Аннотация: Перевод главы "Различные табу" книги "Табу, магия, духи: изучение первобытных элементов в римской религии" Эли Эдварда Бёрриса/ELI EDWARD BURRISS
В последней главе, после того как было проиллюстрировано значение терминов "позитивная" и "негативная" мана, мы обсудили табу на кровь и пять связанных с ним табу: на женщин, детей, смерть, кожу и дни. В настоящей главе мы попытаемся объяснить и достаточно подробно описать еще несколько табу, которые были распространены у римлян: сексуальные отношения, мужчины, иностранцы, рабы, лен, узлы, железо и отдельные места.
Сексуальные отношения.
У всех народов перед исполнением религиозных обязанностей обязательно воздержание. В некоторых римских жреческих сообществах, табу на секс распространялось на долгие периоды в несколько лет; по отношению к некоторым религиозным обрядам воздержание предписывалось только в определенные периоды, в особенности накануне религиозных празднеств. Даже за пределами римской государственной религии в некоторых случаях обязательно было воздержание перед выполнением отдельных ежедневных действий. Самый известный пример воздержания, которые длился годами - весталки-девственницы. Воздержание перед выполнением религиозных ритуалов требовалось перед празднествами в честь Цереры и Вакха, двух божеств даров земли; также известно, что пчеловоды, в день, предшествующий тому, когда они собирали мед с ульев, должны были воздерживаться от половых отношений (1).
Обет девственности весталок распространялся на тридцать лет (2). В течение первых десяти лет она была послушницей, в течение следующих десяти исполняла предписанные священные обязанности, и в течение последних десяти лет она обучала девушек, которые только вступили в сообщество весталок. После тридцати лет ей разрешалось вернуться в мирскую жизнь и выйти замуж, если она того желала, но это случалось редко.
Однако приходится убедиться в том, что весталки, несмотря на их обет безбрачия и предполагаемую чистоту, были далеко не ангелами. Дева Тарпейя, которая вероломно открыла врата Цитадели одному из сабинян Татию, была весталкой, она использовала свою священную обязанность носить воду из святого источника муз как предлог, чтобы впустить врага (3). Если поверить в эти истории, то можно сделать вывод, что среди весталок было распространено нарушения целомудрия. Основатель Рима появился на свет в результате изнасилования весталки Реи богом Марсом. В 483 г. до н.э., предсказателей вопросили о смысле некоторых знамений, посланных богами: они сообщили, что их священными обрядами пренебрегли. И тогда весталку Опию обвинили в том, что она нарушила обет, и ее похоронили заживо (4). В течение первой войны с самнитами, Минуция навлекла на себя подозрения из-за ее любви к красивым нарядам; по свидетельству раба ее обвинили, и она была похоронено заживо у Коллинских ворот в месте, которое потом назвали проклятым - подразумевается, что из-за этого события (5). Во время Второй Пунической войны две весталки, Опимия и Флорония, нарушили обет безбрачия, это обнаружилось, одна совершила самоубийство, другую заживо похоронили у Коллинских ворот. Луций Кантиллий, один из служителей понтификов, обвиненный в любовной связи с Флоронией, был приговорен к смерти (6). Каталина был обвинен в инцесте с весталкой, сестрой жены Цицерона по одному из родителей; но она была оправдана, возможно, при помощи влиятельных друзей (7). И мы не удивимся, когда узнаем, что Нерон, для которого вообще не было ничего святого, лишил девственности весталку (8). Ювенал, презрительно усмехаясь, обвиняет Криспина в любовной связи с весталкой (9), но заинтересованность Домициана в Криспине одержала победу над традиционным наказанием за это преступление. Видимо, Весписиан и Тит потворствовали кровосмесительной связи с весталками (10), но Светоний пишет, что Домициан карал обидчиков сначала смертной казнью, затем самым суровым наказанием, погребением заживо. Окулата и Вароннила нарушили свои обеты, и Домициан позволил им избрать смерть. Их любовники были наказаны изгнанием. Корнелия, глава весталок, один раз была оправдана; но ее обвинили снова, осудили и похоронили заживо, а ее любовники были забиты до смерти палками. Одну из них, бывшему претору, разрешили удалиться в изгнание. По крайней мере, в одном случае--с весталкой Постурнией--обвинение в нарушении обета целомудрия было снято, но, как пишет Ливий (11), она осталась под подозрением из-за ее свободного и легкомысленного поведения. Вспоминается, что считалось, что весталки должны скромно одеваться в белое, опускать взор на землю и думать только лишь о вещах святых.
Разнообразные преступления весталок наказывались следующим образом (12): весталку раздевали и помещали в темное место. Верховный жрец с занавесью между ним и согрешившей весталкой, хлестал ее ремнем, как для того, чтобы изгнать зло, так и для того, чтобы ее наказать. Когда весталка нарушала обет безбрачия, ее ожидала ужасная участь, если она не могла доказать свою невиновность или если у нее не было влиятельных друзей, которые могли бы ее от этого избавить. Ее хоронили заживо в небольшом помещении под землей в пределах стен города у каких-нибудь ворот. ЕЕ клали связанную на закрытые носилки, чтобы она не могла издать ни звука, и в таком виде везли на Великий Римский форум, где все, увидев носилки, расступались перед ними. Когда шествие подходило к гробнице, верховный жрец снимал повязки, и, подняв руки к небу, молился про себя. Потом он клал весталку на ступени у гробницы. Затем она спускалась по лестнице в подземную комнату и ее там оставалась умирать, однако, с некоторыми удобствами, там была постель, лампа, немного хлеба, молока, воды, так как она была сопричастна религии, было бы нечестивым позволить ей умереть от голода.
Многие народы полагают, что существует связь между плодовитостью женщины и плодородием земли. Это нетрудно понять, когда мы вспомним, что у дикарей мужчины заняты охотой, рыболовством и войной, в то время как женщины пашут и сеют. Эту связь можно увидеть, например, в распространенном обычае (13) бросать то, что породила земля, например, рис, во время брачных обрядов или при рождении детей. Римская невеста, когда желала быть плодовитой, должна была выходить замуж, как гласило поверье "да приимет супруга своего будущая мать в материнском уюте, средь спелых хлебов или на цветущем лугу, да возляжет новобрачная под сенью вяза на ложе матери-Земли среди юных лоз и побегов древесных и молодой травы" (пер.Е.Рабинович) (14). Плодородие земли и всходов так передавались невесте.
Во время некоторых римских празднеств, чтобы жатва прошла успешно, верующим предписывалось воздерживаться от половых отношений. Так, в течение девяти ночей во время празднества Цереры женатые женщины не должны были касаться мужчин (15). На празднестве Амбарвалий ни один человек, который имел связь за ночь до празднества, не мог приблизиться к алтарю (16). Поскольку первобытные люди так тесно связывали плодовитость женщин с плодородием почвы, порка женщин на Луперкалии могла быть возникнуть из желания вызвать плодородие всходов. Кроме того, во время ритуалов Ареги, которые были тесно связаны с посевами, и празднеств Палес, весталки играли важную роль (17). На празднестве Весты они несли подношения - священные лепешки, сделанные самым простым образом старейшими весталками из зерен, собранных в мае. (18). Захоронение весталок, которые нарушили обет безбрачия, таким образом, могло быть жертвоприношением земле, плодам которой предположительно могло повредить их безнравственное поведение. Овидий сам приближается к такой интерпретации, когда пишет (19): "Таким образом бесчестная весталка погибает, так как ее хоронят в земле, которую она осквернила. Земля и Веста есть одно и то же божество".
Проперций недвусмысленно утверждает (20), что есть связь между воздержанием и ростом посевов. В Лавинии в пещере Юноны Спасительницы была яма, в которой голодные змеи ожидали ежегодного празднества ячменных лепешек. Эти лепешки в корзинах несли девушки, у которых на глазах были повязки, и затем они спускались в яму. Если девушки были непорочны, змея уносила пищу. Так, доказав, что они девственницы, они возвращались к родителям, в то время как пастухи радостно восклицали: "Год будет плодородным!" Если, однако, честь девушек уже была запятнана и змея отказывалась принять пищу, согласно закону их наказывали--возможно, что, как в случае с весталками, их хоронили заживо. Таким образом, обряд служил не только цели проверки на девственность, но их непорочность также оказывала магическое влияние на урожай посевов. Та же самая причина, как мы уже видели, могла повлечь жертвоприношение весталок, которые нарушили обет безбрачия.
Есть современная параллель с Ибибио Южной Нигерии, которые смывают осквернение адюльтером тем, что приносят жертвы земле или своим предкам (21).
В некоторых римских ритуалах требовалось воздержание от сексуальных отношений, особенно перед религиозными празднествами. Жена жреца Юпитера не должна была дотрагиваться до мужа до начала церемонии очищения храма Весты (22). Мы уже видели, что во время празднества Цереры женщины должны были спать в одиночестве (23). Тот же самый запрет налагался на верующих во время празднества Вакха как бога одного из даров земли (24). Итак, во время сельскохозяйственных обрядов, сексуальное воздержание было необходимо для того, чтобы был хороший урожай зерновых. Император Александр Север должен был поклоняться ларам каждое утро, при условии, что он не имел отношений с женой за ночь до того (25).
Повара, пекари, домашние слуги должны были быть целомудренны (26). Если кто-то был нечист в смысле секса, он должен совершить омовение в потоке воды, прежде чем он дотронется до содержимого кладовых. Мы уже видели, что пчеловоды, до того как заняться ульями, должны были не вступать в половые отношения. Фрэзер проводит интересную параллель. Он пишет (27): "Масаи думают, что если пара нарушила правило воздержания в то время, когда готовилось вино, не потому, что вино было бы непригодным для питья, но и потому что пчелы, которые готовили мед, улетели бы прочь". В том случае люди, конечно, не знали, почему он соблюдает табу. В ритуалах табу на секс, как среди дикарей, так и у цивилизованных людей, требуется для тех, кто занимается тем, что необходимо для процветания общества (28).
На Востоке воздержание есть общее требование для верующих. В случае Исиды требовалось десятидневное воздержание, как можно узнать из настойчивой жалобы Проперция (29): "Обряды Исиды вновь повергают меня в уныние; Цинтия снова десять ночей почитает ее". Тибулл подобным образом оплакивал то, что он был разлучен с Делией, когда она участвовала в ритуалах Исиды (30). У галлов также мужчины должны быть целомудренны, когда они участвовали в религиозных обрядах (31). Сексуальная чистота детей могла иметь значение для их участия в ритуалах. Так детей использовали для того, чтобы приносить пищу из священных кладовых (32).
Табу на секс трудно объяснить. В целом же, мы должны приписать его тому, что слабость, следующая за половым актом, может быть передана религиозному ритуалу или предписанному действию. В особенности, в случае с весталками запрет относился к сфере симпатической магии. Если принять во внимание веру в связь целомудрия и плодородия посевов, этого достаточно, чтобы обосновать запрет. В некоторых случаях изначально была биологическая причина соответствующая после детумесценции, когда дикарь должен был естественным образом оставаться целомудренным. Это целомудрие перед некоторыми религиозными обрядами, видимо, было неосознанным--инстинктивным, если так можно выразиться--сохранением сексуальной силы перед празднеством, посвященным плодородию посевов.
Мужчины.
Естественно, что мужчинам запрещалось участвовать в ритуалах, которые направлены были только на достижение целей и были необходимых женщинам. Табу на мужчины в такого рода случаях проистекало из того факта, что были они чужеродными созданиями, физиологически отличающимися от женщин и посему опасными. Поэтому присутствию мужчин в женских ритуалах препятствовали всеми возможными способами. Таковым, в частности, было празднество в честь Доброй Богини (Bona Dea). Храм в честь этого божества был освящен наследницей семейства Клавдиев, которая никогда не имела связи с мужчиной (33). Сразу вспоминается знаменитый Клодий, который, одетый музыкантшей, вошел в дом Юлия Цезаря при попустительстве жены Цезаря, когда там совершались различные обряды. Это святотатство стало ужаснейшим скандалом того времени и привело к разводу Цезаря с его женой Помпеей (34). Кроме того, всем мужчинам, кроме Верховного жреца, воспрещалось поклоняться Весте (35). Любопытный пример этого табу описан в одном из писем Плиния (36). Когда весталка Корнелия, которую обвинили в нарушении ее обета, спустилась в свою гробницу, платье зацепилось за что-то, когда палач протянул к ней руку, она оттолкнула его, содрогнувшись "как будто отвергая это грязное прикосновение к ее чистому и совершенно непорочному телу". Мужчинам было дозволено почитать Диану в ее святилищах, за исключением одно из них в квартале патрициев в Риме. Причина того, как объясняет Плутарх (37), заключалась в том, что некогда мужчина пытался в храме обесчестить женщину и был растерзан собаками. После того мужчины избегали храма.
Иностранцы.
Цицерон открыто провозглашает, что римляне питали предубеждение по отношению к иностранцам (38). Сервий пишет, что в древности в Риме редко дружелюбно приветствовали иностранцев, только если те не обладали "правом гостеприимства" (ius hospitii) (39). Чувство опасности, которое римляне ощущали с глубокой древности по отношению к свои италийским соседям видно по тому, что они связывали колдовство с марсами- предводителями италийских союзников в борьбе за римские привилегии. Верили, что они ведут происхождения от Цирцеи, и от нее они унаследовали магическую силу (40) Кроме того, сыновья царя Анка считали величайшим беззаконием то, что Римскому государству суждено было пасть в руки иностранца (41).
То, какие чувства римляне питали к врагам, очень хорошо видно в словах консула о Второй Пунической войне, когда он обвинил воинов Ганнибала в том, что те ели человеческую плоть. Он ощущал, что даже коснуться этих людей будет действием, которое его осквернит (42). После вероломного перехода города Капуи на сторону Ганнибала и ее последующего завоевания римлянами в 211 г. до н.э., статуи, которые римляне похитили из города, попали в руки коллеги жрецов, вероятно, чтобы очистить их от контакта с врагом (43). Что-то, относящееся к табу, может скрываться за тем, что иностранцы-вольски не были допущены к священным играм в Риме в 491 г. до н.э. По крайней мере, сами вольски это истолковали именно так. (44). Брат Сципиона Старшего некогда был наказан за какой-то проступок, и ему был предоставлен выбор - внести залог или пойти в тюрьму. Трибун, отец знаменитых Тиберия и Гая Гракха спас его, наложив вето на том основании, что тюрьма была осквернена тем, что там некогда содержались узники-иностранцы. Это ощущение опасности, исходящей от иностранцев, было достаточно весомым предлогом, чтобы спасти брата Сципиона (45).
В одном из религиозных ритуалов, о природе которого, однако, нам ничего не известно, ясно выражено было указание на то, что иностранца нельзя допускать до жертвоприношения (46). У римлян было много требований к девушке, которая желала стать весталкой, среди них было и такое, что ее отец должен был иметь место жительства в Италии (47). В некоторых обрядах Игувия у города совершали шествие Fratres Attiedii. К этим ритуалам не допускались иностранцы. "Послав к границам племени тадинатов, племени тадинатов, тусков, нартов, япудов (сказали), если кто-то из них останется, они приведут его (такого человека), насколько это законно и сделают с ним то, что требует закон" (48).
Мы уже видели, что некоторые жрецы звались verbenarii, вместе с римскими войсками они шли в другие страны, и они несли с собой священные ветви, которые использовали для того, чтобы очистить армию от контакта с кровью и со всем иностранным (49). Один из таких глашатаев войны в обряде заключения договора брал священную ветвь из крепости и касался головы главного вестника, чтобы тот избежал осквернения (50).
Любопытный пример табу, применительно к табу на иностранцев, содержится в рассказе Ливия Древнем Риме. В 445 г. до н.э., трибун предложил постановление, которым узаконивались бы браки между плебеями и патрициями. Консул возразил, основываясь на том, что если бы это произошло, начались бы религиозные распри, и ничто бы не осталось неоскверненным. С точки зрения патрициев плебеи были табу и были опасны для религиозной системы. Во всяком случае, таким образом, они изложили сове мнение, поучая плебеев, которых они желали отстранить от участия в своих древних ритуалах. Кроме того, нечестивым считалось выбирать консулом плебея (51). В консульство Марка Валерия и Квинта Апулея имела место попытка плебеев усилить представительство в коллегии авгуров и понтификов. Патриции возражали, посчитав, что боги воспротивятся подобному святотатству (52).
Кажется странным, что у римлян, как у многих древних народов и современных дикарей, иностранцев, которые обычно считались табу, принимали с великим почтением (53), но объяснить это можно довольно просто. Иностранец обладает манной, которая, по меньшей мере, потенциально опасна, нужно предотвратить то, что он совершит зло; и это и есть цель того, что его кормят и ему оказывают гостеприимство(54). Малайцы, как можно узнать (55), боятся джакунов, которые искусны в магии и могут, ударяя друг о друга две палочки, вызвать смерть врага. Но они могут и творить добро; и по этой причине малайцы выказывают джакунам почтение.
Цезарь о германцах пишет следующее (56): "Оскорбить гостя германцы считают грехом, и кто бы и по какому бы делу к ним ни пришел, ограждают его от обид, признают его неприкосновенным, для него открыты все дома, и с ним все делятся пищей" (пер.М.М.Покровского). Германцы гостеприимно принимают иностранца и кормят его, как будто бы он был их сородичем; и он в действительности становится одним из них, и больше он не способен причинить им вред. Римляне таким же образом гостеприимно принимали иностранных богов в пределах своих врат, однако, за пределами священного померия. (57).
Рабы.
Как греки, так и римляне считали, что присутствие рабов может уменьшить эффективность многих религиозных ритуалов (58). Римляне, например, были вынуждены повторить великие игры 491 г. до н.э., потому в утро, предназначенное для игр, какой-то гражданин прогнал через цирк, где должны были состояться игры, раба с колодкой на шее (59). Кажется, имел место и случай, когда молодой повеса Клодий заполнил рабами театр, где должны были пройти игры в честь Великой матери, кощунство, которое разгневало его заклятого врага Цицерона (60). Ритуалы в честь Геркулеса у Великого алтаря на рынке скота в течение многих лет исполнялись членами двух римских семейств. Видимо, все-таки одно семейство заполучило полную власть над культом и поручило выполнение ритуалам неким общественным рабам. Наказанная за это святотатство, семья вся умерла (61). Одним из требований, предъявляемых к весталке, было то, что никто из ее родителей не должен был быть рабом (62)
Рабынь не пускали в храм Богини утра (Mater Matuta), которую римляне идентифицировали с греческой Ино-Левоктеей из-за множества похожих черт в ритуале и мифах. Однако каждая свободная женщина могла привести девушку-рабыню в священную территорию, прилегающую к храму, но перед тем, как это сделать, она должна была ударить ее по лицу (63). Ударом по лицу, как считалось, совершается магический переход от рабыни к свободной, но исключительно применительно к этому случаю.. Подобные временные освобождения имели место во время празднества Сатурна и Ларов перекрестков (Compitalia). Во время последнего празднества за все отвечал тот, кто приносил жертву, очевидно, он относился к рабам семейства (64). Рабы были также допущены до ритуалов Fors Fortuna. Причина, как пишет Овидий, заключалась в том, что Сервий Туллий, основатель храма, был рожден рабом (65). Помимо табу на рабов в религиозном культе, видимо, раб имел право убежища у статуи бога 66). Рабы были также допущены к участию в ритуалах в честь усопших (67).
Император Клавдий предложил провести общую молитву, когда птицы в качестве недоброго предзнаменования появились на Капитолии. Из этого ритуала он повелел исключить всех рабов и ремесленников.(68) Нерон, в 60 г н.э., учредил игры по образцу Олимпийских игр; и для допуска к ним были совершены существенные послабления, но актеры пантомимы, рабы, были к ним не допущены из-за религиозного характера игр (69).
Видимо, табу на рабов частично было и созданным искусственно. Ему могли потворствовать люди, которые желали держать все, что относилось к религии, в своих собственных руках. Тому мог способствовать тот факт, что часто рабы были иностранцами. Полотно/лен и шерсть.
В римской литературе часто встречается указание на чувство опасности, связанное с полотно. Трупы, например, всегда закрывали полотном (70). Это само по себе было достаточно, чтобы наделить ее вредоносной маной. После того как кости кремированного тела кропили вином и смачивали молоком, влагу удаляли полотном (71). Возможно, что полотно на нагруднике римского солдата имело магическое значение, возможно, отгоняя тем самым духов врагов, убитых в битве (72). Незадолго до своего убийства Гальба надел полотняную кирасу, "хотя открыто заявлял, что она практически ничем не поможет против такого количества мечей" (73). Возможно, он чувствовал, что защита, которую та может дать ему, будет магической. Римские штандарты были полотняными (74).
В религиозных обрядах лен был обычно табу. Сервий постановляет (75), что полотно "было чуждым римскому ритуалу". Глашатаю, на которого возлагали полную ответственность объявлять войну и заключать договоры, не разрешалось носить полотняные одежды.(76) Кроме того, если жена жреца Юпитера вплетала в шерстяную одежду полотняные нити, она должна была совершить искупительное жертвоприношение.
Несмотря на слова Сервия, иногда полотно использовали в религиозных ритуалах. Применительно к этому есть недвусмысленное высказывание императора Марка Аврелия в письме, написанном его старому учителю Фронтону, где, помимо всего прочего, он пишет о неком городе: "Там не ни уголка, где бы не было святилища, святого места или храма. Кроме того, во множестве храмов были найдены полотняные книги, и полотно имело религиозное значение". Он описывает эти книги как sacra, не как religiosa. Последнее прилагательное, как мы уже видели, постоянно использовалось по отношению к табу, в особенности к табу на смерть. Sacer, также имело то же самое значение; но, видимо, в этом отрывке контекст требует придать этому слову его обычное значение "святой". Возможное объяснение может заключаться в том, что табу на полотно начало постепенно исчезать, во времена империи по мере того, как знакомились об его использовании в восточных культах. Однако замечание Марка Аврелия о религиозной значимости полотна в книгах естественным образом заставляет предположить, что у него были какие-то свои причины сообщить этот факт Фронтону: возможно, у Фротнтона было некое чувство табу по отношению к полотну. Свитки, содержащие имена магистратов, которые хранили в храме Юноны Монеты, называли "полотняные книги". (78). Кроме того, в Риме консул, который одержал победу над самнитами, заставил побежденных врагов служить в его армии, используя новые религиозные обряды при введении его в должность. Эти солдаты составили его "полотняной легион", его так называли, потому что при вступлении в него приносилась жертва в месте, закрытом полотном; и формулы, используемые в этом ритуале, были прочитаны старым жрецом в "полотняных книгах" (79). Объяснение этого обряда такое же, как для присутствия полотна на нагруднике римского солдата. Солдаты были иностранцами, поэтому для римлян они были табу. Обряды были магические, они были призваны изгнать злые силы, которые, как считалось, были присущи иностранцами.
Иногда необычные свойства приписывались и шерсти. Есть запись о дожде из шерсти, павшем за землю после смерти одного выдающегося римлянина (80). Повязки, которые носили жрецы и жрицы, везде были шерстяными (81) В случае весталок они указывали
на целомудрие. Овидий упоминает ее (82) среди средств очищения, именуемых februa. Жена жреца Юпитера во время жертвоприношений надевала на голову покрывало; к нему были прикреплены веточки гранатового дерева, два конца которого были связаны шерстяной нитью (83). Посланник, который приходил к границам, чтобы просить возмещения от народа, который причинил римлянам ущерб, носил на голове шерстяную повязку (84)
Шерсть постоянно использовалась в религиозных ритуалах римлян. На празднестве ларов перекрестков присутствовали шерстяные изображения мужчин и женщин и шары из шерсти--эти изображения символизировали всех свободных мужчин и женщин, шары изображали рабов--ночью их вешали на перекрестах, возможно, у дверей домов. Это была замена древних человеческих жертвоприношений духам усопших в преисподней, которые могли причинить вред живым. Фест пишет (85): " . . . Шариков столько же, сколько рабов, и фигурок столько же, сколько было рожденных свободными членов семьи, их клали, чтобы духи могли пожалеть живых и принять эти шарики в качестве замены". Такие замены человеческим жертвоприношениям были распространены в Риме, в 97 г. до н.э., они были одобрены постановлением Сената, который в тот год провозгласил "ни один человек не должен быть умерщвлен. . . ." (86). В ритуалах жертвоприношения стельных коров (Fordicidia), Овидий изображает, как Нума убивает двух овец, чью шерсть он разбрасывает по земле, как он на ней он лежит, когда поклоняется Фавну (87).
Тот факт, что лен повсеместно использовали жрецы восточных культов, не только в качестве одежды, но и чтобы покрывать священные предметы, мог повлечь то, что предмет этот наделили негативной маной в Риме, где обычно одевали во время религиозных обрядов одеяния из шерсти. В истории Телифрона, например, о котором говорилось в первой главе (88), египетский прорицатель, который вернул мертвеца к жизни, был одет в одежду из льна. Нам известно, что почитатели Исиды носили одежды изо льна (89). Апулей, который был инициирован в мистерии Осириса и Исиды, назвал лен "сокровенным покрывалом святынь" (90). Он напоминает, что шерсть последователи Орфея и Пифагора считали нечистой. Еврейские пророки носили льняные одежды (91). В Левите содержится описание жреческого одеяния (92): "священный льняной хитон должен надевать он, нижнее платье льняное да будет на теле его, и льняным поясом пусть опоясывается, и льняной кидар надевает: это священные одежды; и пусть омывает он тело свое водою и надевает их. . ."
Мы уже видели, что римляне считали зловещим присутствие льна в религиозных обрядах из-за связи его с мертвыми телами и магией, особенно защитной магией в случае убитых врагов. Мы уже видели также, что лен постоянно носили почитатели восточных культов, и это могло увеличить опасность материала, который уже по некоторым другим причинам считался обладающим негативной маной. Таким образом, табу на лен может быть тесно связано с табу на смерть и иностранцев. Кроме того, повсеместно в религиозных ритуалах использовалась шерсть, и так как шерсть была более древним материалом, боги, естественно, могли противиться использованию льна, который был новым, который был связан со смертью, магией и иностранными культами.
Узлы.
Ритуалы обвязывания, привязывания и использования узлов были известны римской магии. Например, пока его возлюбленная Делия болела, Тибулл выполнял магические обряды для ее исцеления и дал девять обетов Тривии, "свою голову он покрыл шерстяной тканью, а тунику распустил (93). Изображения любовников, которые использовали ведьмы, повсеместно были перевязаны магическими нитями (94) Вера в опасные свойства разнообразных узлов в религиозных обрядах не ограничивалась одним народом. Например, Фрэзер пишет (95): ". . . у цыган Трансильвании, когда только роженица начинала мучиться, распускались все узлы, не только на одежде роженицы, но и везде вокруг . . .".
Известно, что узлы, как и все, что связывает и привязывает, в религиозных ритуалах римлян считалось вредным. Причина того может заключаться в страхе, что идея связывания может быть перенесена на ритуалы и таким образом уменьшить их эффективность. Сервий в своем комментарии к Энеиде Вергилия пишет (96): " . . . В священных ритуалах принято, чтобы ничто не было связано". Требование, чтобы женщины распустили свои волосы и сняли пояса с одежды, связывается с табу на узлы. Жена Юпитера не должна не прикасаться к волосам гребнем, по меньшей мере, в трех случаях: во время торжественного шествия у святилищ, называемых Argei (97), во время празднества в честь Весты, пока Тибир не уносил то, что было брошено у храма Весты в море (98) и во время ритуального "перемещения" щитов в марте (99). На похоронах женщины распускали волосы и снимали пояса с одежды (100). Перед тем, как молиться Юноне Луцине, богине рождения, беременная женщина распускала волосы, "чтобы богиня легко разрешила ее от бремени". (101). Во время ритуалов, посвященных этому божеству, запрещалось иметь узлы в любом виде (102). Считалось вредным для беременной скрестить ноги или пальцы (103). Человека, который желал кому-либо причинить зло, должно было опередить, скрестив ноги и переплетя пальцы (104). Дидона, готовясь совершить самоубийство, для своей сестры Анны притворилась, что она выполняет магический обряд для уничтожения своего любовника. Читаем следующее (105): "Дидона призвала в свидетели богов, сняв с одной ноги сандалию и распустив пояс на одежде". Причиной того, что она разулась и развязала платье, как полагает Сервий (106), стало желание, "чтобы она стала свободна, Эней был привязан".
У жреца Юпитера на его конической шляпе не должно было быть узлов, также не должно было быть узлов на его, также на любой части его одеяния (107). Ему была запрещено дотрагиваться до плюща или ходить под виноградной лозой, возможно из-за ее цепких узловатых побегов (108). В рассказе Ливия об инаугурации Ливии, несомненно, изображен типичный римский жрец, мы видим (109), что вырезанный посох авгура не должен иметь узлы. Верующие на празднестве Лемурии не должны иметь ничего, чтобы перевязывало стопы. Животное, предназначенное в жертву, следовало вести к алтарю на веревке, на которой не было узлов (111). Животных распрягали во время сельских праздников, и священными жертвами должны были быть те, которые никогда не были запряжены или которых никогда не касалось ярмо (112).
Любопытный пример привел Плиний Старший (113). Согласно законам большинства округов в Италии, женщинам не разрешалось прясть или нести свои веретена открытыми, когда они шли по главным дорогам, так как это могло повредить посевам. Причина этого табу, видимо, заключалась в том, что нити в веретене переплетались, так что согласно принципу симпатии, посевы могли перемешаться с сорняками. Кроме того, по этой же причине женщинам не разрешалось прясть во время празднества Амбарвалии (114).
Подобным образом кольца, которые, как и узлы. Повсеместно использовались в магии, были табу. Жрецу Юпитера не разрешалось носить кольца, только если оно не было разломанным и без камня(115). В религиозных ритуалах, которые совершал Нума в священной роще Фавна, согласно описанию Овидия, царю запрещалось надевать кольцо. (116)
Во всех процитированных примерах, где имелось табу на кольца, убранные волосы, скрещенные ноги, перекрещенные пальцы, оковы преступника, крестьянское веретено, или настоящие узлы на веревке или одежде, имеется тот же самый принцип: как кольцо, скрещенные ноги, путы, веретено, узел связывали физически, так они связывали бога и его ритуал, это пережиток древности, когда люди верили, что вещь, которая похожа на другую вещь или действие (реальные или воображаемые) есть одно и то же.
Сервий намекал на этот принцип, когда комментировал строки Вергилия, которые описывают жреца Гелена снимающим священные повязки, когда он приближался к храму Аполлона(117). "При выполнении священного обряда это (то есть снятие священных повязок) относилось как к душе, так и к телу; в целом вещи, которые не могут быть сделаны по отношению к душе, могут быть сделаны по отношению к телу--как связывание и развязывание--так что душа согласно идее подобия может это воспринять, как то, что сама она воспринять не в состоянии". Жрец Гелен снял свои повязки, так, избавившись от идеи связывания, он стал свободен для божественного вдохновения.
Нам известно, что узлы и кольца повсеместно использовались в магии, особенно в обрядах, целью которых было привязать друг к другу любовников; и просто возможно, что жрец римской государственной религии умышленно обезвредил предметы и действия, которые относились к народным магическим обрядам. Так это было или нет, римляне чувствовали, что узлы оказывали негативное воздействие на религиозные ритуалы; поэтому они их избегали. Самое естественное объяснение табу- принцип подобия.
Железо и медь.
Табу на железо датируется началом железного века, когда религиозный консерватизм запретил использование незнакомого нового металла вместо уже знакомой бронзы (118). Считается, что своему магическому значению железо обязано свойством магнетизма, который, как верили суеверные римляне, порождено колдовством (119). Римляне верили, что магнетит получает силу от железа. Римские жрецы, тому есть, по крайней мере, один пример, использовали свойства магнетита, чтобы создать мистическое притяжение между железным изображением Марса--вероятно, небольшого размера--и изображением Венеры, сделанным из магнетита (120), это делали жрецы, успешно используя науку для своих собственных целей.
Довольно рано железо утратило свою вредоносную силу применительно ко многим магическим ритуалам. Например, в заклинании, которое описал Катон в своем труде о сельском хозяйстве, железо зовется полезным. Вот описание указаний Катона для сращивания сломанных костей и для вправления вывихнутой кости (121):
"Если кость сломана, ее можно сделать целой с помощью заклинания. Нужно взять зеленую тростинку, четырех или пяти футов длиной; разрезать ее посередине, и два человека должны держать ее у бедер. И произносить заклинание: Motas vaeta daries dardares astataries dissunapiter, пока половинки тростинки не соединятся. Сверху нужно положить железо. Когда тростинки соединятся и коснутся друг друга, нужно взять их рукой, разрезать их на левую и правую; поместить их на место перелома или вывиха, и кость станет здоровой. И каждый день нужно произносить (как выше), или другое заклинание: Huat haut huat istasis tarsis ardannabou dannaustra"."
Это часть симпатической магии. Как две части тростинки соединялись, так и срасталась сломанная кость. Элемент ритуала, который в особенности интересует нас, однако- наложение железа на сломанную кость. Железо, очевидно, призвано отогнать прочь злые силы, которые могут воспрепятствовать срастанию кости. Можно увидеть, что подобным образом железо использовал жрец Юпитера, который клал кусочек железа под подушку, чтобы прогнать злые силы (122). Есть подобное суеверие, что железо, помещенное под солому, на которой курица снесла свои яйца, могла предотвратить порчу яиц (123).
Другое свойство железа могло, вместе с его магической силой, способствовало тому, что оно было признано табу в определенных ритуалах. Человек еще в глубокой древности должен был заметить, что если ударить камнем по железу, то полетят искры.
Арвальским братьям изначально было запрещено использовать железные инструменты для вырезания надписей в священных рощах. Следовательно, предварительно они приносили искупительную жертву в виде ягненка и свиньи, чтобы избежать недовольства бога, оттого что они пользовались железными инструментами для резьбы. И вновь, когда железный инструмент уносили из рощи, приносилась искупительная жертва(124). Подобным образом нельзя было использовать железные инструменты при починке Сублицианского моста, который был сделан из дерева и скреплен деревянными гвоздями (125). Видимо, в то время запрет носил религиозный характер но, существует вероятность, как предполагает Плиний (126), что это делалось, чтобы быстро разрушить мост при приближении врага. Подобное табу на железо было и при строительстве храма Соломона (127). В правилах храма Юпитера Либера у Фурфона было специальное указание, разрешающее использовать железо при ремонте храма, показывающее, что были некоторые опасения применительно к уместности его употребления (128).
Сервий пишет (129), что если человек, закованный в цепи, входил в дом фламина, его нужно было освободить от оков, а их положить под открытое небо на улицу. Так что не один только факт, что человек был скован, и оковы были из железа, делал его опасным, но и то, что он был преступник, а преступник был всегда табу в Риме (130).
В древности медь, как и железо, повсеместно использовалась как в магии, так и в религиозных обрядах. Вергилий, например, изображает (131), как Дидона притворяется, что обращается к ведьме, которая в лунную ночь срезает травы медным серпом. В магических ритуалах безмолвной богини, Tacita (к которой мы вернемся в последней главе), старая ведьма зашивает голову рыбки медной иглой, чтобы на основании идеи симпатической магии связать губы клеветника (132). Марцелл Эмпирик в своих указаниях по поводу изготовления амулетов упоминает принадлежности из тростника меди, стекла, но не железа (133). Нам известно, что и римляне, и этруски использовали медные лемехи, чтобы прорыть борозду при основании города (134), и римские жрецы, так же, как и сабинские, использовали медные лезвия (135). Волосы и ногти жреца Юпитера должны быть острижены, но только не железным, но медным ножом (136). Фламины во время жертвоприношения носили одеяние с медными пряжками (137). У жрецов-"прыгунов" Марса были медные пояса (138). В то время, когда Италии угрожали готы, произошло солнечное затмение, ночью объявляли тревогу завыванием и ударами о медь (139). Кроме того, во время бунта римского войска в Паннонии, лунное затмение вызвало панику в лагере. В воздухе слышали трубы и звон от удара медных предметов. Считалось, как пишет Тацит (140) это должно помочь луне в ее труде; но, как недавно предположили современные ученые (141), они верили, что могли прогнать злобное чудовище, которое проглотило луну.
Места
Как мы уже показали, некоторые места ассоциировались с табу; и причина этого странного чувства, связанного с местом в каждом случае имела форму особенного табу: в случае с местами захоронений, например, это было табу на трупы.
Гром и молния всегда вызывали чувство тревоги, как у дикарей, так и у цивилизованных людей. Ювенал, например, пишет(142): "Были те, кто вздрагивал и бледнел при каждой вспышке молнии; а, когда гремел гром, они совершенно терялись, даже при первых раскатах в небе". Ничего странного тогда нет в том, что места, куда ударяла молния, были для римлян табу. Такие места окружались тщательно построенной невысокой стеной, и делалось обозначение в виде надписи, указывающей на то, где была похоронена молния (143). В качестве искупительной жертвы убивали ягненка (144) По-видимому, существовала коллегия жрецов, чьей непосредственной обязанностью было заботиться о надлежащем "захоронении молнии" (145). Однажды в храмы Юпитера и Минервы ударила молния, и Нерон по совету предсказателей очистил весь город (146). Дед императора Гальбы некогда принес искупительную жертву на месте, куда ударила молния (147). Согласно законам Нумы человек, в которого ударила молния, нельзя было поднять с коленей и выполнить погребальный обряд (148) Такого человека нельзя было кремировать, его надлежало хоронить. Предполагалось, что это делать надлежало на том месте, где его поразила молния (149).
Множество табу на места проистекали из произошедших там событий, которые показывали, что эти места были несчастливыми. Например, было табу на проход справа у ворот Карменталий, потому что триста шесть членов семьи Фабиев прошли через них, отправляясь на войну с Вейи и не вернулись (150). Нервазий Тильбирийский проводит параллель с Неаполем (151). Он и его друг входили в город по левой стороне городских ворот, когда осел, нагруженный деревом, заставил их сменить путь и пойти справа. Когда они пришли к дому своего хозяина, последний спросил их, с какой стороны они вошли, и когда он узнал, что они вошли справа, он сказал: "Каждый, кто вошел в город справа, преуспеет во всем; напротив, кто входит с левой стороны, не встретит ничего, кроме разочарования". Утомленный путешественник на какой-то момент поддался суеверию; но, поймав себя на этом, он благочестиво пробормотал: "Все в Твоих руках, Господь, и нет ничего, чтобы воспротивилось Твоей силе".
Итак, есть уже по крайне мере две главы, относящиеся к табу в римской жизни: кровь, женщины, дети, смерть и трупы, секс, мужчины, иностранцы, рабы, лен, железо и места. Из всех них табу на кровь обнаружилось или возникло или в силу инстинкта или из-за страданий в ее присутствии; табу на женщин и детей - из того факта, что они слабы физически, и эта слабость согласно закону подобия могла перейти на религиозный ритуал, и ослабить его действие. Кроме того, присутствие крови при менструации и рождении детей добавляло к табу на женщин и детей табу на кровь. Табу на трупы связано с человеческим инстинктом самосохранения; странный характер мертвого тела усилил его мистические свойства; кроме того, человек связывал смерть с последними мгновениями агонии больного и потому боялся смерти. Табу на сексуальные отношения можно объяснить тем, что после полового акта наступает период слабости, которая магическим образом может перейти на религиозный обряд или повседневную жизнь. Табу на мужчин порождено тем, что физиологически они отличаются от женщин; табу на иностранцев-тем фактом, что все новое и неизвестное является опасным, тем, что они связаны со смертью и кровью. Табу на рабов, видимо, по сути, было искусственно созданным; но если рабы были иностранцами, можно применить и табу на иностранцев. Табу на лен могло возникнуть из-за его связи с трупами, его необычности по сравнению с шерстью - более древним материалом, и его использовании в восточных культах - следовательно, здесь имело место табу на все иностранное. Табу на узлы очевидно: здесь действует принцип симпатической магии. Как вяжутся узлы, так останавливается действие. Табу на железо может проистекать из его необычности для времени, когда оно было открыто, его способности к магнетизму и свойства порождать искры при ударе. У табу на места нет одного источника. Странные чувства, связанные с каждым местом имеют особые причины: связь со смертью, бедствием и пр.
Примечания.
1. Columella, De Re Rustica IX. 14, 3.
2. For the Vestals, see Plutarch, Numa X; Gellius, Noctes Atticae I. 12; Frazer's note on Ovid, Fasti VI. 283.
3. Livy I. 11. 6-9.
4. Livy II. 42, 10-11.
5. Livy VIII. 15, 7-8.
6. Livy XXII. 57.
7. Sallust, Bellum Catilinum XV. 1; Orosius VI. 3; Cicero, Oratio in Toga Candida.
8. Suetonius, Nero XXVIII. 1.
9. IV. 8-10; see Mayor's notes on these lines.
10. Suetonius, Domitianus VIII. 3-4; see Pliny, Epistulae IV. 11, 6.
11. IV. 44, 11-12.
12. Plutarch, Numa X.
13. See W. Warde Fowler, The Roman Festivals, p. 94.
14. Apuleius, Apologia LXXXVIII.
15. Ovid, Metamorphoses X. 431-435.
16. Tibullus Il. 1. 11-12.
17. See Fowler, The Roman Festivals, pp. 114-115.
18. Servius on Vergil's Bucolica VIII. 82.
19. Fasti VI. 459-460.
20. V. 8, 1-14; see Frazer, The Fasti of Ovid, Vol. II, pp. 296-297.
21. Amaury Talbot, Life in Southern Nigeria, p. 220.
28. Frazer, The Fasti of Ovid, Vol. IV. pp. 205-206.
29. III. 31, 1-2; see also III. 26, 15-16 (Lucian Mueller's edition).
30. I. 3. 23-26.
31. Aelius Spartianus, Pescennius Niger VI. 7.
32. Columella, De Re Rustica XII. 4. 2ff.
33. Ovid, Fasti V. 153-156; see also Tibullus III. 5, 7-8.
34. Plutarch, Caesar IX-X; see Dio Cassius XXXVII. 35 and 45.
35. Ovid, Fasti VI. 437-454; Lactantius, Divinae Institutiones III. 20; Aelius Lampridius, Antoninus Heliogabalus VI. 7.
36. Epistulae IV. 11, 9.
37. Plutarch, Quaestiones Romanae III.
38. Tusculanae Dispulationes IV. 11. 27.
39. Servius on Vergil's Aeneid VIII. 269.
40. Pliny, Naturalis Historia VII. 2, 15.
41. Livy I. 40, 2.
42. Livy XXIII. 5.
43. Livy XXVI. 34, 12; see Macrobius, Saturnalia III. 3, 1.
44. Livy II. 37. 9.
45. Gellius, Noctes Atticae VI. 19, 7.
46. Festus: aesto (Mueller, p. 82).
47. Gellius, Noctes Atticae I. 12. 8.
48. Перевод из H. J. Rose in Primitive Culture in Italy, p. 67.
49. Pliny, Naturalis Historia XXII. 1, 5.
50. Livy I. 24, 4-6.
51. Livy IV. 3, 9, and 2. 5-7.
52. Livy X. 6.
53. Livy I. 34. 11.
54. Westermarck, The Origin and Development of Moral Ideas, I. 570ff., 590ff.
55. Tylor, Primitive Culture, Vol. I, p. 114,
56. Bellum Gallicum VI. 23.
57. See W. Warde Fowler, The Religious Experience of the Roman People, pp. 223-247.
58. See Frazer, The Fasti of Ovid, Vol. IV, pp. 290-291.
59. Livy II. 36. 1.
60. Cicero, De Haruspicum Responso XI-XII.
61. Livy I. 7, 12-14.
62. Gellius, Noctes Atticae I. 12. 5.
63. Ovid, Fasti VI. 481; Plutarch, Quaestiones Romanae XVI.
64. Cato, De Agricultura V. 1-4; Dionysius of Halicarnassus,
65. Antiquitates Romanae IV. 14, 3-4.
66. Ovid, Fasti VI. 783-784. Seneca, De Clementia 1. 18, 2.
67. Dionysius of Halicarnassus IV. 14, 3-4.
68. Suetonius, Claudius XXII.
69. Tacitus, Annales XIV. 21.
70. Apuleius, Metamorphoses IV. 11.
71. Tibullus III. 2. 15-22.
72. Livy IV. 20. 7.
73. Suctonius, Galba XIX.1.
74. Propertius V. 3. 64.
75. On Vergil's Aeneid XII. 120.
76. Ibidem.
77. Cornelius Fronto, Ad Marcum Caesarem IV. 4.
78. Livy IV. 7. 12.
79. Livy X. 38.
80. Pliny, Naturalis Historia 11. 56, 147.
81. Ovid, Fasti III. 30.
82. Fasti II. 21.
83. Servius on Vergil's Aeneid IV. 137.
84. Livy I. 32. 6.
85. Pilae effigies (Mueller, p. 239) ; Laneae (p. 121). Macrobius, Saturnalia I. 7, 35.
86. Pliny, Naturalis Historia XXX. 1, 12.
87. Ovid, Fasti IV, 652-660.
88. See Chapter 1, pp. 5-7.
89. Tibullus I. 3. 30.
90. Apologia LVI.
91. Leviticus VI. 10.
92. Leviticus XVI. 4.
93. Tibullus I. 5, 15-17.
94. Vergil, Bucolica VIII.
95. J. G. Frazer, The Fasti of Ovid, Vol. III, p. 61.
96. IV. 518.
97. Gellius, Noctes Atticae X. 15, 30.
98. Ovid, Fasti VI. 227-232.
99. Ibid., III. 397-398.
100. Ovid, Fasti IV. 854; Plutarch, Quaestiones Romanae XIV; Tibullus III. 2. 11.
101. Ovid, Fasti III. 257-258.
102. Servius on Vergil's Aeneid IV. 518.
103. Ovid, Metamorphoses IV. 297-300.
104. Apuleius, Metamorphoses III. 1.
105. Vergil, Aeneid IV. 518.
106. Servius on Vergil's Aeneid IV. 518.
107. Gellius, Noctes Atticae X. 15, 9.
108. Plutarch, Quaestiones Romanae CXII; Gellius, Noctes Atticae X. 15, 13; Festus, Ederam (Mueller, p. 82).
109. Livy I. 18, 7.
110. Ovid, Farii V. 432.
111. Juvenal XII. 3-6.
112. Tibullus II. 1, 7; Ovid, Fasti I. 83, III. 375-376, IV. 335-336.
113. Naturalis Historia XXVIII. 28.
114. Tibullus II. 1, 10.
115. Gellius, Noctes Atticae X. 15, 6.
116. Ovid, Fasti IV. 657-658.
117. Servius on Vergil's Aeneid III. 370.
118. See J. G. Frazer, The Golden Bough, Vol. II, p. 230.
119. M. Cary and A. D. Nock, in The Classical Quarterly, XXI (1927), pp. 125-127; see Propertius V. 5, 9-10.
120. Claudius Claudianus, Carminum Minorum Corpusculum XXIX. 25-27.
121. De Agricultura CLX.
122. See Frank Granger, The Worship of the Romans, p. 164.
123. Pliny, Naturalis Historia X. 54, 152.
124. Henzen, Acta Fratrum Artalium, pp. 128-135.
125. Pliny, Naturalis Historia XXXVI. 15, 100; Dio III. 45.
126. Pliny, Naturalis Historia XXXVI. 100.
127. I Kings VI. 7.
128. Dessau, Inscriptiones Latinae Selectae 4906.
129. On Vergil's Aeneid II. 57; see also Gellius, Noctes Atticae X. 15, 8.
130. W. Warde Fowler, The Religious Experience of the Roman People, p. 32.
131. Aeneid IV. 513; see also Macrobius, Saturnalia V. 19, 7-14; Ovid, Metamorphoses VII. 227.
132. Ovid, Fasti 11. 575-578.
133. I. 85; VIII. 49, 50; see Tavenner, op. cit. p. 121, note 294.
134. Plutarch, Romulus XI. 2; Zollaras VII. 3.
135. Macrobius, Saturnalia V. 19, 13.
136. Servius on Vergil's Aeneid I. 448.
137. Festus: Infibulati (Mueller, p. 113).
138. Livy I. 20, 4.
139. Claudianus, De Bello Gothico 233-234.
140. Annales 1. 28.
141. J. G. Frazer, The Fasti of Ovid, Vol. IV, p. 48.
142. Juvenal XIII. 223-224.
143. Festus: Fulguritum (Mueller, p. 92) ; Bidental (p. 33). Fowler, The Religious Experience of the Roman People, p. 37. Wissowa, Religion und Kultus der Romer, p. 122 and note 3.
144. Festus: Bidental (Mueller, P. 33) ; Horace, Ars Poetica 470-472.
145. See Wissowa, op. cit,, P. 131,
146. Tacitus, Annales XIII. 24.
147. Suetonius, Galba IV. 2.
148. Festus: Occisum (Mueller, p. 178).
149. Pliny, Naturalis Historia II. 145.
150. Ovid, Fasti II. 201-202; Livy II. 49, 8.
151. Translated in Comparetti, Vergil in the Middle Ages, p. 261..