Задолго до того, как получил я плоть,
Томился я во тьме и вечности начале.
И был бесформен я, и, как вода, текуч,
Что Иордан весною наполняет.
Для Мнефы дочери я братом был;
Сестрою был для всех, кто раньше пали.

И был я глух, не знал ни лета, ни весны,
Не знал ни имени луны, ни солнца,
Свалился камнем в плоть, как в панцирь;
Его создал отец  из шепота Дождя
И света Звезд на райском небосводе,
Был панцирь прост, как  форма для отливки.

И только помнил я послания зимы:
Пронизывающий град, пушистый снег,
Там ветер был моей сиделкой,
Он вены наполнял росой из преисподней,
И бился в них предчувствием Пророка;
Я, до рожденья, день от ночи отличал.

Я нерожденным был еще,  уже страдая -
Кошмаров колыбель скрутила мои кости
Так, что  похожи были на живую цифру.
Я смертным стал, лишь пересек Черту
Распятых на крестах, среди живущих.
Я стал занозою в терзаемых умах.

Узнал я жажду раньше, чем сумело
Из кожи, вен образоваться горло,
Чтобы, смешав слова и воду,
Служить, пока его не перережут.
Но сердце мое помнило любовь,
А тело знало голод и кончину.

Икру метало время мною смертным -
Я мог погибнуть, или выплыть в море,
Впитав отвагу вместе с солью волн,
Течений, плыть, не касаясь берегов.
Богатым будучи, я стал богаче,
Напившись вволю вин прожитых днрй

Рожденный во плоти, не стал я человеком,
Я смертный дух: я ни душа, ни плоть,
Способный умереть от дуновенья смерти,
Исчезнуть навсегда, чтобы последний вздох
Вознесся к моему Отцу, как обращенье
От умирающего на Земле Христа.

И ты, склонясь перед крестом и алтарем,
Не забывай меня и сожалей о Нем,
Кто плоть мою взял как оружье
И дважды чрево матери моей благославил.



Dylan Thomas
Before I Knocked

Before I knocked and flesh let enter,

With liquid hands tapped on the womb,

I who was as shapeless as the water

That shaped the Jordan near my home

Was brother to Mnetha's daughter

And sister to the fathering worm.



I who was deaf to spring and summer,

Who knew not sun nor moon by name,

Felt thud beneath my flesh's armour,

As yet was in a molten form

The leaden stars, the rainy hammer

Swung by my father from his dome.



I knew the message of the winter,

The darted hail, the childish snow,

And the wind was my sister suitor;

Wind in me leaped, the hellborn dew;

My veins flowed with the Eastern weather;

Ungotten I knew night and day.



As yet ungotten, I did suffer;

The rack of dreams my lily bones

Did twist into a living cipher,

And flesh was snipped to cross the lines

Of gallow crosses on the liver

And brambles in the wringing brains.



My throat knew thirst before the structure

Of skin and vein around the well

Where words and water make a mixture

Unfailing till the blood runs foul;

My heart knew love, my belly hunger;

I smelt the maggot in my stool.



And time cast forth my mortal creature

To drift or drown upon the seas

Acquainted with the salt adventure

Of tides that never touch the shores.

I who was rich was made the richer

By sipping at the vine of days.



I, born of flesh and ghost, was neither

A ghost nor man, but mortal ghost.

And I was struck down by death's feather.

I was a mortal to the last

Long breath that carried to my father

The message of his dying christ.



You who bow down at cross and altar,

Remember me and pity Him

Who took my flesh and bone for armour

And doublecrossed my mother's womb.