Андрей
Тертый

Сайт автора

Паук

Котяра

Формула успеха

Инессочка

Питер-Москва

Тень

Рок

Другие рассказы

ПАУК

Моторы ровно гудели. Огромный аэробус ИЛ-86 уверенно преодолевал холодное безмолвное пространство. Рейс Париж-Москва проходил на высоте десять тысяч метров, при температуре минус сорок градусов за бортом, о чем приятным голосом сообщила бортпроводница на двух языках , сначала на французском, затем на русском. В иллюминаторе видны были облака, которые лежали под крылом плотным слоем ослепительно белого снега. Казалось, что самолет проплывает над бескрайними заснеженными просторами. Над самолетом было чистое и какое-то низкое темно голубое небо, в центре которого царило ярко желтое, почти белое, солнце. Яркое солнце и белые, как снег облака, создавали ощущение праздничного настроения. Казалось, среди этих снежных холмов вот-вот появится уютный альпийский отель - двухэтажный домик с высокой покатой крышей и с симпатичными башенками под острыми шпилями. Неподалеку от него будет видна ленточка подъемника-фуникулера, вокруг основания которой будут копошиться маленькие яркие фигурки отдыхающих, приехавших со всех концов Европы, провести уикенд на снежных альпийских склонах. Елена Николаевна так ярко представила себе эту, совсем недавно еще вполне реальную картинку, что счастливая улыбка не сходила с ее губ. Она полулежала в глубоком уютном кресле и, повернув голову к иллюминатору, представляла себе - вот сейчас, за этой снежной громадиной откроется панорама горнолыжного курорта. И, хоть панорама не появлялась, чувство ожидания приятного сюрприза оставалось

На душе было блаженное состояние покоя, когда все, что она планировала, все сделано. Все получилось так, как она хотела. Все, о чем она только догадывалась и на что надеялась - все подтвердилось и все сбылось. Позади остались годы напряженного труда, дни и месяцы, потраченные на проработку альтернативных вариантов, бессонные ночи отчаяния, мгновения яркого озарения и вдохновенные минуты успеха. Кульминацией успеха явился международный конгресс по Проблемам Биологии, проходивший во Франции в живописном пригороде Луара, на котором доклад ученого из России, доктора биологических наук, профессора Белоусовой Елены Николаевны произвел эффект разорвавшейся бомбы. За ним последовали награждение премией, наиболее престижной в области биохимии и микробиологии, приглашения прочитать курс лекций в ведущих университетах мира, приглашения на работу в солиднейшие институты Европы и Америки и многие другие атрибуты успеха, который выпадает только на долю избранных. Если еще и учесть сравнительную молодость Елены Николаевны - ей было только 38 лет (для ученого с такими титулами и успехами, согласитесь, это не возраст) и ее утонченную аристократическую очаровательность, можно себе представить, что творилось вокруг нее на конгрессе. Десятки предложений, одно заманчивее другого, в том числе и не только связанных с ее научной деятельностью, сыпались на нее, как из рога изобилия. Будущее представлялось ей сказкой. Впереди грезились фантастические перспективы развития разработанного ею метода - получение новых материалов с невиданными доселе свойствами, приоткрывалась завеса над решением таких проблем, которые в ближайшем столетии считались не решаемыми. А столь неожиданно широкое международное признание сулило, ко всему прочему, и немалые материальные выгоды. Все это было так сладко, что от этих мыслей Елена Николаевна получала почти физическое удовлетворение. Ей казалось, что она вот-вот оторвется и полетит, плавно паря по салону между рядами кресел. Душа ее пела. Ее сильное красивое тело томилось ожиданием восторга. Она закрыла глаза, осторожно потянулась и до предела сжала бедра, ощутив где-то внизу живота сладостное замирание, а по спине и рукам побежали приятные мурашки. Ей хотелось общения. Она бы с удовольствием сейчас с кем-нибудь поболтала. Сидящий рядом с ней мужчина все время полета неотрывно читал какую-то книгу. "Чем это можно так увлечься?" - беззаботно подумала женщина. Повернув голову в его сторону, она выхватила взглядом несколько фраз со страницы:

"Да, уж..", - разочарованно подумала женщина, - "Придется поскучать" - и снова погрузилась в сладкие грезы мечтаний.

Будучи человеком увлеченным, она, тем не менее, никогда не отрывалась от реалий обычной жизни. Интуитивно она всегда выбирала путь наименьшего сопротивления. Она умела подчиняться, умела работать в коллективе. По существу, она полностью принимала ту административную систему, которая сложилась в институте и, вообще, в научном мире столицы. Она не задумывалась - хороша или плоха эта система и многие вещи старалась просто не замечать или не придавать им значения. Для себя она решила, что всегда можно обойти некоторые острые углы и добиться того, чего тебе нужно. Конечно, некоторые вещи вызывали у нее внутренний протест, но она подавляла в себе эти чувства и там, где от всех требовалось поднять руку она поднимала, а там, где требовалось поставить свою подпись она ее ставила. В этом случае она всегда занимала пассивную позицию и при первой же возможности старалась высказать свои извинения и сочувствие опальному коллеге

Эта особенность ее характера - не вступать в конфликты, а использовать все в своих целях была замечена администрацией еще, когда она только пришла в институт молодым кандидатом наук после успешного и досрочного окончания аспирантуры. С точки зрения руководства она была идеальным претендентом на должность сначала начальника группы, а затем и лаборатории - не без способностей и в то же время понимающей "откуда ветер дует". Елена Николаевна начала постепенное и верное продвижение по служебной лестнице. Уже в 32 года она защитила докторскую диссертацию, в 35 получила звание профессора и стала начальником отдела. Она могла бы двигаться и дальше по административной лестнице и, в конце концов, занять должность директора института, а там и до министерства или Академии наук рукой подать. Но умная женщина понимала, что дальше от нее требовались бы уже иные качества. Дальше уже нельзя было оставаться в тени, занимать пассивную позицию. Там нужны были уже другие качества, там нужно быть не просто ученым - там нужно быть гладиатором. А быть гладиатором ей очень не хотелось. Если уж говорить об этих персонажах, то она бы скорее предпочла бы стать легкомысленной гетерой, нежели каким-то тупым, безмозглым гладиатором. Но, это так, к слову. Обладая всеми достоинствами женщины "приятной во всех отношениях", Елена Николаевна никогда не была гетерой, а тем более легкомысленной. Она просто ничего не хотела менять в своей жизни, а хотела спокойно жить и работать в свое удовольствие

Отделов в институте было около полутора десятков и она со своим коллективом занимала среди них далеко не последнее место. Будучи женщиной очень даже не глупой и, к тому же, тонким психологом, ей удалось сколотить прекрасный коллектив здоровый, дружный, с высоким творческим потенциалом. В нем она была абсолютным лидером. Вся атмосфера в отделе располагала к здоровой конкуренции, в нем процветал культ творчества и вдохновения. Научные статьи и кандидатские диссертации фигурировали в планах отдела наряду с работами по основной тематике института. Во всех работах, выходящих из под пера сотрудников отдела, в соавторах всегда фигурировала Белоусова Е.Н. А учитывая, что буква "б" в алфавите занимает почти первое место, то автоматически ее фамилия выплывала на первое место среди исполнителей. Соответственно, во всех научных каталогах и классификаторах на ее фамилию набиралось столько работ, что не заметить этого, хотя бы из праздного любопытства, было просто невозможно

А вне стен лаборатории это была обычная женщина. Даже заведующая институтской столовой знала Елену Николаевну не как ведущего ученого, профессора и т.д., а как активную домохозяйку, постоянно отоваривающуюся у нее мясом или другими полуфабрикатами. В течение коротких деловых контактов они бойко обсуждали между собой качество каких-нибудь "бройлерных цыплят" или цены на какой-нибудь "фигус-мигус". При этом, Елена Николаевна проявляла такое знание предмета, что прожженная торговка не могла не проникнуться к ней профессиональным уважением и осторожно выпытывала у нее не работала ли Елена Николаевна раньше в гастрономе или, может быть даже, в столовом тресте?! Конечно же, нет. Елена Николаевна никогда не работала ни в столовой ни в гастрономе

За плечами 38-ми летней женщины были другие вехи.

Прости, дорогой читатель, я тебя, наверное, утомляю этими биографическими подробностями жизни моей героини, но я не могу не пройти через это. Главное для меня - нарисовать ее психологический потрет, чтобы затем, сведя ее в остром конфликте с мерзким подлым ничтожеством, потрясти твою душу глубиной пропасти и фатальной неотвратимостью, с которой может сорваться в нее человек в нашей обычной тихой размеренной жизни. Не знаю, получится ли у меня это, но ты, мой дорогой, чтобы не утомляться можешь пропустить несколько страничек и начать сразу со второй главы. А я пойду дальше. И если ты все-таки последуешь за мной, я постараюсь, чтобы тебе не было скучно

Итак, за плечами нашей Елены, кстати, очень даже недурно сохранившейся для своих 38 лет, были другие успехи. Как писали в комсомольских характеристиках... Помните? Были такие. Так вот, там писали "с отличием окончила школу и в том же году поступила" на Биологический факультет МГУ. Кстати, кто имеет хоть малейшее отношение к биологии или медицине, сможет оценить это. В тот год конкурс на Биофак был 25 человек на место! Это чуть поменьше, чем на Юрфаке или Журфаке, но оказаться лучшей из четверти сотни себе подобных, согласитесь, для вчерашней школьницы это большой успех. Отец Елены Николаевны в свое время был известным космонавтом-исследователем. Он работал в Институте Космических Исследований и свой единственный полет посвятил сугубо медицинской проблеме изучению кровообращения человека в условиях невесомости. Материал, который он привез с орбиты, явился основой его докторской диссертации, и в последствии талантливый инженер-исследователь стал одним из ведущих специалистов центра по вопросам подготовки и отбору космонавтов. Но известность ему принес все-таки сам полет. И, конечно же, при зачислении Лены на факультет хоть какую-то положительную роль папина известность сыграла. Однако напрасно даже говорить о том, что он ни разу не появился в коридорах факультета, ни разу не позвонил никому и даже не намекнул кому надо, что дочь поступает в Университет. Хотя, конечно же, мог и позвонить, и намекнуть, и зайти. Он был настолько чужд всем этим полуподпольным махинациям, настолько презирал все окольные пути и компромиссы, что кроме единственно правильного честного пути ничего другого для него не существовало. Это благородное презрение ко всякого рода сделкам частично передалось и дочери. По крайней мере она понимала, когда по тем или иным обстоятельствам приходилось идти на всякого рода компромиссы, что это не возвышает ее, а наоборот опускает с той высоты нравственности, на которой она находилась до этого. А вот от мамы Лена унаследовала нечто другое. Будучи потомком старинного аристократического рода, мама Елены Николаевны была еще, к тому же, женщиной ослепительной красоты. Этот сплав внутренней чистоты, благородства и внешней привлекательности делали ее настолько обаятельной, что все, кто находился рядом с ней, начинали тоже излучать любовь, которая исходила от нее. Люди рядом с ней становились добрее и спокойнее, в ее присутствии невозможно было ни солгать, ни очернить кого бы то ни было. И кто знает, сумел бы папа достичь того, чего достиг в жизни, если бы рядом с ним постоянно не находилась мама. Маленькая Лена росла в окружении добра и любви. Она была такой же целеустремленной и трудолюбивой, как папа, и такой же эмоциональной и красивой, как мама. Она рано научилась быть самостоятельной и сама принимать решения. Еще совсем ребенком, когда мама повела ее в музыкальную школу, она категорически заявила, что будет играть только на скрипке, хотя дома стояло прекрасное старинное пианино фирмы "Беккер". Конечно же, мама нашла способ убедить непокорную девчонку учиться играть на фортепиано, но любовь к скрипичной музыке осталась у маленькой Леночки на всю жизнь. В пятом классе она серьезно увлеклась живописью и посещала изостудию почти до окончания школы, и так увлеклась этим, что одно время даже собиралась поступать в Художественное училище. Однако, в конце концов, предпочтение было отдано биологии, как более перспективному в современном мире занятию.

В университете Лена училась хорошо. Уже на третьем курсе она всерьез увлеклась научно-исследовательской работой под руководством сравнительно молодого для преподавателя кандидата наук, доцента Белоусова Валерия Павловича. Она сутками могла сидеть над стареньким микроскопом, наблюдая и регистрируя те поистину волшебные явления, которые разворачивались перед восхищенным взором любознательной студентки. Но не только тяга к познаниям заставляла молодую интересную женщину проводить дни, а иногда и ночи в стенах учебной лаборатории. Валерий Павлович готовился к защите докторской диссертации и вся его жизнь была ограничена только этими стенами. Он сразу покорил Леночку своей рыцарской отрешенностью от всего во имя того дела, которым он занимался. Если бы можно было вообще не есть и не спать, он бы не ел и не спал. Впрочем, иногда ей казалось, что это так и есть. По крайней мере, она ни разу не видела его, стоящим в очереди в университетской столовой, или утром, идущим на работу или вечером домой. А в стенах лаборатории у него было только два состояния - он или о чем-то напряженно думал, писал, читал, наблюдал в микроскоп либо что-нибудь кому-нибудь объяснял. Прорваться в орбиту его жизни можно было только через это второе его состояние. Молодая девушка испытывала какое-то трепетное волнение, когда он своим низким хрипловатым баритоном пытался объяснить непонятливой студентке, прикрепленной к нему деканатом, очередную свою гипотезу или догадку. В эти минуты, часы, она, студентка 3-го курса, существовала для него только первые несколько секунд. Затем, если он видел хоть какое-то "шевеление мысли в ее голове", она становилась для него объектом теоретической атаки. Она должна была приводить контраргументы, опровергать его версию или, по крайней мере, хотя бы понимать то, о чем он ей говорит. В общем, она была для него чем-то вроде "спарринг-партнера". А другой исход для нее был и не мыслим и она старалась, как могла, и понимать и опровергать, пытаясь в то же время не пропустить тот момент, когда он переходил к конкретной для нее части - описанию эксперимента, который она должна была организовать и провести. Параллельно с научной работой она внимательно следила за его бытом, который, как я уже сказал, почти полностью был ограничен стенами лаборатории. После лекций и семинаров, она заскакивала в буфет, накупала булочек, пирожков, бутербродов и спешила в лабораторный корпус. Там она кипятила на газовой лабораторной горелке и заваривала в литровой реторте чай, варила в стеклянной кастрюльке яички или сосиски. Затем пробиралась, ловко лавируя между стеллажами с различными приборами и оборудованием, в его угол, где он, сутулый и бородатый, сидел, склонившись над микроскопом. В этот момент он не был для нее руководителем. Перед ней был непослушный 30-ти летний подросток, который так заигрался в футбол, что забыл обо всем на свете. Решительным тоном, не терпящим возражений, она говорила:

"Валерий Палыч! Вы опять не обедали? Так Вы ноги протяните задолго до защиты моего диплома. А меня это совсем не устраивает. Извольте-ка быстро пройти в мой кабинет и принять необходимое количество калорий... Пойдемте, пойдемте и, побыстрее, пожалуйста!"

Он, смущенный таким вниманием к своей персоне, отваливался от микроскопа и виновато смотрел на девушку

" Ну, что Вы, Леночка, я крепкий спросите у моего рюкзака. Он важный, врать не будет все "пяти тысячники" облазил. А когда у Вас защита?"

- " Через два с половиной года"

- " Два с половиной? Пожалуй, еще не скоро. Надо бы действительно чем-то подкрепиться. У меня тут где-то бутерброд завалялся."

- " Вот и хорошо. Берите свой "завалявшийся бутерброд" и пойдемте ко мне, расскажете о похождениях Вашего рюкзака "

Они пробирались в ее закуток, где на стареньком лабораторном столике уже ждал их приготовленный на двоих простой, но сытный обед. Он, от смущения не переставая говорить ей неуклюжие комплименты, поглощал "необходимое количество калорий" и лихорадочно размышлял как выкроить время на посещение концерта какой-то очередной заезжей поп звезды, на который его подопечной "с таким трудом удалось урвать два билета"... Затем он снова погружался в одно из своих обычных состояний, а она, удовлетворенная, благоговейно вникала в суть его новой гипотезы, параллельно прибираясь на столе.

Они не стали дожидаться, когда она закончит институт, а он защитит докторскую диссертацию. Свадьба была скромная, но шумная. Студенты, аспиранты и университетские доценты и так мало чем отличаются друг от друга, а здесь в шумной галдящей тусовке и подавно невозможно было отличить кто это там с бородой и с селедкой на вилке, светило науки или не сдавший зачет третьекурсник.

На защиту диплома она вышла уже значительно пополневшая. Острый животик невозможно было укрыть даже под просторным платьем-сарафаном. Седовласые старцы, патриархи отечественной науки, сначала снисходительно мол, женщина, что с нее требовать, а потом все с большим вниманием слушали докладчицу. К концу доклада один академик так разволновался, что с возгласами "Чушь, чушь, этого не может быть!" вскочил и снова сел, углубившись в магическую кабалистику формул на плакатах. Позабыв о том, что перед ними обыкновенная дипломница, да еще в интересном положении, доктора и академики в течение часа въедливо пытали девушку вопросами, уточняя условия проведения эксперимента, обьем и репрезентативность выборки, методику обработки результатов. Никакие их предположения не позволяли сделать других выводов, кроме тех, которые выносились на защиту. Потом кого-то озарило "А ну-ка, давайте-ка сюда руководителя!" Полемика обострилась до предела. По всей видимости дипломной работой были затронуты фундаментальные основы науки, которую все присутствующие считали своей вотчиной. В конце концов, декан факультета, академик с мировым именем, по всей видимости вспомнив, что они находятся не на сессии Академии наук, а на защите дипломной работы, положил конец разгоревшейся дискуссии. Решено было защиту диплома считать успешной и рекомендовать работу на соискание ученой степени кандидата наук.

Защита кандидатской диссертации состоялась через год. К этому времени Славику было уже 9 месяцев. Он родился здоровым и крепким мальчиком

"Вылитый папа!" - орали молодые доктора и кандидаты наук, наклонившись над детской кроваткой. Видя столько склонившихся над собой улыбающихся бородатых физиономий, жизнерадостный бутуз от переполнявших его чувств пустил вверх веселую прозрачную струйку, приведя склонившуюся над ним компанию в состояние полного экстаза

"Ну просто вылитый папа!!!" - давясь от смеха, сквозь слезы вопили приятели. Гордый отец, ухватив одной рукой свое любимое чадо, другой заменял ему мокрую простынку на сухую. Лена, прекрасная и счастливая, прислонившись к дверному косяку, с нежностью и любовью смотрела на своих мужиков.

Примерно через три года после рождения сына на безоблачном небе их семейной жизни начали появляться первые тучки. Нет, быт тут был не при чем. Все, что нужно молодой семье для счастливой семейной жизни у них было. У них была прекрасная отдельная трехкомнатная квартира, выделенная отцу Лены администрацией ИКИ, как ветерану космонавтики и остро нуждающемуся в улучшении жилищных условий все эти годы они втроем прожили в маленькой двухкомнатной "хрущевке". Родители там и остались, а молодым отдали новую квартиру. Материально молодая семья также была вполне прилично обеспечена. Ветер подул с той стороны, где зародилось их семейное счастье из стен лаборатории, где продолжал работать кандидат наук, доцент Белоусов В.П. Докторская диссертация была практически завершена. Работу читали все ведущие ученые факультета. Положительные отзывы приходили из смежных организаций. Правда, с внедрением результатов была небольшая заминка. Однако руководитель работы заведующий кафедрой, академик, успокаивал Белоусова, утверждая, что это не имеет большого значения, и постоянно торопил с защитой. "Многие гениальные открытия", - говорил он, - "получали свое развитие значительно позже своего рождения, иной раз, через целые столетия. Вспомните, дорогой мой, Галилея, Леонардо, Менделя все они при жизни так и остались не понятыми и не признанными своими современниками". Конечно, Валерий Павлович не считал себя Менделем, и потом, Мендель и не пытался защищать диссертацию, то есть не искал общественного признания, он просто работал, но не все его понимали. Однако возражать академику не хотелось. Да он и не стал бы тянуть, но червь сомнений сидел в нем. В общую стройную теорию не укладывалась серия опытов с бета-активными изотопами цезия. Вместо того чтобы начинать делиться с основанием 1/4, облученные клетки начинали делиться с основание 1/2. Сначала он относил это за счет погрешности регистрации эксперимента, но десятки, сотни повторных опытов опровергали его сомнения вместо 1/4, как следовало из его теории, была 1/2... Белоусов подолгу сидел один в пустой лаборатории за пустым столом. Обхватив голову руками, он думал. Он уже понял, где ошибка! Такая маленькая незаметненькая ошибочка, можно сказать погрешность. Однако эта "погрешность" после проведения всех повторных выкладок приводила к тривиальному результату. И в числителе и в знаменателе Соотношения Белоусова получался ноль! Ноль на ноль - в результате неопределенность. Это все равно что, отправившись в путь, через некоторое время оказаться в той же точке, откуда и вышел. Дьявольская шутка! Наваждение! Боже! А сколько научных статей написано на эту тему! Сколько работ сделано дипломных проектов, кандидатских диссертаций! И все это пыль? Прах?.. Белоусов открыл сейф, в нижнем отделении которого стояла пятилитровая бутыль с лаконичной надписью на боку С2-Н5-ОН. Отлив из нее полстакана и долив воды из под крана, он залпом выпил обжигающую смесь.

Не в силах никому признаться в своем прозрении, он угрюмо и тупо имитировал научную деятельность. Ни о какой защите теперь не могло быть и речи. Он просто не смог бы теперь найти в себе силы, чтобы преодолеть последние непринципиальные препятствия - разослать реферат, подготовить отзывы, не говоря уж о том, чтобы выйти перед ученым советом и защищать свою работу. Уровень в пятилитровой бутыли постепенно понижался... Дома все его раздражало: жена, с тревогой наблюдающая за ним; трехлетний сын, с нетерпением ждущий папу; тесть и теща, беспардонно сующие нос в его дела. Друзья стали звонить все реже и реже. Ну и хорошо. Неприятно было видеть их, успешно защищающихся, азартно обсуждающих свои проблемы. А тут еще жена начала делать ему замечания, что он, видите ли, плохо о них отзывается, что он за глаза кого-то обсуждает. Смотрите, какая благородная! Тебе они что, родственники, что ли? Да среди них половина скотов и подлецов. Этот вон, второй раз разводится, а этому кафедру дали потому, что он жопу шефу лизал! Что перестань! Ты же не знаешь ничего, ну и помалкивай тогда!.. Лена видела, как они все дальше и дальше отдаляются друг от друга. Она стала замечать, что в его характере начали проявляться такие мерзкие качества, как злобность, мстительность, завистливость, не говоря уже об элементарной занудливости. Из талантливого ученого, яркого романтика он превращался в ноющего неудачника, мелкого обывателя. Она давно заметила, что он стал попивать. Несколько раз он приходил домой вдрызг пьяный, буянил, скандалил, а потом рыдал и блевал в унитаз. Он стал тяготить ее своим присутствием. Никакой любви между ними уже не было, уважение тоже таяло, как грязный сугроб во дворе дома под лучами апрельского солнца. Ей оставалось только убедиться нужна ли она ему. Если нужна тогда сложнее. А, если нет тогда все прекрасно. Развязка пришла как-то сама собой. Однажды, после двухдневного отсутствия, что, в общем-то, было уже не редкость, он пришел утром, трезвый и какой-то возбужденно приподнятый. Чувствовалось, что он на что-то решился. Лена, с каким-то болезненно радостным замиранием сердца, ожидала развязки. "Лена, прости меня, но я не могу жить с тобой. У меня другая женщина". Как будто камень свалился с ее плеч. Еле сдерживая свое радостное волнение, она сказала:
- "Вот как? Это новость. Ты твердо решил?"
- "Да, мы любим друг друга. Прости меня Лена"

Развели их без проволочек. Жильем он был обеспечен у него была комната в коммуналке, поэтому никакого размена квартиры не требовалось. Он забрал только свои личные вещи и ушел. Единственно о чем он просил - не препятствовать ему общаться с сыном. Но этого она и не собиралась делать. В глубине души она чувствовала себя в чем-то виноватой перед ним может быть в том, что так просто выкинула его из сердца и еще в том, что с его уходом ее жизнь станет только лучше, более насыщенной и разнообразней. Сына было жаль - он любил отца и очень переживал его уход. Но боль этой потери в какой-то мере снижали частые общения с дедушкой и бабушкой Лениными родителями. В общем, развод прошел почти безболезненно. Правда через год он снова начал делать попытки сойтись с Леной - что-то там в новой семье не складывалось. То ли она его разочаровала, то ли он своим подчеркнуто бережным отношением к сыну раздражал свою новую "половину". Однако Лене это было не важно. Для нее он был в прошлом. Она была ему благодарна за все, и в первую очередь за сына, но возвращаться в прошлое она не собиралась. Ей было 28 лет, сын был уже самостоятельным мальчиком, она была молода и красива, недостатка в поклонниках у нее не было, и у нее была прекрасная работа

Глава 2

Привет, привет, мой дорогой нетерпеливый читатель, ты уже здесь? Не стал углубляться вместе с нами в психологические аспекты жизни нашей героини? Ну и правильно. В общем-то, ничего такого уж необычного о ней и не было сказано. Ну, крутая тетка, властная, чего-то там изучает, на симпозиумы ездит. С мужем развелась, ребенка старикам сплавила. Мужиков, наверное...! Может быть, может быть. Пока что об этом ничего сказано не было. Так что, ты, мой дорогой, ничего не потерял, и можешь спокойненько двигаться дальше вместе с нами

Самолет плавно пошел на снижение. Мелодичный голос стюардессы на правильном французском языке с небольшим калужским акцентом сообщил, что самолет пошел на снижение и через 30 минут совершит посадку в аэропорту Шереметьево города Москвы, столицы России. Всех просят занять свои места и пристегнуть привязные ремни. Затем, безо всякой паузы тот же голос, уже на прекрасном русском сообщил то же самое, добавив при этом, что погода в Москве отличная, а температура плюс 20 градусов. "Милая моя", - с нежностью подумала Елена Николаевна, - "конечно, французам вовсе не обязательно знать какая в Москве погода. К тому же она (погода) постоянно меняется, и не будет же она (Таня, Катя, Галя) из-за этого каждый раз ломать язык, читая новый текст?! Ничего, перебьются и так, все-таки в Россию прилетели, а не в какую-нибудь там Америку". Елена Николаевна блаженно потянулась и зажмурила глаза. Ну, конечно в Россию! Домой!

Полчаса на получение вещей из багажного отделения, еще полчаса на таможенный досмотр. Россия! Деловые ребята с цепким наметанным глазом интересуются куда ехать.
- "В Марьино".
- "Сто пятьдесят тысяч". Москва! Родной, любимый город!
- "Нет, нет, спасибо, меня должны встретить"

В стеклянные двери зала ожидания растрепанной шаровой молнией врывается крупный раскрасневшийся господин в клетчатой безрукавке. Он лихорадочно, с тревогой на лице ищет на электронном табло нужный ему рейс. Не найдя того, что ему нужно, он бросается к окошку администратора и что-то скороговоркой выпаливает туда. Секунду выслушивает ответ и с выражением полного отчаяния на лице поворачивается к залу. Елена Николаевна в темных очках от солнца с чуть заметной улыбкой на губах издалека наблюдала за мечущимся господином. Она сразу заметила его, как только он ворвался в прохладу просторного зала с раскаленной солнцем площади. Его невозможно было не заметить. Высокий, крупный, с мужественным красивым немножко простоватым лицом, на него все женщины обращали внимание, даже просто на улице. А когда они узнавали, что он, ко всему прочему, Генеральный конструктор крупнейшего авиационного объединения и, к тому же, неженатый! (пять лет, как развелся), глаза их загорались хищным блеском. С Еленой Николаевной они познакомились ровно пять лет назад в санатории Министерства обороны в Цхалтубо. С тех пор жизнь Игоря Андреевича превратилась в сладкую муку. Романтичный, даже несколько сентиментальный, он готов был бросить к ногам этой прекрасной умной гордой женщины все, что у него было. Она была для него идеалом всего, кем только могла быть женщина другом, любовницей, женой. Первые две ступеньки он после отчаянных бесконечных попыток все-таки одолел. Осталась одна, последняя. Но стать его женой Елена Николаевна не спешила. С ним ей было хорошо и уютно. Они не скрывались от общества и в рамках общественного мнения считались просто хорошими друзьями, а там уж каждый мог домысливать что ему угодно. Однако любые домыслы, выносимые на всеобщее обсуждение, решительно пресекались ими, где бы они ни находились: на домашней ли вечеринке, в гостях ли у ее родителей, а тем более в тех коллективах, где они работали. И только оставаясь наедине, они были мужем и женой. Ее это вполне устраивало, а ему этого было, конечно, мало. Умная и проницательная, она интуитивно чувствовала, что для него главное в жизни это - движение. И она отлично понимала, что, достигнув своей цели, он никогда уже не будет таким, каким был сейчас. Нет, он останется таким же добрым и великодушным, но вряд ли он будет целовать ей руки и с надеждой заглядывать в глаза, моля прощение за пятиминутное опоздание, как он будет это делать это сейчас. Хотя, опоздал-то он вовсе не на пять минут! Он должен бы быть здесь уже, как минимум, полтора часа. Что ж, сейчас она ему покажет; не просто же ему будет вымолить у нее прощение. Обведя безнадежным взором зал ожидания - конечно, час как совершил посадку самолет, мужчина вдруг встрепенулся, засиял и бросился, чуть ли не сметая все на своем пути, к скромно стоящей в сторонке и наблюдающей за ним красивой стройной женщине.
- "Леночка, девочка моя, прости, еле вырвался от министра, думал - уж все, опоздал!" - гудел он громовым голосом, заглушая голос из репродуктора, объявляющего о начинающейся регистрации на рейс Москва Северная Гвинея. Он подбежал, большой, запыхавшийся, с выражением мольбы о снисхождении на лице. Захватил своими огромными лапами ее узкие ручки с длинными аристократическими пальчиками и, целуя их, все говорил и говорил, как он спешил, как переживал, как волновался за нее, с каким нетерпением ждал... Выслушав его оправдания, она освободилась от его огромных лап и строгим холодным тоном спросила:
- "Знаешь, сколько я тут стою?"
- "Знаю, знаю, милая, полтора часа, ну, прости меня, родная, хочешь я тебя на руках до Москвы донесу?" Он попытался подхватить ее на руки. Судя по соотношению их комплекций, для него это не составило бы никакого труда. Она ловко увернулась из его объятий, направив его порыв на два объемистых чемодана, стоящих позади нее, и пошла к выходу, грациозно покачивая бедрами. Он с выражением полнейшего счастья на лице, семенил за ней, наконец-то ощутив себя нужным и полезным, а значит, в какой-то мере, прощенным своею королевой

Черная новенькая Волга с мощным дизельным движком летела по просторной автостраде в сторону Москвы. Стоял сухой теплый август. Стройные пышно лиственные березы по сторонам шоссе казались похожими на молодых красивых женщин, дети которых уже давно вышли из младенческого возраста, предоставив мамам возможность испытать вторую бурную молодость. И они вовсю пользовались предоставленной им свободой. Елена Николаевна сидела на переднем сидении, вольготно откинувшись на спинку кресла. Коренная москвичка, она, в то же время, была еще чуточку парижанкой. Вокруг нее еще не рассеялась тонкая аура бурной парижской жизни. Легкий загар, тронувший ее стройные ноги, изящные оголенные руки, аккуратное личико с тонким точеным носиком и высоким открытым лбом, придавал всему ее облику ощущение свежести и молодости. Изящные и в то же время полные красивые губы, без признака губной помады, отливали перламутром. Ясные, строго очерченные глаза, с тонкой, почти незаметной сеточкой морщин по уголкам глаз, казалось, излучали свет Адриатического моря. Человек, не знающий ее, в эти минуты мог бы дать ей не больше 27 лет. Рядом с ней был ее любимый мужчина, сгорающий от любви и нежности к ней, и она ехала домой. Домой!

Как там Славик? - думала она. В общем-то, причин для беспокойства не было. Всего два дня назад она разговаривала с ним по телефону, он был, как всегда, немногословен и сдержан. А вчера никак не могла дозвониться телефон все время был занят ну с кем это он там болтает!? Главное, ей нужно было услышать его голос, но, если болтает, значит все нормально. Мальчику недавно исполнилось 16 лет. До окончания школы оставался год. Вообще-то, если уж быть откровенной, воспитанием его, в основном, занималась бабушка. Еще когда он был в детском садике, она начала развивать своего единственного и любимого внука. Фигурное катание, английский язык, рисование, плавание, музыка, теннис, шахматы, французский язык вот далеко не полный перечень того, чем она занималась с ним сама или он занимался сам под ее патронажем в спортивных секциях и с частными преподавателями. Учился он, разумеется, в спецшколе с преподаванием на английском языке. Супермена, в конце концов, из него, слава Богу, не получилось, все-таки искренние желания бабушки не всегда совпадали с ее возможностями. Частенько они натыкались на глухое упрямое сопротивление внука. Не найдя подхода ни с какой стороны в стремлении приобщить маленького упрямца к какому либо очередному виду творчества или ценностям, она благоразумно отступала, не травмируя психику ребенка и не развивая в нем чувства отвращения к тому, что самой ей дорого. К 16 годам это был уже хорошо развитый во всех отношениях молодой человек, не лишенный внутреннего благородства, с хорошими манерами и эстетическими склонностями к различным видам искусства и творчеству

Но не только бабушка оказывала влияние на формирование личности мальчика. От внимательного глаза матери не ускользали некоторые особенности переходного возраста сына. Начали позванивать девочки, появились новые друзья. Часто они собирались у них дома, запирались в его комнате и о чем-то там долго и оживленно галдели. Иногда включали магнитофон и слушали музыку. Конечно, это были не Моцарт и не Чайковский. Но, ожидать от этих, в сущности еще пацанов, любви к высокой классике Елене Николаевне и в голову не приходило. Достаточно было того, что из-за плотно закрытой двери до тонкого слуха матери доносились чистые мелодии Биттлз или высокие и стройные аккорды Пинк-флойд. Были также и Высоцкий и другие не менее достойные барды и группы... Да и к чему эти перечисления. Умная женщина понимала, что для того, чтобы полюбить что-то, человеку нужно ознакомиться и со всем остальным, чем они и занимались, бравируя друг перед другом своими познаниями. Затем появилось новое увлечение поездки на дачу к одному из приятелей с ночевками там. Елена Николаевна, конечно же, волновалась за мальчика, но никаких строгих запретов на их увлечения не накладывала. Она понимала, что никакие запреты тут не помогут; все равно будут делать то, что им хочется, только с еще большим азартом и без возможности хоть какого-то контроля с ее стороны. А, впрочем, ничего особенного в их проведении она и не видела. Девочки. Ну и что. Видела она двух или трех. Нормальные девочки, симпатичные, и совсем не вульгарные. Даже хорошо, что в их компании именно эти девочки. Ведь могло быть и гораздо хуже. Ночевки на даче. Ну, тут уж чему быть тому не миновать. Все-таки ребята, в общем-то, хорошие, и можно надеяться на их здравый смысл и порядочность. А если говорить по большому счету, Славик был ее гордостью и любовью. Она с потаенной радостью замечала, как из хрупкого мальчика постепенно формируется красивый и далеко не глупый молодой человек, мужчина. Она верила в него, верила в его разумность, в его доброту, честность и порядочность. Были моменты, когда она убеждалась в этом со всей очевидностью и безо всякого сомнения! И теперь ей нетерпелось увидеть его родное лицо с чуть заметным пушком над верхней губой его безусловной мужской гордостью

Машина катила по широким проспектам города. Поворот налево, затем направо во двор, еще раз направо и до конца вдоль всего длинного многоподъездного дома. И вот, наконец, родной знакомый подъезд. И вдруг... Словно огромная туча заслонила солнце, превратив день в ночь. Машина еще только медленно подкатывала к подъезду, все также светило солнышко, весело чирикали воробьи, молодые мамаши спокойно занимались своими чадами на детской площадке, пожилой мужчина в кирзовых сапогах с карандашиком за ухом перекладывал стопку свежеструганных досок, стайка старушек судачила на лавочке у соседнего подъезда... Обычная вялая суета в жаркий летний рабочий день. Все было, как вчера, как месяц назад. И, в то же время, все было наоборот. Да, именно, наоборот! Елене Николаевне на миг показалось, что земля перевернулась и все, что находится на ней люди, дома, машины, деревья все это должно в следующий момент рухнуть в страшную бездну. Но почему-то никто этого не замечал и все продолжали заниматься своими делами в таком жутком положении, на вздыбленной, опрокинутой земле! Из души Елены Николаевны в разряженном звенящем безмолвии вырвался нечеловеческий сдавленный крик боли и отчаяния. Нет, это был не крик, это была сама душа, в страшном отчаянии рвущаяся из тела. Машина плавно остановилась у подъезда. Игорь Андреевич с тревогой смотрел на бледную, как смерть, Елену Николаевну.
- "Что с тобой, Лена? Тебе плохо?" Звук его голоса вырвал Елену Николаевну из оцепенения, сковавшего ее ужаса. Она попыталась успокоить себя, взять себя в руки. Все хорошо, все хорошо. Ничего же не случилось. Ну, что ты так раз разволновалась? Но она уже не могла обманывать себя больше. Она видела, что со скамейки, как черное воронье, повскакивали старухи и спешно бежали к ней. Стопка струганных досок у подъезда превратилась в крышку гроба, прислоненную к стене дома. Елена Николаевна, не меняя положения тела, не поднимая головы, резким рывком руки распахнула дверь автомобиля и обречено ждала. Она ждала приговора, ждала самого страшного, была готова ко всему. И в то же время она чувствовала себя такой беззащитной, такой слабой и беспомощной. Ей казалось, что все это страшный кошмарный сон; и сейчас она очнется, откроет глаза и ничего этого не будет. Пускай ничего этого не будет! Ни этого душного летнего дня. Ни этого резкого щебета птиц. Ни этих страшных черных старух, летящих на нее и целящих ей в голову своими большими твердыми клювами. Ни этих жутких досок. Ни поездок во Францию. Ни ее работы. Ни Игоря Андреевича. Ничего! Пускай будет только Славик и она. Только Славик и она! Только Славик и она!! Ей показалось, что шею охватила удавка. Стало трудно дышать. Лицо из мертвенно-бледного стало багрово синим. Еще немного и она потеряет сознание и задохнется. Наконец самая крупная ворона подлетела к полумертвой Елене Николаевне и неуклюже села на открытую настежь дверь, крепко вцепившись своими когтистыми лапами в железную перемычку окна. Не успев сложить за спиной свои облезлые крылья, закатив круглые выпученные глаза, она каркнула:
- "Беда, беда! Славика-то Вашего..".
- "Что? Что?? Ну! Говори, сука!!" - не выдерживая этого ужаса, завизжала Елена Николаевна, мгновенно побелев от ярости и судорожно сжав кулаки. Гордая птица, оскорбившись таким отношением к Ее Помоечному Величеству, на мгновение обиженно замолкла. Однако распирающая ее новость, пересилила обиду, нанесенную ее достоинству, да и нужно было опередить своих подлетавших уже подруг.
- "А ничего. В милицию его забрали. Вчерась еще. Обыск делали.."

Она говорила что-то еще. Ей вторили ее подлетевшие товарки. Но Елена Николаевна их уже не слышала. Слезы облегчения потекли по ее щекам, из груди вырывались спертые спазмой рыдания. Наконец ее прорвало и она, закрыв лицо руками, разразилась бурными рыданиями, сотрясаясь в нервной истерике. "Живой. Живой!" - повторяла про себя Елена Николаевна - "Главное живой! Остальное не важно". Ее продолжала еще бить крупная дрожь, но она уже взяла себя в руки. Такой же бледный, как и она, Игорь Андреевич не решался ни прикоснуться к ней, ни даже слово вымолвить. Она первая вышла из оцепенения и, повернув к нему свое вмиг постаревшее лицо, ничего не видя перед собой, сказала, как бы успокаивая кого-то:
-"Ничего, ничего... В милицию забрали.. Что же он такое натворил?" Эти слова вывели из оцепенения и Игоря Андреевича. Он, как-то уж очень бодро воскликнул:
- " Да что там может быть? Пустяк какой-нибудь!. Подрались с кем-нибудь, вот и все! Пойдем, пойдем, Лена, все будет нормально". Он суетливо вылез из машины. Подбежал к ней, помог выйти, открыл багажник, поставил на тротуар чемоданы, закрыл машину, подхватил багаж и они поехали на лифте вверх, на 9 этаж, где находилась квартира Елены Николаевны

Дверь в квартиру была опечатана. Сорвав приклеенную бумажку с неясной печатью, Елена Николаевна вошла в квартиру. В квартире стоял полный кавардак. Ничего не лежало на своих местах. Было видно, как чужие недобрые руки переворачивали и переставляли с места на место вещи и другие предметы. Картины со стен были сняты и стояли на полу, прислоненные к стене. Ковры со стен были сорваны. Книги на полках стояли в таком хаотическом беспорядке, что больно было на это смотреть. Вся одежда и постельное белье были сброшены в одну кучу в углу комнаты. Казалось, они попали в чужую квартиру. Елена Николаевна бессильно опустилась на стул, выставленный в коридор. Игорь Андреевич озабоченно вздыхал и ходил по квартире, бессмысленно поднимая различные предметы, и, не находя для них места, клал их обратно. Елена Николаевна поправила съехавшую с рычажков телефонную трубку, из которой все это время неслось жалобное попискивание. Она почти полностью пришла в себя и размышляла с чего начать. Так, первым делом выяснить - где он и что с ним. Затем за что. А уж потом как помочь ее мальчику. Рука сама потянулась к телефонной трубке. 02 или 09? Пожалуй 09.
- " Девушка, будьте добры телефон отделения милиции по такой-то улице".
- " Записывайте ..". Так, теперь звонить в отделение.
- " Здравствуйте. Нет ли у вас, среди задержанных, Белоусова Вячеслава? ...Есть?! ...А за что его задержали?... Это его мать.... Ограбление коммерческого ларька?? Скажите - как к вам можно подъехать и с кем мне можно переговорить? Так... так... хорошо... спасибо"

Мутная вязкая тревога вновь заползала в душу только что оправившейся от первого потрясения женщины. Ограбление коммерческого ларька! Что там можно взять? Сникерсы? Водку? А, может быть деньги? Нет. Бред. Бред! Это просто недоразумение. У них такое часто бывает в газетах об этом сплошь и рядом пишут. Но то в газетах, а здесь это случилось с ее мальчиком. Со Славиком! Славик грабитель! Нет, это какой-то кошмар! Только тут она заметила слоняющегося по квартире Игоря Андреевича.
- " Игорь, ты поезжай домой. Я уж тут сама управлюсь. Там просто недоразумение. Все образуется. Не переживай"
"Не переживай". Это ему нужно было бы ее утешать. Но спорить он не стал, понимая, что сейчас ей нужно остаться одной, все хорошенечко продумать, мобилизоваться. Он готов был бы по одному ее намеку разгромить все это ебаное отделение к чертовой матери. Но он был уверен в том, что она лучше знает что и как нужно делать. И если уж понадобится его помощь, он был уверен она его позовет. Единственно, что он мог для нее сделать - это постоянно быть в поле ее зрения и по первому же ее требованию быть рядом.
- "Вот ключи от твоей "букашки". Я ее подзаправил, резину заменил, рулевые тяги подтянул. Так что, она полностью на ходу садись и поезжай куда хочешь. Я буду у себя в КБ. Если что, Тамара Юрьевна скажет по какому телефону меня найти. Звони не задумываясь! Ну, а вечером я дома".
- "Спасибо, Игорь. Я тебе позвоню. Иди". Она обняла его и поцеловала. Все-таки хорошо, что он оказался рядом - подумала она - хоть какую-то часть того кошмара он принял на себя. Милый мой. После его ухода она наскоро прибралась в разоренной квартире. Достала сигареты, закурила. От долгого воздержания спазма перехватила горло. Стало противно. Нет, надо взять себя в руки, подумала она и решительно затушила сигарету. Пошла в ванную, умылась. Долго рассматривала свое лицо в зеркале. На нее смотрела почти незнакомая, осунувшаяся, немолодая женщина. Покрасневшие глаза, ввалившиеся щеки, заострившийся нос. Затем она перешла в свою комнату, где сидя перед зеркалом, долго и тщательно с помощью различных кремов, мазей и другой изощренной косметики приводила в порядок свое лицо. Одновременно с этим при помощи специальных дыхательных упражнений она привела в порядок свою нервную систему. Она готовилась к бою. Противник ей еще не был известен, но на легкую победу она не рассчитывала. Она перебирала в памяти все возможные варианты, о которых слышала или читала в газетах. На каждый из них она готовила свой ответный ход. Самое главное - держать себя в руках, не показывать слабость, заставить их относиться к себе, если не с почтением, то хотя бы с уважением. Второе - связи. Она перебрала в памяти тех, кому можно позвонить и в каких случаях. Третье - деньги. Сколько? Возможно много. Надо снять со счета все. Это около пяти тысяч долларов. Ничего, пускай подавятся. Четвертое. Пожалуй все. В четвертых ничего нет... Она аккуратно собрала косметику, придирчиво осмотрела себя в зеркале. Ну, вот, теперь нормально. На нее смотрело жесткое холодное лицо сильной властной женщины. На лбу, между бровей, она заметила маленькую вертикальную складочку. Попыталась разгладить ее пальцем, складка не исчезала. "Надо же" - усмехнулась Елена Николаевна - "уже появилась"

Через сорок пять минут после того, как от дома отъехала черная Волга, из подъезда уверенной походкой вышла безукоризненно одетая, аккуратная и подтянутая немолодая уже женщина. Проходя мимо в раз притихших старушек, она приветливо им улыбнулась, сказав со сдержанным, чуть ироничным сожалением:
- " Пойду вызволять своего оболтуса. Ну, я ему покажу!"
- " Иди, иди, милая. Бог с тобой!" - вмиг оживились в общем-то отзывчивые и незлобивые пожилые соседки.
Дробный стук каблучков по асфальту совпал со стуком молотка, которым пожилой столяр загонял последний гвоздь в толстую, тщательно обструганную доску новой скамейки

Сейчас, мой добрый друг, я советую тебе прерваться на минутку, съесть яблочко или выпить бутылочку пива. Забегая вперед, хочу тебя успокоить. Со Славиком все будет нормально. Елена Николаевна сумеет вытащить его из ментовки. Весь вопрос только в том - чего ей это будет стоить! Когда полезешь в холодильник, постарайся стряхнуть с себя состояние драматического напряжения последней главы и настроиться на несколько саркастический лад. Сейчас я буду вынужден познакомить тебя с таким говном, что не могу не предупредить тебя об этом заранее. Ну, а я перед этим делом, пожалуй, тоже квакну стаканчик "сухенького". За здоровье, мой милый читатель!

Глава 3

В просторном кабинете начальника отделения милиции было свежо и прохладно. Все четыре окна, выходивших в буйно заросший зеленью тихий тенистый двор, были открыты настежь. Зрелое августовское солнце в это время, а стрелки на часах начальника показывали без четверти одиннадцать, буйствовало где-то на другой стороне старенького двухэтажного здания постройки прошлого века. Прямо перед окнами кабинета, расположенного на втором этаже, рос огромный раскидистый... баобаб. Никто уже не помнил как он здесь оказался. Говорят, на этом месте до революции располагался мужской монастырь и чего только не выращивали трудолюбивые монахи на своем огороде... Огненным смерчем пронеслись над Россией революция, Гражданская, затем Отечественная война. Начатое ими завершила Перестройка. Еще было несколько путчей и переворотов, благополучно закончившихся окончательной демократизацией страны... Ну, да всего не перечислишь. В результате, от монастырских строений остался один неказистый с виду, но с хорошими добротными подвалами домишка, да и то, по-видимому потому, что в свое время его облюбовал районный отдел НКВД. И еще каким-то чудом уцелел огромный корявый баобаб.

А впрочем, может быть это был и не баобаб. Кому только не мешал могучий старик, кто только не порывался его спилить! Электрики из соседнего домоуправления постоянно жаловались руководству. По их словам выходило, что именно он виноват в том, что постоянно горят трансформаторы у них на подстанции, поскольку линия электропередачи проходит почти через крону дерева, и ветви великана, раскачивающегося под ветром, рвут и замыкают провода. Строительно-монтажному управлению старик мешал просто одним своим существованием, не давая этим шаромыжникам развести свой строительный бедлам по всей округе. Да мало ли еще каким бездарям и бракоделам, прикрывающим свою неспособность делать порученное им дело, чем только можно, не давал покоя могучий красавец. И, если бы не суровое и решительное вмешательство в судьбу беззащитного растения начальника отделения милиции, полковника Калова Алексея Ивановича, лежать бы сейчас старику где-нибудь под забором, распиленным на несколько десятков корявых потрескавшихся чурбаков. А сейчас они стояли друг против друга, два старых ветерана, один у окна своего кабинета, другой во дворе за окнами неказистого покосившегося здания и вели между собой задушевную беседу. "Ну, что, приятель, скрипим помаленьку?" - "Скрипим, Алексей Иваныч, скрипим" - "Ну, давай, давай". Одна из ветвей дерева протянулась прямо в окно кабинета. Казалось, немой великан протягивал руку помощи своему старому другу. Это было так трогательно, что, несмотря ни на какие просьбы и мольбы своего заместителя по хозчасти, Алексей Иванович категорически запретил отпиливать ветку. Для него это была рука друга. А дружбу Алексей Иванович ценил ох как высоко! Да кем бы он был сейчас, если бы не его верные друзья. Может быть, и не было бы сейчас его и в живых. В памяти Алексея Ивановича всплыло угреватое лицо Кольки Труханова

В тот раз Николай поехал по оперативному вызову, подменив его, вышедшего на время из строя после сестриной свадьбы, Алексея Ивановича. Поехал и получил ножом в спину от какого-то пьяного мудака. Говорят, что там было не чисто. Якобы, семейная пара упилась в дупль, скандалили, соседи вызвали милицию. Когда наряд приехал, мужик уже отрубился, ну Колька и решил бабу оттрахать. А когда начал трахать ее на кухонном столе, мужик оклемался, вышел на кухню и всадил Кольке между лопатками... Скорее всего, так оно и было. Но дело-то не в этом. Погиб милиционер. Погиб их боевой товарищ! Погиб на боевом посту! На его месте мог быть любой из них. С тех пор Алексей Иванович дал себе клятву беспощадно искоренять эту нечисть, не считаясь ни со временем, ни даже с собственной жизнью! Пусть эта мразь знает друзей Алексей Иванович не забывает. И смерти их никогда не простит! Слава Богу, не один он такой, есть на кого опереться, есть на кого положиться в трудную минуту

Лицо боевого ветерана озарила добрая немножко лукавая улыбка, глаза потеплели. Да, есть с кем покалякать, есть с кем провести время. А что, все они люди и ничто человеческое им не чуждо и горячая банька, и березовый веничек, и коньячок, и, пардон, парочка "дуняшек без тельняшек"... А после второго стаканчика, да под селедочку, и поговорить можно. А как иначе? Эта сволочь объединяется, а им что, каждому свой воз тащить? А знают ли эти "дерьмократы" что на возу-то у каждого начальника отделения лежит? То-то и оно, что не знают!

Алексей Иванович стоял у окна и задумчиво смотрел во двор. Вот уже второй час шла оперативка. Майор Сиськин монотонным голосом читал сводку происшествий за неделю и мероприятия, проведенные по каждому факту расследования. Картина была безрадостной. Всего в сводке фигурировало около 60 происшествий. Не все из них были серьезными, так мелочевка: у кого-то квартиру обчистили, кому-то череп в подъезде проломили, кого-то изнасиловали... Однако по всем нужно было принимать оперативные меры и отчитываться перед Управлением. Из 10 крупных преступлений, происшедших на прошлой неделе, по горячим следам было раскрыто только одно. Еще четыре были раскрыты в результате проведения оперативно-розыскных мероприятий на следующий день или через двое трое суток. Итого пять. А надо, чтобы было 8-9, как минимум. И это притом, что показатель раскрываемости в отделении, возглавляемом Алексеем Ивановичем, был одним из самых высоких по Москве. Все-таки опыт ветерана и бережное отношение к подрастающей смене давали свои плоды. Камеры следственного изолятора отделения, возглавляемого Алексеем Ивановичем, были забиты подозреваемыми. Как у крепкого хозяина в его закромах было все любой подозреваемый почти на любой случай жизни. Еще не успеет остыть тело потерпевшего, еще только поднимается паника среди родственников и домашних пострадавшего, а проницательный Алексей Иванович уже готовит к проведению оперативно розыскных мероприятий конкретного преступника, предоставляет неопровержимые доказательства его причастности к происшедшему. "Зарубите себе на носу" - наставлял ветеран молодую милицейскую поросль - "преступление нужно не раскрывать, его нужно предвидеть, к нему нужно быть готовым". Опытный следователь должен идти на один шаг впереди преступника. Вот так, ребята". И действительно, иной раз молодые неопытные следователи оказывались свидетелями такой, казалось бы немыслимой с их точки зрения, ситуации. Преступление еще не совершено, оно только, может быть, тщательно подготавливается в недрах воровской малины, а преступник уже сидит в следственном изоляторе милицейского отделения и спокойненько ждет, когда его поведут на первый допрос, на очную ставку, на следственный эксперимент. И главное, что поражало молодых рыцарей долга и чести, это то, что подозреваемый точно указывал на своих сообщников, уверенно находил и показывал место преступления, а представленные вещественные доказательства, неопровержимо указывали на него, как на истинного преступника! Алексей Иванович не жалел ни сил ни времени, чтобы передавать свой опыт молодежи. Его советы, высказанные в простой доступной форме, надолго оставались в памяти начинающих сыщиков. Привезут, бывало, ребята подозреваемого; им, молодым зеленым, кажется - нормальный мужик, вполне мог магазин грабануть. А он пьяный, обоссанный!
- "Ты, что, еб твою мать, ты кого мне привез!" - кричал на непутевого следователя Алексей Иванович - "Я тебе кого сказал привезти? ..Мужчину, 30-ти лет, в светлой куртке, коротко стриженного, желательно судимого. А это что такое?"
- "Так вот же - коротко стриженный..".
- "Все, иди на х.., чтобы к вечеру привез кого надо".
И привозили. Иной раз удачно сразу кололся, иной раз приходилось с ним поработать. Конечно, ясно было, что не брал он этот магазин. Что ж с того. Не брал этот, брал другой. Не брал другой - значит, кого-нибудь ограбил или изнасиловал. То, что бандит, тут уж сомнений не было глаз у Алексея Ивановича был наметанный. Даром что ветеран. Почитай уж скоро 25 лет стукнет, как фуражку с красным околышком надел. "Вот, если бы все так работали", - сетовал за чашкой чая в кругу своих молодых коллег Алексей Иванович, - "быстренько с преступностью бы справились". Какая разница за что сидит бандит? Главное - сидит. Одной сволочью в народе меньше стало. "Ты пойми", - наставлял он молодого прыщавого паренька стажера, - "ты герой не тогда, когда улику нашел, ты герой тогда, когда ты эту улику к конкретному лицу привязал, и так его, это лицо, обработал, чтобы тот за счастье почитал, что ему именно это дело досталось". Во как! Творчески работать надо

Конечно, иногда бывали и проколы. До смешного доходило. Казалось все уже: убийца есть, улики неопровержимые, преступник признает свою вину. Все дело передается в прокуратуру и точка. А тут, вдруг, Семеныч звонит из NN-го отделения. Радостный такой, пляши, мол, Иваныч, бутылку ставь, нашли мы твоего "четвертушника". Серийный, сволочь, оказался!
- "Семеныч, е.., я уж дело в прокуратуру передал. Я что ждать буду? Ребята мои все же работают, а не х.. груши околачивают! Списывай с него этот эпизод. Понял?"
- "Ладно, Иваныч, не бузи, сделаем. В баньку-то идем в субботу? Пашка-Шило приглашает. Уважить, подлец, хочет. Неудобно отказывать. Да и я тут, таких "лебядей" подсек, пальчики оближешь!"
- "Пашка-Шило? Вот сука! достал все-таки! Ты там, Семеныч, не церемонься с ним, пускай трясет мошной. А то, у меня тут на него такое приготовлено! А этих курочек проверь получше, да попридержи там у себя. Да смотри, чтобы твои петушки их раньше времени не потоптали, а то будет, как в прошлый раз.."

Да, чего только не было за долгую нелегкую безупречную службу у Алексея Ивановича! Майор Сиськин бубнил и бубнил свою сводку. "Вот неугомонный, когда же он кончит?" - думал ветеран. Коварная память опять закружила 45-ти летнего полковника, услужливо вынося на поверхность сознания те обиды, которыми награждает общество ихнего брата за титанический, порой смертельно опасный труд. Сколько же он попересажал этой сволочи? Сотню? Две? Три? Да, Бог с ними две или три. Главное, что их нет среди нас. Не состоялось сотен убийств, ограблений, изнасилований. А ведь эти, так называемые "правозащитники", не желают понять такой простой вещи, что не посади он петрова-иванова-сидорова, так этот петров-иванов-сидоров завтра его же, дурака, в подъезде ограбит или дочь его хором выебет. Вот тогда бы помитинговал, гад! Эх, демократы-либералы, развалили страну! Пачкуны-хлюпики! Договорились до того, что смертную казнь отменять хотят. Идиоты! Ну, давайте все отменим. Все, с завтрашнего дня все можно. Хочешь убить пожалуйста. Понравилась тебе шапка на том хрене бери. Ну и покажите мне такого человека, кто не пойдет и не возьмет. Что, нет таких? То-то. Человек не крадет только потому, что боится наказания. Чем суровее наказание, тем больше боится. Чем больше боится, тем больше сомневается - а стоит ли это делать? Законы надо ужесточать. Украл кошелек клади руку на пенек. Изнасиловал - сам понимаешь, чего лишишься. Смертную казнь не отменять надо, а наоборот распространять и на другие статьи. Магазин или ларек ограбил - получай пулю в лоб. Да не через три года, пока следствие, то да се, а сразу. Поймали на месте на следующий день в расход. Тогда и порядок будет

Алексей Иванович отошел от окна и прошелся по комнате. Закурил. Он физически ощущал на себе груз ответственности перед обществом. Оградить честных, простых граждан от этой нечисти - был его долг, тот высокий долг, который помогает выдержать любые нападки, любую клевету и несправедливость в свой адрес. Какой болью в сердце отдавалось пожилому ветерану, когда видел он, что суд оправдывает преступника, якобы "за недоказанностью его вины", или "за отсутствием состава преступления"; отсылает крепкие, профессионально сшитые дела, обратно на доследование! Как страдал и переживал этот небольшого роста, крепко сбитый человек, с большим, как у теленка сердцем, когда встречал на улице или в очереди за картошкой глумливую ухмыляющуюся рожу своего бывшего подследственного! Черной мрачной мглой заволакивало в такие минуты душу полковника. Да, не удалось ему оградить простых честных граждан, перед которыми он несет моральную ответственность, от этой сволочи. Быть может очень скоро в канализационном колодце найдут еще один обезображенный труп, а в кустах на детской площадке в истерике будет биться несчастная изнасилованная девочка. Эти жертвы будут на его совести, на совести полковника милиции. Ему, а не этим "чистоплюям - народным заседателям", ети их мать, будут сниться расчлененные тела и изрешеченные пулями трупы; к нему, а не к ним будут скорбной процессией идти вдовы и матери, потерявшие своих сыновей. Единственное и безжалостное решение приходило в такие минуты в голову благородного страдальца совести. В ту же ночь по известному в отделении адресу выезжал милицейский УАЗик. Предупредительные вежливые сержанты препровождали негодующего хозяина в машину и отвозили обратно в хорошо знакомую тому камеру. Ну и, сами понимаете, какой контингент содержится в этих отстойниках общественных нечистот... Чем-то он там не понравился своим дружкам-сокамерникам... Или повздорили они там из-за чего-то... Ну, а те, конечно, не ангелочки с крылышками, манеры у них - сами понимаете... Наутро задержанного отпускают, взяв с него показания: - "Где был вчера с 19 до 21 часов вечера?". - "Дома был". Ну и иди домой, кто ж будет невиновного зря в кутузке держать? Но уж теперь, будьте спокойны, опасаться нечего. Какой вред обществу от инвалида? Ему теперь лечиться и лечиться надо, а не ларьки грабить. Скромный, незаметный в толпе человек, Алексей Иванович гордился своею работой. И эту гордость он пытался передать подрастающему поколению. Горько было видеть неподкупному ветерану, что многие молодые люди идут в органы, как свиньи к кормушке. Конечно, возможности для обогащения в их работе были не малые. Но, ты сначала дело делай, а потом уж о себе думай. Конечно, какая зарплата у милиционера, с горечью думал опытный наставник, тут уж хочешь не хочешь, а возьмешь. Жрать-то надо. Сами же ввели рыночные отношения, вот и платите теперь. В этом вопросе Алексей Иванович не был ни ханжой, ни лицемером. "Просто", - как говорил он своим молодым ретивым коллегам - "у каждого в душе должен быть стержень. Ты можешь отходить от него, удаляться, приближаться, но ты не должен терять его". С теми, кто его терял, разговор у Алексея Ивановича был короткий заявление на стол и - к ебени матери! Но, мудрый руководитель понимал, что в этом вопросе тоже перебарщивать нельзя. Ни для кого не секрет, что нередко тот, кого выгоняли из органов, пополнял ряды преступников. Поймать и засадить такого было практически невозможно - опытный сволочь, поднабрался кое-чему у профессионалов. Поэтому, - решал для себя в таких случаях дальновидный наставник - пускай уж они лучше здесь, накоротке, пьянь обирают, да девок на лавках ебут. Да и польза от них - какая никакая, а все-таки есть. Нужно на кого-то нажать, ну, не колется, сволочь - отдаешь его им, на обработку. Через сутки, вторые, глядишь и платочек вспомнил, и место признал... Одним словом, "хорошему хозяину любая какашка сгодиться", говаривал в таких случаях, весело осклабляясь, Алексей Иванович. Конечно, не часто, но попадаются среди милицейского брата и чистоплюи-долдоны, ети их мать! Права человека.., презумкция невиновности.. Ну, что - презумкция? А ты на что здесь сидишь? Невиновного никто и не посадит. Ты слышал, чтоб я хоть раз назвал кого преступником? Нет. Только подозреваемым. А ты должен доказать его вину, тебе за это деньги общество платит! Какое алиби?! Протокол ты составляешь? Ну и составь так, чтобы комар носа не подточил. А я проверю! И смотри у меня, если что найду! Адвокаты? Да они сами все в дерьме. И потом, сколько их? Раз, два и обчелся. А на тебе сколько дел висит? Ну, сколько, я спрашиваю? Восемнадцать? Так ты же нас всех по миру пустишь, милый! Подозреваемые есть? Где они? Дома?? Ты что, дурак? Ты за что деньги получаешь? Мы за что этих горилл здесь держим? В общем, так, даю тебе неделю, чтобы со всеми разобрался, а иначе - к ебени матери! Ты меня понял?

Сиськин закончил читать сводку. Алексей Иванович затушил сигарету и сел на свое место.
- "Так, все понятно, товарищи? За работу. Все свободны. Лейтенант Пукин, останьтесь".
Пукин работал в следственном отделе второй месяц. Пришел в отделение сразу после окончания Школы милиции. Видно было, что ему трудно дается эта работа. Алексей Иванович чувствовал свою ответственность перед молодым неопытным следователем. Опытный педагог, он считал, что сначала нужно дать что-то человеку, научить его этому тонкому, нелегкому ремеслу, а уж потом требовать с него. И, не считаясь со своим временем и не жалея сил, умудренный многолетней службой полковник передавал свой опыт молодым коллегам. По отзывам коллег Пукин был не глупым парнем. "Пожалуй, из него может получиться неплохой следователь", - думал Алексей Иванович, - "надо только помочь парнишке".
- "Ну, много там у тебя висюков?" - спрашивал молодого коллегу Алексей Иванович.
- "Всего пять дел, товарищ полковник. Одно, вроде бы, раскрыл" - зарделся парень.
- "Ну, ну, посмотрим, давай по порядку". Алексей Иванович взял папку из рук Пукина.
- "Так, ну, с этим инженером, которого в подъезде отпиздили, все ясно. Бери из кутузки Еремеева и шей ему".
- " Его же 15-го доставили, а избиение было 17-го".
- " А кто тебе сказал, что его 15-го доставили? ..".
- " ... Понял, товарищ полковник. С этим все ясно"
- " Так, что дальше? Ага, изнасилование".
- " Тут, понимаете, какое дело, товарищ полковник. Я беседовал с потерпевшей, она не желает забирать заявление, хотя всем известно, что она профессиональная проститутка"
- " Да? И в трудовой книжке запись есть? Шучу. Сколько лет?"
- " Четырнадцать"
- " Несовершеннолетняя".
- " Так точно, товарищ полковник".
- " Подозреваемые есть?"
- " Так точно, товарищ полковник. Гражданин Булкин. 47-го года рождения. Акта содеянного не отрицает. Но утверждает, что все было по взаимному согласию".
- " На детишек потянуло". Глаза проницательного полковника сделались масляными.
- " Так точно, товарищ полковник".
- " Да что ты через каждое слово - так точно, так точно. Мы с тобой коллеги, понял? Тебя как зовут?"
- " Витя".
- " Ну, вот что, Виктор, когда мы с тобой дела делаем, зови меня Алексей Иванович. Ну, а когда я тебе клизму буду вставлять, тогда - товарищ полковник. Понял?"
- " Так точно... Ой... Понял, товарищ Алексей Иванович".
- " Ладно, с этим Булкиным ясно - передавай дело в прокуратуру"
- " Алексей Иванович..", - Виктор замялся.
- " Ну, что еще?"
- " Этот Булкин... деньги предлагает" - Витя зарделся, как девка, первый раз попавшая в мужскую баню. Алексей Иванович с удивлением посмотрел на подчиненного. "А ведь он дурак, оказывается. Наверное, хочет меня в долю взять!" Затем, потемнев лицом и опустив вниз голову, начал. Сначала тихо, еле слышно, а затем все более распаляясь:
- " Ты вот что, Пукин, заруби себе на носу - у нас здесь не Русский дом селенга, а мы здесь не брокеры. Мы здесь жизнью ежедневно рискуем, под пули лезем, чтобы этой мрази на земле меньше было. А ты про деньги заговорил? Гад! А если завтра он твою мать или мою дочь изнасилует? А? А ну, сдавай дела и - к ебени матери!" К концу тирады полковник побагровел и орал во весь голос на оцепеневшего Пукина.
- " Т-т-товарищ п-п-полковник! Алексей Иванович! Я Вас п-п-просто проинформировал. Да что Вы, какие деньги?! Я ему так за это врезал. Ты что, говорю, мразь, купить меня вздумал? Не выйдет!" Пукин от волнения вскочил и стоял перед начальником по стойке смирно. Он побледнел, губы его тряслись.
- "Ладно, садись". Алексей Иванович нервно барабанил пальцами по столу. "Вот с кем приходится работать", - с горечью думал полковник.
- "Ты вот что, Пукин, подожди передавать дело. Здесь надо, все-таки, разобраться. Человек-то, по-видимому, не виноват. Мало ли чего б... может наговорить. Давай-ка мне это дело я сам с ним разберусь. Что дальше?"
- " Х-хорошо, товарищ полковник... Алексей Иванович. Дальше - ограбление коммерческого ларька. Есть задержанный, пойман на месте преступления. Всего их было двое или трое, пытались убежать, одного поймали".
- "Ну и в чем же проблемы?"
- "Да по всей видимости, он случайно там оказался, к ограблению никакого отношения не имеет. Его подружка говорит, что они весь вечер были вместе. В 11 вечера он ее проводил до дома и пошел домой. А маршрут от ее дома до его проходит как раз мимо этого киоска. Я проверял. По всей видимости, как облава началась, парень шел в это время домой, испугался и побежал. Ну, его и схватили. Да и... не из этих он".
- "Так, так. Подружка говоришь. Говоришь не из этих. Эх, Витя! Сегодня - не из этих, а завтра - из этих, да еще как "из этих". Мы с тобой, мой милый, не экстрасенсы, мы следователи. Нам нужны факты, а не домыслы. Подружку вызывал?"
- "Сам к ней ездил"
- "А ты привези ее сюда и поговори по-хорошему. Может она чего забыла дома-то, а тут глядишь и вспомнит. Понял? С парнишкой поработай. Он, я думаю, на шухере стоял. Да наверняка. Покажи ему кого надо, из нашей кутузки. Обыск у него делали?"
- "Так точно. Ничего не нашли, Алексей Иванович".
- "Ну, что ж вы так! Кто обыск делал?"
- "Капитан Сукин".
- "Да ну? Опытный оперативник. Как же это он так сплоховал? Ну да ладно. Ты, вот что, подбери внизу подходящие кандидатуры и давай, не тяни с этим. Ну, пойдем дальше.."

Давно уже стрелки на часах полковника переползли через обеденный интервал, а жаркое послеполуденное солнце через крышу старенького домишки. Могучий баобаб за окном, лениво покачивая своими ветвями, развлекался веселой игрой солнечных зайчиков, разбежавшихся по добротному дубовому паркету кабинета начальника милиции. Жизнь за окнами кабинета была наполнена ленивой томной негой, клонящегося к закату знойного летнего дня. В служебной папке исполнительного молодого следователя Пукина была перевернута последняя страничка. Алексей Иванович устало распрямился, положив свою маленькую, узловатую ладонь на плотную картонную корочку папки. Он испытывал удовлетворение от той приятной усталости, которую испытывает строитель, положивший последний кирпич в стену строящегося дома. Витя Пукин с любовью и благоговением смотрел на своего начальника.
- "Товарищ полковник, Вы бы мне в общих чертах дали бы указания, а остальное я бы уж сам докумекал, а то Вы тратите свое время на всякие пустяки".
- " Пустяков, Пукин, в нашем деле не бывает" - устало говорил молодому коллеге Алексей Иванович, - "За каждым таким "пустяком", как ты выражаешься, стоит судьба человека и, может быть даже, не одного. Вот ты веришь в Судьбу, Пукин?"
- " Не знаю, Алексей Иванович".
- " А вот я верю. И в Бога я верю..." Алексей Иванович замолчал и надолго задумался. Молодой человек умиленно смотрел на своего старшего товарища. Ему казалось, что это не начальник перед ним сидит, а отец. Строгий, но справедливый, принципиальный и человечный, непоколебимый борец со всякого рода мерзостью, солдат долга и чести.

Ну, каково? Да уж! Хорошо еще, что такое может быть только на бумаге. Если бы это было на самом деле, представляешь, мой добрый друг, свернувшийся калачиком в мягком уютном кресле, что бы у нас творилось на улицах? Бр-р-р! Мрак! Я, если честно, только одного такого видел, да и то, вполне возможно, мне это померещилось. По крайней мере, когда я там недавно побывал снова, там уже был другой начальник. Этот может на пенсию ушел, может на повышение. Кто его знает? Ребята там, конечно, те же самые остались, но я у них не спрашивал. Постеснялся как-то. Да и не до этого, знаешь ли, было. Но, все. Лирику в сторону. Продолжим

Глава 4

Рабочее место младшего следователя Пукина находилось в маленьком кабинете, окна которого выходили на шумную улицу. В кабинете стояло два стола и большой металлический сейф. Один стол, расположенный у входа, принадлежал Пукину, второй, около окна, следователю Какину. Около каждого стола стояло по два стула для хозяина и для посетителя. Соответственно на двери кабинета висела стационарная табличка "следователи", а ниже две сменяемые Какин Г.Г. и Пукин В.В. Что еще? Да все, пожалуй. Дверь в кабинет была распахнута. Елена Николаевна, прочитав на двери табличку, заглянула в кабинет. В кабинете никого не было.
- "Простите", - обратилась она к проходившему по коридору коренастому невысокому человеку в гражданском костюме - "где мне найти следователя Пукина?"
- "А что, нет его?" - заглянул коренастый в кабинет - "Вот его стол. Присаживайтесь. Он должен скоро подойти". Елена Николаевна села на стул, стоящий сбоку от стола, на который указал человек, и стала ждать, нетерпеливо перебирая пальцами по столу. Под руку попалась какая-то потрепанная книжка в простеньком переплете. "Палач" прочитала Елена Николаевна название книги неизвестного ей автора и мурашки побежали по спине. "Надо же", - мрачно усмехнулась она - "пособие, что ли?". Пробежала глазами вступление. Нет, не пособие. Художественная литература. Про какого-то предателя-палача, ушедшего после разгрома гитлеровцев в тайгу и похоронившего себя там заживо. Машинально раскрыла книгу посередине

Она уже стала проявлять нетерпение, когда в коридоре послышался шум. В комнату вошли, точнее ввалились, два милиционера, волоча под руки всклокоченного человека в очках, лет 32. Вслед за ними вошел молодой парень в джинсах, кроссовках и спортивной курточке. Руки человека в очках были сведены сзади и скованы наручниками. Он был очень возбужден и все выкрикивал:
- "Я требую адвоката! Я требую адвоката!" Парень в спортивной курточке отвечал на это:
- "Будет тебе адвокат, будет и все остальное". Бравые сержанты силой усадили человека на стул. Парень в курточке сел за стол, стоящий около окна, взял ручку, лист бумаги, или какой-то бланк и приготовился на нем что-то писать. Попутно он покрикивал на человека, норовящего все время подняться со стула: "Сидеть. Я кому сказал, сидеть, мразь!" Иногда он не сильно, но резко бил того ладонью по его взлохмаченной голове. Человек затравлено и пугливо прятал лицо; заметно было, что такое обращение с ним не удивляет его. Один из милиционеров, стоящих рядом, снял с человека очки, предвидя, по-видимому, дальнейший ход событий, и сунул их в карман его пиджака. Парень, занявший место следователя, а это был Какин, начал допрос:
- "Фамилия? Отвечай, гад, когда тебя спрашивают. Фамилия?" Человек продолжал настаивать на своем:
- "Я не буду с вами разговаривать без адвоката". В эту минуту в комнату вошел невысокий коренастый человек, тот самый, который показал Елене Николаевне стол Пукина. Какин вскочил из-за стола, намереваясь отрапортовать вошедшему даже постороннему человеку было видно, что это вошел начальник. Однако начальник остановил его знаком руки и обратился непосредственно к арестованному:
- "Ба! Старый знакомый! Не как опять к нам пожаловали? Что такое? В чем дело?" - лицо начальника было явно озабочено тем фактом, что перед ним сидел старый знакомый. Какин все-таки отрапортовал:
- "Да вот, товарищ полковник, ребенка изнасиловал, сволочь". Алексей Иванович помрачнел.
- "Эх, Петров, Петров! Лучше бы ты в прошлый раз не выкручивался, а помог бы следствию. Там, глядишь и под амнистию бы попал. Статья-то тебе пустячная светила. Ну, отпустили тебя, выкрутился, поплакался перед судьями. Так тебе бы Бога благодарить за это надо! А ты? Что ты мне вчера в магазине-то наговорил? Я и такой, я и сякой, малограмотный мол... И не стыдно тебе? Вроде бы культурный человек, образованный, не то что мы тут, а такое пожилому человеку наговорил. Да еще в лицо плюнул, при всех... Я-то, ладно. Правда, сердце так схватило, хорошо валидол с собой был. Ладно, думаю, пускай это на его совести останется, свобода слова, как никак! Ну невоспитанный, не в кутузку же его за это. А ты, оказывается, вон на что способен оказался! Не ожидал, не ожидал. Впредь наука мне, дураку, будет. А сейчас и не знаю, что и делать-то с тобой. Куда тебя поместить-то даже не знаю. Не любят здесь таких, тяжело тебе будет. "Петушка" из тебя, думаю, сразу сделают. Такие уж у них здесь порядки, почитай традиции. Не нам с тобой их ломать. Ты уж извини. До суда тебя, думаю, побережем. Кровью ссать, конечно, будешь, зато хоть кости целы будут. Ну а в зоне там уж не наша компетенция. Сам понимаешь. Эх, ну как же тебя так угораздило! Ладно, ведите его в шестую". Двое милиционеров подхватили, извивающегося и продолжающего требовать адвоката, Петрова и потащили его куда-то вглубь коридора. "Туда, где Славик" - промелькнуло в голове матери. Все это время Елена Николаевна в оцепенении сидела на стуле. Ее поразила простота и будничность разыгравшейся перед нею сцены. "Даже ее не попросили выйти из помещения" - в смятении думала она. Коренастый начальник тоже собрался выйти из кабинета, но, увидев замершую на стуле Елену Николаевну, заботливо обратился к ней:
- "Что, не пришел еще? Да где же он бегает?" Затем, выйдя в коридор, крикнул куда-то вглубь этого мерзкого заведения "Пукина нет там у вас? Тут к нему посетители. Есть? Пускай идет сюда". Пришел Пукин, тщедушный худенький прыщавый паренек, в пиджачке, с крысиными усиками, с черными колючими глазками. Стряхнув с себя оцепенение, вызванное разыгравшейся перед ней сценой, Елена Николаевна, придав своему голосу упругую стальную твердость, начала хлестать сидящего перед ней хорька звонкими, как удары бича, фразами:
- "Моя фамилия Белоусова. Я мать Белоусова Вячеслава. В чем его обвиняют? Я требую, чтобы его немедленно привели сюда. Это страшное недоразумение. Я требую, чтобы его немедленно освободили! Я депутат Городской думы и имею право это требовать!" Пукин степенно, не торопясь, явно подражая кому-то, расположился за столом. Медленно открыл сейф, достал тоненькую, невзрачную, как и он сам, папку, положил перед собой и застыл неподвижно, как бы раздумывая как объяснить этой крикливой женщине, что то, что она требует невозможно, что существует строгий процессуально следственный порядок, что он, Пукин, не имеет права нарушать этот порядок. Дождавшись, когда посетительница выскажется, он, решив все-таки немного отступить от этих строгих правил ему мол, Пукину, все же можно взять на себя такую ответственность сказал:
"Ваш сын подозревается в совершении тяжкого преступления по статье УК РСФСР - разбойное нападение на частную собственность с целью незаконного завладевания оной. Другими словами - они обчистили коммерческий ларек. Вот так-то!"
- "Да Вы поймите, он не мог этого сделать, это недоразумение! Он же Вам все, наверняка, рассказал. Где он? Приведите его сюда и он Вам сам скажет, что никакого ларька не грабил! Да он и не способен на это! Вы просто его не знаете! Он в жизни ничего не взял чужого. И потом, у него и так все есть, зачем ему это?!"
- "Не горячитесь, не горячитесь, гражданка" - Пукин снисходительно замахал перед ней тощими руками - "Пока его никто ни в чем не обвиняет. Пока он только подозревается в совершении этого преступления". Елена Николаевна замолчала и в упор смотрела на "матерого сыщика". Первые минуты смятения прошли и она видела, что перед ней находится просто тупой, малограмотный, только начинающий свою карьеру милиционер.
- "Я хочу с ним поговорить. Я мать! Я имею на это право!"
- " Это запрещено"
- " Покажите постановление на арест"
- "А... Постановления нет. Пока он... просто задержан".
- "Что значит "просто задержан"? Сколько вы собираетесь его "просто" держать?"
- "По закону... по закону без предъявления..", - Пукин сморщил лоб, закатил к потолку глаза и нервно грыз шариковую ручку. От него даже потянуло не то мочей, не то потом, как от последнего замухрышки на экзамене в ПТУ - "... по закону без предъявления обвинения мы имеем право... имеем право... без закона содержать обвиняемого... нет, подозреваемого в течение 24 ча... Нет. Да... в течение 3 суток. Да. Ой, нет. Ой. Пук... Но в особо сложных случаях имеем право держать до 30 суток". Елена Николаевна с нескрываемой брезгливостью смотрела на его потуги.
- "Что значит "в особо сложных случаях"?"
- "Ну, эта... Ну, как его... Ну, в тех случаях, когда ничего не ясно. А вдруг он еще что-нибудь обокрал. А мы его только за один ларек будем раскручивать. А может он состоял в", - Елену Николаевну передернуло. Она, не дав ему развить свою глубокомысленную догадку, оборвала его на полуслове.
- "Покажите мне протокол допроса. Протокол-то у вас, надеюсь, есть?"
- "Не имею права"
- "Ну, все, достаточно! Я буду разговаривать с вашим начальством"
- "Это Ваше право", - с явным облегчением выдохнул вспотевший Пукин и поспешно захлопнул папку

Елена Николаевна вышла в коридор и пошла вдоль дверей, читая вывески. Найдя в конце коридора дверь с надписью "Начальник отделения", она, не утруждая себя прочтением и запоминанием имени-отчества начальника, решительно толкнула тяжелую, обитую изнутри дерматином дверь. За столом сидел ... огромный мерзкий паук! Елена Николаевна с ужасом узнала в нем черты того коренастого мужчины в костюме, которого видела несколько минут назад у следователей. Перед ее мысленным взором молнией промелькнула виденная сцена, только теперь она отчетливо видела, как это страшное насекомое кромсало несчастную жертву своими жуткими челюстями, вонзая в ее живое тело острое ядовитое жало. Он был бледно-серого цвета, мохнатый и бородавчатый, покрытый твердым хитиновым покровом и, в то же время, какой-то водянистый... Казалось, наступи на такого и он брызнет из под подошвы ботинка грязно-зеленой жижей. Елену Николаевну захлестнуло чувство брезгливости и какого-то животного страха. Его красные, налитые кровью глаза блеснули на нее из под тяжелых перепончатых век и моментально погасли под ними. Он спрятал свое жуткое жало в утробе мерзкого рта и снова превратился в пожилого, коренастого, чуть усталого человека. На мгновение Елене Николаевне показалось, что она сходит с ума. Но усилием воли взяв себя в руки, она уверенной походкой прошла прямо к столу. Как бы не замечая вошедшую, Калов продолжал просматривать бумаги. Со стороны было видно, что его покоробило такое решительное поведение посетительницы, но он сдерживал себя

Внутри у Елены Николаевны все клокотало.
- "Вы начальник отделения?"
- "Садитесь, пожалуйста".
- "Я Белоусова, Елена Николаевна, депутат Городской думы" - она показала документ. Калов внимательно и как-то неприязненно посмотрел на раскрытые перед ним корочки.
- "Чем могу быть полезен?" - сухо спросил он.
- "Позавчера арестован мой сын! По дикому, совершенно нелепому обвинению..".
- "Постойте, постойте. Так Вы кто депутат Городской думы или родственница обвиняемого?" Елена Николаевна немного смутилась, но недрогнувшим голосом отчеканила.
- "Прежде всего, я мать. Но в то же время я депутат Городской думы и, как депутат, я требую неукоснительного выполнения законодательства с учетом всех возможных послаблений, разрешенных законом в данном случае".
- "В чем Вы видите нарушение закона и в чем мы должны делать послабление Вашему сыну?" - вкрадчиво поинтересовался полковник.
- "Как в чем? Неужели Вы не видите, что мальчик не виноват? Он в принципе не мог этого сделать. В то время как настоящий преступник гуляет на свободе и упивается своей безнаказанностью, вы обвиняете невиновного человека!" Калов, казалось горько, усмехнулся. Ситуация была ему ясна и прозрачна. Сколько их, недоумевающих, прошло перед ним за долгую его службу. Все они горячо уверяли, клялись, божились, что уж их то ну никак не мог этого сделать! Правда иной раз среди них попадались крепкие орешки, хорошо знающие параграфы и статьи правоустанавливающих документов. Такие, прежде чем сломаться и упасть в ноги могущественному подонку, доставляли немало хлопот последнему. В данном случае Калов видел, что перед ним совершенно наивный в правовой казуистике человек. Депутат. Видал он этих депутатов... А что такое, собственно, депутат? Запрос подаст? Ой, как страшно. Да Калов знал от "своих" людей наверху, что этими запросами в Министерстве жопу подтирают. Другое дело адвокат! Конечно, подлец понимал, что очень скоро она сообразит без адвоката здесь делать нечего. Прибежит этакий кругленький губошлеп спросит, посмотрит, позвонит и тогда, конечно, сливай воду. Но весь вопрос заключался в том, когда он прибежит! Он, Калов, успеет до этого момента нанести свой смертельный удар!

Калов прервал ее эмоциональную речь:
- "Я повторяю вопрос - в чем Вы видите нарушение законодательства и какие послабления мы должны делать Вашему сыну?"
- "Я же Вам говорю - он не мог этого совершить! Он еще маленький... несовершеннолетний". Калов саркастически покачал головой.
- "Подождите, я Вам постараюсь объяснить, в чем Вы ошибаетесь", - его начинало это забавлять. "Вы говорите - не мог совершить. Следовательно, есть люди, которые могут это совершить? Так? А раз так, почему бы нам заранее всех их не переловить и не изолировать? В том-то все и дело, что человек совершает преступление часто неожиданно. Иной раз неожиданно не только для окружающих, но и для самого себя. Ну, представьте - идет он по улице, видит открытая витрина, а вокруг никого нет. Минуту назад он и не собирался совершать никакого преступления. А тут на тебе! Лежит совершенно свободно, ну почему бы не взять? Да любой бы взял и я, и Вы тоже. В народе говорят - бес попутал. Так вот. Наша задача, как следователей, выяснить все обстоятельства преступления. Какие мотивы? Был ли предварительный умысел? Кто участники? Пока что перед нами только голый факт Вашего сына задержали на месте преступления. И все. В данный момент он изолирован от общества. И не только потому, что опасен, а скорее - изолирован от своих возможных соучастников. Но я уж Вам, как матери, приоткрою служебную тайну - некоторые из его сообщников уже арестованы и дают показания. Увы, ничего не поделаешь. Эх, дети, дети!"
- "Да это невозможно! Какие сообщники, какие показания?"
- "Увы, увы. Единственно, чем я могу Вас успокоить, так это тем, что, по всей видимости, он случайно попал в эту компанию. Но, отвечать ему все равно придется. Уверен, суд учтет его молодость, житейскую неопытность".
- "Какой суд??"
- "Обычный народный суд. По статье ему полагается от 3 до 5 лет лишения свободы, но не исключено, что срок ему будет заменен на условный".
- "Что значит условный?!"
- "Значит, будет жить дома. Работать по направлению прокуратуры или отделения милиции и 50 процентов зарплаты отчислять в пользу государства".
- "Постойте, постойте, Вы говорите так, как будто его вина уже доказана. Но, ведь, как сказал следователь, ему еще не предъявлено обвинение".
- "Это вопрос ближайших часов".
- "Но, сейчас-то он где находится, в каких условиях он... содержится?"

...На мгновение задержав дыхание и вонзив свой острый, как кинжал, взгляд в живую белую точку в вышине, безжалостный дремучий таежник плавно нажал на курок.

- "Да, условия у нас, конечно, не такие, как у графа Монтекристо были. Помните? Вы же сами видите, в каких условиях мы работаем. А если бы Вы спустились в подвалы! Всего шесть камер, 60 квадратных метров, а сколько на них этой мрази приходится! Я не имею в виду Вашего сына, тут конечно случай особый молодой, неопытный... Ну, оступился, с кем не бывает. Но, ведь, согласитесь, не можем мы ему одному предоставить отдельное помещение. Да и нет у нас таких помещений. А те, что есть, разве это помещения! Обыкновенные подвалы, монастырские казематы. Зимой и летом температура не больше 6 градусов. Отопление конечно есть, да ведь знаете, в какую копеечку это сейчас влетает! Хочешь не хочешь, а экономить приходится. В результате сырость, крысы величиной с кошку бегают. Сколько раз я обращался в Мэрию никакого ответа! Вот Вы депутат, помогли бы".
- "Я обещаю Вам помочь, если Вы немедленно отпустите моего сына. Поверьте, он не виноват, и он никуда не убежит, я Вас уверяю!"
- "Вот этого не просите, уважаемая. Не могу. Не имею права".
- "Тогда я требую с ним увидеться"
- " Требовать Вы не имеете права, а вот попросить Вы можете"

...Гулким раскатистым эхом прокатился над бескрайними чахлыми болотами и дремучими чащобами звук выстрела.

- "Ну, хорошо... я ... прошу Вас"

Привели мальчика. Он был бледный и переставлял ноги, как на ходулях. Его большие, черные, какие-то остекленевшие и потухшие глаза, не мигая смотрели перед собой. У Елены Николаевны оборвалось сердце, когда она увидела глаза сына. Она хотела броситься ему навстречу, обнять, поцеловать, утешить, но ноги стали какими-то ватными и она так и осталась сидеть на краешке стула. Увидев мать, слезы брызнули из глаз юноши. Он зарыдал и бросился к ней, вырвавшись из рук дюжих сержантов. Он упал перед ней на колени и зарылся лицом ей в живот; руки его были скованы сзади наручниками. Елена Николаевна изо всех сил пыталась держать себя в руках, но слезы ручьем текли по ее щекам. Она гладила родную его голову с длинными свалявшимися в каком-то мусоре волосами. Так они просидели минуты две, три. Конвой застыл посреди комнаты. Калов молча уткнулся в бумаги. Так и не вымолвив друг другу ни слова, они одновременно взяли себя в руки. Славик поднял свое заплаканное лицо и шмыгнул носом. Елена Николаевна поспешно вынула из сумочки носовой платок и тщательно вытерла лицо сыну. Затем она высморкала его, как маленького руки у него оставались скованными за спиной. Славик поднялся. Калов сделал знак конвою. Сержанты, придерживая с боков юношу, повели его обратно

Елена Николаевна машинально достала из раскрытой сумочки пачку сигарет, долго в оцепенении мяла нервными пальцами туго набитую сигарету. Калов предупредительно щелкнул зажигалкой. То, что она увидела, потрясло ее. Конечно, она найдет хорошего адвоката, да и следствие и суд, в конце концов, разберутся, что мальчик не виновен. Однако сейчас она думала не об этом. Ее терзало другое. Каждый час, каждая минута пребывания здесь, убивала ее мальчика. Он медленно умирал. Нет, почему медленно? Она вспомнила инцидент у следователя с мужчиной в очках; вспомнила сетования этого Калова на крыс и мразь в подвале; перед ней неотступно стояли остекленевшие, почти мертвые глаза сына. Нужно было что-то срочно предпринимать. Срочно звонить! Кому? Конечно, есть, кому позвонить. И в конце концов, она добьется, чтобы мальчика, по крайней мере, перевели в другие условия. Но, когда это будет? Завтра? Послезавтра? Да уже до завтра она не доживет, просто сойдет с ума! Судя по выражению лица и тону этой жабы, для него это ситуация стандартная. "Все по закону". "Выполняет свой долг". Сволочь. Даже просил помочь, как депутата! Просил помочь... Стоп! Деньги!!!
- "Вы просили помочь вашему отделению. Так?"
- "О, если это у Вас получится, мы Вам будем так благодарны. На следующей неделе совещание у мэра. Вот если бы Вы депутатский запросик подготовили бы..".
- "На следующей неделе? Ну, зачем же так долго ждать... Да и запрос мало чем поможет..". Сигарета лежала в пепельнице и тлела сама по себе, рука Елены Николаевны сжимала в сумочке пачку шершавых зелененьких купюр. "Вот тут три тысячи долларов, это, может быть, и не много для вашего хозяйства, но, я думаю, Вы найдете им применение. И, поверьте, это намного реальнее и ощутимее, чем ждать помощи от мэрии"

Калов давно и незаметно наблюдал за ней. Еще, как только она вошла, он оценил ее фигуру, бюст, ноги. Оценил, как она одета и как держалась. Держалась вызывающе, с достоинством. Калов сказал бы с пренебрежением. В ее взгляде он улавливал даже брезгливость. Это не была обыкновенная домохозяйка, жена пьяни, битая и горластая баба. В тот круг, где вращались такие женщины, Калов был не вхож. Он мог общаться с ними только по долгу своей службы. Мстительный и злобный, он испытывал наслаждение, когда видел, как унижаются перед ним эти гордые, заносчивые женщины. Нет, он не страдал от явного своего неравенства с ними. Он испытывал именно наслаждение от их унижения перед ним, их падением перед ним, Каловым. И чем выше были эти женщины и чем сильнее унижались они перед ним, тем большее наслаждение испытывал этот гад. Природа этого наслаждения была явно сексуальной. И он жаждал получить это удовлетворение. Но до полного удовлетворения было еще далеко. Опытная гадина не спешила. Калов мысленным взором уже раздевал несчастную жертву, мял большую тугую грудь, бесцеремонно хлопал по упругим ягодицам, запускал свои короткие толстые пальцы под волосатый крутой лобок.

Елена Николаевна положила деньги на стол перед Каловым и пододвинула их ближе к нему. Калов недоуменно смотрел на три аккуратно обернутых фирменной ленточкой пачки. "Как она вкрутила-то - вы найдете им применение. Ну, конечно, сейчас он трясущимися руками смахнет эти пачки в стол и заискивающим голосом спросит чего изволите-с? Нет, не так она должна себя вести. Не покупать его, Калова, а сама продаваться! Продаваться за копейку, бутылку водки, за возможность потрафить ему, ее господину Калову. Заискивать перед ним и молить, чтобы он снизошел и попользовался ею, как последней вокзальной шлюхой".
- "Что это?"
- "Деньги. Возьмите, они Ваши. Здесь три тысячи".
- "Это как же понимать? Взятка?"
- "Ну почему взятка?" смутилась Елена Николаевна. "Можно считать это добровольным взносом на... или залогом, если хотите. Во всех цивилизованных странах подследственных отпускают под залог". Калов поднялся из-за стола, прошелся по комнате.
- "Вас, кажется, Еленой Николаевной зовут?" - "запамятовал" он.
- "Да..". Только тут она вспомнила, что не знает, как зовут этого человека. "Простите, а Вас как?"
- "Алексей Иванович. Так вот что, Елена Николаевна, я знаю, как Вы обо мне думаете "мелкий, ничтожный и продажный милиционеришка. Дам ему денег и все проблемы решены". Ведь так? Не перебивайте. Да, деньги, что Вы мне предлагаете, немалые. Мне, чтобы заработать столько, пожалуй, года 3 - 4 надо работать. При этом не пить, не есть и забыть о семье. Вам, я вижу, они легко достаются. Может быть, поэтому Вы и сына потеряли. Но, чтобы Вы знали за всю свою жизнь, а она у меня не короткая и не бедная событиями, я ни копеечки чужой не взял. Более того, по долгу службы, как Вы догадываетесь, я обязан еще и других от этого занятия предостерегать. Я уж не говорю о том, что достаточно мне сейчас любого из коридора пригласить сюда в кабинет, и Вы, уважаемая, окажетесь в том же положении, что и Ваш сын. Но я не буду этого делать. Я понимаю Ваше горе. Заберите деньги и больше никогда не думайте о людях так, как Вы подумали обо мне. Помните, Елена Николаевна, мы должны оставаться людьми в любом положении, что бы с нами или с нашими близкими не произошло. Я понимаю, уровень у нас с Вами разный. Вы депутат, профессор, научный работник, а я простой чиновник. Но ведь и у нас с Вами есть или могло быть что-то общее. У обоих из нас дети. У Вас сын, у меня дочь. Она, правда, постарше Вашего Славы на год. Но они вполне могли бы учиться в одном классе, а мы с Вами встречаться на родительских собраниях. При определенных обстоятельствах мы даже могли бы дружить семьями. У меня прекрасная жена, умница, Вы могли бы даже подружиться. Но куда уж нам, простым смертным, до Вас! Вы нас только покупаете. А вот смогли бы Вы переступить через свою гордыню и так, по простому, сказать - Алексей Иванович, приходите сегодня в гости с супругой, посидим, чайку попьем, песни попоем. А? Ну, только честно. Вот то-то же, уважаемая Елена Николаевна. Не любите Вы простых людей, не уважаете их. Вот и расплачиваетесь теперь за это. А за сына не беспокойтесь. Суд разберется. А нас извиняйте уж, мы просто выполняем свой долг". Он взял со стола деньги и вернул их Елене Николаевне. Несчастная, морально раздавленная женщина потеряно сидела на стуле. Нет, ей не было стыдно. Ни одному его слову она не верила. Она лихорадочно решала вопрос - где она допустила просчет? Неужели мало? Нет, не то. Она положила деньги в сумочку и пошла к выходу

Дома она набрала номер телефона Конструкторского Бюро. Игорь Андреевич был на месте.
- "Игорь, срочно нужен хороший адвокат".
- "Понял, Лена. Я уже навел кое-какие справки. Ждал твоего звонка. Сейчас буду звонить и договариваться. Ты дома? Ну, жди". Он не стал интересоваться подробностями ее визита в отделение, хотя для разговора с адвокатом некоторые подробности ему бы не помешали. Она с благодарностью подумала о нем - какой он все-таки тактичный и чуткий. Затем ее мысли снова переметнулись на разговор с Каловым. Где же она допустила промашку? В том, что это промашка, она не сомневалась. Она чувствовала, что он чего-то ждал от нее. Раздался звонок. Елена Николаевна поспешно схватила трубку. Звонил Игорь Андреевич.
- "Леночка! Все отлично! Это знаешь, кто - тот, который вел дело по АНТу. Помнишь в Литературке еще об этом писали? У него через два дня заканчивается процесс и он принимается за наше дело".
- "Через два дня!? Игорь! Это поздно", - застонала несчастная мать, - "Нужно сегодня. Сейчас. Ты не представляешь, что там творится, это полный беспредел. Мальчика нужно забирать оттуда немедленно, иначе может быть поздно". Елена Николаевна заплакала. В трубке воцарилось долгое молчание.
- "Хорошо, Лена, попробую пробить через Министра. Не плач. Все будет нормально. Какой номер этого отделения? Все, жди"

Елена Николаевна пошла на кухню, достала из холодильника экстракт валерьяны и выпила двойную дозу успокоительного. Мысли ее снова вернулись к поучениям Калова. Так, что же он говорил? Дети... Дочка... Да он же про дочку что-то говорил! На год постарше Славика. Значит, окончила школу. Окончила школу... поступает в институт! Ну, конечно же! Он рассчитывает на мою помощь, он знает, что я научный работник, профессор... Дочку нужно протолкнуть в институт. Как же я сразу не догадалась! И еще... В гости с супругой... Ну, а как же чтобы обстоятельно поговорить! Надежда снова ласточкой залетела в опустошенную душу Елены Николаевны. Она приободрилась. Так, сегодня будут гости. Да, да, обязательно сегодня! Она начала целенаправленно приводить все в порядок. Прибралась в гостиной, в своей комнате, в комнате Славика. Перебралась на кухню. Так, холодильник пустой. Вряд ли Славик хоть раз сходил в магазин за время ее отсутствия! Елена Николаевна вмиг преобразилась. Из потеряного, отчаявшегося человека, она превратилась в деловую, кипучую деятельностью женщину. Взяв сумки, ключи от машины, она поехала на рынок за продуктами. Накупила мяса, птицы, различных деликатесов, фруктов. Купила картошки и других овощей. Из спиртного коньяк и шампанское. Прокрутив в уме предстоящий ужин, решила удовлетвориться этим. Теперь домой. Нет! Теперь в отделение

Войдя в обшарпанное приземистое здание, на первом этаже она столкнулась со знакомой девушкой, которую не один раз видела в компании сына. Кажется, Таня ее звали. Таня шла по коридору первого этажа в сопровождении милиционера. Заметив маму Славика, она смутилась; даже, как показалось Елене Николаевне, испугалась и опустила глаза, предполагая, что та ее не узнает. Поравнявшись с нею, девушка сжалась в комочек, в надежде проскочить мимо, но женщина поймала ее за руку.
- "Таня, ты тоже здесь? Тебя из-за Славика вызывали?" Девочка, не поднимая глаз, затрясла головой, скороговоркой повторяя:
- "Я ничего не знаю, я ничего не знаю". Милиционер снисходительно постоял секунду рядом, затем начал подталкивать ее к выходу - "Ну, ладно, иди давай, иди". Таня, ссутулившись, словно ожидая удара, пошла к выходу. Елена Николаевна в недоумении смотрела ей вслед. Когда та исчезла за дверью, она опомнилась и бросилась за ней. Выбежав на улицу, Елена Николаевна только и успела заметить мелькнувшую за углом стройную фигурку

В задумчивости и вновь охватившей ее тревоге поднялась она на второй этаж. Остановилась у двери кабинета Калова, не решаясь войти. Прислушивалась, нет ли в кабинете кого-нибудь еще. За дверью было тихо. Собравшись с духом, она постучала. Ответа не было. Не решаясь войти без разрешения, она еще раз постучалась. Сзади она услышала... сухое хитиновое шуршание, а на шее ощутила крапивное жжение мохнатых паучих лап.
- "На сегодня, извините, прием закончен". Калов так тихо подошел, что женщина вздрогнула. Начальник сухо смотрел на нее, намереваясь пройти мимо нее в кабинет.
- "Простите, Алексей Иванович", - залепетала униженно женщина, - "я, вот, решила еще раз зайти... Извиниться за свое поведение... Простите меня, мне так стыдно". Калов прошел в кабинет, намереваясь закрыть перед назойливой посетительницей дверь. Полчаса назад ему звонили из Управления и интересовались Белоусовым - за что задержан и какие основания для продления пребывания под стражей? "Завозились!" зло подумал полковник, но, разумеется, дал руководству "исчерпывающую и объективную" информацию по этому факту. Калова в управлении уважали, да и не продержался бы он иначе на этом месте так долго, но, все-таки, порекомендовали отнестись к этому делу с особой щепетильностью. Намек на высокую заинтересованность Калов понял, не дурак, все же! Но, - "по всей видимости, она об этом звонке не знает" - смекнул проницательный подлец, - "кто-то там за нее хлопочет. Ну, пускай похлопочет, а мы уж тут с ней сами разберемся. Накоротке". Паук не мигая смотрел из под тяжелых мохнатых век на свою жертву. Из сжимающегося и разжимающегося рта появлялось и вновь исчезало в мерзкой дыре страшное жало. "Извиняться пришла. Ну, ну посмотрим" тяжело думал Калов.
- "Ну что Вы, уважаемая, мы же с вами, по-моему, объяснились. Извините, но..", - он начал закрывать дверь, - "у меня много работы". Бедная женщина в отчаянии воскликнула:
- "Алексей Иванович... разрешите войти, я не больше минутки займу у Вас времени". Тяжело вздохнув, великодушный инквизитор пригласил несчастную войти. "Алексей Иванович, мне действительно неудобно перед Вами. Я подумала... Действительно, почему бы нам не дружить семьями..? Я приглашаю Вас с супругой сегодня в гости. Прошу Вас, только не отказывайтесь! Я только что прилетела из Франции..". Калов печально усмехнулся.
- "Ну что Вы, я же про гости так, к слову, говорил. А Вы уж подумали, что я напрашиваюсь? Да и потом, что между нами может быть общего? Извините, но мне еще надо работать". Видя, что ничего у нее не получается, Елена Николаевна в отчаянии схватила руку полковника и воскликнула:
- "Умоляю Вас! Алексей Иванович!!" Она попыталась встать перед ним на колени. Глаза Калова хищно заблестели. Но, быстро притушив их адский блеск и вновь приняв усталый скорбный вид, он остановил женщину и, тяжело вздохнув, сказал:
- "Ну что с Вами делать? Если уж Вы так просите..".
- "Я умоляю Вас!" Калов посмотрел на часы, как бы рассчитывая время.
- " Я смогу освободиться не раньше семи, да и моей хозяйке надо как-то подготовиться. Вы же, женщины, просто так в гости не ходите, пока все парикмахерские не обежите".
- "Да что Вы, зачем готовиться? Мы просто посидим по-семейному. У меня и в квартире-то не прибрано еще. Так что, я заранее извиняюсь перед Вами".
- "Ну, хорошо, после семи зайдем". Вспомнив, что надо хотя бы для приличия адрес спросить не будет же он ее адрес из дела выписывать Калов спохватился: "Какой у Вас адрес-то?" Елена Николаевна проворно вытащила из сумочки листочек с приготовленным на нем адресом

Глава пятая

Ровно в 19.00 раздался звонок. Елена Николаевна вздрогнула, посмотрев на часы, такой пунктуальности она не ожидала. Она вообще почти не надеялась на то, что они придут и молила Бога, чтобы ничего не сорвалось. А здесь такая пунктуальность! Тревожное сомнение кольнуло в сердце. Для нее этот визит был дороже всех ее встреч и успехов в прошлой жизни. С таким нетерпением и волнением она не ждала еще никого. Ей казалось, что ее жизнь зависит только от этого визита. Состоится, она будет жить, нет - потеря рассудка и смерть. И вот они пришли. Да, да это они пришли! Кто же может быть еще?! Сбросив кухонный фартук и поправив перед зеркалом прическу, она бросилась к двери. Радостное волнение близкого и благополучного разрешения этого кошмара переполняло ее. Она должна быть приветливой, гостеприимной и веселой с гостями. Она такой и будет. Только бы это были они!

На пороге стоял Калов! Один. Он как-то лукаво щерился. В одной руке у него был букетик ободранных гвоздик, в другой портфель. Шаркнув ногами по коврику, он уверенно прошел в квартиру.
- "Фух-х. Еле нашел Вас в этих джунглях. Крутил, крутил на своей "тарантайке"... Сначала попал не в тот дом. Мужик открывает, а я с цветами! Он и кричит жене - "Клара, к тебе твой хахаль пришел. Ты что, не предупредила его, что я в 9 на смену ухожу? Ну, раз пришел, сейчас я ему репу начищу". Ох, еле ушел!" Шутка гостя предполагала сразу же разрядить обстановку и показать хозяевам, что гость человек простой и веселый, с таким, мол, скучно не будет. Дорогой гость, такой простой и веселый, сунул хозяйке цветы и остановился перед зеркалом причесывая свою плешь. Покрасовавшись, он продул расческу, снял с нее волосы и степенно положил ее во внутренний карман пиджака. Наклонился, раскрыл портфель и вынул оттуда бутылку водки "Прошу приобщить к столу". Елена Николаевна, расплывшись в гостеприимной улыбке "ах, как это мило с Вашей стороны", отнесла бутылку на кухню. "Ну-с, показывайте Ваши хоромы". Калов с видом доброжелательного, но тонкого знатока "хоромов", приготовился к экскурсии.
- "Пожалуйста, пожалуйста, проходите" - засуетилась Елена Николаевна. "А что же Ваша супруга? Мне так хотелось бы с нею познакомиться". Калов промычал что-то неопределенное, всем видом показывая, что эта тема ему неприятна. Елена Николаевна больше не вспоминала про супругу.
- "Да, богато живете, богато", - поощрительно говорил Калов. Светский лев, он не мог не высказать комплимента хозяевам. "О, Панасоник! Хороший ящик. Молодцы, молодцы". Он со знанием тонкого ценителя осмотрел музыкальный центр, сверкающие холодным синеватым блеском внутренности серванта; придирчиво осмотрел мебель, раскрыл платяной шкаф "хм, а ничего, вместительный, молодцы, молодцы"; задержал на секунду взгляд знатока на картинах, висящих на стенах, - "м-да, м-да"; плюхнулся жопой на кровать, - "О, упругая! Хороший станок! Ха-ха-ха. Шучу"; остановился перед стеллажами книг "так, чем увлекаетесь? Ага. М-да, м-да. А читали последнюю вещицу Юлиана Семенова? Как ее? А! "Сорок часов из жизни разведчика". Нет? Надо прочитать, надо прочитать. Культурный уровень, уважаемая, надо повышать. М-да. Ну да ладно. А это что? Слоники? Ну, уважаемая, слоники уж давно вышли из моды. Я бы Вам порекомендовал..". Елена Николаевна слушала дорогого гостя, во всем с ним соглашаясь, поддакивая, поражаясь его эрудиции и тонкому вкусу. Обойдя всю квартиру, тонкий знаток этикета неприминул заглянуть и в туалет, - "Так, а тут что у Вас? О! Какой великолепный! А главное удобный! Сколько платили? Мрамор? Нет? А как будто мраморный. Молодцы, молодцы". Он снова вернулся в гостиную, где посреди комнаты стоял накрытый аппетитными яствами стол. Лицо гостя выражало удовлетворение. Настроение у него было явно хорошее.
- "Присаживайтесь, Алексей Иванович". Калов не торопясь выдвинул стул и сел, осматривая предстоящее поле деятельности.
- "Что Вам положить? Салатик? Винегрет? А вот селедка под шубой".
- "Ну, селедка никуда не убежит, тем более в такой шубе," - он громко заржал, явно довольный своей шуткой. Какой он все-таки веселый и компанейский должны были думать о нем в этот момент, - "а вот водочки тяпнуть для начала, не помешало бы".
- "Коньячку не желаете?"
- "Коньяк клопами воняет", - зашелся гоготом Калов, - "его уж потом, когда водка кончится. Ну-ка, тащи ее сюда, хозяйка". Елена Николаевна молча прошла на кухню, чиркнула спичкой, закурила, сделала две глубоких затяжки, выпустив дым в открытую форточку. Она уже поняла с кем ей придется коротать вечер, однако ни на секунду не забывала где в данный момент находится Славик. Чтобы вызволить его оттуда, она готова была на все. Она даже сама еще не знала, на что она способна. Затушив начатую сигарету, она вернулась в гостиную с бутылкой водки. Калов уже положил себе на тарелку салат, винегрет и тащил над столом селедку "без шубы". Шуба, извини читатель, осталась лежать на скатерти. Ну, да Бог с ней шубой.
- "А вот и водочка!" - заорал он, потирая руки. "А Вы, пардон, что потребляете?"
- "Я, знаете ли, не пью. И потом, я так устала после перелета"
- "Э-э-э нет, это негостеприимно, уважаемая! Давайте-ка я Вам коньячку налью"
- "Нет, нет. Мне уж, тогда, шампанского". Калов деловито схватил бутылку и стал раскручивать пробку. Затем, шкодливо заблестев глазками, видимо что-то придумал, какую-то шутку (ох уж этот Алексей Иванович!), он резко встряхнул бутылку и отпустил пробку. Пробка с нарастающей скоростью полезла из бутылки и с пистолетным хлопком выстрелила в хрустальную люстру. "Советское полусладкое" пышным белым фонтаном вырвалось из горлышка, покрыв липкой пеной стол и все, что на нем было. Досталось и "весело" отпрянувшей от стола хозяйке. Широким "гусарским" жестом вонючий солдафон опрокинул бутылку над высоким хрустальным фужером. Остаток содержимого бутылки пенистой лужицей зашипел, затихая на скатерти.
- "Ну! За знакомство!" Калов поднял рюмку. "Правда, начало знакомства было не очень-то приятным. Ведь правда?" Калов лукаво погрозил толстым корявым пальцем. "Но, как говорится, кто старое помянет, тому в зуб ногой", - он безудержно заржал. Гость явно был в ударе. Елена Николаевна опустила глаза, как бы пробуя на вкус содержимое фужера. Нет нужды описывать, как ей было противно, это и так ясно. Она думала о другом - как подвести разговор к нужной теме. Формально начало "светской беседе" было положено - с обстановкой ознакомились, о пустяках поговорили. Поставив фужер с нетронутым содержимым, она осторожно стала подходить к теме.
- "Как же Ваши домашние Вас одного отпустили? Интересовались, наверное, куда, зачем?" - с кокетливым подтекстом спрашивала гостеприимная хозяйка.
- "А, ну их". - Калов налил себе еще водки и поднял рюмку. "Так, в догоночку, уважаемая. А Вы, почему не употребляете? Нехорошо! Гость может обидеться" - и, не дожидаясь ее реакции, опрокинул в себя стопку. Крякнул. Сморщился. Зацепил из блюда кусок ветчины и потащил в рот.

- "Что же дочка Ваша? В институт, наверное, поступает?" Калов замахал рукой с зажатой в ней вилкой, борясь с водочной отрыжкой:
- "Какой институт!? Куда ей. Школу-то кое как кончила, и то только потому, что я с директором поработал. Между нами, родителями, говоря - б... такая, ну, несусветная! Вся в мать. Мужиков с восьмого класса водит. Приведет, закроется у себя, музыку на полную включит... Глядишь - шасть в ванную.., подмываться, значит, побежала. Уже в халатике, сиськи в разные стороны болтаются... Отъелась сучка! Сиськи-то - во! Жопа - во!" Калов образно показал какие у дочери сиськи и жопа. Горестно помолчал, затушил сигарету в салатнице. "Давечась - вот, к примеру: прихожу с работы, сидят с матерью на кухне. Смолят, дымина стоит! Вы что, е.., говорю, накурили-то? "А ты знаешь", - говорят, - "какие-то мерзавцы Верочкину ( - это девку мою так зовут) машину изуродовали и ее саму, чуть не вые... Весь передок так помяли, что руль даже заклинило!" Я говорю, - "Ну так она сама, наверное, в них въебалась, раз передок-то помят". "Сама, не сама, а ты должен с ними разобраться! Знаешь, какие мерзавцы - изуродовали машину, да еще деньги с нее вымогают. Сами виноваты - нечего тормозить где попало, дорога для езды, а не для стоянок на ней сделана". Каково, а? Ну, я, конечно, того хрена нашел, поговорил с ним. Нормальный мужик оказался. Чего они п...? Еще три штуки гринов отстегнул; осознал паршивец. Ну а шлюхам своим дома врезал, конечно. Теперь - вот, новую тачку подавай им, сукам. Ну, зла не хватает!" Он налил себе еще рюмку и выпил залпом уже без приставания к хозяйке.
- "А продолжать образование Верочка не собирается? А то, я могла бы посодействовать", - почва уходила из под ног несчастной матери.
- " А зачем это ей? Школу кончила и ладно. Сейчас пое... с годик в свое удовольствие, а там, глядишь и замуж выскочит, за мудака какого-нибудь раскрученного. Сейчас их много развелось, как вшей на мотне. Разные есть, конечно. Есть и молодые петушки, есть и старые, разведенные, эти, конечно, покруче. Но - это ее дело, пускай сама решает. Я говорю ей - тебе дочка жить, ты и решай. Только папку потом не забывай. Он же тебя все ж одел, обул, в люди вывел. Да, вот!" Глаза Калова наполнились пьяной слезой. Он, подперев кулаком голову, другой рукой наполнил рюмку. "Эх! Что мы с матерью-то видели в жизни? Все своим горбом наживали. Уж прописку-то и ту получали по лимиту, взятки давали да жопы лизали. Родители-то мои в Псковской губернии живут. Отец всю жизнь бухгалтером в колхозе проработал. Всю жизнь работал, а под конец посадили, все же, папаньку. А нас у матери шесть человек. Во, как! Двое парней, остальные девки. Я самый младшенький был. И всем только-только в люди выходить, а он, паскуда, и загремел. Ты садись, да семью-то обеспечь. Нешто в кубышке-то ничего не осталось? Так, можете ли себе представить, уважаемая, ни копеечки не оставил, а все, что было, все поотбирали, сволочи. Да. Репрессии-то они не только при Сталине да при Хруще были! Ваши-то родители не сидели?"
- "Нет, нет, Бог миловал", - поспешно проговорила Елена Николаевна с ужасом представив себе, что он начнет сейчас копаться и в ее жизни. Но Калов, сын репрессированного бухгалтера, почти диссидент, не склонен был отдаляться от собственной персоны. Он еще долго и слюняво распространялся о трудностях, которые пришлось ему преодолеть, прежде чем он оказался на той высоте, где он находится сейчас. "Сам в люди вышел! Сам человеком стал!" Горько сетовал на то пренебрежение, которое проявляют люди к нему и к его работе. Не видел никакой разницы между собой, Каловым, и каким-нибудь задрипанным профессором или литератором, требуя чтобы ему объяснили, почему им все и почет и уважение и гонорары, а он, Калов, должен ходить в "слугах народа" и жить на милицейскую зарплату. Елена Николаевна слушала пьяного дурака, лихорадочно решая - как быть дальше. То, на что она так надеялась, рассеялось, как дым. Она видела, что он уже крепко пьян, распустил нюни, плакался ей на свою жизнь. Она все это время внимательно его слушала, старательно поддакивала, удивлялась и негодовала вместе с ним. В конце концов, после того, как он полностью проникся к ней доверием - "эх, Елена, Елена, а ты оказывается своя в доску баба!", - она решилась:
- "Алексей Иванович, а нельзя ли как-нибудь сделать так, чтобы Славика отпустили домой. Вы же видите, мы никуда не убежим, да и Вы нас будете навещать, мы этому будем только рады. Позвоните, пожалуйста, сейчас в отделение, вы же можете это сделать, кто еще кроме Вас обладает такой силой и авторитетом?"

Услышав это, Калов, казалось мгновенно, протрезвел. С его лица медленно сползла слезливая умильная улыбка, его горящие алым румянцем щеки, стали похожи на багровые битые яблоки. Он ждал этого момента. Собственно, именно его-то он и ждал и был готов к нему. Воцарилось долгое тягостное молчание. "Вот так", - якобы говорил за него весь его вид, - "Вот так люди используют его общительность и доверчивость. Казалось бы душу открыл человеку, а он взял да и плюнул туда. Да разве нужна кому-нибудь его, Калова, душа? Каждый только желает воспользоваться моментом, хапнуть, урвать от широкой Каловской натуры. Тихим, печальным голосом подлец стал тянуть из женщины жилы. "Что же Вы все испортили, уважаемая? Как мне теперь понимать Ваше гостеприимство? Ведь я же шел к Вам с открытым сердцем, душу перед Вами наизнанку вывернул. А Вы, вот так просто, взяли и вытерли об нее ноги. Ведь Вы же убиваете во мне веру в человека. В человека! Вы же прекрасно понимаете, я же Вам говорил - у каждого человека должен быть свой долг и совесть. И что же теперь? Совесть Вы предлагаете за бутылку водки продать, а долг и честь за ложку салата? Кстати говоря, довольно дрянного. Не ожидал, не ожидал я от Вас такого, уважаемая". Калов стал с трудом подниматься из-за стола, ища глазами брошенные куда-то галстук и пиджак. Душа Елены Николаевны тонко вскрикнула и покинула тело. Она не могла вынести этого отчаяния. Она отлетела туда, где не было и не могло быть этих мерзких каловых, предоставив обескровленному, опустошенному телу последний шанс на спасение. Нет, не на спасение своей души своя была уже мертва, а другой, которая продолжала еще судорожно цепляться за поруганное тело в застенках этого чудовища. Резко поднявшись со стула и глядя в упор на собирающегося уходить подлеца, несчастная женщина начала судорожными движениями расстегивать пуговицы на кофточке. Глаза монстра загорелись сатанинским алчным огнем. Он с лицемерным удивлением смотрел на раздевающуюся перед ним женщину. Плюхнувшись обратно на стул, он, как бы в полном изумлении, созерцал конвульсии своей жертвы, продолжая добивать ее своими нравоучениями:
- " Ну и ну! До каких же пределов может упасть человеческое достоинство и есть ли оно вообще у этого человека? Как, скажите, после этого не разувериться в людях? Ладно бы, уборщица какая-нибудь была, а то ведь - ученый, профессор, депутат, в конце концов! И смех, и грех!"

Она стояла перед ним абсолютно голая. В глазах отчаяние - ну, что еще нужно этому ублюдку? Зазвонил телефон. Елена Николаевна вздрогнула. Словно в оцепенении подошла к телефону и сняла трубку. Звонил Игорь Андреевич. Он хотел рассказать о том, кому он звонил и чего удалось добиться. А удалось ему, нужно сказать, не мало. Поставил на уши все свое Министерство. Те надавили на МВД, а те, в свою очередь, через Управление дернули Калова. Вполне возможно, уже завтра, все было бы решено. Елена Николаевна, нервно теребя телефонный провод, молча слушала друга. Что ей было делать? Надеяться на завтра? Если она вышвырнет сейчас эту жабу, что будет с ее мальчиком? Нет. Она уже выбрала путь, и сворачивать с него поздно, от этого будет только хуже. Она сказала тусклым голосом, что очень плохо себя чувствует. Игорь еще раз попытался успокоить ее, но чувствуя, что ей не до беседы, не стал допытываться и пожелал ей спокойной ночи

Калов не спешил. Он сидел развалясь на стуле и, причмокивая жирными губами, бессовестно рассматривал тело женщины.
- " Поговорила со своим? Пускай приедет, посмотрит - чем ты тут занимаешься. Что мне-то прикажешь делать?" Ему мало было просто растоптать ее физически, ему хотелось вздернуть на дыбу и ее душу. "Ну, говори - что мне-то теперь делать? Если хочешь, чтобы тебя ***, так попроси по-хорошему, а не стой, как Жанна Д'Арк на костре. Понятно? Здесь все-таки не святая церковь, а мы не инквизиторы".
- "Алексей Иванович, возьмите меня, пожалуйста", - опустив голову, еле слышно проговорила женщина.
- "Ась? Что-то не расслышал", - куражился над распластанной птицей старый грязный палач.
- "Возьмите меня. Делайте со мной что хотите", - громче проговорила женщина.
- " Нет, не так. Ты скажи - *** , гражданин начальник!" Елена Николаевна горько заплакала. Видимо слезы, катящиеся по щекам женщины, несколько удовлетворили подонка. Он медленно поднялся, подошел к ней и стал грубо щупать ее своими толстыми короткими пальцами. Удовлетворившись осмотром, он отошел к креслу и стал стягивать с себя штаны

Здесь, дорогой читатель, я должен кое что пояснить. Конечно, можно было бы и опустить эти сцены. И, если ты все же настаиваешь, я подумаю, может быть, и в самом деле выкину. В крайнем случае, пропусти страничку, и дальше будет все также более-менее благопристойно и драматично. Но без них картина была бы не полной. И вот почему. Если бы мне пришло в голову писать портрет Калова, то над воротничком мундира я изобразил бы только член. Не лицо, а только Член. Собственно говоря, это и есть лицо Калова Алексея Ивановича. А сам Калов это и есть Член, в смысле - мужской половой орган. Все остальное - руки, ноги, голова, глаза, рот и т.д. это не более чем функциональные принадлежности Члена. И все, чего достиг этот функциональный конгломерат органов все это только для того, чтобы обеспечить нормальное существование Члену. То, что Калов подлый, мстительный, жадный, лицемерный, словом - мерзкий, ядовитый паук - это не главное. Он мог бы и не быть таким. Тогда ему было бы значительно сложнее, даже невозможно, с такой полнотой и щедростью удовлетворять потребности Члена. А по другому добывать то, что требовал Член, он не умел. Член требовал от него пищи и воспротивиться ему Калов не мог. Член был сильнее него. Если быть точным, сильнее он был раньше, когда еще подростком Леша Калов насиловал своих сестер по очереди на сеновале в сарае. А потом уже Член стал самим Каловым. И никакой раздвоенности! Калов и его Член это одно и то же. В общем, к тому времени, когда произошла эта история, Калов стал абсолютно цельной натурой. Монолит! Кристалл! И никаких нравственных терзаний и моральных комплексов! Уникальная личность. Хочешь могу познакомить... Вот тут пропусти страничку... Ну, а для тех у кого нервы покрепче, я продолжаю:

- "Вставай раком", - приказал Калов. Женщина повернулась к нему спиной и наклонилась, опершись о стол. "Нет, не так. Вставай по центру и руками в пол". Она выполнила его требование, встав посреди комнаты. "Ноги распрями", - лениво цедил Калов. Он не торопясь раздевался, созерцая вывернутые наизнанку интимные подробности строения женского тела. Оставшись в одних носках, он подошел к столу и налил себе стопку коньяка - водка давно уже кончилась. "Ты, вот что, в следующий раз коньяк не бери. Литр водочки - и нормально". Он похлопал ее по округлым белым ягодицам, - "Поняла?" Женщина кивнула головой. "Ну вот и нормально". Он выпил стопку, заел соленым огурцом. "Ну, давай посмотрим, что тут у тебя имеется, чем ты хочешь так уж поразить наше воображение..". Он пристроился сзади, ухватился за плотные бедра и с силой вошел в живое горячее тело. Елена Николаевна тихонько вскрикнула от боли. "Целка, что ли?" - заржал Калов и медленно начал работать членом в тесном сухом канале. Чувствуя приближение оргазма, постепенно стал ускорять темп. Через какое-то время он конвульсивно задергался, изрыгая из себя гнойные, смердящие потоки.

Он мусолил ее тело с изощренностью вурдалака, глумясь над тем, что совсем недавно было ему, в принципе, недоступно. Несчастная не сопротивлялась и покорно выполняла все то, что приказывал подлец. Она почти не воспринимала всего, что с нею происходило. Ей казалось, будто стадо свиней прошлось по ее телу. Все болело и саднило от грубого вторжения в него чего-то огромного и инородного; грудь была в синяках от цепких коротких пальцев; во рту ощущался вкус дерьма...

В течение четырех часов длился этот кошмар. В конце концов, утомленный мерзавец повалился в кресло, запрокинул голову и, закатив глаза, долго сидел в таком положении, поразительно похожий на свой вспухший красный мокрый член, пожарной кишкой лежащий у него на животе

Елена Николаевна, опустошенная и обескровленная, потеряно сидела в другом углу комнаты на краешке стула. "Кажется все", - прорвалась в темноту сознания искра мысли. Превозмогая оцепенение, она поднялась, взяла телефонный аппарат и робко подошла к сидящему в изнеможении Калову.
- "Алексей Иванович, позвоните в отделение, распорядитесь, чтобы Славика отпустили домой". Калов уставился на нее своим бессмысленным взглядом.
- "А?.. Что?.. Ах, да... Ты все о своем щенке. Ладно, завтра отпустим".
- "Прошу Вас, Алексей Иванович, позвоните сейчас". Калов, недовольный ее назойливостью, стал подниматься с кресла, - "вот докучливая баба", - думал он, - "но, ничего не поделаешь, отработала".
- "Сказал - завтра, значит - завтра. Посмотри, сколько время-то!" На часах было полпервого ночи. "Осталось там чего? Налей-ка мне стопарь". Елена Николаевна метнулась к столу, вылила остатки коньяка в стопку и поднесла Калову. Он опрокинул ее в свою утробу. Поднялся. Стал одеваться. Надев пиджак и сунув галстук в карман, он вышел в коридор и стал причесываться перед зеркалом. Елена Николаевна с телефонным аппаратом в руках стояла рядом и с мольбой смотрела на Калова. "Позвоните, Алексей Иванович, я же все сделала, что Вы хотели". Калов молча причесывался, казалось, он о чем-то раздумывал. Елена Николаевна усилила свои мольбы. Что-то решив про себя Калов с досадой прервал ее:
- "Да подожди ты! Заладила - позвони, позвони. Сказал - выпустим, значит - выпустим. Ты, вот что. Я тебе давеча про дочку говорил. Помнишь?"
- "Да, да, конечно", - недоуменно посмотрела на него Елена Николаевна.
- "Ну, эта... Машину-то она тюкнула. Так ведь ей же надо новую покупать. Эх дети, дети. Чего только для них не сделаешь. Ты мне.. эта... Одолжи тысяч шесть, семь "зеленых", я тебе через месячишко отдам; там у нас торгашка одна крепко влипла, так что не волнуйся, бабки будут. Да и чего же мы голь какая, что ли? Ну, что? Найдется, али нет?" "Вот оно!" - промелькнуло в голове потерявшей надежду женщины. Однако теперь-то пускай он сделает то, что она от него просит, а потом уж получит от нее то, что хочет.
- "У меня здесь только пять тысяч"
- "Ох и хитрая ты баба, Николаевна, ладно уж, давай пять".
- "Вы сначала позвоните". Она стояла перед ним с телефонным аппаратом в руках. Она чувствовала - он позвонит, позвонит прямо сейчас. Калов снял трубку.
- "Ну и баба! Как вцепится, так пока своего не добьется не отпустит. Ну, что ж делать. Загнала в угол. Сдаюсь". Набрал номер. Никто не отвечал. "Видишь - нет никого". Набрал другой. "Это ты, Жабин? Там эта... Сукин привез, кого я просил?.. Привез? Молодец.... Ну и как он, колется?.. Да ладно, ладно, не ходи, я завтра сам узнаю. Ты вот что... Там Пукина поблизости нет? Ему я не дозвонился. Сходи за ним в подвал, я подожду... Пукин... Да подожди, не тараторь. Там.. эта.. отпусти там этого щенка... Ну какого, какого - Белоусова... Я сказал отпусти!.. Мало ли что колется. А кто у нас не колется? Ты же такая сволочь, что из святого подонка сделаешь. Ладно, шучу... Да, да, совсем отпускай. Домой пускай идет". Елена Николаевна знаками показывала Калову, что она сейчас приедет за сыном. Калов посмотрел на нее тяжелым взглядом, но все-таки сказал в трубку. "Я сейчас его матери позвоню пускай она за ним приедет. Так что подержите его там в приемке. Ну все. Давай". Калов повесил трубку. Елена Николаевна лихорадочно собиралась. Сейчас она заберет своего Славика и сделает так, что никогда больше не дотянутся до него мерзкие паучьи лапы. Она принесла и отдала ему пять тысяч долларов. "В долг". Он, бормоча что-то на предмет непременной отдачи через пару месяцев, максимум - через три, ретировался за дверь. Не желая ехать с этим ублюдком в лифте, Елена Николаевна решила использовать паузу, чтобы прибраться перед приходом Славика. Она собрала четыре конца скатерти в один пучок и завязала их узлом, свалив, как в мешок, все то , что было на столе вместе с хрустальной посудой, фарфоровыми салатницами и мельхиоровыми приборами и бросила это все у порога, чтобы выбросить на помойку. Вывалила в помойное ведро и выбросила в мусоропровод остатки приготовленной ею пищи; раскрыла настежь все окна. Бросив последний прощальный взгляд на квартиру, она подхватила жалобно звякнувший узел и поспешила к лифту

Эпилог

Моторы ровно гудели. Огромный аэробус ИЛ-86, совершающий рейс Москва - Париж, плавно парил над белоснежными облаками. Приветливая стюардесса остановилась около усталой немолодой женщины, рядом с которой сидел худой молчаливый юноша. "Мать везет сына на лечение", - промелькнуло в голове проницательной бортпроводницы.
- "Напитки, пожалуйста"
- "Нет, спасибо", - ответила женщина. Юноша, казалось, ее вообще не слышал. Тактичная девушка, не тревожа покой пассажиров другими предложениями, двинулась дальше по салону. Елена Николаевна, откинувшись на спинку кресла, повернула голову к иллюминатору. Выездную визу оформили в течение пяти дней. Ее коллеги из Лионского Университета сразу же, как только получили от нее факс с согласием на их предложение возглавить кафедру, моментально оформили все необходимые документы. Возбужденные такой удачей, они даже не обратили внимания на пункт контракта, в котором Елена Николаевна оговаривала условия проживания в эмиграции только вместе с сыном. Для них это было совершенно естественно, а для нее это было основным пунктом контракта. Да и пускай, считали французы, хоть со всеми остальными близкими и дальними родственниками, главное что еще одна звезда засияет на небосклоне Франции. Ну, а Россия? Да что Россия.

(Андрей Тертый. Ноябрь, 1994)