Аннотация: Перевод главы "Неистовство Диониса" книги Гарольда Р. Виллоби/ Harold R. Willoughby "Языческое возрождение. Изучение инициаций в мистерии в греко-римском мире"
Оригинал:
http://www.sacred-texts.com/cla/pr/pr05.htm
В замечательном отрывке из "Вакханок" Еврипида "Рационалист" говорит о Деметре и Дионисе как о величайших богах. Он вкладывает в уста пожилого пророка Тиресия проповедь, предназначенную для обучения честного, но неуступчивого Пенфея.
Для человека главные: Деметра
- Или земля, как хочешь называй -
Сухою пищею людей богиня кормит,
Но не уступит ей Семелы сын:
Придумал он питье из винограда
И смертным дал - усладу всех скорбей. (пер. И.Анненского)
Это противопоставление Деметры и Диониса совсем не удивительно, так как среди дружественных конкурентов Элевсинских мистерий в Греции самыми сильными, самым выдающимся и самым распространенным был культ Диониса. За три века до того, как Александр завоевал Восток, Дионис завоевал Грецию. Будучи пришельцем из Фракии, в сопровождении дикого сборища сатиров и менад он взял Грецию натиском, и некогда между Гомером и Фидием он занял место на Олимпе и стал покровителем наиболее достойных городов-государств Греции. Тип религиозного опыта, который представлен его культом, является исключительно интересным для того, кто изучает личную религию. Однако, чтобы понять дионисийские переживания, необходимо знать, кто же такой был сам Дионис.
I
Несмотря на возвышение на Олимп, Дионис не был возвышенным небесным богом. Он скорее был земным божеством, богом крестьянства. Хотя его отцом был Зевс, бог небес и бог дождя, его мать по самой своей сути относилась к земле. Дионисийская мифология звала ее Семелой, дочерью Кадма, основателя Фив, и ее имя выдает его истинный смысл - она была персонификацией земли (cf. Nova Zembla, "новая земля"). В коллекции Хоупа есть изображение на вазе, изображающего юного Диониса, поднимающегося из холма--художник так подчеркнул, что по своей природе бог был рожден из земли.
Но Семела, мать-земля бога, была не только божеством плодородия земли весной принимающей теплые ливни с небес и естественно плодородной; в местной фиванской легенде видно также и громом пораженную землю. Гера, подстрекаемая ревностью, коварно уговорила Семелу, чтобы та попросила своего возлюбленного доказать свою божественность тем, чтобы он явился в ней во всей своей силе и славе как бог небес. Зевс откликнулся на ее просьбу, явившись к ней в вооружении всех своих устрашающих сил, и он уничтожил ее своими молниями. Но когда мать умирала, Зевс извлек нерожденного ребенка из ее истерзанного тела.
Но извергнутого принял
Зевс в свое немедля лоно
И, тая от Геры сына,
Он его в бедре искусно
Золотой зашпилил пряжкой. (Еврипид, "Вакханки",пер. И. Анненского)
Лукиан, в своей обычной сатирической манере, сделал все возможное, чтобы спародировать мифологическую тему. Так, в народной легенде, рожденный землей Дионис, сын Семелы, сам был изображен дважды рожденным божеством. Он был dithyrambus, что для греков означало "тот, кто вошел в жизнь через двойную дверь". В этом особенном искусственном смысле он и был Дионисом, сыном Зевса, как предполагает его имя (прим. пер. -dio- nis, сын Зевса, греч.)
Для сына неба и земли посему было вполне естественным действовать как воплощение растительной жизни. В таком качестве он был связанным с годом божеством, которое приходило и уходило при смене времен года. Его переживания, связанные с человеком, происходили посредством последовательно сменяющих друг друга теофаний и исчезновений, как жизнь природы умирает и оживает каждый год. Плутарх отметил у разных народов эту примечательную концепцию Диониса:
"Фригийцы думают, что бог зимой спит, а летом пробуждается, в одно время года они вакхическими ритуалами празднуют его отход ко сну, в другое - его пробуждение. А пафлагонцы утверждают, что зимой он скован и заточен в темнице, а весной он пробуждается и освобождается".
В народных высказываниях по поводу этого культа Дионис объясняется в совершенно ясных выражениях. С одной стороны, он был богом растительности в целом, в особенности-богом винограда. Таково было главное впечатление, которое он производил на греков. Может быть, как предположила мисс Харрисон, что в своей родной Фракции он был богом пива, Сабазием или Бромием, богом опьянения, связанного со злаками; но, определенно, пришел он в Грецию и знаменательно восторжествовал как бог вина. Так же как олива была постоянно связана с Афиной, так и вино было характерным образом связано с Дионисом. Другими повсеместно известными символами Диониса была виноградная гроздь и кубок для питья с двумя ручками. По этим предметам в Греции бога легко узнать в рисунках на вазах и культовых памятниках. Различные же культовые обращения к Дионису, которые подчеркивают этот его аспект, слишком многочисленны, чтобы их привести. Греческая литература также восхваляла бога, который "заставил для людей расти гроздья винограда", но это настолько хорошо известно, что не требует специального цитирования.
Что самое примечательное в связи с этим - это то, что, отношение между богом и напитком не было просто отношением творца к творению. Много раз это отношение выражалось даже в виде отождествления. Бог был в вине, он даже был вином. Он даже не был богом возлияний. Цитируя Еврипида, он и был само возлияние: "Этот бог и сам предлагается в возлиянии прочим богам". В этом отрывке идентификация бога с вином абсолютна в том же смысле, в котором абсолютна идентификация Христа католической церкви со священным вином мессы, или, если обратиться к еще более далекой религиозной системе Вед, идентификация бога Сомы с напитком Сома. Следовательно, неудивительным будет обнаружить в Аттике празднество theoinia или "бога вина", (прим. пер. theos- бог, oinos-вино, греч.), которое праздновалось теми семьями, которые верили, что они являются потомками изначальных почитателей Диониса, в чьих виноградниках росли виноградные лозы, которые были побегами той лозы, которую им дал сам бог. В таком случае почитатели Диониса должны были верить в присутствие самого бога в освященном вине, сделанном из божественного винограда. Это реалистическое отождествление бога и плода виноградников была не просто первобытной теорией, что доказывает ее существованием у филиппийцев во времена Павла религиозного братства, посвященного Dionysus Botreus ("Дионис Виноградная гроздь").
Дионис был богом как растительной, так и животной жизни. В качестве такового он был представлен в разнообразных животных формах. Неизбежным стало то, что в разных местах эти животные воплощения должны были отличаться. В стране, где выращивали козлов, естественным воплощением жизненной силы и рождения стал козел. Подобным образом в скотоводческой стране ожидалось, что воплощением божественной силы станет бык. Также Дионис увековечен в греческой литературе в различных теофаниях. Хор вакханок Еврипида, например, таким образом взывает к Дионису в момент наивысшего напряжения:
Эпод Быком обернись, ты наш Вакх, наш бог,
Явись многоглавым драконом,
Иль львом золотистым ты в очи метнись! (пер. И.Аннненского)
Из менее часто встречающихся животных обликов, в которых почитался Дионис, особенно следует отметить козла. То, что делает такое представление о Дионисе особенно важным - тот факт, что в качестве бога козла он участвовал в таинственном зарождении аттической трагедии, и таким образом, он остался божеством-покровителем этой высокой артистической литературной формы (trag-odia, козлиная песнь). Также отнюдь не малоизвестным воплощением Диониса был козленок. Есть знакомая всем легенда о том, что Зевс, дабы спасти свое дитя от гнева ревнивой Геры, превратил его в козленка. Мистическое выражением nebrizein, "изображать оленя", (прим. пер.- букв. греч., носить оленью шкуру, участвовать в вакхических празднествах) было известно в вакхическом культе. Это выражение неясного происхождения, хотя оно ясно напоминает о другой древней идее Диониса как оленя.
В наибольшей степени воспринятым и самым важным из животных воплощений бога, однако, является бык. Есть множество культовых обращений, подчеркивающих эту идею Диониса. К нему в различных формах обращаются как "рогатому ребенку", "рогатому божеству", "с рогами быка" и "со лбом быка". Аргивяне поклонялись ему как "сыну коровы" или "рожденному быком", а в древней Элее в песнопении к нему обращались, как к быку. "Приди, герой Дионис, приди с грациями в свой дома на морских берегах; спеши идти своими ногами быка". Так пелся сам гимн, в то время как хор повторял: "Добрый бык, добрый бык". Сразу вспоминается то, что помещение царя-архонта в Афинах, где праздновалось священное бракосочетание Диониса с basilinna, называлось boukolion, или "стойло быков".
Если основываться на таком реалистическом мышлении, кажется странным то, что на рисунках на греческих вазах отсутствует изображение быка Диониса. Плутарх, однако, говорит, что греки нередко изображали Диониса в облике быка в скульптуре, и в классической литературе такое изображение бога было одним из главных. Так, "Вакханки" Еврипида пронизаны идеей Диониса как бога-быка. О втором рождении Диониса сказано:
Рогатого бога родил он,
Из змеи он венок ему сделал:
Когда Пенфей пытается заключить Диониса в темницу, "в стойле быка он нашел". И, наконец, когда ведет зачарованного царя к его погибели, Пенфею кажется, что перед ним идет бык. Будучи во власти наваждения, царь восклицает:
Ты кажешься быком мне, чужестранец,
Вон у тебя на голове рога.
Так ты был зверь и раньше? Бык, бесспорно! (пер. И. Анненского)
Эти отрывки совершенным образом отражают реализм первобытных представлений о боге. Помимо веры в то, что его представлял бык, также было убеждение, что сам Дионис и есть бык, так что животное, как и вино, было богом.
II
Так, когда появляется понимание этих первобытных идей, связанных с Дионисом, даже у современного ученого появляется возможность оценить основное полное жизни переживание почитателей Диониса. Вино играло главную роль в культе Диониса. Вакхическая литература пронизана темой вина и пиров как тем, что связанно с радостями опьянения. Хор вакханок у Еврипида поет:
Только у Вакха и дела:
В хороводы вакханок сплетать,
Да под музыку флейты смеяться,
Да из сердца гнать думы, когда
Подают за трапезой богов
Виноградную влагу,
Или на плющом венчанных пирах
Чаша на вежды людские дремоту наводит (пер. И.Анненского).
Истина же заключалась в том, что чисто физическое опьянение от употребления вина и было сущностью религии Диониса. В служении своему богу вакханки пили вино, пока они не пьянели. Это и было исходной точки для критики Платоном пьянства, которое, по-видимому, для почитателей Диониса считалось доблестью. Для самих же вакханок, однако, опыт этот был чем-то большим и чем-то более возвышенным, чем просто опьянение. Это было не просто физическое опьянение, это был духовный экстаз. Вино, которое они пили, обладало для них божественной силой--это был сам бог, и квинтэссенция божественной силы пребывала в соке винограда. Таким образом почитатели Вакха в качестве личного опыта узнавали, что после того, как они выпивали вино, они ощущали в себе странную новую жизнь. То была жизнь и сила их бога. Их восторг всецело приписывался богу внутри них, или тому, что бог ими полностью овладевал. Так они сами описывали это своим языком (entheos, экстаз). Они могли быть опьянены, но сами они чувствовали себя во власти бога. Так что распитие вина при служении Дионису было для них религиозным таинством. Даже Платон, которых совсем мало добрых слов сказал об опьянении, сделал одно исключение из своего обычного правила, что не подобает человеку пить применительно к одурманивающему действию вина. Это одно исключение было "по случаю празднеств бога вина". В это время опьянение было единением с богом. Так что Еврипид мог сказать, что тот, кто знает Дионисийские мистерии:
Если, на высях ликуя,
Вакха восторгов чистых
Душу исполнишь робкую (пер. И.Анненского).
У почитателей Диониса было еще одно действенное средство достигнуть единения со своим богом. У них было таинство вкушения пищи, так же, как таинство питья. Этот ритуал был "празднеством сырого мяса". Чтобы быть инициированным в мистерии Диониса, нужно было быть способным признаться в том, что "был на его кровавых пиршествах".
Жертвы были разными. Иногда это был козел, как предписывал обычай во Фракии. Вакханки Еврипида следовали этому обычаю и им были известна "радость от льющейся крови из истерзанного тела горного козла".
Иногда жертвой был олень, и священная шкура оленя, которую надевали менады, была шкурой, содранной с тела несчастного животного. Одно из самых известных изображений менад на греческих вазах- когда они показаны несущими на руках оленя или в неистовстве разрывающими его на части. Однако чаще жертвой Дионису был бык. В особенности на одной критской вазе, если цитировать Фирмика Матерна: "критяне разрывали живого быка зубами, и они изображали безумие, когда оглашали священные места в лесу звуками нестройных криков".
Эта цитата весьма наглядно показывает оргиастический характер празднества "сырого мяса". Верующие разрывали в клочья убитого зверя и пожирали сочное мясо, чтобы вобрать в себя пребывающего в нем бога. Сырое мясо было живой плотью, и нужно было торопиться, чтобы божественная жизнь не вышла из животного. Так что празднество становилось разнузданным, грубым, неистовым деянием. В "Вакханках" один из пастухов описывают Пенфею, как менады напали на королевские стада. Несомненно, это описание создает правдивое впечатление об одном из вакхических празднеств.
Там стада
У нас паслись, так с голыми руками
На них менады бросились. Корову
С набрякшим вымем и мычащую волочат.
Другие нетелей рвут на куски. Там бок,
Посмотришь, вырванный. Там пара ног передних
На землю брошена, и свесилось с ветвей
Сосновых мясо, и сочится кровью.
Быки - обидчики, что в ярости, бывало,
Пускали в ход рога, повержены лежат:
Их тысячи свалили рук девичьих.
Ты б царским глазом не успел моргнуть,
Так быстро кожу с мяса там сдирали. (пер. И.Анненского)
Оргиастический ритуал даровал отцам ранней церкви именно тот материал, который они использовали, чтобы дискредитировать язычество. С неподдельным удовлетворением они описывали варварскую церемонию со всеми отвратительными подробностями. Климент Александрийский писал:
"Я не приукрашу ваши мистерии, как это сделал Алкивиад, нет, я их обнажу и выставлю их на открытую сцену жизни, чтобы их увидели те, кто зрители представлений истинные. Почитатели Вакха празднуют свои оргии в честь безумного Диониса. Они прославляют божественное безумие тем, что пожирают сырое мясо. В конце их ритуал завершается тем, что они распределяют плоть убитых жертв. Они увенчаны змеями и выкрикивают имя Евы, той Евы, через которую в мир пришел грех, и символом их вакхических оргий является священный змей".
В подобной манере Арнобий пишет о "празднествах сырой плоти, во время которых с притворным безумием и утратой здравого рассудка вы обвиваете вокруг себя змей, и чтобы показаться исполненными божественности и величия, вы уничтожаете с окровавленными устами внутренности козлов, которые блеют, взывая о милосердии".
Не стоит замалчивать тот факт, что возможно, в своем первобытном виде, обряд включал в себя человеческие жертвоприношения. Порфирию известно предание, что на Хиосе человек был разорван на куски в культе Диониса Омадия, "Необузданный". Согласно Павсанию в Потнии жрец Диониса был некогда убит местными жителями, и на них был ниспослан мор как наказание. Они искали спасения, и дельфийский оракул сказал, что им нужно пожертвовать божеству красивого мальчика. Немедленно после того Дионис довел до сведения, что в качестве замены он примет и козла. Эта история говорит о переходе в первобытной практике от человеческих к животным жертвам. Также та ужасная участь, которую встретил Пенфей от рук собственной матери, как напоминает Еврипид, была поздним литературным отголоском древнего каннибалистического ритуала.
Однако, обратив внимание на эти жуткие подробности, мы упускаем из виду само значение этого дикого обряда. Настоящим же значением оргиастического ритуала было то, чтобы сделать почитателя способным принять божественную субстанцию и так войти в прямое и истинное единение с божеством. Теплая кровь убитого козла была "священной кровью" согласно Лактанцию Плациду. Верили, что временно бог Дионис пребывает в животной жертве. Одну из самых примечательных иллюстраций этого животного воплощения бога приводит Элиан. О народе Тенедоса он писал: "В древности было принято сохранять самую лучшую корову с теленком из всех, что были, для Диониса, и когда она телилась, с ней обращались как с рожающей женщиной. Но они приносили в жертву новорожденного теленка, одев ему на ноги котурны". Использование котурн трагедий символизировало убеждение, что бог временно воплощается в ребенке--благочестивое мнение в том сомнений не испытывало. Первобытная логика легко убеждала людей в том, что самый лучший путь принять божественную суть- это съесть трепещущую плоть и выпить теплую кровь жертвенного животного. Некоторые заходили еще дальше и пытались добиться слияния с божеством тем, что надевали шкуру жертвенного животного. Основным значение этого празднества было то, что оно позволяло почитателю войти в истинное и прямое слияние с божеством.
Другим средством вызывания божественной одержимости и обычно сопутствующим таинству еды и вкушения пищи, которые были только что описаны, было головокружение священного танца. При подготовке к вакхическому пиру, почитатели бога снабжали себя всеми атрибутами Диониса. Подобно ему они несли тирс, посох с наконечником-сосновой шишкой и обычно увитый плющом. Их волосы обвивали змеи, на их плечи была наброшена шкура священного оленя. Иногда они на лбу носили рога. В одежде и атрибутах они уподоблялись богу, насколько это было возможно
Танцы в честь Диониса обычно происходили ночью при свете факелов и им предшествовал пост. Их сопровождала причудливая музыка духовых инструментов и звон тамбуринов. С этой необычной музыкой смешивались крики самих вакханок, когда они покачивали в темноте факелами, тем самым освящая зрелище неземным светом. Танцы были дикими и беспорядочными, характерной чертой их было раскачивание головой и резкие повороты телом. Таким образом, именно этими элементами танца вызывалось быстро физическое исступление, в точности таким же образом, как "танцующие дервиши" ислама теряли над собой контроль в помрачении сознания от своих обрядов. Это был то самое экстатическое переживание, когда вакханки Еврипида томятся, вместе напевая:
Милая ночь, придешь ли?
Вакху всю я тебя отдам,
Пляске - белые ноги,
Шею - росе студеной. (пер. И.Анненского)
Показательными применительно к помрачающим сознание переживаниям были имена, которые давались женщинам-последовательницам Диониса. Они были менадами или "безумными" и тиадами или "мечущимися безумцами". Эти эпитеты не отличались от тех, которыми описывали женщин-почитательниц, которые были под влиянием бога и во владении его. Более частым названием было более личное, когда почитателя называли по имени самого бога. Женщины, которые принимали участие в неистовых обрядах в честь Диониса, звались Bacchae, в то время как мужчины были Bacchi. Каждый из них, независимо от пола, тем самым переживанием божественной одержимости становился воплощением божества. Это помрачение сознания, вызванное исключительно физическими средствами, было для них духовным опытом, и в результате того рождалось убеждение, глубокое и сильное, что бог пребывает внутри них самих. Плутарх связывал дионисийскую одержимость с вакхическим обычаем жевать листья плюща во время ритуала, и подтверждал, что так "неистовые духи, которые вызывают их экстаз, входят в них". Дионис был как богом плюща, так и богом вина. Менады Диониса таким ритуальным актом жевания плюща помещали в свои тела самого бога. Геродот, говоря об инициации скифского царя Скила, приводит особенный и знаменательный пример дионисийской одержимости. Историк сказал о царе, что "бог овладел им так, что он стал из-за бога безумным и играл роль Вакха". Таким образом, в исступлении ритуального пиршества, в оргиастическом ритуале поедания сырого мыса и питья вина, участники вакханалий переживали единение со своим богом.
Очевидно, что по крайне мере позднее было проведено четкое разграничение между теми, кто просто потворствовал себе, услаждая себя излишествами плоти на пиршествах Вакха и теми, кто действительно разделял духовные переживания культа. По крайней мере, нам знакомая известная поговорка, приведенная Платоном "многие носят тирс, но почитателей Вакха мало". Если же сам инициат не осознавал контакт с божественным, он не разделял истинный вакхический опыт.
III
Эти преимущественно эмоциональные вызывания, будь то они вызванными, головокружениями танца или дикими таинствами вина и сырого мыса, отмечали для участников вакханалий начало новой жизни. В прямом смысле это было новым рождением для того, кто это переживал. До сих пор он был просто человеком. Сейчас стал он чем-то большим: он был человеком и богом, обожествленным человеком. Некоторые аспекты этой новой божественной жизни заслуживают того, чтобы отметить их с той целью, чтобы подчеркнуть контраст с жизнью на обычном уровне человеческого опыта.
В своем временном эмоциональном аспекте она характеризовалась исключительной снисходительностью, что контрастировало со взвешенной умеренностью, характерной для греческой жизни в целом. Для греков самоконтроль был одной из основных добродетелей и "ничего излишнего" (прим. пер.- "Meden agan"- "ничего излишнего", надпись на храме Аполлона в Дельфах) было фундаментальным принципом жизни эллинов. Вакхические переживания, однако, полностью низвергали этот принцип. В "Вакханках" Еврипид говорит о Дионисе: "Полумерами его не восхвалить". А Платон признает, что "безумие, ниспосланное богом, лучше воздержанности человека". Именно таких взглядов придерживались последователи Диониса.
Вакхические переживания также были причиной нарушения обычаев и условностей повседневной жизни и возвращения к свободе природы. Почитатели Диониса на время покидали свои дома, свободно скитались в горах, и отдавались диким, первобытным, полуживотным страстям. Еврипид показал, как матроны Фив оставляют свои жилища, свою работу, даже своих детей, чтобы странствовать и пировать в горах. Они надевали шкуры оленя и обвивали змеями тела.
Те взяли на руки волчонка, сосунка
От лани и к грудям их приложили
Набухшим. Видно, матери детей
Новорожденных бросили (пер. И.Анненского).
С этим возвращением к природе смешивались вспышки некоторых жизненных порывов. Это была жажда горячей крови и яростная жестокость при разрывании на куски несчастных жертв.
Вакхические пиршества также вызвали радость и забвение самого себя. Вакханки больше не были самими собой, и это освобождало их от бывших ранее ограничений и правил. Еврипид показывает, к каким нелепым крайностям может привести эта утрата самосознания, когда он изображает престарелого Кадма и слепого Тиресия, одетых в оленьи шкуры, скачущими, чтобы присоединиться к вакхическому пиршеству. Древний основатель Фив радостно заявляет:
Я столько силы
В себе почувствовал, что день и ночь
Готов стучать о землю тирсом Вакха:
Веселье нам снимает годы с плеч. (пер.И.Анненского)
И вновь в прекрасных строфах хора Еврипида рисует еще более глубоким и еще более привлекательным образом то чувство свободы, которое было характерно для переживаний во время вакханалий. Сравнение, которое он использует, относится к лани, которая избегает ловушек и охотников:Свистом охотник пускай теперь
Гончих за ланью шлет.
Ветер - у ней в ногах,
В поле - раздолье.
Берегом мчаться отрадно ей...
И любо лани в чащу леса
Подальше скрыться от людей (пер. И.Анненского).
Следовательно, в целом новая жизнь во время вакханалий была приятным самозабвением, свободой от тягот и ограничений цивилизации, возвращением к непосредственной простоте природы
Более того, это была жизнь полная чудесной силы; из-за самой божественной одержимости участники вакханалий верили, что они приобретают силу бога. И также они могли лечить болезни, управлять силами природы и даже пророчествовать. Платон выразил распространенную веру в то, что участники вакханалий могли творить чудеса в своем знаменитом сравнении лирических поэтов с менадами. Он писал:
"Лирические поэты не находятся в здравом рассудке, когда они сочиняют свои прекрасные строки; но, попав под власть музыки и ритма, они становятся вдохновенными и одержимыми; как девы-вакханки, которые расставляют реки течь молоком и медом, когда ими овладевает Диониса, но рассудок тогда их покидает".
Вакханалии Еврипида буквально кишат чудесами. Там:
Млеком струится земля, и вином, и нектаром
Пчелиным (пер.И.Анненского).
Легковерный пастух Пенфея говорит о самых замечательных чудесах, совершенных менадами:
Вот тирс берет одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая - бог вина источник дал,
А кто хотел напиться белой влаги,
Так стоило лишь землю поскоблить
Концами пальцев - молоко лилося.
С плюща на тирсах капал сладкий мед...(пер.И.Анненского)
В битве между фиванским народом и участниками вакханалий, о которой далее рассказывалось, видели странное знамение: дротики горожан не ранили, в то время как посохами менады наносили рану за раной... Та же самая драма Еврипида говорит о пророческой силе тех, кто был во власти Диониса. И вновь это Тиресий, который и так сам, по сути, прорицатель, так свидетельствует о Вакхе:
Наш Дионис - и вещий бог: есть дар
Пророчества в вакхическом безумье,
И если в тело властно вступит бог,
Уста безумцев исполняются вещаний. (пер.И.Анненского)
Следовательно, жизнь участника вакханалий была полной силы жизнью, в которой особенная сила божества действовала так, что посредством людей свершались чудесные деяния.
Самым важным в новой вакхической жизни был ее эмоциональный и динамический аспект, который виделся ни чем иным, как счастливым существованием в будущем. Фракийцы, среди которых возник культ Диониса, по-видимому, рано пришли к вере в благословенную будущую жизнь вместе с богами. Говоря о гетах, племени среди фракийцев, Геродот утверждает что "они были самыми доблестными и самыми справедливыми среди фракийцев", и потом он добавляет, объясняя эти характеристики, что "они считали себя бессмертными; они думали, что не умрут, но смерть приведет их к единению с их богом Залмоксисом". Помпоний Мела, латинский географ периода ранней империи, повторяет подобное свидетельство, относящееся к гетам, отличающееся только одной деталью. Велика вероятность, что этот Залмоксис был исконным гетским божеством, и относился к Сабазию, фракийскому прототипу греческого Диониса. Каким бы то ни было это отношение, очевидно, что в эллинистическом культе Дионис был богом мира мертвых, и его почитатели ожидали от него того же самого, что геты ожидали от Залмоксиса
Будучи божеством времен года, Дионис стал естественным кандидатом на эту роль. То, что происходило с ним природе, было постоянным умиранием и воскресением. Но Диониса лишь делали полномочным проходить через эти испытания; так же его уполномочили быть принесенным в жертву, когда он воплощался в священной жертве. Настоящий Дионис был духовным основанием явлений природы, которое вызывало постоянное возрождение жизни. Он был богом, а бессмертие было одной из отличительных характеристик личности бога. Бессмертие и божественность были равнозначными понятиями в первобытном греческом мышлении.
Таким образом, когда участники вакханалий посредством питья и вкушения еды входили в непосредственное единение со своим богом, они с ним разделяли его бессмертие. При поедании плоти, в которой временно воплотился бог и тогда, когда они пили сок винограда, они получали в свои тела не подверженное умиранию вещество. Если при жизни они мистически соединялись со своим богом, то и в смерти они с ним не разлучались, и когда для них наступал время уйти в мир мертвых, они были уверены, что там разделят со своим богом благословенную жизнь. Так необычные переживания, вызванные дионисийскими ритуалами, опьянением от вина или танцев, безумство оргий, божественный дар прорицания или чудотворства-были более чем просто доказательствами божественной одержимости. Они были определенным предвкушением и уверением в благословенной будущей жизни. В грубой физической эмоциональности вакхического экстаза, следовательно, почитатели бога вина находили опыт нового рождения, который уверял их в счастливом бессмертии.
IV
Остается обсудить вопрос о том, каковым было влияние дионисийского опыта на греко-римский мир. Еще в седьмом веке нашей эры государственная религия невозмутимых и спокойных олимпийцев оказалась неспособной удовлетворить религиозные потребности огромного количества простых людей Греции. Так они обратились к более личным богам земли, которые имели дело с обыденными вещами в жизни: к Деметре, богине зерна, и к Дионису, богу вина. Таковы были божества, которые разделяли с человеком его тяжкие труды и которые даровали ему радость во время урожая. Культ Диониса, придя с севера, распространился в великой волне религиозного воодушевления, по всей Греции, островным государствам Эгейского моря и на материке Малой Азии. Сначала он встретил сильное противодействие, как показывают легенды о Ликурге и Пенфее. В те древние времена бога редко встречали приветливо так, как, например, Икарий в Аттике. Несмотря, однако, на противостояние, заразительное вдохновение богом вина разнеслось с необыкновенной быстротой по Греции. У городов-государств Греции, чтобы ограничить вакхические крайности, не было иногда выхода, кроме как адаптировать культ, приведя его под государственный контроль, и официальным регулирование в какой-то мере сдерживалось религиозное рвение. В Дельфах Дионис был связан с Аполлоном, и там священными девами овладевало безумие, когда они служили этим богам. В Афине он стал гражданским партнером Афины, и каждый год в Базилинне совершалось бракосочетание. В Элевсине же его связали с Деметрой и его вели с процессией из кандидатов по Священному пути из Афин. В Теосе и Наксосе он даже стал главным государственным божеством, "богом города" и "защитником самого святого государства".
Скорее это был частный культ, нежели государственная религия, однако и так культ Диониса произвел глубочайшее впечатление как на греческую, так и эллинистическую жизнь. В частных братствах естественным эмоциям, которые возникали из культовых практик, дозволялось свободно изливаться, и заверения, которыми одаривали инициатов, были самыми реалистичными; поэтому призыв культа и был так силен особенно к народу и главным образом к женщинам. В начале комедии Аристофана Лисистрата, сгорая в нетерпении от ожидания, заявляет, что если бы женщин пригласили в святилище Вакха "они бы не обошлись без толпы тимпанами". Действительно, преобладание женщин в культе Диониса было одной из основных черт этого культа.
Такая религия как эта, которая преодолевала политические границы государства и обращалась не только к местным потребностям, но к основным человеческим чувствам и желаниям, имела огромные возможности в эллинистический период. С завоеваниями Александра мир восточного средиземноморья стал открыт влиянию Диониса. Однако трудно проследить независимое существование и влияние мистерий Вакха по той простой причине, что они с готовностью смешивались с подобными культами в Средиземноморье. Религия Диониса продолжала жить в другом облике в орфизме. В Малой Азии она смешалась с культами Аттиса и Сабазия. Плутарх отмечает сходство между ритуалами и легендами, связанными с Адонисом, и их дионисийскими аналогами, в то время как Тибулл в одной из своих элегий недвусмысленно напоминает об идентификации Диониса и Осириса.
Несмотря на такое широкое распространение синкретизма, в литературе эллинистическое и Греко-римского периода содержится множество указаний, которые показывают силу и величину именно дионисийского влияния. В самом начале эллинистического периода можно увидеть классический пример разобщенности Филиппа Македонского и его царицы Олимпиады. Плутарх придерживался того мнения, что вакхические оргии должны были многое сделать для создания такой несчастливой ситуации. Он писал, что Олимпиада больше, чем все женщины ее страны была ревностна в своем служении в Дионисийских оргиях:
"...неистовствовала совсем по-варварски; во время торжественных шествий она несла больших ручных змей, которые часто наводили страх на мужчин, когда, выползая из-под плюща и из священных корзин, они обвивали тирсы и венки женщин" (пер. Перевод М.Н. Ботвинника и И.А. Перельмутера)
Филипп относился с ревностью и подозрением к особенной приверженности своей жены к дионисийскому культу. В Италии в начале второго века до нашей эры культ Диониса распространился так быстро и так сильно всколыхнул общество, что Сенат, в результате после сообщений о разгуле культа, принял решительные меры для подавления культа. Все закончилось принятие правил, которые жестко регулировали условия, при которых могли иметь место встречи братства. Диодор Сицилийский, описывая эпоху Августа, сказал: "Во множестве эллинских государств в каждом городе собирались группы вакханок, и для девиц является законным нести тирс и разделять общее воодушевление; в то время как женщины собираются в группы, приносят жертвы богу и пируют, поют гимны в честь Диониса". Плутарх в своем труде делает множество указаний на вакхические ритуалы и особенно необычайные истории рассказывает о вакханках Дельф. Однажды когда тиады Парнаса были захвачены сильной снежной бурей, добросердечный народ Дельф пошел их спасать, и их одежды буквально рассыпалась на куски, так было холодно. И вновь, во время священной войны между Фокидой и Дельфами, тиады заблудились и пришли в Амфиссу, не понимая, где они находятся. Здесь они направились на агору и там уснули в крайнем истощении. Женщины города все время, пока они спали, охраняли их, освежили их, когда они проснулись, их отправили домой в целости и сохранности. Эти истории собраны, чтобы показать, каким уважением пользовались почитатели Диониса в первом веке нашей эры. Плиний говорит о популярности культа Диониса во Фракии даже в его время, в то время как Павсаний указывает на то, что культ бога существовал в местах, находящихся на значительном расстоянии друг от друга. Даже в позднее время язычества Фирмик Матерн пишет, что критяне до сих отправляли свои оргиастические обряды в честь Диониса.
Это всего лишь несколько примеров большого количества свидетельств, которые могут быть приведены, чтобы показать, насколько широко было распространено влияние вакхического типа переживаний со всей его исключительной эмоциональностью в первые века греко-римского мира. В целом людям он был хорошо известен, как доказывает то современная литература. Соответственно, подводя итого, применительно к тому, чем могли языческие религии удовлетворить тех, кто искал спасения в дни Иисуса и Павла, опты эмоционального возрождения в культе Диониса можно было считать значительным.