В последующих столетиях Густава-Адольфа назовут "Отцом современного военного дела". А потом будут спорить об этом.
Он и не был им, по правде говоря. Титул этот, если и стоит его кому-нибудь дать, принадлежит Морицу Оранскому. Густав-Адольф научился современному образу действий у голландцев, а не изобрёл её сам. Действительно, он усовершенствовал, введенную Оранским вместо квадрата линию, и применил её к мушкетёрам. Действительно, он увеличил роль артиллерии. Вокруг последнего тоже возникнут мифы, люди будут говорить о знаменитых "кожаных пушках", не понимая что они не выдержали проверки боем и от них пришлось отказаться - пушки были склонны к перегреву и разрыву. Густав не привёз ни одной в Германию.
Его величайшим свершением, пусть остальные и спорны, было создание первой национальной армии в современном мире. Его шведская армия была армией призванных граждан, а не наемников. Но, опять же, о первенстве можно спорить - первопроходцемв шведской системе был его дядя Эрик XIV. И, по правде говоря, Густаву вскоре пришлось положиться на наёмных солдат, как их назвали шведы, vaervade, то есть "срочнослужащие" - так же как и его противникам - так как Швеция была редконаселённой страной, и просто не могла дать необходимое ему число солдат.
Продолжим...
Он ввёл легкий мушкет, сделав ненужной громоздкую подпорку. Но многие европейские армии использовали легкие мушкеты, и минимум до 1645 года шведским солдатам выдавались подпорки.
Он отменил использование бандольеры, и ввёл для своих мушкетёров патронные сумки. Ещё одно преувеличение. Стокгольмский арсенал продолжал выдавать бандольеры до 1670 года.
Онизобрёлуниформу. Не правда. Униформа уже начинала использоваться по всей Европе. Более того оборванные шведские войска были одеты ещё более разномастно чем остальные.
Он укоротил пику до одиннадцати футов, сделав её более маневренной в бою. Ложь, причем глупая. Какой смысл в короткой пике для пехотинца? Эту легенду запустил священник перепутавший офицерский протазан с пикой.
Легенда за легендой, кажется, Густав Адольф притягивает их как магнит. На месте каждой опровергнутой легенды, появляются две новых.
Он внедрил таранную тактику в кавалерии. Он заменил неэффективное караколирование, при котором кавалеристы ездили по кругу и стреляли из пистолетов держась на расстоянии, на гремящую атаку белым оружием.Здесь есть доля правды, но лишь доля. Многие германские армии уже отказывались от караколирования, а Густав узнал ценность таранной тактики от свирепых польских гусар, с которыми его армия столкнулась в 1620-х годах. Правду сказать, у шведской кавалерии ушло много лет на то, чтобы стать эффективной силой. Шведы никогда не были нацией всадников, шведские короли - и Густав не меньше, чем его прешественники - в основном полагались на свою полудикую финскую вспомогательную кавалерию. Даже лошади у шведов были низкие и плотно сбитые. Даже при Брейтенфельде, тили мог позволить себе презрительную усмешку - у кавалерии Густава были скакуны не лучше чем у его обоза.
Даже при Брейтенфельде...
Конечно, после Брейтенфельда Тили уже не мог похваляться этим - вся центральная Германия была открыта Густаву, вместе с её великолепными лошадьми. И вскоре шведская кавалерия имела такой же хороший конский состав, как и любая другая.
Брейтенфельд.
Все легенды вращаются вокруг этого места, опираются на этот день. Кружась как птицы над плоской равниной к северу от Лейпцига в день 17го сентября 1631 года, они пытаются найти доподлинную истину в туманной реальности, не видя её, но зная что она там есть.
Легенды выдвигаются и опровергаются, выдвигаются снова и снова опровергаются - но это не столь важно - Брейтенфельд остаётся. Всегда Брейтенфельд.
Как, после Брейтенфельда, как легенды могут не быть правдой?
Брейтенфельд был редким событием для тех дней. Генеральные сражения огромных армий в чистом поле были чем-то оставшимся в прошлом. Более столетия, в военном деле доминировала traceitalienne, новая фортификационная доктрина, возникшая в Италии и отлишованная голландцами в их борьбе против Испании. Война состояла из длинных кампаний и осад, а не сражений. Могущество государств определялась глубиной их кошельков, а не названиями побед одержанных под их знамёнами. Истощение, а не манёвр - и даже тут, истощение, измеренное в монете, а не в человеческих жизнях. Что жизни - жизни дёшевы, а вот слитки попробуй, найди.
В тех редких случаях, когда армии всё же сталкивались в поле, королевой сражения была терция. Тактика швейцарских пикинёров - хоть пыл швейцарцев уже и угас - скрещенная с квадратами аркебузиров. Генералы "маневрировали" армиями примерно настолько, насколько фараоны маневрировали огромными камнями при строительстве пирамид.
Сражение вообще произошло только потому, что Тили допустил глубокую стратегическую ошибку. Возможно, сказалась самоуверенность семидесятилетней жизни без единого поражения.
Цлавной целью Тили, с тех пор как Густав Адольф высадился в Германии - по совпадению, 4 июля 1630 года - было расшатывание протестантских союзников Швеции. В особенности - Саксонии, которая была сильнейшим из протестантских княжеств Германии, и всегда была главной надеждой для Тилли.
Вернее, один саксонец - саксонский курфюрст Иоганн-Георг. По какой-то причине - глупости, тупости, или просто накопившимся последствиям постоянных пьяных кутежей - Иоганн-Георг никак не мог собраться с мыслями. Князь Да и Нет. Рыцарь Сомнения и Нерешительности. Гамлет без трагического величия, и точно без мозгов.
Иоганн-Георг был одним из князей, призвавших интервенцию Густава-Адольфа. А когда она произошла - стал первым среди тех, кто изворачивался и сутяжничал. Курфюрст Гм и Хм. История обвинит Тилли в "магдебургской свадьбе", но это обвинеие было бы правильнее предъявить князю, который не пришёл на помощь Магдебургу сам и не позволил прийти туда другим. Когда солдаты Тилли сорвались с цепи, Тилли лично въехал в город, дабы остановить их. Это ему не удалось, но, по крайней мере, он попытался. А когда ничего другого сделать было уже нельзя, старый солдат подобрал младенца из рук мёртвой матери и отвез безопасность своего шатра. Иоганн-Георг, находясь в безопасности своего дрезденского дворца, не сохранял даже капли на дне своей кружки - обычно он выливал их на голову прислуге, сообщая, что надо наполнить кружку по-новой.
Тилли стоило оставить его в покое - пока саксония загораживала путь, Густав-Адольф был неопасен, запертый в Померании и Мекленбурге. Пусть бы Лев Севера ревел на Балтике, вдалеке от плодородных равнин центральной Германии.
Но Тилли осмелел. Или, может быть, устал от постоянных жалоб и глумдивых шепотков имперских придворных. Тилли было уже за семьдесят, и он ни разу не проигрывал сражения. Да кто такой был этот шведский выскочка, почти в два раза младше его, чтобы оспаривать его репутацию?
Итак, когда император Фердинанд Габсбург начал настаивать, дабы Эдикт о Реституции был наконец-то приведён в действие в Саксонии, Тилли подчинился. Он собрал свои войска, выведя их из Тюрингии и Гессен-Касселя, и двинулся в Саксонию. По дороге, как и обычно, его войска бесчинствовали и грабили. Когда его армия достигла 4 сентября Галле, за ними лежали почти две сотни сожженных деревень.
Тилли продвигался. Рядом с Мерзебургом его армия стала лагерем и начала опустошать регион. Тилли выслал свои требования Иоганну-Георгу. От саксонского курфюрста требовалось: расквартировать и обеспечить продовольствием имперскую армию, распустить новых рекрутов, переподчинить войска Тилли, формально признать императора свои сюзереном и разорвать все связи со Швецией.
Даже после этого Иоганн-Георг продолжал колебаться. Тили сделал ещё шаг, захватив богатый саксонский город Лейпциг под угрозой повторения случившегося в Магдебурге.
Потеря Лейпцига окончательно убедила Иоганна-Георга в отсутствии выбора. Он предложил присоединить свою армию к шведской, и Густав-Адольф немедленно принял предложение. Шведская и саксонская армия объединились 15 сентября рядом с городком Дюбен. На следующий день объединенная шведско-саксонская армия выдвинулась из Дюбена к деревне Вёлькау. Между ними и Лейпцигом не было ничего кроме обширной плоской безлесной равнины. Идеальные условия для сражения.
Утром 17 сентября Тилли вывел свою армию на исходные позиции до прибытия противника. Его левый фланг опирался на городок Брейтенфельд, правый - на Зеехаузен. У старого ветерана была отличная позиция - его армия занимала те господствующие высоты, какие были в этой местности и имела солнце и ветер со спины.
Численность его армии точно неизвестна - где-то между тридцатью двумя и сорока тысячами, четверть от этого числа - кавалерия. Пехота была сведена в центре в семнадцать терций - баталий, как называли их люди Тилли - построенных одна к другой. Каждая терция насчитывала от полутора до двух тысяч человек. Кавалерия размещалась на флангах. Знаменитые Черные кирасиры Паппегейма - те самые что прорвали оборону Магдебурга и начали резню - на левом. На правом, под командованием Фюрстенберга, размещалась свежеприбывшая кавалерия из Италии.
Чуть позже утром подошли и заняли позиции шведская и саксонская армии. Шведы разместились справа и в центре, к западу от дороги на Дюбен, саксонцы - слева, к востоку от дороги.
Как и Тилли, густав-адольф поставил пехоту в центре. Правое крыло, в основном кавалерия, было под командованием фельдмаршала Баннера. Левое тоже состояло из кавалерии, под командованием фельдмаршала Горна. Большая часть артиллерии была сконцентрирована слева, под командованием молодого Торстенсона. Но, в отличии от Тилли, Густав-Адольф распределил кавалерию в промежутках между пехотой. Выражение "взаимодействие родов войск" ещё не вошло в военный лексикон, но идея уже была уловлена молодым шведским королём.
Записи о построении саксонцев отсутствует. Они просто "были слева" - и не очень долго.
Союзники-протестанты, казалось, имели небольшой численный перевес, и, к тому же, явное превосзодство в артиллерии. Но это нимало не беспокоило их противников-католиков. Да и с чего бы? Людям Тилли было достаточно посмотреть через поле, чтобы ощутить уверенность в победе.
Саксонские войска - примерно треть их противников - были наполовину толпой, не имевшей боевого опыта и явно неорганизованной. Сам курфюрст Иоганн-Георг, окруженный молодыми саксонскими дворянами, выряженными в цветастые шарфы и плащи, возглавил саксонскую кавалерию далеко слева. Блистательные силуэты свежеэкипированных кавалеристов, полированное оружие и великолепная униформа... ветернаов Тилли это не впечатлило. Овцы тоже выглядят красиво, пока их не обреют.
Шведы выглядели иначе, но тоже не впечатлили солдат Тилли. Действительно, они построились в великолепном порядке, но...
"Что за куча оборванных бродяг!"
В этом соглашались все очевидцы сражения. Как описал шведские войска один шотландский офицер: "Они были столь пропыленными, что выглядели подобно кухонной прислуге, в их грязных лохмотьях". Шведский наблюдатель сказал тоже самое, учитывая контраст между людьми Гусатава-Адольфа и Тилли.
"Наши люди были рваных, грязных лохмотьях от трудов прошедшего года, по сравнению со сверкающими, раззолоченными, украшенными перьями имперцами. Наши шведские и финские клячи выглядели подобно пони в сравнении с огромными немецкими скакунами. Наши крестьянские парни не имели такого бравого вида, как ястребиноносые, усатые ветераны Тилли."
Армия Тилли следовала за ним годами и не знала ничего кроме побед. Правду сказать эти "ястребиноносые, усатые ветераны" включали множество новичков. Уровень дезертирства в армиях того времени был воистину астрономическим. Но, из-за охватившего центральную Европу хаоса, дезертиры, как правило, вступали в другие армии - или даже, достаточно часто, в ту же армию которую они оставили. И благодаря тому же хаосу, всегда можно было набрать новых людей. Строгость и формализованность, которые будут характеризовать армии последующих столетий, практически полностью отсутствовали.
Даже самые зелёные новобранцы, после вступления, пропитывались мистикой и престижем прошлого. Ветеран или нет, ястребиный у него нос или нет - они вели себя соответственно. Таким образом, для их оппонентов, было весьма устрашающим противостоять "людям Тилли" на поле брани. Образ может и был искажен, но он был высечен в граните истории.
Католические солдаты начали повязывать на шляпы белые шарфы. Когда старый генерал - а было ему уже семьдесят два, прорысил перед строем на своем любимом белом боевом коне, крики: "Папаша Тилли!" - прокатились от терции к терции. И вместе с ними - победный боевой клич империи: "Дева Мария!"
Густав-Адольф тоже обратился к войскам. Король был выдающимся оратором - по общим отзывам - лучшим в Швеции - и люди приветствовали его с энтузиазмом. Густав-Адольф был храбрейшей личностью своего времени. Со времен Александра Македонского првящий монарх не выказывал такой личной отваги - граничившей с безрассудством - на поле брани. Ко дню Брейтенфельда, его большое тело носило шрамы от множества ранений. Он не носил брони, потому как не мог - поразившая его четыре года назад в битве при Диршау польская пуля до сих пор сидела в его шее. Броня раздражала эту рану, поэтому король шёл в битву защищённый только кожаным колетом и Господней Волей.
Слушая речь, шведские войска привязывали к своим шлемам зелёные ветви. А закончив, разразились собственным боевым кличем: "Готт мит унс! С нами Бог!"
Битва при Брейтенфельде началась в полдень. Но первые два с половиной часа, это была только артиллерийская перестрелка - Тилли и Густав-Адольф всё ещё оценивали друг друга.
С течением времени стало ясно, что шведская артиллерия превосходит оппонентов. У короля было больше пушек, его пушки были лучше, а расчёты более подготовлены. А главное - ими командовал Торстенсон. Поймав ритм, шведские артиллеристы отвечали тремя выстрелами на один выстрел своих имперских коллег.
Опрометчивый и импульсивный, как и всегда, Паппенгейм решил выйти из сложившегося тупика и повёл своих Черных кирасиров в первую за день атаку. Не дожидаясь приказа Тилли, командир имперской кавалнерии обрушил громоподобную кавалерийскую атаку на правый фланг шведов.
Это было глупым решением и Тилли проклял Паппенгейма, пржде чем тот проехал первую сотню ярдов: "Они украли мою честь и мою славу!" - закричал он вскинув в отчаяньи руки.
Паппенгейм рассчитывал обойти шведов и опрокинуть их с фланга. Но его шведский коллега фельдмаршал Баннер был к этому готов. Ставка короля на общевойсковой бой оправдала себя в обороне, как и в наступлении. Кирасиры Паппенгейма удерживались залпами шведской пехоты, в то время как шведская и финская кавалерия Баннера отвечала короткими контратаками.
Семь раз вёл своих людей Паппенгейм на шведский строй, игнорируя приказы Тилли об отходе. И семь раз его отбрасывали. Затем Баннер начал массированную контратаку, и выбил черных кирасиров с поля. В полнейшем беспорядке тяжелая кавалерия Паппенгейма начала бегство к Галле. Баннер начал было преследование, но Густав-Адольф отозвал его обратно в строй.
Король был осторожен - дела на его левом фланге обстояли не очень хорошо. Увидев, что Паппенгейм увяз, Тилли послал в бой кавалерию противоположного фланга. Там войска Тилли достигли куда больших результатов. При всём их блеске, саксонцы имели за плечам долгих лет польских и прибалтийских кампаний, как у густава и его шведских ветеранов. Первая же атака имперской кавалерии рассеяла их.
Верный своей сути, курфюрст лично возглавил бегство. Охваченные ужасом Иоганн-Георг и его великолепные телохранители-дворяне галопом ускакали с поля, оставив армию позади. Вскоре армия последовала за ними. За каких-то полчаса могущественная имперская кавалерия обратила саксонскую армию в бегство.
Шведский левый фланг оказался обнаженным, его начала обходить имперская кавалерия. Катастрофа надвигалась подобно приливу. Шведские обозники всполошенные саксонцами начали паническое бегство в казавшийся безопасным Эйленберг. Тилли, опытным взглядом увидев приближающуюся блистательную победу, отдал приказ на наступление на прорванный строй противника всей армии. Терции двинулись вперёд, смещаяась вправо, дабы обрушить весь свой вес на нарушенный шведский левый фланг. Огромные, как ледник, и такие же неумолимые.
Здесь. Сейчас. В этот самый момент.
Именно на него опираются и вокруг него крутятся все легенды - десятилетие за десятилетием, столетие за столетием. Никогда не достигая согласия, но всё время кружась.
Отецом современного военного дела Густав-Адольф, быть может, и не был. Но он вполне может считаться отцом современного мира. Потому что тогда, в том самом месте, в момент, когда саксонцы сломались и побежали, и расследования инквизиции были готовы начать триумфальное шествие по Европе. Король Швеции остался на месте.
И доказал, ещё раз, что историческая правда всегда нечто конкретное. Абстракции - предмет для споров, но реальность дана. То что могло случиться, не произошло. Не из-за тактики, построения, артиллерии и методов набора - хотя всё это сыграло свою немалую роль - а из-за обычной правды. В этот момент история повернулась вокруг одного человека. Его звали Густав-Адольф, и среди его последователей бытовало мнение, что он - единственный монарх в европе, заслуживающий своего титула. Они были правы, и этот человек был близок к тому, чтобы это доказать. Один из немногих случаев в истории человечества, когда "королевское достоинство" не было ложью.
Через двести лет, много позже того как установилась реальность и истина стала очеведной всем, на этом поле поставят памятник. Прошедшие годы, несмотря на споры и дебаты, установят занчение Брейтенфельда. Фраза на монументе гласит: "Свобода вероисповедания для всего мира, добыта при Брейтенфельде Густавом-Адольфом, христианином и героем, 7 сентября 1631 года"*
Прим. Пер. Дата по старому стилю, для XVII века разница составляла десять дней. В оригинальном тексте приведена только первая часть надписи "Свобода вероисповедания для всего мира"
Что бы там ни было, Густав-Адольф всегда будет связан с Брейтенфельдом. Он будет стоять на этом поле вечно, как стоял в тот день - 17 сентября 1631 года.