Почти в шести часах пути к северу от Генуи, в одной из тех узких долин, над которыми сейчас на построенных с отчаянной смелостью виадуках мчится железная дорога - а ведь было некогда время, когда всего этого не видели - находилась одинокая усадьба Фаббри, нечто вроде загородного дома, который, тем не менее, те, кто жил вокруг, называли замком. Фаббри были разорившимися дворянами, которые от всего огромного процветающего имения сохранили у себя лишь этот скромный дом, только с ним они пережили трудные и скверные времена и неизбежную ссылку.
Как-то раз к этому замку в один пасмурный день, на исходе лета, когда вокруг было все окутано туманом, ближе к вечеру, подскакал на коне молодой офицер, смотревшийся весьма благородно, которого сопровождал слуга, а он на своей кляче вез в двух набитых саквояжах багаж своего господина. Офицера звали Риккардо Фаббри, было ему двадцать шесть лет, был он стройным молодым человеком, вернулся он из тех дерзких морских походов, совершая которые в ту эпоху Геную приобрела облик великий и грозный. Как офицеру флота, ему пришлось участвовать в сражениях, и своей отвагой прославился как многое обещающий в будущем добродетельный дворянин, у которого были все причины вновь увидеться со своей семьей, ведь она два года не имела о нем известий, он же тайно сокрушался о том, что его отец, несколько лет назад, удрученный своей бедностью, умер, и ему на долю не выпало счастье увидеть сына, возвращающегося домой, таким величественным и полным надежд, воплотившим в себе все чаяния матери и сестры. Как только он ступил на землю, сразу же его трепетное сердце наполнилось желанием войти в родной дом, невзирая на присягу и празднества, которые счастливая Генуя встретила своих сыновей. Так он купил двух коней и взял с собой слугу, потому что не мог вернуться домой иначе, как в сиянии великолепия, в порыве простительного тщеславия, потому что он знал, что в каких блистательных мечтах о счастье и богатстве влачили свою жалкую жизнь женщины дома. Он привез им из далеких стран, где он сражался, тончайшие шелка и ткани, и он и все время предвкушал сцену, которую вызвало бы его появление и то, какие сокровища он с собой привез, так что он немного злился на небо, что оно при его возвращении на родину было столь недружелюбным, и его триумф не был озарен сиянием и светом солнца. Но он был слишком молод, чтобы это испортило ему настроение, и нежно он погладил шею лошади, которая обернулась и поблагодарила его серьезным взором.
"Скоро ты будешь стоять в конюшне, любимая,- сказал офицер лошади,- только поспеши, будь бдительной на дороге! Твой конь, Беппино, обратился он к слуге, предпочитает на песке тянуть груз, чем помочь везти его таким честным матросам, как ты. Посмотри, как он повесил голову".
"Быть может, это из-за меня,- смеялся слуга,- с детства я не сидел в седле, мои ноги матроса не хотят больше биться о бока лошади, я по-настоящему заболею морской болезнью от этой качки! Ничего, через час мы будем в гавани!"
Он легко ударил кнутом свою лошадь и попытался подъехать поближе к своему господину.
Так ехали они дальше, стало почти совсем темно, когда все-таки, наконец, они увидели одинокий замок, стоящий на холме. У Риккардо кольнуло в сердце, чтобы избавиться от комка в горле, ему пришлось два или три раза сглотнуть, чтобы успокоиться, нее хотелось ему выглядеть таким мягкотелым.
Но когда лошадь почуяла, что недалеко находится конюшня, она быстро начала идти в гору, и они постучали в закрытые ворота. И, наконец, они услышали два голоса, Риккардо узнал старую Мариетту с ее: "Святейшая Мадонна, это же наш молодой господин!", они въехали во двор, и, смеясь, спрыгнули с коней.
Как же отчетливо Риккардо, долгими ночами, когда он нес вахту на своем корабле, представлял себе возвращение домой с волнением и радостью, каждый жест, каждую фразу, которые бы осчастливили его как выражение материнской нежности и сестринской любви! Не испытывал он никогда настоящей, подлинной любви, так что страстно стремился он только к этим двум женщинам, которых он знал, лишь они наполняли его мысли. Когда он ожидал в гостиной, спустившись туда, где ему была знакома каждая мелочь, и там было так сумрачно, только тогда почувствовал он горечь, так как комната была столь маленькой, было душно, а он представлял ее себе огромной и величественной. Но когда - наконец - мать распахнула дверь и с возгласом "Риккардо, мой любимый, любимый Риккардо!" бросилась ему на руки, исчезли все прочие чувства в его сердце, он лишь вновь обнял трепещущую женщину и лишь искал ее дрожащие губы. Слезы текли из ее глаз, ее, тщедушную, сотрясали рыдания. Но Риккардо тоже не мог скрыть свои чувства, он лишь повторял снова и снова: "Мама, любимая мама!", а огромные слезы катились по его щекам.
Но только после первого приступа матери не только узнал он глубокую нежность, которая заставляла ее так трепетать, но также и сильную боль, ее она многие месяцы пыталась преодолеть, причину того Риккардо быстро пришлось узнать, что она его, после того, как он хотел спросить сестру, в глубоком страхе крепко обняла и прижала к себе, как будто могла она отсрочить ответ на этот мучащий ее вопрос надолго, насколько это было возможно.
Наконец, когда все-таки его одолела сильная тревога, взял он со своей матери обещание все ему рассказать, так как был он охвачен страхом, что его любимая Эмилия была больна или, не дай Бог, умерла в его отсутствие, так что понял он, что случилось наихудшее, нечто ужасное, что для него было невообразимым и что его уничтожило, так что он был вынужден долго с пустыми глазами вглядываться в пустоту комнат, в бессмысленность своего будущего.
Его Эмилия, его чудеснейшая сестра, была соблазнена, обесчещена! Он более не слышал слов матери, которая со слезами на глазах умоляла его взять себя в руки, ради Бога милосердного Христа, не наказывать Эмилию этой болью, она без того уже была наказана и была несчастна, только Эмилия стояла рядом с ним, образ страдания и ужаснейшего опустошения, рыдала и стенала она всем сердцем, остолбенел он, утратив дар речи, бесчувственный, смотря в пустоту. Казалось, его сердце в ужасе застыло в груди, не было больше ни жизни, ни времени, не пространства, одна лишь тьма, бесконечная тьма. Но в нем, пылая, бушевала боль, он пытался схватиться руками за воздух, выпрямился, стараясь на что-нибудь опереться, и упал, бесчувственный, на руки матери. Итак, его возвращения домой, ради которого он лишения и тяготы последних лет переносил с такой радостью, которое ему, подобно маяку с ясным светом указывало путь, стало самым горестным событием его жизни, которое разрушило все его надежды, сломило его гордость, высмеяло его счастье и планы, которые он строил на будущее, уничтожило на грядущее, с его матерью и сестрой, которые должны были в комнатах великолепного замка шествовать в сиянии славы и благоденствия.
И в темную ночь всматривался несчастный, утративший мир, казалось ему, перед ним простиралась вереница темных, лишенных солнца лет, и не было у него иной цели, кроме той, которую он перед собой поставил: отомстить...
II.
День, который сменил эту жуткую ночь, был ясным, солнце сияло на небосводе, будто мир был полон счастья и радости. Но Риккардо проклял это солнце, которое лишь показало ему то, что уничтожена его несчастная сестра, оно не скрыло от него ни одной морщины на печальном лице его матери. Глубокая скорбь наполняла его сердце, когда он их обеих видел крадущихся по комнате в сильном волнении, когда они не осмеливались открыто войти или в томительном ожидании сесть и прильнуть к нему. Он утром уже позвал к себе Беппино и повелел ему прекрасные ткани и подарки унести в кладовую, дабы не обидеть своих родных, таких печальных, радостными одеяниями, затем он коротко слуге, который уже слышал о несчастье, объяснил, что больше они здесь не могут оставаться, так как им предстоит долгое путешествие. Беппино привык безмолвно повиноваться своему господину, не задавая лишних вопросов, они лишь задумался, что же заставило его несчастного господина снова отправиться на чужбину. А потом Риккардо долго беседовал с матерью, и он узнал все события печальной истории.
Прошлой зимой мать была в Генуе с Эмилией, чтобы узнать новости о сыне. Старинные благородные семьи приняли обеих дам с теплотой и радостью, так как Фаббри были благородного происхождения и связаны с несколькими дворянскими семьями; так что не остались они в одиночестве, хотя о сыне ничего узнать они не смогли; на одном из празднеств им представился молодой римский кавалер, также офицер эскадры, граф Эрмете Парма, который был околдован нежной красотой Эмили и с первого взгляда не скрывал своего восхищения ею. И когда женщины вернулись домой, часто он с молодыми генуэзскими кавалерами приезжал, очаровал он мать своим добрым нравом и Эмилию своей рыцарской радостностью, так что не скрывали они своего расположения к нему. Тогда приехал он к ним в одиночестве, пробудив радостные надежды матери, так как производил он впечатление офицера благородного и надежного, казался он полным искренней любви и искренней симпатии. Однако был он одним из тех любезных юношей, для которых в жизни значение имели только красивые женщины, и Эмилия в своей девственной чистоте стала для него поистине достойной целью, чтобы испробовать на ней свои чары, и, к сожалению, это ему удалось. И так этот граф навлек на них несчастья, сестре следовало остаться непорочной и чистой, несмотря на свой проступок, так поклялась мать, будто бы перенесла это она не по своей воле, будто во сне, однако за которым последовало ужасное пробуждение; весной граф исчез, оставив лишь на прощание письмо выражениями, полными сожаления, и более не приезжал. И даже в Генуе, где они тщательно опросили всех, никто не знал, куда подевался граф Пальма.
"Я узнаю, где его искать!- сказал Риккардо.- Мама, положись на меня, я найду его, этого малого! Не дай мне терять времени, Эмилия будет отмщена!".
И не упрекая ни в чем мать, не утешая сестру, поехал он следующим утром вместе со своим слугой обратно в Геную, что проследовать за соблазнителем, не было у него определенного намерения, не знал он, что ему делать, если бы того встретил, убить его или заставить вернуться к сестре, он желал лишь встреться с ним и посмотреть ему в глаза, была у него только одна цель - отомстить ему. И во время его поездки, полной молчания, когда он лишь смотрел вперед, глубже стали морщинки у бровей, и угрожающе сверкали его глаза, когда он, устремив взор в пустоту, бормотал он сладкие слов мести. И однажды вечером приехали они в Геную.
III.
Риккардо узнал в Генуе не так много, он появился там к огромной радости юных кавалеров, среди них он казался самым красивым и самым большим повесой, они бродили всю ночь и представить себе не могли, как искалечена была душа их друга, который сидел за столом рядом с ними и всегда принимал участие в их проделках. В разговоре, который он вел с сыновьями патриция, узнал он, каким прекрасным товарищем был Эрмете Пальма, собутыльником, фехтовальщиком и любимцем женщин, которые были без ума от его юношеских похождений. И они сразу приревновали его к сестре Риккардо, так как всегда восхвалял он ее как пример красоты и прелести и казался по-настоящему влюбленным. Но никто не мог сказать ему, куда уехал юный римлянин. Одним хотелось думать, что он пребывает в замке своего отца, другие утверждали, что его неожиданно позвали, чтобы на римском корабле участвовать в крестовом походе.
И очень сильно испугался Риккардо, да и следовало бояться ему, что он потеряет объект своей мести, но надеялся он, что другие сообщения его сотоварищей были верны, так что следующим утром он направился в Рим, к удивлению и гневу молодых генуэзцев, так как его присутствие обещало ряд радостных празднеств.
Во время долгого путешествия не промолвил они ни слова, но взгляд его стал менее суровым, когда он увидел, как у него под ногами распростерся Рим, щеки его порозовели, как будто он одержал великую победу и ничего не могло бы воспрепятствовать его мести. Род графа Пальмы всегда был одним из лучших среди римской аристократии, в котором сочетались огромные богатства, любовь к искусству и желание приятно провести жизнь. Пальма жили в большом красивом дворце, все диковины из дальних стран, которые привезли моряки, все сокровища древнего и современного искусства были собраны в этом гармонично построенном дворце, в котором все выдающиеся люди Рима охотно и поистине радостно общались, ибо граф Пальма был истинным аристократом, который даже в молодые годы приобрел репутацию поэта, написав стихи, и посредством своей выдающейся образованности показал истинный артистизм. После продолжительных занятий поэзией пробудилось его обостренное чувство искусства, так что молодой сентиментальный граф стал другом и покровителем художников, и в качестве такового они относились к нему тепло и почитали его. К сыну же эта любовь к искусству перешла не в такой степени, хотя он и любил искусство как развлечение и общался со свободно мыслящими художниками, но больше из-за желания развеяться и вести остроумную беседу, чем испытывая истинную потребность, больше, правда, к дочери Франческа, гордость и радость семейства, которая прекрасным голосом полным чувств каждый день пела романсы и с его воодушевлением беседовала с поэтами об их стихах, а они восхваляли и почитали ее как покровительницу. Как только Риккардо вошел в этот дворец и зашагал через прекрасно украшенные залы, достойные короля, в смятении чувств, ему казалось, что от этого великолепия и несметных богатств его желание отомстить пошатнулось, будто бы он со своей ненавистью пришел в мир, который, будучи полон радости и изобилия, был далек от жизни в нужде, и болезненное изумление столкнулось с его колебаниями Он казался просителем, пришедшим к богачу, которому он хочет показать свою нищету, и обнаруживает, что тот ни может получить ни малейшего представления о том, как бедняки влачат свое жалкое существование. И выросла в нем в двое неприязнь бедных к богатым, его ненависть разгорелась до предела, он схватил рукоятку меча и почувствовал горящее чувство удовлетворения при мысли о том, что он сын обедневшего дворянина, отнимет у этого испорченного юнца его несметные богатства и ему отомстит. Мысленно он представил бедный дом матери в суровой долине около Генуи, двух уничтоженных горем женщин, бродящих по пустынным комнатам, свою обесчещенную сестру, которую этот сластолюбец посчитал для себя завидной, так как удостоил своих объятий! И Риккардо схватился за рукоять меча, потому что этот мальчишка шагал в этом доме, через эти ворота, через этот зал, и если бы он его встретил, он чувствовал, что ударил бы его, не сказав ни слова. К нему подошел слуга и спросил, чего он желает. "Не желает ли он поговорить с графом Пальма?"
"Нет, господин на несколько недель уехал из замка". Риккардо сказал с нетерпением, что он хотел бы побеседовать с молодым графом.
"О, - сказал слуга,- с молодым графом тоже нельзя поговорить. Он несколько месяцев назад отплыл с флотом в Малую Азию, а вернется он только в конце года".
"В конце года? Ты в этом уверен? Это не отговорка?"- вскочил Риккардо. Он пошатнулся, настолько он был не готов к такому обороту дела, потому что он забыл, что офицеры из Генуи говорили, что Пальма, возможно, нет в Риме, потому что хотел это забыть, он никогда не думал об этом, таким осязаемым и близким казался ему момент мести. "Вы уверены?" - повторил он.
"Вполне уверен, господин! И если ваша милость хочет больше о господине узнать, нужно вам пойти в Сельва нера, там собирается вся римская знать".
"Да, я сделаю это",- сказал Риккардо, и он покинул дворец с потухшим взором, разочарованный и лишившийся надежд, и долго бродил по римским улицам, не в состоянии составить план несчастный и опустошенный.
IV.
И было его стремление отомстить ядом, который отравлял его. Он лег спать с мыслями о своей обесчещенной сестре, он увидел ее во сне, он увидел, как покинул ее, и она, стеная, бродила по отчему дому, с поникшим взором, боясь посмотреть в глаза любимой матери. Он видел во сне, как мать из досок с боков кровати сколотила гроб, чтобы положить туда свою утраченную жизнь, проснулся он несчастным и измученным. Потом долго бродил он в окрестностях Рима и нашел одно место, откуда было видно, как вдали сияла полоска моря. Там стоял он на солнцепеке, всматриваясь, не покажется ли эскадра вдали, появления которой он так жаждал. И когда его воспаленному взору представлялся корабль, то воздевал он руки, будто бы он хотел взлететь и бессильно их опускал, когда видел, что ошибался. Беппино переживал за своего господина, когда он уставший и растерянный возвращался в их скромную обитель, и осмелился даже скромно заметить, что ему стоит быть осторожнее, чтобы не заболеть лихорадкой, и не желает ли он более вернуться в Геную. Но, встретив суровый взор Риккардо, он тотчас замолчал и, вздохнув, вернулся к своим делам. И так слонялся без дела Беппино по римским улицам, пока однажды не встретил он матроса из генуэзского флота, который подобно ему со своим господином, любезным офицером и родственником папы, остановился в Риме. Он рассказал ему о трудностях своего господина и созрел у него тайный план свести офицеров, поведал своему товарищу Тонино о своих намерениях. Тот рассказал своему господину, благородному да Спада, что он встретил благородного господин Фаббри, который выглядел весьма удрученным, что он живет на Виа Ангуста, и не желает ли его господин навестить его, ибо ему весьма плохо. Офицер же охотно сказал, что он весьма расположен к Риккардо, вскоре ждал он на следующий день боевого товарища и встретил его, когда вышел из небольшого постоялого двора на Виа Ангуста.
"Риккардо Фаббри!- воскликнул он, казалось, удивленно,- ты ли это или это твоя тень идет по этому проклятому узкому переулку? Говори быстро, потому что мне кажется, Бог мой, что я кого-то незнакомого принял за моего товарища Фаббри!" Он снял шляпу и вежливо поклонился Риккардо, который некоторое время действительно колебался, следует ли ему представиться или сделать вид, что незнаком. В первый момент ему действительно было неловко, он не хотел быть узнанным в этом грязном переулке и боялся, что его планы будут нарушены. Но порядочность победила в нем, так как он всегда поступал с Эмилио честно, и на его смеющееся радостное лицо явно светилось счастьем, оттого что он снова увидел друга.
"Конечно, это я, мой дорогой да Спада,- так сказал он и подошел к другу, чтобы пожать ему руку,- я был занят делами моей семьи и сейчас собираюсь покинуть Рим".
Но, говоря так, он солгал, ибо пугало его в этот момент то, что должен был он из Рима уехать.
"Не надо, - сказал Эмилио с теплотой,- ведь всегда были мы хорошими друзьями, не стоит тебе покидать Рим, пока не навестишь моих родителей и не узнаешь, как мы гостеприимны!"
Он сделал знак своему слуге, который вместе с Беппино стоял у ворот постоялого двора, и
сказал ему несколько слов. Затем взял он Риккардо под руку, и, смеясь, повел его дальше.
И этой ночью уже спал Риккардо во дворце де ла Спада.
V.
Большой дворец его друга казался мертвым, потому что отец де ла Спада, только на несколько дней приехал к своему сыну, его торжественно принял Папа Римский и затем он вернулся в летний замок, в то время как Эмилио остался в Риме заниматься своими делами. Все это узнал Риккардо, когда два товарища, которых обслуживал предупредительный камердинер, ужинали с бутылкой прекрасного вина, погрузившись в воспоминания о былом. Они говорили об общих знакомых и перспективах грядущего года и своих предприятий, и Риккардо, казалось, снова стал оживленным добросердечным офицером, которого его товарищи любили и ценили. Он был взволнован и почти развеселился, но когда да Спада упомянул имя Пальмы, он внезапно замолчал, а тот сказал, что Пальма был соседями его родителей на Боско радо, Риккардо сразу преисполнился дерзкой радости, он поднял свой бокал, он позволил своему Эмилио увлечь себя красотой Франчески, юной графини и сестры Эрмете, и уже приготовился и со своим товарищем и любезным другом на два ближайших дня поехать на конях в горы.
Вино было превосходным, по его жилам оно разлилось огнем.
"Жаль, что Эрмете нет дома, очень жаль,- ответил Эмилио,- каждый день стал бы, как праздник!"
"Да, очень жалко,- ответил Риккардо, он вдруг стал серьезным.- Я бы охотно с ним увиделся. Мне в Генуе о нем многое рассказывали".
"И, конечно, только хорошее,- хвалил его Эмилио,- мужчинам он нравится, и женщин он понимает так, как никто другой! Вы должны познакомиться с ним, Риккардо, и если все удачно сложится, приедет он скоро сюда, как верят его родители. Ты с ним быстро подружишься, вы друг другу подходите".
И спрыгнул Риккардо с кресла, почувствовал он, что его рука сжимает рукоять меча, и качнулся бокал вина, который он держал в руках, и пролил он кроваво-красное вино на руку. Он хотел нечто ужасное сказать, его глаза сверкали, но не смог он этого сделать, и он, беспомощный и потерянный, упал назад в кресло. И отвел его Беппино в постель.
VI.
Когда вскоре два офицера встретились за утренней трапезой, и Эмилио, смеясь, не отойдя от вчерашнего кутежа, говорил сразу за двоих, стало Риккардо ясно, что это был не сон, он был расстроен тем, как проявил свою слабость, и он боялся, что кому-нибудь выдал свои планы и намерения.
Затем расстались они, чтобы следующий день путешествия посвятить покупкам. Потом Риккардо, как и раньше, побрел к своей скромной гостинице под мостом Пинчио, где он съел свой обед, а в голове у него билась мысль, которая вечером прошлого дня молниеносно промелькнула первый раз.
"Ты завтра едешь верхом в Боско радо,- сказал он себе,- и, может быть, послезавтра предстанешь перед сестрой и родителями того, который твое счастье, и твою любовь разрушил. И ты выехал, чтобы отомстить за позор, которым он покрыл твою семью. Разве положение, в котором находишься ты и семейство Пальма, не подобно тому, что увидел Эрмете, когда несколько месяцев назад вошел в дом твоей матери? Брат далеко в море, а женщины одни, как мне и предсказал старый граф. Разве есть другая, более справедливая месть, которая подобное уравнивает с подобным, когда делаешь несчастным возвращающегося брата, который избегает твоего меча, чем то, что он в своих гордых надеждах полностью уничтожен? Там мать, сестра и я",- прикинул он.- Если бы этот негодяй, этот трус, который убежал от меня в море, был здесь, не пережил бы он сегодняшний вечер. Но он убежал от меня,- мысль укоренилась в нем все глубже,- он повел себя трусливо, чтобы избежать моей мести, но ему следует знать, что скоро я приду, скоро я являюсь, чтобы стереть позор. И когда он вернется, пусть он почувствует всю боль, которую пережил я за последние несколько недель, а затем хочу предстать я перед ним честно и открыто, как и подобает рыцарю, и он должен дать мне отчет и я дам ему отчет. Да будет так!"
Тогда подвел он черту, успокоив этим совесть, пока она не уснула. Сладкое чувство удовольствия переполняло его, он не мог больше сидеть на месте, нетерпение выгнало его наружу и заставило скитаться по римским улицам. Он едва мог дождаться утра и радовался в предвкушении того, что должно было наступить, как полный сил юноша в ожидании состязания, из которого он должен был выйти победителем. И был он во время поездки в Боско радо прекрасным ясным ранним осенним утром энергичен и счастлив, как никогда.
"Расскажи мне о Франческе, Эмилио,- сказал он, когда они ехали вверх по крутому склону,- прекрасна ли она, достойна ли любви, есть ли у нее возлюбленный?"
Он должен был поговорить о Франческе, он подвел своего коня близко к белой лошади Эмилио, он почувствовал, что своим вопросом он вынуждает того нечто рассказать сокрытое, но именно это и волновало его, и он должен был спросить.
"Она действительно так красива, как все говорят? И ее сердце уже кому-то отдано? Я жажду переживаний, ты знаешь, как жажду я переживаний, как истосковался по радости и любви. И любви!"- повторил он, и Эмилио замолчал.
Сначала Эмилио уклонился от ответа на вопрос своего друга, потом он похлопал своего коня по плечу, посмотрел на Риккардо тяжелым серьезным взором, он сидел прямо в седле, будто был отлит из бронзы, и говорил голосом, который был слишком тяжелым для простого ответа.
"Ты ошибаешься, Риккардо Фаббри, Франческа из благородной римской семьи, она родилась не для интрижек, она- де Пальма".
"И моя сестра тоже Фаббри",- хотел ответить Риккардо, но он сдержался.
"Ты не говоришь мне ничего нового, ясно, что она одна из Пальма,- повторил он, попытавшись смягчить свой вопрос, - и я не спросил ничего другого, кроме красива ли она. Ты мне не ответил,- затем добавил он с воодушевлением. Ты хочешь меня потрясти. Спасибо тебе!"
Он натянуто рассмеялся, но его радость исчезла, он почувствовал, что слова Эмилио его унизили, он почувствовал, что де Спада держат его на расстоянии, которое отделяет бедных де Фаббри от графини Пальма, он закусил губу, так как они поднимались, пришпорил коня, и они поскакали быстрее.
Но затем он заставил лошадь замедлить бег, и сказал: "Видишь сам, так глупо я повел себя из-за этой осенней прогулки. Не сердись, Эмилио, мы молоды, посмотри, как прекрасны покрытые лесом горы под голубым небом!"
Немного поколебавшись, добавил он, его голос звучал мягко, почти ласково:
"Я даже не спросил вас или совсем об этом позабыл, Эмилио, у вас есть братья или сестры?"
"Да, Риккардо, - ответил да Спада,- у меня две сестры, одна замужем и живет в Тоскане, другая дома, милая моя маленькая Мария, подруга Франчески, которую вы скоро увидите".
Он поднял руку и указал Риккардо на светлое пятно среди расположенных на холмах лесов.
"Там Боско радо, на той стороне, недалеко от лесной поляны, живут Пальма"
Он улыбнулся и указал Риккардо туда рукой. "Теперь ты поймешь ответ, который я тебе дал раньше".
"И теперь мы сразу будем понимать друг друга верно!" ответил Риккардо.
И они сразу поскакали вперед, чтобы прибыть в Боско радо.
VII.
И когда они скакали в темноте, им навстречу блеснул огонек Боско радо, который в последние часы казался им покрытый тьмой, и прошло совсем немного времени, как огоньки выстроились в ряд, и они смогли видеть окошки и все здание замка.
Но в окрестностях замка теперь все было ярко освещено, изредка светлое пространство прерывали тени, на миг вверху вспыхнул свет, так что Эмилио забеспокоился, и ему пришлось ответить Риккардо.
"Там на небольшой возвышенности рядом с замком хозяйственные постройки,- сказал он будто бы себе,- однако, я надеюсь, там не горит огонь, это было бы плохой иллюминацией для моего неожиданного возвращения домой".
Они поскакали быстрее, и тут они увидели, что тени мелькали, будто повторяясь, вскоре они услышали громкие голоса и звонкий смех. Лес на короткое время их оставил, ветерок донес до них отголоски речи, полной радости, и звуки быстро затихшей прекрасной музыки.
"О, так там отмечают местный праздник,- сказал Эмилио, вздохнув с облегчением,- Давай сначала нам посмотрим на праздник, а потом их удивим. Сначала останемся в тени, а потом выйдем на свет, чтобы они нас узнали".
Он сделал знак Тонио и Беппо и отдал им, спрыгнув с коня, свои короткие указания. Оба слуги должны были в обход отвести коней в конюшни, но совершенно не торопиться. И тогда встали два дворянина прямо на краю леса, и смотрели сквозь стволы деревьев на представление, которое казалось им странным и фантастическим.
Там вдали, на лесной поляне, перед величественным белым замком стоял кто-то из зрителей, а у пологого склона холма собралось благородное и счастливое общество. Дамы и господа, молодые и старые, благородные дамы сидели на скамейках и стульях, в то время как мужчины, привлеченные ими, столпились вокруг них.
На круглом склоне, примерно на половине пути между постройкой и господами, горел огонь факелов, ярко освещая окрашенные в белый цвет стены дома. И с обеих сторон горы выехали прямо к зрителям на резвых мулах два юноши, неожиданно из тьмы показались на ярко освещенных белых стенах их гротескные, огромные тени, безумно искаженные и выросшие до самых крыш здания, они подскакали на сказочных, невиданных, неслыханных животных, в руках у теней были цепи, а на шестах был прикреплен огромной пузырь из свиньи. Вокруг стенали волынки, смеялись флейты, и шумное веселье благородного общества сопровождалось странными тенями и глупыми звуками.
"Это наши слуги, - объяснил Эмилио, - они развлекаются и показывают благородным господам прекрасное зрелище. Там рядом сидит моя мать рядом с графиней Пальма, которая, к моей радости, пришла, рядом с тремя кавалерами стоит Франческа Пальма с сестрой. Но сейчас внимательно смотри на зрелище - сейчас самое интересное". И неожиданно посередине белой стены появилось изображение нарядно одетой дамы, невероятная тень фантастической громадной женщины, которая скачущим на мулах юношей в обе стороны посылала неловкие поцелуи. Те же, кто только что верхом прибыл к почтенной публике, сейчас смотрели, будто музыка пробудила их внимание, на женщину, они повернулись верхом и поехали к вершине, легко заскользили, будто их тени касались теней деревьев. Ее манящие движения были полны страсти, показывала она свою благосклонность то одному, то другому, волынка между тем сходила с ума, флейты рыдали, и веселящиеся люди громко радовалось, созерцая удивительное зрелище. Риккардо же стоял возле Эмилио, тогда как его лицо было серьезным, его сердце сильно билось, он пристально смотрел на группу людей, на которых указал ему его друг, там были три кавалера, два молодых и один постарше, и две девушки, они смеялись и отпускали веселые замечания. Но Риккардо и сразу не спросил, какая из двух девушек была Франческа, он знал это сразу, он не мог себя обманывать, его глаза, его сердце ему говорили, что самая маленькая, самая веселая девушка и есть Франческа.
"Она прекрасна,- ликовал он, и его молодое желание шептало ему прямо в ухо, - вот это и есть твоя месть". Но так как он на том в своих дерзких мыслях остановился, заставил он себя подумать о сестре и сжал кулаки: "Да, Франческа так прекрасна, так мила, совершенно неотразима! И ты, бедная сестра, могло ведь и так случиться, что твой брат не смог бы тебя защитить!" Теперь он посмотрел на другую, она была высокая, серьезная, имела она необыкновенно благородные черты лица, эта серьезность оставалась на ее чистом лице, даже когда она смеялась, так что похожи они были на стоящих рядом музу истории и музу любовной песни или изящного танца. Но взгляд Риккардо не задержался на серьезной девушке, он устремился его, полный тепла и сулящий счастье, на невысокую и радостную другую девушку, которая в своих светлых одеждах явилась ему воплощением прелести, так что он, в то время как Эмилио, стоя рядом, громко смеялся, он тоже улыбался, полный сердечности, вместе с другими, но по другой причине, нежели его друг, горящими глазами следил за представлением. Один всадник пронес на голове свиной пузырь, привязанный к цепу, в другую сторону, пошатываясь, слез с мула, ужасная тень их милой взлетела свободно вверх, затем отдохнули они обе наверху, он нес свою добычу, в то время как побежденный с неуклюжим движением поднялся, поклонился, потом, будто бы мстя веселящемуся обществу и упрекая его, прыгнул в огонь и быстро двигаясь, исчез. Представление театра теней закончилось. В то время как радостные зрители, смеясь, аплодировали, только в один момент в их группе осталось, как после сумасшедшей игры должно было последовать еще продолжение, схватил Эмилио Риккардо за руку и потянул прямо в центр толпы. Люди с факелами быстро выбежали из замка и вот сейчас они оба стояли рядом с девушками, и Эмилио неожиданно вмешался в разговор, как будто все это время присутствовал, и снова воцарились веселье и смех, в то время как Риккардо оставался незамеченным. Он встал рядом со своей избранницей, вдыхал аромат ее юной обнаженной шеи. В нем вспыхнуло вдруг горячее страстное желание, и в этот момент стало ему грустно, как ребенку, который вдали от дома слушает громко звучащую музыку и неожиданно начинает тосковать по знакомым словам своей далекой матери. И вскоре родители да Спада подошли к ним и поприветствовали своего сына, который в этот момент, как подобает, представил их милости как храброго товарища и дорогого друга. В это время Риккардо склонился над рукой матери Эмилио, и он продолжил знакомство с обеими девушками, юной графиней Франческой и ее младшей сестрой Марией, которые тоже поклонились офицеру, не говоря ни слова, так как там вокруг них собрались еще дворяне, был множество рукопожатий и поклонов, наконец, все благородное общество собралось в дальней зале, чтобы завершить праздник за богато накрытым столом. Риккардо сел рядом с матерью Эмилио и был ее дружеским обращением и речью самым приятным образом очарован, однако молодые люди за столом говорили о театре теней, и Эмилио должен был рассказать девушкам о госте.
Наконец, Риккардо друзья проводили в комнату, так как он устал от долгой скачки, был смущен множеством людей, он заснул на своем ложе без снов, далее не думая о своих планах.
VIII.
Яркое солнце на следующее утро разбудило молодого человека, и сразу его охватило приятное чувство, когда он вспомнил, что прошлым вечером он познакомился с девушкой или просто видел ее, что она олицетворяет для него все прекрасное и желанное из того, о чем он когда-либо мечтал, она ему казалось полностью окутанной лучами солнца, нежной и радостной, казалось она ему заманчивой игрушкой, которую он, как ребенок, хотел бы спрятать у груди и ласкать. Он пытался вспомнить полностью ее прекрасный облик, он радовался тому, что она ниже его, что он ему нужно наклониться, чтобы ей в розовое ушко сказать нечто прелестное. Он еще раз закрыл глаза, чтобы поудобнее растянуться на прохладной постели. И когда в его размышлениях мрачные идеи начинали затенять радостный образ, тогда он их прогонял, он чувствовал, что его страсть его старательно учит желанной науке любить. Но старые мысли стали все плотное, непроницаемые, они затягивали его, он будто бы говорил с другим человеком и стыдился себя. Но это завело Риккардо еще дальше, он должен был подумать о происшествии во время вчерашней поездки верхом, когда Эмилио на его безрассудные слова ответил гордо: "Она же Пальма!". Ее сияющий счастьем утренний образ исчез, он вспомнил, зачем сюда приехал, о своем решении и новом плане своей мести. "О, это должно быть труднее, чем я предполагал. Она такая чистая, такая красивая!" Но перед ним снова предстала его сестра, такой прекрасная, какой он представлял ее себе, когда на корабле предавался своим прелестным мечтаниям о доме, и резкая боль, которую ни с чем нельзя было сравнить, наполнила его сердце.
Так ли легко было завоевать его сестру? Так ли охотно приняла она ухаживания его смертельного врага? Виновата ли она вообще? Его воспаленное воображение отчетливо представило Эрмете и его сестру, этого он больше выносить не мог, он вскочил с постели и подозвал слугу. Тот привел его в соседнюю комнату, где его уже ждала утренняя трапеза. И сразу поторопился Риккардо в сад, его переполняло желание скрыться, дабы в одиночестве побыть со своими мыслями.
IX.
Когда Риккардо вышел в зеленый, сверкающий на солнце сад, под теми же старыми деревьями, где вчера собралась веселая компания, бродил он уныло, притворяясь, что ему хорошо и он полон радости. Он смеялся со всеми, когда подшучивали над его долгим сном, восклицая, что кровать в доме да Спада должна быть получше корабельной. Это относилось также к Эмилио, сказал он с улыбкой, ведь тот тоже встречу пропустил.
"Вы ошибаетесь, - сказал отец Эмилио,- он сегодня встал рано утром и передает вам вои извинения. Он с Марией вместе с Пальма, которые вернулись домой, час назад уехали, чтобы их проводить".
"Мне жаль,- пробормотал Риккардо, и его слова могли быть извинением за то, что он не проводил семью графа. На голубом небе не было ни облачка, но его лицо внезапно потемнело, и один из дворян, который смотрел внимательно, вдруг сказал:
"А поезжайте за ними, если вы быстро поскачете, можете увидеть еще, как развевается плащ Франчески, пока она не исчезла в густой тени Сельва нера!"
"Да, - рассуждал отец да Спада,- об этом также просил Эмилио, вы могли бы, если это вас порадует, поскакать за ними, дорогу нельзя спутать, и вы должны встретиться с нашими детьми на середине пути".
"Я охотно это сделаю, сказал Риккардо спокойно.- Я просто велю сделать мою лошадь".
"У нее сегодня заслуженный отдых,- сказал дружелюбный хозяин. Моя лошадь оседлана к вашим услугам".
Он свистнул, призывая конюха, который вскоре привел к ним красивого, играющего, как пламя коня. Риккардо вскочил на него, и, после того как ему показали путь, ускакал.
"Мы приветствуем прекрасную графиню Франческу,- радостно прокричал ему один из дворян, и потом обратился к оставшимся гостям, смеясь,- Конечно, это дело рук графини, в противном случае этот соня, несмотря на всю свою любовь к Эмилио, не вскочил бы на лошадь. Но он скачет лучше, чем я ожидал от морского офицера".
Но Риккардо чувствовал, что чем легче ему было сидеть в седле, тем тяжелее его сердцу слушать то, что говорил приветливый отец Эмилио.
"Я должен догнать их!" сказал он себе "Я должен снова ее увидеть!"
Дорога за замком повела его вверх, однако, не достигнув вершины, так что желанию Риккардо, быстро поднявшись наверх, увидеть, как едут Пальма и его спутница, не суждено было осуществиться.
"Я, должно быть, поехал не той дорогой,- подумал он,- и еще насмешливый дворянин сказал, что я издалека увижу плащ Франчески. Может сверху откроется вид, я бы мог еще час так проскакать".
Он пришпорил своего коня, чтобы тот поскакал быстрее, хотя действительно круто поднимающаяся вверх тропа называлась проселочной дорогой. И потом, когда Риккардо из леса неожиданно выехал на залитую солнечным светом поляну, и от яркого солнечного света прикрыл глаза, всматриваясь в тени на противоположной стороне леса, неожиданно он услышал свое имя, он еще присмотрелся, и вздрогнул от радостного удивления, отчего он подался назад, чтобы остановить коня.
На лугу, на поросших мхом камнях сидела она, та, кого он желал, она свободно держала в руках уздечку. На ее светло-русых волосах была шляпка смелого фасона, она, сидя, одетая в амазонку, выглядела весьма изящно, и улыбалась ясному дню, наверное, смеялась она над поспешившим всадником, который неожиданно остановил своего коня и мог представлять собой очень странное зрелище, потому что его лицо и все его поведение, когда он слезал с коня, так ясно выказывали удивление, радостный испуг, что она засмеялась еще громче.
"Графиня,- сказал он,- задержитесь еще немного, чтобы подождать меня", хотел он сказать, но не договорил, так как Мария пошла навстречу ему, и удивление промелькнуло на ее светлом лице.
"Вы сказали графиня? Вы принимаете меня за Франческу?"
"Да, а разве вы не графиня Пальма?- так уклончиво, но все уже уверенно сорвался ответ с уст Риккардо. "Так ваш брат высмеял меня вчера вечером, когда сказал..."
"Вы меня путаете с моей подругой Франческой? - закончила предложение Мария,- и вы приняли меня за мою подругу? Но у вас такое несчастное лицо, вы так расстроились из-за ошибки, у вас такое растерянное лицо, что я должна у вас попросить прощения, бедняга! Я действительно всего лишь Мария, сестра Эмилио, вы меня можете за это простить? Я проводила наших дорогих гостей до этого места, а мой брат еще дальше с ними поехал, возможно, до Сельва нера, потому что день такой чудесный и ездить так приятно. Теперь я желаю вернуться домой, потому что вам пришлось так долго ждать, а я для вас невольно стала горьким разочарованием!"
Она снова засмеялась в зыбкий туман, похлопала по шее коня, который смотрел на хозяйку горящими глазами. Риккардо стоял перед ней, и тихий голос внутри него пел всю ту же самую песню: " Сейчас все, все хорошо, только не должен я тебе, милая дева, боль причинять!" Но другой голос насмешливо говорил ему: "Ты, смелый рыцарь, думаешь о мести? Да ты и зрением и слухом погрузился в любовь, и стоишь ты перед прекрасным созданием, которое избрала твоя нежность, и солгал ты себе, избрав ее целью своей мести".
И его стыд и чувство несправедливости от того, что он сделал с этой чистой девушкой, были так велики, так что казалось ему, что она, такая чистая, должна знать о его грехах, что он встал на колени на траве, чтобы поцеловать край ее платья,
"Можешь ли ты простить меня, Мария, можешь ли ты мне все простить?" - умолял он совершено искренне, и только точно знал он, что то, что он спутал двух девушек, было рождено восхищением, которое он испытал перед этим прекрасным созданием, и его восторг и зарождающаяся в нем любовь вынудили его ошибиться. Мария наклонилась к нему, она еще улыбалась, посмотрела в его несчастные глаза, не понимая, и сказала ему: "Я знаю вас, синьор Риккардо, но не знаю, честно ли вы себя ведете, когда стоите здесь на коленях, по-настоящему, смотрите ли, как сейчас, всегда таким так горестно. И не знаю я, что я вам простить должна, когда вы это слово так серьезно говорите. Вы видели нас, обеих подруг, вчера, когда вы себя вели как чужой в веселой компании, вы смутились, но ни я, ни Франческа не обижаемся, когда кто-нибудь нас путает. Встаньте, синьор, и скажите же, причинит ли вам боль, если кто-нибудь примет вас за вашего брата?"
Она все это произнесла так естественно и в то же время так мягко, что Риккардо совсем смутился. Он не знал, что ответить и только пробормотал: "Вам неведомо, как искренне сожалею я о том, что я сделал или хотел сделать!"
И внезапно он страстно обнял ее колени и закричал: "Вы не знаете, как порочен я, как жалок, как несчастен! И не могу сказать я вам, что же делает меня таким несчастным! Из-за этой путаницы ничего не должно произойти, совсем ничего, только пожалейте меня, потому что я несчастен, хотя я не заслуживаю вашего прощения, хотя оно одно могло бы спасти меня!" Его голос звучал так искренне, а глаза смотрели с такой грустью и так безнадежно на испуганную Марию, что он не стала ему противиться, так что она от странного поступка того, кто стоял перед ней на коленях, также заразилась робостью. Ей казалось, что со вчерашнего вечера он так изменился, что она спрашивала себя, действительно ли он тот офицер и друг ее брата. Однако она тепло обратилась к нему:
"Как могу я простить Вам то, чего не знаю, и что меня не обидело? Встаньте, синьор, мы сейчас поскачем домой, возможно, это вас успокоит, там мы подождем Эмилио, и вы сможете сказать ему, что вас так взволновало. Разве это не так?" Он поднялся с земли, смущенный и растерянный, и поблагодарил ее молчаливым взглядом, и они прошли немного дальше в лес рядом с лошадьми, которых вели за упряжь. Но он стался стоять, он боролся с собой, должен ли он открыться Марии. И он начал рассказывать: "Дома у меня есть сестра, она, должно быть, одних лет с вами, они вдвоем с матерью живут в горах у Генуи. И эти две женщины снились мне на море, они были моим счастьем, они были тем, чем я гордился на чужбине. Когда я о них думаю, наполняется жизнь моя смыслом, я знаю, что могу и должен жить, потому что у меня есть кто-то, ради кого стоит жить. Но однажды, когда я пришел домой...."
Он хотел рассказывать дальше, но он увидел невинную девушку, стоящую рядом с ним, которая с жалостью смотрела на него, помолчал и промолвил далее:
"Вы можете себе представить, как радовался Эмилио, когда он пришел домой, как он утешился, увидев вас и своих родителей? И что для него могло быть худшей новостью? В Генуе бы он услышал, что вы здоровы, ваше письмо бы его на этот счет успокоило. Наверное, вы могли бы благородного человека осчастливить своей любовью, осчастливить своим невинным расположением,- повторил Риккардо, сам того не осознавая,- и это смогло бы смутить Эмилио на несколько часов, прежде чем бы он познакомился с вашим мужем". "Ах, Мария,- неожиданно воскликнул он с отчаянием.- Не могу я вам описать свое возвращение домой, меня обманом лишили моего счастья! И самое ужасное - и это знание даровал мне ваш взгляд, самым убийственным было осознание того, что не могу я более любить свою сестру, что я отныне утратил свою родину, утратил право жить! О, Мария, не спрашивайте меня о моей участи, но сжальтесь надо мной и простите мне мои прегрешения, которые Вы, хвала небесам, не можете постигнуть! Я буду ждать в лесу здесь, пока не придет ваш брат и не простит меня за ваших родителей, к которым я не могу вернуться. Мой слуга приведет ко мне лошадь, и я хочу поехать дальше. Прощайте!"
Он встал, протянул руку к Марии. И она сказала, держа его за руку:
"Поговорите с Эмилио, он сможет вас утешить, я надеюсь, что он вас к нам вернет. Знайте же, что я Вам искренне сочувствую, так как вижу, как сильно вы страдаете, хотя все же я причину вашего страдания не в состоянии понять. Видите же, жила я беззаботной и безмятежной юностью до того момента, вы - первый человек, которого я увидела страдающим от сильной печали, глубокой скорби, которую скрыть невозможно. О том должна буду думать я всю свою жизнь. И я была бы по-настоящему рада, если бы узнала от Эмилио, что ваша судьба изменилась в лучшую сторону. Этого желаю я вам всем сердцем. Прощайте!"
И охватило Риккардо некое горячее чувство, он подтолкнуло его к Марии, но сдержался он и молчаливо поцеловал ее руку. Затем медленно вернулся он к своей лошади и пошел назад в лес, чтобы ожидать Эмилио.
X.
Уже ближе к вечеру к нему пришел Эмилио. Тем временем Беппино привел ему лошадь, походный мешок, корзину с едой и питьем, что послала ему Мария, и мальчик, которого к нему отправили, с конем да Спада ускакал домой. Беппино, мрачный, сидел на лошади, у него в Боско радо дела шли хорошо, и он надеялся, наконец, всласть отдохнуть. Его хозяин, однако, грустный сидел на дороге, часто дышал, взмахивал кулаками, и с тоской смотрел в сторону Сельва нера, не захочет ли снова придти Эмилио.
"Наконец-то, наконец-то,- закричал он, когда его друг подскакал к нему,- тебя пришлось так долго ждать!"
Эмилио, изумленный, смотрел на обезумевшее лицо Риккардо, он посмотрел с удивлением на Беппино, на снаряженных лошадей, и соскочил на землю.
"Ты долго меня ждал?- спросил он. - Разве не встретил ты Марию, которая во второй половине дня уже прискакала назад?"
Он перепоручил своего коня Беппино и подошел к Риккардо, который взял его за руку и указал своему слуге, чтобы тот его отвел.
"Я говорил с твоей сестрой, Эмилио, ей известно, что я буду тебя здесь ждать, чтобы проститься с тобой, я сегодня должен тебя покинуть".
Он сказал это таким странным тоном, что Эмилио разволновался:
"Тебя кто-то в замке обидел? Что случилось?"
"Никто меня не обидел,- загадочно улыбнулся Риккардо - но я был виноват, Эмилио".
"Тогда объясни мне, я не понимаю, почему и кому ты причини вред! Это ведь не возможно! Не мучай меня, не сегодня!"
И тогда Риккардо опустил глаза и сказа взволнованно: "Эмилио, ты когда-нибудь в своей жизни соблазнял невинную девушку? Мы молодые и пылкие и ничем не отличаемся от прочих молодых дворян. Ты никогда не соблазнял девушку, не думал о страданиях обманутой, отчаянии матери, несчастье братьев и сестер? Никогда тебе в голову о том мысль не приходила. Я нас знаю". "Однако, что бы ты сказал, Эмилио,- в глазах Риккардо было ожидание, а по его спокойному голосу было ясно, что эти слова он репетировал весь день, - что бы ты сказал, что бы ты сделал, что бы ты почувствовал, если бы твою сестру соблазнили?"
Эмилио толкнул его в грудь, выхватил шпагу и занес ее над ним: "Ты сошел с ума, Риккардо, ты говоришь как полный безумец! Ты не в своем уме! Говори, или сейчас ты простишься с жизнью!"
И тогда Риккардо, довольный засмеялся, все пошло так, как он пожелал, и тогда он закричал прямо в лицо Эмилио: "Давай, Эмилио, давай, я соблазнил твою сестру, я сделал это по ошибке, я принял ее за Франческу, сестру Эрмете! Ты же знаешь, что вчера и спрашивал, как поехать к ней!"
Он жестоко и презрительно расхохотался и снова закричал: "Давай!"
Но Эмилио опустил руку со шпагой, посмотрел в искаженное ужасом лицо Риккардо и бросил шпагу прочь.
"Ты сошел с ума, Риккардо,- сказал он, тяжело вздохнув, - ты безумен!" Гордо, стоял он, выпрямившись перед Риккардо, который беспомощно смотрел на него и сказал: "В своей сестре уверен я так же, как и в своей невесте!"
"Твоей невесте?"- закричал Риккардо.
"Моей невесте"- спокойно ответил Эмилио.
Руки Риккардо бессильно опустились вниз, он склонился, так что камзол, который держал его друг, выскользнул, он упал на колени и прошептал бедными губами: "В своей сестре ты уверен! Это говорит брат! Тогда все хорошо",- прошептал он, тогда все в порядке!"
И он упал на пыльную дорогу.
Однако Эмилио, которому последние несколько часов принесли долгожданное счастье, склонился над ним, его переполняла искренняя жалость к другу, он вытер у него со лба холодный пот, поднял его и позвал Беппино, чтобы тот принес немного вина. Они, бесчувственному, влили его в рот, и долго румянец возвращался на его щеки. Он приподнялся, опершись на правую руку, долго смотрел на Эмилио, и снова отослал Беппино. Он покачал головой, как будто медленно что-то вспоминал, затем сжал руку Эмилио и тихо сказал: "Франческа". Затем он обнял Эмилио, и тяжкие рыдания сотрясали его.
"Мария,- сказал он с нежностью, - чистая, святая Мария! Чтобы решиться на такое святотатство, Эмилио, нужно быть сильным, Эмилио, а я трус! Поставьте меня перед опасностью - и я буду героем! И все же я трус! Я хотел умереть, я хотел заставить тебя это сделать как дружескую услугу, но мне это не удалось, потому что ты хороший человек, а я плохой. Я приехал, чтобы отомстить за свою обесчещенную сестру, ее обидчику.
Он хотел сказать: "Эрмете", потом вспомнил, что-то тот любит сестру его смертельного врага, он почувствовал безграничное уважение к своем другу, брату Марии, которую он любил, и он промолчал. Но Эмилио услышал последние слова Риккардо, он вспомнил разговор с генуэзскими друзьями, что он после прибытия поинтересовался у Эрмете Пальма, слышал ли о ком-то, возможно, о Франческе. И он вспомнил слова генуэзца, что Эрмете страдает от страсти к сестре Риккардо. С болью его мысли прояснились, он обнял Риккардо и поцеловал его влажные волосы.
"Как ты страдал, мой друг! Что должен был ты пережить в эти страшные дни!" И страдание Эмилио поглотило боль Риккардо, он сказал: "Я больше не стыжусь моих слез, они принесли мне только хорошее, как твоя доброта, Но в эти дни хотел вести себя как злодей, от слабости и отчаяния, но сейчас я все правильно понял. Я больше не достоин того, чтобы заставить кого-либо ответить за свои поступки, я также недостоин того, чтобы любить кого-нибудь! И когда ваш шурин Эрмете, Эмилио, вернется домой, расскажите ему о том, как прошел этот час, может, это сделает из него мужчину! А теперь давайте прощаться.
Он поднялся с земли, и Эмилио молча помог ему сесть на лошадь. Он почувствовал, что слова должны остаться словами, и когда они оба, бледные и серьезные, сидели в седле, он только пожал ему руку.
"Передай от меня привет Марии,- сказал на прощание Риккардо,- если ты меня еще считаешь достойным общаться с такой чистой девушкой. И будь счастлив, Эмилио, прощай!"
"Прощай!"- хотел ответить Эмилио, но он почувствовал, что это прозвучит издевкой, он лишь крепко и с чувством пожал ему руку. За Риккардо сомкнулся лес, исчез также Беппино, Эмилио долго еще стоял на дороге и смотрел вслед своему исчезнувшему другу.