МЫКОЛА ХОЛОДНЫЙ

СМЕРТЬ СТАЛИНА

Перевела с украинского Ирина Стырта.

          Сталин закончил вырезать фоторепродукции из газет и разложил их на своей железной кровати. Он подошел к шкафу, в котором висел его генералиссимусовский китель, раскрыл дверцы и достал с самого дна кусок серого хлеба. Откусив как можно больше от хлеба, он стал старательно пережевывать его. Пережеванный хлеб Сталин положил на обрывок газеты и начал приклеивать им вырезанные фоторепродукции к стене.
          На стене уже были приклеены до двух десятков таких же репродукций. Тут были фото Сталина на трибуне мавзолея, Сталин в президиуме съезда партии, крупным планом была снята девочка-ребенок, горячо обнимающая Сталина, но больше всего было монументов Сталину в разных городах Советского Союза. Фотографии размещались на стене несимметрично, беспорядочно и даже неровно, но в целом получалась, по мнению Сталина, приятная галерея. Когда расклеивание было закончено, он немного отошел назад и посмотрел на свою работу издали.
          - Хорошо, - сказал он, довольный собою. - Все-таки наилучший монумент на Волго-Доне.
          Он прошелся несколько раз по своей комнате и снова остановился перед выставкой: "Нужно будет еще вырезать памятники Ленину и сравнить, чьи лучше - его или мои, а также чьих памятников больше - его или моих".
          В комнате было тихо. Так тихо, что едва слышное тиканье часов явственно выделялось в тишине. Сталин перевел взляд со своей выставки на окно. К окну были прикреплены крепкие решетки. За окном среди снежных заносов выступала серая стена ограды. Стена была такая высокая, что закрывала собой почти все небо. Наверху стены ровными рядами тянулись электрические провода. Над стеной поднимались верхушки елочного леса и своим зеленым цветом вносили веселость в грустный зимний пейзаж.
          - Да, можно считать, - думал Сталин, - что тут я теперь в полной безопасности. Ведь в том Кремле - ходи да оглядывайся: одним глазом спи, другим следи. Повсюду тебя подстерегают вероломство и предательство. Сегодня он тебе верный и преданный, а завтра готов впиться тебе в глотку. Ну, сюда уж никто не залезет. Если попробует кто-то пробиться ко мне лесом, то либо на мину нарвется, либо попадет в волчью яму. А если обминет мину и яму, то повиснет на электропроводах ограды. А если же каким-то образом и ограду перескочит, то попадет в руки моих охранников. Да что там какой-то один террорист! Пусть целый броневой корпус двинет против меня - и тот завязнет в еловом лесу на минах и в волчьих ямах. Тут все предусмотрено. Нет, как ни старайся, а лучшей крепости, чем это имение, придумать невозможно. Вот не думали графы Орловы, какую большую услугу делали самому Сталину, когда строили этот дворец. Правда, здесь очень тихо. Так тихо, что иногда даже жутко становится, а решетки на окнах начинают напоминать мне тюрьму. Но меня это не пугает. Я привык к тюремной жизни еще в молодости. Да, довелось, довелось мне побывать в царских застенках. Такое остается в памяти на всю жизнь.
          И в памяти Сталина всплыл один эпизод из его первого тюремного заключения. Это было на Пасху. Двери камеры, в которой сидел Сталин, открылись и через них впустили человека, нового заключенного. Это был чудной человечек, битый горем, с выражением безнадежного отчаяния на лице. Сталин и все его сокамерники поднялись на нарах и вытянули шеи, уставившись на новоприбывшего. Человечек поздоровался, но на его приветствие никто не ответил. Глаза заключенных были направлены не так на новоприбывшего, как на его торбу. И человечек словно понял эти взгляды. Он сел на табуретку, что стояла возле параши, вытер платочком вспотевший лоб, что-то заговорил про свою несчастную долю и начал развязывать торбу.
          - Вы, наверное, бедные, тут и Пасхи святой не знаете? - спросил он, но на его вопрос снова никто не ответил. Новоприбывший начал оделять заключенных гостинцами. Он давал каждому по две ярких крашенки и по куску душистой мягкой паски. Заключенные молча брали угощение и молча приступали к еде. Человечек и себе облупил яичко и принялся есть его с паской, сидя на табуретке возле параши. Когда кончили есть, новоприбывший добыл из кармана пачку цыгарок, угостил ими всех, сам закурил и снова умостился на табуретке. Густой дым наполнил тесную камеру. Курили молча. Взгляды заключенных были прикованы к торбе, что лежала возле табуретки на грязном цементном полу. Она и теперь еще казалась большой. Иногда они переглядывались между собой. Вдруг один слез со своих нар, подошел к новоприбывшему и с деланной внимательностью стал всматриваться ему в лицо.
          - Слушай, браток, - промолвил он, - где-то я тебя видел. Не в суде ли?
          - Вполне может быть, - ответил тот спокойно, - я некоторое время работал секретарем в волостном суде.
          Сталин придвинулся к разговаривающим.
          - А, так, значит, ты людская пьявка, - презрительно промолвил он. - Помогал царю душить трудовые массы!
          - Да какая там пьявка, - оправдывался новоприбывший, - мне там платили мизерные копейки, на жизнь не хватало, у меня детей много...
          - Тем хуже для тебя - за мизерные копейки продавал свою совесть, - перебил его Сталин.
          - Да я в последнее время работал уже не в суде, а на почте. Там меня и арестовали...
          - Не оправдывайся! - прикрикнул Сталин.- Дипломат! Москва! Завяжите ему прощальный галстук.
          Двое заключенных, ловких как черти, мигом соскочили с нар. Один из них снял с колышка на стене грязное засаленное полотенце. Не успел новоприбывший подняться со своей табуретки, как его шею уже обвила петля из полотенца. Человек хотел что-то сказать, он даже улыбнулся, принимая такую манипуляцию за шутку над собой. Но голос его застрял в горле - два сильных рывка за концы полотенца перекрыли ему дыхание. Он поднял руку, растопырив пальцы, будто собираясь сбросить с себя эту петлю. Но рука его повисла в воздухе и безвольно упала на колени. Его рот остался открытым, а язык начал медленно высовываться. Лицо налилось кровью и постепенно приобретало фиолетовый цвет. Сталин мерно рубил счет. Когда лицо из фиолетового стало синеватым, он махнул рукой и сказал: "Хватит, уже не оживет."
          Москва и Дипломат развязали полотенце. Труп упал головой к полу.
          - Бросьте его под нары, а торбу давайте сюда, - скомандовал Сталин. В торбе, кроме паски и крашенок, были еще сало, колбаса и ветчина. Все было разделено на шесть равных паек.
          На другой день утром, когда тюремный дежурный зашел в камеру провести проверку, он едва не споткнулся о труп, что лежал перед дверью.
          - Мы вам уже не раз говорили, - сказал Сталин дежурному, - не бросайте к нам эту гнилую интеллигенцию. У них слишком нежные сердца, не выдерживают тут.
          Дежурный обвел глазами камеру и сделал жест рукой. Двое заключенных поняли этот жест и вытянули труп на ноги в коридор.
          Давно уже перестал сниться Сталину этой неизвестный, чье имя и фамилию он так и не узнал и кто стал первой жертвой, павшей по его приказу. Этого человека в снах Станина сменили другие люди. Сначала секретаря волостного суда вытеснили командиры Красной армии, которых он лично расстрелял под Царицыным. А потом... потом сон Сталина беспокоили его новые бесконечные жертвы. Это были его соратники по революции и гражданской войне - Бухарин и Рыков, Пятаков и Зиновьев, Радек и Косиор. Это были самые выдающиеся командиры Красной армии - Тухачевский и Блюхер, Гамарник и Якир. Это - многочисленная плеяда депутатов восемнадцатого съезда партии.., жены его врагов...
          - Что ж, - думал Сталин, вспоминая все это, - пусть простят, но таков закон истории. История - это вечная борьба. Если не я их, то они меня...
          Сталин махнул рукой и глянул на часы. Было девять часов.
          - Э... пора пить вечерний чай, - сказал он сам себе, подошел к шкафу, вынул из него свой китель и надел его на себя, застегнувшись на все пуговицы. Теперь он был в полной форме. Хотя Сталина днями никто не видел, он всегда оставался в этой форме и сегодня позволил себе побыть без кителя лишь во время работы над репродукциями. Он подошел к столу, нажал один из сигнализаторов, которые были вмонтированы в стене над столом, и начал прислушиваться. Услышал лязгание дверей, тихий шум чьих-то шагов по коридору и снова лязгание дверей. После этого Сталин нажал другой сигнализатор, и железные двери его комнаты открылись. Он вышел в коридор.
          Это был узенький коридорчик без окон. Освещался он тусклым светом. Одна фронтальная и одна боковая стена были глухими. Во второй фронтальной стене были три абсолютно одинаковые двери; вторую боковую стену тоже украшали железные двери, но намного более массивные, чем двери фронтальной стены. Эти двери были покрыты броневой сталью. Хотя Сталин и считал, что живет он во дворце графов Орловых, но это не соответствовало действительности. Он жил лишь на территории имения Орловых в помещении, созданном по его собственному проекту, которое фактически было крылом, пристроенным ко дворцу. Эту пристройку невозможно было увидеть со стороны входа в имение, так как ее скрывали другие здания. Все крыло состояло из узенького коридорчика и трех абсолютно одинаковых комнат, в каждую из которых вели железные двери, открывающиеся и закрывающиеся автоматически при помощи сигнализаторов. Сигнализаторы были поставлены во всех трех комнатах. Снаружи двери открыть было невозможно.
          Двери из броневой стали, соединяющие крыло с дворцом, тоже были автоматическими и тоже управлялись сигнализатором из любой из трех комнат. Но закрываться они могли и не автоматически, а от толчка снаружи.
          За бронированными дверьми в маленькой комнатке, также специально построенной, постоянно день и ночь сторожили четверо чекистов-охранников, вооруженных как на войне. Когда приходило время подавать Сталину еду (а он питался по строгому расписанию), ее приносил начальник охраны. Тогда открывались бронированные двери и на дверях каждой комнаты появлялась выдвижная полочка. Начальник должен был поставить питание на любую из этих полочек, выйти и закрыть за собой бронированные двери. И только после этого Сталин открывал двери своей комнаты, выходил в коридор и забирал еду. Так он сделал и сегодня.
          На блестящем подносе Сталин внес свой "вечерний чай" и поставил его на стол. Тут были черная паюсная икра в стеклянной посудине, нарезанный тонкими ломтиками хлеб, бисквиты, масло, блестящий металлический чайник с кипятком, маленький чайник с заваркой, сахарница и тарелка с виноградом и грушами. Большая гроздь черного винограда была так свежа, что казалось ее только что сняли с дерева. Не верилось, что теперь глубокая зима и за окном бушуют морозы.
          Сталин расставил еду на столе, а поднос положил на кровать. Потом подошел к шкафу, раскрыл дверцы, достал оттуда бутылку и чашу, из какой грузины обычно пьют вино. На бутылке была этикетка с надписью "особая московская". На дне "особой московской" лежал корешок женьшеня. Сталин, не садясь за стол, открыл бутылку, налил полную чашу водки, выпил на одном дыхании, вытер ладонью усы и, сев за стол, начал есть паюсную икру.
          Поужинав, он сложил посуду на поднос, вынес его в коридор, поставил на ту же самую выдвижную полку, зашел обратно в свою комнату, закрыл за собой дверь и нажал кнопку сигнализатора бронедверей. Он послушал, как затопали в коридоре шаги, как лязгнули, закрываясь, бронедвери. После этого вышел из своей комнаты в коридор и осмотрел бронедвери. Убедившись, что они были хорошо закрыты, он вернулся в свою комнату и нажал кнопку комнатных дверей. Теперь он был уверен, что ночевать будет безопасно.
          Сталин зажег свою трубку и подошел к стеллажу с книгами. Несколько минут стоял неподвижно, глядя на книжки и выпуская изо рта густой дым. Потом взял том Ленина и сел на кровать, начал переворачивать страницы. Остановился на странице с портретом Ленина и заговорил так громко, будто перед ним сидели слушатели.
          - Да, мы, большевики, сделаны из особого теста. Мы не сгибаемся ни перед какими трудностями. И ты, Ильич, был стойким, много сделал работы, много... Но наибольшей твоей заслугой было то, что ты вовремя умер. Да, да, молодец ты потому, что вовремя умер. А не умер бы ты тогда, когда тебе нужно было умереть, натворил бы ты нам бед не мало. С тобой бы было куда больше мороки, чем с Бухариным и Рыковым, да даже и с самим Троцким. Ты хотя тоже был сделан из особого большевистского теста, но был не до конца стойким, не полностью избавился от своей интеллигентской слизи. Мучила тебя перед смертью пролитая тобою кровь... А это уже не подходит железной натуре большевика... Мы не из тех пацифистов, что по дороге к своей цели останавливаются перед лишней детской слезинкой. Мы неуклонно идем вперед даже тогда, когда приходится идти по шею в крови... Да, тут ты, Ильич, оказался не до конца стойкий... И еще... еще... слишком ты был болтлив... Натворил такого, что без меня и не выпутаться... Ну вот: "Мы не можем выступать за то, что социализм нужно внедрять, это было бы наибольшей в мире глупостью, мы должны социализм проповедовать". Далеко бы мы зашли лишь с проповедью социализма! Если бы мы социализм проповедовали, а не внедряли самыми активными методами красного террора, то не лежал бы ты сегодня на Красной площади в мавзолее, а растоптали б тебя еще живого и развеяли б твой прах по ветру, а вместе с тобою и нас... Хорошо, что ты в свое время сказал: "Диктатура пролетариата - это упорная борьба, кровавая и бескровная, военная и мирная, принудительная и педагогическая..." Хорошо, что ты своевременно сказал: "Кулаки наши злейшие враги. Смерть кулакам!" А что же это, как не внедрение социализма, которое ты назвал "наивреднейшей в мире глупостью"?
          Или вот: "Если Финляндия, если Польша, Украина отделятся от России, в этом нет ничего плохого. Что тут плохого? Нужно с ума сойти, чтобы продолжать политику царя Николая". Не только словом, но и делом ты натворил нам до беса мороки, поспешив дать независимость Финляндии, Польше и Украине. А что было бы, если б мы все тебя послушали и не схватили своевременно Украину за глотку? Что мы делали б тогда и теперь без украинской пшеницы, угля, железа, марганца и никеля? Правда, ты и сам тогда спохватился, крикнув: "Независимая Украина - всего лишь лозунг", но уже было поздно: украинцы, как и многие другие подневольные народы царской империи, поняли, что независимость - насущная проблема их существования. Вот и попробуй теперь доказать украинцам, что мы не шовинисты, когда удерживаем их в составе российской коммунистической державы. Вот и попробуй теперь доказать полякам, что мы не шовинисты, когда удерживаем их в союзе с Россией. Вот и попробуй доказать финнам, что мы не шовинисты, когда настаиваем на присоединении Финляндии к России. Как исправить теперь то, что ты наговорил тогда в пылу полемики?
          А может, это даже и к лучшему. Ты создал такое резиновое платье, что его можно натянуть на какую угодно колодку. Если нам угрожают великодержавные шовинисты, мы объединяемся с националистами, если нам угрожают националисты, мы объединяемся с шовинистами; когда нам угрожает террор, мы апеллируем к демократии, когда нам угрожает демократия, мы прибегаем к террору.
          Сталин закрыл книжку и перевел взгляд на двери комнаты. Его глаза застыли, как микроскопические озерца, затянутые льдом, а тело окаменело. У дверей стоял человек. Двери были закрыты, а перед ними, лицом к нему, стоял человек в темно-сером костюме, в белой сорочке с черным галстуком. Человек бесшумным шагом подошел ближе к нему, так же бесшумно сел на кресло, на котором он только что ужинал, оперся локтем о стол и вонзил в Сталина свои серые глаза. Сталин смотрел в лицо непрошеного и не мог узнать в нем никого из своих знакомых. Ба, он даже никогда нигде не видел подобного лица. Это было лицо молодого человека, но оно на диво заросло седой бородой. Волосы на голове были такие же седые, как и борода, словно голову укрывал осенний иней.
          - Только в тюрьмах люди так рано седеют, - подумал Сталин. - Не побывал ли он в в лапах у наших чекистов?
          Незнакомец сделал движение рукой, которой он опирался на стол, и показал пальцем себе на лоб. На лбу у него была дыра, а из той дыры выступала кровь. Сталин почувствовал, что у него на голове зашевелились волосы, а лицо покрылось холодным потом. Гость встал с кресла.
          - Я прийду еще раз, - выразительно сказал он необыкновенно решительным голосом, не раскрывая при этом уст. Он так же бесшумно, как и пришел, твердым шагом направился к двери. И, о диво, двери открылись, пропустили этого человека и снова закрылись. В комнате было тихо, так тихо, что собственное дыхание Сталина эхом отбивалось о стены, а часы, раньше едва заметно тикающие, тепер били, словно молотком по голове.
          - Это галлюцинации, - шепотом сказал Сталин сам себе, не двигаясь. Он не отрывал взляда от дверей. - А может, это моя совесть приходила ко мне? - мелькнула мысль. - Но что такое совесть? Я же не могу понимать совесть в разрезе того идеалистического мифологического понятия, которое трактует ее как некую химеру, как какого-то судью над поступками человека. Совесть - это отношение убеждений человека к его действиям. Мои действия никогда не расходились с моими убеждениями, так что моя совесть чиста. Нет, это галлюцинации.
          Сталин встал с кровати, подошел к двери и начал их осматривать: "Хорошо ли они закрыты?" Но тут же спохватился: "Зачем я осматриваю двери? Если это галлюцинация, то при чем тут двери? Для галлюцинации запоров нет".
          - Скверное дело, - размышлял Сталин, снова сев на кровать. - Нужно лечиться. Но что означает лечиться Сталину от галлюцинаций? Это - вызывать врача-психиатра к себе. А когда я прибегну к психиатру, это вызовет слухи про ненормальное психическое состояние Сталина. Этого допустить нельзя - нужно как-то лечиться самому. Была б у меня об этом медицинская литература - можно было бы вычитать в ней про какие-нибудь лекарства, но в моей библиотеке такой литературы нет. Выписывать ее из других библиотек также не выйдет - сразу же поползут сплетни: Сталин заинтересовался психиатрической литературой. Я слишком много думаю о прошлых событиях. Нужно меньше думать о прошлом. Я слишком много пью водки. Нужно ограничить себя в этом. И вот при таком режиме - посмотрю, как оно пойдет дальше. Думаю, что с моей большевистской волей мне удастся победить и этого врага.
          Сталин ощутил какую-то слабость во всем теле.
          - Нужно ложиться, - сказал он сам себе. Он разулся, снял свой генералиссимусовский мундир, повесил его в шкаф, открыл дверь в соседнюю комнату (двери всех комнат открывались и закрывались из каждой комнаты), погасил свет и перешел в соседнюю комнату. Там были такая же кровать, такой же шкаф и такая же сигнализация. Не включая свет, Сталин закрыл двери и лег спать.
          На другой день он проснулся с тяжелой головой. Ему приснился ужасный сон. Черт - не черт, волколак - не волколак, такое, что он не только в жизни, но даже и на картинке никогда не видел, появилось откуда-то в его комнате. Ростом оно было с человека. Даже повыше, но значительно тоньше. Его туловище было плотно обмотано белыми ремешочками, как у египетской мумии, а ноги и руки были голые и очень тоненькие. Ноги не толще дюймовой водопроводной трубы, а руки в два раза тоньше. Лицо его было белое с желтоватым оттенком. Голова - лысая и сужающаяся кверху, так что своей формой она напоминала половину дыни; уши такие большие, каких у людей не бывает, и они немного свисали вниз, как у свиней. Его зубы не покрывались губами и были оскалены, как у скелета, почти от уха до уха.
          Носа на этом лице не было. Вместо носа зияла дырка размером с пятак. Глаза были круглые, как у птиц. Эти глаза поражали своим холодным безразличием, над ними не было никаких бровей, и от этого смотреть в них было противно. Такую вот голову соединяла с туловищем тонкая шея. Его пальцы на руках напоминали пальцы гигантского орла с долгими заостренными когтями. Эти пальцы, как и все руки и ноги, покрывала твердая кожа, какая бывает на ногах у птиц. Ступни ног оканчивались удлиненными наугольниками, а пальцев не было совсем. На краях цвет наугольников переходил из желтого в черный.
          Это страшилище оказалось динамичным как черт. Оно сначала на удивление резво танцевало перед Сталиным. Так резво, что Сталин на своем веку не видел, чтобы кто-нибудь так танцевал. Украинцы свой гопак, а грузины свою лезгинку не танцуют так живо, как танцевало это страшилище. Оно подскакивало, почти касаясь головой потолка, и падало на пол, сворачиваясь в один клубок. Крутилось юлой так, что от него оставался лишь ветер, било себя своими ногами-ластами по ушам и вертело головой, словно мельница. Казалось, в его руках и ногах под твердой блестящей кожей не было костей, а были там пружины неудержимой динамичности.
          Так танцуя, страшилище все ближе и ближе подступало к Сталину и, когда совсем приблизилось, черкнуло своими когтями по кителю и вырвало из него лоскут, оголив часть Сталиновского живота. Этот лоскут оно бросило себе за плечи - и он поплыл по воздуху, не падая вниз. Не успел Сталин осмотреть свой порванный китель, как страшилище другим движением сорвало с него погон и тоже бросило его себе за спину. Погон, как и лоскут, поплыл по воздуху. Сталин хотел крикнуть: "Как ты смеешь унижать государственную эмблему?!", но он словно оцепенел и не мог открыть рта, не мог произнести ни единого слова. "Наверное эта уродина не подлежит ни державным, ни партийным приказам," - мелькнула у него мысль. А уродина продолжала действовать дальше.
          Одним движением она сняла все пуговицы с его кителя. Блестящие бронзовые пуговицы с изображением государственного герба попадали к ногам Сталина на пол. Потом уродина молниеносно сорвала с кителя орден Золотой звезды и прицепила его на свои отвратительные ремешочки ниже живота. Когда Сталин наклонил голову, чтобы посмотреть на то место, где был орден, она подскочила сбоку и в миг отпорола один лампас с его штанов. Лампас поплыл в воздухе вместе с лоскутом и погоном. Скоро вся комната наполнилась обрывками сталиновского мундира, и когда он глянул на себя, то увидел, что стоит в одних подштанниках, сорочке и ботинках. Теперь уродина танцевала вокруг него, и он, как заколдованный, поворачивался за ней, глядя на ее выкрутасы.
          Перестав танцевать, уродина черкнула когтями по сорочке, и лоскут из сорочки полетел в воздух. Через несколько минут на Сталине уже не оставалось ни подштанников, ни сорочки, даже носки и те были обрезаны по самые шнурки ботинок. Теперь чудовище стало танцевать еще быстрее, ловя в воздухе обрывки мундира и белья и запихивая их себе в рот. Сожрав таким образом всю одежду Сталина, оно отошло к самым дверям, подскочило, обернулось и со всей силы бросилось вперед. Оно с разбега ударило Сталина под грудь своею головой-дыней, от чего у Сталина перехватило дух, он зашатался и схватился руками за сердце. В этот самый момент страшилище схватило его за ногу и потянуло к себе. Он не устоял на одной ноге и упал на пол.
          Не успел Сталин опомниться, как уродина уже сидела на нем верхом. Несколькими движениями своих когтей-лезвий она распорола ему живот, начала выматывать из него кишки и кидать их ровными кольцами себе на шею. Вытянув все кишки, она вытянула печенку и кинула ее на пол, потом начала тянуть из Сталина его сердце. Она вытянула сердце из груди и держала его у самого лица Сталина своими гадкими лапами. Сталин видел, что его сердце не было полностью вырвано из груди. Оно соединялось с грудью аортой и веной. Уродина начала сжимать это сердце своими жменями и из него сначала брызнула, а потом густой струей полилась кровь. Комната наполнилась кровью. Сталин почувствовал, что плывет в собственной крови, увидел, что кровь все больше заполняет его комнату.
          Вот он уже захлебывается в собственной крови. И в этот самый момент страшилище захохотало демоническим хохотом и промолвило своим шепелявым голосом:
          - Ты забыл, что всякая пролитая кровь отзывается кровью?
          Проснулся Сталин в холодном поту. Сердце его ускоренно билось, голова будто налилась свинцом. Он поднял одеяло и оглядел свое тело.
          - Ну и сон, - сказал он сам себе. - Хорошо, что это был всего лишь сон.
          Кошмарные сны Сталин видел на своем веку часто, но такого еще не видел.
          - Неужели это предчувствие? - подумал он. - Э, какое там предчувствие! Если и Сталин начнет верить в сны, то придется отменить весь материализм.
          Он встал, обулся в тапочки, застелил кровать и перешел в первую комнату. Когда он открыл шкаф и увидел, что его мундир с погонами и лампасами, с орденом Золотой звезды висит на своем месте, то усмехнулся от удовольствия. Сталин натянул на себя свои генералиссимусовские штаны, обулся в ботинки и начал умываться. В имении Орловых не было водопровода, и Сталину приходилось обслуживать себя примитивным способом. Он наливал в стакан воду из кувшина, что стоял на табуретке в углу комнаты, набирал из стакана полный рот воды и сливал себе над помойным ведром. Умываясь, он намочил себе голову и ему стало легче.
          Когда он закончил свой туалет и нарядился в полную генералиссимусовскую форму, было уже девять часов и он принял свой утренний чай. К чаю подали сливки с горячими пампушками. Перед завтраком Сталин вытянул из-под кровати большую бутыль, оплетенную лозою, со старым кахетинским вином, открыл ее и выпил один за другим два стакана. Он почувствовал, как у него прибывают силы.
          После завтрака Сталин закурил свою трубку и прошелся несколько раз по комнате. Остановился возле карты света, что висела на стене. На карте Советский Союз, Китай, Северная Корея, Северный Вьетнам, Монголия и все страны восточной Европы были окрашены в розовый цвет. Сталин долго стоял и смотрел на карту. Потом сказал сам себе:
          - Да, остались узенькая полоска в Азии и небольшой лоскут в Европе. Еще один натиск - и вся Европа окажется в моих руках. Индонезия - это дорога в Австралию. Там у нас почва подготавливается хорошо. Арабский мир - это плацдарм к Африке. И там у нас дела идут не плохо. А потом еще один натиск - и четыре континента в моих руках. Теперь это уже не проблема, вместе с китайцами Мао можно хоть завтра завоевать мир. Вот только нужно парализовать Америку с ее атомной бомбой. Не было бы у них атомной бомбы, уже сегодня вся Европа, а может, и Азия были бы наши.
          Сталин перевел взгляд с карты на стол, где лежала кипа журналов. На обложке верхнего журнала былы изображены профильные портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.
          - Это правильно, что они рисуют меня рядом с Марксом, Энгельсом и Лениным. Однако, если сравнить нас, то ясно, что мы равны только в теории. Что же касается практических действий, применения теории на практике, то тут никаких сравнений быть не может. Тут все эти трое на фоне меня просто пигмеи... Маркс и Энгельс создали всего лишь Коммунистический интернационал, который раскололся еще при их жизни. Ленин создал в России большевистскую партию, которой хотя и удалось захватить власть, однако после захвата власти она начала раскалываться на мелкие кусочки. И если бы я своевременно не взял партию в свои железные объятия, то от той партии остался бы один пшик. Мы и так дорого поплатились за ленинский либерализм: еле-еле вернули Украину и то, если б не Деникин, кто знает, видели бы мы ее вообще. А сколько у нас было мороки с Закавказьем, Кубанью, Средней Азией! Потеряли Финляндию, Польшу, Прибалтику. Хорошо еще подвернулся случай поправить дело. Да еще как поправить! Лоскуток остался от Европы, полосочка от Азии! Правда, Финляндия еще до сих пор не в наших руках, но это теперь не проблема - судьба ее решится вместе со всей Европой. Вот теперь и равняйте меня с Марксом, Энгельсом, Лениным. У кого из них были такие владения? Даже смешно сравнивать меня с ними. Да и с кем можно меня сравнить? Кто из всех завоевателей владел такой территорией, какою владею я? Александр Македонский? Юлий Цезарь? Чингиз-хан? Наполеон? Никто из них не захватил столько земель, сколько сумел завоевать я.
          Сталин сел к столу и взял трубку телефона. Он приказал, чтобы его соединили с атомным центром. Несколько минут он слушал информацию о ходе работы центра.
          - Да, тут Америка ушла вперед, - говорил он себе. - Сейчас нам с ними в этой области равняться еще трудно. Америка богатая. Обогатилась за две войны, индустрия у нее мощная, наука развитая. Но в недалекой перспективе выигрыш будет на нашей стороне. Мы ее перегоним. Что такое американский президент? Что он может? Он может собрать налоги со своих фермеров, предпринимателей, банкиров. И все. Это и есть те мизерные средства, что поступают в казну американской державы. А что могу я? Я могу с каждого колхоза, совхоза, фабрики, завода, шахты взять столько средств, сколько мне нужно. Я могу в любую минуту провести реквизицию целой республики, я могу, если мне нужно, забрать последнюю корову у крестьянина.
          А наши концлагеря? Это же потенциал! С концлагерями можно добывать неслыханные ценности, причем дармовым трудом и там, куда калачом не заманишь вольного работника. Пусть попробует американский президент так организовать свою государственную машину. Разорвут его на куски - система не та. Там государство подчинено труду, а у нас труд подчинен государству. Поэтому хотя Америка богаче, чем мы, а в атомной гонке победим мы. Она в ближайшем будущем не сможет набрать тех темпов, какие наберем мы. Время работает на нас.
          Сталин снова взял трубку телефона и приказал, чтобы его связали с Украиной. Теперь он слушал информацию о ходе борьбы с националистическими повстанцами в Западной Украине.
          - Это же просто стыд, - говорил он в трубку, - миллионная армия семь лет возится с стотысячной армией мятежников. Быстрее внедряйте там колхозы, тогда все население будет у вас перед глазами. Рубите леса в Карпатах, чтоб им негде было прятаться. И вывозите, вывозите их как можно больше в Сибирь. Создавайте благоприятные условия для приезжающих из российских областей, наших надежных людей. Когда мы готовимся к последнему решительному бою с капиталом, мы не можем терпеть такую гангрену у себя в тылу.
          Закончив разговор, Сталин зажег свою трубку и начал ходить по комнате. Попыхивая трубкой, он говорил так, как будто продолжал говорить по телефону.
          - Никто столько нам не навредил, как эти хахлы. Еще цари намучились с ними по самое горло и нам передали свою мороку. Паскудная нация, несусветные сепаратисты. Сколько мы с ними намучились еще в гражданскую войну, сколько положили они наших лучших сыновей партии! Ну, теперь на Восточной Украине уже знают, что с нами шутки плохи: если в Сибирь не загоним, то загоним в самую землю. Да, те хорошо помнят и тридцать третий, и тридцать седьмой и уже сидят тихо, а эти еще не научились своих любить.
          - Их, всех этих хахлов, хорошо бы вывезти в Сибирь, там у нас хватит места. Они давно заслужили разделить судьбу чеченцев, ингушей, калмыков и крымских татар, но, к сожалению, их слишком много. Это первое, а второе - нам некем их заменить. Эту землю могут обрабатывать лишь они да немцы, но немцы не более надежны, чем они. Да и где их наберешь на всю Украину! Во всяком случае всех их нужно держать в таком состоянии, чтобы они постоянно чувствовали угрозу Сибири, чтобы знали, что мы можем в любую минуту повторить им и тридцать третий, и тридцать седьмой. Только в этом случае этот народ будет нам покорен.

_______________________

          Прошло три дня. Сталина не тревожили ни жуткие сновидения, ни галлюцинации, и он начал о них забывать. Он решил, что эта болезнь к нему больше не вернется. На четвертый день, когда он курил, сидя на кровати, внезапно открылась дверь и в комнату вошла женщина. Женщина была босая, в долгой ночной рубашке, с распущенными волосами. На вид ей было не больше тридцати лет. На ее красивом лице была печать глубоких переживаний и даже мук.
          - Жена кого-то из моих врагов, которым я подписал смертный приговор, - с ужасом подумал Сталин.
          Женщина подошла к кровати, стала перед Сталиным и уставилась на него в упор своими страдальческими очами. Так она стояла несколько минут, и Сталин не мог оторвать от нее глаз. Он был готов выслушать ее укоры, извиниться перед нею. Женщина поправили рукой волосы у себя на лбу, и он увидел, что лоб ее был прострелен так же, как и у того, что приходил три дня назад. Она наклонила голову, подставила руку - и изо лба струйкой потекла кровь. Так она нацедила из себя полную горсть крови и бросила эту горсть в лицо Сталину, резко повернулась и пошла прочь. Сталин провел рукой по лицу и, к своему удивлению, увидел, что его ладонь покрылась кровью. Он провел по лицу другой рукой - и она тоже покрылась кровью. Сталин сбросил с себя китель и начал умываться над ведром.
          Когда он мыл руки, то заметил, что кровь у него не только на ладонях, но течет дальше, за запястья. Он закатал рукава и ужаснулся, увидев, что руки его были по локти в крови. Пришлось их тоже тщательно вымывать, снова и снова набирая в рот воду. Когда умылся, стал вытираться полотенцем. Вытираясь, он присматривался, не появится ли где капля крови на полотенце - может, не совсем хорошо вымылся. Но на полотенце никах следов не было. Он глянул в зеркало - лицо было чисто. Тогда он глянул в ведро: если это была настоящая кровь, то вода должна быть окрашена. Но вода была чиста.
          - Ишь, сучка, - люто вымолвил Сталин, - обдурила меня, - и он выругался так гадко, как ругаются уголовники в российских тюрьмах или чекисты на своих допросах. Значит, и это галлюцинация, - размышлял Сталин. - Что эта женщина галлюцинация - в этом сомнений нет. А вот, когда мне начинает мерещиться кровь на руках, нужно добывать медицинскую литературу и лечиться.
          Эту ночь Сталин спал скверно. Подолгу не мог заснуть, а когда засыпал, скоро просыпался, потому что снились кошмары. Приходили к нему то Бухарин, то Зиновьев, то Блюхер, то Якир, то Киров, то Орджоникидзе. Только под утро он крепко заснул и вновь увидел странный и страшный сон.
          Ему приснилось, что Хрущев в бане мыл ему ноги. Он мыл ему ноги в жестяном тазике, брал из миски какое-то зеленое редкое мыло и мазал им Сталину ноги, а потом смывал водой, после чего вода в тазике становилась мыльной и грязной. Когда ноги были помыты, Хрущев начал мыть той же самой грязной водой ему голову. Не кончив мыть головы, Хрущев взял его за руку и, словно отец своего ребенка, повел за собою. Сталин глянул на свое голое тело и увидел на нем лоскутки мыльной пены и пятна грязи. Ему не хотелось уходить недомытому из бани, но почему-то он покорно шел за Хрущевым.
          Внезапно он оказался на Красной площади перед мавзолеем в окружении членов Политбюро ЦК и членов ЦК партии. Все они были одеты в летние легкие костюмы, а Сталин был голый. Все шли на трибуну мавзолея и тянули его за собою, кое-кто даже подталкивал его. Он стал посредине трибуны на том месте, где он всегда стоял во время парадов и демонстраций. Только, на его удивление, у трибуны не было каменного барьера, так что его, совершенно голого, было видно с ног до головы. А вся Красная площадь была заполнена людьми, и все люди показывали на него пальцами. Он посмотрел на своих соратников, членов Политбюро и членов ЦК, и увидел, что они тоже показывают на него пальцами.
          Когда он присмотрелся к людям, то увидел, что мимо трибуны проходят люди с зашитыми ртами. У некоторых вместо лиц были куски мяса, другие шли с окровавленными головами, с разбитыми черепами, с пробитой насквозь грудью. Много было людей с отмороженными носами и ушами. Они поднимали вверх руки, связанные колючей проволокой, а некоторые их них были покрыты этой проволокой с ног до головы.
          Тут были, как определил по их одежде Сталин, крестьяне и рабочие, служащие и священники, студенты и военные, чернецы и черницы. Отдельную группу составляли ученые в своих академических колпаках. Все они с немым укором смотрели на него и шли так медленно, как идут люди на похоронах.
          Вдруг все куда-то исчезло. Сталин оказался в окружении солдат. Они повели его с трибуны мавзолея к кремлевской стене, прямо к тому месту, где замуровывают в стену прах выдающихся большевиков. У самой стены Сталин увидел глубокую яму, такую, как выкапывают для захоронения мертвых. Он остановился перед этой ямой и глянул на солдат. К своему удивлению он увидел перед собою тех же солдат, которые охраняли его теперь.
          - И эти мерзавцы против меня, - подумал он. - Чего им еще не хватает? Едят, что хотят, баб выбирают, каких хотят.
          Кто-то из них подтолкнул его, и он упал в яму. Он лежал на дне ямы и с ужасом дожидался, когда его живого начнут закапывать в землю. Но его никто не закапывал. Солдаты исчезли, а вместо них на краю ямы появился Берия. Он вскочил в яму, толкнул Сталина в бок сапогом и лег рядом.
          Сталин проснулся. Он сбросил с себя одеяло и сел на кровать, опустив ноги в тапочки.
          - Что будет, когда я умру? - первый раз в жизни возник у него вопрос. Ему припомнилось, как, когда он сидел в царской тюрьме, заключенные разгадывали свои сны, и он вспомнил, что, если снится мясо, то это означает близкую болезнь, а если снится, что падаешь в яму - это означает смерть. Словно побитый, он поплелся в свою первую комнату, так-сяк умылся, оделся в мундир и принял утренний чай. Ел он без аппетита, даже половины не съел из того, что принесли. Не пил ни вина, ни водки. После завтрака начал ходить по комнате, попыхивая трубкой.
          - Что будет, когда я умру?... Дела пойдут плохо, когда я умру. Эти слепые щенки, которые меня окружают, ни на что не способны. Они способны действовать только по директиве, а без директивы - они пустое место. Для того, чтобы вся наша держава, чтобы вся консолидация социалистических стран держалась вместе, нужен над всем этим самодержавный авторитет, каким был я. Кто из этих слепых щенят может стать самодержавным авторитетом? Никто. Ибо никто из них не имеет достаточной популярности. Все правители социалистических стран беспрекословно слушаются меня, поскольку я их всех поставил, поскольку все они знают: достаточно мне шевельнуть пальцем и их не станет. А будут ли они послушны новому московскому правителю? Особенно Мао, сам претендующий на вождизм? Захочет ли он быть в распоряжении какого-нибудь Маленкова, Берии или Кагановича? Вот вопрос. Удержится ли Советский Союз, когда к власти прийдет непопулярная и неавторитетная личность, не способная внушать тот страх, в котором я постоянно удерживаю все народы? Наша держава не ступа, выдолбленная из цельного дерева, а бочка, сбитая из многих клепок, которая держится только благодаря надетым на нее обручам. Разорвутся обручи - и клепки распадутся, бочка пропадет. Эта бочка должна была рассыпаться в семнадцатом году, и только, благодаря неимоверным усилиям, ценой огромной крови, нам, большевикам, удалось ее сберечь, набить на нее новые обручи. А что будет теперь?
          Сталин не нашел ответа на эти вопросы и пришел к выводу, что умирать ему теперь невозможно. Лицо его осунулось, плечи сгорбились. Он посмотрел на себя в зеркало и увидел, что его волосы вдруг заметно поседели. Когда он почесал голову, то заметил, что волосы выпадают сильнее, чем раньше. Он потерял аппетит, ко второму завтраку почти не дотронулся, обед не съел и до половины, не съел он и половину ужина, только вечерний чай употребил весь. Алкоголь не пил весь день. После вечернего чая, он, с крайне напряженными нервами, со страхом в глазах, ожидал новых галлюцинаций, но призраки в ожидаемое время не явились. Сталин решил, что их больше не будет.
          Чувствуя себя утомленным прошлой беспокойной ночью, он решил сегодня лечь спать пораньше. Снял ботинки, штаны и китель и присел на кровать, чтобы перед сном выкурить трубку. Когда он набил и раскурил ее, то, глянув перед собой, увидел двух людей. Это были украинцы. Они были точно такими, какими он видел их в гражданскую войну, когда бывал на Украине. В кудлатых шапках из овечьего меха, в латаных кожухах и в стоптанных сапогах. Их усатые лица покрывала давно небритая щетина. Их лица были такие худые, что казалось, что под пепельной кожей ничего, кроме костей, не было.
          - Давай его зарежем и съедим, - сказал один украинец другому.
          - Ишь, какое пузо наел! Он ест караваи и калачи из нашей пшеницы.
          - Оттого мы такие худые, что он такой гладкий. Он ест караваи и калачи, а нам и перепечки не дает спечь, пьет наше молоко, а нам и сыворотки не дает. Режем его! - сказад другой, а первый наклонился и вынул из голенища нож, такой большой, каким крестьяне режут свиней, и проверил пальцем лезвие.
          - Нужно наточить, - сказал он, - а то, как сразу не зарежу, начнет кричать.
          При этом он наклонился, вынул из другого голенища брусок и стал точить свой тесак прямо перед глазами Сталина.
          - Тебя давно уже нужно было зарезать, - говорил другой. - За что ты нас поубивал? За то, что мы людей ели? Так мы же ели мертвяков, а ты нас живых расстреливал. А если б ты у нас нашу пшеницу не забрал, то мы бы и мертвяков не ели...
          - Да что с ним говорить! - сказал первый, пряча брусок за голенище. - Бери его за чуб, а я полосну по горлу.
          Сталин почувствовал, как против его воли голова его наклонилась и что-то сильно ударило ему в затылок. Он решил, что пришел конец. Несколько минут показались ему целой вечностью. Когда он поднял голову, то с радостью убедился, что он не мертвый. Украинцев перед ним уже не было.
          - Нужно лечиться, - сказал он сам себе, - завтра же закажу соответствующую литературу в кремлевской библиотеке. А чтобы не вызвало подозрений, вместе со списком нужной медицинской литературы, я закажу ряд других книжек...
          Его воображение не оставляли украинцы-людоеды, и он наперекор своему желанию думал о них.
          - Украинцы. Я знаю, что они только и дожидаются, чтобы я попал в их лапы. Что ж? У них есть на то основания. Сталин снял с них не одну шкуру: больше десяти миллионов заморил голодом в тридцать третьем году, пропустил их сквозь свои черные трубы в тридцать седьмом, сотни тысяч умертвил в тюрьмах. В сорок первом, когда отступал перед немцем, миллионы загнал в Сибирь...
          - Но я же делал это не только по своей собственной инициативе. Надо было создавать индустрию и военную мощь, а иначе не то, что свои владения не удалось бы расширить, но и нас самих затоптали бы наши враги. Нужно было содержать коммунистические партии в капиталистических странах. На какие средства можно было это делать? Только за счет села, как предлагал Троцкий, и за счет окраин, как предлагал я. За такой план выступило преобладающее большинство членов нашей партии. А поскольку Украина самая большая крестьянская страна и к тому же окраина в нашем государстве, то на нее и упал наитягчайший удар этого плана... И правильно, потому что это самая ненадежная нация... В этом я убедился еще тогда, когда побывал там в гражданскую войну... В конце концов - без жертв ничего не бывает. Где лес рубят, там щепки летят.
          На другой день Сталин собрался составить список и заказать литературу, но одна мысль не давала ему сосредоточиться: как оно будет, когда его не станет? Он ходил по комнате и беспрерывно курил трубку.
          - Что произойдет со всем коммунистическим лагерем, со всем коммунистическим движением, когда я умру? - задавал он себе вопрос. - Кто сможет возглавить весь коммунистический мир? Тут нужен общепризнанный авторитет, человек большого ума и сильной руки. Без такого человека распадется весь коммунистический мир, как распался бы Советский Союз, если б я своевременно не взял в свои крепкие объятия всю власть в этом государстве. Распадется, как бочка без обруча. Это будет другая Африка, где сегодня вчерашние людоеды создают свои независимые государства. Кто же может меня заменить? Тут в Советском Союзе такого человека нет. Разве что Мао в Китае?
          Но что значит отдать сейчас власть над всем социалистическим лагерем Мао Цзэ-Дуну? Это означает преждевременно провести слияние наций. Слияние наций - это конечная цель марксизма-ленинизма. Однако своевременно ли будет проводить теперь такое слияние? Мы полностью полагаемся на российский народ. В своих революционных преобразованиях, в защите наших завоеваний от внутренних и внешних врагов, он отстоял нашу власть в длительной гражданской войне и в войне против интервенции, он отстоял нашу власть от внутренних диверсий в годы военного коммунизма и коллективизации. Он разгромил гитлеровскую Германию. Он охотно присоединил, не считаясь с жертвами, другие народы к своему государству. Но одно дело присоединить к своему государству эстонцев, латышей и литовцев, которые все вместе не наберут и семи миллионов, а другое дело включить в свое государство народ, который насчитывает семьсот миллионов, который в шесть раз превышает количество россиян.
          Мы называем российский народ народом-интернационалистом, народом-освободителем. Называем, но знаем, что он далеко не такой, знаем, что это прежде всего народ-шовинист, народ-империалист. Мы расхваливаем его, поощряем к колонизаторским действиям, поскольку на данном этапе это соответствует нашим интересам. Но мы понимаем, что этот народ охотно сливается с эстонцами, латышами, армянами, узбеками, казахами лишь потому, что уверен в том, что он в состоянии их всех переварить, ассимилировать. Другое дело, когда встанет вопрос о слиянии с китайцами, когда не россияне будут переваривать, а их захотят переварить. Что означает передать сейчас Мао власть над всем коммунистическим миром? Это означает раскрыть границы и разрешить не меньше чем половине всех китайцев продвинуться на территорию России. Это привело бы к китаизации россиян, а если и нет, то во всяком случае к утрате россиянами своего современного национального облика. Произошло бы то, что происходит у нас теперь с казахами и другими народами. А этого россияне, и беспартийные, и коммунисты, никак не захотят. И они власти Мао Цзэ-Дуна над собой не признают, а Мао не захочет признать над собой ничьей власти, кроме моей.
          И к чему это все может привести? Страшно подумать, к чему это приведет. Это будет вторая Вавилонская башня. Это может привести к войне между Россией и Китаем. Ибо хотя мы и называем себя интернационалистами, однако хорошо понимаем, что китайцы такие же националисты, как и россияне, и они не смогут поделить между собой власть над миром. Если будет война, кто победит? Советский Союз имеет атомное оружие, Китай атомного оружия не имеет, но оно ему и не нужно в войне против России. Китайцы завоюют автоматами и карабинами, а то даже одними луками и стрелами, когда выставят стомиллионную армию против россиян. Как крысы своею массой останавливают поезд, так китайцы своею массой способны задушить советскую армию с ее техникой и атомным оружием. Что-то подобное тому, что происходило у нас в войне с немцами. А России опереться не на кого, повсюду одни враги. В этой войне они поддержат Китай, а не Россию.
          Каждый, кому мы насолили в прошлой войне, выступит против нас. Финляндия набросится на нас за Выборг, о Германии и говорить нечего, Турция захочет заплатить нам за крымских татар. Израиль со всем своим мировым сионизмом - за нашу кампанию против космополитов и за кремлевских врачей. Иран - за нашу оккупацию его во время войны. Япония - за нарушение мирного договора, за Сахалин и Курильские острова. А все другие социалистические страны - это друзья до тех пор, пока им угрожает высылка в Сибирь. Внутренние анти-российские силы тоже, безусловно, прийдут в действие. Все, кому мы когда-то залили сало за кожу, встанут против нас. Страшно подумать, что может произойти.
          Сталин еще раз пришел к выводу, что умирать ему теперь никак нельзя. В таких раздумьях он провел целый день и только перед вечерним чаем вспомнил, что нужно составить список литературы. Как раз тогда, когда он шел от двери к столу, он почувствовал, как кто-то резко дергнул его за плечо. Сталин повернулся всем телом и увидел перед собой того, кто приходил к нему первым, того, кто сказал, что прийдет еще раз.
          Его вгляд был таким острым и переполненным такой решимости, что Сталин не выдержал этого взгляда. Он закрыл глаза и ощутил, как теряет равновесие, пошатнулся и упал спиной на пол. Пришел в себя от телефонного звонка. Ему были видны часы - бросилось в глаза, что было двенадцать часов. Телефон звонил снова и снова, доносились звонки телефона и из соседних комнат. Ему казалось, что если бы его подняли и посадили на кровать, то сразу стало бы легче. Телефон был совсем близко, но Сталин не мог не только подняться, но даже пошевелить хотя бы пальцем. Сознание к нему полностью вернулось, но он чувствовал нестерпимую боль в голове.
          - Может, я, падая, разбил себе голову, - подумал он, однако убедиться в том, цела ли голова, не мог, так как не мог двигаться. - Это конец, - мелькнула мысль. - Кто сможет и кто осмелится зайти в мои апартаменты? А к тому времени, когда ко мне пробьются, я умру.
          Сталин знал, что он не принял вечернего чая. Это должно обеспокоит их, звонки телефона, очевидно, означали эту тревогу.
          - Если они не слишком поздно пробьются ко мне, чтобы оказать своевременную помощь, я буду спасен.
          И у Сталина затеплилась надежда на жизнь.
          Он то впадал в забытье, то снова приходил в себя, а через несколько часов услышал стук у дверей коридора.
          - Наконец приходит спасение, - зашевелилась у него в голове, и ему показалось, что сердце его стало биться чаще. Стучали и лязгали возле дверей долго. Сталин уже подумал, что двери им открыть не удастся. Но вот он услышал шаги и приглушенный шум в коридоре, а через какое-то время - стук и лязганье возле своей комнаты. Тут двери поддались быстрее. Сталин услышал, как в его комнаты входят люди. Впереди шел Берия, за ним Хрущев, потом Маленков, Каганович, Ворошилов, Микоян, Булганин.
          Берия, приблизившись к его ногам, остановился и выкрикнул: - Тиран мертв! Мертв!
          Голос его показался Сталину противно скрипучим. Берию опередил Хрущев. Он подошел к самой голове Сталина, упал на колени, посмотрел в глаза и, по всему было видно, понял, что перед ним не мертвый Сталин, а живой. Хрущев быстро встал на ноги и не вышел, а выбежал из комнаты. За ним, толпясь, выбежали все остальные. Комната снова стала пустой. Хоть двери были открыты, вернее сняты с петель, однако к Сталину не заходил никто. Над его головой словно продолжали звенеть слова Берии "Тиран мертв! Мертв!"
          - Ишь, какую гадюку пригрел возле самого сердца, - думал он. - Эти заячьи души, видно, будут рады моей смерти. Но какое лукавство! Все же курили мне фимиам. Все расхваливали меня и рукоплескали мне. И все это только до тех пор, пока чувствовали мою силу. Рабы! Лизоблюды! Подхалимы! Хамелеоны! Что же они, мерзкие слепцы, будут без меня делать? Это быдло перегрезет друг другу глотки, как привыкло грызться за кость возле меня. И что ж? Иначе и быть не могло. Тех, кто был способен мыслить, я уничтожил, оставив возле себя одних подхалимов. Только я думал, что они мне были искренне преданы, а теперь вижу, что они были покорны мне только из страха. Угождали мне ради спасения своей собственной шкуры.
          Теперь вижу, что подхалимы приносят больше вреда, чем открытые противники. Противник пользуется твоей ошибкой и бъет тебя в то место, где ты ошибся, а подхалим хвалит твою ошибку наравне с достижениями и тем самым все больше запутывает тебя.
          Время тянулось чрезвычайно медленно. Сталин не хотел и боялся заснуть, чтоб не заснуть навеки, да и нестерпимые боли в голове отгоняли сон.
          Неожиданно перед Сталиным появилась фигура в чернеческом клобуке и скуфье. По смуглому лицу, черной бороде и знакомых чертах лица Сталин узнал в этой фигуре своего учителя-наставника из семинарии, где он учился в молодости. Чернец заговорил на грузинском языке:
          - Ты же поп, а нарядился в генералиссимусовский мундир. Вся натура твоя поповская: попы на старости лет уходят в пущи или в затворничество - и ты перед смертью сотворил для себя затворничество. Думал тут спрятаться от своих грехов? Тебя же никто не тянул в семинарию, ты сам к нам пришел. А потом всю жизнь убегал от своего поповства, от самого себя и... не убежал... ты сам от себя не убежал, а нас замучил. Что мы тебе сделали, что ты нас так мучил? Разве мы тебя мучили, когда ты учился у нас? Что сделала тебе церковь, что ты с таким лютым рвением уничтожал ее? Что сделали тебе ближние, что ты постоянно лил их кровь? Разве мы учили тебя убивать?
          - Вспомни, мы учили тебя не убивать, ты знаешь, что нельзя убивать, а убивал. Убивал невинных. Ленин убил царя за то, что он повесил его брата, а за что ты своих соратников поубивал? За что ты миллионы людей сгноил в Сибири, замучил голодом и холодом на Колыме, в Воркуте и Норильске? Ты больший грешник, чем Ленин. Ленин воевал против своих врагов, а ты воевал против своих друзей. Ленин никогда Бога не знал и выступил против Бога. А ты знал Бога, молился ему и развернул кровавую войну против Бога. Ты предатель. Ты ренегат. И еще ты предатель перед самим собою. Ты знаешь, что вся пролитая кровь отзывается кровью. Русские цари долго лили людскую кровь, но пришлось и им самим пролиться кровью.
          Вот ты лежишь сейчас на полу и умираешь, потому что тебя заливает твоя собственная кровь. Ты умираешь от кровоизлияния в мозг. И никто тебе не поможет, ты так и умрешь на этом полу, а спасение рядом - достаточно поднять тебя и посадить на кровать, чтобы кровь отхлынула от головы. Однако этого никто не сделает, потому что у тебя нет ни одного приятеля. Вот они, твои друзья, только что побывали возле тебя и разбежались, как серые мыши от кота. Ты потому и убежал сюда, что там вокруг тебя были не друзья, а одни враги. А они стали твоими врагами, потому что ты был врагом всего мира. Ты думал, что твоя власть и сила заменят тебе Божью милость и людскую приязнь? А видишь, нет. Люди-рабы кланялись твоей власти, а не тебе. А власть от тебя отпала - и лежишь ты никому ненужный. Ты мечтал о власти над четырьмя континентами, а лежишь теперь в четырех стенах и у тебя нет власти даже над самим собою.
          Ты задумал заменить собой людям Бога? Ты вообразил, что люди будут молиться не Богу, а тебе? Не слишком ли много дерзости воспитал ты в себе?
          - Наш спаситель Иисус Христос отдал свою жизнь во имя истины, а ты убил истину ради своего прозябания, ради своей славы. Ты скоро умрешь, а следом за тобою умрут все твои лживые наглые идеи. И люди не поклонятся тебе, а отвернутся от тебя, как от лютого зверя. Не только люди, но и родные дети отрекутся от тебя, поняв твое звериное нутро. Ты пойдешь в вечное забвение.
          Фигура исчезла. Уже светало, а спасители все не приходили к Сталину. Ему становилось хуже и хуже. Мучила жажда, и он не мог открыть рта. Его зрение все больше затягивали сумерки. В этих сумерках Сталин увидел, как сверху спускается Иисус Христос в багрянице и в терновом венке, со следами крови на челе. Снизу Иисуса Христа оповивало белое облако. Сталин услышал, как над его головою серебристый голос загремел слова:
          - Истинно, истинно говорю: пойдут добродеятели в возрожденную жизнь, а преступники - в возрожденный суд.
          Вдруг в середине груди у него что-то оборвалась и на глаза наползла беспросветная тьма - Сталин погружался в вечное забвение.
          Когда в девять часов утра кремлевские врачи приехали спасать Сталина, его глаза были открыты, но он уже никого ими не видел.
          Осмотрев мертвого, старший врач сказал:
          - Если бы нас вызвали хотя б немного раньше или если бы дорога была не такой скользкой и нас везли быстрее, мы, бесспорно, могли бы спасти великого Сталина. А теперь уже поздно, я закрыл ему глаза.
          Все члены Политбюро начали плакать.

М. Ладо
Владимирская тюрьма

---

Комментарии: 1, последний от 10/04/2016. © Copyright Стырта Ирина Владимировна (irenevladi@gmail.com) Размещен: 09/04/2016, изменен: 09/04/2016. 62k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"