Аннотация: Перевод главы "Приход Сивиллы" книги Дж. Бенедикта Картера/Jesse Benedict Carter "Религия Нумы и другие заметки о религии Древнего Рима"
Рим первых консулов очень сильно отличался от Рима древних царей. Не только его население увеличилось, оно также разделилось на различные классы. Простое патриархальное однородное общество превратилось в сложную структуру, которая включало в себя практически все элементы и сферы деятельности, кроме строго интеллектуальных, что и создает то, что мы называем обществом в современном смысле слова. Мир богов также стал обширнее, также присутствовало незначительное социальное отличие старых богов (Indigetes) и новых (Novensides), хотя вопрос, насколько сильно ощущалась разница, остается открытым. Таким образом, нельзя сказать, что новых богов совсем нельзя было сравнивать со старыми. Они сформировали довольно гармоничный круг, и там не ощущалось совершенно никакой нужды в новом жречестве, старых священников было вполне достаточно, чтобы следить за ними всеми. Было несколько новых имен и несколько новых храмов или алтарей, но общий дух оставался старым, и между старыми и новыми богами отсутствовало соперничество. Ни один из старых богов не был оттеснен новыми богами на задний план. Это было на первый взгляд в данный момент невозможным, потому что новые боги символизировали новые идеи, которые не были представлены в старом плане мироустройства. Даже Диана, которая впоследствии взяла на себя некоторые из функций Юноны, в то время главным образом отстаивала простые и чистые политические идеи, такие, какие в то время владели Римом. Этот период равновесия не продолжался очень долго, но, пока он длился, не было сомнений в том, что это был самый лучший и наиболее полный сил период развития римской религии. Не было религиозного рвения, связанного с насилием, но так же не было сопутствующего тому упадка. Это был холодный сознательный формализм, который наилучшим образом подходил римскому характеру, потому что пока главенствовал, римляне избегали избытка суеверности.
Но этот элемент суеверия всегда был с ними, он пришел в течение нескольких лет после того, как появилась республика, и он все сильнее и сильнее стал использовать свое коварное влияние, пока римляне не отправлять свои сааме дикие оргии во времена Второй Пунической войны. Именно во времена первых трех веков республики, приблизительно между 500 до н.н. и 200 г. до н.э. произошли такого рода изменения. Внешне это выразилось в постоянном подъеме религиозного чувства и религиозного рвения, и современникам это могло бы показаться чем-то самим собой подразумевающимся. Это был период множества новых богов и новых храмов, но все это само по себе было безвредно. Вред принес принцип, стоящий за этим. В это заключалось и существенное противоречие, которого требовали настоящий римский характер и настоящая римская религия; и вторая половина периода республики заплатила за то, что совершила первая, а именно - упадком веры, который был едва ли превзойден мировой историей.
Те, кто описывает римскую мораль, обычно приписывают эти изменения греческому влиянию, конечно, в основном это верно, но эти писатели пренебрегли более тщательным анализом греческого влияния, тем, что в различные периоды оно имело различные аспекты, и они не задавали себе вопрос, почему же это влияние оказалось столь пагубным для Рима?- и не отвечали на них. Обычно говорится о влиянии греческой литературы и философии, но применительно к рассматриваемому периоду это в корне неверно, так как нам известно, что греческая литература до Пунических войн на Рим не оказывала влияния, и до того, как греческое влияние привело к результату, о котором мы говорим, до Пунических войн, еще оставалось двести пятьдесят лет. Настоящая причина неестественно оживленной религиозной жизни в течение этих трех столетий есть не что иное, как книги оракулов Сивиллы. Следовательно, перед нами предстает вполне определенная и весьма интересная проблема. Следует изучить труды этих оракулов и объяснить, почему они оказали такое грандиозное влияние на общество и религию, что за три века они смогли изменить форму и содержание римской религии под видимостью роста религиозного энтузиазма, так велика была их жизненная сила, что потребовалось два века человеческого существования и страданий, перед тем, как истинная религия в некотором смысле снова заняла положенное ей место.
Подобно тому, как таинственно происхождение многих великих религиозных течений в мировой истории и то, откуда появились книги Сивилл, также таинственно. В позднее время, для которого в истории нет никаких секретов, с предполагаемым всеведением, впрочем, не имеющим ценности, говорится о старой женщине, которая посетила Тарквиния и предложила ему приобрести девять книг за определенную цену, когда он отказался заплатить, ушла, сожгла три, и затем вернулась и предложила за изначально установленную цену оставшиеся шесть; в ответ на его отказ она ушла, сожгла еще три книги, и, наконец, вернувшись, предложила за изначально установленную цену три оставшиеся, которые он взял. Кроме тех случаев, когда история демонстрирует характер древнего греческого торговца, она в целом бесполезна. Сомнительно даже то, что присутствие в Риме книг Сивиллы относится к временам, предшествующим республике. Первое датированное их использование - это 496 г. до н.э., есть еще одно обстоятельство, связанное с ними, которое указывает на невозможность их появления до начала республики. Это обстоятельство заключается в том, что книги считали величайшей тайной, и невозможно думать, что они могли находиться в Риме без особых стражей, а самая древняя охрана, которая нам известна, состояла из только что созданного жречества, и включала изначально она двух человек, так называемых "двух людей, которые заботятся о жертвах" (IIviri sacris faciundis). Сейчас форма этого титула является особенной, это не имя собственное, как у всего прочего жречества. Напротив, она основана на названии специальных учреждений, назначенных Сенатом для административных целей; оно всецело говорит о том, что возникло оно в период республики, а не в период царства, в то время, когда Сенат обладал высшей властью. Так много можно было бы рассказать о том времени, когда книги попали в Рим; о месте, откуда они пришли, несомненно, это были греческие колонии Южной Италии, возможно, самые древние и самые важные из них, Кумы, Cumae, столь известные благодаря сивиллам. Это не было первым случаем сообщений Рима с Кумами, очень велика вероятность, что именно оттуда в Рим пришел культ Аполлона уже ближе к концу царства. Аполлон в Кумах был связан с книгами, так как Аполлон был тем, кто вдохновлял сивилл, и оракулы ему подчинялись, но более определенно то, что приход Аполлона в Рим предшествовал приходу оракулов. Он пришел как бог исцеления и получил священное место за пределами pomerium на Марсовом поле, на месте, где впоследствии (431г. до н.э.) был построен храм ему, его сестре Артемиде-Диане и его матери Латоне. Это был единственный государственный храм, который когда-либо имел Аполлон, пока Август не построил другой знаменитый храм на Палатине. И Сивиллины книги пришли во время появления культа Аполлона. Если же говорить о самих книгах, то они держались в секрете, так что много об их содержании мы не узнаем, но в редких случаях, когда это было вызвано серьезной необходимостью, Сенат разрешал разгласить предсказание, на котором он основывал свои действия, и так одно или два предсказания дошли до нас. Конечно, они были написаны на греческом языке и составлены двусмысленным образом, который по очевидным причинам является самым удобным стилем для предсказаний. Они предписывали поклоняться неким определенным божествам, естественно, все они были греческими, и выполнять определенные, более или менее сложные, ритуальные акты. Когда они появились в Риме, их поместили в храм Юпитера Оптимуса Максимуса на Капитолии под охрану нового жречества "двух людей, которые заботятся о жертвах". Их число от двух выросло до десяти к 367 г. до н.э., когда была достигнута важная договоренность между патрициями и плебеями, и плебеи были допущены к этому новому жречеству в составе пяти представителей. Впоследствии Сулла увеличил их число до пятнадцати, с того времени это и стало их официально установленным числом, так что жречество изначально звалось Quindecemviri, даже когда речь шла о более древнем периоде. Конечно, настоящая власть над книгами находилась в руках Сената. Когда Сенат читал это уместным, он приказывал жрецам обратиться за советом к книгам, но без специального указания даже стражи не осмеливались к ним приближаться. Жрецы докладывали Сенату, что они обнаруживали, и Сенат затем провозглашал, что предписывали делать оракулы. И в обязанности жрецов Сивиллы входило претворять в жизнь все эти действия, они выполняли все требуемые ритуалы и были все время ответственны за поддержание нового культа, который мог быть введен.
Итак, мы видим, как тщательно охранялись эти оракула и с каким вниманием их использование контролировалось Сенатом, и когда мы думаем, как относительно безвредны были для Греции оракулы за все века ее истории, может показаться, что утверждение, сделанные в начале этой главы о том, какой вред причинили эти оракулы, значительно преувеличены. Но усилия Сената, направленные на то, чтобы защитить этих оракулов, только доказали, что старейшие и мудрейшие люди в обществе понимали, насколько опасны они были, и сравнение с Грецией приводит к выводу о некоторых существенных отличиях между характером греков и римлян, вследствие чего пища для одних превращается в яд для других.
В старую, более чистую эпоху, в Греции боги никогда от людей не отдалялись, они жили практически рядом с ними, определенно, можно быть уверенным, что существовало множество богов, которых они боялись и которых они желали держать подальше от себя, но были и множество других богов, о которых они с удовольствием размышляли. Создавая записи о своей истории, они не обращались от света настоящего к тьме прошлого, они начали с самого истока, полностью описав всех богов, от которых произошло сущее, и мифология незаметно проникла в историю. Им было больше известно о начале всего сущего, которое находилось в руках богов, чем о своем не столь отдаленном прошлом. Искусство очень рано сделало их знакомыми с появлением богов, так что в их религии не осталось ничего таинственного, настолько мало, что позднее элемент таинственности искусственно взращивали в "мистериях". Они скорее почитали богов, чем боялись их, и они чувствовали, что боги им не причинят вреда, пока она не оскорбят их, согрешив против них или их последователей, и оракул Дельф был для них не страшнее слова Божьего для пророков Израиля. Они привыкли к этим посланиям, они стали для них чем-то повседневным. И во всем этом заключалась уравновешенность их сущности, когда смертные греки каждый день выглядели такими же безмятежными, как безмятежно выглядели лики их богов, как увидели их их великие скульпторы.
В Риме все было совершенно иначе. Суеверный элемент итальянского характера, который сейчас так сильно удивляет нас, когда культурные мужчины и женщины двадцатого века, относящиеся к высшему обществу, преследуют ближних своих из-за сглаза, есть наследие многих тысячелетий. Иногда казалось, что если бы у итальянцев было право по рождению, душная атмосфера Этрурии вошла в их природу, несмотря на их собственную волю. Потребовались века, чтобы научить римлянина концепции личных индивидуализированных богов. Он начал свою развитие в теологии, испытывая ужас перед неведомыми силами, представшими перед ним, и считая религию наукой о надлежащей силе в надлежащем случае. Никто не мог познать эти силы, и никто их не любил. Их боги были некогда их хозяевами и их слугами, но никогда они не были их помощниками. Древним римлянам была неизвестна такая вещь, как оракул, единственное послание богов было выражение их гнева, путем посылания знамений и чудес. Они не советовались с богами, когда смотрели на полет птиц или изучали внутренности жертвы, они лишь получали ответ "да" или "нет" на конкретный вопрос, угодно ли богам некое деяние или нет. Все остальное было покрыто тайной, там, где терялся взор, ни воображение, ни вера не могли их повести дальше, в свои права вступало суеверие, и чем больше они размышляли о богах, тем страшнее те становились. И сейчас если вы покажете людям такого склада книгу неуничтожимого оракула, вы увеличите их ужас намного больше, чем это способна сделать сама по себе книга, и при использовании этой книги более простая форма их старой веры будет развиваться медленнее и станет менее действенной перед лицом нового "колдовства", которое способно творить чудеса. И не имеет значения, каким образом вы можете оградить себя от использования этих книг, они будут использоваться все больше и больше, по мере того, как будет все сильнее возрастать тяга к магии.
Изучение внутреннего и внешнего эффекта книги Сивиллы, следовательно, есть настоящая история религии первой половины республики. Внешний эффект в виден в том, что в религию были введены некоторые греческие боги, которые были сами по себе весьма уважаемыми, и присутствие их самих не оскорбляло добрые нравы, и если мы остановимся, то мы не поймем, почему же религиозному рвению Второй Пунической войне суждено было так быстро смениться скептицизмом последующих столетий. Внутренний эффект, однако, который трудно увидеть, можно обнаружить между строчками хроники, и так возможно объяснить подрыв основания религии, пока нам не покажется удивительным не то, что структура погибла так быстро, а то, что она вообще так долго просуществовала.
История деятельности богов начинается достаточно быстро. В 496 г. до н.э. Рим уже в плохом состоянии; его посевы пришли в упадок, а импорт зерна из Лация стал очень трудным, из-за войны с латинами, в которой он участвовал. И во время невзгод он обратился к Сивиллиным книгам, и в случае, когда в первый раз их использование было записано, оракулы повелели ввести в Рим культ трех греческих богов, Деметру, Диониса и Кору. Это было самым подходящим и характерным выбором. Во-первых, этим богам поклонялись в Кумах, родине книг, откуда Рим мог позаимствовать культ, возможно, что так он и сделал; во-вторых, Деметра была богиней злаков, и именно из Кум Рим начал импортировать зерно. Таким образом, приход Кумской Деметры в религиозный мир Рима не имел священной параллели ни с чем иным, кроме как с приходом зерна из Кум в материальный мир Рима. Греческая богиня зерна пришла вместе с зерном, как Кастор пришел вместе с кавалерией, тем не менее, была существенная разница в том, что Деметра пришла посредством заклинаний книг и постановления Сената, в то время как Кастор пришел посредством медленного и постепенного развития.
Очень важно практически совершенно точно описать, что случилось, когда эти божества были введен в культ, частично, так как это бы первый пример, зафиксированный в летописи, и посему это смогло считаться моделью для последующих повторений действия, но также и потому что у нас есть более достоверное знание о явлении в этом случае, нежели во многих других. В первом месте было ясно, что божества ощущались иностранными: не только был их храм построен за пределами в долине Циркус Максимус, за pomerium, но и - что было более значимым фактом--их лишили греческих имен, и взамен этого они получили римские имена, чтобы они показались здесь более уместными. И также эти римские имена не были новыми именами, переводом их греческих названий, но эти имена были именами уже существующих римских божеств, с которыми их легко идентифицировали, что сразу видно, что приход их не обогатил римский Олимп; то, чему они покровительствовали, всегда здесь существовало, и их приход был всего лишь удвоением, с последующим результатом, что эти парвеню стали более влиятельными и известными, они похитили всю жизненную силу древних воздержанных римских богов, к которым они присоединились. Кем были эти изначальные божества, приговоренные к смерти в 496 г. до н.э.? Деметра взяла имя древней римской богини Цереры, о которой мы знаем достаточно, чтобы утверждать, что она принадлежала к старой религии Нумы и что она была чем-то совершенным иным, отличным от Деметры. Все остальное было утрачено, смешавшись с новой Деметрой-Церерой, с ее храмом, построенным греческими архитекторами и ее Апрельскими играми. Эта новая Церера вскоре приобрела огромное политическое влияние, потому что ее храм стал принадлежать плебеям как классу, в то время как храм Минервы объединял работников. Там было место их собраний, и сам храм был их казной, противопоставлялся оно тем самым храму Сатурна, который был в целом казной государства. Специально назначенные служители из числа плебеев, знаменитые плебейские aediles, получили свое имя, связанное с храмом (aedes). Политическая сторона их активности была их единственным преимуществом, кроме самого по себе зерна, связанного с его импортом, это две формы в лучшем случае бедной экономической компенсации за постоянно возрастающий аморальный эффект общественных игр Цереры.
Хотя Церера в экономическом и политическом смысле была самым важным из трех божеств, нам не следует забывать и прочих двух, оба они интересны, хотя одно из них - больше тем, что оно было, чем тем, чем оно не было. Вместе с Деметрой пришли Дионис и дочь Деметры Кора: все три были связаны с торжественными мистериями Элевсина, но ничто из того, что было прекрасным в относящихся к нему идеям, не вошло в римский культ. Деметра была просто обожествленным перемещением зерна, Дионис не был чем-то большим, кроме как богом вина, в то время как бедная Кора выпала из строя в связи с тем, что не было у нее особенного содержания по причине, которую мы впоследствии увидим. Единственное римское божество, с которым можно было идентифицировать бога Диониса, был бог Либер, у которого была достаточно интересная история и который своим долгим развитием заслуживал лучшей участи, чем быть низвергнутым до малозначительного божка величием своего нового тезки. В то время Либер был процветающим богом плодородия, и с тех пор, как виноделие укоренилось в Италии, в особенности покровителем виноградников, и он прошел свой собственный путь развития, было время, когда у него не было своей личности, он был лишь культовым прилагательным бога Юпитера, того, кто давал процветание во всякую пору жизни. Таким образом, из изначального Juppiter-Liber вырос независимый бог Либер; и теперь Либер утратил свою индивидуальность вследствие идентификации с Дионисом. Наконец, пришла и Кора, дочь Деметры. В этом случае римлянам трудно было найти богиню, которая бы представляла нечто подобное по содержанию, и после всего это было задачей нелегкой, так как Кора значила немного, пока ее не стали считать также и Прозерпиной, невестой Плутона--процесс, который требовал познаний в мифологии и понимания ее, чего римлянам в период ранней республики совершенно недоставало. Но была древняя богиня Либера, которая оттеняла мужского бога Либера и составляла с ним пару, и они избрали ее и дали Коре ее имя. У нас есть любопытное доказательство того, насколько мало римляне знали о Коре-Лебере, и как чисто механически был введен культ Коры, и она была соединена с Либерой, фактически, как можно увидеть, через двести пятьдесят лет после того, как Персефону, настоящую Кору, ввели в Рим как всецело новое божество, она существовала еще век рядом с Либерой, пока люди не начали понимать, что Прозерпина и Либера, находящиеся рядом, есть по сути одно и то же греческая богиня.
Необходимо углубляться по порядку в эти детали, чтобы мы могли понять, насколько возможно, процесс, посредством которого божества Сивиллиных книг были ассимилированы в тело римской религии. Сейчас мы видим, что в основном они были избыточными и не являлись необходимыми и даже нежелательным, так как своим присутствием они лишали старые римские божества их сущности, хотя те элементы в них, которые по крайне мере согласовывались с древним римским, были в большей степени способны к развитию, и в целом их принятие было чисто механическим процессом, подобно действиям при колдовстве, когда важнее всего форма, потому содержание остается непонятым, и во всем положение этих богов в Риме отличалось от того, какое они занимали в Греции, потому что их впустили в Рим, лишив всей их мифологии, и поклонялись только их практическим сторонам, и вынуждены были только служить их жизни.
Импорт зерна из Кум для Рима значил нечто большее, чем только лишь удовлетворение их физических потребностей; это значило нечто большее, чем просто добавление этих божеств в государственный культ, зерно привозили из Кум в Остию по морю и так вверх по Тибру в Рим, все в целом означало важный шаг в развитии вовлеченности в Рима в торговую сферу, особенно в торговлю посредством океана. Пока он сам еще не начал этим заниматься, но уже этим он заинтересовался, и море начало значить нечто для этого города, расположенного внутри страны. Эта увеличивающаяся вовлеченность в торговлю в целом и зарождающийся интерес к тем, кто "странствовал по морю на кораблях"- оба они отразились в религиозной жизни того времени; были введены два новых божества, оба, конечно, посредством оракула Сивиллы, хотя некоторые случайные пробелы в историческом повествовании лишают нас деталей
Запись о 495 г. до н.э. в хрониках сообщает, что был спор по поводу того, кто должен был освятить храм Меркурия. Это первое появление Меркурия в наших записях. Подробности этого торжественного освящения были опущены по какому-то недосмотру, но, несмотря на связь его введения с книгами Сивиллы, это, несомненно, было так, по той причине, что стражи оракула в последующем всегда следили за его культом. Несмотря на неожиданность его появления и молчание о нем в хрониках, его история довольно понятна, и его прошлое легко восстановить, по крайней мере, в общих чертах.
Гермес, бывший столь разносторонним, посланец богов, играет важную роль во множестве греческих мифов, потому что с течением времени среди прочих вещей, которые связывали с путешествиями, как бог дорог, он был связан с торговлей, частично из-за того, что торговля требует путешествий, и частично потому что Гермес был покровителем рынков, которые и были местами торговли. Посему его и называли "Гермес покровитель купцов" (Empolaios), и в этом качестве он пришел в греческие колонии, включая те, что находили в Южной Италии. Таким образом, Гермес совершил путешествие с великим торговцем из Кум и стал известен римлянам. Те, однако, познакомились с ним только лишь как с богом торговли, и его имя, которое они ему дали, были ничем более, как переводом его греческого религиозного титула: Empolaios = Mercurius. Долгое время думали, что среди изначальных богов Рима существовал Меркурий , но упоминания об этом боге достаточно редки для того, чтобы быть подлинными, и предлагается одна фраза из этих развлечений, к которым были так привязаны жители позднего Рима, что переписывание истории задним числом и придание искусственного ореола древности применительно к богам, которые они заимствовали в Греции. Таким образом, Меркурий вошел в государственный культ в то время, когда началась торговля зерном, и был в сложившихся условиях божественным представителем сферы деятельности, которую римское государство взяло под полный контроль. Его храм за pomerium был на стороне Авентина Циркуса Максимуса. Это был храм языческого бога, так что древняя торговая ассамблея (collegium mercatorum) начала существовать как ассоциация, частично сакральная, частично коммерческая, члены которой, mercuriales, часто упоминаются в литературе и надписях, одну из которых обнаружили недалеко от острова Делоса. В истинном же культе Рима Меркурий никогда не был столь многогранным, это было то, что он утратил, когда пришел только лишь как бог торговли. В этом качестве он появляется на секстантах древней чеканки, от империи он пришел в провинции как спутник Марса, так как купец шел всегда рядом с солдатом. Напротив, когда в третьем веке до н.э. греческая литература пришла в Рим, эта простая природа Меркурия подверглась изменениям под влиянием множества идей, и он вошел в римскую поэзию со всеми атрибутами и функциями Гермеса, но это либо повлияло на культ незначительно, либо вообще никак не воздействовало на него, и не было достаточно сильных соперников старому храму у Цирка Максимуса, не было центра культа с прогрессивными греческими идеями, который, как мы видели, возник в случае с Геркулесом, Кастором, Минервой и Дианой.
Мы уже видели, как рост торговли зерном принес в Рим новые культы, но есть еще одна глава в нашей истории. Само по себе зерно и сама по себе торговля получили свое божественное дополнение, но море то, что ему причиталось, еще не получило; оно должно было иметь параллель среди богов Рима. И так произошло, и снова - под влиянием преисполненных веры книг, хотя точно мы сказать не можем, когда и каким образом греческий Посейдон пришел в Рим. Море для греков значило всегда очень много, радостные восклицания войск Ксенофонта "Море! Море!" отзываются эхом во всей греческой истории до и после Анабасиса. Но множество островов и бухт в Греции составляют разительный контраст с малым количеством их в Италии, где даже сейчас нет хорошего порта захода на западном побережье между Неаполем и Чивитавеккиа--и последняя могла быть бесполезной, если бы не было мола Траяна. Соответственно, в Италии богу моря Посейдону поклонялись только в греческих колониях, где, однако, у него было два знаменитых места поклонения, одно в Таренте, которое впоследствии назвали Colonia Neptunia, другое в - Пестуме, чьим древним названием была Посейдония. Римляне поклонялись множеству водных божеств, так как они занимались сельским хозяйством, и для них вода означала жизнь, а засуха- смерть; но их божества были божествами пресных вод ручей и рек, им был неведом бог моря. Но когда эти оракулы перенесли Посейдона в Рим, его отождествили со старым римским богом воды Нептуном, отсюда в его культ вошло и море. Нам неизвестно, где находились святилища старого бога пресных вод Нептуна, но древнее празднество в честь него было 23 июля. Новый Посейдон-Нептун получил храм за пределами pomerium на Марсовом поле, но новый бог был связан со старым по крайней мере в том, что освящение нового храма произошло 23 июля, день празднества в честь Нептуна
С введением культа Нептуна, морского бога, государство получило как бы нечто вроде божественного покровительства на море; за перевозкой зерна сейчас следил римский морской бог; но нельзя было ожидать, что культ морского бога будет значить много для римлян. Морская торговля Вечного города развивалась медленно, и она достигла в последующем неких размеров не из-за того, что римляне Италии были в нее вовлечены, но потому что иностранцы, которые по своей сути принимали море, стали римлянами. И не преуспели они в искусстве ведения войны на море до Первой Пунической войны, и даже ее победы были достигнуты путем того, что они применили тактику сражения на суше к бортам двух кораблей, своего и вражеского, торопились перебросить мостик для высадки на суше, и заслуги в победе следует приписывать не Нептуну, а Марсу. До гражданской войны на закате республики не было настоящих морских сражений, и Нептун получил свою славу в победе при Актии в 31 г. до н.э., и позднее при Сексте Помпее, в храме, который построил Агриппа на Марсовой поле, за прекрасными колоннами, где до сих пор работает Римская биржа.
Итак, как мы увидели, в первую декаду республики, посредством оракулов Сивиллы в Рим была введена группа греческих богов, можно сказать, что ни в одном из них по-настоящему не нуждались, никто из них, кроме как морского элемента в Нептуне, не представлял новый и жизненно важный принцип, которого бы не было в религиозном мире, если не при Нуме, то хотя бы при Сервии. Самое лучшее, что можно сказать об этих богах - это то, что один или два из них, а именно, Меркурий и Нептун, не причинили прямого вреда последующим поколениям. О следующих двух столетиях наши хроники молчат, поскольку целью книг подразумевалось действительное введение новых божеств, и до 293 г. до н.э. рассказы о новых богах не возобновлялись. Но в других отношениях в течение двухсот лет оракулы не были бесполезны. Мы должны избавиться от идеи, что обязательно их совет всегда заключался в том, чтобы ввести какие-либо новые греческие божества. Оракулы должны были приказать ввести новые религиозные ритуалы применительно к уже имеющимся божествам, и эти религиозные ритуалы, особенно публичные шествия, которые так часто совершали, выращивали прогрессирующие на глазах суеверия. Для заклинаний и магических формул существенно то, что они должны были содержать нечто странное или чужеземное, это нечто - над всеми вещами, нечто извне; и когда боги посылают чудеса и знамения, когда их статуи плачут и источают кровь, когда скот говорит, а метеоры падают с небес, нужно делать нечто странное и необычное, чтобы противостоять подобному. Среди иностранных элементов часто использовали священные процессии. Они начинались с храма Аполлона на Марсовой поле и шли в город через Porta Carmentalis, шли через Форум и затем снова за пределами pomerium снова к храму Цереры и затем к храму Juno Regina на Авентине. Следовательно, то была внешняя сила, которая входила в город, чтобы его очистить и унести прочь все нечистое, от которого она освобождала общество.
Также такие полумагические явления характеризует то, что после того, как их использовали несколько раз, они теряли свою силу, и нужно было искать нечто иное, еще более сложное и еще более странное. Таким образом, от начало республики и в течение Второй Пунической Войны имела место серия чрезвычайных мер, становящихся все более и более сложными вплоть до того, что в религиозном безумии времени после Канн приносили по указанию книг даже человеческие жертвы. В этом третьем столетии до нашей эры снова стали вводить культ новых божеств, и сейчас мы к этому времени обратимся.
Возможно, что римляне всегда поклонялись неким целительным силами, но их имена в древности нам неизвестны, за исключением того что, возможно, они были связаны с водными божествами. В конце царства, как мы уже увидели, они получили, Аполлона - божественного исцелителя, Apollo Medicus, и это была лишь изначально одна сторона его деятельности, которой он занимался в Риме. Во время периодов различных эпидемий в первые века республики они обращались к нему за помощью, в 431 г. до н.э. после одного из таких случаев они построили ему храм. Но с течением времени люди начали слегка пренебрежительно думать о старом семейном враче, который пребывал у римлян в течение почти двух веков; его методы были слишком консервативными, они не отвечали духу времени. И в Риме появился новый бог-врачеватель, греческий бог Асклепий, которого миф называл сыном Аполлона, хотя изначально с Аполлоном он связан не был. Его великое святилище находилось в Эпидавре, и оттуда его культ распространился по всему греческому миру. Сначала в Риме он был известен как культ отдельных личностей, которые принесли его из греческих колоний Южной Италии, возможно, Тарента или Метапонта, но его культ оказался заразительным, и истории о чудесных исцелениях все жаждали услышать. И не удивительно, что во время великого мора в 293 г. до н.э., когда обратились за советом к Сивиллиным книгам, "в книгах было обнаружено", как пишет Ливий, "что необходимо было привести Асклепия из Эпидавра в Рим". Однако в это время была война с Пирром, и в этом году ничего нельзя было сделать, кроме того, чтобы отложить торжественный день молитвы и обращения к Асклепию. Интересно отметить, как сильно изменились римляне в течение этих двух столетий (с 493 г. до н.э.), когда Церера и ее спутники, первые боги, введенные в Рим, получили свой храм. Это было признанием богов, хорошо известным в Риме, и даже потом они были немедленно идентифицированы с уже существующими в Риме богами; сейчас же они послали экспедицию не только за пределы Рима, но и за пределы всей Италии, чтобы принести культ бога, которого они приняли под греческим именем. На следующий год (292г. до н.э.) в Эпидавр отправилось посольство, чтобы привезти бога в виде священной змеи, которая была как его символом, так и указывала на его видимое присутствие. Такое введение в римский культ священного змея из Эпидавра не было единственным случаем в истории Рима, но это было обычным способом установления побочной ветви культа. Змей в Эпидавре держали именно для этой цели, и таким образом было учреждено множество "отделений" культа. Очень интересен вопрос, относящийся к практической ценности методов исцеления, используемых в Эпидавре и прочих местах, где практиковали культ. Долгое время те, кто лучше всех подходил на роль тех, кто мог высказаться по этому поводу, так как они обладали специальными познаниями, современные врачи, которые изучали этот предмет, ничего хорошего в них не видели, и, кажется, их мнение подтвердилось надписями, которые недавно открыли в Эпидавре, в них содержатся рассказы о наиболее выдающихся случаях чудесных исцелений. И все же эти истории не так красноречивы, как то, что имело место в действительности, скорее, они ближе к благочестивым преданиям, предназначенным для создания культа, чтобы вера могла вырасти. Перед тем, как мы в целом вынесем суждение по этому поводу, мы должны осознать две вещи; одна- то, что многие некоторые из самых разумных людей Греции, людей, которые в прочих отношениях были знамениты своей религиозно верой, безоговорочно верили Эпидавру и шли туда, дабы исцелиться; и другая- то, что к чудесному действую бога всегда добавляли лекарства, которые могли иметь настоящую ценность.
Нам рассказывали слишком много, нежели слишком мало о посольстве в Эпидавр, так как обстановка этого третьего столетия отличается от обстановки ранней республики. Греческая литература начала влиять на Рим, и родились поколения тех, кто был первопроходцами в римской литературе. Таким образом, римская мифология зародилась среди греческих строк и греческих образцов, и одним из мест, где легенда начала расти быстрее и становиться богаче деталями, был описание прихода Асклепия. Просто факты, очевидно, таковы: посольство прибыло в Эпидавр, получило змея и в целости и сохранности привезло его обратно в Рим, постановили создать святилище на острове на Тибре, где построили и освятили храм 1 января 291 г. до н.э. Возможно, это было первым случаем, когда остров использовали, с этого времени мост соединяет его с городом; другой мост, на правой стороне, был построен позже. Римляне считали этот остров всегда скорее недостатком, нежели достоинством. Даже в легенде он был проклят, так как он возник пшеницы Тарквиния. Они желали всегда быть отрезанными от него, и боялись, что он сможет быть средством для врага, чтобы добраться до противоположного брега. Несколько настоящих деяний Асклепия превратились в романтический рассказ о том, как, к огромному удивлению и ужасу моряков, змеи сами заползли на римский корабль; и как они оставались на борту, пока корабль не доплыл до Анция, и потом затем неожиданно поплыл на берег и свернулся около священного пальмового дерева около храма Аполлонам; и они совершенно отчаялись, не ведая, вернется ли он, он, когда прошли три дня, спокойно возвратился к ним, и все шло хорошо до путешествия до Остии и вверх по Тибру, где они миновали остров, где змей поплыл на берег и нашел там постоянное место обитания.
И достаточно необычно то, что был создан остров в форме лодки, построили нос и форштевень из травертина на каждом конце, то, что осталось от него, можно видеть до сих пор; и есть любопытные образцы того, что осталось от Древнего Рима в современном городе, так, больница святого находится на том месте, где находилось ранее древнее святилище Асклепия, и поскольку можно будет сказать, что двадцать два века страдания человечества облегчались здесь, в непрерывном последовательности до дней нового года, так как за три столетия до Рождества Христова была формально открыта больница Эскулапа из Эпидавра.
Приход этого бога в течение первых лет третьего столетия можно довольно точно оценить как предзнаменование великих страданий, которые этот век должен был принести Риму. Это был век практически непрерывных войн: первой была война с самнитами; потом война с Пирром и завоевание римлянами Южной Италии; потом после короткой передышки в десять лет случилась первая война с Карфагеном, и горькое ученичество Рима в сражениях на море; потом были походы в Цизальпинскую Галлию; и, наконец, война с Ганнибалом, которая длилась около двадцати лет, это было самым ужасным сражением во всей истории Рима, с самым страшным врагом на собственной земле Италии. Следовательно, практически нет ничего удивительного в том, что в целом это был период упадка религии, время, когда страх перед богами наполнял сердце практически каждого, когда все, что происходило в природе, происходило против естественного хода вещей, оно вырастало предзнаменования, говорящие о гневе богов и нуждающиеся в немедленных и чрезвычайных искупительных жертвах. Как раз именно такой момент наступил в середине столетия (249г. до н.э.), и было записано свидетельство о новых богах. Первая война с Карфагеном была в самом разгаре, Рим как раз потерпел ужасное поражение в месте, расположенном к северо-западу от Сицилии, у Дрепаны, поражение, еще более жуткое, потому что считали, что оно было вызвано нечестивостью консула Клодия, который, услышав, что священные куры не стали есть, пошутил, сказав "напоите их вместо этого" и всех их утопил. И все возможные границы были перейдены, когда стены Рима уничтожила молния. Необходимо было что-то делать, и за советом обратились к книгам. Они сказали, что необходимо принести жертву Дису и Прозерпине, черного вола - Дису и черную корову - Прозерпине, три последующие ночи, снаружи на Марсовом поле, на алтаре, который назывался Таренциум, и весь обряд нужно было повторять в конце каждого столетия.
Здесь творцам мифов более позднего времени было гораздо больше работы, чем в случае с Асклепием. В историю Асклепия они добавили только несколько чудесных подробностей, несколько украшений легендарного характера, но и история Диса и Прозерпины также была украшена их творениями, она только что была освобождена от них и ее увидели в истинном свете, и некоторые сюжеты были так искажены, и еще остается определенное количество по-настоящему трудных мест. Чтобы получить более верное понимание, мы должны отступить далеко назад.
Если все рассматривать в целом, религиозная вера - одна из самых консервативных вещей в мире; индивидуальное может вырасти в радикальное любым способом, но его влияние на религиозные условия эпохи в целом будет весьма слабо выраженным. Порой число индивидов, настроенных радикально, возрастает сильнее, и некоторые слои общества заражаются их взглядами, но даже в периоды религиозного развития, о которых мы настроены думать как о наиболее мятежных, взятое в целом общество и в среднем все его сословия настроены не более радикально, чем в очевидно нормальные периоды. И в это время, как вся религия в целом остается консервативной, есть одна область, более консервативная, чем остальные, область, в которой изменения практически исключались, это были верования относительно смерти. При обсуждении религии Нумы мы увидели, насколько простыми были убеждения римлян в этой области, это было просто сохранившейся древняя анимистическая идеи смерти, склонность понимать мертвых скорее как общность, и вера скорее в коллективное, нежели в личное бессмертие, и над всем - отвращение к мертвым и нежелание пребывать в подобном состоянии и изображать живописные картины жизни в загробном мире. В свете всех подобных чувств нет ничего странного в том, что мы испытываем огромные трудности, когда пытаемся отыскать у римлян каких-либо богов мертвых, кроме самих мертвых, которые и были богами. Эти мертвые как боги (Di Manes) и, возможно, мать-земля (Terra Mater) были единственными правителями нижнего мира. Напротив, в Греции смерть считалась такой же естественной, как и жизнь, и хотя условия жизни их в древности не отличались от тех, что были в Риме, как удивительно описывает их Роде в своей "Психее", греки скоро их переросли, и мир мертвых стал им так же хорошо знаком, как и мир живых. Там было царство мертвых, и правили им царь и царица. Эти правители назывались различными именами в различных частях Греции, но именам, которые имели они в различных частях Пелопоннеса, Гадес, царь мертвых, и Персефона, его невеста, было суждено подчинить себе всех остальных. Культ этой царской четы разошелся повсюду, но самым замечательным образом развился он в Аттике, где Персефона стала Корой, дочерью Деметры, похищенной Гадесом и ставшей его невестой, в то время как сам Гадес под солнечными небесами Афин утратил многие свои ужасные черты и стал Плутоном, богом богатств, в особенности изобильных благодеяний земли. Но все это подобное Риму было чуждо, и пока греки мыслили таким образом, римляне спокойно существовали, довольные своими простыми Di Manes. Невозможно пожелать лучшее доказательство, которое случайно предоставляется тем, что Деметру и Кору в Рим как Цереру и Либеру в 493г. до н.э. , и абсолютная бесцветность, и беспредметность Либеры показывают полное отсутствие связи Либеры и Персефоны в религиозном сознании Рима. Но в 249 г. до н.э., почти через два с половиной столетия, все приобрело иную основу; Рим изучил большое количество того, что было иностранным в его прежних верованиях, и для него уже не было ничего невероятного в том, чтобы те, кто управлял смертью, были личностями. Таким образом, по указанию книг Плутон и Персефона были введены в государственный культ, хотя они признавали всю необычность ситуации, наконец, они перевели Плутона как латинского Диса; Персефоне было суждено остаться одной, или, более точно говоря, ее приспособили к латинскому языку, изменив в Прозерпину. Конечно, совершенно невозможно, чтобы римляне в 249 г. до н.э. совершенно ничего не знали о Плутоне и Прозерпине, пока Сивилины книги не повелели привезти их. И здесь снова торговцы Южной Италии стали их учителями; и название Таренций на алтаре, где приносили жертвы, возможно, указывало на город Таренций как источник культа. Однако римлянам слишком хорошо был известен Таренций со времен богатой событиями войны с Пирром, которая произошло лишь поколение назад в их истории.
И также римляне приспособили греческих богов мертвых, и, следовательно, по крайне мере, теоретически, поставили своих ушедших предков в зависимость от греческих, так же, как и они сами, потомки, сидели у ног греков в этой жизни. Но согласно постановлению Сената эти боги получили римское гражданство, и жрецы Сивиллиных книг были обязаны учредить ритуал культа, следует отметить ради сохранения доброго имени римлян, что в целом боги никогда особенно глубоко не укоренялись в религиозной жизни людей. Конечно, их имена вошли в некоторые старые формулы и стояли рядом со старыми божествами, а Прозерпина главным образом была создана римскими поэтами; но настоящее подтверждение поклонения, посвятительные надписи, практически полностью отсутствовали. Странным является только одно: тем, что кажется, завладело их фантазией, был причудливый ритуал ночного жертвоприношения у Таренция, и особенно его повторение через столетие. Концепция столетия является скорее римской, нежели греческой, и, наконец, остается открытым вопрос, могла ли быть она добавлена к предписанию оракула, чтобы придать всему ритуалу римский оттенок. Таким образом, в 249 г. до н.э. были учреждены специальные игры, которые приблизительно через век повторились в 146 г. до н.э., несомненно, они снова бы имели место между 49 и 46 г. до н.э., если бы умы людей были всецело заняты гражданской войной и приносить человеческие жертвы мертвым в битвах, случалось практически каждый день. В это время римские хронисты обратили свой взор назад к своим особенным традициям и воссоздали в прошлом ряд вымышленных празднеств, предшествующих 249 г. до н.э., еще сто лет назад, во времена царства. С другой стороны, позднее представится случай сказать о воссоздании игр и их реорганизации Августом.
При испытании враждебностью народы ведут себя в точности так же, как отдельные личности, и слабости нации, которые при обычных условиях часто скрыты, становятся явными и гибельными, выйдя на поверхность тогда, когда наиболее остро нуждаются в силе. Война с Ганнибалом как раз и была таким кризисом в римской истории, и под ее влиянием зависимость Рима от Сивиллиных книг стала еще сильнее, чем ранее. Семена суеверий, посеянные в глубокой древности, проросли, то, что проросло, полностью расцвело, для того, чтобы породить плод, пожинать который было горчайшим из трудов тех, что жил в последние века республики. История Второй Пунической войны, рассматриваемая только в военном аспекте, видится Риму исключительно ночным кошмаром, с чередом кажущимися легких побед, которые последовательно оборачивались поражениями; но когда мы добавим к этой другую хронику, к которой Ливий в равной степени пристрастен, длинный список знамений и знаков, посланных разгневанными богами, и когда мы понимаем, что для огромного количеств людей гнев богов был ужаснее враждебности Ганнибала и так же реален, тогда мы не будем их упрекать их за их религиозный пыл. Когда они сами видели то, что, корова выпрыгивала из окна второго этажа, или то, что изображения богов источают слезы, это не кажется чем-то серьезным, но, наделив нас тремя столетиями страха перед подобными вещами, дав себе инстинктивное толкование их как отвращающее нас от сил, к которым мы обращаемся за помощью, даже с позитивным противостоянием нам и нашим надеждам--и наше состояние в присутствии этих явлений изменится.
Так что почти каждый год между 218 и 201 г. до н.э. проводились религиозные обряды, и Сивиллины книги, которые до того были, по крайней мере в теории, просто альтернативным методом проведения религиозных ритуалов, которым было разрешено существовать рядом с более древними и более консервативными их формами, теперь стали чем-то самим собой разумеющимся. Как в описаниях Гомера, который сравнивал сражения богов на Олимпе с битвами греков и троянцев на троянских равнинах, так каждая победа, которую Рим одерживал над Ганнибалом на поле битвы, была оплачена ценой победы греческих богов над римскими в области религии; и далее, хотя Риму удалось удерживать Ганнибала за пределами своих стен, его богам не удалось защититься внутри pomerium от греческих богов, и во время Второй Пунической войны, величайший страж древнеримской религии и обычаев был низвергнут, и новые боги полностью овладели городом, заняв своими храмами место, до того бывшее самым священным. И впредь все различия исчезают и практически невозможно говорить о римской религии на фоне греко-римского культа. Важно, однако, заметить, что этот кризис произошел скорее по причине избытка религиозного рвения, нежели по причине пренебрежения и безразличия, и хотя мы действительно наблюдаем постепенный упадок божеств, введенных книгами, весь путь от занятых трудами богов как Церера, Меркурий и до более чудесного Эскулапа и культа Диса и Прозерпины со всеми возможностями причудливого фантастического поклонения, во всем этом были только малочисленные следы оргиастических элементов. Но это было следующим шагом, и он себя ждать не заставил. Быстрые кампании первых лет войны с Ганнибалом прошли, то, что было потеряно при Каннах (216г. до н.э.) было возвращено при Метавре (207г. до н.э.), где подкрепление для Ганнибала, которое вел Гасдурбал, было полностью разбито, но результат был вовсе не таков, на который надеялись, и Ганнибал не потерял Италию, но усилился в горах на юге, кажется, что он приготовился провести там оставшуюся жизнь. В. 205г. до н.э. имел место следующий случай обращения за помощью к книгам, римляне колебались, могли ли они указать способ, которым Ганнибал будет изгнан из страны. Ответ был таков: если иностранный враг развернул войну на земле, он был бы побежден, если бы привезли из Фригии в Рим великую мать богов. Оставшаяся часть истории так же необычайно и так же правдиво рассказана Ливием (Bk. xxix.) что было бы вполне уместно его процитировать: " Это предсказание, обнаруженное децемвирами, особенно взволновало сенаторов, ибо послы, отправленные с дарами в Дельфы, донесли, что внутренности жертвы Аполлону Пифийскому, которую принесли они сами, были благоприятны, и оракул возвестил: народ римский ждет победа гораздо большая, чем та, что дала возможность сделать это подношение. (7) И эти надежды подкрепляла мысль: Сципион действительно провидец: он вытребовал себе Африку, значит, знал, что войне конец. (8) И вот, чтобы скорее пришла победа, предвещаемая всеми знамениями и оракулами, римляне раздумывают, каким же образом перевезти богиню в Рим.. (1) Ни один город в Азии еще не был тогда союзником римского народа; вспомнили, однако, что когда-то из Греции, с которой еще не было никаких союзнических связей, призвали Эскулапа исцелить римский народ; (2) теперь же по причине общей войны с Филиппом завязалась дружба с царем Атталом; Аттал сделает для римского народа, что сможет. (3) Назначили к нему посольство: Марка Валерия Левина, бывшего дважды консулом и воевавшего в Греции; Марка Цецилия Метелла, претория; Сервия Сульпиция Гальбу, эдилиция, и двух квесториев -- Гнея Тремеллия Флакка и Марка Валерия Фальтона. (4) Постановили дать им пять квинкверем. (5) Послы по дороге в Азию высадились в Дельфах вопросить оракула: выполнят ли они поручение, с которым их послали из дому, осуществятся ли их и римского народа надежды? (6) Им, как рассказывают, было отвечено: с помощью царя Аттала они получат желаемое, а когда привезут богиню в Рим, пусть позаботятся, чтобы ее принял лучший человек Рима. (7) Послы пришли к Пергам к царю. Он ласково встретил их, проводил во Фригию в Пессинунт, вручил им священный камень, который местные жители считали Матерью богов, и распорядился отвезти его в Рим. (8) Отправленный вперед Марк Валерий Фальтон сообщил, что богиню везут и надо найти лучшего в городе человека, который бы ее должным образом принял".
После перечисления новых знамений Ливий продолжает рассказ о произошедшем на следующий год (204 до н.э.): "А тут еще надо было обсудить, как принять Идейскую Матерь; Марк Валерий, один из послов, отправленный вперед, возвестил, что она вот-вот будет в Италии; и тут же -- свежее известие: она уже в Таррацине. (6) Сенаторы ломали голову: кто этот лучший человек в Риме? (7) Всякий предпочел бы это имя любой власти, всем почестям от сената или народа. (8) Решили, что лучший человек во всем Городе -- Публий Сципион, сын Гнея, павшего в Испании, юноша, еще даже не квестор. (9) Какие его достоинства побудили сенат принять это решение? Я охотно передал бы потомству мнения писателей, близких по времени тем событиям, но не хочу прерывать повествование собственными догадками о том, что осталось скрытым в глубине древности. (10) Публию Корнелию было приказано идти вместе со всеми матронами навстречу богине, принять ее, снести на землю и передать матронам. (11) Когда корабль подошел к устью Тибра, Корнелий, как было приказано, вышел на другом корабле в море, принял от жрецов богиню и вынес ее на сушу. (12) Ее приняли первые матроны города; среди них была знаменитая Клавдия Квинта. До того о ней говорили разное, но такое служение богине прославило в потомстве ее целомудрие. (13) Богиню несли на руках посменно; весь город высыпал навстречу; перед дверями домов, мимо которых ее несли, стояли кадильницы с ладаном; молились, чтобы она вошла в Рим охотно и была милостива к нему. Ее поместили в храме Победы на Палатине накануне апрельских ид46; день этот стал праздником. (14) Множество людей несли на Палатин дары; богине был устроен лектистерний и игры; их назвали Мегалесийскими". (пер. М.Е Сергеенко) . Эта необычайная картина, возможно, во многом исторически правдива. Самое поразительное в ней- воодушевление народа Рима, определенно, оно не было преувеличено. Это было последнее божество, которое ввели в Рим, даже по призыву книг, то, культу которого было суждено пережить культ всех прочих и нанести больше вреда и исльнее деморализовать римский народ, чем все остальные вместе взятые. Чтобы понять, почему так случилось, мы ненадолго должны вернуться назад.
Влияние Греции на Рим усиливалось, и мы можем указать, по крайней мере, три отдельных периода и три этапа, в зависимости от того, насколько сильно этим была затронута религия: во-первых, неформальный приход греческих богов, которые полностью или частично приспособились к римскому характеру; таких, как Геркулес, Кастор и даже Аполлон, хотя Аполлон косвенно был ответственным за второй период, потому что он был причиной прихода Сивиллиных книг. Влияние этих книг породило второй период, с его характерной чертой, которая заключалась в постоянно растущей суеверности, необычайной пышностью культовых действий, но хотя сдержанность древности превратилась в безудержную активность, новые боги, которые пришли, и новый культ, который был введен, имели еще тот характер, когда римляне без стыда могли участвовать в отправлении культа. Но точно так же почтенный Аполлон породил книги, так что последним заветом книг было привезти Великую Мать, и начался третий период, период оргиастического восточного культа, который господствовал, по крайней мере, среди определенных слоев населения, вплоть до установления христианства. Также мы можем спросить, кем же была Великая Мать, и почему этот один греческий культ так сильно отличался от всех остальных.
В разных местах Малой Азии и Крита поклонялись Великой Матери, сначала у нее не было собственного имени, и ей поклонялись как величайшему источнику плодородия, матери всего сущего, даже богов. Гора Диндим в Фригии была одним из главных центров культа и здесь Великую Мать знали также как Кибелу. Из всех этих различных центров культ разошелся по всему греческому миру, но куда бы он не приходил, он всегда подтверждал то, что родился на Востоке, тем, что как в мифах, так и в ритуалах, содержались некие странные восточные элементы. Ее почитатели были шумной оргиастической группой, которые наполняли улицы своими танцами, а воздух-своими песнями, звоном своих кимвалов, под аккомпанемент звона монет в коробочках для денег--сбор монет у зрителей был всегда частью представления.
И затем случилось то, что "лучший человек в государстве" и важные римские матроны вышли из Рима, чтобы принять священный камень, который символизировал богиню, и группу шумных жрецов-скопцов, и так случилось, что они открыли свои врата и принесли богиню в свое самое святое место - на Палатинский холм, туда, где родился Рим. И снова пришли греки с дарами, и как троянцы, которые снесли стены и внесли деревянного коня в свою цитадель, римляне, предполагаемые потомки этих троянцев, принесли на свой самый священный холм другой дар греков, которому было предназначено захватить их город. Они поставили изображение в храме Виктории на Палатине до наступления того времени, когда ее собственный храм его примет, и, кажется, богиня победы откликнулась на его присутствие, разве Ганнибал не покинул Италию в следующем году? И кто бы мог быть настолько неблагочестивым, чтобы предположить, что победа принадлежит Сципиону, а не Кибеле, и что сильная римская армия в Африке подействовала на Ганнибала сильнее, чем священный камень на Палатине?
В чем-то можно усомниться, но такая сильная потребность должна была привести к тому, что Рим принял такой ярко выраженный иностранный культ; и когда ужасы войны прошли, Сенат осознал, что было совершено нечто серьезное. В их защиту нужно сказать, что они делали все, чтобы минимизировать ущерб. Богиня принесла с собой своих собственных жрецов, культ был в их руках, и как повелел закон, так и должно было остаться, и ни один римский гражданин не мог стать жрецом. То, что закон действительно работал, видно по тем некоторым случаям, когда наказание, даже высылка за море, применялось к нарушителям. И также пределы культа были ограничены храмом на Палатине, и только в определенные дни года жрецам разрешалось выходить на улицы города. Для силы римского закона показательным является то, что все эти предписания стойко держались три с половиной века, и не менялись вплоть до правления Антония Пия.
При введении Великой Матери Сивиллины книги совершили свое последнее и самое значительное достижение. После этого не вводились новые божества, и к ним обращались только случайно, главным образом по политическим вопросам, например, в 87 г. до н.э. в борьбе со сторонниками Суллы и в 56 г до н.э. по вопросу чисто политического значения. Их работа была сделана, и мы видим, в чем она заключалась. В течение трехсот лет они служили действующей силой роста суеверности. Их находящегося в позиции превосходства храма Juppiter Optimus Maximus, сущность всего была наиболее патриотична. Римляне в Риме распространяли эти непоколебимые оракулы, которые, казалось, занимали более высокое положение, чем простые ответы "да" и "нет", которые удовлетворялись древние римляне в своем общении с богами. Во времена, когда они находились под угрозой эпидемии или сражений, им давался совет, и эпидемия отступила, и сражение закончилось победой. Действительно, кажется, что Сивилла заслужила благодарность в Риме. Само по себе время показало, что дали им книги. Только, когда сменились поколение, стало видно, что оскорбление веры, замена заклинаний поклонением были разрушительны для истинной религии. Таково было влияние этой замены на различные сословия общества в новых тяжелых общественных условиях последних двух веков республики, что и является темой нашей следующей главы.