... ты-то тут чего крутишься, Глэдис?
   [Этот резкий вопрос адресован молоденькой девушке по имени Глэдис, которая вышла из зрительного зала в фойе и бесцельно прохаживается у подножья лестницы.]
   ГЛЭДИС [холодно]: Не твое дело, может, подружку свою жду.
   КАРЛ: Дело как раз мое, если ты так и будешь тут околачиваться.
   ГЛЭДИС: Ой, кто бы задавался. Сперва найди себе приличную для взрослого мужика работу, а потом выступай, зайчик.
   КАРЛ [Направляя фонарик на ее не по годам развитую фигуру]: Знаешь-ка что? Ты сюда чего пришла, кино смотреть? Если да, то давай обратно в зал. А нет, так отправляйся домой или ошивайся себе на улице или у аптеки, где хочешь.
   ГЛЭДИС: Как же я тебя не выношу, ты бы знал.
   КАРЛ: Ты меня этим ранишь в самое сердце.
   ГЛЭДИС: Так тебе и надо. Хоть бы ты помучился посильнее, червяк, подлюга отвратный, продажный подлючий подлюга. Если моя подружка заглянет, малыш, скажи, путь ищет меня в зале на первых трех рядах...
   [Последнюю фразу, Глэдис мимоходом высокомерно бросает новенькому билетеру, игриво и женственно удаляясь из освещенной области сцены в партер. Дверь широко распахивается, и из зрительного зала отчетливо раздаются несколько экранных реплик.]
   ДИАЛОГ ИЗ ФИЛЬМА: А ну поднимайся с кровати.
   - Я нездорова!
   - Вставай, тебе говорят.
   [Слышится пощечина и крик. Новенький билетер подпрыгивает от неожиданности. Карл устало посмеивается и оправляет в поясе свои брюки. Дверь снова захлопывается, и звуки фильма становятся приглушенными и неразборчивыми.]
   КАРЛ: Эта Джоан Беннетт актрисочка что надо, а у нее, между прочим, уже внуки, ты знал? Мне бы такую бабулю. Любой бы мечтал о такой. Смотрел этот фильм?
   [Новенький паренек отрицательно мотает головой и во все глаза глядит сквозь овальное дверное стекло в зал на экран.]
   КАРЛ: Посмотри там одну сцену, где Джоан Беннетт ест сельдерей, интересно будет, что ты о ней скажешь. [Внезапно замечает кого-то.] Эй! [Луч его карманного фонаря впивается в фигуру мужчины, пытающегося подлезть под бархатным канатом, которым отцеплена лестница.] Далеко собрались?
   МУЖЧИНА: Туалет ищу.
   КАРЛ: Там его отродясь не было.
   МУЖЧИНА: Вы бы тут осветили, что ли, по нормальному, а то и не видно, куда идешь. [Уходит.]
   КАРЛ: Ясно теперь, чего я тебя про старую эту лестницу предупреждал? За ней глаз да глаз нужен, особенно днем, в это время.
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Правда?
   КАРЛ [приближается к нему вплотную]: Лет-то тебе сколько?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: С-семнадцать.
   КАРЛ: Да брось. Ты вон и не брился ни разу.
   [Щупает его подбородок.]
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: В объявлении написали "требуется юноша от семнадцати лет и старше, который сможет работать в дневное время".
   КАРЛ: Тебе-то, похоже, пятнадцать от силы. Ты с кем насчет работы общался? С Крогером? Это старикан Крогер тебя нанял? Конечно он, кто же еще. Это грязный старикашка, он тот ещё фрукт. Смекаешь, о чем я?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: О фруктах?
   КАРЛ: Угу, только не о яблочках и персиках. Ты лучше вот что скажи. Неужто тебе так позарез нужна работа, чтобы соваться в злачное место вроде этого? Это самый что ни на есть притон, и всем тут заправляет грязный выродок. Если ты взаправду соберешься здесь работать, мне даже рассказывать тебе будет тошно о том, какие дела тут творятся. Не затевайся ты с этим, не надо. Устройся лучше каким-нибудь разносчиком или в аптеку. Будь я знаком с твоими предками, я бы им порассказал все как есть, у меня ведь у самого дети. Поэтому-то я отсюда и сваливаю. Чего я тут только не натерпелся билетёром, а ведь это позорище для взрослого мужика - увязнуть на такой никчемной работе. Мне сейчас двадцать восемь, я отпахал тут десять лет, а зарабатываю всего на десять долларов больше, чем когда начинал, но у меня теперь жена с трехмесячным малышом, да и священник то и дело ей плетет, что, мол, грешно стараться не заиметь детей. [Все это произносится таким безмерно утомленным голосом, что слова насилу сходят с едва приоткрывающихся губ.] Вот та сцена в ресторане, про которую я тебе говорил. Гляди. [Он делает шаг вперед и приотворяет дверь в зрительный зал.]
   ДИАЛОГ ИЗ ФИЛЬМА: - Не желаете ли добавки, дорогая?
   - Нет, благодарю.
   - Возьмите сельдерея. В нем много витамина Б, это полезно для нервов.
   КАРЛ: Вот сейчас! Глянь на крупный план!
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Не вижу...
   КАРЛ: Да гляди, гляди. Вон, сейчас.
   [Тем временем в фойе появляется девочка-подросток с измятой пачкой попкорна. Пару мгновений она присматривается к фигурам билетёров, прильнувшим к окошкам створчатых дверей в зрительный зал. Затем шустро выскальзывает ножками из своей легкой обуви, и, подхватив ее рукой, бесшумной тенью взбегает вверх по мраморной лестнице.]
   КАРЛ: Там кто-то пробежал?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Что?
   КАРЛ: В фойе кто-то был или мне показалось?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Я н-не видел.
   КАРЛ: Слушай, тут попкорн. Откуда он взялся?
   [Светит карманным фонариком на рассыпанный перед лестницей попкорн.]
   КАРЛ: Только что никакого попкорна не было. Здесь точно кто-то прошмыгнул. Глянь-ка. На ступеньках тоже! [Кричит наверх.] Эй! Эй, там!
   [Снаружи входит управляющий по имени Крогер. Это необычайно тучный человек, чья порочность бросается в глаза столь же явственно, как черты упадка, в который пришло ветхое здание театра.]
   КРОГЕР: Что у вас тут стряслось? Прозевали, как кто-то наверх проскочил?
   КАРЛ: Нет, сэр.
   КРОГЕР: Тогда кому кричишь? Я вам за что, по-вашему, плачу, чтобы вы на экран таращились? За этим, что ли, я вас нанимал? Ловко устроились, молодцы, смотрите себе фильмы, а всякий, кому не лень, пролезай под канатом, да порти репутацию кинотеатра? Эй ты, новенький. Что я тебе говорил про эту лестницу? Я тебе не наказывал стоять тут начеку?
   КАРЛ [вяло]: При мне, мистер Крогер, никто туда наверх не поднимался.
   КРОГЕР [новенькому мальчику-билетёру]: А ты, при тебе тоже никто под канатом не пролазил?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Н-нет, сэр.
   КАРЛ: Я нашел только чуток попкорна на ступеньках.
   КРОГЕР: Да у нас тут Шерлок Холмс объявился. Что ж, раз так, то просветите нас, мистер Холмс. Если на ступеньках попкорн, то ведь не сам же по себе он там вырос.
   КАРЛ: А это уже не мое дело, что тут за мусор на лестнице этого старого притона. У владельцев, видать, у самих что-то не чисто, раз они не хотят заботиться о его приличном содержании, а мне и подавно плевать, что тут где валяется, мороженное или банановая кожура или что еще. Я просто заметил на ступеньках попкорн. А откуда уж он тут взялся это не ко мне.
   КРОГЕР: А кричал ты тоже попкорну? Он что, по-твоему, мог тебе отозваться? Эй ты, новенький. Откуда здесь попкорн?
   КАРЛ: Он знает об этом не больше моего. А ты лучше слушай сюда, мистер Крогер.
   КРОГЕР: Не смей мне тыкать и говорить "слушай сюда", сопляк паршивый. Никогда не смей говорить мне "слушай сюда".
   КАРЛ: Я буду говорить "слушай сюда" и тебе и любому, кому решу нужным.
   КРОГЕР: Да какого черта, ты совсем зарвался? Ты как со мной разговариваешь в моем собственном театре?
   КАРЛ: Заткни ты его себе сам знаешь куда, и проверни там для верности, ты, старый жирдяй, жучара навозный. А я отсюда валю. Я с сегодняшнего утра увольняюсь, забыл? Десять лет я отпахал в этой вонючей тошнотной дыре, и теперь с радостью объявляю, что ноги моей больше не будет в этом притоне, куда я пришел чистым, а ухожу весь замаранный. И грязь это не моя, нет, это здешняя мерзость облепила меня всего по уши. Мне ведь стоит только рот открыть ...только заикнуться, что тут за дела творятся, мистер Крогер!.. Знаете, что тогда светит этому злачному местечку? Его прихлопнут, вот так, запросто, как пальцами прищелкнуть. Прикроют в два счета, упомяни я хотя бы о половине того, что знаю о здешних...
   КРОГЕР [билетёру-новичку]: Эй, ты. Давай живей на улицу, зови полисмена!
   КАРЛ: Да, точно, давай, зови, я только за!
   КРОГЕР: Буду я еще терпеть такие наглости от какого-то недоумка!
   КАРЛ: Ах ты старая жирная гермафродитья туша! [Срывает с себя свой двубортный китель и яростно швыряет его в лицо мистеру Крогеру.] Слыхал, а, как я тебя называю? Гермафродитья туша? Гермафродитья туша? Каково, а, старая жирная поганая гермафродитья туша?
   [В освещенной области сцены появляются фигуры одного или двух зрителей, чье внимание привлек происходящий здесь скандал. Из входной двери выскакивает переполошенная кассирша, тощая маленькая женщина лет пятидесяти.]
   КАССИРША: Мистер Крогер, Мистер Крогер, что случилось? Это ты так по-хамски разговариваешь с мистером Крогером?
   [Этот вопрос адресован мальчику-билетёру, который в испуге отрицательно мотает головой.]
   КАРЛ: Это я приложил мистера Крогера, я, понятно? Я! Я убил в этом осклизлом мерзком гадюшнике десять лет своей молодости! И теперь я отправлюсь домой и буду смывать с себя всю эту грязь! Слышишь меня, ты? Смывать с себя эту грязь, я ведь как сейчас помню, о том самом, что тут десять лет назад случилось, когда я только-только сюда устроился. Забыл уже, а Крогер, про то самое, в первый мой день на этой гадкой работе?
   [Крогер, совершенно опешив, пятится к выходу.]
   КАССИРША: Как ты смеешь так разговаривать с мистером Крогером, Карл? Да как у тебя вообще хватает совести говорить ему такие вещи, когда он тебе столько всего прощал, спускал тебе с рук твои выходки, когда ты в свои смены заявлялся сюда пьяным, таскался наверх с девками, да водил к ним туда каких-то похотливых козлов. Нет, я ей богу не понимаю, как тебе не стыдно наговаривать на бедного пожилого мистера Крогера. И закатывать такие безобразные сцены. А вы, ребятки, давайте-ка живо на свои места, нечего вам здесь делать, это я вам, мальчики, а ну-ка в зал, в зал.
   [Мальчишки возвращаются в зрительный зал. Мистер Крогер ретировался из фойе, однако снаружи доносится его громкий, возмущенный голос, взывающий к стражам порядка.]
   КАРЛ: Надеюсь, он приведет полицейских, очень надеюсь, что они явятся сюда, в эту гнусную клоаку. Хотя, будь там на улице хоть один полисмен, жирдяй бы и ни пикнул. Это, твою мать, как день ясно, стой там на углу хоть один из этих ребят, он бы и рта не посмел разинуть.
   [Срывает свой широкий форменный пояс, накрахмаленную манишку и эластичный черный галстук, сбрасывает все это в кучу на пол и от души пинает.]
   КАССИРША [всхлипывая]: Я в жизни не видела, чтобы кто-то вытворял такое, слышите вы, Карл Мегрэ, и грубостей таких тоже ни от кого не слышала, и если вы посмеете сказать еще хоть что-нибудь подобное про мистера Крогера, который болен раком, и вы сами это знаете, то и я не стану молчать о ваших похождениях с определенного сорта девицами, что сюда наведываются.
   КАРЛ: Ну и валяй, овца. Тряпье это, кстати, можешь сжечь. Спали всю кучу до последнего лоскутка. Я пришел сюда чистым, а ухожу весь в грязи. До чего же я ей вымарался за эти десять лет!
   [Карл спускает с себя свои заношенные форменные штаны небесно-голубого цвета, отшвыривает их ногой, и предстает перед женщиной в одном исподнем белье. Кассирша с визгом убегает в ослепительно сияющий дверной проем на улицу. Карл еще раз пинает валяющиеся на полу лазурные штаны, резко сдергивает бархатный канат и, подобрав одежду, уходит наверх в раздевалку для персонала. Новичок расторопно прицепляет канат на прежнее место. Еще через пару мгновений с улицы слышится, как к тротуару подъезжает полицейская машина. В это самое время из партера выходит Глэдис: она обводит новичка-билетёра любопытным и обольстительным взглядом, от которого тот краснеет и, смутившись, отворачивается, встав к ней боком.
   ГЛЭДИС: Подружку мою не видел.
   [Слова эти она произносит без интереса и вопросительной интонации. Так, как будто они совсем ничего не значат.]
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Нет.
   ГЛЭДИС: Значит, не пришла еще. На ней такая белая шелковая блузка, а в ушах большие золотые сережки. Она за попкорном отправилась и где-то застряла.
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Нет, не видел.
   ГЛЭДИС: Подружка у меня повернутая на мальчиках.
   [Мальчик-билетёр судорожно трясет головой, не то кивая, не то отрицательно мотая. Одну руку он то и дело нервно засовывает в карман, а потом резко оттуда выдергивает.]
   ГЛЭДИС: А ей четырнадцать. По-моему это плохо, рано ей еще быть такой влюбчивой до одури. Тебе вот сколько?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Ш-шестнадцать.
   ГЛЭДИС: Так мы с тобой одного возраста, только ты вон светленький, а я темная. Получается, мы противоположности! ...Как же мне надоело это занудство. С Джоан Беннетт. Ты сам-то краем глаза фильм поглядываешь?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Нет. Я же тут на работе.
   [Глэдис смеется, и выражение у нее при этом такое, словно она одуревает от какой-то нездоровой усталости. В фойе врывается переполошенная женщина.]
   КАССИРША: Мистер Крогер, Мистер Крогер, Мистер Крогер!
   ГЛЭДИС: Что-то случилось?
   КАССИРША [обращаясь к мальчику-билетёру]: Где мистер Крогер, у себя?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: ...Я...я не знаю!
   КАССИРША: Ой, что это! Там наверху из окна дым!
   [Она поспешно выбегает, продолжая звать мистера Крогера.]
   ГЛЭДИС: Я об этой тетке такого знаю, что и рассказывать противно, а у нее хватает наглости на фильм меня не пускать, мол, я еще не доросла. Ты вообще, что ли, не представляешь, что тут за место? Ребятам вроде нас с тобой тут самое оно развлекаться, надо только быть поосторожней. Осторожность это самое главное. Так что если ты хорошо соображаешь... и помнишь про осторожность... то тебе здесь будет весело. Поразвлечься тут можно как надо, если знать что к чему.
   [Двери в зрительный зал открываются. Раздается музыка из фильма и голос актрисы.]
   ДИАЛОГ ИЗ ФИЛЬМА: Тебя не было очень долго, слишком долго, а я была так одинока: я не хотела этого, правда. Но я ничего не могла поделать. Это было сильнее меня. И сильнее его тоже. Никто из нас не этого хотел, но так случилось. Иногда что-то просто случается помимо тебя. Ты понимаешь, о чем я?
   ГЛЭДИС: Такая вот она, эта Джоан Беннетт. Плетет что-то мужу. Только он все равно ей не верит. Она та еще подлючка! [Глэдис улыбается с тем же неописуемо усталым видом.]
   [В фойе входят решительного вида полицейские в сопровождении кассирши, которая говорит пониженным, истеричным голосом.]
   КАССИРША: Если объявить "пожар", начнется паника!
   [Они отцепляют бархатный канат и поднимаются наверх, освещая себе путь фонариками. Глэдис откидывает голову назад. Она смеется - вначале тихо, украдкой. Затем довольно громко и резко.]
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Чего ты...с-смеешься?
   ГЛЭДИС: Вечно она носится с вытаращенными глазами по поводу того, что тут делается, а знаешь почему? Ее злоба душит, что ребята помоложе тут развлекаются вовсю. [Лениво подходит к позолоченной нимфе.] Глянь-ка на эту голую мадам! Нравятся ее формы? Мои-то точно получше. Это только во времена наших прадедушек сходили с ума по таким толстенным бедрам. Ха-а-ха-ха-ха-ха-а-... Извини, я тебя пока оставлю. Пойду, глотну воды, освежусь. [Скрывается в комнатке с табличкой "дамская".]
   [По лестнице спускаются полицейские, они несут остатки обгоревшей билетёрской униформы.]
   КАССИРША [поспевая за ними]: Он рехнулся, не иначе, просто умом тронулся! Сорвал с себя все, в чем был одет, прямо вот тут, на этом месте! Утащил наверх и там поджег. Я так волнуюсь о мистере Крогере. Он всего две недели как перенес кишечное кровотечение от своей злокачественной опухоли, а теперь, после этих переживаний, оно может повториться...
   [Полицейские уходят, забрав с собой обгорелую униформу.]
   КАССИРША: Эй, новенький! Мистер Крогер не приходил, пока я была наверху?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Нет, мэм.
   КАССИРША [выходя на улицу]: О, мистер Крогер! Все уже хорошо, мистер Крогер! Все в порядке, мистер Крогер. Никакого пожара не было пожар, просто...
   [Наружная дверь захлопывается. Из дамской комнаты возвращается Глэдис. Она стоит у двери и неотрывно смотрит на билетера-новичка, медленно обводит глазами всю его фигуру. Он поворачивается к ней боком, как-то скрыться от этого беззастенчивого взгляда.]
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: ...К-который сейчас час? Я тут как будто вечность целую стою.
   [Девушка смеется с необычайно вялым видом.]
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: Не нравится мне это место. Я сам отсюда уйду, не стану ждать, пока уволят. Совсем мне тут не нравится. Такие места мне точно не по душе. Мне тут уже невмоготу. А чтобы каждый день тут торчать, этого я точно не выдержу. С ума здесь сойду. Да еще когда тут такое творится. Это всё отец настаивал, чтобы я сюда устроился, а мама не хотела. Надо было лучше ее слушать, только он вот вечно пилит меня, что я ленюсь и ничего не делаю. Считает, раз я никогда летом не подрабатывал, то я лентяй законченный. Но ведь я же работал. Я писал... я-я писал... стихи! ...И...два стихотворения... д-даже напечатали!
   ГЛЭДИС: Знаешь песенку одну, где слова такие: "На других не похож ты нисколько!"? Это моя любимая, восьмой номер на музыкальном автомате в кафешке на углу, где мы с ребятами по вечерам собираемся... Ты тоже будешь там по вечерам с нами, если здесь останешься...[Голос ее до того ленив, что слова едва слетают с губ.]
   [Сверху раздаются шаги и голоса. По лестнице спускается полицейский, он ведет Карла, крепко держа его за руку.]
   КАРЛ [хрипло]: А мне этого и надо, этого-то мне как раз и надо - повидаться с ним в суде! Пускай заговорит. Пусть только рот откроет. Тогда и я молчать не стану. И мы поглядим, кто из нас расскажет лучше про это местечко и все здешние дела! [Уже в дверях, когда его выводят на улицу.] Это гиблое место! Злое, дурное насквозь!
   [Луч фонаря, которым светит второй полицейский, на секунду падает на позолоту нимфы, что стоит у подножья мраморной лестницы. Все уходят, кроме Глэдис и новенького билетёра.]
   ГЛЭДИС: Играл когда-нибудь в "отгадай или сделай"?
   МАЛЬЧИК-БИЛЕТЁР: ...Н-нет!
   ГЛЭДИС: А я вчера вечером играла. Мне загадали такое: "Тяжелое-претяжелое, висит над головой, как будет тот, над кем оно нависло, искать избавленья?" Жалко было снимать лучшие чулки. А ведь никуда не денешься, надо отвечать. Что за отгадка повторять не буду. У тебя мурашки побегут, как представишь, что меня могли о таком спрашивать! Видишь попкорн? Значит, она наверху. Пойду ее разыщу. Хочешь к нам? Поднимайся, когда фильм начнется по новый! [Подныривает под бархатным канатом и взбегает по ступенькам в темноту. Потом зовет сверху отчетливым шепотом.] Поднимайся, когда фильм начнется по новый!
   [Мальчик-билетёр судорожно кивает. Затем стремглав бросается к канату и закрепляет его на прежнее место. Потом так же молниеносно возвращается туда, где ему положено стоять. Он держится очень ровно, по струнке, а из зала раздается музыка заключительной сцены фильма, надрывно нарастающая до своей кульминации. Мальчик-билетёр уставился куда-то перед собой невидящим взглядом, в его голубых и остекленевших глазах застыло удивление. Отрывистыми взмахами он отирает со лба пот.]
   КТО-ТО СВЕРХУ: Тссссст! Тссссст!
   [Он кусает губы.]
   КТО-ТО СВЕРХУ: Тсссст! Тссссст! Тсссст!
   [Он на мгновенье закрывает глаза. Свет начинает гаснуть. Последней в темноту погружается позолоченная скульптура нимфы.]

ЗАНАВЕС

  

Мистер Рай

  
   Действующие лица:
   ДЕВУШКА
   МИСТЕР РАЙ
  
   Место действия: Убогая коморка во Французском квартале Нового Орлеана.
  
   ДЕВУШКА: Вы мистер... Рай?
   [Пауза. Он глядит на нее, не произнося ни слова.]
   ДЕВУШКА: Мистер... Энтони Рай?
   [Мистер Рай медленно кивает головой, словно подтверждая какую-то ужасную правду. Улыбка постепенно сходит с лица девушки. Вид у нее становится испуганным и очень нерешительным: она открывает папку, которую принесла с собой, и достает оттуда томик стихов.]
   ДЕВУШКА: Это ведь ваша книга?
   МИСТЕР РАЙ: ...я так понимаю, вы ее где-то купили?
   ДЕВУШКА: Да.
   МИСТЕР РАЙ: Раз так, то она теперь ваша, а не моя.
   ДЕВУШКА: Нет. [Со свойственной юности убежденностью.] Произведение искусства не товар, мистер Рай. Его нельзя купить или продать. Оно навсегда принадлежит тому, его создал. Могу я войти?
   МИСТЕР РАЙ: ...Ну что ж.
   [Он медленно отступает в сторону, пропуская ее в дом. В коморке, где живет мистер Рай, царит страшный беспорядок, однако девушка делает вид, что не замечает этого вовсе.]
   ДЕВУШКА: Вы получили мои письма?
   МИСТЕР РАЙ: Да.
   ДЕВУШКА: Все три?
   МИСТЕР РАЙ: Да.
   ДЕВУШКА: Почему же вы на них не отвечали, мистер Рай?
   [Он медленно поворачивается, идет к окну и открывает ставни.]
   МИСТЕР РАЙ: Архангел Гавриил еще не вострубил, я не слышал.
   ДЕВУШКА: О чем вы?
   МИСТЕР РАЙ: Мой час воскреснуть пока не настал. А как к вам попала эта книжица?
   ДЕВУШКА: Мы с мамой ходили по антикварным лавкам здесь во Французском Квартале, искали всякие интересные старинные штуки. И заглянули в небольшой магазинчик на улице Бурбон. Там нам понравился китайский чайный столик, у которого одна ножка была короче других. Хозяин лавки подложил под нее эту книгу, чтобы столик не шатался. Мама его купила. Шофер отнес к машине. А маленький этот томик остался лежать там, на полу. Хозяин лавки пнул его в сторону, даже не удостоив взглядом. Лично у меня вид никому не нужной, выброшенной книги всегда вызывал жалость. Видите ли, я сама немного пишу. По большей части стихи. И я знаю, что это такое - отдавать написанному всю душу. И каково это - когда твои страницы потеряны или позабыты или... на них ставят столик, чтобы тот не шатался. Я наклонилась, чтобы разглядеть книжку. Название ее стерлось, от позолоты букв не осталось и следа. Однако на обложке все еще можно было разобрать ваше имя. Энтони Рай. Оно показалось мне интересным, поэтому я ее подняла и пролистнула. "Да это же сборник стихов!", сказала я хозяину. "В самом деле?", удивился он. "Как он к вам попал?", допытывала я его. "Где вы его взяли?.. давно он здесь пылится?.. и кто он, этот Энтони Рай?" Хозяин антикварной лавки только засмеялся. "Бог его знает", - сказал он. "Должно быть, я купил эту книжку когда-то давным-давно вместе с кучей других. А может, она завалялась в книжном шкафу, который я перекупил у кого-то. Это ведь не ходовой товар. Иногда я использую такие книжки, чтобы разжигать огонь!" "Я ее покупаю", объявила я. "Сколько вы за нее хотите?" Он щедро развел руками и сказал "Да берите ее за так!" Шофер снова зашел в лавку напомнить мне, что мама дожидается в машине, так что я сунула книжку в сумочку и поспешила обратно. Потом мы помчались на очередную коктейльную вечеринку. Я сейчас дома на каникулах и жизнь у меня сплошь состоит из таких мероприятий. В тот день вечеринка выдалась даже скучнее обычного. А я не верю в скуку. Я верю в восторг, в страсть, в ощущение невероятного. Я верю в бурю в людских сердцах, что проносится неистовым, восхитительным порывом, сметая все привычное и мелкое, точно обрывки праздничных лент или сухие листья!.. Я ушла от гостей наверх, чтобы заглянуть в эту книгу, о которой нечаянно вспомнила, когда кто-то в двадцатый раз спросил меня, как мне нравится учиться в Брин-Мор-колледже.. И что же! До чего я была поражена, когда вдруг нашла именно то, что искала. Тот самый, неистовый, восхитительный порыв, который смел все привычное и мелкое, словно обрывки праздничных лент или сухие листья! Ну же, что вы скажете теперь?
   МИСТЕР РАЙ [медленно]: Вы сейчас говорили об этой вот книжке?
   ДЕВУШКА: Да... да, да!
   МИСТЕР РАЙ: Гммм. Послушайте, юная леди, она была напечатана пятнадцать, а то и двадцать лет назад. Никто ее теперь не помнит. Она напрочь всеми забыта.
   ДЕВУШКА: Но я помню. Бог знает сколько просидела я с ней там наверху. Я снова и снова перечитывала ее от начала и до конца. А во мне - все словно оглашалось колоколами. Огромными, величественными колоколами, от которых все внутри содрогалось! Ко мне поднялась мама. "Боже мой", сказала она. "Все уже решили, что ты сбежала с вечеринки! Что стряслось?" "Мама", ответила я. "Кто такой мистер Энтони Рай? Ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Рай?" Но нет, ни она, ни кто-либо другой никогда не встречали этого имени. Я металась в поисках, выспрашивала о нем в книжных лавках и библиотеках, разузнавала у всевозможных преподавателей. Но без толку. Никто ничего о нем не знал. Тогда я, наконец, отправила письмо в издательство этой книги и через некоторое время получила от них ответ: там говорилось, что мистер Энтони Рай, когда о нем в последний раз слышали, жил в старом Французском Квартале в Новом Орлеане, но то было лет десять или пятнадцать назад и вполне возможно, что след его потерялся окончательно. Кстати, о невероятном: разве это, по-вашему, не чудо? До вас оказалось подать рукой, мы с вами в разных частях одного города, в каких-то пятнадцати минутах друг от друга. Я сразу же решила, безо всяких предупреждений, помчаться к вам. Времени почти не оставалось, каникулы заканчивались. По адресу, который мне сообщили в издательстве, я приехала сюда и обнаружила, что вы все еще живете здесь и все эти двадцать лет, когда от вас не было вестей, вы никуда отсюда и не уезжали. Однако, дома я вас не застала. Поэтому я написала вам то, первое письмо. Вы не ответили. Каникулы кончились, и мне пора было возвращаться в колледж. Чтобы оттянуть отъезд, я притворилась, что сильно простыла и написала вам еще два письма, которые вы тоже проигнорировали. Не буду спрашивать почему, это неважно. Но я решила быть настырной до конца. И не позволить вам так и остаться безвестным! Поэтому, я тут как тут! Я здесь, мистер Рай, стою перед вами, а вы передо мной!
   МИСТЕР РАЙ: Что ж, вы передо мной, я перед вами, замечательно. Но для чего вам это понадобилось?
   ДЕВУШКА: Ой, неужели не догадываетесь? Совсем-совсем? Мистер Рай, я собираюсь возвратить вас миру!
   МИСТЕР РАЙ: Возвратить меня миру?
   ДЕВУШКА: Да, этому глупому, слепому, беспечному миру, который так не дорожил вами.
   МИСТЕР РАЙ: Допустим, я и не хочу возвращаться. Допустим, я предпочитаю оставаться в забвении, юная леди.
   ДЕВУШКА: Вам это не удастся, я вам не позволю! Так что не отнекивайтесь, это бесполезно! Не пытайтесь, мистер Рай, даже не пробуйте! Колесо уже завертелось.
   МИСТЕР РАЙ: Тогда остановите его поскорей, прошу вас.
   ДЕВУШКА: Ну нет уж. Я написала влиятельным людям, литераторам и издателям восточных штатов, которых я знаю. Я уже создала огромный интерес к вашей персоне. Когда я уеду, вы поедете со мной.
   МИСТЕР РАЙ: ...Нет.
   ДЕВУШКА: Не нет, а да. Вы будете окружены людьми, которые способны оценить гений. Будете устраивать поэтические чтения, выступать с лекциями.
   МИСТЕР РАЙ: Чтения? Где и для кого?
   ДЕВУШКА: В кружках! Университетах! Поэтических обществах!
   МИСТЕР РАЙ: Лекции? О чем?
   ДЕВУШКА: О прекрасном! Об искусстве! О поэзии!
   МИСТЕР РАЙ: Упаси господь. Вы что, не читаете газет?
   ДЕВУШКА: Газет?
   МИСТЕР РАЙ: Миру сейчас нужно только одно - порох. Поэзии не хватит голоса перекричать грохот снарядов. Теперь время изобретать новые орудия разрушения, а не извлекать из небытия каких-то забытых поэтов. Даже если бы я всей душой возжелал возродиться, не прозвучала еще труба Гавриилова. Самый действенный и жестокий способ уничтожить поэта по имени Энтони Рай это явить человека, что зовется Джонатан Джонс - вернее то, что от этого человека осталось. Разве вы сами не видите? Хорошенькое же зрелище буду я собой представлять у кафедры перед аудиторией. Поглядите на меня получше. Вы ведь не слепая. Кто перед вами?
   ДЕВУШКА: Ваш вид не имеет никакого значения.
   МИСТЕР РАЙ: О нет, еще как имеет. Вы молоды и великодушны, поэтому вам и кажется, что это пустяки. Но нет, нет, время еще не пришло. Сохраните эту книгу, не забывайте мое имя и следите за колонкой некролога. Когда-нибудь вы прочтете в ней имя Джонотана Джонса. Вот тогда вернитесь и навестите мистера Энтони Рая. Потому как время его придет лишь тогда, когда Джонса не станет. Джонс его ходячий антипод. И Рай не сможет жить и дышать, пока Джонс живет и дышит. Поверьте мне на слово... и не настаивайте.
   ДЕВУШКА: Вы больше не можете быть Энтони Раем? Не можете стать им снова?
   МИСТЕР РАЙ: Нет. Нет, уже слишком поздно. Я слишком постарел. Смерть это единственное, что еще может спасти мою репутацию. Возвращайся к учителям и к занятиям, девочка. Все на свете подходит к концу, даже запасы пороха. Когда люди, наконец, утомятся убивать друг друга, они опять станут искать под сломанными ножками столиков переплеты забытых стихов. К тому времени Джонатан Джонс благополучно освободит место под солнцем. Оно будет снова мирно сиять в синем и ясном небе. Ветер будет играть травой на вершинах холмов. Дети возиться в песке на пляжах, в ласковых и счастливых лучах. Мир станет приветливым, безмятежным и юным и жизнь его с нового дня начнется по-новому. И тогда все те милые и нежные голоса, которым мы умели внимать раньше, станут различимы вновь. Ты услышишь, как поет в кронах ветер, как накрапывает по крышам дождь и как звучат песни давно позабытых поэтов. Пушки когда-нибудь отгремят, уничтожая и уничтожаясь. Но эти голоса... эти скромные песни, какими бы тихими и незначительными они ни были, будут звучать вечно. Они могут умолкнуть, затеряться. Но затмение пройдет, и они снова будут нам светить. Ведь жизнь движется по восходящей, а смерть - на спад. И надо быть последним дураком и слепцом чтобы не понять, что итог ... есть наивысший взлет! Итог не смерть, моя милая, а жизнь. Жизнь... жизнь! Они ее никогда не загубят и не истребят, в этом я ручаюсь! Сколько бы ни палили из пушек, сколько бы ни разрушали! Мы и дальше будем петь. Когда-нибудь по всей земле воздух наполнится нашим пением.
   [Снаружи сигналит автомобиль.]
   МИСТЕР РАЙ: Это ваш водитель?
   ДЕВУШКА: ...Да.
   МИСТЕР РАЙ: Вам лучше идти.
   ДЕВУШКА: Мистер Рай...
   МИСТЕР РАЙ: Да?
   ДЕВУШКА: Может быть, вы правы. Я сделаю, как вы сказали, сохраню книгу и запомню ваше имя...
   МИСТЕР РАЙ: И следите за колонкой некролога!
   ДЕВУШКА: ...Да. И когда придет время... можете рассчитываться на меня, мистер Рай.
   МИСТЕР РАЙ: Спасибо, моя милая. Я непременно буду на тебя рассчитывать.
   ДЕВУШКА: Я обещаю, что не подведу вас. Ваше будущее в надежных руках... а теперь, мистер Рай...вы не поцелуете меня на прощание?
   МИСТЕР РАЙ: ...Нет.
   ДЕВУШКА: Почему?
   МИСТЕР РАЙ: Нет. ...По той же причине, по которой я не стану марать чистую белую скатерть... своими грязными руками.
   ДЕВУШКА: ...О. [Торжественно протягивает ему руку.] ...Прощайте, мистер Рай.
   ЗАНАВЕС
  

Пропащий

  
   Действующие лица:
   ПРОПАЩИЙ
   ТРЕНЕР
   ПАРЕНЬ
   ИМПРЕССАРИО
   ВОЗРАСТНОЙ БОКСЕР
  
   Место действия: раздевалка в здании боксерской арены. Небольшая, практически пустая комнатка. В раздевалке находится массажный стол, над ним висит лампочка в зеленом плафоне. Воздух сизый от табачного дыма.
   На столе сидит боксер по прозвищу Пропащий - немолодой, изрядно потрепанный жизнью боец-профессионал в старом шелковом халате пурпурного цвета. Вид у него хмурый и циничный. Рядом с ним на лавке пристроился паренек, ожидающий первого боя в своей профессиональной карьере, весь на взводе и в нетерпении. Возле двери беспокойно прохаживается из стороны в сторону боксер зрелого возраста.
   ИМПРЕССАРИО [входит с сигарой в зубах]: Давай, пташка, твой выход!
   ВОЗРАСТНОЙ БОКСЕР: Да. Иду. [Внушительной походкой выходит из раздевалки]
   ПРОПАЩИЙ: Больше двух раундов не протянет.
   ТРЕНЕР: [обматывая руки паренька боксерскими бинтами] Куда там. Староват уже. [Встает]. Ладно, парни, я вас оставлю, пойду на это погляжу.
   ПРОПАЩИЙ [после того, как тренер уходит]: Да уж. Кто не любит поглазеть, как старого середнячка разделают подчистую. Вон послушай. Как раскричались, а? Убийство им подавай. И ведь глядишь дождутся. Больно старый он сыч. Долго не протянет. На ему в дых и он сложился. Тебе, небось, смешно слышать, что такой как я называет кого-то старым. Я-то и сам не "поцелуй свежего урожая", как в той песенке поется. Тридцать восемь лет, шутка ли. Может, среди какого-нибудь там жулья, что торгует страховками да возится с бумажками, да и вообще, где угодно, только не в нашем спорте, про тебя бы и сказали, что в тридцать восемь ты еще хоть куда. Но когда профессиональному боксеру стукнуло столько лет, он уже трухлявая развалина. Он и говорить начинает по-чудному, и шарахается от разной всячины, что ему померещится. А толпа принимается выть, вон как сейчас, потому что уж больно ей охота поглазеть, как из него последний дух вышибут. Может, лет эдак пять или шесть назад он был их героем, их любимчиком на ринге. Ну а сейчас, на черта он им вздался? [Пауза]. Чего притих, паренек? Нервы зашалили?
   ПАРЕНЬ: Ага.
   ПРОПАЩИЙ: А ты это брось. Чего тебе в мандражку впадать?
   ПАРЕНЬ: Это первый бой в моей карьере профи.
   ПРОПАЩИЙ: И что с того? У тебя вон все задатки. Ты молодой.
   ПАРЕНЬ: Опыта-то у меня нету, верно?
   ПРОПАЩИЙ: Главное, чтоб подбородок был не хрустальный.
   ПАРЕНЬ: Если сплохую, меня больше в жизни на профессиональный ринг не поставят.
   ПРОПАЩИЙ: Вот это по-мужски, парень. Костями ложись, но своего добейся. С кем дерешься?
   ПАРЕНЬ: С Блэкки Шоу.
   ПРОПАЩИЙ: С этим-то? Развалюхой и середнячком? [делает пренебрежительный жест] Ты ему так влепишь, что он, глядишь, только к середине следующей недели очухается.
   ПАРЕНЬ: Знаешь его?
   ПРОПАЩИЙ: Видал на ринге.
   ПАРЕНЬ: Здоровый, а?
   ПРОПАЩИЙ: Да брось, здоровая корова, ни формы, ни техники. Тебе его свалить раз плюнуть, и глазом не моргнешь!
   ПАРЕНЬ: Взаправду что ли?
   ПРОПАЩИЙ: Апперкотом с левой его можно уделать как сосунка. Защиту он не держит, весь открытый. Пробиваешься к нему вплотную, и засаживаешь ему под челюсть, или в брюхо. И все, он готов, сложился как бедуинский шатер.
   ПАРЕНЬ: Похоже, ты знаешь толк в боксе.
   ПРОПАЩИЙ: Я в свое время перевидал немало боев. И на ринге и из-за канатов. Знал многих отчаянных ребят.
   [Парень встает и принимается ходить по раздевалке.]
   ПРОПАЩИЙ: Не мечись ты. Чего зря подметки стаптываешь? Присядь-ка лучше. Слыхал когда-нибудь про такого боксерчика - Гэлвестона Джо?
   ПАРЕНЬ: А-то. И он был тебе не какой-нибудь рядовой "боксерчик". А чемпион в полутяжах.
   ПРОПАЩИЙ: [чуть улыбаясь] Да уж, рядовым боксеришкой он не был.
   ПАРЕНЬ: Еще бы.
   ПРОПАЩИЙ: А знаешь, как у этого парня дальше-то жизнь повернулась?
   ПАРЕНЬ: Как повернулась? Понятия не имею. Наверное, ушел уже из спорта.
   ПРОПАЩИЙ: Из спорта-то? Конечно ушел. Набил себе карманы звонкой монетой. Заколотил о-го-го какие деньжищи.
   ПАРЕНЬ: Оно и понятно. Боксер-то он был высший класс. И парень что надо. Все его любили.
   ПРОПАЩИЙ: Давно ты о нем в последний раз слыхал?
   ПАРЕНЬ: Э-э, даже и не помню. Еще когда совсем пацаном был и газетами торговал. Он был тогда моим кумиром. Гэлвестон Джо, у меня еще в спальне висел его снимок ...
   ПРОПАЩИЙ: ...серьезно?
   ПАРЕНЬ:... и я, бывало, от него не отходил, вставал перед ним в разные стойки и представлял себя таким же, как он - чемпионом в полутяжах.
   ПРОПАЩИЙ: Почему бы и нет. Тебе дорога открыта.
   ПАРЕНЬ: Помню, как он приехал в наш город на бой с Мексиканской Пумой.
   ПРОПАЩИЙ: Да, Пума. Соперник он был для него плевый.
   ПАРЕНЬ: А сколько ребятни на станции столпилось! Их там были тысячи и все кричали Гэлвестон Джо! И женщины тоже.
   ПРОПАЩИЙ [мечтательно]: Да, женщины.
   ПАРЕНЬ: Дрались друг с дружкой, чтобы к нему протиснуться.
   ПРОПАЩИЙ: Лезли с поцелуями, выпрашивали автограф. Отдирали пуговицы от его пальто. Норовили выхватить из петлицы зеленую гвоздику.
   ПАРЕНЬ: Зеленую?
   ПРОПАЩИЙ: Ну да, он ведь был ирландцем.
   ПАРЕНЬ: Ты сам все это видал?
   ПРОПАЩИЙ: Нет, но могу себе представить. Мне ведь довелось его знать.
   ПАРЕНЬ [с оживлением]: Да ну?
   ПРОПАЩИЙ: Вроде того. Работал в его углу. Подавал ему губку.
   ПАРЕНЬ: Вот это да! Подавать ему губку - этим можно гордиться!
   ПРОПАЩИЙ: Гордиться? Черт подери, парень, да это настоящая честь!
   ПАРЕНЬ: Еще бы! Я бы тоже не отказался быть другом Гэлвестона! Было в нем прямо что-то такое...
   ПРОПАЩИЙ: Да. Блеск какой-то, что ли. Так это вроде зовется в Голливуде.
   ПАРЕНЬ: Вот именно. Блеск.
   ПРОПАЩИЙ: Жил он как король Сиамский. Останавливался в лучших отелях, путешествовал только в купе первого класса. Сорил деньгами направо и налево. Самые лучшие апартаменты и те были недостаточно хороши для старины Джо. И при всем притом он был щедрая душа. Стрельнешь у него десятку и на, держи! Получи пол штуки!
   ПАРЕНЬ: Интересно, а где он сейчас? Ты знаешь?
   ПРОПАЩИЙ: А-то. В Южной Америке.
   ПАРЕНЬ: Неужто?
   ПРОПАЩИЙ: Ага, сколотил тебе там целое состояние. Нефтяной бизнес у него. Вот почему о нем теперь редко услышишь. Ушел из профессионального бокса и развернулся на Уолл-Стрит. Стал большой шишкой в министерстве торговли Аргентины. У него там монополия на природный газ или что-то в этом роде.
   ПАРЕНЬ: Ну и ну! Подумать только! Хотя, ничего удивительного.
   ПРОПАЩИЙ: И я об том. Гэлвестону Джо все было по плечу. Такой уж он был парень.
   ПАРЕНЬ: Он и сейчас такой? Ведь так?
   ПРОПАЩИЙ: Конечно! Чего бы ему сделаться другим? Видел бы ты, что сейчас творится на вокзалах, когда он наведывается в город!
   ПАРЕНЬ: Толпы народу?
   ПРОПАЩИЙ: Не то слово! Вдребезги все разносят. Так что станцию приходится отстраивать чуть ли не по новый всякий раз, как он надумает куда-нибудь прокатиться. Ребятня рвет глотки Гэлвестон! Гэлвестон Джо! [привстает]. А бабы - те сцепляются друг с дружкой как дикие кошки, чтобы отдернуть пуговицу от его пиджака или выхватить зеленую гвоздику из петлицы... да что там, все эти фанаты как с цепи срываются.
   ПАРЕНЬ [мечтательно]: Ну и ну. Как подумаешь об этом, так сразу, как это называется, вдохновляешься что ли. Да, по-другому не скажешь. Представить себе только, как он прославился. Настоящая знаменитость!
   ПРОПАЩИЙ: А то!
   ПАРЕНЬ: А начинал, небось, таким же салагой, как и я.
   ПРОПАЩИЙ: Ага. Был точь-в-точь как ты.
   ПАРЕНЬ: А теперь вон он какой!
   ПРОПАЩИЙ: Вон он где теперь!
   ПАРЕНЬ: Слышишь шум?
   ПРОПАЩИЙ: Да, бой закончился! Небось, до смерти старикана забили. Ну ладно! Мясники треклятые! Мой черед! А потом ты давай...
   ПАРЕНЬ: Я?
   ПРОПАЩИЙ: Не упусти свой шанс, парень. Как настрой?
   ПАРЕНЬ: Лучше некуда!
   ПРОПАЩИЙ: Вот и покажи им. Сделай, как я говорил. В первом же раунде пробивайся к нему вплотную, и засаживай ему - вот так - апперкот под челюсть, или бей в дых. И когда этот середнячок сообразит, на каком он свете, на календаре уже будет следующая неделя.
   ТРЕНЕР [торопливо входя в раздевалку]: Так, твоя очередь! Живей, живей, зритель ждет.
   ПРОПАЩИЙ: Ладно. Иду. [медленно, безжизненно тащится к выходу].
   ТРЕНЕР [невесело посмеиваясь]: Да уж, идет. Сам знает, что на убой! Только послушай, как вой поднялся.
   ПАРЕНЬ [со страхом]: Почему?
   ТРЕНЕР: Этим своим новым прозвищем он старикам мозги не запудрит. Они-то его всяко признают.
   ПАРЕНЬ: Признают?
   ТРЕНЕР: Еще бы. Им ли не признать Гэлвестона Джо.
   ПАРЕНЬ: Гэлвестона Джо?
   ТРЕНЕР: Ага, самого знаменитого из бывших чемпионов. Слышь, как завыли! Они такое любят. Прям как на арене, когда христиан кидали львам. Этот быстро отмучается. Сам он теперь середнячок, и подбородок у него хрустальный! Ну как настрой, сынок, а? Порядок?
   ПАРЕНЬ [медленно выговаривает]: Да, порядок.
   [Толпа продолжает реветь. Свет гаснет.]

ЗАНАВЕС

  

Ты страсть как много куришь, Лили.

(Небольшая история в одном действии)

   Действующие лица:
   МИССИС ЙОРК, немолодая вдова, которая всячески старается казаться дамой из высшего общества.
   ЛИЛИ, ее дочь, разочарованная в жизни девушка-интеллектуалка.
   ГОЛОС
  
   Место действия: Фешенебельная квартира в западной части Сент-Луиса.
   Миссис Йорк стоит перед высоким овальным зеркалом в гостиной. Для полной дамы в ее летах, все ее движения как-то неуместно и неприглядно суетливы. Она приглаживает завитки своих волос и бесцельно прихорашивается так и эдак. Ее бюст при этом колышется и вздымается. Кисти ее рук порхают у нее над головой как пухлые белые голубки, а увесистые браслеты и серьги с подвесками звенят как сбруя бегущего рысцой пони.
   МИССИС ЙОРК: В этот раз они меня как-то уж слишком завили, не находишь?
   [Лили ничего не отвечает. Она курит, расположившись на застекленной террасе. Девушка находится в некотором оцепененье. Ее отрешенный взгляд остановился на аквариуме с соленой водой, где в оконцах каменных замков и плавучих зарослях зеленых водорослей, непрестанно вьются крошечные рыбки, похожие на ожившие кусочки кораллов или перламутра.]
   МИССИС ЙОРК [повысив голос и отрываясь от зеркала]: Я говорю, в этот раз они меня как-то уж слишком завили, не находишь?
   [Лили едва заметно шевелится на своем плетеном диване и сжатыми губами выпускает очередную сквозистую серую струйку дыма. Она словно не видит и не слышит матери.]
   МИССИС ЙОРК [сердито]: Ты страсть как много куришь, Лили. Ты так совсем зачахнешь!
   ЛИЛИ [Взгляд ее ярко-зеленых измученных глаз немного оживляется]: Боже мой, мама! А что еще мне остается?
   МИССИС ЙОРК [раздраженно прихорашиваясь]: Для молоденькой девушки всегда найдется масса полезных занятий. Вязание, например. Это сейчас страшно популярно. На чаепитии у Сьюзан Хольт все самые отъявленные модницы только этим и занимались. Устроились в кружок на полу со своими мешочками и спицам, и это было так прелестно, слов нет!
   ЛИЛИ [резко смеется]: Но я-то не одна из этих отъявленных модниц. С парой спиц в руках и шерстяным мешочком на коленях я буду смотреться прямо-таки эталонной старой девой!
   МИССИС ЙОРК [рассердившись]: Ну вот что, юная леди, вы этот комплекс старой девы бросьте. Всего каких-то пять лет в светских кругах, подумаешь. Это не бог весть как долго. Разумеется, я всегда надеялась, что...
   ЛИЛИ [закрывает свои измученные глаза и глубоко затягивается]: Да знаю я, мама! Ты хотела, чтобы я вышла замуж в первый же год. Потом ты хотела, чтобы я вышла замуж во второй год. Потом и на третий и на четвертый ты тоже не отчаивалась меня пристроить...
   МИССИС ЙОРК [накладывая румяна]: Разумеется я хотела, чтобы ты вышла замуж! Какая мать не мечтает выдать свою дочь? Да и как тебе быть иначе в жизни? Тем более учитывая то положение, в котором мы сейчас оказались...
   ЛИЛИ [с горечью]: Знаю, знаю! Мы на полной мели!
   МИССИС ЙОРК [сердито орудуя пуховкой с пудрой]: Именно что на мели! Без гроша в кармане!
   ЛИЛИ [резко смеется и закуривает новую сигарету]: Только замуж мне не светит, мама! Никто меня за себя не звал! Как ты мне предлагаешь поступить? Сгрести в охапку какого-нибудь бедолагу и затащить его к себе в спальню? Это незаконно, мамочка! В Миссури действует статья за изнасилование!
   МИССИС ЙОРК: Прекрати говорить такие вульгарности!
   ЛИЛИ: Я просто довожу до твоего сведения чистые факты! Никто мне предложения не делал!
   [Сигарета дрожит у Лили в пальцах, и все ее тело, в перерывах между затяжками, мучительными спазмами сотрясается от смеха. Она продолжает глотать дым, словно это может как-то помочь ей унять смех: это похоже на напрасные попытки брызгать водой на бушующее пламя. Смех не прекращается. Ее худое тело продолжает вздрагивать.]
   МИССИС ЙОРК [накрашивая губы]: Ты сама виновата! Видит Бог, как мать, я сделала все, что могла. Я жизнь положила на то, чтобы подготовить тебя к выходу в хорошее общество. Не допустила ни единой промашки. Ты ходила в лучшую частную школу в городе. А потом в лучший пансион благородных девиц во всех восточных штатах. Ты ездила в самое что ни на есть дорогое путешествие по Европе. Встречалась исключительно с людьми подобающего тебе круга. Все они были достойнейшими юношами....
   ЛИЛИ: Достойнейшими юношами? Скажи лучше краснорожими самовлюбленными франтами! Боже. До чего я их ненавидела! Я им нарочно наступала побольней на ноги, чтобы послушать, как они скулят!
   МИССИС ЙОРК [Отрывается от зеркала и в негодовании направляется к солнечной террасе, оглашая комнату звоном.]: С тебя станется! Мало того, ты вечно начинаешь нести эту свою заумную чепуху! Она же любого здравомыслящего мужика перепугает до смерти. Не нужна им ходячая книжная рецензия, Лили! Им нужна живая женщина, полнокровная и чувственная! Почему бы тебе для разнообразия не попытаться изобразить из себя простушку? Просто сиди себе и помалкивай! Пусть сами берут дело в свои руки...
   ЛИЛИ: Удивительно, что ты мне еще не предлагаешь по старинке уткнуться в вязанье.
   МИССИС ЙОРК: Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!
   ЛИЛИ [С гримасой]: Разумеется знаю! Вот только меня от этого воротит! Утонченная светская проституция! Мое тело к вашим услугам! Раздевайте меня и залезайте сверху, милости прошу! А взамен будьте добры брачный контрактик и наличных, да побольше!
   МИССИС ЙОРК [хрипло]: Замолчи! Не смей! Тебе надо рот с мылом вымыть за такие разговоры! [Хватает журнал, что лежит у Лили на коленях и швыряет его на пол.] Начитаешься всяких непристойностей! Вот возьму всю эту твою новомодную макулатуру, да и выкину с глаз подальше! Кто вообще такое пишет и читает? Только какие-нибудь цыгане, большевики, всякие непонятные эмигранты, косматые русские, да еще Бог знает кто!
   [Лили задыхается от хохота. Сигарета прыгает у нее в углу рта. Миссис Йорк наклоняется к дочери и выхватывает сигарету у нее из губ. Потом выбрасывает в аквариум.]
   МИССИС ЙОРК: И брось ты уже эту проклятую привычку! Куда ни глянешь, везде твои окурки. Вчера я нашла один на диване прямо у себя под пятой точкой.
   ЛИЛИ [С хохотом закрывает лицо ладонями]: Ты всегда попадаешь в точку, мама!
   МИССИС ЙОРК [не заметив шутки]: В точку? Да, именно, в точку. Только ты вот никогда не слушаешь меня, Лили! Нет, честно, если бы ты...
   [В дальних комнатах звонит телефон и миссис Йорк бренча браслетами удаляется, оставив за собой сильный шлейф гиацинтовых духов, мешающий наслаждаться облегчением от ее ухода. Лили закуривает новую сигарету. Со вздохом выпускает дым. Сильно прижимает ко лбу ладонь, быстро трясет головой и мучительно кривит губы.]
   МИССИС ЙОРК [разговаривает по телефону с парикмахером]: Значит, можно к вам на сейчас? Ох, боже мой, замечательно, тогда скоро буду!
   ЛИЛИ [почти отсмеявшись]: Слава Богу, отчаливает!
   [Миссис Йорк возвращается в котиковой шубке, бархатной шапочке и черных лайковых перчатках. Шубка совсем новая. Она снова принимается прихорашиваться перед зеркалом, поджимая морщинистые губы и поднимая выщипанные брови.]
   МИССИС ЙОРК [поглощенная собой]: Ну, и как тебе?
   ЛИЛИ [с закрытыми глазами]: Как дождь, который льет весь день.
   МИССИС ЙОРК [сердито одергивая на себе шапочку]: Веди себя умнее, когда я с тобой разговариваю, Лили!
   ЛИЛИ [слегка дрожит и хрипло смеется]: По-умному, мне бы просто стоило затыкать уши ватой!
   [С улицы сигналит такси. Миссис Йорк энергично идет к двери.]
   МИССИС ЙОРК [уходя оборачивается к Лили]: Мой тебе совет, кури поменьше! А то ты себе окончательно испортишь цвет лица, точно тебе говорю, окончательно себе испортишь...
   [На этих ее словах дверь за ней захлопывается. Лили сидит на диване, покачиваясь, как пьяная. Затем, в том же оцепенении встает и принимается бесцельно бродить по просторной пятикомнатной квартире. Всюду за собой она сыплет пеплом. Докурив очередную сигарету до половины, она тушит ее о панельную стену столовой и кладет окурок на поднос. Потом закуривает новую. Уходит к себе в комнату. Мебель там тона слоновой кости, а занавески и постельное покрывало розовые. Сама же Лили темноволосая и болезненно бледная. Черты ее лица крупные. А фигура долговязая и угловатая. Она могла бы сойти за довольно симпатичного юношу.
   Она стоит посреди своей розово-белой спальни и достает новую сигарету. Пальцы ее начинают подрагивать. Она прижимает ко лбу ладонь и резко, почти вскрикнув, вздыхает. Сигарета выскальзывает у нее из рук и падает на пол. Лили давит ее ногой и закуривает новую. В облаке дыма ложится на кровать. Однако мягкость постели не успокаивает ее, а скорее наоборот. Не переставая курить, она встает и снова принимается бродить по комнате. Останавливается перед туалетным столиком и глядится в огромные полированные зеркала. Ухмыляется и жеманно улыбается своему отражению. Губы ее как-то машинально начинают повторять типичные фразы ее матери, которые та имела обыкновение произносить, появляясь вместе с ней в обществе. Вначале, она говорит слова вслух. Потом ей самой становится от этого страшно. Лили шарахается от зеркала. Зажимает себе ладонями рот, потом уши. Однако воспроизведенный ей голос, продолжает раздаваться даже после того, как она умолкла. Этот потусторонний шепот звучит и звучит у нее в ушах тем жеманным фальцетом, каким ее мать обычно разговаривает при гостях и в обществе.]
   ГОЛОС: Лили крайне необычная девочка. Вся в своего несчастного отца. Он тоже, знаете ли, был интеллектуалом. Увлекался писательством. Душка Стивен! Ему, конечно же, пришлось все это забросить, когда мы поженились. Но он продолжал хранить свои старые записи. Держал их всегда под замком у себя в столе. В жизни не забуду, как он распереживался, когда я их сожгла. Плакал как ребенок. Несчастный душка Стивен! Необычайно одаренный человек. Однако до нашей свадьбы он был совершенно непрактичной натурой. Потом-то я постаралась, чтобы он переменился. Первые несколько лет ему это давалось нелегко, но после все пошло просто замечательно. Делами его, по большей части, заведовала я сама. Лили вылитая его копия, бедное дитя! Вся эта ее заумная чепуха - это просто возрастное, она это перерастет. Рано или поздно она, как все нормальные девушки, конечно же, захочет иметь семью и детей, и не сомневаюсь, она станет прекрасной женой!
   [Лили тушит сигарету о зеркало, прямо в глаз своему отражению. Выдвигает ящик туалетного столика, достает серебряный портсигар, открывает крышку, достает новую и щелкает зажигалкой.]
   ЛИЛИ [хнычет как уставший ребенок]: Папа.... Папа... почему ты оставил меня совсем одну?
   [Внезапно она вскакивает со стула. Захлопывает обе двери. Запирает. И бросается на постель лицом вниз.]
   ЛИЛИ [горячо]: Папа, она доведет меня, как довела тебя! Она меня убивает, папа! Слышал ее вчера вечером? Говорю тебе...
   [От огонька сигареты стеганое покрывало принимается тлеть. Она колотит по нему ладонью и встает.]
   ЛИЛИ [неистово хохочет]: Боже мой! Да у меня едет крыша!
   [Тяжело дыша, она смотрит на запертые двери. Во всех комнатах пустой квартиры ей слышится раздраженный голос матери, продолжающий ее пилить: вначале тихий, а потом оглушающее пронзительный.]
   ГОЛОС [тягучий и ноющий]: Ты страсть как много куришь, Лили. Совсем себе хочешь кожу испортить? Вон ты какая болезненная, Лили! [Голос становится пронзительней.] Погляди на свои пальцы, Лили! Они у тебя желтые как у китайца! А зубы! БОЖЕ ПРАВЫЙ! Все в табачном налете! [Слова ее раздаются как частые удары в дверь.] Лили, Лили! Ну сколько можно курить? От этого у тебя все нервы расшатались! Вечно сердитая ходишь! Не можешь уснуть! Ведешь себя, как будто ты уже не в здравом рассудке! А все из-за этих проклятых сигарет! Злополучных этих сигарет! Из-за них у тебя бессонницы! И нервы твои больные тоже от них! Ой, да что толку спускать деньги на врачей по всем этим нервным хворям, Лили, если ты без конца дымишь! Дымишь, дымишь и дымишь! Все время, Лили, все время!
   [Она подносит ладони к векам и плотно зажимает ими глаза.]
   ЛИЛИ: О, мама, да замолчи ты уже!
   [Сигарета обжигает ей кончики пальцев. Лили гасит ее и поспешно, почти лихорадочно закуривает новую. Она пытается как-то сфокусироваться на безмолвии пустых комнат. Ведь в действительности никакого голоса там не раздается. Матери нет дома. Все комнаты за порогом ее спальни совершенно пусты. Однако, сквозь их пустоту, отложившийся в памяти голос продолжает пульсировать, как нервные окончания ее обожженных сигаретой пальцев.]
   ГОЛОС: И что я только для тебя не делала, Лили! Я отдавала тебя в самые престижные школы. Ты ездила в путешествие по Европе, ценой в состояние. Тысячи долларов были потрачены на твой светский дебют. Я следила, чтобы ты встречалась с людьми твоего круга. Исключительно с достойными людьми нашего города. Я решилась жить не по средствам. Наделала долгов. И все ради того, чтобы ты получила подобающее воспитание, Лили. Имела все самое лучшее. Но вечно так продолжаться не может. Ты ведь, знаешь ли, не молодеешь. Так что давай, выше нос. Быть чудо какой хорошенькой от тебя не требуется. Просто улыбайся. И подыгрывай им, Лили. Покажи, что ты живая чувственная женщина. Ведь хотят-то они именно этого. Подыграй им, Лили, подыграй! Видит Бог, я сделала все, что могла!
   [Вот теперь Лили становится по-настоящему жутко. Она закрывает лицо ладонями и царапает себе лоб ногтями. Сигарета незаметно падает на поверхность туалетного столика цвета слоновой кости и прожигает на ней коричневую отметину. Из коридора доносятся шаги. Ключ поворачивается в замке и полная женщина средних лет с тяжелой отдышкой грузно вваливается в прихожую. Это ее мать, которая вернулась из парикмахерской. Это ее мать, свежезавитая, благоухоающая гиацинтовыми духами. Она сразу же начинает принюхиваться к воздуху, подернутому голубой дымкой.]
   МИССИС ЙОРК [кричит во весь голос]: Лили! Лили! В доме просто не продохнуть от твоего дыма и пепла!

ЗАНАВЕС

  
  

Лето на озере

  
   Действующие лица:
   ДОНАЛЬД ФЕНУЭЙ, юноша лет семнадцати
   МИССИС ФЕНУЭЙ, немолодая раздражительная дама
   АННА, пожилая служанка
  
   Место действия: Гостиная в летнем коттедже. Белые глянцевитые стены, ослепительно яркие от полуденного солнца. Плетеная мебель. Миссис Фунуэй удобно возлежит на диване. Это полная женщина в бледно-лиловой льняной одежде, с потемневшими от пота подмышками. На шее у нее висят несколько ниток аляповатых бус. Она непрестанно утирает лоб искомканным платком. На полу возле нее рассыпаны киножурналы и стоит кувшин воды со льдом.
   Дональд совершенно не похож на мать. Это худощавый, чувствительный по натуре юноша. Он то и дело ходит по комнате, как будто что-то ищет.
  
   МИССИС ФЕНУЭЙ [раздраженно]: Что ты всё мечешься, Дональд?
   ДОНАЛЬД: Просто так.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Тогда сядь и угомонись. А то нервов никаких не хватит глядеть, как ты тут маячишь без всякой цели. Возьми почитай книжку.
   ДОНАЛЬД: Я от них устал.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Не понимаю, как можно устать от книг!
   ДОНАЛЬД: Там одни слова и только.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: А что ты там еще ожидал найти?
   ДОНАЛЬД: Просто я от них устал, вот и всё.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Вот, ты уже весь из себя недовольный. Между прочим, это не очень-то по-мужски с твоей стороны, когда ты отлично видишь, в каком я состоянии. Я так измаялась, что сил моих больше нет. Зачем было уезжать из города, если здесь на озере такое же невозможное пекло?
   ДОНАЛЬД: Ты скоро туда вернешься.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Ох, Боже правый! Это твой отец так написал в письме?
   ДОНАЛЬД: Он сказал что надеется, что твое нервное состояние улучшилось.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Я не об этом, ты сам знаешь, о чем я. Он там что-то говорил насчет денег.
   ДОНАЛЬД: Ты забыла?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Дай-ка его сюда. [Забирает письмо.] Ничего не разберу, путаница сплошная, и голова у меня вдобавок кружится как юла.
   ДОНАЛЬД: Он пишет, что его концертный сезон был прерван и что шестнадцатого числа нам придется вернуться домой. Говорит, что планирует продать коттедж. И еще там было что-то насчет того, чтобы я устроился работать в оптовую фирму.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Глупость какая! Но придется вернуться, что поделать. Ох, как же это утомительно.
   ДОНАЛЬД: Да.
   МИССИС ФЕНУЭЙ [раздраженно]: У меня нет ни малейшего желания возвращаться. Тут, конечно, жара неимоверная, но видит бог, здесь все же лучше, чем в городской квартирке, где дышать нечем. И в добавок он еще хочет, чтобы я перебралась куда подешевле. Слыханная ли наглость! Ставлю десять к одному, что он завел себе любовницу. Куда я подевала таблетки эмпирина? Голова до того раскалывается, что хоть в голос кричи, а я в половину пятого договорилась сходить к Винсентам на партию в бридж. Куда только они могли деться? Дональд!
   ДОНАЛЬД: А?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Ну что ты там встал с таким видом?
   ДОНАЛЬД: С каким?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Как будто ты витаешь непонятно где.
   ДОНАЛЬД: Разве у меня такой вид?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Именно такой. Ты, случаем, не влюбился?
   ДОНАЛЬД: Нет.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: А жаль. Тогда бы твоему чудному поведению было бы хоть какое-то объяснение. Не удивительно, что у тебя нет друзей. Когда ты расхаживаешь с таким видом, люди считают это каким-то чудачеством. Тебе надо как-то налаживать общение с окружающими... Дональд! Куда ты собрался?
   ДОНАЛЬД: Схожу ненадолго к озеру.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Вот уж нет.
   ДОНАЛЬД: Почему?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Ты и так без конца там пропадаешь. Вечно бросаешь меня тут одну, так что я даже не знаю, где ты есть.
   ДОНАЛЬД: Я на озере.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Да, но ты как туда уходишь, так всё, тебя не дождешься, а тут такое пекло и голова у меня полуобморочная. Почему ты вечно срываешься с места всякий раз, как я открываю рот, чтобы что-то сказать.
   ДОНАЛЬД [снова садясь]: Извини.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Не извиняйся, тебе все равно меня не жаль. Тебе не жаль ровным счетом никого и ничего. Ты вообще безразличный, вот ты какой. Тебя заботит только одно - болтаться возле озера. А ведь ты почти взрослый. Поверь, в очень скором времени тебе придется открыть глаза и посмотреть на вещи серьезней. Нельзя всю жизнь витать в облаках. Теперь, когда мы с твоим отцом расстались, жизнь, знаешь ли, начнется нелегкая. Мне, по всей видимости, придется устроиться учительницей, хотя одному богу известно, как я с этим справлюсь, учитывая эти мои вечные головокружения, и смещенный позвонок, и... скажи Анне, чтобы не забыла выгладить мою белую льняную блузку. Уже почти четыре. Ты меня слышишь?
   ДОНАЛЬД: Да.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: О чем тебя не спроси, ты вечно бубнишь в ответ что-то односложное, лишь бы поскорей от меня отговориться.
   ДОНАЛЬД [встает и подходит к окну]: А как ты хочешь, чтобы тебе отвечал? Скажи и я отвечу!
   МИССИС ФЕНУЭЙ [Откидываясь на диване]: Все, тс-с. Жара-то какая, просто страсть. Сегодня у меня снова перед глазами черные точки. Когда вернусь в город, мне, похоже, опять придется пойти на мануальную терапию. Как представлю себе, что окажусь в этой ужасной коморке прямо в разгар августа, так сразу в голове мутится. Надо было нам, все же, оставаться на улице Макферсона, там у нас, хотя бы, комнаты выходят на юг. А теперь у него хватает наглости предлагать мне подыскать себе местечко подешевле! И мало того, заявлять, что раз нас только двое, то я вполне могу и обойтись без служанки. Хочет, чтобы я избавилась от Анны! Он ведь так и написал, да?
   ДОНАЛЬД: Да.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Он знает, что я не могу без Анны. Он сказал это нарочно что бы меня позлить. Куда же я дела эти таблетки эмпирина? Анна вечно рассовывает вещи по таким закуткам, где их потом век не сыщешь. Старая стала, рассеянная. Она их и за чайный сервиз могла засунуть, с нее станется. Ты вообще меня слушаешь, Дональд?
   ДОНАЛЬД: Да. Что ты сказала?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: О! Я лежу здесь совершенно беспомощная, голова у меня раскалывается, а ты витаешь себе в облаках! [Зовет служанку.] Анна!
   АННА: Да?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Где мои таблетки?
   АННА: В вашей сумочке. Хотите их принять?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Да.
   [Анна уходит и возвращается с таблеткой.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Не представляю, как я наберусь сил для этой партии в бридж. Я не стала отказываться только потому, что слишком испереживалась, и мне просто необходимо как-то развеяться. Миссис Винсент превратилась в невыносимую зануду, с тех пор как увлеклась этим мистицизмом. Всякие там кузены, жившие в пятом или шестом колене, шлют ей теперь послания. Лично я ни слову из этого не верю! Анна. Ты не забудешь погладить мою белую льняную блузку?
   АННА [выходя из комнаты]: Нет, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: До чего же она сделалась вялой - прямо рыба варёная. Только и знает "нет, мэм, да, мэм": и все одним тоном. [Берет в руки письмо.] Твой отец тут пишет, что лучше тебе не нацеливаться на поступление в колледж этой осенью, раз уж...
   ДОНАЛЬД: Не надо!
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Ты о чем?
   ДОНАЛЬД: Не читай больше!
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Да, ты в своем обыкновении. Если тебе что-то неприятно, то прямо ты взглянуть на это не можешь. Хочешь всю жизнь так и оставаться ребенком. Что ж, очень скоро ты сам убедишься, что это невозможно. Тебе придется научиться брать на себя какую-то ответственность, особенно теперь, когда твой отец ушел восвояси, да еще, скорее всего, и спутался с какой-нибудь дешевкой!
   ДОНАЛЬД: Я не обязан делать того, чего не хочу! [Он встает и снова подходит к окну.] Не обязан быть не таким, какой есть! [В отчаянье оборачивается к ней.] Господи, мама, я не хочу возвращаться домой! Я ненавижу это место! Ненавижу! Там я словно в какой-то жуткой западне. [Он закрывает лицо ладонями и садится на подоконник.] Кругом кирпичные стены, да бетон, да... черные пожарные лестницы! Их-то я больше всего и ненавижу - эти пожарные лестницы! Неужели людям, что живут в этих клетушках, больше не от чего спасаться, кроме как от огня?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Дональд! Перестань эти странные разговоры!
   ДОНАЛЬД: Вчера мне приснилось, что на одной такой я побывал.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Где побывал?
   ДОНАЛЬД: На пожарной лестнице. Бесконечной черной пожарной лестнице. Я все бежал и бежал, вверх и вниз по ступенькам, но так никуда и не пришел. Наконец я остановился, потому что уже не мог бежать дальше, и тогда эта черная железная громадина стала свиваться вокруг меня точно змея! Я не мог дышать!
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Все, перестань! Это просто преступление с твоей стороны - заставлять меня выслушивать подобные ужасы при моем нервном состоянии! Что ты вчера ел перед сном?
   ДОНАЛЬД [резко рассмеявшись]: Ну да, вали все на пищеварение! ...Я пойду.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Куда ты?
   ДОНАЛЬД: Я же сказал. На озеро.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Вечно ты туда рвешься! И всегда в одиночку - это ненормально! Прежде чем уйдешь, напомни Анне еще раз насчет моей белой льняной блузки. Наверняка у нее уже из головы вылетело и ... ой, Дональд! Пока ты не ушел, не мог бы ты почистить мои белые лайковые туфли?
   ДОНАЛЬД [рассеяно]: Твои белые лайковые туфли?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Да. Сделаешь это для матери? [Встает.] Я бы и сама их почистила, но у меня уже не осталось никаких сил. От этой жары голова у меня кружится как юла. Батюшки! Волдырь у меня откуда-то взялся на стопе, прямо на самом виду! А что, Сатэдэй Ивнинг Пост нам больше не приносят? [Убирает со лба влажные от пота волосы.] Мне бы дома отсидеться, а то это озеро так и слепит глаза, у меня там голова точно закружится, если пойду берегом. И зачем только мы взяли коттедж на таком отшибе, непонятно. Куда задевался номер "Правдивой истории?" Я обещала дать его почитать миссис Винсент. Дональд! Опусти штору! От этого озера столько блеску, что глазам больно.
   ДОНАЛЬД [послушно]:Тебе еще чем-нибудь помочь?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Нет, только не забудь про туфельки, ладно?
   ДОНАЛЬД: Хорошо, но попозже.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Вечно все на потом. В этом ты весь в отца. Откладываешь в долгий ящик всё, что только можно. Время, знаешь ли, дожидаться не станет. [Наливает стакан воды и снова плюхается на диван.] Оно бежит себе своим ходом. Настанет день, ты сам в этом убедишься.
   ДОНАЛЬД: Время? Оно меня мало заботит. Время ничто.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Время это то, от чего никому еще не удавалось уйти.
   ДОНАЛЬД: А мне удалось. Я убрался от него восвояси.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Неужели?
   ДОНАЛЬД: Да, на озеро. Там никакого времени нет. Там либо ночь, либо утро, либо день, но никогда нет какого-то определенного часа.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Дональд!
   [Дональд медленно к ней оборачивается.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Не нравится мне, когда ты начинаешь такие разговоры. Юноши не говорят таких странных вещей. Тебя послушать, так можно подумать, что ты какой-то не такой, как остальные... как белая ворона или что-то в этом роде. Не надо, не будь таким, Дональд. Подумай о матери. Люди скажут, что ты не похож на других мальчиков и станут... станут тебя избегать. Они вычеркнут тебя из своей жизни, ты всюду будешь не у дел. И тебе это не понравится. Я хочу, чтобы ты научился быть нормальным, общительным мальчиком и смог... смог бы найти свое место в этом мире. Что до меня самой, я просто старая развалина с истрепанными нервами, а твой отец, тот всегда был ветреным до невозможности, но ты, Дональд, ты должен стать сильным, ответственным человеком!
   ДОНАЛЬД [помолчав]: За меня не беспокойся.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Я хочу, чтобы ты повзрослел, Дональд. Понимаешь?
   ДОНАЛЬД: Да.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Я прошу тебя как мать, разве это такая уж непосильная просьба. Что там получается, судя по этому письму? Надо бы мне собраться с мыслями и понять, куда он клонит. Все так запутано, что ничего не разберешь. Что-то у него там было про прерванный концертный сезон и [начинает зачитывать вслух урывками]... "концертный сезон прерван... возвращаюсь... надеюсь, что твое... нервное состояние улучшилось"... гмм... "освободите коттедж к шестнадцатому числу, поскольку его потребуется продать... да, именно так, продать!"... гмм... [Наскоро перелистывает еще несколько страниц. Дональд тем временем тихонько выскальзывает из комнаты.]... "Содержание двух отдельных квартир в городе... требует больших затрат... Дональда, возможно, удастся устроить в оптовую фирму Ланчестер... пора уже мальчику самому встать на ноги... гммм... извести меня о своем решении... хорошенько все спланируй...". Боже ты мой... "спланируй"... Да разве тут можно что-то планировать! [Отрывается от письма и замечает, что Дональд ушел.] Дональд! Дональд. [Снимает очки и откидывается на спинку дивана, обмахивая письмом свое взмокшее лицо.] УФФФ! [Она наклоняется к ноге и немного сдвигает чулок, резинка которого натерла там красный след. Почесывает его, вздыхая. Потом подается вперед с недовольным лицом.] Анна! [Пауза. Она сердито встает.] Анна! ПОЙДИ СЮДА!
   АННА [входя]: Звали меня, мэм?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Кого же еще!..
   АННА: Хотите чего-то?
   МИССИС ФЕНУЭЙ [сделав паузу]: Боже мой! Уже из головы вылетело!
   [Анна, шаркая, направляется к выходу.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Ах да, моя белая льняная блузка. Я пойду в ней к Винстонам к половине пятого. Который сейчас час?
   АННА: Четверть пятого.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Господи, я уже никак не успею! Анна, будь добра, в следующий раз потрудись напоминать, если мне предстоят какие-то визиты. Это не бог весть какая просьба.
   АННА: Да, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: И туфли. Я просила Дональда их почистить, но он снова отправился на свое озеро. Присядь, Анна. Что ты думаешь по поводу того, что он туда так рвется?
   АННА [усаживаясь]: Он проводит там почти все время, миссис Фенуэй.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Да, почти все время. И это неестественно. Боюсь, он вырос мечтателем.
   АННА: Да мэм, такой он и есть.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Вот именно, мечтатель. Совершенно непрактичный человек, весь в отца, а я-то так надеялась, что Дональд не пойдет в него.
   АННА: Говорят, чужая душа потемки.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Да уж, такие потемки, куда не заглянешь! [Пауза.] Не нравится мне это, Анна. Я хочу, чтобы он был нормальным юношей.
   АННА: Он своеобразный мальчик.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: По этой части он даже превзошел отца, а это о многом говорит.
   АННА: Я думаю, миссис Фенуэй, его стоило бы отправить в хорошую частную школу.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: На какие средства? Анна, мы остались без денег. Муж пишет, что концертный сезон был прерван и что до середины октября он на мели. А раз так, то придется нам шестнадцатого числа вернуться домой, и сидеть в нашей тесной, раскаленной как печка квартирке, до конца лета. Открой окно, Анна. Не удивительно, что тут такая духота, даже с озера перестало тянуть ветерком. Ты видишь там Дональда?
   АННА [глядя в окно]: Он идет в плавках по причалу.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Весла не несет?
   АННА: Нет.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Значит, просто решил поплавать. Так оно и лучше. Хоть не проторчит там целую вечность... Может, отменить мне ее, эту встречу - побуду лучше дома, приму прохладную ванну и успокою нервы - как думаешь, Анна?
   АННА: Это уж лучше вам самим решать, миссис Фенуэй.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Да не могу я решить сама! У меня до сих пор голова никак не пройдет. Все потому, наверное, что я слишком переживаю за этого мальчика. Не в смысле каких-то проблем или хлопот - их у меня с ним не было - но он такой отчужденный, Анна, никогда не поймешь, какие мысли у него в голове.
   АННА: Застенчивый он, вот что мне кажется, миссис Фенуэй.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Застенчивый, точно, не то слово какой застенчивый. Где моя пачка "Кэмела?" [Закуривает сигарету.] Со школьными ребятами он не дружит. Всегда их недолюбливал. А теперь вот отец хочет, чтобы он бросил учиться и занялся оптовой торговлей, но я не думаю, что Дональду светит какой-то успех по части этой оптовой торговли. А ты, Анна?
   АННА: Нет. Я тоже так не думаю, миссис Фенуэй. По мне, там он будет там как-то не на своем месте.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Вот именно. Не на своем месте. Совсем не на своем. [Пауза.] Ему бы хорошо по примеру отца освоить какую-нибудь творческую профессию, но в том-то и беда, что у несчастного мальчика, похоже, нет никакого таланта к чему-либо. Как тебе кажется, Анна, он хоть в чем-то одарен?
   АННА: Нет, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Он любит слушать, как играет отец, но сам он никогда не стремился заниматься музыкой. В школе он, знаешь ли, тоже не блещет оценками. С учебой у него беда. Похоже, душа у него лежит только к одному - изо дня в день уходить на это свое озеро. Всю зиму у него только о нем и разговоры, а едва наступит весна, Дональд уже считает дни, и как будто только и живет ради первого июня, когда школа закроется и мы снова приедем сюда, в наш коттедж, но теперь вот выясняется, что его надо продавать, и я просто не представляю, как он это... Анна, положи письмо назад, на каминную полку, а то у меня от одного вида почерка этого человека голова идет кругом. Целый день черные точки перед глазами. [Откидывается на диване.] Хотела бы и я увлечься мистицизмом или чем-то подобным. Это, наверное, так занимательно. На этой неделе еще не выходил Сатэдэй Ивнинг Пост?
   АННА [После паузы]: Нет, мэм.
   [Образуется долгая пауза, во время которой слышно только монотонное тиканье часов.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Убери куда-нибудь эти часы. А то их тиканье действует на нервы.
   АННА [убирает часы]: Это все, мэм?
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Нет, позвони еще Винсентам, и скажи, что я, пожалуй, приду после ужина. Не хочу совсем уж пропускать игру. И выгляни, посмотри, Дональд там еще плавает?
   АННА [стоя у окна]: Да, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ [резко]: Что да? Плавает или нет?
   АННА: Да, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ [Откидывается назад, закрыв глаза и приложив ладонь ко лбу]: Странный он мальчик. Я никогда не знала, что у него в мыслях. Он только смотрит на меня этим своим взглядом, грустным и мечтательным... глаза у него отцовские. [Беспокойно оборачивается.] Ему надо дружить с ребятами его возраста. Я бы отправила его в какую-нибудь специальную школу, где к каждому индивидуальный подход и все в таком роде, не будь это так дорого. Он ведь уже не маленький. В сентябре ему исполнится семнадцать, но в душе он все еще ребенок.
   АННА [после паузы]: Чудной это возраст, миссис Фенуэй.
   МИССИС ФЕНУЭЙ [со вздохом]: Да. Пора взросления.
   АННА [Садится у окна, сложив руки. Взгляд ее становится мечтательным]: В этом возрасте у них все так запутано. [Пауза.] Помню, в ту пору у меня обо всем были такие забавные представления. Все казалось большим и важным, и мне думалось, что если я не получу желаемого, то в небе перестанет всходить солнце.
   [Пауза. Анна моргает и остается неподвижной. Легкий ветерок колышет белые прозрачные занавески.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Даже ветер сегодня горячий. И озеро так сверкает. Не понимаю, как он там выносит эту жару. Он плавает?
   АННА [медленно поворачиваясь к открытому окну]: Да, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Он просто мечтатель. Совсем как его отец. Я себе льстила, думая, что заставила его отца выбросить из головы этот вздор, где там!
   [Повисает долгая пауза, тикают часы, Анна сидит, сложив руки, в ее серых глазах застыло отсутствующее выражение.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Куда ты смотришь?
   АННА: Над озером пролетает чайка. Совсем белая.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Терпеть их не могу! Пищат как крысы. Ну что там Дональд, еще плавает?
   АННА: Он заплыл довольно далеко. Вижу его голову среди солнечного блеска.
   МИССИС ФЕНУЭЙ [досадливо]: Да, просто мечтатель. Точь-в-точь такой же, каким был его отец, пока я, наконец, не заставила его спуститься на землю. Никогда толком не понимала такие натуры, Анна. Они как ртуть. Захочешь их взять, ускользнут из пальцев. Текучие. Холодные. Без толку пытаться их к чему-то обязывать... надеюсь, Дональд там не слишком далеко заплыл?
   АННА: Он уже порядком отдалился.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Еще не повернул обратно?
   АННА: Нет мэм, по-прежнему плывет от берега.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Плавает он хорошо, хотя и поздно научился. Поначалу он боялся воды, а потом вдруг взял и полюбил, и с тех пор это озеро стало главным, что есть в его жизни. По мне, это как-то странно, не находишь? Общество сверстников ему как будто совсем не интересно. Я все же очень надеюсь, что он со временем изменится...
   [Голос ее затихает, и она поворачивается на дугой бок. Мы снова слышим тиканье часов.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Я, кажется, говорила тебе их унести. До сих пор слышу, как они тикают.
   АННА: Они в соседней комнате, миссис Фенуэй.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Надо было мне, пожалуй, все же сходить сыграть в бридж.
   АННА: Да, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Дональд еще не выбрался из воды?
   АННА: Нет, мэм. Он так и плывет от берега.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Боже мой! Все еще от берега? [Неуклюже поднимается с дивана и тяжело подходит к окну.]
   АННА: Да, мэм, по-прежнему уплывает вдаль.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Господи! Ты его видишь?
   АННА: Да, мэм, вон та маленькая черная точка его голова.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Анна, он ведь никогда раньше не заплывал так далеко!
   АННА: Нет, мэм.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Где же он? Я его не вижу!
   АННА: Все еще уплывает от берега.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: От берега?
   АННА: Да, мэм, вдаль от берега.
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Почему он не развернется? Анна! Беги к озеру и покричи ему, чтобы возвращался. Скорей же, скорей, пока он не... [Высовывает голову из окна и кричит.] Дональд!
   [Долгая пауза. Анна медленно подносит ладонь к своему горлу. Миссис Фенуэй, пошатываясь, отходит от окна.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ: Солнце ослепило глаза. Я его не разгляжу. Все почернело. Ничего не вижу. Где он? Он повернул обратно? [Пауза.] Какая слабость. Я сейчас лишусь чувств. Что произошло? [Опускается на плетеный стул, стоящий посреди комнаты.] Принеси мне стакан воды и мои... мои капли. [Пауза.] Дональд еще не вернулся на берег?
   [Анна, крестясь, медленно отворачивается от окна.]
   АННА: Нет.
   [Пауза.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ [резко]: Что ты на меня так смотришь?
   [Пауза.]
   АННА: Нет.
   [Пауза.]
   МИССИС ФЕНУЭЙ [кричит]: Ну не молчи, отвечай!
   [Долгая пауза.]
   АННА: Нет. Он не вернулся.
  

ЗАНАВЕС

  
  

Большой матч

(одноактная пьеса)

  
   Действующие лица:
   ТОНИ ЭЛЬСОН, студент колледжа, звезда американского футбола, двадцать лет
   ДЭЙВ, тяжело больной юноша, двадцать лет
   УОЛТОН, пациент, сорокадевятилетний мужчина
   ДЖО, медбрат
   МИСС АЛЬБЕРС, молодая медсестра
   ЗАНОЗА, это прозвище носит мисс Стюарт, старшая медсестра
   ДОКТОР НОРД, молодой штатный врач больницы
   ДОКТОР ХАЙНС, лечащий врач Дэйва
  
  
   Место действия: Небольшая мужская палата в городской больнице. В палате находятся, по меньшей мере, три койки, из которых на момент начала пьесы заняты только две. Расстановка коек может быть любой - как это будет удобней для действий актеров на сцене - однако койка Дэйва должна быть развернута к окнам, чтобы он лежал к ним лицом. На тумбочке возле кровати Тони в изобилии громоздятся подарки, корзинки с фруктами, коробки конфет, книжки, журналы, цветы.
   Осень, раннее субботнее утро. Белая палата залита ослепительным солнцем.
   ТОНИ [заметив, что Дэйв проснулся]: Привет, проснулся? Ты завтрак продрых.
   ДЭЙВ [безразлично]: Ну и ладно. Хоть поспать дали.
   ТОНИ: Опять было паршиво ночью?
   ДЭЙВ: Не то слово. Думал, не смогу дышать, задохнусь. В пол одиннадцатого звонил, просил, чтобы укол сделали. А дождался его только к полуночи.
   ТОНИ: Они тебе, наверное, специально не хотят колоть слишком много этой штуки.
   ДЭЙВ [возбужденно]: Мне без нее никак. Они прекрасно это знают. Трудно им, что ли, колоть ее мне, когда я попрошу?
   ТОНИ: Они хотят, чтобы ты покуда можешь, обходился без нее.
   ДЭЙВ: Да брось ты. Они знают, что мне осталось разве что посочувствовать.
   ТОНИ: Нет, Дэйв. Ты сам знаешь, это не так. Они тут с нами очень по-хорошему.
   ДЭЙВ [после паузы]: Я тебе спать не мешал? А то я боялся, что не дам тебе заснуть. Кашель этот напал и никак не проходил. Было такое чувство, будто грудь у меня набита перьями.
   ТОНИ: Я-то засну, хоть из пушки пали. Но им бы и правда надо б тебе чё-нибудь давать, чтобы ты себе так грудь не рвал.
   ДЭЙВ: Они, видать, и так пичкают меня, чем могут. Чего одеваешься в такую рань?
   ТОНИ: Настал мой славный день, парень.
   ДЭЙВ: А-а. Ты ж выписываешься, да?
   ТОНИ: О да, черт меня дери! Если док даст добро. Как тебе нога? [Выставляет забинтованную ногу.]
   ДЭЙВ: Еще малость опухшая. Но в целом куда лучше.
   ТОНИ: Повезло мне, черт возьми, что не оттяпали ее.
   ДЭЙВ: Да уж.
   ТОНИ: Запросто ведь мог лишиться. Я бы лучше согласился отдать концы, чем остаток жизни ковылять на деревяшке!
   ДЭЙВ: Да ну не заливай.
   ТОНИ: Плохо ты меня знаешь, дружок. Мне надо быть в движении. Лететь пулей, в этом я весь. Вот дьявол! Если они меня сегодня отсюда не выпустят, то я не... Как думаешь, а? Выпустят или нет?
   ДЭЙВ: Куда ты так рвешься?
   ТОНИ: Как это куда, голова садовая! Сегодня же суббота!
   ДЭЙВ: А, точно, футбольный матч!
   ТОНИ: Главный матч сезона. Играем против Миссури. Хреново же будет, если я его не увижу! Паршиво уже и то, что я не в строю! Только прикинь! Я отыграл в этом сезоне всего две встречи! Невезуха, скажи?
   ДЭЙВ: Ага. Точно невезуха.
   ТОНИ: Но я все равно, хоть со скамейки запасных, да поболею сегодня за наших. На что хошь спорим. А на следующую игру, Дэйв, мы тебя тоже на стадион вытащим. Будем сидеть с тобой рядом на запаске.
   ДЭЙВ: Правда?
   ТОНИ: Точно тебе говорю. Эй, гляди-ка кто пожаловал! Грета Гарбо!
   [В палату входит медсестра по имени мисс Альберс, высокая блондинка.]
   МИСС АЛЬБЕРС [шутливо-строгим тоном]: Что я вижу, Кларк Гейбл, вы не в постели?
   ТОНИ: Я подумал, дорогуша, нам с тобой не мешает еще разок отрепетировать нашу бурную любовную сцену.
   МИСС АЛЬБЕРС [впихивая ему в рот градусник]: Вот только проверим, не растеряли ли вы к утру весь ваш пыл.
   [Скорчив гримасу, Тони плюхается на койку. Медсестра подходит к Дэйву].
   МИСС АЛЬБЕРС: Я нарочно дала тебе сегодня проспать завтрак, маленький ленивец. Меня могли бы за это уволить, если бы Заноза прознала.
   ДЭЙВ: Да уж. Спасибо, Грета. Мне и вправду надо было выспаться с утра. До полуночи укола дожидался.
   МИСС АЛЬБЕРС: Сегодня вечером сделаем пораньше. [Вставляет ему в рот градусник, считает пульс. Выражение лица у нее при этом серьезное. Потом она подходит к Тони. Вынимает его градусник.]
   Температура нормальная до безобразия.
   ТОНИ: Значит, я могу делать отсюда ноги?
   МИСС АЛЬБЕРС: Ах нет, мистер Гэйбл, мое сердце не вынесет такого удара!
   ТОНИ [по-футбольному пригибается и набрасывается на нее]: Вот что такое схватка на первой линии, Грета!
   МИСС АЛЬБЕРС: Перестань, ненормальный!
   ТОНИ: Блокируй корпусом! Блокируй корпусом!
   МИСС АЛЬБЕРС [хохоча и взвизгивая]: Прекрати, отстань, дурак! [Тони отпускает ее.] Мне и так уже высказали, что я через чур сексапильная. Говорят, это вредно для старичков со слабыми сердцами.
   ТОНИ [легкомысленно]: Смотри не принимайся Дэйва, когда я отсюда выпишусь.
   МИСС АЛЬБЕРС: Дэйву девушки не нравятся. Да, Дэйв? Признавайся.
   [Вынимает у него изо рта градусник.]
   ДЭЙВ: Нет. В особенности блондинки.
   МИСС АЛЬБЕРС: Вот видишь? У меня нет ни малюсенького шанса его завоевать! Ай, боже мой, Заноза!
   [Из-за двери доносится голос старшей медсестры. Потом появляется и она сама. Немолодая женщина в очках с резкими чертами лица. Молоденькая медсестра сразу становится очень серьезной и занятой.]
   ЗАНОЗА [бурчит себе по нос]: Доброе утро.
   [Никто ей не отвечает.]
   ЗАНОЗА: На вашем месте, мистер Эльсон, я бы вот так преспокойно на вашу ногу не опиралась. Вы даже не представляете себе, как вы были близки к тому, чтобы ее лишиться. И она еще не до конца зажила. Такие заражения не шутка. На месте вашего доктора, я бы прописала вам строгий постельный режим еще как минимум на неделю, но я, увы... [шмыгает носом] всего лишь медсестра в этой больнице! [поворачивается к молодой медсестре] Мы положим его вот тут. [Указывает на одну из двух свободных коек.]...
   МИСС АЛЬБЕРС: Кого?
   ЗАНОЗА [резко]: Разве я вам утром не говорила, что мы переводим сюда этого, с опухолью мозга?
   МИСС АЛЬБЕРС: С опухолью мозга? Нет.
   ЗАНОЗА: Неужели? Должно быть, из памяти вылетело. Что, в общем, не удивительно. Обо всем ведь приходится заботиться самой. [Расстилает свободную койку.] У него особенно тяжелый случай и им будет заниматься доктор Мозер. Никогда не слышала, чтобы таких помещали в общую палату, но этому подавай компанию - одному ему не лежится - с характером он, видите ли! - так что придется положить его сюда, хотя бог знает, что от него можно...
   МИСС АЛЬБЕРС: А какого рода эта опухоль, мисс Стюарт?
   ЗАНОЗА: Ему потребуется операция. Чрезвычайно сложная. Только доктор Мозер мог на такое согласиться. Взяться удалить ему опухоль из левой лобной доли...
   [Она произносит эти слова, стоя спиной к двери, и в этот момент в палату входит новый пациент по имени Уолтон, мужчина средних лет, в сопровождении штатного врача, доктора Норда. Они входят так тихо, что Заноза не сразу замечает их появление. Она возится с постелью].
   ЗАНОЗА [продолжая фразу громким голосом]: ...я и гроша не дам, что он при этом выживет.
   [Доктор Норд торопливо и резко откашливается. Заноза испуганно оборачивается. Она ахает и прижимает к щеке ладонь, тем самым окончательно подтверждая прискорбную очевидность, что вошедший в палату немолодой мужчина и есть тот самый новый пациент, про которого она сейчас говорила. По выражению его лица совершенно ясно, что он понял, к кому относятся ее слова. На мгновение в палате повисает напряженное молчание.]
   ЗАНОЗА: О, а я вот как раз... как раз стелила постель.
   ДОКТОР НОРД [холодно]: Да. Да. [Затем дружелюбно обращаясь к Уолотну.] Ну вот, дружище. Эта палата теперь зовется "стадион". У нас тут каждую субботу проходят товарищеские встречи по футболу в зале.
   ТОНИ [вмешиваясь в разговор]: Только не сегодня, дудки! Я сматываюсь отсюда!
   ДОКТОР НОРД: Неужели? Ну, это мы еще поглядим.
   [Мисс Альберс проскальзывает за спиной Занозы к двери, украдкой подмигивает Тони и незаметно удаляется из палаты.]
   ДОКТОР НОРД [обращаясь к новому пациенту]: Мистер Уолтон, этот славный юноша - полузащитник Вашингтонских Медведей Тони Эльсон, гордость Америки. Тони, это мистер Уолтон, твой новый сосед по палате.
   [Они обмениваются рукопожатиями. Лицо у Уолтона озабоченное. Все его движения не в меру энергичные. Торопливые. Натянутые. Он старается придать себе храбрый вид.]
   УОЛТОН: Рад познакомиться, Эльсон. Я видел тебя на поле... [Обращаясь к доктору] Что мне сейчас сделать? Лечь в постель? [Отрывисто смеется.] Даже глупо как-то - укладываться в кровать, когда чувствуешь себя отлично!
   ДОКТОР НОРД: Можете раздеться здесь, за ширмой. Мисс Стюарт, заполните пока его карту.
   [Перед койкой Уолтона стоит белая ширма. Заноза садится по другую сторону ширмы, берет карандаш и медицинскую карту. Пока Уолтон раздевается и ложится в постель, она задает ему стандартные больничные вопросы.]
   ДОКТОР НОРД [осматривает ногу Тони]: Колено-то у тебя еще припухшее.
   ТОНИ: Да с ним уже порядок.
   ДОКТОР НОРД [чуть нажимая пальцами]: Неужели?
   ТОНИ: Ай!
   ДОКТОР НОРД: А ты говоришь порядок. Посмотрим, что решит доктор Хайнс.
   ТОНИ: Ну будьте человеком, док. Скажите ему, чтобы он меня отпустил. Я должен сегодня посмотреть наш большой матч.
   ЗАНОЗА [заполняя карту Уолтона]: Дата рождения?
   УОЛТОН [хрипло из-за ширмы]: Третье декабря, 1887.
   ЗАНОЗА: Родители живы?
   УОЛТОН: Нет.
   ЗАНОЗА: В каком возрасте скончались?
   [Молчание. Молодой доктор подходит к койке Дэйва. Дэйв лежит, отвернувшись в сторону, глаза его закрыты.]
   ДОКТОР НОРД: Ты чего сегодня мрачный такой?
   ДЭЙВ: Ночью плохо было.
   ДОКТОР НОРД [серьезным тоном]: Сочувствую, дружок. [Считает пульс Дэйва.]
   УОЛТОН: Мать умерла в пятьдесят два года. Отцу было как мне сейчас.
   ЗАНОЗА: Причина смерти матери?
   УОЛТОН [сипло]: Рак.
   ЗАНОЗА: Какого органа?
   ДОКТОР НОРД [Отпускает запястье Дэвида и убирает часы]: Что с тобой было?
   ДЭЙВ: Почти до полуночи укол мне не хотели делать. Я кашлял не переставая. Днем у меня кашля нет. Только по ночам. Такое чувство, что не можешь набрать в легкие воздуха. Не вздохнуть, не уснуть. Пусть хоть лекарство мне это вкалывают, когда я прошу.
   ЗАНОЗА [резко]: Будьте добры, уточните какого органа?
   УОЛТОН [обозлено]: Обязательно ей задавать мне все эти идиотские вопросы, доктор? Голова от них разболелась!
   ДОКТОР НОРД [спокойным голосом]: Достаточно, мисс Стюарт.
   [Заноза поднимается со стула и демонстративно удаляется.]
   ДОКТОР НОРД [обращаясь к Дэйву]: Лекарство мы тебе вводим тогда, когда считаем, что его действие будет наиболее эффективным.
   ДЭЙВ [истерично]: Меня это уже достало, док. Из ночи в ночь одно и то же. Я не могу заснуть по-человечески. Лежу пластом и таращусь в потолок, и ощущение еще такое странное в груди, как будто у меня там все перьями набито!
   ДОКТОР НОРД [наскоро записывая что-то в блокноте]: Потерпи, старина. Тут нужно время, ничего не поделаешь. Мы сейчас еще разок снимем твои интерьеры. [Звонит в колокольчик, вызывая медсестру.]
   ДЭЙВ: Рентгеном? Да что от него проку. Мне нужно что-то такое, что по правде поможет. Чтобы я мог ночью заснуть.
   ДОКТОР НОРД: Сегодня дадим тебе успокоительного, Дэйв.
   ДЭЙВ: Оно тоже не действует. Я не перестаю кашлять по ночам. Не могу уже кашлять. Хочу заснуть по-нормальному. А не валятся тут вот так каждую ночь, таращась в потолок.... и... и ожидая...
   ДОКТОР НОРД: Ожидая чего?
   ДЭЙВ: Ничего. [Поворачивается к нему лицом.] Простите, что распсиховался. Я не хотел.
   ДОКТОР НОРД: Не бери в голову, дружок. Ты знаешь, мы все здесь стараемся тебя поддержать.
   ТОНИ [уже полностью одетый]: Конечно, Дэйв. Мы тебя уже ко дню Благодарения поставим на ноги - поглядишь, как я сыграю в матче с "Синими".
   ДОКТОР НОРД [откладывая в сторону инструменты]: У Дэйва больше шансов этот матч посмотреть, чем тебе в нем отыграть, полузащитник.
   ТОНИ: Я буду на поле, а Дэйв будет болеть за меня на трибуне! Как тебе такой расклад, Дэйв? [Пауза.]
   ДЭЙВ: Я никогда не видел настоящего футбола. По субботам у нас в районе ребята на площадке во всю гоняли мяч. Игра была классная, но вечно заканчивалась большой потасовкой
   ТОНИ: Неужто ты сам никогда не играл?
   ДЭЙВ [медленно]: Нет, я никогда не мог играть ни во что грубее "блошек". И все, с кем я играл, такие ошибки делали - сплошной ужас. Все как один - их просто прибить хотелось!
   ТОНИ [смеясь]: Правильно, парень, вот это настоящий боевой дух.
   [Входит мисс Альберс].
   ДОКТОР НОРД: Привезите кресло для Дэйва. Мы сделаем ему еще один рентген, мисс Альберс.
   МИСС АЛЬБЕРС: Да, доктор.
   УОЛТОН [с постели]: Скажите, сестра, нельзя ли уже убрать эту ширму? А то больно уж у меня тут уединенно
   [Сестра придвигает ширму к стене. Уолтон сидит на краю койки одетый в пижаму.]
   УОЛТОН: Во сколько приедет доктор Мозер?
   ДОКТОР НОРД: Где-то к половине второго.
   УОЛТОН: Он займется мной сразу же, верно? Хочу уже побыстрее с этим покончить.
   ДОКТОР НОРД: Ваша операция назначена на два часа, мистер Уолтон. Хотите поскорей отстреляться?
   УОЛТОН: Да, к чему тянуть.
   ДОКТОР НОРД: Вот и правильно.
   [В палату входит интерн с креслом-каталкой. Дэйва поднимают с койки и усаживают в нее.]
   ДЭЙВ: У вас и так уже столько разных снимков моих внутренностей набралось, что можно музей открывать. Они у меня, небось, какие-нибудь диковинные. Оставь меня, а? Я и сам могу подняться. [Шатаясь встает на ноги. Ему помогают сесть в кресло-каталку. Он слабо усмехается.] Ха! Ни дать не взять променад по пляжу в Атлантик Сити! Жизнь удалась, парни!
   [Его вывозят из палаты.]
   УОЛТОН: Что с этим парнишкой?
   ДОКТОР НОРД [покачивает головой, дописывая что-то в блокноте]: Врожденный порок сердца.
   Хреновая фаза для мальца его лет.
   УОЛТОН: Шансов мало?
   ДОКТОР НОРД: Это лишь вопрос времени, вот и все.
   ТОНИ: Хотите сказать он...?
   ДОКТОР НОРД: Хочу сказать, Тони, что тебе повезло гораздо больше, чем ты думаешь, что ты отсидишь несколько матчей на скамейке запасных!
   ТОНИ [задумчиво]: Да уж пожалуй... ну и ну... я и не знал, что все так скверно. Бедолага Дэйв! [Он на время отрезвляется от своей эйфории. Садится на край койки и завязывает шнурки.]
   УОЛТОН: Интересно, сам-то парнишка знает, что все так паршиво?
   ДОКТОР НОРД: Вообще он молодцом. Первый раз вижу, чтобы он сдал как сейчас. Хотя, при таком раскладе... что тут остается. [Убирает блокнот.] Просто дело хреново, вот и все! [С теплотой.] Счастливо, парни.
   ТОНИ И УОЛТОН: Счастливо.
   [Пауза.]
   ТОНИ: В больницах такого насмотришься, что о многом начнешь задумываться.
   УОЛТОН: Да уж. Пожалуй, что начнешь!
   ТОНИ: Раньше я как-то об этом не думал. Я, конечно, знал, что такое случается. Что люди страдают всякими там неизлечимыми болячками и умирают от них. Но я никогда не видел этого своими глазами!
   УОЛТОН: Да, это самое трудное. Когда вот оно - все у тебя на глазах. А ты ничего не можешь сделать.
   ТОНИ: И не поймешь ведь, почему такая напасть должна была случиться с нормальным парнишкой вроде Дэйва. Не поймешь, как ни старайся.
   УОЛТОН: Да. В жизни много случается такого, про что спрашиваешь себя - "неужто это было необходимо".
   ТОНИ: Вот именно, все это напрочь лишено смысла. Так ведь?
   УОЛТОН: Да, лишено. [Пауза.] Лишено всякого смысла.
   ТОНИ: Слишком об этом задумываться тоже не стоит. Когда об этом размышляешь, странное такое чувство появляется - вроде как пугаешься, верно?
   УОЛТОН: Да. От мыслей от этих бывает страшновато.
   ТОНИ: А вас почему сюда положили?
   УОЛТОН: На операцию. Мне требуется - [Постукивает себя пальцем по лбу.] - удалить кое-что из черепа.
   ТОНИ: Да, точно. Я слышал.
   УОЛТОН [с резкой интонацией]: Я тоже слышал. Слышал, что она заявила, когда я вошел!
   ТОНИ: А-а, вы про эту!
   УОЛТОН: Да.
   ТОНИ: Я бы не слушал, что она там треплет.
   УОЛТОН: Гроша она не даст на то, что я выживу! Ха! Возьму вот, да и останусь в живых ей назло.
   ТОНИ: Да она просто старая кляча - она бы гроша не дала и на то, что завтра снова встанет солнце!
   УОЛТОН [после паузы]: Эти операции на мозгах штука рисковая.
   ТОНИ: Мое заражение тоже было рискованным - раз ночью так поплохело, что врачи даже думали ее ампутировать.
   УОЛТОН: Ничего себе.
   ТОНИ: Ага, у меня был жар. Температура сорок с полтиной. Валялся в бреду! Но все-таки сообразил сказать им, что пусть лучше дадут мне на тот свет отправиться, чем оттяпают ногу! [Усмехается.] Стара эта кислятина, небось, тут как тут была, стояла с мясницким тесаком наготове! Но я ее оставил в дурах! [Встает с койки.] И сегодня я буду там, на стадионе, посмотрю матч со скамейки запасных, как я и говорил. Это уже как пить дать. Тренер наш такие тактические хитрости припас - о них потом в учебниках писать будут. Мы их на тренировках отрабатывали. Под конец матча одна комбинация заготовлена, просто конфетка. Вот как это будет - правый полузащитник идет в обходку - так - перекрывает ихнего - оп! - теперь тот закрыт и в этот момент Джо Крамер... эх, черт! [Щелкает пальцами.] Мне прямо погано на душе делается, как подумаю!
   УОЛТОН [безучастно]: О чем?
   ТОНИ: О том, что я буду просиживать штаны на скамейке запасных! Представить только! Я да на запаске! [Усмехается.] Хотя, мне еще повезло. Когда ты можешь ходить на своих двоих, не увечных, это уже здорово! [Снова садится.] Ах да, наша комбинация - так вот - куотербэк перехватывает мяч, пасует Джо Крамеру - Джо шустро перепасовывает назад Крису Ланжу - ну, знаете его - он пока за место меня в команде - Крис делает ложный пас - и тут-то Джо ...
   [В этот момент медбрат Джо ввозит Дэйва обратно в палату. Дэйв очень бледен, вид у него слабый. С невеселой ухмылкой он устало откинулся на спинку своего кресла-каталки.]
   ТОНИ [дружески]: Эй, какие люди.
   ДЭЙВ: Привет. Я думал, ты уже умотал на свой большой матч.
   ТОНИ: Пора бы, черт подери!
   ДЖО: Тони, тебя там в холле кое-кто хочет повидать.
   ТОНИ: Док Хайнс? Эй, док! Док!
   [Тони, энергично орудуя костылями, хромает к выходу. Мы слышим голос доктора - он сердито распекает Тони за что-то, а потом снисходительно смеется.]
   ДЖО [помогая Дэйву перебраться на койку]: Вот так, полегоньку.
   ДЭЙВ: К черту эту возню. Дай лучше сигаретку, Джо.
   ДЖО [Неохотно угощая сигаретой]: Только не кури, пока Хайнс не отвалит.
   ДЭЙВ: Спасибо.
   ДЖО: Лучше бы тебе завязать с этим делом.
   ДЭЙВ: На черта?
   ДЖО [серьезно]: Тебе, парень, поберечься бы надо.
   ДЭЙВ: Чего ради?
   УОЛТОН: Он прав, приятель. Своей поправке мешать не стоит.
   ДЭЙВ [резко]: Моей поправке! Было бы чему мешать! Заметано, Джо. Курну ее после ужина.
   [Тони возвращается с сияющим видом, бодро орудуя парой новеньких костылей. Следом за ним в палату входит доктор Хайнс.]
   ТОНИ: Всё, я шустро-шустро сматываюсь!
   ДОКТОР ХАЙНС: Остынь, полузащитник. Всё собрал?
   ТОНИ: Конечно!
   [Накидывает куртку, доктор Хайнс помогает ему влезть в рукава.]
   ДОКТОР ХАЙНС: Твой отец припарковался у заднего входа. Так ближе. Тебе надо как можно меньше нагружать ногу, и не вздумай больше ходить без костылей. По меньшей мере неделю!
   ТОНИ [нетерпеливо]: Хорошо, хорошо! Ну, я помчал! А то весь первый период пропущу! Самый обалденный пас по воздуху, какой только видывал мир! Который час, док? Ну и ну, уже так поздно? Эх... [Он поворачивается на костылях и подходит к койке Дэйва и сердечно протягивает ему руку.] Счастливо, крутыш!
   ДЭЙВ: Счастливо, Тони.
   ТОНИ [немного смущенно]: Послушай, все эти штуки - журналы там, конфеты и всю эту канитель - бери себе, лады? Они теперь твои!
   ДЭЙВ: Нет, Тони. Их же подарили тебе. Лучше возьми с собой.
   ТОНИ [Широко улыбаясь]: Брось! Мне все это девчачье барахло ни к чему! Вот... [Перекладывает большую корзинку с фруктами на тумбочку у койки Дэйва.] Съешь сам. Я такое не люблю. Честно!
   ДЭЙВ: Я возьму только гроздь винограда. Спасибо, Тони.
   ДОКТОР ХАЙНС [снаружи]: Эй, полузащитник, давай в темпе!
   ТОНИ [Направляясь к двери]: Иду! [Обращаясь к Дэйву.] Послушаешь матч по радио?
   ДЭЙВ: Еще бы. Обязательно.
   ТОНИ: Ну, бывай. [Уходит].
   ДЭЙВ [как бы самому себе]: Да. Счастливо...
   УОЛТОН [после долгой паузы, прокашлявшись]: Очень славный парнишка.
   ДЭЙВ: Ага.
   ТОНИ: Я его видел на поле.
   ДЭЙВ: Да ну?
   УОЛТОН: Самый, черт подери, классный полузащитник, какой только был у Медведей за долгое время.
   ДЭЙВ: Угу.
   УОЛТОН: Вы с ним, должно быть, очень сдружились, а?
   ДЭЙВ: Да. [Пауза.] Два месяца пролежали здесь вместе. Здорово с ним сдружились.
   УОЛТОН: Скучать, наверное, будешь?
   ДЭЙВ: Ага. Как не скучать. [Берет с тумбочки журнал, без интереса пролистывает и отбрасывает.] Когда он был тут, все здесь как-то оживало. Он всегда мог сказать что-то смешное. Понимаете. Когда рядом такой парень, с которым можно поговорить о разном, ты уже как-то меньше чувствуешь себя отрезанным ломтем.
   УОЛТОН: Конечно. Я тебя понимаю. Тебе да мне, остается нам теперь на пару сколотить здесь команду поддержки. [Оба пытаются посмеяться, но без особого успеха. Уолтон то и дело беспокойно поглядывает на свои наручные часы.] У меня еще почти полчаса!
   ДЭЙВ: До операции?
   УОЛТОН: Да. Врачи сказали, что лучше с ней не тянуть.
   ДЭЙВ: Хотел бы я, чтобы меня тоже можно было как-то прооперировать. Вырезали бы из меня что-нибудь и залатали, оно было бы лучше, чем лежать вот так, и постепенно, постепенно...
   УОЛТОН [помолчав]: Операции на мозгах штука рисковая. [Закуривает сигарету. Она дрожит у него в пальцах.] Ты ведь сам слышал, что сказала та старая медсестра, когда я вошел в палату - она, мол, и гроша не даст, что я в живых останусь!
   ДЭЙВ [поспешно]: Ой, да не слушайте вы ее.
   УОЛТОН [возбужденно]: Гроша она не даст на то, что я останусь в живых, во как, а? Но я ей еще покажу. Мне и раньше приходилось бывать в передрягах. Я воевал. Пять месяцев провел на фронте. Ходил в атаку под сплошным обстрелом. Повидал уже страху, теперь не боюсь. [Смеется, однако голос его дрожит.] Гроша, говорит, не даст, что я в живых останусь! [Бравада его улетучивается и лицо мрачнеет.] Да я ее, в прочем, и не виню. Операции на мозгах штука рисковая. [Его голос смягчается и немного дрожит.] Это как рулетка, повезет не повезет. Да, именно. Как рулетка. [Снова смеется.] Прошлой ночью я, черт возьми, все-таки струхнул не на шутку. Да уж. Стоило только об этом подумать. Лежал, пытался уснуть. Но куда там, не прикорнул ни на секунду. Все думал, размышлял. А вдруг, братец, это последняя ночь в твоей жизни? И так странно стало от этой мысли. Я никак не мог с ней свыкнуться. В траншеях, там все по-другому. Кругом тебя взрывы... все взлетает на воздух... Бабах! Трах-тарарах!.. тебе это прямо в кровь въедается, и ты вроде как с ума сходишь и почти что забываешь о страхе!.. но ночью...когда лежишь в одиночестве... пытаешься уснуть... а мысль эта засела и вертится у тебя в голове... может статься, братец, пришла твоя последняя ночь... последняя, брат, и больше их не будет!.. Тебя всего прямо пробирает от этого!... когда ты без малого пятьдесят лет пробыл тем, кто ты есть... знаешь... ты привыкаешь быть таким, какой ты... а тут как подумаешь, что больше самим собой ты уже не будешь... да и вообще больше никем не будешь... сделаешься покойником!.. тебя от этого прямо...[торопливо закуривает.] Знаешь, как я поступил прошлой ночью? Я встал и поднял шторы! Поднял их так высоко, как только было можно! Вздернул их до самого верха окна!
   ДЭЙВ [с интересом]: Для чего?
   УОЛТОН [хрипло, после недолгой паузы]: Чтобы поглядеть на звезды!
   ДЭЙВ: Правда? И помогло?
   УОЛТОН: Конечно. Это верное средство. Когда тебе страшно, то лучшее что можно сделать, это поглядеть туда наверх, на звезды. Это еще одна вещь, которую я понял во Франции. Помню, как-то раз я вышел ночью из блиндажа после сильного обстрела... я был перепуган до смерти... брел как пьяный... едва мог держать в руках винтовку... и вдруг, я разглядел клочок чистого неба... между облаками дыма... я рассмеялся в голос... их там было так чертовски много... этих звезд наверху... и лишь одна для меня... понимаешь?
   ДЭЙВ: Да, но какое от этого облегчение, когда на них смотришь?
   УОЛТОН: Не знаю - чувствуешь себя каким-то маленьким и незначительным, а они такие незыблемые, далекие - глядишь вот на них и думаешь себе "да больно ли много я тут вообще значу?" Таких как я каждый день нарождается миллионами! Понимаешь? Ты глядишь на эти звезды и сознаешь, что они были за тысячи лет до того, как ты родился на этом свете - и будут гореть еще тысячи лет после того, как тебя не станет! Они - это как вечность или вроде того! А когда думаешь о такой штуке, как вечность - как задумаешься о такой штуке... [Делает неопределенный жест обеими руками.]
   ДЭЙВ: [медленно]: Да... да...
   УОЛТОН [усмехаясь]: Понимаешь, да?
   ДЭЙВ: [медленно расставляет слова, вдумываясь в то, что сказал Уолтон] Да, я понимаю, о чем вы...
   [Свет гаснет, обозначая, что прошло некоторое время - около шести часов. Когда сцена снова освещается, наступает вечер. Койка Уолтона пуста и аккуратно заправлена, как было до его появления. Дэйв сидит прямо, опираясь на отставленную назад руку. Он пытается читать, но то и дело переводит взгляд на койку Уолтона и на койку, где лежал Тони. Очевидно, ему очень одиноко.
   В палату входит медбрат Джо, неся поднос с едой. Он относится к Дэйву душевно.]
   ДЖО: Пора подкрепиться, дружище.
   ДЭЙВ: Что-то не охота сегодня.
   ДЖО: Тебе надо поесть. Так главные велели. [Раскладывает накроватный столик, помогает Дэйву немного приподняться.] Шпинат, парень. Он-то тебе сейчас и нужен. Хорошо бы тебе навернуть его как следует. Я сказал им, чтобы тебе двойную порцию наложили!
   ДЭЙВ: Ого! А это что за гуляш?
   ДЖО: Рагу ягненка!
   ДЭЙВ: Нет, как-то не хочется. Слушай. А когда этого нового парня назад привезут?
   ДЖО [уклончиво]: Которого?
   ДЭЙВ: Как будто не знаешь! Уолтона! Парня, которому должны были сделать эту операцию.
   ДЖО [избегая смотреть Дэйву в глаза]: О. [Пауза.] О нем не волнуйся. Ужинай давай.
   ДЭЙВ [напряженно смотрит на Джо]: Его забрали еще в полвторого. Его уже должны были прооперировать.
   ДЖО: Угу. [Берет в руки журнал.] Прооперировали.
   ДЭЙВ [с беспокойством]: Почему его тогда не привозят обратно?
   ДЖО [после еще одной долгой паузы]: Этого парня... его и не привезут.
   ДЭЙВ: То есть он...
   ДЖО: Да... Давай, ешь свой ужин.
   ДЭЙВ [долго помолчав]: Как же странно! Он сказал, что вернется. Говорил об этом так уверенно.
   ДЖО: Эти операции на мозгах, они как рулетка.
   ДЭЙВ: Он сам это знал, но все-таки думал, что справится.
   ДЖО: И правильно делал, что верил до последнего. Ешь свой ужин, парень.
   ДЭЙВ: Я не голодный. Дай сигаретку, Джо.
   ДЖО: Не.
   ДЭЙВ: Ой, ладно тебе.
   ДЖО: Это против правил.
   ДЭЙВ: Да что ты заладил!
   ДЖО: Нет. Нельзя тебе курить. Опасно для тебя это!
   ДЭЙВ: Да дай ты мне ее, дубина чертова! Подойди сюда!
   ДЖО: Что ж ты за упертый молокосос, а? На! [Протягивает пачку.] Забирай всю пачку. Укурись к чертям, мне что за дело!
   ДЭЙВ [нетерпеливо хватает пачку]: Спасибо!
   ДЖО [ворчливо]: Завязывать тебе пора с куревом.
   ДЭЙВ: Чего ради?
   ДЖО: Сам знаешь, оно те не на пользу.
   ДЭЙВ [горько усмехаясь]: Мне уже ничего не на пользу, Джо.
   ДЖО: Хорош ерунду трепать. [Дает Дэйву прикурить.]
   ДЭЙВ: Что вы с ним сделали, после того как он умер?
   [Джо этот вопрос не по душе. Он принимается листать журнал.]
   ДЭЙВ: Утащили его вниз, в ту подвальную комнату?
   ДЖО: Угу.
   ДЭЙВ: А потом нутро ему выпотрошили? [Слабо смеется.] А с моим нутром что сделаешь, а Джо? Дворняжке своей скормишь?
   ДЖО [яростно]: Заткнись!
   ДЭЙВ: Не злись ты, дурья твоя башка! Я же шучу, Джо. Скажи лучше. Как там закончился этот большой матч Тони?
   ДЖО: Медведи их разделали тридцать шесть - ноль.
   ДЭЙВ: Тридцать шесть - ноль! Прямо в одни ворота играли. Так ведь оно и бывает обычно - кто-то побеждает... кто-то проигрывает... все самое-самое достается только одной стороне! Что ж... я думаю, Тони здорово порадовался!
   ДЖО: Еще бы! Он всей душой болел за своих.
   ДЭЙВ: Наверное, они сейчас уже празднуют вовсю - закатили в "Грикс" вечеринку с размахом.
   ДЖО: "Грикс?"
   ДЭЙВ: Ну да, это местечко такое, куда они обычно ходят отмечать после матчей. Хлещут там пиво. Тони рассказывал, они там себе небольшую комнатку в глубине заведения снимают - пива у них там рекой. А как напьются, давай дебоширить по полной. Как только не чудят. Тони говорил, есть там одна такая рыжеволосая официанточка в теле, которая к нему не равнодушна. Бывает, на колени к нему усаживается ... [Легонько смеется.] Тони, пожалуй, из тех ребят, на которых женщины западают.
   ДЖО: Да уж, эти футбольные герои...
   ДЭЙВ: Не только в этом дело. В нем много жизни, Джо.
   ДЖО: Да, пожалуй, что так. Это всё, наелся что ли?
   ДЭЙВ: Ага. Сними с меня столик, Джо. И скажи повару, я что уже видеть не могу эту бурду.
   [Он кривит улыбку пока Джо убирает накроватный столик. Потом, тревожно встрепенувшись, произносит понизив голос.]
   ДЭЙВ: Джо, слушай, мне сегодня надо будет вколоть "усыпилку" - как-то мне трудно дышится.
   ДЖО: Хочешь прямо сейчас?
   ДЭЙВ: Нет. Потом, попозже. Чтобы я смог заснуть.
   ДЖО: Я пришлю к тебе сестру часов в десять, идет?
   ДЭЙВ: Лады.
   [Джо собирается уйти.]
   ДЖО: Джо, погоди минутку. Можешь малость приподнять штору.
   [Джо поднимает штору ближайшего к нему окна.]
   ДЭЙВ: Нет, не эту, другую.
   [Дэйв указывает на ту, которая чуть подальше.]
   ДЖО [с притворным раздражением]: Вот уж верно, ты становишься еще привередливей той бабули из восточного крыла. Вот эту?
   ДЭЙВ: Ага.
   [Джо вздергивает штору вверх на полметра.]
   ДЭЙВ: Подними повыше.
   ДЖО: Еще повыше?
   ДЭЙВ: Ага, выше!
   ДЖО [преувеличено заботливо]: Вот настолько вас устроит?
   ДЭЙВ: Можешь еще повыше, а Джо?
   ДЖО: А-а! Я тебя раскусил! Хочешь тайком поглазеть на ту блондиночку сверху... понял тебя! [Приподнимает штору еще на несколько сантиметров.] Достаточно?
   ДЭЙВ [нетерпеливо]: Нет. Выше. Выше! Подними ее до конца...[Пауза.]...я хочу посмотреть на звезды!
   ДЖО [изумленно]: На звезды! Придумаешь же. И все что ли?
   ДЭЙВ: Ага. [Пауза.] И можешь забыть об уколе "усыпилки", мне он сегодня не понадобится!
   ДЖО: Уверен?
   ДЭЙВ: Да, совершенно уверен. Мне он не понадобится. Счастливо, Джо.
   ДЖО [выходя из палаты, тихим голосом]: Что ж, счастливо.
   [Джо затворяет за собой дверь. Едва он уходит, Дэйв выключает лампу у изголовья. Палата погружается в темноту. Мы слышим его тяжелое надсадное дыхание. В темноте вспыхивает спичка, освещая его сосредоточенное, напряженное лицо. Глаза его возбужденно блестят. Он закуривает сигарету. Огонек спички гаснет. Дэйв подается вперед. Его кулаки стиснуты. Лицо поднято вверх. Он почти задыхается. Приподнявшись на постели, он еще больше подается вперед к окну, затягивается сигаретой и смотрит ввысь, на звезды.]

ЗАНАВЕС

Спасибо, добрый дух.

   Действующие лица:
   МАТУШКА ДЮКЛО, медиум
   ЮНОША, семнадцать лет
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ
   ПЕРВАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА
   ЖЕНЩИНА СРЕДНИХ ЛЕТ
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА, восемь лет
   ОТЕЦ БОРДЕЛЬОН, священник
   МИСТЕР РЕГИС ВИКАРРО
   МИССИС ДЮВЕНЕ
   МИССИС ВЕНИНГА
   ПРОЧИЕ ПОСЕТИТЕЛИ СЕАНСА
  
   Место действия: Небольшая комната в бедном домишке, приютившемся в самом дальнем конце Чартрес Стрит во Французском квартале Нового Орлеана: в ней обустроено нехитрое святилище, где медиум проводит спиритические сеансы. В комнате размещен импровизированный алтарь, уставленный множеством молитвенных свечей в жемчужно-белых, розовых и зеленых скляночках. Одна из стен вся оклеена религиозными картинками ярких, приторных цветов. Повсюду стоят маленькие крестики и гипсовые фигурки святых. Видны также букеты искусственных роз и лилий. Разноцветные огни свечей сливаются в мягкое, расплывчатое мерцание, очень подходящее для духовных обрядов.
   Медиумом выступает Матушка ДюКло - маленькая, горбатая женщина с седыми волосами, в широком белом одеянии, в каких изображают ангелов. Голову ее украшает белый чепец с рюшем. По своему происхождению Матушка ДюКло на одну восьмую негритянка и говорит она нежным, выразительным голосом с креольским акцентом.
   За окнами идет дождь - ленивый, осенний - и жалобно подвывает ветер. На пяти простых скамейках сидят посетители ее сеанса, их примерно около дюжины и они самых разных возрастов - от восьмилетней девочки до восьмидесятилетнего старика.
   На задней скамье, поодаль от остальных, строго восседают мужчина и женщина. Мужчина - священник, однако его ряса спрятана под накинутым сверху плащом. Лицо женщины перекошено от злобы, и пока длится сеанс, она то и дело что-то негодующе бормочет себе под нос.
  
   МАТУШКА ДЮКЛО: Чувствую чье-то недоброе присутствие. Одна из пришедших принесла сегодня в сердце черные мысли, и эти мысли тяготят духов. Вижу облако, мрачное и темное, как грозовая туча. ...Что ты говоришь, добрый дух?.. Спасибо, добрый дух. Дух велит мне продолжать службу, и стараться не замечать этой зловещей, низко нависшей тучи. Я вижу корабль. ...Сынок, я вижу корабль. [Обращается к семнадцатилетнему юноше.] Тебе это о чем-нибудь говорит?
   ЮНОША: Да, мэм.
   МАТУШКА ДЮКЛО: Хочешь отправиться на корабле куда-то в дальний путь?
   ЮНОША: Верно, мэм.
   МАТУШКА ДЮКЛО: Ты, сынок, это дело лучше отложи. Нечего тебе с ним торопиться. Ты и тут в Новом Орлеане сыщешь себе подходящую работу, главное надейся да не теряй веры. А не за какие моря не мыкайся, не надо, покуда Господь всемогущий сам тебя не позовет.
   ЮНОША: Спасибо, добрый дух.
   ЖЕНЩИНА НА ЗАДНЕЙ СКАМЬЕ: [реплика фоновая, но достаточно громкая, чтобы все слышали] Дурачит паренька почем зря. На ходу сочиняет.
   МАТУШКА ДЮКЛО: Да, присутствие это недоброе, дух предостерегает меня о нем, но велит продолжать, и не обращать внимания. Энни. Энни. Кажется, я расслышала имя Энни. Вижу чью-то фигуру на дальнем берегу реки - высокую, худую, с седеющими черными космами. Ее зовут Энни. Это имя кому-нибудь о чем-нибудь говорит? Энни? Энни?
   ПЕРВАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА [говорит с колебанием]: Мою бабушку звали Энни, но она была крупная женщина.
   МАТУШКА ДЮКЛО: Духам, моя драгоценная, незачем таскать на себе лишнюю плоть. Я не раз видела, как они сбрасывают с себя жир - прям как змея, когда та скидывает кожу на изгороди из колючей проволоки. Духи тонкие создания. У нет всех этих грубых плотских желаний. Даже сами их фигуры словно меняют очертания и вновь становятся юными и стройными.
   ЖЕНЩИНА НА ЗАДНЕЙ СКАМЬЕ: Послушать только! Что за россказни!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Недоброе, недоброе присутствие ощущаю я сегодня! [Обращается к духу] Что ты говоришь, повтори пожалуйста?.. Спасибо, добрый дух, я буду продолжать. Да, добрый дух! Да! Энни говорит, стой на своем и все получится, главное будь терпеливой. Что-то, Энни? О-о... Энни советует, не держи зуб на свою соседку.
   ЖЕНЩИНА НА ЗАДНЕЙ СКАМЬЕ [передразнивая]: Энни, Энни!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Энни говорит, от дурных толков вреда мало, и лучше пускай тебе косточки перемоют, чем пересчитают! Чувствую, тебя что-то давит вот здесь. [Касается ее лба]. Тебе, красавица, надо бы поменьше утомлять глаза.
   ПЕРВАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: Это от этого у меня так болит голова?
   МАТУШКА ДЮКЛО: Да, все от этого... Загляни ко мне после сеанса, у меня для тебя кое-что найдется.
   ПЕРВАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА[садится на свое место]: Спасибо, добрый дух.
   МАТУШКА ДЮКЛО: Похоже, что среди нас есть молодая особа, чье сердце сильно страдает по вине мужчины.
   [Вторая молодая женщина поднимается с места.]
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: Матушка ДюКло?
   МАТУШКА ДЮКЛО: Да, сестра?
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА:[хрипло]: Муж меня бросил.
   МАТУШКА ДЮКЛО [печально]: Эта молодая особа говорит, что ее бросил муж. Скажи, сестра, когда он тебя бросил?
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: Да недели три назад.
   МАТУШКА ДЮКЛО: Недели три назад. [Говорит неуверенным голосом.] Кажется, я различаю очертания еще чьей-то фигуры...
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: Это женщина?
   МАТУШКА ДЮКЛО: Да, женщина и довольно крупная.
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: Блондинка? С высветленными волосами? В очках?
   МАТУШКА ДЮКЛО: Да, да, именно! Спасибо тебе, о дух!
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: Это она!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Еще та притворщица, соврет не моргнув глазом.
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА [возбужденно]: Так и есть, она самая!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Изображает приличие, а живет так, что стыд и срам!
   ЖЕНЩИНА НА ЗАДНЕЙ СКАМЬЕ: Это она про саму себя! Один в один себя описала!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Этот шум там сзади сильно мешает духам. Муж твой к тебе вернется, сестра. Ты только молись как следует и пожертвуй немного денежек...
   ЖЕНЩИНА НА ЗАДНЕЙ СКАМЬЕ [громко]: Ни цента ей не давай, ничего не плати этой шельме!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Дух за спиной шепчет мне, чтобы я продолжала сеанс, не смотря ни на какие помехи. Муж твой объявится к Рождеству, придет домой пьяный... Может чуть раньше или чуть позже, но точно ближе к Рождеству.
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: Такой он и ушел, весь как был пьяный!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Таким и вернется! Явится пьянющий, без цента в кармане!
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА: А он мне напишет, когда его ждать-то?
   МАТУШКА ДЮКЛО: Больно ему надо писать письма, нет, забудь: ввалится он домой пьяный в усмерть - сам небритый, перегар за милю - да и рухнет на постель лицом к стенке.
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА [смеясь и плача от радости]: Таким он всегда и возвращался!
   МАТУШКА ДЮКЛО: А ты его, покуда не проспится, ни о чем не расспрашивай, даже по имени не зови: просто стащи с него башмаки и грязную одежду, да и оставь лежать пластом - пускай себе кряхтит, храпит и бормочет во сне до утра. За это время постирай и развесь сушиться его вещи. Проснется он уже трезвым как стеклышко!
   ВТОРАЯ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА [восторженно]: Спасибо, спасибо, добрый дух!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Будет таким же милым, опрятным и не пьющим, каким был до свадьбы. Ты только не переставай молиться, и пожертвуй немного денежек...
   ЖЕНЩИНА НА ЗАДНЕЙ СКАМЬЕ: Куда ж без этого!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Доллар или пол доллара, сколько не жалко в приношение духам!
   ЖЕНЩИНА НА ЗАДНЕЙ СКАМЬЕ: О деньгах-то всегда упомянет.
   МАТУШКА ДЮКЛО: Духов беспокоит чье-то присутствие там, на задней скамье - жуть до чего недоброе. [Обращается к женщине средних лет.] Ты хочешь о чем-то спросить, сестра?
   ЖЕНЩИНА СРЕДНИХ ЛЕТ: У меня вот и в ногах, и в спине, и в шее и плечах слабость какая-то и ломит их, сил нет - пройдет это когда-нибудь?
   МАТУШКА ДЮКЛО: Конечно пройдет, только подожди, нужно время.
   ЖЕНЩИНА СРЕДНИХ ЛЕТ: А мне покамест как быть, и дальше молиться или к доктору сходить? У меня такое дело, с деньгами-то не очень...
   МАТУШКА ДЮКЛО [достает наполненную водой бутылку из-под Кока-Колы]: Испей этой чудотворной воды из святого источника Явления Девы в Лурде...
   [Женщина на задней скамье резко смеется.]
   МАТУШКА ДЮКЛО: Выпей ее с верой в сердце, окропи ей тело и вотри ее в кожу! Она стоит всего двадцать пять центов за бутылку. У тебя, красавица моя, обычные женские проблемы... Так мне поведали мне духи. ...
   ЖЕНЩИНА СРЕДНИХ ЛЕТ: Спасибо, спасибо, добрый дух. [Садится на место. Пауза.]
   МАТУШКА ДЮКЛО: А вот я вижу большой белый лист. Он напоминает бланк какой-то анкеты... Кто-нибудь из вас подавал анкету или заявление?
   ЮНОША [нетерпеливо вскакивает с места]: Да, я, Матушка!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Спасибо, спасибо добрый дух. Кажется, там не достает какой-то подписи.
   ЮНОША: Так и есть, матушка!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Считай, сынок, что бумажка эта без пяти минут подписана! А я ощущаю, что здесь, среди вас, есть еще один человек, который сильно страдает. Кажется, он еще совсем ребенок. Что ты сказал, дух? Это маленькая девочка с какой-то особенной болезнью?
   [В дальнем углу со скамьи поднимается маленькая девочка.]
   МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА [задыхающимся голосом]: Может быть... это он обо мне?
   МАТУШКА ДЮКЛО: Да, лапочка, благослови тебя небеса! Что ты там стоишь в уголке, выходи смелее, пропустите малютку, подойди сюда, поближе, здесь духи смогут тебя коснуться! А теперь, благослови тебя Господи, покажи матушке, где у тебя болит!
   [Девочка протягивает к ней руки и что-то говорит ей шепотом.]
   МАТУШКА ДЮКЛО: О-о!.. Неужели?.. Какая беда! Суставы рук у этого несчастного дитя опухли недуга, поражающего кости. Эта хворь засела в самых ее косточках и ни по чем не проходит. Малютка мне сказала, что врачи ее оперировали, но напасть вернулась. Она у них зовется каким-то длинным, сложным словом и про нее говорят, будто она не лечится... Но врачи считают по-своему. А духи знают лучше. Духи говорят мне, что дитя поправится, что эта хворь уйдет из костей и руки ее опять станут прямёхонькими. И ни от каких ни от операций, а лишь силой веры.
   МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА [с истерической радостью]: Спасибо, спасибо тебе, добрый дух!
   МАТУШКА ДЮКЛО: В субботу днем пойди на кладбище Сент Роч. Ступай одна, возьми четки да обойди скульптуры стояния креста: ты должна будешь обойти каждую, при этом читай молитвы по четкам. А как подойдешь к третьей, тебя всю пронижет леденящим зимним холодом, и тут-то твои скрюченные ручки снова станут прямыми! Восславьте господа нашего, хвала тебе, владыка! Да, спасибо, спасибо, добрый дух!
   МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА: Спасибо, спасибо тебе, добрый дух!
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ [внезапно встает с места]: Ну все, довольно! Прекрати это сейчас же!
   [Люди, сидящие на скамейках, оборачиваются к ней. Матушка ДюКло сохраняя достоинство неторопливым шагом сходит с алтаря.]
   МАТУШКА ДЮКЛО: Недоброе присутствие себя показало! Для чего ты пришла сюда, сестра?
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Пришла вывести тебя на чистую воду - да, да, тебя, старая черномазая ведьма вуду, тебя!
   [Матушка ДюКло заметно вздрагивает и отшатывается.]
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Ишь, черная образина! Креолкой себя зовешь, а?.. Вранье, сплошь вранье! Гляньте хорошенько ее кучерявую шевелюру и этот губастый ниггреский рот! Старая черномазая ведьма вуду морочит нас, что будто бы водит дела с какими-то там выдуманными духами, да еще и во имя Иисуса! Ты их сроду не видела и не слышала, все это твои выдумки, чтобы дурачить этих несчастных людей! Это даже не твои фантазии, а самое обычное вранье!
   МАТУШКА ДЮКЛО [дрожа]: Помоги мне, добрый дух, спаси меня от этой злой женщины.
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Я уж молчу про те россказни, которыми ты меня, было дело, заморочила. Наплела мне, будто дорогой мне кузен оправится от тяжелой болезни. А он не прошла неделя, как слег от рака кишечника! А подруге одной моей хорошей втолковала, что, мол, видит фигуру пожилого юриста, что той достанется гора денег. А вышло, что муж бедняжки отправился в мир иной, а того, что он после себя оставил, и на гроб-то не хватило!
   [Толпа гудит и приходит в движение. Одна из женщин поднимается и выходит.]
   МАТУШКА ДЮКЛО: Прости эту женщину, добрый дух, и будь милостив к ее душе! [Отступает на несколько шагов к алтарю.]
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Хватит там шамкать, теперь-то ты у меня не отвертишься. Со мною отец Бордельон из прихода святой Терезы. И он подтвердит вам все, что я скажу. Он знает, что она за шельма и лгунья! Эта ее вода, которая якобы из источника Явления Девы в Лурде... соседи видели, как она наливала ее в бутылки прямо из-под крана на кухне! Развала ее по бутылкам над раковиной в своей вонючей старой кухне!
   [Недовольный гул нарастает. Несколько человек поднимаются с мест и с негодованием смотрят на медиума.]
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Да я бы эту "святую" водицу и пригубить побоялась! А знаете, что она делает с деньгами, что с вас собирает? Спускает их на выпивку! Говорю вам! На дешевое красное вино! Вон там, у двери, сидит мистер Регис Викаро, он свидетель моих слов! Он мне рассказал, что она наведывается к нему в магазин каждые выходные и берет себе по целому галлону этого дешевого кислого пойла! Для религиозных, видите ли целей, во как она ему объясняет! Что же это, скажите на милость, за такие религиозные цели? Мало того, она, бывает, посередь недели и за добавкой захаживает - является пьяная, дыша этим перегаром, и ей еще подавай! А как заплатить, так все только обещает да обещает! Сроду не заплатит! Да вы только загляните, что у нее в глубине дома-то делается. Пойдите да посмотрите сами! Какой там отвратительный свинарник! Живет в грязи, как свинья, а тут вся в белом разоденется, ну прямо ангел! Троих детей родила, и у всех жизнь к чертям покатилась. Двое сыновей в исправительном доме, а дочка обычная уличная девка! Да что за духи станут связываться с таким отродьем? Как у нее только хватает наглости заявлять вам, что ваши усопшие близкие приходят сюда и говорят с ней? Да они бы даже не плюнули в сторону этого черномазого ничтожества, старой ведьмы вуду!
   [Две женщины направляются к дверям.]
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Нет! Постойте! Не расходитесь!.. У меня для вас, леди, есть работа! Отец Бордельон хочет, чтобы вы вынесли отсюда все эти священные изображения, которые она тут поразвесила! Сорвите их со стен и унесите прочь! Им тут не место, и это с ее стороны настоящее кощунство - держать их здесь! Вы, миссис Дювене, заберите с собой Деву Марию! А вы, миссис Венинга, Святую Агнессу! И задуйте священные свечи, гасите их все!
   [Толпа возбужденно переговаривается, слышны импровизированные реплики. Один молодой человек с хохотом задувает свечи.]
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Вот так, пусть ни одной не остается, тушите их все, все до единой! Пускай старая ведьма сидит в темноте, там ей и место! Шарлатанка! Лгунья! Дьявол!
   [Все больше ожесточаясь, толпа начинает выносить из комнаты религиозные предметы. Оцепеневшая и потерявшая дар речи матушка ДюКло прижимается к алтарю.]
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ [тесня ее]: Прочь с дороги! Эту статую я забираю!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Оставьте мне моего Иисуса!
   ЖЕНЩИНА С ЗАДНЕЙ СКАМЬИ: Ты и глядеть на него недостойна!
   МАТУШКА ДЮКЛО: Оставьте мне моего дорогого Иисуса! Пожалуйста, прошу, пожалуйста, добрый дух!
   [Женщина стискивает ей запястье и грубо оттаскивает в сторону. Потом, обхватывает обеими руками большую гипсовую статую Христа и передает священнику. Тот выносит статую из дома. Теперь, без ярких цветных картинок и горящих свечей, жилище матушки ДюКло являет собой обычную нищую лачугу с голыми стенами, темную и мрачную. Посетители сеанса распахивают двери и озлобленной гурьбой выходят наружу. Матушка ДюКло остается одна в своем разоренном святилище. ...Мерцая, трепещет последняя, чудом уцелевшая свеча... Старая женщина подходит к огоньку, что-то причитая и ломая руки. Ветер хлопает свободно болтающимися на петлях половинками дверей, то распахивая их, то с силой закрывая, и порывами влетает в дом, принося с собой брызги дождя. Негодующие голоса на улице постепенно стихают. Становится слышно, как где-то вдалеке торговец тамалом громко предлагает свой товар.
   В эту минуту из скрытого тенью угла появляется маленькая девочка со скрюченными от болезни руками: она неловко шаркает мимо опрокинутых скамеек и стульев, и подойдя к старой женщине трогает ее за плечо.]
   МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА: Матушка... Матушка ДюКло!
   [Та смотрит на нее невидящим взглядом.]
   МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА: А я верю в духов! Я в них все равно верю!
   [Всхлипывая, но нежно улыбаясь, старая женщина обнимает девочку широкими, как крылья рукавами своего одеяния.]
   МАТУШКА ДЮКЛО: Спасибо... Спасибо, добрый дух!

ЗАНАВЕС МЕДЛЕННО ОПУСКАЕТСЯ

  
  
  
  
  
  
  
  

58

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"