Ингерсолл Эрнест : другие произведения.

Птицы как национальные символы

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


  • Аннотация:
    перевод главы книги Эрнеста Ингерсолла "Птицы в легендах, сказках и фольклоре" "Птицы как национальные символы"


  
   Оригинал:
   https://archive.org/stream/birdsinlegendfab00inge/birdsinlegendfab00inge_djvu.txt
   Эрнест Ингерсолл "Птицы в легендах, сказках и фольклоре"
   Глава 2.
   Птицы как национальные символы
   После того как Ассирия завоевала Вавилон, завоеватели присвоили себе орла Лагаша, и он появлялся на ассирийской царской печати Ура много веков после того. Уорд пишет:
   " От этого орла в его геральдическом изображении на множестве печатей и украшений произошёл двуглавый орёл в связи с усилиями добиться двухсторонней симметрии. Этот двуглавый орёл появляется в искусстве хеттов, и продолжает существовать дальше вплоть до турецкого и современного европейского символизма".
   Среди множества изображений на скалах в Кара-Тепе в горах Каппадокии (Птерии греков), среди тех, что приписываются хеттам, Перро и Чипиз обнаружили изображения двухглавого орла, которое они описали, как правило, они говорят о нём следующее: "Место его расположения всегда бросается в глаза: у великого святилища, главного входа во дворец, крепостной стены и т.д., есть предположение, что жители Птерии использовали его как герб".
   Доктор Уорд полагает, что ассирийская двуглавая фигура их национальной птицы родилась из художественных изысканий в симметрии путём выравнивания крыльев и стоп с каждой стороны, но я не могу избавиться от чувства, что у хеттов она имела более глубокий исток, чем вышесказанное. Мне кажется, что это было способом выражения двух полов из божества, предположительно, исходя из грубости примитивного поклонения природе с учётом земного бытия, соединения мужского и женского для воспроизведения потомства- старая история земли и неба как совместных создателей жизни.
   Множество других символов, в особенности фаллического характера, использовались в азиатских религиях, чтобы выразить ту же самую идею или, возможно, концепцию божественной дуальности, в смысле эквивалентности сил добра и зла, Бога и Сатаны, что позднее стала столь ярко выражена в религии древних персов.. Разве не мог орёл во время периода Моисея как возвышенная разновидность этого значения, есть прав Бейли, быть обозначением Святого Духа? И Бейли добавляет: "Говорится, что его изображают с двумя головами, чтобы показать, что дух низошёл на Елисея в двойном количестве".
   Согласно Дальтону в древних мусульманских традициях сказочному созданию, идентичному двуглавому орлу, изображенному на поверхности скал хеттами., давали имя "хамза", Дальтон также пишет, что монеты с этим изображением чеканились и выпускались в 1217, в тринадцатом веке эта фигура была изображена князьями туркоманов на стенах их крепостей и была вышита на их боевых флагах
   Для древних греков орёл был посланником Зевса. Если же, как утверждается, был он царской эмблемой этрусков, то естественным образом символ этот перешёл к римлянам, которые официально установили его символом Республики в 87 г. до н.э., когда серебряный орёл, стоящий прямо на копье, с наполовину раскрытыми крыльями, с головой, повернутой налево, с молниями в когтях, был помещён на военные штандарты, которые несли во главе армейских легионов. Во второе консульство Гая Мария он постановил, что в Курии птицы следовало отдавать и ещё другие почести.
   Но не следует обвинять римлян только в слепом копировании древних монархий в Востока. Если они и размышляли о том, что скрывается за величественным обликом благородной птицы, то это было то, что вызывало ассоциации с их великим богом Юпитером - аналогом Зевса. Нет ничего проще от источника идеи, воплотившейся в богов, пребывающих на небесах, чем то, что Юпитер был воплощением небес, что бы было естественней того, чем считать молнии его оружием? Однажды в начале своей истории, когда Юпитер подбирал снаряжение для битвы с титанами, орёл принёс ему копьё, с этого момента орла Юпитера всегда изображали держащим молнии в когтях.
   Так птица стала символом высшей власти и естественным указателем для солдат. Императоры имперского Рима сохранили его на своих штандартах, Адриан изменил его металл с серебра на золото, и "орлы Рима" стали распространённым оборотом речи, выражающим военную мощь и имперскую власть.
   Посредством такой истории, частично мифической, частично практической, эта птица стала олицетворять империализм в целом. Золотой орёл, возвышающийся на копье, был царским штандартом Кира Старшего, как и его предков.
   Когда Наполеон первый мечтал всех завоевать, он возродил на своих полковых знаменах эмблему своих римских предшественников в разбое - фактически он был уполномочен сделать это, так как он наследовал им в праве завоевать Италию и Австрию, оставшихся наследников Рима.
   Отвергнутый в пользу фамильных пчёл Бурбонов во время их краткого правления после падения Бонапарта, орёл был возвращён во Францию указом Луи-Наполеона в 1852 году. Существует легенда о том, как перед ним выпустили ручного орла, когда он высадился во Франции, прибыв из Англии, чтобы стать президентом первой французской республики.. Сейчас же он является подобающим верхним украшением для флагштоков по всему миру, за исключением, любопытно, самой Франции, где лавровый венок увенчал триколор Республики, который избавился от всех напоминаний о королевской власти. Так гордость завоевателей опустилась до банальности моды.
   Державный Цезарь, обращенный в тлен,
   Пошел, быть может, на обмазку стен. (Гамлет, Акт V, сцена 1, пер. М.Лозинского (прим. пер.)
   Уничтожение итальянской и западной половины древней Римской империи было делом рук северных варваров, которые изначально были завоевателями и грабителями, но потом под влиянием контакта с цивилизацией и правом, стали обитателями и правителями Италии, они были горды взять себе титулы и все, что могли от достоинства римских императоров.
   В восьмом веке Карл Великий стал, в сущности, правителем западного мира, в конечном счете, он принял легендарного орла, как он сделал это с пурпурной тогой Августа, и его преемники с переменным успехом хранили и то, и другое до десятого века, когда немецкие князья обрели высшую власть и в 962 году основали некое совсем не священное объединение под названием Священная Римская империя. Существование этой фикции поддерживалось сотни лет. Временами её орёл указывал на истинное господство над всей Европой, иногда государства отпадали, и у каждого появлялся свой королевский штандарт, и каждый орёл боролся за превосходство. Так Пруссия и другие германские княжества сохранили на своих щитах некое подобие "римского" орла, и тевтонские рыцари несли его с собой в своих диких походах "евангелизации" западной Балтики.
   Всё это более или менее условные изображения птицы Юпитера в её естественном облике, но геральдическая фигура с двумя головами, как у Януса, повернутыми в противоположных направлениях, вскоре была возрождена в местности, где, как мы уже видели, была известна две тысячи лет до того как стала символом Восточной, или Византийской империи, которая сотни лет сражалась с Римом за политическое и церковное господство в мире.
   Неизвестно, когда символ этот вошёл в милость к Константинополю, один авторитетный источник утверждает, что он не появлялся до десятого века. В это время восточные императоры восстановили утраченные провинции и распространили свою власть, пока под неё не попали вся цивилизованная часть Западной Азии, Греция, Болгария, южная Италия, и множество островов и большая часть побережья Средиземноморья; и они утвердили религиозное господство, по меньшей мере, над соперничающей с ними европейской империей, возведённой на основании Карла Великого. Должно показаться естественным, что в это время процветания, когда Византия гордо провозглашала, что если она и в действительности и не обладала "славой, которой была Греция, и величием, которым был Рим", то всё же она могла взять себе такой двуглавый символ, обозначающий, что она объёдинила западную власть со своей собственной. Очевидность такого мотива сомнительна, однако не так много времени проходит до того момента, как эта фигура появляется на монетах и вышивке, сначала в Трабзоне, особенно в связи с императором Феодором I Ласкарисом, который правил в начале тринадцатого века. Дальтон (25) вполне обоснованно полагает, что этот символ стал византийским в силу того обстоятельства, что Лакскарис был прежде правителем Никомедии, в этой провинции располагались Богазкёй (прим.пер.-Хаттуса- столица древнего хеттского царства) и прочие руины хеттов, где на поверхности скал и в развалинах до сих пор можно было увидеть упомянутое двуглавое изображение, всегда в связи с царской властью.
   Приятно было бы думать о том, что такой облик орла был избран, как предполагалось, чтобы выразить тот факт, что Константинополь сейчас повелевал обеими частями света, Востоком и Западом, на которые Диоклетиан разделил изначальную империю Рима. Не знаю я, стояла ли эта идея за выбором, но так двуглавый орёл стал в итоге признанным символом имперской Византии и таким образом вошёл в европейскую королевскую геральдику, или, как повсеместно утверждается, это произошло посредством возвращения крестоносцев- это остаётся тайной.
   В пятнадцатом веке то, что осталось от Священной Римской империи, стало наследством австрийского дома Габсбургов, который был преемников Гогентштауфенов; и Сигизмунду, главе дома в том веке, приписывается дизайн австрийского двуглавого орла, смотрящего направо и налево, будто бы он хвалится, что правит и Западом, и Востоком.
   Господство было относительным и весьма неопределённым, но так как он посредством коронации в Римеобладал, по меньшей мере, властью над фрагментарными остатками древней Восточной империи в Греции, возможно, оправдывал он себя в том, что взял себе византийский символ как "захваченные цвета", но соперник вскоре проденмострировал более обоснованное притязание на остатки империи и их символ.
   В то же самое время в середине пятнадцатого века русский царь Иван Грозный стремился достигнуть великой цели и обрести огромную мощь, чтобы под властью его оказались раздробленные земли Московии, вместе со всем, чего только мог он достигнуть. Чтобы достигнуть этой цели в 1472 году он вступил в брак с Софией Палеолог, племянницей последнего византийского императора, вместе с ней получил он Грецию, дополненную титулом трона Восточной империи, хотя земли, принадлежащие ей ранее, ныне находились под властью турков, но очень важным является то, что власть эта включала господство над греческой или православной церковью. С того времени Россия, как и Австрия, на своём гербе носила двуглавого орла, хотя обе птицы происходили из одного политического гнезда, их чувства друг к другу были далеки от братских.
   Можно в скобках заметить, что в Египте никогда не процветал культ царского орла, ибо гриф-стервятник, "видящий вдали, вездесущий, неутомимый" стал мрачным знаком царской власти; а мелкую хищную птицу (Neophron pcrcnopterus)- стервятника обыкновенного феллахи вплоть до настоящего времени называли фараоновой курицей. Под орлом в семитских (библейских) легендах обычно подразумевали бородача (ягнятника). У Пруссии был одноглавый орёл, чтобы означать, что она напоминает о прежнем "римском" величии; и он сохранился Германской империей, созданной Бисмарком полтора века назад. На основании того кайзер обозначил два германских военных ордена -- чёрный орёл и высший красный орёл; a Россия и Сербия каждая учредили орден под названием "белый орёл". Традиционный орёл Польши изображается белым на чёрном фоне. Он изображался таким образом в течение периода, когда Польша была лишена независимости после раздела страны в 1895 году. Между 1914 и 1919 годами группа охотников, разъярённая грабежами птиц, отправилась их отстреливать, убила большинство из них и сильно ранила остальных!
   Хотя некоторые виды королевского орла населяют Средиземноморье, и те части Европы и Азии, где жили эти народы, и воевали, и канули в небытие, но в смешении мифа и традиции относительно их есть некий беспорядок, избран Римом был беркут (прим.пер.-англ. Golden eagle, золотой орёл), так называемый из-за золотого блеска от перьев на шее зрелых птиц.
   Сейчас перед нами этот вид морских орлов в Соединённых Штатах и с незапамятных времён был он почитаемым орлом войны у местных краснокожи. Если к моменту нашего политического рождения было необходимо поместить на нашу печать какое-либо животное, и выбор указал на орла, более подходящим для выбора был бы беркут, а не белоголовые орланы или "плешивые" виды, во-первых, т.к. беркут по своим привычкам и виду намного благороднее другого вида, и, во-вторых, из-за того что коренные жители Северной Америки совсем не уважали белоголового орлана. С другой стороны, белая голова и шея воспринятого нами особенного вида дала отличительные знаки гербу.
   История принятия этого символа Соединёнными Штатами Америки достойна целого раздела. 4 июля 1776 года в полдень, следующим за утренними часами, после часов заседания Конгресса в Филадельфии, выполнившего важную обязанность, провозгласившего независимость Соединённых Штатов, он подошёл к рассмотрению их кокарды, чтобы подготовить девиз для печати и герба новой республики.(26).
   Желая отстраниться от европейских моделей, но всё ещё оставаясь приверженцами традиционных представлений в искусстве в этом вопросе, комитет последовательно разработал и предложил несколько сложных аллегорический которые были обоснованно и вдумчиво отвергнуты Конгрессом. Наконец, в 1782, вопрос попал в руки Чарльза Томпсона, секретаря Конгресса, и он сразу же обратился за советом к Уильяму Бартону из Филадельфии. Они оставили аллегорию и нарисовали орла "изображённого, как он есть" с щитом на груди. Мистер Бартон, который был сведущ в геральдике, он объяснил, что "щит герба, помещённый на грудь орла, есть древний способ обозначения, поистине имперский". Однако, чтобы избежать "имперского" эффекта, была сделана уступка местным предубеждениям простым указанием на то, что сама птица- американские белоголовый орлан -- если бы, действительно, он не оказался единственным, которого знал Бартон!
   В итоге в 1782 году было принято это изображение. С этого момента большая печать несколько раз вырезалась заново, и птица на этом изображении приобрела намного больший авторитет, чем ранее -- она всё меньше походила на изображение на двери сарая, чтобы привлекать других. В когтях на правой лапе держал он побег оливковой ветки, указывая на мирные намерения, а в левой указывал на намерение внедрять мир в облике американских молний- индейских стрел.
   Но и в Конгрессе, и вне его были те, которым не нравилось использование орла как отличительной черты оружия Республики, чувствуя, что противоречит духом и обычаями тому, что само формирование Сордружества и было протестом. Среди них был трезво и здравомыслящий Бенджамин Франклин, который полагал, что самой родной и полезной птицей была бы дикая индейка, и была бы она намного более подходящей эмблемой для новой и энергичной нации. Он добавил индейке другие хорошие качества, то, что она птица мужества, отметив со своим восхитительным юмором, что она, не колеблясь, нападёт на любого британского солдата, который войдёт в её сарай.
   Франклин был прав, когда он возражал против выбора белоголового орлана, во всяком случае, как нашей национальной эмблемы.
   "Он,- искренне говорил Франклин,- птица, обладающая дурным характером, нечестным путем он обеспечивает себе пропитание на жизнь; вы можете увидеть, как сидит он на каком-нибудь мёртвом дереве, слишком ленивый, чтобы самому себе ловить рыбу, он смотрит на то, как трудится ястреб, который ловит рыбу, и когда прилежная птица наконец её поймает, уносит в своё гнездо, белоголовый орлан преследует его и забирает у него добычу. Кроме того, он отвратительный трус; маленькая птица пчеловод смело атакует его. Следовательно, никоим образом не является он подходящим символом".
   Ни один из этих презрительных упрёков не мог бросить Франклин в адрес искусного, самодостаточного и привлекательного беркута- настоящей птицы свободы. Одебан назвал его западный вид в честь генерала Вашингтона.) К нему индейцы, коренные жители страны, относятся с огромным почтением. "Его перья,- пишет доктор Бринтон, этнолог,-составляли флаг войны индейцев кри, и его изображение, вырезанное на дереве, или его набитая шкура увенчивали их советы. У чероки никто не осмеливался носить его, кроме прославленных воинов, и племя Дакота даровало такую честь только тому, кто первым коснулся трупа их общего врага. Натчезы и другие племена считали его практически божеством. Зуни из Нью-Мексико используют его четыре пера, чтобы изобразить четыре ветра, когда они взывают к богу дождя".
   Эта военная песня оджибве, переданная Скулкрафтом:
   "Слушай мой глас, подобный гласу птицы войны! Я готовлю праздник для тебя, чтобы насытиться, и вижу, как ты пересекаешь ряды врагов, и сделаю я то же самое. Желаю я сладости крыльев твоих, мести твоих когтей, собираю я своих друзей и следую за твоим полётом".
   Разве не звучит это как отрывок из саги Харальда Сурового?
   Мексиканцы поступили лучше, выбрав своего хохлатого орла- гарпию (Thrasaetus harpia) великолепного представителя своего вида, известного от Парагвая до Мексики своим лапами, чёрно-белым оперением, украшенным воинственным хохолком, высоким полётом, безграничным мужеством и удивительной выносливостью. Квезада говорит нам, что ацтеки называли его крылатым волком. Правитель Тласкала носил его изображение на груди и щите как символ королевской власти; и как в Мексике, так и в Перу, птиц тренировали специально для охоты, отдавая им предпочтение перед пумой, который также учился ловить оленей и юных пекари для своих хозяев, так же, как чита (гепард) в Индии. Хищные гарпии также обучены ловить собак и диких кошек на деревенских аренах и редко побеждались.
   Традиция заключалась в том, что ацтеки, северное племя науатль, избежав тирании доминирующих чичимеков около 1325 н.э. отправилась в долину Мехико (Теночтитлан), и поселились на некоторых из островов в болотистом озере -- место, где впоследствии появился город Мехико, и говорят о том, что выбрали они себе это безопасное место по знаку богов-- орёл сидел на колючем кактусе, нопале, в то время как душил змею. Это картина Кортеса, изображённая на его великой печати, и Мехико хранит её и по сей день.
   Гватемала была частью древней Мексики; на щите герба Гватемалы восседал ни кто иной, как зелёный или сверкающий трогон (Plmromacrus mocinno), исконным или древним именем которого было "кецаль". Это одна из самых великолепных птиц, потому что его голова с хохолком и тело (немного больше воробьиного) сверкают зелёеым, грудь и нижняя часть - малиновым, и крылья его чёрные, сверху длинные. Особенный рисунок у кецаля, однако, есть на зеленовато-синем хвосте, восьми-десяти дюймов длиной, чьи изящные перья изгибаются вниз, как грациозный взмах сабли. Его называют самой красивой из американских птиц, и он является отличительной особенностью Центральной Америки.
   Как этот трогон стал национальным символом Гватемалы, и сделался повсеместно известным посредством старых почтовых марок, является предметом религиозной истории. Одним из богов был Кецалькоатль, о котором в их легендах говорилось, что "он обладал величественным обликом, в жизни был целомудренным, питал отвращение к войне, был мудр, щедр наслаждался развитием мирных искусств". Он правил царством, которое находилось глубоко под землёй, солнце там светило ночью, то была обитель изобилия, где находились счастливые души, там и жил Кецалькоатль, пока не пришла пора ему вернуться к людям, он был связан с солнцем и зеленью, всем, что росло, в языке науатль был он связан большим, прекрасным, зелёным пером, которые так высоко ценили ацтеки, которые использовали для украшения их вожди; и одно из преданий о происхождении бога и его атрибутов говорит, что он был украшен бородой, сделанной из этих перьев.. Эти царственные и почитаемые перья брали у трогона, которого поклоняющиеся ему называли кецаль-тотль. Изумрудные колибри тропиков также относятся к нему.
   Хотя Мексика и Центральная Америка были "обращены" в христианство посланием войны и рабства, древняя вера осталась жить во множестве простых сердец, особенно в отдалённых районах юга, и нигде не осталась она более крепкой, чем среди индейцев майя Гватемалы и Юкатана, их храмы в форме пирамид разрушаются в первозданных лесах. Когда в 1825 году Гватемала провозгласила свою независимость и учредила местное правительство, что могло быть более естественным, чем то, что в качестве национального символа она взяла прославленную птицу, которая представляла людям наилучшее влияние их древней истории и полные самых больших надежд предположения на будущее?
   В религии индейцев майя Юкатана великим богом света был Итсамна, одним из титулов которого был Господин, Око Дня-- поистине красочное описание солнца. Ему был посвящён храм в Ицмале под двойным именем "Око Дня"- "Птица Огня". "Во время эпидемии,- как сообщает нам доктор Бринтон,- люди искали убежища в этом храме, в полдень на алтаре простиралась жертва. В тот момент, когда солнце достигало зенита, птица с бриллиантовым оперением, которое фактически было ни чем иным, как жестоким пламенем, исходящим от солнца, спускалась и пожирала жертву на глазах у всех". Другой авторитетный источник говорит, что в день летнего солнцестояния совершали подобный ритуал. Потому и считался священным ара с оперением цвета пламени, или гуакамайя, красный макао.
   У индейцев племени мушика, коренных жителей колумбийского плато, где сейчас находится Богота, такое же наполовину суеверное отношение к большому красному макао, которого зовут они "огненной птицей". Общее почитание красного, преобладающее среди западной тропической Америки и в Полинезии- несомненно, отражение поклонения богу солнца.
   Давайте обратимся к светлому аспекту нашей темы. Франция радуется, с юмором, но вполне искренне, тому, что петух является её эмблемой шагающий с важным видом, кричащий, задиристый Шантеклёр, который вызывает уважением тем, что потакает любви французов к веселью. Когда любопытство побудило меня узнать, откуда же появился столь странный представитель такой прославленной нации, я встретился с полным отсутствием легкодоступной информации. Повсеместно принятое объяснение, казалось бы, заключалось в том, что это могло быть объяснено подобием произношения gallus, домашний петух, и Gallus, a Gaul -- общим названием, которым римляне в дни средней Республики обозначали неитальянцев, говорящих на кельтском наречии жителей страны, расположенной южнее и западнее швейцарских Альп. Но откуда взялось слово "gaul"? Почему же каламбур оказался настолько тонким, что пережил множество столетий? Конечно, мне известен рассказ, который повторяет Диодор Сицилийский: что в Кельтике однажды правил знаменитый человек, у которого была дочь "высокая и величественная", но недовольная, ибо отвергла она всех претендентов. Тогда затем пришёл Геркулес, и непослушная дева искала прибежища у Арраса. В результате появился сын по имени Галетес -- молодой человек необычайных добродетелей, который стал царём и расширил владения своего деда. Он назвал своих подданных по своему имени галатами и свою страну Галатией.
   Но это вздор. Более того, "Галатия/Галация"- слово греческое, оно использовалось греками, задолго до дней Диодора, в землях колоний говорящих на кельских языках мигрантов, осевших на берегах Малой Азии, и стали они галатами, который Павел адресовал одно из своих Посланий. Греческое слово "галаты" однако, было формой более раннего "кельты".
   Как уже было сказано, то, что называем мы Савоем и Францией, было ранее известно римлянам как Галлия, Gaul; но это выражение знали в Италии и задолго до того, как Цезарь установил власть Рима над великой страной между германскими лесами и морем, которую кратко описал он как "Omnia Gallia" (Вся Галлия); кажется, что оно возникло следующим образом: около 1100 г. до н.э. , умбры и оски, , пронеслись над горами с северо-востока и завладели Северной Италией. Эти захватчики относились к нордической расе, и использовали древнюю форму тевтонского языка. Им противостояли, на них нападали, наконец, их вытеснили этруски, которые около 800 г до н.э., когда Этрурия была в расцвете своего могущества, распространили свою власть на Альпы, и государство Умбрия исчезло. В шестом веке орды новых захватчиков, зовущих себя кимры, пришедших с запада, говорящих на кельтских языках, ворвались в Северную Италию из сегодняшней Франции. Подвергнувшие нападению народы к северу от По, сами являвшиеся потомками более ранних завоевателей, называли этих всадников древним тевтонским эпитетом, который услышали римляне и записали как "галлы", значением его было "незнакомец", "чужак", в данном случае- завоеватель.
   Слово Galius, Gaul или Gaul, таким образом, было древним тевтонским эпитетом, унаследованным римлянами от этрусков, и в своём происхождении он не имел отношения к петуху, властелину птичьего двора. Скорее всего, это название было презрительной кличкой, подобно тому как греки называли чужеземцев "варварами", так как говорили они на языке, который греки не понимали, и захватчики долины По в те времена и не считало круглоголовых альпийских "кельтов", родственниками в каком-либо смысле, но скорее древними врагами. Что же это слово в их устах означало в действительности, неведомо никому, кажется, однако, оно имело корень gal или vol, с меняющимся звуком (для уха чужака) начальной буквы, откуда и появились Galatai, Gael, Valais, Walloon и подобные названия, относящиеся к кельтской истории, которые связаны чередованием корня. Уэльс, например, для древних тевтонских пришельцев в Британию был страной Wealas, т.е. "иностранцев" (которые были Gaulish, говорящими на кельтском наречии кимрами) ; и англичане до сих пор далеко не свободны от такого взгляда на Уэльс.
   Возможность каламбура с gallus, петухом, очевидна, так же как во времена Марциала существовал ещё более острый каламбур между Галлией, женщиной галла, Gaul и gallia, галькой, но во всём этом нет ничего, чтобы помогло ответить на вопрос, почему каламбур, который мы ищем- если и был такой каламбур- просуществовал так долго. Я думаю, что ответ заключается в некоторых особенностях внешнего вида и обычаях кельтских воинов.
   Плутарх в своей биографии Гая Мария описывает кимров, сражавшихся с Гаем Марием задолго до военных походов Цезаря, как носящих шлемы, увенчанных чучелами животных различных видов и длинными перьями. Диодор говорит, что галлы были рыжеволосыми, крася их лаймом, они делали их ещё рыжее. Выглядящие свирепо и развевающиеся красные одеяния для головы должны были казаться похожими на гребень петуха, к которому добавилась тщеславная напыщенность варваров, создали самый реалистичный портрет в глазах дисциплинированных легонеров. Позднее римские власти в Галии стали чеканить монету или монеты с интересным изображение галльского шлема, на гребне которого был изображён петух, изображения которого были напечатаны Дж.Р.Ротери в его "Алфавите геральдики".
   Ротери также утверждает, что птица появляется на гало-романских скульптурах. Другой писатель утверждает, что Юлий Цезарь писал, что галлы, с которыми он встретился, сражались под знаменем с петухов, которого он считал связанным с религиозным культом, но я не могу проверить это интересное замечание. Цезарь в своих комментариях упоминает, что галлы были свирепыми воинами, и что одним из их приёмов в схватке один на один был искусный удар, подобно тому, как петухи в петушиных боях используют свои шпоры -- этот трюк до сих пор используют французские хулиганы, и он известен как la savate. В романском наречии юга Франции chanticleer (петух)до сих пор gall.
   В разуме натуралиста тут же рождается вопрос: если исконные галлы действительно носили "петуха" на своих знаменах и петушиные перья на своих шлемах (как альпийские полки в Италии сейчас носят хвост петуха), что же это была за птица? У них не было восточных одомашненных птиц, к которым, собственно, и относится это название, среди диких птиц тоже не было ни одной, напоминающей его, кроме тетерева. Один из этих диких тетеревов, большой чёрный глухарь, смелая, красивая птица горных лесов, выделяющаяся своей привычкой весной забраться на высокое дерево и громко бросать вызов всем соперникам; и одно из его ярких перьев до сих пор является любимым украшением для шляп тирольских горцев. Кстати, кокарда, которая так широко использовалась как знак в период Французской Республики, так называлась из-за своего сходства с гребнем петуха.
   Сейчас придётся пропустить несколько столетий, в них есть только лишь несколько заметок в Энциклопедии Руссо, о том, что в 1214, после того как дофин Венский отличился в битве с англичанами, был создан рыцарский орден под названием L'Ordre du Coq (Орден Петуха); и белый Петух стал символом дофина венской линии.
   Петух не появляется как символ и потом, когда после крестовых походов были разработаны национальные гербы, тем не менее французский петух не был забыт, так как был он выгравирован на медали, отчеканенной в честь рождения Людовика XIII (1601). Затем пришла революция, когда был низложен старый режим; и в 1792 Первая Република поместила петуха на свой герб и флаг вместо лилий павшей. Когда восстание было подавлено, и Наполеон I взошёл на престол в 1804, он заменил его римским орлом, которого он унаследовал из своих завоеваний в Италии и Австрии который подходил к его амбициозной цели мирового господства. Так все и оставалось, пока Наполеон не отправился на Эльбу, и затем Людовик XVIII на короткое время вернул лилии Бурбонов,
   медали и карикатуры ранней наполеоновской эпохи изображают галльского петуха, преследующего убегающего кастильского льва или улетающего австрийского орла, просто показывая, каким был общепринятый символ французской военной мощи в глазах простого народа Франции. На одной из медали выбит девиз Je veille pour le nation (я смотрю для народа).
   Наполеон вскоре вернулся с Эльбы, но только чтобы быть сразу же поверженным у Ватерлоо, после чего во время правления Луи Филиппа фигура галльского петуха была водружена на верхушку полковых флагштоков вместо позолоченного орла; иллюстрация приводится в Armories et Drapeaux Frangais ("Французское оружие и флаги"). Луи Филипп мог сделать это легитимно, согласно Ротери и прочим, потому что птица эта была на гербе его рода Бурбонов в их ранней истории на юге Франции. Галльский петух продолжил восседать на знаменах до основания Второй империи под управлением Луи Наполеона в 1852. Хотя "триколор", появившись в 1789 году как флаг национальной гвардии, распространившийся на все символы, развевался над Францией, но официально смелый петух был низвергнут, но во время более поздней мировой войны, как и во все периоды общественного воодушевления, древний образ французской национальной идеи ожил, как показывают иллюстрированные периодические издания и книги того времени; и в той же степени, в которой почитали они триколор, солдаты ощущали, что le coq Gaulois в 1918 победил черных орлов их древних недругов.
   В шестой сатире Ювенала, в которой он порицает римлянок того времени за их грехи и безумства, есть строчка, которая выглядит простой ремаркой "Rara avis in terris, negroque similima cygno", которая стала самой известной строкой во всей проповеди. Она переводилась разным образом, самый буквальный перевод, вероятно, у Мадана: "A rare bird in the earth, and very like a black swan" (прим.пер. -   Словом, редчайшая птица земли, как черная лебедь- пер. Д.Недовича).
   Сравнение было призвано обозначать нечто невозможное до абсурда, и в этом смысле его rara avis (прим.пер.- редкая птица) до сих пор используется.
   Более пятнадцати столетий выражение Ювенала для обозначения чего-то крайне редкого широко использовалось, held good; но 6 января 1697 года, голландский штурман Виллем де Вламинг, побывав на юго-западном побережье Австралии, отправил две лодки на берег, чтобы исследовать нынешнюю гавань Перта. "Там их экипаж увидел сначала двух, а затем ещё больше чёрных лебедей, четыре из которых они поймали два привезли живыми в Батавию, и Валентайн, который несколько лет спустя рассказал о своём путешествии, приводит в своей работе табличку, изображающее корабль и птиц в устье того, что известно сейчас как река Суон, самый важный поток процветающей колонии, сейчас государства Западной Австралии, которая взяла эту самую птицу своим геральдическим символом.
   Другая австралийская птица, которая подобно чёрному лебедю обрела живописное бессмертие на гербе и почтовых марках- это прекрасный лирохвост, впервые обнаруженный в Новом Южном Уэльсе, и теперь являющийся геральдическим украшением Австралийского содружества. Марки же Новой Зеландии демонстрируют нам киви и эму.
   Можно было бы продолжить эту главу, описывая различных птиц, которые в обществе связаны с определёнными странами, как ибис с Египтом, соловей с Англией и Персией, кондор с Перу, шотландская куропатка с Шотландией, белая куропатка с Ньюфаундлендом и так далее. Далее можно было бы привести список птиц, чьи перья относились исключительно к власти вождя и таким образом бы указывали на обозначение племени. Так на Гавайях птица цветочник-мамо со своим пышным жёлтым оперением служил для украшения вождей, для которых делали "королевские" облачения, Инки, "императоры Перу" до испанского завоевания носили оперение розового цвета андской водяной птицы; африканские вожди носили украшения из оперения птицы "вдовушки так далее.
   Одна из этих локально почитаемых птиц вводит меня в соблазн задержаться -- это соловей, любимый английскими поэтами, чьим восточным эквивалентом был персидский бюльбюль.
   Трагедии соловья и ласточки формируют одну как из самых знаменитых, так и самых сентиментальных легенд греческой мифологии. Смысл этих мифов, странным образом перемешанных различными рассказчиками, был раскрыт благодаря научному мастерству мисс Маргарет Верэлл в её "Мифологии Древних Афин", и её анализ проливает свет на то, как древнее воображение от доисторических бардов до декораторов ваз классической эпохи и драматургов Софокла, Эсхила и Аристофана, имелодело с птицами.
   Мисс Веррэлл напоминает нам, что слово необходимо учитывать, говоря об именах аттической истории. "Мы привыкли, отягощённые ассоциациями Овидия, думать о Филомеле как о соловье. Но версия Аполлодора не была таковой, и не была она таковой, как мне известно, у ранних греческих писателей. Согласно Аполлодору Прокна стала соловьём, а Филомела- ласточкой, именно Филомеле отрезали язык, эта история никогда не рассказывалась о соловье, но очень хорошо подходила к отрывистому беспрестанному чириканью ласточки. Говоря варварским языком, это было подобно тому, как "чирикать как ласточка".
   Но и в Персии возникла литература, посвящённая соловью, "бюльбюль", возникшая из патетической легенды, если это не просто поэтический вымысел, что птица поёт свою песню "в непрерывном напряжении мелодии", она прижимается грудью к шипу розы, чтобы облегчить боль сердца. Джайлс Флетчер, который был приставлен к одному из посольств королевы Елизаветы в Россию, возможно, в пути туда и выдвинул предположение, используя в строфе одного из своих любовных стихотворений весьма диковинную смесь двух различных фантазий, ошибившись с полом, для дрозда, который, во всяком случае, не тот, кто оплакивает непорочность:
   Так Филомела, сидящая на осиновой ветке,
   Всю ночь оплакивает утраченную невинность
   И рассказывает свою грустную повесть весёлой ветке,
   Которая танцует от такой радостной тайны,
   Но никогда не позволяет она сладкому покою проникнуть в её око,
   Но она, прижав шип к своей нежной груди,
   Страшась сладкого сна, которому суждено ворваться в её грудь,
   Выражет в своей песне невыразимое горе.
   Поэтическое видение, вызывавшее вздох у Хафиза и других поэтов, которое они воспевали в благоуханных садах Шираза, ничем не обязано греческой истории, для них жалобная нота в мелодии птицы не является выражением горькой печали, но только выражением сожаления всякий раз, как отцветает роза. Они со слезами поведают вам, что соловей весной будет парить над розовым кустом, пока он, не будучи переполнен сладостью своих бутонов, встревоженная птица без чувств падает на землю. Предполагается, что бутон должен раскрыться и стать цветком в начале песни своего крылатого влюблённого. Вы можете поместить пригоршню ароматных цветов и трав перед соловьём, говорит персидский поэт, но в своём верном и полном постоянства сердце не желает он ничего более, чем сладкое дыхание своей возлюбленной розы
   Хотя каждое место на земле изобильно цветами,
   Ничего это не значит для соловья,
   Если нет его возлюбленной розы.
   Но существует множество романтических историй о союзе царицы цветов и царя птиц, и читатель с лёгкостью найдёт еще больше. В легенде, поведанной персидским поэтом Аттаром, птицы однажды являются царю Соломону и жалуются, что они не могут уснуть, из-за ночных стенаний соловья, который извиняется за жалобы на то, что его любовь к розе была причиной неудержимой печали. Это традиция, к которой Байрон отсылает в своём "Гяуре":
   Дыханье розовых садов, 
Привет царицы соловьев, 
Ей сотни песен соловей 
Поёт, и каждая - о ней! 
И пенью соловья внимая, 
Краснеет роза молодая. 
Садов царице, розе роз 
Не страшен ветер и мороз. 
   (пер.В.Бетаки)
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"