Террит.Миссис Перкинс, этот доктор хочет, чтобы я успокоился.
Миссис Перкинс.Не так громко, мистер Террит.
Террит. Почему?
Миссис Перкинс. Он в гостиной.
Террит. Что он делает?
Миссис Перкинс. Выписывает несколько рецептов. Это вам поможет. И еще он пишет некоторые указания для меня. Я должна позаботиться о вас.
Террит. Но я не хочу, чтобы обо мне заботились. Он хочет, чтобы я успокоился.
Миссис Перкинс. Так вы и должны поступить.
Террит. Но я не хочу успокаиваться. Я хочу сочинять. Я хочу получить бумагу и карандаши, миссис Перкинс. У меня в голове звучит музыка, которой вы никогда не слышали и которую даже не можете вообразить. Я хочу записать ее.
Миссис Перкинс. Все в свое время, мистер Террит, все в свое время.
Террит. В свое время, надо же; в свое время! Она уйдет. Она уйдет и исчезнет навсегда. Я должен записать ее сейчас.
Миссис Перкинс. Сейчас, мистер Террит, вы прежде всего должны успокоиться и выздороветь. Тогда вы сможете записать все, что у вас на уме.
Террит. Меня не волнует, выздоровею я или нет. Но я должен сочинить эту музыку. Если я не запишу ее, то никогда не услышу ее снова. И я знаю, что напишу в таком случае: обычные, скучные мелодии, которые нужны миру. И я позабуду о своем искусстве. Но сейчас музыка звучит в моих ушах и бурлит в моей крови как могучий поток, великолепный поток музыки, мчащийся от восхода солнца, как гимн, который слагает дух на полпути между землей и небесами.
Миссис Перкинс. Вот это да, мистер Террит!
Террит. И он хочет, чтобы я успокоился! Успокоился!! Успокоился!!!
Миссис Перкинс. Да, мистер Террит, это необходимо. И вы должны выбросить из головы мысли о своей музыке. Вы никогда не думаете больше ни о чем.
Террит. Думать о чем-то другом? Зачем? И почему я должен быть успокоиться?
Миссис Перкинс. Потому что в противном случае вы не сможете выздороветь, мистер Террит.
Террит. Повторяю вам: меня не волнует, выздоровлю я или нет. Меня волнует только музыка. Но вы неправы в одном.
Миссис Перкинс. Сейчас я должна пойти к доктору. Он ждет меня. Он должен отдать мне свои рецепты. А вам действительно нужно успокоиться.
Террит. Вы неправы в одном, миссис Перкинс.
Миссис Перкинс. Неправа? В чем же?
Террит. Вы неправы. Вы говорите, что меня не волнует ничего, кроме моей музыки. На самом деле есть еще одно, что меня волнует. Так что вы неправы.
Миссис Перкинс. И что же это такое?
Террит. Музыка Бетховена. Моим самым великолепным грезам недостает блеска Бетховена. Мои великолепные грезы... И они теперь бурлят у меня в голове!
Миссис Перкинс. Забудьте о своих снах, мистер Террит. Постарайтесь заснуть.
Террит. Сегодня в девять вечера играют Седьмую симфонию, миссис Перкинс; Седьмая симфония Бетховена на Национальном радио.
Миссис Перкинс.Сейчас, мистер Террит, мне нужно идти, а вы должны постараться заснуть.
Террит. Я вот что скажу вам, миссис Перкинс, вот что я скажу... Если вы в девять часов включите для меня Седьмую симфонию, до тех пор я успокоюсь. Если я смогу услышать Седьмую симфонию, я успокоюсь. Оркестр начнет в девять часов. Еще полчаса... Вы сделаете это, миссис Перкинс?
Миссис Перкинс. О, что угодно, лишь бы вас успокоить! Теперь я должна идти.
Террит. Вы обещали.
Миссис Перкинс. Да, не кричите. Я обещаю, но зачем вам слушать музыку? Было бы гораздо лучше, если бы вы постарались заснуть.
Террит. Потому что это может быть очень долгий сон. Та музыка в моей голове, о которой я вам говорил, становится все более запутанной; и может статься...
Миссис Перкинс. О, мистер Террит, вы не должны так говорить. Вы не должны, понимаете?
Террит. Но если это случится, миссис Перкинс, сначала я хотел бы услышать Седьмую симфонию. Это - одна из самых прекрасных вещей, которые есть в нашем мире. И лучше бы ее услышать перед уходом. Вот и все. А вы обещали...
Миссис Перкинс. Да, да, я обещала. Но с вами все будет в порядке, не сомневайтесь. Доктор идет. (Она приближается к двери.) Очень сожалею, сэр, что заставила вас ждать; но я не могла оставить мистера Террита. Он был слишком взволнован, и я не могла уйти.
Доктор Манн.Я понимаю, миссис Перкинс. У него очень высокая температура, но мы должны его успокаивать, как только можем. Вот рецепты.
Миссис Перкинс. Спасибо, сэр. Как вы думаете, с ним все будет в порядке?
Доктор Манн. Ну, я не могу сказать, миссис Перкинс... Положение было опасное. У него сейчас очень высокая температура; в самом деле очень высокая; мы называем это кризисом. Завтра ему может быть намного лучше или намного хуже.
Миссис Перкинс. Ему не может быть намного хуже; верно, сэр?
Доктор Манн. Нет. Видите ли, это - пневмония.
Миссис Перкинс. Мне не хотелось бы, чтобы с ним что-нибудь случилось. Он всего месяц был у меня квартирантом.
Доктор Манн. И вы были так добры к нему, миссис Перкинс.
Миссис Перкинс.О, нет, сэр.
Доктор Манн.Конечно, да. Нет, ничего с ним не случится, если он не станет волноваться еще некоторое время, пока мы не увидим, как будут развиваться события. Пока не произойдет перемена к лучшему, я имею в виду.
Миссис Перкинс. Понимаю, сэр. Не волноваться... Ну, он просил, чтобы я через полчаса включила для него радио.
Доктор Манн.Я бы предпочел, чтобы он уснул.
Миссис Перкинс.Осмелюсь заметить, сэр... Вы просто не понимаете этого молодого человека. Он не уснет, если я не включу для него радио. Видите ли, он - поэт, или музыкант, или что-то вроде; в большинстве случаев он ведет себя вполне разумно и никогда не создает проблем - по крайней мере, в обычном смысле слова. Но как только он обращается к тому, что называет искусством, имея в виду музыку или поэзию, сэр... В общем, тогда он просто с ума сходит. Если шарманка на улице играет мелодию, которая ему не нравится, а у него в руке булочка или даже ломоть хлеба... никогда не знаешь, что он сделает...
Доктор Манн.Правда, миссис Перкинс?
Миссис Перкинс.Да, сэр. И если я не включу ему радио через полчаса или даже раньше, просто нельзя предположить, что он сделает. Но он точно не уснет.
Доктор Манн.Ясно.
Миссис Перкинс.Это мелодия мистера Бетховена, которая называется, кажется, "Седьмая симпатия"; и он говорит, что должен ее услышать.
Доктор Манн.Очень хорошо, Миссис Перкинс, очень хорошо. Пусть он ее услышит. Если он так на этом сосредоточен, что может слушать ее вполуха, и музыка его не разбудит. Учитывая, что если он ее не услышит...
Миссис Перкинс.Если он ее не услышит, то сойдет с ума, сэр.
Доктор Манн.Очень хорошо, этого мы допустить не должны. Пусть он услышит музыку, и успокаивайте его как можете. Иначе...
Миссис Перкинс.Я позабочусь о нем, сэр.
Доктор Манн.Спасибо, Миссис Перкинс. Оставляю его на вашем попечении. А я зайду завтра утром.
Миссис Перкинс.До свидания, сэр.
Доктор Манн. До свидания, миссис Перкинс. Я и впрямь думаю, что он может выжить.
Миссис Перкинс. Я постараюсь как могу, сэр.
Доктор Манн. Я знаю. (Уходит).
Террит. Миссис Перкинс. (Дверь открывается, и она появляется на пороге.)
Миссис Перкинс. Вы должны уснуть, мистер Террит.
Террит. Вы включите для меня радио в девять.
Миссис Перкинс. Да, да; но до тех пор вы должны поспать. Так говорит доктор.
Террит. Включите радио в девять. Вы знаете номер.
Миссис Перкинс. Знаю? Да, конечно, знаю.
Террит. И запомните: длинные волны. (Но дверь закрывается, когда он произносит эти слова.) Длинные волны, миссис Перкинс. (Он выкрикивает последние четыре слова, но никто ему не отвечает.) Привет. Кто вы?
Бетховен. Нас называют Бессмертными.
Террит. Вы... может ли это... это Бетховен?
Бетховен. Он самый.
Террит. А кто они?
Бетховен. Лишь немногие из нас. Сервантес, Шелли, Мильтон, Мендельсон...
Террит. Я никак не могу разглядеть, на чем вы движетесь. Что это такое?
Бетховен. Воздух. Что же еще?
Террит. Откуда вы пришли?
Бетховен. Мы бываем здесь. Мелодия или мысль могут привести нас. Я преодолел много лиг на песне.
Террит. Но почему я никогда не видел вас прежде?
Бетховен. Твой пульс был слишком медленным, а тело - слишком холодным. В таком состоянии нас никто не видит. Но сегодня в твоих глазах виден необычный блеск; и сегодня ты можешь нас видеть.
Террит. И вы часто бываете здесь?
Бетховен. Мы часто проходим мимо.
Террит. Почему вы все стоите передо мной и смотрите на меня?
Бетховен. У нас есть послание для тебя.
Террит. От кого?
Бетховен. От Судьбы.
Террит. И какое послание?
Бетховен. Ты можешь проснуться от этого сна (ибо мы странствуем по твоим снам) и вернуться к работе; но мир завладеет твоим трудом и уведет его своим путем, вниз. Или ты можешь больше не покидать пределов сна и остаться с нами, Бессмертными, и перемещаться в мыслях людей сквозь века, и строить дом из песен в прекрасном мире грез рядом с нашими обиталищами.
Террит. Остаться с вами?
Бетховен. Да.
Террит. Или проснуться и вернуться в мир?
Бетховен. Да; в зависимости от твоего выбора.
Террит. Я отправлюсь с вами.
Сервантес. Выбери мир, юноша. Это - прекрасное место. Великое место. Битвы и попойки - все это замечательные занятия. Что ж, даже если ты потерпишь поражение и не сможешь в результате шевелить рукой, а потом отправишься на долгие годы в тюрьму... и в таком случае в битвах остается что-то прекрасное. Жизнь стоит того, чтобы жить, даже в тюрьме.
Бетховен. Тогда прощай, мой друг; ты не пойдешь с нами.
Террит. Но я же не сказал, что не пойду.
Бетховен. Он открывает тебе целый мир, и мир одолеет тебя.
Террит. Я не вполне уверен... А кто он?
Бетховен. Сервантес. Он собьет тебя с пути и ты лишишься славы.
Сервантес. Слава! Не думай об этой чепухе, молодой человек. Я не терплю завиральных идей. Не могу их терпеть и никогда не мог. В мое время все сходили с ума от рыцарства. Я этого терпеть не мог - и слава ничуть не лучше.
Террит. Я хотел бы быть со всеми вами всеми. Это было бы замечательно. И все же... (Шелли.) Что бы вы мне посоветовали, сэр?
Бетховен. Сейчас ты обратился к Шелли.
Шелли. Ну... мне очень трудно сказать. Мир - странное место, знаешь ли. Он забавен и отказываться от него не хочется, но он все-таки странный. Так вот, я был женат, и я очень любил свою жену, а еще была другая девушка, и я ее тоже очень любил; и я хотел, чтобы они обе пришли и жили вместе. Все мы могли бы быть очень счастливы. Но нет; этого нельзя сделать. Просто невозможно устроить. Вот так и в мире. Однако, это красивое место, хотя, конечно, безумное.
Террит. А на что похожа ваша нынешняя жизнь?
Шелли. О, здесь нет никаких прежних трудностей. Нет тирании, нет злобы. Мы странствуем туда, куда могут унести нас мысли, мы направляемся туда, где мы нужны; здесь нет дорог, ведущих к людям, которые ненавидят нас.
Террит. Нет дорог?
Шелли. Нет. Мы движемся силой мысли, от сердца к сердцу, или мчимся вместе с музыкой.
Террит. Что он делает?
Шелли. Кто?
Террит. Вон тот, который так резво подпрыгивает.
Шелли. О, Бетховен. Он отбивает ритм. Он всегда так сочинял. Однажды в Силезии он распугал великое множество коров.
Бетховен. Юноша... Не разевай рот как те скоты.
Шелли. Не смотри на него, когда он танцует. Он из-за этого сердится.
Террит. Я не хочу делать выбор до девяти часов. Я хочу услышать его Седьмую симфонию. Я не могу пропустить ее. Ее сыграют в девять, понимаете! А сейчас который час?
Шелли. Час? Здесь нет часов.
Террит. О? Я думал, что время есть...
Шелли. Это иллюзия земли.
Бетховен. Ты пойдешь с нами?
Террит. Да, я полагаю.
Сервантес. Цепляйся за землю, парень. Держись за землю. Здесь много веселья. А что слава?
Террит. Что мне делать?
Шелли. Я просто не знаю. Я не могу решить... Земля - такое красивое место! Но такое странное... Спроси его.
Террит. Кто он?
Шелли. Мильтон.
Сервантес. Никого не спрашивай. Держись за землю. И поезжай в Испанию. Испания весной! Чего еще можно желать? Не отказывайся от этого ради глупой мечты о славе.
Террит. Думаю, я спрошу его. Он ответит?
Шелли. Конечно, ответит. Вот он. Спроси Мильтона.
Террит. У меня есть свобода выбора?
Бетховен. Полная свобода. Таково послание от Судьбы. Но у тебя больше никогда не будет выбора.
Террит. Тогда я спрошу его. Мне остаться еще на время на Земле или выбрать славу?
Мильтон. Слава! Слава! Что такое Земля?
Шелли. Прекрасное место, мастер.
Мильтон. Ах, когда-то, когда-то... Когда это была величайшая драгоценность во всем мироздании. Тогда цвел сад Эдемский, но теперь - нет...
Шелли. Почему нет, мастер?
Мильтон. Проклятый змей!
Шелли хихикает.
Мильтон. Не смейся над мерзким преступлением, задуманным взбунтовавшимся врагом, над смертным грехом неповиновения, к которому он склонил Еву, после чего человек пал и красота исчезла из Рая, чтобы уже не вернуться в мир. Разве не так, преподобный сэр?
Террит. Кого он спрашивает?
Шелли. Херрика. Они прибыли сюда вместе, в один год.
Херрик. В самом деле, мы знаем, что Ева лишила нас Эдема. И все же на Земле осталось немало других даров.
Мильтон. Какие дары могли возместить такую роковую потерю?
Херрик. Ее дочери.
Мильтон. Боюсь, сэр, что вы чудом избежали...
Херрик. Избежал чего?
Мильтон. Окончательной погибели.
Херрик. Я удостоился милосердия, потому что испытал куда большее искушение, чем наша общая мать.
Мильтон. Большее искушение! Большее искушение, чем она, сражавшаяся в одиночку против всех бесчисленных хитростей проклятого врага Небес, падшего ангела.
Херрик. Да, поскольку никакой змей меня никогда не соблазнял, и я мог в течение многих лет удерживаться от неповиновения или ненасытности; но были Джулия, Коринна, Антея и многие другие... Вы их никогда не знали. Они могли соблазнить сатану, и взять реванш, и спасти мир.
Мильтон. Это неподходящая беседа для нас.
Херрик. Нет, ни для нас, ни для этого юноши. Он должен решиться, верно?
Мильтон. Мы принесли ему послание от Судьбы.
Бетховен. Ну так что же? Ты идешь с нами? Или остаешься?
Сервантес. Останься, юноша. Весенние леса Андалусии стоят всех твоих грез о романе и славе.
Террит. Но вы же сами - один из самых романтичных героев в мире и один из самых славных.
Сервантес. Слава! Я никогда не искал ее. Роман! Я хотел просто осмеять дураков, только они ничему не могли научиться. Останься в мире.
Херрик. Пробковые дубы в весенних лесах... Возможно, это похоже на рай. А они смуглые или бледные, ваши испанские девушки?
Сервантес. Смуглые, конечно. Темные, как летняя ночь; с глазами, подобными звездам.
Херрик. Да, да! Вот это да, вот это да...
Мильтон. Слава, юноша! Ищи славы!
Бетховен. Пойдем с нами.
Шелли. Ну, я не знаю...
Террит. Я пойду с вами.
Бетховен. Правильно.
Мильтон. Да, правильно.
Сервантес. Они никогда ничему не научатся.
Террит. Я услышу Седьмую симфонию, а потом я уйду. Я думаю, что она унесет меня далеко. Я прилечу к вам на ее нотах. Я чувствую себя так легко... Кажется, я могу оторваться от земли и поплыть к вам на волнах эфира и, подобно вам, странствовать с музыкой. Я едва цепляюсь за землю, но я буду держаться, пока не услышу Седьмую симфонию. Тогда я приду. Я приду, окруженный сиянием этой музыки. Это будет похоже на путешествие в золотой карете.
Сервантес. Нет. Они никогда ничему не научатся.
Террит. Кто это протягивает ко мне руку? Я вижу свет в его глазах; кажется, он хочет сказать, что я поступил правильно. Я вижу, что он улыбается.
Шелли. Это - Китс. Да, да, ты поступил правильно. Конечно, ты поступил правильно. Что я забыл? Как! Это стоит боли, пусть даже кто-то страдает как Прометей. Конечно, ты поступил правильно.
Террит. Еще пять минут - и я буду с вами. Просто позвольте мне услышать первые такты Седьмой симфонии. Потом я приду. Ах, вы все ближе и ближе... В какой великолепной компании я оказался!
Бетховен. Да, ты должен пойти с нами.
Террит. Я не слишком много думал о мире. И мир ничего не знал обо мне. Если бы я больше думал о мире - возможно, я стал бы бороться и остался бы здесь. Я мог бы сопротивляться - и задержаться на земле. Возможно, все было иначе в ваши времена в Андалусии, сеньор.
Сервантес. Нет, люди всегда гонялись за мечтами. И все же добро пожаловать; добро пожаловать к нам.
Все. Добро пожаловать!
Террит. Спасибо, мастера. Через пять минут. Границы сна уже смыкаются вокруг меня. Я едва касаюсь Земли. Я едва слышу ее звуки. Я скоро приду. Послушайте! Вот где-то далеко на Земле настраивают инструменты. Я уже проделал длинный путь в глубины сна. Теперь я едва различаю звуки Земли. Как богаты цвета сна! Но это не Седьмая симфония! Что это? Я просыпаюсь! О, я просыпаюсь. Все цвета исчезают. Господа, я не хочу уходить! Меня будят все шумы мира, весь грохот Земли. Все земли сна ускользают прочь - и меня будят. Не покидайте меня! Не покидайте меня!
Бетховен. Прощай.
Террит. Останьтесь! Останьтесь!
Все. Прощай.
Бетховен. Мы не можем идти по этим нотам. Они ранят наши ноги.
Шелли. Я же говорил, что мир - странное место.
Сервантес. Но веселое...
Его слова звучат слабее, чем реплики остальных, и они - последние, которые можно различить. Шум, который разогнал их всех - звуки джаза. Вероятно, из Парижа. Джаз играет все громче.
Террит. Миссис Перкинс! Миссис Перкинс! Что же вы такое делаете?
Миссис Перкинс. Мистер Террит, пожалуйста, не волнуйтесь. Доктор сказал, что вы можете послушать немного Бетховена, но вы не должны волноваться. Я сейчас сделаю потише. (Музыка стихает, и диалог теперь слышен гораздо лучше.)
Террит. Бетховен?
Миссис Перкинс. Да сейчас девять часов, и я включила для вас...
Террит. Бетховена?
Миссис Перкинс. Да, вы же сами хотели...
Террит. Что это? Что! Это не Бетховен.
Миссис Перкинс. Ну, значит, не Бетховен. Но я уверена, что это - очень хорошая мелодия.
Террит. Вы переключили на длинные волны?
Миссис Перкинс. Нет, похоже, что нет. Я поставила нужную цифру, но, наверное, не переключила...
Террит. О Небеса! И я покинул их всех ради этого.
Миссис Перкинс. Подождите-ка! Сейчас я настрою для вас длинные волны. Вот!
После щелчка кнопки мы слышим Седьмую симфонию. Это не обязательно должно быть начало - лучше какой-то фрагмент из середины.
Миссис Перкинс. Вот и ваши длинные волны. И знаете, вы теперь поспали и выглядите намного лучше. Дайте-ка я измерю вам температуру.
Террит (мрачно). Ну хорошо.
Слышно, как миссис Перкинс встряхивает термометр; этот звук заглушает Седьмую симфонию.
Миссис Перкинс. Так, теперь под язык. (Седьмая симфония по-прежнему звучит.) Вы знаете, что теперь-то вернулись совсем. Когда вы проснулись нынче утром, я подумала, что вы выглядите плохо. Правда-правда! Но теперь вам стало гораздо лучше. Я это отлично вижу. Верно, не так ли?
Террит (с термометром во рту). О, я не знаю. Полагаю, что так.
Миссис Перкинс. Нет, вам нельзя говорить с термометром во рту. Теперь посмотрим... Ну-ка, всего сто, а то и меньше. Вы выкарабкались.
Террит. Сто. Всего на полтора градуса выше нормальной температуры, верно?
Миссис Перкинс. Да. А знаете, что у вас было сто пять.