Грохот старомодного дверного молотка мрачным эхом прокатился по дому, пробудив меня от тревожного и наполненного кошмарами сна. Я взглянул в окно. Там, за стеклом, в слабом сиянии заходящей луны на меня смотрело бледное лицо моего друга -- Джона Конрада.
-- Кирован, позволь войти?
Его голос дрожал от напряжения.
-- Конечно, заходи!
Вскочив с постели, я накинул на плечи халат. Внизу хлопнула входная дверь, и послышались шаги на лестнице. Секундой позже Джон предстал передо мной, и при свете лампы я увидел его дрожащие руки и лицо, окрашенное неестественной бледностью.
-- Час тому назад умер старый Джон Гримлен,-- выпалил Конрад.
-- Вот как? Я не знал, что он был болен.
-- Его сразил внезапный приступ необычной природы - жесточайший припадок, напоминающий эпилепсию. Ты же знаешь, что в последние годы он страдал от какого-то неизлечимого недуга.
Я кивнул головой, поскольку был знаком со старым отшельником, жившим в большом мрачном доме на вершине холма. Однажды я сам оказался свидетелем одного из его странных приступов. Признаюсь, меня напугали бредовые речи, стенания и жесты несчастного старика, который корчился на полу, как раненая змея, произнося ужасные проклятия и богохульства, пока голос страдальца не оборвался в невыразимом крике, забрызгавшим его губы белой пеной. Увидев такое, я понял, почему люди в прежние времена считали подобных больных жертвами, одержимыми дьяволом.
-- Весьма необычная родовая болезнь,-- продолжил Конрад.-- Вне всякого сомнения, старик Джон унаследовал ее по линии крови. Вероятно, его прогрессиующая внутренняя немощность была вызвана врожденным пороком, который достался ему от далеких предков. Такие вещи иногда случаются. И еще... Тебе ведь известно, что Гримлена тянуло, как магнитом, в самые таинственные и опасные уголки планеты, а в дни своей юности он часто путешествовал по странам Востока. Вполне вероятно, что там он и заразился этим недугом. В африканских и восточных землях еще много неизученных болезней.
-- Кстати, ты не рассказал мне о причине твоего столь раннего визита,-- напомнил я другу.-- Стрелки часов как раз перевалили за полночь.
Мой собеседник немного смутился.
-- Видишь ли, я был единственным свидетелем смерти старого Джона. Упрямец Гримлен отказался от каких-либо медицинских средств, хотя в последние мгновения, когда стало ясно, что он умирает, я, вопреки его протестам, хотел позвать кого-нибудь на помощь. Но он поднял такой крик, что я не посмел отказать его просьбам. Старик умолял не оставлять его в полном одиночестве.
Конрад вытер пот с лица и бровей.
-- Я видел, как умирают люди,-- добавил мой друг.-- Однако смерть Джона Гримлена была самой страшной из всех.
-- Он так сильно мучился?
-- Похоже, старик переживал сильную физическую боль, но она как бы поглощалась какой-то чудовищной психической мукой. Страх в его выпученных глазах и сумасшедшие крики выходили за рамки любого мыслимого ужаса. Честно говоря, Кирован, испуг Гримлена был больше и глубже той боязни Запредельного, которую обычно демонстрирует на смертном одре человек дурных наклонностей.
Я беспокойно вздрогнул. Темный смысл этой фразы вызвал озноб безымянного страха, который пробежал по моей спине.
-- Мне помнится, что жители деревни всегда говорили, будто в юности он продал душу дьяволу,-- сказал я.-- И что его внезапные приступы эпилепсии являлись явным знаком сатанинской силы, которая давлела над ним. Впрочем, такие сплетни, конечно же, глупы и отдают средневековьем. Всем известно, что жизнь Джона Гримлена была до странности дурной и порочной... даже в эти последние дни. Люди по понятной причине боялись и ненавидели его. Я никогда не слышал, чтобы он сделал хотя бы одно доброе дело. Ты считался его единственным другом.
-- О, это была странная дружба,-- ответил Конрад.-- Меня в нем привлекала феноменальная одаренность, поскольку, вопреки своей развратной натуре, Джон Гримлен был очень образованным и культурным человеком. Он всецело увлекался оккультными науками, а меня тоже интересовали подобные исследования. Но и здесь, как и в прочих делах, Гримлен был извращенным и злобным. Он отвергал светлую сторону оккультизма и копался в самых темных сферах знания -- в колдовстве, шаманизме и поклонении дьяволу. Его осведомленность в этих отвратительных науках была безмерной и жуткой. Слушая рассказы о его экспериментах, я испытывал ужас и отвращение, которые могут вызывать лишь ядовитые рептилии. И поскольку он погружался в неимоверные глубины тайн, то, беседуя со мной, Гримлен только намекал о некоторых части этих секретов. Да, Кирован, легко смеяться над сказками потустороннего мира, когда их рассказывают при свете солнца и в приятной компании. Но если бы ты долгими часами сидел в безмолвной и диковинной библиотеке Гримлена, глядя на древние заплесневевшие тома и слушая его жуткие повествования, твой язык прилип бы к нёбу от невыразимого ужаса, и все сверхъестенственное казалось бы тебе реальным и близким -- как это было в моем случае!
-- Ради Бога, парень,-- воскликнул я, пытаясь снизить драматизм ситуации,-- вернись к началу и расскажи о том, что хочешь от меня.
-- Я прошу тебя пойти со мной в дом Джона Гримлена. Помоги мне выполнить его нелепые указания относительно усопшего тела.
Мне не понравилась эта затея, но я торопливо начал одеваться, с трудом преодолевая внезапную дрожь дурного предчувствия. Через минуту мы с Конрадом вышли из дома и зашагали по пустынной дороге, которая вела вверх по холму к особняку Джона Гримлена. Весь путь, приподнимая голову, я видел этот мрачный дом, маячивший над нами, словно хищная птица. На фоне неба и холодных звезд он выглядел черной замороженной массой. На западе во тьме подрагивало тускло-красное пятно, оставшееся от ущербной луны, только что скрывшейся за низкой грядой холмов. Казалось, что ночь была наполнена злом, и мои натянутые нервы подергивались и звенели от настойчивого шелеста крыльев нетопырей, кружившихся над нашими головами.
Пытаясь заглушить тревожное биение сердца, я хрипло произнес:
-- Многие считали Гримлена безумцем. Ты разделяешь это мнение?
Мы прошли еще десяток шагов, прежде чем Конрад неохотно ответил:
-- До некоторых пор я относился к нему, как к самому здравомыслящему человеку на свете. Но однажды вечером, развивая свои концепции, он, видимо, разорвал все сдерживающие узы рассудка. Обычно Гримлен мог часами говорить о черной магии. Это была его любимая тема. Но в тот вечер он неожиданно раскричался, и на его лице запылал неестественный жуткий румянец. "Почему я должен пересказывать тебе какой-то детский лепет?-- возмущался старик.-- Говорить о ритуалах колдовства и жертвоприношениях Шинто? Об оперенных змеях, безрогих козлов и культе черного леопарда? Тьфу! Тлен и пыль, сдуваемые ветром! Шлак реальных запредельных сфер! Тень глубинных таинств. Отголоски из бездны! Я мог бы поведать тебе знания, которые вдребезги разнесли бы твой презренный мозг! Я мог бы прошептать тебе в уши несколько имен, и они иссушили бы тебя, как сгоревшую клячу! Ну, что ты знаешь о Йог-Сототе, Катулосе и погребенных городах? Они ведь никогда не упоминаются в твоих мифологиях. Даже в снах тебе не увидеть черные циклопические стены Кота, не содрогнуться от губительных ветров, приходящих с Югготы! Но я не стану губить твою никчемную жизнь своей неизмеримой черной мудростью. Твой инфантильный ум не вынесет тех знаний, что подвластны моему разуму. Будь ты так же стар, как я... Будь ты свидетелем того, что довелось узреть мне -- разрушенные царства и исчезнувшие поколения... Если бы ты созрел спелым зерном для темных вековых секретов..."
Конрад печально усмехнулся.
-- Он будто бы сошел с ума. Его озаренное яростью лицо уже нельзя было назвать человеческим. И вдруг, заметив мое явное замешательство, он разразился ужасным гортанным хохотом. "Ну, вот!-- вскричал он с неприятным чужеземным акцентом.-- Похоже, я напугал тебя, что, впрочем, не удивительно, так как в искусствах жизни ты ничем не отличаешься от голого дикаря. Ты считаешь меня эксцентричным стариком? Так знай, деревенский увалень с отвисшей челюстью! Ты упал бы замертво, если бы я рассказал тебе о поколениях людей, которых знал..." И тут меня охватил такой страх, что я бежал от него, как от гадюки. Его пронзительный дьявольский смех преследовал меня до самых ворот особняка. Через несколько дней я получил письмо с извинениями за неудачную шутку, которая искренне приписывалась... слишком уж искренне... наркотическому опьянению. Я не поверил ему, но после некоторых колебаний возобновил наши дружеские отношения.
-- Звучит, как абсолютный бред,-- угрюмо прокомментировал я.
-- Да,-- с большим нежеланием согласился Конрад.-- Но, Кирован, ты когда-нибудь видел человека, который бы знал Джона Гримлена в юности?
Я покачал головой.
-- Мне захотелось разузнать о нем,-- продолжил мой собеседник.-- За исключением таинственных отлучек, которые длились порою по нескольку месяцев, он прожил здесь почти двадцать лет. Деревенские старики отлично помнят то время, когда он впервые появился здесь и приобрел особняк на холме. Они утверждают, что за прошедшие годы Джон Гримлен вообще не постарел. Приехав сюда, он выглядел точно так же, как теперь -- вплоть до момента смерти. Ему можно было дать от силы лет пятьдесят. Однажды в Вене я встретил старого фон Боенка, и тот сказал мне, что в юности полвека назад, когда он учился в Берлине, ему довелось познакомиться с Гримленом. Фон Боенк удивился, что наш старый Джон был по-прежнему жив. И он сказал мне, что Гримлен в ту пору выглядел пятидесятилетним мужчиной.
Заметив, в какую сторону свернула беседа, я возмущенно воскликнул:
-- Чушь собачья! Профессору фон Боенку уже за восемьдесят, а в таком возрасте люди склонны ошибаться. Он перепутал Гримлена с каким-то другим человеком.
Однако, пока я говорил, моя кожа покрылась "мурашками", а волосы на шее встали дыбом.
-- Ладно,-- пожав плечами, сказал Конрад,-- мы почти пришли.
Огромное здание зловеще возвышалось перед нами. Когда мы подошли к входной двери, бродяга-ветер завыл в ближайших деревьях, и я по-детски испугался, вновь услышав призрачный шелест крыльев летучих мышей. Конрад повернул большой ключ в старинном замке, и едва мы вошли, холодный сквозняк пахнул на нас дыханием могилы - запахом плесени и сырости. Я вздрогнул.
Мы наощупь пересекли темный коридор и переступили порог рабочего кабинета. Поскольку в доме не было ни газового, ни электрического освещения, Конрад зажег свечу. Я робко осмотрелся по сторонам, боясь того, что мог выявить свет. К моему облегчению, в комнате, декорированной массивными гобеленами и странной мебелью, никого, кроме нас, не было.
-- Где... где он?-- спросил я хриплым шепотом, с трудом справляясь с сухостью в горле.
-- Наверху,-- дрожащим голосом ответил Конрад, явно показывая, что безмолвие и таинственность дома тоже наложили на него чары страха.-- На втором этаже. В библиотеке, в которой он и умер.
Я невольно взглянул на потолок. Где-то над нашими головами в забвении последнего сна лежал владелец этого мрачного дома, на белом лике которого застыла маска смерти со свирепым оскалом. Меня охватила паника. Я отчаянно пытался сохранить контроль над собой. Прежде всего, мы говорили о трупе злобного старика, который при жизни только и делал, что вредил другим людям. Этот аргумент прозвучал в моем уме, как голос напуганного и пытавшегося успокоить себя ребенка,.
Я повернулся к Конраду. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака пожелтевший от времени конверт.
-- Это последняя воля Джона Гримлена,-- сказал мой спутник, показав мне несколько мелко исписанных листов старинного пергамента.-Только Богу известно, когда она была оформлена. Гримлен отдал мне конверт десять лет назад -- сразу после возвращения из Монголии. Точнее, после первого приступа болезни. Конверт был запечатан. Старик взял с меня клятву, что я сохраню эти документы с особой тщательностью и вскрою пакет, лишь точно засвидетельствовав его смерть. Затем я должен прочитать его указания и точно выполнить их. Кроме прочего, он заставил меня пообещать, что, независимо от его просьб и поступков, которые могут последовать после нашего уговора, я должен довести это дело до конца. "Пусть плоть слаба,-- сказал он со зловещей улыбкой,-- но я человек слова. В минуту слабости мне, возможно, захочется пойти на попятную, однако знай, что теперь слишком поздно отказываться от своих обязательств. Наверняка, ты никогда не поймешь, о чем я говорю, поэтому просто выполни мои инструкции."
-- И что случилось дальше?
-- Сегодня вечером,-- ответил Конрад, вытирая пот со лба,-- пока он корчился в смертельных муках, его бессмысленные завывания вдруг прервались неистовой мольбой. Он просил принести завещание и порвать конверт в клочья у него на виду! При этом, приподнявшись на локтях, старик сверлил меня взглядом - с такой лютой ненавистью, что мои волосы на голове вставали дыбом. Он так кричал, что кровь стыла в жилах! Гримлен умолял порвать конверт, не вскрывая его. Затем, уже в полном бреду, он прохрипел, что я должен разрубить его тело на куски и разбросать их по четырем сторонам света!
С моих пересохших губ сорвалось неконтролируемое восклицание ужаса.
-- В конце концов, мне пришлось уступить,-- продолжил Конрад.-- Помня его просьбу десятилетней давности, я какое-то время сохранял твердость духа. Но потом, когда пронзительные крики старика перешли в невыносимо отчаянные вопли, я отправился домой за конвертом, с тяжелым сердцем оставив его одного. Когда я вернулся, тело Гримлена содрагалось в последних ужасных конвульсиях. Испятнанная кровью пена вылетела изо рта Джона, и в судорожном спазме жизнь покинула его несчастное скорченное тело.
Он мял в руках пергамент.
-- Я должен выполнить свое обещание. Указания Гримлена могут показаться фантастическим вздором, навеянным прихотью расстроенного ума. Но я дал слово! Вкратце, нужно сделать следующее: положить труп на большой стол из черного эбонита, который находится в библиотеке, и затем зажечь вокруг него семь черных свечей. Двери и окна требуется плотно закрыть и запереть на засовы. После этого в темноте, которая предшествует рассвету, я должен прочитать заклинания и колдовские призывы, текст которых хранится в маленьком запечатанном конверте. Мне следует вскрыть его в последнюю очередь.
-- И это все?-- с изумлением спросил я.-- Никаких распоряжений относительно поместья и личных накоплений... А что нам делать с телом?
-- Об этом не написано ни слова. В завещании, которое я однажды видел, старый Гримлен оставлял поместье и свое состояние какому-то джентльмену с Востока. В документах тот назывался Маликом Таусом!
Его слова потрясли меня до глубины души.
-- Что?!-- вскричал я.-- Конрад, это безумие, помноженное на безумие. Малик Таус! О, великий Боже! Такое имя не для смертных. Маликом Таусом называли отвратительного идола таинственных езидеев - племени Ненавистных с горы Аламаут, чьи восемь Медных башен возвышаются в неизведанных пустынях глубинной Азии. Их жертвенным символом был медный павлин. А мухаммадины, которые ненавидят их демонического идола, говорят, что он является злом всей вселенной -- принцем тьмы, Ахриманом, старым Змеем и новым сатаной! И ты говоришь, что Гримлен завещал свое имущество этому мифическому демону?
-- Да, именно ему.
У Конрада пересохло в горле от страха.
-- Посмотри на последние строки в углу пергамента. Похоже, Гримлен написал их второпях. "Не рой мне могилу. Я в ней не нуждаюсь."
По моей спине вновь пробежал озноб.
-- Во имя Бога,-- прорычал я в бешенстве.-- Давай, покончим с этим неслыханным делом.
-- В такой момент не помешала бы выпивка,-- сказал Конрад, облизывая губы.-- Я видел, как Гримлен ходил в кабинет за вином...
Он пригнулся к инкрустированной дверце секретера и после небольших затруднений открыл ее.
-- Вина здесь нет,-- произнес он с нескрываемым разочарованием.-- Всегда, когда мне хочется взбодриться... А это что?
Он вытащил из шкафчика пожелтевший свиток пергамента, наполовину покрытый паутиной. Все в этом доме действовало мне на нервы. Все было пронизано таинственным смыслом, и, наверное, поэтому, когда Конрад развернул пергамент, я склонился над его плечом.
-- Это сословная запись,-- прокомментировал он.-- Хроника рождений, смертей и тому подобного. Мне кто-то говорил, что до шестнадцатого века такие записи вели многие старинные семейства.
-- Что это за имя?-- спросил я.
Он нахмурился, разглядывая корявые буквы и пытаясь понять полустертый архаический шрифт.
-- Г-р-и-м... Я думаю, Гримлен. Похоже, это летопись семьи старого Джона... Поместье Гримленн с Жабьей пустоши, графство Суффолк. Какое необычное название для участка земли! Взгляни на последнюю запись.
Мы вместе прочитали: "Джон Гримленн, рожден 10 марта 1630 года." С наших губ сорвались возгласы изумления. Под этой строкой имелась свежая приписка, сделанная незнакомой рукой: "Умер 10 марта 1930 года." Ниже стояла печать из черного воска со странным знаком, напоминавшим фигуру павлина с развернутым хвостом.
Конрад повернулся ко мне. По-видимому, он лишился дара речи. Его лицо стало мертвенно-бледным. Я и сам был потрясен до глубины души, едва сопротивляясь страху, проникающему в сердце.
-- Это мистификация сумасшедшего человека!-- вскричал я.-- Сцена разработана с такой чрезмерной тщательностью, что актеры пререшли за грань допустимого. Кем бы они ни были, здесь слишком много неправдоподобных эффектов. Это лишает их выразительности. Я назвал бы ситуацию глупой и слишком драматизированной иллюзией!
Пока я говорил, мое тело покрылось ледяной испариной. Я дрожал, как при сильном ознобе. Конрад взял с деревянного стола большую свечу и направился к лестнице.
-- Мне полагалось выполнить эту жуткую миссию в одиночестве, но у меня не хватило смелости. И сейчас я рад, что у меня ее не оказалось.
Несмотря на ужас, по-прежнему нависавший над молчаливым домом, мы начали подниматься вверх по ступеням. Сквозняк, крадущийся откуда-то, шелестел тяжелыми портьерами, и я невольно представлял себе когтистые пальцы, раздвигавшие гобелены, и красные, пылающие злобой глаза, следившие за каждым нашим шагом. Однажды мне даже почудилось, что где-то над нами я услышал тяжелую поступь чудовища. Но, видимо, виною тому был громкий стук моего сердца.
Лестница выходила в широкий и темный коридор, в котором одинокая свеча казалась слабым огоньким, едва озарявшим наши бледные лица. Она лишь еще больше подчеркивала тени вокруг нас. Мы подошли к массивной двери, и я услышал судорожное дыхание Конрада -- дыхание, которое бывает у человека, старающегося укрепить себя духовно и физически. Я непроизвольно сжал кулаки, так что ногти впились в ладони. В конце концов, Конрад осмелился открыть дверь. С его губ сорвался громкий крик. Свеча выпала из ослабевших пальцев и погасла. Библитотека Джона Гримлена была освещена, хотя, когда мы подходили к дому, ни в одном окне не теплился свет.
Сияние исходило от семи черных свечей, равномерно расположенных по периметру огромного эбонитового стола. На столешнице... Я готовился к подобному зрелищу, но таинственное освещение и вид мертвеца лишили меня твердости духа. Джон Гримлен и при жизни был неприятным субъектом. В смерти же он выглядел вообще отвратительно. Да, он вызывал отвращение, хотя его лицо и почти все тело, кроме обнаженных костлявых ног и искривленных, похожих на клешни рук, были милостиво накрыты шелковой материей, украшенной фантастическими птичьими узорами.
Конрад снова вскрикнул.
-- Боже мой!-хрипло вымолвил он.-- Как это объяснить? Я поместил его тело на стол, расставил свечи, но не стал их зажигать. И я не покрывал тело этой материей! Кроме того, там в спальной на его ногах были комнатные туфли. Знаешь, мне кажется...
Внезапно он замолчал. Мы были не одни в этой обители смерти.
Поначалу мы не видели его, потому что он сидел в огромном кресле в дальнем углу комнаты. Тяжелые гобелены отбрасывали густые тени, и незнакомец казался их частью. Когда мой взгляд остановился на нем, я почувствовал сильный озноб и пустоту под "ложечкой", похожую на тошноту. Больше всего меня поразили его проворные, немного косые, желтые глаза, которые, не мигая, смотрели на нас. Мужчина встал и сделал низкий поклон. Только тогда мы поняли, что он был выходцем с Востока. Как бы сильно я ни старался запечатлить образ этого человека, мне теперь не удается воскресить его черты. Помню только пронзительный взгляд и желтую мантию, в которую он был облачен.
Мы механически ответили на приветствие, и он заговорил низким голосом:
-- Прошу прощения, джентльмены! Я позволил себе небольшую вольность и зажег свечи... Не могли бы мы приступить к делу, имеющему отношение к нашему другу?
Легким движением подбородка он указал на бездыханное тело. Не посмев заговорить, Конрад кивнул головой. В наших умах промелькнула мысль, что этому человеку тоже был дан запечатанный конверт. Но как ему удалось так быстро прибыть в дом Гримлена? Старый Джон умер около двух часов назад, и о его завещании знали только мы с Конкрадом. А как он прошел через запертые двери?
Все это казалось слишком нереальным и сверх меры гротескным. Мы даже не представились друг другу и, уж тем более, не поинтересовались именем незнакомца. Фактически, мужчина с Востока взял на себя руководство, и мы, околдованные страхом и иллюзией, изумленно подчинялись его командам, которые он отдавал спокойным и почтительным тоном.
Мне было велено встать с левой стороны от трупа - прямо напротив Конрада. Незнакомец, склонив голову, занял место во главе стола. Несколько мгновений я удивилялся, что именно он находился там, а не мой друг, который должен был читать последнюю волю Гримлена. Но затем мой взгляд остановился на рисунке, украшавшем мантию незнакомца - на вышитой черным шелком фигуре, чем-то похожей на павлина, летучую мышь и летящего дракона. Вздрогнув, я понял, что те же образы имелись и на материи, прикрывавшей тело Гримлена.
К тому времени двери были заперты, а окна плотно закрыты. Конрад трясущимися руками вскрыл маленький конверт и нервозно расправил несколько листков пергамента, которые казались более древними, чем страницы с инструкциями из большого пакета. Мой друг начал читать архаический текст. Его монотонный голос производил на меня гипнотический эффект, поэтому свет свечей вскоре потускнел в моих глазах. Комната и присутствовавшие в ней люди закружились странным и чудовищным образом, мерцая и искажаясь, словно в болезненной галлюцинации. Большая часть текста воспринималась мной, как бессмысленная тарабарщина. Однако звук напряженного голоса и непривычный стиль речи наполняли меня леденящим ужасом.
"Чтобы не ссылаться на мои обязательства, изложенные где-либо еще, я, Джон Гримлен, клянусь именем невыразимого бога придерживаться истинной веры. Посему я пишу сейчас кровью эти слова, сказанные мне в мрачных и безмолвных залах мертвого города Кот, куда, кроме меня, не ступала нога ни одного смертного человека. Я пишу слова, которые ты прочитаешь над телом моим в положенное время при завершении нашей сделки. Я согласился на эту долю по собственной воле ради знания, полученного во время обряда пятьдесят лет назад до нынешнего 1680 года. Теперь же прочитай заклинания:
Прежде чем появились люди, здесь были Древние. Их владыка пребывает среди теней, направив к коим свои стопы, человек уже никогда не возвращается назад."
Фразы снова слились в чудовищную тарабарщину. Конрад поминутно спотыкался на странных словах чужеземного наречия, слабо напоминавшего финикийский язык. Сочетания букв с оттенком уродливой древности заставляли вспоминать десятки архаичных диалектов. Одна свеча, мигнув, погасла. Я сделал движение, намереваясь зажечь ее, но человек с Востока жестом остановил меня. Его взгляд, опалив меня огнем, переместился на неподвижную фигуру Гримлена.
Манускрипт опять перешел на древний английский язык.
"...И ты, смертный, достигший черных цитаделей Кота, говорил с Владыкой тьмы, чье лицо сокрыто от взоров. Он назначил цену за обретенное желание сердца: за жизнь без смерти, за бессчетное богатство и знание. Он назначил цену, которую спросит с тебя через двести пятьдесят лет."
Голос Конрада вновь начал спотыкаться на незнакомых гортанных звуках. Погасла еще одна свеча.
"...Не отступись же, смертный, когда настанет ночь, и придет час оплаты; когда огонь ада падет на тебя и поглотит твою жизнь в знак подведения рокового итога. Принц тьмы возьмет свою собственность, хранившуюся в тебе. И да не будет он обманут. То, что обещено тобой, должно быть отдано. Аугантха нешауба..."
С первыми звуками этой варварской скороговорки холодная рука ужаса сжала мое горло. Я ошеломленно взглянул на стол и не удивился тому, что погасла третья свеча. А ведь сквозняков в комнате не было. Во всяком случае, тяжелые портьеры не шевелились. Голос Конрада дрогнул. Замолчав на миг, он поднес руку к горлу. Мужчина с Востока по-прежнему смотрел на труп Гримлена.
"...Испокон веков среди сынов человеческих скользят странные тени. Людя видят следы твоих когтей, но не имеют понятия, что делать с ними. И потому над их душами распростерты огромные черные крылья. И нет никого более великого, чем Владыка тьмы -- пусть люди называют его Сатаной, Вельзевулом, Аполлеоном, Ахриманом, Малик Таусом..."
Туман кошмара поглощал меня. Я смутно осознавал, что голос Конрада продолжал звучать -- то по-английски, то на каком-то отвратительном языке, о смысле фраз которого я не смел догадываться. Безумный страх сжимал мое сердце, и я видел, как свечи гасли одна за другой. С каждой последующим затуханием, пока наседавший мрак сгущался вокруг нас, мой ужас становился все сильнее. Я потерял дар речи и не мог пошевелиться. Мои широко открытые глаза с агонизирующей цепкостью были прикованы к последней горевшей свече. Незнакомец, безмолвно стоявший во главе стола, тоже стал частью моего страха. Он не двигался и не говорил, но под прикрытыми веками его глаза пылали дьявольским триумфом. Я знал, что, несмотря на бесстрастный вид, он злорадно и жадно смотрел на мертвое тело. Но почему... Почему?
Я догадывался, что когда свеча погаснет, погружая комнату в абсолютный мрак, мы станем свидетелями какой-то отвратительной концовки ритуала. Конрад читал последние строки. Его голос перешел в финальное крещендо.
"...И вот наступил момент расплаты. Слетайтесь вороны. Летучие мыши, разрезайте небо своими крыльями. Пусть вместо звезд сияют черепа! Твои душа и тело обещаны ему и должны быть отданы. Ни пылинки, ни атома, в которых бы осталась жизнь..."
Свеча слегка замигала. Мне хотелось закричать -- и мой рот раскрылся в беззвучном вопле. Мне хотелось убежать, но я неподвижно стоял, не в силах даже закрыть глаза.
"...Бездна зияет! Так оплати же долг. Тебе предначертано бесконечно падать туда, и уже сгущаются тени. Нет бога, кроме дьявола. Нет жизни, кроме тьмы. Нет надежды, кроме гибели..."
Глухой стон прозвучал в комнате. Мне показалось, что он исходил от трупа, накрытого тканью. Материя порывисто задрожала.
"О, крылья в черной мгле!"
Я был неимоверно напуган. В скопище теней раздался слабый свист. Шорох портьер? Нет, звук походил на шелест гигантских крыльев.
"О, красные глаза в темноте! То, что обещено -- то, что подписано кровью -- да исполнится! Свет падает во тьму! О, славься Кот!"
Последняя свеча неожиданно погасла, и в невыносимой близости от меня раздался чудовищный нечеловеческий крик. Ужас сковал мое тело черным ледяным коконом, и ослепленный тьмой я услышал свои панические вопли. Затем вихрь ветра пронесся по комнате, взметнув вверх тяжелые портьеры. Он раскидал по сторонам столы и стулья, с грохотом сбросил с книжных полок сотни фолиантов, и на миг невыносимый запах опалил наши ноздри. Во тьме прозвучал низкий язвительный смех... Потом, как саван, нас окутала тишина.
Каким-то образом Конрад отыскал и зажег свечу. Ее слабое мерцание показало нам ужасный беспорядок в комнате. Мы увидели наши перепуганные лица и опустевший эбонитовый стол! Двери и окна были по-прежнему заперты, но азиат исчез... так же, как и труп Джона Гримлена.
Закричав, мы, как безумные, распахнули дверь и стремглав сбежали по уже знакомой лестнице. Темнота хватала нас липкими черными пальцами. Когда мы добрались до нижнего коридора, сквозь мглу прорвалось страшное зарево. В носу защекотало от запаха горевшего дерева. Наружная дверь задержала на мгновение наш неистовый штурм, но затем поддалась, и мы, наконец, выбежали под звездное небо. За нами скакали языки огня. Позади что-то трещало и падало, пока мы мчались вниз по дороге. Конрад оглянулся через плечо и резко остановился. Вскинув руку вверх, он истерично произнес:
-- Двести пятьдесят лет назад Гримлен обещал Малику Таусу тело и душу. Сегодня была ночь расплаты. О, Боже мой! Смотри! Смотри! Это демон, предъявивший на него свое право!
Я взглянул на холм и оцепенел от ужаса. Пламя с пугающей быстротой пожирало особняк, и теперь на фоне потемневшего неба огромное здание казалось малиновым адом. А выше этого жертвенного костра парила гигантская черная тень, напоминавшая чудовищную летучую мышь. В ее темных когтях раскачивался маленький белый предмет, похожий на безвольное человеческое тело. Потом, когда мы вскричали от ужаса, огромная тень исчезла, и нашим изумленным взорам предстали лишь дрожавшие стены дома и пылающая крыша, которая рушилась в ревущем море огня.