Только поздно ночью тишина и покой наконец-то воцарились в доме Ротов. Все разошлись, кроме Бальтазара, Мелиссы, и непосредственно Ротов. Даже Ребекка отсутствовала. Майкл настоял, чтобы она присоединилась к процессу планирования кампании. К этому моменту заседание стало настолько масштабным, что его перенесли в школу.
Ее отец, в данном случае, был рад ее отсутствию. Это позволило ему свободно обсудить щекотливую тему в компании других евреев. И Мелиссы, конечно. Но Бальтазар уже оценил её по достоинству.
"Моя дочь, как мне кажется, сильно увлеклась этим Майклом Стернсом," сказал он. Его тон был мягким и дружеским, а слова открыто приглашали к обсуждению.
Моррис и Джудит поглядели друг на друга. "Это прекрасный молодой человек," сказала Джудит нерешительно.
"Ерунда!" - не выдержал её муж. Взгяд, который он устремил на ученого сефарда, был странной смесью воинственности и и извинений за собственную несдержанность. "Прошу прощения за свою резкость, доктор Абрабанель. Но я не собираюсь ходить вокруг да около. Майк Стернз - ближе, чем кто-либо из людей, которых вы можете встретить этом проклятом мире, к проклятому самому настоящему прекрасному принцу. Больше тут и говорить не о чем. Независимо от того, еврей он или нет."
Моррис наклонился вперед, опираясь локтями на колени. "Вы читали ту книгу, которую я вам дал? Ту, о Холокосте?"
Бальтазар вздрогнул и поднял руку, как будто защищаясь от демонов. "Столько, сколько смог вынести. То есть совсем чуть-чуть."
Моррис глубоко вздохнул. "Мир, из которого мы пришли, не был раем, доктор Абрананель. Ни для евреев, ни для кого-либо другого. Но, если там и были дьяволы, там были и те, кто с ними разбирался."
Он поднялся и подошел к камину. На каминном полке, рядом с семисвечником, стояла маленькая черно-белая фотография в рамке. Моррис взял её и принес отцу Ребекки.
Он указал на одного из людей на фото. Это был очень малорослый человек, изнуренный до того, что был похож на обтянутый кожей скелет, одетый в полосатую робу.
"Это - мой отец. Место, где была сделана фотография, называют Бухенвальд. Так уж случилось, что это недалеко отсюда." Он указал на другого человека на фотографии. Более высокий, выглядящий здоровым, несмотря на очевидную усталость и грязь, в армейской униформе.
"Это - Том Стернс. Дедушка Майкла. Он был сержантом в американской части, которая освободила Бухенвальд от нацистов."
Он поставил фотографию обратно на полку камина. "Мало кто в курсе, но западновирджинцы дали больше солдат (в процентном отношении, разумеется, не в абсолютных числах) в боевые подразделения американской армии, чем любой другой штат в стране, во время каждой серьезной войны, которую мы вели в двадцатом веке." Он повернулся к Абрабанелю. "Именно поэтому мой отец направился сюда, когда он, после войны, эмигрировал в Соединенные Штаты. Даже при условии, что он, после приезда, долго был единственным евреем в Грантвилле. Видите ли, Том Стернс пригласил его приехать сюда. Многие другие поехали в Израиль, но мой отец хотел по соседству с человеком, который вытащил его из Бухенвальда. Это было самое безопасное место, которое он мог вообразить."
Моррис уставился на отца Ребекки. "Вы понимаете, что о чем я говорю, Бальтазар Абрабанель?"
"О, да," шептал доктор. "Когда-то, в стране Сфарад, у нас была мечта." Он закрыл глаза, цитируя на память стихи поэта одиннадцатого столетия:
"Друг, проведи меня через виноградник, дай мне вина
И моей будет каждая капля радости...
И если я скончаюсь раньше тебя, о друг мой, выбери
Место для моей могилы, место моего упокоения, среди виноградников."
Моррис кивал. Потом повернулся, указывая на что-то кивком головы. "Мой отец похоронен на городском кладбище. Недалеко от Тома Стернса, и недалеко от отца Майкла, Джека." Его взгляд снова обратился к Балтазару. "И это - то, что я должен был вам сказать, доктор Абрабанель."
Проницательный взгляд Бальтазара обратился к Мелиссе. "А Вы?"
Мелисса хихикнула. "Я вряд ли назвала бы Майкла Стернза 'принцем'!" Потом, склонив голову набок, она скривила губы. "Нууу... возможно. Пока мы говорим о Генрихе, принце мошенников."
Бальтазар был поражен. "Принц из 'ГенрихаIV'?" - спросил он - "Вы знаете эту пьесу?"
Теперь настала очередь Мелиссы быть пораженной. "Конечно! Но как вы..." Ее челюсть упала.
"Я видел её в театре, как же ещё?" ответил Бальтазар. "В театре Глобус в Лондоне. Я никогда не пропускал ни одной из его пьес. Всегда посещал премьеры."
Он поднялся и начал неторопливо расхаживать по комнате. "На самом деле, я только что вспоминал одну из них. Не 'Генрих IV', разумеется. 'Венецианский купец'"
Он остановился, улыбнувшись аудитории. Выражение на лицах Морриса и Джудит Рот теперь было близко к тому, которое застыло на лице Мелиссы. Удивленно открытые рты, выпученные глаза.
"Самый замечательный драматург в мире, по моему мнению." Он покачал головой. "Я боюсь, что вы все неверно истолковываете мой вопрос по поводу Майкла. Меня не волновало, какого вероисповедания он придерживается."
Фырканье Бальтазар выражало удивление, смешанное с раздражением. "Вот ещё! Я - философ и врач, а не ростовщик. Что вы думали? Вы действительно ожидали, что я начну воздевать руки от отчаяния, что моя дочь могла бы увлечься неевреем?"
Внезапно, он сжал руки и воздел их в театральном отчаянии. С тем же самым актерским талантом он взмахнул головой. "O, моя дочь! O, мои дукаты!"
Мелисса захохотала. Бальтазар улыбнулся ей. Моррис и Джудит смотрели на него.
Бальтазар опустил руки и присел обратно на кровать. "Нет, друзья. Я уверяю вас, что мое беспокойство было довольно приземленным." На мгновение выражение его доброжелательного лицо стало строгим, почти горьким. "Ни я не питаю особой любви к ортодоксальным евреям, ни они ко мне. Я был отлучен, потому что утверждал, что из работ Аверроэса Мусульманина можно узнать не меньше, чем из трудов еврея Маймонида."
Он вздохнул и опустил голову. "Да будет так. Кажется, я нашел здесь свой дом. И моя дочь. Я всего лишь желаю ей счастья. Это было единственной причиной, по которой я начал этот разговор."
"Он - принц," сказала Мелисса мягко. "Во всем, что имеет значение, Бальтазар. В том, какими бывают такие люди в этом жестоком мире."
"На это я и надеялся..." - пробормотал доктор Абрэбэнель. Он снова усмехнулся. "Разумеется, это будет непросто для Ребекки. Я боюсь, что, возможно, слишком старательно ограждал ее от реальностей жизни. Ее голова полна поэзии."
"Мы это исправим" - проворчала Мелисса - "Первым делом."
Джудит Рот наконец-то удалось говорить. "Я не могу поверить в это. Вы на самом деле..." -- Она почти задыхалась, произнося следующие слова -- "Вы на самом деле видели Шекспира? Лично?"
Бальтазар, хмурясь, поднял голову. "Шекспир? Уилл Шекспир? Ну, конечно. Не Вы не можете не заметить его, находясь в театре Глобус. Он повсеместно. Никогда не упускает шанс посчитать зрителей. Дважды, обычно."
Всё ещё слегда ошеломленный Моррис подошел к книжному шкафу у стены. Он достал толстый том и принес его Бальтазару.
"Мы говорим о том самом Шекспире, не так ли? Самой великое фигуре в английской литературе?"
Все еще хмурясь, Бальтазар взял книгу и распахнул обложку. Когда он увидел заглавие, а затем оглавление, он почти задыхался.
"Шекспир не писал этих пьес!" -- воскликнул он. Качая головой: "Ну, некоторые из них, возможно. Частично. Небольшую часть. Те, которые выглядят плодом коллективного творчества. Небольшие фарсы, типа 'Бесплодных Усилий Любви'. Но большие пьесы? Гамлет? Отелло? Король Лир?"
Видя выражение на лицах собеседников, он сорвался в смех. "Дорогие мои! Все знают, что эти пьесы на самом деле были написаны ... " -- Он глубоко вздохнул, готовясь к декламации -- "Лорд Эдвард, Граф Оксфордский, седьмой этого имени и седьмой в порядке наследования английской Короны."
Бальтазар фыркнул. "Некоторые, заметьте, настаивают, что настоящий автор -- сэр Фрэнсис Бэкон, но это было просто уловкой, чтобы сбить со следа ищеек. Театр -- слишком недостойное графа Оксфорда занятие, чтобы он мог открыто признать свою вовлеченность. Поэтому он и прикрывался именем Шекспира."
Он смотрел на книгу. "Очевидно, беллетристика стала историческим фактом. Так проходит слава мира!"
В его глазах промельнул отблеск удовлетворенности. "Но, возможно, это - просто правосудие. Эдвард был, во многом, не лучшим из людей. Я знаю -- я был его врачом."
Он опять уставился на книгу. "Да, это правосудие, на мой взгляд. Граф был должен мне, и отказался платить по счету."
Доктор Абрабанель погладил Собрание Сочинений Уильяма Шекспира, как человек мог бы ласкать сокровище. "Вам не кажется, что это намного более приятная месть, чем примитивный фунт плоти, который требовал Шейлок?"