Черри Кэролайн Дж. : другие произведения.

Врата Изгнанников

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    После десяти лет долгого ожидания появился новый роман об одной из наиболее знаменитых и популярных героинь Кэролайн Дж.Черри, Моргейн, закрывателе мира Ворот. Моргейн, вместе с магическим мечом Подменышом и верным вассалом Вейни, путешествует из мира в мир в поисках Ворот, смертельного наследства давно исчезнувшей расы, которые могут навсегда исказить - или уничтожить - прошлое, настоящее и будущее. Этот мир терзают восстания и войны, и Моргейн должна встретиться со своим величайшим врагом, Гаултом, человеком и нечеловеком, который собирается подчинить себе мир и Врата. И здесь же Моргейн встанет лицом к лицу с настоящим повелителем Врат, загадочным существом огромной силы - быть может большей, чем сама Моргейн.

Кэролайн Дж.Черри

Врата Изгнанников

   Первое издание: Январь, 1988
   ISBN-10: 0-88677-254-0
  
   Перевод А.Вироховский
   []
  

Аннотация

  

Триумфальное возвращение Моргейн, Белой Королевы!

   После десяти лет долгого ожидания появился новый роман об одной из наиболее знаменитых и популярных героинь Кэролайн Дж.Черри, Моргейн, закрывателе мира Ворот. Моргейн, вместе с магическим мечом Подменышом и верным вассалом Вейни, путешествует из мира в мир в поисках Ворот, смертельного наследства давно исчезнувшей расы, которые могут навсегда исказить -- или уничтожить -- прошлое, настоящее и будущее. Этот мир терзают восстания и войны, и Моргейн должна встретиться со своим величайшим врагом, Гаултом, человеком и нечеловеком, который собирается подчинить себе мир и Врата. И здесь же Моргейн встанет лицом к лицу с настоящим повелителем Врат, загадочным существом огромной силы -- быть может большей, чем сама Моргейн.
  
  

ПРОЛОГ

  
   Первые Врата были найдены расой кел на безжизненной планете их родной солнечной системы.
   Кто создал их, какая судьба постигла творцов -- этого кел так и не узнали. И не пытались узнать. Им достаточно было тех великих перспектив, которые открывали перед ними Врата, путей к безграничной власти и свободе, возможности кратчайшим путем пересекать пространство, совершать прыжки с планеты на планету, со звезды на звезду, чтобы переносить во все достижимые места технологию Врат и устанавливать связь. Врата были построены на каждой планете кел, и возникла транспортная сеть, действующая в мгновение ока и связывающая воедино бескрайнюю космическую империю.
   Это и стало причиной их гибели. Ибо Врата открывали пути не только в Пространстве, но и во Времени, как вперед, так и назад по путям развития миров и звезд.
   Новообретенная расой кел власть выходила за пределы их воображения; они стали свободны от времени. Их планеты изобиловали трофеями дальних путешествий - зверями и растениями, и даже подобными кел существами. Они творили красоту и чудеса и уносились вперед во времени, чтобы посмотреть, как развиваются цивилизации, основанные ими - в то время, как их подданные жили в реальном времени и умирали через положенный срок, не допускаемые к той свободе, которую могли бы дать им Врата.
   Реальное время стало для кел слишком скучным. Знакомое настоящее, нудный быт и повседневная текучка стали казаться тюрьмой, в которой ни один кел не мог долго просидеть, а будущее... оно обещало спасение от этого. Хотя совершившим путешествие в будущее не было пути назад. Возвращение было слишком опасным, чреватым многими нежелательными последствиями. Существовал огромный риск необратимого изменения самой реальности. Лишь будущее всегда оставалось открытым... и все кел ушли.
   Некоторые пошли еще дальше, понадеявшись на Врата, которые на самом деле могли уже и не находиться там, где им полагалось быть. Остальные полностью лишились мужества и изверились в дальнейшем будущем, и уже не торопились покидать обжитое место, пока их не охватывал ужас, беспокойство за судьбу настоящего, в которое прибывали все новые и новые толпы из далекого прошлого. Вся реальность была охвачена чем-то вроде завихрений.
   Возможно, некоторые смельчаки отважились вернуться в прошлое, а может быть, запутанность переполненного будущего стала чрезмерно велика. То-что-должно-быть и То-что-было перемешались. Кел сходили с ума, видели то, чего нет, вспоминали то, что никогда не случалось в существовавших мирах.
   Время вырвалось из-под их власти. Завихрения сменились грандиозными вихрями, структура пространства-времени не выдержала перенапряжения, затряслась, сжалась и разлетелась на куски.
   Всем мирам кел пришел конец. Остались только обломки их прошлой славы - камни, где-то неподвластные самому времени, а в других местах страдающие от него... планеты, где ухитрилась возродиться цивилизация, и миры, где жизнь полностью исчезла и остались только руины.
   Остались Врата, ведь они за пределами пространства и времени... да, они устояли.
   Уцелели немногие кел, вспоминающие прошлое, или то что могло быть прошлым.
   И, наконец, в мир пришли люди, исследовавшие огромную темную пустыню, в которую превратились миры кел. И они нашли Врата.
  
   Люди были здесь и раньше, слуги кел, обреченные на вымирание. Люди заглянули во Врата и испугались того, что увидели: могущества и запустения. Ровно сто вошли во Врата, и были среди них мужчины и женщины, и пришлось им забыть о возвращении. Они могли идти только вперед, и они навсегда закрыли за собой Врата, уничтожая их одно за другим, расплетая смертоносную паутину, сотворенную кел... они шли к Последним Вратам на краю времени.
   Мир за миром они закрывали Врата... но уменьшились при этом числом, и жизнь их стала необычайной, растянулась на тысячелетия реального времени. Некоторые из них пережили второе и третье поколение, а некоторые сошли с ума.
   Затем они начали проникаться отчаянием, полагая, что вся их борьба безнадежна, ибо если оставить хотя бы одни Врата, все может начаться сначала; всего лишь одни незакрытые Врата могут перечеркнуть плоды усилий всех их жизней и сделать бессмысленными все их жертвы.
   Под воздействием этого страха они создали оружие, которое только Врата могли разрушить, ибо питалось оно их силой: оружие для своей защиты и, одновременно, хранилище знаний о Вратах - все, что было им о них известно. Апокалиптическая сила против парадоксальных Последних Врат, за которыми никакого дальнейшего пути не было - или же скрывалось нечто чернее любого ночного кошмара.
   Их оставалось лишь пятеро, когда было создано это ужасное оружие.
   Но лишь один уцелел и смог обладать им.
  

Первая Глава

  
   Видение лошадей, одна серая, другая звездно-белая, обе снаряжены для войны... один всадник темный, другой - белый, скачущие через неизвестность и ночь--
  

*

  
   Серые тени рассвета; лошади и всадники появляются на кряже над рекой, скрытые туманом. Они опускают копья пониже и, как в кошмарном сне, все одновременно кидаются в атаку. Это засада, и ниже их, через осоку, спокойно едут всадники, люди Ичандрена, их оружие лежит на седельной луке. Ичандрен смотрит вверх, ошеломленный первым слабым криком, а потом на них сверху, через утренний туман, обрушивается гром, и из дымки появляется колючая изгородь из концов копий. Договор нарушен, долина стала ловушкой, призрачные всадники несутся с каждого склона.
   -- Назад! -- кричит Ичандрен, поворачивая лошадь.
   Большинство его людей успело только вскрикнуть и умереть, пронзенные копьями, и лишенные всадника лошади бегут, поднимая брызги, по поросшим камышом и осокой берегам. Туман полон теней, теней врагов, люди в замешательстве, только маленькие группки бьются, не видя друг друга. Каждый звук искажается, эхо от смеси команд, криков и звона оружия гуляет по холмам.
   Кто-то пытается ускакать; но из тумана позади них появляются новые тени, звук рогов добавляется к неразберихе бою. Ичандрен выкрикивает команды, но все бесполезно, врагов слишком много, а его голос теряется в суматохе боя.
   В отчаянии он собирает вокруг себя всех, кого может, поворачивается и скачет обратно тем же путем, которым пришел, в мир теней и призраков.
  

*

   В опаловом сиянии рассвета, в тумане, стрелы черным снегом падают на тело и сталь, гремят о деревянные щиты, прониют через каждую щель в доспехах. Удар за ударом, молот не переставая бьет по наковальне. Лошади кричат и падают, железными копытами сокрушая раненых и убитых. Люди пытаются спастись бегством, вырваться из-под взгляда безжалостных всадников.
   Но надежды нет. Ичандрен попал в засаду. Хитреца-Лиса перехитрили, и вражеские всадники замкнули круг, добивая тех немногих, кто ускользнул от стрел.
   Но большинство собралось вокруг Ичандрена, их лошади были убиты, а они сами ранены.
   Стрелы кончились. Наконец мечи против мечей, люди против людей. Люди Ичандрена против тех, кто продал душу Морунду.
   -- Брон! -- кричит Чи ап Кантори, увидев, что его брат упал, его место в защитном кругу опустело и к нему немедленно качнулись гребни шлемов людей Морунда. Вокруг Ичандрена собрался клубок отчаявшихся людей; Чи пытается сдвинуться на несколько футов и умереть, защищая тело брата, потому что не все ли равно где умирать: их защитное кольцо прорвано и сейчас их всех расстреляют из луков.
   Но тут позади него раздался гром. Чи повернулся, поднимая меч, но их было только двое, в шлемах и с масками на лицах. Они, грохоча, шли к нему через ручей, бросая в воздух водяную пыль, освещенную первыми лучами солнца.
  

*

   Третий шаг, серая лошадь и белая, горделиво медленно и неумолимо, как судьба-
  

*

   Мрачная процессия достигает места казни, смертоносной земли. Им пришлось пошагать, последним оставшимся в живых после битвы у ручья Гиллина. Но Ичандрена среди них нет. Голова лиса насажена на копье за воротами замка Морунд, выражение ее лица странно спокойно, особенно учитывая то, что ему пришлось перенести; и теперь вороны клюют ему глаза, как эти вороны и коршуны сделали со многими-многими другими.
   Вороны-падальщики взлетают в воздух и здесь, в конце всех дорог, черные силуэты на фоне бледного больного солнца, глухие удары испуганных крыльев напоминают грохот копыт по песчаной--
   Но этот день окончился, Ичандрен мертв, его люди видели, как он умирал, видели и то, что с ним делали перед этим, так что смерть стала для него избавлением.
   Теперь их черед. Потревоженные птицы опять садятся на поля, и только один-единственный ворон с важным видом вышагивает по краю дороги.
   -- Стой! -- кричит лорд Гаулт, Гаулт ап Месиран, но это не тот Гаулт, которого знал Ичандрен, брат по оружию, которому он безоговорочно доверял. Это совсем другое создание, которое нынче захватило власть над Крепостью Морунд. Ему служат кел, хотя волосы Гаулта темные, как у людей, он силен телом и очень высок, просто громаден; его люди боятся даже находиться рядом с ним. Вот каким он стал. Именно Гаулт привел сюда пленников, в то место, где собираются вороны, где растут странные, перекошенные деревья. Он неспроста выбрал его. Недалеко отсюда, за изгородью, начинается по-настоящему странный лес: в нем нет животных, и даже птицы не летают над его сердцем. И из этого места Гаулт правит всем югом.
   Все, дальше они не пойдут, потому что здесь то самое место, где Гаулт расправляется с врагами, где кончаются закон и разум. Лошади шарахнулись и заржали, почувствовав запах падали. Белые обломки костей, растащенные хищниками, мусор, запорошенный пылью, дорога взбирается на лысый холм -- а там столбы и рамы, торчащие в небо, некоторые пустые, а к некоторым еще привязаны скелеты, сохранившие клочья плоти.
   Пленники, пошатываясь, идут навстречу судьбе, а на них обрушиваются ругательства и удары, еще более жестокие чем те, от которых они страдали раньше, потому что стражники боятся этого места и хотят как можно скорее убраться отсюда. Пленники идут, смущенные и растерянные; они карабкаются на холм, доходят почти до вершины, и тут что-то -- то ли мужество, то ли обломок черепа, попавший под ногу, то ли черный взгляд глаз-бусинок ворона, на мгновение переставшего клевать труп -- разрушает чары, ломает строй, и один из них пытается сбежать. Всадники мгновенно догоняют его, два воина поднимают кричащего человека в воздух и швыряют на верхушку холма. Другие всадники, с копьями и дубинами, обрушивают град ударов на беглеца, а то, что осталось, волокут к столбам.
   Лорд Гаулт на огромной чалой лошади поднимается на гребень вслед за ними. -- Я не бросаю вас на произвол судьбы, -- говорит он, копыта его лошади крушат пустые черепа. -- Я оставляю вам еду. И много воды. Разве я могу сделать что-либо еще?
   Чи ап Кантори слышит его голос, но смутно, среди множества других голосов, потому что палачи, покончив с Эранелом, ап Кнари, Десиндом и рыжим Фальвином, самым младшим двоюродным братом Ичандрена, как раз взялись за него. Он пытается сопротивляться, как он делал по дороге сюда, но на него опять обрушиваются удары древками копий, он сдается и прекращает бороться, ему остается только ждать того, что враги с ним сделают. Запах трупов повсюду, в руки впиваются острые обломки костей, он лежит в грязи, глядя в белое небо, в котором горят огни и носятся тени дьяволов, потом его хватают, волокут по дороге и приковывают к раме. Да, даже когда они уйдут, от этих кандалов не избавиться.
   Кто-то ругается. Чи узнает Десинда по голосу, отдаленному и неестественному. Потом раздается смех Гаулта. Дыхание Чи восстановилась, тени дьяволов исчезли, он крутит руками, натыкаясь на кости, и проверяет цепи. В конце концов, убедившись, что цепи прочнее некуда, а всадники только развлекаются, глядя на его попытки, он валится на землю возле столба, к которому прикован.
   Рядом с каждым из них стоит мех с водой. И немного еды. Лорд Гаулт желает им всего хорошего, потом уезжает со своими слугами.
   Каждый из осужденных прикован одинаково, голенью к потрепанному погодой столбу. Цепь ровно такой длины, чтобы они не могли дотянуться друг до друга, как бы не старались. Руки не связаны, им даже оставили оружие, но это продлит их жизнь ненадолго.
   Вечером приходят волки, ожидавшие добычу. Они уже давно знают, чего надо ждать, когда появляются всадники. Волки не спешат. Это полукровки, в каждом из них есть много собачьей крови. Они глядят собачьими взглядами и ползут вперед, как псы у камина в поисках вкусной косточки, но с хитростью и показной храбростью, которой нет ни у одной собаки. Они отступают, когда в них кидают обломками костей или даже пригоршнями пыли, отпрыгивают от криков или угроз, но долгими ночными часами они подкрадываются все ближе и ближе, пока, наконец, некоторые из них, высунув языки, не оказываются совсем рядом с линией пленников, и начинают наскакивать на людей, проверяя, достаточно ли те ослабели или решили сдаться.
   На второй вечер их терпение вознаграждается. Те, кто не сдался, получают некоторую передышку, пока ужасные звуки несутся от других столбов, где волки дерутся между собой за куски плоти и хрустят костями.
   Оставшуюся часть ночи волки -- и люди -- отдыхают.
  

*

  
   Лошади скачут по миру, серая в яблоках и белая, окруженные опаловым мерцанием, шаг за шагом. Их копыта едва касаются гниющих листьев лесистых верхушек холмов, ноги вытянуты -- как и всадники, они ошеломлены окружающим миром и им холодно от пронизывающего ветра.
   Всадники не сдерживают их. Они не знают, где находятся... но им это не в первый раз.
  

*

  
   Лучи солнца падали на рощи странно выглядящих молодых и старых деревьев, непрекращающийся ветер качал стволы из стороны в сторону... много раз они видели такие места, и только что прошли через ворота, торчащие в небо из вершины холма над ними, могущественные, источающие злую силу в душный воздух.
   Лошади, убежав от наводящего ужас места, поскакали медленнее, деревья стали расти гуще, вскоре они неспешно ехали по лесу, в котором среди деревьев стояли камни, в полтора раза выше, чем всадник, сидящий на коне. Лошади фыркали, знакомясь с чужим миром и его запахами, но всадники ехали молча.
   Со временем лошади решили остановиться, всадники не возражали и продолжали изучать мир, слушать шепот ветра и веток, и глядеть, впитывая в себя это странное искалеченное место.
   -- Мне здесь не нравится, -- сказал Вейни, дернув плечами, и наклонился вперед в седле.
   Лошади: серая в яблоках и белая, разнополые, как и всадники; Моргейн в черном и серебряном, Вейни в сером и зеленом, у нее волосы белые, как у кел, у него обычные человеческие, светло-коричневые под остроконечным стальным шлемом, вокруг которого обвязан белый шарф... так они выглядели. Они ничего не знают об этом мире, но тут должна быть дорога, которая поведет их -- и они верят, что опять найдут ее: что бы кел не строили, они всегда делали это одинаково, по одному и тому же образцу. Самое главное они сделали: вырвались из Ворот и их сумятицы, пересекли пропасть и оставили за спиной пустоту, этот холодный кошмар, который теперь лежит между ними и вчера -- и одни Небеса знают, как давно было это "вчера".
   Они в доспехах и вооружены. Моргейн -- госпожа, Вейни -- вассал; она была тем, кем она была, а он -- Человеком: так обстояли дела.
   -- Мне все равно, -- ответила Моргейн, заставляя серого жеребца пойти вперед неторопливым осторожным шагом.
   Вернуться они не могли. Никто из них и не собирался. Вейни бросил быстрый взгляд назад, где тонкие, изогнутые спиралью деревья уже скрыли из виду большую арку, которая и была Вратами келов -- чуть-чуть другими, чем те, которые они видели, но очень похожими на Врата, которые он знал очень хорошо, в мире, похожем на этот; он слишком хорошо знал его, знал и редкие листья, которые росли унылыми пучками на концах веток, освещенные тусклым и (как он решил, и время доказало, что он оказался прав) садящимся солнцем.
   Врата, стоящие позади, были по-прежнему могущественны: воздух вокруг них мерцал и они излучали силу, но даже они не могли перенести их назад, или туда, куда им надо было идти, не могли подсказать направление. Впрочем сейчас было только одно направление -- вниз по склону, от одного стоячего камня к другому, между деревьями, такими же омерзительными, как и ощущение, разлитое в воздухе.
   Жизнь здесь -- борьба. Тот, у кого есть ноги, убегает; тот у кого есть корни, вырастает странным и перекошенным, от деревьев до кустов, с ветками узловатыми и измученными, с деформированными и, зачастую, свернувшимися листьями. Лошади насторожили уши и время от времени встряхивали ими; скорее всего, все дальше и дальше удаляясь от холма с Вратами, они чувствовали в воздухе то, что заставляет волоски вставать на теле и слышать звуки, которых нет.
   Они проехали через сумятицу камней и деревьев, и в конце концов оказались перед остатками каменных стен, из которых росли перекошенные молодые деревца; ни одно из деревьев не достигло зрелости, но многие из них уже лежали на земле, сломанные ветром и гниющие.
   Вейни внимательно глядел вокруг, пока его белая кобыла плясала и вздрагивала под ним, ее быстрые нервные шаги звенели по наполовину похороненной мостовой, эхо от них время от времени звучало в унисон с шагом железных подков серого жеребца. -- Здесь было что-то вроде крепости, -- прошептал он, и нервно прервал сам себя, как всегда забыв в подобные мгновения, что его душа проклята.
   -- И большой, -- ответила Моргейн, то ли гадая, то ли точно зная; Вейни мигнул и опять поглядел кругом, пока лошади шли неспешным шагом, а разрушенных стен становилось все больше и больше. -- Похоже, мы нашли наш путь.
   Копыта по камню. Похороненная мостовая. Вейни думал о том Пути, который принадлежит всем местам, всем воротам, всем небесам: есть только один Путь, и любые ворота неизбежно приводят на него.
   -- Ни единого признака людей, -- прошептал он.
   -- Возможно их и нет, -- ответила Моргейн. -- Но возможно есть.
   Ничего не понятно. Он оглядел развалины взглядом опытного воина, отыскивая ориентиры, места, которые он мог бы выделить из этой неразберихи темно-желтых и белых камней. Плоские, ничем не примечательные участки, и более узкие места, где остались фундаменты домов, мастерских, складов. Люди -- несметное количество людей должно было жить в этом месте, и заниматься своими делами; но сколько же земли они должны были обрабатывать, чтобы накормить такое число людей в такой суровой местности, или они жили войной и разбоем? Тогда мира здесь не могло быть.
   Вейни попытался представить себе здания, которые стояли на месте ближайших руин, из голых фундаментов поднялись дома, которые (он ничего не мог поделать с собой) очень напоминали крепость, казармы и дома для гостей Ра-Мориджа в далеком Эндар-Карше, такой же вымощенный булыжником дворик, в центре которого всегда была лужа, в которую слуги выливали грязную воду. Перед его мысленным взглядом стояли серые булыжники, а не желтый камень, по которому ступали копыта белой кобылы -- болезненное прикосновение родного дома, как бы плохо ему не было, когда он жил в нем.
   Он вспомнил другие переходы через ту пропасть, через которую они только что прошли, ночь, когда он увидел две луны и странно искаженные созвездия; той ночью он впервые увидел море черной воды среди тонущих холмов; взошел рассвет и показал ему землю, где не было ни одной горы, тоже в первый раз в жизни, горизонты, убежавшие в бесконечность и небо, упавшее под собственной тяжестью.
   Вейни мигнул, и опять ясно увидел руины, разоренные и заброшенные; крики птиц оживили еще свежие воспоминания, его охватило предчувствие опасности, рядом море и резкие крики серых чаек, а им грозят неестественно большие луны.
   Он моргнул в третий раз, и оказался в лесу, в небе с криками метались черные вороны, а в камнях не было никакой угрозы.
   Позади них только пыль, друзья давно мертвы, все, кого они знали, изменились и до них невозможно дотянуться, хотя боль от расставания с ними свежа, как это утро и остра, как нож. Он попытался стать таким же мудрым, как его госпожа и не думать об этом.
   Они перевалили через плечо холма, руины и лес уступили место пустым равнинам справа и садящемуся солнцу слева. Где-то за холмами завыл волк.
   Моргейн ослабила кольцо на перевязи меча, и оружие с рукояткой в виде дракона соскользнуло со спины набок.
   Этот меч, у него есть имя: Подменыш. Собственный клинок Вейни, безымянный, из простой эрхендимской стали. Кроме меча у него есть лук, тоже сделанный эрхендимами, колчан добрых стрел, и камень рядом с сердцем, в маленькой серой коробке, которую подарил ему великий лорд -- как воспоминание, и это было совсем недавно. Но миры сдвинулись, мертвые стали пылью; а они оказались в месте, где этот маленький ящик стал не большим утешением, чем злокозненный клинок, принадлежащий его госпоже, на рукоятке которого лежала ее рука.
   На горизонте взлетели птицы, черные пятна на фоне садящегося солнца; в этот час птицы должны собираться стаями и улетать, но на пустых холмах собрались совсем не полезные полевые птицы.
   -- Смерть, -- прошептала Моргейн. -- Падальщики.
   Опять завыл волк опять, другой ответил.
  
   Опять сумерки, желтоглазые и перекошенные, Чи ап Кантори заставил себя встать на колени и собрать все оружие, которое у него есть: человеческую кость в одну руку, и несколько звеньев ржавой цепи в другую; потом он заставил себя встать на ноги и опереться спиной о столб, в который от его попыток и трения цепи уже образовалась впадина, но недостаточно глубокая. Железо держится. Еда кончилась, из меха он только что выдавил последние капли воды.
   Сегодня ночью все кончится, подумал он, так что следующего дня ему не увидеть, и он не будет лежать здесь, страдая от жары и жажды, слушая сухой шорох крыльев, хлопанье и удары, и чувствовать трупный запах, а клюв стервятника будет рыться в костях, в поисках оставшейся плоти. Сегодня ночью он не будет достаточно быстр, челюсти прокусят его броню, а быстрые стремительные лапы, которые кружили вокруг него последнюю ночь, найдут горло и покончат с ним. Все, кроме него мертвы, последним погиб Фальвин. Стая оттащила тело Фальвина так далеко, как позволяла цепь, и разорвала его, ссорясь и дерясь из-за каждого куска, а он, Чи, лежал около столба, который стал опорной точкой и центром его существования. Они растерзали даже броню, остались только тряпки между голыми костями; днем волкам помогали вороны, так что теперь от Фальвина не осталось ничего, кроме костей и огрызков плоти, возможно слишком маленьких, но они довольны и этим.
   -- Ублюдки, -- опять поддразнил он их, но его голос мало чем отличается от их карканья, ничего нельзя разобрать. Ноги болят так, что, как кажется, все сухожилия перерезаны, зрение то уходит, то возвращается. Он уже не помнит, почему он должен сражаться. Но он не отдаст им свою жизнь задаром, они дорого заплатят за нее; не сделает он и то, что сделал ап Кнари, который, отдав свою воду и еду Фалькону, сел и стал ждать смерти. Ап Кнари потерял сына у ручья Гиллина. А потом волки убили его самого, как и многих других. Чи тоже тосковал по брату, павшему у ручья. Но не собирался сдаваться. Все эти дни, час за часом, он тер цепью по столбу, протаскивал ее вперед и назад; пока волки дрались над телом Дезинда, он вытянулся на земле настолько, насколько позволили ржавые звенья, протянул как можно дальше руки и ремнем зацепил несколько костей предыдущей жертвы -- теперь это его защита и надежда на свободу. Чи сражался со столбом со всей своей тающей силой, напрягал ноги и руки, надеясь, что его вес может заставить столб сломаться там, где он уже немного износился, где к нему прикреплена цепь; но столб стоял, твердый как скала, в которую был вделан: это был потрепанный погодой дуб, и он не треснул.
   Черногривый волк подбежал поближе, разинул пасть -- отвлекает внимание. А потом волчица, с обрубленным ухом, бросилась на него сбоку. Да, он уже видел это раньше и знает ее трюки. Чи повернулся и махнул цепью, Обрубленное Ухо увернулся; потом на Черную Гриву и Серого -- он дал имена им всем. И выдавил из себя скрипучим, как у ворон, голосом. -- Эй, сука, попробуй опять. Давай поближе--
   На этот раз они напали парами и тройками. Чи стоял, прижавшись спиной к столбу, правая ступня больше не хотела служить ему, от цепи она распухла внутри сапога, бесчувственная вещь на конце ноги. Туда, со скоростью змеи, прыгнул волк и схватил ее зубами. Чи замахнулся на него цепью, а потом ударил зазубренной костью прямо в плечо, и почувствовал, как она ударилась о плотную шкуру и кость. Челюсти сомкнулись на броне, прикрывающей колено и локоть, зубы щелкнули прямо перед лицом, волк с визгом отпрыгнул, когда он махнул цепью на то небольшое расстояние, на которое мог достать. Стая сомкнулась вокруг него рычащим водоворотом, потом удар крыльев и гром налетающих всадников -- он увидел их, хотя перед глазами все крутилось: бледные лошади, металлический блеск, бледное знамя волос, раздуваемое ветром--
   -- назад, в тот же момент. Зубы соскользнули с него, испуганные волки бросились назад, все, кроме серой суки, сверкнул меч, всадник на белой лошади наклонился с седла и рубанул --
   Он крикнул, и упал около столба, который не принадлежит этому берегу реки. Все началось сначала. Он лежал, а всадники, спешившись, вели своих лошадей через обломки костей, чтобы схватить его и начать мучить. Ничего не могло быть более жестоким, потому что он потерялся в горячечном бреду конца и не в состоянии опять начать все сначала.
  
   Человек напал него. Ну, он в состоянии драться, немного силы еще осталось.
   -- Осторожно, -- крикнула Моргейн, когда в воздух взвилась цепь, но Вейни отбросил голову в сторону, защитился от удара коленом, потом выкрутил руку и разоружил мужчину с растрепанными волосами, одетого в броню и с цепью в руке. Это еще не конец боя, поэтому он схватил мужчину обеими руками и прижал извивающееся тело к земле.
   -- Успокойся, -- сказал он на языке людей, потому что этот мужчина -- человек. -- Успокойся. Мы тебе не враги.
   Никакого результата. -- Мы не собираемся убивать тебя, -- сказала Моргейн на языке кел. Потом перешла на человеческий. -- Держи его покрепче.
   Вейни увидел, что она собирается делать, и оттащил сопротивляющегося человека подальше от столба, так, чтобы цепь, соединяющая его лодыжку и столб, натянулась. Моргейн вынула маленькое черное оружие и зажгла его. Запах нагретого металла. Одно из звеньев цепи раскалилось до красна и выгнулось под давлением огня, мужчина продолжал сопротивляться, но Вейни высвободил руку и закрыл ему глаза, защищая зрение от того, что простой человек не должен видеть; посыпались искры, железо затрещало и треснуло.
   -- Все, парень. Ты свободен от этой штуки.
   -- Свяжи его, -- сказала Моргейн, более жесткая и практичная из них двоих.
   -- Извини, парень, я должен, -- пробасил Вейни, похлопывая человека по лицу, и обмениваясь с ним взглядами, он увидел голубые, отчаявшиеся глаза, которые, возможно, ищут в нем надежду, потом опять схватил мужчину обеими руками, положил лицом вниз и сидел на нем до тех пор, пока не высвободил один из кожаных шнурков со своего пояса и не связал ему руки за спиной.
   Только после этого мужчина, кажется, пришел в себя, во всяком случае он перестал дергаться и лежал спокойно, только время от времени поворачивая лицо и стряхивая с себя грязь, щека на земле, глаза открыты и глядят в никуда, как если бы ему было неинтересно то, что происходило вблизи.
   Под броней он строен и сухощав, все тело в грязи, от него пахнет смертью, человеческими экскрементами и волками. Вейни встал и почистился, потом нагнулся, чтобы поднять мужчину на ноги.
  
   Едва повернувшись на спину, мужчина брыкнулся, напрасное усилие. Вейни пожал плечами, рывком поднял его на ноги, тряхнул за загривок и крепко обнял сзади, заранее готовясь подавить сопротивление. -- Хватит, -- проворчал он, восстановив дыхание. -- Лио, я думаю, что глоток воды резко улучшит его мнение о нас.
   Моргейн вынула из луки седла фляжку, открыла ее, и наполнила водой маленький стакан, который был крышкой. -- Поосторожнее, -- сказал обеспокоенный Вейни, она и без него знала, что делать: Моргейн встал сбоку и ждала, пока мужчина не повернул к ней голову. Только после этого она поднесла стакан к его губам.
   Быстрые глотки, по телу мужчину прошла дрожь, и Моргейн убрала стакан. -- Мы не сделаем тебе ничего плохого, -- тихо сказала она. -- Ты понимаешь меня?
   Человек кивнул, быстрое движение головой. И задрожал в медвежьей хватке Вейни -- почти юноша, борода и волосы белые, обесцвеченные солнцем и какие-то блеклые, залепленные грязью. Он ужасно пах, как и все на этом холме, грязь и ссадины усеивали его шею там, где край брони стер ее до крови, а лодыжка с остатками цепи так распухла, что он не мог самостоятельно стоять на ногах.
   -- Кто заковал тебя? -- спросил Вейни, говоря, как и Моргейн, на языке кел.
   -- Лорд Гаулт, -- последовал ответ. Или во всяком случае, что-то похожее на это имя, не сказавшее им ничего.
   -- Мы посадим тебя на мою лошадь, -- сказал Вейни. -- И увезем тебя туда, где ты будешь в безопасности. Мы не хотим тебе ничего плохого. Ты понял меня?
   Опять кивок. Дрожь не прекращалась.
   -- Расслабься, -- сказал Вейни и ослабил хватку, он уже просто поддерживал мужчину левой рукой. Потом он довел его до склона, где стояли лошади -- хорошо выученные и ждущие, но нервничавшие из-за запаха волков и разложения. Он поискал взглядом поводья Эрхин, но Моргейн уже вложила их ему в руку, и удерживала кобылу прямо перед ним. Он не стал предлагать пленнику стремена, учитывая, что руки того были связаны. Вейни просто прислонил его к боку Эрхин и предложил свои руки как стремена. -- Левая нога. Давай.
   Человек подчинился. Вейни поднял его наверх, прижимая к себе, Эрхин переступала и дергалась, пленник повалился животом на седло, стараясь не упасть с лошади. Вейни поставил на стремя собственную левую ногу, правой толкнулся и перенес ногу через низкую заднюю луку седла и свернутое одеяло, одновременно держа человека так, чтобы он не сполз вниз. Потом, пока Моргейн с трудом удерживала Эрхин на месте, он сел позади пленника, заняв большую часть седла; мужчина опирался на него, ногами обхватив переднюю луку седла, потому что сил перенести ноги через нее у него не было.
   -- Я позабочусь о нем, -- сказал Вейни и взял поводья, которые Моргейн протянула ему.
   Она бросила на него озабоченный взгляд. Ну, подумал он, дело сделано; теперь он хотел только убраться подальше от этого места, туда, где они будут пониже и не такие заметные, где запах смерти не будет лезть в ноздри -- но сейчас он держал его перед собой в образе человека, вдыхал его ртом, насколько это было возможно, и думал, что даже его оружие и одежда не избавятся от этого запаха еще много дней.
   Человек, сидевший прямо перед ним, мучительно закашлял. Болезнь и чума, подумал Вейни. Он уже бывал в таких местах. Он натянул повод, следя глазами за Моргейн, которая уже села на серого. Жеребец тоже беспокойно крутил головой, ржал и дергался, но она быстро заставила его слушаться. Они осторожно поехали по усеянной костями верхушке холма.
   -- Те, кто заковал тебя, -- спросил Вейни у пленника, -- они близко?
   Возможно человек понял его. Возможно нет. В любом случае он не ответил. Время от времени все его тело сотрясалось от кашля, мучительного и тяжелого, после чего он, истощенный, валился на Вейни, чем дольше они ехали, тем больше его тело скручивалось от боли.
   -- Он теряет сознание, -- сказал Вейни Моргейн. -- Я думаю, что его силы на исходе.
   Через какое-то время голова человека упала на грудь, и он полностью откинулся на Вейни, потеряв сознание. Но когда Вейни приложил руку на сердце человека, он почувствовал, что оно бьется ровно и сильно. Это сильное сердце, решил он, сердце упрямого человека, сражающегося вопреки всему, такой человек мог бы понравиться ему -- мог, если был честным воином, а не грязным предателем, а на этом Пути он видел немало врагов и сумасшедших.
   Моргейн опять отвела их к дороге, пересекла ее и оказалась в месте, где маленькая речка бежала среди лесистых берегов. В последнем свете дня они скакали без дорог среди деревьев, по стране, в которой, теперь они это знали, жили волки и люди, похоже на волков. Пока этого достаточно.
  
   Они дали ему воды, долго везли его, оцепенелого, пока не заехали далеко в глухой лес перекошенных деревьев, положили на берегу ручья и освободили руки, мужчина из этой странной пары дал ему небольшой походный хлебец, смоченный ликером, таким крепким, что драл горло.
   После чего они оставили его на траве, а сами стали разбивать лагерь, и Чи, глядя ранеными, болевшими глазами, видел, что как они снуют взад-вперед вокруг крошечного костра, призрачные и зловещие. Сердце Чи билось в панике, когда кто-нибудь из них подходил поближе, и успокаивалось только тогда, когда они занимались своими собственными делами. Теперь он знал, что находится в безопасности, на некоторое время, как точно знал, что волки не тронут его, пока не съедят тело очередной жертвы: в такие моменты он мог немного отдохнуть.
   Тень упала между ним и костром. Он проснулся и увидел, что к нему протянулась рука, но продолжал делать вид, что находится без сознания, даже когда она опустилась ему на лоб. -- Чай готов, -- сказал мужчина на языке кел, -- пей.
   Он не собирался признаваться в обмане. Даже тогда, когда рука скользнула под шею, а его сердце билось как сумасшедшее; он оставался неподвижным, пока мужчина поднимал его голову и поддерживал его за плечи.
   Но чашка, которая коснулась его губ, пахла травами и медом. Несколько капель просочилось через губы, теплые и приятные, он не выдержал, рискнул, проглотил их -- глоток вызвал кашель и ему пришлось признаться в обмане. Чашка вернулась, опять появилась около его губ. Он опять выпил, из глаз потекли слезы, он сражался с болью в горле; потом третий глоток, после чего его голова опустилась на колено мужчины и чья-то рука нежно погладила ему лоб.
   Он рискнул открыть глаза, и встретил лицо такого же человека, как и он сам -- но Чи давно научился не доверять внешности.
   Ночь, костер, вокруг них только искривленные деревья. Он знал, что находится в Аду, и эта женщина-кел из-за ворот пришла, чтобы потребовать от лордов-кел с этой стороны ворот убираться прочь. Эти чужаки не собираются мстить ему: он ничего не сделал им, разве что родился. И он не знал ничего, что могло быть ценным для них. Так что у них не было никакой причины спасать его, за единственным исключением: они собираются как-то использовать его, а как этот высокий и гордый лорд-кел собирается использовать черноволосого юношу Чи знал слишком хорошо.
   Конечно они заберут его с собой за ворота. Потом он вернется, но внутри него будет гость, такой же как в Гаулте, старый призрак, оживший ад, который говорит голосом Гаулта и глядит глазами Гаулта, чужой для этого мира. Бывает, что для этого кел используют кел, но крайне редко. Здоровое человеческое тело -- вот что нужно лорду-кел, когда он решает расстаться с телом, в котором родился.
   Так что они обращаются в ним так ласково, эта женщина-кел и мужчина быть-может-кел, который выполняет все ее приказы. И они дали ему выпить чай, великолепный чай; ведь этот высокий лорд-кел дал ему то, что они пьют сами: кто он такой, чтобы на него тратить драгоценный напиток? И этот лорд сам положил его голову на мягкую траву и успокаивающе разговаривает с ним, глядя на железо, которое до сих пор обвивается вокруг распухшей лодыжки. -- Это самое обыкновенно звено цепи; не бойся, я сейчас легко собью его с тебя, тебе почти не будет больно. -- Он приносит топор с коротким топорищем и пару плоских камней, у Чи возникает дурное предчувствие -- но лезвие топора становится клином, один камень идет на подпорку, другой -- для ударов, приходит женщина и обеими руками касается его лба, ласковое прикосновение, которое унимает сумасшедшую дрожь, бегущую по его нервам, его больное горло престает болеть, а голова кружиться, и все это время мужчина работает уверенными и точными ударами.
   Конечно так заботятся только о теле, на которое претендуют. Есть что-то ужасное в безумной расточительности их дорогих вещей, ласковом касании руки женщины, сейчас лежащей на его плече, и ее нежных уверениях: -- Он не поранит тебя.
   И он тоже сошел с ума, как и остальные, у него все кружится перед глазами, он даже не уверен, лежит ли он на земле, или нет. Мягкое позвякивание металла отзывается в его черепе, боль пробегает по костям ноги и ударяет в бедро, но внезапно железо спадает, и мужчина очень осторожно, ножом, разрезает голенище сапога и что-то говорит женщине-кел словами, в которых нет смысла -- а Чи сражается с болью, которая началась в его лодыжке в то мгновение, когда она освободилась от остатка цепи; боль такая, что он хочет, чтобы цепь вернулась обратно, сапог никто не разрезал, что угодно, только не эта невообразимая мука, которая делает его уязвимым. Он старается не показать им этого, пытается не реагировать, когда мужчина пробует его сустав; но спина заледенела, и он может только поглубже дышать.
   После этой боли мир какое-то время оставался темным. Они отошли от него. Как хорошо было бы просто лежать, если бы его не вырвало жидкостью, которую они дали ему; и он подумал, что будет, если он просто поднимет голову. Но мужчина принес от костра тряпку, смоченную в теплой воде, и вытер его лицо, шею и руки.
   -- Ты хочешь еще воды? -- спросил этот странный лорд.
   Он хотел. Но не стал просить. Это хитрость, подумал он, они хотят, чтобы он поверил им, и поэтому он не будет разговаривать с ними. Где-то вдалеке выли волки, он содрогнулся от холода воды, скатившейся с его воротника; это маленькое судорожное движение ему не удалось подавить. В остальном он лежал совершенно спокойно, и старался, насколько мог, не обращать внимания на то, что они делают.
   Пока не почувствовал, как руки мужчины расстегивают пряжки его брони.
   -- Нет, -- сказал он, и выскользнул из-под руки.
   -- Парень, я не сделаю тебе ничего плохого. Я просто сниму с тебя всю эту ужасную кучу железа и смою с тебя грязь -- еще более ужасную. Тогда ты сможешь спокойно проспать до утра.
   -- Нет, -- опять ответил он и моргнул, чтобы получше разглядеть мужчину -- обычное человеческое лицо, освещенное огнем костра. Место совершенно реально, как и окружающий лес, хотя ветки деревьев, освещенные костром, кажутся немного призрачными. Он опять вздрогнул, когда пальцы коснулись его, и в отчаянии дернул плечом.
   -- Но парень--
   -- Нет. Оставь меня.
   -- Как хочешь. Твой выбор. -- Еще одно прикосновение руки, на этот раз к запястью, он опять убрал руку. -- Мир, мир. Отдыхай. Что бы ты не сделал, ты нам не враг. И лучше всего тебе поспать.
   Эти слова он вообще не понял. Чи вспомнил о волках, о тех, которым он дал имена -- он знал их лица, они знал их пути. Они были живым ужасом, но он знал их, знал, что и когда они сделают: он хорошо выучил врага и знал пределы своего несчастья.
   Но этих кел он не понимал. Они собираются охранять его сон, они прогнали волков, и сделали все, что может сделать настоящий друг: быть может они не сделают ему ничего плохого, пока не привезут его к воротам, или вывезут в свой мир. И тогда зло будет без предела, даже того, который был у волков.
  
   -- Быть может он убийца, -- сказал Вейни. Он сидел у костра на корточках рядом с Моргейн: за долгие годы ночевок на свежем воздухе он привык так сидеть. -- Но и я, тоже, -- добавил он, пожав плечами. -- В чем бы не обвиняли его -- пускай Бог решает.
   -- Он сбежит, -- заметила Моргейн.
   -- Только не с такой ногой. И не этой ночью. Бог в Небесах, лио--
   Вейни обнял себя руками, скудного тепла маленького костра, который они рискнули развести, явно не хватало, покачал головой и бросил взгляд на темную массу, которая была их гостем, лежавшую как раз за пределами света костра. По ту сторону ворот они оставили щедрую зеленую землю. Их друзья состарились и умерли, все его родичи превратились в пыль -- раньше он думал, что ворота ведут из одного мира в другой, но теперь точно знал, что их разделяют годы и столетия; знал и то, что если посмотрит вверх, на небо, то увидит множество звезд, но не увидит знакомых созвездий, сейчас этого зрелища ему не вынести. Горло перехватило, он едва не задохнулся.
   -- Мы не можем дать ему уйти, -- резко сказала Моргейн. Вспыхнувший на мгновение огонь костра осветил ее лицо, глаза дракона на рукоятке меча полыхнули красным. Но он не улетит. Во всяком случае не сегодня ночью.
   -- Нет, -- сказал он. -- Насколько я понимаю.
   Вейни почувствовал внутри себя холод потери, он жертва, жертва жестокого выбора, который делала Моргейн -- она требовала от него всего, что он имел, даже друзей и близких, любую мелочь, а он подчинялся, и вот он здесь, в этой стране, где люди скармливают друг друга волкам. У меня было все, о чем я мечтал. Все было в моих руках -- честь, родичи, дом, мой дом -- с эрхендимами. Там был мир --
   Но без него Моргейн не выдержит, сдастся, погибнет. И с ее уходом от него уйдет тепло солнца. Никто и никогда не сможет опять согреть его, мужчина или женщина, родич или друг. Уйдет то основное, что составляет его жизнь, а без него, без него--
   Он въехал в мрачную пропасть ворот -- сегодня утром, из золотого луга, оставив своего кузена, последнего, за исключением Моргейн, с которым он мог говорить на родном языке, последнего, за исключением Моргейн, который знал его обычаи, знал, во что он верит, и видел место, в котором он родился. А сейчас слишком поздно. Рох стал прахом за то мгновение, которое потребовалось лошадям, чтобы перенести их сюда.
   Вейни резко вздрогнул, как если бы холодный порыв ветра ударил его в спину; наклонил голову и потер заднюю часть шеи, где висела коса воина. Честь требует. Честь, он вернул ее себе. Но и не избавился от белого шарфа, который делает его илином, отверженным воином, вынужденным служить своей госпоже; и когда он спрашивал себя, почему он делает это, мысли разбегались в разные стороны, как и тогда, когда Моргейн пыталась объяснить ему, почему миры крутятся вокруг солнц и что заставляет созвездия менять свою форму.
   Кроме того, подумал он, слушая вой волков, они уже не одни, этот мир уже коснулся их. У них на руках человек, который зависит от них, который был на пороге смерти, и который, по чьему-то мнению, заслужил самой ужасной смерти.
   Хотел бы он знать меньше, чем знает, или видеть меньше, чем видел во время их странствований.
   -- Мы не можем бросить его; Небеса знают, что мы не в состоянии ехать быстро с двойным грузом. И Небеса знают -- завтра утром у него может быть жар.
   Моргейн уставилась на него, взгляд полыхнул огнем, разорвал нависшее молчание. Теперь он был уверен, что понял суть ее мыслей, что она считает заботу об их госте недальновидным и мелочным делом. Подумаешь, одна жизнь! Есть намного более важные дела.
   -- Мы будем делать то, что должны делать, -- жестко сказала она, а он мысленно закончил ее мысль: Я буду делать, и ты будешь делать, или наши пути разойдутся.
   Опять надо выбирать. Они оба знали, что именно заставляет его оставаться илином -- клятва и желание избавиться от других, еще более ужасных решений. И некуда ему идти, в этом странном мире он вне закона. Вот где настоящая честь -- когда мужчина выбирает женщину и отказывается бросить ее даже ради своей чести; а еще она его госпожа, и вассал не может бросить госпожу, есть у него честь или нет; и женщина и госпожа, все это она, которая никогда не свернет ни влево, ни вправо ради него, и к тому же она тоже связана клятвой, еще более чудовищной, чем он.
   Он не хотел служить тому же, что и она. Тем не менее, служа ей, он служит этой ужасной вещи, хуже которой невозможно и вообразить, и должен отказаться даже от тени надежды на спасение души. Он родился в земле Карш, его воспитали как нхи, у него есть честь, и он всегда старался поступать по правде и по закону; а она убивала невинных и нарушала любые законы, и ее правда мерцает за всеми горизонтами, сильная, как меч, который она носит -- там абсолютная правда, там правда, возвышающаяся над всеми другими правдами, которая делает справедливость ненужной и бесполезной.
   Моргейн это понимает. Моргейн делала все, что она должна была сделать, для идеи, которой служила, делала все, что человек из плоти и крови, мужчина или женщина, мог сделать; и при этом так мало думала о самой себе, что могла временами не есть и не пить, и вообще позабыла бы о таких вещах, если бы он не совал еду ей в руку, если бы не защищал ее, хотя он, самый обыкновенный человек, нуждался в еде и отдыхе, а она нет. Время от времени он отвлекал ее от назойливого служения своей цели. И помогал тем малым, чем мог.
   Так что он поддерживал ее, как только мог, и при этом они даже не были любовниками. Мало кто догадывался и только Небеса знали точно. Они спали под одним одеялом, и поначалу она клала между ними меч, потом перестала, но что-то останавливало их; это было невыносимо и давало ему еще больше причин нервничать из-за незваного гостя, а тут еще требования его упрямого кодекса чести.
   -- Я думаю, -- спокойно сказал Вейни, -- что он не питает большой любви к кел.
   -- Он человек, -- сказала Моргейн, пожимая плечами. -- И мы не знаем, кто оставил его умирать.
   Я не кел, настаивала Моргейн, все то время, что он знал ее -- потому что в его собственной, давно покинутой земле кел внушали людям ужас и считались проклятыми; халфлинг, полукровка, так Моргейн в конце концов разрешила обращаться к ней, когда, совсем недавно, он сумел добиться от нее немного правды о себе.
   Это была последняя проверка, когда я проскакал в эти ворота с тобой, или нет? Неужели ты сомневаешься во мне, лио, думаешь, что я не сдержу своего слова?
   -- Иди, поспи, -- сказал она, босая в огонь последние крошки ужина. -- Я посторожу.
   Вейни взглянул на их гостя, лежавшего в тени. -- Если ему что-то понадобится, разбуди меня; не подходи к нему близко.
   -- И не собираюсь, -- сказала Моргейн, убирая сковородку в седельную сумку на боку Сиптаха, как если бы они могли уехать уже завтра утром, несмотря на слабость и болезнь их гостя. Но это была обычная осторожность. Они бы не прожили так долго, если бы бросали свои вещи в момент внезапной атаки. -- Если ему понадобится что-то во время твоей стражи, -- сказала она, -- не забудь меня разбудить, тоже.
   -- Он только мужчина, -- сказал Вейни с легким недовольством, и она нахмурилась.
   -- Разбуди меня, -- жестко повторила она, игнорируя его тон.
   Значит этот мир напугал и ее, если она беспокоиться даже о таких мелочах.
   -- Хорошо, -- сказал он, пожимая плечами. Это совсем небольшая уступка.
   Он ослабил броню, завернулся в плащ, и тут в нос ударил ужасный запах, оставшийся на одежде после недолгого общения с пленником: наверно теперь ему никогда не избавиться от этого зловония.
   Утром, после сна, при свете дня, подумал он, этот мужчина должен придти в себя -- Небеса, помогите, чтобы не пришлось иметь дело с сумасшедшим.
   И надо будет посмотреть, что он сможет спасти из одежды мужчины -- пока они никуда не едут.
   Что касается его самого, он очень устал, все кости болят. И у его госпожи, по-видимому, тоже; но она должна думать о том, что делать дальше, а он нет -- Моргейн выбирала их дорогу, Моргейн вела все дела, Моргейн говорила, что он должен делать, и Вейни никогда не беспокоился об этом -- только о мелочах жизни: лошадях, одежде, еде, и о том, как выполнить задачу, которую Моргейн ставила перед ними. Такое разделение обязанностей его вполне устраивало.
   Когда он лег, Моргейн набросила на него свое собственное одеяло, небольшое добавочное тепло, его голова лежала на эрхендимском седле, он расслабился. Закрывая его одеялом, она ласково коснулась его лодыжки, пожелание доброй ночи, маленькая поддержка, он невольно вздохнул и потом думал об этом, глядя в темноту -- потому что она ничего не делала просто так -- возможно ее жест означал что-то другое, большее, никак не связанное с этим треклятым незваным гостем и с этим миром, который грозил им, заставлял спать по очереди, не снимая вооружения, этой проклятой знакомой ноши, которая, кажется, навсегда закрыла сердце и душу; означал что-то никак не связанное со всеми этими страхами--
   Они так близко к тому, чтобы стать любовниками. Совсем близко.
   Он опять вздохнул, но по другой причине, и постарался успокоить сознание, чтобы быстрее заснуть -- за время пути он хорошо выучил простую мысль: спокойный сон так же драгоценен, как еда и вода, и очень часто намного более редок.
   Под броней, прямо над сердцем, лежала тяжелая шкатулка. Он нащупал цепочку, которая держала ее и расстегнул, надеясь, что так будет удобнее... очень аккуратно; потому что внутри была очень опасная вещь, чуть ли не более опасная, чем Ворота, недалеко от которых они разбили лагерь. Камень внутри мог подсказать дорогу к другим Воротам. Но неподалеку мог оказаться еще один такой же камень. Это была сила, и очень опасная..
   Это был прощальный дар, дар от человека, которого начал любить, и которого хотел бы иметь отцом. Но на службе Моргейн были только расставания -- и смерти. Маленький камень, уравнивавший его с лордами-кел, и замечательная белая кобыла -- вот и все, что у него было, не считая оружия; и тем не менее оба эти предмета внушали ему безрассудство и опасное тщеславие, и напоминали о эрхендимах.
   Они безвозвратно променяли мир эрхендимов на этот, где ворота выбрасывают в мир столько злой энергии, что вблизи от них опасно находиться, а все деревья изогнулись.
   Они все потеряли, замечательный лес и другой, не менее прекрасный, теперь они могут появиться только во сне. Ему снилось, как Моргейн мчится вперед и бросает его, а он никак не может нагнать ее.
   Потом ему приснилось, что он опять скачет там, где видел дракона, вмерзшего в снег, и это был конец, конец обычной жизни. Он всегда считал, что люди любят жить там, где родились, со знакомыми опасностями. Это может быть ужасное место, а может быть замечательное, они могут ненавидеть или любить то, что случается с там ними, у них может быть возможность повернуться спиной ко всему, что они знают, и пойти прямо вперед -- и тем не менее люди обычно никуда не идут, хотя место, где они живут, может убить их. Он сам был таким человеком. Почти два года он, несмотря на опасность, крутился недалеко от места, из которого его изгнали в восемнадцать лет и даже не мог себе представить, что есть мир за пределами Эндар-Карша.
   Пока Моргейн не нашла его.
   Она показала ему вещи, которые не имели смысла в том мире, который он знал. И, как тот дракон, растерявшийся и погибший в снегу, он знал, что оторвался от родной земли в тот момент, когда поехал за ней.
   Потом ему снились их бесконечные скитания, где он всегда ехал за ней. И тут Вейни проснулся, кулак сжимает камень; какое-то время он лежал, не понимая где он и что с ним, и где Моргейн; его охватил страх, но тут он нашел ее, знакомую тень, под старым изогнутым деревом, освещенную светом звезд, более ярким, чем в любом из миров, которые он видел.
   Он опять пошевелился. Лошади не двигались. Дул ветер и шелестели листья на ветках, других звуков не было.
   Но -- краткая темнота, потом треск, как от горящего полена, его вырвало из сна, в следующее мгновение он вскочил на ноги, меч в руке, Моргейн слева, а их гость справа и медленно идет среди деревьев, хромая на правую ногу и шатаясь. Огонь вспыхнул на гнилом листе. Это оружие Моргейн: он знал его достаточно хорошо -- знал теперь, какой звук разбудил его; и, стряхивая с себя остатки сна, бросился вперед, и успел схватить мужчину прежде, чем он дошел туда, где его могли достать копыта лошадей -- схватил за плечи, и бросил его вниз на кучу из гнилых листьев прямо около копыт серого боевого коня.
   Серый с вызовом заржал и свист Моргейн прорезал темноту. -- Сиптах! -- крикнула она, когда Вейни закрыл голову руками, а пленника телом, железные копыта пошли вниз, грязь и пыль попали ему в лицо, ударили в плечо, копыта прогремели над ними, все удары копыт мимо его тела, кроме одного. Пленник под ним не шевелился.
   -- Ты не ранен, -- крикнула Моргейн. -- Вейни, ты не ранен?
   Вейни скатился с человека и попытался успокоиться, тяжело и испуганно дыша, потом посмотрел на госпожу, которая твердо держала повод Сиптаха. Он согнул и разогнул плечо, встал и поблагодарил Небеса, что копыто ударило в кожу и металлическую кольчугу.
   -- У него мог быть нож, -- в гневе крикнула Моргейн. -- Да у него могло быть любое оружие. Ты же не знаешь!
   Теперь, когда все кончилось, он думал точно так же; более того, он подумал и об ударе копыт, который просвистел мимо головы, и о своих мокрых от грязи коленях. Огромный серый потерял равновесие посреди атаки и едва не убил его; их спасло чудо.
   Пленник у его ног застонал и задвигался, его руки задергались, наполовину осознанно. Вейни поставил ногу на спину человека, когда тот попытался встать и вдавил его в землю, на этот раз довольно жестко.
   -- Не всегда же он будет хромать, -- сухо заметила Моргейн, придя в себя.
   -- Нет, -- ответил Вейни, все еще тяжело дыша. Заслуженный выговор уколол его больнее, чем рана. -- И никогда не поблагодарит.
  

Вторая Глава

  
   Серый свет рассвета проник на поляну, и Вейни, всю свою стражу время от времени кормивший костер, подкинул еще немного растопки в его угли. Желтые полосы огня взметнулись вверх, сухая кора дерева, чем-то похожего на иву, ярко вспыхнула и заискрилась. Он добавил еще немного сухих веточек, потом подложил более солидные куски, наслаждаясь бездельем. Редкое мгновение, когда ничего не давит, никуда не надо скакать сломя голову, и нужно думать только о костре, загадочное обаяние которого всегда напоминало ему о доме, и не имело значение, какое небо было над ним и сколько на нем лун. Лошади паслись на другой стороне поляны, где перекошенные деревья пропускали достаточно света, чтобы росла трава -- верные часовые, серый в яблоках Сиптах, обученный и для боя и для засады, и Эрхин, чувствующая и знающая лес. Что-то может ускользнуть от человеческих ушей, но лошади всегда поднимут тревогу -- и сегодня утром все было хорошо. Катастрофа поджидала их ночью -- но не состоялась.
   По другую сторону костра свет падал на узкую руку и серебряные волосы. Моргейн спала, маленькая спокойная сценка, такая же красивая, как костер и неяркое поднимающееся солнце.
   -- Спи, -- прошептал он, когда она зашевелилась. Иногда, в эти редкие мгновения свободы, она уступал ему теплые одеяла, и он мог выспаться всласть, пока она готовила завтрак -- или он уступал их ей, пока сидел и сторожил на рассвете.
   Она наполовину открыла глаза и подняв голову, высунула нос из-под одеял. -- Ты можешь идти спать, -- сказал она на языке Карш, его родном языке, выговаривая слова по-старинному, так, как никто не говорил к тому времени, когда он родился. Так она, обычно, говорила с ним наедине или сразу после сна.
   -- Я не хочу спать, -- сказал он, и это была ложь: он чувствовал долгие часы дежурства, в глазах слегка кололо, болело раненое плечо и одеяла искушали защитой от утреннего холодка. Но он всегда, когда мог, предохранял ее от трудностей -- поэтому между ними так часто возникало соревнование, хмурые взгляды и интриги, каждый старался услужить другому, постоянно ревнуя друг к другу, в результате они вечно спорили, днем и ночью, по делу или без дела.
   -- Спи, -- повторил он, Моргейн откинулась назад и укрылась с головой; он с удовлетворением улыбнулся, нырнул в их седельные сумки и достал сковородку, собираясь готовить завтрак.
   Пленник, который лежал, завернувшись в плащ, вдруг тоже зашевелился и перевернулся на другой бок. Вейни какое-то время решал, что сейчас самое важное, а что может подождать: если идти в лес за хворостом, развязав пленника, то надо будить Моргейн и отдавать ей наблюдение за склонным к побегу сумасшедшим; или есть завтрак холодным -- ничего из этого Вейни не собирался делать, особенно учитывая то, что пленник оказался достаточно здоровым, чтобы добраться до лошадей прошлой ночью, а он сам заработал очередную рану, спасая ему жизнь. Вместо этого он пошел в лес, оставив пленника связанным.
   Моргейн зашевелилась, когда запах готовящихся лепешек и бекона наполнил воздух -- достаточно, чтобы привлечь голодных на лиги отсюда, подумал Вейни, и большинство из них будет бандитами, если то, что они видели, характерно для этого мира.
   Еще один взгляд на пленника: тот лежал на боку, глядя на них с такой тоской и отчаянием, что Вейни почувствовал его взгляд на себя даже когда отвернулся и опять посмотрел на завтрак.
   -- Я присмотрю за ним, -- недовольно прошептал Вейни, когда Моргейн подошла к костру. Он нацедил чай в их самую маленькую кружку, которую завернул в кусок материи, чтобы сохранить его теплым, потом взял лепешку и кусок бекона и завернул их в скатерть, пока Моргейн садилась, чтобы поесть. -- Ешь быстрее, -- сказал он, -- пока не остыло.
   Когда Вейни подошел к пленнику, лежавшему между корней деревьев, тот поглядел на него совершенно осмысленным взглядом. Совершенно осмысленным взглядом очень несчастного и очень голодного человека, который надеется, что еда, наконец, пришла к нему. -- Я развяжу тебе руки, -- сказал Вейни, садясь на корточки рядом с ним. Он аккуратно поставил еду на мертвые листья лесной поляны. -- Но не твои ноги. Только попробуй развязать их, и я остановлю тебя. Ты понял меня? В силу необходимости я доверяю тебе, и думаю что ты можешь ждать как цивилизованный человек. -- Он говорил на кел, слова не слишком легко выходили изо рта. Он даже не был уверен, что слушатель понял его. -- Ты согласен? Или я заберу еду обратно?
   -- Еда, -- сказал мужчина слабым каркающим голосом. -- Да.
   -- Согласен?
   Кивок головы, обеспокоенное дрожание губы.
   Вейни положил пленника лицом вниз и аккуратно развязал узлы на руках. Мужчина только глубоко вздохнул и какое-то время лежал лицом вниз, держал руки сзади, как человек, у которого после тяжелой ночи закостенели руки и плечи.
   -- Он стал спокойнее, -- сообщил Вейни Моргейн на родном языке, когда сел завтракать рядом с ней. Он взял стакан чая и посмотрел на свои руки, там, где он случайно коснулся мужчины. На них задержалось ужасное зловоние: человек был грязен до невозможности; Вейни не мог есть, пока не пошел к ручью и не вымыл руки.
   Бекон пришлось греть заново: Моргейн положила его среди углей, вместе с чаем, который теперь стал горьковат. Он выпил и скривился.
   -- Я должна поговорить с ним, -- неуверенно сказала Моргейн.
   -- Нет, -- ответил он. -- Не должна, пока. Я сам займусь им: суну его в реку прежде, чем солнце поднимется достаточно высоко, и, клянусь, он будет намного чище, когда ты захочешь поговорить с ним.
   -- Я хочу, чтобы ты поговорил с ним.
   -- Я?
   -- У тебя это получится лучше.
   -- Да, но-
   -- Нет?
   -- Хорошо, я могу. -- В последнее время она редко просила его сделать что-нибудь трудное: и он решился выполнить ее просьбу, как бы противна она не была, прямо как неразбериха в его голове. -- Только--
   -- Только?
   -- Он может солгать мне. И как я узнаю? Как я узнаю, говорит он мне правду или лжет? Я не умею распознавать ложь в чужих словах.
   -- Ты что, собираешься обсуждать мои решения?
   -- Я не говорил--
   Моргейн улыбнулась, легкий изгиб рта, серые глаза вспыхнули. -- Ты человек и мужчина, он человек и мужчина. Вот что правда. Я ни то и ни другое; поэтому я не та, кому он поверит. Нет. Узнай, что привело его сюда. Обещай ему то, что ты можешь пообещать. Только... -- Она вытянула руку и коснулась его ладони. -- Мы не можем освободить его. Не сейчас. Ты знаешь, что я могу ему дать, а что нет.
   -- Знаю, -- сказал он, и подумал, что давным-давно выбрал дорогу, которая привела его сюда -- и еще внезапно подумал, как много стран проклинают Моргейн из рода Кайя за те смерти, которые она им принесла. Всю свою жизнь он пытался быть человеком чести и не лгать.
   Но он выбрал идти с ней.
  
   Когда Вейни вернулся к мужчине, тот сидел, опираясь спиной о дерево, и глядел на него намного более настороженно, чем раньше, глаза следили за каждым движением -- грязная жалкая фигура, вот кем стал их гость при свете дня, с носа на белые усы падали капли крови, катились вниз на всклоченную бороду, на лице грязные разводы и шрамы, высохшая кровь на волосах и виске -- напоминание о предыдущей ночи, решил Вейни. Скорее всего этим утром болели и руки пленника.
   Но развязывать свои лодыжки он не стал. И съел каждый кусочек лепешки и бекона, вплоть до последней крошки. И что-то еще было в его лице, как если бы съев завтрак он почувствовал, что есть на что надеяться, хотя по-прежнему сильно сомневался в этом.
   -- Я расскажу тебе, -- сказал Вейни, садясь на корточки перед ним и кладя руки на колени, -- кто я такой. Я не держу на тебя злобы. Человек в темноте и охваченный лихорадкой -- может делать самые странные вещи. Я думаю, что прошлой ночью все так и было. С другой стороны если ты выкинешь еще какую-нибудь глупость, которая будет грозить моей госпоже, я не колеблясь сломаю тебе шею. Ты понял меня?
   Человек не ответил ничего. Совсем. Только усталые голубые глаза сверкнули из-под спутанных волос, и от его зловония было трудно дышать.
   -- Мне кажется, что ты воин, -- продолжал Вейни. -- И не хочешь быть грязным и сумасшедшим. Поэтому мы сейчас спустимся вниз к воде, я дам тебе масло и целебную мазь, и помогу привести в порядок твое лицо, чтобы миледи могла поглядеть на тебя. Ну, ты понял меня, парень?
   -- Понял, -- слабым голосом ответил пленник.
   -- И еще, ты должен знать, -- сказал Вейни, вынимая Клинок Чести, короткий ритуальный меч, всегда висевший у него на поясе, и начиная распускать узлы веревки на ногах человека, -- миледи очень хорошо стреляет из своего оружия, которое тебе лучше не видеть. Это на случай, если тебе захочется на меня напасть. -- Он развязал последний узел, снял кожаный ремень и убрал его к себе в свой пояс. -- Готово. -- Потом осторожно коснулся распухшей правой ноги пленника. -- Да. Это воспаление до добра не доведет. Ты можешь ходить? И как тебя зовут, парень?
   -- Чи.
   -- Чи. -- Вейни встал, взял его за руку и поставил пленника на ноги, придерживая его так, чтобы весь вес приходился на левую ногу. -- А меня Вейни. Нхи Вейни и также Кайя, но Вейни вполне достаточно, если мы не в зале замка. Вот так. Пошли к воде. Предупреждаю тебя, она холодная. Я бы тебя вымыл прошлой ночью, вместе с твоей одеждой, но так уж получилось. Давай, быстрее. Я спущу тебя вниз к воде. Я обязательно спущу тебя вниз к воде -- или твое тело. Ты слышишь меня?
   Судя по мгновенному блеску в глазах мужчины, в его голове промелькнула мысль о побеге; но потом, судя по всему, его мысли резко изменились, во взгляде мелькнул страх -- этот самый Чи явно не дурак. Но Вейни отошел от него, вернувшись к костру за своей сумкой.
   -- Поосторожней с ним! -- резко сказала Моргейн, когда Вейни наклонился к своему мешку, лежавшему рядом с ней. Ее глаза не отрывались от пленника. Но он и не сомневался в этом, поворачиваясь к пленнику спиной.
   Вейни пожал плечами, на мгновение присел и встретился с ней взглядом. -- Ты сказала, чтобы я действовал так, как хочу.
   -- Не глупи.
   Он глубоко вздохнул. Она освободила его, ненадолго, а сейчас опять хочет сковать по рукам и ногам. Обычно она так не делала, и его больно кольнуло. Ясно, что ее что-то тревожит, быть может волнуется за него. -- Лио, истощенный человек, хромающий на одной ноге и ниже меня ростом, ничего не может со мной сделать. Да еще при свете дня. И когда ты не сводишь с него глаз.
   -- Мы не знаем этот мир, -- прошипела Моргейн. -- И мы ничего не знаем его возможностях.
   -- Никто и ничто не пришло к нему на помощь на вершине холма.
   -- Ты слишком самонадеян! Все может быть. В чужом мире невозможно предвидеть все. Мы до сих пор не знаем, кто он такой.
   Ее страстность вселила в него сомнение. Он укусил себя за губу и выпрямился. В любом случае он не спускал глаз с человека, за исключением нескольких мгновений, когда говорил с ней; но, похоже, это пустая отговорка, только для того, чтобы поспорить, тем более, что она прошлой ночью уже просила его быть поосторожнее. Кроме того он и сам пришел к такому же мнению. Бывали случаи, и не раз, когда он спорил с Моргейн, но сейчас не то время: они рискуют потерять пленника.
   -- Обещаю, -- сказал он. -- Но пока я с ним не спускай с меня глаз. Пока ты меня видишь, все будет хорошо.
   Он выбрал одно из своих одеял, которым пользовался, чтобы обсушиться, взял свою седельную сумку. Потом он спустился с холма, задержавшись на мгновение только для того, чтобы ласково потрепать Сиптаха по плечу: огромный серый и белая Эрхин паслись на травянистом склоне, настороженно поглядывая по сторонам.
   Не слишком-то честно использовать спрятанное оружие, одновременно претендуя на благородство; но Моргейн -- как она сама сказала -- не собиралась давать пленнику и тени возможности. Не слишком-то честно, тоже, испытывать перепуганного насмерть человека, искушать его возможностью побега, проверять намерения: вполне достаточно держать его под надежной охраной, чтобы спасти ему жизнь. И, может быть, жизнь многих других.
   Но человек никуда не побежал -- пока Вейни говорил с Моргейн и шел по дальнему склону холма, он удовлетворил свои естественные потребности, и, хромая, спустился вниз к воде, и все это время он не осмелился исчезнуть из их поля зрения или затеряться между ветвей. Это обнадеживало. Дойдя до края ручейка Чи с трудом, преодолевая боль, наклонился и стал пить.
   -- Помойся, -- сказал Вейни, бросая на траву позади него свернутое одеяло. -- Я посижу здесь столько, сколько тебе надо.
   Чи не сказал ничего. Он только сел на берегу, наклонил голову и начал неловко расстегивать застежки, снимая с себя грязную, задубевшую кожаную одежду и кольчугу; часть за частью на траву ложились странно выглядевшие куски брони.
   -- О, Лорд в Небесах, -- прошептал Вейни, которому чуть не стало плохо от этого зрелища -- но не в меньшей степени его впечатлило поведение сидевшего на траве человека, полностью пришедшего в себя, который, несмотря на дрожащие руки, крепко сжатые зубы и панику во взгляде, несмотря на оставшиеся на теле следы суровых испытаний -- длинные глубокие раны, давно нагноившиеся и глубоко впившиеся в плоть -- не издавал ни единого стона. Была ли броня плохо подогнана, но она терла, появились раны, в которые проникла инфекция, вызвав нагноение и лихорадку. Какими бы маленькими эти раны не были вначале, может быть даже укусами насекомых, сейчас они все загноились, и когда Чи снял нижнюю рубашку, полностью избавившись от кольчуги, на ней остались клочки кожи.
   Да, этот человек сидел там на верхушке холма не день и не два. Там, на холме, случилось что-то значительно более ужасное, чем они решили, и человек сидел сейчас, дрожа от глубокого шока, пытаясь невозмутимо справиться с тем, чему могли помочь только целитель или священник.
   -- Парень, -- сказал Вейни, вставая и подходя к нему. -- Я помогу.
   Но мужчина дернул плечом, ожидая, судя по всему, что враг уберет с него руку. Вейни какое-то время размышлял -- возможно он боится грубых движений, а возможно, только Небеса знают, его обычаи запрещают незнакомцу касаться его. Вейни опять уселся на корточки, положил руки на колени, и, чтобы не потерять самообладание, закусил губу, пока Чи продолжал, двигаясь неловко, как старик, снимать с себя кожаные штаны, время от времени останавливаясь, побежденный болью, которую больше не мог терпеть. Потом начинал сначала.
   Ничего нельзя было сделать, и Вейни ждал, вздрагивая от сочувствия -- в Лорд Ра-Мориджа, месте его рождения, говорил, что воины не должны терять самообладания в подобных случаях: дело хирурга, вот что он шептал, морщил нос и шел пить вино или громко говорить с другими людьми в зале. Он не выносил такие тяжелые раны.
   Но этот Чи упрямо и осторожно продолжал работать, пока не снял с себя все, потом ступил правой ногой в воду, левой, покачнулся, потерял равновесие и соскользнул с берега, так внезапно, что Вейни решил, будто он упал в какую-то яму.
   Чи выпрямился и ухватился за берег -- вода была ему по грудь, а Вейни схватил его за предплечье и выволок на траву. Чи отплевывался, тяжело дышал, с его белокурых волос и бороды текла вода, зубы стучали, но, похоже, его трясло от неожиданности, а не от холода.
   -- Я помогу тебе, -- сказал Вейни.
   -- Нет, -- сказал Чи, отшатываясь. -- Нет. -- Он опять скользнул в воду и облился, дрожа, но стараясь удерживать равновесие.
   Вейни дал ему зайти, с беспокойством глядя, как пленник не торопясь наклонил голову и трет кожу, смывая въевшуюся грязь с раненых плечей, рук и тела.
   Вейни вытащил из своей сумки мыло. -- Возьми, -- сказал он, протягивая его над водой. -- Мыло.
   Пленник сделал несколько осторожных шагов, взял мыло и кусок материи; намылился и опять начал скрести себя. Морщины вокруг глаз исчезли, вместе с грязью. Его загорелое лицо стало совсем молодым, а шея, руки и тело, из которого выпирали ребра и лопатки, белыми.
   Чи тер еще и еще, маленькие белые пузыри змейкой стекали вниз, прямо в быструю речку. Да, опасно, вниз по течению кто-нибудь может увидеть. Но опасность была повсюду -- в этом месте, в другом, везде в этом незнакомом мире.
   -- Хватит, -- наконец сказал Вейни, увидев, что губы Чи посинели. -- Хватит, парень -- а, Чи. Дай мне помочь тебе. Хватит.
   Какое-то мгновение он думал, что человек его не послушается. Но потом Чи, очень медленно, опустил руки, и также медленно пошел к нему, как человек, который что-то задумал. Рука, ухватившаяся за Вейни, была холодна, как лед. Другая, очень осторожно, положила мыло и кусок материи на траву.
   Вейни вытащил его на берег, взял за вторую руку и потянул на траву, на которую Чи немедленно улегся. Но Вейни налетел на него, поднял и заставил прохромать дальше, где дал ему сесть и с ног до головы обернул одеялом, защищая от холодного ветра.
   -- Вот так, -- сказал он, -- сиди и грейся. -- Вейни быстро выпрямился и увидел Моргейн, стоявшую на склоне холма рядом с лошадьми; и только сейчас вспомнил о нарушенном обещании. Какое-то время она его не видела. Краска залила его лица, и он подошел поговорить с ней.
   -- Что-то случилось? -- спросила она, отгоняя Эрхин, ткнувшуюся в нее мордой в поисках лакомых кусочков. Лицо нахмуренное, но не из-за лошади.
   Он опять повернулся спиной к пленнику. -- Он слишком слаб, чтобы бежать, -- сказал Вейни. -- Небеса знают--, -- Да, пожалуй следующая новость ее не порадует. -- Он не в состоянии ехать. Нет, не сходи вниз, там работа для мужчины. Мне нужно еще одно одеяло. И еще одна седельная сумка.
   Она рассеянно посмотрела на него, потом бросила быстрый взгляд на человека на берегу и отвернулась, слегка сжав челюсть. -- Я оставлю их на полпути, -- сказала она. -- Когда он сможет ехать?
   -- Два дня, -- ответил Вейни, -- раньше никак. -- Он вспомнил раны и добавил, -- По меньшей мере.
   В глазах Моргейн промелькнула темная мысль -- мысль, наружный слой которой Вейни сумел прочитать, но о том, что находится в глубине, не хотел и знать.
   -- Это не его вина, -- сказал он, с удивлением обнаруживая, что защищает пленника.
   -- Да, -- тихо и зло сказала Моргейн, повернулась и пошла на верхушку холма за вещами, которые он просил.
   Принеся все это, она с горечью сказала. -- Подумай, у нас совсем нет ничего лишнего.
   -- Мы далеко от дороги, -- сказал Вейни. Единственное преимущество их положения, которое он сумел найти.
   -- Да, -- опять сказала она. Все еще злясь. Но не на него. Ей нечего было сказать -- и она замолчала, но она умела молчать по-разному, это молчание раздражало его в одном смысле и пугало в другом; ведь они по-прежнему в опасности, и он знал все ее настроения, особенно гневные, и надеялся, что именно это она отложила в сторону, навсегда. Ха, дурак тот, кто надеется на что-то, имея дело с Моргейн!
   Он взял то, что она принесла нему, пошел обратно на берег и уселся рядом с пленником -- уселся, пытаясь погасить свое собственное разочарование, которое, Небеса знают, он сумел не показать, сумел не вызвать свою госпожу на грубость -- какую-нибудь откровенную и отвратительную глупость, сказал он себе, на которую она вполне способна. Она сердита; она зла; она не сделала ничего глупого и не нуждается ни в каких советах от него, который должен знать, что она действительно хорошо умеет сдержать свое раздражение, Небеса сохрани нас от ее настроений и ее беспричинной злости.
   Тот, кто был средоточием ее гнева, ничего не знал об этом -- он сидел, отдавшись своему собственному несчастью, и, дрожа от холода и боли, пытался высушить волосы.
   -- Брось, -- сказал Вейни и попытался помочь. Чи не дал, задрожав еще сильнее и отшатнувшись.
   -- Извини, -- пробормотал Вейни. -- Если бы я знал, о Лорд в Небесах, о тебе, парень--
   Чи покачал головой и стиснул зубы, заставив себя перестать дрожать, потом лег и застыл неподвижно, потуже натянув на себя одеяло.
   -- Сколько, -- спросил Вейни, -- сколько времени ты был там?
   Дыхание Чи со свистом вырывалось наружу через сжатые зубы, он медленно пожал плечами.
   -- Почему, -- спокойно продолжал Вейни, -- они оставили тебя там?
   -- Кто вы такие? Откуда? Из Манта?
   -- Нет, даже не близко, -- ответил Вейни. Ветер на мгновение утих и солнце приятно грело. Где-то, за маленьким лугом, пела птица. Все было тихо и безопасно, лошади спокойно паслись склоне холма над ними.
   -- Мант? -- опять спросил Чи, скруглив спину и подняв голову, весь напрягшись в ожидании ответа.
   -- Нет, -- повторил Вейни. -- Нет. -- Быть может Мант -- какой-то враг, подумал он, потому что Чи ищет в этом слове поддержки, вон его челюсти по-прежнему крепко сжаты. -- Мы из того места, где с людьми не обращаются так, как обошлись с тобой. Клянусь тебе.
   -- Она--, -- Чи повернулся и бросил безнадежный взгляд на их лагерь.
   -- не враг тебе, -- сказал Вейни. -- И я, тоже.
   -- Ты кел?
   Вопрос заморозил летний день.
   -- Нет, -- спокойно, но твердо сказал Вейни. -- Конечно нет. -- В Эндар-Карше его коричневые волосы вызывали много вопросов, за спиной он иногда слышал слово "полукровка". Но тот, кто спросил его, вообще блондин, это сбивало с толку. -- Разве я похож?
   -- Не обязательно быть похожим.
   Да, этого он боялся. Вейни немного подумал, потом опять заговорил. -- Я видел тех, кто похож. Мой кузен -- но он был человек!
   -- И как он?
   -- Умер, -- сказал Вейни. -- Много лет назад. -- И нахмурился, сообразив, что человек увел его в сторону. Краем глаза Вейни уловил движение на верхушке холма, повернул голову и увидел Моргейн, осторожно спускающуюся вниз -- одетую как воин, в черный плащ и серебряную кольчугу, на поясе меч. В каждой руке она держала завернутую к кусок материи чашку, содержимое которой пыталась не разлить.
   Вслед за Вейни на нее взглянул и Чи, а потом, откинув голову назад, не сводил с нее глаз, пока она не подошла к ним и не предложила еще дымящиеся чашки.
   -- Спасибо, -- сказал Вейни, беря чашку из ее руки. Увидев это, Чи тоже рискнул.
   -- Против холода, -- сказала Моргейн. Она была все еще недовольна, но не показала это Чи, который снова улегся под свое одеяло. -- Тебе нужно что-то еще? -- безукоризненно вежливо спросила она. -- Быть может горячей воды?
   -- Нет. Той, которую он уже выпил, пока достаточно, -- сказал Вейни. -- А потом -- когда ветер утихает, на солнце достаточно тепло.
   Она отошла от них и, беззаботной походкой, отправилась на вершину холма, где сорвала веточку, очистила ее и, как какая-нибудь деревенская девчонка, пошла по лугу, украшенный драконом меч болтался сбоку.
   Она, решил Вейни, на грани взрыва.
   Он отдал Чи вторую чашку, хлебнул из своей и сморщил нос, распознав вкус. -- Не бойся, -- сказал он, видя, что Чи колеблется и нюхает свою чашку. -- Чай с травой. -- Он опять пригубил. -- Против лихорадки. Она дала нам обоим то же самое, чтобы ты не подумал, что это яд. И немного слабого фруктового ликера, чтобы подсластить его. Сама трава очень горькая и кислая.
   -- Келская ведьма, -- сплюнул Чи. -- Хочет купить меня за чашку чаю.
   -- О, да, -- сказал Вейни, взглянув на него с некоторым удивлением, так как именно в это верили в Эндар-Карше. Раньше он сам верил в это, и теперь глядел на Чи с умилением, спрашивая себя, где он потерял эту веру. -- Некоторые так говорят. Но ты не потеряешь свою душу за стакан чаю.
   Да, а сам-то он потерял, подумал Вейни, потерял свою душу за что-то похожее, за кусок оленя. Но это было очень давно, и он проклят, проклят за ту сделку, за помощь незнакомцу в зимнюю бурю.
   Чи сумел опереться на локоть, и дрожащими руками, кашляя и расплескивая, упрямо пил чай, глоток за глотком. Вейни выпил собственную кружку, доказывая, что чай безвреден.
   Но сейчас, как и тогда, он поможет этому Чи, хотя это будет дорого стоить им обоим. Вейни запустил руку в седельную сумку и вытащил маленький ящичек, искусно выточенный из рога.
   Возможно, усмехнулся он про себя, какой-нибудь добропорядочный житель Эндар-Карше решил бы, что там тоже скрыто ведьмино зелье.
   -- Что это? -- устало спросил Чи, допил свой чашку.
   -- Для ран. Самое лучшее, что у меня есть. Не дает ранам покрываться струпьями и снимает воспаление.
   Чи взял ящичек, открыл его и, подцепив немного мази на палец, понюхал ее. Потом помазал рану на колене, заранее зажав губу между зубов, ожидая сильное боли; но достаточно скоро глубоко выдохнул и его лицо расслабилось.
   -- Это точно не повредит, -- заметил Вейни.
   Чи начал мазать себя, одну рану за другой, одеяло упало с него, сохнущие волосы растрепались, капли воды падали с их концов. Вейни тоже взял немного и помазал те места, до которых Чи не мог дотянуться, а заодно собственное плечо, потом дал Чи отдохнуть.
   -- Почему? -- откашлявшись спросил Чи, спокойным, насколько мог голосом. -- Почему ты спасаешь меня?
   -- Помощь воину от воина, -- сурово сказал Вейни.
   -- Я свободен? Мне кажется, что нет.
   Вейни шевельнул плечом. -- Нет, не свободен. Но мы разделим с тобой все, что есть у нас. В нашем положении--, -- он глубоко вдохнул, думая о том, что он должен скрыть, чтобы не нарушить верность Моргейн и не попасть в засаду, в этом мире или в обеих, -- мы не хотим ничего нарушить в этой земле. Но ты, возможно, не хочешь, чтобы тебя нашли...
   Какое-то время Чи молчал. Потом опять сунул руку под одеяло за новой порцией мази. -- Да, не хочу.
   -- Тогда мы должны кое о чем поговорить, не правда ли?
   Бледные голубые глаза мигнули, в них появилась сумасшедшинка, как во взгляде ястреба. -- Ты вассал Гаулта?
   -- Кто такой Гаулт?
   Возможно правильнее было бы уклониться и ответить иначе. А возможно пришла очередь Чи считать его сумасшедшим -- или лжецом. Человек аккуратно зачерпнул пальцем новую порцию мази, намазал на очередную рану, потом мигнул, вокруг глаз появились морщины боли, лицо стало упрямым и неприятным. -- Кто такой Гаулт? -- безжизненным голосом повторил он слова Вейни. -- Ты спрашиваешь, кто такой Гаулт? Неужели вы действительно не знаете?
   Вейни опять пожал плечами. -- Откуда нам знать? Есть много великих лордов. Не только этот.
   -- Это его земля.
   -- Ого! А ты его человек?
   -- Нет, -- резко сказал Чи. -- Не был и не буду. -- Он понизил голос, и, с придыханием, прошептал, -- В отличии от тебя я не буду служить кел, никогда.
   Это был вызов, хотя и шепотом, запинаясь на каждом слове. Вейни подождал, пока слова улетят, рассеятся в воздухе. -- Она моя госпожа, -- сказал он так мягко, как только мог, -- и она халфлинг, полукровка, по ее словам. На моей родине ее называли ведьмой, но это не так. Я мог бы посчитать твои слова оскорблением, но я сам когда-то так думал, очень давно.
   Чи занялся ранами.
   -- Это Гаулт оставил тебя умирать, -- продолжал Вейни. -- Ты сам сказал. Но почему? Что ты ему сделал?
   Опять взгляд ястреба, на мгновение. Видно, что он взбешен. -- Гаулту ап Месирану? Он очень хорошо живет в Морунде и выжимает все из своей страны. Он не боится ни Бога, ни дьявола, и окружил себя огромной стражей из людей и кел.
   -- Скажи мне, как ты думаешь, он поблагодарит нас за то, что мы освободили тебя?
   Наконец сказано. Долгое молчание, очевидно он обдумывает эту мысль.
   -- Надеюсь теперь-то ты понял, что мы ему не друзья, -- сказал Вейни, -- и что миледи желает тебе только добра, и что от тебя мы не получили нечего, кроме ночной тревоги и нескольких новых шрамов на моем плече. Что бы ты хотел -- сражаться с нами непонятно для чего? Или ускакать с нами подальше отсюда -- пока не покинем владений этого лорда Гаулта?
   Чи обхватил руками голову и застыл в этой позе, голова медленно клонилась на колени.
   -- Тебе не нравится моя идея? -- спросил Вейни.
   -- Он убьет нас, -- наконец сказал Чи, искоса бросив взгляд на Вейни и по-прежнему опираясь головой на руки. -- Как вы нашли меня?
   -- Случайно. Мы услышали волков. И увидели птиц.
   -- И совершенно случайно, -- горько сказал Чи, -- вы скакали через владения Гаулта.
   Человек хотел ключ к тайне -- будет лучше, если дать ему маленький намек. -- Нет, не случайно, -- сказал Вейни. -- Дорога. И если наш путь лежит через эту землю, значит так тому и быть.
   Молчание.
   -- Что ты такое сделал, -- опять спросил Вейни, -- что этот Гаулт так поступил с тобой? Быть может ты убийца?
   -- Все убийцы на их стороне. Они убили--
   -- Кого? -- спросил Вейни, когда человек внезапно замолчал.
   Чи зло покачал головой. Потом нахмурил лоб, с которого свисали еще мокрые волосы, и с вызовом посмотрел на Вейни. -- Вы пришли из-за ворот, -- твердо сказал он, -- если скакали этим путем. Я не дурак. И не говори мне, что твоя леди не знает, чья это земля.
   -- Из-за ворот--. -- Вейни задумался, во второй раз. Жизнь человека подвешена на тонкой нити. И так легко перерезать ее мечом. Или развязать войну и убить тысячи и десятки тысяч. Он помолчал, и наконец сказал: -- Я думаю, что если у тебя есть вопросы, миледи может ответить на них..
   -- А что ты хочешь от меня? -- спросил Чи.
   -- Ничего сложного. Легче не бывает. И тебе подойдет.
   Взгляд Чи стал очень озабоченным.
   -- Спросить миледи, -- сказать Вейни.
  
   Намного более спокойный и здоровее выглядящий человек, завернутый в одно из их двух одеял, вот кого Вейни привел к костру, около которого ждала Моргейн. Волосы и борода Чи были чисты и приведены в некоторый порядок, после того как он умылся и причесался. Он был бос, хромал, и болезненно моргал, когда наступал на сучки, разбросанные на пыльной земле. Все свои пожитки он оставил на берегу реки -- и только Небеса знают, сколько на них мази или сколько потребуется стирки, чтобы спасти хотя бы кожу: ткань не спасет ничто.
   Чи уселся на землю, и Вейни сел так, чтобы быть ближе к нему, чем к Моргейн -- на всякий случай.
   Но Моргейн, превратив одну из чашек поменьше в черпак, налила из кастрюли обыкновенного чая в три кружки, и, обогнув костер, превратившийся в горячие угли, подошла к Вейни и Чи. Ветер играл негромко шелестевшими листьями и носил их с места на место, покрывая землю движущимися пятнами солнечного света, угли не дымились, а приятно согревали то, что находилось в тени, а лошади, серый в яблоках и белая, спокойно паслись неподалеку, на маленьком пятачке травы и солнечного света. Судя по походке, Моргейн никуда не торопилась, а просто наслаждалась покоем.
   Но не по глазам, подумал Вейни. Она была точно так же спокойна даже тогда, когда он поднялся на вершину холма, чтобы отдать чашки и рассказать все, что сумел узнать о Чи. -- Самое главное -- он знает о Вратах, -- быстро сказал Вейни. -- Он верит, что мы пришли из-за них, но настаивает, что мы лжем, когда говорим, что не знаем ничего ни об этом лорде Гаулте, ни о стране, в которой находимся.
   Сейчас Моргейн спокойно пила чай из кружки, не торопя событий. -- Вейни сказал мне, что ты не знаешь, откуда мы пришли, -- сказала она после очередного глотка. -- Но ты думаешь, что мы должны знать это место, и что у нас какое-то дело к владельцу Морунда. Но ты ошибаешься. Нас сюда привела дорога. Вот и все. Она вьется через все Врата. Ты знаешь об этом?
   Чи уставился на нее, но не с вызовом, как раньше, а скорее с ужасом.
   -- Как и любая дорога, -- продолжала Моргейн под шелест листьев и шуршание ветра, -- она ведет в любое место. Так устроены дороги. Назови самое отдаленное место в твоем мире. Дорога за лесом ведет туда, так или иначе. И она ведет от этих Ворот к другим Воротам. А Ворота -- во множество мест. Вейни сказал, что это ты знаешь. Тогда ты должен знать и все то, что я тебе сказала. А значит, -- Моргейн взяла маленькую очищенный от коры сучок, помешала в своем чае, аккуратно подцепила им что-то и отбросила в сторону, -- ты должен знать, что приказы лордов действуют только там, куда может дотянуться их рука. И не дальше. Я никогда не слышала о твоем лорде Гаулте, и меня это не волнует. Мне кажется, что не он стоит моих волнений.
   -- Тогда причем тут я? -- горько, с отчаянием спросил Чи.
   -- Ни при чем, -- сказала Моргейн. -- Ты -- неудобство, попавшееся по дороге.
   Да, это было не то, что ожидал Чи. Моргейн опять глотнула чаю, поставила чашку на землю и налила себе еще, а Чи молчал, не в силах сказать ни слова.
   -- Мы не можем освободить тебя, -- продолжала Моргейн. -- Да, нам нет дело до этого Гаулта; но ты можешь попасть к нему в руки, и это не принесет ничего хорошего ни тебе, ни нам. Спокойствие -- вот что нам нужно. Так что пока ты пойдешь с нами и мы найдем тебе лошадь -- судя по всему ты умеешь ездить верхом. Я не права?
   Чи уставился на нее, на его лице ясно читались недоверие и паника. -- Да, -- слабо сказал он. -- Да, леди, я умею ездить верхом.
   -- На самом деле наше дело не нуждается в тебе, ты знаешь об этом, не так ли? Увы, оно стало твоим, потому что наша безопасность зависит от твоей, уверяю тебя. Я уверена, что где-нибудь неподалеку мы найдем тебе лошадь. А пока ты поедешь вместе с Вейни -- как только сможешь удержаться на лошади. И ты будешь есть нашу еду, спать на наших одеялах, лечиться наши лекарствами и платить нам за это оскорблениями. -- Все это Моргейн проговорила спокойно и негромко. -- Но последнее должно измениться. Сегодня ты не будешь делать ничего, только лежать на солнце, голым или одетым, меня не волнует, уверяю тебя. Мне все равно. А теперь о другом. Насколько велики земли Гаулта? Сколько мы должны проскакать, чтобы перестать думать о том, что он может напасть на нас?
   Чи сел и посмотрел вокруг обеспокоенным взглядом. Потом закусил губу, подвинулся вперед, выхватил из углей полусгоревшую палочку и начал рисовать на земле. -- Вот здесь вы нашли меня. Вот дорога. Здесь--, -- он стер большую неопределенную область, -- ворота, из которых вы пришли. -- Палочка нарисовала извилистую линию, ведущую на север через холмы с волками. -- По обе стороны леса. За исключением--, -- он показал рукой за деревья, на другой берег реки, где под солнцем зеленел веселый луг. -- Там, на некотором расстоянии от дороги, лес почти полностью вырублен -- одно дерево там, другое здесь, третье далеко от них обоих.
   -- Ты хорошо знаком с владениями этого лорда, -- заметила Моргейн.
   Палочка задрожала, и не из-за ветра. -- Север я знаю. И запад не забуду никогда. Они взяли нас здесь. -- Палочка опять задвигалась по земле, рисуя дорогу и линию, пересекающую дорогу. -- Это Сетой, река. Она течет с гор. Ее пересекает мост, очень старый. По ту сторону моста, на северо-запад, начинаются леса лорда Гаулта, его пастбища и поля; вот здесь его замок, на некотором расстоянии от Старой Дороги. В этих холмах деревня. Между ними дорога. Она тоже принадлежит ему. Есть и другие дороги, помимо Старой Дороги, вот здесь еще одна, она ведет от Морунда вверх, в те же холмы; а вот еще одна, она ведет к ручью Гиллина, потом взбирается на эти холмы, и доходит до деревни. Все эти дороги опасны для вас.
   -- Дальше, по ту сторону моста, -- сказала Моргейн, и обогнула костер, чтобы показать пальцем направо и налево от дороги, -- Там есть другие дороги?
   -- За западными холмами, -- Чи немного отошел от нее и палочной нарисовал маленькие линии.
   -- Люди?
   -- Высоко в холмах. Не любят незнакомцев. Охраняют границы от любого вторжения: лорды севера время от времени спускаются с гор и убивают некоторых из них -- чтобы доказать то, что они хотят доказать. Кто знает что?
   Возможно он хотел чем-то ее подколоть. Моргейн не унизилась, чтобы понять чем именно. Она показала на другую сторону. -- А здесь, на востоке?
   -- Крепости кел. Лорд Черот и лорд Сетис, с их армиями.
   -- Что ты посоветуешь?
   Чи какое-то время не двигался. Потом указал палочкой дорогу на западе. -- Здесь. Через лес, за полями Гаулта. Между Гаултом и жителями с холмов.
   -- Но как попасть на нее со Старой Дороги?
   -- Вот отсюда, леди, напрямик через Лес Гаулта. Я могу провести вас -- прямо отсюда. Я точно поведу вас, если вы захотите избежать крепости Гаулта. Я хочу того же самого.
   -- А откуда ты сам? -- спросил Вейни, который до этого не сказал ни одного слова, и подошел поближе к рисунку. -- Где твой дом?
   Чи глубоко вздохнул и указал место рядом с Морундом. -- Здесь.
   -- Ты жил в крепости?
   -- Я свободный человек, -- ответил Чи. -- Там живут некоторые из нас -- те, кто спустились с холмов.
   -- Хорошо вооруженный свободный человек, -- заметил Вейни.
   Чи встревожено посмотрел на Вейни, но ничего не сказал.
   -- Там много таких как ты? -- спросила Моргейн.
   Боится, по-настоящему боится. -- Меньше чем было, -- наконец ответил Чи. -- Мой лорд мертв. Вот и все мое преступление. Теперь я вооруженный и свободный человек. Как и Гаулт, когда-то. Но они взяли его. Теперь он кел -- внутри.
   -- Это, -- опять вмешался Вейни, -- судьба всех пленников?
   -- Случается, -- сказал Чи, беспокойно оглядываясь по сторонам.
   -- Скажи нам, -- сказала Моргейн, подходя к той точке дороги, где она заканчивалась. -- Что лежит впереди?
   -- Другие кел. Теджос, Мант.
   -- Что там за места? -- спросил Вейни.
   -- Не знаю. Места кел. Вам лучше знать.
   -- Но Гаулт их знает?
   -- Да, я уверен, что да, -- ответил Чи хриплым голосом. -- Возможно и вы.
   -- Возможно мы нет, -- мягко ответила Моргейн, очень мягко. -- Опиши мне путь на север, по Старой Дороге.
   Чи поколебался, потом задвигал палочкой, рисую линию, которая шла на север, потом резко поворачивала и направлялась на восток. -- Лес и холмы, -- сказал он. -- Тысячи маленьких троп. Владения кел. Высокий Лорд. Скаррин.
   -- Скаррин. Лорд Манта. -- Моргейн уселась, положила подбородок на руку, наморщила лоб, сжала кулак и долго не задавала никаких вопросов. Потом: -- А где живут люди в вашем мире?
   Палочка, не колеблясь, указала на запад. -- Здесь. -- И на восток, рядом с Морундом. -- И здесь. Есть те, кто живет на западе, и те, кто живет в земле кел. Но на западе только свободные Люди.
   -- И ты один из них.
   -- И я один из них, леди. -- На этот раз голос не дрогнул, но был таким же спокойным, как и голос самой Моргейн. -- Вы добрее, чем Гаулт, это все, что я знаю. Если человек должен поклясться в верности какому-нибудь из кел -- лучше, чтобы это были вы, чем тот лорд, которого нам послал Скаррин. Я проведу вас через земли Гаулта. И если я буду служить вам хорошо -- если вы поверите мне и доверите вести вас -- то, когда вы будете рядом с людьми, я проведу вас мимо них.
   -- То есть ты пойдешь против твоего народа, -- сказал Вейни.
   -- Я был пленником Гаулта. Неужели вы думаете, что люди поверят мне? Слишком многие после такого становились шпионами. Никто из тех, кто был около ручья Гиллина, не выжил, кроме меня. Мой лорд Ичандрен мертв. Мой брат мертв. Да будет милость Господа с ними обоими. -- На мгновение его голос прервался, но он остался спокоен, руки сложены на коленях. -- Никто из живых не поручится за меня. Я не подниму руку против людей. Но и умирать я не собираюсь. Один из моих товарищей на холме -- он отдал себя волкам. На вторую ночь. Но я не хотел умирать, и сражался.
   На его глазах выступили слезы, проделав мокрые дорожки на лице. Чи не глядел ни на кого из них. На лице не дрожал ни один мускул, все застыло. Только слезы текли.
   -- Значит, -- сказала Моргейн спустя какое-то время, -- ты хочешь поклясться?
   -- Я клянусь вам--, -- глаза Чи глядели куда-то за нее, -- что каждое мое слово -- правда. Я поведу вас. Я уведу вас от всех опасностей. Клянусь моей душой, что не солгу вам, леди. Чего бы вы не потребовали от меня.
   Вейни задохнулся от удивления и покрепче обхватил себя руками, во все глаза глядя на человека. Он сам клялся почти такими же словами, когда приносил клятву илина -- с раной на ладони и белым шарфом на шлеме -- воин-изгнанник, подобранный лордом, он дал клятву на крови, страшную клятву. И сейчас, слыша ее от другого, Вейни почувствовал, как что-то набухло в горле -- память о том отчаянии, а в душе шевельнулось чувство, похожее на ревность, ведь этот человек заговорил с Моргейн как вассал с госпожой, ничего не зная о ней и о том, во что ввязывался.
   О Бог в Небесах, лио, неужели ты доверяешь этому мужчине и берешь его на тех же условиях, что и меня -- меня, который прошел с тобой так далеко, который так близок к тебе? Неужели ты берешь себе другого сбившегося с пути пса?
   -- Я принимаю твою клятву, -- сказала Моргейн. -- И отдаю тебя в распоряжение Вейни.
  
   -- Ты веришь ему? -- спросила его Моргейн позже на языке Эндар-Карша, когда Чи, голый, лежал на одеялах на травянистом береговом откосе, впитывая в себя лучи солнца и, возможно, спал -- хотя и видимый из лагеря, но достаточно далеко, чтобы соблюсти приличия. Солнце лучшее лекарство для таких ран, сказала Моргейн. Солнце и свежий ветер.
   А еще бальзам и масло. И рядом с ним лежит омерзительно-грязная броня, которой тоже требовались масло и починка .
   -- Человек поклялся, -- сказал Вейни. -- Такой клятвой, какой и подобает клясться мужчине. Но, -- сказал он через мгновение, вставая на колени рядом с умирающим костром, -- человек может продать свою душу за что-нибудь, что он ценит. Например за свою жизнь.
   Она долго глядела на него. -- Тогда нам нужен крючок, с которого бы он не сорвался.
   -- Он верит, -- сказал Вейни, -- в колдовство и в ведьм.
   -- А ты нет?
   Вейни поднял плечи, слабое неловкое движение, его глаза мгновенно метнулись к драконьему мечу, который висел у нее на боку всегда, и весь этот тяжелый день тоже. Рубиновые глаза зло сверкнули с золотой рукоятки; они напомнили ему камень, который он носил около сердца, чужая, опасная вещь. -- Я никогда не видел работу ведьм. Только вещи, которые делали кел, и с большинством из них я могу справиться. -- Внезапно его охватила растерянность, быстро сменившаяся паникой и страхом, страхом перед тем, кем он стал, сожаление о том, что потерял. -- Быть может я сам стал колдуном, -- прошептал он. -- Возможно именно так работает колдовство. Чи ап Кантори так и думает.
   По лицу Моргейн была ясно, что она тоже много чем думает. Но на какое-то мгновение ему стало не до нее, и она поглядела на него в упор, что обычно смущало и тревожило его. Серые глаза стали ясными, в их серой глубине как будто бушевало все пожирающее море; на веках ресницы, такие, которые он никогда не видел ни у людей и ни у кел, темно-серые, бледневшие к кончикам; такими же бледными были и ее брови, но только не волосы, блестящие серебром. Халфлинг, сказала она. Иногда он думал, что это правда. Иногда не знал ничего.
   -- Ты сожалеешь?
   В конце концов он потряс головой. Других слов не было. Вейни глубоко вздохнул. -- Я выучил твой урок, лио. Я гляжу только вперед и по сторонам. Никогда назад.
   Моргейн прошипела что-то сквозь зубы и отшвырнула полусгоревшую палочку, которой Чи рисовал карту. Непохоже на ее обычное спокойствие. Она оперлась локтями о колени, сгорбилась, прижала ладони к груди и уставилась в никуда.
   Вейни молчал. Самое лучшее, что он мог сделать.
   Она думала об их, об их жизнях, он был уверен. Она умнее и мудрее его -- во всяком случае он привык так думать. Он многого не замечал, не умел правильно оценивать события -- Моргейн не пропускала ничего. Она научила его искусствам, которые ужасают их пленника: он умеет работать с воротами, читает надписи кел и знает идеи, которые кел считают правдой -- они не верят в богов и стремятся (некоторые из них) обратно в то время, когда они властвовали мирами, и (некоторые из них) вперед в то время, когда они должны восстановить свою власть, чего бы это не стоило их бессмертным душам, от которых они отреклись.
   Моргейн рассказала ему, что в древности кел взяли людей, изменили их и, вместе с растениями и самыми разными тварями, провели через ворота во множество миров, и так длилось до тех пор, пока сама ткань Времени не лопнула, Прошлое исказилось, а Настоящее стало катастрофой, в которой смешалось все, что было и чего не было -- и мысли об этом холодили его многострадавшую душу, сражались с тем, чему научила его Святая Церковь, правота которой была вне всякого сомнения.
   Кел использовали людей как слуг, потому что те очень походили на самих кел... и таким образом кел-лорды сделали ужасную ошибку: Люди, хотя и живут намного меньше кел, намного быстрее размножаются, а это означает, что люди угрожают им.
   На его родине, в землях Карша и Эндара, разделенных горной системой, покрытой снегом Матерью Орлов, от кел остались главным образом слухи, за немногими оставшимися в основном охотились, и значительно реже относились терпимо -- к беловолосой Моргейн хорошо отнеслись Верховные Короли за сто лет до его рождения, зато в его собственное разрушенное время даже коричневые волосы Вейни были слишком светлыми с точки зрения клана Нхи. А в этом месте--
   А в этом месте было слишком много кел. Лорды севера время от времени спускаются с гор и убивают некоторых из них, сказал Чи о рейдах на народ холмов. Чтобы доказать то, что они хотят доказать. Кто знает что?
   Вейни знал. Он знал и еще много вещей, которые, как он надеялся, не понимали люди вроде Чи. Понимание этих жестоких убийц, взгляд на них с такой точки зрения, которая разрешала ему исследовать мотивы поступков кел -- все это казалось Вейни пропастью, отделяющей его от других людей: такая же пропасть разделяет жизнь и смерть. Он и Моргейн знали столько, что все остальные знания казались пылью.
   Что с твоим кузеном? спросил Чи. Но он не мог ответить: этого он не смог бы объяснить никому, кроме того, у кого, как у лорда Гаулта, за человеческими глазами скрывается кел--
   -- старый кел, подумал Вейни. Или тяжело раненый или смертельно больной. Кел, который нашел единственный способ победить человечество, при помощи ворот и силы, которая дает им возможность перенести умирающий разум в чужое тело.
   Кел используют ворота, внезапно подумал Вейни, и ледяная игла коснулась его сердца.
   -- Лио, -- сказал он, -- если местные кел используют ворота -- что им мешает перемещаться туда, куда они хотят?
   -- Ничего, -- ответила Моргейн, и бросила на него острый быстрый взгляд. -- Ты понимаешь -- ничего не мешает им. Возможно они знают, что мы здесь, возможно они уже нашли наш след, потому что мы возмутили пространство, пройдя через ворота. И это не самый добродушный народ. Доказательства мы видели. Я расскажу тебе то, что заметила: наш новый друг даже бровью не повел, увидев наших лошадей, снаряжение и то, что мы скачем вместе. Не удивился и тому, что мы вышли из ворот, хотя не знает точно где они находятся. Может быть он не удивился потому, что ничего не знает о воротах, но, поскольку кел в этом мире спокойно входят в ворота и выходят из них, они мастера и в других делах. -- Потом она показала на лес вокруг них. -- Эти деревья, ты видишь? Такой перекос никак не объяснишь только соседством с воротами. Такое чаще всего бывает, когда ворота выбрасывают из себя слишком много энергии. То есть работают не слишком хорошо. Но то, что кел не в состоянии исправить это, не означает, что они не используют их.
   Не самая успокаивающая мысль. -- Тогда они могут отправиться вслед за нами.
   -- Если то, во что верит наш новый друг -- правда, то да, могут. А если, случайно, кто-нибудь из Манта или Теджоса охранял ворота, когда мы выходили из них, они уже знают, что ими воспользовались.
   Вейни бросил резкий взгляд на человека, спящего на солнце, и его охватила паника.
   Это был проводник, которому он не доверял, дополнительная ноша, из-за которой лошади будут двигаться медленнее. Проще всего бросить его здесь, а самим довериться скорости, помня, что человек хромает на одну ногу и не в состоянии бежать.
   -- Да, будь уверена, охранял. Волки.
  
   В конце концов боль исчезла -- вообще все исчезло, кроме ветра и солнца на голой коже, Чи лежал с закрытыми глазами, через веки лилось красное сияние, тепло солнца сменялось холодом ветра, игра природы -- такая же неистовая и невообразимая, как его жизнь. Он должен был бы стыдиться своей наготы, но у любого человека, побывавшего в подземельях Гаулта, почти не оставалось стыда. Он должен был бы страдать, но научился наслаждаться мгновениями покоя, даже если они находились между двумя волнами боли, и верить, что еще будут такие передышки -- если он сумеет пережить боль между ними.
   И вот пришел этот день. С обеих сторон ад. И, тем не менее, это самый лучший день из всех, начиная с ручья Гиллина, и если ад все-таки придет, возможно -- только возможно -- он будет похож на волны боли, первый намек на порядок в его жизни.
   Вот как он теперь разговаривает сам с собой. Возможно там, на верхушке холма, он действительно стал сумасшедшим, разговаривая с волками и зовя их по именам. И все-таки, он уверен, жизнь стала полегче, а завтра будет еще лучше. Он действительно настолько хорошо себя чувствует, что в состоянии планировать на два дня вперед.
   О том, что будет потом лучше не думать. Такие мысли опасны -- опасны именно сейчас, когда он начал верить глазам этого человека, опасны и легкомысленны; этот человек и женщина-кел говорят между собой, спорят, обсуждают, пожимают плечами и жестикулируют -- как два товарища в поле, хотя есть что-то подозрительное в хмурых бровях и скупых жестах, с которыми говорят мужчина и женщина--
   Как если бы это возможно! Как если бы человек, мужчина, может добровольно пойти с кел--
   Эта леди-кел, которая смеется и обменивается шуточками со своим слугой, женщина, сидящая в лесу в тайне от Гаулта и всех его прихвостней -- и, одновременно, колдунья, обладающая силой, способной жечь железо -- да, это что-то из ряда вон выходящее, такое, о чем Чи предпочитал не думать.
   Сейчас только одно ясно и понятно: он должен идти с ними; а это означает, что он должен попытаться ускользнуть от патрулей Гаулта и радостей верхушки холма. Ради этого можно называть ее леди, склонять перед ней голову и даже -- более опасно -- слегка надеяться на то, что бывают другие кел и что сделка с леди-кел может быть настоящей -- или на то, что ее слуга-человек может стать настоящим другом.
   Самая опасное, самое рискованное -- дать утвердиться этой мысли даже на короткое время, даже на мгновение, и думать, что кел сможет относится к нему так же, как к своему слуге, этому Вейни, или что рядом с ней -- худой женщиной-кел -- можно чувствовать себя в безопасности, не продав душу дьяволу, чувствовать так, как он чувствует сейчас, и думать, что у нее не больше силы, чем у Людей.
   Если человек смог найти кел-лорда, так свободно обращающегося со своими слугами, то этот человек не должен быть дураком и отказываться от убежища и покровительства, тем более, что его жизнь висит на волоске. Что позорного в этом?
   Думать дальше Чи не захотел. Покой сегодняшнего дня грел его душу. И будет греть еще много дней. А сейчас он должен перевернуться и лечь на живот, если не хочет, чтобы кожа обгорела. Самый тяжелый поступок в жизни.
   Немного позже он передвинулся в тень, и опять, довольный, неподвижно лежал, завернувшись в одеяло, с руками под головой. Он заснул, а когда проснулся, то почувствовал, как свежий ветер доносит запах готовящейся еды, и он заплакал, глупые слезы сочились из глаз; захотелось собрать все свое мужество, подняться на холм, сесть рядом с костром и почувствовать, что тебе рады -- но вместо этого он лежит здесь, глотая слезы, его трясет от страха, страха, что его не примут там, что его опять свяжут и больные плечи не выдержат еще одну такую ночь.
   И он не понимал, почему должен плакать и дрожать, как дурак, почувствовав запах лепешек, готовящихся на костре, разве что он еще жив, а все остальные мертвы, как и брат; и тут его мысли побежали обратно на холм, в уши ударил шум волков, в темноте поедающих добычу -- безопасный звук, в котором нет ничего печального, просто жизнь сжалась до ночи, до мгновения... до того самого мгновения, когда волки ели, а он еще был жив.
   Да, это было безопасное время, вспомнил он. Время холода и молчания, время собирать камни, когда человек понимает, что только жизнь что-то значит, и только его жизнь по-настоящему что-то значит. Друзья отвлекли волков от него, ценой жизни. Вот и все. Пока они были живы, они переговаривались, наполняя тишину утешающими словами, но в конце концов человек всегда хочет прожить немного подольше; и если твой друг -- цена за это, человек узнает, что заплатит эту цену, заплатит волкам своим лучшим другом или любимым братом. Да, это было безопасно, вспомнил он... но запах хлеба и звук голосов разбудили что-то болезненное внутри, настолько ужасно болезненное, что может потрясти его и опять сделать человеком.
   Так же быстро узел боли развязался, ветер высушил слезы и он лежал, нюхая готовящуюся еду, и думая о том, что он продаст душу за кусок хлеба и немного человеческого смеха. У него осталось так мало того, что можно продать -- ровно столько, сколько у него вообще есть. Он и так проклят, и если эта кел и мужчина, который служит ей, захотят взять еще одну душу за немного еды и немного удовольствия, он пойдет на сделку и предаст свой род.
   В конце концов он мог приручить волков, и, если бы не эта парочка, сам стал бы волком, не боялся Гаулта и вообще ничего на свете -- хотя и недолго. Они вполне могли оказаться врагами Гаулта: ходили слухи, что Гаулт не в ладах со своим Сюзереном. Они могли быть из Манта, или еще откуда-то -- женщина сказала откуда, но он не понял; но если они не оставили его волкам, если взяли его с собой, и если бывает такое чудо, как человек, свободно ходящий среди кел и не потерявший собственного рассудка -- тогда еще есть надежда...
   Он опять задрожал, опять увидев голову Ичандрена на колу за воротами крепости Гаулта, опять увидев подземелья и услышав крики, которые они выжали из человека, который был самым храбрым и сильным из всех, кого он знал, выжали прежде, чем превратить его в красную и ужасную груду мяса и отрубить ему голову...
   ... Месть. Гаулт никогда не видел его раньше. Он просто ткнул пальцем на некоторых из них: для волков. Гаулт выбрал его не из-за какой-нибудь личной мести.
   Но если он станет волком-охотником, то придет время, когда Гаулт научится бояться его и проклянет тот день, когда повстречался с ним.
   Вот цель, ради которой не жалко отдать душу.
   В первый раз перед ним появилась надежда на будущее, как если бы луч света прорезал туман.
   Но тут Чи случайно взглянул в сторону костра, встретился глазами с женщиной и немедленно отвернулся -- а после отказывался вспомнить в деталях чувство, охватившее его, чувство физической опасности. Мужчина никогда не ожидает, что почувствует такое, только взглянув на женщину, это трусливо и малодушно... он никогда и никому не признается в этом... если, впоследствии, он будет с женщиной и вспомнит о своем позоре, то у него точно исчезнет желание... лучше вообще отказаться от женщины, любой женщины...
   Она действительно ведьма, решил он. Чи знал людей, называвших себя ведьмами, которые только тем и занимались, что шептали над своими травами и зельями, и принимали роды у женщин и кобыл.
   Мужчина не должен иметь с ними дела, или, в крайнем случае, только тогда, когда хочет купить амулет, для защиты от злых сил и удачи в делах -- и даже тогда, как говорят священники, он может запятнать свою душу, если покупает что-то слишком сильное.
   Вот такую огромную силу он почувствовал в женщине-кел. Он знал, что это такое. И все-таки она обошлась с ним намного лучше, чем Мант с Гаултом -- тем Гаултом, который был человеком чести, прежде чем кел заманили его в ловушку, посулив договор о мире; тот Гаулт был другом Ичандрена и сражался вместе с ним -- Бог помоги им обоим.
   Договор. Договор -- так сказал Гаулт.
   Вот что значит верить кел.
   В конце концов этот мужчина, Вейни, спустился с холма: Чи следил, как он идет -- и дрожал, как во сне; конечно он идет пригласить его к огню.
   Потом Чи сидел, по-прежнему завернутый в одеяло, со своей порцией в руках, но так и не смог съесть ее до конца, настолько слабым оказался его живот. Но они разговаривали и шутили с ним, оба, мужчина и женщина, задали ему несколько вопросов, а потом он лежал около огня, пока ведьма мыла сковородки в воде, как любая женщина его рода; а после того, как она вернулась, Вейни повел лошадей вниз, на водопой.
   День угасал, и они, понял Чи, взялись за работу над его снаряжением: счистили ржавчину с колец кольчуги, начистили металл водой и речным песком, и смазали маслом.
   Его собственные сапоги стояли рядом, уже готовые, на правом был разрез, но к нему прикрепили длинную полоску кожи, которую можно было обвязать несколько раз вокруг лодыжки и поддержать голенище.
   Он видел все это, лежа на боку и накрытый только одеялом... смотрел, как они работают, даже ведьма, выполняют работу раба или, в крайнем случае, слуги, и делают все это для него -- для него, потому что им самим совершенно не нужна пара истоптанных и разодранных сапог и броня, намного более бедная, чем те замечательные кольчуги из маленьких стальных колечек и эластичной кожи, которые на них надеты.
   Глубокой ночью, когда они сидели друг напротив друга и пришло время спать, мужчина снял седло с лошади, достал постельные принадлежности и улегся прямо там, где сидел, а ведьма завернулась в темный плащ, прислонилась к старому толстому стволу дерева и, судя по всему, собралась сторожить. Они оставили его около теплых углей. И не стали ничем грозить. Даже не связали.
   Чи лежа в темноте и думал, думал, наблюдал, потом засыпал и посыпался опять, замечая любое, даже самое маленькое движение, которое они делали. В его душе трепетала надежда, надежда на то, что они, непонятно почему, приняли его к себе. В темноте, никому не видимый, он заплакал, без причины и без остановки.
   Он не знал почему, но их доброта что-то сломала в нем, в нем, который не побоялся всех угроз Гаулта, и сейчас он боялся только одного: все это только ложь.
  

Третья Глава

  
   На следующий ужин они ели рыбу. В лесу не было ничего, даже кролика -- Вейни подумал что волки, вывшие всю ночь, наверняка охотятся около ворот, хотя он не понимал, почему они оставались в таком малоприятном месте.
   На юге были горы, сказал Чи, и люди; люди на западе и на севере, кел на севере и на востоке; и вообще, решил Вейни, здесь волки -- робкие обитатели, как и в других мирах.
   За исключением, как сказал Чи, полуволков, любимцев Гаулта.
   Чи еще вспомнил, что в те времена, когда война охватывала срединные земли -- около человеческих лагерей и деревень появлялись дикие волки и таскали овец. По его словам люди его рода на месте не сидели, а постоянно двигались с места на место -- так что сейчас они где-то на холмах, но где?
   -- Тогда, -- сказал Чи, глядя в огонь таким взглядом, как если бы его мысли бродили очень далеко, -- тогда мы жили в холде Перо, в Эглунде. Там мы чувствовали себя в безопасности. Но это продлилось недолго -- не больше года. Тогда Гаулт сражался вместе с другими лордами. Сам я был еще мальчиком. Я помню -- помню войны, постоянные переезды, холодные зимы, снег по грудь лошадям, и умирающих людей, много умирающих людей. Мы пришли в крепость Гаулта, в Морунд. Для него мы были людьми с порубежья. И это были хорошие годы. Я скакал с Ичандреном. Мой брат, мой отец и я. Они мертвы. Все.
   Потом он замолчал, надолго.
   -- Мать? -- спросила Моргейн.
   Чи не посмотрел на нее. Горло работало, слова выходили. Но глаза, глаза, не двигаясь, глядели в огонь. -- Не знаю, в последний раз я видел ее--, -- одно плечо поднялось. -- Тогда мне было тринадцать. Как раз перед этим Морунд пал и Гаулт ушел на север. Потом он вернулся назад... Другим. А потом -- потом он и кел с севера убили почти всех людей-мужчин в Морунде. Убили, и привели людей с востока. Эти сражались за Гаулта. Некоторые из тех, кто жил в Морунде, тоже хотели сражаться за Гаулта, но их собрали всех вместе и отправили служить другим кел-лордам. Гаулт никогда не верил мужчинам, которые сражались за него прежде, чем он стал кел. И ни одной женщине, тоже. Они погрузили их в фургоны. Мы попробовали их отбить у стражников -- двадцать человек погибли. Тогда умер мой отец. Их было слишком много.
   Еще одно долгое молчание. В костре трещали и ломались сучья.
   -- Но я почти не сомневаюсь, что мать умерла, -- сказал Чи. -- Именно тогда. Отец в это верил. И не она одна. Она не была сильной женщиной. А год был плохой.
   Двадцать человек погибли, подумал Вейни, пока Чи сидел, погруженный в печальные думы. Хм, Чи сказал это так, как будто это огромная потеря. Но ведь двадцать не так много...
   Он встретился взглядом с Моргейн, взглянувшей на него через костер, и понял, что она уже добавила эту черточку в свою картину этого мира, она, которая когда-то учила юного изгнанника понимать лес и устраивать засады; его леди-госпожа, которая скакала от войны к войне и сидела на королевских советах за сотни лет до того, как он родился.
   И с тех пор она приводила его и на поле боя и на советы королей.
   Вейни оперся руками о колени и пошевелил палочкой угли, оживляя костер.
   -- Деревья, -- сказала Моргейн. -- Чи, ты заметил, что они все изогнуты? Тем не менее в лесу нет ничего, что бы вызвало у меня чувство тревоги. Сюда прилетают птицы. Им достается совсем мало силы, текущей из ворот. Тогда почему? Что ты сам думаешь?
   -- Не знаю, -- тихим голосом ответил Чи.
   Моргейн ничего не сказала.
   -- А почему такое может быть? -- спросил Чи.
   Моргейн сдвинула драконий меч на бедро, подогнула одно колено под себя, и обняла второе колено руками. -- Если я брошу листья в этот костер, они вспыхнут, правда?
   -- Да, леди.
   -- И ты отпрянешь от него, правда?
   -- Да, -- ответил Чи, еще тише, как если бы боялся даже слышать вопросы о знаниях кел.
   -- Быстро?
   -- Да, леди.
   -- Так и птицы улетят, не в силах оставаться на месте, если ворота вон там сейчас откроются. А ты почувствуешь это своими костями.
   Чи заметно вздрогнул.
   -- Здесь очень хорошее место для лагеря, -- продолжала Моргейн, -- потому что нам не нужны нежданные гости. Но как часто, по-твоему, ворота открывались?
   -- Не знаю.
   -- Возможно нет. Но если их используют, мы будем предупреждены. Если мы поскачем отсюда, Гаулт заинтересуется нами. Если если мы будем ехать по дороге медленно, но без остановок -- когда мы окажемся там, где он заметит нас?
   -- Если мы выедем на закате, -- Чи задышал быстрее, -- и поедем по западной дороге, то будем глубоко в лесу еще до рассвета. Леди, я не знаю, где могут быть его бандиты, и никто этого не может знать, но я точно знаю, где их скорее всего нет. В тех лесах мы сможем разбить совершенно безопасный лагерь рядом с его землями, провести там весь день, а потом опять поехать по западной дороге. Никто не путешествует по ночам; а утром мы уже будем около холмов. Так что отдыхать днем, путешествовать ночью -- вот самое лучшее, что мы можем сделать.
   -- Итак, -- Моргейн бросила взгляд на Вейни и едва уловимо двинула глазами в сторону Чи. -- Мы можем оказаться глубоко в лесу еще до рассвета, -- сказала она, опять поглядев на Чи. -- Ты полностью уверен в этом?
   -- Клянусь лошадью, можем!
   -- Тогда мы уедем, -- спокойно сказала она. -- Если наш гость поклянется, что он в состоянии усидеть в седле, нам лучше всего немедленно уехать из этого места. Нас здесь хорошо приняли, но это не может длиться долго.
   Вейни кивнул, соглашаясь, как с опасениями, которые он разделял, так и со спокойствием, которое изо все сил поддерживал в себе.
   Да, в этом месте у них была защита -- ничуть не меньшая, чем от любого легендарного колдовства -- здесь они могли почувствовать любые возмущения ворот.
   Но и опасность была рядом: если неподалеку находятся еще какие-нибудь незакрытые каменные ворота, достаточно сильный выброс силы мог легко добраться сюда и обрушиться им на головы, да и враги, наверняка, уже искали их.
  
   У Вейни был запасной комплект одежды: полотняные бриджи и прекрасная рубашка, которую он одевал тогда, когда можно было снять с себя броню, то есть не сейчас: легкая и воздушная, замечательно сшитая -- просто жаль надевать такой подарок во время пути, хотя даритель очень настаивал.
   Сейчас он положил все это рядом с Чи, вместе с починенными сапогами, а Моргейн тем временем тщательно упаковала и привела в порядок свои седельные сумки.
   -- Ты еще не в состоянии надеть на себя кольчугу, -- сказал Вейни. -- Ее повезет моя госпожа. А я повезу тебя, на своей лошади. Помни, ты обещал, что мы окажемся в укрытии еще до подъема солнца.
   Чи взял тонкую рубашку и, удивленный, нахмурился. Что ж, он в состоянии ехать, подумал Вейни, и отправился готовить свои собственные вещи и запрягать лошадей. Уже стемнело. Лошади, по видимому, заранее знали, что скоро в дорогу, нетерпеливо били копытами и фыркали, глядя на всю эту суматоху.
   Он оседлал обоих и повесил свой меч на правом боку Эрхин, хотя обычно так не делал, но теперь за спиной будет сидеть Чи. Одеяло, которое он обычно вез скатанным, сложил, чтобы оно стало плоским, и привязал под ремнями, идущими к кольцам уздечки, перехватил ремнем мягкое горло Эрхин, потом взнуздал Сиптаха, который наполовину дружески, наполовину нервно хватал его за пальцы. Волнуется, подумал Вейни, несмотря на всю свою подготовку; теперь, когда у жеребца появилась кобыла, неизвестно какие мысли бродят в его голове, и в голове Эрхин.
   -- Дурак, -- прошептал он себе, хотя бы за то что вообще взял ее и тем более за то, что привел ее в землю вроде этой. Он родился в Карше, где человек сначала учиться ездить на лошади, а потом уже ходить. И несколько дней назад он еще был под прекрасным солнцем, надеясь -- да спасут их Небеса -- на что-нибудь другое, чем это.
   Дурак, подумал он опять. Около ворот бродят только несчастья. Обычно там, где сила, собираются самые худшие люди -- и, изредка, самые лучшие. Мимо перекошенных деревьев и руин он уже проскакал, а впереди убийство и война--
   Все его хитроумные, нежные планы -- потому что Моргейн временами сходила с ума и с таким неистовством гнала их вперед, что сама превращалась в скелет, живущий одной мыслью -- все его планы, хотя и плохо продуманные, включали в себя путешествие неспешным шагом. Только поэтому он и принял в подарок кобылу, хорошо зная, что сильно рискует -- но надеясь, что они не будут носиться как сумашедшие, а будут получать удовольствие от езды, и, может быть, у Эрхин будет жеребенок от серого коня из Бейна; во всяком случае эрхендимы говорили, что это возможно, но сейчас все эти мысли казались сумасшествием.
   Сейчас все его инстинкты требовали только одного -- бежать.
   Он обнял кобылу за шею, прижал голову к щеке и сильно сжал в объятьях, душу пронзила резкая боль, боль вины. -- Мы должны идти, -- прошептал он ей. Она тряхнула головой, высвобождаясь из его объятий, и беззаботно толкнула носом в бок.
   Ни жеребец ни кобыла не хотели останавливаться. Ни одна лошадь никогда не остановится, даже если это будет грозить ей гибелью. Любой всадник знает, что движение -- их жизнь и смерть.
   Вейни услышал шаги позади себя и повернул голову. Моргейн, принесла седельные сумки. Она поставила их около его ног, потом, коснувшись рукой его плеча, пошла прочь, так удивив его этим жестом, что он застыл на месте и только глупо пялился не ее уходящую спину.
   Что это было? спросил он себя.
   Извинение, за что? Сочувствие?
   Она сделала это и молча отошла, оставив ему седлать лошадей и спрашивать себя, почти в панике, что она хотела этим сказать.
   Он даже не знал, Небеса свидетель, почему он так взволновался, почему его сердце забилось, как от страха, за исключением того, что все это старое привычное занятие людей его рода -- короткий дневной сон и долгая ночная езда по враждебной земле, оружие в руках, потом опять сон и наскоро проглоченная еда где-нибудь в укрытии.
   За исключением Моргейн, которая, как Небеса, решает, куда и когда они должны идти, а в этом маленьком прикосновении было слишком много дружеского участия и взаимопонимания -- как если бы она призналась, что тоже устала и сделана не из железа.
   Он бы не хотел таких признаний от своей госпожи.
   Вейни закончил работу. Ведя лошадей, он догнал ее над потушенным костром и, поставив лошадей между собой и Чи, снял с пояса свой Клинок Чести и без единого слова отдал ей -- ради безопасности. Она поняла и повесила себе на пояс, рядом со своим собственным коротким Каршским мечом с костяной рукояткой, перевесила на спину драконий меч, и только потом взяла поводья Сиптаха из его руки и села в седло. Серый жеребец нетерпеливо фыркнул и слегка дернулся.
   Вейни вставил ногу в стремя Эрхин, сел в седло, и, обогнув ее, подъехал к Чи, который ждал, одетый в заимствованную одежду и починенные сапоги; свернутое одеяло он держал в руках.
   -- Оно тебе еще понадобится, -- сказал Вейни, положил скатанное одеяло между коленями и вынул ногу из левого стремени. Чи поставил ногу в стремя, взял предложенную руку и одним плавным движением уселся на спину лошади, так быстро, что Вейни полностью отпустил поводья, как кобыла и ожидала. Свобода позволила ей более спокойно отнестись к двойному грузу на спине; она подняла уши, махнула хвостом и быстрым шагом пошла вслед за Сиптахом.
   Мимо деревьев и вниз вдоль реки, ставшей их проводником -- свет битком набитого звездами неба и серебристой луны лился сверху с такой силой, что сделал ночь похожей на день, бледная трава и спокойно журчащая вода сияли в темноте.
   Чи, сидевший за ним, завернулся в одеяло, потому что здесь от реки тянуло холодом; и Вейни чуть-чуть пошевелил поводьями, направив Эрхин влево от Сиптаха -- влево от Моргейн, с защищенной стороны, и никогда с опасной правой. Она завязала волосы для скачки -- но не узлом предводителя клана, на который имела право, а простым узлом воина клана Шия из Ра-Кориса, как и он. В свете луны рукоятка Подменыша светилась золотом; яркие серебряные искры вспыхивали на концах рукавов ее кольчуги, сделанной в давно забытые столетья. Лунный свет касался яблок на боках Сиптаха, бледных кончиков его гривы и хвоста.
   Они были очарованы -- не магией, но чувством перемен, дорогой, мягким влиянием ночного неба, которое сделало их частью земли, к которой они не принадлежали.
   И Чи поклялся, своей жизнью, что во время пути им ничто не будет угрожать.
  
   Тем же медленным шагом они выехали на Дорогу, и по старинному каменному мосту пересекли реку. Леса быстро сменились лугами, которые, в свою очередь, опять уступили место угрюмым дремучим лесам. Кричали ночные птицы. Звук лошадиных подков -- по земле и изредка по камню, мокрый песок брода, по которому они пересекли небольшой поток, быть может приток реки, от которой они уехали.
   -- Я не знаю его имени, -- ответил Чи на вопрос Вейни. -- Знаю только, что мы пересекли его.
   Дав лошадям напиться, они поскакали дальше, окунувшись в дикую природу. Да, подумал Вейни, я не слишком хорошо понимаю лес. А это был настоящий дикий лес, весь в вьющихся стеблях и колючках. Но через некоторое время деревья выпрямились и лес стал не такой мрачный. До этого места уже не доходила сила ворот. Они выехали из той области, в которой могли мгновенно узнать, что воротами кто-то воспользовался; и из той области, в которой оружие, связанное с воротами, могло настигнуть их.
   Вейни почувствовал, как Чи ткнулся в его спину, но быстро пришел в себя и выпрямился; потом опять, и в третий раз: -- Хватит, -- сказал он. -- Отдых.
   -- Нет, -- прошептал Чи.
   Но на этот раз Чи уже не смог выпрямится, схватился за него и застыл. Они еще немного проехали, пока впереди них не оказалась промоина, где надо было спускаться вниз, а потом подниматься на другой стороне. -- Чи, -- сказал Вейни, хлопая его по колену.
   Чи проснулся, пришел в себя и уселся ровно. Эрхин спустилась вниз и быстро забралась вверх, потом пошла быстрее, догоняя Сиптаха.
   Они все еще была на Дороге. Отсюда она шла по обширной равнине, протиравшейся вдаль настолько, насколько глаз мог видеть. Звезды на небе гасли одна за другой, Моргейн отпустила поводья и показала на красную полоску на горизонте.
   -- Чи. Скоро солнце.
   Чи не ответил.
   -- Где мы? -- спросила она.
   -- Все еще на Дороге, -- запротестовал Чи. -- Леди, это не та земля, которую я знаю. Севернее -- да. Но здесь -- здесь я был только однажды. Мы все еще на Дороге -- и должны уйти по ней дальше--
   -- Как далеко? -- в ее обманчиво-спокойном голосе зазвучали опасные нотки. -- Проснись, человек. Ты знаешь, что я хотела бы знать. Ты клялся, что знаешь. Неужели ты хочешь, привлечь к нам внимание врагов? Или ты хочешь сказать, что заблудился и не знаешь, где мы находимся?
   -- Я знаю, кто я и где я! Там есть развалины, не знаю насколько далеко, но, клянусь, к утру мы будем около них. -- Зубы Чи стучали, он хрипло и тяжело дышал. Истощение, подумал Вейни, истощение и ночной холод. -- Я ошибся из-за того места, откуда начали. Река должна повернуть. Я знаю, это там, клянусь. Мы все еще можем добраться туда. Но мы можем пойти и в поля. -- Он указал на восток, где равнина уходила за горизонт. -- Если мы поедем туда, то окажемся на дороге, которая ведет в холмы. И из владений Гаулта.
   -- И далеко от нашего пути, -- сказала Моргейн, осаживая Сиптаха, серый в яблоках подался назад и повернулся. -- Как Эрхин, еще может ехать?
   -- Она постарается, -- сказал Вейни и хмуро поглядел полоску светлого неба на востоке, над низкими скругленными холмами. -- Лио, я не говорю да или нет, но мне очень хотелось бы убраться с этой дороги. Мне кажется, лучше всего ехать на запад.
   -- Север, -- твердо сказала Моргейн, и сдержала Сиптаха, который уже был готов скакать. -- К утру, он поклялся. Совсем скоро.
   Она развернулась и поехал вперед, неторопливо, экономя силы лошадей.
   -- Ты не ошибся? -- спросил Вейни.
   -- Нет, -- ответил Чи и задрожал, от холода у него свело горло.
   Моргейн сказала "север"; теперь остался один и только один путь, по которому они могут идти; и все меньше и меньше и ему нравились задержки, и еще меньше ему нравилось ожидание долгого пути, все больше и больше ему не нравилось их положение.
   -- Молись, чтоб ты не ошибся, парень.
   Моргейн еще больше сдержала шаг Сиптаха, подстраиваясь под Эрхин, обремененной двойной ношей, а над ними было открытое небо и тающие звезды.
  
   Чи поплотнее натянул на себя одеяло. Ужас не давал ему уснуть. Ночной кошмар, страшный как волки, медленная езда, боль от наполовину заживших ран, медленный монотонный ритм лошадей, которые не могли ехать быстрее, а Гаулт и его миньоны уже скачут на горизонте.
   Небо посветлело, маленькие клочковатые облака на востоке сначала слегка порозовели, а потом стали ярко-розовыми, весь мир превратился в пустое блюдо из травы, и через него шла дорога, неестественно прямой след через росисто-серую зелень. Время от времени Вейни и леди разговаривали между собой на языке, который он не понимал, грубая речь, которая отдавалась в ушах странными ритмами; но они говорили негромко и мягко, обмениваясь словом или, много, несколькими. Было в этом что-то жуткое. Неудовольствие. Чи казалось, что речь идет о нем, но он не осмеливался спросить.
   -- Ну, и где твои развалины? -- спросил Вейни, шлепнув его по колену, и только тогда Чи сообразил, что с ним разговаривают.
   -- Я знаю, что они здесь, -- запальчиво ответил он. -- Клянусь тебе.
   -- Только не говори, что солнце врет, -- ответил Вейни.
   День почти начался. Предметы вокруг начали окрашиваться. И белая кобыла уже порядком устала. Если враги найдут их, подумал Чи, выхода нет -- кобыле придется бежать.
   Если враги найдут их...
   Но на той ужасной верхушке холма он помнил, как будто во сне, как из пальцев Моргейн вылетел свет, металл стал таять и согнулся, а Вейни прикрыл его глаза от этого света.
   Оружие, которое тебе лучше не видеть, предупредил его Вейни.
   Он посмотрел на открытую местность вокруг и на предательскую гряду холмов, за которой могла скрываться целая армия.
   Если они заподозрят засаду, то первым делом убьют его, подумал Чи. Нет сомнений -- они так и сделают, решат, что он предал их. И у них будет причина.
   Солнце встало. Местность вокруг стала золотой и зеленой.
   Когда они достигли вершины подъема и посмотрели в темноту впереди, его охватил мгновенный приступ страха, что там скрывается какая-нибудь банда, пока его глаза не привыкли к местности и он не узнал деревья, которые искал.
  
   Они разбили лагерь между древними камнями, за ручьем, который весело журчал между ними; ветки деревьев склонились над водой и как бы плыли по ее поверхности. Между развалин зданий росла редкая и упрямая трава; лошадей оставили пастись на гребне ближайшего травянистого холма, хорошо защищенного деревьями.
   Рискнули развести костер, не слишком большой, но достаточный для того, чтобы согреть немного воды, съели хлеб, который Моргейн испекла на предыдущем привале, и выпили чай -- специально приготовленный для Чи, с травами против лихорадки.
   Чи прирожденный наездник, осознал Вейни, это очень хорошо -- но сейчас он устал, с радостью устроился на траве и, согретый лучами солнца, уснул на покрытом листьями берегу. Вейни решил последовать доброму примеру, оставил стражу Моргейн и растянулся на траве, слушая воду, ветер и пасущихся лошадей.
   -- Все тихо, -- прошептала она, разбудив его. Чи все еще спал. -- Ничто не шевелилось. Птица или две. Какое-то животное, никогда раньше такого не видела, приходило пить, выглядит как норка с полосатым хвостом. И еще на этом упавшем стволе грелась черная змея.
   Хорошие знаки, безопасные соседи. Вейни глубоко вдохнул и отдал ей одеяла, а сам уселся пониже, там, где не было ветра. Он немного поел, четвертушку лепешки, которую сохранил от завтрака, и выпил чистой воды из ручейка, бежавшего рядом, намного более приятную, чем из реки на прошлом привале.
   Когда день начал клониться к сумеркам, а Чи зашевелился во сне, Вейни встал, потянулся, разминая затекшие мышцы, и зажег костер -- опять совсем небольшой, чтобы только согреть воду, и быстро потушил его, хотя риск конечно был, даже так.
   Моргейн поднялась, съела немного лепешки с копченой рыбой, выпила кружку чая и уселась, опираясь спиной о камень, время от времени ее глаза закрывались. Внезапно ее глаза открылись, в них не было и тени сна. -- Мы останемся здесь на день, -- сказала она. -- От нас до ворот достаточно далеко -- и это очень хорошо. Но это наш последний отдых. Еще одна ночь такой скачки -- и мы выедем из владений Гаулта. Правильно? -- обратилась она к проснувшемуся Чи.
   -- Правильно, -- ответил тот. -- Клянусь.
   -- Имей в виду, что больше я не разрешаю лошади Вейни нести двойную ношу и так утомляться.
   -- Я пойду пешком, леди. Я смогу защитить себя.
   -- А ты способен? Учти, я говорю тебе правду: если ты еще не в состоянии -- мы дадим тебе день передышки. Но могут быть и другие варианты. Быть может ты что-то знаешь о системе защиты Морунда?
   Глаза Чи округлились от страха. -- Стражники, -- только и сказал он. -- Много стражников.
   -- Мне, -- сказал Вейни, опираясь подбородком о предплечье и локтем о колено, -- в своей жизни пришлось украсть несколько лошадей. А думаю, что пастбища Морунда неподалеку. Ради такого дела, лио, я могу прогуляться.
   Моргейн бросила на него внимательный взгляд. Теперь он понял, что угадал ее намерение, по этому спокойному обмену взглядами.
   И у него всю дорогу было нехорошо на душе, примерно по той же причине они и уехали из последнего лагеря: Эрхин могла вести двойной груз, но очень медленно, шагом -- а Моргейн была кем угодно, но только не дурой, и не собиралась загонять их лошадей до смерти.
   Тем не менее она удивила его, рискнув поверить словам этого человека -- и удивила опять, заговорив вслух о Морунде.
   -- О, -- сказал он, на языке Карша, -- мы можем разрешить нашему проводнику идти по дороге, которую, как он утверждает, знает -- одному. А мы сами, лио, поедем быстрее, оба, ночью и невидимые.
   Она опять бросила на него внимательный взгляд.
   Вейни слегка приподнял плечо. Ее лицо было не хмуро, подумал он, но, скорее, серьезно и сосредоточено.
   -- Я хочу поговорить с тобой, -- сказала она и указала на берег ручья.
   -- Я не думаю, что надо слишком много говорить, -- ответил он и не встал. -- Я илин. Только попроси. И я сделаю. Украсть лошадь? Ерунда. Возможно я могу взять штурмом Морунд. Едва ли тебе надо особенно тревожиться.
   -- Ты сошел с ума!
   -- Не думаю, что я сошел с ума. Я сделаю все, что ты захочешь. Может ли мужчина быть более разумным? Взять Морунд. Лучше, чем потом идти туда, пленником. И намного лучше, чем волочить туда этого несчастного, потому что ты разворошила осиное гнездо, которое теперь надо объехать. Мы зашли так далеко по совету этого человека. Я говорю, давай немного отдохнем, и пойдем туда, куда он ведет нас, вокруг этого места.
   Какое-то время она молчала. Потом метнула на него гневный взгляд. -- О, да, и доверимся удаче и половине всех банд в округе. Ты этого хочешь?
   -- Лучше удача, чем этот Гаулт, лио. А мы, что мы должны делать, перебить всех? Ты этого хочешь? Ты к этому ведешь нас? Кто-то, конечно, должен умереть, вроде меня, потому что я прикрываю тебя. На моем правом плече и так рана размером с кулак--
   -- А чья это вина?
   -- и на мне висит человек, которому я не доверяю; или мы верим ему настолько, что отпускаем его даже в том месте, где он может поднять тревогу; или убиваем его прямо сейчас. Убить просто -- привяжем к дереву, и его найдут либо волки, либо враги; или все таки верим и освобождаем? Тогда, если мы ему настолько верим, почему, ради святых Небес, мы не доверяем ему вести нас, чтобы выбраться из этого проклятого места прежде, чем поднимется шум и крик отсюда и до севера?
   Моргейн вскочила на ноги и чуть ли не бегом бросилась прочь. Чи посмотрел на Вейни испуганным взглядом.
   -- Мы обсуждали, -- спокойно сказал Вейни, -- как легче всего достать лошадей.
   Чи промолчал. Пока Моргейн стояла на берегу ручья, обняв себя руками и глядя в наступающую темноту, он тревожно переводил взгляд с одного на другого.
   Вейни потушил костер, подошел к воде и встал на колени, чтобы помыть единственную использованную сковородку.
   -- Я не понимаю тебя, -- сказала Моргейн, стоя рядом с ним, пока он аккуратно чистил сковородку. -- Я совершенно не понимаю тебя.
   Да, это было не то, что он ожидал услышать.
   -- Тогда, -- ответил Вейни, -- мы оба не понимаем друг друга.
   -- Что ты хочешь?
   И это был не тот вопрос, которого он ожидал -- или, во всяком случае, не ожидал серьезного тона, с которым он был задан.
   -- Что я хочу? -- он отвернулся от ручья, так как чувствовал, где она стояла: спиной к пленнику и лошадям, ко всем источникам неприятностей. -- Понятия не имею.
   -- Встань с колен .
   -- Я мою проклятую сковородку, -- скривился он, -- а ты поворачиваешься спиной к этому человеку. Ты настолько доверяешь ему?
   -- Сейчас за ним присматриваешь ты. А тебе я доверяю. Так что же ты хочешь? Освободить его? Дать ему провести нас через живущих здесь его соплеменников? А может быть убить его или оставить волкам?
   -- А. Я думаю, что мы можем верить его клятве.
   Она резко выдохнула, и не говорила ничего, пока он поднимался на ноги. Теперь они были одного роста, потому что он стоял в воде. И долгое время не шевелился.
   -- Или, -- наконец сказал он, -- ты думаешь, что мы не должны доверять ему? Лорд в Небесах, ты приняла его клятву. Ты же не считаешь меня лицемером? Но, насколько я помню, он почти слово в слово повторил мою.
   -- Ты из Карша, -- досадливо ответила она, напомнив то, что он забыл: это слово обозначало не только язык, но, в намного большей степени, страну, горную область в его родном мире, рядом с которой находился Эндар, почти полностью покрытый лесом.
   -- Ты не даешь мне вспомнить это, -- стиснув челюсти сказал он, и кивнул подбородком в сторону человека, сидевшего у погасшего костра. -- Он человек. Но ты, не обращая на меня внимания, приняла его клятву. Ты обманываешь его и отказываешься доверять мне. Почему?
   -- Я не обманываю тебя.
   -- Ты не говоришь мне правду.
   -- Ты умолял меня сохранить ему жизнь.
   -- Лично я оставил бы его в последнем лагере -- оттуда он мог идти на все четыре стороны. И пошел бы с самого начала на запад, через холмы.
   Она сжала губы так, как делала всегда, сказав все, что хотела. Все их доводы кончились -- последнее слово осталось за ним, и Моргейн замолчала, или, лучше сказать, впала в такое молчание, которое могло длиться часами, и в конце концов улетучивалось, как если бы никто из них не говорил никаких резких слов.
   Но Моргейн всегда делала что хотела -- просто скакала своим собственным путем, даже если он не хотел идти с ней; уговорить ее было невозможно.
   -- Я достану тебе эту проклятую лошадь, -- сказал он.
   Она резко вздохнула. -- Мы пойдем его путем, по тропинкам.
   Он почувствовал, как его лицо заалело. -- Тогда мы будем крутить и крутить.
   -- Я не просила об этом.
   -- Этот человек ранен. Как ты думаешь, сколько он сможет пройти.
   -- Поэтому я хочу подождать здесь. Разве я уже не говорила это тысячу раз?
   -- Ждать здесь! С врагами за соседним холмом!
   -- Что ты предлагаешь?
   Вот теперь и у него кончились слова. Какое-то время он стоял, наполовину задохнувшись от гнева; потом наклонил голову и пошел мимо нее на верхушку холма, чтобы положить вымытую сковородку к остальным.
   Чи поглядел на него с тем же непониманием, его глаза метались с одного на другого -- пока не застыла на Моргейн, которая подошла и уселась на корточки рядом с ними.
   Какое-то время Вейни сидел, тыкая палочкой в землю. -- Я подумал, -- мягко сказал он, -- что мы могли бы ехать по тропинкам не утомляя лошадей. Чи и я будем сидеть на Эрхин по очереди. Один едет, другой идет, и наоборот.
   Моргейн оперлась локтями о колени и уткнулась лбом в ладони. Потом отпустила руки и села на землю, скрестив ноги. -- Лично мне, -- сказала она, -- этот Гаулт из Морунда не мешает.
   Душу Вейни опять захлестнула паника. -- Лио-
   -- С другой стороны, -- продолжала она, -- твое предложение имеет смысл. Если, конечно, наш проводник не знает, где можно найти лошадей.
   -- Нигде, пока мы не доберемся до деревни, -- слабым голосом сказал Чи.
   -- Сколько надо ехать, чтобы выбраться из владений Гаулта?
   -- Утром мы будем в безопасности.
   Вейни взял палочку обеими руками. -- Во имя Небес, -- сказал он на языке Эндар-Карша, -- он скажет тебе все что угодно, лишь бы спасти свою жизнь: сегодня утром он ошибся, и нам пришлось совершенно открыто скакать под солнцем.
   -- То есть твой совет -- доверять, но вначале ты сказал да, а потом нет -- и чему прикажешь верить?
   -- Я Человек. И мужчина. Я могу доверять не веря. Или в чем-то доверять и в чем-то нет. Он в отчаянии, пойми же ты. Подожди меня здесь. А я пойду и украду для него лошадь.
   -- Хватит уже о лошадях!
   -- Клянусь тебе--.
   -- Вейни--
   -- или даже треклятую лошадь самого лорда Гаулта, если хочешь! Но мне не хочется оставлять тебя наедине с этим мужиком. Вот что меня тревожит, лио. Если я оставлю тебя здесь, я должен буду привязать его к дереву, а я не могу полагаться на его слово и не знаю, как далеко до замка это проклятого лорда. Я честно скажу тебе, чего бы я хотел: идти без лошади, на запад, как можно дальше, и повернуть на север только тогда, когда мы будем в холмах.
   -- Слишком долго.
   -- Слишком долго, слишком коротко -- Бог в Небесах, лио, мне вообще ничего не нужно, только бы мы спокойно и тихо, не потревожив никого, оказались там, куда ты хочешь попасть, и как можно быстрее. Я думаю, что мы оба этого хотим.
   -- Он назвал имя, -- сказала Моргейн.
   -- Он? Чи? Что за имя?
   -- Скаррин, в Манте. Лорд севера.
   Сердце Вейни замерло. -- Ты его знаешь?
   -- Только имя. Очень древнее. Быть может мы в огромной опасности, Вейни. В огромной.
   Мир исчез, остался только шорох ветра, играющего листьями.
   -- Опасность? -- спросил он. -- Где?
   -- На севере, -- сказала она. -- Имей в виду, я не уверена. Это очень старое имя, и этот северный лорд может оказать старым человеком, очень старым, даже по моей мерке. И если он знает о нас, есть меры, которые он может предпринять, чтобы поймать нас в ловушку, прямо здесь. Ты понял меня?
   -- Кто он такой?
   -- Я не знаю, кто он такой. Я знаю, что он такое. Или догадываюсь. И если я связала этого Чи всеми клятвами и обещаниями, которые смогла получить от него -- я не освобожу его, пока ворота не будут рядом с нами, ты понимаешь меня? В Морунде я могу кое-что сделать. Быть может мне удастся вытащить этого северного лорда на юг, подальше от его собственных ворот. Но вполне возможно, что ты прав -- скорее всего этот Гаулт сумасшедший, и иметь с ним дело невозможно.
   -- Ты хочешь заключить сделку с человеком, который скармливает своих врагов волкам?
   -- Даже с дьяволом можно иметь дело -- и иногда значительно легче, чем с честным человеком. Судя по тому, что Чи рассказал нам, среди кел живет достаточно много Людей, вполне довольных своей жизнью, и не нам заботиться о них. Но ты советуешь доверять этому человеку и его народу-
   -- Этого я не говорил!
   -- А что ты говорил? Бросить его? Убить его? Ты просишь этого? Или скакать вместе с ним? Мы зашли слишком далеко, и если этот лорд Гаулт найдет нас, всех троих, прячущихся здесь, нам придется сражаться или, еще хуже, уходить через Ворота Морунда.
   Вейни собрал волосы, падавшие на глаза, заправил их опять в узел воина и положил локти на колени.
   В Эндар-Карше Человек, заметивший кел, немедленно посылал в него добрую стрелу, а то и две.
   -- Этот Чи, он когда-либо слышал мое второе имя? Ты, случайно, никогда не говорил ему его?
   Вейни покачал головой. -- Не знаю, -- испуганно сказал он. -- То, которое использовали шия? -- И когда она кивнула: -- Не знаю. Нет, не думаю. Не уверен. Не знаю--
   -- Не говори. Никогда. И не спрашивай меня почему.
   Вейни взглянул на Чи, который с мольбой во взоре глядел то на него, то на нее -- его жизнь, Чи чувствовал, что спор идет о его жизни, но не понимал ни слова, к счастью для него. Он чувствительный человек, подумал Вейни, его глаза следили за каждым их движением, но что бы он не чувствовал, старался не подавать виду. -- Конечно он хочет знать, что мы говорим -- только Небеса знают, что он понял -- но во имя милосердия Божьего, лио-
   Она встала и подошла к Чи; и он встал и пошел вслед за ней.
   -- Ты можешь идти? -- глядя на Чи спросила Моргейн на языке кел. -- Ты думаешь, что сможешь идти всю ночь?
   -- Да, -- ответил Чи.
   -- Он скажет тебе все, что, как он думает, тебе понравится, -- сказал Вейни на родном языке. -- Он боится тебя. Он боится отказать любому кел, вот почему у нас с ним столько хлопот. Пускай он едет, а я пойду пешком, пускай ведет нас по дорогам, которые, как он говорит, знает, так тихо, как только может. Вот мой совет. Это все, что я могу придумать. Быстро и тихо, чтобы ни один лист не шевельнулся. Я склонен доверять этому Человеку. И ты знаешь, что это не из-за моей человеческой крови: когда мы были у эрхендимов, я не доверял им, ты же знаешь.
   -- Моя совесть, -- так она называла его. -- И ты забыл -- самый честный человек в мире всегда сражался с нами. Я боюсь их, Вейни, боюсь больше, чем Гаулта и всех остальных.
   -- Не здесь, -- убежденно сказал он. -- Не здесь, лио. И, позволь напомнить тебе, только не в моей земле, там, где ты нашла меня.
   -- Нет. Ты видел только конец. Хуже того, что я делала в Эндар-Карше, я не делала никогда. И большинство из тех, кого я убила, были моими друзьями. -- Она очень редко говорила об этом.
   С ее лица внезапно исчезли все краски, оно стало как будто вырезанным из кости, таким, как у чистокровных кел. -- Но ты сам сказал: здесь не Эндар-Карш. Ты веришь этому человеку, а я, скорее, хотела бы знать, что он хочет выиграть на этом -- разве я не говорила, что доброта -- не моя добродетель. Но пускай так и остается. Тем не менее я не говорю, что всегда права. Мы пойдем его дорогой.
   Север, сказала она -- север и старый враг. И он спорил с ее инстинктами, которые сотни раз спасли их, каким бы странным не был ее выбор.
   Спаси их Небеса, но кто в этой земле мог знать ее имя, если они никогда не были здесь и никогда не имели дела с этим народом?
   -- Мы выходим, -- сказал он Чи, который недоуменно глядел на них. -- Я пойду пешком. Ты поедешь. Моя госпожа думает, что красть лошадь у Гаулта слишком опасно.
   Недоумение в глазах Чи не исчезло. Но добавилась благодарность. -- Она права, -- простодушно сказал он.
   Не хотелось считать его слова предзнаменованием.
   Вейни подошел к гребню и свел лошадей вниз. Он оседлал их и привел в порядок снаряжение.
   -- Садись, -- сказал он Чи, который ждал, по-прежнему ничего не понимая. -- Я поведу лошадь. Время от времени мы будем меняться.
   -- И еще, -- сказала Моргейн, касаясь плеча Чи прежде, чем он успел забраться в седло, -- если мы встретим кого-нибудь и ты услышишь другие имена, а не Моргейн и Вейни -- ты должен, ради твоей собственной безопасности, как можно скорее забыть их: здесь есть те, кто обойдется с тобой еще хуже, чем Гаулт, и они хватают всех, кто хоть что-то знает -- но ты не сможешь сказать им то, что они хотят узнать.
   -- Леди, -- полушепотом сказал Чи. Он посмотрел в ее глаза, находившие совсем рядом, и побледнел. -- Да, леди.
  
   Вейни шел, ведьма-кел ехала, они медленно спустились по течению ручью и нашли тропинку, которую Чи хорошо знал -- узкую, звериную тропу, по которой ходили не только обреченные олени, но и решительные люди, жившие на границе владений Гаулта, которые, впрочем, часто кончали тем же самым.
   Чи смотрел на них со спины лошади -- на ведьму-кел, на мужчину, который по большей части шел рядом с ней и о чем-то спорил, с таким неистовством, что живот Чи инстинктивно прилипал к ребрам; человек, поживший на этой земле, хорошо знает, что лорды-кел такой фамилиарности не выносят -- или что этот Вейни обманул его и он сам кел. Но в это Чи никак не мог поверить, когда глядел в его карие, очень часто озабоченные глаза, или когда Вейни каким-нибудь образом помогал ему, даже хотя в этом не было необходимости, или когда брал его сторону в споре с Моргейн -- а он был уверен, что Вейни делал это.
   Кто эти двое были друг другу он еще не решил. Он следил за всеми их движениями, жестами, не пропускал мгновения, когда их лиц смягчались, или она касалась его рукой, отдавая приказ -- но он сам никогда не касался ее и никогда не просил ни о чем; самое большее, на что он осмеливался -- повысить голос и поспорить с ней.
   Иногда он думал, что они любовники. Через несколько минут уже был полностью уверен, что нет -- во всяком случае судя по тому, как он обращался к ней: миледи, или госпожа, или третье слово, которое он не понимал, но которое, по всей видимости, означало то же самое.
   Сейчас они наполовину шептали, наполовину кричали друг на друга, спорили, и увы -- Чи мог бы поклясться! -- спор шел о нем, или, точнее, о его жизни.
   Он смотрел на их спор, широко раскрыв глаза, и ничего не понимал. Конечно в первую очередь их слова, на чужом языке. Но и кроме слов он наблюдал сцены, которые не видел никогда раньше, за всю свою жизнь. Он глядел на них с восхищением, которое, все увеличиваясь, мало помалу растворяло в себе страх.
   Ожесточение, решил он. Но, с другой стороны, между ними двоими была и глубокая привязанность. И даже что-то большее -- но он знал, что это не то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной. Это была верность, которая связала их вместе нерушимыми узами.
   И это была та самая преданность, с которой люди шли вслед за Ичандреном, пока он не умер.
   Внезапно в его душе всколыхнулись чувства, которые, как он думал, умерли, вместе Ичандреном: тоска и боль, как будто он скачет через лес, а ветки и листья хлещут по лицу, из глаз хлынули слезы -- но не от страха, как прошлой ночью, а от сладкой боли, беспричинной, за исключением того, он был один.
   Он даже задумался, а не заколдовала ли его ведьма, в то краткое мгновение, когда она удивила его, поглядев прямо в глаза, прямо в душу. И опять обнаружил, что плачет -- по Фалькону, Брону, по Ичандрену и даже по своему отцу, который так глупо умер много лет назад.
   Он ослабел, вот и все. Когда леди осадила своего коня, а Вейни остановил лошадь, которую вел, сказав, что надо немного отдохнуть, ему стало стыдно, он сделал вид, что истощен, зарылся лицом в спину лошади и сполз вниз.
   Он сел рядом с ними, на обочине того, что стало грязной тропинкой, уткнулся головой в колени и закрыл лицо руками, чтобы они не увидели его мокрых глаз.
   Ему надо найти какой-то способ достать оружие и вырваться от них -- этой же ночью, здесь, в чаще леса, который он знал, а они нет. Он мужчина, и не должен полностью подчиняться им, особенно этой ведьме, надо только ускользнуть от лошади и надеяться, что сможет лечь так, чтобы между ним и ими оказались кусты, и они не видели его.
   Но тут его мысли потекли в другом направлении. Есть еще клятва, настоящая клятва, он поклялся своей душой. Чи вытер лицо, стер с себя слезы и пот, появившийся несмотря на холодный ночной воздух, взял кружку воды, которую они передали ему, и стал предметом их заботы -- хотя раньше Вейни злился, хотя бы наполовину, именно из-за него, сейчас рука Вейни мягко коснулась плеча и спокойный голос спросил, было ли ему плохо во время езды.
   -- Нет, -- ответил он. -- Нет, я могу идти, хотя бы немного.
   -- А лошади могут летать, -- в ответ пробормотал Вейни. -- Прошло пол ночи. Что мы ищем, что должны увидеть впереди?
   -- Я узнаю границу, -- сказал Чи. -- Мы прошли пол пути.
   -- Ты знаешь вон те равнины?
   -- Да, знаю, -- твердо сказал он, скрывая беспокойство, и, когда леди поднялась, вставил ногу в стремя и сел в седло. Вейни пошел вперед по дороге, ведя за собой лошадь, луч лунного света упал на него и соскользнул, на мгновение осветив призрачного воина в кольчуге и зеленоватой, под цвет леса, коже, с белым шарфом, обернутым вокруг шлема; только сверкнула рукоятка меча, висевшего между плеч -- самой заметной части его облика. А леди на серой лошади превратилась в тень: она надела темный плащ с капюшоном и стала частью ночи.
   И только он сам остался видим, по настоящему видим, для любого, кто сидел в засаде -- без шлема, в бледной полосатой рубашке, верхом на белой кобыле, сиявшей как звезда в ночи. Чи подумал о стрелах и о стенах Морунда, находившего за лесом, не слишком далеко от Старой Дороги.
   А еще он подумал о черепе Ичандрена, который по-прежнему белел там, и о телах остальных, выброшенных в мусорную яму, и задрожал, потом достал серое одело и поплотнее закутался в него, частично защищаясь от холодного ветра, а частично для того, чтобы не чувствовать себя таким видимым и уязвимым. Но он все равно дрожал; если он забывал сжать зубы, они клацали в унисон с шагами лошади, ветер что-то нашептывал и приносил тихий шум ночи -- и, казалось, он никак не мог проснуться от ужасного сна, начавшегося у ручья Гиллина.
   Он уже ехал этим путем, вместе с отрядом Ичандрена. В те дни они были союзниками Гаулта; в те дни они скакали от победы к победе. Прошло всего несколько лет, и из-за лорда севера их судьба изменилась, бесповоротно.
   Дорога не изменилась, осталась той же. Но мальчик, который ехал по ней, горящий желанием отомстить за отца и мать, уверенный в победе над тварью, в которую впоследствии превратился сам Гаулт... стал худым и потрепанным мужчиной, умудренным печальным опытом, и ехал вместе с непонятными чужаками, а путешествие, которое тогда казалось приятным и полным радостных сюрпризов, превратилось в настоящий кошмар, вечно длящуюся ночь -- такой ужас, который никак не может закончиться; и все, что сделали с его товарищами никак не может закончиться; и ночи на вершине холма никак не могут закончиться: но вот уже утро, то что случилось, случилось, и мужчина как-то выжил, вот и все -- но, Боже, эти часы, мужчина должен был их прожить...
   Они опять остановились. Женщина что-то тихо сказала -- какое-то предложение, от которого Вейни отказался; возможно, подумал он, предложила ему ехать, а самого Чи заставить идти пешком, хотя бы недолго. Но Вейни не захотел, что бы это не было, то ли из-за воображаемой доброты, то ли потому, что так он грелся этой долгой холодной ночью.
   И в Чи начал расти страх -- страх, что не слишком точно оценил скорость их движения: в тех набегах, которые он помнил, они скакали и никто не шел пешком. Однажды он уже ошибся: подвела память, оцепеневшая от страданий. Но теперь он опять ошибся -- и их безопасность улетучивается вместе с убегающей темнотой, таким шагом им не добраться до границы до наступающего дня; и вообще все намного сложнее, чем он думал, оцепенение прошло, голова опять заработала, и он стал спокойно рассуждать -- в первый раз со смерти Ичандрена -- о положении на границе, которое, как всегда бывает, должно было измениться после битвы: вполне возможно, что они возвращаются не в ту землю, которую он знает.
   И больше он не узнает этого места, где он одновременно проводник и заложник.
   И нужно либо признаваться им, что дважды ошибся в расстоянии -- либо врать, заверяя что все в порядке-
   Чи смочил губы. Потом неуверенно шевельнулся в седле. -- Парень, -- прошептал он, -- Вейни.
   И тут к шуму листьев, завыванию ветра и мягкому топоту лошадей добавился новый звук. Вейни мгновенно остановил лошадь. Леди осадила своего жеребца, повернулась, подъехала к ним и опять застыла, наполовину обернувшись.
   С лесом что-то не то. Волосы Чи встали дыбом, он опять задрожал, и, как и Вейни, уставился на чащу, пытаясь проникнуть взглядом через ночную тишину. Кобыла стояла совершенно спокойно, но, отвечая на касание руки Вейни, ее мышцы напряглись, стали как каменные. Серый жеребец поднял уши, потом отступил назад и резко дернулся, как если бы хотел повернуться, его ноздри раздувались.
   И, внезапно, в наступившей тишине послышался еще один слабый звук, далеко впереди.
   -- Спускайся, -- еле слышно прошептал Вейни. -- Вниз, парень, быстро. Спрячься. И тихо.
   Чи в панике посмотрел на него. -- Люди Гаулта, -- прошептал он, а в голове билась одна бешенная мысль: ударить пятками по бокам, перехватить контроль над лошадью и ускакать -- безоружный, с охотниками Гаулта за спиной.
   -- Оружие миледи направлено на тебя, -- сказал Вейни, -- и ты сейчас спустишься на землю.
   Чи с изумлением посмотрел на леди. Он вообще не видел никакого оружия, только одетую в плащ фигуру и лицо. В это же мгновение, со скоростью удара змеи, рука Вейни схватила его ногу и дернула в одну сторону, кобыла прыгнула в другую -- ночь внезапно и непоправимо встала вверх ногами, и его спина и затылок оказались на земле быстрее, чем ягодицы и ноги.
   С лица сбежали все краски. Какое-то время он был беззащитен, из него вышибло весь воздух; он увидел, как Вейни прыгнул в седло, как белая кобыла неслышными маленькими шагами отошла назад, а Вейни аккуратно и тихо вытащил из ножен меч, поднял из грязи упавшее одеяло и швырнул ему.
   Чи машинально, ничего не сознавая, схватил одеяло, метнулся к кустам и безопасности, завернулся в одеяло, лег на живот и пополз в лес.
   Белая и серая лошадь, как призраки, виднелись среди деревьев, бледные тени, иллюзии, не принадлежащие этому миру, которых мог увидеть лишь ищущий взгляд.
   Чи поплотнее накинул одеяло на свою белую рубашку и слился с землей, стал частью бурелома, прелых листьев и трухлявых стволов, на него обрушился острый травяной смрад прошедших столетий.
   Такое маленькое происшествие могло убить человека. Порыв ветра. Сильный порыв. Тишина, когда никакой тишины быть не может -- но она есть; хватит дрожать, или запах раздавленных листьев долетит до врага. Он напрягся, перестал дрожать и вжался в холодную землю с такой силой, как если бы хотел утонуть в ней.
  

Четвертая Глава

  
   Стук копыт в ночи, все ближе, все громче -- на дороге всадники, достаточно много всадников, подумал Вейни, стоя колено к колену с Моргейн, в темноте; и дрожь по мускулам, холод, который не холод, но желание двигаться. Он почувствовал, как плечо Сиптаха тяжело надавило на его правую ногу, услышал тихие звуки, когда боевой конь натянул поводья и закусил удила.
   Эрхин стояла тихо -- выращенная и обученная эрхендимами, она знала, что надо молчать, когда одна рука касается ее шеи, а вторая держит поводья. И серого из Бейна научили стоять и молчать; но его научили и многому другому, Моргейн слегка отвлеклась, удила немного ослабли и он получил слишком много свободы. Рядом была кобыла, в его чувствительные ноздри бил запах масла и металла, чужих людей и чужих лошадей; только умелая и знакомая рука могла сдерживать его, покрытого пеной и потом.
   Это должно было произойти, подумал Вейни; человек, выросший вместе с лошадями, он чувствовал это в воздухе -- чувствовал это во множестве приближающихся лошадей, в возбуждении справа от себя, которое передавалось кобыле под ним, заставляло ее дрожать и грызть удила; а впереди поворот дороги, всадники уже недалеко и совсем скоро вылетят из-за него, слабый непостоянный ветерок доносит до лошадей запах и звуки, все усиливающийся топот копыт и бряцанье металла, звуки не мирных людей, но всадников, одетых в доспехи, и, даже ночью, скакавших тесной и сплоченной группой.
   На дороге перед поворотом заржала лошадь, Сиптах фыркнул и, прежде чем Моргейн успела натянуть поводья, встал на дыбы и негромко ответил. Только тут он послушался ее и опустился на землю, сломав кусты; недовольная Эрхин дернулась и нервно отпрыгнула в сторону.
   Потом опять все замолчали, обе их лошади и одна впереди на дороге, в лесу стало смертельно тихо.
   -- Так и есть, -- еле слышно прошипела Моргейн. -- Они остановились. Теперь они будут сидеть, дожидаясь дня, если нам повезет -- и пошлют сообщение своему лорду, если нет.
   Вейни вложил меч в ножны. -- Мой лук, -- сказал он, и показал в направлении дороги. Она наклонилась, отыскала его среди седельных сумок и молча передала ему вместе с колчаном оперенных стрел. Лошади молчали, но было уже поздно. Сиптах мотал головой, стараясь освободиться от поводьев, но Эрхин оставалась спокойна, пока Вейни аккуратно спускался с нее и вел к подлеску. Он захлестнул поводья вокруг молодого дерева, которое должно было удержать ее, даже если Сиптах ускачет, Небо знает куда.
   Вейни снял слишком предательски блестящий шлем и передал его Моргейн, проскользнул мимо головы Сиптаха, успокаивающе коснувшись его потной шеи и бесшумно вошел в лес.
   Когда он был вне закона, то охотился в лесах Маай не только на оленей. Инстинкты мгновенно вернулись, вместе с памятью о стрелах Маай и голодом: отверженный мальчик из рода Нхи быстро научился выживать, его единственными учителями были его враги, и вот он все еще жив, а некоторые из его сородичей-Маай нет.
   Он слышал их, тихих, как могут быть тихими не меньше полудюжины всадников, укрывшихся между кустами -- но ни один из них не был так тих, как единственный охотник из Карша, подкрадывавшийся к ним. Он увидел их, безмолвных настолько, насколько можно безмолвно удерживать на месте лошадей, смутные тени в свете звезд. Он неслышно скользнул к ним. Лошади узнали, что он здесь. Они задергали поводья и заволновались. Люди беспокойно оглядывались, глядели назад, на дорогу, по которой приехали, и на лес вокруг.
   Мягким плавным движением он поставил лук на подъем ноги, и натянул тетиву; потом открыл колчан, достал три стрелы и распушил их оперение, чтобы даже в темноте они не подвели. Среди них не было стрелы, звук которой он бы не знал. Но одного поврежденного пера, ни единой царапины на трубке.
   Он наложил первую и, выбрав ближайшую и самую ясную цель, вышел из-за дерева: не было еще такой железной кольчуги, которая могла устоять перед эрхендимским длинным луком, согнутым до предела. Его раненое плечо напряглось, стрела полетела. Тупой удар, и человек упал.
   Остальные повернулись посмотреть. Пока они стояли, ничего не понимая, он наложил вторую стрелу, и второй человек упал, успев только крикнуть, лошадь освободилась и заметалась по дороге.
   Третья стрела: все люди уже неслись к лошадям, прыгали в седло и собирались дать деру, но один из них крикнул и свалился на землю.
   Вейни вынул еще одну стрелу из колчана, висевшего на боку. Четвертый человек упал со стрелой в спине, оставшиеся в панике поскакали как можно дальше от его огня, по направлению к Моргейн.
   Вейни подхватил колчан и, уже не скрываясь, пробежал мимо лежавших на земле; он бежал по дороге за ними, и сердце билось о ребра.
   Он услышал крики и треск кустов прежде, чем достиг поворота дороги, повернул, и в лунном свете перед ним возник Сиптах и его всадница, а перед ними носились лошади, обезумевшие от страха, а их всадники лежали в грязи, бездыханные. Он увидел как Чи, выползший из укрытия, хватает одну из бесхозных лошадей, увидел, как Моргейн с ледяным спокойствием наводит на него свое смертельное оружие, и в это мгновение понял, что такое настоящий страх.
   -- Лио, -- позвал он, поднимая повыше руку с луком.
   Она узнала его, и повернула жеребца, собираясь скакать за Чи, который уже успел взлететь на захваченную лошадь с ловкостью, которую трудно было ожидать в еще больном человеке.
   Вейни подумал, что он мог бы убить Чи прямо сейчас или подстрелить лошадь под ним, и побежал, с ледяным страхом в сердце -- он не мог ни крикнуть, ни остановить то, что должно было случиться: он был пеш, а Чи убегал верхом, и она не могла схватить его за руку, она не никак могла остановить его, кроме... Он рванулся и выбежал на середину дороги. Тяжелая броня давила на плечах, воздуха в легких почти не было.
   Но Чи уже натянул поводья, укрощая испуганную до смерти лошадь, она почти успокоилась, повернула по широкой дуге и уже едва сражалась со всадником; и Моргейн осадила Сиптаха, поджидая его.
   Чи прискакал назад и присоединился к ним, добровольно. Вейни подошел к Моргейн, в боку кололо и звенело в ушах, пот тек из-под кольчуги. Он увидел ужас на лице Чи, ужас человека, который только что видел смерть и знал, что мгновение назад сам был на краю пропасти и в любой момент может упасть в нее. Но Чи сделал выбор и прискакал назад -- и этим кое-что заявил, по меньшей мере.
   Всего было восемь мертвых, четверо безжизненных тел на дороге, остальные лежали за поворотом. И семь лошадей, убежавших туда, куда эти лошади только и могли убежать -- домой, в конюшню, с пустыми седлами и волочащимися поводьями.
   -- Кто-нибудь убежал? -- спросила Моргейн, не отрывая взгляда от Чи.
   -- Нет, -- сказал Вейни, -- если никто не прошел мимо тебя.
   -- Никто, -- резко и жестко ответила она, -- но лошади убежали, а на мертвых остались знаки, которые вызовут слишком много вопросов в Морунде... Чи! Кто это? Люди Гаулта?
   -- Гаулта, -- низким голосом ответил Чи.
   Дыхание Вейни успокоилось. -- Я могу позаботиться о знаках. -- Все равно он забрызган кровью. И его будет трясти по меньшей мере час. Сейчас он мог делать самую грязную работу. -- Если меча народа Чи достаточно.
   -- Нет, это почти не скроет огненные раны, -- задумчиво сказала Моргейн, и холодно добавила. -- Огонь скроет. Огонь в этих лесах займет их на какое-то время. Засуньте тела поглубже в кусты.
   -- О Боже, -- испуганно пробормотал Чи. -- Сжечь в лесу? Поджечь лес?
   -- Вейни, -- бесстрастно сказала Моргейн. Вейни поставил лук рядом с собой и снял с него тетиву, потом вложил его вместе с колчаном для стрел в левую руку Моргейн, а она все это время не отрывала тяжелый взгляд от лица Чи.
   -- Помоги ему, -- предложила она Чи еще более холодным тоном. -- Кажется, у тебя хватает сил.
   -- Если кто-нибудь остался в живых..., -- сказал Вейни. Все его чувства застыли. Внезапно в нем что-то вспыхнуло, он начал отходить, но постарался удержать в себе холод и не думать ни о чем, кроме приказа, который он должен выполнить.
   -- Найди и помоги им уйти, -- сказала она.
   На этом приказы кончились. Дальше, конечно, начался ее собственный холод, такой же как у него. Только трус может спросить, что он должен делать в таком случае, только трус может заставить свою госпожу взять на себя ответственность за такое ужасное дело: он ничуть не хуже ее знал, что у них нет ни секунды времени и кругом враги.
   Вейни подошел к телам, лежавшим на земле, скользнул рукой к ножнам, расстегнул их и вынул меч. Он слышал, как сзади подошли две лошади, слышал, как один всадник спустился и остановился, ожидая; он не обращал внимания ни на что, кроме тела, предположительно мертвого -- тела человека, одетого в ту же броню, что и Чи, в кожу и кольчугу.
   Те четверо, с которыми имела дело Моргейн, были несомненно мертвы. Вейни подошел к деревьям, где стояла раздраженная Эрхин -- белая кобыла, причина стольких смертей. Он опять надел на себя шлем, освободил кобылу и подскакал к изгибу дороги, где оставил остальную компанию, тех, кто повстречался с его стрелами.
   Один из них оказался кел. И все были мертвы.
   Спасибо Небесам, подумал Вейни, и тут же ужаснулся собственному богохульству.
   Он привязал Эрхин и быстро затащил мертвых так глубоко в кусты, как мог; потом поскакал к Моргейн, где Чи пытался сделать то же самое, шатаясь и пыхтя от попытки утащить следующий бронированный труп в кусты на краю дороги.
   Вейни, сам покачиваясь от усталости, предложил свою помощь и они затащили последнее тело далеко в лес.
   За все это время Чи не сказал ни одного слова -- работал с мрачным искаженным лицом, и, когда они шли обратно на дорогу, слышали только его тяжелое дыхание и треск кустов.
   -- Ветер на восток, -- сказала Моргейн, когда они все уже сидели на лошадях. Сиптах под ней дернулся в сторону Чи или его лошади, и Моргейн твердо сдержала его. -- Чи, я верю, что эта дорога ведет на север -- прямо на север.
   -- Да, -- ответил Чи.
   -- Отвечаешь жизнью, -- сказала Моргейн, и черное оружие в ее поднятой руке выплеснуло из себя огонь прямо на край дороги. На этот раз Моргейн и не подумала скрывать его от человека, который видел раны, сделанные им, видел, как оно прожигает плоть и кости.
   Сухие листья вспыхнули сразу, и тонкая линия огня побежала по земле. С треском вспыхнули стволы, огонь резко усилился. Лошади заволновались, испуганные запахом дыма, и всадники отпустили поводья.
   За поворотом дороги Моргейн, не останавливаясь, снова открыла огонь. Взглянув через плечо, Вейни увидел позади них яркий свет.
   Сам рассвет не был настолько ярким. За ними бушевала стена огня, всходило солнце, слабое свечение на востоке, совсем незначительное, по сравнению с заревом, осветившим лес за их спинами.
   -- Это леса Гаулта, -- прошептал Чи, повернувшись в седле и глядя назад, когда они дали лошадям немного передохнуть. -- Мы сжигаем его леса и ветер несет огонь на его поля.
   Вейни тоже поглядел на огненную стену за ними, над которой стелился дым, улетая в еще темное, но уже слегка освещенное солнцем небо. Сейчас он хотел только чистой воды, в которой мог бы умыть руки и лицо, смыть с себя зловоние смерти и вымыть гарь из ноздрей.
   Лорд в Небесах, там же еще потерявшиеся лошади, не знающие, безопасной дороги в конюшню. И сама земля--
   Сжечь леса? Сжечь землю?
   Он не был уверен, что хуже: засада и убийство ничего не подозревавших людей, которые могли бы -- только Небеса знают! -- убежать только увидев Моргейн; или лорд, который скармливает своих врагов волкам; или темный ужас, которого боялась сама Моргейн, и который был связан с воротами и вещами, которые она напрасно пыталась ему объяснить.
   Ворота открывались слишком далеко, слишком во многое, и, как говорила Моргейн, они могли распустить все нити, которые были завязаны с их помощью. Возможно так оно и было. Он не смотрел на мир так, как на него смотрела Моргейн, и не хотел смотреть -- не хотел знать, почему движутся звезды, или где они находятся, когда оказываются между воротами, где нет не только звезд, но вообще ничего материального.
   Но силу ворот он чувствовал костями. Он слишком часто глядел в никуда и точно знал, что туда манит сам ад.
   Вейни знал, что делает человека похожим на этого Гаулта. Он знал, что мир считает его госпожу и его самого бесчестными, но знал и то, что наиболее безответственной вещью в мире было дать хотя бы одному человеку из той группы убежать живым и привести сюда преследователей, потому что если они погибнут, не выполнив задачу -- Моргейн часто повторяла ему -- погибнет все: что было, что есть и что будет. Она говорила правду, и сама в это верила, хотя часто врала ему, по мелочам. Этой вере он отдал тело и душу. Он даже надеялся -- в самых глубоких тайниках своего сердца -- что Бог может простить его. Простить его и ее, за все убийства, если они правы и не обманывают сами себя.
   И он хотел бы, всей душой, почувствовать угрызения совести или, хотя бы, жалость к тем, кого убивал, как сегодня. Но не мог найти в себе этих чувств. Только ужас. Было и легкое сожаление -- главным образом о лошадях; и почти ничего о людях, хотя и одной с ним расы. Он испугался, когда осознал, что что-то невозвратно ускользнуло от него, или он от него, и он не знает, как его вернуть.
  
   -- Куда мы направляемся? -- спросила Моргейн их проводника, когда они доскакали до поворота, где дорога отворачивалась от восхода и направлялась к все еще темному небу; позади катился огонь, прыгая по вершинам деревьев. -- Отсюда мы в состоянии выехать на старую дорогу?
   -- Это не безопасно, -- сказал Чи. Рассвет осветил его усталое лицо и растрепанные волосы, к которым пристало несколько мертвых листьев. Глаза блестели лихорадочным блеском человека, видевшего то, что они сделали. -- Если вы хотите засаду, леди, то там ее проще всего найти.
   -- Куда они направлялись перед рассветом? -- резко спросил Вейни, потому что не мог понять смысл их действий; его бесило, что люди оказались так глупы, и он должен был отплатить им за это. Он молился Небесам, чтобы мог почувствовать хоть какие-нибудь угрызения совести.
   О Матерь Божья, одному из них было не больше шестнадцати; слезы жалили его глаза, и хотелось разнести все, что могло попасться на пути.
   -- Я не знаю, -- испуганно сказал Чи. -- Не знаю.
   -- Мы думаем, что причина была, -- резко сказала Моргейн. -- Мы полагаем, что она на этой дороге и мы можем еще встретить ее, к сожалению -- ты понимаешь меня, Чи?
   -- Я не знаю, -- запротестовал Чи, качая головой.
   -- Ты мог попытаться убежать на этой лошади в лес, -- сказала Моргейн. -- И если бы не эта белая рубашка, ты уже был бы мертв. Восемь уже лежат -- они не успели предать нас. Ты все еще понимаешь меня, Чи?
   -- Да, леди, -- слабым голосом ответил Чи.
   -- Мы уже выехали из земли Гаулта? Где граница?
   -- Я не знаю, -- в который раз сказал Чи, -- и, клянусь, это правда. Мы сражались к северу от этого места. Милорд Ичандрен -- он мертв. Люди Гаулта оказались ночью на дороге -- Бог знает, только Бог знает, леди, что они делали здесь, и где остальные. Но этот огонь, он привлечет их, и не только их -- Бог знает кого -- и никто не знает, что они подумают, когда увидят. Сейчас здесь земля Гаулта. А его люди никогда не подожгут свою собственную землю. И мы--, -- он заколебался, дыхание прервалось. -- И мы не должны были жечь землю, по которой едем. Когда огонь погаснет, эта дорога все равно будет принадлежать Гаулту. Останутся только черные обгорелые стволы, за которыми не спрячешься, и он сможет без опаски ездить по еще большей территории.
   Последние слова Чи сказал с негодованием. Вейни оперся о луку седла и нахмурился -- голос Чи изменился и сам он выпрямился, как если бы хотел бросить вызов леди-кел, угрожавшей ему, а ведь дымящиеся трупы в лесу доказывали, что это не пустые слова. -- Кто? -- спросил Вейни. -- "Mы"? Твои друзья? И как мы будем ездить с ними?
   На мгновение Чи застыл, с открытым ртом. В глазах мелькнуло дикое пламя, и в долю секунды исчезло. Потом он перевел взгляд на Вейни, и тут же опять взглянул на Моргейн. -- Такие же, как и я, -- сказал он. -- Они убьют всех нас, вас -- только увидев, а меня, меня -- когда поймут, что я один из людей Ичандрена. Пленники не должны возвращаться. Но если мы опять выедем на Старую Дорогу, нас поймают люди Гаулта, отведут в Морунд и всех убьют.
   Это было настолько мрачно, что вполне могло быть правдой.
   -- И где они? -- спросила Моргейн. -- Настолько близко, чтобы заставить всю банду Гаулта прискакать через ночь? И во что мы вляпались?
   -- В войну, -- ответил Чи. -- Война, леди, и вы ее начали, убив этих восьмерых и подпалив лес. Даже если сейчас перемирие, Гаулт обязательно решит, что это сделали люди, и люди, только увидев огонь, тоже поймут это. Там наверху, на холмах, они поймут это утром, и спустятся вниз, чтобы ударить пока еще могут, пока люди Гаулта будут заняты, гоняясь за нами -- и Гаулт знает это; поэтому он бросит всех, кого сумеет собрать, к холмам, чтобы помешать им. Вот как пойдут дела. Мы должны идти вверх, по самым далеким тропинкам, мы должны идти по ночам и надеяться, что нигде не наследим -- засады будут на всех дорогах, до которых люди Гаулта успеют добраться.
   Это казалось похоже на правду. Это казалось очень похоже на правду, после стольких обманов и ошибок.
   -- Почему мы должны верить тебе? -- спросила Моргейн. -- Ты уже ошибся дважды, Чи.
   -- Я не хочу умирать. -- Голос Чи дрогнул. Он наклонился вперед в седле, холодном ветер трепал рубашку, туго облегавшую плечи. -- Как перед Богом, леди -- ехать туда, куда вы хотите, означает сунуть голову прямо волку в пасть. Я знаю, что ошибался. И нет мне извинения, хотя я надеялся, что мы поедем быстрее, и думал -- напрасно -- что хорошо знаю то место. Но вот это место я действительно хорошо знаю. Я здесь жил. И -- клянусь жизнью! -- на этот раз я не ошибусь.
   -- Мы не можем больше гнать лошадей, -- проворчал Вейни. -- Лио, кого бы мы ни встретили, нам от них не убежать.
   Моргейн взглянула на него. На мгновение в ее глазах появилось выражение, которое он хорошо знал и боялся -- нетерпение, которое могло убить их. Потом рассудок победил.
   -- Недалеко отсюда я знаю место, -- очень спокойно сказал Чи, -- где можно разбить лагерь.
  
   Место оказалось поляной, хорошо укрытой между деревьями, через которую тек ручеек, пробивавшийся через камни -- не слишком много воды, решил Вейни, когда они прискакали туда, но вполне достаточно. Он спустился на землю и внезапно обнаружил, что все кости болят, кольчуга давит на плечи намного сильнее, чем два дня назад, когда он надел ее. -- Давай я, -- сказал он, перехватывая поводья Сиптаха, пока Моргейн спускалась с жеребца: серый собрался воевать с украденным гнедым мерином, уши напряжены, движения полны лошадиной хитрости -- еще не прямой вызов, но по дороге к нему, слегка увеличенная агрессивность, которая означала, что все три лошади в опасности.
   -- Он ненавидит гнедого, -- сказала Моргейн, протянула руку и, рванув за подбородочный ремень, заставила серого посмотреть на нее. Она ласково потерла нос жеребца, как будто тот был маленьким детским пони. -- Не беспокойся, я возьму его в руки. Он разволновался из-за Эрхин.
   Щеки Вейни покраснели. Это слишком походило на упрек, и ударило по больному месту.
   А Чи, очень разумно, привязал свою лошадь подальше от Сиптаха, на маленькой прогалине среди сосен -- хотя бы сосны здесь такие же, как в Эндар-Карше; среди камней зеленели клочки травы.
   Расседлывая кобылу, Вейни взглянул мимо плеча Эрхин в сторону Чи. -- Небеса знают, -- сказал он Моргейн, -- что в мешках, которые он получил вместе с лошадью.
   -- И мы узнаем, -- тихо сказала Моргейн, ставя на землю оружие Чи, которое Сиптах так долго нес. -- И пускай он сам везет свои доспехи, когда мы опять поскачем. Хуш,Хуш. -- Серый попытался заржать, она протянула руку и, схватив жеребца за уздечку, несколько раз сильно дернула. -- Ну, ты, веди себя получше.
   Но жеребец из Бейна помотал головой и все равно негромко заржал, а Эрхин, стоявшая рядом, вздрогнула. -- Еще одно сражение, -- улыбаясь сказал Вейни. -- Среди многих других неприятностей.
   -- Эти другие неприятности жалят в два раза больнее, -- сказала Моргейн, и раздраженно посмотрела на него, как будто хотела сказать, что природа такая, какая есть.
   -- Можно избавиться от гнедого.
   -- Я не просила.
   Да, конь Чи мешал, и здорово мешал. Вейни стиснул челюсти, снял с кобылы седло и вытер ее с ног до головы, пока Моргейн делала то же самое с серым, улучшив его настроение.
   Потом подошел Чи и принес седельные сумки, висевшие на гнедом.
   В руке он держа складной нож.
   Чи поднял руку и протянул Вейни нож, рукояткой вперед, а седельные сумки поставил на землю. -- Не думаю, что вам понравится, если эта штука будет у меня, -- сказал он и, когда Вейни протянул руку и взял нож, добавил. -- Обыщи сумки, если хочешь. Или меня.
   Вейни уставился на него. Дело чести: верят они Чи или нет.
   -- Да, -- мгновенно сказала Моргейн, в таких делах не колебавшаяся ни на секунду.
   Или потому, что ее вассал заколебался.
   -- Пошли со мной, -- сказал Вейни. Во всяком случае все будет вежливо и без свидетелей, никакого позора. Он отвел Чи в сторону, к камням, и убедился, что второго ножа у него нет. Оба чувствовали себя неловко.
   -- Мне бы хотелось, -- сказал Чи, который глядел в сторону, когда его обыскивали, -- оставить эту игрушку себе. Мне нужно чем-то бриться. Мне нужен нож, чтобы защищаться, если кто-нибудь захочет убить меня. И мне нужно одеяло, которое есть в сумке. Твое я потерял в лесу. Мне холодно, я мерзну.
   -- Одеяло возьми, -- сказал Вейни, не найдя больше ничего. -- А для бритья--, -- он-то думал, что этим оружием человек хочет убить себя, и ему это не понравилось. Это не выбор человека, так отчаянно боровшегося за жизнь. И это не тот выбор, который привел его ним -- скорее трусость, непонятная в человеке, который столько пережил. -- Я дам тебе свой. И я обыщу все остальные мешки, понял?
   -- Не сомневаюсь, -- ответил Чи.
  
   Струйка дыма вливалась в туман, повисший над холмами; Вейни забрался на невысокий камень, чтобы высмотреть все, что возможно, потом спрыгнул на землю и подошел к Моргейн, которая готовила еду. -- Наш костер не привлек ничьего внимания, -- сказал он.
   -- На востоке горит?
   -- Да, и к тому же дует восточный ветер. Там очень много подлеска. Не думаю, что они в состоянии остановить огонь, пока он не дойдет до полей. -- Пожар все еще волновал его, особенно мысль о попавших в огненное кольцо лошадях. -- Они не смогут пройти по дорогам, если ветер поменяет направление. И никто не сможет.
   Какое-то Моргейн ничего не отвечала, потом подсыпала в еду немного соли. -- Хотела бы я быть уверенным в этом.
   Вейни сел на корточки и положил локти на колени, думая о карте, которую нарисовал для них Чи, прикидывая, сколько они уже прошли и сколько осталось идти на север до места, которое называется Теджос, и где стоят ворота, а потом внутрь земли, принадлежащей кел.
   Он по-прежнему не спускал глаз с Чи, а Моргейн, работая, не спускала глаз с него. И вот перед ними появился незнакомец с растрепанной бородой, глядевший из-под белых соломенных волос. Наполнив одну из их сковородок водой из весело журчащего ручейка, вооружившись занятым ножом, куском мыла и расческой из панциря черепахи, принадлежащей Моргейн, Чи вымыл волосы, завязал их в косы и уложил на голове, дав солнцу высушить их до цвета соломы. Сейчас он сидел, наклонившись вперед и упрямо выскребал намыленную бороду.
   Узкое лицо, обожженное солнцем наверху и слегка бледное там, где его покрывала борода. Симпатичное лицо, и неожиданно юное -- едва ли больше двух десятков лет: от безумца не осталось ничего, ничего кроме молодого человека, от которого невозможно ожидать опыта умудренного жизнью воина, и который, тем не менее, изо всех сил старается предстать перед ними в самом лучшем виде. Чи, одетый в тонкую рубашку, немного дрожал от холода, несмотря на то, что по грудь завернулся в одеяло. Тем не менее, смачивая кожу водой с мылом, он скреб и скреб ее, а вода, капавшая с мокрых кос, холодила плечи и тело.
   Возможно все дело в свободе, которую он почувствовал, получив лошадь, и в ветре с родных холмов, который дул ему в лицо. Человек из Эндар-Карша мог понять такое чувство... особенно если этот человек знал, что больше никогда не окажется в своих родных горах; который нашел что-то знакомое в холоде ветра, запахе сосен и в поведении этого молодого человека, к которому по каким-то причинам вернулась гордость -- и, возможно, правдивость.
   Чи подошел к ним, вернул бритву, сковородку и расческу, поплотнее завернулся в одеяло и, по-прежнему дрожа, уселся около их крошечного костра.
   -- Бери, -- сказал Вейни, протягивая ему кружку чая -- и получил в ответ серьезный благодарный взгляд; на этом изменившемся лице такое выражение казалось совершенно естественным, а глаза -- странно застенчивыми, как если бы Чи снова стал сам собой--
   Золотой луг... расставание. Его кузен скачет к горизонту, последний друг, не считая госпожи.
   И было что-то еще в этом юноше, что-то от него самого, и это связывало его с ними; во всяком случае взгляды, которые Чи бросал на него, были серьезными, озабоченными, выжидающими -- и даже, возможно, дружескими. Этот человек поднялся над отчаянием.
   И Вейни вспомнил -- вспомнил родной дом и братьев, свою жизнь, жизнь побочного сына, жизнь Кайя, пленника в доме Нхи, жизнь под той же крышей, что и наследники его отца. Оба брата постоянно мучили его. Средний брат, иногда, бывал помягче. И в эти дни ему казалось, что это знак, что братья в тайне любят его.
   Странно -- во время их последней встречи он почувствовал что-то похожее, отчаянно малое, как всегда.
   Этот взгляд, направленный прямо на него и вызвавший такие воспоминания --судя по всему это отчаянная попытка сказать: смотри, вот я, настоящий Чи, разве я не лучше, чем ты думал обо мне?
   Стало больно, как будто напомнила о себе старая рана. Ерунда, просто взгляд, а его сердце повернулось и обнаружило, что этот человек совсем не опасен -- глупая мысль, возможно; он вспомнил, что в свое время из-за брата у него появилось глупое убеждение в том, что всегда есть надежда, надежда на изменение, и эта ужасная вера заставляла его страдать все эти годы.
   И помогала пережить все, что они делали с ним.
   Он рискнул и улыбнулся Чи, невесело, одной стороной лица, чтобы Моргейн, сидевшая по другую сторону, ничего не заметила; и увидел, что в глазах Чи появился огонек надежды -- ах, тот самый пруд и та самая бедная отчаявшаяся рыба хватает приманку: бедолага, Небеса, помоги ему, помоги нам обоим, тогда только Моргейн спасла меня. А кто спасет тебя? О Боже, неужели ты рассчитываешь на меня?
   Он передал Чи лепешку, которую Моргейн дала ему, отрезал немного сыра и тоже отдал, потом отрезал для Моргейн и для себя. Пустяк, мелочь: сначала гостю, потом себе, но Чи понял. Его глаза сверкнули. Он заметно расслабился и поправил одеяло так, чтобы можно было положить еду на колени; да, у них всех хороший аппетит.
   В тех седельных сумках, которыми завладел Чи, была еда: всадник вез с собой хороший запас. Мука грубого помола, бутылка с подсолнечным маслом, немного соли -- все пригодится. Вяленое мясо, упакованное отдельно. Смена белья. Сковородка, чашка, точильный камень, рашпиль и затупившаяся бритва, обрывки веревки и кожи, кольца от лошадиной сбруи -- пойдет в дело, все; пакет с подозрительными травами, которые Моргейн разложила около себя, и попросила Чи назвать каждую и ее свойства.
   -- Вот это желтокорень, или золотая печать, -- сказал он, указывая на изогнутую высохшую полоску. -- Слабительное. -- И, указывая на остальных. -- Женская шляпка, против лихорадки. Кровавый корень, залечивает раны.
   Да, и это не пропадет. А еще одеяло, потому что Чи потерял одно во время боя.
   -- Учитывая то, что они везли с собой, всадники приехали из места, которое находится не очень далеко, -- заметил Вейни, -- или не собирались оставаться надолго.
   -- Да, -- ответил Чи, -- это был разведывательный отряд отряд, вот и все. Несколько дней здесь, и обратно в Морунд. -- Он проглотил очередной кусок лепешки и махнул рукой в сторону холмов. -- Там всегда волнения.
   -- Но сейчас больше, -- сказала Моргейн. -- Намного больше.
   Рука упала. Чи бросил взгляд на Моргейн и все его возбуждение исчезло. Мгновенно вернулся страх, в голову ударили тревожные мысли.
   -- Я не собираюсь вредить твоему народу, -- сказала Моргейн. -- И сейчас я кое-что скажу тебе, Чи: я не собираюсь объяснять тебе, кто я такая; но что бы ты не сказал мне, тебе это не повредит... если у тебя нет каких-нибудь особых причин любить этого лорда из Манта?
   -- Нет, -- тихо сказал Чи.
   -- Я не собираюсь навлекать несчастья на твой народ в холмах, -- продолжала Моргейн. -- Наоборот, возможно дела пойдут так, что им станет легче жить. У кел есть причины бояться меня. У тебя -- нет.
   -- Почему--, -- лицо Чи еще больше побледнело. -- Почему у них есть?
   -- Потому что я добьюсь того, что больше не будет никаких Гаултов -- больше никто не будет входить и выходить через ворота. Это, и только это дает им такую власть над вами. Человечеству останется только отступить и подождать. Со временем вас станет намного больше, чем их. И тогда -- они знают, что тогда им придет конец. Поэтому они и сражаются против вас.
   Чи мгновенно сообразил, что услышал очень опасные слова. На какое-то время он затаил дыхание, потом метнул отчаянный взгляд на Вейни.
   -- Да, это правда, -- твердо сказал Вейни. Но, о Небеса, это была далеко не вся правда. Слишком просто, так никогда не бывает. Это поймет любой человек, выросший среди людей, которые постоянно сражались с кем-нибудь. Моргейн лжет -- не договаривает до конца.
   -- Но что вы собираетесь сделать? -- спросил Чи, пораженный до глубины души. -- Вы, одна?
   -- Я закрою ворота. И, учти, это абсолютная правда: когда я это сделаю, мы с Вейни пройдет через ворота и уничтожим их, вместе со всей их силой и всем тем злом, что они делают. Служи мне, как ты поклялся, и я дам тебе возможность выбирать: пройти через ворота или остаться в этом мире, навсегда. Еще никому я не давала такую возможность, и я не советую тебе идти со мной. Но однажды, если ты окажешься в отчаянном положении, то можешь захотеть этого; и, если это произойдет, и если все это время ты будешь честно исполнять свою клятву, я возьму тебя с собой.
   Какое-то время Чи сидел не шевелясь, только губы дрожали, взгляд не отрывался от Моргейн. Потом вырвался из-под колдовской силы ее слов и невесело усмехнулся. -- Против Манта?
   -- Против Манта и против Скаррина, который правит там, если он встанет на нашем пути. И против любого, человека или кел, кто встанет на нашем пути. У нас очень простая цель. И очень прямые решения. И мы никогда не обсуждаем их. Мы проходим там, где хотим и лучше всего, чтобы никто не встречался нам по пути, хотя, если твой народ захочет нас принять, мы с радостью примем предложение.
   Чи подхватил одеяла, сползшее с плечей, как если бы ветер, внезапно, стал холоднее. Его лицо вытянулось, стало серьезным и задумчивым.
   -- Чи, я рассказала тебе правду, мою правду. А теперь я хочу услышать твою. Если есть что-то, что давит на тебя, расскажи мне и не держи в себе, но имей в виду, что любое умолчание может стоит тебе жизни. Чи, случилось ли с тобой что-то такое, что ты должен рассказать мне?
   -- Нет. -- Он яростно махнул головой. -- Нет. Все, что я говорил, -- правда. Да, я ошибся, даже дважды, но я не собирался врать.
   -- Я спрашиваю тебя второй раз.
   -- Я не врал!
   -- Или не говорил всей правды.
   -- Я вел вас самым лучшим путем из тех, которые знаю. И сейчас я повторяю вам, леди: мы не можем вернуться назад на Старую Дорогу, у нас нет выбора, мы должны идти в холмы.
   -- Не утверждай, что знаешь больше, чем знаешь.
   -- Я знаю эти холмы. Я знаю эти дороги -- здесь я знаю все, до конца. Здесь я сражался. Вы просили провести вас через другие места, где я был только однажды, но здесь я знаю дорогу -- и пытаюсь, леди, провести нас тропинками, которых не знает никакой кел; но если мы вернемся на дорогу, то достаточно одного взгляда на ваши волосы, миледи, и мы все трое умрем.
   -- Ты имеешь в виду людей?
   -- Да, людей. Они наблюдают за дорогой, и днем и ночью. Они ждут людей, служащих кел, бандами, по десять-двадцать человек в банде. Они не ждут троих.
   -- Но ведь бывает такое, -- сказал Вейни, -- что ваш народ идет на службу кел; а бывают и такие как Гаулт -- которые сами знают самые запутанные тропинки; так что у людей Гаулта есть проводники, которые могут провести их через леса.
   -- Да, бывает. Мой народ наверняка заподозрит, что я сам стал таким, -- печально ответил Чи. -- Нет никаких сомнений, они так и подумают. Поэтому нам нельзя показываться на дороге. Поэтому мы должны идти тихо и быстро, и я делаю все, чтобы мы так и шли. Я не безопасен для вас. А вы -- мой смертный приговор.
   -- Я ему верю, -- спокойно сказала Моргейн Чи, взволнованно ожидавшего ее приговора. Он жадно ловил ее взгляд, как человек, полностью выведенный из равновесия.
   -- Так что ты покажешь нам, как неожиданно появиться среди твоего народа, -- продолжала Моргейн.
   -- Я покажу вам, как избежать их.
   -- Нет. Ты приведешь нас за их спины.
   Вейни открыл рот, чтобы запротестовать; и закрыл -- она сказала эту чушь не просто так.
   -- Чтобы доказать твои добрые намерения, -- добавила Моргейн.
   Нет сомнений, Чи думал быстро. В его глазах последовательно появились и исчезли колебание, страх и надежда. -- Хорошо, -- сказал он через два удара сердца.
   -- Ты солгал мне, -- сказала Моргейн.
   -- Нет, -- Чи яростно замахал головой. -- Нет. Я приведу вас туда.
   -- Признаю, ты быстро думаешь; но ты смертельно неумелый лжец и знаешь, что такое угрызения совести. Хорошо. Я впечатлена. Теперь я знаю пределы того, что можно требовать от тебя. Успокойся, я не намериваюсь нападать на твой народ. Ты понял меня?
   -- Да, -- сказал Чи, чье лицо смертельно бледное лицо вспыхнуло и он неровно задышал.
   -- Я не буду чересчур обременять твою совесть, -- сказала Моргейн. -- У меня и так есть один мужчина, который постоянно напоминает мне, что у меня она тоже есть. -- Она начала забрасывать огонь землей, как будто не видела смущение юноши. -- Не бойся, повторяю тебе: я не собираюсь вредить твоему народу. Этой ночью, когда мы поскачем в горы, ты можешь нести свою броню -- на лошади, или можешь надеть, как хочешь. Я чувствую себя ответственной за твою жизнь, отчасти, да и хочу разгрузить своего коня.
   Краска со щек Чи исчезла. Он слегка поклонился, не вставая -- быстро соображающий молодой человек, подумал Вейни, которому было стыдно за испытание и обман, стыдно, несмотря на последовавшее потом дружеское и даже более чем щедрое отношение к бывшему пленнику. Настоящая женщина-кел, которая испытывала своего нового вассала-мужчину на преданность и верность, таким вот неприятным образом.
   Все это не слишком понравилось Вейни, который, хорошо зная нетерпеливость Моргейн, знал и то, как она обычно обращается с незнакомцами, особенно с теми, кто испытывает ее терпение -- резкие слова и открытое предупреждение. Зато теперь Чи точно знает ее желания, знает чего она хочет, а чего нет.
   Поев, она отдала ему кружки, для чистки; потом заново уложила седельные сумки. -- Иди спать, -- приказала она Чи, который все еще сидел напротив нее. Он медленно поднялся, с трудом дошел до того места, где положил седло, накрылся одеялом и мгновенно уснул.
   -- Ты слишком сурова с ним, -- сказал Вейни, возвращая вымытые в ручье кружки.
   -- Он не дурак, -- заметила Моргейн.
   -- Не похоже, что он хитрит.
   Она бросила на него хмурый взгляд, хотя совсем не такой, как на Чи. Тоже честный, но другой. -- И я. Теперь, по меньшей мере, он задумается, прежде чем попробует.
   -- В его глазах ты кел. Будь с ним помягче.
   -- И опять проверять, верит он мне или нет?
   -- Ты же женщина, -- сказал Вейни, потому что исчерпал все доводы поменьше. -- Это не то же самое. Он молод. Ты его пристыдила.
   Она опять посмотрела на него тем же хмурым взглядом. -- Он вполне взрослый человек. Пусть учится держать себя в руках.
   -- Ты не должна провоцировать его.
   -- А он меня. И он должен понимать, что есть определенные рамки, за которые лучше не выходить. Разве я могу сказать, что доверяю ему? Я вовсе не хочу убивать его, Вейни. А ошибки могут довести и до этого. Ты же знаешь. Очень хорошо знаешь. Кто из нас двоих схватил его?
   -- Я--
   -- ...мужчина. Да. Хорошо, тогда объясни ему, что я не застрелила его, когда он бежал, и что ему очень повезло. И еще объясни, что я не собираюсь прощать его, если он опять ошибется. Я убью его без всякого предупреждения, убью выстрелом в спину и из-за этого не потеряю сон. -- Он завязала узел на седельной сумке и подвинула рукоятку Подменыша к поближе к себе, хотя меч и так лежал недалеко от нее. -- А пока я буду с ним очень вежлива, если тебе так хочется. И вообще, иди спать. Если мы действительно доверяем этому человеку, ты и я можем себе позволить выспаться.
   -- Разрази меня чума, если ты услышала--
   Лошади, пасшиеся за маленьким гребнем из камня и земли, подняли головы. Вейни краешком глаза увидел их, пульс ускорился, спор прекратился на полуслове. Моргейн тоже мгновенно остановилась. Ее серые глаза побежали от лошадей в лес, который защищал их от дороги, а Чи перекатился под своим одеялом, по-видимому ни о чем не подозревая.
   Вейни осторожно встал и Моргейн в то же мгновение вскочила на ноги. Он молча показал рукой на коня Чи, привязанного вдали: быть может что-то тревожное случилось там, и он сам бесшумно направился к жеребцу, пока Моргейн так же бесшумно подошла к пасущейся паре, чтобы успокоить ее.
   Гнедой мерин навострил уши, его ноздри раздулись. Вейни придержал его, натянул привязь, как бы сделал с их лошадьми, и приготовился отреагировать на любой звук тревоги. В конце концов может быть они почувствовали самого обыкновенного хищника, или даже одинокого оленя -- в этих сосновых лесах не может быть ничего более худшего.
   И тут он услышал отчетливое звяканье сбруи, всадники неторопливо скакали вниз по дороге -- спускаются, подумал он, хотя в холмах эхо могло обмануть кого угодно. Он зажал пальцами нос гнедого, бросил взгляд на Моргейн и прошептал ей несколько слов на языке Карша. Чи, лежавший между ними, поднял голову, но не сдвинулся с места, только напрягся и покрепче натянул одеяло на плечи -- лицом к нему, задом к Моргейн, которая была достаточно близко, чтобы остановить любой крик, но не могла все время следить за ним.
   Тишина, ни малейшего звука из лагеря. Гнедой дернул головой и ударил копытом, и Вейни пришлось посильнее сжать его нос, заставляя его успокоиться. Одновременно он скользнул обеспокоенным взглядом по Чи. Тот не шевелился.
   Через долгое, очень долгое время звуки начали таять, унесенные ветром. Издали еще доносилось смутное звяканье сбруи и топот лошадей; днем, слава Небесам, всадники больше смотрят на дорогу перед собой и на то, что происходит в долине; никому и в голову не пришло обыскать одинокий каменный холм.
   Слава Небесам, еще раз повторил он про себя, они уже погасили костер и вымыли все сковородки, а ветер дул от дороги, а не от них.
   Наконец все стихло. Опять запели птицы. Вейни, осторожно, отпустил лошадь, и взглянул на Чи.
   И кивнул ему.
   Моргейн тоже оставила лошадей и вернулась на берег ручья.
  

Пятая Глава

   Чалый жеребец отпрянул от огня и всадник стегнул его арапником, направив вперед, прямо в дым, туда, где слуги-люди уже орудовали топорами, мокрыми дерюгами и мотыгами, стремясь не дать огню перекинуться через Дорогу. Остальные поскакали вслед за ним -- как кел, так и крестьяне, спешно набранные в деревнях.
   Киверин, так его звали на самом деле, а вовсе не Гаулт ап Месиран, но временами он сам забывал это, как сейчас, когда мятежники напали на саму землю и лес. Такого еще не было никогда, и желания Гаулта и сущность того, что было Киверином, слились воедино.
   Земля горела. Клубы дыма они увидели из Морунда, задолго до того, как нашли первую лошадь без всадника, пасущуюся на лугу рядом с замком. В такую ясную ночь не могло быть никаких причин для огня, кроме одной; и Гаулт немедленно поднял арендаторов, приказал зазвонить в колокола, чтобы разбудить крестьян, и послал гонцов на восток, где жили другие лорды, твердо правившие наследственными землями. К южным Воротам, самому быстрому пути на север, он послал своего помощника, Керейса -- потому что война против самой природы, изменение тактики человеческим племенем, было важным делом, и Сюзерен в Манте предпочитал получать сообщения, которые выказывают побольше рвения, а не довольство собой.
   Гаулт не хотел, чтобы дело дошло до подобных унижений, более того, ему совсем не были нужны проблемы со Скаррином, который и без того не слишком привечал его; справедливое наказание мятежников -- вот что могло спасти его. У ручья Гиллина он сломал спину мятежа, убрал своего бывшего союзника Ичандрена, всегда досаждавшего ему, и дал урок всем остальным; и с того времени мужчина на пегом мерине, ехавший сзади, тоже перестал быть человеком, хотя и выглядел, как человек.
   Его звали Джестрин ап Десини, но за его когда-то симпатичном, а ныне изрезанном шрамами лицом жил совсем другой разум, старый друг Гаулта-Киверина, Пиверн. Он получил слишком тяжелые раны в сражении у ручья Гиллина и был вынужден при помощи ворот стать человеком -- одним из людей Ичандрена, его кузеном.
   Что за ирония, подумал Гаулт-Киверин -- два старых друга скачут рядом, стремясь отомстить, ведь Джестрин был союзником и проводником Гаулта во время набега на горы, в котором они, тогда люди, когда-то участвовали и скакали вместе с Ичандреном против кел.
   Так-то в их дружбе, подумал Гаулт, есть что-то поэтичное, и даже вдвойне.
  
   Над дорогой спустились сумерки, и сама дорога, которая начиналась в предгорьях как путь для груженых телег, превратилась в узкую тропинку, петлявшую между соснами, бледную линию, проделанную ногами людей или лошадей, и по краям так плотно заросшую мокрой травой, что было легко ошибиться и повернуть не туда, огибая очередное дерево.
   Тропа даже не пересекала таких мест, где два всадника могли бы ехать рядом, и на ней было слишком просто устроить засаду.
   Мысль о засаде мучила Вейни -- постоянно. Как бы мало ему не нравились такие закрытые дороги, еще меньше он хотел бы оказаться на открытой большой дороге, где, если верить Чи, их точно ждала засада. Чи ехал впереди, Моргейн сзади, в тени от верхушек сосен, и, похоже, парень не мечтал о том, чтобы сбежать: он даже решил не надевать свое собственное вооружение, которое Моргейн вернула ему -- едва подсохшие шрамы еще сильно болели, объяснил он, и ехать в броне было бы слишком тяжело.
   Тем не менее Чи вооружился, до известной степени: у него был тот самый маленький складной нож, который он просил; Моргейн решила хоть чем-то подбодрить его, подумал Вейни. А может быть это еще одна проверка.
   Определенно Чи выглядел смущенный, и потом он сказал: "Миледи", на удивление почтительным тоном, пока Вейни стоял рядом с кишками, завязавшимися в узел, рукой, стиснутой на рукоятке меча, и думал, насколько этот ножик близко к животу Моргейн.
   Но Чи положил его в ножны и сунул в карман кожаного седла, всю броню привязал позади коня, вместе с одеялом и седельными сумками; а сейчас ехал впереди, безусловно чувствуя за спиной и меч Вейни и оружие Моргейн. Да, вряд ли мысль о предательстве забредет ему в голову, во всяком случае сейчас.
   Чи заверил их, что вся тропа идет среди деревьев. И, пока они едут по ней, скорее всего их никто не увидит.
   Зато и они сами не могли видеть дальше ближайшего поворота, а вокруг лежал бесконечный ночной лес, в котором они не знали ни одной дороги и полностью зависели от проводника, того самого, который уже дважды ошибся, случайно -- если верить его клятве.
   Сам Вейни не был уверен в этом. Моргейн могла бы нагло явиться прямо в Морунд, потребовать гостеприимства, привести Чи прямо в главный зал крепости и заставить Гаулта считать его гостем... ее силы вполне хватило бы, чтобы справиться с пограничным кел-лордом.
   Если бы он убедил ее поступить так, земля бы не горела, больше полудюжины людей осталось бы в живых, а этот дважды ошибившийся проводник не держал бы их жизнь в своих руках...
   "Леди", так Чи обращался к ней, но что кем он считал ее на самом деле? Ведьмой? Чи, несомненно, что-то знал о волшебстве, потому что жил около кел и понимал, что они появляются не из чистого воздуха и злого намерения; скорее всего это были не одни суеверия и он должен был понимать, что это как-то связано с оружием кел. И есть тонкое различие между этим и--
   Когда мысли Вейни дошли до этой точки, он вынужден был признаться самому себе, что не слишком хорошо понимает, что такое волшебство, что он носит рядом с сердцем, и что такое меч, с которым не расстается Моргейн, и как он сам одновременно охраняет и ненавидит все, что связано с ней.
   А если они встретят на дороге какую-нибудь невинную семью с детьми--
   Бог, помоги ими, подумал он; Бог, помоги нам.
   И все это время он пытался забыть лицо, затаившееся внутри, за глазами: лицо шестнадцатилетнего паренька, в мертвых удивленных глазах которого отражались равнодушные звезды.
   Символ того, что все пошло не так.
   Вейни потер глаза, которые жгло от усталости -- короткий сон, долгие стражи, запах дыма, все еще висевший над холмами, и где-то там за ними тревога, смертельная как река во время наводнения -- пусть Небеса не пошлют им такую же суматоху впереди.
   В точке, где дорога поворачивала и начала резко взбираться на плечо холма, Чи натянул поводья и заколебался, заставив лошадь податься назад. Потом, хорошо видимый в свете звезд, резко ударил коня пятками и послал ее вперед, в подъем.
   "Я не бегу от вас", вот что он сказал, без слов. "Идите за мной".
   Моргейн послала Сиптаха вслед за ним; большой серый занял вся узкую тропу, Вейни дал ему проехать и только потом слегка коснулся Эрхин пятками.
   Пока лошади взбирались по узкой тропинке, петлявшей между камнями, звездный свет беспрепятственно падал на них; потом они опять очутились под соснами, среди более густых кустов, ветки что-то шептали призрачными голосами, слышными несмотря на позвякивание сбруи и топот лошадей; они еще долго поднимались, пока не достигли перевала и дорога опять пошла по ровной местности, через глубокие тени, которые бывают только там, где бесконечное число звезд ярко светит с неба, и, казалось, белая Эрхин и серый жеребец из Бейна, вместе со своим закутанным в серый плащ всадником, ярко светятся в ночи.
   Потом они выехали на более широкую дорогу, мерин Чи ускорил шаг, они выехали на берег реки и спустились в мелкий поток, разбрызгивая сиявшую в ночи воду.
   Внезапно Моргейн пустила Сиптаха рысью, так что сердце Вейни на мгновение замерло в груди, и он ударил Эрхин пяткой в ту самую секунду, когда кобыла сама прыгнула вперед: несколькими небрежными шагами она догнала жеребца и встала рядом с ним, а Моргейн тем временем обогнала Чи и остановила Сиптаха, преградив дорогу гнедому мерину.
   -- Медленнее, медленнее, -- сказала Моргейн. -- Куда ты несешься, так быстро и так уверенно? Ты хорошо знаешь дорогу? Или не очень?
   -- Да, я хорошо знаю дорогу, -- ответил Чи и осадил своего коня, который резко остановился, отпрыгнул в сторону и недовольно махнул головой. -- Разве иначе я повел бы вас? Клянусь, я хорошо знаю это место.
   -- И еще. На мой взгляд мы слишком шумим.
   -- Вейни, -- умоляюще сказал Чи, -- ради Бога--
   -- Лио, -- сказал Вейни, заставив Эрхин подойти к Сиптаху еще ближе, и почувствовал, как сердце забилось с такой силой, что руки вот-вот затрясутся. Этот парень еще никогда не называл его по имени. В его родной стране вообще мало кто знал его, за исключением Нхи, Кайя и Маай, и, конечно, его кузена Роха, который не любил пользоваться его Каршским именем, и обычно называл его кузен, особенно если был в хорошем настроении. Но в устах Чи это было не ругательство, напротив, это прозвучало как заклинание, именно так, как говорила Моргейн.
   Дурак, сказал он самому себе. И его бьющее сердце повторило это слово.
   -- Куда мы идем? -- спросил он у Чи.
   -- Туда, куда я говорил вам, с самого начала -- через холмы к дороге. Перед Богом клянусь, Вейни: я говорю правду, скажи ей. Скажи--
   Раздался звук, непонятный, хотя Вейни отчетливо расслышал его. И все остальные тоже услышали, хотя никто из них не пошевелился и какое-то мгновение не дышал.
   В руке Моргейн появилось черное оружие, скрытое плащом. Хотя Вейни и не видел его, он знал это так же хорошо, как знал, где земля а где небо. Подменыш ехал всю ночь на ее боку, потому что она была закутана в плащ; но и того, что было в ее руке вполне хватит для того, чтобы справиться с любым одиноким врагом.
   Чи качнул головой, еле заметное движение. Глаза быстро пробежали по кромке леса, лицо покрылось белыми пятнами. -- Не знаю, -- прошептал он, даже слишком тихо. -- Клянусь богом я не знаю, что это такое, и я не планировал это. Пожалуйста, дайте мне подойти и поговорить с ними. Может быть это люди -- здесь не должно быть кел. Если нет, вы сможете справиться с ними. Если да, скорее всего я смогу поговорить с ними.
   -- И сказать им что? -- ровным голосом спросила Моргейн.
   -- Если они признают меня -- только Бог знает. Они ведь могут убить меня, без всяких разговоров. Но скорее всего они захотят узнать, кто мы такие. -- Его голос дрожал, зубы клацали и он тяжело дышал. -- Леди, если мы сейчас вернемся на тот берег, то попадем в засаду и они поднимут против нас все холмы. Нечего делать, надо идти и говорить с ними! Разрешите мне!
   -- Ты думаешь, что мы поедем вместе тобой, -- сказала Моргейн.
   -- Леди, я ничего не думаю, -- прошептал Чи, -- почти ничего. Только одно: нас слишком мало, чтобы угрожать им, чтобы они испугались нас. Только поэтому они еще не напали на нас. Я могу поговорить с ними, объяснить, что мы не друзья Гаулту -- леди, дайте мне попробовать. Это единственный способ. У них луки, и они очень хорошо стреляют из них. Если они начнут охотиться на нас -- считайте, что мы покойники.
   -- Он достаточно храбр, -- сказал Вейни на родном языке.
   -- Да, не спорю, -- ответила Моргейн. -- И накликал на нас беду, проклятие на его голову.
   Это могло быть правдой. Слишком храбрый и честный, Моргейн предупреждала его.
   -- Что будем делать? -- спросил Вейни с упавшим сердцем, -- что стоит меньше?
   -- Попробуй, -- сказала Моргейн Чи.
   -- Стой. -- Вейни подвел Эрхин к мерину, и развязал завязки на тюке с броней Чи, висевшем на боку гнедого среди остальных седельных сумок. Он вынул из мешка кольчугу и протянул юноше. -- Одень.
   В таком случае, подумал он, Чи будет на их стороне.
   Чи не стал спорить. Он наклонил голову и, с помощью Вейни, скользнул головой в кольчугу, но пояс застегивать не стал.
   Потом взял поводья и заставил мерина спокойно идти вперед, поднялся на берег и доехал до опушки леса.
   В этот момент из леса раздался свист, низкий и странный, Сиптах тряхнул головой и Моргейн резко осадила его.
   Их положение посреди реки было хуже некуда. Вейни слегка переместился вперед, поставив лошадь между ней и лесом, но за низким берегом укрыться невозможно, а спину защищать вообще нечем.
   Вокруг не было ничего, кроме темноты, бурлящего потока и вздоха листьев.
   Еще один звук, на этот раз от них: Моргейн расстегнула кольцо, державшее Подменыш на боку, и положила меч в ножнах перед собой, поперек седла.
   Все, конец света. Его рука рефлекторно пошла к коробочке, которую он хранил под броней, и он почувствовал ее как уголек рядом с сердцем.
   Уничтожение.
   Если она сейчас вынет меч, здесь никогда не будет мира. А будут только мертвые тела, громоздящие одно на другое, без числа и счета.
   Он спокойно сидел на лошади, думая о лучниках за деревьями, и о том, что сейчас Чи упадет, убитый неведомым убийцей, или найдет союзников, которых приведет к ним, с неведомо какой целью.
  
   Чи ехал не говоря ни слова, погруженный в ватную тишину, и только ветки шуршали, когда он натыкался на них, а листья облепили все тело. Мерин дергался, фыркал и бил копытами, ломая кусты и даже немного грыз удила; Чи все время приходилось сдерживать его.
   -- Ты кто? -- спросил голос, больше похожий на шепот ветра.
   -- Человек, мужчина, -- ответил Чи нормальным голосом, не поворачивая головы. -- Ап Кантори. Чи ап Кантори просит разрешения проехать. Нас всего трое, двое остальных остались посреди ручья. Один из нас кел.
   Долгое молчание, очень долгое. Он услышал шепот, потом другой, слов было не разобрать. Он по-прежнему не поворачивал голову.
   -- Сойди с лошади, -- приказал шепот.
   Он так и сделал, и вздохнул воздух полной грудью, хотя ноги собирались задрожать. "Один из нас кел", сказал он им. Это загадка, способная смутить кого угодно, и заставить их спрашивать дальше. Он полностью беззащитен, и приехал к ним совершенно открыто, не скрываясь. Поэтому еще жив. Он прошел немного вперед, на маленькую полянку, и остановился, крепко натянув поводья, потому что знал, что произойдет. Конь нервно задергался, когда ветки зашевелились и из кустов на поляну скользнула тень, в слабом свете звезд мало чем отличавшаяся от лесного мрака.
   Тень подошла к нему, взяла поводья лошади и увела ее прочь. Чи не сопротивлялся.
   Он не сопротивлялся и тогда, когда за его спиной появились другие тени и больно схватили его за руки.
   -- Я прошу безопасного прохода, -- сказал он приглушенным голосом. -- Со мной леди-кел и еще один мужчина, человек. Они враги Гаулта, который охотится на нас.
   На плечо опустилась что-то не очень тяжелое и заскользило к шее, пока холодный острый кончик меча не уткнулся в горло. -- Откуда вы пришли?
   Шевельнуться означало смерть. И неправильный ответ тоже, и на какое-то время он вообще потерял способность соображать, лесной воздух показался слишком разреженным, а сознание захотело убежать от него, как если бы мир опять сдвинулся, и он вернулся на вершину холма, и все то, что он собирался рассказать им стало кошмарным сном, бредом. Голова закружилась, на какое-то мгновение он даже решил, что те двое, которых он оставил на середине потока, ему померещились, и с ним за все это время вообще ничего не произошло; он вернулся обратно, к людям, вот и все.
   Кончик меча посильнее уперся в горло.
   -- Я все еще человек, -- сказал Чи. -- И с ней еще один человек. У нее собственные дела, и я тоже хотел бы знать, что это такое. Они сказали мне кое-что -- вполне достаточно, чтобы привести их сюда. Я клянусь, что никогда не видел никого, похожего на нее. Как и похожего на него, хотя он точно Человек, но я не знаю откуда. Дайте мне вернуться назад к ним и я приведу их к водопаду. Из этого места нет пути, только назад. Вы сам знаете, что нет. Мы разобьем здесь лагерь и будем ждать, а вы сможете спросить у нее все, что хотите.
   Еще одно долгое мгновение тишины. Потом: -- Ап Кантори, -- сказал шепчущий голос перед ним, -- с нами твой брат.
   Сердце Чи стукнуло. Обман, слишком жестокий. -- Мой брат погиб у ручья Гиллина. Ичандрен убит в Морунде. Я последний из тех, кто выжил.
   -- Брон ап Кантори жив, -- сказал шепот. -- Он с Арунденом. В нашем лагере.
   Чи не понял, как сумел удержаться на ногах. Он застыл и почувствовал, что не может вздохнуть и ничего не видит, гнев и надежда сменяли друг друга, он никак не мог выбрать между убеждением, что они врут, и надеждой -- самой слабой и пугающей надеждой, что это может оказаться правдой.
   -- Кто они, -- продолжал спрашивать тот же голос, -- с которыми ты едешь?
   Чи не мог говорить. Он забыл, как это делается. Он чувствовал себя лучше, когда люди Гаулта привели его на верхушку холма. Он чувствовал себя лучше, когда сидел в камере под Морундом, зная, что Ичандрен мертв. Все его чувства пришли и ушли, как если бы он собирался потерять сознание, внутри все бушевало.
   -- Ты думаешь, что можешь сделать это? -- продолжал шепчущий голос. -- Обмануть нас?
   -- Я Чи ап Кантори. Моего брата зовут Брон. Он погиб у ручья Гиллина--
   Меч опять надавил на горло. Пальцы, мертвой хваткой стиснувшие его руки, почти остановили ток крови.
   -- И кто ты еще? Как зовут того, кто внутри Чи ап Кантори?
   -- Скажи Брону, что я здесь. Приведи его сюда. Скажи ему, что он сразу поймет, что я до сих пор его брат. Скажи ему это!
   Долгое, долгое молчание. Это была проверка, сказал Чи себе. И он ее провалил. В любое мгновение один из тех, кто стоит перед ним, может отдать приказ и меч взрежет вену -- или, еще хуже, они возьмут его к себе и будут спрашивать, его одного...
   Но, О Боже, есть, есть надежда, не все потеряно: если Брон действительно выжил на берегу Гиллина, если люди Арундена слышали слухи и способны оказаться в том месте раньше ночи и падальщиков-
   Если бы, хотя бы перед смертью, он мог бы опять увидеть брата--
   -- Освободите его, -- сказал голос.
  
   Когда Вейни услышал, как шевелятся ветки, пропуская всадника, выезжающего из леса, он обеими руками взялся за меч, лежавший поперек седла и приготовился. Эрхин нервно дернулась, Сиптах ударил копытом и закусил удила.
   Появился всадник, в расстегнутой кольчуге, едва видимый в свете звезд, и спокойным шагом стал спускаться по склону. За ним ехали еще двое, похожие на тени, по каждую сторону, немного сзади.
   Чи спустился в поток и остановился, лицом к ним, потом медленно слез с коня и пошел по мелководью, пока остальные ждали на спинах лошадей.
   Он подошел к Вейни, слева, стараясь держаться подальше от Моргейн, и у Вейни мелькнула мыль, что если они каким-то образом заставят его спустится, то Моргейн останется без защиты, и они нападут на нее: по меньшей мере у Чи был складной нож, и только Небеса знают, что еще он получил от них.
   Но в руках Чи не было ничего -- он специально вытянул их перед собой, и, подойдя к плечу Эрхин, положил правую руку на стремя:
   -- Они согласны на переговоры, -- тихо сказал Чи. -- Они хотят, чтобы вы поднялись к ним. Там, в лесу, их много. И все стрелы направлены на нас. Похоже, что они будут стрелять по лошадям, если мы попытаемся убежать. -- Потом его голос дрогнул от сильного, еле сдерживаемого чувства. -- Они говорят, что мой брат жив. Я не знаю. Может быть, это правда. Если так -- если он действительно жив, то Брон сможет убедить их выслушать меня.
   То, что они окружены, звучало разумно. А вот остальное... Только Небеса знают. Вейни был уверен, что Моргейн услышала все, что сказал Чи: у нее самый острый слух из всех, кого он знал, и, скорее всего, она даже слышала все разговоры в кустах. Тем не менее она не сказала ничего, и на мгновение его хватила паника -- человек и человек, сказала она, Мужчина и Мужчина, она доверилась его инстинктам, чтобы иметь дела с этим постоянно меняющимся юнцом.
   -- Я прошу тебя, -- сказал Чи, схватив его ногу и изо всех сил вцепившись в нее. -- Я прошу тебя. Я не настолько хорошо знаю эти тропинки, чтобы нестись по ним на лошадях. Впереди чаща, камни и корни. Река ведет в водопаду, и дальше пути нет. Но если мы пойдем с ними, есть надежда, что они выслушают нас, и в любом случае мы будем ближе к дороге. Это люди Арундена ап Корис, и, если они не врут, от моего брата зависит, поверят нам или нет. Пойдем с ними. Но если все пойдет плохо, то, клянусь Небесами, буду сражаться вместе с вами.
   -- А твой брат? Что о нем?
   -- Я хочу, чтобы он жил. Все. Больше ничего. И я буду ваш, полностью. Сердце и разум -- клянусь, только не убивайте его и не берите ничью жизнь без необходимости. Послушай меня: это последний оплот свободных людей. Я сражался за эту землю, и твоя леди говорит, что у нас еще есть надежда -- но если здесь начнется война между Гаултом и леди, если сюда придет огонь... Вейни, клянусь Богом -- послушай меня, поговори с ними и сделай их нашими союзниками. Они не просят, чтобы вы отдали оружие. Они вовсе не безрассудные люди. И когда мы окажемся в их лагере, мой брат присоединится к нам. Я знаю, так оно и будет.
   -- А ты знаешь дорогу по равнине? И через лес? Ты сможешь вести нас?
   Рука Чи похолодела, но он по-прежнему крепко держал ногу Вейни. -- Во имя Бога, Вейни, я -- твой друг. И ты мой. Я никогда не предавал тебя. А сейчас я хочу только одного -- выжить; чтобы мы все выжили -- я прошу тебя -- возьми то, что я принес тебе. Да, я солгал, признаюсь. Но не по злобе -- по неведению, переоценил свои силы. А сейчас, клянусь, не лгу и не ошибаюсь. Я привел вас в то место, из которого можно прорваться на холмы -- и теперь, когда они перекрыли все дороги, я предлагаю самое лучшее, самое лучшее из того, на что можно надеяться--
   -- Все твои надежды почти исчезли, дружище. А если дело пойдет плохо, это закончится кровью, кровью твоего народа.
   -- Делать нечего, -- за его спиной сказала Моргейн на языке Карша, -- нам остается только посмотреть, к чему все это приведет.
   Это его совет, подумал Вейни, довел их до этого, его и Чи. -- Да, -- тяжело сказал он. И к Чи: -- Миледи согласна; мы пойдем.
   Рука Чи еще крепче вцепилась в него, невероятно сильная. В глазах засияла благодарность, звездный свет отразился от не пролитых слез. -- Клянусь тебе -- я с тобой, навсегда. Я не предам тебя. Никогда в жизни. Я знаю, что ты можешь сделать. И если я предам тебя, забирай мою жизнь, немедленно и без сожаления.
   Вейни почувствовал в себе импульс непривычного, огорошившего его самого чувства, и разрешил своим пальцам крепко, по дружески, стиснуть пальцы Чи; потом он взглянул в затененное лицо.
   -- Мой брат поможет нам, -- сказал Чи. -- И в этом я тоже клянусь. Только не убивайте его.
   -- Мы не сделаем ничего плохого никому, кто не будет угрожать нам.
   -- А твоя леди--
   -- Верь Вейни, -- вмешалась Моргейн. -- Он не умеет лгать. А что касается твоего брата и остальных -- я согласна с ним.
  
   Они поднялись на берег, въехали в лес и поехали по тропинкам, которые знал только Чи и сумрачные безмолвные всадники; было достаточно ясно, что есть и другие наблюдатели, пешие и на конях, на тропинках, пересекавших их путь.
   Чем-то они похожи на эрхендимов, подумал Вейни, или на народ Ра-Кориса, из его родного мира. Нельзя и надеяться завоевать их землю дешево, с минимальными потерями людей, или быстро -- если только враг не будет совершенно невообразимым; и если враг не будет ценить ни лес, ни землю, и не сожжет все вокруг.
   Мы не должны были, думал он при каждом шаге лошади, при каждом шелесте листьев, мы не должны были приносить сюда огонь, мы не должны...
   Мысль болезненно стучала в сознании, но запах дыма постепенно исчез, вокруг были только зеленые деревья и лесная сырость -- эта земля все больше и больше напоминала ему дом, даже запахом деревьев.
   О госпожа, я должен был остановить тебя, отговорить от огня. Почему я не заговорил? Я Человек. И здесь живут люди. Почему же я промолчал?
   Или я стал кем-нибудь другим?
   Дорога стала совершенно запутанной, узкая тропка спускалась с одного холма и поднималась на другой, еще и еще, пока они не оказались в маленькой лесистой долине, совершенно незаметной в темноте.
   Чи ехал впереди, за первым стражем. Моргейн скакала за спиной Чи, Вейни прикрывал ее спину, а второй стражник скакал последним; в чаше леса слышались только мягкие шаги лошадей, скрип сбруи и звяканье уздечки; каждая лошадь следовала за другой и по большей части только мелькание бледного зада Сиптаха и белого хвоста помогали ему понимать, куда они поворачивают.
   Эрхин родилась именно в таких краях, ее аллюр стал легким и веселым, в вечно настороженных ушах появилась внимательность, как если бы она слышала сигналы, которые не слышит ни одно человеческое ухо. Однако она не тревожилась, пока; но судя по кончикам ушей и постановке головы она слышала что-то такое, что не слышал он и ожидала неприятностей.
   Но дороги назад нет, подумал он, только вперед, глубже и глубже в лес. Понимает это Чи или нет, но такой узкий проход может быть только ловушкой.
   Небеса помоги нам. Последний оплот свободных людей. Чи лгал нам раньше; но может быть не соврал сейчас: Моргейн в свою очередь лгала ему -- и вот мы все в паутине лжи, они и мы.
   Хватит смертей. Во имя Богоматери, хватит убивать детей, делать ошибки и лить кровь, как воду. Увы, это мечта, только мечта.
   В конце концов Моргейн остановилась; впереди нее Чи и их проводник осадили коней. Эрхин подошла к Сиптаху и ткнулась головой в бок огромного серого, который в ответ предостерегающе фыркнул.
   -- Уже скоро, -- сказал проводник. -- Потерпите.
   Ага, сообразил Вейни, здесь что-то вроде границы, и они сейчас пересекут ее: кто-то побежал вперед, предупредить остальных о гостях.
   Долгое молчание. Только звуки леса и нервные удары копыт по земле. Чи не говорил ничего, он вообще не сказал ни слова с начала поездки. А их добровольные проводники ограничивались только простыми командами.
   Где-то закричала ночная птица.
   -- Пошли, -- сказал проводник, спокойно повернул лошадь и поехал вперед тем же неторопливым аллюром, которым ехал последнее время. За ним Чи, потом Моргейн; потом он сам и замыкающий, тропинка подбежала к лесистому холму и полезла вверх, запетляла среди деревьев и опять стала спускаться вниз, по другой стороне холма.
   Порыв ветра, и в первый раз за все время Вейни почувствовал запах дыма и жилья. Не горел ни фонарь ни факел, только деревья стали расти реже и среди них появились кустистые бугры -- хижины, больше похожие на невысокие и толстые деревья, чем на жилье, но их создала не природа, подумал Вейни, когда они по-прежнему неторопливо спустились по крутому склону и проехали мимо одной из них, высотой с всадника на лошади и широкой, в отличии от тонких стволов деревьев.
   Ничто не шевелилось. Ни дыхания, ни голоса, ни единого огонька. Только когда они выехали на поляну, явно находящуюся в центре лесного поселка, то увидели загон, устроенный среди деревьев, из которого шел запах конюшни и доносились беспокойные шорохи лошадей.
   Их проводник спустился с лошади. -- Спускайтесь, -- сказал он.
   -- Лучше всего так и сделать, -- сказал Чи и первым соскользнул на землю.
   Действительно лучше, особенно если где-то здесь есть лучники. Моргейн спустилась с седла, Подменыш на боку, и Вейни тоже, одновременно с Чи; они отпустили поводья, надеясь, что хозяева займутся лошадями.
   Едва слышные звуки, и несколько теней выскользнули из-за деревьев и хижин.
   Одна из них наклонилась к земле в самом центре поляны, и привычным движением пошевелила что-то палкой; приглушенно засветились угли, человек добавил в костер немного сушняка и языки пламени осветили поляну. Значит народ деревни уверился, что опасности нет, и осмелел настолько, что один из них открыто сидел перед ними на корточках, блики разгоравшегося пламени играли на его лице, освещая пронзительные глаза и тяжелый подбородок.
   -- Милорд Арунден, -- почтительно сказал Чи, и сделал пару шагов вперед; потом остановился, когда человек у костра посмотрел на него с неприкрытой насмешкой.
   Тот, кого назвали Арунденом, встал, и вытащил короткий меч, который висел у него на поясе. Огонь позволял видеть обоих: Чи, в полутьме, только пламя блестело на звеньях кольчуги; более взрослый мужчина, на свету, тени на его лице и кожаной броне, мехах и косах воина.
   -- Странные гости, -- сказал Арунден голосом, очень подходившим к лицу: тяжелым и грубым. -- Еще страннее, что привел их сюда именно ты. Что хочет Гаулт?
   -- Милорд, мой брат жив?
   -- Ответ.
   -- Гаулт хочет наши жизни, их и мою, милорд. Я человек. И вот он человек. Леди -- кел, но она не друг Гаулту.
   -- Там, ниже, горит земля. Это ваша работа? Что произошло?
   Чи не знал, что ответить, и промолчал.
   -- Так получилось, -- сказала Моргейн, и, привлекая к себе испуганный взгляд мужчины, вышла вперед и остановилась перед ним, закутанная в серый плащ фигурка, с капюшоном на лице, скрещенными на груди руками, и невидимым мечом-драконом на бедре, и только Небеса знают, где ее остальное оружие, но Вейни не стал гадать, а шагнул вперед и встал около ее левого плеча. -- Кел в вашем мире плохо воспитаны, и мне пришлось просить помощи у этого молодого человека, -- продолжала она, обращаясь к лорду. -- Так я попала к вам. А пожар -- случайность войны, милорд, на вашей границе могло произойти что-нибудь намного худшее.
   Лорд Арунден долго мрачно молчал... и молчали темные фигуры, появившиеся среди деревьев за его спиной. Сердце Вейни от страха сильно забилось, он начал быстро прикидывать, что может сделать с людьми вокруг, мысленно нарисовал карту местности -- куда бежать, где укрыться.
   И где-то здесь, как Чи уверял их, есть лучники.
   -- Кто ты такая? -- резко спросил Атунден, -- что скачешь по моей земле со своими слугами. Ты что, отставная шлюха Гаулта?
   Все, это уже чересчур. Вейни отстегнул кольцо. Вес рукоятки меча ударил по бедру, но Моргейн, даже не взглянув в его сторону, подняла пустую белую руку, останавливая его, и откинула капюшон, ее бледные волосы заблестели на свету.
   -- Нет, -- мягко сказала она. -- Будете еще гадать, милорд Арунден?
   -- Миледи, -- отчаянно всхлипнул Чи, бросаясь между ними. -- Милорд--
   -- Она здесь чтобы угрожать нам? -- спросил Арунден. -- Или она лазутчик, который должен выведать все, что происходит на холмах, а ты ее проводник?
   Моргейн посмотрела на Чи с холодным презрением. -- Ты клялся, что он разумный человек.
   -- Я не дурак! -- крикнул Арунден, и с силой ударил своей палкой по углям, вверх взлетели тысячи искр.
   -- Мне это надоело, -- сказала Моргейн Чи и повернулась, собираясь уходить.
   -- Не уходите, -- крикнул Чи. -- Подождите -- милорд Арунден! Не ошибитесь!
   -- Я никогда не ошибаюсь. Это ты ошибся--
   -- Чи! -- позвал из темноты голос, и вниз по склону, натыкаясь на камни и корни, прихрамывая, скатился человек.
   Вейни опять задвинул меч в ножны, а Моргейн остановилась около него, рука под плащом, челюсти сжаты.
   -- Брон, это не твой брат, -- крикнул Арунден вверх, когда человек подбежал поближе, и махнул ему, приказывая не подходить близко.
   -- Брон, -- тихо сказал Чи. -- О, Брон--
   Человек решительно похромал вперед -- без кольчуги, в бриджах, рубашке и сапогах, полностью безоружный; он подошел и остановился, засомневавшись, по другую сторону костра; Чи, со своей стороны, стоял, не пытаясь подойти поближе к брату -- мудро, подумал Вейни, которого так кололо между лопатками, что можно было подумать, что стрела уже в спине.
   -- Я не Измененный, -- сказал Чи едва слышным, дрожащим голосом. -- Брон, Ичандрен мертв. А всех оставшихся Гаулт бросил волкам. Меня, Фальвина, ап Кнари...-- Его голос оборвался, на мгновение стало тихо. -- Они умерли. Все. Вот что с ними случилось. Я думал, что и ты погиб в бою.
   -- И что ты хочешь? -- спросил Брон, еще более холодным, чем у Арундена голосом. -- Что ты хочешь здесь?
   Чи отвернулся, как если бы его ударили в голову, и затряс головой.
   -- Что ты хочешь, Чи?
   -- Проход, -- через мгновение сказал Чи, опять поворачиваясь к брату. -- Безопасный проход. Клянусь, Брон, мой лорд мертв, и тебя я считал мертвым, леди и этот человек нашли меня, отобрали от волков и вылечили раны. Он не кел, Брон, он человек, такой же, как и я, а она, она освободила меня, дала коня и рассказала то, что лорд Арунден должен знать, ты должен знать, и все остальные должны знать. Клянусь, Брон, я знаю, что не могу доказать, что все мои слова правда, но ты знаешь меня, ты знаешь все то, что знаю и я -- проверь, убедись, не забыл ли я чего-нибудь. Брон -- ради любви Небес-
   Брон заколебался, было видно, что он разрывается между отчаянием и печалью.
   И внезапно он широко раскинул руки.
   -- Нет, -- крикнул Арунден. -- Глупец!
   Но Чи уже шел к нему, медленно, осторожно. Они обнялись и долго плакали, пока Брон не отстранился от Чи и внимательно оглядел его, как если бы при свете костра мог открыть правду.
   Вейни глядел на все это, и душа болела -- он не понимал почему, только что-то внутри взволновало его: возможно то, что человек вернулся домой, или то, что братья смогут доказать правду.
   Или то, что этот Чи только что бросил их из-за любви к брату, быть может под влиянием этого места.
   Дурак, подумал он. Быть может он мог помочь нам.
   Но Моргейн, стоявшая рядом с ним, безусловно имела на этот счет свое мнение: сейчас Чи ее вассал, вспомнил Вейни, а также проводник и вообще источник всего, что они узнали об этом мире. Чи прав, ради его безопасности она может уничтожить здесь все; если Арунден попытается остановить его, или ударить его или его брата, Моргейн начнет действовать, и, прежде чем она кончит, от Арундена и половины деревни останутся только воспоминания выживших.
   Но и она, и Арунден и все остальные стояли сбитые с толку, а Брон ап Кантори опять обнял брата, хотя не был уверен, кого он в точности обнимает: он сам стал заложником, чтобы остановить любого, кто, волнуясь за одного из них, захочет убить другого, одним движением выбив оружие из их рук.
  

Шестая Глава

   -- Ну, -- сказал Брон, положив руки на плечи Чи. Чи молчал, его мысли метались в разные стороны, оценивая противоборствующие силы. Леди и Вейни с одной стороны, и Арунден ап Корис, крутой и безжалостный лорд, с другой. Катастрофа могла разразиться в любой момент.
   Но Брон держал его так, как если бы не допускал даже тени возможности того, что Гаулт поработал над ним. -- Ну, -- мягко сказал Брон, как если бы не было ничего странного в том, что Чи появился в лагере в компании ведьмы-кел и человека в необычном вооружении. -- Расскажи мне все; скажи, что я могу для тебя сделать; о мой Бог, Чи--. -- Внезапно Брон опять сильно сжал его и прижался головой к плечу; и Чи тоже обнял его, поражаясь тому, как исхудал его сильный брат, как мало места осталось между его руками и ребрами Брона, каким хрупким и нематериальным он кажется.
   -- Я не их, -- опять и опять повторял Чи. -- Не их. Я не лгу. Клянусь, Брон, я не Измененный.
   -- Я верю тебе, -- сказал Брон. -- Я знаю, знаю, но что я должен сделать, что ты хочешь, чтобы я сделал?
   -- Просто поручись за меня. Скажи Арундену.
   -- Сказать ему что? О них? Но кто они, кто они такие?
   -- Друзья. Они наши друзья.
   Брон отступил назад и внимательно посмотрел на него, растерянного, сбитого с толку -- на своего младшего брата, который утратил весь свой ум и не мог думать ни о чем, увидев его, но это точно был Чи, тот самый Чи, которого Брон знал с рождения -- и которому он верил, потому что хотел верить, потому что сам стал дураком ради него, рискнув своей жизнью и душой ради слабой надежды на то, что Чи еще жив и все еще его брат. В глазах Брона вера сменялась сомнением, надежда -- отчаянием, его трепещущие руки снова и снова ощупывали лицо и плечи брата, как если бы он хотел, но не мог поверить, что перед ним плоть и кровь.
   -- Ты выглядишь неплохо, -- наконец сказал Брон.
   -- Они хорошо отнеслись ко мне, Брон, по настоящему хорошо. А ты--?
   -- Все хорошо, -- быстро ответил Брон. -- Я чувствую себя хорошо.
   -- Ты хромаешь?
   -- А, ерунда, пройдет, мне уже лучше. Но ты... Боже мой, ты--
   -- Ты помнить мамину брошь -- в виде болотной розы? И еще выемку в стене, где мы всегда прятали наши игрушки-
   -- Боже мой, Чи--
   -- И как ты получил этот шрам на подбородке; я ударил тебя пряжкой от сбруи -- ты тогда дразнил меня той девчонкой, ее звали Мелтиен. Она умерла во время зимнего перехода--
   -- Брат! -- В полной тишине Брон обнял его. Они заплакали, потом Чи опять заговорил:
   -- Брон, я поклялся отвести их на север, на Старую Дорогу; и я должен выполнить это--
   -- На нас направлены все стрелы лагеря. -- Брон взял голову Чи руками и страстно поглядел на него. -- Кто они? Расскажи мне все, что знаешь. Я не понимаю. Видит Бог, Арунден тоже не понимает. Что мы должны делать?
   -- Я поговорю ними. Они хотят поговорить с Арунденом, если он выслушает их--
   -- Он выслушает, -- сказал Брон, покрепче обнял его и, вместе, закрывая друг друга телами, они подошли к Арундену, Брон вообще безоружный, а Чи в расстегнутой кольчуге, которая в любом случае не помогла бы против оружия леди.
   Но на их пути появился человек, с обнаженным мечом в руке и эмблемой Святой Церкви на груди; Брон остановился, по прежнему держа Чи рукой.
   -- Если ты не убьешь его, -- сказал священник, -- это сделаю я. Твоя душа в опасности, Брон ап Кантори.
   -- И твоя жизнь, -- ответил Чи, пытаясь толкнуть Брона за себя, но Брон остался на месте. -- Миледи!
   -- Стой! -- крикнул Арунден.
   -- Милорд, -- запротестовал священник.
   Но Арунден уже шел к братьям и только раздраженно махнул рукой священнику. Чи стоял на подгибающихся коленях, не уверенный в том, кто из них поддерживает другого. В горле замерзли слова. Вот так всегда, в самые худшие мгновения жизни.
   -- В нем проклятие, милорд, -- сказал священник. -- Под видом друга к нам пришло проклятие. Это подарок Гаулта. Убить их, всех. Никаких разговоров с ними.
   -- И тогда мы не узнаем, чего хочет Гаулт, -- задумчиво сказал Арунден. -- Не так ли, священник. -- И к Чи. -- Говори, парень. Кого ты нам привел? Еще несколько изделий Гаулта?
  
   -- По меньшей мере лорд говорит, -- тихо заметил Вейни, глядевший на сцену перед ним с обеими братьями, Арунденом и двумя вооруженными людьми. С того момента, как Брон позвал Чи, его рука лежала на рукоятке меча.
   Слава Небесам, подумал он, что Арунден подошел и остановил мужчину.
   -- Будем надеяться, что слова брата хоть что-нибудь да значат, -- сказала Моргейн на языке Карша. -- Я не должна была покидать дорогу. Это была первая ошибка. Встань слева от меня.
   -- Да, -- прошептал он, почувствовал укол, и сердце застучало от страха, старого знакомого кошмарного страха, который повторялся снова и снова. Но Чи подошел к ним, и страх сменился хрупкой надеждой, тем более, что он видел, как Брон говорит с Арунденом.
   -- Лорд будет говорить с вами, -- не очень уверенно сказал Чи, глядя куда-то между Вейни и Моргейн. -- Клянусь вам -- Арунден совсем не вероломный человек: Бог свидетель, он, может быть, не слишком осмотрительный, и к тому же боится вас, леди, но не может показать этого. Будьте с ним потерпеливее. А тут еще священник, служитель Бога -- ну тот, который с мечом. Вот его надо опасаться.
   Вейни взглянул во второй раз. Человек не выглядел похожим на священника. Вейни беспокойно вздохнул. Прошло много лет с того момента, как он последний раз имел дело с Церковью; и очень сомнительно, чтобы он захотел бы это сделать сам: слишком далеко он ушел, и слишком сильно изменился -- и этот священник--
   Сейчас он вообще не решился бы встретиться с любой Церковью: нет сомнений, что он проклят, и не нуждается ни в каком священнике, который будет грозить ему адом.
   Или грозить Моргейн, или проклинать ее проклятиями, на которые она не обратит внимания, но от которых не будет лучше никому.
   -- Нам не нужен священник, -- прошептал он. -- Отошли его прочь.
   -- Я не знаю, -- с очевидным ужасом сказал Чи. -- Я не думаю -- не вижу как... миледи--
   -- Не имеет значения, -- прервала его Моргейн. Через швы плаща сверкнуло золото. Она опустила конец Подменыша на землю, обе руки опирались на дужку гарды дракона. -- Если так будет быстрее, пусть так и будет.
   Вейни открыл было рот, чтобы запротестовать. Но тут же закрыл. Не только Моргейн ничего не знала о Церкви. Он сам почти ничего не знал. И не знал, как сказать то малое, что знал.
   Он страстно желал -- Бог в Небесах, он страстно желал, чтобы кто-нибудь сказал ему, что он все делал правильно, и его душа не так запачкана, как он считал, или чтобы какой-нибудь добрый священник, вроде тех в монастыре Бейн-эн, или даже сам старый Сан Ромен, положил бы руки на его голову, помолился за него и сказал, что если он сделает так и так, то не будет проклят.
   Но у этого священника взгляд другой, недобрый. От этого издалека разит проклятиями и адским пламенем, и встречаться с ним лучше с мечом в руке.
   -- Ни шагу дальше, -- сказал священник, и концом меча провел линию по грязи между ними и Арунденом. -- Говорите с ними отсюда.
   Моргейн поставила Подменыш на землю прямо перед линией, опираясь обеими руками на рукоятку-дракон, и теперь между ними находился настоящий ад, который священник, даже в своих самых диких видениях, не мог себе вообразить.
   -- Мы что, будем говорить так? -- презрительно сказала она, глядя мимо священника на Арундена. -- Может быть он -- лорд этого лагеря? Или все-таки вы?
   -- Миледи, -- предостерег ее Чи, и Брон, который дохромал и встал между Арунденом и братом, с ужасом взглянул на Моргейн.
   -- Я буду говорить с тем, кто здесь лорд, -- сказала Моргейн. -- Если этот человек, пускай так и будет. И я буду считать его слово вашим.
   -- Если я скажу говорить с лагерными судомойками, ты будешь говорить с ними, -- прорычал Арунден.
   Вейни застыл, но рука Моргейн поднялась, останавливая его прежде, чем Арунден закончил говорить.
   -- Очень хорошо, -- сказала она. -- Тогда я предлагаю свою помощь им, и весь этот лагерь перевернется вверх дном, если они воспользуются тем, что я скажу. Или вы сами можете выслушать мои слова, использовать их для себя и ваших людей, и не разделить судьбу Ичандрена или, по меньшей мере, посоветоваться с вашими слугами.
   -- Ты не в таком положении, женщина, чтобы угрожать нам! Посмотри вокруг!
   -- А вы, милорд, вы посмотрели вокруг? Разве вы не видите кел, которые рыскают по вашей земле и убивают ваших людей? Я могу изменить все это. Давайте поговорим, милорд Арунден! Давайте сядем, как разумные люди, и я расскажу вам, почему хочу пройти через вашу землю.
   -- Никакого прохода! -- заверещал священник, и в тенях зашушукались люди. Но:
   -- Садись, -- сказал Арунден. -- Садись и ври, а мы выслушаем твои бредни прежде, чем покончить с вами.
  
   Все больше и больше людей появлялось из темноты, спускаясь на свет: поодиночке и парами, они подходили к Арундену и останавливались рядом с линией, нарисованной священником; появилась девушка в бриджах, с косичками, и засуетилась около огня, принесла и расстелила одеяла -- хоть какое-то уважение к гостям, подумал Вейни, продолжавший стоять, с рукой на рукоятке меча, и подмечавший любое движение в тенях по их сторону линии.
   На его взгляд все было спокойно: суровый пограничный лорд стоял в окружении своих людей, а Брон и Чи, демонстративно перешедшие линию, что-то настойчиво говорили ему; он не отвечал, сложив руки на толстом брюхе и презрительно слушал, хотя ничем не выражал и враждебность, только нетерпение.
   Священник, со своей стороны, нарисовал еще одну линию, и все вместе образовало круг вокруг костра, а потом кончиком меча нарисовал внутри круга знак, по-видимому священный, и в животе у Вейни похолодело.
   -- У этих людей скверные манеры, -- сказал он Моргейн, не забывая поглядывать на фланги и демонстративно не замечая усилий священника.
   -- Не говоря уже о лучниках, -- ответила Моргейн. -- Ручаюсь, что один или два находятся где-то наверху -- быть может вон там, на гребне. И, заметь, мы не отдадим оружие -- эй, там--
   Какой-то человек шел к лошадям собираясь увести их. Вейни шагнул вперед, одна рука поднята вверх, вторая на рукоятке меча, и человек остановился.
   Лошадь Чи отошла в сторону, смущенная, не знающая, что делать, и способная в любое мгновение, видят Небеса, понестись как стрела; но их собственные лошади стояли там, где они с них слезли, и Сиптах мотнул головой и предостерегающе фыркнул человеку, который шел к нему.
   -- Я бы не стал, -- дружески посоветовал он человеку, который бросил нервный взгляд на боевого жеребца, оценивая его размеры, и предпочел остановиться. -- Я бы не стал касаться его, приятель.
   На этом все закончилось. Человек посмотрел влево и вправо, как если бы искал помощи или новых приказов, и пошел обратно, оставив в безопасности жеребца, кобылу и все, что на них. Вейни свистнул, негромко и успокоительно, серый из Бейна заржал и встряхнулся, и поднял голову, глядя вокруг осторожно и недоверчиво.
   -- Миледи, -- сказал Чи, подходя к ним. -- Миледи, пожалуйста. Подойдите. Только не пересекайте линию.
   Моргейн подошла к костру. Вейни шел следом и остановился за ее спиной -- место илина, рука на мече, внутри клинообразной отметки, нарисованной на грязи и открывавшей проход к костру.
   Арунден стоял со священником и своими людьми -- только мужчинами: единственные женщины, служанки, сновали в темноте туда и сюда.
   -- Садитесь, -- не слишком вежливо сказал Арунден и уселся сам, скрестив ноги.
   Моргейн изящно села на циновку и положила Подменыш рядом с собой, хотя и почти полностью закрыла его складками плаща -- Арунден не пропустил ни одного ее движения, а Вейни глядел на него, не собираясь садиться.
   -- Вейни, -- негромко сказала Моргейн, и он, не споря, тоже уселся рядом с ней, пока все остальные садились и устраивались поудобнее, в том числе Чи и Брон, по другую сторону линии, но недалеко от Вейни.
   -- Вы нашли этого парня, когда он танцевал с волками, -- начал Арунден. -- Как и почему?
   -- Мы ехали мимо, -- сказала Моргейн. -- И Вейни не любит такие танцы.
   -- Не любит танцы, -- Арунден мрачно хохотнул и обнаженным мечом пошевелил костер, искры взлетели вверх. -- Не любит танцы. Откуда вы? Из Манта?
   -- Снаружи.
   Долгое и мрачное молчание. Девушка подкинула в огонь новые ветки сосен, пламя затрещало на иголках.
   -- Что значит -- снаружи?
   -- Далеко за Мантом. Там, где все иначе. Там я не скармливаю своих врагов зверям, а разбираюсь с ними сама.
   Еще одно долгое молчание.
   -- Кубок! -- сказал Арунден.
   -- Милорд, -- яростно запротестовал священник, стараясь подняться на ноги.
   -- Сиди, монах! -- И когда обиженный священник опять уселся, грубо, -- Заткнись, сколько можно повторять! Неужели женщина-кел испугала тебя? Заткнись!
   Какое-то мгновение никто не шевелился. Потом Чи немного подвинулся, поближе к Вейни. И тут задвигались все, люди с задней стороны круга усаживались как можно ближе к Арундену, задевая и стирая линию, нарисованную священником, а два человека с грубыми жестокими лицами расположились так близко к Моргейн, что Вейни в беспокойстве положил руку на рукоятку меча и привстал.
   -- Ты! -- Арунден ткнул своим обнаженным мечом через костер в его сторону. -- Садись!
   -- Сядь как они, -- тихо сказала Моргейн, и Вейни, нервно вздохнув, опять опустился на корточки, а потом сел на циновку, сложив ноги крест-накрест так, чтобы можно было быстро вскочить, если дела пойдут плохо. Моргейн потянулась и коснулась его руки, напоминая, что он все еще держит ее на рукоятке и запрещая вынимать меч, и он неохотно убрал руку, не переставая смотреть на Арундена и всех остальных вокруг себя.
   Молодая женщина принесла массивный деревянный кубок и отдала его Арундену; тот передал его священнику. -- Ну, -- сказал он. -- Ну!
   Сначала отпил священник. Потом сам Арунден, и передал кубок направо от себя.
   И так кубок переходил их рук в руки, через всех собравшихся на той стороне линии, пока не дошел до Брона и Чи.
   Наступило полное молчание, все в круге затаили дыхание.
   Они выпили, и Чи передал кубок Вейни, вместе с боязливым, молящим взглядом. Почему, спросил себя Вейни. Неужели он боится, что они откажутся? Или это как-то может повредить им?
   -- Выпей, -- сказал Чи. -- Ты должен выпить это.
   Судя по запаху это был крепкий мед. Вейни с сомнением посмотрел на Моргейн, но, поскольку все остальные выпили, это был не яд, да и рот Чи еще был смочен им. -- Лио?
   Она слегка кивнула, и он сделал маленький глоток, едва смочив кончик языка.
   -- Пей, -- слева прошипел Чи. -- Ради бога, выпей по настоящему. Они должны увидеть.
   Вейни поколебался, почувствовал горячий укол напитка, настоянного на травах. На мгновение его охватила паника. Они потребует этого и от Моргейн, подумал он; если это как-то повредит ему, она сразу поймет. Он сделал глубокий глоток и медленно проглотил жидкость, по горлу побежал огонь.
   Вокруг костра пробежал шепоток. Он какое-то время держал кубок в руках, чувствуя, как огонь ударил его в желудок, напиток оказался горьким, как будто настоянным на горьких ягодах, необычная еда на странном столе. Медленно он передал кубок Моргейн, шепот стал громче; на ее лице появилось волнение -- она точно знала, что он сделал и почему.
   Она ободряюще посмотрела на него и сделала очень маленький глоток, тем не менее сделала, по ее мнению; но она все-таки женщина и может позволить себе вольности, а он должен убедить их, и, в конце концов, он выпил столько, что хватит на двоих.
   Моргейн передала кубок мужчине справа от себя, и он пошел дальше.
   Шепот стал еще сильнее.
   -- В это напитке есть что-то особенное? -- вежливо спросила Моргейн.
   -- Нет, клюква и бессмертник, -- ответил Арунден.
   -- Чтобы развязать языки, -- негромко сказал Чи, сидевший слева от Вейни, -- узнать правду.
   -- Лио--, -- сказал Вейни, внезапно почувствовал, что язык не должен быть таким горячим от одного глотка медового напитка. Моргейн встревожено взглянула на него.
   -- Он безвреден, -- твердо сказал Чи. Кубок закончил свой путь. Молодая женщина принесла мех и наполнила его, после чего он опять пошел по кругу.
   Шепот становился все громче. -- Еще один кубок! -- недовольно крикнул священник. -- Это отвратительно, отвратительно...
   Но кубок уже дошел до него. -- Пей, -- велел Арунден, схватил волосы священника и с громким смехом ткнул его носом в кубок, и Вейни затаил дыхание и с ужасом посмотрел вокруг, не зная что делать, что священник может сделать, или какой-нибудь человек, уважающий его.
   Но никто не сделал ничего.
   -- Лио, -- сказал он, на мгновение захотев очутиться подальше отсюда.
   -- С тобой ничего не произошло? -- прошептала она, не обращая внимания на хохот и шепот.
   -- Нет, ничего, -- сказал он, и это была чистая правда, потому что мгновение прошло, кубок пошел дальше, а священник с недовольной миной смочил рот. Вейни почувствовал, как Чи схватил его руку и сильно сжал ее. -- ...не повредит, -- опять повторил он. -- Совершенно безвредно--
   Он и сам пришел к такому выводу, хотя напиток оказался очень сильным, а его желудок был пуст, но и это было не так-то плохо: он подумал, что теперь не упадет, если встанет, и не заснет, если сядет, и надо еще немного посидеть, пока голова не перестанет кружиться, и он опять не сможет соображать.
   Рука Чи легла на его плечо, тяжелая, но дружеская, и юноша передал ему кубок. Вейни показалось, что каждая деталь сделалась неестественно отчетливой -- так же, как от акила, очень похоже, но мягче. Появилось еще несколько кубков, из рук в руки стали переходить бокалы, кто-то пил прямо из мехов, приглушенные голоса что-то неотчетливо шептали. Через его руки прошло еще несколько бокалов, он отпивал, совсем немного, и передавал дальше.
   Это было сумасшествие. Вроде бы никакой враждебности, но все застыло в равновесии, как на лезвии ножа, очень странный способ знакомства -- напиться почти до полного бесчувствия. В его руках очутился еще один бокал, он сделал вид, что выпил, и отдал Моргейн, которая поступила также, и передала его дальше.
   -- А вот теперь мы поговорим, -- громко сказал освещенный светом костра Арунден, на бороде которого блестели капли жидкости. -- Мы поговорим теперь. Миледи кел, прекрасная леди, которая пьет со мной и сидит около моего огня -- что вы хотите в моей стране?
   -- Проход. Безопасный проход.
   -- Проход, проход... проход куда? В Мант?
   -- К воротам, -- внезапно вмешался Чи. -- Миледи -- расскажите ему.
   -- Чи хочет сказать, -- негромко сказала Моргейн, и внезапно наступило полное молчание, только ветер шуршал листьями, которые крутились среди сотни или двухсот людей, и ее слова зазвучали в воздухе как удары молота по железу, -- что Вейни и я выехали из южных ворот и едем к северным, и наши цели очень не понравятся кел, живущим в этом мире. Мы собираемся пройти через них и запечатать их, навсегда, и больше никто не сможет забирать людей и изменять их, и, конечно, никто больше не сможет входить и выходить через южные ворота, благодаря которым Гаулт хозяйничает за вашими спинами, пока северяне воюют против вас.
   -- Сила ворот исчезнет. Как только я запечатаю их, они больше не смогут возвращать к жизни.
   Полная тишина сменилась возбужденным гулом. -- Ха, -- крикнул Арунден, и махнул рукой одной из женщин, которая наполнила его бокал. Он сделал большой глоток, крякнул и вытер рот. -- Кто это сделает?
   -- Для того, чтобы сделать это, не нужно много людей, -- ответила Моргейн. -- Не поможет ни отряд, ни оружие. Ворота слишком опасны, чтобы осаждать их.
   -- Ха, ты это говоришь мне! -- Он глотнул еще раз. -- Так кто же?
   -- Я, одна.
   -- Ха! -- Арунден махнул рукой. -- Питье нашим гостям! Ты, одна! Женщина, м'леди кел, и как ты собираешься сделать это? Соблазнить Скаррина?
   -- Лио, -- дернулся Вейни, но ее рука уже скользнула на его и крепко сжала.
   -- Сила ворот, -- сказала она. -- Я кел -- разве нет? Кел боятся только других кел, использующих ворота со злыми намерениями.
   -- Кто сказал, что ворота -- их единственное оружие, что у них другого? Кел правят и сражаются. Разве это не все, что они делают? Ты лжешь или сошла с ума, женщина.
   -- Да, они умеют править и могут сражаться. Но они никогда не заходят далеко. Я пойду. Тогда они не смогут выстоять против вас. Понимаешь? Я дам вам возможность, второй такой не будет.
   -- И пожар -- пожар! -- в долине!
   -- Второго такого не будет, -- повторила Моргейн. -- Потому что иначе Гаулт вскоре расширит свою территорию, а ваша станет меньше, потом еще и еще. Я устроила этот пожар -- иначе бы Гаулт понял, понял и предупредил бы своего лорда, а после этого, милорд, вы бы увидели в этих холмах такую охоту, которую вы вряд ли хотите увидеть. Вот мой совет: дайте мне и моим спутникам кров на эту ночь, а утром проведите нас через эти леса так быстро, как только можете. После чего, обещаю вам, у кел будут совсем другие заботы; и, кроме того, вы сможете сделать то, что, подозреваю, не осмеливались сделать никогда раньше: спуститься вниз, в гости к Гаулту. Южные ворота Морунда умрут. В них больше не будет силы. Подумайте об этом. Больше никто не осмелится подниматься в эти холмы. Ваши главные враги начнут стареть и умирать -- подумайте, может ли быть более смертельная угроза для кел? Существа, обладающие опытом полудюжины жизней, сражаются с людьми, которые знают только то, чему можно научиться за двадцать лет. И все это прекратится. Вы увидите, как они умирают. И вы увидите, что у них будет все меньше и меньше детей. На каждого ребенка кел придется пятеро детей людей. Вот то, что я предлагаю вам.
   Арунден опять вытер рукой рот. Бокал в его руке опасно наклонился. Пока Моргейн говорила, время от времени по собравшейся толпе проносился шепоток, но сейчас было тихо.
   Арунден вдрызг пьян, подумал Вейни. Он был пьян и наполовину оцепенел, и гостья, которую он усиленно угощал выпивкой с наркотиком, заколдовала его, напустила туман в голову -- обычное колдовство, которое часто использовала Моргейн. Он не раз видел ее работу и сам всегда был начеку; а сейчас глядел на пьяного человека с потным лицом, блестевшими глазами и тяжелым дыханием, отчаянно пытавшегося вырваться из окутавшей его паутины.
   -- Ты врешь, -- наконец сказал Арунден.
   -- И в чем?
   -- Ты никогда не сможешь это сделать! И никто не сможет это сделать.
   -- Это моя забота. Я сказала: приют на одну ночь, безопасный проход на Дорогу. Это все.
   -- Это-то легко, -- сказал Арунден, опять вытирая рот. Он взял бокал, который дошел до него и поднес ко рту. -- Пусто!
   Женщина поторопилась наполнить его. Одновременно в разных местах раздались крики, и женщины наполнили еще множество бокалов зрителей. Рука Чи во второй раз легла на плечо Вейни.
   -- Тихо! -- заорал Арунден, и сделал еще один большой глоток. -- Тихо!
   Шум постепенно стих. Только ветер играл листьями и беспокойно шевелились люди.
   -- Гаулт двинется против нас, -- сказал Арунден и внезапно резко вытянул руку к ней, расплескивая ликер. -- Вот то, что ты наделала!
   -- Возможно, -- ответила Моргейн.
   -- Женщина, что ты понимаешь в стратегии? -- крикнул Арунден и схватил за плечо одну из женщин с мехом вина в руках, оказавшуюся поблизости. -- Вот Элейс -- прекрасно готовит и стреляет, пока не забеременеет -- красотка, а? -- и еще много наших девушек спускались вниз к границе за последние несколько лет, но предводитель? С мечом? Вот ее рука и вот моя -- не хочешь ли пойти со мной, Элейс?
   Взрыв грубого смеха.
   -- А что ты скажешь? -- спросил Арунден, выставив вперед подбородок и махнув бокалом в сторону Вейни.
   Моргейн опять сжала руку Вейни своей. -- Терпение, -- шепнула она, и смех постепенно стих.
   -- Пойти с вами? -- сдержанно спросил Вейни. -- Охотно, милорд. Когда вы будете трезвее.
   Мгновение абсолютного молчания. Потом Арунден разразился громким смехом, засмеялись и другие. Он грубо оттолкнул молодую женщину, та едва не упала и вылетела из круга.
   -- Ты человек? -- спросил его Арунден.
   -- Да, милорд.
   -- Ты говоришь так же странно, как и она.
   -- Это возможно, милорд. Я научился языку кел от нее. Я сомневаюсь, что вы сможете понять мой собственный язык.
   -- Ты из какого клана?
   -- Нхи. Я из Карша. Но скорее всего вы не знаете моего мира, милорд. Там тоже были ворота -- пока госпожа не запечатала их. И было еще много других. Много было и тех, кто нападал на мою госпожу. Очень много. А она здесь, с вами.
   Его слова, возможно, произвели впечатление на некоторых из них. И совершенно точно на Арундена, который нахмурился, внезапно успокоился и, возможно, задумался, не было ли в его словах какого-нибудь оскорбления.
   -- Ха, -- наконец сказал Арунден. -- Ха. -- Он поднял бокал и осушил его. -- так. Гостеприимство.
   -- Да, это то, что мы просим, -- терпеливо повторила Моргейн.
   -- Оружие.
   -- У нас оно есть, милорд.
   -- Люди. Тебе нужны люди -- по меньшей мере три тысячи человек, чтобы напасть на Мант. -- Четыре тысячи!
   -- Мне нужен только один. И он у меня есть. Это все, милорд. А урожай получите вы -- здесь. А три тысячи человек понадобятся вам здесь, в этих холмах, чтобы дождаться того времени, когда кел предадутся отчаянию. Вот то, что вы должны будете сделать.
   -- Ты опять говоришь мне о стратегии?
   -- Ну что вы, милорд, как я могу! Никто не может, кроме вас.
   -- Ха, -- сказал Арунден. -- Ха! Мудрая женщина. Ведьма! Эй, она ведьма? -- Он толкнул локтем священника. -- Она ведьма, а?
   -- Милорд, -- пробормотал священник, -- она кел.
   -- Да, есть путь из этих холмов. Есть путь победить все это проклятое племя! Кел против кел! Ведьма-кел -- вот что они послали в кровать Скаррина -- и как же ты сделаешь это?
   -- Моя госпожа очень устала, -- сказал Вейни. -- Мы уже несколько дней в пути, и почти не отдыхали. Она благодарит вас за ваше гостеприимство; и я благодарю вас. Я хотел бы найти здесь место, где можно отдохнуть, прежде чем мы уйдем, милорд.
   -- Слишком много питья, а?
   -- Путешествия и питья, милорд, -- Вейни быстрым и плавным движением поднялся на ноги: опьянение схлынуло, гнев рассеялся. Он протянул руку и помог Моргейн встать, решив взять дело в свои руки и не дожидаться помощи он пьяного Арундена, почти не способного распоряжаться. -- Доброй ночи, благородный лорд.
   -- Присмотри за ними, -- крикнул Арунден, махнув пустым бокалом, женщина прыгнула на ноги и подбежала к ним, а сидящие люди подвинулись, разрывая круг и открывая им дорогу. Послышались новые крики, вино полилось в бокалы.
   Чи тоже вскочил на ноги, и Брон. Вейни проводил Моргейн к лошадям через толчею, Чи шел по пятам; и тут юная женщина заступила им дорогу, обращаясь не к ним, но к Чи. -- Сюда, -- сказала она, -- скажи им, что надо идти сюда.
   -- Наши лошади, -- сказал Вейни, и, не обращая внимания на ее слова, он и Моргейн пошли туда, где стояли Сиптах и Эрхин, а толпа за ними перешептывалась в пьяном недоумении. -- Лио, разреши мне заняться ними, -- сказал Вейни. -- Они не должны видеть, что ты тоже делаешь такую работу.
   -- Один из них может поухаживать за лошадями, -- коротко бросила Моргейн. -- Пусть только не касается вещей.
   -- Да, -- сказал он, понимая ее слова как приказ оставаться поближе к ней; глубоко вздохнул и быстрым шагом пошел перед ней, встал между лошадями, ослабил ремни и быстро снял с них седельные сумки и одеяла; женские руки уже были слишком готовы взять все то, что лучше было держать от них подальше, а Сиптах начал волноваться и мог стать опасным. -- Возьми их, -- сказал он и бросил поводья брату Чи, который яростно прихромал сюда. -- Найти кого-нибудь, кто почистит их -- обоих; если что случится -- позови меня. -- Сиптах едва сдерживал себя, и Вейни не был уверен, что в лагере найдется достаточно трезвый человек, которому можно доверить двадцатилетнюю вьючную лошадь, не говоря уже о боевом жеребце из Бейна.
   -- Они готовят жилье для леди, -- сказал Чи, появившийся около его локтя.
   О Небеса, подумал Вейни, избавь нас от этого. И вслух: -- Чи, Брон, я надеюсь на вас, присмотрите, чтобы лошади были привязаны рядом с нами. И все наши вещи пускай будут около нас.
   -- Да, конечно, -- согласился Чи.
   Вейни повернулся и пошел вслед за Моргейн и женщиной, который шли от света костра к теням леса, а тем временем крики вокруг пламени стали какими-то необузданными и дикими.
   Пока они шли к плохо пахнувшей маленькой хижине, образованной согнутыми молодыми деревьями, суматоха только нарастала. Сплетенные циновки лежали внутри, прямо на земле. Женщины предложили одеяла, воду, хлеб и мех с ликером. -- Нет, -- коротко сказал он и, отбросив в сторону шерстяной клапан, вошел в хижину, где его ждала Моргейн. Свет костра сочился через дыры в тростниковых стенах. Через два вздоха его глаза привыкли к полутьме, и он разглядел бледные волосы, серебряной волной упавшие на ее плечи, когда она сбросила плащ, очертания лица и глаза, глядевшие на него.
   -- Я убью его, -- сказал Вейни. Напряжение схлынуло, его всего трясло.
   Моргейн подошла и обняла его, ее щека на мгновение прижалась к его, руки легли на выпирающие ребра, потом она охватила ладонями его лицо. -- Ты был восхитителен, -- улыбаясь сказала она и коснулась губами его губ, сбив его с толку тем, как она это сделала. Возможно виноват ликер с наркотиком, которые все еще бродил внутри. Но он не воспринял это как обычный вежливый жест, обнял ее, впился губами в ее полные губы, и -- он не был уверен -- она сама тоже прижалась к нему посильнее, и он хотел только одного: чтобы она не отстранялась, была рядом, не прогоняла его, и это мгновение длилось вечно, пока мир крутится.
   -- Вейни, -- голос Чи пришел из-за соломенных стен хижины, и Вейни, резко выдохнув, отшатнулся от нее с приглушенным ругательством; рука Моргейн нашла его руку и слегка коснулась ее, потом скользнула к пальцам--
   -- Что случилось? -- спросил он, быть может слишком грубо, откидывая дверь-клапан.
   Возможно в его глазах было убийство; возможно его бурное дыхание что-то сказало Чи; а возможно свет костра падал на него не под тем углом, но выражение лицо юноши мгновенно изменилось: удивление перешло в страх.
   -- Я хочу сказать, -- пробормотал Чи, голосом, едва слышным из-за шума, доносившегося от костра, -- что я сказал им привязать ваших лошадей вот там. Я сейчас вернусь обратно к огню, если вы -- я думаю, что должен -- Брон и я... О, простите, -- внезапно сказал Чи и бросился прочь, не осмеливаясь даже посмотреть назад; секунда, еще несколько, он схватился за дерево и исчез в тенях леса.
   Вейни пришел в себя, дыхание успокоилось, но в голове по-прежнему была полная неразбериха, что-то среднее между гневом и замешательством. Он дал упасть двери-клапану.
   Моргейн положила руки к нему на плечи, а головой уткнулась в шею. -- Самое лучшее, что мы можем сделать -- пойти спать, -- прошептала она, его волосы на затылке шевельнулись под ее вздохом.
   -- Да, -- с усилием пробормотал он, думая о том, что заснуть будет не так-то просто, несмотря на ликер, наркотик и истощение. -- Они все дураки. По меньшей мере девяносто девять из ста. Я не верю, что Чи такой же дурак как и большинство их--
   -- Я тоже не думаю, что он такой, -- сказала Моргейн. -- Он нашел своего брата, вот и все. Пускай празднует.
   Огонь и звон оружия, один его брат лежит, убитый его рукой, и второй брат лежит, острый длинный меч почти полностью отрубил ему кисть -- потом ссылка, илин, и все его родственники против него. Старый кошмар опять обрушился на него, годы жизни незаконного сына рядом с законными, годы мучений, прежде чем в один день он, испуганный -- нет, обозленный! -- расплатился за все.
   Нхи Кандрис не собирался убивать его. Он собирался и дальше развлекаться, мучая Вейни -- но это был плохой день и плохой час, а незаконный брат Кандриса стал более умелым и отчаянным, чем думал сам Кандрис.
   А Вейни всегда хотел только одно: чтобы Кандрис простил ему то, что он жив и у них общий отец.
   Он вздохнул, отчаянный, внезапный вздох, как если бы холодный могильный ветер вырвал его из сна.
   -- Вейни?
   -- Проклятый ликер, -- прошептал он. -- Пускай Чи сам разбирается со всеми этими делами -- меня нет, мои мысли бродят неизвестно где. Я голоден, но так устал, что нет сил идти за едой. Ты что-нибудь пила?
   -- Не больше, чем была должна.
   -- Они должны были дать нам что-нибудь побольше, чем эту хижину. Что за дураки подняли такой шум? Что это за люди? А еще этот священник--
   Она опять склонила голову к нему. -- Это не Эндар-Карш. И они стали такими дурными только потому, что слишком долго воюют. Год за годом они сражаются, терпят поражение за поражением, но надеются. И они действительно дураки, если не думают, как предать нас и, одновременно, навредить Гаулту. Как ты думаешь, насколько далеко мы можем доверять Чи? Еще несколько лиг?
   -- Не знаю, -- ответил Вейни. Он повернулся и скользнул в ее объятия, от костра доносились совершенно сумасшедшие крики и смех. -- Он может сдержать свою клятву. А у этих людей нет чести. Чи слишком хорош для них. Это настоящая помойка, лио, и Арунден может удержать их только тем, что снаружи, у костра. Этот пограничный лорд играет в опасные игры. И сам погряз в них по уши. И только Небеса знают, кто такой этот брат Чи.
   -- О Броне Небеса знают то же самое, что и Чи, -- сказала Моргейн. -- Что б он пропал, это он завел нас сюда, в эту неразбериху; я не говорю, что его самого не застали врасплох, я не знаю, этого ли он хотел с самого начала, но это место проклято, несчастье поджидает здесь на каждом шагу. Смотри, вот здесь они оставили нам хлеб и мясо; на вид достаточно съедобные; мы возьмем всю еду, которую сможем, и уговорим Чи и его брата вывести нас на Дорогу. Это все, что нам надо от них, и закончим с ними.
   -- Да, -- безнадежно сказал он, а потом с гневом, -- Это пустыня, лио, все это место -- пустыня. Небеса знают, можем ли мы сделать его хоть немного лучше.
   -- Или намного хуже, -- сказала она.
   -- Да.
   Она схватила его за руку и какое-то время не отпускала. Возможно ее острые глаза могли видеть его в темноте. Для него ее лицо оставалось смутным силуэтом. -- Он слишком крепко привязал себя к нам -- забудут ли они ему это? Если он останется здесь, будет ли он, или его брат, в безопасности, когда ворота умрут и сила начнет исчезать. А если мы возьмем их с собой -- куда? Ты можем предложить им что-то получше? Я тебе говорю, самое лучше -- дать им уйти. Те восемь в долине -- только первая ласточка. Потом будет намного больше. Когда сила уйдет, здесь начнется ад.
   -- Лорд в Небесах, лио--
   -- Это правда, нхи Вейни, горькая правда. Я скрываю все, что делаю, но ты-то знаешь, хорошо знаешь, что у меня нет выбора получше -- только оставить его рядом с этим огромным дураком, который будет хвастаться даже тогда, когда на него обрушится катастрофа такой силы, какой он себе и представить не может; и Чи, если он останется здесь, либо сбежит от этого пограничного лорда -- либо займет его место. Вот лучший дар, который мы можем сделать ему: оставить среди собственного народа и сородичей.
   Вейни несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. -- Да, -- опять сказал он, обдумав ее слова. -- Я знаю это, сердцем.
   -- Тогда будь его другом. Дай ему уйти.
   -- Неужели у тебя нет сомнений?
   -- Вейни, Вейни--. -- На мгновение она замолчала, невысказанные слова умерли в горле. -- Разве я не говорила тебе, что ты в любой момент можешь уйти, оставить меня? Я предупреждала тебя. Почему ты не слушаешь?
   Какое-то мгновение Вейни не говорил нечего, растерянный, сильная боль пронзила его глубоко внутри. Он несколько раз повторил мысленно ее слова, пытаясь понять, как она от Чи перешла к этому, и что такого он сказал или сделал для того, чтобы опять услышать это предложение.
   И тут, наконец, он понял ее -- не его! -- самую глубокую рану -- сомнение, неуверенность в нем, от которой она никак не могла избавиться.
   -- Этого не будет никогда, -- сказал он. -- Никогда. Лио, неужели ты до сих пор не поняла? Я не могу оставить тебя. Я никогда не оставлю тебя. Но когда ты поверишь мне?
   Долгое молчание. Как он хотел увидеть ее лицо. В воздухе разлилась боль.
   -- Я не понимаю, -- наконец сказала Моргейн, приглушенным и слабым голосом, -- почему ты должен любить меня.
   -- Бог в Небесах--
   Но она имела в виду не такую простую вещь, как Бог, а все что составляло ее сущность. Все, чем она была.
   Значит она имела в виду совсем не Чи -- будь его другом. Дай ему уйти.
   Он охватил ее лицо ладонями. Потом поцеловал, в лоб и в каждую щеку, как целуют родных. А потом, в третий раз, поцеловал в губы, но уже совсем иначе. Это был поцелуй отчаяния, долгий и страстный, и ее руки сомкнулись вокруг него, пока снаружи нарастал шум.
   И тут он вспомнил, что она не хотела этого, и услышал лошадей, негромко переступавших с ноги на ногу рядом с хижиной; и сообразил, что в этом месте так много плохого, они по-прежнему в опасности и, скорее всего, их опять потревожат. Возможно и она подумала об этом. Он с трудом высвободился из ее объятий, и она коснулась его лица.
   -- Я думаю, что они привели лошадей, -- сказала Моргейн, самые глупые слова, которые могли раздаться в это мгновение, во время одного удара сердца, когда они думали одинаково, когда они хотели одного и того же -- и все кончилось, миг растаял, исчез, опять остались только мечты и они соскользнули в обыденную жизнь.
   -- Да, -- сказал он, чувствуя, что они все еще дышат в унисон, что застывший на мгновение мир опять закрутился. Он еще раз вздохнул. -- Лучше всего мне выйти и поглядеть на наши вещи.
   И, конечно, снаружи он обнаружил несколько человек, которые пытались, без всякого успеха, обиходить серого. -- Дайте мне, -- сказал Вейни и сам взял поводья. -- Поставь гвоздь туда--. Он командовал, а фигуры у костра двигались и орали, освещенные только слабым светом пламени, и он никак не мог выбросить из головы мысли о своей госпоже, и совсем не хотел думать о людях Арундена, о Чи и Броне, о которых стоило бы подумать.
   -- Фу, фу, -- прошептал он серому жеребцу и кобыле, незнакомое место, огонь и незнакомцы нервировали их. Вейни заговорил с ними на родном языке и нежно погладил.
   Странно, но внезапно ему стало хорошо и комфортно. Хорошо стоять в ночи в этом жалком месте, выбросив из головы все мысли о всяких лордах, Чи, Броне и предательствах. Он вернулся в палатку, достал вчерашний хлеб, немного меда и их собственный эрхендимский ликер, и съел вместе с ней; как-то так получилось, что они сели ближе друг к другу чем обычно, оперлись друг на друга, оба в доспехах -- все-таки они не оказались полными дураками, чтобы снять их, несмотря на искушение.
   -- Моя стража, -- шепнула она, прижавшись к нему щекой, когда они, полные дураки, легли рядом с друг другом, потому что так было легче, чем куда-то двигаться.
   И то, что она сказала, каким-то образом испугало его, как злое предзнаменование.
   И, как всегда, с ними был третий, неживой. Она положила Подменыш с другой стороны от себя, но рядом, эту ужасную вещь, без которой она не спала, и которая лишала ее покоя.
   Он знал, что бессилен против этого кошмара и против тех событий, которые начали менять этот мир.
  

Седьмая Глава

   Какое-то время в лагере было тихо, и Вейни спал беспокойным сном. Суматоха вокруг костра давно улеглась. Через дыры в камышовых стенах струился слабый утренний свет, и какой-то момент он лежал с открытыми глазами, ровно дыша, чувствуя тепло Моргейн рядом с собой и зная, что случившее ночью -- не сон. "Спи", в конце концов она сказала ему: если что-нибудь произойдет, они с этим справятся -- несмотря на неглубокий сон. Всю остальную ночь вдалеке гремел гром, изредка вспыхивала молния, иногда на камышовую крышу падали редкие капли дождя.
   Он опять пошевелился, в полусне, как во всех этих ночах с тех пор, как они вышли из ворот, и только когда она проснулась, слегка коснулась его и сказала "Моя очередь", он заснул, и целый час спал настоящим глубоким сном.
   В любом случае от отдохнул лучше, чем обычно, когда сидел и боролся с изнеможением во время первой стражи: судя по тому, как шли дела и учитывая погоду и ночной холод, это была редкая роскошь.
   Он полностью вернулся к обычной настороженности и сообразил, что лагерь тихо зашевелился и Моргейн приподнялась на локте.
   -- Они там проснулись, -- неохотно сказал он.
   -- Лучше всего нам немедленно забрать Чи и уехать отсюда, -- ответила она.
   -- Я найду его.
   Она положила руку ему на грудь. -- Нет, не уходи. -- Тонкие пальцы пробежали по его броне. -- Сначала лошади. Потом мы вместе найдем Чи, если он уже не здесь. Иначе нам так быстро не выбраться.
   Она всегда была осторожна. Но сейчас для осторожности была другая причина. Внезапно он насторожился, даже больше, чем мгновение назад, предчувствие опасности охватило его, хотя он и не понимал почему.
   -- Да, -- сказал он. Он понимал, что это похоже на инстинкт, и не относился к этим импульсам очень серьезно; но насторожившаяся Моргейн, которой он обычно доверял, нагнала на него холоду и прочистила голову быстрее, чем любая холодная вода.
   Он собрался и вышел из шалаша.
  
   Снаружи лежал мир, серый и мокрый от висевшего тумана, но их свернутые одеяла остались сухими, только в капельках росы -- хотя он и не ожидал дождя, но, на всякий случай, набросил камышовую циновку на добрую кожу, покрывавшую их вещи; недаром он родился в горном Моридже, где обильная роса и внезапный дождь -- самое привычное дело. Лошади замотали головами, переминаясь с ноги на ногу, когда он подошел к ним, и, пока он работал, игриво махали хвостами, довольные тем, что он их высушивает.
   Внизу, вокруг погасшего костра, сновали закутанные в одеяла женщины, странные движущиеся силуэты, появлявшиеся из хижин, похожих на их собственную, и плывшие сквозь туман, среди едва двигавшихся фигур мужчин, тоже закутанных в одеяла, которые только начали вставать и бродить у границ лагеря.
   Моргейн вышла из хижины с их сумками и повесила их на седло Сиптаха, потом остановилась и внимательно поглядела вниз, на потухший костер и движущиеся фигуры.
   -- Этим утром будут болеть много голов, -- пробормотал Вейни, потуже подтягивая подпругу Эрхин, и услышал, как кто-то идет к ним, через кусты; звук заставил его сердце биться быстрее, от мрачного предчувствия. -- Кто это может быть?
   Моргейн не ответила, но сдвинула в сторону плащ, в который закуталась, защищаясь от утреннего холода и чужих глаз, которые могли увидеть оружие, всегда бывшее с ней. Подменыш, его она носила на спине. Они стояли, глядя в направлении звука -- больше чем один человек, точно.
   Наконец из тумана и деревьев появился Чи, за ним хромал Брон.
   -- Мы уезжаем, немедленно, -- спокойно сказала Моргейн. -- Чи, одно последнее путешествие, и я освобожу тебя от твоего слова -- только доведи нас до Дороги. Там ты можешь покинуть нас и идти туда, куда хочешь, с нашей благодарностью.
   -- Леди, -- сказал Чи, -- вы меня плохо поняли. Я хочу идти туда, куда пойдете вы и Вейни, с вами. Я и Брон, вместе. Мы оба это решили. Он все понимает. Он согласен.
   -- Нет необходимости, -- сказал Моргейн, тряхнув головой. -- Поверь мне: осталась одна единственная услуга, которую ты можешь сделать для нас, а потом тебе лучше вернуться, уйти в другое место, куда захочешь.
   -- Я совсем не беспомощен, -- горячо заговорил Брон -- очень похожий на Чи мужчина, только более высокий. Оба смотрели тем же обеспокоенным взглядом. -- Леди, я хромаю, но у меня обе руки, и на лошади я не задержу вас: только нога ранена, вот и все, и она выздоравливает. Я не калека, могу сражаться и не задержу вас.
   Молчание, долгое мучительное молчание. -- Нет, -- наконец сказала она.
   Брон, который все это время не дышал, вдохнул, медленно. -- Тогда, по меньшей мере, из-за меня не прогоняйте брата.
   -- Ты не понимаешь, -- сказала Моргейн.
   -- Нет, леди, это вы не понимаете, -- так же горячо сказал Чи и вытянул руку к Вейни. -- Вейни, нас обоих ценил наш лорд, особенно Брона: Ичандрен обычно говорил, что Брон не испугался бы и самого дьявола. Ты видишь, он ранен, но он выздоровеет -- я сам вылечу его; ты никогда не видел, что я могу делать, а мы оба -- ты никогда не пожалеешь, если возьмешь нас, и мы будем сражаться за вас, я и Брон, с любыми вашими врагами, людьми и кел; нам не найти лучшего вождя, чем Леди, я верю в это, и Брон думает точно так же. Он знает, что вы должны сделать здесь, а что делать не надо, как надо обходиться с Арунденом -- и как со мной. Скажи это ей, Вейни. Скажи миледи, что мы оплатим все, что она потратит на нас. Мы заработаем наше содержание. У нас есть состояние, Нхи Вейни, и есть достоинство.
   -- Чи, она не оспаривает ни ваше состояние, ни ваше достоинство.
   -- Тогда что? Быть может ты сомневаешься в нас? Я провел вас через земли Гаулта. Я добился от Арундена свободного прохода. Я поклялся леди. Неужели ты думаешь, что я не сдержу своего слова? Брон и я -- мы пойдем с вами на свой счет, и мы докажем тебе, чего мы стоим. Возьми нас на этих условиях. Нам ничего не нужно, только, ради Бога, не оставляй нас с Арунденом.
   Ох, запутанное положение, непредвиденное и мрачное, непонятная смесь чести и долга. -- Ты хочешь сказать, что Арунден что-то хочет от тебя?
   -- За жизнь Брона, -- сказал Чи. -- А за мою, если вы оставите меня здесь, я буду должен отдать все, что у меня есть, и большую часть того, что получу; и нам никогда не освободиться от него. Он всегда найдет возможность загнать нас в долги, такой уж он человек. Леди, -- сказал он, обращаясь прямо к Моргейн, -- клянусь, мы сумеем прокормить сами себя и не возьмем ничего из ваших запасов -- разве я не добыл сам себе лошадь и снаряжение? У Брона есть и снаряжение и хорошая лошадь -- прошлой ночью он выменял ее на свой маленький меч. У него есть другой, побольше. Мы не замедлим вас. И мы оплатим наш путь, каждый его шаг.
   -- Глупость, -- резко сказала Моргейн. -- Двое раненых людей на территории, принадлежащей кел. И вам придется использовать наши припасы, потому что у нас нет времени для охоты.
   -- У нас есть еда! Мы возьмем с собой тройной запас -- мы--
   -- Нет, Чи, нет. Если у вас есть какой-нибудь долг здесь, я могу помочь вам. Я разрешаю вам обоим ехать с нами и, по меньшей мере, отсюда я вас вывезу. Но как только мы доберемся до Дороги и проедем по ней так далеко, как возможно, мы расстанемся. И у вас не останется долгов ни передо мной, ни перед Арунденом, и ничего большего я не могу вам дать. И от вас мне ничего не нужно.
   -- Миледи, разве вы не пообещали, что возьмете меня с собой за ворота, если я захочу?
   Моргейн застыла с открытым ртом, захваченная врасплох. Она резко закрыла его и нахмурилась. -- Да, это было условие, условие, которое тебе вряд ли понравится. Ты не знаешь ничего о том мире, что лежит за воротами.
   -- Я думал, это было сказано ради меня -- для того, чтобы защитить мою жизнь. Прошло не слишком много ночей. Если все это время ты будешь честно исполнять свою клятву, я возьму тебя с собой.
   -- Я еще сказала, что не советую тебе соглашаться на это.
   -- Но, леди я хочу, и мой брат тоже.
   -- Ты, я сказала. Ты, и никто другой!
   Лицо Чи побледнело. -- Мы оба. Вы не сможете удержать меня. Я на все готов ради Брона, вы не сможете так поступить со мной, леди.
   -- Ты даже представить себе не можешь, что я могу сделать, глупец!
   -- Я знаю, что пойду вслед за вами. И Брон. Мы оба. Не прогоняйте нас. Пожалуйста.
   Долгое молчание. Чи чуть не плакал, лицо Брона вытянулось и побледнело. -- Ты не боишься этого? -- Моргейн махнула рукой в сторону лагеря, мертвого костра, месту Арундена и таких, как он. -- Ты не боишься твоего священника и его проклятий?
   -- Мы пойдем вслед за вами.
   -- Хорошо, но мы еще поговорим об этом, когда доберемся до Теджоса. И там, быть может, ты будешь думать иначе.
   -- Леди, -- горячо сказал Чи, упал на колени и схватил ее руку, потом и его брат, тоже, встал на колено, взял другую руку и прижал ко лбу; она вытерпела это с ясно выраженным неудовольствием на лице.
   -- Мы уезжаем, -- сказала Моргейн братьям. -- Берите оружие и все, что только возможно, седлайте коней. Чи, было бы хорошо, если бы мы избавились от долгого прощания с Арунденом. Или, если без этого не обойтись, скажи ему, что мы всегда будем помнить его доброту -- вообще все что угодно, только бы он был доволен и никого не послал вслед за нами.
   -- Да, леди, -- сказал Чи, и Брон прошептал тоже самое, а потом встал с колен, изо всех сил стараясь не покачнуться. Чи поддержал его, и потом они вместе поторопились в лагерь, со всей скоростью, с которой Брон мог идти.
   Моргейн тихонько выругалась и покачала головой.
   -- Ты предложила им свободу, -- заметил Вейни. -- Очевидно, что они готовы целовать руки любому, кто избавит их от руки Арундена.
   -- Если бы это было все, что они хотят, -- процедила сквозь зубы Моргейн, и повернулась к Сиптаху, чтобы привязать к нему свернутое полотенце.
   -- А что, по-твоему, они хотят?
   Она хмуро поглядела на него через плечо. -- Славу. Да назови что хочешь. Силу. Я уже видела таких, много раз. -- Она со злостью завязала последний узел. -- Не имеет значение. Я могу ошибаться.
   -- Ты не понимаешь их. Я думаю, что брат Чи -- хороший человек. Я думаю, что он тот, кем Чи старается стать. Он молод, лио, быть может слишком горд, слишком мало знает и слишком быстро действует, с ним будут трудности, но он хороший человек. Я готов присмотреть за ним, сейчас и потом.
   -- Тогда ты сам станешь мальчишкой. Но да, может быть я действительно не понимаю их: чтобы понять мужчину нужен Мужчина, разве я не говорила это с самого начала? И кто сказал, что я всегда держу свои обещания? Я лгу, вру, очень часто, ты прекрасно знаешь. Скажи это юноше.
   -- Почему всегда я?
   -- Потому что ты единственный честный человек в нашей компании. Разве я не говорила тебе, как трудно глядеть на честное лицо?
   -- Я не смогу сказать им--
   -- Мир, мир, остынь. Мы сделаем это позже. А сейчас я хочу только одного -- побыстрее убраться отсюда. Мы и так слишком задержались. А теперь еще эта парочка пошумит в лагере--
   -- Будет очень нехорошо, если мы уедем, не простившись с Арунденом. Ему будет стыдно, если мы не выскажем лорду этой земли должного уважения.
   -- Если в Арундене проснется стыд, я готова поверить в любые чудеса. Но, конечно, я соблюду этикет; надеюсь все кончится очень быстро и мы сможет уехать без помех. -- Она взяла поводья Сиптаха, взлетела в седло и осадила жеребца, когда тот рванулся вперед. -- Будем надеяться, не позже полудня.
   Вейни сел в седло намного более осторожно, наклонился и потрепал плечо белой кобылы, пока та спокойно стояла рядом со Сиптахом. В лагере появилось больше народа, которые шлялись туда и сюда по своим делам. Небольшой язычок огня засверкал сквозь туман, вокруг него собралось несколько закутанных в одеяло фигур.
   И очень скоро из тумана послышался звук и появились призрачные фигуры двух всадников, но не одних. За ними валила небольшая толпа грубых фигур.
   -- Вот это я называю неприятности, -- сквозь зубы процедила Моргейн, и тут всадники увидели ее и поскакали легким галопом.
   Но стряхнуть с себя тех, кто шел следом, им не удалось. Из тумана раздался громкий крик, и темные фигуры припустили вслед за лошадями, другие поднялись от костра, хижин и вообще из всего лагеря.
   Братья не стали убегать от неприятностей. Они повернули лошадей и остановились, прямо перед напирающей толпой.
   Моргейн послала Сиптаха вперед, а Вейни тронул пятками Эрхин, заставив пойти за Сиптахом, и встал рядом с Чи и Броном, лицом к лицу с самим Арунденом, священником и толпой, собравшейся со всего лагеря.
   -- Вы не можете взять только их одних, -- крикнул Арунден Моргейн, махнув рукой в сторону братьев. -- Вот этот должен мне -- но я прощаю ему долг. И не буду требовать ни с него, ни с его брата деньги за его содержание. Но, клянусь Небом, если, вы, леди, хотите от меня гарантий безопасности, в моей земле вам будем мало этих двоих, и вам не обойтись без моих всадников. Это чистая правда, леди, хотя только Бог знает, что они наплели вам для того, чтобы уехать вот так, без прощального кубка и не извещая меня, но вы плохо сделали, послушавшись их.
   -- Милорд Арунден, я советуюсь с вами, но я хочу ехать как можно быстрее, а вы сами знаете, что чем меньше народа, тем быстрее, тише и безопаснее едешь.
   -- Стрелы быстрее, чем любая лошадь, -- сказал Арунден, упершись кулаками в бедра, и пошел вперед. Сиптах дернул головой, почувствовал, что поводья натянулись потуже, и Вейни послал Эрхин вперед, ближе к ней, так что они образовали жесткую стену, перед которой Арундену пришлось остановиться. -- Миледи Моргейн -- там нет дороги для любого кел, а тем более для женщины с кучкой мужчин, двоих из которых я сам никогда не взял бы с собой, и которой я не разрешал уйти и проехать по моей земле. Мои стражи остановят вас, и, в лучшем случае, вернут сюда, а в худшем застрелят без разговоров! Чтобы эти два негодяя не сказали вам, лучше послушайте меня: вы никогда не проедете через эти леса -- а также любые другие! -- без надежных людей вокруг себя, и, клянусь Богом, вы не проедете по дороге без таких мужчин, которых знают мои стражники, иначе -- клянусь Небесами! -- кто-нибудь захочет повязать ваши волосы вокруг своего шлема. Первым делом прикройте ваши волосы, прежде чем кто-нибудь решит, что перед ним один из сородичей Гаулта, и подождите, пока мы не снимем лагерь. Мы поднимем для вас несколько кланов, миледи, и я лично довезу вас до Дороги.
   -- Мы не нуждаемся в помощи, -- сказала Моргейн. -- Нас четверо, этого достаточно. И не давите на меня, лорд Арунден. Лучше приглядывайте за Гаултом.
   -- Не дурите, -- сказал Арунден и, отступив на несколько шагов, махнул рукой своим людям. -- Сворачивайте лагерь.
   Люди мгновенно задвигались, но замерли на месте и повернулись обратно, как только красный огонь прорезал туман и трава занялась прямо у ног Арундена. Какое-то мгновение Арунден стоял, ничего не понимая, потом взглянул вокруг и в страхе отпрыгнул назад, когда крошечный огонек начал разрастаться. Его глаза расширились и он растерянно посмотрел на Моргейн и на Вейни, сидевшего в седле с рукой на рукоятке меча.
   -- Ведьма! -- крикнул Арунден, и священник поднял свой меч.
   -- Вы были моим хозяином, -- холодно сказала Моргейн. -- Поэтому я пока буду вежливой с вами, милорд. Поэтому я не тронула вашу страну. Но не ошибитесь во мне. Здесь повелеваю я, и это мои люди, которые поскачут туда, куда прикажу я или Вейни. Не надо мне грубить -- вам это очень не понравится. А если вы хотите мою благодарность -- милорд -- тогда позаботьтесь о безопасности южной границы, где, скорее всего, Гаулт очень недоволен тем, что мы делали с его владениями.
   По лицу Арундена пробежало несколько выражений, сменяющих друг друга: от страха до других, более непонятных.
   Зато священник, не думая ни секунды, выбросил вперед меч и, сделав знак креста, завыл, перемежая молитвы с проклятиями, бросая гневные взгляды в толпе и в Небеса над ним. Ведьма, слово зашуршало по быстро тающей толпе; даже в глазах Брона появился страх, пока он успокаивал лошадь. У ног священника огонь описал маленький круг, наткнувшись на мокрую траву, и тот внезапно прыгнул на него и стал ожесточенно топтать, пока Арунден и его люди шептались за его спиной. -- Огонь, -- крикнул священник, -- тот самый огонь, который уничтожил лес в долине. Огонь, который ты низвела на землю. Тот, кто сжигает леса -- проклят Богом! И вы все прокляты, все, кто едет с ней--
   Вейни сдерживал себя. Брон и Чи сделали непонятный знак рукой и отвели лошадей назад, пока священник несся вперед с рукояткой меча, поднятой к Небесам. -- Эй! -- крикнул Вейни, заметив, что он бежит прямо к Моргейн, выехал вперед и отбросил его назад плечом Эрхин.
   -- Прокляты навеки! -- Священник взмахнул тяжелым мечом и обрушил его прямо на шею Эрхин. Вейни только успел подставить свой меч в ножнах и отбить обнаженное лезвие, потом ударил священника ногой, отправив его кувыркаться по дымящейся траве, священник завыл и, внезапно, подпрыгнул, когда сквозь кольчугу почувствовал тепло огня. -- Прокляты! -- он вскочил на ноги и нагнулся за мечом.
   Арунден ударил ногой по рукоятке меча священника, заставив его воткнуться в обожженную землю.
   -- Это и есть ваша помощь? -- сухо спросила Моргейн. -- Тогда я обойдусь без нее, милорд Арунден.
   -- Вы возьмете то, что я вам даю!
   -- Я уже сказала вам, что я -- враг Гаулта. Если вы будете так добры и сделаете то, о чем я вас просила, то я успею дойти туда, куда собираюсь и сделать то, о чем уже говорила вам, прежде, чем Гаулт поднимет тревогу и сообщит обо всем своему хозяину. Если бы я владела землями, граничащими с владениями Гаулта, милорд, я бы воспользовалась этим советом. Но, конечно, я не собираюсь указывать свободному Человеку, что он должен делать. Теперь ваш выбор -- помогать или мешать.
   -- Не слушайте ее! -- крикнул священник и ухватился за меч, когда Арунден задумчиво шагнул вперед.
   Арунден повернулся и вытянул руку в то самое мгновение, когда Вейни обнажил клинок; лорд схватил меч за рукоятку, вырвал из руки священника и отбросил далеко в сторону, на траву. -- Миледи, -- сказал он, -- Лучше примите мой совет. Я не собираюсь спорить с вами о стратегии. Я сам пойду с вами, и еще десяток моих людей. Один мой помощник пойдет на юг и закроет дорогу, другие на восток и запад, и передадут ваш совет предводителям других кланов. Череп Ичандрена до сих белеет на шесте рядом с Морундом, и только мое слово заставит моих разведчиков поверить, что эти парни до сих пор люди, и, кстати, ваш Вейни, тоже. Я могу поручиться за вас, и доставить к воротам Теджоса так, что вам не придется выезжать на Дорогу. Мое слово кое-чего стоит в этих холмах, между которыми бродит множество банд -- никто не сможет сказать, что я один из прислужников Гаулта! Эй, священник, ты, который ест мою еду и греется у моего огня. Сними проклятье! Сними, ты слышишь меня?
   -- Бог запомнит, -- пробормотал священник и сделал знак рукой в сторону Арундена, изобразив что-то вроде половинки глаза.
   -- Хорошо сделано, -- весело сказал Арунден. -- Видите? Мы друзья.
   -- Лио, -- сказал Вейни на родном языке. -- Этот человек неисправим. Вы пожалеете о любом добром деле, которое сделаете ему. И тем более о помощи, которую получите от него. Не принимайте его предложение, даже частично.
   Но Моргейн молчала, а Арунден стоял перед ней, глядя снизу вверх, мрачный и трезвый.
   -- Вы не пожалеете, -- настойчиво сказал Арунден. -- Придет время, и мы понадобимся вам, миледи -- вам понадобится кто-нибудь, кого знают люди из других кланов, человек, которого они будут слушать.
   -- Тогда докажите это сейчас, -- сказала Моргейн. -- Пошлите гонцов во все кланы, помешайте Гаулте забраться в ваши земли и добраться до южных ворот. Трое ваших людей могут стать нашей гарантией безопасности. Но вся эта земля пожалеет, если Гаулт узнает, что я здесь, поблизости, а потом один из людей Гаулта успеет добраться до южных ворот и привести помощь из Манта -- сделайте мне одолжение, милорд Арунден, и буду у вас в неоплатном долгу.
   Лицо Арундена почернело, на щеках расцвели красные пятна. Он закусил губу и провел рукой по растрепанным волосам, там, где они торчали из кос воина.
   -- Тот, кто распоряжается этой позицией, -- сказала Моргейн, -- доминирует на юге. Когда ворота умрут -- вы почувствуете это в воздухе. И тогда вы узнаете, что я выполнила свое обещание; и вскоре вы будете лордом Морунда. Вот то, что я предлагаю вам -- то, что вы можете взять и удержать. Югу необходим сильный правитель. Я могу взять с собой трех человек, которых вы мне предложите. Я отошлю их обратно, как только выеду из ваших владений. Но моих собственных я сохраню!
   Она повернула Сиптаха и неторопливо поехала прочь, а Арунден застыл с открытым ртом, в его глазах мелькали тысячи злых и жадных мыслей. Вейни не повернул Эрхин. -- Езжайте за ней, -- сказал он Чи и Брону, которые двинулись, чтобы встать рядом с ним; братья повернули и поехали за Моргейн, оставив его лицом к лицу с Арунденом и его людьми.
   -- Милорд, -- твердо сказал Вейни. -- Ваши три человека.
   Арунден пришел в себя и назвал три имени, на что Вейни наклонил голову, уважая его выбор. -- Я думаю, -- сказал Вейни, стараясь, чтобы в его тоне не было и следа наглости, -- что ваши люди без труда отыщут наш след.
   Потом он повернулся и поехал за Моргейн и ап Кантори.
   -- Проклят тот, кто поднимает руку на священника Бога, -- вслед ему выкрикнул священник. -- Да будешь ты проклят!
   Вейни бросил взгляд назад. Не блеснул ни один клинок. Одни слова. Моргейн ждала впереди, на склоне, Брон и Чи стояли по сторонам, темные фигуры среди призрачных высоких деревьев.
   -- Были еще неприятности? -- спросила Моргейн, когда он подъехал к ней.
   -- В спину, во всяком случае, ничего не вонзилось, -- ответил Вейни, расслабляясь. Он чувствовал скорее гнев, чем усталость.
   -- Он не очень-то священник, -- сказала Брон. -- Никто не смотрит на него всерьез. Все это только слова.
   -- Мы немедленно едем, -- сказала Моргейн, -- ничего не изменилось. -- Она махнула рукой Чи и Брону, чтобы они ехали вперед. -- Вейни?
   Вейни пустил Эрхин сразу за Сиптахом, и братья повели маленький отряд через туманную поляну, а потом по тропинке среди деревьев.
   -- У нас будет эскорт? -- спросила Моргейн.
   -- Он не отказал, -- ответил Вейни. -- Я сказал ему, чтобы они нашла нас по следу.
   -- Хорошо, -- сказала Моргейн. Потом, на языке Карша: -- Разве я не говорила тебе? Сила. Арунден не знает, кто я такая. Он думает, что знает, и хочет сунуть нос во все дыры. По меньшей мере это честная жадность. В любом королевстве случается, хотя и крайне редко, что первый же бунтовщик становится королем. Обычно им становятся те, кто идет за ним, намного худшие.
   Он посмотрел на нее, пораженный ее цинизмом. -- Бывают лучшие случаи?
   -- Еще более редко. Не исключено, что он -- или священник -- замыслил предательство.
   -- Те трое, которых он посылает?
   -- Может быть. Или гонец, которого он может послать перед нами -- или за нами.
   Вейни решил обдумать все это сам. Ему не нравились такие умозаключения. Быть может он должен был бросить Арундену вызов и выбить из него все мысли о предательстве.
   Он слишком хорошо знал, что далеко не так умен, как Моргейн, которая в доли секунды находила выход из сложнейших положений и смогла использовать даже этого человека; но прошлой ночью Арунден коснулся ее старого кошмара: однажды он почувствовал, как ее рука сжала его, когда они сидели около костра.
   Они не слушают, сказала она в тот момент, человеческие лорды выходят из под контроля; потому что я женщина, они не хотят слышать меня.
   И десять тысяч сильных воинов, армия и королевство пали перед ее глазами.
   Так началось ее одиночество, в котором только он один сумел проделать брешь. И то, что они почти сделали в ту ночь, было чем-то почти сверхъестественным для нее -- Небеса знают, что любое расслабление означает риск, особенно учитывая ношу, которое всегда при ней, ношу с рукояткой в форме дракона, как раз сейчас недобро сверкающую со спины, пока она едет, а также учитывая то, что, как она считала, окружающий мир мог только помешать тому, что она делала, и доверие -- большая глупость.
   Так что, подумав, он решил сегодня днем не продолжать события предыдущей ночи, и не становиться кем-то другим, но остаться дружинником, преданным своей госпоже, особенно на глазах других.
   Мокрые листья стряхивали на них росу, пока они ехали прежним неторопливым шагом, но без остановки, не собираясь помогать медлительным людям Арундена. Толстый странный зверь опрометью бросился в кусты, убегая от подков лошадей: единственное живое существо, которое они видели в тумане. Тропинки поворачивали и пересекались, ныряли в ямы, шли вдоль оврагов и поднимались по их склонам, в этом месте люди ходили много и часто.
   Наконец сзади послышалось ржанье лошадей и возгласы всадников. Моргейн натянула поводья. Они остановились на широком плече низкого холма и стали ждать.
   -- Им потребовалось слишком много времени, -- недовольно сказала Моргейн. Она перевесила Подменыш на бок, расправила складки двухстороннего плаща, который ей дали эрхендимы, накрыла голову капюшоном -- серая фигура на сером коне, смутно видимая через утренний туман; в следующее мгновение на краю оврага появились всадники -- один, второй и третий. Они казались невооруженными, пока через удар сердца не подъехали поближе; тот, кто ехал впереди заколебался, его люди и лошади заволновались.
   -- Мы не враги, -- негромко сказал Вейни, пока человек спускался со склона и поднимался к ним.
   -- Леди, -- сказал самый старший из них, осадил лошадь и почтительно наклонил голову, могучий мужчина с поседелыми косами и потрепанным вооружением.
   -- Благодарю, -- мрачно сказала Моргейн, опираясь на луку седла. -- Я буду делать только одно: ехать, ехать быстро и тихо. Я хочу найти дорогу, которая ведет в землю кел, и не хочу навредить никому, и вам в том числе. Я не хочу, чтобы мне говорили о других возможностях, все равно что. Скачите впереди меня, если хотите. Когда мы выедем на дорогу, ваша миссия закончится и вы можете вернуться к вашему лорду. Вопросы?
   -- Нет, леди.
   Она кивнула на тропу, и все трое быстро поскакали вперед. Взгляд Моргейн скользнул по Брону и перешел на Чи, пока она брала в руки поводья серого; последним она взглянула на Вейни.
   -- Если они не перережут нам горло, -- прошептал он на языке Эндар-Карша, и, пока они ехали, оставался поближе к ней. Всадники впереди уже растаяли в тумане, и Брон с Чи ехали гуськом по узкой тропинке. -- Брон, -- сказал Вейни, -- ты знаешь этих троих?
   -- Старший -- Эогар, -- ответил Брон. -- Остальные -- его кузены: Тарс, который потемнее, и Патрин, с лицом в шрамах. Это все, что знаю, милорд -- они не хуже и не лучше, чем все остальные.
   -- Выедем на дорогу -- избавимся от них, -- со своей стороны заметил Чи, -- но хорошо и то, что пока они у нас есть. В словах Арундена очень много правды.
  
   Дождь опять пошел, мелкий и надоедливый, ветер то уносил холодный туман, то он опять лез во все дыры. До полудня солнце никак не могло прорваться через облака, и после полудня лучше не стало. По низинам между холмами бежали ручейки Скругленные ветром головы холмов промокли насквозь, вода бежала по их лицам и шеям, а лесистые бока неясно вырисовывались в водяной дымке.
   Отряд двигался ровно, но не быстро, и Моргейн недовольно молчала -- Вейни знал этот взгляд, читал выражение поджатого рта и заметил несколько нетерпеливых взглядов, брошенных в небо, и нахмуренные брови, как если бы она глядела на живого врага.
   Время, подумал он. Все больше и больше потерянного времени.
   -- Как далеко Дорога, -- утром спросила она у Чи. -- Два дня, -- сказал Чи, -- и мы опять выедем на нее. -- Потом подумал и добавил, -- Но может быть больше.
   Их проводники внезапно остановились, дожидаясь их на тропинке; они потуже завернулись в плащи, а их лошади, прижавшие уши к спине, казались очень мокрыми и несчастливыми.
   -- Мы должны разбить лагерь, -- сказал их предводитель, Эогар, так назвал его Брон. У него был жалкий, потерянный взгляд, он болезненно щурился, вода капала с его волос, и Вейни вспомнил прошлую ночь, лагерный костер и количество питья, которое влилось в глотки еще перед тем, как они ушли.
   -- Нет, -- сказала Моргейн. И опять "Нет", когда Эогар стал говорить о погоде, дожде, лошадях, о скользких камнях и откосах. -- Насколько хуже путь дальше? -- спросила она, глядя на Чи и Брона, которые подъехали поближе к ним.
   -- Точно такой же, -- ответил Чи, хотя самому ему было намного хуже, чем Эогару: одеяло плохо заменяло плащ, вода пропитала волокно и уже текла внутрь. -- Ничем не хуже. Но и не лучше.
   Только взглянув на него и на Брона, подумал Вейни, Моргейн оторвалась от своих мрачных мыслей и в ее взгляде появилось что-то более сложное -- тревога. -- Вперед, -- тем не менее сказала она Эогару и его кузенам.
   -- Леди, -- запротестовал Эогар, но Моргейн взглянула на него, и губы воина сами закрылись, борода дрогнула и во взгляде появилось что-то вроде страха. -- Да, леди. -- Вейни убрал руку с рукоятки меча, и три мокрых и очень несчастных человека повернули своих лошадей и пустили их дальше по голой тропинке, идущей вниз со склона холма.
   Он не осмелился ни слова сказать Моргейн, хорошо зная ее настроение и черную ярость, сейчас клокотавшую в ней; он понимал, что за взгляд заставил трех здоровенных мужчин повернуться и без разговоров поехать вперед.
   Тем не менее она не поехала за ними, а, глядя с тревогой на Чи, спросила, -- Как ты?
   -- Терпимо, -- ответил Чи, и, поглубже вздохнув, выпрямился в седле, -- миледи.
   Лицо Чи съежилось от холодного дождя, вода текла с волос, но в его глазах светилась не благодарность, нет, но, скорее, обожание. Да, обожание.
   Вейни опустил голову и сосредоточился на тропе, по которой их вели проводники, пристально вглядывался в верхушки деревьев и глубины оврагов, которые Эрхин переходила своими уверенными аккуратными шагами.
   Он не понимал, почему выражение лица Чи должно волновать его. Это не был взгляд юноши на девушку, которую он страстно желал. Он уже видел такой взгляд -- он точно помнил -- в часовне, при свете свечи, картина на дереве, лицо за лицом, все одинаковые...
   Он не понимал, почему воспоминания из детства и Церкви постоянно возвращались к нему, более реальные, чем мир вокруг, более материальные, чем серый туман, посеревшие от тумана сосны и сколький гранит, или почему они вспомнились ему, когда Чи впервые подошел к ним, и этот горящий сумасшедший взгляд, у которого нет ничего общего с чистым лицом серьезного молодого человека, который почтительно разговаривает с Моргейн и глядит на нее так, как если бы она святая.
   Но все-таки маленьких холодок страха он сумел объяснить себе -- он понял, что стоит за участливым вопросом Моргейн, дружеским, не похожим на ее обычный разговор с Чи, особенно если она была чем-то отвлечена: Моргейн по-настоящему встревожена.
   Я совсем не совершенство, вот что она хотела сказать, снова и снова, предостерегая его. И я не могу позволить себе быть идеалом.
   И опять, этой ночью: как ты можешь любить меня?
   И этим утром: Я лгу, ты знаешь, что я лгу, скажи ему--
   Точно, он почувствовал в ней страх, вот что превратило его внутренности в спутанный клубок: растущее чувство паники, разница между тем, как она заботится о Чи и холодно обращается с Броном; и эти изменения в отношениях между ним самим и ей; а еще этот сумасшедший священник и проклятый подарок пограничного лорда. Нет времени подумать обо всем этом, надо скакать по холмам и оврагам в обществе людей, которым они не доверяли, по земле, где на каждом шагу может ждать засада: он может думать только о том, где они скачут, и что в лесу может подсказать ему о засаде, и о поведении людей, скачущих перед ним. Но, на самом деле, опасность исходила не из леса. Она была сзади, в молчании Моргейн, в том, как она смотрела на Чи и на него самого.
   Возможно в этой предвещающей грозу полутьме она обдумывала то, что они оба сделали, обещали или сказали друг другу.
   Теперь ничего не казалось ясным и понятным, как раньше. Вейни не знал, что он должен был сделать по-другому сегодня утром, или что он должен был сказать, и совсем не понимал, что должен сделать сейчас.
   Быть может надо убедить Чи и его брата уйти, оставить их, прежде, чем случится что-то совсем плохое.
   Но все знают, что Чи был в руках кел и они оба скакали рядом с Моргейн кри Кайа; бросить их на этих холмах означало только одно: смерть, смертный приговор для них обоих, для слишком молодых честных людей, у которых нет ни лорда, ни семьи, которые могли бы защитить их, и нет, он чувствовал это, силы сопротивляться нависшей над ними опасности.
   Честный человек, вот что сказала Моргейн.
  

Восьмая Глава

  
   До самого заката дождь лился через принесенный ветром туман, а в небе сверкали молнии. Уже вечером они подъехали к утесам, нависавшим над каменистым ущельем, которое обычно не было руслом ручья, но сейчас, когда сверху падал водопад, превратилось в кипящий белой пеной поток, бегущий между камней и, в свою очередь, водопадом падавший вниз.
   На этот раз Чи и Брон поддержали проводников, предложивших разбить здесь лагерь, и Вейни только обрадовался, когда увидел нависающие сверху утесы, насквозь продуваемые ветром. -- Отсюда только один выход, -- сказал Брон, -- и с вашим оружием никто незваный не сможет ни войти, ни спуститься сверху.
   У Вейни была другая мысль на этот счет и он посмотрел на Моргейн: бесконечные войны в нескольких мирах научили его полудюжине способов атаковать такие места; однако Моргейн знала еще больше. Но она не стала возражать, только недовольно посмотрела, мокрая и несчастная, как и они все; холодный воздух смешивался с их тяжелым дыханием.
   Они ехали вдоль ручья, освещенные последними лучами солнца, пока не оказались в узком месте, где водопад с грохотом падал вниз и предыдущие путники сплели из хвороста нечто вроде грубой хижины, одним боком опиравшейся на каменный склон. Вейни она не понравилась; но лошади устали после тяжелой дороги по мокрым камням, сами они промерзли до костей, с высоты хлестали сильные порывы ветра, с промокших насквозь веток сосен вниз падали крупные капли воды, ветер подхватывал их и швырял во все стороны, укрыться от них было невозможно: вода бежала по телу под плащами, руки и ноги закоченели; а эта хижина манила обещанием сухости, отдыха и небольшой передышки.
   -- Нет, -- сказала Моргейн, -- готовая отказаться от хижины, несмотря ни на что, -- я не хочу других гостей, -- и сердце Вейни упало, как от слабости, так и признания того, что она всегда права.
   -- Это убежище охотников, -- возразил Чи. -- Не думаю, что в ней кто-то есть.
   -- Проверь, -- сказала Моргейн Эогару, и с большим пылом, чем за последние несколько часов, Эогар пришпорил лошадь, взобрался на склон, с некоторым трудом спустился с лошади и, вынув меч, заглянул внутрь.
   Потом воин повернулся и махнул им идти к нему, его меч мрачно вспыхнул в темноте. Вейни с облегчением вздохнул и направил Эрхин прямо за кузенами Эогара, не забывая время от времени поглядывать на них и держать свой меч между ними и Моргейн, тем более, что эта мрачная дыра наводила на мысли о предательстве.
   Но когда они поднялись по склону и спустились на землю рядом с хижиной:
   -- В этом месте ничего не слышно, -- сказала Моргейн, последняя, кто еще сидел на лошади, ее голос заглушался ревом водопада, бьющегося о камни. -- Мне это не нравится.
   Вейни взглянул на нее сквозь мокрое седло Эрхин. -- Да, -- хрипло сказал он, мгновенно понимая, что она права, но чувствуя, как мокрая кольчуга давит на спину, а холодная вода течет по шее и бриджам, собираясь в сапогах. Вторая придирка к этому месту. Он уважал ее инстинкты, но на сердце было тяжело. "Небеса сохрани нас, лио, но здесь по меньшей мере трое людей, которым ты можешь доверять", не сказал, но подумал он.
   Но было еще и трое воинов Арундена, высоких и сильных, и если сейчас они поскачут дальше, то эти люди не поднимут ночью мятеж: дождь и усталость свяжут им руки
   А он, Бог помоги им, должен выполнить все ее приказы, или она убьет их всех, а он не был уверен, что сможет сражаться после такого дня--
   -- Мы едем дальше, лио? -- спросил он, глубоко и устало вздохнув.
   Она взглянула назад, ее взгляд скользнул к Чи с Броном, которые, неясно освещенные вспышками молний, уже сняли седельные сумки со своих лошадей, Чи безуспешно пытался удержать в руках промокшее одеяло, а ветер вырывал его из рук, с мокрых бриджей текла вода. Они оба, молодой мужчина и юноша, еще не оправились от тяжелых ран, страдали от холода и едва стояли на ногах, дойдя по полного изнеможения.
   -- Нет, -- сказала она голосом, таким же усталым, как и у него. Моргейн соскользнула со спины Сиптаха и повела его к хижине. -- Мы разожжем костер, если сумеем найти достаточно дерева. По меньшей мере дождь заглушит дым. И если кто-нибудь потревожит нас ночью, ему крупно не повезет.
  
   Для костра они собрали мертвые сучья деревьев, валявшие среди камней, а черное оружие Моргейн заставило их вспыхнуть, чему Вейни по-настоящему обрадовался, потому что, несмотря на сухое сердце сучьев, даже ему, умелому охотнику, пришлось бы пролить море пота, прежде чем растопить такой огонь. Быстрое прикосновение красного света к мелким веточкам и коре, ободранной с деревьев, небольшая помощь от мертвых сухих листьев, валявшихся на полу хижины, и мгновенно появилось маленькое пламя, весело запахло дымом, занялись ветки поменьше, потом загорелись большие толстые сучья, и вот свет огня осветил ее лицо и испуганные лица их спутников.
   Люди Арундена не могли и надеяться на такой комфорт.
   -- Это можно использовать и по другому, -- сказала Моргейн человеку, который с ужасом глядел на ее черное оружие. Другой -- Патрин -- тяжело вздохнул. Никто из них не выглядел уверенным в себе.
   Очень хорошо, подумал Вейни. С братьями проблем не будет -- Чи сбросил с себя мокрое одеяло и подвинулся поближе к костру, сделанному при помощи колдовского огня кел, а Брон расслабился, снял с себя сапоги, поставил их рядом с костром, и на его лице даже появилась робкая улыбка, хотя он еще и дрожал всем телом.
   Однако Эогар и его родственники -- другое дело, но и они были в сложном положении, перейдя от своего лорда в подчинение ведьме-кел, несмотря на возражения священника. Они жались друг к другу, немного в стороне от других, старясь согреться. Кузен по имени Тарз сильно чихнул, на мгновение охватил голову руками, и чихнул опять.
   Если они начали день с головной болью, злорадно подумал Вейни, сейчас они полностью несчастны. Он даже слегка пожалел их -- хотя и не настолько, чтобы повернуться к ним спиной, принес им немного сучьев и горящую бересту, зажав ее двумя ветками, и разжег маленький костер. Однако он не собирался идти наружу на дождь, если им нужно побольше сучьев. -- Я, -- сказал он, -- не собираюсь выходить наружу, во всяком случае ради вас.
   Эогар и Патрин поняли намек и отправились в летящий туман собирать древесину для костра, а Вейни вернулся к Моргейн и братьям, ослабил завязки брони, распустил пояс, снял с себя мокрый плащ и, пока Моргейн кипятила чай, сел на пол рядом с Чи и Броном, откинувшись спиной на камень, левое плечо оказалось вблизи сухих веток, из которых была сплетена их хижина.
   Лошади снаружи громко жаловались на дождь, а Сиптах угрожающе фыркнул, когда появились двое мокрых незнакомцев. Те, поняв намек, обошли стороной его, кобылу и даже мерина Чи.
   Вскоре они вернулись обратно с руками, полными веток; их огонь еще не умер. Внутри, под каменной крышей и деревянными стенами, стало тепло. К этому времени на углях вскипела первая жестяная кружка с чаем, атмосфера в хижине стала менее нервной, и даже Чи расслабился и перестал дрожать.
   Вяленое мясо, птица, оленина и хлеб -- все это они взяли из лагеря: без нужды Моргейн старалась не использовать их тщательно упакованные запасы еды, которых было не так-то много. Чай согрел их; напротив их костра, в более узкой части хижины, Эогар и его кузены ели свои собственные продукты, которые привезли с собой.
   -- Ах, -- сказал Чи, допив свой чай и слегка поморщившись, глубоко вздохнул и оперся спиной о каменную стену, задев брата. Брон, улыбаясь, пихнул его локтем, и Чи ответил тем же, потом хлопнул Брона по плечу, быстро обнял его, братья посмотрели друг на друга, так нежно, как только могут смотреть люди, родные по духу и крови, которые не ожидали увидеть другого в живых.
   Потом Чи внезапно разрыдался, уткнулся в плечо Брона, оба обнялись и застыли в объятьях друг друга, и Вейни обнаружил, что смотрит на огонь; потом перевел взгляд на лицо Моргейн -- она страдальчески смотрела на него, и, заметив его взгляд, отвела глаза, только ее руки замелькали, упаковывая еду.
   В этом проклятом месте было невозможно уединиться, разве только под дождем. И Чи, который, Небеса знают, отважно сражался и доказал, что он человек чести, не смог скрыть свои слезы.
   Потом Чи нагнулся вперед, оперся лбом о колени, косы закрыли лицо и надолго застыл, не глядя ни на кого. Только рука Брона лежала на его спине, пока он тщательно вытирал глаза.
   Человек может безопасно сделать это. Вот и все. Снять с себя страшное бремя. Понять, что страшное испытание позади. Хотя это место, с дождем, барабанящим по крыше, и ветром, воющим снаружи, не назовешь надежным убежищем.
   Свобода, да возможно. Или жизнь брата.
   -- Все, я пришел в себя, -- объявил Чи, еще раз вытер глаза и перевел дыхание, а потом замахал руками около шеи, обвевая сам себя.
   Брон взял его за плечо и тряхнул. В глазах Брона тоже горел огонек, он потрепал Чи по спине, ласково провел пальцами по волосам брата и с такой любовью обнял его, что Вейни в замешательстве отвел глаза.
   Возможно они чувствуют себя так, как будто нашли семью.
   -- Ты на самом деле не знал, что твой брат был там? -- спросила Моргейн.
   -- Да, не знал, -- ответил Чи, быстро вздохнув. Потов взглянул на нее, как если бы только сейчас понял вопрос. -- Клянусь чем угодно.
   -- Но ты привел нас в земли, которые знал -- на территорию друзей.
   Глаза Чи испуганно вздрогнули, быть может слушатели не услышали его слов. Водопад ревел так, что слова были едва слышны.
   -- Земли Ичандрена, моего лорда.
   -- А, -- сказала Моргейн, и не посмотрела на Эогара; и Вейни осмелился не посмотреть, но быстро вспомнил все, что он знал об Арундене, вспомнил и то, что он потребовал деньги от больного человека, и решил, что лорд с большим удовольствием захватил земли умершего союзника.
   -- Этот Арунден, кажется, быстро пригребает все к рукам, -- пробормотал он.
   -- Все, -- горячо подтвердил Чи. -- Чем и известен.
   -- И все-таки я до сих поражаюсь, что мы нашли Брона, -- негромко сказала Моргейн. --Совпадение -- это то, что крайне редко случается в любом мире, а хорошее совпадение не бывает почти никогда. Я не доверяю людям, с которыми такое происходит. А тем, по которым ударяет счастье -- меньше всех.
   Это честно, по меньшей мере. Вот когда Моргейн мрачнела и молчала, это было открытое недоверие. Честность подразумевает честность, и она ожидала, что Чи, на которого она смотрела, будет честным с ней. Чи выглядел смущенным, но сказал на удивление твердо. -- Я не думаю, что я счастливый человек, леди, но вы принесли мне счастье.
   -- Любой человек мог оказаться там, у ворот. Твоим друзьям тоже повезло бы, если бы мы оказались там на ночь раньше. Нет, я имела в виду то, что ты нашел Брона.
   -- Я даже не надеялся на это, -- совершенно серьезно ответил Чи. -- Я только шел домой. И боялся ошибиться еще раз. Я думал -- я на самом деле думал -- что невозможно пройти через холмы, не встретив засаду. Когда вы сказали мне -- то что сказали -- я знал, что осталась одна единственная надежда -- поговорить. Так что я не стал пытаться вести вас длинным путем, но повел коротким, и сильно волновался, леди, вы были правы. Но иначе мы бы все умерли. Я сделал все, что мог.
   -- И не сказал мне.
   Долгое молчание. Чи глядел на нее, и только на нее, в свете костра его лицо казалось очень бледным.
   -- И ты не знал, -- продолжала Моргейн, -- что там Брон, или знал?
   -- Нет, леди, не знал. Клянусь своей душой. Не знал.
   -- Он не мог знать, -- вмешался Брон. В костре треснула мокрая ветка; посыпались искры.
   -- Тебя подобрал Арунден? -- спросила Моргейн.
   -- Я был тяжело ранен в бою и упал, -- сказал Брон. -- А потом появились люди Арундена, чтобы забрать все, что только возможно. Украсть все, что только возможно. Вот что они такое.
   -- Люди Гаулта не стали забирать оружие врагов? -- спросил Вейни. -- Они всегда так поступают?
   -- На этот раз, -- ответил Брон, глубоко вздохнув. -- Почему -- я не знаю. Вероятно почувствовали, что люди Арундена недалеко. Но пленников они взяли -- это я увидел. И потерял сознание. Я думал, что они будут собирать оружие, найдут меня и прикончат. Но когда я пришел в себя, там был только один из людей Арундена, тот самый, который меня нашел. Вот и все, что я знаю. И люди Гаулта не взяли ни единой моей вещи.
   -- Тебе невероятно повезло, -- заметила Моргейн. -- Разве я не сказала, только что, что ненавижу счастливые совпадения?
   Брон беспокойно посмотрел на Чи, потом на Вейни, озабоченный взгляд, молящий взгляд.
   -- Это правда, -- сказал Брон. -- И это все, что я знаю.
   Вейни пошевелился, обнаружив, что его рука замерзла, наверно от ветра, дующего через дыры в сплетенной из ветвей стене. И еще он обнаружил, что сердце бьется слишком часто. -- Арунден -- он был союзником вашего лорда?
   -- Мы попали в засаду на пути к нему. Быть может кел знали, что мы должны соединиться в этом месте--. -- И тут Брона осенило, судя по его виду. Рот на мгновение остался открытым, взгляд сверкнул и тут же погас.
   -- И Арунден отступил, -- закончила за него Моргейн.
   Брон ничего не сказал. Он только резко взглянул в сторону Эогара и опять перевел взгляд на Моргейн. Грудь Чи быстро колыхалась.
   -- Никто не сможет--, -- начал Брон.
   -- Ты сам сказал, предатели встречаются. Человек, который живет так близко к землям кел, охотник, разведчик--
   -- Мы совсем не беспечны!
   Небеса спаси нас, подумал Вейни. -- А ваши враги, разве они не коварны? И не чересчур удачливы?
   Оба брата замолчали. Эогар и его кузены что-то горячо обсуждали около своего костра, но из-за рева водопада не было слышно ни одного слова.
   -- Тогда им очень легко, -- сказала Моргейн, -- посылать гонцов, любых, которые могут приходить и уходить. Например из лагеря.
   -- Мы не можем знать, так ли это! -- выкрикнул Чи.
   -- Нет, -- спокойно сказала Моргейн, -- это может быть совпадением. Все может быть совпадением.
   Брон выдохнул, тяжело и устало. -- Соглашение с Гаултом?
   -- Возможно, -- сказала Моргейн, -- тебе действительно повезло. Случается. Очень редко -- особенно там, где дело идет о выгоде.
   Пальцы Брона нырнули в волоса, добежали до кос и вцепились в них. Потом он взглянул на Вейни и Моргейн. -- Неужели вы, несмотря ни на что, действительно из Манта? Что вы знаете? В какие игры вы играете с нами?
   -- Мы здесь чужие, -- сказала Моргейн. -- Мы не от Гаулта и не от Скаррина. И ничего не знаем об этом мире. Но мы слишком много раз видели предательство и жадность, во всех мирах. Возможно и ты хочешь чего-либо -- власть или имущество. Мы не будем тебе мешать. Бери все, что ты можешь получить от нас. Мы не стремимся к власти в этом мире. Ты хочешь занять место Гаулта? Или любое другое -- бери его.
   Брон поперхнулся. -- Теперь я верю всему, -- слабым голосом сказал он, -- что Чи рассказал мне о вас, леди. Я никогда -- за всю мою жизнь -- во всей моей жизни -- никогда -- никогда не думал, что приду к тому, чтобы -- быть обязанным --
   -- Кел? -- продолжила Моргейн.
   Брон проглотил остаток своей сбивчивой речи. Его лицо вытянулось, стало мертвенно-бледным, глаза, в которых плескалась боль, не отрываясь смотрели на Моргейн, как если бы не могли сдвинуться с места. -- Но, -- сказал он, -- я иду именно за вами. Не думаю, что мы проживем достаточно долго. Не думаю, что доживем хотя бы до Манта. Но за то, что вы сделали для моего брата, я пойду с вами до конца; за то, что вы сделали для меня, я сделаю для вас все, что в моих силах. Не буду отпираться -- я боюсь вас. За все есть цена -- служить кел -- и я не знаю, что вы захотите, от нас или кого-нибудь другого. Но если вы действительно сделаете то, что вы говорили -- запечатаете ворота -- для всех людей в этом мире появится надежда остаться в живых; а сейчас ее нет. Ради этого стоит рискнуть жизнью. А моя и так продлилась дольше, чем я ожидал, начиная с ручья Гиллина. И жизнь Чи, тоже. Где еще мы можем найти место для себя?
   Моргейн долго глядела на него, потом отвернулась начала собирать свои вещи. -- Я не знаю. Но я могу предложить тебе кое-что. -- Она посмотрела на них. -- Когда мы окажемся на дороге, поворачивайте обратно. Идите куда-нибудь далеко, где безопасно. Два дополнительных человека -- большой риск для меня: любой, как только увидит вас, сразу поймет, что я чужая.
   Чи открыл рот, собираясь запротестовать. Как только она замолчала, он закрыл его, поперхнулся, но потом заговорил, -- Леди, они считают, что мы Измененные, вот и все. И у них нет никаких причин думать иначе.
   -- Это достаточно обычное явление?
   -- Половина кел в Морунде имеет облик человека.
   -- Да-а, -- задумчиво сказала Моргейн, мрачнея на глазах. Она убрала последний мешок в седельную сумку, и крепко затянула ее. -- Тогда они должны использовать ворота очень часто.
   -- Я не знаю, -- озадаченно сказал Брон, глядя на брата. -- Я не знаю насколько часто они приходят и уходят.
   -- И никто не знает, -- сказал Чи. -- Никто из нас не ходит на юг. Когда они хотят придти и уйти -- они пользуются воротами Морунда. Так что им нет необходимости скакать через наши земли.
   -- Часто?
   -- Возможно несколько раз в год. Я не знаю. И никто--
   -- Но тогда гонец уже в Манте.
   -- Да, леди, я так и думаю, -- ответил Чи. -- Как только загорелся лес. Я думаю, что они немедленно послали его. Хотя Гаулт не слишком любит Мант и своего лорда. Так говорят.
   -- Это все слухи, -- поправил его Брон. -- Есть люди, которым удалось убежать от Гаулта. Немного, но есть.
   -- Слишком уж все это запутано, -- сказала Моргейн, и Вейни подвигал усталыми плечами, опять оперся спиной в кольчуге об камень, проверил завязки, поддерживавшие его пояс, и начал заново переплетать три из них.
   -- Что касается предателей, -- сказал он, -- нам нет до них дела, друзья ли это или враги. С нами вы в безопасности, во всяком случае вам грозит опасность не большая, чем нам самим. Мы собираемся достичь Манта, а потом отправиться еще дальше. Но оттуда -- оттуда нет возврата. Поймите это. Миледи советует вам вернуться. Именно поэтому. Вы должны послушаться ее.
   Долгое молчание, и только от костра Эогара доносилось невнятное бормотание его самого и кузенов. Иногда они смеялись, над чем-то своим. Чи и Брон выглядели растерянными и подавленными. Даже глядеть на них было больно.
   -- Леди, -- пробормотал Чи.
   -- Ради вас и ради нас, -- жестко сказала Моргейн.
   Опять молчание, еще более долгое, только возгласы с другой стороны костра, где, как Вейни видел уголком глаза, трое дружинников развязали мех, в котором, как он помнил, была не вода, и пустили его по кругу. Ему это не понравилось. Он не хотел никаких ссор, особенно после событий в лагере. -- Лио, -- сказал Вейни негромко, и, когда она посмотрела на него, взглядом указал ей на соседний костер.
   Моргейн нахмурилась, но ничего не сказала. В конце концов они не буянили, а занимались тем, чем всегда занимаются люди во тьму и дождь, занимаются с тех пор, как возник мир.
   -- Я не понимаю вас, -- наконец сказал Чи.
   Вейни отбросил завязки и, нахмурясь, посмотрел на него. -- Чи, там, между воротами, настоящий Ад, и мы скачем сквозь него. С другой стороны новый мир, но никто не знает хуже или лучше, чем тот, который мы только что покинули. Только Небеса знают, как упорядочены эти миры, но ворота связывают их вместе. Такая связь угрожает жизни этого мира. Когда мы выходим из них, над нами встает другое солнце. Это все, что я видел и знаю. Но то что я чувствую -- как если бы мы умерли, прошли через Ад и вышли с другой стороны, и ты не можешь вернуться, попробовать что-то изменить, и ничего из того, что ты знал, не остается правдой. Вот что с тобой произойдет. Эта земля твой дом. Плохой или хороший, здесь ты знаешь и понимаешь все. Подумай об этом. Мне кажется, ты все еще не понимаешь того, что произойдет с тобой там. Повторяю: ничто из того, что ты знаешь, не останется правдой, ты не сможешь быть ни в чем уверен.
   -- Но ты идешь. И ты Человек. Разве нет?
   Вейни пожал плечами. Внутри что-то заныло, хороший вопрос, вот только как на него ответить. -- Это не имеет значения, -- сказал он. -- Я даже не знаю, сколько мне лет. Над головой совсем другие звезды. Я не знаю где я. Я не знаю, сколько лет назад умер мой кузен. А ведь прошло всего несколько дней, как я расстался с ним. Теперь только моя госпожа говорит на моем родном языке. Все остальные умерли. -- Он посмотрел на пораженные, посуровевшие лица. -- И это самое простое из того, что я могу сказать вам обоим. Мы пришли из ниоткуда. И уйдем в никуда. Если хотите, идите с нами. А по другую сторону ворот покиньте нас. Быть может там вы найдете покой. А может быть мы попадем прямо в Ад и умрем. Мы не знаем и это невозможно узнать. Если, последовав за нами, вы надеетесь добиться славы -- или богатства -- мы вам не предлагаем ни того, ни другого. И я вообще не знаю, правы мы или нет, когда делаем то, что делаем. Тем более я не хочу впутывать вас в это. И моя госпожа, тоже. Так что для вас самым умным было бы остаться здесь. И вы должны.
   -- Я не понял тебя, -- сказал Чи.
   -- Я знаю. Но я рассказал тебе правду. Идите с нами до Теджоса, вот и все. А потом езжайте на запад. Затеряйтесь в холмах, скройтесь и ждите. Будет война, большая война. И вот тогда найдите себе достойного лорда, за которым стоит ехать. Вот мой совет, вам обоим.
   -- А ты колдун?
   -- Да, наверно.
   -- Но не кел?
   -- Не кел.
   -- Ты мой друг, -- сказал Чи потянулся и пожал его руку.
   Вейни даже не мог взглянуть на Чи. Слишком больно. Он глубоко вздохнул и перестал вязать завязки.
   От другого костра послышался взрыв грубого смеха, сменившийся тишиной. Брон повернулся, чтобы посмотреть, чем они занимаются, потом опять посмотрел на Вейни, нахмурившись, как если бы был слишком слаб, чтобы запретить им веселиться таким образом.
   Но и Вейни, тоже, совершенно не собирался сражаться с людьми, которые, в конце концов, решили слегка повеселиться после тяжелого скучного дня, и не имело значение, предатель их лорд или нет.
   -- После этого они будут лучше спать, -- заметил Вейни. -- А если утром у них заболят головы, значит им не повезло.
   Больше никто не сказал ни слова. Он не мог сказать, кто о чем думает. Они сидели вместе, почти касаясь друг друга. Брон коснулся рукой волос брата, никакой мужчина не будет так касаться другого, даже случайно, даже если они родственники, но Вейни вспомнил, что это только братская любовь, и он здесь чужак. Они понимали, что такое гостеприимство, и святость огня; они передавали друг другу еду и питье; здесь были священники, которые исповедывали их; и тем не менее лорд мог требовать деньги с раненого человека, который пришел к нему в поисках защиты, не разрешить ему вернуться. Но он встречал намного более странных людей, чьи обычаи волновали его намного меньше, потому что были совершенно чужими.
   Тем не менее Вейни решил, что сегодня ночью они могут доверить две стражи этим братьям, и никто не перережет им горло, а их спина будет защищена, если дело дойдет до схватки. Пускай эти двое не эрхендимы и не из Карша, тем не менее они достойные люди, и он почувствовал, как его ужин тревожно зашевелился в животе, когда подумал о том, что с ними будет, испугался за то, куда они пойдут, и опечалился, когда понял, что в конце концов нашел человека, который мог бы стать настоящим другом и остаться с ними--
   -- и этому человеку он все еще не может доверять.
   Чи может соврать и никогда не знаешь, лжет он или нет -- он не знал, как можно вывести такое пятно. Чи просто не знал, что такое правда.
   А он сам был Нхи, не только житель Карша, а Нхи обманывали, искажали и легко предавали; но то, что казалось естественно в той стране, заставляло его скрежетать зубами от гнева, тоже семейная черта -- и внезапно он вспомнил почему.
   Его братья, да, только они пробуждали в нем эту странную двойственность.
   И он убил одного и почти убил другого: формально клан Маай был его кланом только наполовину -- горные бандиты стали аристократами, которые не знали прямых путей даже через открытые двери, пословица Нхи, прямо об них. И эта ссора, еще более глупая и ожесточенная, чем обычные свары среди Маай.
   Он опять открыл глаза. Перед ним сидел бледноволосый Чи, рядом Брон, лица искажены внутренней болью, глаза ищут ответ в глазах Моргейн, поскольку свои он закрыл.
   -- Я беру первую стражу, -- сказала Моргейн, спасая его от безмолвных вопросов братьев. -- Идите спать. Завтра мы выедем еще до рассвета. Самое лучшее для вас -- как следует выспаться.
   -- Да. -- Он протянул руку и ослабил пряжки, державшие броню, и нащупал место на камне для плечей. Отстегнув меч, он положил его на колени, и посмотрел на компанию Эогара, продолжавшую веселится. -- Тише, -- крикнул он этим трем, мгновенно заставив их замолчать, и сам поразился, как покорно они посмотрели на него. -- Люди собираются спать.
   Никто больше не рискнул нарушить тишину, видя его настроение, он изобретал несчастья и призывал беды -- ты слишком много думаешь, как-то сказал ему брат Эридж, ругая его за трусость.
   И это была чистая правда. Он вернулся к старым привычкам. Страх -- вот что заставило его поступать так; но страх не перед врагами, а друзьями. Его братья преподали ему хороший урок -- и вбили его в плоть, кости и нервы.
   Он взял меч обеими руками и слегка звякнул им о камень, чтобы Эогар и его кузены поняли все до конца, если у них еще остались какие-нибудь сомнения.
  
   Дождь превратился в еле слышный стук капель по земле, время от времени случайный порыв ветра ударял по хижине, но внутри было достаточно тепло от двух костров и семи тел. Это была бы хорошая ночь, при других обстоятельствах, мрачно подумал Чи, который лежал, свернувшись, рядом с теплым костром, спиной к спине с Броном, но их сердце было сковано холодом, внутренним холодом, и Чи не понимал почему, если только леди, всегда мрачная и холодная, не навела его на них; а Вейни вообще внезапно перестал глядеть ему в глаза, и хотя Чи какое-то время ломал себе голову, так и не понял почему...
   Что ты хочешь от меня? Пленник, раб, тот, кто благодарен тебе хотя бы за то, залечил мои раны, что ты хочешь от меня?
   Почему он ни разу не сказал, что рад за меня, рад тому, что Брон жив?
   Неужели он не может сделать ничего другого, только хмуриться?
   Мысли перекатывались в голове, как камни в бурном потоке, наскакивали одна другую, терлись друг о друга; наверху оказывалась то одна, то другая. Внутри все болело. И его бесило, что человек, которым он восхищался, отвернулся от него, а есть еще и личные неприятности -- он должен подумать о последствиях того, что его лорд оказался от него, любой нормальный человек должен.
   Он должен, думал Чи, как-то умолить леди, одиноко сидевшую в свете углей, прекрасную и ужасную в своей бледности, воплощение всех его детских страхов -- а сейчас единственную надежду в постигших его несчастьях. Она опиралась на меч, с которым никогда не расставалась, крестовина и рукоятка которого были вырезаны в виде фантастического зверя. Глаза глядели через багровый свет углей, взгляд был задумчивый, даже мягкий -- его так и подмывало встать и заставить себя выслушать.
   Нет, он точно сошел с ума: человек, который надеется, несмотря на близкую гибель людей во всем мире, человек, который начал верить в чудеса -- ну разве он не сумасшедший?
   Но он никак не мог поверить этому, пока не увидел, как рычащая стая волков попятилась назад, и суровый воин с мечом оказался прямо перед ним, а вслед за ним сверху спустилась серебряноволосая женщина -- демоны из Ада, сперва подумал он: мир раскололся пополам и за ним пришла смерть. Он вспомнил о мгновениях ужаса, когда страх вытеснил из головы все другие мысли: но он не умер, вылечился от лихорадки и скакал по знакомым лесам с Броном, восставшим из мертвых, и в обществе этих двоих, путешествовавших из мира в мир, и обещавших что, несмотря на все, человечество не погибнет.
   Он проскакал по линии, разделяющей надежду и отчаяние, тонкой, как лезвие ножа, и теперь должен уйти в сторону; так полагает человек, на мнение которого он уже привык полагаться, как раньше полагался только на Брона -- нет, этого он не мог принять. Он никак не мог поверить, что Моргейн на самом деле собирается отослать его на смерть. Теперь, когда он думал об этом, Чи не мог поверить, что это тот самый Вейни, который был так добр с ним, когда это совсем не было необходимо -- и стал таким жестоким и бессердечным. Значит он должен был что-то сделать или сказать -- или тогда, когда Арунден оскорбил леди; или когда между Вейни и леди произошло непонятно что, и они его прогнали--
   В мгновение ока в его мозгу рождались и умирали отчаянные замыслы, один фантастичнее другого, пока он не обнаружил, что стиснул руки, а сердце как молот бьется о ребра. Чи не выдержал и приподнялся на локте.
   -- Миледи, -- прошептал он, очень тихо, чтобы не потревожить других. Она взглянула на него, и его ладони вспотели: темная фигура в слабом свете углей; его рука затряслась, быть может от холода и позднего часа. Он приготовился высказать, все.
   И тут снаружи пришел звук, низкое ржание жеребца, как если бы тот не поладил с другими лошадьми; но это был серый, а Чи знал этот тембр, и знал, что лошадь привязана прямо около стены.
   Глаза Моргейн метнулись туда, и она замерла, как камень. И он тоже, пока конь не пожаловался во второй раз, а другая лошадь, находившая ближе к водопаду, заржала еще погромче.
   От неожиданности он испугался, тем более, что не спала только она, непредсказуемая и загадочная. -- Кто-то снаружи, -- сказал он, и в то же мгновение Вейни приподнялся, отбросив свое одеяло, проснулся и Брон, но Моргейн по-прежнему сидела не шевелясь, держа на коленях свой странный меч, только ее длинные пальцы гладили рукоятку, и она взглянула на Вейни.
   Вейни встал на колени и быстро застегнул все пряжки своей брони. Лошади уже замолчали, снаружи ревел водопад, по стенам хижины стучал дождь, внутри остался только слабый свет от углей костра. Чи дрогнул и проклял свою собственную трусость, но он не знал и не понимал, кто мог быть снаружи; быть может Арунден предал их и там люди Гаулта, но, быть может, там заблудившийся несчастный охотник из какого-нибудь клана, которого придется успокоить, как говорила леди, еще одно убийство, без которого не обойтись, на этот раз совершенно невинного человека; и его язык примерз к небу.
   -- Я выйду наружу, -- сказал Брон и пошевелился. -- Если это случайные путники, они что-то едут слишком поздно, но если это дело рук людей Арундена--
   Но Эогар и его кузены спали беспробудным сном, никто из них даже не шелохнулся.
   -- Я пойду с тобой, -- сказал Чи. Никто не стал мешать ему. Эогар и кузены храпели, полностью отключившись. Он вышел на капающий дождь и какое-то время стоял в темноте, ничего не видя, потом появился силуэт Брона, освещенного слабым сиянием углей.
   Камень ударил по камню, потом другой, уже ближе. Лошади тревожно захрапели.
   -- Арунден, -- позвал из темноты хриплый голос, перекрикивая рев водопада. -- Эогар!
   Ну конечно, Эогар вел их по дороге, по которой ему приказали их вести, и Чи нырнул внутрь. -- Миледи--. Ему в лицо глядело черное оружие Моргейн и он замер на полушаге. -- Это человек Арундена, -- сказал он, глядя на огненное оружие леди и полуобнаженный меч Вейни.
   Снаружи кто-то подходил, и Брон шагнул вперед, чтобы встретить их. Чи рискнул повернуться спиной к леди и пойти вместе с Броном в шевелящийся туман, где какой-то всадник торопливо спускался к ним по руслу ручья.
   -- Ты кто? -- резко спросил Брон.
   -- Сайгин, -- ответил голос. -- Сайгин ап Ардрис.
   -- Я знаю его, -- сказал Брон, когда всадник остановился, немного не доехав до каменной полки, на которой находилась хижина. Сайгин соскользнул с коня и повел его вперед.
   -- Остановись здесь, -- сказал Брон, но человек не послушался его.
   -- Всадники, -- выдохнул он, неловко ступая по камням. -- Гаулта.
   -- Где? -- спросил Брон и вынул свой меч, а Чи, которому не понравилась настойчивость Сайгина, потянулся за ножом. -- Стой, парень, ни шагу дальше!
   -- Правда, -- сказал ап Ардрис тонким, трясущимся голосом, держа мокрые поводья очень мокрой, опустившей голову лошади. -- Гаулт напал на нас -- Гаулт, из-за пожара в лесу--
   Чи почувствовал, что смысл событий ускользает от него. За собой он услышал движения и ругательства: это Эогар и его люди, разбуженные неприятной новостью и собравшиеся снаружи; Чи знал, что леди разгневается, и вообще все стало непонятным и неопределенным.
   Кроме одного: леди зажгла лес и, тем самым, начала войну, и Гаулт в ответ обрушился на Арундена.
   Ап Ардрис что-то сбивчиво рассказывал о том, что стражи слишком поздно предупредили о нападении, Арунден попытался контратаковать под прикрытием леса, но у Гаулта оказалось слишком много людей, и слишком хорошо вооруженных. Клан разбежался. Арунден попал в плен. Ап Ардрис не знает, где остальные и кому удалось спастись.
   -- Что с моим отцом? -- Эогар чуть не бегом бросился к ап Ардрису и с силой схватил его за плечи, оба его кузена бросились за ним вдогонку. И если и был здесь человек, которому невозможно было соврать, то это был Эогар, едва не сломавший плечи Сайгину. -- Ты видел его? Что ты знаешь?
   Трясущимся голосом ап Ардрис поклялся, что он не видел его и не знает, что с ним случилось, как ничего не знает и о своих родственниках.
   Рядом с Чи появилась леди, ее шаги утонули в грохоте водопада, за ней стоял непоколебимый Вейни. -- Значит Эогар сказал своему лорду, где будет наш лагерь?
   -- Он и так мог узнать, -- запротестовал Чи. -- Леди, любой человек в этих краях знает дорогу--
   -- Значит и наши враги знают, -- мрачно сказала Моргейн. -- И мы никак не можем узнать, что они знают. Седлайте коней. Немедленно.
   Чи на какое-то мгновение застыл, не понимая, что нужно делать, вокруг была ночь, дождь и кошмар. Другие уже задвигались. Чья-то рука крепко схватила его.
   -- Шевелись, -- грубо сказал Вейни, так же грубо, как тогда, когда они были врагами; но Чи никак не мог собрать убежавшие мысли, пока не услышал, как ап Ардрис возражает против мысли, что всадники Гаулта могут быть повсюду -- значит Арунден по меньшей мере их не предавал и не собирался убивать; но уж если люди Арундена попали в руки Гаулта, значит скорее всего они узнали и о леди и об их путешествии.
   -- Они не знают эти леса, -- запротестовал было сам Чи, слабая призрачная надежда, но никто его не слушал: все в спешке собирали лагерь. Совершенно ясно, что Гаулт и его люди пойдут в лес.
   Он не мог не подумать о том, что случилось с людьми Ичандрена. Очень долго -- с тех пор, как сидел на вершине холма, ожидая волков -- он вообще не думал о том, что многим из них пришлось еще хуже, чем ему; что Гаулт заковал в цепи своего здорового светловолосого пленника и бросил умирать рядом с Воротами Морунда только из-за злобы на своего Сюзерена: а ведь он мог бы отдать пленника в Мант, где ему нашли какое-нибудь применение. То есть Гаулт бросил открытый вызов своему хозяину.
   Но ведь кто-то погиб в бою, кто-то до сих пор в тюрьме, а кто-то, быть может, сумел сбежать и не попасть в темницы Морунда.
   Но кто-то -- как сказала леди -- из охотников, разведчиков, воинов клана, мог остаться человеком только по виду, как сам Гаулт. Именно поэтому никто не ходил к границе в одиночку; именно поэтому раненых не бросали и вместе с другими лекарствами каждый носил с собой яд.
   И этот кто-то предал их, живой или мертвый. Кто-то, кто знал все дороги в лесу.
  
   В почти полной темноте чалый жеребец осторожно шел по узкой тропинке, остальные ехали за ним. Они не стали разбивать лагерь на ночь, только несколько раз останавливались для того, чтобы дать отдохнуть лошадям.
   Гаулт ап Месиран боялся, поэтому почти без остановки гнал вперед всех остальных. Иногда на поверхности появлялись мысли настоящего Гаулта, а не Киверина -- до такой степени он был взволнован, и знал, что Джестрин-Пиверн, который скакал прямо за ним, взволнован еще больше, настолько, что Киверин опасался за рассудок Пиверна. Сильный шок мог повредить разум, еще не очень прочно связанный с новым телом, старые воспоминания могли всплыть на поверхность, как пузырьки из темной воды, и последняя сущность, самая сильная, но отвлеченная сомнениями, может погибнуть, если предыдущая, захватив тело, сумеет реорганизовать саму себя.
   Поэтому Джестрин-Пиверн рассмеялся, когда священник в первый раз сказал, с кем они столкнулись -- и посмотрел на Гаулта со смехом и отчаянием в глазах, но смех быстро умер, даже быстрее, чем этот священник Арундена, который слишком хотел говорить, высказать свою, кажется настоящую, ненависть к женщине-кел и мужчине, который пренебрежительно отнесся к нему; и дурак, думал, что может выторговать себя жизнь. -- Да, так могло быть, -- сказал тогда Джестрин, -- но нам не нужен священник.
   Но священник бросился к Арундену, умоляя спасти его -- и поэтому Гаулт спросил этого предателя, которого они поставили стеречь границу: -- Что, завел шашни с Мантом, а?
   -- Они из-за ворот, снаружи, -- закричал Арунден, как всегда кричат эти презренные Люди, отрекся от разговора около костра, плакал и клялся, что никогда не предавал их, но эта женщина -- она ведьма и видела насквозь все, что он делал.
   Поэтому Арунден и был вынужден говорить с ней, поэтому заключил с ней сделку и послал с ней верных ему людей -- ведь женщина собиралась напасть на Мант.
   -- Снаружи, -- повторил Гаулт, начиная верить этому помешанному, хотя уже давным-давно никто не приходил снаружи, и сама мысль о том, что такое возможно, могла потрясти мир -- вызов силе Манта, вызов самому Скаррину, чью смерть ни он, ни кто другой из его людей оплакивать не будет.
   Но вторжение снаружи--
   Но угроза, болтовня людей, видевших и слышавших слишком много, -- а еще эта кел, которая рассказала людям о воротах такое, о чем они никогда не догадались бы сами...
   А священник продолжал молоть языком, что-то нес о своей полезности и неприкосновенности. -- Заткните его, -- сказал Гаулт, и все поняли, что один из них должен сделать.
   Но именно Джестрин мгновенно выхватил меч, перерезал священнику горло и отступил назад, все лицо в пятнах крови: Гаулт успел заметить выражение ужаса и понял причину, по которой Пиверн решил стать палачом.
   Изгнание дьявола, сказал бы человек.
   Они пришли сюда час назад, выдержали яростную атаку людей, и теперь заподозрили, что им всем грозит страшная опасность. -- Мы должны послать гонца на юг, -- сказал Джестрин, имея в виду, что кто-то должен пройти через южные ворота и прилететь на север со скоростью мысли. -- Через Ворота Теджоса.
   -- Они узнают и так, -- сказал Гаулт и послал маленькую часть своей армии обратно к дороге, чтобы обыскать север, под командованием человека, которому он доверял -- и им должен был быть Джестрин, но на Джестрина сейчас нельзя положиться.
   Возможно, подумал он, Джестрин сумеет достаточно разозлиться и преодолеет свою растерянность. Возможно им повезет и Джестрин сумеет провести их по этим тропинкам, по которым едет их враг.
   Но он никак не мог доверять душевному здоровью Джестрина.
   -- Этого возьмем с собой, -- сказал он об Арундене. -- Остальных убить. -- И поскакал галопом.
   Это было то самое потерянное Оружие. Судя по тому, что говорили священник и Арунден, это могло быть только оно. Это и только это заставляло поверить в их совершенно невероятный рассказ.
   Вызов брошен саму Скаррину. Атака на Морунд оказалась сущей ерундой. Возможно Сюзерен что-то такое сделал и навлек на себя неприятности, которые могут уничтожить его и ввергнуть мир в хаос -- среди кел ходит загадочная легенда, что такие посещения уже бывали раньше, и само время может сдвинуться, а реальность измениться.
   Он не считал себя безупречным лордом. И не знал ни одного такого -- Скаррин это Скаррин, и мало кто из его лордов соблюдали законы Скаррина; но сейчас у него нет выбора, он сам должен поехать и разобраться во всем.
   Гаулт скакал, не обращая внимания на ночь и дождь, который было бы более благоразумно переждать в лагере. Он доверил предателю вести себя и запятнанного кровью друга, который сражался за свой рассудок. Ни на что другое времени не было.
   Эта война началась с битвы за лес, за несколько оленей и кроликов, и за то, чтобы отомстить тому, кто, как он думал, предал его.
   Но несколько слов из губ человека, и оказалось, что он сражается за выживание всех кел.
  

Девятая Глава

  
   -- Быть может, это обман, -- сказал Вейни Моргейн, когда они в спешке седлали лошадей рядом со стеной хижины. Он работал на ощупь, закрепляя седельные сумки, которые мгновенно вымокли под непрекращающимся дождем, в темноте лошади волновались, напуганные незваным гостем и предчувствуя тяжелый путь в полной темноте. Все это напоминало старый затянувшийся кошмар.
   Рядом с ними стояли люди Арундена; Эогар и его родственники, Брон и Чи торопливо седлали мокрых злых коней, но конь ап Ардриса стоял, повесив голову, и не мог сделать ни шага.
   -- Быть может они ждут нас на выезде.
   Моргейн не сказала ничего, только перебросила свою седельную сумку через седло Сиптаха и потуже привязала ее.
   -- Давай я поднимусь на кряж и посмотрю, -- предложил Вейни. -- Я могу забраться и--
   -- Да, но это займет множество времени и придется сражаться по отдельности, если дела пойдут плохо.
   -- Ничего не может пойти плохо. Шум воды покроет любой звук и--, -- опять начал он, держа поводья Эрхин.
   -- Нет, -- резко сказала она. Завязав последний узел на другой стороне седла она взяла поводья и посмотрела ему прямо в глаза. -- Если бы они собирались напасть на нас, то, скорее, уже стреляли бы по нам с кряжа, находясь в полной безопасности. Ты слишком осторожен, ты всегда был дьявольски осторожен. Поехали.
   Щеки Вейни запылали. Но для спора нет времени, да и все равно без толку. -- Да, -- резко сказал он, перебросил поводья через седло Эрхин и уже собирался сесть в седло.
   Она сильно сжала его руку. -- Вейни. -- Он остановился и, через волны тумана, поглядел ей прямо в лицо. -- Больше заботься о себе, не обо мне, ты слышишь меня? Этой ночью мне не нужны преданные дураки!
   -- Нет, это не я, -- возразил Вейни, -- ты обо мне плохо думаешь, -- их голоса потонули в реве водопада; Моргейн быстро вскочила в седло.
   Конечно она имела в виду Чи, Брона и всех остальных, вцепившихся в нее и повисших на ее плечах: в ней нарастала паника от задержек, затруднений и душевной слабости их спутников -- он достаточно хорошо знал ее душевное состояние на этой стадии, тем более и в нем начала расти злость; он понимал, что опасность крутится вокруг них как огромная паутина, нити которой все туже и туже обвиваются вокруг них
   Он прыгнул в седло и заставил Эрхин встать рядом со Сиптахом. -- Если так случилось, -- более спокойно сказала Моргейн, -- если по какой-то причине кел действительно схватили Арундена -- то нас спасет только скорость, больше надеяться не на что. Около Теджоса есть ворота, и если Гаулт действительно скачет по нашим следам, мы можем считать, что очень скоро он доберется до ворот, северных или южных, и лорд в Манте узнает все, что знает Гаулт.
   Да, подумал он, осталось мало что такого, от чего совесть может удержать ее. Его охватил холод, старый и знакомый, более пронизывающий, чем ветер и дождь. Моргейн не говоря ни слова повернула голову Сиптаха и поскакала вперед, бледный кончик темного хвоста жеребца метался над землей как блуждающий огонек, а сам Сиптах, казалось, исчез; из них всех скорее белая Эрхин привлекала к себе внимание -- дурак, подумал он опять, он не должен был принимать такой подарок; на ходу он выхватил меч, и проехал мимо братьев, жестом приказав им следовать за собой. Остальные, люди Арундена, только садились в седло, дьявол забери их всех. -- Держитесь как можно ближе к нам, -- сказал он Чи и Брону, когда они подскакали к нему, наполовину потеряв рассудок от того кошмара. -- Что бы не случилось, держитесь ближе.
   Чи что-то сказал, он не расслышал из-за рева потока рядом с ними, и указал на деревья на верхушке кряжа. Он смахнул капли дождя с глаз и занял привычное место рядом с Моргейн, слева, всегда слева, живым щитом, путь превратился в узкую тропинку, сырой пронзительный ветер слетал со склонов горы, вода текла под плащ и заливала глаза.
   Потом поток заметно ускорился и прыгнул вниз, образуя еще один водопад, и перед ними открылась равнина. Моргейн повернула вправо, объезжая скалу, но держась как можно ближе к ней, и дальше, по тропинке среди деревьев, уводящей вверх, а Вейни посмотрел назад, на то место, где они повернули, и увидел, что хвост их колонны не последовал за ними, а повернул в другую сторону, на равнину.
   -- Лио, -- крикнул он, повернув Эрхин, и Брон с Чи также повернулась и выхватили оружие.
   -- Миледи, -- позвал Брон. -- Люди Арундена--
   -- Пускай едут куда хотят, -- прошипела Моргейн, и поворачиваясь к ним.
   -- Мы не знаем--
   -- Меня волнует только одно: вы знаете путь к Дороге?
   -- Да, мы знаем, -- без тени сомнения в голосе ответил Чи. -- Миледи, дайте нам выехать вперед. По меньшей мере в такой ливень мы скорее всего не встретим в лесу разведчиков Арундена.
   -- Хорошо, -- сказала она, и братья без промедления проехали мимо нее. -- Не отставай, -- это Вейни. -- Держись прямо за мной.
   Это его устраивало, особенно когда он подумал о кел, скачущих позади -- пускай Эогар, ап Ардрис и остальные насладятся встречей с ними, подумал он с черной злобой: никто из них не собирался вернуться к своим родственникам, даже если они у них были, и они безусловно собирались спрятаться в холмах.
   Сам он постарался вспомнить, где находится резкий поворот на запад, который нарисовал для них Чи. Он подумал о том, где находится солнце, в каком направлении они едут и где может быть Гаулт; все вместе ему очень не понравилось.
   Он немного отстал, когда тропа еще больше сузилась и запетляла среди деревьев, с которых вниз падали большие холодные капли, еще более неприятные, чем ползущий туман; там, где деревья близко подходили к тропе, мокрые ветки тянулись к ним, норовили стегнуть по глазам и по одежде.
   Тропинка то слегка поднималась, то опускалась, но всегда оставалась пригодной для лошадей, страдавших от дождя и темноты, и только склон горного кряжа слегка защищал их от порывов ветра.
   -- Далеко еще? -- спросила Моргейн у Брона и Чи. Лошади, даже Сиптах и мерин Чи, сбились вместе, чтобы перевести дыхание, защищая друг друга от порывов ветра, свистевшего вокруг них. -- Мы будем там сегодня ночью? Завтра?
   -- Достаточно далеко, -- сказал Чи, и сердце Вейни в отчаянии упало.
   -- А как далеко для людей Гаулта? -- опять спросила Моргейн. -- Если он послал гонца в Теджос или обратно к воротам Морунда -- мы сможем обогнать его и первыми достичь Теджоса?
   -- Можем, я думаю, -- сказал Чи. -- Но, леди, только Бог знает точно! Мы не знаем, сколько времени ап Ардрис добирался до нас, мы не знаем, сколько времени потребовалось Гаулту, чтобы броситься за нами--
   -- Древняя Дорога впереди нас, -- сказал Брон. -- Он не мог послать одного из своих обратно в Морунд, если у него нет проводника, а ведь он ударил по своему союзнику, если считать, что Арунден предал нас. У него может и не быть человека, который знает путь сюда: говорят, что Измененные помнят далеко не все -- только это спасало нас все это время: они берут некоторых из нас и большинство не помнит ничего, что с ними было раньше.
   -- Не надейся, -- мрачно сказала Моргейн. -- Не тот случай. Поверь мне, у него будет любая помощь, которую он только захочет, дьявол забери твой оптимизм!
   -- Мы достаточно высоко, -- заметил Чи. -- Чтобы добраться сюда с большим отрядом ему понадобится достаточно много времени; а если где-то по дороге остались в засаде люди Арундена, им придется сражаться с ними--
   -- Сам Арунден обеспечит им безопасный проход, а его люди будут искать нас! Парень, ты преуменьшаешь наши трудности и не принимаешь во внимание энергию наших врагов! Делай то, что я тебе сказала и выведи нас на Дорогу!
   -- Туда еще минимум день пути! -- для них и для нас -- и нет пути короче, клянусь вам, леди! Мы можем повернуть и сражаться с ними--
   -- Если бы мы могли верить, что они не пойдут прямиком на восток, к Дороге, если бы мы могли верить, что ап Ардрис сказал правду хотя бы наполовину, если бы--. Но время -- вот то, чего у нас нет; Чи, больше не спрашивай меня ни о чем! Не заставляй меня объяснять и терять время! Веди нас! Мы найдем надежное место для лагеря, отдохнем и поскачем, когда к лошадям вернуться силы. Это все, что мы можем сделать сейчас.
  
   В конце концов дождь сменился скучным туманом -- Чи скакал сквозь него, защищаясь рукой от веток, лезших в лицо, и чувствуя как дрожат ноги лошади, когда тропа шла вниз. Внезапно мерин поскользнулся, сел на ляжки и заскользил вниз по грязи холма; Чи бросил поводья и дал коню сражаться самому.
   Наконец конь, с ободранным крупом и дрожа всем телом, остановился на склоне холма. Остальные всадники уже спускались вниз, очень осторожно. Чи, придя в себя, обнаружил, что дрожит не меньше лошади, ноги казались ватными, он слез на землю, поскользнулся и едва не упал, взял мерина за узду и осторожно повел дальше, вниз. Кольчуга грубо терла плечи; он знал эту боль, когда мокрая одежда трет по мокрой коже, и она перенесла его обратно на вершину холма, к волкам; воспоминание было настолько явственно, что на мгновение он перестал понимать, какой лес вокруг и где он находится.
   Но рядом появился Брон. Брон, который схватил его, пообещал отдых, уверил, что скоро будет хижина, и Чи закусил губу и сосредоточился на этой боли, а не на ноющих плечах.
   -- Скоро, -- согласился он, стуча зубами, -- очень скоро.
   -- Мы не можем потерять ни одну лошадь, -- сказал Вейни, а Моргейн добавила что-то на непонятном языке, они спустились с лошадей и осторожно повели их по скользкому, усеянному листьями дну оврага через темноту и дождь, потом сошли с главной дороги, и, уклоняясь от веток, спустились по еще одному грязному склону.
   -- Прямо, -- сказал Чи, сердце внезапно радостно стукнуло, когда при свете молнии он увидел знакомую древнюю сосну.
   Теперь он точно знал где они находятся и куда идти. Он дернул усталого коня и заставил спуститься вбок, обходя топкое место между склонами, потом опять повел его вверх, на другой холм, по заросшему соснами склону, пока не оказался на гребне холма.
   Под ним неясно вырисовывалась она, охотничья хижина, скорее похожая на массивную груду веток, но Чи хорошо знал ее, и когда Брон сказал, что проверит ее, шепотом возразил: -- Я сам пойду, -- и пошел вниз, ведя за собой коня, а Брон пошел рядом и громко крикнул, предупреждая о себе.
   Ответа не было. А была только темная груда -- хижина, рядом с ней вроде ни одной лошади, лучшее доказательство того, что в ней никого нет. Только какая-то маленькая тварь скользнула в кусты, и усталая лошадь, заметив ее, слегка дернула поводья.
   -- Эй-эй, -- опять закричал Брон, и когда никто не крикнул в ответ, повел свою усталую лошадь к хижине.
   Хватит проверок. Чи тоже подвел коня к хижине, оперся на него и занялся подпругой; к тому времени, когда подъехали Вейни и Моргейн, он уже наполовину расседлал своего мерина.
   Чи насухо обтер коня одеялом, потом протер ему ноги, сверху донизу; работа успокаивала, приглушала обиду и раздражение; закончив, он поглядел на лошадь брата, оставленную без присмотра: после такой ночи и такой скачки еще нездоровый Брон был не в состоянии позаботиться о ней.
   Сам Брон сидел на земле, и Чи подошел к нему. -- Брон? -- прошептал он, наклоняясь к нему и опуская руку на плечо.
   -- Рана болит, -- сказал Брон. В темноте Чи не видел его лицо и мог только догадываться о побелевшей коже и спутанных волоса и гримасе боли на лице. Он пожал плечо, по братски, и почувствовал, как сердце заледенело.
   -- Насколько плохо?
   Шелест кожи и металла, рука почувствовала, как Брон пожал плечом. -- Болит, -- повторил он, и перевел дыхание. -- Завтра мне будет лучше. Только не бросайте меня. Ведь они не бросят меня, да? Я не отстану -- я могу скакать так же быстро, как они.
   Чи обнял Брона, крепко прижался к нему, как раз тогда, когда Вейни и леди не обращали на них никакого внимания. -- Дай мне твой плащ, -- сказал он, быстро снял плащ с Брона, накинул на себя, встал и занялся лошадью Брона, старясь думать только о том, что необходимо сделать -- не поворачивать головы, работать и молиться, чтобы ни Вейни, ни леди не заметили темную тень рядом с хижиной, двух волнующихся гнедых меринов, занятый плащ и человека у его ног.
   Но Вейни уже шел к нему, ведя двух бледных усталых лошадей, и остановился рядом, в тени.
   Чи нагнулся и, пряча голосу, стал тереть ноги мерина. Но он слышал шаги по мокрой грязи и позвякивание металла, когда Вейни прошел мимо и опустился на колени рядом с Броном.
   Чи встал и подошел в ним. -- Я немного устал, -- сказал Брон, который по-прежнему сидел на мокрых гниющих листьях, прислонясь к стене. И Чи, в отчаянии, подхватил. -- Он просто устал. Я займусь лошадьми, и серым, тоже, если он меня подпустит--
   -- Сегодня мы дальше не поедем, -- сказал Вейни, коснувшись плеча Брона, встал и положил руку на плечо Чи, дружески тряхнув его. -- У миледи есть на это причины. Сколько еще?
   -- Завтра, -- сказал Чи. Сердце билось как сумасшедшее. Легкие горели, воздуха не хватало. -- Мы будем там завтра.
   -- Миледи будет очень благодарна. На самом деле.
   -- Что еще она хочет от нас? -- потерянно спросил он, не веря, что леди сказала такое: наоборот, леди злилась на них с тех пор, как пришлось бежать из того лагеря, и по ее виду было ясно, что все не так, как надо. А теперь Вейни подошел к ним, без приказа леди, по своим причинам, застав их врасплох, и на Чи обрушился страх -- беспричинный, потому что сейчас они вообще не могли ехать, ни дальше, ни быстрее, и даже леди на своем железном сером не могла, потому что без них она не нашла бы дорогу.
   Но честь -- это все, что осталось у человека, когда нет ни клана ни родных, а леди обругала и пристыдила их, даже Брона; он сам впутал брата во все это, а леди обругала его за ошибки, которые он делал и пристыдила Брона за то, что Брон не делал--
   -- Мы сделаем это, -- сказал Вейни. -- Чи--
   -- Да, -- сказал он, освободил плечо от руки Вейни и опять принялся за работу.
   -- Чи, послушай меня. -- Вейни положил руку на шею лошади с другой стороны и встал совсем рядом с ним. -- У нее одна манера обращения со всеми. И со мной, тоже. Она думает, делает, опять думает, но говорит нам не она, а ее настроение. Это все, что я хотел тебе сказать.
   Чи слушал, наливаясь гневом, пока, наконец, холодный усик страха не скользнул ему в сердце. И тогда он вспомнил, что поклялся в верности не просто кел, но ведьме. Он дернул плечами, гнев угас, но родился страх, за ним неуверенность: как должен поступать человек чести в таком положении?
   -- Она никогда не помнит своего настроения, -- продолжал Вейни. -- Делай то, что ты должен делать, делай изо всех сил. Когда она поймет, что и как ты сделал, она будет благодарна тебе. И я буду благодарен. Уверяю тебя, она хочет, чтобы я сказал тебе -- выведи нас на Дорогу, и, если ты передумал, уйди в сторону, спрячься: а мы встретимся с Гаултом.
   -- Мант, -- сказала Чи. -- Мы пойдем в Мант.
   -- Ты знаешь, что это такое? Ты знаешь, с чем мы собираемся сразиться?
   Чи покачал головой. Он не знал и не хотел знать. -- Ворота, -- сказал он. -- Просто ворота, где-то еще.
   -- Может быть в намного худшем месте.
   -- Может быть и нет. Для нас -- точно нет. -- Он схватил Вейни за руку и поволок его в сторону, под деревья, в темноту и ветер. -- Вейни, мой брат -- он великий человек, он будет им: сам Ичандрен как-то сказал, что никогда не видел молодого человека, который так много обещает--
   -- Так ты все это делаешь ради него? Для него? Тогда расстанься с нами на дороге.
   -- Я так не говорил!
   -- Там ты ничего не сможешь дать нам. И мы ничего не сможет дать тебе. Ты слишком хорошо о нас думаешь. Мы идем сами не знаем куда. И ты охотишься за тем, что не существует.
   -- Мы не хотим возвращаться и жить как бандиты! Нам не найти другой клан. Мы все делаем для себя -- мы -- Брон и я. Нам нечего стыдиться.
   Какое-то миг Вейни молчал. -- Я только стараюсь предостеречь тебя. Ты не может просить у ней слишком много. Я не разрешу тебе.
   -- Ты -- ее любовник.
   Глубокий вздох. -- Кто я -- мои заботы.
   -- Я имел в виду, что я знаю. И мы точно знаем, что ты ее правая рука. Мы не спорим с тобой. Только не дай ей так говорить с моим братом.
   -- Миледи будет говорить так, как она захочет -- со мной, с Броном, и с тобой! Но я поговорю с ним.
   -- Сделай, пожалуйста, -- сказал Чи. Налетел порыв ветра, он вздрогнул. Получил меньше, чем хотел. Но и так зашел слишком далеко.
   Вейни отошел от него. Чи стоял, сжав кулаки, с плащом Брона на плечах, и ждал, пока Вейни не подошел к Брону, который уже встал и стоял рядом с лошадьми, мокрый, без плаща, но по-прежнему упрямый.
   Они обменялись парой слов. Недолго поговорили, и, дружески толкнув друг друга плечами, разошлись, и Вейни занялся своими двумя лошадьми, а леди осталась в хижине.
   -- Я, -- сказал Чи Брону, опять подойдя к брату. Он снял плащ и набросил его на плечи Брона. -- Пошли внутрь, там нет ветра. Что он тебе сказал?
   Брон пожал плечами. -- Обыкновенная любезность. Предложил лекарство кел. Я сказал, что у меня есть свое. Не дави на него, Чи.
  

* * * * *

   Утро принесло с собой туман: было так темно, что Вейни даже не понял, кончилась ли ночь и начался ли день; но он заставил себя поднять болевшие кости, когда света набралось столько, что, по его внутреннему чувству времени, настала его стража. -- Отдыхай, -- сказал он Моргейн: это была последняя стража -- от ночи осталось совсем немного, и Чи с Броном лучше было бы поспать, ведь и они дежурили ночью, поэтому он оставил ей и им еще несколько мгновений сна, а сам нашел их оружие и стал седлать лошадей.
   Но Чи быстро вскочил, вышел наружу, в мокрый серый рассвет и подошел к лошадям.
   -- Я хотел дать вам возможность поспать, -- коротко сказал Вейни.
   Все они устали и измучены, и в таких условиях люди скорее обижаются на друзей, чем на кого-то совершенно незнакомого. Вот и у него щеки вспыхнули, когда он вспомнил вчерашние слова Чи, и то, что юноша думает, будто что-то знает о его делах.
   Илин и его госпожа -- он даже не знал, что должен делать, чтобы защитить их честь. Но Чи--
   Потому что Чи, будучи Чи, перешел прямо к сути, и он не может бросить ему вызов, ничего не объясняя, как поступил бы с человеком из Эндар-Карша.
   Потому что Чи, будучи Чи, ничего не понимает, во всяком случае не больше, чем он сам в делах и мыслях этих людей. Брон, похоже, испугался, когда он подошел к нему, чтобы извиниться, и растерялся, если не сказать больше. -- Чи не должен был поступать так, -- только и сказал он. -- Прости его.
   А сейчас Брон вышел наружу, прохромал несколько шагов и, чтобы скрыть хромоту, ухватился за один из столбов, поддерживающих хижину.
   Вейни сделал вид, что не заметил и не стал предлагать помощь. Больше он не хотел недоразумений. Он накинул на Сиптаха седло и закрепил подпругу.
   -- Поедим в дороге, -- сказал Вейни когда Чи шел мимо; тот кивнул, не сказав ни слова. Возможно, что ему просто не удалось открыть челюсти, сведенные холодом.
   Или это реакция человека, чувствующего себя преданным.
   Вышла Моргейн, завернувшись в плащ, темной стороной наружу, ее бледное лицо было одного цвета с туманом.
   -- Сегодня вечером мы будем на Дороге, -- спокойно сказала она, беря поводья Сиптаха. -- Нет необходимости гнать лошадей.
   -- Да, -- согласился Вейни, благодаря Небеса за то, что хотя бы один из них еще может мыслить здраво.
   Они поскакали, держа в руке завтрак: дорожные хлебцы и вода из фляжек, наклоняя головы перед наполненными водой ветвями деревьев, низко висевшими над тропой. Лучи солнце начали пробиваться сквозь туман, воздух немного нагрелся, ветер прекратился. Хоть какие-то удобства.
  
   -- Сюда, -- сказал Джестрин, направляя свою лошадь вниз, по еле заметной тропинке, не заслуживающей даже названия "тропа", узкая и грязная щель между соснами, отчаянно цеплявшимися за каменистый потрескавшийся склон. Некоторые из людей недовольно заворчали, но Гаулт спокойно поехал следом, потому что Дорога проходила где-то неподалеку, около деревни, прямая голая полоса под холмом со срезанной верхушкой: древние срезали горы, не желая прокладывать Дорогу в обход них; и тем не менее на равнине она резко поворачивала на запад, и никто из ныне живущих кел не знал почему.
   Наследники строителей ехали не торопясь, хотя и достаточно быстро, полагаясь на человеческие воспоминания Джестрина-Пиверна и на память Арундена, который помнил и священника и нож Джестрина.
   -- Клянусь вам, -- кричал Арунден после смерти священника, -- клянусь чем угодно, я поведу вас! Я вам друг--
   -- Какой наглый Человек, -- сказал Джестрин и засмеялся, как это делал Пиверн, человеческим гортанным смехом. -- Ты мне не друг, ни до, ни после того, как я стал человеком; и Бог знает, что никогда не был и другом Гаулта...
   Джестрин говорил как люди: манерно, неестественно, клялся и даже ругался человеческими проклятиями. От Пиверна остались только искорки в его глазах -- над шрамом от меча, который уродовал когда-то прекрасную щеку. Но и шрам не портил его внешности. Рядом с ним Арунден казался грубым нескладным животным; а ум бывшего лорда вполне соответствовал его внешности.
   -- За каждое препятствие на пути, -- сказал тогда Джестрин, -- ты потеряешь палец; и я советую тебе, расскажи мне о том, где находятся твои стражники, вспомни все пароли и условные знаки, иначе, милорд Арунден, ты узнаешь, что такое настоящая боль.
   На пути было три засады. Арунден засопел, заныл и принялся громко кричать, что они презирают его, не доверяют ему и не дают ему помочь им.
   Но блеск ножа Джестрина остановил этот словесный понос.
   -- Или ты служишь нам, -- сказал Гаулт, -- или нет. Решай сейчас. Мы можем обойтись без тебя.
   -- Милорд, -- сказал Арунден.
   Поэтому и сейчас они ехали медленно, с натянутыми луками и стрелами наготове.
   Джестрин негромко свистнул, со склона послышался ответный свист.
   Лошади спускались вниз маленькими ровными шагами, и скоро добрались до места, где тропа расширилась. Там их ждал человек, чьи глаза расширились от изумления за мгновение до того, как стрела Гаулта вонзилась в него. Возможно он поразился увидев Джестрина, вернувшего к жизни из мертвых. А возможно увидев самого Арундена, своего лорда, скачущего рядом с Гаултом, который правил всем югом еще шесть лет назад: по внешности Человек, и вооружен как Человек, он и Джестрин, Киверин и Пиверн -- два лучника, два смертельно опасных лучника из Мантского Союза Воинов.
   Джестрин улыбнулся, легкой приятной улыбкой, какой даже Джестрин-Человек мог улыбаться, улыбнулся Арундену, который сидел на лошади, потрясенный до глубины души.
   -- Вперед, -- сказал Гаулт и махнул рукой ехавшим за ним воинам.
   И они поехали вперед, приближаясь к лагерю людей, помойки которого воняли на лиги вокруг. Именно гарнизон этого лагеря охранял дорогу; предстояло опасное дело. -- Мы должны напасть на них, -- сказал Джестрин, -- и здесь выйти на Дорогу: это самый быстрый путь.
   Если, подумал Гаулт, они не увязнут в осаде; но Джестрин обещал что нет: Арунден отзовет с позиций всех лучников.
   Гаулт, за спиной Джестрина, выбрал три стрелы: он не поехал на чалом, которого все слишком хорошо знали, но пересел на гнедого. Остальная колонна догнала их на этой более ровной местности и рассыпалась по сторонам, как только среди сосен появились очертания жалких хижин. В небо с поляны легким туманом поднимался серый дым, люди занимались своими домашними делами, ткали одежду и мололи зерно, выменянное или украденное со складов самого Гаулта.
   И вообще почему люди должны поднимать тревогу при виде трех людей, скачущих через их лагерь, хотя бы даже с луками наготове, ведь эти всадники проскакали мимо постовых.
   Если их что-то и встревожило, то только вид лорда Арундена, скакавшего впереди и громко приказавшего всем собраться в центре деревни.
   Но когда остальные двое подняли луки, натянули их и стрелы полетели в тех, кто подчинился, вот тут раздались громкие крики и люди бросились на двух одиноких всадников.
   И тогда из кустов вокруг лагеря появились остальные воины Гаулта, стрелы полетели во всех направлениях, не щадя ни кого.
   Арунден, к сожалению, замешкался, и случайная стрела сшибла его с лошади.
   Сопротивления почти не было. Люди разбежались по кустам, спасая свою жизнь. -- Не преследовать! -- приказал Гаулт своим воинам. -- У нас нет времени.
   Когда на поляне все стихло, Гаулт опять поменял лошадь и поскакал туда, куда звал его Джестрин; там небольшая долина, в которой располагалась деревня, резко обрывалась вниз, и стала видна Дорога, цепочка белых камней, бегущая в бесконечность между покрытыми травой верхушками сглаженных холмов.
   Джестрин повел их вниз с вершины холма по тропинке, хранившей следы человеческих ног, выступавшие голые корни сосен образовывали что-то вроде ступенек на грязном обрыве, обеспечивая лошадям более надежный спуск на пути вниз, на равнину.
   Теперь бояться надо не стрел. А только тех, кого они преследуют.
   И все-таки он не мог понять, почему они зажгли его лес и защищают людей. Почему, если они враги, не напали на Морунд? Почему, если друзья, не приехали к нему в гости? Женщина, которую покойный Арунден так многословно описал, конечно не была никакой полукровкой, а в высоком Человеке, ехавшем вместе с ней, безусловно скрывалось сознание какого-нибудь кел-лорда; а если они к тому же враги Манта, вышедшие из ворот во время экспериментов Скаррина, то их с почетом приняли бы в Морунде.
   Вместо этого они взяли одного, а потом и второго из бывших людей Ичандрена, которые стали их советниками: Арунден успел рассказать и об этом, помимо всего прочего. Но самым удивительным было то, что один из них Чи ап Кантори: бледноволосый волчонок обманул даже волков Врат Морунда и прожил намного дольше, чем ему полагалось; потомки Кантори были дерзки и отважны, как и их отец, отважны насколько, насколько может быть отважным человек -- и, вполне возможно, незнакомцы принесли его в жертву у ворот Морунда.
   Но то, что вторым стал Брон ап Кантори, причиняло Гаулту-Киверину настоящую боль: за последние два года Брон не раз похищал слуг Гаулта и трижды руководил налетами на его склады. Он-то думал, что о нем позаботились на ручье Гиллина, как и о других мятежниках Ичандрена.
   Брон никак не мог быть кел, потому никогда не был рядом ни с какими воротами; и поэтому Чи, скорее всего, тоже не был. Люди могут сколько угодно подозревать Брона или Чи -- но он, Киверин, всегда видит правду. Нет, они оба люди.
   И что же это такое, когда кел якшаются с людьми, непонятно с какой целью, не обращая внимания на законную власть?
   Вот почему он, Гаулт-Киверин, отправился в этот длительный рейд; вот почему мысли, одна другой хуже, мелькали в его сознании, внушая все большую и большую неопределенность: должен ли он попытаться найти общую почву с этими чужаками, скорее всего врагами Манта, или надо напасть, ударить и убить, а потом надеяться на награду за спасение Скаррина.
   А это, подумал он, не должно занять слишком много времени, ровно столько, сколько нужно, чтобы подготовить его убийство. Скаррин мог пренебрегать ссыльным Кивериным. Гаултом героем юга -- нет.
   Вслед за Джестриным он достиг широкой пустой Дороги, чалый легко догнал гнедого Джестрина, хотя обе лошади устали.
   -- Мы схватим их, -- сказал Джестрин. -- Время еще есть.
   Теджос, вот о чем, без сомнения, думал Джестрин; там и только там. Туда идут враги, и там мы найдем их, а они -- нас.
  
   Тропинка, освещенная последними лучами солнца ныряла вниз, в полумрак, который был еще глубже под огромными деревьями, нависавшими над ней. -- Уже близко, -- заверил Брон, когда Моргейн спросила его. В полусвете лицо Брона казалось очень бледным, на нем блестели капли пота. Чи время от времени озабоченно глядел на него, но Брон не просил леди сделать передышку; и сам Чи тоже, хотя, судя по сгорбленной спине Брона, боль не отпускала, его руки вцепились в луку седла, при каждом толчке при спуске он болезненно содрогался: наверно рана на ноге открылась и Вейни мог только сочувствовать адским мукам, которые терпел Брон при езде по такой ужасной дороге.
   Но, внезапно, они выехали на ровное место, проехали еще немного и лес начал редеть, вот и опушка: перед ними лежала бескрайняя равнина, покрытая травой, по которой были разбросаны зеленые холмы, как две капли воды похожие на своих южных соседей.
   Под ясным угасающим небом по покрытой лужами земле отчетливо виднелась цепочка белых камней -- след Дороги; и, если посмотреть вперед, даже в сумерках была видна прямая линия, бегущая к горизонту: древние строители срезали холмы, чтобы не допустить ни единого поворота.
   Лошади, усталые до изнеможения, все-таки прибавили шаг, очутившись на равнине, и они поехали группами: двое впереди, Брон и Чи, двое сзади -- он сам и Моргейн, слева закат, а впереди холмы, холмы и Дорога.
   -- Скоро мы будем там, -- сказал Брон, на мгновение натянув поводья и поравнявшись с ними. -- Миледи, мы будем там очень скоро.
   -- Теджос стоит прямо на дороге, -- спросил Моргейн, -- не так ли?
   -- Да, -- сказал Брон.
   -- Тогда мы сможем сами найти его. Прислушайся к моему совету -- езжайте обратно, оба.
   -- Нет, миледи, -- твердо сказал Брон.
   -- Я предупредила тебя. -- Она задвигалась в седле. -- Это все, что я могу сделать.
   -- Я знаю о Дороге, -- сказал Брон. -- Я никогда не был здесь, но мне не раз говорили о ней и о тех местах, куда она ведет. Кое-что я знаю и о лорде в Манте. Я готов продать мои знания. Леди--
   -- Так далеко, как ты захочешь, -- после минутного молчания тяжело сказала Моргейн. -- Так далеко, как ты сможешь. Я сдержу свое слово.
   Чи тоже подъехал к ним. А потом они молчали, скакали и молчали.
   Глаза Чи постоянно искали Вейни, хотя он ничего не просил; но Вейни только пожимал плечами и отворачивался, не обещая помощи или, даже, доброго слова.
   Моргейн ударила пятками в бока Сиптаха и ускакала вперед.
   -- Так она понимает доброту, -- сказал Вейни, задержавшись на мгновение дольше рядом с ним, и натянув поводья Эрхин, которая уже рванулась вслед за Сиптахом. Потом он опять отпустил поводья. -- Вот и все.
   Чи что-то пробурчал. Вейни опять натянул поводья и взглянул назад, за спину Чи, на какой-то предмет, смутно видимый на горизонте, несмотря на сумерки. Еще мгновение назад его не было. На первый взгляд камень или дерево.
   Вот только он двигался. И исчез за горизонтом.
   Чи и Брон повернулись в седле, внимательно вгляделись в темноту, но не сказали ни слова. -- Бог в Небесах, -- прошептал Вейни, повернулся и поскакал к Моргейн. -- Лио, -- сказал он, когда она полуобернулась к нему. -- Они сзади. По меньшей мере один -- на Дороге.
   Она взглянула и придержала Сиптаха. -- Мы сами выбираем себе дороги, -- негромко сказала она и подождала, пока Чи с Броном нагонят их.
   Потом отстегнула кольцо на ножнах Подменыша и положила меч поперек седла.
  

Десятая Глава

  
   -- Я не вижу их, -- сказал Вейни. Напрягая глаза он всмотрелся в сгустившуюся тьму, удерживая Эрхин рядом с большим серым жеребцом Моргейн, кобыла нервничала и била копытом по земле. -- Мы потеряли их из вида.
   -- Придут, -- сказала Моргейн, Брон вытащил свой меч, а безоружный Чи ждал, ругая свой нож.
   -- Их лошади устали не меньше наших, -- заметил Брон.
   -- Да, -- сказала Моргейн, -- может быть.
   -- Это сумасшествие, -- крикнул Брон. -- Они в тех лесах. Мы можем расправиться с ними.
   -- Да, можем, -- сказала Моргейн, -- а может быть и нет. Убери меч.
   -- Миледи--
   -- Делай как я сказала, Брон. Убери меч.
   -- Миледи, ради наших жизней -- выслушайте меня. Вейни--
   -- Никогда не скачи справа от миледи, -- тихо сказал Вейни. Он мучительно почувствовал, что сердце превратилось в камень, мертвый и нечувствительный. Вейни отстегнул свой собственный меч и тоже положил поперек седла: знак готовности к переговорам, настороженного перемирия, когда встречаются Люди, не уверенные друг в друге; впрочем он не был уверен, что в этом мире принято так поступать.
   -- Вейни, -- запротестовал Чи, подъезжая поближе, -- ради Бога--
   -- Делай! -- Он хлестнул мечом в ножнах по груди Чи и остановил его рядом с плечом.
   Пылая от гнева он смотрел на Чи; но на этот раз меч был в ножнах; но на этот раз он должен был сдерживать себя, дрожащий меч едва не касался плеча Чи. -- Никто из них не останется не останется в живых, если дело дойдет до схватки. Ты понял меня? Ни невинный, ни самый чистый. Мы не можем дать им войти в ворота. Мы не можем дать им убежать, ни одному из них. Мы точно знаем, чего хотим, их лучники бесполезны и ни один из них не может убежать. Этого тебе достаточно?
   Даже в полумраке было видно, что лицо Чи окаменело, глаза расширились. Брон застыл на месте. Вейни отвел меч и положил его поперек седла, бросив второй взгляд на одного и другого брата.
   -- Темнота поможет нам, -- спокойно сказала Моргейн. Вейни не видел ее лицо. И вообще не хотел ничего видеть. Но, внутренним зрением, он видел мальчика, глядящего на него от грязной дороги так, как если бы увидел саму смерть. А еще он видел ночь, освещенную факелами ужасную комнату в Ра-Моридже, и лицо брата, белое и спокойное.
   Придя в себя, Вейни сосредоточился на равнине перед собой и обшарил взглядом холмы кругом, прикидывая, могут ли за ними находится всадники, готовые ударить с флангов, и нет ли лучников на вершине ближайшего к ним.
   -- Я слышу их, -- сказала Моргейн, и мгновением позже он тоже услышал: лошади, скачут по дороге, достаточно быстро. Их собственные тяжело дышали, постепенно успокаиваясь, и бока Эрхин, которые он ощущал ногами, раздувались уже не так сильно. Самая простая стратегия в их положении: враг решил загнать своих лошадей, настигнув их на вершине холма; а они подождут здесь и дадут отдохнуть, себе и животным.
   Через гребень холма перевалил совсем небольшой отряд, скорее банда, не больше двадцати человек. Где же остальные? На мгновение Вейни охватила волна холодного страха. Потом на верхушках холмов появились остальные: сорок, восемьдесят, сто и больше всадников спускались со склонов по обеим сторонам дороги.
   Зазвенела сталь, Брон вынул меч.
   -- Нет, -- холодно сказала Моргейн. -- Ждать. Вы оба держитесь слева от Вейни. Не делать ничего, пока я не скажу вам. Мои запасы терпения и доброты на сегодня исчерпаны. Вейни--, -- внезапно она перешла на язык Карша. -- Не пытайся пользоваться камнем. Лови!
   Он потянулся было за луком, но она бросила ему Подменыш. Он подхватил меч в ножнах одной рукой, испытав прилив холодного страха: она бросила это проклятое оружие ему, и он его держит -- и знает, как им пользоваться. Но достаточно посмотреть на неравенство в силах и станет ясно почему.
   -- Чи! -- крикнул он и, несмотря на знакомый страх, сковавший суставы, точно так же ловко бросил свой эрхендимский меч Чи, который аккуратно поймал его.
   Он задышал чаще, надеясь, что никто, а самое главное Моргейн, этого не увидит. Все та же слабость, постоянно преследующая его, которая заставляет ладони покрываться потом, как только в них оказываются рукоятка Подменыша и серые ножны; а сердце стучит так, как будто хочет сломать ребра и выскочить наружу.
   Небеса спаси нас, подумал он, когда линия всадников начала расширятся , окружая их.
   Моргейн, находившая сзади, подала сигнал. Он натянул поводья, и отъехал немного назад, выстроившись в один ряд с Броном и Чи, на равном расстоянии друг от друга. Хилая линия, ничего не скажешь.
   Всадники в центре тоже натянули поводья, останавливаясь. По большей части кел. Остальные продолжали двигаться, охватывая их четверку полукольцом. Лио, подумал он, ради любви Небес уведи нас отсюда, назад, вперед, все равно куда!
   Моргейн подняла руку к их центру, где было больше всего кел. -- Стой, -- крикнул один из всадников, человек, и мгновенно все остановились, только лошади шумно дышали и били копытами, а на вооруженных всадниках скрипела кожа и звякали доспехи.
   Моргейн не опустила руку, которая по-прежнему смотрела в центр рядов кел.
   -- Миледи, -- сказал ей человек, лицо человека, голос человека.
   -- Гаулт, -- проскрипел голос Чи. -- Это Гаулт, на чалом. Человек рядом с ним -- Джестрин ап Десини, он был одним из людей Ичандрена.
   -- Милорд Гаулт, -- крикнула Моргейн в ответ. -- Мы так далеко от вашего дома. Что такого мы должны сказать один другому, почему вы последовали за мной?
   -- Мы можем обсудить, зачем вы приехали ко мне. -- Гаулт заставил чалого сделать несколько шагов вперед и опять натянул поводья. -- Вы выбрали себе странных союзников, миледи. Бандиты. Бунтовщики. Я осудил их, а вы -- вы освободили от справедливого наказания. Вы сожгли мою землю и убили моих людей. Неужели вы считаете, что это дружелюбный поступок?
   -- Я редко практикую справедливость. Обычно сразу убиваю. И не использую красивых слов, милорд Гаулт.
   -- А что вы держите в руке? -- Огромный чалый Гаулта дернулся вперед, но всадник сдержал его и заставил вернуться назад.
   -- Это то, что заставит вас быть осторожным, милорд. Справедлизатор. Мне сообщили, что вы общаетесь с моими врагами.
   -- А может быть вас обманули? -- Гаулт опять заставил лошадь сделать несколько шагов в другом направлении, медленные, рассеивающие внимания движения в сгущающихся сумерках, но рука Моргейн постоянно следовала за ним.
   -- Это ваша смерть, милорд. И мое терпение уменьшается с каждым вашим шагом. Вы хотите узнать какой из них станет последним?
   Еще три шага. -- Он тянет время, -- пробормотал Вейни, не переставая изучать холмы вокруг. -- Тут есть что-то еще и он ждет темноты.
   -- Миледи, -- опять начал Гаулт. --У нас с вами есть темы для разговора, и быть может больше, чем вы думаете. У нас с вами есть много общего, и быть может больше, чем вы думаете. -- Голос Гаулта стал мягче, он опять сдержал своего жеребца. -- Поэтому я думаю, что должен иметь дело с вами, а не с джентльменом слева от вас.
   -- Со мной, -- сказала она. -- Не сомневайтесь.
   -- Тянет время, -- сказал Вейни. -- Лио, достаточно. Давай убираться отсюда.
   -- Он мой товарищ, -- сказала Моргейн Гаулту. -- Но -- вы ничего не знаете обо мне.
   -- Неужели? -- Опять конь рванулся вперед и Гаулт осадил его. -- Вы не из Манта. Вас зовут Моргейн. Так говорят люди. А меня зовут Киверин -- и еще много как.
   -- Лио. Кончаем -- сейчас! Не слушай этого гада.
   -- Вы здесь чужая, -- продолжал Гаулт. -- Странница, вышедшая из ворот. Вы видите, что я не лгу. Вы угрожаете Манту. А сейчас вы собираетесь убить меня и всех моих людей, иначе я окажусь в Теджосе. Вы считаете, что у вас нет другого выхода. Но вот я здесь, пришел, чтобы поговорить с вами, а ведь мог остаться в Морунде, в полной безопасности -- или, узнав, кто вы такая, поехать на юг, к воротам Морунда. Я не сделал ни то, ни другое. Чтобы найти вас я рискнул моей жизнь и благосклонностью моего лорда. Неужели вы действительно считаете меня врагом?
   -- Не верьте ему, -- сказал Брон. -- Миледи, не слушайте его!
   Гаулт протянул руку, достал меч, висевший на боку коня и бросил его на землю. -- Вот, быть может это уменьшит ваши подозрения?
   -- Отзовите ваших людей, -- сказала Моргейн.
   Гаулт заколебался, видимо не зная, что делать, потом поднял руку к потемневшему небу.
   Черная движущая изгородь появилась на верхушке восточного холма.
   -- Всадники слева! -- крикнул Вейни и вырвал Подменыш из ножен.
   Воздух застыл и Эрхин вздрогнула под ним, когда меч освободился, лезвие засветилось опаловым огнем, который разгорался все ярче и ярче, пока сияние не добралось до освободившегося кончика, осветив ножны и его самого.
   А потом темнота, более темная чем ночь, образовалась на конце Подменыша, и начала всасывать в себя воздух. Ветер закричал и завыл, в панике закричали люди, темные линии всадников перемешались, начался хаос, некоторые бросились вперед, чтобы встретиться с ним, другие повернулись,пытаясь убежать.
   "Ворота!", закричало множество голосов в рядах врагов, "Ворота!" -- и это действительно были ворота, ведущие в сам Ад. Он махнул мечом, и лошадь с всадником влетели в ревущую темноту, крича от ужаса. Другие натыкались друг на друга, пытаясь убежать от атаки, а он безжалостно направлял меч на одного за другим, потому что остановиться было невозможно, ни малейшей слабости -- меч всасывал в себя материю, опять и опять, кричащие от ужаса живые люди летели прямо в Ад и холод--
   -- еще один, и еще и еще, пока Эрхин не прорезала огромную неровную дыру в рядах атакующих, которые топтали друг друга, пытаясь убежать от нее.
   -- Лучники, -- услышал он крик. Надо позаботиться о госпоже и товарищах. Он осадил Эрхин и направил кусок ада, который держал в руках, так, чтобы защитить себя -- ветер подхватил стрелы и вихрь всосал их в себя, но он не знал, защитил ли он таким образом госпожу, потому что искал и не мог найти ее в неестественном свете и слепящем ветре.
   -- Лио, -- в отчаянии крикнул он, продолжая сражаться, когда какой-то всадник бросился на него. Сила ворот вынеслась из меча, рука и плечо содрогнулись, он оглох от собственного крика: дьявольский свет слепил глаза, люди и кони исчезали в нем, пока он вообще не перестал что-нибудь видеть.
   -- Лио!
   -- Вейни! -- услышал он, повернул Эрхин, ударил ее пятками, заставив поскакать на слабый звук; кобыла спотыкалась, почти ничего не видя.
   Еще один всадник бросился на него. Он махнул мечом и в его жутком свете увидел перекошенное ужасом лицо и открытый в крике рот.
   -- Брон! -- крикнул он, направив меч в сторону так резко, что Эрхин пошатнулась и едва не упала.
   Поздно! Брон исчез, его лошадь скакала без всадника.
   Он заставил Эрхин повернуться и увидел Моргейн, серебряную и черную, глаза Сиптаха дико сверкали в опаловом свете.
   -- За мной! -- приказала она, отпустила поводья и поскакала по дороге в ночь.
   Времени думать не было, он машинально подчинился. Ударив Эрхин пятками в бока, он поскакал следом, держалась справа и сзади, чтобы защитить Моргейн от неведомых опасностей, которых не мог видеть из-за шока в душе и слез в глазах. Были ли враги сзади, он не знал. Но в правой руке он по-прежнему держал обнаженный Подменыш, защищая их обоих: ревущий ветер всосал бы любую стрелу.
   Вверх по крутому склону, пока лошади не оказались на мокрой траве, Сиптах обернулся и Эрхин, спотыкаясь, поскакала медленнее, на ее удилах повисла пена.
   -- Ножны, -- крикнула Моргейн, -- сунь меч в ножны!
   Ножны висели на своем месте на боку; наверно он машинально повесил их туда прежде, чем потерял себя, он не помнил. Дрожащей левой рукой он схватил их, потом повернул закостеневшее и стреляющее огнем правое запястье так, чтобы кончик меча уставился в отверстие ножен, единственной вещи, которая могла сдержать огонь Подменыша.
   Внезапно отверстие показалось слишком маленьким, и Вейни испугался, что не сможет успокоиться и попасть в него трясущейся, непослушной рукой. Он задрожал всем телом.
   -- Ну же! -- с тревогой крикнула Моргейн.
   И он сделал. Кончик меча отправился домой, огонь стал гаснуть и умер, мгновенно стало темно, а сам он полностью ослеп. Правая рука болела, от кончиков пальцев до позвоночника. Сил не осталось, он не чувствовал под собой ног. -- Я убил Брона, -- сказал он, как только нашел свой голос, достаточно спокойно. -- Где Чи?
   -- Не знаю, -- твердо ответила Моргейн, заставляя Сиптаха подойти ближе. В ее голосе прозвучала сталь. Более мягкого он мог бы не вынести. -- Мы не сумели расправится со всеми. Некоторые сбежали. Не знаю кто и сколько.
   -- Прости. -- Горло сжало, воздуха почти не было. -- Я--
   -- Мы рядом с Теджосом. И я думаю, что Мант не сумеет отличить этот огонь ворот от другого. Час у нас есть, по меньшей мере. -- Она повернула Сиптаха к склону и поехала вперед, Эрхин, оцепенелая и почти ничего не видящая, пошла за жеребцом, сама.
   -- Мы совсем близко от ворот, -- услышал Вейни. -- Проклятье, слишком близко. В нескольких минутах езды. Я не должна была давать его тебе.
   -- Брон мертв, -- повторил Вейни, смутно надеясь, что она не поняла его. Он должен был сказать это во второй раз. Ткань реальности утончилась и опасно натянулась вокруг него, и то, что он сделал, наполовину находится в этом мире, а наполовину совсем в другом, никак не связанном с этим. То, что Было, нельзя исправить, зашить порванную реальность, и, если он не выскажется, миры одолеют его. -- Быть может и Чи погиб вместе с ним. Боже мой, Боже мой!
   Он заплакал, слезы сочились из глаз, рыдания едва не сбросили его с седла.
   -- Ты ранен? -- резко спросила Моргейн, перехватывая поводья Эрхин. Они остановились. -- Ты ранен?
   -- Нет, -- сказал он через рыдания. -- Нет. -- Жесткие волосы хвоста коснулись его ноги, и он смутно почувствовал, как Моргейн слегка сжала его закрытое броней плечо. Он не один, но одинок, наедине с горем, наполовину оглушенный ветром и ослепленный опаловым светом, который, как красная полоса, все еще мечется перед глазами. Он тонет в этом, не может дышать, и все-таки говорит "Нет, не ранен", когда в следующий раз удается вздохнуть, потому что у нее нет времени на дураков и слабаков, которые убивают друзей и не могут собрать разлетевшееся на куски сознание. Он заставил себя приподняться в седле и ухватиться за поводья.
   -- Дай мне меч, -- сказала она, отчетливо выговаривая каждое слово. -- Дай мне его!
   Вейни сумел перехватить поводья помертвевшей правой рукой, а левой передал ей Подменыш.
   -- Ярче, -- вспомнил он, довольный уже тем, что, несмотря на полный хаос внутри, сумел хоть что-то вспомнить. Он поднял левую руку и вытянул ее на северо-восток, как раз туда, куда бежала дорога. -- Там. Там ворота Теджоса.
   Моргейн посмотрела в том направлении, пристегнула меч к поясу и они опять поскакали по Дороге так быстро, как только могли скакать лошади. В правой руке билась боль, и в полуобморочном состоянии он даже не мог понять, билась ли она в такт шагам лошадей или ударам его сердца. Он отчаянно пытался побольше шевелить пальцами, не сомневаясь, что скоро опять придется сражаться. Не забывал поглядывать и на темные гребни холмов, расплывавшихся перед глазами.
   -- Сила ворот, -- внезапно сказала Моргейн. -- Мы очень близко, Вейни. Ты чувствуешь ее?
   -- Да, -- прошептал он. -- Да, лио. -- Она просачивалась под броню, закручивалась вокруг нервов и сухожилий, ползла по черепу, мешала смотреть и думать. Они совсем близко к этой штуке. И, скорее всего, там их ждет засада.
   Мы потеряли все, что у нас было, подумал он, все, ради чего она так долго страдала -- потеряли из-за одного дурака, который направил меч не туда. Я должен был убрать его в ножны, когда все пошло вразброд. Я должен был поскакать назад. Я должен был--
   -- должен был -- знать, по кому ударил--
   О мой Бог, но это могло случиться и с ней.
   -- Вейни!
   Вейни пришел в себя: еще немного, и он упал бы с Эрхин. Он посильнее ухватился за луку седла и почувствовал, как тело Сиптаха ударило его по правой ноге. Моргейн держала его за ремни брони, хотя сейчас он уже мог сам сидеть прямо.
   -- Ты можешь удержаться в седле? Или мне подержать поводья?
   -- Я себя чувствую достаточно хорошо, -- сумел прошептать Вейни, и взял поводья левой рукой, оставив оцепеневшую правую между собой и лукой седла. Хоть что-то он сумел сделать правильно в эту проклятую ночь: расположиться на спине Эрхин так, чтобы не падать и не создавать своей госпоже дополнительные трудности.
   Сиптах пошел вперед, ведя за собой кобылу, и та ускорила шаг, страясь не стараясь.
   Куда мы идем?, спросил он сам себя. Боится ли она врагов? Или мы должны идти прямо к воротам и там сражаться?
   Все зубы уже болели от излучения ворот, в каждый сустав правой руки вонзился острый нож, боль поползла по груди и ушла внутрь. Как он хотел потерять сознание и немного отдохнуть, а не сражаться с ней во имя долга. Боль добралась до спины, потом до головы и застучала под черепом в такт с шагами кобылы, каждый удар грозил выбросить его из седла.
   Держись, повторял он себе, выгнав все мысли, сползая и опять выпрямляясь в седле, держись, держись, держись...
  
   Чалый жеребец остановился там, где была битва, и Гаулт, неловко держась за стремя и сбрую, мучительно медленно спустился на землю и встал посреди поля. Все болело. Он не знал, какое оружие попало в него, но оно прожгло левую руку и вышло через спину. Здесь битва началась и закончилась, все его люди в ужасе бежали от страшного меча-ворот, и здесь должны были остаться трупы.
   Здесь он ухитрился не свалиться с чалого, и, когда началось убийство, сумел сбежать, верхом -- когда высвобождается сила ворот, любой нормальный человек -- или кел -- должен как можно скорее бежать с поля боя.
   Многие из тех, кто выжил, опять собрались вокруг него -- как кел, так и дрожащие от ужаса люди -- больше всего из того отряда, который он послал в обход, еще до того, как они напали на лагерь Арундена. Дезертиры сбежали, остальные здесь: они догнали его, когда он собирал остатки своего разгромленного отряда.
   Они пошли по полю, проверяя трупы, которых здесь, где прошел красный огонь, было много, слишком много. Проклятая женщина орудовала тем, что он, по ошибке, принял за самое страшное оружие, которым владела эта парочка.
   Да, вот здесь огонь коснулся и его. Он бродил среди остывших тел и наконец нашел кого-то живого, который хрипло пробормотал его имя. -- Ритис! -- позвал Гаулт, -- Твой кузен! -- и Ритис прекратил свои бесполезные поиски и торопливо подошел, один из немногих счастливчиков.
   Но Гаулт по всему полю боя искал Джестрина, и в конце концов нашел -- весельчака и умницу Пиверна, который на этот раз отмочил совсем не смешную шутку, бросившись вместе с лошадью между Гаултом и убивающим огнем.
   -- Пиверн, -- печально сказал Гаулт-Киверин, на всякий случай проверяя, бьется ли сердце, но заранее зная, что нет; ночной холодный ветер уже остудил лицо Джестрина. -- Пиверн! -- закричал он, так его звали в детстве, когда они еще детьми дружили в Манте, так его звали потом, когда вместе сражались за Сюзерена, и потом, когда интриговали против него при дворе. -- Пиверн!
   Он порывисто прижал Пиверна к груди, но это был только холодный человеческий труп, занятое тело, которое Пиверну пришлось носить, но которое он никогда не любил.
   И это была окончательная смерть, невосстановимая: ни ворота Теджоса, ни никакие другие не могли спасти его жизнь, потому что жизнь ушла; Гаулт с удовольствием принес бы в жертву одного из своих людей, чтобы передать его тело Пиверну -- да что там, ради самого близкого и самого дорогого друга он отдал бы любого кел, но увы...
   И такова была связь между ними, что он пошел бы и на то, на что мало кто осмеливался: войти в ворота вместе с умирающим другом, рискуя рассудком, потерей памяти, самой жизнью.
   Так он любил Пиверна.
   Но больше любить было некого. Холодное тело, которое Пиверн отнял у предыдущего владельца, и никакого пути к восстановлению.
   Все, оставшиеся в живых, собрались вокруг него и молча смотрели, как он стоял на коленях и плакал. Никто не осмелился сказать ни слова. Наконец он дал телу упасть и встал.
   -- Ворота Теджоса, -- сказал он. -- Мы идем за ними!
   Без сомнения некоторые из них сбежали бы без оглядки, если бы могли. Он знал, что некоторые из них напуганы до смерти, и вообще трусы по природе, но ни человек ни кел не мог спрятаться от него на юге -- а теперь они узнали, что он жив.
   -- Двое скачут в Мант, -- сказал он, когда они опять сели на коней. -- Остальные вместе со мной за чужаками. Мы возьмем их. Я возьму их, его и ее, и они пожалеют, что вообще родились.
  
   -- Лучше? -- спросила Моргейн, и Вейни, сидевший на земле опираясь спиной на стоячий камень, откинул голову на твердую поверхность, глубоко вздохнул и, не открывая глаз, кивнул. Он почти не помнил, как они оказались здесь. Он знал, что должен усидеть в седле, но все тело ныло, наполненное такой болью, что рассудок никак не мог поверить, что может болеть так сильно и так долго. Время сжалось, и он не знал, сколько лиг проехал до того момента, когда почти упал. Зато ворота Теджоса остались далеко позади.
   Действие силы ворот прекратилось, он почувствовал себя опустошенным и выпотрошенным, как сухая рыба.
   Лошади, которые уже успели слегка придти в себя и начали с интересом поглядывать на траву под ногами, сейчас жадно пили из маленького ручейка. Их ноги были протерты. Он сделал это для Эрхин, а Моргейн поухаживала за серым из Бейна. Пускай сердце обливается кровью, но он родился всадником и должен был сделать это для храброй кобылы после тех многих лиг, которые она пробежала, а Моргейн -- кем бы она ни была -- для своего серого.
   Сейчас она сидела, опираясь спиной на другой камень, лицом к нему -- самые обычные камни, лишенные силы, отмечающие дорогу. Одно колено опиралось на меч, который он хотел бы никогда не видеть, и тяжесть которого еще помнил: не сбалансированный, как обычный, ледяное лезвие, по ножнам бегут руны -- тайны ворот, как-то сказала она ему, чтобы владелец не забыл. Она научила его понимать их, хотя бастард лорда из Эндар-Карша не должен был уметь читать или писать -- он знал для чего, и, с отвращением, выучился, но не больше, чем было необходимо.
   Во всяком случае эти руны он мог читать. И они горели в душе как свет в ее глазах.
   -- Воды? -- спросила она.
   Он выпил из фляжки, которую она дала ему, держа ее обеими руками и напрягаясь, чтобы ни левая ни правая не тряслись. Боль еще не ушла, но уже утихла, и только душу жгло воспоминание о живом клинке в правой руке. Он отдал фляжку, глубоко вздохнул и поглядел вокруг: сглаженные холмы, камни и дорога, бледная в свете звезд.
   -- Мы могли бы пройти через Теджос, -- прошептал он.
   -- Ты не мог, -- ответила она.
   Правда, горькая правда. Иначе он оставил бы ее одну в этом мире, а сам упал -- и только Небеса знают куда, и как долго огонь бежал бы в этих костях, если бы он остался под влиянием ворот.
   Влияние меча, случайное, как бросок костей, искажало все, а его силу должны были почувствовать в Манте, если тамошние лорды настороже; хотя, конечно, и они могли ошибиться, решив, что это обычное -- О Небо! -- обычное использование ворот, и тогда Мант не будет делать нечего, пока посланцы Гаулта не пройдут через ворота Теджоса и не расскажут Манту обо всем -- а уж в этом сомневаться не приходиться.
   Поэтому они убежали. Поэтому они ехали с такой скоростью, как только могли и сколько могли, пока не оказались здесь.
   В животе зашевелился холодный комок страха. Трус, он часто слышал это от братьев, отца, и вообще от многих людей в Ра-Моридже. "Ты слишком много думаешь", говорил ему брат. Он никогда не был такими как они. Во всех отношениях.
   Если человек думает -- если человек разрешает себе задуматься -- о прошлом или будущем--
   -- Это не первый друг, которого забрал меч, -- неожиданно сказала Моргейн. -- Вейни, ты ни в чем не виноват.
   -- Я знаю, -- сказал он, и мысленно увидел юношу-арфиста из Ра-Мориджа, который бросился между мечом в ее руке и своими родственниками -- он думал, что станет героем, а попал в Ад, потому что Моргейн не успела отвести меч.
   -- Они скакали справа от тебя, -- сказала она, -- хотя ты их предупреждал.
   Да, неплохое извинение, и, конечно, она сама защищается им от упреков совести: единственное и лучшее, которое она смогла придумать. Ему стало больно, когда он понял, чего ей стоило признаться в этом. И не возразишь, потому что действительно все знали, или думали, что знали--
   -- и арфист знал о мече: а кто в Моридже не знал?
   Но Брон -- Брон не знал, и даже не догадывался, насколько близка опасность. Они никогда не говорили ему.
   Вейни закрыл глаза и изо всех сил сжал веки, как если бы хотел стереть из памяти перекошенное ужасом лицо, горевшее под ними. Хоть бы вернулось солнце и закончилась эта кошмарная ночь, когда все видения оживают перед глазами. Он вспомнил священника, который проклял Чи, проклял Брона, проклял и его самого. Он ничего не сказал об этом Моргейн, потому что испугался. И вот Небеса ответили этому ничтожному человечку, хотя он еще жив, сам не зная почему. Быть может ему суждено кое-что похуже--
   Звякнула сбруя, зазвенели удила и кольцо на уздечке: Сиптах поднял голову и, судя по всему, услышал раньше, чем увидел. Жеребец насторожил уши и всмотрелся в темноту, накрывавшую дорогу.
   Моргейн мгновенно вскочила, схватила поводья коня и завела его за каменную изгородь: теперь с дороги его не видно.
   Вейни тоже встал, шатаясь, и ухватился за поводья, погладил один нос и другой, успокаивая их. -- Тихо, тихо, -- сказал он на языке Карша, но Сиптах напрягся, дернул передней ногой и вздрогнул.
   -- Один всадник, -- сказала Моргейн, бросив быстрый взгляд из-за края камня.
   -- Один человек не угроза.
   -- У многих есть причина гнаться за нами.
   -- Даже за ворота Теджоса? Один?
   Она вытащила свое черное оружие. По дороге ехал мертвый всадник, хотя и не знал об этом. Вейни опять оперся плечом на камень и выглянул из-за него на дорогу.
   Всадник ехал на темной лошади. В свете звезд сверкала кольчуга.
   Сердце Вейни подпрыгнуло и чуть не сломало ребра. Какое-то мгновение он не мог дышать. -- Чи, -- сказал он и коснулся руки Моргейн. -- Это Чи.
   -- Оставайся здесь!
   Он с недоумением повернул голову -- она не убрала свое оружие. -- Лио, ради любви Небес--
   -- Мы не знаем, Чи ли это. Оставайся здесь. Жди.
   Он ждал, опершись о камень и тяжело дыша, а неровные удары копыт становились все ближе и ближе.
   -- Лио, -- в ужасе прошептал он, видя, что ее рука поднимается.
   Она выстрелила, когда всадник проехал мимо, не заметив их: красная полоса огня пролегла по зеленому лугу. Истощенная лошадь дернулась, едва не упала, всадник осадил ее и повернулся к ним лицом.
   Чи соскользнул вниз, держась за луку седла и вцепившись в поводья.
   -- Чи, -- громко сказал Вейни, бросил лошадей и пошел между камнями к дороге.
   -- Стой! -- крикнула Моргейн, и он остановился.
   Чи стоял, не пытаясь двигаться, как если бы оцепенел.
   -- Приведи лошадь сюда, -- приказала Моргейн. -- И садись.
   Чи похромал к ним, ведя за собой лошадь, пока не дошел до первого камня. -- Где мой брат? -- спросил он. -- Куда делся Брон?
   Этого вопроса Вейни не ожидал. Он глубоко вдохнул и ничего не сказал.
   -- Брон мертв, -- сказала Моргейн.
   -- Куда он делся?
   -- У ворот Подменыша нет выхода, только вход.
   Ноги Чи подкосились, он оперся спиной о камень и сполз на землю. Вейни наклонился к нему.
   -- Чи, пойми, я не мог остановиться. Я не узнал его... Чи?
   Чи не пошевелился и не поднял голову. Молчание, долгое и тяжелое, потом Моргейн подошла к Сиптаху и взяла из его седла фляжку.
   -- Пей, -- сказала она, предлагая ее Чи.
   Чи поднял голову и взял ее так, как если бы его руки действовали независимо от сознания. Он сорвал пробку и стал пить, медленно, как если бы никогда в жизни не пил, потом опять закупорил фляжку и отдал ей.
   -- Я боялся, -- в отчаянии сказал Вейни, -- что вы были там оба. Я почти ничего не видел, Чи.
   -- Отдохни, -- сказала Моргейн, подошла ближе и встала напротив, с Подменышем в руках. -- Сейчас мы отдыхаем. А потом возвращайся на свои холмы.
   -- Нет, -- сказал Чи и упрямо тряхнул головой.
   -- Это приказ. Дальше ты с нами не пойдешь.
   Вейни испуганно посмотрел на нее, непроницаемое лицо, освещенное светом звезд, статуя богини войны.
   -- Лио--
   -- Пойми, он -- опасность, -- твердо сказала она на языке Карша. -- Там, сзади, ворота. Неужели ты забыл?
   -- У них не было времени!
   -- Тогда скажи, сколько времени для этого нужно. У них наверняка было много раненых.
   -- Нет, это Чи! Неужели какой-нибудь кел пришел бы и спросил, куда делся его брат? Неужели кел, только что вышедший из ворот, первым делом спросит о Броне?
   -- Возможно ты прав. Но есть и еще одна опасность. Кровная месть.
   -- Месть? Бог в Небесах, лио, неужели ты думаешь, что он хочет отомстить мне? Хотел бы я, чтобы он захотел -- чтобы хоть что-нибудь захотел--
   -- Когда пришел, когда ничего не знал -- да. Но сейчас, когда он знает, когда первоначальный шок прошел, он не может не думать о мести. Я не хочу, чтобы он был с нами, за твоей спиной -- или моей.
   -- Ради божественной любви, лио! Я отказываюсь верить в это, и никогда не поверю.
   -- Мы дали ему возможность, но всему бывает конец. И этот конец -- здесь и сейчас. Он уйдет, Вейни.
   -- Мое мнение?
   -- Ты, как всегда, волен выбирать.
   Вейни в ужасе посмотрел на нее и застыл. Старый ответ. Всегда верный. А здесь, на равнине, около ворот -- настоящий ультиматум. И он вынужден подчиниться, иначе ее доверия не вернешь.
   -- Ты уйдешь, сейчас, -- жестко сказала Моргейн Чи.
   -- Леди--
   -- Я дарю тебе жизнь. Используй этот момент.
   -- Но вы взяли жизнь моего брата!
   -- Да, и пожалели твою. Ты не останешься здесь даже для того, чтобы отдохнуть. Бери свою лошадь и иди. Немедленно.
   -- Вейни--, -- жалостливо сказал Чи.
   -- Я не могу, -- сказал Вейни, заставляя себя произносить каждое слово. -- Я не могу, Чи.
   На мгновение Чи замолчал. Потом стал тяжело вставать. Вейни протянул ему руку, чтобы помочь, но Чи отбросил ее в сторону, встал и ухватился за поводья коня.
   -- По меньшей мере, -- сказал Вейни Моргейн, -- дай ему отдохнуть здесь.
   -- Нет.
   Чи, не глядя на него, сел в седло и исчез в тенях между менгирами.
   Он уехал, не сказав ни слова, только несколько раз остервенело ударил плетью истощенного коня. И каждый удар Вейни ощутил на себе.
   -- Лио, -- сказал он Моргейн, не глядя на нее, -- я знаю, почему ты так поступила. Я знаю все, что ты можешь сказать. Но, о Матерь Божья, почему мы не могли дать ему отдохнуть, почему не попытались--
   -- Жалость, -- сказала она, -- вот что тебя погубит. Я сделала это. И избавила тебя от необходимости. Ради тебя -- и ради себя. И я дала ему повод возненавидеть меня. Это мой лучший подарок. И он уже потерял все свое желание присоединиться к нам -- прежде, чем оно его убило. Вот так я пожалела его. И -- самое лучшее -- эта жалость пришла от меня, а не от тебя. Большего я для него -- и для тебя -- сделать не могла.
   Вейни уставился на нее, почти не видя в темноте, на грани между подавленностью и гневом. Она дала волю своему раздражению. Но полностью высказалась и успокоилась. И, возможно, она права. -- Да, -- сказал он, и резко опустился на землю, решив, что лучше ни о чем не думать, этой ночью, и, возможно, еще многими, многими ночами.
   Боль вернулась, на этом раз возникнув где-то за глазами. Он опустил голову на руки и попросил ее уйти из-за глаз, или, если не хочет, из сердца, и унести с собой страх, который леденил желудок. Но боль не послушалась, и от нее не было лекарства, разве только Моргейн, которая знала ее, которая все еще с ним, которая погрузилась в собственное мрачное молчание и которая несла в себе -- тут она сказала правду -- всю жестокость, на которую он сам был неспособен.
  
   Под светом звезд Дорога простиралась все дальше и дальше, бесконечный ночной кошмар, и Гаулт-Киверин упрямо шел по следу, который они оставили ему. Бок весь промок, рана опять открылась, хотя он тщательно перевязал ее, а аллюр чалого только увеличивал боль.
   -- Вернитесь назад, милорд, -- сказал ему капитан. -- Мы продолжим и догоним их. А вы -- вы возвращайтесь назад. Мы не можем потерять еще и вас--
   Да, правда: в его доме в Морунде слишком много таких, которые жили при дворе и убежали к нему, спасая свою жизнь -- и они бояться потерять его, боятся того, кто придет на его место.
   Но в конце концов его раны не смертельны, хотя кровь бежит по боку и спине. Он останется жить, что разобраться со всем этим кошмаром, и еще он сказал вслух кое-что, скомпрометировал себя перед свидетелями; оправдаться будет не просто, и только самому: нет, милорд, я никогда не собирался предавать вас. Я только искушал их, чтобы узнать их намерения. Все, что я обещал им, ложь, ложь от начала и до конца.
   В Манте придавали огромное значение форме, даже если Сюзерен знал настоящие цели.
   А сейчас настоящая, самая главная -- месть. И спасение репутации: Гаулт никогда не делал ничего просто так, но всегда с двойной цель; даже, как сейчас, когда речь идет о мести за лучшего друга. Есть много способов добиться одной и той же цели, и месть будет только слаще, если заодно поможет и в чем-либо другом.
   Мысли охладили кровь и сформировали цель: никаких договоров с чужаками, он добьется своего без них, сам -- и выживет, и уничтожит врагов, своих и Пиверна.
   И пару из них своими руками; а покончив с ними, займется Мантом и Скаррином -- но здесь грубой силой ничего не сделаешь, понадобятся изощренные интриги. И это цель его рейда.
   Внезапно на дороге перед ним что-то появилось: одинокая, быстро приближающаяся тень.
   -- Что это? -- спросил один из его отряда. -- Кто это? -- потому что позади остался Теджос, где двое гонцов вошли в ворота, неся с собой послание и просьбу о помощи войсками. И это не мог ответ из Манта -- не с того направления.
   Одинокий всадник приближался, всадник на усталой, шатающейся от изнеможения лошади.
   -- Лорд Гаулт! -- крикнул всадник. -- Лорд Гаулт!
   Гаулт вонзил шпоры в бока чалого. -- Ты кто? -- закричал он в ответ.
   И получил ответ, когда бледноволосый всадник поскакал прямо к нему, завывая ни как кел, ни как человек.
   -- Гаулт--
   В свете звезд сверкнул меч. Он выхватил свой собственный, и металл зазвенел об металл, когда этот дурак попытался сбить его на землю. В другой руке дурака появился нож. Он прорезал его броню, кончик воткнулся в живот, и Гаулт закричал от неожиданности, когда рукоятка его меча отлетела в сторону и он остался беззащитным, сражаться больше было нечем, а враг воткнул нож до конца прежде, чем его люди могли оказаться рядом и оттащить безумца.
   -- Милорд, -- опять крикнул человек, схватил его обеими руками и поднял из седла, а он схватился руками за живот и глядел сверху вниз на безумца, которого уже схватили и крепко держали его люди.
   -- Не убивать, -- он сумел сказать, а кровь текла между пальцами из раны на животе и по всему телу расползался холод. -- Не убивать его.
   Человек завыл и бросился к нему, пытаясь, прежде чем его остановили, укусить его, сбить с ног, но его держали крепко.
   -- Не калечить, -- опять приказал Гаулт, а мужчина все еще кричал и рвался, называя его палачом и трусом, и бормотал еще какую-то чушь, которую ослабленный слух Гаулта не воспринимал.
   -- Я Чи ап Кантори, -- наконец проорал человек совершенно отчетливо. -- Попробуй снова, Гаулт. Не хочешь ли ты новое тело? Замечательное тело? Я дарю тебе его -- мое собственное.
   -- Да он сумасшедший, -- сказал кто-то.
   -- Что ты хочешь? -- спросил Гаулт, восхищенный, несмотря на боль, терзавшую его и холод, тянувшийся к сердцу. -- Какова цена -- за сотрудничество?
   -- Месть за брата, -- сказал ап Кантори. Его рыдания прекратились, он успокоился. -- У нас общий враг. Тебе стоит использовать меня -- для мести.
  

Одиннадцатая Глава

  
   Эта вереница всадников была так же наполнена страхом, как и тогда, когда, несколько дней назад, Чи шел с Гаултом и его отрядом -- те же самые люди, которые отвезли его к воротам Морунда, но на этот раз он не шел, спотыкаясь на каждом шагу: они разрешили ему ехать, хотя и связали, никто из них не бил его, никто не грозил смертью или увечьем, и после общения с ними на нем не осталось ни одной царапины.
   Они скакали так быстро, как только могли, хотя каждый шаг добавлял Гаулту боли: от этой мысли на душе Чи было чуть-чуть легче.
   Но по большей части, в этом кошмарном месте, под ночным небом и звездами, он думал о своей собственной судьбе, и время от времени о Броне, но не о Броне их юности, не о Броне в другие, лучшие времена, а о Броне в тот момент, когда меч забрал его. На его лице был выжжен ужас, каждая черточка кричала о нем, каждая пыталась высказать слово, которое не успел сказать Брон, но которое он имел в виду, когда понял, что происходит с ним и когда он падал туда, откуда нет возврата.
   И это -- хотя и случайно! -- сделали союзники, презиравшие их обоих, убившие сначала Брона, а потом и преданность, которую он пытался сохранить в память брата, выбросившие его самого прочь, как какую-нибудь грязную тряпку, чуть ли не обвинив его в том, что он кел, не доверявшие ему -- но что-нибудь, хоть что-нибудь, они могли бы сказать, сделать смерть Брона благородной или, по меньшей мере, менее ужасной, чем она была.
   Они могли бы извиниться, хоть как-нибудь пожалеть о Броне. Простите, леди, но вы могли сказать: "мы не можем доверять тебе". Прости меня, Вейни, но ты мог сказать хоть что-нибудь, мог убедить леди -- ты, который спас меня от волков, который вылечил и был союзником--
   -- и который убил Брона.
   -- и который, пожав плечами, выбросил его, видя, как леди угрожает ему своим огненным оружием и чуть ли не самим мечом.
   Но он -- он выбрал другую судьбу.
   Отряд стал подниматься по склону холма, и Чи почувствовал в воздухе силу -- все сильнее и сильнее, волосы на голове и на теле встали дыбом, лошади стали шарахаться и грызть удила.
   Люди спустились с лошадей; кто-то повел лошадь Гаулта, и его, вслед за ней, хотя недовольный и испуганный мерин сопротивлялся, а чалый Гаулта мотал головой и пытался повернуть обратно.
   -- Уже недалеко, -- сказал тот, кто вел лошадь, и внутри Чи все смерзлось в тяжкий ледяной ком. "Не далеко...". Они перешли холм; за ним, как зубы гигантского зверя, к звездам поднимались черные менгиры.
   А за ними воздух трепетал в стоявших на верхушке холма воротах Теджоса, темных и мрачных -- простая квадратная арка, внутри которой сверкала одна единственная звезда.
   И тут мужество Чи пошатнулось. Потом, когда его истощенную лошадь силой подвели к подножию холма, он уже сомневался во всем, что собирался сделать. Любая месть, стоит ли она души человека? Он попытался освободиться от веревок, бесполезно. Потом он оглянулся и прикинул, как далеко сумеет ускакать, если ударит пятками лошадь, а та сумеет вырваться -- но мерин и так делал все, что было в его силах, пытаясь освободиться, и не мог; человек крепко держал его за удила, да и все остальные были неподалеку.
   Внезапно, как из-под земли, на их пути появились темные фигуры, заговорившие с Гаутом, сверкнули мечи, Гаулт что-то недовольно ответил. "Кто это?" спросил себя Чи. Ему показалось, что кто-то угрожает самому Гаулту, и эти, другие, прибыли от него, поэтому охрана Гаулта и потянулась за оружием. Слишком сложно. Дела кел, их интриги и обманы, которые могут проглотить их всех, а он случайно оказался рядом.
   Но, похоже, Гаулт преодолел все трудности. Во всяком случае линия кел, встретивших их, раздалась и дала ему пройти. Они опять двинулись вперед, к холму. Чи посмотрел на замаскированных стражников: странные фигурах со шлемами в виде демонов и диких зверей, из-под забрал горят глаза, в свете звезд сверкают обнаженные мечи.
   И вот Ад, на который он сам себя обрек. Стражники остались позади, только он и человек, который вел его коня, и их окружила сила. Впереди, почти над головой, темнели ворота. Не вернуться и не сбежать, и он сам сделал все это, зная, что произойдет, зная себя, зная, что он не тот человек, который может умереть легко и просто, или сам расстаться со своей жизнью.
   И каждый шаг на этом пути он рассчитал заранее и предвидел все, что могло произойти: они могли застрелить его еще на дороге -- Гаулт мог быть мертв -- Гаулт мог отказаться сражаться с ним, и на него могла накинуться вся банда -- они могли рассеяться по дороге и он мог убить нескольких из них, прежде чем подоспеют остальные -- или, наконец, он мог проскакать весь путь до замка Морунд и так вызывать на бой кел, одного за другим, до тех пор, пока бы они не убили его.
   Или, если бы удалось живым добраться до Гаулта, тот мог ответить на вызов и проткнуть его мечом, или он сам мог убить Гаулта раньше, чем люди Гаулта убили бы его--
   И наконец они могли взять его в плен и, в случае отчаянной нужды, использовать именно так, как собирались сейчас--
   Вот ради этой сделки он и рискнул. Когда он сидел тюрьме, то слышал, что когда они берут тело, то, иногда, кел, пытаясь завладеть им, ошибается, и все кончается безумием; или, в темноте шептали пленники, увлекаемые безумными надеждами и строя неосуществимые планы, война внутри тела может длиться годами, душа против души, бесконечное сражение за ту же самую плоть.
   Родной клан на холмах ничего не мог дать ему. И родной дом, тоже. Но это... это кое-что обещало.
   Он решился на это, когда бросился вперед прямо на Гаулта, с безрассудством берсерка проскользнул мимо стражников и вонзил кинжал в живот повелителя юга, хотя полсотни стражников бросилось, чтобы остановить его.
   Он продолжал верить, что это возможно, а конь продолжал прыгать и биться под ним, человек стегал его кнутом и заставлял идти дальше.
   Война, подумал он, война на другой почве, ты и я, внутри, никто не может убежать -- и я поглощу тебя, Гаулт-мой-враг. Тебе останется твой гнев и ненависть ко мне, а мне мой гнев и ненависть к тебе, тебе останутся твои желания, а мне -- мои, вот и посмотрим, кто из нас сильнее, кел-лорд!
   Боится ли Гаулт-Человек, что я возьму на ним верх? Возможно. Но я -- я нет. Я приветствую тебя, война за мою проклятую душу. И я приветствую тебя, Гаулт-мой-враг. Однажды я уже вернулся обратно из ада, куда ты послал меня. Неужели ты думаешь, что я -- опять! -- не вернусь обратно.
   -- Немного дальше, -- сказал тот же голос.
   Или ему показалось, что сказал. Думать было все труднее и труднее, конь под ним не шел а прыгал, кожа чесалась, как будто по ней позли насекомые. Ворота приближались, конь дергался и спотыкался, и как только человек, который вел его, остановился, мерин упал на колени. -- Спускайте, -- сказал голос, и его сняли с седла. На этот раз их руки совсем не были мягкими, и мир вокруг уходил все дальше и дальше от привычного и знакомого.
   Он взглянул в сторону ворот и увидел, что чалый сумел пройти немного дальше, но сейчас и он остановился, одни люди сняли Гаулта с седла и понесли вперед, другие схватили за руки его самого и заставили подниматься вверх, к ночному небу, мерцающему как воздух над огнем, обрамленному аркой ворот.
   Все ближе и ближе, пока он не перестал видеть ничего, кроме толстых столбов и единственной звезды под высокой аркой, светлой точки, которая дрожала и плясала в воздухе. Ветер пел странную песню, полную призрачных голосов и звяканья невидимых струн, и его кости сотряслись под эту проклятую музыку.
   Еще ближе. Ему показалось, что небо сдвинулось вниз, к воротам, в мозгу заиграла музыка. Внутренности превратились в воду, колени затряслись, он мог идти только потому, что его держали. О Боже, подумал он, что может Человек сделать со всем этим?
   И опять: Страх оружие Гаулта. Я не поддамся ему. Я не дал ему запугать себя. У меня есть ненависть. И эта ненависть больше, чем--
   На гребне они оказались почти одновременно. Гаулт по-прежнему прижимал руку к животу, но шел сам, опираясь на человека, который сопровождал его. Казалось, что черные колонны освещали вершину холма, хотя сами не светились: адское белое сияние играло на земле и бежало по ногам, телам и лицам людей, которые рискнули подойти к ним. Звуки исчезли, проглоченные тишиной. Небо перекрутилось и выгнулось, стало похоже на разинутую пасть.
   Гаулт, внезапно ставший каким-то маленьким, дохромал до левой колонны и оперся на нее, положил на нее одну руку, а потом вторую так, как если бы камень был живой, а он сам мысленно общался с ним -- волшебство кел, подумал Чи, с трудом дыша; он знал, что его глаза так и бегают, а на лице написан ужас. Но ужас был и в хватке рук, которые держали его и заставляли стоять прямо, несмотря на подгибающиеся колени. Боялись все: он, Гаулт, сами кел -- и все-таки в нем родилось странное чувство: надежда, он надеялся на них, они должны были защищать его, даже ценой своей жизни, они поддерживали его, укрепляли решимость и, даже в этом кошмарном месте, не давали окончательно упасть, телом и духом. Еще немного, еще- повторял он себе, и сосредоточился на слабой боли в руках, единственному, что спасало его от безумия:
   Помоги мне, не дай мне уйти, мы только плоть, и эта плоть никогда не будет принадлежать этому--
   Он уже не мог идти -- его подняли, перенесли поближе к столбу, и Гаулт, шатаясь, шагнул вперед, чтобы встретить его перед темной аркой, на краю неба.
   -- Освободите его, -- приказал он, и грубый клинок разрезал веревки на руках.
   Руки отпустили его, Чи покачнулся и чуть не упал, поглядел в небо, на котором не было ни звезды, ни холма, только ночь -- а потом безнадежно взглянул в лицо Гаулту, в тот самый момент, когда Гаулт схватил его за руки. Над ними мерцал все тот же адский свет, делавший тело мертвенно-белым, и Гаулт подтащил его ближе к себе, ветер закрутился вокруг них, шевеля волосы Гаулта, и вдруг завыл, как воет летний ураган.
   Ворота начали распахиваться, намного большие, чем ворота меча, и этот ветер выл намного громче, чем тот, который забрал Брона.
   -- Ты не передумал? -- спросил Гаулт, и подтащил его еще поближе. -- Ты идешь на это добровольно?
   Чи попытался ответить, но горло сжало и он только кивнул, сердце подпрыгнуло, когда он почувствовал, как рука Гаулта нашла его руку и вложила рукоятку кинжала в застывшие пальцы. -- Тогда ты можешь сделать то, что так хотел, -- сказал Гаулт и приставил его руку с кинжалом к шее, а сам крепко взялся пальцами за волосы. -- Друг.
   Чи, во внезапном приступе храбрости, выбросил вперед руку с кинжалом, который скользнул под челюсть Гаулта и ушел в мозг.
   Кто-то толкнул его. Он почувствовал удар, холм упал под него и под человека, который был рядом с ним, тошнотворное падение в холод, ветер и в никуда.
   А потом что-то пошло не так, чувства стали уходить одно за другим: он видел вещи, имена которых не знал, его ослепил свет, который стал болью. Он закричал и продолжал падать, уже один, медленнее -- в крутящуюся темноту, к которой ходил уже кто-то другой, и этот другой оказался мыслью, которая пробудилась в нем и назвала себя Чи, но это был не он сам. Он помнил, как умирал, помнил удар кинжала, пронзивший живот, помнил и удар под челюсть, остановивший дыхание и речь -- тогда все залила боль, только боль.
   И он закружился, возвращаясь в прошлое, безопасное и терпимое.
   Он понял, что случилось с ним, но тут понимание улетело, вырвалось из него и унеслось в темноту, потому что он не мог примириться с ним -- со всем, кроме одного, того, что он умер. Да, последним воспоминанием была смерть, но он не собирался углубляться в это, здесь, в темноте, открытый всем ветрам и холоду.
   Он использовал прошлое для будущего, для жизни. Он нашел его и вцепился в него. Он назвал его Брон, назвал Джестрин и Пиверн, и никак не мог вспомнить, это брат или друг, и кто его убил, мужчина или женщина, но он помнил, что это один и тот же. Он должен отомстить, и это то, что привело его на север или на юг, по ночной дороге, в каком бы направлении и на каком коне он не ехал.
   Потом он обнаружил, что его сердце цело, и стал бояться меньше. Многое другое по-прежнему ускользало, куски, которые могли что-то значить, но теперь он точно знал, куда надо идти и что это за люди, ждущие его приказов.
   Он знал все о Морунде. И о холмах. И о Манте. Он видел крепость, врезанную в гору, и великие Врата, которые управляют всеми другими воротами, знал все извивы политики, знал и то, откуда взялись стражи, ждущие под холмом: Сюзерен получил его первое сообщение и послал эту мелочь, чтобы охранять его приход и узнать, что он хочет, а сам Скаррин пока довольствуется сообщением гонцов, которых он послал. Воины Скаррина пытались остановить его, не дать использовать ворота, пока не придет разрешение от Высшего Лорда.
   Быть может они надеялись, что он умрет.
   Но теперь, когда он все вспомнил, ему есть что сказать им, и это должно вырвать Скаррина из летаргии и заставить послать силы на юг.
   Да, он скажет им достаточно, чтобы заставить действовать, но не скажет всего -- и не останется с ними и не будет ждать благодарности Скаррина. Он -- Киверин Асфеллас. Он и Пиверн сражались здесь, между Мантом и Теджосом, против самых разных врагов высшего лорда: он знал тайные тропинки среди холмов, которые ведут с Дороги и на Дорогу. На этой земле он был абсолютно свободен, сам Сюзерен должен был опасаться его и его связей с воинскими Обществами, и он собирался извлечь прибыль и из нынешнего хаоса -- то есть захватить верховную власть.
   Он вдохнул.
   И опять почувствовал ветер, а мгновением раньше был только холод, замораживающий все чувства.
   Он услышал звуки, а а мгновением раньше была полная тишина. Как будто по тьме пробежала рябь, унося его все ближе и ближе к берегу мира.
   Он пошевелил ногами, и обнаружил, что стал слабее, чем помнил. Ноги легче, а тело -- да, тело моложе, совсем молодое. Но оно обучено и ловко, и у него длинные мускулы, сложение бегуна; оно совсем другое, чем медлительное матерое тело, которое принадлежало Гаулту -- больше похоже на тело Киверина, и почти так же красиво, как у кел: великолепное тело!
   Но в этом юном теле теперь жило сознание взрослого, умудренного опытом кел, в которое вторгались несерьезные и импульсивные мысли юноши; когда он начал успокаивать их и прошел дальше, к воспоминаниям, то испуганно отскочил обратно: слишком много воспоминаний, и потребуются долгие размышления и нешуточная борьба, чтобы привыкнуть к ним и подчинить их себе.
   Сознание колдуна, сказала одна его часть.
   Природа, сказала другая, природа и знания.
   Бог! крикнула одна часть.
   Но другая упрямо повторила: Природа.
   Зрение прояснилось, как будто рябь на поверхности пруда успокоилась. Под ногами твердая вершина холма, рядом люди и кел, встревожено глядящие на него, знакомые, дружелюбные лица.
   -- Хесиен, -- сказал он, и слегка насмешливо положил руку на плечо высокого кел, зная, насколько Хесиен ненавидит людей.
   -- Лорд Чи, -- не менее насмешливо ответил Хесиен. Это был обычай. Наказание для тех, кто рождался дважды или трижды.
   Но люди, находившиеся среди них, еще не убедились до конца. Они шептали что-то о душах, об исчезнувшем Чи и отказывались верить своим глазам. Но высокий элегантный кел без колебаний склонил голову и принес клятву верности ему, Чи ап Кантори, который стал Лордом Морунда и получил все: слуг, домашних, остатки человеческого племени -- и даже проблемы с заносчивыми стражниками, ждавшими ниже, и их капитаном.
   Он почувствовал раны. Так, царапины. От изнеможения болели колени. Наказание, которое это тело принесло с собой. Ничего такого, что нельзя перенести.
   Он поискал оружие -- меч, который Человек дал ему: это оружие он не собирался терять. Работа кел -- несомненно издалека, может быть из-за моря, а может быть и еще дальше. Он проверил баланс. Великолепно!
   Он поклонился в ответ и пошел к чалому; хромой мерин пускай отдыхает: быть может еще восстановится.
   Но от любого другого оружия он отказался, отказался и одеться так, как подобает Лорду Юга, оставил себе и эти бриджи, и починеные сапоги и легкую кольчугу.
   -- Это то, что они ожидают, -- объяснил он Хесиену.

***

   -- Вставай, -- из ниоткуда прошептал голос Моргейн, мускулы дернулись, тело напряглось, и все в одно мгновение, как будто он застыл на краю водопада. Но под его спиной был камень, он оперся на него, постарался вздохнуть и взглянул на неясную тень, стоявшую между ним и лошадями.
   -- Я едва не ударил тебя, -- выдохнул он. -- О, Небеса--. -- Он глубоко вздохнул и трясущимися руками отбросил волосы с глаз. -- Мне снилось--, -- но он не стал рассказывать свой сон, который перенес его обратно, к старым местам и старым кошмарам. -- Я не собирался спать.
   -- Лучше всего нам немедленно двигаться.
   -- Они?
   -- Нет. Но времени мало. Скоро рассвет. Мы будем ехать, пока в состоянии.
   Он поглядел вокруг: Чи и Брон, проснулись ли они, мгновенный импульс, и тут вспомнил все. Воспоминание ударило по всему телу, но он глубоко вздохнул, потер небритое лицо, быстро вскочил на ноги и приказал себе не думать ни о чем, кроме дороги.
   Дурак, сказал он себе. Не гляди назад. Гляди вокруг. Гляди вокруг себя. Уж если ты ввязался в это дело, не давай ничему сбить тебя с пути.
   Ему хотелось выть. Он перераспределил груз Эрхин и потянулся, чтобы поддержать седло Сиптаха, потому что Моргейн приготовилась садиться в него. -- Гляди не на меня, -- резко сказала она, беря поводья. Она имеет в виду, что он не должен быть дураком дважды.
   Больно. Он не в том настроении, чтобы терпеть ее гнев, а у нее нет настроения спорить. Он повернулся, прыгнул на лошадь и стал ждать на ней, чтобы не терять времени.
   Моргейн села в седло и поскакала вперед, не бросив взгляд назад, на него. Всадник, обреченный на смерть и раздающий смерть -- вот кто она была; потеря товарища, и то, что она прогнала другого, и чрезмерная жестокость, вроде ее ультиматума -- все это одна вещь.
   И все из-за меча, который она носила. Из-за жизней, которые он забирал. Из-за того, что она знала, а он нет, и из-за безумия, которое отвлекало ее и которое сегодня утром звало каждого из них.
   Он мог выносить все ее многочисленные прихоти пока был илином, но теперь любая из них мог вызвать у него черный слепой гнев, ничуть не меньше, чем у нее.
   Наконец она заговорила. Что-то о местности, о которой они скакали, как будто никакой ссоры и не было.
   -- Да, -- сказал он, и добавил, -- Да, моя госпожа, -- задавив в себе ярость, потому что ее гнев прошел, исчез. В конце концов это ее путь. Он был Нхи, с одного боку, и Кайа, с другого, и гнев легко мог привести к безумным поступкам, он ослеплял и гнал его -- даже к братоубийству; после чего ему и пришлось укрыться под законом об илине.
   О Небеса, быть илином у женщины, склонной к гневу, это одно. А быть любовником и телохранителем у женщины, наполовину сумасшедшей и одержимой своей целью, совсем другое.
   Он вернул себе косу воина. Воздух, холодящий шею, всегда напоминал ему, что, несмотря на честь принадлежать к высшему клану, он выбрал другой путь: клятва илина привязала его к госпоже, и он не был настолько умен, чтобы бросить ее -- настолько не умен, что запутался в ее делах, и стал подходить к ней все ближе и ближе, пока не приблизился настолько, что она могла ранить его, свести с ума, а потом забыть, что вообще нападала на него.
   Но случилось то, что случилось. Он в западне. С самого начала ее чары влекли его туда.
   И она оставила его наедине с призраками -- в какой-то момент он услышал топот многих лошадей, потом опять их двоих, а потом за ним уже скакали Чи и Брон. Они притаились во внешнем уголке его глаза, глядели на него из-под кустов и камней; а лучи встающего солнца обманывали его зрение, убеждали его, что они там.
   Оба.
   Чи мертв, внезапно понял он, и похолодел. Чи мертв.
   Вейни не мог сказать, почему внезапно поверил в это, или почему ему мерещились два всадника. Быть может в нем говорила вина или предвидение, ведь они послали Чи назад через местность, где полным-полно кел.
   И он заплакал, беззвучно, слезы текли по лицу, он не вытирал их. Позади него Моргейн что-то сказала.
   -- Вейни, -- повторила она.
   В этом мире некуда было идти, можно было только отвернуться от нее.
   И она замолчала. Ветер высушил его лицо. Говорить было невозможно, любой разговор привел бы их к тому, о чем он не хотел говорить. Вейни вздохнул, поерзал в седле и посмотрел на нее, чтобы она узнала, что он пришел в себя.
   Солнце уже поднялось достаточно высоко, и показало им других призраков, вершины холмов, которые были далеко отсюда, показало скалистую, дикую местность впереди, нарисованную золотыми лучами и тенями облаков.
   -- Отдохни, -- она заговорила опять только тогда, когда они подъехали к воде, маленькому пруду между двумя холмами, и на этот раз она разрешила ему поддержать седло Сиптаха, когда спускалась с коня.
   Надо была дать лошадям попастись и немного отдохнуть. Вейни освобождал лошадей от удил, когда она прошла мимо и ласково провела рукой по спине. Он почувствовал это даже через броню, и на него нахлынули чувства: легкое облегчение, но, главным образом, нежелание ничего делать или говорить с ней. Это не ссора мужчины с женщиной. Это, в конце концов решил он, восстала кровь, кровь обоих, которых они убили, и с ней она сражалась в своем сознание, а он в своем, и глупо ожидать от нее какой-то пощады или что-то предлагать.
   Он подошел к пруду, вымыл руки, лицо и шею, а потом смочил сапоги о грязную траву.
   -- Не пей, -- сказала она из-за спины, напоминая ему об опасности, которую он знал не хуже ее, и он наполовину повернулся к ней, захваченный внезапным приступом ярости.
   Но не сказал ничего, встал и пошел обратно, уселся на корточки и обхватил мокрыми руками голову.
   -- Спи, -- сказал он не глядя на Моргейн. -- Ты должна выспаться.
   -- Я не собираюсь ругать тебя.
   -- Нет, ты должна была дать полному дураку выпить стоячей воды. Лио, здесь ни Эндар, ни Карш. Я это знаю. Все таки я не такой дурак.
   -- Ты можешь отдохнуть. Тебе надо больше.
   -- И почему? Потому что я слишком вспыльчивый? Я убил человека. Я убил человека, которого считал другом. И мы потеряли другого. Не имеет значения. -- Он отбросил волосы с небритого лица, вылезшие из косы кончики волос лезли в уши и подали на лоб, и у него не было никакого желания перевязывать косу заново. -- Я учусь.
   Потом он мысленно повторил то, что только что сказал, и взглянул на ее лицо. Боже, почему я это сказал?
   На ее бледное лицо опять вернулась маска. Она пожала плечами, отвела взгляд и посмотрела в землю. -- Хорошо, что мы используем стрелы только для врагов.
   -- Прости, -- он опустился на колени, но, прежде чем он успел, как подобает илину, поклониться ей до земли, она так быстро выбросила вперед руку, как если бы собиралась ударить его по лицу, но вместо этого сильно ударила в плечо. Он встретил ее злой взгляд, и ничего мягко-женского не было в ударе, который остановил его поклон. А он всего-навсего хотел помириться. Теперь он только глядел на нее.
   Она тоже выглядела потрясенной. Наконец, ее гнев стих, рука разжалась, мягко скользнула по его плечу и коснулась его запястья. -- Нет пути назад, -- сказала она. -- Если ты хочешь что-то выучить, пойми: нет пути назад.
   Вейни почувствовал, как его горло сжалось. Он вдохнул, пытаясь найти подходящий ответ, не нашел, покачал головой, отвернулся и неуклюже встал, потому что она была слишком близко от него.
   -- Прости, -- сказал он и повернулся к ней спиной. Рука, которая держала меч, опять заболела, и он потер плечо, которое она ударила. -- Я понимаю что к чему, лучше, чем ты думаешь. Видит Бог мы оба нуждаемся в отдыхе. И не собираюсь красть твой у тебя. Я не первый, кто по ошибке убил друга в бою, и, видит Бог, я не--. -- Он вспомнил арфиста и вздрогнул: все-таки он ранил ее, хотя и не хотел, и не имеет значения, что он сделал или сказал ей. Во всяком случае не большее, чем она ему. Он никак не мог перестать думать сразу о двух вещах: где они могут отдохнуть и как ему избавиться от призраков, притаившихся в уголке глаза, и им овладела внезапная паника: кто знает, какие трудности ожидают их в горах, лежащих впереди.
   Сейчас главное -- скорость. Но человеческие тела и измученные лошади могли сделать не так уж много до того мгновения, когда сердце разорвется и с костей слезет мясо.
   -- Это все мои оплошности, -- сказала она. Он услышал, как она зашевелилась, ее тень прошла мимо, а потом слилась с его тенью на скудной траве. -- Я взяла их с нами, и я дала тебе меч. Твоя собственная сила предала тебя, хотя ты и пытался удержать ее. Никогда -- никогда не носи его, пока не научишься управлять собой. Но случилось то, что случилось. Я не сумела тебя обучить этому. Со мной тоже такое было. Ты учишься. И когда-нибудь--
   Она не закончила. Он оглянулся на нее и кивнул
   Она не закончила. Он оглянулся на нее и кивнул, и отказался смотреть на призраков, которые манили его из кончика глаза, показывая тень на дороге, близко к горизонту. Ее рука нашла его и он крепко сжал ее.
   Но призраки настаивали, и на этот раз он должен был взглянуть, и увидел всадника на вершине кряжа.
   -- Лио, -- прошипел он. -- На дороге--
   Он подпрыгнул, как и она, и бросился к лошадям, подтянуть подпруги и надеть уздечки: сначала Сиптаху, коню госпожи, но она помогла ему, экономя время, и делала то же для Эрхин, когда он подвел к ней жеребца. Последняя пряжка, готово. Он бросил взгляд через плечо и увидел приближающихся всадников: двадцать, тридцать или даже больше.
   -- Это либо люди Гаулта, либо из ворот, -- сказала Моргейн, и поставила ногу на стремя Сиптаха. -- Если последнее, мы не знаем, какое оружие у них есть, и мне это не нравится. Поскакали!
   Он прыгнул в седло и вслед за ней выехал на дорогу. Светло, и всадники конечно уже заметили их, но дорога узкая, выбора нет -- и это само по себе вселило в него страх. Многие вещи, так или иначе связанные с воротами, пугали его, но не переход отсюда туда, и если люди Гаулта добрались из Теджоса в Мант и вернулись обратно, Мант уже предупрежден и мог послать всадников на юг, навстречу им.
   Проход впереди все больше сужался: лучи поднимающегося солнца вырисовали дикую нетронутую землю, простирающуюся на север и на восток, а значит выбирать особенно не из чего.
   Они победили во множестве сражений. Но сейчас сама земля восстала против них. -- С дороги, -- крикнул он Моргейн, когда они уже скакали во весь опор. -- Ради самих Небес, лио, напрямик нам не пробиться. Они и спереди и сзади -- нам их не обогнать! Давай в холмы, пусть они поохотятся за нами там, пусть охотятся хоть всю зиму, станут беспечными и--
   Совет человека вне закона. Он должен был его дать. Вейни взглянул на Моргейн и увидел, что ее лицо побледнело и вытянулось из-за безумия, которое толкало ее вперед. Он отчаялся.
   -- Мы должны проскакать на север так далеко, как только сможем, -- бросила она ему. -- И так долго, как только сможем.
   Вейни взглянул через плечо, преследователи мчались в темноте по краям дороги, скрытые белыми камнями.
   -- Тогда остановимся и примем бой, -- крикнул он. -- Лио, во имя Небес, либо то, либо это!
   -- Могут быть и другие, -- крикнула она в ответ, имея в виду местность за холмами, он понял суть ее страха, и попытался рассуждать так же, как и она, о Манте, камнях и воротах.
   Всадники легко могли оказаться приманкой, а главная цель -- задержать их или сбить с пути.
   Опять и опять, она старше и больше сражалась.
   Они перевалили через гребень холма и какое-то время скакали одни, помедленнее, так долго, что он успел пару раз оглянуться, и Моргейн обернулась, тоже, ветер раздувал ее волосы.
   Преследователи исчезли.
   -- Мне это не нравится, -- сказала она.
   Дорога, которая все это время шла совершенно прямо, здесь поворачивала на восток, в точности как на карте, которую когда-то Чи нарисовал для них.
   И его инстинкты кричали о ловушке.
   -- Лио, прошу тебя, давай сойдем с дороги!
   Моргейн ничего не сказала, но внезапно повернула Сиптаха в сторону холмов, и пустила его быстрым шагом по травянистой неровной земле.
   Глубже и глубже в неведомую холмистую местность, и без проводника.
  
   Наконец они поехали медленнее, держа путь по солнцу, через травянистые холмы, кустарник и невысокий лес.
   С верхушек холмов и лесных опушек они внимательно оглядывали окрестности, время от времени останавливались, слушали звуки леса и следили за птицами, пытаясь угадать, не преследуют ли их.
   Моргейн больше не говорила. Он тоже скакал молча, весь превратившись в слух, ловя любой намек на кого-то другого.
   Солнце село. Только тогда Моргейн заговорила: -- Сегодня ночью темнота помогает им, а не нам, тем более мы не знаем местности. Мы должны найти место, где можно немного отдохнуть.
   -- Спасибо Небесам, -- пробормотал он, и когда они нашли хорошее место, глубокую складку между холмами, заросшую кустарником, и когда они укрыли лошадей под деревьями, вычистив и накормив их, только тогда он почувствовал, что опять может спокойно дышать и даже с аппетитом съел ужин, который они приготовили, не разводя огня.
   -- Давай, -- волнуясь сказал он, -- проведем завтрашний день здесь, я похожу вокруг и принесу еду для лошадей -- не думаю, что мы должны уехать отсюда раньше, чем через несколько дней. Нет, ты выслушай меня до конца! -- крикнул он, заметив, что она уже собралась отвечать ему. -- Я сделаю все, что ты попросишь, и ты это знаешь. Но все-таки выслушай. Время играет на нас. Даже если потребуется несколько месяцев -- мы проживем их здесь и потом отправимся в Мант.
   -- Нет, -- возразила Моргейн. -- Нет. У нас нет этих месяцев. У нас нет даже дней. Ты понял меня? Этот Скаррин -- лорд Манта -- он... -- Она опять замолчала, опершись подбородком о руку, лежавшую на колене, между бровями появилась вертикальная складка, отчетливо видная даже в умирающем свете дня. -- Есть кел и есть кел, и Скаррин -- это древнее имя, Вейни, пойми, очень древнее.
   -- Ты его знаешь?
   -- Если он то, что я думаю -- да, я знаю, кто он такой. И поэтому мы должны торопиться, потому что он может сбежать. -- Она сжала кулак. -- Поверь, у нас нет времени, совсем.
   -- Тогда кто он такой?
   -- Я надеялась, что его не существует, только легенды. Возможно я ошибалась. -- Она вздохнула и пошевелила пальцами руки. -- Поговорим о чем-нибудь другом.
   -- О чем?
   -- О чем угодно.
   Он вздохнул. И подумал о прошлом. О Моридже. Почему? Почему всегда о нем? Почему всегда темные и мрачные вещи оказываются важнее? Крепость, окруженная водой. Лес, в котором водятся твари, которые не любят ни кел, ни людей. Его кузен. Память просто переполнена всеми этими ужасами.
   -- По меньшей мере сейчас нам тепло, -- сказал он, с отчаяния переходя к разговору о погоде.
   -- И сухо, -- заметила она.
   -- Здесь хорошее пастбище. Несколько дней, -- продолжил он. -- Лио, мы могли бы остаться здесь на несколько дней. Лошади на последнем издыхании.
   -- Вейни--
   -- Прости меня.
   -- Нет, ты прав, но у нас нет выбора. Вейни -- у меня нет выбора.
   Она имела в виду что-то другое, а не скорость их передвижения. Голос дрожал.
   -- Я знаю, -- тоже дрогнувшим голосом сказал Вейни.
   Она посмотрела на него, протянула руку и коснулась его, легкое прикосновение, которое обожгло его, как раскаленное железо, вырвало из пучины отчаяния и на какое-то время Вейни вообще позабыл об окружающем мире. Он бы и ухом не повел, если бы сейчас на них с холмов помчалась бы целая армия врагов.
   Ну, во всяком случае не сразу, подумал он. Ее руки обхватили его. Губы встретились. И что еще они могли сделать, окруженные врагами, в кольчугах, не отдыхавшие много дней и не имеющие величайшую драгоценность: свободное время, в которое можно насладиться обычным человеческим счастьем.
   Времени не будет никогда, подумал он, внутри все похолодело, и он прижал ее к себе даже сильнее, чем она его, бронированные руки грубо и отчаянно сжали ее, ни капли нежности. Она потеряла все, что было в ее жизни. Слишком много потерь, слишком много трупов -- поэтому на мне больше брони, чем на ней, поэтому она дала мне свое главное оружие, и после катастрофы, обрушившейся на наших друзей, что мы выигрываем, когда ссоримся друг с другом?
   В конце концов они улеглись спать после того, как покрутились с бока на бок на неровной каменистой земле, под кустами: временное, ненадежное убежище. Он смотрел, как она спит. Он хотел ее -- но надежды не было.
   Только они сами могут вылечить то, что мучит их, но слишком уж много мучений.
   Моргейн разбудила его ближе к рассвету, тень между ним и наступающим днем. Он услышал ее голос, говорящий ему о завтраке и прошептал что-то в ответ, перевернулся и, чтобы успокоить боль в ноющей руке, вытянул ее перед собой.
   -- Нам надо двигаться, -- сказала она, -- время не ждет.
   -- О, Небеса, -- простонал он, сунул голову между коленей и обхватил руками шею.
   Моргейн не стала спорить, вернулась к лошадям и села на одну из своих седельных сумок; холодный завтрак уже лежал на кожаном мешке, в котором они держали еду: она знала, что все пойдет так, как она хочет.
   Вейни пошел вслед за ней, уселся на траву и стал есть скудный завтрак, так же молча, как обычно.
   И, не дал волю своему настроению, не стал очертя голову бросаться в спор.
   -- Лио, -- сказал он, почти закончив. -- Послушай меня. Этот твой враг -- кто бы он ни был. Ты думаешь, что он может сбежать. Но никто никогда не побежит, если думает, что он победил. Никто не может быть настолько осторожным.
   Она не сказала ничего. Не нахмурилась, но напряженно думала.
   -- Дадим ему потерять нас, -- продолжал он. -- Пускай этот Скаррин построит какие угодно бастионы против нас. Пускай решит, что заставил нас повернуть. Могущественный лорд -- почему он должен бояться и бросать свою крепость? Он вообще никуда не пойдет. А тем временем мы изучим местность, будем идти медленно -- наберемся сил, отдохнем, найдем дорогу к нему -- разве я не прав?
   Ее губы вытянулись в линию. В глазах была война, недоверие и размышление. -- Возможно. Возможно. Но если ты не прав, Вейни--
   -- Что будет делать человек, если его загнать в угол? Этот кел вполне способен войти в ворота в Манте и убежать от нас.
   Он сражался за их жизнь, безопасность и рассудок.
   Но она положила себе на колени эту вещь, меч, оружие, которое всегда было рядом с ней, днем и ночью, и не давало им покоя.
   -- Лио, ты охотишься на этого кел, преследуешь его и что он будет делать? Ты хочешь сбросить его: теперь собственные вассалы должны засомневаться в его силе; ты хочешь испугать его -- ты всегда бьешь слишком сильно, лио, -- послушай меня: ты не знаешь жалости к врагам. Ты не даешь им выбора, и, пока они не подозревают о тебе, это работает хорошо -- но и на поле боя ты полагаешься на грубую силу, ни капли мягкости. Ты из тех лордов, которые тратят жизни не считая -- прости меня за правду. -- Сердце сильно билось и он глядел в ее глаза, сам ужасаясь грубой силе слов, которые только что сказал. Быть может он еще не полностью проснулся, поэтому не запинаясь смог высказать все это, а мирный рассвет вернул ей спокойствие, и она не перебивая выслушала его. -- Если бы у нас была армия, я никогда бы не стал спорить: ты сказала идти против любого врага, мой долг -- сделать это и верить, что для этого есть причина. Но у тебя нет армии. У тебя есть только один человек. И этот человек, лио, пока дышит, должен защищать тебе спину, и он будет делать это. Но он только человек, один, всегда один и тот же, и, когда-нибудь, если ничего не изменится, ты потеряешь его, потому что он умрет прежде, чем разрешит умереть тебе.
   Лицо Моргейн помрачнело. Глаза метали молнии. -- Я сама могу защитить свою спину. И, чума тебя побери, мне не нужны дураки, готовые убить себя, я достаточно встречала их на своем пути--
   -- Я говорю о твоей спине.
   Она тяжело дышала. Он тоже. -- А я говорю о дураках, -- сказала она. -- Типа Брона. Чи. Особенно Арундена. -- Такой ее видели враги. Она задумалась, надолго, и только потом повернулась к нему. -- Десять тысяч людей в Айрене, которые встали не там, где я сказала им стоять, нет, они решили, что должны идти передо мной, потому что я женщина и их проклятая гордость заставила их хладнокровно сделать то, что никакой лорд не мог приказать им делать -- броситься в широко открытые ворота--
   -- Это то, что ты делаешь сейчас. То, против чего я протестую, лио. Ты понимаешь это?
   В ее глазах появилось потрясение, испуг, гнев, она покачала головой. -- Ты--
   -- Я говорю тебе, что ты не права. Я не часто так делаю. Но ты не хочешь слушать меня, потому что считаешь, что я хочу чего-то другого, чем ты. Но я слишком люблю тебя: я знаю не настолько много, чтобы понять почему ты делаешь то или это, но готов поставить душу в залог, что ты права; я поклялся идти до конца, с тобой или без тебя, лио, и, если это правда, то выслушай меня, прими мой совет, ведь ты не считаешь меня законченным дураком?
   -- Я слушаю, -- сказала она другим, более мягким голосом.
   -- Будь ветром. Не заставляй нашего врага бояться. Если он услышит доклады о том, что случилось на юг отсюда, он воспользуется всей своей силой. Он пошлет людей на поиски. У него есть десять тысяч всяких возможностей, и это еще не все. Он не побежит при первых слухах о войне. Наоборот, он первым нападет на нас. А мы станем ветром, и найдем его в его собственном логове.
   -- Так легко. Вот ты -- ты сумел отомстить Маай?
   Небеса! ее язычек острее, чем меч.
   -- Нет, -- достаточно спокойно сказал он. Это тактика. Лорд в Небесах, она умеет только атаковать, никогда не защищается, даже со мной. -- Нет, не сумел. Но я был один. И они не поймали меня. Но если бы я решил взять жизнь Маай-лорда, своего отца, я бы взял ее. Или ты сомневаешься?
   Она задумалась над его словами, между бровями опять появилась озабоченная линия.
   -- Лио, они вокруг нас. Они наблюдают за дорогой. Нам не нужен шум, и я не думаю -- и не верю -- что когда слух о нас добежит до этого кел-лорда, он пуститься бежать с поджатым хвостом. Нет. Если он действительно обладает силой, он скорее всего ударит первым по своим собственным людям, чтобы избавиться от всех нелояльных ему, и только потом подумает о нас. А когда он узнает, что нас только двое--
   -- Он использует ворота, как оружие. Вот то, с чем нам придется столкнуться, если он успеет собрать все свои силы. Он использует все, что у него есть.
   -- Он может использовать его и сейчас, пока мы идем к нему. Мы не знаем дороги, и не можем передвигаться достаточно быстро. И нас могут выследить. Поэтому лучше всего дать действовать ему самому. А потом мы вернемся.
   Она глубоко вздохнула, Подменыш скользнул между коленей, руки сжали дужки гарды, выполненные в виде рук дракона, голова оперлась на рукоятку.
   Долго, очень долго она не шевелилась -- думала, думала и еще раз думала.
   И он сидел не шевелясь, локти на коленях, подбородок на руках, спрашивая себя, куда заведут ее мысли, из какого укромного уголка она наконец сообщит о своем решении, опрокинет все его соображения, и расскажет ему о новых и ужасных вещах.
   И тут она подняла голову. -- Да, -- сказала она. -- Но мы ужасно рискуем, Вейни.
   Как всегда, он использовал аргумент как оружие при обучении -- одно движение, потом следующее и следующее, в надежде, что один из ударов попадет: но только сейчас он услышал то, что она сказала, и понял, что она согласилась с ним.
   И, как всегда, когда ему удавалось победить в каком-нибудь мелком споре, он засомневался. В глубине сердца он на самом деле думал, что госпожа сотворит чудо, найдет какое-нибудь средство, которое позволит им без помех проникнуть в Мант и победить врага.
   Теперь он знал, что у нее ничего такого нет, что она пренебрегла своми инстинктами, требовавшими самоубийственной атаки, и выбрала его тактику: скрываться, перебегать с места на места и незаметно подкрадываться к врагу, врагу из ее собственного народа--
   Теперь вся тяжесть этого решения упала на него, а он не привык носить такой вес. И, возможно, кое-что осталось и на ее плечах. Она посмотрела на него с выражением, которого он не смог понять, хотя уже не таким обеспокоенным -- возможно она опять думает, строит новые планы, в целом согласившись с ним.
   Он всерьез надеялся на это. Потому что он ничего не знал о тех кел, к которым она собиралась идти, и об их возможностях.
  

Двенадцатая Глава

  
   Всадники опять собрались вместе около дороги, и Чи оперся на седло большого чалого, усталый, чувствуя, как кольчуга давит на плечи и кружится голова. Тело, казалось, уменьшилось, свет стал более тусклым, вокруг звучали далекие и странные голоса, называвшие его милорд и говорившие очень вежливо и даже подобострастно. Кел, служившие ему, не удивились и не растерялись. Но некоторые из людей измерили разницу между старым и новым телом, увидели его юное лицо и безусловно замыслили предательство. Впрочем, если бы они подняли бунт, вокруг было достаточно много народа, преданного лично ему, и рядом был капитан всадников Скаррина, посланный чтобы защищать его, несмотря на нынешние слегка ироничные обстоятельства.
   Их было немного больше сорока -- все, что осталось от отряда, выехавшего из Морунда и набранных по дороге, и еще десять -- солдаты Скаррина, которые присоединились к нему в воротах Теджоса. Остальные либо погибли, либо сбежали, либо были слишком сильно ранены, чтобы ехать дальше: надо было выделить не меньше дюжины человек, чтобы ухаживать за ранеными, но он оставил только шестерых, приказал им разбить лагерь и, несмотря на опасность нападения людей холмов, ждать, когда он поедет назад в Морунд. В отчаянном положении приходится прибегать к отчаянным мерам.
   Это открытое небо -- безумие, подумал Чи. Открытая голубая бесконечность над головой, земля, открытая любому взгляду, внутри все трясется, нервы обнажены, как если бы он лежит голым перед врагами, хотя он отлично помнит, как сражался здесь раньше, в те времена, когда люди заходили вглубь равнин.
   Какой-то инстинкт внутри толкал его сразу в двух направлениях, страшное чувство, названия которому нет.
   Большинство из тех, к кому он мог бы обратится за советом, находятся далеко отсюда, и когда он повернулся и посмотрел вокруг себя, то не увидел то лицо, которое когда-то изменилось, серебряные волосы превратились в рыжие, с золотым оттенком, как будто отразились в бурной воде: Пиверн. Джестрин. Брон. Тупая боль внутри, там, куда не может достичь ни один голос, в точке, в которой сходятся все воспоминания. Киверин-Гаулт-Чи, он одинок среди тех, кто скачет за ним, и мучительно стремится к родному крову, даже если природа прокляла его и осудила находиться между каменных стен и проклятых лесов...
   Но его враги, его главные враги залегли где-то недалеко отсюда и не шевелятся, как солнце на воде пруда; но о нем, ней и самом себя, о мужчине, которым он стал, и о другом мужчине, которого он преследует, Чи вообще не мог думать ясно: это тоже самое, что смотреть на само солнце -- видишь только сияние, а форму не разобрать.
   -- Войска из Манта идут на юг, чтобы встретить нас, -- сказал он своим людям, пустив рыже-чалого жеребца по дороге, вдоль которой они выстроились. -- Так утверждает капитан. Нам нужно подкрепление. И мы не будем приближаться к врагу, потому что теперь мы знаем, с чем имеем дело. -- Рыжий конь дернулся, он осадил его, и опять начал ездить вперед и назад перед теми, кто слушал его, как с серебреными, так и с темными волосами, кел и людьми. -- Есть и другие способы расправиться с ними. Я щедро награжу тех, кто будет верен мне. Рассчитывайте на это. Людям я подарю землю. Слышите меня? Но только тем, кто поедет за мной. Я дам вам земли тех трусов, которые сбежали. Вы все знаете, как я плачу за верность -- и за дезертирство. Мы сами сделаем все, что необходимо, сделаем так, как мы захотим, и дадим представление войскам из Манта. Наши враги исчезли где-то здесь, среди холмов, они прячутся от нас; но они не знают местности -- а мы знаем. Я хочу эту пару. Я очень хочу эту пару. Мне надо говорить что-нибудь еще?
  
   -- Я нашел место, -- сказал Вейни, когда они опять встретились после того, как облазили все кругом, оставив серого жеребца и белую лошадь в укрытии по другую сторону холма.
   -- Хорошо, -- сказала Моргейн, вытирая лоб, -- потому что в том направлении нет ничего подходящего.
   Они взяли лошадей и перешли туда, где дожди вымыли яму под верхушкой холма, сложенного из песчаника, и где по песчаному ложу, окаймленному холмами, бежал ручеек, почти не видимый из-за колючих кустов и нескольких невысоких деревьев.
   Невозможно представить себе лучшее укрытие!
   Конечно все это означало холодную еду и едва подогретую воду, но это был отдых, передышка, после тяжелого пути и сражения, это была возможность для лошадей восстановить силы и придти в себя, хотя для него это означало походы за травой, потому что лошади должны были оставаться невидимыми.
   Так он и сделал, потом вычистил их обоих до блеска, поправил подкову на левой задней ноге Сиптаха, а потом лег на солнце и уснул, пока Моргейн хлопотала над обносившейся сбруей лошадей. Потом они поменялись, она спала и он работал, а вечером они неторопливо, с удовольствием съели ужин из холодных сосисок, сыра и хлеба.
   И разделили последние капли сладкого ликера из меда эрхендимов.
   Уже ближе к ночи они сидели вместе и глядели, как солнце, скрытое белыми, нежными облаками садится за холмами, на землю легли золотистые сумерки; они опирались плечами друг о друга и смотрели, как лошади пьют из ручейка и едят траву, которую он сорвал в таких местах, где этого никто не заметит.
   Он был доволен. Моргейн оперлась спиной о склон холма и улыбнулась ему одной из своих редких дружеских улыбок. Спокойный и ласковый взгляд ее прекрасных глаз заставил его сердце забиться так, как если бы их обоих заколдовали.
   Сумерки коснулись высоких скул Моргейн, серых глаз и серебряных волос, краев кольчужных нарукавников, черной кожи, пряжек брони и -- драконьего меча, лежавшего на камне позади ее. Рубиновые глаза бдительного духа-хранителя мелькнули злым красным светом.
   Я здесь, казалось говорил он. Я никогда не сплю.
   Но это был и его дух-хранитель, тоже. Как и Моргейн -- ее молчание, маленькие изменения ее состояния, которые он мог читать или думал, что может -- а сейчас он пытался прочитать ее ровный взгляд, в котором была тишина ночи, и умирающий свет танцевал в серых глазах кел и на каждой линии ее лица, которое он видел в самых сладких и самых ужасных снах.
   -- Как ты думаешь, -- наконец спросила она, -- сколько времени мы должны провести здесь?
   Он нахмурился, потому что приходилась опять возвращаться к спору, в котором он победил. Во всяком случае он так думал. -- Лио, не думай об этом. Никогда. Отдыхай, расслабляйся, не делай ничего. Не двигайся и не шевелись: пускай враг бегает за нами, вот что я советую.
   -- До зимы? -- Ее глаза помрачнели.
   -- Несколько дней, да спасут нас Небес. Всего несколько дней. Пять. Я не знаю.
   Он не хотел спорить с ней. Но обнаружил, что мышцы напряглись, дыхание ускорилось, а она недовольно ковырнула ногой камень, который полетел в маленький ручек, текущий у их ног.
   Нетерпение и раздражение, вот что она такое. Она не может спокойно сидеть на месте, не умеет ждать и не может отдыхать, если у нее в голове крутятся другие мысли.
   -- Мы не можем ждать здесь до зимы.
   -- Бог в Небесах, лио, выслушай меня. Пускай они побегают. А мы посмотрим, что они могут сделать. Вот наша цель.
   -- А тем временем--
   -- Бог поможет нам. Завтра -- завтра! -- я разведаю местность вокруг.
   -- Мы разведаем.
   -- Но ты можешь оставаться в--
   -- Вместе мы сможем пройти несколько лиг на север. Это все. Если новый лагерь будет не таким удобным, мы сможем--
   Он безнадежно уперся лбом в скрещенные руки. -- Да.
   -- Вейни, я приняла твой совет -- мы пойдем медленно. Мы дадим лошадям восстановиться. Но мы не можем отдаляться от ворот, до которых хотим добраться -- совершенно непонятно, что этот лорд из Манта решит сделать.
   -- Ну и пусть! Пускай делает все, что захочет! Он придет сюда, за нами. Он попытается схватить нас. И не уйдет.
   -- Мы рискнем всем. И ты это знаешь.
   -- Ну почему? -- спросил Вейни. -- Скажи мне, почему этот лорд должен бросить свой народ и сбежать?
   -- Возможно, что они не его народ.
   Он подумал, что должен понимать суть этой странной войны, протянувшейся из мира в мир, с изгибающимся горизонтом и звездами, число которых то увеличивалось, то уменьшалось, и лунами, появлявшимися и исчезавшими. Он попытался придумать умный ответ, чтобы она не решила, будто ничему не научила его.
   -- Ты имеешь в виду, что он может быть человеком в облике кел?
   -- Это имя, -- ответила Моргейн.
   -- Скаррин? Не похоже на другие имена. Но есть множество кел с самыми странными именами.
   -- Это имя из очень старого языка. Я совершенно не представляю себе, где он мог услышать его. Хотя, возможно, это чистая случайность. Бывают же совпадения, и в языках. Но среди кел это имя связано с воротами, с миром ворот, и оно старше, чем кел. И значит это выживший -- и очень опасный.
   -- Ничего не понял. Что ты сказала -- старше чем кел? Кто старше?
   -- Старше, чем любая катастрофа, которую помнят кел. Разве я не рассказывала тебе о всех этих событиях?
   Вейни промолчал. Он почти ничего не понял, когда Моргейн рассказывала ему о первой катастрофе, о том, как кел сделали ворота и заставили время течь не туда, пока Небеса не вмешались и не направили его опять вперед, как оно должно течь, и только ворота остались живыми и могущественными, и продолжали изливать свою магию (свою силу, настаивала Моргейн, не будь суеверным) в миры, где жили кел.
   -- Ты не понимаешь.
   Вейни печально кивнул. -- Да, не понимаю.
   -- Я не знаю точно, -- сказала она. -- Но меня волнует имя. На том, древнем, языке Скаррин означает чужой. Иноземец.
   Уже сгустилась темнота. На небе появились первые звезды. Содрогнувшись, он сделал знак, оберегающий от злых духов.
   -- Таким был мой отец, -- внезапно сказала Моргейн.
   Он посмотрел на нее, как если бы перед ним открылась пропасть, в глазах все потемнело. Однажды она назвала имена своих товарищей, погибших еще до того, как родились он, его отец, и отец его отца.
   Но она никогда не говорила о своих родственниках. Она всегда переводила разговор на непогоду, лунный свет или говорила о его собственном народе.
   Я не кел, да, это она повторяла все время. И однажды сказала: Я халфлинг.
   -- Ты говоришь, что этот Скаррин -- из твоего рода?
   -- Нет, я не знаю.
   -- А твой отец, кто он?
   -- Враг. -- Не глядя на него она бросила еще один камень в потемневшую воду. -- Все это было не в твоем мире. И он мертв. Давай спать.
   Но он не хотел сходить с этого пути.
   -- Он был кел, с твоей точки зрения, -- неохотно продолжала Моргейн. -- Пускай покоится с миром. Сейчас это не имеет никакого значения. Его звали Энджурин. Ты услышал его имя. А теперь забудь, навсегда. Я ничего не знаю об этом Скаррине, но мое имя может насторожить его, заставить изменить свои планы.
   Он задохнулся, потом опять глубоко вздохнул, крутя в своих пальцах стебельки травы, и уставился на свои руки. Долгое время никто из них не произносил ни слова.
   Наконец он пожал плечами. -- Завтра я разведаю местность, -- сказал он, возвращая мир, чтобы ей стало легче, насколько возможно. -- Когда пойду за травой для лошадей. Быть может есть что-то за этими холмами.
   -- Да, -- сказала она и, подвинувшись, оперлась плечом о его спину. Он облегченно вздохнул и подставил ей всю спину. -- Но лучше мы оба--
   -- Я. Неужели мы должны пугать любую птицу или кролика между собой и Мантом? -- Опять знакомое чувство нависшей катастрофы сжало горло, заставило содрогнуться, и он почувствовал, что должен идти. -- Я пойду.
   -- Пешком?
   -- Нет, поскачу прямо по ручью. -- Он вздохнул, невольно хмурясь под весом ее тела в кольчуге, и посмотрел на первые звезды, появившиеся на небе. -- Мы должны отдохнуть, -- угрюмо сказал он.
   -- Ты злишься?
   Он опять задохнулся, и повернулся к ней лицом. Да, вот что он хотел сказать. Но она глядела на него серьезно и ласково -- очень редкий взгляд! -- и он заколебался, не желая обидеть ее.
   Она никогда не изменялась, всегда беспокойная, неспособная отдыхать, как будто какая-то темная сила всегда гнала ее вперед.
   И она всегда прорывалась через все преграды, иногда чудом -- всегда быстрее, чем ожидали ее враги, всегда раньше и не там, где они ее ждали.
   Она может свести с ума самого нормального человека.
   -- Вейни? -- спросила она.
   -- Что еще? -- резко спросил он.
   На какое-то время она замолчала, потом подвинулась обратно и посмотрела на него раненым взглядом, который прострелил его насквозь и смешал все мысли.
   Небеса знают, она посмотрела не на мир, нет. На него. Только на него. Он стал для нее всем миром.
   Вейни встал на ноги, срезал несколько цветов, росших радом с ним, опустился на колено и церемонно предложил ей бедный букет, все цветы на ночь закрыли бутоны. Только что срезанные, они сильно пахли травой и весенними лилиями, запах, который -- Небеса знают почему -- напомнил ему детские скачки на коричневом пони.
   Она посмотрела на него в упор. Уголки рта изогнулись, она осторожно взяла цветы, пальцы погладили его руку. -- Это все, что ты мне предлагаешь?
   -- Да, -- сказал он, выведенный из равновесия собственной глупостью: она всегда была лучше его в том, что касалось слов. Но, внезапно подумал он, она же не восприняла его букет, как шутку -- а может наоборот, он запутался и уже не знал, что думать; как всегда между ними. В отчаянии он пожал плечами и, заведомая чушь, сказал -- Если хочешь, я могу найти другие, получше, если пойду вдоль ручья. Тогда я могу принести тебе целую охапку.
   Ее глаза сверкнули, потом стали серьезными, она медленно встала на колени, обняла его за шею, и мир стал таким же легким и воздушным, как запах цветов.
   -- Сделаешь это завтра, -- сказала она после долгого мгновения молчания, и начала медленно расстегивать пряжки его брони, как делала сотни раз с самыми разными целями.
   Подменыш соскользнул со своего места и с грохотом упал туда, где лежали их плащи и одеяла. Моргейн не глядя протянула руку и положила драконий меч позади них, рукояткой к себе, и освободила волосы, сняв костяную заколку.
   Он взял свой собственный меч и положил его с другой стороны. Они никогда не забывали делать это. Слишком много засад была на их пути, чтобы они могли об этом забыть.
  
   Рассвет. Все вокруг покрыто холодной росой, надо готовиться к отъезду. Но Вейни, не открывая глаз и завернувшись в одеяло, сидел опираясь спиной на колено Моргейн, которая тщательно и не спеша расчесывала его волосы, прежде чем завязать косу: высшее удовольствие, которое леди может сделать для своего воина. Он вдыхал в себя спокойствие и наслаждение.
   В этот ранний час не происходило ничего плохого, в мире все было хорошо и правильно, и быстрые умелые касания пальчиков Моргейн почти усыпили его.
   Он не открыл глаза и тогда, когда она подтолкнула голову немного вперед и начала плести косу, сидел со склоненной головой, пока она перевязывала ее, закалывала и вязала простой узел у основания шеи.
   Наконец она закончила. Пришло время подумать о том, что предстоит сделать сегодня. Он опять положил голову ей на колени и вздохнул, когда почувствовал, как тонкие пальцы стали играть его волосами на висках. -- Ты собираешься когда-нибудь завязать и их? Или пускай растут так, как им вздумается?
   -- Делай с ними, что хочешь. -- Волос самой лио не касалась ни одна бритва, за исключением той, которую держал он сам, когда становился цирюльником. А эти волосы на висках уже резали и вырывали, но все равно они упрямо вырастали вновь и, откровенного говоря, часто лезли в глаза. -- Отрежь их, -- нервно сказал он. Его Каршская половина пришла в ужас. Но в клане Кайа меньше заботились о волосах, а именно Кайа вернули ему честь, и он уже давно доказал, что он -- настоящий Кайа, хотя по крови только наполовину. Он повернулся к ней лицом и оперся на одну руку, а она достала клинок чести и обрезала один клок волос, потом еще и еще.
   Он уже было открыл рот, чтобы запротестовать, но потом передумал, закрыл глаза, чтобы в них не лезли волосы и прикусил губу.
   -- Остался еще один.
   -- Да, -- сказал он, решив не поддаваться суевериям. Он приготовился увидеть, как она отбрасывает волосы в сторону, и не собирался ни разыгрывать из себя дурака, ни заставить ее считать себя простаком.
   Зато она откровенно играла с ним, как делала частенько, и, как делали в Карше, вложила все волосы в его руку.
   Оставлять волосы на земле -- плохое предзнаменование. У них не было огня, и Вейни бросил их в бегущую воду, чтобы никто не мог повредить его душе.
   Потом он повернулся, встал на оба колена, как если бы хотел обратиться к госпоже с официальной просьбой.
   -- Лио-
   -- У меня есть имя.
   Еще до него у нее был любовник. Он знал это, совершенно точно. Но не хотел даже спрашивать. Глупо смотреть назад, в высшей степени глупо, и против всех ее советов--
   Как мало у них общего, того, что она могла разделить с ним. По меньшей мере из ее целей.
   -- Моргейн, -- сказал он, нет прошептал. Ее имя. Плохое предзнаменование. Оно горит в легендах королей и волшебников, и с ним связано слишком много смертей. Моргейн Энджурин это совсем другая женщина, не та, которую он любил. Женщина, которую он знал, вообще не имела имени. Но он попытался найти подходящее обращение, и взял обе ее руки в свои. Он стоял на коленях, а она сидела на камне, как какая-нибудь высокая королева на троне, под несколькими последними звездами. -- Послушай, госпожа--
   -- Не стой на коленях, -- резко сказала она и сжала руки, которые он по-прежнему держал. -- Сколько раз я говорила тебе об этом?
   -- Да, но я так привык. -- Он начал было вставать, но потом опять уселся и упрямо выпятил челюсть. -- Я -- илин.
   -- Ты давно свободный человек.
   -- Да, но разве я делаю то, что хочу? И поскольку ты мой лорд, миледи-госпожа, то я дай- юио, в лучшем случае, и я могу воззвать к своей госпоже стоя на коленях, если считаю, что это самое подходящее и благопристойное положение. И я прошу тебя--. -- Она начала было что-то говорить, но он крепко сжал ее руки. -- Когда я уйду, не волнуйся, не иди за мной и -- ради любви Небес -- верь в меня, сколько бы времени это не заняло. Если я повстречаю врагов, то буду ждать, пока они не уйдут. Если я не буду точно знать, что ты здесь, мне придется что-то изобретать. Так что жди здесь и наберись терпения. Никто из нас не должен тревожится, ты поняла меня?
   -- Да, -- тихо сказала она. -- Но внимательно гляди по сторонам. Следующий поиск -- мой.
   -- Лио--
   Но этот спор он уже проиграл. Он встал, отряхнул пыль с коленей и пошел седлать Эрхин.
  
   За разбитым ими лагерем местность изменилась -- меньше леса, больше полян и лугов. Он знал это заранее, потому что уже был здесь, когда выбирал место для лагеря.
   Он ехал очень внимательно, стараясь найти места пониже, в которых можно укрыться, и ехал скорее на восток, чем на север. Главным образом он старался следовать вдоль ручья, который оставался самой большой надеждой и самым большим страхом: в подобной местности люди инстинктивно тянутся к воде, и враги тоже, и по этому ручью Гаулт мог так же легко найти их, как и они Дорогу.
   Около одного из холмов он спешился, забрался на верхушку, лег на живот и со своей наблюдательной точки самым тщательным образом изучил всю травянистую местность внизу, вплоть до кроличьей норы и последнего птичьего гнезда, проверил полет всех птиц, прислушался -- и слушал до тех пор, пока звуки местности не стали говорить с ним, пока не стал понимать гул насекомых и чириканье птиц в лесу и лугах.
   Он был один. Вокруг не было никого: он был уверен в этом настолько, насколько можно быть уверенным в чем-то, имея дело с незнакомым врагом.
   И тем не менее -- он не нашел безопасного пути через равнину, во всяком случае днем: только ночью можно было рискнуть и поехать на восток вдоль ручья, хотя и тогда за ними останется след, по которому на следующий день любой ребенок сможет их найти.
   И это совсем не хорошо. Если они так и поступят, то, делать нечего, опять придется ехать как можно быстрее, и чего они добились?
   Чума побери ее нетерпение и спешку. Его подбородок лежал на руке, солнце нагревало спину через броню, а он снова и снова искал способ так рассказать ей о местности, чтобы она поняла, что нужно подождать еще по меньшей мере день и только потом идти, но не прямиком на север, куда она стремилась, а сначала на восток.
   Хотя она и рассердится, когда он заговорит о ее безопасности, ему все равно -- за исключением того, что его госпожа, преследуя свою цель, скорее всего отправится туда, куда захочет, заставив его следовать за ней; а значит придумывать любые соображения -- как разумные, так и безумные -- напрасная трата сил, и на самом деле у него нет никакой возможности остановить ее, а если он попытается остановить ее силой, то это будет означать не только нарушение всех клятв -- от клятвы илина до клятвы юиона, но и разрыв тех глубоких связей, которые существуют сейчас между ними, и все равно не спасет их жизней, пока она считает, что права.
   И пускай Небеса помогут им обоим, потому что она чаще всего права, даже когда явно не в себе, или, по меньшей мере, исправляет свои ошибки лучше всех, кого он знал; и он по-прежнему не уверен, прав ли он был, когда убедил ее действовать вопреки инстинктам. Сомнение грызло внутренности, постоянно мучало все то время, когда он ехал один, без нее, хотя он и утешал себя тем, что она находится в хорошо укрытом месте, где, скорее всего, не привлечет к себе внимания, и легко сможет защищаться, если кто-нибудь все-таки наткнется на нее.
   Вот так между ними все и происходит, подумал он; вся эта неразбериха заставляет его беспричинно тревожится. Со всеми своими клятвами они согрешили перед Небесами, и нет священника, и он безусловно нарушил десять тысяч маловажных законов -- потому что надо быть сумасшедшим, чтобы соблюдать их, когда на нем и так слишком много кровавых грехов.
   Он всегда глупел, когда думал о ней, и поэтому сделал то, что клялся никогда не делать: разрешил себе подумать о том, что могло бы произойти между ними при свете дня, и как он мог бы использовать то взаимопонимание, которое установились между ними -- и как он делает одну вещь за другой, которые поклялся не делать с ней. И как она сделает так, что тяжесть решения ляжет на его плечи, хотя из них двоих он не был самым умным...
   Если бы он был в земле Маай, подумал он, в те времена, когда его кузены охотились на него, он мог бы спуститься к подножию холма, где оставил Эрхин, и пролежать там целый день. Он заметил бы все, что двигалось, полет любого сокола, шевеление любого листа. И вернулся бы только ночью. Но сзади осталась озабоченная Моргейн; и он не думал, что убедил ее ждать весь день -- откровенно говоря он бы и сам не выдержал, если бы она пошла на разведку; в лучшем случае она могла оставаться спокойной до полудня, а потом наверняка вообразит, что столкнулся с какой-нибудь опасностью.
   Врагам придется потратить уйму времени, чтобы обыскать все ручейки в округе.
   Но долгие усилия приносят плоды, если они, конечно, достаточно долгие.
   Обдумав все это один раз, а потом еще трижды, он понял, больше не в состоянии лежать и вообще находится далеко от нее. Он осторожно спустился вниз по склону холма и взял поводья Эрхин, которая все время оставалась на маленькой поляне, со всех сторон окруженной кустами, и повел ее по руслу сухого ручья, по которому поднимался на холм.
   Русло сливалось с другим, еще более узким, тоже прорезанным водой, по которому он и приехал сюда из лесистых холмов.
   Здесь он сел на лошадь и не торопясь поехал обратно тем же путем, которым приехал сюда, дальше и дальше в холмы, пока не доехал до того места, где сухое русло соединялось с ручейком.
  
   Какое-то время он ехал по самому ручейку, вода которого едва покрывала копыта Эрхин, но смывала следы.
   Действительно смывала, что не помешало ему почти мгновенно увидеть признаки того, что здесь проехал всадник.
   Кое-где тростник наклонился и вымок, как будто на него наступило копыто лошади. Он стал мучительно вспоминать, не оступилась ли где-нибудь Эрхин, когда утром он проезжал здесь.
   Нет, подумал он, и кровь начала холодеть в жилах. Нет. Не оступилась. И в любом случае не здесь. Они ехали совершенно прямо, не оставляя следов. Он отлично помнил эти тростники. И помнил место, где вышел на берег -- маленький плоский камень, скатившийся с холма.
   Он проследил след до того, как он вышел из камышей -- одинокий всадник.
   Неужели Моргейн? Она никогда не нарушила бы свое слово без причины. Он безоговорочно верил в это. Она никогда не поехала вслед за ним, если бы не случилось что-то очень плохое.
   Были и другие следы, вниз по течению, где ручеек мгновенно и предательски становился глубже и всадник должен был держаться ближе к берегу. Он сам так делал, и всадник, тоже, и оставил на берегу след подковы, совсем другой, чем у Сиптаха и направленный в другом направлении.
   Вот теперь он испугался по настоящему. И внимательно осмотрел все холмы кругом.
   Если бы он опять оказался в земле Маай в то время, когда родственники искали его, чтобы насадить голову на копье, он сделал бы то, что предлагал Моргейн: зарылся бы где-нибудь в землю и лежал до тех пор, пока охотники не прошли бы мимо. Неделю, две, больше, не имеет значения.
   Но тогда у него не было женщины, которая ждала его прямо там, куда ехал всадник, и лагерь был разбит прямо на берегу ручья, как на берегу дороги, и охотники там, а не здесь. Конечно она не будет сидеть сложа руки: они договорились, что она заберется на вершину холма и будет смотреть оттуда. Но Сиптах совсем другое дело -- лошадь труднее спрятать, и следы на земле остаются, чтобы с ними не делать. Если кто-то проедет мимо, глядя на берег искушенным взглядом, то, конечно, заметит хоть что-нибудь, и никогда нельзя быть уверенным, что все в отряде Гаулта дураки, хотя один из них и оказался настолько беспечным, что оставил видимый след.
   Вейни заставил Эрхин скакать быстрее. По дороге он не забывал оглядываться кругом, в поисках следов, но нашел их только однажды, на перемычке между двух холмов, когда, судя по траве, всадник присоединился к достаточно большому отряду.
   Дальше следы шли вдоль ручью, берег был хорошо утоптан, в грязи отчетливо были видны следы подковы более чем двадцати лошадей.
   Он поскакал дальше, со страхом вспоминая каждый камень и каждую примету разбитого ими лагеря. Внезапно ему пришло в голову, что это даже хорошо, что их много -- такая большая группа не может ехать тихо. Небеса знают, что они не слишком хорошо чувствуют себя в лесу, иначе не держались бы вместе, и Моргейн с ее оружием может легко справиться со всеми ними, особенно действуя из засады. Она должна опасаться только одного: не попадет ли в опасность ее единственный спутник.
   Только -- он вспомнил о маленьком ящичке, который носил около сердца и с обычным холодом подумал о мече-воротах -- если это люди Гаулта. Это мог быть и кто-нибудь другой, например из Манта.
   Даже если и нет, она должна десять раз подумать, прежде чем использовать свое главное оружие, из страха, что таким образом она предупредит Мант, который может послать на юг целую армию, чтобы найти их--
   Или через ворота Теджоса, и тогда на них нападут с двух сторон.
   И только Небеса знают, сколько их всего.
   И если один из них действительно тот, кого они так опасались, он сможет овладеть силой ворот, скрытой в Подменыше, и исказить ее так, что Подменыш станет непредсказуемым и опасным для всех, кто окажется поблизости, и для того, кто его держит: Вейни вспомнил одного из эрхендимов, стража ворот, храбро сражавшегося в той войне -- и погибшего -- и это зрелище часто навещало его, особенно тогда, когда меч был в его руках.
   Но подарок, лежавший около сердца, был способом найти ее, светом в темных местах: он мог испугать невежественного врага, но не был оружием -- и никогда не будет, особенно для того, кто своим телом защищал Моргейн Энджурин.
   Вейни не осмелился использовать его сейчас, даже для того, чтобы предупредить ее. Свой меч он отдал Чи и не забрал назад -- в результате остался почти полностью безоружным.
   Только лук.
   И небеса знают, насколько он опоздал.
   Все время, пока он скакал по центру ручейка к лагерю, Вейни напряженно вслушивался. Он оставил Эрхин за кустами, которые полностью скрывали ее, соскользнул на землю, и какое-то время стоял не шевелясь, пока не смог услышать все, вплоть до самого слабого шелеста ветерка.
   Птица пела долгую радостную песню, но даже это не успокоило его. На болотистом грязном берегу были отчетливые следы, оставленные несколько часов назад.
   Теперь надо было принимать трудное решение. Это место больше не было безопасным, значит и все остальные тоже. Он решил рискнуть и свистнул птицей: я здесь, говорил этот свист, и ничего другого.
   Ответа не было.
   Он яростно закусил губу, стреножил Эрхин, взял лук и колчан стрел, и скользнул через кусты к подножию холма. Он не боялся, еще нет. Могло быть все, что угодно. Например она могла услышать его, но не ответить, боясь обнаружить себя.
   Он пошел к лагерю так, как ходят охотники, часто останавливаясь и прислушиваясь. Когда он вышел на берег ручья, то опять увидел следы, а когда вышел на место, где, под холмом, был лагерь, то с первого взгляда понял, что Сиптах исчез.
   Отлично, сказал он себе, она забрала его, и ускакала.
   Но повсюду следы лошадей врага, слишком уж их много, они перекрывают следы Эрхин и Сиптаха, и тут уже не имеет значения, насколько хорош всадник, потому что как только любой хороший следопыт найдет начало следа, дальше он пройдет по нему до конца.
   Она должна повести их вокруг холма, вот что она должна была сделать. И вести их до тех пор, пока они не угодят в одну из ее засад.
   Но отсюда, судя по следам, уехало слишком много всадников, во все стороны, стирая любые следы, которые мог оставить серый жеребец, следы, по которым он мог бы пойти. Значит ему надо выбираться за пределы истоптанной области -- и исследовать все вокруг, рискуя нарваться на засаду.
   Самое лучшее, решил он, пока исследовать то, что произошло здесь.
   Склонившись так, чтобы его не было видно, он стал медленно изучать местность, потом пошел вдоль склона холма, среди камней, постоянно останавливаясь и прислушиваясь. И не слышал ничего, кроме ветра.
   Потом взлетела птица, на востоке, сзади от него.
   Он застыл на месте, и долго стоял, только изредка шевелясь, чтобы не свело мышцы.
   А потом птица позвала, прямо перед ним.
   Он спокойно и тщательно оглядел склоны холмов, и те точки, где можно было укрыться, так далеко, как только мог, не выходя на открытое место, и не допуская в себя никаких чувств, ни страха, ни самоупреков в том, что он мог сделать, но не сделал; сейчас надо было сделать только одно: уйти из-под склона холма и найти врага, не обращая внимания на то, что происходит сзади. Иначе ему никогда не найти ее.
   Он подождал достаточно долго, чтобы заставить их поволноваться, потом спокойно, не оглядываясь, вышел из-под укрытия из кустов и камней.
   По всей видимости они думали, что он пойдет к лошади. Наверняка они нашли Эрхин и устроили там засаду, ожидая что он должен пойти туда, если не хочет убегать пешим.
   Где же она? постоянная мысль сверлит голову. Вся местность превратилась в засаду, повсюду следы врагов и не малейшего признака Моргейн.
   Если она услышала крик птицы, то, по меньшей мере, предупреждена.
   Он сел на землю за камнем и стал ждать, что они сделают, и не было слышно ни единого звука, даже шевеления.
   И ветер затих.
   Потом покатился булыжник, где-то на голом плече холма над ним. Кто-то шагнул по камням и опять затих.
   Вейни аккуратно вынул из колчана три стрелы, одну наложил на тетиву, устроился поудобнее и ждал, не сгибая лук: перед стрельбой не надо напрягать руку.
   Шаги раздались опять, ближе, со лба побежали струйки пота, одна покалывающая дорожка, потом другая.
   Звук прекратился, потом опять возобновился, человек шел к камню, но запутался в кустах.
   Вейни выдохнул, быстрым плавным движением согнул лук, вскочил, обернулся и навел стрелу на человека в блестящей кольчуге, который увидел его и скользнул за раскрошенный камень. Но стрела Вейни по-прежнему глядела ему в лоб.
   -- Вейни, -- выдохнул Чи, вставая из-за камня и делая шаг к нему. -- Ради бога -- я шел за тобой. Я все время шел за вами. На что вы надеялись, прогнав меня? Положи лук!
   -- Где она?
   -- Не здесь. Положи лук, Вейни, ради бога, я видел, как они прошли мимо. Я пошел за ними, но ничего не мог сделать--
   -- Где она?
   -- Север, они увезли ее на север.
   Его сердце превратилось в лед. Тем не менее он повелительно махнул луком, не опуская его. -- Прочь с дороги.
   -- И меня ты тоже убьешь? -- Глаза Чи раскрылись и загорелись бешенным огнем. -- Вот как вы поступаете с друзьями!
   -- Прочь с дороги.
   -- С друзьями, Вейни, -- повторил Чи, и нырнул за камень, из-за которого выскочил. -- Ты знаешь это слово? Вейни!
   Вейни отвернулся от Чи и побежал вперед, хорошо помня свист, который услышал снизу, хотя и видел лучников, стоявших на его пути. В то же мгновение что-то ударило его сзади в спину между лопатками и сбило на землю.
   Он покатился вниз, к подножию холма, больно ударяясь спиной о мешанину из брони, лука и колчана. Шлем слетел, лук потерялся, а он все катился и катился вниз по травянистому склону, переворачиваясь с бока на бок.
   Он вскочил, почти ничего не видя, и вырвал из ножен клинок чести. Звуки торопливых шагов, скрежет оружия, смутные фигуры, собравшие на склоне холма, выше и ниже его.
   -- Живым! -- крикну кто-то. -- Только живым! Шевелись!
   Он закричал, выбрал цель и бросился вперед, прямо на кел, пробил его оборону: стальной клинок вошел в тело, прорвав кожаный панцирь. Но нога поскользнулась на мокрой от крови траве, и еще один враг бросился на него, а потом еще и еще. Покачнувшись, он восстановил равновесие, голова наконец-то заработала, он хладнокровно защищался от их атак, уловив ритм их движений и колебаний. Но тут вторая группа налетела с другой стороны и он потерял с таким трудом обретенный ритм.
   Человек, падая, схватил его за ногу. Он покачнулся, все остальные бросились на него, не обращая внимания на клинок и стараясь схватить его за руки; он потерял равновесие и упал, на него свалилась скользкая куча тел.
   Они все скатились к камню. Он ударил человека, державшего его, достал локтем в живот второго, потом огрел кулаком третьего, высвободился и вскочил на ноги, едва не упал на неровном склоне и попытался вырвать свой нож из руки удивленного человека, вцепившегося в него.
   Опять шаги, тень затмила солнце справа и сзади, множество рук схватили его и ударили о камень. Кончик меча уткнулся в подбородок и заставил голову откинуться назад.
   Из кровавого тумана вынырнуло лицо Чи, перекошенное усмешкой, чем-то похожее на волчье, за его спиной толпилось с полдюжины кел и людей.
   -- Ах, -- издевательски сказал Чи, -- очень близко, друг. Но не настолько.
  

Тринадцатая Глава

  
   Они бросили его на утоптанный берег ручья, на какое-то мгновение он не понимал, что происходит, и только тогда, когда Чи скрестив ноги уселся перед ним, все понял: лицо Чи было маской, за которой жил кто-то другой, чужой.
   Значит Чи умер, как и Брон. Многие из товарищей этих людей тоже погибли, некоторые ранены, и он один должен заплатить за все. Нормальная логика, которую он понимал. И совершенно непонятно то, что они, судя по всему, ничего не собирались с ним делать, эти кел и эти люди, которые должны были разорвать его на части хотя бы за тех троих, которые остались лежать на склоне холма.
   Зато понятно, почему Чи глядит на него так, как сейчас, холодно и отчужденно -- потому что это совсем не Чи. Он среди людей, которые скармливают своих врагов волкам.
   Моргейн, его мысли опять побежали по знакомой дорожке. Слава Небесам, она цела, сбежала от них. Она ускакала, сохранила все свое оружие, и в безопасности.
   Значит она где-то в холмах, может быть неподалеку. Только Небеса знают, но ручеек, который скрыл его следы, мог скрыть и ее -- только она уехала в противоположном направлении, решил он: там Дорога, поэтому враги вряд ли даже подумают о том, чтобы искать ее там, будут искать здесь, и, конечно, ничего не найдут.
   Она поскачет на север и на восток, туда, куда ведет Дорога, и, быть может, думает найти его, срезав путь; но надежды почти нет. Не исключено, что она сможет перехватить их около самих Ворот... возможно, но лучше об этом не думать: она не сможет бросить его и попадет в засаду.
   Если только... О Боже, если только она не ранена и у нее не будет другого выхода.
   И вряд ли он сумеет узнать правду у тех, кто будет допрашивать его.
   -- Почему вы здесь? -- спросил Чи, как если бы у него в голове был список вопросов, на которые он собирался получить ответ. -- Откуда пришли? Куда идете?
   Они даже не связали его. Тем не менее оказалось, что достаточно трудно поднять голову, вырваться из болота, в котором оказался его рассудок, и увидеть Чи через то, что бегало в глазах и затмевало зрение.
   -- У нее есть право быть здесь, -- сказал он: с одной стороны это правда, а с другой может устрашить всех этих кел.
   -- Ты человек, настоящий?
   Вейни кивнул и пошевелился, что-то полилось вниз по щеке. Он неловко подтащил под себя руки, и, под тяжестью кольчуги и кожи, ощутил рядом с сердцем давление маленького ящичка. Они не нашли его. Он взмолился Небесам, прося их не дать им найти его, хотя все остальное оружие у него отняли, от клинка чести до ножа в сапоге. И эрхендимский меч, который лежал на коленях у Чи, он тоже хорошо помнил.
   -- Она кел?
   Его так часто спрашивали об этом, что он, кивнув, солгал прежде, чем осознал это. -- Да.
   -- Ты ее любовник?
   Он не поверил своим ушам, услышав вопрос, и в нем поднялась злость. Усилием воли он сдержал ее, вовремя вспомнив, насколько опасно поддаваться ей. И этот фальшивый Чи не имеет доступа в сознание настоящего Чи -- иначе не стал бы спрашивать. -- Нет, -- ответил он. -- Я ее слуга.
   -- Кто дал ей такое оружие?
   -- Создатели. Давно умерли. В моем родном мире. -- Руки дрожали под ним. Холод лился от земли и от ран. Возможно и страх. Слишком много причин. -- Очень давно, -- начал он, глубоко вздохнув из-за боли в животе, -- что-то случилось с воротами. И это не прекращается, до сего дня, говорит она. Меч сделан для борьбы с ним. Для борьбы--
   -- Поднеси эту штуку к Воротам, Человек, и умрешь, очень быстро.
   Он побоялся согласиться. Но они, похоже, и без того все знали -- даже расстояние он ворот, на котором слишком рискованно использовать меч. Значит Моргейн грозит настоящая опасность.
   -- Что она ищет в Манте?
   Дрожь уже достигла плеч и охватила все внутри, боль была везде, но гордость не позволяла показать это врагу и его голос не дрогнет.
   -- Что она ищет в Манте?
   -- То, что она хотела найти в Морунде, -- сказал он, -- совет.
   Чи? мысленно спросил он, глядя в знакомое лицо. Чи? От тебе что-то осталось? Ты помнишь, парень? В тебе еще есть что-то человеческое?
   -- Что за совет?
   -- Вы все ничего не понимаете. Чи знает. -- Он попытался усесться поудобнее, подтянув себя немного вверх, чтобы облегчить боль в бедре, по которому они ударили, и в сухожилии, которое они порезали. Он стиснул зубы и уселся, рискуя, что кто-нибудь сзади размозжит ему череп, и обнаружил, что нет такой части тела, по которой они бы не ударили древками копий. По лицу бежала кровь, темная лужица уже собралась под ним, и он вытер грязной рукой порез на лбу. -- Миссия миледи здесь -- ты очень хорошо знаешь ее.
   -- Смерть, -- сказал Чи, -- смерть и только смерть -- для всех кел.
   -- Тебе это не повредит...
   -- Смерть.
   Все. Суть дела. Никакого мира быть не может, как только эти кел-лорды узнали цель Моргейн. Вейни мрачно посмотрел на Чи и не сказал ничего.
   -- Куда отправилась твоя леди?
   -- В Мант.
   -- Нет, -- спокойно сказал Чи. -- Не сомневаюсь, что нет. Я помню, друг. Я помню ночь в лагере Арундена -- ты и она, вместе -- а ты помнишь это?
   Он помнил. Этот фальшивый Чи знал слишком много; быть может все.
   -- Я скорее готов себе представить, -- издевательски сказал Чи, -- что твоя леди где-то неподалеку, в этих холмах. И я думаю, что она пыталась предупредить тебя -- но не смогла до тебя тянуться. А теперь она пойдет вслед за нами, куда бы мы не пошли. А если мы будем настолько глупы и убьем тебя, она скорее всего немедленно появится -- и будет мстить. Не так ли?
   -- Не знаю, -- ответил Вейни. -- Она могла ускакать в Мант.
   -- Нет, не думаю, -- уверенно сказал Чи. -- Она здесь и ждет темноты.
   Вейни ничего не ответил. Он напряг мышцы, проверяя, сможет ли он вскочить на ноги, если решит сломать Чи горло. Если убить этого человека, то можно сохранить немного знания от попадания в руки кел.
   И тогда, по меньшей мере, этой бандой будет командовать какой-нибудь другой кел, не такой опасный.
   -- Я думаю, -- продолжал Чи, -- что она придет сюда, хотя бы для того, чтобы узнать, жив ли ты. Скрытно, даже ползком. И, возможно, ради тебя она может решиться на переговоры.
   -- Освободи меня, -- сказал Вейни. -- Я найду ее и передам любое послание, какое ты захочешь. И вернусь к тебе с ответом.
   Все вокруг засмеялись.
   -- Я из Карша, -- сказал Вейни, -- а мы никогда не нарушаем своих клятв.
   Чи долго удивленно смотрел на него и молчал, изредка мигая, как если бы хотел проникнуть вглубь мыслей того, кто не был кел и кого он не понимал. Смех прекратился сам собой.
   -- Чи? -- спросил Вейни, еще спокойнее, собираясь перед рывком.
   -- Возможно так оно и есть, -- прищурившись сказал Чи. -- Я бы не сказал, что нет. Но кто может поручиться, что ты вернешься? Никто. А она обязательно придет за тобой. Для этого ты должен только позвать ее -- и ты сделаешь это, хочешь ты того или--
   Он прыгнул, поскользнувшись на грязной земле, к горлу Чи, и все задвигалось: люди, стоявшие вокруг, набросились на него, а Чи, закричав и отбив первый удар, отпрыгнул назад. Тогда он схватил Чи за одежду и ударил по шее, намериваясь сломать ее, но в него вцепилось множество рук, удары потеряли силу, на него нахлынула волна из тел и прижала к камню.
   Еще больше ударов. Он защищался как мог, часть ударов приняла на себя броня. Он надеялся, что успел сломать шею Чи и спас их от множества неприятностей, которые Чи мог им причинить -- но, увы, надежда была слабой, и совсем умерла, когда чья-то рука схватила его за волосы и вздернула вверх и он увидел Чи, смотревшего на него сверху, с камня, и улыбавшегося перекошенной кровавой улыбкой.
   -- ...или не хочешь, -- закончил фразу Чи.
   -- Она не дура.
   -- и она узнает, что ты у нас. Если она появится, то ей придется подумать об этом. Не так ли?
   -- Она не дура.
   -- Дурак может убить заложника. Подумай об этом.
   Он еще раз рванулся к Чи, пока они не ждали этого. Но и на этот раз ничего не получилось. Они бросили его на землю, и держали до тех пор, пока не расстегнули все пряжки и ремни, а когда он попытался бороться захлестнули горло ремнем, сжали и он потерял сознание.
  
   Человек с неукротимым характером, подумал Чи, пробуя языком рану на губе: с идиотским характером, который начинает сражаться, как только освободит руку или ногу. И этот человек держал в руках меч-ворота. И уничтожил половину его телохранителей-кел и большую часть людей.
   В сознании внезапно всплыло воспоминание -- цепь на ноге, и этот дикий человек нападает на волков, наклоняясь с седла белой лошади и орудуя своим мечом, чем-то похожий на ангела мщения, кровавого ангела мщения в сумерках мира.
   Тот же самый человек, похожий на первого советника могущественной королевы, стоит, склонив голову перед гневом своей госпожи -- и защищает его спокойными словами, спокойный взгляд из-под бровей...
   Они продолжали бить его, наконец обнаружив, что единственный способ сладить с ним -- заставить потерять сознание. -- Не убивать! -- крикнул Чи, спрыгнул с камня на грязную землю и подошел к лежащему телу, чтобы поближе осмотреть его.
   Они раздели его -- мужчина с очень бледной кожей, но загорелым лицом и руками, проживший всю жизнь в броне. Сама броня лежала рядом, на берегу ручья -- броня лежала на берегу реки, и тот же самый человек предлагал ему лекарства и поддержку--
   -- Милорд, -- сказал кто-то рядом и задал вопрос. Чи мигнул, голова кружилась, он чувствовал странное отчуждение от того что делал, как если бы был только зрителем, не участником.
   -- Делай что хочешь, -- прошептал он, отвечая на вопрос о пленнике; он не осмелился сосредоточиться на этом. Он помнил его гнев. И Джестрина-Брона, мертвого. И своих людей, исчезавших в хаосе ворот.
   Эта женщина, он хотел, чтобы она стала его союзником. Этот меч -- в Манте нет ничего, что могло бы встать против него. Меч, женщина со своими талантами -- и он, со своим ценным заложником. Это -- фантастическая мысль, кружившая голову -- власть над Мантом, настоящая возможность для осуществления своих самых сокровенных целей.
   Он вернулся к камню и уселся, правой рукой ощутив выветренную поверхность. Его люди что-то громко говорили, он недовольно посмотрел туда. -- Оставьте его в покое, -- сказал он человеку, который крутился рядом. -- Он не успокоится до Манта, если вы будете продолжать так, тогда что за заложник у нас будет против силы ворот? Сумерки. Скоро сумерки.
   Такое ощущение, как будто сила ворот, перенесшая его в это тело, начала исчезать. В отдалении зазвучали голоса. Он видел, как они поволокли пленника к одному из двух высоких деревьев, торчавших из кустов рядом с ручьем, увидел, как он ударил ногой одного из его людей и в ответ получил такой же удар.
   -- Упрямый мужик, -- прошептал он с болью, жалея его, и это мог быть Джестрин, и мог быть Брон, и в душе поднялась злость, что человек, которому он доверял, не сделал ничего, чтобы помешать злу, которое упало на него.
   Или это просто бессмысленная меланхолия. Иногда новый Измененный начинает беспричинно плакать или злиться, иногда в нем кипит возмущение на самого себя. Рассеянные воспоминания предыдущего владельца пытаются найти место в новом сознании, уничтожившим его.
   Он уже сражался в такой битве, хладнокровно и спокойно. Он знал, что происходит с ним, знал, как справиться с воспоминаниями, которые пытались реорганизоваться и захватить власть, потому что сердце билось как сумасшедшее, пот заливал все тело, и он видел волков, которые прыгали на ап Кантори, как демоны из тьмы, и слышал, как кости потрескивают, а волки перекликаются между собой, но, не обращая на это внимания, встал и пошел по утоптанной траве к тому дереву, к которому его люди наконец-то привязали пленника.
   -- Чи, -- сказал Вейни и посмотрел на него через кровь и грязь, залепившие лицо. Опять шевельнулись воспоминания о береге реки и доброте. Больно. Он призвал другие воспоминания об этом человеке: еще доброта, подарки, защита от леди, и -- убийство, лицо Брона. -- Чи. Садись. Давай поговорим. Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать.
   Страх. В сердце заполз страх. Ловушка, конечно ловушка. -- Ага, -- грубо сказал он и тяжело уселся, скрестив руки на коленях. -- Что ты хочешь сказать мне? Что ты можешь сказать мне? Или продать.
   -- Что ты хочешь узнать?
   -- Я знаю -- ты хочешь предложить мне ненадежное покровительство леди, не так ли? А я перешел на сторону Гаулта, друг. Вот что вы оставили мне. И поступил умно, очень умно. И за это должен поблагодарить вас, обоих.
   -- Но Чи--
   -- Я пошел к нему добровольно. И теперь мы действуем вместе, сражаемся вместе. А что я был должен делать, по-твоему: ждать, пока бы ты не поступил со мной как с Броном? И ваши враги меня хорошо приняли.
   Вейни вздрогнул. Но продолжал. -- Чи, -- сказал он, -- Чи--, -- как будто говорил с ребенком.
   -- Я пошлю тебя в Ад, Вейни. Туда, куда ты послал Брона.
   Вейни с ужасом поглядел на него.
   -- Я хочу только этого. Лучше быть волком, чем оленем. Вот чему ты научил меня, друг. Мальчик повзрослел, мальчика больше не обмануть, мальчик знает, что ты лгал ему и презирал его. Не обращай внимание на лицо, друг: я намного старше, чем тот мальчик, которому ты лгал.
   -- Я никогда не лгал тебе, Чи. Клянусь своей душой.
   Ради Бога, сражайся с ним, Чи. Разве ты не хотел именно этого сражения?
   Чи вытащил из ножен нож, и, схватив Вейни за косу, запрокинул голову назад и держал так какое-то время, пока тот не начал тяжело дышать и мышцы шеи не ослабели. Глаза человека были закрыты: он больше не сражался, только инстинктивно старался выжить.
   -- Что, разучился говорить? Давай, советуй еще! Или ты уже подох, Человек?
   Нет ответа.
   Чи взмахнул ножом, одним ударом отрезал косу и бросил ее на землю.
   Человек вздохнул и в ужасе откинул голову назад, с треском ударившись о дерево, и так посмотрел на него, как будто получил смертельную рану.
   Там, в холмах, это предмет гордости воинов. Но для этого человека это что-то большее, намного большее. Это была счастливая мысль, и он заметил, с удовлетворением, что на мрачном лице пленника появилось отчаяние: он пробил брешь в этом упрямом и гордом человеке.
   Чи спрятал нож в ножны, в душе усмехаясь над человеческим гневом и слабостью, и отошел от него.
   Потом глядя на Вейни, Чи видел только одно: тот сидел со склоненной головой, укоротившиеся волосы неряшливо падали на лицо. Возможно в конце концов он почувствовал боль от ран, а от долгого ожидания его суставы задеревенели.
   Но что-то исчезло из него, хотя внешне ничего не изменилось.
   На закате он будет товаром, товаром в великой сделке -- при первом же запахе раскаленного железа он станет совсем другим, и это будет начало платежа... а потом его гордость, честь, любовь и наконец жизнь, все в обмен на оружие леди.
   Всегда и в любом деле, подумал Киверин, должно быть несколько целей: и здесь есть здравый смысл, требующий выгоды, и темная стихия Чи, требующая мести; мщение лучше, чем выгода, но выгодное мщение лучше всего.
   И еще есть кое-кто в Манте, которые присоединятся к нему, несмотря на...
   Внезапно он почувствовал, как воздух наполнился тревогой, как будто открыли ворота. Один из его людей закричал, и уронил на землю ящичек, который он подобрал среди раскиданных на земле вещей пленника -- на землю выпало маленькое пятнышко, блеснувшее как звезда.
   -- Не трогай его! -- Чи прыгнул вперед и ринулся к камню одновременно с капитаном из Манта, но успел раньше и схватил камень, за которым его собственный человек не рискнул нагнуться -- слишком маленький, чтобы повредить голой руке, тем более здесь, далеко от Теджоса и Манта; тем не менее под волосы на затылке как будто воткнули маленькие иголочки, а кончики пальцев засветились красным.
   И испуганный взгляд человека, который нашел его.
   -- Милорд! -- возразил капитан. И этот напуган, тоже. Тревога в глазах. Эта вещь не для такого как ты, сказал бы капитан, если бы осмелился.
   Но не в лицо лорду из Манта, пусть даже и ссыльному.
   Чи остановился, подобрал маленький ящичек, из которого выпал камень и который его испуганный человек бросил среди всех остальных вещей Вейни, и положил камень обратно. Тревога по-прежнему висела в воздухе, ее тяжесть лежала у него на плечах. -- Я сам передам это, -- сказал Чи, в упор глядя на капитана. Свой собственный голос издалека донесся до него. Он повесил цепь с ящичком на шею. -- Капитан, я все еще выше вас по рангу.
   Капитан ничего не сказал, только стоял, глядя на него злым и смущенным взглядом.
   Человек нес это. В голове немедленно начался разброд, одновременно возникли мысли от человеческой половины и от другой, презирающей людей. Внутренний шум -- цена бессмертия. Чем старше становишься -- тем больше тонешь в человеческом: многие сошли с ума.
   За исключением тех случаев, когда Сюзерен приговаривал бунтовщиков-кел, восставших против его власти, стать носителем разума какого-нибудь своего любимца, разум которого был очень стар и очень сложен, даже по меркам кел, и способен полностью подчинить себе хозяина и отсеять все его воспоминания.
   Его друзья при дворе спасли его, по меньшей мере, от такого приговора, и пересадили в Гаулта, сохранив неприкосновенными кровь, ум и воспоминания Киверина, и, частично, воспоминания самого Гаулта, особенно о том, как он любил Джестрина, когда Джестрин был человеком. И знание местности, и память о союзниках -- и жертвах -- Гаулта, но постепенно они все развеялись, за ненадобностью.
   Однако кое-что из воспоминаний Гаулта он сохранил: знание о залах Морунда, память о восходах солнца и окнах, и о пяти корзинах зерна, которые можно получать с полей Итонда -- эти воспоминания пересеклись с его собственным опытом жизни в Морунде, и временами он сам не был уверен, что из них принадлежит Гаулту, а что ему.
   Но война Гаулта закончена. Он больше не пытается утвердить себя. На его месте появился Чи, которого он сам когда-то -- ирония судьбы! -- осудил на смерть: человеческий разум, сильный, похожий на воду, текущую по хорошо сделанным каналам, юный, не до конца уверенный в себе, жадно стремящийся утвердиться, захватить и подчинить себе более старшие воспоминания, наполнивший всю сущность Киверина своими сомнениями, суевериями, идеями и готовый даже уничтожить ее. Не будь дураком, парень, не руби сук, на котором сидишь.
   Это сила -- и даже капитан вынужден уважать ее; а у него есть Мант, с которым он всегда может посоветоваться. А то, что я могу сделать, если у меня будет оружие, которое несет леди, ты даже представить себе не можешь.
   -- Приготовь своих солдат, -- приказал он капитану.
   -- Милорд, -- ответил тот. Как же его зовут? А, да, Тайпин. Скользкий тип. Личный агент Скаррина.
   Чи глубоко вздохнул, выдохнул через нос и посмотрел на небо: солнце еще в зените.
  
   Солнце спустилось за холмы, тени удлинились и они разожгли костер, не обращая внимания на дым. Вейни глядел на их неторопливые движения, чувствуя острую боль в окоченевших суставах и распухших пальцах. Начиная с полудня ему не удавалось потерять сознание. Несмотря на все усилия. Он хотел этого сейчас, или вскоре после того, как они начнут с ним по-настоящему, и не был уверен, что будет хуже: ожоги, или то постоянное напряжение, которое разрывало его суставы.
   Он сжимал и расслаблял плечи, насколько мог, пытался шевелить ногами и пару раз медленно выгнул спину, насколько хватило силы в мышцах, которые еще слушались.
   Осталась только одна надежда, надежда на госпожу, на то, что она придет, мудрая и сильная, и совершит чудо: разгромит лагерь, не убив его и не забывая при этом -- он молил Небеса -- что камень-ворота потерян и находится в руках врага.
   Но если чудо совершится, если он выживет, то должен быть способен стоять на ногах. Тогда он сможет уйти вместе с нею и не задерживать ее, потому что, нет сомнения, из Манта уже вышли войска, и он не должен, ну никак не должен, задерживать ее или, еще хуже, заставить искать убежище в этих слишком голых холмах, да еще ухаживать за раненым товарищем.
   Товарищем, оказавшимся настолько глупым, что довел себя до этого.
   Эта боль грызла его больше, чем любая другая -- как так получилось, что его схватили, что он сделал все, что враг хотел от него, а ведь госпожа доверяла ему, считала здравомыслящим человеком. Или он должен отказаться от мысли, что она придет, и потом, искалеченным, стать бременем для нее, если она все-таки вытащит его отсюда.
   Потом в голову пришла другая мысль, холодно-рассудочная, что любви для нее недостаточно, главное в ее жизни то, чему она служит. У нее уже был кто-то, перед ним. И она легко рассталась с этим человеком, и всегда поступает только разумно -- нет даже тени сомнения, что она никогда не сделает ничего глупого.
   Наконец Вейни сказал себе: он может делать все, что захочет, кричать или молчать, дать этим кел разорвать себя на куски, и он этого не будет ничего ни плохого, ни хорошего. Он сам по себе, с того времени, когда ускакал от нее, и так оно и будет, пока кел не притащат его в Мант, где либо убьют, либо, скорее всего, залечат его раны и будут обходиться с ним очень вежливо, пока один из них не захочет использовать его тело для себя.
   Или -- случайная мысль, которую он яростно попытался прогнать -- она могла отправиться прямо навстречу войскам из Манта, ее связали, и она не может вернуться обратно -- или еще хуже, намного хуже. В мозгу промелькнули кошмарные видения, одно другого хуже, наложились на запах дыма и неприятный, нервный смех людей, глядящих на медленную смерть другого человека.
   Стемнело, сумерки. Кел закончили ужинать и о чем-то неторопливо переговаривались.
   К нему подошел Чи, встал над ним и спросил, нет ли у него желания сделать то, что от него хотят.
   -- Позвать ее? Да, могу, -- ответил Вейни, не уточняя, что он мог бы позвать ее только для того, чтобы увидеть. -- Но я очень сомневаюсь, что она услышит. Она, скорее всего, ушла вниз по дороге, в Мант.
   -- А я очень сомневаюсь в этом. -- Чи опустился на корточки и взял ящичек, который висел на цепочке вокруг шеи. -- Твое?
   Западня. Он ничего не ответил.
   -- Так что ты можешь позвать ее, -- сказал Чи. -- Сделай это. Сейчас. Попроси ее придти на край лагеря -- я хочу только поговорить с ней.
   Вейни посмотрел на Чи. Внезапно в груди все сжалось и ему показалось, что холмы стали слишком тихими.
   -- Давай же, -- жестко сказал Чи.
   Он искривил рот, как только смог, и свистнул, резко и пронзительно. -- Лио!
   И уже не внезапная, но постоянная мысль, которая билась внутри него весь долгий полдень "Моргейн, Моргейн! Ради бога услышь меня. Они хотят поговорить с тобой!"
   -- Нет, мало, -- сказал Чи и открыл ящичек: свет из камня-ворот осветил его лицо. Свет стал ярче; плоть поползла. Все, что попало в свет, казалось слишком ярким и искаженным.
   -- При помощи этой вещи ты можешь почувствовать только то, -- сказал Вейни, -- что с воротами в Манте что-то случилось. И больше ничего, парень. Я могу почувствовать намного больше. Я могу точно узнать, что случилось.
   -- Ты -- узнать?
   -- Ты не знаешь, с чем сравнивать. Что правильно, что неправильно. Сила течет наружу--. -- Он потерял мысль, когда Чи вынул камень из ящичка, подержал, потом опять положил обратно и поставил открытую шкатулку на землю перед ним.
   -- Так она узнает, где ты. Позови ее опять.
   -- Если она здесь, она уже услышала меня. -- Он надеялся на этот маленький ящик и на камень. В наступивших сумерках из него лился яркий свет, делавший Чи отчетливо виденной целью. Эх, если бы Моргейн была здесь, если бы она точно знала, что тот, кто стоит на коленях перед Вейни, именно тот, кого надо убить. Она умела быть очень точной, в отличии от лучника. Несколько людей могли упасть на землю раньше, чем поняли бы, что на них напали.
   Но, вместо этого, она могла быть по дороге в Мант.
   -- Нет, мало, -- сказал Чи и позвал людей, сидевших у огня. -- Ты должен, --сказал он, посмотрев на землю, -- быть более убедительным.
   На этот раз Вейни не мог избавиться от них. Он мог позвать, хотя это было совершенно бесполезно; но он не стал унижаться и вместо этого несколько раз быстро и глубоко вздохнул, когда они подошли к нему.
   И когда железо коснулось его груди, он даже не попытался отстраниться.
   Еще раз, и еще. Смех. Люди плевали ему в лицо, и, наверно, это их развлекало. Другие, элегантные кел, просто смотрели.
   Зато она в безопасности, думал он не переставая, заставлял себя так думать, заставлял себя повторять это как молитву, представлял себе серого жеребца с серебряноволосой всадницей, скачущей где-то далеко в холмах. Она слишком умна, чтобы попасться.
   И это хорошо. Это очень хорошо.
   -- О Бог-
   -- Милорд, -- резко сказал кто-то из них, чья-то рука схватила его волосы, в горло уткнулся кончик ножа.
   Все, конец, подумал он.
   Появилась какая-то бледная тень и серым облаком перелетела через ручей. Он мигнул, на мгновение зрение прояснилось и в сгустившейся темноте он увидел блеск серебряных волос, черную фигуру, освещенную только светом звезд, и меч-дракон, в ножнах, концом вниз.
   -- Лио, -- крикнул он, преодолевая боль в горле. -- Стрелки.
   Нож пронзил ему кожу -- это Чи уколол его в бок.
   -- У нас ваш человек, -- крикнул Чи.
   -- Лио, они знают--
   Удар обрушился на его череп, выбросил в темноту, все исчезло, он не понял, успел ли он предупредить ее или только собирался-
   -- Вы хотели видеть меня или поговорить со мной? -- спокойный голос Моргейн пронзил темноту.
   Вейни разлепил глаза и увидел открытый ящичек с камнем-воротами. Она не могла напасть, опасаясь, что и его, незащищенного, утянет внутрь, как Брона. Он дернулся в руках тех, кто держал его, но добился только нескольких ударов ногами, слезы боли потекли по его покрытому потом лицу.
   -- Вы хотите вашего любовника обратно, -- подколол ее Чи. -- Подходите и мы заключим сделку.
   Вейни внезапно приподнялся, выбросил левую ногу и дотянулся до крышки. Свет погас. Он ослеп.
   А потом сверкнул Подменыш, опаловый брусок начал разгораться, замерцал белым светом, тем самым, который ничей глаз не хотел бы видеть. Кел, стоявшие лицом нему, засуетились и приготовились бежать.
   Но Чи схватил ящичек и прижал его к спине Вейни.
   -- У меня в руке ящик с камнем, -- крикнул Чи. -- Только подойдите к моим людям и я открою его!
   -- Вейни? -- раздался голос Моргейн. Он видел ее и кусты, и холм над ней, освещенные Подменышем. Он видел как она колеблется, не осмеливаясь ехать дальше. Но ветер дул и выл, пригибая траву. Никакая стрела не могла в нее попасть.
   -- Лио, он говорит правду. Делай то, что ты должна. Они в любом случае не оставят меня в покое.
   -- В совершенном покое, -- прокричал Чи, -- если вы будете разумной.
   -- Что вы хотите?
   -- Лио, это Чи!
   Глубокое молчание, и он опять оперся спиной о дерево, удовлетворенный. Все, он сказал ей все, что был должен сказать и она знает все, что должна была знать.
   Возможно случится чудо. Но он не надеялся на него. Он наделялся только не то, что она не будет пытаться дальше понимая, что никакая сделка невозможна -- только не с Чи, который знает слишком много о ее настоящих намерениях.
   -- Будь ты проклят, -- сказал Чи его плечу, и, поразив Вейни, болезненно засмеялся. Именно так вел себя настоящий Чи: жалуясь и возмущаясь.
   -- Освободи меня, -- сказал он Чи. -- Только так ты сможешь заключить сделку. Или, по меньшей мере, дай мне свободно вздохнуть.
   -- Он у нас, -- крикнул Чи в темноту. -- Только подойдите ближе, и всю дорогу в Мант он будет платить за это -- я сам повешу этот камень ему на шею, если вы решите иначе.
   -- Дайте мне сказать вам, милорд, что я буду убивать одного вашего человека за другим, но вы не осмелитесь убить его, иначе ваши люди умрут быстрее -- и вы увидите насколько быстро. И вы не убьете его хотя бы ради спасения собственной жизни, потому что вы живы только потому, что он жив. А если вы сомневаетесь в моих словах--
   Человек рядом с Вейни вскрикнул и упал, Чи повернулся и вцепился в плечо Вейни.
   -- Ну, что ты будешь делать? -- подколол его Вейни.
   -- Проклятая тварь!
   Вейни усмехнулся, сквозь боль.
   Огонь Подменыша погас, оставив их слепыми, в почти полной темноте.
   Вокруг шептались люди Чи, яростно и боязливо.
  
   На рассвете они накормили его -- не слишком сытно, но дали кусок лепешки и кашу, которую его желудок с радостью приветствовал. Они даже развязали ему руки и разрешили попить из ручья и умыться, хотя две дюжины людей глядели на это, и большинство из них было настолько близко, что готово было в любой момент наброситься на него. Юмор ситуации был настоящим бальзамом от боли, которая набрасывалась на него при любом движении и малейшем вздохе. Он надеялся, что чем больше будет двигаться, тем легче ему будет, и отказывался показывать им малейшие признаки боли, которую испытывал или просить у них лекарства, которые они, скорее всего, ему бы все равно не дали. Особенно плохо было с ожогами на груди и животе, тем более, что они собрались опять надеть на него броню -- по меньшей мере Чи громко спорил об этом с капитаном, который возражал и громко кричал, что в дороге может быть все.
   Но Чи победил, ругаясь и крича еще громче, и сорок придурков мрачно глядели, как он надевает бриджи, рубашку, войлочную куртку и на нее кольчугу, которая стала в десять раз тяжелее, чем раньше; зато его сломанные ребра и обожженный живот будут защищены от случайных ударов. Он запутался в кожаных застежках, и Чи обругал его за то, что он не слишком спешит: судя по всему сам Чи не собирался испытывать судьбу и раздражать своих людей еще до наступления дня.
   А потом Чи приказал его связать. Он знал, как они собираются сделать еще до того, как они начали: они хотели отомстить ему за все, что он сделал им; и решил разочаровать их: стоял спокойно, вытянув руки перед собой, и напряг мышцы только тогда, когда они специально надавили на руки, что причинить ему боль.
   А камень, который лежал открыто всю ночь и излучал в воздух зло, Чи принес к нему и, как и предупреждал, надел на шею, издевательски глядя прямо в глаза.
   -- Есть способы, -- сказал он.
   -- Чи, ты еще можешь спасти своих людей. Отдай мне мою лошадь и дай мне уйти. Это все, что ты должен сделать. И у тебя будет еще по меньшей мере пятьдесят лет жизни, победим мы Скаррина или нет. А иначе умрешь через несколько дней -- или часов. Неужели ты думаешь, что выживешь, когда от всего отряда останутся только двое: ты и я?
   В глазах Чи появился страх. И ненависть. Он отвел руку и, прежде чем Вейни успел уклониться, изо всей силы ударил его по лицу.
   Вени тряхнул головой и, отбросив волосы назад, посмотрел мимо Чи, на его людей. Страх, ненависть и открытое негодование.
   -- Угрозы, -- усмехнулся Чи подошел к своему коня. Посмотрел на остальных и махнул рукой. -- Быстрее, шевелитесь! На коней! Сегодня нам много скакать.
   Слабый глухой звук. Человек, державший гнедого жеребца, с криком упал, в воздух взлетел клуб дыма. Лагерь мгновенно превратился в хаос, лошади заржали и шарахнулись в стороны. Упал еще один, немного подальше.
   Чи крутанулся на месте, бросился к Вейни, обхватил его за пояс и с ударом, который выбил весь воздух из легких, повалил на землю. Вейни сильно ударился головой, почти потерял сознание, и пришел в себя от боли: Чи обхватил его руками и волок по земле, и, одновременно, кричал своим людям, приказывая найти и убить Моргейн.
   Очень маловероятно, подумал Вейни. Он не сопротивлялся, пускай его используют как щит. Он сидел, закрыв глаза и дышал короткими быстрыми вздохами, пытаясь немного утихомирить боль. -- Если она захочет тебя, -- прошептал он Чи, -- то обязательно достанет.
   Прошлой ночью их было сорок и два. Он подсчитал. Один погиб ночью, двое этим утром, осталось тридцать девять.
   -- Заткнись, -- прошипел Чи.
   Они остановились, уже хорошо.
   Когда люди Чи, парами или тройками вернулись из холмов, их было только тридцать семь, и Чи, стоя, яростно кричал, приказывая сесть на лошадей.
   -- Скоро придет подкрепление из Манта, -- запротестовал капитан, не смущаясь тем, что остальные все слышат. -- Давайте построим укрепление и останемся здесь. Вы теряете людей, Киверин, и только из-за вашего проклятого желания идти вперед, оставив позади--
   -- Делайте, как я сказал! -- закричал Чи. -- Все на лошадей. Мы уезжаем отсюда. Немедленно!
   Капитан-кел, высокий и элегантный, с преувеличенной грацией наклонил голову и, не сказав ничего, пошел к своей лошади.
   Вейни предпочитал молчать, ощущая сломанные ребра и раны на животе. Он не проронил ни слова и тогда, когда Чи схватил его за волосы и поставил на ноги, а солдаты грубо толкнули его к Эрхин. Но потом один из них ударил ее, она шарахнулась в сторону, и он невольно напрягся, сопротивляясь, но быстро сообразил, что люди такого сорта способны убить ее несмотря ни на что. Так что он не сопротивлялся, когда его ногу вставили в стремя и дал им запихнуть себя на спину лошади. Поводья Эрхин привязали к седлу гнедого жеребца. Ей это не понравилась, она дергалась и шла боком, пока он не коснулся ее пятками и не заговорил на языке Карша, ласково, убеждая ее, единственного оставшегося друга, подчиниться.
   Отряд выехал из лагеря и поскакал через степь к дороге.
   Он не удивился. Они надеялись лишить Моргейн укрытия, из-под которого она нападала на них. Весь день они думали только о том, как спастись и отомстить им обоим.
   Он сам отдался ходу Эрхин и спал, насколько мог, несмотря на приступы боли от ожогов, оцепеневшие мышцы, боль в плечах и спине, и странное неудобство от незащищенного камня, который болтался там, где Чи привязал его, совсем близко к горлу: сила ворот лилась в сознание, замораживая его, оставалась там и никуда не уходила.
   Когда Моргейн понадобится, чтобы он что-то сделал, она сообщит ему. Он не сомневался, что она найдет способ передать сообщение -- возможно при помощи самого камня, главное сделать так, чтобы их враг ни о чем не узнал.
   Он старался больше ни о чем не думать, если только эти кел не делали что-нибудь, что его изумляло. Думать о том, чем это все может кончиться, или о том, как он умудрился во все это вляпаться, было слишком тяжело, он мог свести себя с ума. Он научился этому от Моргейн: думать только от том, что происходит, отбросив все лишнее. Чем-то это походило на изощренное искусство боя на мечах, в котором не было место сожалениям и воспоминаниям, но только ударам и защите.
   Он ждал, вот и все.
   И после полудня еще один человек упал с седла.
   Крики ужаса, еще выстрелы -- несколько человек сломали строй и понеслись во весь опор, за ними остальные, беспорядочной толпой.
   Два всадника отделились от остальных и устремились на северо-запад, пока не исчезли из виду.
   -- Трусы! -- заорал Чи остальным. -- Они уже трупы. Оставайтесь в колонне.
   -- Дайте ему уйти! -- в ответ прокричал один из кел. -- Пускай убирается к своей ведьме, а мы вернемся в Морунд.
   -- Молчать! -- приказал ему Чи. -- Неужели ты думаешь, что после этого мы проживем хотя бы час?
   -- Никто не будет мешать вам, -- вмешался Вейни. -- Идите домой. Воротами пользуются только высшие лорды, а вы только потеряете ваши жизни ни--
   Он успел наклонить голову и подставить плечо под удар ножен с мечом, который Чи со свистом обрушился на него, опять пригнулся при втором ударе, и, когда Эрхин шарахнулась в сторону, ударил по ней пятками.
   Кобыла прыгнула и понесла, ударившись о поводья всем своим весом, другая лошадь зашаталась, потеряв равновесие. Какое-то время он смог заставить Эрхин кружить и прыгать, ударяя пятками в бока.
   Но потом другие всадники окружили его, схватили поводья и остановили кобылу.
   Одним из них был Чи. Когда все кончилось, Чи сунул ножны с мечом ему под подбородок и забросил голову вверх.
   -- Сегодня ночью, -- сказал ему Чи. -- Сегодня.
   Больше никто не сказал ни слова, кроме Чи, который приказал привязать к Эрхин еще одну веревку, помимо повода.
   Они не дали ему ни воды, ни еды, и вообще никак не позаботились о нем, так что дальше он скакал, страдая от жажды, голода и жары -- и не отдыхал даже тогда, когда они останавливались, чтобы дать отдохнуть лошадям.
   Месть, они были одержимы местью.
   Ближе к концу дня из хвоста колонны послышались крики, Чи яростно выкрикнул приказ, и несколько человек помчались к одинокому всаднику, появившемуся как призрак и опять исчезнувшему среди холмов.
   Вейни вздохнул и какое-то время не мог выдохнуть, волнуясь за нее.
   Но всадник исчез задолго до того, как они примчались туда, где он был.
   А через час еще один человек свалился с седла, мертвый.
   -- Проклятье на твою голову, -- крикнул Чи холмам. -- Будь ты проклята.
   Ему ответило эхо. Больше никто.
   Вейни не стал глядеть ему в глаза. Он наклонил голову и ждал, а люди вокруг него тревожно шептались.
   Их осталось тридцать три.
   Недалеко от него спорили Чи и капитан, негромко и яростно. Судя по всему речь шла о месте для лагеря и о том, как ехать -- по дороге или по холмам.
   -- Она хочет только его, -- в конце концов с тихим бешенством сказал капитан. -- Воткни в него меч, забери камень и оставь на дороге. Она будет вынуждена остановиться. Без лошади и с раненым на руках -- только тогда мы будем хозяевами положения. Только тогда мы опять станем охотниками. Остальное безумие.
   Очень разумное предложение. Вейни слушал с упавшим сердцем, и приготовился к еще большей боли.
   -- Нет! -- твердо сказал Чи.
   -- Это все твое тщеславие, -- сказал капитан. -- Твое проклятое тщеславие, Киверин! Ты не хочешь ждать Манта -- не можешь допустить даже мысли, что кто-то справится с этим лучше тебя. Ты послушаешься меня, или я отправлю сообщение Сюзерену и тебе--
   -- Нет, это ты послушаешься меня, капитан, или я отправлю сообщение Сюзерену: ты нарушаешь субординацию и не выполняешь мои приказы. Здесь командую я, Киверина больше нет, капитан, Гаулт мертв, и ты не знаешь меня, капитан, ты совершенно не знаешь меня и не знаешь врага, с которым мы столкнулись, и не знаешь оружия, с которым мы столкнулись. Мы живы только потому, что я повесил камень на шею ему. Как бы я не хотел надеть его на шею тебе, но это только поощрило бы ее -- зато теперь она не может использовать свое оружие, ты понял меня? Тот, у кого камень на шее, улетит как лист на ветру, если она использует свой проклятый меч против нашего мира, против нас -- вот что мешает ей, и больше ничего.
   -- Ее любовник, харкающий кровью в грязи, помешает больше. -- Капитан грязно выругался и вырвал меч из ножен. -- И я возьму камень, милорд, и принесу его в Мант, милорд!
   Вейни ударил левой пяткой в бок Эрхин, она повернулась и на мгновение он оказался вне досягаемости, но тут Чи выхватил свой меч, солнце блеснуло на клинках и со всех сторон зашипела сталь, вылетая из ножен.
   Гром подков, и на него налетел второй всадник; Вейни ударил кобылу пятками и нагнулся, полностью припав к седлу, удар отлетел от его брони, а человек, державший Эрхин махнул мечом, стальная полоса пролетела над его головой и ударилась о меч бунтовщика, рядом с ухом. Лошади били копытами и шарахались из стороны в сторону, Эрхин билась в сутолоке, а он не мог ничего сделать и только лежал на седле, на мгновение зад лошади его защитника подпрыгнул в воздухе, над ним зазвенели клинки, хлынула кровь и один из них упал--
   Он сжал пятками бока посильнее и напрягая отчаянно болящие мышцы живота старался удержать равновесие, а сталь по-прежнему звенела над его головой, и он покатился на землю, в пространство между лошадями, спотыкаясь поднялся, помогая себе связанными руками, и побежал.
   Крик, грохот копыт за спиной -- всадники по обе стороны от него, лошадь толкнула его в плечо, он упал и покатился по земле, опять вскочил и бросился к камням, которые успел заметить--
   Если бы Моргейн была рядом, если бы смогла прикрыть его--
   Копыта лошади грохотали за его спиной. Он не мог сделать ничего, только бежать, и в последний момент резко бросился в сторону, так что лошадь пронеслась мимо.
   Но от второй лошади уклониться не удалось, он упал, шлем слетел с головы, и покатился, ударяясь связанными руками о землю и отчаянно пытаясь остановиться. Наконец встал.
   Над ним навис всадник. Длинное копье хлестнуло его по броне и толкнуло обратно, наконечник затрепетал у самого горла.
   Он не знал, какая сторона победила, пока голос Чи не приказал всаднику привести его назад, человек спустился на землю, подобрал шлем и посадил его на свою лошадь.
   На дороге валялись мертвые тела. Одним из них был капитан, с расколотым черепом. И еще двое кел, быть может солдаты капитана, а быть может и Чи. Трупы, как всегда, оставили стервятникам, а его опять посадили на спину Эрхин.
   Он скорчился в седле, чтобы хоть немного отдохнуть и не привлекать к себе внимания Чи.
   Больше споров не было. Они проехали еще немного, почти не разговаривая между собой, пока не разбили лагерь на каменистой площадке между двумя холмами, частично срезанными Дорогой, за одним из которых бежал глубокий ручей.
   Место было отлично защищено. Расселина между нависавших каменных склонов, защищавших от любой атаки, естественная крепость, и когда они, уже в сумерках, въехали внутрь, сердце Вейни упало, вместе с надеждой, которая весь этот ужасный час и так трепетала на последнем издыхании.
   Он опять пересчитал их -- двадцать шесть, три трупа на дороге и четверо исчезли, сбежали, подумал он, когда на них напали. Эти кел, конечно, спасли свою жизнь, но шум от схватки должен был долететь до Моргейн даже через холмы. Была, была возможность, что она могла быть поблизости, когда он бежал, или потом -- шум должен был привлечь ее, и она могла бы перебить еще несколько человек: занять хорошую позицию среди камней и отстреливать их один за другим, дав ему шанс для побега, под прикрытием ее огня.
   Но, увы, ее там не было. Никакого ее следа после полудня, и Чи послал своих людей на поиски.
   Она ранена, подумал Вейни. С ней что-то случилось, иначе она бы пришла -- она должна придти, должна придти, должна--
   А теперь они притащили его в это место, затененное преждевременными сумерками, среди камней, куда она никак не могла попасть: тень легла на него, враги опять схватили его, отняли лошадь и избили так, что он едва чувствовал свое тело. Первый раз с последней ночи Вейни почувствовал холодное отчаяние.
   На время ужина они связали ему ноги и дали спокойно полежать. Для него у них нашлась только чашка воды, и когда в отчаянии он перекатился на берег ручья, они только посмеялись над ним. Вот и все, что они сделали для него, но потом к нему подошли несколько слуг-людей и развязали его, и его распухшие руки были холодны и безжизненны, и он почти ничего не мог сделать сам. Они дали ему облегчиться -- единственное одолжение, а потом опять связали потащили туда, где кел-лорды, бледные и похожие на людей, сидели под навесом около маленького костра; и Чи сидел среди них, на их лица и глазах отражалось белое сияние камня, висевшего у него на шее.
   Вейни опустился на колени, его голова кружилась от голода и истощения, а сила ворот жужжала в его костях. Сейчас он услышит, что они собирается с ним делать, но услышал только шевеление за спиной, где собрались люди, не больше дюжины.
   -- Ну, я сделал все, что обещал? -- спросил его Чи.
   -- Да, -- прошептал он, чтобы сдержать сумасшествие Чи. На все надо отвечать "да".
   С ней что-то случилось, наконец решил он. Она не мертва, они бы с радостью сказали. Но ранена, что-то ее держит, быть может нарвалась на засаду, а может быть, О мой Бог, наоборот, она впереди них, устроила засаду и ждет--
   И они хотят вытащить ее сюда, чтобы я вытащил ее сюда--
   Я не должен делать этого, чтобы они не сделали, на этот раз я не закричу--
   Ни звука, опять и опять повторял он себе, пока Чи отдавал приказы и они снимали с него броню.
   -- Милорд, -- сказал один из кел. Не надо. Он -- наша защита. Единственная защита, другой нет. Милорд, мы просим вас--
   Долгое время Чи молчал. -- Вы тоже собираетесь уехать? -- наконец спросил он.
   Молчание.
   -- Тогда провалитесь вы все пропадом, бегите в темноту и пытайтесь прорваться! Или делайте то, что я вам говорю. Взять его!
   Слуги заколебались. Внезапно один из них резко повернулся и побежал, за ним второй, третий, один за другим, позабыв о лошадях, к дороге. Один из кел попытался преследовать их.
   И упал.
   Чи прыгнул, и Вейни покатился по земле, сопротивляясь из последних сил и пытаясь ударить его связанными ногами, но Чи схватил его и прижал к себя, одной рукой обхватив шею и чуть не задушив, а вокруг носились кел, тревожно крича.
   Жива, подумал Вейни. -- Будь осторожна, -- крикнул он, прежде чем пальцы сжали его горло и он начал терять сознание. -- Лио,-
   Кел падали один за другим, и оставались лежать недалеко от укрытия.
   Когда ночь успокоилась и сознание вернулось, Вейни пересчитал оставшихся. Пять, и шестой, Чи, все еще держит его, железной хваткой. Большинство тел лежали у входа, и один из кел выкрикнул имя, завыл и пополз наружу, чтобы найти друга, несмотря на совет лорда.
   -- Беги отсюда, -- сказал ему Вейни, потому что тот, кто может рискнуть ради дружбы, показался ему лучше, чем остальные. -- Садись на лошадь и уезжай. Она не будет преследовать тебя.
   Но когда этот кел вернулся обратно, то вырвал его из рук Чи, вцепился в горло и почти задушил, прежде, чем остальные, с трудом, оторвали его.
   После этого Вейни лежал тихо, в полубессознательном состоянии, время от времени теряя сознание. Но эти кел проснулись очень рано, в темноте оседлали лошадей и подвели к камню на краю убежища: у каждого из них было по заводной лошади, но Эрхин среди них не было.
   Тогда они подняли его и усадили в седло, а потом сломя голову поскакали по узкому проходу, по которому приехали сюда.
   Когда пришел день, он пересчитал их. Все шесть, они гнали коней и постоянно пересаживались с одного на другого.
   Но вот один из умер, когда менял лошадь. Это тот самый, подумал Вейни, тот самый, который бил меня. Он оцепенело глядел на кел-лорда, который еще шевелился почти под копытами лошади, с черной дырой во лбу и удивленным выражением на лице. Он даже не обрадовался этому, только поднял глаза на низкие холмы и почувствовал, что госпожа, невидимая, в это мгновение смотрит на него.
   -- Проклятый камень, -- громко сказал один из кел под шушуканье остальных. -- Она может видеть его.
   -- Тогда заверни эту штуку во что-нибудь, -- сказал Чи, и один из них подошел ближе, стащил Вейни с лошади, остальные перевязали камень лентами и повесили ему под броню, прямо на голую шею.
   Сила ворот полилась прямо в тело, и он почувствовал себя намного хуже.
   Но стало еще хуже, когда, после долгого подъема, они поднялись на гребень и перед ними открылась широкая скругленная равнина: в слабом утреннем свете казалось, что вдали, высоко над ней, в воздухе висят мрачные скалы.
   Мир закружился вокруг него, в одном безумном хороводе слились голубое небо, золотая даль и желтые скалы. Лошадь двинулась опять, зрение прояснилось, но все равно он был еще далеко от остановившегося мира -- стало меньше боли, но больше тревоги, чувство ворот ползло по нему, забираясь в нервы и заставляя подняться каждый волосок на теле.
   Там, подумал он, поднимая голову к высоким скалам. Врата Манта, они там, наверху.
   Без всяких вопросов он знал, что недалеко находится огромная сила и чувствовал себя маленьким прудом рядом с океаном: когда в океане бушует шторм, он поглощает все жизни, находящиеся рядом с ним.
   Камень, висевший у него на шее, хотел выпить жизнь, его жизнь, жизнь любого создания, и ничто не могло наполнить его до конца.
   Мой Бог, подумал Вейни, если они поднесут эту вещь еще ближе к его телу, если они поднесут ее к сердцу--
   Он скакал, сам не зная как. И время от времени слышал из голоса, спорящие между собой. -- Ты можешь чувствовать эту вещь, -- сказал один из них, и Вейни точно знал, что они имеют в виду: кел чувствовали ее, она била по их нервам и заставляла лошадей дрожать и боязливо дергаться.
   Но это было ничто по сравнению с тем, что испытывал он, прикасаясь к ней голой кожей.
  
   Больше никто не умер -- быть может из-за скорости движения Моргейн не успевала устроить засаду -- они постоянно меняли лошадей, и даже серый Сиптах не мог скакать с ними наравне, без посторонней помощи, тем более в этом месте, где дорога кел превратилась в выветренные каменистые тропы, и всадники ехали не прямо вниз, но, кружа, спускались в долину.
   Она отстала, решил он. Эти утесы и неровная, ухабистая землю заставили ее вернуться обратно на дорогу, и она безнадежно отстала. Они победили. Кое-что я должен был сделать лучше. Кое-что я мог сделать лучше.
   В первый раз он разрешил себе подумать о том, что мог и должен был сделать иначе, в первый раз с того момента, когда попал им в руки. Да, подумал он, дурак, дважды, трижды дурак -- и перебрал в уме все, что он сделал, начиная с того памятного склона холма: он пропустил каждый знак, каждую возможность, которую имел, и он не мог перестать ругать себя, пока боль не прекратила внутренние страдания.
   Переждав приступ, он опять сказал себе: дурак. Теперь у нее почти нет надежды на успех.
   За все надо платить, подумал он. На этот раз цена слишком велика. И никаких надежд на побег.
   Днем кел остановились пообедать. -- Давайте накормим и его, -- сказал один из них, -- иначе он потеряет сознание от слабости. -- Чи согласился, и один из них накормил его кусками вяленого мяса и дал попить, уже на скаку; вода капала на подбородок и на седло, мгновенно высыхая на солнце. Его затошнило, желудок резала острая боль, при каждом скачке лошади во рту появлялся привкус крови. Как он хотел бы просто упасть, сломать себе шею и закончить с этим всем, но он родился в Карше, и тело сохраняло ритм, который знало с детства, и не имело значение, как его качало; тот самый дурак, который попал в их ловушку, еще надеялся, что сможет сбежать от них, если найдет как.
   На следующей остановке он сумел собраться мыслями, и, когда они меняли лошадей, а он стоял на земле, ударил коленом в бок лошади и отпрыгнул в сторону, когда она заметалась и налетела на лошадь, к которой была привязана. Через несколько мгновений уже все лошади метались в панике.
   Кел побежали за ними, а он бросился к одному из них, застывшему на месте от удивления, испугал его диким криком и толкнул плечом раньше, чем кто-то обрушился на него сзади.
   Он упал, солдат на него, и одна из лошадей, оставшись без присмотра, дико заржала и понеслась по дороге, один из всадников прыгнул на запасную лошадь и поскакал за ней вслед.
   Победа, маленькая победа. Мужчина, сбивший Вейни с ног, перевернул его на спину и посмотрел так, как если бы убийство было бы слишком мягким мщением.
   Вейни вытянул ногу и изо всех сил ударил его коленом.
   Еще двое бросились на него и прижали к земле, и один из них решил рассчитаться за все. Он потерял представление о том, где находится, пока не почувствовал, что его перестали бить и отпустили, потом услышал звук выстрела, и увидел меч Чи у горла и мертвое тело рядом.
   И стук копыт мчащейся во весь опор лошади.
  

Четырнадцатая Глава

  
   Серый жеребец летел по дороге, его всадница уже была ясно видна, и Вейни тяжело вздохнул, несмотря на колено Чи, прижимавшее его к земле и меч Чи около его горла. Один из двух оставшихся солдат вынул лук наложил стрелу на тетиву.
   Вейни махнул ногой, пытаясь ударить лучника. Не сумел. Меч уколол его в шею и прижался к ней, он почти не мог дышать. -- Берегись! -- крикнул он. Но Моргейн и так уже остановилась. Она соскользнула на землю и пошла к ним через высокую траву.
   Лучник натянул тетиву и прицелился, готовясь к выстрелу на далекое расстояние.
   -- Она легко достанет вас всех, -- спокойно сказал Вейни, и лучник ослабил тетиву.
   -- Огонь! -- крикнул Чи.
   Лучник опять натянул тетиву. И вновь не выстрелил.
   -- Огонь, что б ты пропал!
   -- Ветер навстречу. -- Лучник поднял лук в третий раз и натянул тетиву, Его руки дрожали от напряжения, он ждал, когда ветер стихнет.
   -- Ей ветер не мешает, -- сказал Вейни.
   -- Тогда подожди, когда она подойдет поближе, -- сказал Чи и лучник в третий раз ослабил тетиву. Чи ослабил хватку на волосах Вейни, потом передвинул руку на плечо и мягко нажал. -- Спокойнее, парень, спокойнее, лежи спокойно.
   Это было еще хуже, чем все остальное. Нога Вейни начала дергаться, выгнутая под неестественным углом. Он шевельнул ей. Моргейн подходила ближе и ближе, арка, необходимая стреле лучника, уменьшалась.
   Она на полпути. Лучник опять поднял лук, быстро натянул тетиву.
   -- Аааааа! -- заорал Вейни, и Чи ударил его головой о землю. Стрела взлетела.
   Моргейн упала, потом опять прыгнула на ноги и побежала к ним.
   Лезвие укололо, струйка крови побежала по шее Вейни. -- Я убью его! -- крикнул Чи.
   Моргейн остановилась. Остановился и лучник, вторая стрела лежала на тетиве.
   -- Убирайся! -- крикнул Чи. -- Ты не оставляешь мне выхода, женщина!
   -- Давай заключим сделку! -- ветер задул во всю силу и слова Моргейн были едва слышны.
   -- Ты хочешь сделку, женщина? Выбрось меч, и я подарю жизнь, ему и тебе. Иначе перережу ему горло, сейчас.
   Она подошла еще ближе, полетела вторая стрела, сдутая порывом ветра.
   -- Проклятье! -- сказал Чи лучнику. -- Огонь!
   Лучник потянулся за новой стрелой. Но Моргейн остановилась и подняла руку, направив смерть прямо на них. -- Очень простой выстрел для меня. Освободите его и можете скакать на юг. Мое слово! Любой, кто хочет жить, может уйти.
   Лучник опустил лук. -- Милорд, -- сказал кел по другую сторону от Чи и голой рукой оттянул меч от горла Вейни. -- Милорд, мы последние. Она убьет нас. Освободите его. Мы проиграли.
   Долгое молчание. Чи то усиливал хватку на его плече, то ослаблял.
   -- Освободи его! -- угрожающе сказала Моргейн.
   -- За цену, -- сказал Чи.
   -- Какую?
   -- Скажу позже, -- ответил Чи. -- Ты берешь его на таких условиях?
   -- Освободи его! -- повторила Моргейн. -- И я подарю вам ваши жалкие жизни и ваше оружие -- или сниму с вас шкуру, если вы будете дальше мучить его. Освободи его, немедленно!
   Рука Чи разжалась, меч упал и Чи оттолкнул его ногой в сторону. Потом встал во весь рост, легкая цель. -- Освободи его, -- сказал он. -- Пускай убирается.
   Второй кел вынул нож, разрезал веревку, державшую руки Вейни, и деликатно держа его под руку, помог встать. Он не был одним из тех, кто мучил его -- высокий серебряноволосый кел, его лицо было совершенно бесстрастно, даже сейчас, при резкой перемене судьбы. Его рука оказалась твердой и надежной, и он мягко поставил его ровно, прежде чем убрал руку.
   Вейни похромал вперед, небо было каким-то металлическим, а его руки, лишенные жизни, висели по бокам, и, как и ноги, казалось принадлежали кому-то другому. Он споткнулся, угодив ногой в дыру в земле, едва не упал, и продолжал идти, порывы ветра сдували пот с его лица и больно жалили раны на горле.
   Но небо становилось все страннее и страннее, стало полупрозрачным, и он упал на колено, не понимая, как оказался там. Моргейн подбежала, опустилась на колени и схватила его за плечо.
   -- Я только должен немного отдохнуть, -- сказал он. На ее лице появилось выражение недоверия, потом ужас и наконец гнев. Она резко вскочила на ноги и направила оружие на врагов.
   -- Нет, -- с трудом выдохнул он, и схватил ее за руку.
   Она не стала стрелять. Он сам не понимал, почему сказал это, но это была еще одна ошибка, как и все остальные, которые он сделал. Он почувствовал, как обрезанные волосы падают на лицо и лезут в глаза, выставляя на показ бесчестие, которое упало на него и на нее: в ее глазах все еще плескался ужас. -- Прости, -- прошептал он, потому что ничего другого сказать не смог.
   -- Да будут они прокляты за это!
   -- Это сделали они, не я. -- Он стоял на коленях между ней и неподвижными врагами, которые во все глаза глядели на нее, но сейчас они для нее больше не существовали. Он должен был поклониться до земли, выражая свое полное подчинение, и это слегка уменьшило бы позор для леди из Карша, и не стал просить ее разрешить ему дуэль с человеком, который сделал это, и вообще не стал делать ничего, что могло бы заставить ее разъяриться. -- Лио, я устал, вот и все.
   -- Со мной Эрхин. Там, за холмом. -- Она указала головой. -- И все твои вещи. С ней и Сиптахом -- у этих кел не было даже тени надежды обогнать меня. -- Она нашла веревку, которая привязывала камень к шее, и вытащила ее из-под брони: он сразу почувствовал себя намного лучше. Она положила на землю черное оружие, вынула клинок чести и перерезала веревку. -- Где ящичек?
   -- У Чи.
   -- Тогда это единственная вещь, которую я возьму у него. Это Гаулт?
   -- Да. -- Краем глаза он увидел, что Чи идет к ним. -- Во имя Небес, лио, не спускай с них глаз--
   В ее серых глазах свернула убивающая ярость -- для них, не для него. Он знал степени этой ярости, знал затуманенный, отливающий красным взгляд -- она должна была постоянно обгонять их, устраивать засаду за засадой, всегда настороже, всегда в погоне за жертвами.
   Моргейн подняла оружие. Она встала на ноги, и Вейни заставил себя подняться, чтобы не позорить ее.
   -- Я хочу поговорить о цене, -- сказал Чи.
   -- Есть только одна цена, -- процедила Моргейн, -- и это ваши жизни, милорд, и она за старые грехи, не за новые! У вас шкатулка от камня. Бросьте ее на землю и убирайтесь с моих глаз.
   -- Цена, миледи!
   Рука поднялась, оружие смотрело ему прямо в лоб. -- Не заходите слишком далеко.
   -- Мои враги -- и проход через ворота, для меня и моих товарищей. -- Чи шагнул вперед, остановился широко развел руки, показывая, что в них ничего нет. -- У нас нет дороги назад.
   -- У вас нет дороги из ада, милорд, и вы колеблетесь на краю. Вейни хочет видеть вас живым, я не понимаю почему -- благодарите его на коленях, прежде чем ускачите отсюда. Давай, бросай ящик, мужлан!
   Рука Чи дернулась к шее. На солнце блеснула серебряная цепь, он поднял ее над головой и бросил на землю.
   -- На колени, милорд и благодарите его, иначе я отстрелю вам ноги.
   Чи немедленно опустился на землю.
   --Благодарите его.
   -- Лио, -- запротестовал Вейни.
   -- Благодари его!
   -- Я приношу тебе свою благодарность, Нхи Вейни.
   Моргейн опустила руку и стояла, глядя как Чи встает, идет к чалому жеребцу и садится на него; остальные, кел и лучник, который внешне был человеком, тоже сели на лошадей.
   -- Был еще один, -- вспомнил Вейни и его обдало холодом.
   -- Тот, который погнался за лошадями? -- спросила Моргейн. -- О нем я уже позаботилась. -- Она полуобернулась и свистнула Сиптаху. Серый жеребец тряхнул головой и медленно пошел к ним, его поводья волоклись по земле, а они пошли туда, где Чи бросил шкатулку.
   Чи его товарищи ускакали на юг, не задержавшись ни на мгновение. Вейни встал на колени и, сражаясь с головокружением, поднял серый ящичек, который Чи бросил на утоптанную траву. Моргейн передала ему камень, он обмотал его веревкой и положил получившийся шар внутрь. Дикая сила, оставшаяся в воздухе, заставила его руки трястись, когда он вешал шкатулку на шею на своей собственной цепочке, безопасно и надежно.
   -- Что они делали? -- жестко спросила она. -- Что они с тобой делали?
   Он не рискнул встретиться с ней взглядом. Вместо этого он поднял шлем, валявшийся на земле. Серый жеребец подошел к ним, потряхивая головой и фыркая, он подобрал поводья и положил руку на шею Сиптаха, наслаждаясь дружбой существа, которое не задает лишних вопросов. -- Ничего, за исключением того времени, когда я нагонял на них страх. Больше всего я страдал от голода и жажды.
   -- Садись в седло, -- сказала она. -- Я сяду сзади. Мы найдем Эрхин и уедем отсюда.
   Вейни был рад и этому. Он откинул волосы от лица, надел шлем, положил поводья на спину Сиптаха и с усилием вставил ногу в стремя, напрягся и втащил себя в седло, освободив правое стремя для Моргейн. Она села, положила руку к нему на ногу, уперлась спиной в заднюю луку седла; они медленно поехали, она не держалась за него и даже не касалась его, зная, как ему больно. Она указывала ему направление, они выехали на дорогу и за следующим холмом обнаружили Эрхин, которая мирно паслась вместе с парой заводных лошадей Чи.
   Вейни соскользнул на землю, едва не упал, побежал, раскинул руки и обнял Эрхин за голову, вытерпел ее удары по своим больным ребрам и прижался к ее плечу.
   На ее седле висели его лук и колчан, хотя их украли разные люди. Здесь был и прекрасный меч, принадлежавший какому-нибудь кел-лорду.
   Он оглянулся и взглянул на Моргейн, на лицо, такое же бледное, как у кел, лицо холодной мстительности. На мгновение ему показалась, что она изменилась больше, чем Чи.
   Вместо того, чтобы отдохнуть после тяжелой погони, она прошла мимо него к лошадям, которые, безразличные к смене владельца, паслись у склона холма. -- Заводные лошади, -- сказала она, ведя их обратно. -- Ты можешь скакать, Нхи Вейни?
   -- Да, -- прошептал он. Она была такой колючей и далекой, как будто давала ему возможность придти в себя; он дышал воздухом свободы, вставил ноги в свое стремя и взлетел на спину Эрхин. Кобыла пошла медленным шагам, а он взял меч и повесил его на пояс: это то, что он желал прежде всего, еще до еды, воды и холодного ручья, в котором можно вымыться.
   Но и этот невозможный подарок сделала ему Моргейн: место среди холмов и камней, где тек маленький чистый ручеек, а по его берегам стояли деревья, бросавшие тень на быстротекущую воду. Она подъехала к самому берегу и спустилась на землю, давая возможность Сиптаху и заводным лошадям попить. Он тоже спустился на землю, держась за завязки седла и кожу стремени: теперь, когда сражение закончилось, он едва мог двигаться, ноги дрожали; он, спотыкаясь, дошел до воды и начал пить и мыться.
   Он посмотрел, как она расседлывает большого серого. -- Мы слишком многого требовали от лошадей, -- сказала Моргейн, и это было все, что она сказала о том, что произошло.
   Он лег на берег ручья, шлем упал и покатился с его головы, и дал своим чувствам улететь в головокружительное путешествие, куда они давно стремились. Он почувствовал, что левая рука упала, услышал, как движутся лошади, и с ужасом подумал, что все это только сон и в следующее мгновение братья опять накинутся на него, или появятся другие враги.
   Но когда он с трудом разлепил глаза, то увидел Моргейн, которая сидела около дерева, обняв руками колени, и драконий меч лежал на земле рядом с ней. Она в безопасности. И он уснул.
  
   Когда он проснулся, солнце уже садилось. На мгновение его охватила паника, он никак не мог вспомнить, где находится. Но он повернул голову и увидел Моргейн, все еще сидевшую около дерева и спокойно глядевшую на него. Он судорожно вздохнул.
   Пока он спал она не спала. По ее виду, по взгляду изнеможенных глаз он понял, что она истощена, устала, но никогда не признается в этом. -- Лио, -- сказал он, перевернулся на живот, уперся руками в землю и встал на колени.
   -- У нас еще есть немного времени до темноты, -- сказала она. -- Если ты вообще можешь ехать. Но ты должен заняться своими ранами прежде, чем они загноятся. И, если понадобится, мы можем провести здесь еще один день.
   Ее глаза загорелись, хотя поза не изменилась. В ней было и то и это, тонкое равновесие между гневом и беспокойством, и он не мог угадать, что сейчас сильнее.
   Он достал пальцами завязки брони и расстегнул их. -- Нет, -- сказал он, увидев, что она шевельнулась, чтобы помочь ему. Он проделал все сам, радуясь полумраку, который набросил покров на грязь и раны, но все равно, хотя он и отказался от ее помощи, он не может вымыться так, чтобы она его не видела. Он только повернулся, чтобы скрыть самые худшие раны, и скользнул в холодную воду.
   Потом он окунулся, голова и плечи под водой, держась за камни на берегу, потому не мог плыть. Холод заморозил раны. Чистая вода смыла другие воспоминания, он на какое-то мгновение застыл, закрыв глаза и держась за камень, пока Моргейн не подошла к берегу с лечебным бальзамом, полотенцем и его шкатулкой, и резко посоветовала выйти из воды.
   -- Ты застудишь свои раны, -- сказала она и была права, как всегда. Он встал на сухой камень и быстро вытер себя полотенцем, которое она бросила ему. Потом он из него сделал тент, который укрыл его от ветра, пока он чистил зубы и брился, аккуратно обходя порезы и опухоли, потом уселся и стал досуха вытирать волосы.
   Моргейн подошла, встала сзади, положила руки на плечи, взяла кончик полотенца и тоже стала сушить его волосы.
   Итак, понял он, она простила ему бесчестие. Он положил голову на руки и не шевелился, пока она причесывала его пальчиками -- пока она опять не положила руки ему на плечи и не уткнулась в него головой. Ему стало тяжело дышать.
   -- Я не заслужил этого от них, -- сказал он, защищаясь. -- Клянусь тебе, лио. Я только попал в их ловушку. Вот за это, да -- мне нет извинения.
   Ее руки напряглись. -- Я пыталась обойти их с севера и предупредить тебя. Но там надо было слишком много идти. Когда я вернулась, было уже поздно. И ты въехал внутрь. Искал меня. Да, искал?
   -- Да, -- прошептал он, с горящим от стыда лицом, вспоминая хорошо утоптанный берег ручья и все ошибки, которые он ухитрился сделать. -- Я боялся, что ты попала им в руки, иначе ты оставила бы какой-нибудь знак--
   -- Да, я не предупредила тебя. И, полная дура, даже в голову не пришло, что ты ринешься внутрь разыскивать меня, думая что я сглупила. Ты знал, что что-то не так, должен был понять, что меня там нет. -- Она обошла его и встала так, чтобы он видел ее лицо. -- Мы не можем поступать так, снова и снова. Мы не можем быть ни любовниками, ни дураками. Верь мне, что бы ты не услышал, и я буду верить тебе, и тогда мы не дадим нашим врагам ни малейшего шанса.
   Вейни осторожно взял ее руку, поднес к губам, потом отпустил, на мгновение его глаза закрылись. -- Ты хочешь услышать тяжелую правду, лио?
   -- Да.
   -- Ты берешь половину моего мнения и добавляешь половину своего, и я не знаю, хорошо мое мнение или нет, но две половины хороших мнений дают очень плохую сумму. Прошу тебя, не слушай меня! -- Его голос дрогнул. Он постарался успокоиться. -- Если ты считаешь, что надо идти прямо по дороге, давай пойдем прямо и я не скажу ни слова. Откровенно говоря, то, что считал я, не принесло нам удачи, особенно в последние дни.
   Моргейн, с задумчивым видом, сидела на пятках, зажав руки коленями. -- Я думаю, что в последние несколько дней я слушала твои советы -- и даже слишком внимательно. И я кое-чему научилась.
   -- Тебе нечему учиться у меня.
   -- Только этим и занимаюсь. Неужели ты считаешь меня непроходимой дурой, неспособной ничему научиться?
   Его сердце немного подпрыгнуло, совсем немного, он не считал себя таким легковерным.
   -- Ты не веришь мне? -- спросила она.
   -- Нет, лио. -- Он даже сумел улыбнуться. -- Так уж я устроен.
   Ее рот напрягся и задрожал, но не от боли, а, кажется, от усталости. Она подняла руку и кончиками пальцев коснулась его лица, нежно, очень нежно. -- Да, верно. Я не знаю, что делать. Я думала только о том, что бы ты сделал, если бы был другой путь, обходной.
   -- Я бы ломился напрямик, как дурак.
   Она покачала головой. -- По отдельности мы редкие дураки. Вот это и нужно исправить. -- Она отбросила локон волос от его глаза. -- Верь мне, больше я никогда не расстанусь с тобой. И верь, что я верю тебе.
   Он взглянул на драконий меч за ее плечом, вещь, с которой она не рассталась даже сейчас, и это единственная вещь, ради которой она может бросить его.
   Возможно она уловила направление его взгляда. Во всяком случае она опять уселась на корточки, взгляд стал усталым и рассеянным.
   -- Клянусь жизнью, -- сказал он.
   И все таки этого было недостаточно. Он хотел бы, чтобы эта мысль вообще не приходила ему в голову, либо быстро исчезла.
   Я верил, что ты можешь придти, но только потому, что мы еще далеко от ворот.
   А рядом с воротами она не нуждалось в его верности и преданности, и она не могла помочь самой себе. Вот в это он верил. В такие мгновения с мечом в руке она сражалась за ворота -- и за свой рассудок.
   В такие мгновения, лио, ты можешь отправить меня в никуда, как и твоих врагов.
   И это всегда будет так.
   -- Правда, лио, я не сомневаюсь.
   Она устало взглянула него, о Небеса, как отчаянно устало. Он встал на колени и обнял ее, ее голова уткнулась в его голое плечо, худое, но сильное тело, покрытое броней, вздрогнуло, и она тоже обняла его.
   -- У нас нет выбора -- мы должны двигаться, -- сказала Моргейн хриплым голосом. -- Чи отправился обратно к Теджосу. Я не думаю, что он собирается вернуться на юг.
   -- Чи -- убийца, -- ответил Вейни. -- Он убил капитана Манта, посланного ему через Теджос. И заставил людей капитана дезертировать.
   -- Пусть убивают друг друга. -- Она вздохнула, ее плечи приподнялись. -- Чтобы никого не осталось. Чума на их голову -- я должна была убить его -- и давно, в том момент, когда--
   -- Чи, -- прошептал Вейни, -- он пошел к ним...добровольно, так он сказал. И Мант знает все, что знает он. Никаких сомнений. И оттуда может выехать больше, чем несколько всадников.
   Она кивнула, положив голову ему на плечо. -- Да, я знаю.
   -- И никто из нас не может скакать. Что можешь ты сделать ты? Или я? Спать.
   Она зашевелилась в его объятиях, подняла руку, чтоб оттолкнуть его, но не сумела и опять повисла в его руках. -- Нет, нет, я могу. Я знаю. Это не слишком хорошее место -- совсем не безопасное.
   И в первый раз за последние несколько дней она сделала больше, чем просто закрыла глаза -- уснула.
  
   Чи, наклонившись над ручьем, побрызгал на лицо водой и вытер волосы. За ручьем во тьме стояли те двое, которых оставила ему ведьма -- да, ведьма, сказал он себе, и вся келская рациональность может убираться в ад. Он стал суеверным. Точка. Он знал, что потерял душу, чем бы она не была, хотя бы потому, что не понимал, как можно в нее верить теперь, после всех этих событий; или надо верить в то, что волшебство действует в мире и могло существовать до науки, а эти пришельцы обладают знаниями, которые он не понимал.
   Ичандрен верил в нематериальные силы. Брон никогда не сомневался в них. Человек, стоявший на другом берегу ручья, Ранин ап Эорунд, знал их еще до того, как в его тело переселился лучник-кел, и, возможно, знает и сейчас. Но они были совершенно чуждыми для Хесиена, кел, чье большеглазое, скуластое лицо казалось красивой маской, на которой не было и следа волнения, в отличии от лица Ранина, лоб которого перекосила тревога -- совершенно человеческое выражение, сплетенное с многими другими, более мелкими.
   Такими как страх. И как смесь из страха, ненависти и гнева, кипевших в самом Чи, в его обоих половинах. И как месть, месть пришельцам и месть Манту, который всегда был врагом, его и Чи; и сожаление о жизни, которая может тянуться бесконечно, как две капли воды похожая на уже прожитую: он вспомнил Мант эпохи расцвета, лицо Сюзерена, которого юный Чи вообще никогда не видел, и лица родственников и друзей, которых любил Гаулт-Киверин, и которых предал и убил в погоне за лучшим--
   Не сам, но их убили чужаки, которые стремятся погрузить во тьму весь мир.
   -- Возвращайтесь, если хотите, -- сказал Чи, Гаулт, Киверин, он -- своим последним спутникам, когда они ускакали подальше от врагов.
   Ранин только покачал головой. В Морунде никто не ждал его, только в Манте, где был его род и жена, в общем все, что у него самого отнял Скаррин. Да, у него была жена, женщина-человек с холмов -- она убежала бы в ужасе, если бы увидела, кем стал Ранин, и разбила бы ему сердце, и вместе с ним и сердце кел внутри его. И Чи это знал.
   Хесиен, с серыми, как серое стекло глазами, насмешливо спросил. -- Жить среди свиней, милорд? Пасти овец? И ждать правосудия Скаррина?
   Он не понимал Хесиена. Киверин, когда был полностью кел, тоже не понимал его, и знал только то, что он был потомком двух знатных семейств, и они оба отказались от него из-за какой-то позорной истории, связанной с игрой, и что Мант приговорил его к смерти за написанные им стихи. Хесиен привязался к Гаулту и играл с ним в Морунде, всегда неудачно.
   И все трое опять поскакали на север, даже не подумав вернуться на юг.
   -- Они не смогут обогнать нас, -- сказал Чи, смахивая воду с шеи. -- Они будут отдыхать. А потом искать какое-нибудь место, где смогут укрыться -- хотя бы ненадолго. Они знают, что за ними охотятся.
  
   Раны затвердели, и Вейни аккуратно работал над ними в темноте, пока Моргейн спала. Он несколько раз пытался медленно встать на ноги, и каждый раз молча и отчаянно ругался, потому что как ни ставь ноги это вызывало острую боль. В конце концов он сжал челюсти, затаил дыхание и сделал это одним резким рывком.
   -- Ах, -- прошептала она.
   -- Тише, -- сказал Вейни, -- спи. Я пытаюсь размягчить раны.
   Он стал одеваться при свете звезд, шипя от боли надел бриджи, перевязки, рубаху и подкольчужную рубашку, а потом, наконец, кольчугу, которая мучительной тяжестью легла на напрягшиеся мышцы и он еле сумел выдохнуть. Потом застегнул кожаные пряжки, сделав их настолько свободными, насколько отважился. Последним надел пояс.
   Свет звезд лился с неба, и он подошел туда, где Моргейн стреножила лошадей, успокоил их и познакомился с теми двумя, которые они добыли у людей Чи -- вполне достойные животные, решил он: народ Морунда умел выращивать хороших лошадей.
   Потом собрал одеяла, уздечки и седла, последние с усилием, покрывшись холодным потом, но, несмотря на боль, было приятно потянуться, подвигаться и почувствовать, как окоченелые мышцы постепенно начинают работать.
   И было еще более приятно усесться на корточки рядом с Моргейн и прошептать. -- Лио, мы готовы. Я оседлал лошадей.
   -- Не ты, -- спросонья сказала она, приподнимаясь на локте, и с недовольством. -- Ты не должен.
   -- Я хорошо отдохнул. -- Если бы они играли в свою старую игру, он бы сразу набрал десять очков; и это было так же приятно, как и напрячь мышцы: все равно, что вернуться домой.
   Дом, подумал он, лучше чем Моридж или любое другое место, которое он знал -- дом там, где она.
   Моргейн привстала и помедлила, положив руки ему на плечи, он наклонился и прижался к ней, с отчаянной силой, хотя раны еще слишком болели. -- Проедем еще немного, пока не начнется день, -- сказала она. -- Столько, сколько сможем. Потом отдохнем столько, сколько надо и--
   Лошади заволновались, оба мерина, кобыла и жеребец, значит для этого есть серьезная причина, Моргейн остановилась на полуслове и прислушалась, и он, тоже, дрожа от ночного холода и закоченевших мышц.
   Потом сжал ее руку, сильно, и прошептал в самое ухо. -- Согласен. Едем, мне это не нравится.
   Он встал на ноги, не застонав, одним движением, не обращая внимания на резанувшую тело боль. Подошел к Эрхин, успокоил ее и заводных лошадей, пока Моргейн занималась Сиптахом.
   В свете звезд они увидели, что внизу, там где у подножия холма тек ручей, появился одинокий всадник, который стал поить свою лошадь в маленькой заводи. Спустя какое-то время появилось еще двое, тоже напоили лошадей, и с шумом пересекли поток.
   Вейни дрожал. И никак не мог остановиться. Он обнял Эрхин за голову и приказал ей стоять тихо; и насколько мог крепко держал уздечки заводных лошадей, пока Моргейн успокаивала Сиптаха.
   Кто бы это не был, но не люди Чи, точно. Скорее всадники из Манта, охотящиеся на опасных чужаков -- иначе они бы ехали по дороге днем, как обычные честные путешественники.
   Наконец он позволил себе пошевелиться и посмотрел на Моргейн. -- Могут быть и другие, -- прошептал он. -- Они ищут лагерь рядом с водой.
   -- Наша единственная надежда: они не сумеют отличить наши следы от своих. -- Она бросила поводья Сиптаха ему на шею и вскочила в седло. -- Или еще лучше -- от следов людей Чи.
   Он поставил ногу в стремя Эрхин и поднялся на верх с усилием, которое стоило ему очередного приступа.
   Если бы они отважились развести огонь, если бы могли приготовить горячий напиток из трав, который вызвал бы пот и прогнал боль, если бы могли прокипятить тряпки и перевязать раны, если бы он мог полежать на солнце и согреться, внутри и снаружи, вместо того, чтобы лежать в холоде и опять скакать, если, если, если -- но они слишком близко от ворот, а враг слишком хорошо знает об опасности.
   Повернуть назад, с мольбой подумал он. Обратно в холмы, равнины, переждать, восстановить силы.
   Но они зашли слишком далеко. Здесь у них нет ни друзей ни убежища, и он больше не доверял своим инстинктам. Ему хотелось, очень сильно хотелось добраться до ворот, и он надеялся попасть куда-нибудь, все равно куда, лишь бы выбраться отсюда и начать все сначала.
  
   Они не осмелились ехать быстро в темноте, по каменистой, неровной земле. Они спустились вниз по длинному изогнутому склону холма, проехали мимо других, пересекли склоны, заросшие кустарником. Ехали тихим шагом, не волнуя лошадей, под ночным небом, слишком открытым, чтобы быть безопасным.
   Однажды, когда уши Сиптаха встали торчком и Эрхин поглядела налево от них, внутри его все холодело. Он представлял себе вражескую армию где-то недалеко от них -- или одинокого лучника, выстрел которого может быть смертельным. -- Скорее всего какие-нибудь животные, -- наконец сказала Моргейн.
   Дальше и дальше, пока они не остановились в роще, заросшей невысоким кустарником. -- Лио, я думаю, надо дать лошадям отдохнуть, -- сказал он. -- Но разбивать здесь лагерь мне не хочется.
   -- Да, -- сказала Моргейн, соскользнула на землю, привязала поводья Сиптаха к седлу и начала успокаивать жеребца, который то косился на меринов, то поднимал и опускал уши и мотал головой в сторону Эрхин, с которой уже спустился Вейни.
   -- Да стой же ты, -- прошипела Моргейн серому, и натянула поводья, что обычно успокаивало жеребца, но не сейчас: он вскинул голову и раздул ноздри, уши стояли торчком.
   -- Подожди, -- негромко сказал Вейни, так спокойно, как только мог. -- Здесь кто-то есть.
   Лошади -- очень уязвимы. И никакой уверенности, что дальше можно найти для них убежище. Быть может дальше будет только хуже. Сиптах опять протестующе мотнул головой и заплясал на месте.
   -- На рассвете мы будем как на ладони, -- сказала она. -- И ничего не поделаешь.
   -- Тогда они обрушатся на нас всеми силами. Лио, на этот раз-
   -- Я думала, что ты больше не будешь советовать.
   Он слишком резко вздохнул. Из сломанных ребер ударила боль. -- Лио-
   Треснул куст, кто-то поднимался по склону.
   -- Я согласен с тобой, -- сказал он. -- Давай убираться отсюда.
   -- Поехали! -- прошипела она, и села на Сиптаха, хорошо выученного и надежного, который пронес ее через все миры.
   И он выбрал Эрхин, по той же причине, потому что это была лошадь, которую он знал, которая отвечала на малейшее движение его пяток и коленей. Обоих заводных лошадей он взял на себя, и его седло вздрагивало каждый раз, когда они преодолевали очередной подъем или перепрыгивали через камни, обильно усеивавшие землю. В темноте, при свете звезд, хвост Сиптаха время от времени вспыхивал перед ними, но быстро исчезал за черными кустами и деревьями, а удары копыт, дребезжание брони и сбруи, и скрип кустов угрожающе громко звучали в ночной тиши.
   Вниз со склона покатого холма, вдоль крошечного ручейка, они сохраняли постоянную скорость, пока Моргейн не подняла руку и он остановился, тяжело дышащие лошади сгрудились вместе, их громкое дыхание, удары копыт по земле и звяканье сбруи заглушали любые звуки, которые могли идти сзади.
   -- Я не слышу их, -- наконец сказал он.
   -- И я, -- прошептала Моргейн, и, повернув Сиптаха, опять направилась вверх по склону холма, долгий и тяжелый подъем, особенно для того, кто ведет двух лошадей, привязанных к сбруе Эрхин.
   Когда они достигли вершины холма, небо на востоке слабо осветилось и звезды начали таять, знаменуя наступление нового дня.
   Они поменяли лошадей и поскакали вниз уже на меринах, ведя за собой Эрхин и Сиптаха, слишком усталых, чтобы возражать. Красный край солнца уже поднимался, освещая землю тусклым светом, и на горизонте появились рвущиеся в небо скалы Манта, похожие на кривые зубы гигантского дракона.
   Мерин покачнулся, но сумел выпрямиться, и Вейни подбросило в седле; на мгновение весь восток расплылся и закружился, он схватился за луку седла, задержал дыхание и попытался расслабится, пережидая боль. Но боль не уходила, и он укусил себя за щеку изнутри, а потом еще и еще, чтобы боль от новой раны перебила другую, слишком сильную.
   Моргейн мгновенно уловила, что с ним что-то случилось и, пока он сражался с собой, подскакала поближе, ее лошадь встала бок о бок с его, среди кустов и камней. -- Вейни?
   -- Все в порядке. -- Сердце стучало, его бил озноб, небо не хотело останавливаться, и он испугался, что может упасть, прямо на нее, заставив ее изменить свои планы и делать то, чего она не хочет.
   Но нет, подумал он, еще нет. Если угрозы и удары врагов заставляют только покрепче сидеть в седле, его собственная решимость должна сделать то же самое, а потом еда, вода и небольшой отдых прогонят головокружение из головы и оцепенение из мышц.
   -- Никто не знает, -- сказала она, -- как долго придется еще скакать. -- Вейни -- мы можем найти место -- мы должны найти его.
   Он покачал головой, повернул голову мерина вниз и заставил его продолжить спуск. Слишком много боли, язык не хотел говорить.
   Какой-то предмет прошипел в тонком воздухе и ударил его в плечо, как камень, выпущенный из пращи -- сила удара наполовину развернула его, но он остался в седле; в следующий удар сердца шипение стрелы достигло его ушей и он понял, что в него попало и что стрелы еще полетят. Мерин от страха бросился вперед, потом дернулся назад и ему пришлось сражаться с ним, удерживая поводья онемелыми руками. В голове билась только одна мысль: отступить назад в укрытие, пока Моргейн не бросилась прикрывать его собой. Мерин зацепился за куст, чуть не упал, выпрямился, но он уже был в укрытии, за камнями, а вот Сиптах и Эрхин сгрудились на открытом месте и дергали повод, пытаясь освободиться. Конь продолжал сражаться с кустами, а Вейни соскользнул вниз, оступился и упал на землю за большим камнем, торчащим из склона. Пока он пытался восстановить дыхание, Моргейн соскочила с коня и бросилась к нему, на ходу стреляя из своего оружия в склон холма, откуда летели стрелы, от выстрелов гудело в ушах.
   -- Ты ранен? -- крикнула она. -- Вейни, ты ранен?
   Он удара рука онемела, но действовала, он выпрыгнул из-за камня и бросился к Эрхин и Сиптаху, которые крутились на месте, привязанные к испуганным меринам. На седле Эрхин висел его лук. Вокруг свистели стрелы. Одна, на излете, ударила в Эрхин и она отпрыгнула от него, а сзади голос Моргейн ругал его и приказывал прыгнуть в укрытие.
   Вейни схватил лук и оборвал завязки, привязывавшие его к седлу Эрхин, выхватил колчан со стрелами, упал и пополз наверх, на верхушку свалившего сверху огромного камня, у края которого собрались лошади.
   Подъем забрал все силы. Но он встал на колени, видя только то, что необходимо и не слыша ничего, кроме криков врагов. Он поставил лук на камень, зажал коленом и, весь покрывшись потом, натянул тетиву.
   Потом наложил первую стрелу и выбрал цель среди тех, кто роился на горе, как если бы сами кусты и камни ожили в предрассветной полутьме.
   Он выбрал цели, прекрасно понимая выгоды своей позиции, и начал стрелять, спокойно, тщательно, будучи уверен, что сам станет целью, если не сможет убить их лучников прежде, чем они накинутся на него и Моргейн, и они действительно пытались: но он брал стрелы, одну за другой, и тряс головой, отбрасывая волосы с глаз, а горячий пот бежал по холодной коже. Он спросил себя, не пробила ли стрела броню, прежде чем отлететь от нее. Во всяком случае все плечо горело, руки от боли сделались слабыми, а местность вокруг опасно качалась.
   Но натянуть лук он еще может. Он перевел дыхание, вздохнул, сбрасывая с себя напряжение, и опять сосредоточился на своих целях, посылая стрелы в тех, кого не могло достичь оружие стрелявшей снизу Моргейн, главным образом лучников, которые увидели его и стреляли по нему.
   И вскоре его колчан почти опустел.
  

Пятнадцатая Глава

  
   Враги укрылись за камнями, разбросанными по склону холма, и в гуще кустарника, целей стало совсем мало. Вейни вытер пот обратной стороной ладони и осторожно, чтобы не повредить оперенье, вынул из колчана последние четыре стрелы и наложил первую на тетиву.
   Приближался рассвет. Моргейн оставила свою позицию и стала карабкаться повыше, небольшая серебряноволосая фигурка в черной броне, чья безопасность была делом его жизни, и он внимательно оглядел склон, в поисках любого движения.
   Один попытался. Вейни мгновенно поднял лук и выстрелил, напугав лучника, но ветер сбил стрелу в сторону.
   Осталось три.
   Моргейн добралась до заранее выбранной скальной полки, несколько раз выстрелила по врагам, что вызвало движение на вражеской позиции и предоставило ему цель. На этот раз он не промахнулся.
   -- Они слишком близко, -- крикнула ему Моргейн, но он и сам уже понял, что исключительно опасно использовать Подменыш в этом переплетении камней и кустарников, с лошадями, сгрудившимися вместе в узкой щели между камнями и близкими к панике. -- Я иду к лошадям. Оставайся там, где ты сейчас и прикрой меня!
   Вейни перевел дыхание и вынул две последние стрелы, сердце пыталось выскочить из горла. Ему не очень понравилась ее идея -- ускакать одной от отряда из Манта и воспользоваться Подменышем.
   Но иначе надежды почти не было -- если они будут ждать, пока появится место для меча, враги могут бросится на них все сразу. Из них двоих только Моргейн по-настоящему знала это оружие. Ничего не оставалось делать, как только быстро выпустить две оставшиеся стрелы и обеспечить ей необходимое пространство.
   Она обогнула камень и оказалась на склоне, который вел к лошадям.
   Стрела просвистела мимо его позиции и ударилась о камень на волосок от Моргейн.
   Он резко повернулся и впился глазами в скалы, находившиеся на их головами. Свернула вспышка, огонь из оружия Моргейн пронесся мимо него и один из камней расцвел красным.
   -- Вниз! -- крикнула она ему. -- Вниз!
   -- К лошадям, -- проорал он в ответ. -- Давай!
   Стрела ударила о камень у его ноги.
   Другая взвилась совсем из другого места, пересекла черно-белую каменную полосу и ударила в склон высоко над его головой.
   Не по ним. Невидимый лучник. Крик. Попал. Понеслись новые стрелы, на этот раз сверху вниз, по позиции врагов, выгоняя их из-под укрытия, Моргейн повернулась на своей каменной плите и открыла огонь по целям, внезапно ставших видимыми.
   Краешком глаза Вейни увидел темное пятно: он повернулся и выстрелил по человеку, взбиравшемуся по горлышку их маленькой каменной полки.
   На таком расстоянии никакая броня не могла защитить от стрелы из эрхендимского лука. Человек закричал, неуклюже упал и соскользнул вниз, но пока Вейни накладывал свою последнюю стрелу, отчаянно пытаясь победить головокружение, а неизвестно откуда взявшиеся стрелы летели над их головами, враги бежали, спотыкаясь, подставляли стрелам спины, красный свет вспыхивал на них, и они падали, мгновенно умирая.
   Похоже, стреляло два или три лучника, немного. Когда все кончилось, даже воздух, казалось, застыл. У него все еще оставалась одна стрела. Вейни отказался от мысли использовать ее против отступающего врага. Он соскользнул вниз, неудачно приземлился и упал, потом встал, опираясь на лук, и со стрелой в одной руке и луком в другой похромал через кусты туда, куда уже спустилась Моргейн.
   -- Миледи Моргейн! -- кто-то крикнул сверху.
   С отчаянным усилием Вейни пересек последнее расстояние между ними, Моргейн прыгнула к ему навстречу, он бросил ее на землю и прижал сверху своим телом, какая никакая, а защита.
   -- Никакой благодарности? -- Насмешливый голос не умолкал. -- Хотя бы одно слово.
   -- Чи? -- пробормотал Вейни сквозь зубы, и сильнее прижал Моргейн к земле, когда что-то большое свалилось с высоты и упало рядом с ними, с отвратительный треском костей и мяса.
   Скатился шлем и звякнул о камни. Во все стороны разлетелись стрелы: на камне лежало изломанное тело воина-кел.
   Вейни согнул лук и направил его вверх, в поисках цели.
   -- Это мой подарок, -- крикнул им Чи, благоразумно не высовываясь из-за камней. -- Одна из ручных зверюшек Скаррина, не моих. Почему я не слышу благодарностей?
   -- Он сумасшедший, -- выдохнул Вейни.
   -- Отсюда я могу убить вас обоих, -- сказал Чи. -- А могу дать убить вас солдатам Скаррина. Но не буду. Я бы скорее поговорил. Вы не против?
   -- Сумасшедший, -- повторил Вейни. Его рука затряслась и он постарался собраться. Дышать было тяжело. Он посмотрел на Моргейн. -- Там их трое. У меня осталась одна стрела. Но я могу собрать. Прикрой меня.
   -- Стой! -- сказала Моргейн. -- Не пытайся.
   Вейни опустил лук и ослабил тетиву.
   -- Миледи, -- долетел до них голос Чи. Стрела ударила о камень и отскочила в сторону прямо перед ними. -- Это достаточно серьезно для того, чтобы вы мне поверили? Поговорим о том, что я хочу. На ваших условиях.
   -- Я не вижу негодяя, -- прошипела Моргейн, глядя наверх и держа в руке свое черное оружие. -- Проклятье на его голову, он может нашпиговать нас стрелами, а я не могу--
   -- Дай мне--
   -- У нас есть другие возможности.
   -- Сбей камень, -- прошептал Вейни, глядя на ряды камней, которые Подменыш легко мог убрать. -- Лошади--
   -- Миледи, -- голос Чи опять полетел вниз. -- Они послали в поле несколько камней-ворот. Не хотите ли поговорить об этом?
   -- Я слушаю, -- после паузы ответила Моргейн.
   -- Пока мы были в пути, этот камень постоянно излучал энергию. И притягивал их. Не могу отрицать -- я сражался против вас. Но теперь с этим покончено. Если вы победите, вы уничтожите ворота в Манте, уничтожите все, и мы погибнем. Если победит Скаррин, мы тоже погибнем -- как бунтовщики. У нас почти нет выбора. Вы хотите Мант, я хочу кое-чего другого. И я предлагаю вам союз.
   -- Союз, -- тихо пробормотал Вейни.
   -- Узкие равнины, -- тихо сказала Моргейн. -- И нестабильные ворота. И мы совершенно не знаем, где враги нападут на нас.
   -- Он врет--
   Она положила руку ему на плечо и посмотрела наверх, на скалы. -- Спускайся! -- сказала она Чи.
   -- Перемирие? -- спросил тот.
   -- Такое же серьезное, как и ваше. -- Моргейн выстрелила в верх. -- Вы доверяете мне?
   Сверху скатился небольшой камень.
   -- Ради бога, не верь ему.
   -- А я и не верю. Но хочу его увидеть. Помни, у меня нет угрызений совести.
   Он глубоко вздохнул. Руки все еще тряслись. По камню, на который упало тело кел, бежала кровь и капала на землю.
   Сверху, на дороге, по которой они приехали, стук копыт. Стук копыт невидимого одинокого всадника, спускающегося вниз.
   -- Их было трое, -- опять сказал Вейни, слушая эхо, разносившее удары копыт по камням.
   -- Мы не знаем, сколько их теперь, -- сказала Моргейн. -- В доказательство у нас только один мертвый кел. Возможно он убил своего товарища. Кто знает?
   Вейни медленно выдохнул, и оперся спиной о камень, оставаясь полностью на виду.
   -- С другой стороны, -- сказала Моргейн, -- Чи уже убил нескольких людей Скаррина. Разве ты этого не говорил? Как это произошло?
   -- Да. -- Дышать было еще тяжелее. Он отогнал все мысли, собрался, сосредоточился на ответе. -- Тайпин, так его звали. Из-за камня. Капитан хотел взять камень себе. Чтобы передать его Манту, так он сказал. Может не врал. Но Чи не поверил ему, он хотел камень для себя.
   На дороге появился одинокий всадник, юноша в серебряной кольчуге.
   -- Дурак, -- выдохнул Вейни.
   -- Глупый или отчаявшийся.
   -- Нет! -- сказал Вейни. -- Я верил ему на мгновение больше, чем надо. Он врет -- хотя и умело.
   Ее рука коснулась ран на плече. -- Терпение. Выслушаем его. Уж это мы можем себе позволить.
   Она стояла, лицом к всаднику, который, оказавшись в каменном лабиринте, слез с лошади и перепрыгнул на плоский камень, на котором лежал Вейни во время боя. Вейни помедлил, потом занял место около ее левого плеча, спущенный лук в руке и смотрит в землю.
   Но стрела все еще на тетиве.
   Чи широко раскинул руки. -- Как вы можете догадаться, мой человек остался наверху, прямо над вами. И у вас есть меч--
   Он прошел вперед по неровной поверхности и, легко перепрыгивая с камня на камень, добрался до земли -- и встал лицом к ним, опять широко раскинул руки и показал пустые ладони. -- Я думаю, что сейчас преимущество у вас.
   -- Не подходите ближе, -- сказала Моргейн. -- Для этого меч мне не понадобится.
   Чи мгновенно остановился. Как только она подняла руку к нему, с его лица сошла насмешка. -- Миледи--
   -- Я не ваша леди, и лучшей местью за Чи ап Кантори было бы убийство его злейшего врага, Гаулт. Я сохранила вашу жизнь только потому, что под вашим разумом могут быть и другие. Я освободила вас по просьбе Вейни -- и потому что мне так захотелось. Вы слышите меня, Гаулт?
   -- Да, миледи. И мои люди, над нами.
   -- А нас только двое, милорд Гаулт, и мы оба перед вами, и вот это самое чистое из моего оружия, и благодарите меня, что я не взяла другое. Итак, что вы хотите за вашу помощь?
   -- То, что я всегда хотел. То, что я легко мог бы получить, если бы вы пришли в Морунд. То, что вы обещали мальчику, когда считали его своим другом--
   -- Ложь, -- резко сказала Моргейн.
   -- Вейни! -- воскликнул Чи, протягивая к нему руки.
   -- С какой радостью я бы убил тебя, -- сказал Вейни и, как только Чи шагнул ближе, натянул лук. -- Не дальше!
   Чи упал на колени и вытянул вперед руки. -- Боже, помоги мне, я даже не знаю, кто я такой, не могу разобраться в самом себе. А что будет, если и вы бросите меня?
   -- Хватит врать!
   -- Выслушайте меня. Я знаю здесь все дороги. Вы хотите Скаррина? Я отдам его вам.
   -- Наш проводник, -- иронически сказал Вейни, -- которому мы и так многим обязаны.
   На лице Чи появился страх, глаза замигали, на мгновение он растерялся, стал облизывать губы, но потом пришел в себя. -- Малыш вел вас по неправильному пути. Я не он. Мои люди видят вас. Неужели вы на самом деле хотите поменять свою жизнь на мою? Неудачный обмен.
   -- Мы могли бы взять его с собой, -- сказал Вейни на языке Эндар-Карша. -- Я позабочусь о нем.
   -- Скаррин убьет меня за то, что я сделал -- да он убьет нас всех. Выслушайте то, что я говорю. Я знаю, как обмануть его, направить по ложному следу. Я знаю здесь все пути и отдам вам Скаррина... если вы пообещаете взять меня с собой. -- Он опустился на корточки и сложил руки на коленях, восходящее солнце зажгло вьющиеся волосы Чи и осветило его серьезное лицо. -- И я не предам вас, клянусь.
   -- Почему? -- наконец заговорила Моргейн. -- Почему ты предаешь Скаррина?
   Чи уселся на ягодицы и сложил руки на бедрах. -- Потому что, -- ответил он, незнакомо искривив рот и мрачно поглядев на них, -- Скаррин -- не тот лорд, которого бы выбрал я, и, более того, не тот лорд, который выбрал бы меня. Вы не дура, леди, и я не дурак. Вы знаете о воротах такое, чего не знаю я. Я попытался, и проиграл. Вы победили. Всю жизнь я кланялся лорду, который неоднократно совал меня мордой в грязь... и парень, он заставил меня выслушать его. -- Юное лицо неприятно исказилось. -- Он напомнил мне, как хорошо вы обошлись с ним.
   Вейни стало трудно дышать. -- Лио, -- прошептал он, -- давай закончим с этим.
   -- Парень собирался убить меня, -- продолжал Чи. -- Он хотел умереть. И он жаждал мести. Он сам пришел ко мне, чтобы проникнуть внутрь меня, и, если сможет, свести меня с ума. -- Рот Чи резко дернулся, ни гримаса, ни улыбка. -- Но потом он передумал, в вопросе о смерти. Он больше не стремился к ней. Вместе со мной. И он больше не хочет убивать вас -- и меня. Он растерялся, когда вы не убили меня. И теперь он понимает, все больше и больше, каким был дураком, доверившись здравому смыслу воина и разуму человека. И он постоянно повторяет мне, что сейчас я в большей безопасности, чем даже тогда, когда был в Морунде.
   -- Он ошибается, как всегда. Мне не нужен убийца за спиной.
   -- Вы нуждаетесь во мне, миледи. И Скаррин докажет это вам, с опозданием, когда убьет вас. Я знаю путь в Мант. А вы никогда не найдете его сами!
   -- Я делала намного более трудные дела.
   -- Миледи, по природе я вовсе не бунтовщик. Станьте моим лордом, победите Скаррина, относитесь ко мне так, как к вашему человеку, поставьте меня за своей спиной -- и вы увидите, что я совсем не лишен талантов, и, например, могу управлять крепостью в два раза большей чем Морунд, или командовать армией и много чего еще. Я вполне достойный вассал, и ни одному лорду за меня не будет стыдно, если только лорд не будет постоянно бояться, что я побеждаю в любом сражении! Возьмите меня и моих людей и я принесу клятву верности Вейни. Я буду исполнять все его приказы -- он честный человек. Я знаю, что он честный человек.
   -- Но не дурак, -- жестко сказал Вейни, опустив стрелу, -- и кроме того, парень, я тоже принес клятву верности, моей госпоже, и ради ее безопасности я скорее застрелю тебя сейчас, пока ты стоишь на коленях, чем разрешу тебе стоять за ее спиной. -- Стрела задрожала в руке и едва не упала, голова закружилась, а суставы заболели так, что он едва не застонал.
   Он попытался сжать пальцы, и почувствовал, как холодный пот жалит рану на лбу, живот завязался узлом от ненависти и необходимости выбора, на ней и так лежало бремя слишком многих тяжелых решений. -- Лио, -- сказал он на языке Карша, глядя прямо в грудь Чи, -- позови остальных. Пускай они спустятся с холма, и я разделаюсь со всеми ними.
   Моргейн помедлила с ответом. Пот жег глаза и бежал по бокам, раны жгло, а мышцы руки опасно тряслись. -- Нет, -- сказала она, и из него вышел весь воздух, мир закрутился вокруг, когда он опустил лук и с трудом встал. -- Теперь вы принадлежите Вейни, -- сказала она Чи. -- Даже если он будет убивать вас, я не вмешаюсь. -- Ее рука крепко сжала плечо Вейни. -- Нет, -- повторила она на языке Карша, -- ты слишком много берешь на себя.
   Он вздохнул, одним движением поднял лук, полуслепой от боли и отчаяния, и выстрелил. Но Моргейн ударила его по руке, стрела пролетела мимо головы Чи и отбила кусочек от камня за его спиной.
   Все застыли на месте -- Чи перед ним, с белым от страха лицом, Моргейн рядом. Вейни задрожал от шока после неудавшейся попытки убийства; руки стали тяжелыми и слабыми, голова закружилась, свет начал гаснуть, в ушах зазвенело.
   -- Да, -- сказал он, потому что ему показалась, что он обязан хоть что-нибудь сказать, объяснить, почему он не подчинился ее приказу. Как если бы это сделала часть души, оставшаяся не проклятой, которая не простила. Он опять глубоко вздохнул, сломанные ребра напряглись, зрение затуманилось -- удары по голове, недостаток еды, горячка боя. Сейчас он хотел только одного -- оказаться в седле Эрхин и пусть она унесет его отсюда. Отдых пойдет ему на пользу, а ночной сон--
   Но, о Небеса, теперь этот человек недосягаем, и Моргейн слушает его--
   Он не мог думать за нее, никогда, нет, особенно сейчас, когда голова кружится, а все мысли и страхи сошлись в это маленькое пространство между камнями, и любой враг, находящийся рядом, может убить их всех...
   А он не может убить этого человека. Моргейн запретила, хотя один раз он уже ей не подчинился. Второй раз -- она его выгонит и никогда не простит.
   -- Ты поклянешься? -- спросил он, заранее зная, что для этого создания клятвы ничего не значит.
   -- Я уже говорил, -- сказал Чи и встал. Из его глаз глядела темнота. И глубокое мрачное предчувствие. Потом, внезапно, в них мелькнуло воспоминание, глаза оживились. -- Я клялся перед Богом. Этого недостаточно?
   Вейни похолодел, когда понял, что голос изменился, стал более человеческим.
   Теперь достаточно, возможно.
   Какое-то время он молчал, а потом долго смотрел Чи в глаза, пока воздух между ними не стал холодней, пока Чи не понял, что его рукой движет не страх.
   -- Не пересекай мне дорогу, -- сказал он Чи, -- и тогда я не верну тебе того, то должен. Где мой меч?
   Чи показал взглядом на чалого жеребца.
   -- Я хочу его обратно.
   Чи кивнул. -- Да.
   -- Да, милорд!
   -- Да, милорд.
   -- Кликни своих людей. Они могут скакать с нами или ехать, куда хотят, но один неверный шаг -- и я положу их головы у твоих ног, а твою -- у ног миледи. Какие бы умения тебе не удалось добыть в Теджосе, для меня это ничто, я -- Нхи, и мой клан славится тем, что никогда не дает второй шанс.
   Возможно Чи поверил ему, во всяком случае он бросил взгляд на него, потом на Моргейн и повернулся лицом к холму.
   -- Они согласились, -- крикнул он скалам. -- Спускайтесь.
   Должно быть трое, продолжал считать Вейни, а пока подошел к мертвому кел и начал собирать стрелы, рассыпавшиеся вокруг -- он нашел двенадцать с сохранившимся опереньем и положил в свой колчан, а Моргейн не спускала глаз с Чи. Ребра жгло.
   Их трое, продолжал думать он, ощущая, как бьется пульс в ранах, а сердце прыгает от страха. Она сошла с ума.
   Это все из-за Скаррина -- того кел-лорда, которого она боялась. Вот что движет ей. Так происходит всегда, когда она хочет что-то узнать -- или знает меньше, чем ей хочется, или когда она сомневается в себе--
   Он вспомнил ее слова: лучше Дьявол, чем честный человек. О, моя госпожа, вы нашли его.
  
   Двое с вершины скалы съехали вниз, тщательно объезжая огромные камни, и остановили своих коней около чалого жеребца Чи; потом подошли, чтобы почтительно приветствовать недавних врагов -- лучник-человек и кел, лицо лучника выдавало сильнейшую тревогу, лицо кел было совершенно бесстрастно.
   -- Ранин ап Эорунд, -- назвал их Чи, -- и Хесиен Исирин, оба из Манта.
   -- Я предоставляю вам простой выбор, -- сказал Вейни, опираясь на свой лук, и на этот раз его колчан был полон стрел. -- Вы можете уехать, прямо сейчас. А можете идти с нами, и, если вы будете честно служить моей госпоже, я забуду то, что должен вам. Я считаю, что это более чем честно.
   Ранин кивнул, его лицо и взгляд прояснели, наверно они говорили правду о нем. -- Да, -- сказал он и глубоко вздохнул, как если бы вместе со словом из него улетела тревога.
   Хесиен уставился в землю и слегка поклонился, а потом посмотрел в глаза Вейни с почти неприкрытой наглостью. -- Все что вы хотите, лорд человек.
   Вейни посмотрел на него, с трудом сдерживаясь от того, чтобы вбить его в землю. Но тогда надо будет убивать -- их всех.
   Лучник стрелял по госпоже -- но защищая собственного лорда. И этот Хесиен, тоже, делал и сделает все ради спасения своей жизни.
   И он тот самый кел, который вмешался, спасая самого Вейни.
   -- Если они поедут с нами, -- сказал он Чи, бросив на кел презрительный взгляд, -- помни, что ты за них отвечаешь.
   И он повернулся к Чи спиной, чувствуя что их взгляды буравят ему спину. Сердце молотом било в виски, лицо горело, небо стало зеленым, как трава. Моргейн что-то сказала, вроде бы про отъезд, что они должны уехать от этого холма. -- Да, -- сказал он, повесил на плечи лук и колчан, и пошел распутывать лошадей, которые сами завязали себя вместе с нервными меринами. Мудрый Сиптах стоял спокойно, опустив уши, хотя заводной ремень от Эрхин захлестнул ему зад, зато один из испуганных меринов, чья задняя нога застряла среди камней, а переднюю держал повод, никак не мог успокоился и бился крупом о камни.
   Вейни перерезал повода лошадей, освободив их всех, потом беспокойно взглянул на Чи и остальных, но Моргейн не спускала с них глаз, а он видел ее. Потом дружески толкнул Сиптаха плечом и вновь привязал заводных лошадей, и тут вспомнил про меч, который висел на седле коня Чи.
   Надо было взобраться на камни и поменять мечи, но речь шла о боевом коне, и пускай сам Чи справляется с ним. А он сам с трудом дышит и вообще не хочет ни карабкаться куда-нибудь, ни видеть поблизости оружие: ребра сломаны, мышцы опять закостенели. Вейни оперся о бок Сиптаха, вздохнул и вывел его вперед, подальше от все еще нервничающих меринов.
   Потом он снял тетиву и попытался привязать лук к седлу, но руки дрожали от слабости, а тут еще и ветер утих. Вейни удивился и во второй раз попытался попасть в прорезь. На этот раз удалось, он поставил ногу в стремя и толкнул себя вверх, но боль выпила все силы и, несмотря на холодное утро, он весь покрылся потом, а голова привычно закружилась.
   Ничего, сказал он себе, сейчас солнце нагреет металл, а ветра просто нет. Размахивая луком, он собрал лошадей вместе, не обращая внимания на сломанные ребра. Это пройдет.
   Пока Моргейн поднималась на Сиптаха, он спокойно сидел в седле, опираясь на заднюю луку седла, пот бежал по всему телу. Ну же, поехали, молчаливо взмолился он, чувствуя как соленый пот жалит раны. В этом месте вообще не бывает ветра. Он страстно желал оказаться за этим холмом, совершенно не представляя, с кем они могут повстречаться там: лучше всего поторопиться, пока они не пришли в себя, но все вокруг медлили, как будто нарочно.
   -- Они пойдут первыми, -- сказала Моргейн, не глядя на него. -- Я поговорила с ними.
   -- Да, -- прошептал он. -- Пускай солдаты Скаррина сначала постреляют по ним.
   -- Они могли убить нас, -- сказала Моргейн. -- Мы были беззащитны. Так что они могут говорить правду.
   Он тоже думал об этом.
   -- Но я не забываю того, что они сделали, -- продолжала она.
   -- Да, -- еще тише сказал Вейни. Холм оказался еще более круче, чем он его помнил, когда он сражались на склоне -- и повсюду трупы, тридцать, сорок, может быть больше.
   Чи и эти двое уже ехали, аккуратно объезжая мертвых.
   -- Ты в состоянии ехать? -- спросила Моргейн.
   -- Немного устал. Но чувствую себя хорошо. Только жарко. -- Вейни стукнул пятками по бокам Эрхин и догнал Чи.
   -- Стрелы, -- сказал он. -- Все, какие мы можем собрать. Они нам понадобятся.
   -- Да, -- согласился Ранин и начал кружить по опасному склону, не думая о возможной опасности от человека, кела или земли, потому что только Небеса знают, кто засел на каменных высотах вокруг.
   В голове мелькнула мысль: Ранин не вернется. Скорее всего он воспользуется возможностью и ускачет, спасая свою жизнь.
   -- Меч, -- сказал Вейни Чи.
   Чи отстегнул меч от седла, притормозил и передал ему. -- Хорошая сталь, -- только и сказал он.
   Вейни не ответил. Он, в свою очередь, достал меч, висевший на седле Эрхин и передал его Чи, рукояткой вперед.
   -- Меч Алаиса, -- прошептал Чи.
   -- Госпожа не спросила его имя, -- грубо ответил Вейни, осадил кобылу, повесил эрхендимский меч на пояс и стал ждать, когда Моргейн догонит их.
   Боже, подумал он, почему я это сказал? Почему я всегда выставляю себя дураком?
   Моргейн поравнялась с ними. Он быстро прошептал ей, почему нет лучника, и опять пристроился позади всех. Они медленно ехали по склону, по-прежнему объезжая груды мертвых тел, похожие на груды мусора. Опасаясь засады, он каждый раз, проезжая мимо, внимательно вглядывался в трупы. Не спускал он глаз и с холмов над ними, выискивая взглядом блеск оружия, полет испуганной птицы или предмет необычного цвета.
   Далеко впереди рыскал Ранин, то спускаясь на землю, то опять вскакивая на коня. Наконец он вернулся назад, везя с собой три колчана со стрелами. -- Один я оставлю себе, -- сказал Ранин, предлагая другие два, серьезный и озабоченный взгляд, без внутренней злобы.
   -- Да, я возьму, -- сказал Вейни, и человек отдал ему два колчана, а потом опять стал спускаться вниз по склону, догоняя Чи и Хесиена.
   Вейни повесил оба колчана на луку седла и с недоумением уставился на уходящего Ранина. Они спустились к подножию горы, к последнему телу, лежавшему лицом вверх. Уже собрались стервятники. На этот раз Вейни не стал смотреть на него. Мужчина был безусловно мертв. Этот час и так был наполнен кошмарами, и он достаточно повидал их за свою жизнь.
   Но, слава Небесам, засады не было.
   За следующим холмом оказалась плоская широкая долина; Вейни мигнул, когда пот попал в глаза и потер их, пытаясь прогнать туман, из-за которого он почти ничего не видел.
   -- Вейни? -- спросила Моргейн, тяжелый бок Сиптаха ткнулся в его ногу.
   -- Да? -- Голова болела, шлем натирал лоб, солнце раскалило металл, плечи жгло под броней, и боль в ребрах не давала вздохнуть.
   -- Как ты себя чувствуешь?
   -- Достаточно хорошо. Еще бы немного ветра.
   Чи, который осадил коня и внимательно изучал местность, уже некоторое время ждал их вместе со своими людьми.
   -- Мы должны пройти немного на юг, -- сказал он. -- Обогнуть -- он махнул рукой, -- вон те холмы. Один из них скроет нас из виду. А оружие, которое вы использовали, -- он невесело усмехнулся, -- улучшит мою репутацию в Манте. По меньшей мере они поймут, что я не лгал и хорошо подумают, прежде чем опять нападут на нас.
   -- Почему на юг?
   -- Потому что--, -- резко сказал Чи и указал на равнину, лежащую ниже и справа от них, на краю которой виднелись холмы. -- Потому что иначе нам придется пересечь равнину, и если вы любите щеголять со стрелой в спине--
   -- Полегче, парень, -- прошептал Вейни, и Чи остановился, потом глубоко вдохнул.
   -- Миледи, -- сказал он тихо, -- так безопаснее. Если вы примите мой совет -- ссудите мне на мгновение камень и я пошлю сообщение, которое отвлечет их от нас.
   -- Каким образом? -- спросила Моргейн.
   Чи натянул поводья чалого, который вытянул уши к Сиптаху. -- Очень просто. Две вспышки. Я могу посылать и более сложные сообщения. Я скажу им, что враги ушли в холмы. Вдвоем. Но они попросят подтверждения, а вы не сможете ответить быстро, и тогда они узнают, что это вы. Но я могу ответить.
   -- Не давай ему, -- вмешался Вейни, схватившись рукой за камень.
   -- Нет, -- сказала Моргейн. -- Не здесь и не сейчас.
   -- Миледи--
   -- Но тогда -- ты уже посылал?
   -- Да, из Теджоса.
   -- Камнем, парень?
   -- Да, этим, -- ответил Чи, неохотно пожимая плечами. -- В первую же ночь.
   -- И тем самым сказал им, что камень на свободе. Не уходи от ответа. Я и так едва сдерживаюсь. Что ты сделал, что ты подозревал, что ты им сообщил?
   -- Они и так знают, что что-то пошло не так с того момента, когда вы запечатали камень, -- низким голосом сказал Чи. -- Ходят слухи, что ворота Скаррина могут отличать один камень от другого и указывать его точное место. Я не знаю. Но я точно знаю, что есть еще два камня, помимо этого. Я видел их собственными глазами, также ясно, как я могу видеть Теджос.
   -- При помощи камня?
   -- При помощи камня, миледи. А теперь могут быть и другие. Когда вы перестали посылать, они начали охоту и на меня, не только на вас. Они давно считают меня предателем.
   -- Не думаешь ли ты, что они могут простить такую мелочь, как убийство помощника твоего лорда? -- спросил Вейни.
   Глаза Чи полезли на лоб. -- Нет. Но, если бы я победил, я бы сделал именно то, что мы делаем сейчас. С вашим оружием. Мант мне не нужен. А вот ворота Манта... И с вашим оружием... Я говорил вам о сделке. И, леди, вы убедили меня: я никогда не поеду в поле вслед за лордом, который не может победить меня. Иначе я буду полным дураком. Вы победили. Я исполняю ваши приказы.
   Какое-то время все молчали, только лошади били копытами о землю.
   -- Давайте посмотрим, -- наконец сказала Моргейн. -- куда ваши таланты приведут нас.
   А потом на языке Карша, когда они не торопясь ехали на юг по дикой, нехоженой местности:
   -- Не думай об этом. Я выберу любое место для лагеря, которое он предложит, но камень останется у тебя. Вейни, ты бледный, как смерть.
   -- Я себя хорошо чувствую, -- опять сказал он.
   Если бы он признался, то она подняла бы тревогу, начала бы искать место для отдыха, а они должны не отдыхать, а прятаться -- особенно теперь, когда Мант знает примерно, где их искать, и может вывести в поле отряд за отрядом. Даже у Подменыша есть границы--
   -- и чем ближе болезненная рана по имени Мант, тем все более и более узкие.
   В сознании билась мысль: моя ошибка, все это только моя ошибка. О Небеса, что мы собираемся делать?
   И еще другие, из путаницы, жары и истощения: она взяла их с собой только потому, что знает, что я вот-вот упаду; она нуждается в помощи; она берет ее там, где может найти, помощь в борьбе против лорда-пришельца в Манте -- против Скаррина -- вместо меня -- чтобы охранять ее спину-
   О Боже, я оставляю ее этим бандитам--
   Да, она выбрала странный способ управлять ими, отдав их под мою команду, заставив выпить горькое лекарство -- по меньшей мере они думают, что могут оставить меня позади себя: быть может это ее стратегия, дать им капитана, который может в любое мгновение свалиться с лошади, разрешить бороться за ее расположение, и, одновременно, она держала Чи между страхом и надеждой на успех, и он никогда не осмелится напасть на меня, иначе он потеряет ее благодарность, которой с таким трудом добился. Он не предал нас в недавнем бою. Если только он сам не организовал эту засаду--
   Человек, который столько лет находился в компании Моргейн из рода Кайя, научился думать по другому, чем раньше, когда считал, что кратчайший путь к цели -- удар острым мечом.
   Она вполне способна управлять Чи. И, конечно, Ранином. Я должен сказать ей, чтобы она поддержала этого человека.
   Еще: Моя слабость пройдет. Может пройти. Должна пройти. Она выигрывает время для меня. Завоевывает территорию.
   И последнее: Почему она помешала мне с Чи? Почему ударила по руке?
   Почему это так заботит меня?
   Что она имела в виду?
   Вокруг них сомкнулись холмы, изрезанные заросшими кустами оврагами, скалы и деревья, с каждой стороны крутые склоны. Вейни внимательно глядел вверх, в стороны и назад, но нигде не было и следа врагов.
   За исключением перемычки между двумя холмами, там, где рядом с рощей низкорослых деревьев, тек ручей: на ее опушке стоял Хесиен и махал Чи рукой.
   Следы оказались старыми. Но не было никаких сомнений, что вчера какой-то всадник остановился здесь, чтобы напоить своего коня, а потом поскакал вдоль склона холма по густой траве, на которой осталось очень мало следов. Вейни подумал о следе, который они сами оставляют: совсем не трудно пройти по нему, если бы кто-нибудь заинтересовался этим следом или решил найти их.
   -- Что это за место, -- зло спросил он. -- Дорога для всадников? Которую все знают?
   -- Несомненно, милорд человек, -- сказал Хесиен. -- Мы все хотим умереть.
   Вейни мрачно взглянул на Хесиена.
   -- Мы хотим встретиться с врагами не более, чем вы, -- сказал Чи. -- Но они тут повсюду, вот и все. Я уже говорил вам, что Скаррин воспринял вас очень серьезно. И я опять прошу вас, леди, тоже серьезно: ссудите мне камень.
   Моргейн оперлась руками о луку седла и быстро натянула поводья, удерживая Сиптаха, который уже собирался врезаться в чалого. Да, это война. Чалый прижал уши к голове, глаза налились кровью, он то и дело кидал взгляды на серого жеребца.
   -- Нет, -- коротко ответила Моргейн, направила Сиптаха на открытое место, слезла на землю и резко махнула рукой, заставив чалого шарахнуться в сторону. -- Убери его подальше! Мы немного отдохнем. По меньшей мере здесь они уже искали. И, пока, больше искать не будут.
   -- Миледи, -- с разочарованием сказал Чи, и отъехал на обезумевшем чалом подальше, вдоль берега ручья.
   Значит отдых. Вейни на всякий случай поглядел в их направлении, потом с трудом перенес ногу через переднюю луку седла и соскользнул на землю. Он отпустил поводья Эрхин, чтобы дать ей попить, и подвел обоих лошадей, которые вел, к воде; потом опустился на колени, вымыл лицо и стриженую шею, и на него опять нахлынул ужас того мгновения, когда Чи оскорбил его, совершенно незаслуженно. Он почувствовал, как в нем поднимается мутная волна ярости, убийственной ярости, которую он не испытывал никогда--
   -- никогда с того дня, когда умер его брат.
   -- Мы будем отдыхать не больше часа, -- сказала Моргейн, которая тоже мылась рядом с ним, дав Сиптаху возможность попить.
   -- Да. -- Он еще раз полил себя из ладоней. Этот ручей, с холодной как лед водой, питался тающими снегами. От холода стало трудно дышать, Вейни внезапно покачнулся.
   Свет дня померк, вокруг потемнело.
   -- Вейни--, -- сказала Моргейн.
   -- Не спускай с них глаз! -- сказал он ей на языке Карша, и, потеряв равновесие, тяжело упал на землю, одна нога оказалась в холодной воде, боль ударила в раны так, что он не сумел вздохнуть.
   -- Вейни?
   -- Не спускай с них глаз! -- спокойно повторил он, сражаясь с паникой. Потом вытащил ногу из воды. -- Лио, я немного отдохну здесь. Я устал. Вот и все.
   Он услышал, как она наклонилась над ним, и почувствовал, как ее тень закрыла его лицо от жара солнца. Потом он услышал шаги на траве и испугался.
   -- Лио, не поворачивайся к ним спиной.
   Она положила руку к нему на лоб. -- У тебя жар, -- сказала она.
   -- Лио, во имя Небес-
   -- Мы отдохнем здесь, -- сказала она. Дневной свет начал возвращаться, но пожелтевший и полный туманных силуэтов, а она была тьмой в центре мира.
   -- У нас нет времени--
   -- Вейни, лежи спокойно.
   Он так и сделал, сообразив, что они должны отдыхать только час, и он только напрасно тратит время на бессмысленный спор. Он улегся на спину, положил голову на руки и закрыл глаза, спасясь от крутящегося неба. Землю под ним наклонилась и закружилась. Даже во время скачки голова так не кружилась, и сейчас ему пришлось как следует напрячься, чтобы не потерять сознание. Желудок попытался сбежать, но он отказался разрешить ему это, и, заодно, отказался разрешить панике завладеть сознанием и оставил ее лежать на самом дне мыслей.
   Совсем немного времени, сказал он себе. Им пришлось ехать слишком долго; а тут еще и сражение, и скачка с врагами, волшебным образом превратившимися в друзей, и все это без отдыха. Один час на спине, а потом его хватит минимум на десять.
   Только, о Боже, почему он так ослаб? Голова кружится, и Моргейн осталась наедине с этими бандитами.
   Она подошла к нему, встала на колени и, смочив кусок материи в холодной воде, положила ему на лоб.
   -- Ты глядишь за ними? -- прошептал он на родном языке.
   -- Успокойся, смотрю.
   -- Лио, убей их.
   -- Молчи и отдыхай.
   -- Убей их! -- Он приподнялся на локте и схватил холодную тряпку, в ушах молотом застучал пульс, желудок и ребра отозвались глухой болью. -- Ты говорила "Мужчина и мужчина". Тогда поверь мне, потому что я знаю, что они хотят: они охотятся за оружием! Только и ждут, когда мы расслабимся, и сразу схватят его. Убей их, без всякого предупреждения.
   Ее рука легла ему на грудь, заставив опять лечь на землю. Но он не хотел успокаиваться.
   -- Послушай меня--, -- опять начал он.
   -- Ш-шш, -- прервала она его. -- Лежи, я присмотрю за ними.
   -- Это тот самый человек, который отдал Чи волкам. Это тот самый проводник, который солгал нам и чьего брата я убил. Если он до сих пор не сошел с ума, это настоящее чудо.
   -- Лежи, не поднимайся. Мне хватает неприятностей, не создавай новых. Пожалуйста. Пожалуйста, Вейни.
   Он дал себе вздохнуть и улечься на землю. Она опять намочила тряпку и положила ему на лоб. Он задрожал от холода.
   -- Я смогу ехать, -- сказал он, -- через час.
   -- Пока лежи. Я приготовлю немного чая.
   -- Мы не можем рисковать, разжигая костер.
   Она коснулась пальчиками его губ. -- Я сказала молчи. Ш-шш. Маленький. Не волнуйся из-за него. Успокойся.
   -- Если уж ты собираешься сделать чай, -- прошептал он, -- сделай из ивы. У меня болит голова.
   Он лежал с полуоткрытыми глазами, изредка поглядывая на Чи и двух его людей, которые расположились на берегу ручья. Он видел, как Моргейн собирала веточки и траву, и его живот заныл, когда он увидел, что Чи встал, подошел к ней и что-то сказал.
   Он не слышал ни слова из их разговора. Но потом Моргейн вернулась к своему занятию, и, как умела, разожгла костер, а Чи и остальные начали расседлывать лошадей.
   Он в страхе уселся и попытался встать на ноги, но Моргейн взглянула на него и подняла руку, подавая сигнал: все в порядке.
   Он опять опустился на спину и лежал, пока пульс стучал в висках и солнце било прямо в мозг из-под закрытых век.
   Она принесла ему чай, очень горький; и немного завернутых листья пилюль из Шатана, последние. Он запихал в рот столько, сколько смог, запил горьким чаем, проглотил и в изнеможении опустился на спину.
   -- Я отдохну и смогу ехать, -- прошептал он.
   -- Ты не сможешь скакать через час. Или два.
   -- Темнота, -- сказал Вейни. -- Дай мне время до темноты. Ночью мы сможем пересечь равнину. Выиграем время.
   Но лучше ему не стало. Наоборот, все болело, даже хуже, чем раньше. Наверно потому, что он лежит и не двигается.
   Но тут, ясно и честно, ударила мысль: хуже, мне стало хуже, намного.
   Мы слишком близко к воротам.
   Он расслабился. Но не спал, а пролежал несколько часов до сумерек, в полузабытье, Моргейн приходила и уходила, давала ему холодной воды. -- Я попробую ехать, -- наконец сказал он. -- Пускай они посадят меня на лошадь. Я не упаду.
   Ее глаза испуганно расширились. Она на грани паники. Она нежно убрала его волосы с лица. -- Мы останемся здесь, -- сказала она.
   -- С кем? С ними? С--. -- От вспышки гнева боль опять набросилась на голову. Глаза наполнились слезами, ее силуэт расплылся. -- Глупость, лио. Настоящая глупость. Нет времени. Их слишком много. Когда ты будешь спать? Ты не можешь -- не можешь рассчитывать на меня, я не могу встать. Прости, но это не зависит от меня.
   -- Я справлюсь.
   -- Ты не должна потерпеть поражение из-за меня! Даже не думай об этом. Уезжай!
   -- Тише. -- Слабый голос. Она погладила его лицо, наклонилась и поцеловала его, устало, очень устало. Она погладила его по щеке. -- Прости меня. Верь мне. Ты доверяешь мне?
   -- Да, -- сказал он, или подумал, что сказал. Она развязала его оплечье, вынула ящичек с камнем из-под брони и взяла себя.
   -- Не ему, -- запротестовал он.
   -- Нет, не ему. Я сохраню это у себя, в безопасности.
   Было так трудно оставаться в сознании. Темнота стала слишком глубокой и затопила все вокруг, спутанная и непонятная. Он хотел вернуться обратно. Он не хотел засыпать, хотел слушать ее голос.
   Но провалился в темноту, такую же, как в Воротах.
   Там, в темноте, она бросила его, ушла, и он изо всех сил хотел и не мог узнать, куда.
  
   Чи положил голову на руки, измученный болями в теле и, главное, глупостью этой женщины, которая лишает ее разума.
   Она никогда не покинет его, сказал внутренний голос, и до него долетело эхо слов, сказанных той ночью в лагере Арундена: он стоит у двери, смущенный, охваченный ужасом юнец, щеки горят, и, как мальчишка, подслушивает взрослых; и Пиверн, пошедший за ним в ссылку, прискакавший в Морунд на никудышной косматой лошади -- Привет, старина, без тебя Двор стал смертельно скучным...
   Мысли, мысли и мысли. Он потер глаза ладонями, не понимая, откуда появились эти воспоминания.
   -- Милорд, -- сказал Ранин.
   Он взглянул, увидел леди, идущую к нему, и сразу понял -- еще одна отсрочка. Она выглядела растерянной и усталой, под глазами залегли тени, лицо вытянулось от истощения.
   Она должна поспать. Пришло время, когда должна лечь спать. А потом они поговорят по-другому, с оружием в его руках, и леди придется внять голосу разума.
   Но он оказался не готов к тому, что ее рука поднялась, в ней чернело ее страшное оружие, и оно глядела прямо на него. Сердце в груди замерзло: смерть, скорее всего. Наша смерть, только тогда эта сумасшедшая женщина осмелится заснуть.
   -- Милорд Гаулт, -- тихо сказала она. -- Киверин, Чи. Я хочу вам кое-что предложить.
   -- Миледи? -- осторожно спросил он.
   -- Я иду спать. Вы, милорд, позаботитесь о нем, вы сделаете все, что можете для него, вы сделаете так, чтобы завтра он мог ехать; и если завтра ему не будет лучше, я убью -- убью вас всех. Если ночью он крикнет -- хотя бы однажды -- я убью одного из вас. Надеюсь, вы не омневаетесь в моих словах, милорд.
   -- Но он не сможет завтра ехать -- у него жар, он весь горит -- и у него с головой не в порядке--
   -- Вы сомневаетесь в моих словах, милорд? Вы хотите, чтобы я вам доказала, что не шучу?
   -- Она сошла с ума, -- воскликнул Хесиен.
   Но Чи уже вскочил на ноги. -- Встали, -- крикнул он Хесиену и Ранину. И кинул испуганный взгляд на Моргейн, чье оружие глядело прямо на него, а глаза, как и сказал Хесиен, были глазами сумасшедшего человека, доведенного до предела.
  

Шестнадцатая Глава

  
   -- Вейни, Вейни, -- нежно позвал его голос Моргейн.
   -- Да, лио. -- Он открыл глаза, пытаясь выхватить ее лицо из сумерек. Но не смог.
   -- Вейни, ты доверяешь мне?
   -- Да, лио.
   -- Я собираюсь отдыхать, всю ночь. Послушай меня. У меня не осталось сил, чтобы позаботиться о тебе--. -- Ее нежные пальцы погладили его щеку, голос дрогнул. -- Чи поможет тебе, он сделает для тебя все, что может -- он согласился, ради спасения своей жизни. Ты понимаешь меня, Вейни? Я не хочу, чтобы ты просыпался, не зная, где я. Но если он повредит тебе, хотя бы немного, я убью его. И если тебе утром не будет лучше, я все равно убью его. Он знает.
   Вейни мигнул. Если она говорит таким тоном, то безусловно так и сделает, даже если это совершенно бессмысленно.
   -- Ты понимаешь?
   -- Да, -- прошептал он.
  
   Темнота на время поглотила его, потом в ней что-то задвигалось -- и высветились лица, между ним и ночным небом.
   Одно было Чи.
   Он забыл, где находится.
   -- А-аа, -- крикнул он и в отчаянии попытался сразиться с ними.
   -- Тихо, -- сказал Чи, и зажал рукой его рот. -- Тише, парень. Вейни. Вейни -- слушай меня.
   Тут он вспомнил, что есть какой-то безумный договор, и Моргейн теперь заодно с ним. Или будет с ним. Но что именно, никак не мог вспомнить.
   -- Посмотри. -- Чи осторожно и даже нежно приподнял его голову и показал ему странное зрелище: Сиптах, ноги привязаны к чему-то вроде пня, и Моргейн, сидит рядом, руки между коленей. Он испугался, но потом разглядел Подменыш, лежащий на бедрах.
   -- Ты в безопасности, -- сказал Чи. -- С нами ты в полной безопасности.
   -- Она обещала убить одного из нас. -- Хесиен аккуратно расстегнул пряжку брони на боку Вейни, а Чи положил его голову обратно. -- Я не сомневаюсь, кого именно. Милорд Чи необходим, Ранин побеждает всех, а обо мне всегда говорили, что я создаю себе врагов. Я хочу, чтобы вы знали, что я буду действовать очень аккуратно.
   Вейни изумленно мигнул. Сейчас он вспомнил ее слова, совершенно сумасшедшие, и лежал спокойно, пока они работали, снимая с него кольчугу. Они сделали это очень нежно, освободили его руки и грудь, и он впервые легко вздохнул.
   Темнота, ночь, но ему показалось, что чудовища, стоявшие перед ним, начали бороться с его болью. На раны положили теплые компрессы, и постоянно их меняли, его обложили горячими тряпками, пропитанными настоями трав, заставили выпить пахнувший мускусом напиток и дали что-то вдохнуть, после чего горло перестало болеть. И, наконец, ему стало лучше.
   Он заснул, и спал, пока Чи не разбудил его и не предложил еще какой-то напиток.
   -- Хватит, -- сказал Вейни.
   -- Пей, -- жестко сказал Чи. -- Проклятие на твою голову, пей: мы не хотим умирать из-за тебя.
   В его голосе слышалась паника. Вейни вспомнил ночной кошмар, в котором Моргейн просила его вынести все.
   Он приподнялся, опираясь на руку и сдвигая все компрессы, чтобы убедиться, что она в безопасности, и память не подвела его.
   Она была здесь. И Подменыш. Сиптах стоял совсем рядом с ней. Ее голова упала вперед, светлые волосы искрились под светом костра и звезд
   -- Пей, -- сказал Ранин.
   И тогда он поверил им, и выпил, голова прояснилась. Он дрожал, но раны болели намного меньше. Они обновили все компрессы и завернули его в одеяло.
   Но грудь болела, сломанные ребра по-прежнему стреляли болью. Если бы он не был так слаб, он спокойно вынес бы эту боль. Ожоги почти не чувствовались, остальные раны, боль от которых едва не свела его с ума, стали настолько лучше, что он, казалось, расслабился и оцепенел.
   Кел яростно шептались между собой, обсуждая, что еще они могут дать ему. Или сколько дать ему, чтобы поднять его на ноги. Один сказал, что это очень рискованно. Другой возразил: утром он должен сесть на коня, и нет другого способа, иначе он просто не удержится в седле. Это были Чи и Хесиен.
   Он лежал и думал об этом. Он попробовал вздохнуть глубже и внутренне сжался, настолько это было больно, потом пошевелил правой ногой, еще хуже, и поглядел на спорщиков.
   -- Есть что-нибудь, -- спросил он, когда боль немного успокоилась, -- что разрешит мне сегодня скакать?
   Возможно они от изумления потеряли дар речи. Воцарилась полная тишина.
   -- Да, -- наконец сказал Чи. -- Есть кое-что в этом роде. Но потом ты будешь себя чувствовать хуже, чем сейчас. Лучше, чтобы ты обошелся без него. Просто скачи. Это то, что она хочет. И мы выполним свою часть сделки.
   -- Это надо пить, -- спросил он, -- или глотать?
   -- Нет, я сказал.
   -- Чи -- скажи мне, что я должен делать.
   -- Это может убить тебя, и скорее всего убьет. Так что нет.
   -- Эта штука даже мертвого поднимет на ноги, -- вмешался Хесиен. -- Имейте это в виду. Но милорд Чи сказал правду: расплата будет тяжелой.
   -- Дай мне ее. Принеси. Чи, дай мне ее, и мы будем квиты.
   Чи пожевал губу, оперся рукой о колено -- юное лицо Чи и умозаключения умудренного опытом кел, глаза которого сверкали в свете костра, пока он обдумывал возможные последствия.
   -- Ты должен только почувствовать его на кончике языка, -- наконец сказал он. -- И я скажу тебе правду, парень: если ты возьмешь хоть чуточку больше, ты труп.
   Вейни обдумал его слова. Он опять глубоко вздохнул, притаившаяся было боль напомнила о себе, и подумал о том, что его меч и лук понадобятся Моргейн, и очень скоро. Подумал он и том, что им ехать и ехать.
   -- Чи, ты не тот человек, которого бы я выбрал, -- сказал Вейни. -- Но ты многому можешь научиться от моей госпожи. Она знает множество слов, о которых ты и не подозреваешь. Если бы ты знал больше, ты мог бы лучше понять ее. И ты бы понял, почему она права. Лучше, чем я. Дай мне эту штуку и не говори госпоже о ней. Самое важное для меня -- встать на ноги и помочь ей.
   Чи растерянно посмотрел на Вейни. Его кулак, поддерживающий подбородок, сжался и разжался, лоб заблестел от пота. -- И что ты сделаешь -- положишь лекарство к ней на колени и скажешь, что мы пытались убить тебя?
   -- Чи, мы с тобой не в ссоре. Что ты хочешь? Чтобы она застряла здесь навсегда -- ради меня? Это то, что она сделает. Дай его мне.
   Чи порылся в своей сумке и вытащил оттуда пакет. -- Одна пилюля. Одна. Не больше. Иначе ты и твое сердце взорветесь. Я кладу в твою сумку. Это все, что я могу сделать. -- Он отошел, бросил что-то в воду и поставил на огонь.
   -- Что это? -- спросил Вейни, когда Хесиен собрался дать ему это.
   -- Я думал, что мы союзники, -- сказал Хесиен. -- Пей, это от жара.
   -- Кроме того, -- сказал Хесиен, когда Вейни уже выпил, -- это тебя усыпит.
  
   Солнце встало, а Моргейн все еще дремала. Когда он приподнял голову, то увидел, что привязь Сиптаха пересекает ей плечо, меч лежит на бедрах, спиной она опирается о камень, а маленькое черное оружие держит в обеих руках, зажатых между коленями.
   Чи, под глазами которого залегли тени, предложил ему уже чересчур разварившуюся кашу, его рука дрожала от истощения.
   Вейни не стал отказываться и взял ее. Он заставил себя съесть ее до конца. Отказ стоил бы слишком дорого.
   За несколько шагов от него Сиптах вскинул голову и вызывающе фыркнул, потому что к нему подошел Ранин. Моргейн резко подняла голову, черный ствол оружия глядел прямо на Ранина.
   Но Ранин только принес завтрак и предложил его ей, хотя и не рискнул подойти ближе. Моргейн вскочила на ноги, Подменыш в одной руке, черное оружие в другой, и остановилась, глядя не на Ранина, а на него.
   Он тоже посмотрел на нее, слабый, и приподнялся на локте, одеяло упало и он почувствовал удар холодного воздуха.
   Какое-то мгновение она молчала. -- Как ты себя чувствуешь?
   -- Лучше, -- ответил он. -- Намного лучше, лио.
   -- Я не собиралась так долго спать--
   Он глубоко вздохнул, еще вчера он задохнулся бы от боли. А сейчас, к большому удивлению, нет. Но ему очень хотелось заплакать, это было так просто, и он задвигался, толкнулся локтем, и теперь боль пронзила его насквозь. Мир закружился вокруг.
   Моргейн подошла к нему, так махнув ножнами с Подменышем, что все остальные в ужасе отпрыгнули на несколько шагов. Встала на колени и уставилась в него взглядом.
   -- Я думаю, что кашу можно есть, -- прошептал он, -- но на твоем месте я бы не стал.
   -- Почему?
   -- Они ее испортили, -- объяснил он. -- Переварили.
   Она вернула оружие обратно на пояс и коснулась его рукой, отбросив его волосы с небритой щеки. Несмотря на сон, она выглядела усталой, усталой и смертельно озабоченной. -- Мы поедем этой ночью, -- сказала она.
   -- Лио, мы не можем ждать!
   -- Ты что, опять споришь? Я помню твой совет и приняла его. Здесь мы в безопасности, на время. Лошади отдыхают. Потом наверстаем время.
   -- Мы не сможем наверстать два дня. Я могу скакать. -- Он сел прямо и согнул правую ногу, а она положила руку ему на колено.
   -- Ты ляжешь и будешь спокойно лежать, вот что ты сделаешь. Тебе не надо делать ничего. -- Она коснулась его ребер, там, где Хесиен туго перевязал его рану. -- Сломаны, не так ли?
   -- Нет, рана. -- Он глубоко вздохнул, потом задержал дыхание, проверяя снова и снова: если сидеть прямо, было намного лучше. -- Я справлюсь.
   -- Вейни. -- Ее рука нашла его запястье и сильно прижала к себе. -- Ты меня слышишь? Я скажу тебе кое-что, что может поддержать тебя--
   Она заколебалась и замолчала. Не похоже, чтобы то, что ей не хотелось говорить, способно поддержать его. -- Что, -- спросил он. -- Лио, что ты хочешь мне сказать?
   -- Ты знаешь -- когда субстанция входит в ворота -- она... она как бы рассеивается... и потом собирается в похожее на первоначальное тело, но уже по ту сторону--
   -- Ты уже говорила мне об этом. -- Ему не нравились разговоры на такие темы. И ему не хотелось думать об этом чаще, чем он должен думать -- тем более сейчас, когда перед ними ворота, которые ведут себя не так, как должны. Он бы хотел, чтобы она сразу перешла к сути дела.
   -- Ты увидишь -- эти раны -- они не будут болеть на другой стороне. Ты даже не унесешь с собой шрамы. Ты вылечишься.
   Вообще-то она могла лгать, с искренним видом. Или говорить кусочки правды. Но не ему, потому что ему это не нравилось. И в таких случаях она никогда не глядела прямо в глаза. Очень просто.
   -- Что ты говоришь? -- спросил он.
   -- Я выбрала время, -- ответила она. -- Составила схему перехода, для тебя и для меня -- совершенный узор, без единого пятна. С некоторыми ограничениями -- они есть, увы -- ворота всегда восстанавливают субстанцию. Любые ворота, в любом мире -- восстановят тебя таким, каким ты был, создадут тебя заново. И не будет шрамов. Ничего, что напомнило бы тебе о боли.
   Сейчас во всем этом смысла не было. Вейни положил руку на ребра, спрашивая себя, сможет ли переход через ворота вылечить и то, что под поверхностью.
   Или все остальное, то, что они с ним сделали.
   -- Колени трясутся всегда, -- сказала она. -- Особенно перед выбором схемы перехода. Я должна всегда составлять ее. Ни почти никогда нет свободного времени.
   -- Шатан, -- вспомнил он. -- Врата Азерота.
   -- Да, там. Ворота не любят никаких случайных отличий. Они всегда восстановят субстанцию, насколько смогут. Мысли могут уйти. Воспоминания. Тело -- не изменится, никогда.
   -- Не изменится? Никогда? -- Его охватила паника. Потом он решил, что должен быть благодарным им. Ведь это что-то вроде подарка.
   Данного воротами. Но в любой магии Ворот есть подвох--
   -- Я же должен стареть--
   -- Нет. Не телом.
   -- О Боже, -- прошептал Вейни. На мгновение вернулось головокружение. Но в любом случае он смертен, и острая боль в боку и бедре не давали забыть.
   Он всегда знал, как выглядит, и считал что становится старше, сила растет, он взрослеет -- и был уверен, что так оно и есть: плечи стали шире, руки налились силой. Мужчина всегда замечает такие вещи.
   Но нет, это никогда не произойдет. Его жизнь остановилась. Он вспомнил дракона, замерзшего в снегу, с наполовину раскрытым крылом.
   -- О Боже. -- Он взял себя в руки, стал холодным снаружи и внутри.
   -- Раны никогда не соберут дань с тебя. И возраст -- это не для тебя. Ты станешь мудрее, но не старше. И всегда после перехода через ворота вылечишься от всех ран, всегда сбросишь дни и годы.
   -- Почему тогда такие как Чи? Почему Гаулт? Почему Фай, во имя Небес?. -- Ему хотелось выть. Опять он запутался, концы и начала путешествий спутались и переплелись. -- Если так может быть, почему они выбрали убивать--?
   -- Потому что, -- сказала она, -- они кел. И я знаю то, что они не знают. Называй это наследством моего отца. И если они узнают эту тайну, Вейни, они узнают и другие, которые я никому не расскажу, которые даже не записаны на мече -- и которые я не разрешу никому узнать и остаться в живых. -- Ее рука опять погладила его щеку. --Я собиралась сказать тебе об этом в более лучшие времена. Но, так получилось, и тебе лучше всего узнать об этом сейчас... Прости меня. Я так нуждаюсь в тебе. И мой путь становится все более одиноким.
   Он взял ее руку, оцепенев от внезапного прилива чувств. Прижал к сердцу. И это было все, что он мог ей сказать.
   -- Отдыхай, -- сказала она. Потом встала и пошла прочь, остановившись на мгновение, чтобы взглянуть на Чи и остальных, но главным образом на Ранина, стоявшего позади всех с завтраком в руках. -- Я сама приготовлю себе завтрак, -- сказала она ему. Потом перевела взгляд на Чи, не сказала ничего и пошла дальше, держа Подменыш в левой руке.
   Вейни сидел, пораженный услышанным и неспособный двигаться, на мгновение. Он весь дрожал, то ли от возмущение, то ли от печали. И тут он вспомнил, что знал, всегда знал, что она когда-нибудь предаст его, каким-нибудь образом, но она нашла способ, который он не предвидел.
   Ты должна была приказать мне, в его душе вспыхнула ярость. Но, о Бог в Небесах, если уж ты собралась сделать такое, лио, то могла бы не играть со мной, пощадить мою честь и дать мне по меньшей мере тень возможности выбрать свой собственный путь.
   Но он не мог сказать ей такое. Не мог ссориться прямо перед посторонними. Тем более сейчас, когда ему нужно было вернуть себе самообладание.
   Это и была та защита, на которую она надеялась. Но это за пределами здравого смысла. Это обещает -- о Небеса -- обещает, обещает...
   Он даже не мог себе представить, что это обещает.
   Но, в любом случае, она украла у него возможность выбора. И если она думает, что он настолько глуп, что неспособен выбрать свою судьбу, это о чем-то говорит. Чаще всего она оказывается права.
   Он протянул руку назад, не глядя пошарил в складках кольчуги и нащупал маленький бумажный пакетик. Он развернул его и увидел несколько крошечных пилюль, лежащих на красной бумаге -- ровно восемь.
   Он подобрал пояс, закрыл пакетик и сунул его карман на поясе, в котором хранил разный маленькие плоские вещи, и где раньше была бритва с лезвиями. Но люди Чи забрали ее. Судя по всему обратно он ее не получит.
   Он лег на спину, чтобы отдохнуть, потому что у него было столько же возможностей переубедить Моргейн, как у Чи. Для задержки были все основания: помимо его самого: лошади должны отдохнуть, а Чи и его люди вообще почти не спали ночью. Если лошади и люди отдохнут, то они могут рискнуть и пересечь ночь равнину, а если придется драться -- то них будут силы и для боя, и для бегства.
   Но была и опасность, от которой по его телу побежали мурашки.
   -- Она остается здесь, -- Чи подошел и наклонился над ним, золотоволосая тень на фоне восхода. Чи -- не самый достойный человек и, конечно, подошел к нему в поисках союзников.
   Есть в этом что-то смешное. -- Парень, -- спокойно и рассудительно сказал Вейни, -- она думает. Подойди к ней. Будь терпеливым. И тщательно, насколько можешь, расскажи ей все что ты знаешь о предстоящем пути, и нарисуй карту. Ответь на вопросы. Потом отойди и дай ей подумать. Если ты что-то скрыл -- в момент сделки -- сейчас время выдать ей все, что у тебя есть. Она не предаст тебя. Скажи, что готов последовать за ней. И докажи.
   Это была не вся правда. Но, решил Вейни, это будет неплохо, и даже может спасти их жизни. Хотя Чи, скорее всего, сомневается.
   Но Чи отошел от него и подошел к Моргейн, которая копалась в своих сумках, встал перед ней на колени, что-то нарисовал на земле и какое-то время отвечал на ее вопросы.
   Тем временем сам Вейни внимательно оглядел окружающие холмы, тщательно изучил подозрительные камни и кусты, которые поднимались стеной вокруг лагеря, и какое-то время наблюдал за полетом сокола, или птицы, очень похожей на сокола.
   Он решил, что Моргейн хорошо подумала, выбирая место для лагеря. Широкая долина впереди была как на ладони. На расстоянии полета стрелы было негде укрыться, и, чтобы подойти к ним, врагам пришлось бы пересечь открытое место.
   Чи и его люди все это время ехали через холмы впереди Моргейн, и, значит, рисковали попасть в засаду, которые враги могли устроить, расположив два камня с силой ворот по сторонам узкого прохода. Чи безусловно знает об этом. И, конечно, Моргейн опять пустит их всех трех впереди себя, хотя Чи это вряд ли понравится.
   Но и ему самому не слишком нравилось, что они вообще скачут вместе с Чи, и он, конечно, рад был бы от избавиться от Чи-Гаулта-Киверина.
  
   Когда он проснулся в полдень, уже была готова еда получше, сделанная самой Моргейн. Вейни заставил себя сесть, натянуть бриджи и встать, потом прошелся и даже сумел сделать несколько упражнений с мечом и немного поприседать, хотя плечо и запротестовало: там, где в него попала стрела образовался длинный черный шрам.
   Вейни с усмешкой подумал, что цвет этого шрама еще несколько раз изменится, но, с другой стороны, может быть и нет, по той или иной причине; потом, отправив все эти глупые мысли как можно дальше, махнул руками и сделал пару растяжек: ребра вели себя совершенно прилично, по крайней мере сейчас. Тщеславие, обругал он сам себя, но с удовольствием отметил изумленный и почтительный взгляд Хесиена, и какое-то мгновение стоял не шевелясь, прежде чем пойти обратно в тень и усесться на землю.
   Он внимательно проверил все стрелы, которые собрал Ранин, достал маленький складной нож -- как жаль, что исчезла бритва! -- вздохнул и стал поправлять оперенье некоторых из них. В двух колчанах оказалось только три испорченных стрелы, он отметил их серым пятном на оперенье, как требующие ремонта.
   Потом опять встал и пошел посмотреть на лошадей, пробежал руками по их ногам в поисках ран или потертостей, осмотрел подковы, прикидывая, не надо ли их перековать. Сгибаться и выпрямляться было тяжеловато. К тому же Моргейн внимательно наблюдала за ним: он спиной почувствовал ее взгляд и подчеркнуто нежно проверил серого жеребца, изо всех сил успокаивая его, чтобы он не выкинул один из своих грубых трюков. -- Итак, парень, ты же не хочешь выставить меня лгуном, а?
   Повернулась прекрасная голова с темными разумными глазами, хвост, с белой кисточкой на конце, с силой рассек воздух, копыто ударило в землю. -- Хай, хай, -- успокаивающе сказал Вейни, предусмотрительно отошел подальше от задней ноги, с которой -- слава Небесам -- не было никаких проблем, и с остальными, тоже.
   Он всегда занимался лошадьми, и старался, когда выпадал удобный случай, как следует осмотреть и поухаживать за ними.
   -- Поспи, -- предложил он Моргейн, остановившись, чтобы умыться по пути обратно в тень. -- поспи немного.
   Она посмотрела на него с тревогой, которую не собиралась скрывать. Ему не вынести долгий путь.
   -- Чи клянется, -- сказала она, -- что нам осталось не так далеко идти.
   -- Надеюсь он научился определять расстояние.
   Ее глаза блеснули, невеселая усмешка, которая сменилась озабоченным взглядом. -- Да. Возможно. Не думаю, что засну. Лучше ты иди и отдохни. -- Она повесила цепочку с ящичком ему на шею. -- Вот. Лучше, чтобы он был у тебя.
   Вейни закрыл ящичек руками. Это было не то, что он хотел бы носить открыто.
   Она быстро чиркнула ногой по грязи у своих ног. -- Смотри, мы -- здесь. Так сказал Чи. Это -- Мант. Мы должны скакать вот сюда. Этот холм, потом через равнину, и вверх. Здесь проход. Сторожевая крепость, но не Врата.
   -- Мы действительно близко.
   -- Нам придется пройти под пристальным взглядом Скаррина. Надеюсь мы прорвемся, но ошибиться нельзя. Начнем на закате. Одна ночь, если мы пойдем прямо. -- Она глубоко вздохнула. -- И мы попросим проход.
   -- Попросим?
   -- Мы придем не как враги. Чи пообещал, что подведет нас к ним. Самое трудное будет потом. Так сказал Чи. -- Она начертила ногой впадину за линией, изображающей скалы. -- Нейсирн Нейс. Врата Смерти. За ними каменный колодец, очень широкий. Внутри каменные ворота -- здесь, здесь и здесь.
   Он сел на корточки, потом не выдержал и встал на колени. Стало тяжело дышать.
   -- Чи клянется, -- продолжала Моргейн, -- что другого пути нет. Во всех их войнах, междоусобных войнах, никто никогда не смог прорваться сюда, доходил только до гор. Здесь глядят во все глаза. И эти лорды по-настоящему преданы Скаррину.
   -- Боже спаси нас. -- Вейни перевел дыхание. -- Лио, давай вернемся. Вернемся, и попробуем еще раз. Мы сможем найти дорогу--
   -- Эти лорды преданы Скаррину, Вейни. И юг не может выстоять против них. Я думала об этом. У меня была мысль вернуться в Морунд и попробовать захватить юг -- но это не поможет. Юг -- выгребная яма, мусорная куча, помойка, называй как хочешь; туда они ссылают изгнанников. И там же поселения людей. -- Она провела пальцем по рисунку. -- Херо, Сенис, Стайнс, Изейда, Ненайс -- другие имена я забыла. Здесь, здесь и здесь -- это большая страна. И я не сомневаюсь, что Скаррин настроил Мировые Ворота на Морунд. Постоянно на Морунд, и использует их в случае любого вторжения, восстания или появления соперника. Здесь, ниже этих утесов, в этой щели мира, живут люди и изгнанники-кел. Вот здесь, наверху, по всему континенту -- только кел. Есть в этом какая-то ирония. Мы знаем, что наш юный проводник совершенно не умел рассчитать время езды--
   -- Или лгал нам.
   -- потому что совсем немного ездил за всю свою жизнь, не считая рейдов по лесным тропинкам и запутанным дорогам через холмы. Длинные расстояния пугали его. Всю свою жизнь он прожил в маленьком местечке. И не знал почти ни о чем за его пределами. Расстояние между Херотом и Морундом, например, намного меньше, чем он думал. О Сенисе и Стайнсе, которые примыкают к Хероту, он даже не подозревал. Впрочем, это небольшие владения. Когда-то там жили люди. Потом туда переселились кел, ссыльные кел -- вроде Киверина, который стал Гаултом. У юга нет никаких возможностей сражаться с севером, если Скаррин осознает опасность. А сейчас, после сражения у Теджоса, Скаррин осознал, хотя Чи клянется -- насколько можно верить его клятвам -- что он не говорил Скаррину о нашей цели. И, если можно верить ему, это единственное, что спасает нас от немедленной гибели.
   Вейни оперся руками о колени и склонил голову. -- Мы должны были вернуться в Морунд, как ты хотела. Сейчас мы это знаем. Мы смогли бы справиться со всем, что мы нашли здесь -- что бы мы не нашли здесь. Моя вина, лио, все это моя--
   -- Я так решила, Вейни. Это было мое решение. Не ругай и не кляни себя. И это по-прежнему мое решение, хотя я, конечно, могу ошибаться. Но Чи считает, что мы можем подойти очень близко перед тем, как они поднимут тревогу.
   -- С нашими лошадями--
   -- Или его. Этот чалый совершенно замечательный зверь, сам по себе.
   -- Но они, нет сомнений, знают нас: их разведчики описали нас во всех деталях. Зато они не знают наших намерений. -- Она посмотрела на рисунок перед собой и на мгновение о чем-то задумалась. -- Чи говорит, что скорее всего они не вывели в поле слишком много людей, они осторожничают. Он говорил, что достаточно давно у него были какие-то неприятности с Сюзереном -- он из знатной семьи, состоял в военном ордене, который потерял все влияние при дворе: огромное несчастье для него, большее, чем для других. Только связи спасли его жизнь, но Сюзерен сослал его в Морунд, чтобы искупить ошибки, если сможет. При дворе решили, что больше не разрешат лордам-людям править на юге, особенно после того как восстал Гаулт -- настоящий Гаулт, которого они обманом заманили в Мант и осудили на совместное существование в одном теле вместе с Кивериным; и в этот момент вмешались друзья Киверина, они похитили Гаулта из тюрьмы и заставили стражей ворот соединить их, опережая врагов, которые не захотели бы видеть Киверина в Морунде.
   -- Где он хорошо послужил их интересам--
   -- Да, он так и делал. И он собирался вернуться обратно, однажды. Но -- как ты и сказал -- мы с самого начала сумели убедить его восстать против своего лорда. Он так говорит. Безусловно он достаточно быстро соображает, чтобы замыслить предательство. Так что я не знаю, сказал ли он правду. По меньшей мере, когда он навел порядок на юге, ему удалось завоевать некоторое уважение Скаррина. Но, как он говорит, ему не дали бы добиться слишком больших успехов, если бы он потерял все связи на севере. А потом на юге оказались мы, только вдвоем, он поскакал за нами -- и он потерял связь с ними, они перестали ему доверять, но он послал донесение из Теджоса, были свидетели -- стражи ворот -- что он сражался с нами, и все это, по его мнению, должно вызвать разногласия среди советников Скаррина. Главный вопрос: должны ли мы скрываться или лучше смело идти вперед, сбивая их с толку. Вспомни, что есть единственный путь, по которому мы можем идти, Сейирн Нейс, Врата Изгнанников, каменный колодец, шириной в лигу, который они называют Вратами Смерти -- там они могут убить нас в мгновение ока. Как ты когда-то сказал: человек, который думает, что побеждает, не побежит.
   -- Нет, он пошлет нас прямо в Ад, лио, и вряд ли мы увидим его, когда окажемся на месте!
   -- Чи пойдет вместе с нами во Врата Изгнанников. Там и только там они уязвимы.
   -- Бог в Небесах, мы должны положиться на слово этого кел?
   Она подняла на него глаза. -- Этого человека, и он хочет жить. Так что обращайся с ним как с человеком. И разве я не говорила тебе, что доверяю негодяям больше, чем честным людям? У них нет правого дела, за которое они готовы отдать свою жизнь. Скаррин не может пообещать Чи и его людям ничего, они не верят ему. И они слишком глубоко запутались сами в себе. И знают это.
   Какое-то мгновение он не мог дышать. Глаза невольно посмотрели на Чи и остальных, но они никак не могли подслушивать, даже с тонким слухом Хесиена, потому что Моргейн говорила на языке Эндар-Карша.
   -- Меч--, -- сказал он. -- Если мы используем его во Вратах Изгнанников, он будет слишком близко к стоячим камням.
   -- Меч нестабилен. Как и ворота. Мы не можем предсказать. И никто не может -- так что будет то, что будет.
   -- Да, -- сказал он, смахнул пот, собравшийся на губе, и вытер руки о колени.
   Она опять пробежала взглядом по карте, и еще раз. -- Иди отдыхать, и поспи столько, сколько сможешь. Ночью тебе понадобятся все силы.
   Он вернулся обратно, лег на спину и уставился на небо, просвечивающее через ветки. Считать листья ничем не хуже, чем думать о том, что давит на тебя. Он подложил камень под шею, и расслабился, положив руки на ящичек с камнем, чтобы быть уверенным в его безопасности.
   Когда солнце начало опускаться за холмы, он встал и начал аккуратно одеваться: плотно зашнуровал рубашку и занялся кольчугой, самое тяжелое. Моргейн подошла помочь ему и застегнула последние пряжки, под руками.
   -- Я сама оседлаю лошадей, -- сказала она. -- Не спорь. Слышишь, не спорь!
   -- Да, -- сказал он хотя ему это не понравилось. -- Потуже, лио. Есть еще одна дырка.
   -- Ты должен удержаться на лошади.
   -- Никогда еще не падал, -- хмуро ответил он.
   Она ничего не сказала, только потуже затянула завязки.
  
   Последние лучи света еще освещали верхушки холмов, когда они сели на лошадей. Впереди всех ехал Хесиен, одетый в коричневый плащ, бледные волосы рассыпаны по плечам, меч в ножнах. Он ехал на великолепном кроваво-красном жеребце без единого белого пятна.
   Хесиен сам решил скакать впереди всех, несмотря на все засады: "Это единственный отряд, который, как я считаю, достоин меня."
   Кел-лорд уже скрылся из вида за поворотом, когда Чи с Ранином тронулись в путь. -- Вперед, -- сказала Моргейн, выбрав расстояние до этой пары. Она накинула на себя черный плащ, и, прежде чем сесть на Эрхин, Вейни надел свой собственный плащ, и накинул капюшон на шлем с белым шарфом.
   Засада... да, возможно. Но Хесиен может и предать их, подать сигнал какой-нибудь банде из Манта. Все возможно, абсолютно все...
   Тем не менее они без всяких неприятностей выехали на край освещенной светом звезд равнины -- склон последнего холма, тропа вела вниз с крутого каменного склона, и там, ожидая их, сидел Хесиен, бросая на поверхность камня странный предмет. Его конь пасся в стороне.
   -- Постоянно выходит тройка: вы суеверны, милорд?
   -- Брось свои шуточки, -- сказал Чи, осаживая чалого после спуска.
   Все пересели на запасных лошадей, остроносые лошади кел заменили Сиптаха и Эрхин, и опять Хесиен поехал первым, хотя на этот он не уезжал так далеко.
   Вниз и вниз, вплоть до равнины, трудный, долгий и очень неровный спуск. Держись, говорил себе Вейни, проклиная каждый шаг, который делал келский жеребец. Пот больше не тек, ветер холодил лицо. Он изо всех сил вцепился в переднюю луку седла и думал о красном пакете, лежащем в поясе.
   Нет. Рано, решил он. Не здесь. И после каждого толчка и каждой рытвины: не здесь, не здесь, не--
   Равнина бежала к горам -- но состоящим не из отдельных пиков, вроде Хеймур Маай, как у него на родине, а к каменной стене, построенной какими-нибудь гигантами, как если бы здесь кончался обычный мир и начинался другой, мир богов. Все небо было усыпано звездами, ярко светила луна, по земле бежали длинные тени.
   -- Так далеко, а они все еще не мешают нам, -- сказал Вейни Моргейн.
   Он уже хотел одной частью своего помутненного сознания, чтобы враги появились сейчас, как можно быстрее, прежде, чем они достигли равнины -- тогда можно было бы сражаться и выбрать другую, может быть лучшую дорогу.
   Но их не было и следа.
  
   Наконец они спустились на равнину, и дорога постепенно выровнялась. Вейни почувствовал себя намного лучше, и поглядел назад на след, который они оставляли, скача по травянистой равнине, отлично видимый, предательский след. -- Как след в ад, -- пробормотал он. Если бы они обошли эту равнину по холмам, а не поскакали напрямик, последовав совету Чи, следа не было бы вообще.
   Сейчас они все скакали плотной группой, Хесиен вел их прямо к горам, от которых осталась еле видимая кромка далеко на горизонте.
   Ехать был легко. В конце концов Вейни ухватил правую ногу за голенище, с трудом перекинул ее через луку седла, обхватил руками ноющие ребра и, взглянув на Моргейн, которая кивком головы дала понять, что знает о его намерениях, склонил голову на грудь, оперся о заднюю луку седла и погрузился в тревожный полусон, покачиваясь в такт ровному шагу жеребца.
   Он разбудил себя, когда они остановились, чтобы поменять лошадей. -- Тебе не нужно, -- сказала Моргейн, скользнув на землю со спины мерина. -- Этот конь достаточно силен, и способен нести тебя. Я же возьму Сиптаха -- все-таки я вешу меньше.
   Вейни благодарно посмотрел на нее. Он проглотил лекарство, которое она принесла ему, запил водой из ее фляжки, и сидел на лошади, пока остальные разминали ноги. Он не то, чтобы спал, но каким-то образом сумел расслабиться и отключиться. Он точно не знал, как это ему удается. Но встрепенулся, когда они опять сели на лошадей и двинулись вперед, и опять отключился, доверив Моргейн наблюдать за местностью вокруг.
   Никому другому он бы не доверил... и ей, тоже, если бы решил, что Чи и его люди замыслили предательство, если бы они не рисковали и своими жизнями, если бы они так не держались за свои жизни, а, значит, боялись предать.
   Тем не менее госпожа нуждалась в защите. И, наполовину спящий, раненый, несчастный, он продолжал ехать между ней и ними: под ним был отлично выдрессированный конь, с достаточно ровным ходом, и Сиптах -- слава Богам -- привык держаться близко от него.
   В конце концов он уснул по-настоящему. Голова откинулась назад, он решил, что падает, выровнялся, открыл глаза и увидел, что утесы не стали ближе.
   Или они были дальше, чем его глаз хотел увидеть. Ногу свело. Он с трудом перетянул ее обратно, постарался расслабить мышцы, на глазах появились слезы. Все тело болело.
   Но он упрямо ехал все дальше и дальше, несколько облаков проплыло по небу, закрывая звезды, потом они исчезли, поднялся ветер, взъерошив бесконечную траву.
   Еще одна перемена лошадей. На этот раз он спустился на землю и немного прошелся, разминая ноги и доказывая себе, что может идти, несмотря на боль; заодно проверил подпруги у Эрхин и жеребца.
   Но потом надо было садиться в седло. Он остановился, схватился за луку седла и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы набраться мужества перед толчком.
   -- Вейни! -- сказала Моргейн, как раз в тот момент, когда нашел его. Он остановился, лишившись силы духа как раз перед толчком, который должен был выбить слезы из его глаз. -- Чи, -- сказала она, -- пусть один из вас поможет Вейни подняться в седло.
   -- Миледи, -- мгновенно ответил Чи, быстро подошел и предложил свои руки как стремя.
   Стыд ужалил его. Но он все-таки поставил ногу в сведенные руки Чи и дал ему поднять себя в седло, как беременную женщину.
   -- Помощь воину от воина, -- сказал Чи.
   Вейни вспомнил эти слова. И, сбросив руку Чи с колена, отвел Эрхин подальше от него.
  
   Утесы прорезали небо перед ними, звезды уже таяли на небе, а за ними оставался след, по которому мог пройти ребенок: полоса среди высокой травы. Лошади время от времени набивали рот: на большее не было времени.
   Моргейн пересела на жеребца, Сиптах отдыхал. На небе над восточными холмами уже не было звезд. Солнце всходило.
   Нам не нужно ничего вспоминать. Сейчас эта мысль грызла его. Поздно менять решения, умные они или нет.
   Боже, спаси нас.
  

* * *

   Уже при свете солнца, под монотонный шаг усталых лошадей, они увидели гигантскую утес, заполнивший весь горизонт, от края до края, а перед ним только равнина с сухой землей, а потом невообразимо ровная и высокая стена из живого камня, упиравшаяся в небо и отрицавшая любую логику.
   И дыра, синий проход в желтом камне, тень под полуденным солнцем -- и закрывающая его сторожевая крепость, о которой говорил Чи. Сейирн Нейс.
   Дверь -- глаза человека из Карша отказывались верить, что бывают двери такого размера. И только когда сокол пролетел рядом с ними, точка в вышине, Вейни поверил своим глазам.
   Врата Изгнанников.
   Чи повернул чалого к ним, натянул поводья и поднял руку. -- Здесь, -- сказал он, -- вы видите то, на что мы собираемся напасть. И тем не менее это только самое низкое место в Манте. -- Он оперся о луку седла, пожал плечами и содрогнулся. -- Мужчина, глаза которого привыкли к размерам Морунда, забыл об этом. А мальчик, мои друзья... мальчик испугался.
   Он дернул поводьями и послал чалого вперед, к своим людям.
  

Семнадцатая Глава

  
   Еще немного скачки. На этот раз устремившиеся в небо скалы приближались с каждым шагом. Вейни время от времени поглядывал на двери с железными створками, на поверхности каждой было по двенадцать бронзовых панелей, украшенных фигурами в рост человека, и эти фигуры что-то делали, сначала он не понял что. Только разглядев детали, он сообразил, что это сцены казни и пыток.
   -- А они вообще когда-нибудь открываются? -- спросил Вейни вслух, и голос оказался не такой спокойный, как бы он хотел. Он поискал взглядом маленькие двери для вылазок, которые должны были быть где-то среди панелей, но не нашел.
   -- Да, конечно, -- ответил Чи. -- Когда Мант хочет наказать вассалов и высылает их, они открываются.
   -- Мант вообще любит все чересчур большое.
   -- Они хотят, чтобы ссыльные помнили, -- сказал Хесиен, -- как трудно вернуться.
   Вейни поглядел на Ранина, который скакал один впереди них, усталый человек на истощенной лошади, ведущий других, еще более усталых, и ставший как-то меньше ростом на фоне жестокой мощи, нависшей над ними.
   Вейни почувствовал, как что-то зашевелилось в нем, по отношению к врагам, что-то вроде жалости, прокравшейся в сердце.
   Внезапно он увидел перед собой не Сейирн Нейс, но дорогу, резко идущую вниз от подножия серых каменных стен, казавшихся высокими и могущественными, а на дороге юношу, почти мальчика, пораженного горем, в шлеме с белым шарфом, отправленного отцом в ссылку.
   По меньшей мере было что-то общее. И были храбрые люди, которые не отступят, несмотря ни на что.
   Этот барьер Мант называл справедливостью. Этим лицом он повернулся к своим отверженным и к слугам. Эта сила правила миром, и с уважением относилась к своим подданным -- вешала их, сжигала живыми и скармливала волкам, и он не хотел видеть то, что находилась за дверями.
   Он с трудом вдохнул поглубже и оперся о седло, перенос веса, который заставил притихнувшую было монотонную боль опять пробежаться по бокам и животу, проклятую, никогда не исчезающую боль. Он не был уверен, что в ногах осталась жизнь. Наконец он нашел новое положение, в котором болело меньше, и замер в нем. Но когда они подъедут к стене, будут изменения, а это означает -- только Небеса знают, что это означает. Но если понадобится сражаться, он будет сражаться -- во всяком случае пока не упадет с коня.
   -- Как ты себя чувствуешь? -- спросила Моргейн.
   -- Я справлюсь, -- ответил он.
   Она не спускала с него глаз все время, пока они ехали. -- Ты поклялся, Нхи Вейни.
   Это потрясло его. Он слишком близко подошел к клятвопреступлению, так легкомысленно ответив. Но и она, тоже, поступила несправедливо -- он давно знал, что она вообще плохо разбирается в таких вещах.
   -- Вейни, я должна обо всем догадываться?
   -- Я останусь на лошади, -- сказал он, и это была половина правды. -- Я смогу защитить себя. -- Но он вполне мог себе представить, как она надеется на то, что он прикроет ее, или сделает какую-нибудь глупость чтобы спасти его, если он упадет. Он опять вспотел, в желудке образовался ледяной ком. Он никогда не любил пользоваться лекарствами кел. Он ненавидел их. Более того, он не думал, что они смогут победить окоченение, из-за которого при каждом шаге правой ноги в него впивались иголки. -- Ходить -- да, я не уверен. Но голова ясная.
   На это она не сказала ничего. Наверно она думает -- думает о вещах, о которых он не имеет ни малейшего понятия, думает что делать, насколько можно верить ему, и что в своих планах она должна изменить -- все это, потому что он был дураком и привел их к этому проходу, а теперь стал бременем для нее.
   Я не буду, мысленно запротестовал он. Но он уже. И знает об этом.
   Он разрешил Эрхин слегка сбавить шаг -- лошади волновались и фыркали, чувствуя в воздухе запах странного и предчувствуя сражения -- война, всегда война, в какое бы обитаемое место они не попали. Кел не обращали на него никакого внимания. И Моргейн, тоже, глядела только на каменную стену перед ними.
   Он вынул пакет из красной бумаги и, дрожащими пальцами, подцепил одну из крошечных пилюль на кончик ногтя, но затем, утратив решимость и доверие к подарку, шевельнул пальцем и сбросил пилюлю на бумагу. Сложил пакет и убрал его в карман пояса.
   Дурак, опять подумал он. Трус.
   Он сможет позаботиться о ней, внезапно подумал Вейни. И вообще непонятно, что эти пилюли в красной бумаге лечат. Лучше подождать момента, когда будут нужны ясная голова и твердая рука, а пока лучше не рисковать.
   Он, насколько мог, устроился поудобнее, схватился руками за луку седла и посильнее оперся на нее, и дал боли свободно путешествовать по телу, согнув и разогнув правую ногу. Казалось, что в нее впились раскаленные иголки, пот тек по лицу и капал на побелевшие кисти рук.
   Он смотрел, как Чи подъезжает к самым дверям, подводит чалого вплотную к краю железного чудовища и слабым человеческим кулаком ударяет по уходящей к небу массе металла, которая едва слышно отзывается на его удары.
   -- Я Чи ап Кантори, -- крикнул он голосом, который рядом с гигантскими дверями казался мышиным писком. -- Я Чи, лорд Морунда, Хранитель Юга! Я привез гостей, которые просят аудиенцию у Сюзерена! Откройте двери!
   Не откроют, подумал Вейни. Казалось совершенно невероятным, что внутри даже услышат его. Он поглядел на каменную кладку, поддерживающую огромные ворота, ожидая, в лучшем случае, небольшую группу одетых в черное лучников и дождь стрел. Предостережение, вот все, чем он мог помочь в этом месте -- крикнуть, чтобы Моргейн успела вынуть меч. Да, но так близко к воротам, огромный риск...
   Но грохнул металл, уши резанул стон задвижек, лошади испуганно отскочили: объятая внезапным страхом Эрхин на мгновение встала на дыбы, потом пришла в себя и опустилась обратно. Он ухитрился не потерять равновесие, осадил ее, а потом успокоил запаниковавшего жеребца, повод которого был привязан к Эрхин.
   Железные двери заскрипели и начали открываться наружу. За ними оказался затененный зал, размерами под стать им, потолок поддерживали колонны, более высокие, чем любое дерево в Шатане.
   Он откинул кольцо, которое удерживало меч на спине, и дал мечу соскользнуть на бок.
   -- Нет, еще нет, -- сказала Моргейн, а Чи и его спутники уже въезжали в огромный зал. Она тоже поехала за ними, так же медленно и спокойно, как мужчины перед ней.
   Вейни коснулся Эрхин пятками и сдержал нетерпеливую кобылу, потрепав по потной шее. Рука тряслась.
   Разумно. Он проехал между створками дверей, и каждая из них была выше стен Ра-Мориджа. Барельефы на внутренней поверхности ворот он уже не увидел, потому что не осмелился оторвать взгляд прохода, по которому ехал. С каждой стороны высились массивные колонны, освещенные лучами солнечного света, падавшего сверху.
   И вот перед ними вторые ворота, тоже вделанные в камень.
   Закрытые.
   Ожидали ли мы чего-то другого, спросил он самого себя, и вздохнул затхлый воздух, обрушившийся на них, влажный и противно-холодный после жаркого полдня снаружи. Потом он услышал звон: ворота позади них закрывались, и опять пришлось успокаивать Эрхин, которая нервно заплясала под ним. Но огненно-мордый жеребец, повод которого был привязан к Эрхин, не собирался успокаиваться, и бесновался, прыгая из стороны в сторону. Копыта молотили по камню, эхо отражалось от пола и стен, а скрежет работающих машин смешивался со звоном цепей и железных колес.
   Широкая полоска солнечного света, лежавшая на них, сузилась и совсем исчезла, когда ворота плотно закрылись позади них.
   Лошади постепенно успокоились, и наступила полная тишина.
   Среди леса колонн раздались громкие шаги. К ним шел кел в черной броне, его серебряные волосы спадали на плечи, в руке он держал светильник.
   Шаги многих ног. Но колонны скрывали все, что двигалось за ними.
   -- Милорд Хранитель, -- сказал Чи, осадив чалого.
   -- Хранитель Юга? -- спросил Хранитель Сейирна. Не молод и не стар, лицо словно вырезано из кости, глаза -- холодное стекло.
   -- Да, милорд, -- ответил ему Чи. Юное лицо, юное тело, но перед мрачным лордом на чалом жеребце сидел не юноша. -- Я Киверин Асфеллас.
   -- Вместе с--?
   -- Ранин ап Эорунд, раньше Тауллин Дарас, и Хесиен Исирин, офицеры у меня на службе, вместе с двумя путешественниками, едущими под мою ответственность. Мы эскортируем эту леди и ее спутника в Мант.
   Глаза лорда Хранителя остановились на Вейни, потом перешли на Моргейн и застыли, холодные и непроницаемые. -- Они с той стороны.
   -- Да, милорд. Я настаиваю, чтобы вы говорили с ними уважительно. Произошла ошибка, они прошли через ворота Морунда, связались с людьми, поверили тому, что люди наврали им и в результате получилось дорогостоящее взаимонепонимание. Леди защищалась, и очень сурово обошлась с теми, кто встретился на ее пути.
   Умный, собака, подумал Вейни, сердце билось как кузнечный молот, голова слегка кружилась. Чи, выведи миледи наружу, и я твой должник, клянусь.
   И, О Небеса, холодные глаза Хранителя перешли на них, но решительности в его глазах стало поменьше.
   Не дурак, в любом случае. Не тот, кого легко сбить с ног. -- Чем вы защищались, леди?
   Моргейн выехал немного вперед; Вейни тут же сдвинулся так, чтобы закрывать ей спину.
   -- То, чем я защищалась, -- холодно сказала Моргейн, -- и все остальное -- между мной и вашим Сюзереном. Но я от всей души поблагодарю вас, милорд, если встречу от вас больше уважения, чем мне было оказано в этом мире за время путешествия. Более лучшие манеры -- великое дело.
   Долгое молчание. Потом Хранитель опять заговорил: -- Мы должны посоветоваться с властями в Манте.
   -- Я бы предложила вам, милорд, посоветоваться с самим Скаррином, и не тратить время на всяческих властей и помощников. Он единственный, кто может сказать да или нет, и если ваши так называемые власти не полные идиоты, они все равно обратятся к нему, и я заверяю вас, лорд Хранитель, он будет вам благодарен, если вы обратитесь к нему прямо, а не через цепочку инстанций, которым совершенно ни к чему знать мое имя и мое дело, и так будет лучше для вашей безопасности, милорд Хранитель.
   В огромном зале стало совсем тихо.
   -- Я умоляю вас, -- сказал Хранитель, -- оставить лошадей моим помощникам и принять мое гостеприимство. Выскажите мне все ваши жалобы, и имена людей, которые вас обидели. Уверяю вас, Сюзерен восстановит справедливость.
   Холод пополз по теплому залу, у Вейни возникло чувство, что западня захлопнулась. -- Это ловушка, -- прошептал он на родном языке. -- Лио, прошу тебя, нет.
   -- Милорд Хранитель, -- веско сказала Моргейн, -- я боюсь -- боюсь за вас. Я очень неудобный гость. Обо мне заботятся Хранитель Морунда и его люди, и я уверена, милорд, что вы одобрите такое положение дел, когда услышите то, что я вам скажу. Хранитель Юга захотел узнать о моих делах больше, чем вы, милорд, когда-нибудь захотите. И он создал для меня трудности. Я пообещала ему, что, если он исправится и его лорд освободит его, я возьму его самого и его людей с собой, и сохраню им жизнь. Но я не собираюсь уходить из этого мира в окружении советников и телохранителей вашего лорда. Я, со всей серьезностью, предупреждаю вас, милорд Хранитель Сейирн Нейс: мои дела -- тайна, я уже и так сказала вполне достаточно, чтобы поставить вас с опасное положение. Сделайте так, как я сказала вам. Немедленно пошлите сообщение вашему лорду: Моргейн Энджурин здесь и хочет видеть его, по делам, которые может объяснить только ему самому.
   -- Эндж-?
   Моргейн медленно произнесла слово по слогам. -- Будьте точным. Будьте очень точным, милорд. Речь идет о вашей -- и его -- безопасности.
   -- Я -- у меня нет прямой связи с Сюзереном. Но я могу спросить его. И для этого нужно время. Я прошу вас -- сойдите на землю, дайте отдохнуть вашим лошадям, позвольте предложить вам еду и вино--
   -- Мы подождем здесь.
   -- Хотя бы глоток воды--
   -- У нас есть свои запасы, милорд. И мы верим, что в ваше гостеприимство входит быстрое выполнение просьб гостей.
   -- Миледи, -- Хранитель выглядел глубоко обиженным и озабоченным. -- Мне нужно время, не очень большое. Прошу вас понять. Сойдите на землю и отдохните. Хотите вы того или нет, но мои люди предложат вам все, что у нас есть. А пока разрешите мне оставить вас, миледи.
   Он поклонился и быстрой походкой вернулся в тени.
   Они остались одни, и не одни, в этом холодном месте, где самое маленькое движение вызвало громкое эхо, а удар железным копытом звучал как приговор судьбы.
   -- Мы встревожили его, -- спокойно сказала Моргейн на языке Карша, очень невнятно, как только могла. -- Это может быть хорошо, а может быть и плохо. Вейни -- дай мне камень.
   Он отдал. Сердце билось о ребра.
   -- Пошли, -- сказала она, и резко послала Сиптаха вперед, по пустому проходу, к запечатанным дверям.
   За колоннами послышались шаги бегущих людей, кто-то пробежал туда, куда направился Хранитель.
   Кто-то побежал предупредить его.
   Моргейн, проскакав три четверти длинного прохода, внезапно свернула в тень, в другую сторону, натянула поводья и повернула Сиптаха к Вейни, который подскакал к ней, за ним, грохоча по каменному полу, Чи, Хесиен и Ранин.
   -- Что вы делаете? -- спросил Чи, молодой высокий голос, плохо подходивший к серьезным словам.
   Блеснул кошмарно-белый свет, и Моргейн открыла камень-врата. Свет коснулся колонн, лиц, сумасшедших глаз испуганных лошадей -- и внезапно почти полностью исчез, когда она взяла камень в руку и сомкнула пальцы, окружив его живой плотью.
   -- Дай мне! -- крикнул Вейни, который по опыту знал чувство, которое она испытала при этом, и представил себе, какую боль она переносит здесь, так близко от ворот Манта. Но она крепко держала камень, разрешив вырваться только нескольким лучикам света и осветить каменные колонны, возвышавшиеся рядом с ними.
   -- Смотри кругом, -- приказала она. -- Чи, что говорит наш хозяин?
   На мгновение все стихло, Вейни высвободил свой лук, вставил пятку в стремя и натянул тетиву.
   -- Он сообщает о нашем прибытии -- мы не слушаемся его приказов--, -- сказал Чи.
   -- Кому?
   -- Любому, кто смотрит -- не знаю точно -- даже не знаю, кто это может быть. Он сообщает, что находится в опасности. Он собирается открыть дверь. Он надеется, что мы уйдет от него--
   -- как можно дальше, -- сказала Моргейн. В ее голосе послышалась боль. Он передал то, что я просила его?
   -- Нет -- или мы не видели этого--
   -- Возьми камень. Передай.
   -- Передать что? Кто ты такая, женщина, что он должен знать тебя -- проклятье, неужели ты лгала мне?
   -- Передай все, что я сказала Хранителю -- пошли это проклятое сообщение, мужчина, пошли в точности так, как я сказала ему, и посылай до тех пор, пока не получишь ответ, или тебе придется посоревноваться с лучниками лорда Хранителя! Или с таким же камнем. Давай Чи, решай, быстро!
   Чи протянул руку и взял его. На мгновение камень полыхнул слепящим белым светом, осветив бледное лицо Моргейн и искаженное болью лицо Чи, потом чалый и серый жеребцы шарахнулись в стороны, оба всадника натянули поводья.
   Заработали машины, загрохотали цепи вторых дверей. Через зал промчался луч дневного света, ослепляюще яркий. В воздухе разлилась сила ворот, встревоженные лошади отпрыгнули назад, напуганные как грохотом, так и открывшейся дорогой к бегству.
   -- Этот более могущественный, чем у Хранителя, -- сжав зубы сказал Чи. Он манипулировал пальцами, вызывая яркие и резкие вспышки, которые поглощали более тусклые послания Стража, от которых остались только слабые следы. -- Мы заглушили его сообщение. Ранин! Стражники двигаются?
   -- Нет, милорд, -- ответил лучник.
   -- Если ворота Манта сейчас откроются, милорд, -- сказал Хесиен, -- а эта штука будет у вас в руках--
   -- Посылай и жди ответа, -- резко приказала Моргейн. -- Опять и опять -- то же самое сообщение. Вейни, гляди в оба! У них остался еще один камень-ворота.
   -- Миледи, -- из прохода раздался голос. -- Миледи, прекратите. Вы можете уезжать!
   -- Не обращай внимания, -- тихо сказала Моргейн. -- Лорд Хранитель лжет.
   -- Он действительно лжет, -- сказал Чи, читая молчание камня в интервалах между своими вспышками. -- Он не сумел --. Есть!
   Опал замерцал сам, быстрыми энергичными вспышками. Чи накрыл его рукой, мускулы лица вздрогнули от боли. -- Скаррин, -- хрипло сказал он. -- Скаррин, сам -- открыл предательство -- просит тишину. Он -- знает о нашем присутствии. -- Знает имя. Он -- говорит Хранителю -- пропустить -- не препятствовать -- нам. Спрашивает -- кто владеет к-камнем -- миледи?
   -- Отвечай. Скажи ему, что мы. Скажи, что мы пришли поговорить с ним.
   -- Он слышит нас, -- хрипло сказал Чи. И, закрыв ящик и уронив руку. -- Он запрещает использовать камень.
   Какое-то время Моргейн молчала. Приказ Скаррина -- ничто иное, как публичное унижение. Она отпустила поводья и взяла шкатулку с камнем.
   -- Он приказал нам, -- сказал Чи, -- идти в Мант.
   -- И рассчитывать на его снисхождение, -- прошептал Вейни. -- Среди всех этих камней.
   -- Это враги Шайена, -- сказал Чи взволнованным грубым голосом. -- И мои враги -- при дворе -- которые уничтожили мой Союз. Они совершили роковую ошибку: они думают, что вы мои пленники. Убить нас всех троих -- вот что они хотели, и заслужить уважение Сюзерена -- как этот лорд Хранитель. Только он должен спрашивать своих командиров -- что делать. А сейчас его собственная голова почти на плахе. Они не возьмут на себя ответственность, побоятся. Я думаю, что они не нападут на нас. Во всяком случае сейчас.
   -- Так они только все потеряют, -- заметил Хесиен. -- Сюзерен может убить всех нас -- а может и приблизить к себе. В любом случае, леди, мы сейчас в руках Скаррина, для добра или зла.
   -- Мы идем, -- сказала Моргейн, -- зная, что другого пути нет.
   Она повернула голову Сиптаха к свету и поскакала к дверям.
   Вейни ударил пятками по бокам Эрхин и послал ее вперед, заводной жеребец дернулся, тяжело подпрыгнул и поскакал вслед за кобылой. Мелькнула мысль: обрезать повод, он положил руку на клинок чести, а потом подумал опять -- впереди огромное пространство, еще скакать и скакать, они выехали наружу через вторые двери и увидели отдаленные скалы, освещенные солнцем -- далекие стоячие камни властвовали над всей голой пыльной равниной, лишь кое-где поросшей травой, это был каменный колодец, открытый небу, и, после холода Сейирн Нейс, жар солнца молотом ударил по нему.
   На мгновение у Вейни закружилась голова -- на мгновение Эрхин потеряла направление и не знала, куда скакать, пока он не схватил поводья и не пустил ее вслед за Моргейн. Чи и остальные обогнали их слева. Он прибавил ходу, чтобы не дать им слишком близко подскакать к Моргейн.
   -- Что будет, -- наконец сказала Моргейн, -- то и будет. Если Скаррин убьет нас, значит так тому и быть. -- Она повернулась в седле и посмотрела назад. -- Никто не последовал за нами, точно. Если он управляет воротами--
   -- Он всегда управляет воротами, -- отозвался Чи слабым голосом. -- Народ в Манте считает часы своей жизни, а другие торопятся сбежать отсюда. Так здесь живут. Это закон в Манте.
   Лицо Чи вытянулось, стало бледным, как смерть, даже обычно бесстрастный Хесиен помрачнел.
   -- У нас есть родные, которые сумели выжить в Манте, -- сказала Ранин. -- Но мы не знаем, переживут ли они этот день.
   Моргейн не ответила. Возможно она даже не слышала их. Она пустила Сиптаха ровной, пожирающей пространство рысью, которую с трудом поддерживали другие лошади, кроме чалого и Эрхин. Она глядела прямо перед собой, туда, куда лежал их путь; никакой дороги не было, только ряд стоящих камней, расположенных достаточно далеко друг от друга -- обыкновенные камни, принесенные сюда при помощи силы ворот, не опасные, не те, которые правитель Манта мог бы использовать против них.
   Насколько Вейни мог видеть, камни шли далеко, прямо к скалам, стенам этого каменного колодца.
   Путь ссыльных. Врата Смерти. Враги Манта, если бы им удалось прорваться через Сейирн Нейс, оказались бы здесь, на голой равнине, над которой властвовали эти камни.
   Здесь ссыльные Мант скакали к Сейирн Нейс, пересекали равнину, прекрасно зная, что обратно не вернуться, что они живут и умирают так, как захотят Скаррин и Мант.
   Вроде как пересечь ладонь Бога, подумал Вейни; и поежился от холода богохульства, несмотря на раскалившуюся на солнце броню и пот, бежавший по нему от толчков кобылы, каждый из которых втыкал нож в его внутренности.
  
   Камни измеряли расстояние: ровно сто пятьдесят два. Чи знал их количество. Они все знали. Число лордов, допущенных в совет. Они стояли, как молчаливые обвинители проклятых: безглазые, они смотрели на них, безротые -- обвиняли их, стоя ждали, приветствуя вернувшихся ссыльных, которые хотели только увидеть Мант и вернуть себе тело или жизнь. Что именно -- решат высокие лорды.
   Взрослый мужчина должен думать о таких делах мрачно и решительно, как думали Хесиен и Ранин; думать о родственниках и друзьях, которые уже должны узнать, что их родич решил вернуться.
   Но и их враги наверняка узнали об этом -- как узнали и то, что леди удалось проникнуть к уху Скаррина, а потом, очень быстро, лорд Хранитель сообщил всем, кому осмелился сообщить, о том, что Хранитель Юга участвует в непонятной игре леди.
   И все бросились плести интриги, чтобы сохранить то, что имели.
   Кровь -- потечет потоком; быть может уже течет, по самым далеким и неприметным связям, которые были у Союза Шайен, течет с того мгновения, когда некоторые силы в Манте узнали, что Киверин Асфеллас возвращается. Возвращается, чтобы отомстить за всех своих мертвых друзей, так он сказал -- совершенной местью, разработанной за долгие годы ссылки; его враги умрут, пораженные той самой силой, которая правит всем при дворе.
   Шайен, Союз Воинов, от которого остался он один. Это его знак был вытатуирован на родном теле Киверина над сердцем. Осталось совсем мало лордов, которые когда-то поддерживали его, почти никого. Но у высоких лордов есть телохранители и свои собственные источники слухов, и только дураков заставали врасплох -- а он еще послал к ним гонцов из Морунда и Теджоса.
   Наверно он все сделал хорошо. Жить или умереть -- он все сделал хорошо, устремясь к невообразимой цели.
   Но внутри него остался маленький удивленный голос, малыш уезжает все дальше и дальше от дома, и тоскует по тому, кто должен скакать рядом.
   Эй, парень, печально сказал Киверин, мне тоже кое-кого не хватает. Этот день должен был увидеть Пиверн, пропади мы все пропадом. Это он должен был смеяться, видя, как лорд Хранитель пропустил их назад и уполз, спасая свою шкуру.
   Мальчик не понимал того, что видел, и думал только о том, что они все ближе и ближе к воротам, которые, если захочет Сюзерен, могут выпить их в доли секунды, и что у леди есть имя, которое, как она верит, знает Скаррин.
   Мальчик боялся, что леди, за которой он уже ехал когда-то, и мужчина, который предал его, -- что они лгали ему с самого начала.
   Да, я тоже боюсь этого, сказал он мальчику. Но у нас нет выбора, не так ли?
   Никогда не говори с ним -- гласит мудрое правило, никогда не общайся с тем, кто управлял этом телом до тебя.
   Но этот не ушел. Он все еще здесь. Он смотрит на все, как будто хочет изучить его--
   Большинство из них не хочет умирать.
   Ты бросил меня волкам, расплакался малыш. Ты убил моего лорда.
   Да, я так и сделал. А потом ты попытался убить меня. Что касается Ичандрена -- я пытался спасти его. Всю эту кашу заварил Арунден -- чтобы избавиться от соперника. А сейчас Арунден -- пожива для воронов. Перестань распускать сопли, парень. Смерть -- мы оба перед ее лицом. Весь мир таков. И вокруг нас не самая плохая компания, из тех, кого я знаю. Гаулт был лжец, Ичандрен все ему прощал, а Арунден вообще предатель с руками по локоть в крови. Проснись и посмотри вокруг себя, парень. Проснись и пойми, что мир, в котором ты родился, помойная яма Манта...
  
   Почти нестерпимый жар солнца, блеск земли, облака пыли, которые поднимались вокруг них, долгий путь для усталых лошадей, и вкус крови после каждого толчка.
   Чем дольше они медлят в этом месте, подумал Вейни, тем дольше лорд в Манте слушает советы других, меняет свое мнение, приходит к другим выводам -- или какая-нибудь другая сила использует представившуюся возможность, берет силу Мировых Ворот Манта и обрушивает на стоячие камни Нейсирн Нейс.
   И тогда бы они увидели последнюю картину в своей жизни: небо и земля рвутся напополам, ветер с воем подхватывает их и бросает в расселину, и они, сознавая, что умирают, летят вниз -- только Небеса знают как долго и как мучительно.
   Эта мысль держала его в седле, хотя было тяжело дышать. Он закашлялся, вытер рот, и увидел кровь, размазанную по пыльной руки.
   Холод пронзил тело Вейни, голова закружилась, как если бы правда наконец нашла его, ударила и выбила из него мозги.
   О Небеса, не здесь, не сейчас, еще нет, не в этом месте.
   Вейни сплюнул кровь и вытер небритый подбородок, потом вытер руку о грязные бриджи. Моргейн впереди. Он прикинул расстояние, которое еще надо проехать -- они на пол пути, еще столько же до каменного прохода, ведущего в Мант: слишком далеко, и все, что он может сделать--
   -- не заставить ее остановиться. По меньшей мере дать ей пересечь эту равнину и безопасно добраться до той стороны, где у нее появится надежда; здесь вынуть Подменыш невозможно: если выпустить наружу силу ворот, можно уничтожить весь мир.
   И, проклятье, слишком поздно для лекарства Чи: оно не вылечит сжатую в тиски грудь и не вернет дыхание; тем не менее он достал сложенный пакетик, красный туман застилал глаза, почти ничего не видно. Он подцепил пальцем то, что, как он надеялся, было одной пилюлей, но, быть может, и больше -- кто знает? Он едва не уронил ее, но сумел засунуть в рот и сдержать кровавый кашель. Он сглотнул и вытер рот -- красная полоса протянулась по обратной стороне ладони -- и стал ждать, надеясь, что сила вернется к нему.
   И она пришла. Он осознал, что сердце забилось как сумасшедшее, в глазах все потемнело, боль прекратилась -- но вдохнуть он все равно не мог. Он потерял равновесие и сообразил, что Моргейн смотрит на него и натягивает поводья. Сила улетучилась, налетели холод и тепло, и в какой-то ужасный момент он сообразил, что падает, земля стремительно понеслась навстречу--
   Он ударился о землю, перекатился на бок, все поплыло, второй удар, и остался лежать в пыли, боль ударила в голову, несмотря на пилюлю, голова затряслась, позвоночник затрещал, ноги выгнулись, боль, как тупой нож, ударила в бок.
   Темный силуэт Моргейн мелькнул через пыль, подбежал к нему, опустился на колени.
   -- Вейни!
   Остальные остановились, Чи -- позади нее, она чалом жеребце, Ранин и Хесиен как призраки в пыли. Он попытался встать, зная, что это необходимо, боль на мгновение прекратилась. Он попытался оттолкнуться рукой от земли-
   И услышал вой ветра, увидел, как Моргейн посмотрела назад, вскочила, коснулась рукоятки Подменыша, небо над их головами разорвалось напополам, в щель хлынула темнота, волосы и плащ Моргейн взлетели вверх, пыль хлынула потоком в небо, как вода через край.
   Мир раскололся. От него остались только холод и темнота.
  
   И он увидел ее руку на рукоятке, это должно было распахнуть перед ним ворота.
   -- Нееет! -- крикнул он, потому что еще был жив, и время еще не--
  
   Трещина описала полный круг, голубизна поглотила черноту, остался только свист ветра и холод.
   Он лежал на спине на камне, руки под головой. Моргейн над ним, меч наполовину вынут, кристалл на конце рукоятки мерцает, руны играют опаловыми красками.
   Вейни понял, что она опять забросила его домой, встал на колени, ошеломленный, потрясенный до глубины души, потом на ноги и снял лук, криво висевший на плече. Рядом стояли Эрхин и Сиптах, взволнованные, без всадников. Чи и остальные пытались успокоить испуганных жеребцов -- внезапно они все оказались во дворике с белыми стенами, а вокруг стояли камни, лес каменных плит, белых и пыльных.
   Боли не было. Даже там, где повязка слишком сильно стискивала ребра. И ничего не мешало ходить. Он чувствовал себя так, как будто вернулся с легкой утренней скачки.
   Ворота-переход. Ворота перенесли их сюда, целыми и невредимыми, только пыль и грязь выбелили черную броню Моргейн и превратили ее лицо в белую фарфоровую маску.
   Бог в Небесах, подумал Вейни, вспомнив падение и кровь во рту; но, мелькнула мысль, он может быть проклят уже за то, что благодарит Небеса за подарок кел.
   Этого он не знал. Он знал только то, что может стоять, что Моргейн вытянула к нему руку и обняла его, держа драконий меч в другой, а он никак не мог бросить покореженный эрхендимский лук. -- Мы живы, -- сказала она, и что-то еще, на незнакомом языке, сказала ему, и он, в полубессознательном состоянии, понял: никто из них не умер, они находятся там, куда отправил их Скаррин--
   Она крепко держала его. Так крепко, как если бы он тонул, и тут он вспомнил о врагах. Вейни быстро оглядел все вокруг и пробежался взглядом между камнями, которые пятью концентрическими кругами стояли между ними и стенами; потом посмотрел вверх, на края сложенных из массивных камней стен и на безоблачное небо.
   Никого, никого кроме Чи, Ранина и Хесиена, сидевших на истощенных лошадях, головы которых свисали почти до земли. Судя по виду эти сильные воины вряд ли могли слезть на землю без посторонней помощи.
   Но они сами -- и белая лошадь и серый жеребец--
   -- Колдовство, -- прошептал Вейни, не доверяя ничему, а главное своей памяти, которая настаивала, что должны быть боль и сломанные ребра, а не эта неестественная сила и восстановившееся тело, которое слишком крепко сжимали повязки. Он задрожал, хотел остановится и не смог: голова, руки и ноги дрожали как в лихорадке. -- Матерь Божья, это -- ты не можешь сказать мне, как--
   Она протерла уголки его рта своими дрожащими пальчиками, оттирая кровь и грязь. Хлынули слезы, оставляя дорожки на грязной маске ее лица. Она крепко сжала губы и, продолжая держать его рукой, медленно осмотрела все вокруг, пытаясь найти того, кто забросил их сюда.
   Потом обратилась к Чи, гневно. -- Что это такое? Так Скаррин обычно встречает своих гостей? Или ты не позаботился рассказать нам об этом?
   -- Я -- я не знаю. -- Было видно, что Чи поражен и совершенно сбит с толку. -- Нет. Нет -- такого не было никогда.
   И страх -- в умных глазах Чи, в спокойных Ранина и холодных Хесиена. Они испугались их обоих, испугались Сиптаха и Эрхин, которые могли скакать, а их лошади нет, испугались даже исцеления, которое совершили ворота.
   -- Никто из нас, -- слабым голосом сказал Ранин, -- никогда не встречался с таким и не знал, что это вообще возможно--
   -- Скаррин! -- яростный крик Моргейн отразился от стен и умчался в небо.
   -- Он пощадил нас, -- сказал Вейни. -- Лио, он пощадил нас.
   Она повернула к нему голову -- на него смотрело не милое, любимое лицо, но непроницаемая маска кел, белая и пыльная, смоченная слезами любви и отчаяния. -- Не верю.
   На одной стороне Чи и его товарищи, которые знали, что такое не должно было случиться с воротами, по всем законам не должно было случиться.
   С другой стороны Моргейн--
   Я знаю то, что они не знают. Называй это наследством моего отца. И если они узнают эту тайну, Вейни, они узнают и другие, которые я никому не расскажу, которые даже не записаны на мече -- и которые я не разрешу никому знать и остаться в живых--
   Она прицепила Подменыш к поясу, прошла несколько шагов, подняла с земли его шлем и бросила ему. Он схватил его на лету. Ветер взъерошил волосы, по-прежнему обстриженные. Броня была в пыли, грязи и крови. Почему так, почему он выздоровел, почему произошло все это -- он не понимал.
   И не надеялся когда-нибудь понять. Даже не хотел. Вейни надел шлем, повесил лук на плечо, и пошел вслед за ней к лошадям.
   И тут она остановилась. Потому что с этого угла они увидели то, что раньше заслоняли стоячие камни -- ворота, открытые ворота.
  

Восемнадцатая Глава

  
   В окруженном высокими стенами дворе было тихо, только звуки их шагов и негромкое фырканье лошадей. И не было ничего над ними, только пустое синее небо.
   И открытые ворота, среди стоячих камней.
   Моргейн, взяв поводья Сиптаха, молча глядела на них. Вейни, последовав ее примеру, взял поводья изнеможенной Эрхин, а Чи со своими товарищами подошли к ним, ведя своих усталых жеребцов, железные подковы медленно цокали по камню.
   -- Путь наружу, -- сказала Моргейн. -- Единственный, который наш хозяин предлагает нам. Кто-нибудь имеет понятие, где мы находимся?
   -- Ненейн, -- тихо сказал Хесиен. -- Я почти уверен. Крепость, неприступная. Но никто не видел ее изнутри, за исключением личных стражников Сюзерена. А они редко приходят в город.
   -- А где Великие Ворота?
   Хесиен поглядел вокруг, на небо, на стены, и указал направо от открытых ворот в стене. -- Там, мне кажется. Ворота близко -- очень близко от Ненейна, на гребне того же холма. Это ваше оружие -- я бы долго думал, прежде чем использовать его здесь.
   Моргейн какое-то время молчала, глядя на Хесиена. На лице высокого кел-лорда появилось выражение тревоги.
   -- Ты с кем? -- спросила она.
   -- Только не с Ненейном, -- слабым голосом ответил Хесиен. -- Меня изгнали. Скаррину не понравились мои стихи.
   -- Уверяю вас, миледи, никому из нас здесь не будут рады, -- добавил Чи. -- Нас не ждет ничего хорошего.
   Во всех троих не осталось и капли высокомерия. Казалось, что они потеряли всю свою силу и мужество, которое помогало им выжить в любой ситуации, их истощенные лица вытянулись, щеки впали, вокруг глаз появились красные ободки, одежда покрылась густым слоем пыли, который лежал и на истощенных лошадях. Они не спрашивали, что случилось, или почему -- они вообще не осмеливались что-нибудь спросить.
   -- Тогда не говорите Скаррину ничего, -- резко сказала Моргейн, повернулась и пристегнула левое стремя Сиптаха к передней луке седла. Потом ослабила подпругу, чтобы боевой конь мог свободно дышать.
   С Эрхин надо было проделать то же самое. Вейни повесил свой лук на седло Эрхин, ослабил подпругу и только потом завязки своей собственной брони, которая немилосердно сдавливала тело; но до повязок и подкольчужной рубахи дотянуться не мог, поэтому только поглубже вздохнул и напряг мышцы, пытаясь растянуть то, что мешало ему дышать и двигать правой рукой.
   Даже в самом черном волшебстве, подумал он, приводя в порядок свои вещи, есть мелкие, но сводящие с ума недостатки.
   Моргейн вернула стремя на место, взяла в руку поводья Сиптаха и посмотрела на Чи и остальных. -- Я предостерегаю вас, -- сказала она. -- Быть может здесь намного безопаснее, чем в замке. И даже смерть безопаснее, чем то, куда мы идем. Выбирайте сами.
   Чи изумленно посмотрел на нее. Выражение лица, как у юного Чи. Нахмурил брови, как Гаулт. Или Киверин. -- Вы шутите, леди.
   -- Нет, -- ответила она. -- Не шучу. -- И повела Сиптаха среди камней, к воротам в стене.
   Вейни повел Эрхин, за ней на поводу пошел огненномордый жеребец, устало, едва передвигая ногами.
   За ними потянулись остальные, железные подковы зацокали по камням.
   Вейни решил, что с большим удовольствием избавился бы от тех, кто шел за его спиной. Он вспомнил лекарство, которое дал ему Чи, и то, что оно сделало с ним, когда, в конце концов, он решил им воспользоваться--
   -- но Чи предупреждал его, вспомнил Вейни. Да, надо отдать ему должное, Чи предупреждал.
   И после предупреждения дал ему эти проклятые пилюли -- надеясь, возможно, избавиться от него, остаться наедине с Моргейн -- во всех смыслах. И если бы он съел их раньше, одни Небеса знают, что могло бы случиться.
   Он все время оставался между Моргейн и кел, даже сейчас, когда они петляли среди камней, бледно-золотых стоячих камней -- а через ворота в стене уже была видна каменная мостовая, залитая солнечным светом.
   Скорее всего еще одна ловушка.
   Но ворота привели их в еще один двор, точно такой же, с одним-единственным камнем в середине... плоский, вымощенный плиткой двор, на конце которого находилось закрытое здание, нагромождение этажей, стен и башен, а по обе стороны--
   Пропасть: дом на доме, здание на здании, бледно-золотой камень, красные крыши, так далеко, как только глаз мог видеть.
   Вейни остановился и уставился на удивительное зрелище -- только глядел, в замешательстве, он, который родился в горах и привык к высоте и перспективе.
   Вокруг холма широко раскинулись творения нечеловеческих рук, предназначавшиеся не для людей -- огромное, накинутое на равнину одеяло из крыш простиралось во все стороны, доходило до утесов, падавших в круглую пропасть Нейсирн Нейс, и исчезало только в тумане, висевшим над горизонтом.
   Моргейн остановилась. За ней остальные.
   -- Мант, -- нежно сказал Чи. Так человек мог бы сказать о Небесах и Аде, одновременно.
   Другие не сказали ничего.
   Вейни никак не мог перестать глядеть на город. Он впился пальцами в жесткую гриву Эрхин и, внезапно, без всякой причины, испугался, что это зрелище может свести с ума лошадей и заставить их устремиться к обрыву, хотя они стояли достаточно далеко.
   Моргейн повела Сиптаха дальше. Звук шагов серого вывал их из транса, и он пошел за ней, не рассуждая, к открытой двери двора.
   Остальные пошли следом, но на расстоянии.
   Дверь -- маленькое пятно солнечного света. Она вела в самое сердце крепости, длинный узкий проход, затемненный колоннами.
   Они уже видели такие раньше, самые разные. Такие здания всегда стояли рядом с Воротами Мира. В них находились машины, которые управляли силами Ворот.
   Это то, что они должны найти; и Моргейн пойдет внутрь. Несомненно. Он увидел, как ее рука легла на рукоятку меча.
   -- Лио. -- Он нашел рукой цепь с камнем, надетую на шею, вынул рукой из-под оплечья и снял, одновременно заставив Эрхин идти быстрее, чтобы догнать Моргейн. Камень -- слабая вещь, хотя, он подозревал, и посильнее, чем у Хранителя или похожие на него камни в этом мире, но ему далеко до Подменыша. Ему самому он не нужен, а использовать его против Подменыша -- мгновенная смерть.
   Или против ворот, которые, как поклялся Хесиен, лежат где-то совсем рядом.
   -- Он знает, что у нас есть оружие с силой ворот, -- сказал Вейни. -- Возьми его. Он сильнее, чем те, которыми они пользуются. Быть может он ошибется.
   Она поняла. Подумала и отказалась, качнув головой. -- Меч, -- сказала она на языке Карша. -- Я не могу управлять обоими. И никто не может -- даже он.
   -- Меч слишком опасен, -- хрипло прошептал он, и уголком глаза увидел, как в глубокой тени прохода что-то зашевелились -- кел, мужчина, один, не очень старый.
   Какой-нибудь слуга высокого ранга, подумал он, сердце на мгновение замерло в груди, рука легла на рукоятку меча. Но потом он передумал, видя, как образ пожилого кел мигнул, исчез, опять появился. Это только призрак.
   И он заговорил. Заговорил словами, которых Вейни не понимал, но, что бы они не значили, они предназначались не ему, Чи или кому-нибудь другому, но только Моргейн. Та ответила, на том же языке, фигура мужчины потускнела и отступила в тень прохода.
   Моргейн пошла вперед.
   Вейни поймал ее руку, слабое прикосновение, и она уже на пороге. Посмотрела на него. Все: она повернулась и звучно ударила Сиптаха по крупу.
   Серый из Бейна прыгнул в дверь, грохот от ударов копыт отразился от высоких стен, и остановился внутри, невредимый.
   Она шагнула следом, один шаг, второй, пролагая ему дорогу. Он в мгновение ока оказался внутри, Эрхин за ним, и выхватил эрхендимский меч, который мог бы помочь не только против этой иллюзии, но и намного более материальных врагов.
   Вопрос, от того, кто стоял на границе тени и света. Эхо голоса пронеслось над ними и отразилось от стен долгого узкого прохода.
   -- Он не понимает вас, -- сказала Моргейн.
   -- Он -- человек, -- сказал мираж. -- Я уже прочитал его -- в полевых воротах. Я знаю, что вы несете. Да. И не могу не спросить -- как такая мелочь вроде него может формировать узор? Я прочитал его страдания. И вмешался, вопреки обыкновению, чтобы спасти его. Я верил, что это и был узор -- если вы действительно так цените его. И не ошибся.
   -- Я благодарю вас за это, -- сказала Моргейн.
   -- Был рад помочь вам, вам, которая прошла столько миров, дочке Энджурина. Скорее всего мы родственники -- хотя родство достаточно дальнее. Как поживает Энджурин?
   -- Он умер, -- коротко сказала Моргейн.
   -- Ах. -- Сожаление показалось искренним. Призрак что-то прошептал на незнакомом языке.
   -- Возможно, -- сказала Моргейн, -- он устал от жизни. Он много раз говорил об этом.
   Еще странные слова.
   -- Нет, -- сказала Моргейн. И на другой вопрос, -- Нет. Я путешествую, милорд.
   Опять тяжелый голос.
   -- Для моего друга, -- сказала она. -- Говорите так, чтобы он мог понять. -- И после очередной порции непонятных слов. -- Потому что он понимает это и потому что я так хочу.
   Голос что-то прогудел. -- Может быть. Я была бы рада. -- И сама что-то сказала на том же языке. Потом перешла на язык кел и мягко сказала, -- Милорд, прошло много времени с тех пор, как я говорила на этом языке. Очень много лет -- и у меня не было таких собеседников.
   -- Вы привели мне преступников и бунтовщиков. -- Уголки рта мужчины капризно поднялись вверх. -- И еще воина-человека. Весь мой двор перевернулся вверх дном, всякое гнилое полено поднялось со дна, все паразиты засуетились -- от Ворот Морунда до самых высоких домов Манта. И что я должен сделать для вас?
   -- Отдайте мне этих трех бунтовщиков, -- ответила Моргейн, -- удовольствие от вашей компании и, в подходящее время, свободу выхода из ворот. Я странствую и мне не нужен свой мир.
   -- Вам не с кем его разделить?
   Она засмеялась. -- Мы не будем делить мир, милорд. Отец многому научил меня. Я найду себе место. Или вы отдадите этот кому-нибудь другому, милорд теней, и пойдете странствовать с нами.
   -- С бунтовщиком, убийцей, плохим поэтом и молодым лорденком-человеком? -- Скаррин в свою очередь засмеялся. -- Идите во дворец, леди света. Смойте с себя грязь. Мой дом к вашим услугам. -- Шевелящееся лицо подернулось печалью, стало задумчивым. -- Пойти с вами. Это мысль. Действительно мысль. Вы посидите со мной, миледи, и расскажете мне о своих путешествиях и обо всем, что видели -- и, быть может, убедите меня, что в этой вселенной есть что-то другое...где-то...
   Образ растаял.
   За ним исчез голос, оставив за собой спокойствие могилы.
   Древний, подумал Вейни, содрогнувшись от холода, очень древний, более древний, чем помнит Человек.
   Он обнаружил, что смотрит в глаза Моргейн, не понимая, что она сделала или что собирается делать дальше, и внезапно его охватил страх -- страх, что в ней есть что-то общее с этим лордом, который презирает даже кел, которыми правит, а к людям относится как к стаду баранов--
   Она должна защитить себя от обвинения, что путешествует с человеком-мужчиной. Он чувствовал это. Вейни представил себе вопросы, на которые ей пришлось отвечать, и подходящие ответы: госпожа, любовница... дерзкие, вызывающие ответы, особенно мужчине ее собственного рода, который может говорить с ней на родном языке, неведомом никому другому, быстрый и неожиданный вопрос, веселым тоном, и такой же легкий ответ "О, пришлось потратить много времени, чтобы его приручить".
   -- Мы сделаем все, что он просит, -- сказала Моргейн.
   -- Да. -- Он слишком глубоко забрался в этот странный мир, чтобы сказать что-нибудь еще. Непонятно чего ждать: преданности, любви, смерти, или сумасшествия. Он заблудился, стоит на земле, которая постоянно движется и угрожает сдвинуться снова. Они стояли в изящном внешнем дворе чужого лорда, с тремя испуганными лошадьми на поводу, и тремя кел, ждущими свою судьбу снаружи, и не менее сбитыми с толку.
   Ясная цель, внезапно вспомнил он, как будто на него плеснули ведро холодной воды.
   Разве мы пришли сюда не для того, чтобы вытащить его отсюда?
   Но как она сможет убедить его?
   -- Позови Чи и остальных, -- приказала Моргейн на языке Карша. -- Быстро.
   Вейни оставил Эрхин стоять и вышел на свет солнца. -- Милорд, -- сказал он Чи, понизив голос. Лучше всего быть вежливым и избегать споров. -- Мы идем внутрь. Мы не знаем, куда. Будьте настороже: Сюзерен настаивал на вашей высылке. Миледи ответила, что вы в ее свите и Скаррин согласился отдать вас ей. Так что если у вас и есть какие-нибудь колебания или угрызения совести, с ним вы в расчете, но я не знаю, сможете ли завоевать его доверие, если дела пойдут хуже.
   Чи взглянул на него и пожевал губу. На мгновение на его лице возникло выражение юного Чи. Сомнение; а потом изумление. -- Мы с ним рассчитались тогда, когда он не сумел убить меня, -- ответил Чи-Киверин. -- Это была его ошибка.
   Чи повел коня вперед, Хесиен и Ранин следом, на плече Ранина висел натянутый лук. Вейни дал им пройти, взял поводья Эрхин и повел белую кобылу за Сиптахом, которого Моргейн вела по выбранному Скаррином пути.
   Засада, вот что постоянно вертелось в его голове.
   Но Моргейн спокойно шла впереди, с Подменышем на бедре, через длинные пустынные проходы, и только копыта лошадей гулко стучали по камню.
   -- Игры, -- сказала она воздуху. -- Я не люблю игры, милорд Скаррин.
   В конце концов возникла дверь, которая могла перемешаться, как всегда бывает в местах с силой ворот, дверь на залитый солнцем двор.
   Вейни перерезал повод, ведущий к узде жеребца, ударил его по пыльному крупу и заставил их обоих пройти через дверь. Все вместе они вышли на залитый солнцем двор, который оказался конюшней, чистой, полной соломы и стогов сена, с рядами стойл, колодцем и каменным корытом. Жеребец бросился прямо к воде, и Эрхин со Сиптахом тоже раздули ноздри, подняли уши и с живым интересом подошли к корыту.
   -- Гостеприимство, -- прошептал Вейни, в первый раз спросив себя, только ли из-за расположения к Моргейн призрак Скаррина провел их через длинные коридоры и движущиеся двери. -- Можем ли мы доверять ему?
   -- Он не нуждается в засадах, -- сказала Моргейн, наклонилась, смочила руки и лицо, и дала воде проделать черные дорожки на ее пыльной броне. Она выпила из рта демона, который непрерывно извергал свежую воду прямо в корыто.
   Вейни тоже воспользовался возможностью, смочил руки и лицо холодной водой, отбросил волосы с глаз, умылся и напился, прежде чем появились Чи и остальные.
   Никто не угрожал им. На дворе-конюшне не было других лошадей. Не было ни слуг, ни мальчиков-конюхов. Пока ветер холодил воду на его лице, Вейни внимательно осмотрел стены вокруг себя, надеясь найти хоть какой-нибудь след жизни. Нет. Только голый камень.
   -- Призраки, -- наконец сказал он. -- А этот Скаррин ими командует.
   -- Больше, чем призраки, -- прошептала Моргейн на языке Карша, схватила его плечо и прижалась к нему. -- Нас могут подслушать. Я не знаю, сколько языков он знает и где побывал.
   Его сердце подпрыгнуло до горла и упало обратно. -- Даже в Карше?
   -- Ты сам знаешь, что множество дорог ведут из Ворот в Ворота. Но никто не знает, каким путем он пришел сюда. Их осталось совсем немного, тех, из первоначальной расы, которые могут дойти до ворот любого мира. Они не общаются друг с другом -- слишком гордые. Каждый сидит в своем мире --пока -- используя знания, которых нет у кел. Они правят. И нет даже малейшей возможности, что они потеряют власть. Они правят сами, без посредников, и меняют мир так, как им хочется. И неизбежно им это надоедает -- тогда они уходят, движутся через время или пространство, или через оба. Некоторые старше катастрофы, старше, чем тот мир, который был перед ней. Мой отец, например, так говорил о себе.
   -- Что это значит "чем тот мир, который был перед ней"?
   -- Некоторые родились в эту эру -- жизни других протянулись через множество эр. Некоторые родились в результате событий, которые уже никогда не произойдут вновь, событий, которые вызвали большие перемены. А жизни некоторых прикованы ко времени. Таким образом эти лорды гарантировали себе протяженность жизни -- многими способами. А я -- я вовсе не то, что планировал мой отец. Я существую. Поэтому не существуют другие. Например он.
   -- Я не понял. Ты бросаешь меня. -- Несмотря на солнце его пробила холодная дрожь. -- Что мы должны делать.
   -- Я остаюсь у двора этого мужчины, -- тихо прошипела она. -- В любом случае, Вейни, что бы это не означало, ты не должен возражать, ты понимаешь меня?
   -- Давай возьмем меч и пойдем через весь дворец пока не найдем его--. -- Сердце превратилось в кусок льда. -- Только это имеет смысл.
   -- Мы его никогда не найдем. Он может укрыться в воротах. Может оставить нас здесь. Разве ты забыл?
   -- Ты не можешь сражаться с ним, лио, во имя Небес, ты не можешь думать о--
   -- Я сделаю то, что должна сделать. И повторяю тебе: не делай ничего против него. Прошу тебя. Я не хочу помогать тебе в этом. Или мешать. Ты говоришь, что ты все еще илин. И помнишь клятву, которую принес мне. Очень давно я не просила у тебя ничего. И вот сейчас прошу. Ради меня. Ради тебя.
   -- Скажи мне, что мы должны сделать.
   -- Ради твоей клятвы. Ничего. Я все сделаю сама.
   -- И я скажу тебе -- я отдам за тебя бессмертную душу и мое спасение -- но если он захочет повредить тебе--
   -- Если дойдет до этого, я отдам тебе меч. И ты будешь владеть им. Ты должен будешь довериться Чи и остальным, если что-нибудь случится. Но, если любишь меня, сделай все, что я тебя прошу. Ты ведь любишь меня? Ты сделаешь все, что я тебя прошу?
   Только теперь он сообразил, что именно она просит его, смысл ее просьбы. На мгновение он перестал дышать. Это не то, на что может согласиться мужчина, который любит женщину. Умереть за нее легче, чем согласиться оставить ее умирать.
   -- Да, -- сказал он, потому что любое меньшее было бы предательством. -- Да, я понимаю. И исполню клятву. -- Он с неудовольствием посмотрел на своих товарищей, которые, возможно, ожидали предательства, потому что не понимали язык Эндар-Карша.
   -- Мы идем дальше, -- сказала им Моргейн и отвела Сиптаха от воды.
   -- Куда? -- спросил Чи.
   -- Разве я обещала, что буду знать? -- ответила Моргейн и повела серого через двор-конюшню дальше, к пустым рядам.
   -- Все это совершенно бессмысленно, -- сказал Хесиен. -- Здесь должны быть слуги -- или, хотя бы, служители. Где весь народ?
   -- Только небеса знают, -- ответил ему Чи, и подумав, решил, что фраза вполне подходящая. В самом центре его сознания сидел рассерженный юноша, заблудившийся, как и он, в этом месте, которое управляло жизнью их обоих и уничтожило их семьи -- и которое оказалось пустотой, к котором живет только эхо. -- Сюда приходят благородные кел, -- сказал он, обращаясь к леди, которая оказалась старой знакомой Скаррина. -- Сюзерену служат Стражи. Что случилось с ними?
   Она не ответила.
   -- Возможно он держит их где-то в другом месте, -- еле слышно сказал Хесиен, бросив беспокойный взгляд на Чи.
   Смерть, вот что сказала леди, молча; по меньшей мере в этом дворе должны стоять лошади, быть какие-то свидетельства жизни -- Чи собрал рассеянные воспоминания взрослого мужчины, правда человека и испуганного--
   Гаулт, его держали здесь, когда, похитив, привезли через ворота рядом со стенами. Гаулт помнил. Была ночь, и там были и другие, помимо него, слуги в черном, этот двор кипел жизнью, горели факелы, раздавались крики, а друзья Киверина волокли его, упирающегося и сопротивляющегося, к аду над этими стенами.
   -- Даже лошадей, -- вслух сказал Чи-Гаулт-Киверин, обнаружив, что дрожит: ужасное чувство, как если бы под светом солнца все пошло наперекосяк, стерильная пустота, -- нет даже лошадей. -- Он ускорил шаг, потянув за собой чалого, которого вел на поводу, и схватил Вейни за руку. -- Здесь было множество народа. А теперь нет даже лошадей. Что-то здесь не так. Это ловушка. Заставь леди выслушать меня.
   Вейни вырвал руку. Мрачное лицо, быстрое подозрение и темная угроза. Обрезанные волосы упали на глаза и напомнили ему о прошлом, о многочисленных ужасных ошибках и плохих расчетах. Он покрепче сжал челюсть.
   Но если и был в их компании осторожный и рассудительный голос, то он принадлежал этому Человеку, Чи верил в это: так говорил ему опыт мальчика и инстинкты Киверина, поражая его самого -- и совпадавшего с тем, что говорил парень: этот человек всегда настороже, и всегда готов отложить в сторону все, что не касается насущных проблем.
   Доверься ему, посоветовал парень. Расскажи. Остальное -- его дело.
   Парень, молча сказал Киверин, если и есть что-то, что лежит между нами, то только одно: раньше ты был полный дурак.
   -- Это все только ради нас всех, -- сказал он вслух. -- Я клянусь вам, Нхи Вейни, мы идем в ловушку. Каждый наш шаг -- ловушка. Он опустошил это место. Даже лошади. Даже лошади. Я не знаю где.
  
   -- Ворота, -- сказал Вейни, глядя вниз, на худое тело Чи, находившееся совсем рядом.
   -- В Теджос? -- спросил Чи. -- Или еще куда-нибудь?
   Вейни бросил взгляд на Моргейн, которая с бледным и напряженным лицом шла перед ними к еще одним воротам в этом лабиринте.
   -- Все возможно, -- сказал он.
   Человек, который ныл, который повторял Моргейн одно и то же, не испарился.
   Но человек с таким лицом и таким голосом никогда не говорил с ними--
   -- и не говорил иди с ним.
   Убеди меня, что в этой вселенной есть что-то другое...где-то...
   Более древний, чем катастрофа, сказала Моргейн о Скаррине.
   И: не мерь человеческой мерой, не пытайся понять человеческой логикой. Это его собственный опыт.
   Все глубже и глубже в западню уходила Моргейн, быстро, ведя за собой всех остальных--
   Если бы только Скаррин исчез, если бы не шел перед ними, и запечатывал ворота позади, если бы они не уходили все дальше и дальше в свою тюрьму.
   Сейчас он не задавал вопросов. Он понял, что она пыталась сказать ему во время пути -- и его сокрушили ее доводы, он не мог мешать ей своим хорошо-обоснованным советом, глупыми надеждами и -- прости Небеса -- своим жгучем желанием, которое похитило здравый смысл и бросило его на ветер.
   А какова моя роль, продолжал думать он, идя за ней. Без меня она поскакала бы прямо к Скаррину и осталась с ним; или прямиком в Морунд, попросила кел о помощи и с самого начала узнала бы намного больше того, чему научил нас юный Чи.
   И, возможно, Чи остался бы в живых, а Гаулт остался бы Гаултом, союзником Моргейн.
   -- Скажи ей, -- прошипел ему Чи.
   -- Она все понимает, -- ответил он Чи и его убийце, -- и лучше чем я. Лучше, чем любой из нас. Она дала вам возможность вернуться назад. Теперь слишком поздно.
   Перед ними открылись очередные ворота. Вейни не удивился. Он уже давно ничему не удивлялся в этом месте. Эти привели их в само здание, в затененный зал, в котором могли быть не только призраки -- но он уже давно сомневался, что в замке остался хотя бы один стражник или солдат, вообще хоть кто-нибудь, кроме самого Скаррина, владевшего силой ворот. Когда они вошли в зал, он был позади Моргейн, но внезапно послал Эрхин вперед, обгоняя Сиптаха, и не ожидая от этого ничего плохого.
   Эрхендимская кобыла не пошла, но остановилась, смущенная, ее копыта выбили громкое эхо из полированного пола; зал поддерживали колонны, не такие огромные, как в Нейсирн Нейс, но тоже достаточно большие, сделанные из зеленого с черным камня.
   В центре был приготовлен стол, уставленный кувшинами и блюдами с фруктами, хлебом, мясом и вообще всем, чем только можно.
   Призрак Скаррина повис перед ними и доброжелательно приветствовал, улыбаясь в полный рот.
   -- Мои гости, -- заговорил он, уже не так насмешливо. -- Миледи Моргейн Энджурин, моя юная кузина, прошу вас, садитесь. Вы можете доверять моему столу. Конечно вы знаете это. И конечно вы можете оставить лошадей снаружи, а не в моем зале.
   -- Милорд Скаррин, -- сказала Моргейн, -- простите меня. В своих путешествиях я видела так много странных вещей и людей -- и обнаружила, что люди совершают странные поступки по совершенно замечательным причинам: некоторые только потому, что могут, другие -- просто развлекаясь. Я не знаю вас, милорд. Но я хочу сохранить моего коня, мои руки -- и моих слуг. И я знаю, что друзья моего отца могут быть не менее сумасшедшими, чем некоторые другие, которых я встретила на своем пути.
   Колышущийся призрак негромко засмеялся, как будто ветер прошипел в траве. -- Так вы отказываетесь от моего гостеприимства?
   -- Я не привыкла садиться за стол с тенями, милорд. Наше недоверие взаимно -- иначе вы бы не колеблясь пришли и встретились со мной лицом к лицу.
   -- Миледи мятежников и изгнанников -- неужели я могу довериться вашей свите, которая думает обо мне так плохо?
   Моргейн засмеялась, отпустила поводья Сиптаха, подошла к столу и села на стул. Он взяла кувшин в руку и налила себе стакан красного вина.
   Вейни тоже оставил Эрхин стоять снаружи, подошел и стоял рядом с ней, пока она поднимала бокал за их теневого хозяина.
   Скаррин мягко рассмеялся и подплыл к столу, разделенному пополам в самой узкой части. -- Вы доверяете мне.
   -- Нет, милорд владыка Манта. Но я заинтересована. С того момента, как я в первый раз услышала ваше имя -- от юного Чи, чьим телом сейчас владеет лорд Морунда -- я поняла, кем вы можете быть. Я приняла поведение вашего Хранителя ворот за ваше -- к нашему взаимному разочарованию. Никто из всех встреченных мною не казался мне способным сообщить правду -- в результате я винила во всех бедах вас, властитель Манта. Если бы я точно знала о делах юга, я бы действовала иначе. А теперь я оставила вам бунтующее человечество, войну и беспорядок -- за что я должна извиниться перед вами, милорд.
   -- Есть и другие земли. Мир велик. И я устал от Манта.
   -- Я считаю его самым большим из ваших городов. Есть ли другие? Но и этот по-настоящему поразил меня.
   -- А, их сотни. Повсюду эти города, не изменяющиеся, как миры. И повсюду скука, миледи света, пока вы не пришли -- путешествуя, как вы говорите. И еще со слугой-человеком -- как его зовут?
   -- Нхи Вейни и также Кайя. Можно просто Нхи Вейни, с вашего позволения, милорд, -- сказал Вейни, потому что, когда холодные глаза призрака повернулись к нему и на него уставилось колыхающееся лицо, ему показалось очень важным хоть что-нибудь сказать. Он в опасности. Без сомнения речь идет о его жизни, и только потому, что он человек, стоящий там, где он стоит, но есть и еще кое-что: взгляд, которым мужчина глядит на мужчину тогда, когда речь идет о женщине -- и о крови.
   Стеклянно-серый взгляд прошелся по нему, перешел на остальных и вернулся к Моргейн.
   -- Почему вы пришли?
   -- А почему бы и нет? -- ответила Моргейн. -- Я хорошо запомнила уроки отца, который считал, что мир -- и даже ряд миров -- слишком мало для него. Так считал Энджурин. Она отклонилась назад, стул встал на задние ножки, и внимательно посмотрела на висящий в воздухе образ Скаррина. -- Судя по тому, что вы сказали, я думаю, что вы действовали точно так же, как и он -- захватывали власть над одним миром, другим, третьим -- я права? И наконец вы обнаружили, что этот мир точно такой же, как и предыдущий.
   -- И как тот, который перед ним, -- сказал Скаррин. -- И перед этим. Вы еще молоды.
   -- Как вы меня видите?
   -- Очень молодой, -- мягко сказал Скаррин, ставший юношей с серыми задумчивыми глазами.
   -- Вы знали Энджурина, -- сказала Моргейн.
   -- Очень давно, -- от призрака осталось только лицо, плавающее в тени, красивое лицо с взглядом самой Моргейн, так что теперь Скаррин казался ее братом. -- Энджурин мертв! Миры должны были содрогнуться.
   -- Да, они содрогнулись, -- тихо сказала Моргейн. -- И все изменилось, милорд пыли и устойчивости. Вы не любите свою жизнь. Рискните, присоединитесь ко мне.
   -- Для чего, с какой целью?
   -- Чтобы менять миры, милорд, менять то, что скользит между пространством и временем.
   -- И это я видел. Много эр, много миров. Я переживу даже следующую катастрофу. Что нового вы можете предложить мне?
   -- Не хотите ли рискнуть этой надеждой, мой более старший кузен? Риск позволяет легче переносить бессмертие -- знать, что личная катастрофа вероятна, или, по меньшей мере, очень возможна, и быть уверенным, что время существует. Энджурин мертв. Разве это не говорит вам, что все возможно? Пойдемте со мной. Миры полны надежды.
   -- И баранов. Полны теми же самыми возможностями, теми же самыми трагедиями и теми же самыми маленькими сердцами и сознаниями, которые их ведут. Полны затхлыми поэтами, которые думают, что в космосе до них никто не мог ничего сказать. Полны мятежников, которые думают, что могут изменить мир к лучшему и убийц, которые не видят дальше собственного носа и вообще ни о чем не думают. Но, главным образом, полны баранов, довольных ртом, полным жвачки, своим маленьким стадом и бесконечным производством других баранов. А нас мало, и больше не становится, катастрофа постоянно возвращается, в пузыре несчастье за несчастьем. Однажды мир взорвется от бесконечной скуки. И вселенная ничего не заметит.
   -- Нет, -- сказала Моргейн, потянулась, схватила Вейни за руку и притянула его к краю стола. -- У меня есть новости для вас, милорд. Кел вышли наружу. Они взяли в космос его предков, так что теперь его кузены путешествуют там, не через ворота и не так далеко, как знают--
   -- Это их не спасет.
   -- Нет. Но они расширяют пузырь, милорд, который не видит изменений. Они вовлекают в процесс всех, кого встречают -- и все становятся их союзниками. Неужели вы не видите этого, милорд из тени? Это и надежда и изменение. Его род -- человечество -- осознал ловушку. И избежал ее. Более того, они собираются проколоть пузырь.
   Долгое молчание.
   -- Это убьет их, -- наконец сказал Скаррин.
   -- Возможно. Они уже протянули нити далеко за пределы собственного мира, но еще не сплели достаточно густую сеть.
   -- Если они сами собираются сделать это, то, скорее всего, запутаются.
   -- Но они знают другие расы, которые спокойно делают это.
   Вейни молча слушал, сердце билось сильнее и сильнее. Легкая рука Моргейн крепко держала его за локоть, судя по клятвам и уверениям разговора он стал всем человечеством, существование которого зависело от победы в этой борьбе. -- Что я должен сделать, что я должен сказать, и что она говорит ему -- о пузырях и нитях?
   Этот лорд может убить всех нас. Он уже очистил свой дом от слуг и их добра, от баранов. Он уничтожил их, или послал в ворота -- и собирается последовать за ними.
   Человечество избежало ловушки.
   Что это значит, что она говорит ему?
   -- Изменение, -- сказала Моргейн, -- возможно. Вот чем я занимаюсь.
   -- А этот -- для наследника, -- сказал Скаррин. -- Для компании. Его потомки -- наследники.
   -- Пойдемте со мной, -- сказала Моргейн, -- уничтожим нити, которые тянутся в бесконечность. Или привяжите себя покрепче к той, по которой вы прошли так далеко. И постепенно изменения могут стать возможными. Но вы не найдете их внутри узоров; вы обнаружите, что они привязаны к ним -- кел, людям. И ко мне, лорд Скаррин, и к тем, кто со мной.
   -- То есть вы предлагаете служить вашим целям.
   -- Следуйте вашим. Разве я говорила хоть раз, что хочу больше чем одну дорогу и удовольствие от вашего общества? Мы расстанемся еще раз, милорд Скаррин -- когда, никто не может сказать, ни вы, ни я. Вот вам шанс, милорд. Неужели вы слишком привязались к этому времени и этому миру? Неужели вы нашли свой собственный конец времени, и вы вполне довольны одиночеством среди ваших подданных -- или я должна соблазнить вас?
   -- Соблазните меня.
   -- У нас есть запасная лошадь. -- Она покрепче сжала руку Вейни и слегка улыбнулась. -- Что вам надо, милорд -- свита, топот слуг? У меня есть, немного, и они будут служить вам, как мне. Лошадь, спальный мешок, небо над головой -- ваши кости все еще молоды, а в вашем сердце горит огонь. Пойдемте со мной и вы выучите то, что уже выучило более молодое поколение.
   Призрак улыбнулся, медленно и ласково. -- А Энджурин -- поворот судьбы, давший вам жизнь -- разве он не видел дальше этого?
   -- Возможно во всей вселенной есть только одна стоящая вещь, милорд родственник. Свобода.
   -- Свобода! О, моя юная кузина, леди, вы по ошибке принимаете крышу за небо. Мы все пленники, все. Внутри пузыря мы делаем то, что хотим, двигаем и изменяем. Ворота кончают и ворота начинают. И единственная надежда, которую вы принесли мне, -- зараза, которая распространяется по пузырю и расширяет его. Разве это называется надеждой? Нет, не думаю. По сравнению с широтой вселенной она не имеет никакого значения.
   -- Вы в печали, милорд тени.
   -- Я бог. Эти бараны сделали меня таким. -- Снова смех, негромкий и страшный. -- Скажите мне, разве это не причина для меланхолии?
   -- А меня называли Смерть. Разве это справедливо? Я и моложе и веселее вас. -- Она опять засмеялась, встала и оперлась на плечо Вейни, по прежнему не отпуская его руку. -- Мало кто из людей любит меня. Но, лорд теней, я живу и хочу жизнь дальше, как и те, кто скачет со мной. И я ищу тех, кто поможет мне. Пойдемте со мной, отбросьте последние подпорки. Или вы хотите провести вечность в Манте, построенном по вашим идеям, в мире, который вы сами создали. Еще один каменный дворец и еще больше верующих? Не лучше ли попробовать потрясти миры?
   Призрак резко растаял. В зале стало тихо, только изредка копыто лошади било по полу и громовое эхо пробегало по залу.
   -- Что вы говорили? -- спросил Чи, нарушая тишину. -- Кто вы такая, о чем вы говорили -- что за подпорки и пузыри? Кто вы?
   -- Я уже все сказала, -- спокойно ответила Моргейн, и ее рука, никогда не покидавшая плеча Вейни, успокаивающе сжалась. Похоже за меч хвататься еще не время. Вейни и не стал; напряжение спало, и он почувствовал, что оцепенел, как птица под взглядом змеи -- без страха и неспособный испугаться. Он знал, когда она лжет, даже если она говорила правду. Даже если все, что она сказала, было правдой. Он верил. Больше ничего не оставалось.
   -- Возможно вы можете уйти, -- сказала Моргейн Чи и остальным. -- Очень возможно. Я думаю, что ему сейчас не до вас.
   Ранин сделал шаг к двери. И остановился, как если бы не знал, что делать, или ожидал, что сделают другие, или ему пришла в голову другая мысль. Остановился и стал ждать.
   Потом, издали, послышались тяжелые шаги по пустым коридорам.
   На этот раз, подумал Вейни, к ним идет что-то материальное; и вот в тенях коридора, ведущего в зал, появилась фигура.
   Сам Скаррин, из плоти и крови, вошел в зал, освещенный светом, который всегда бывает в таких местах, и зал заполнился силой ворот.
   -- Миледи загадок, -- сказал он, остановившись перед входом. -- Вы действительно рады увидеть меня?
   -- О, конечно, -- ответила Моргейн тихим, приглушенным голосом. -- Добро пожаловать, лорд-тень. -- Она сделал несколько шагов к нему и остановилась, а Вейни стоял, дрожа всем телом. Он было дернулся, чтобы идти за ней, но тут же остановился: это было бы глупостью, проявлением враждебности к Сюзерену, и все равно бесполезно. Он смотрел, как Моргейн остановилась, руки на бедрах, приветливо склонив голову. -- Милорд, вы меньше ростом, чем я ожидала.
   В первое мгновение Скаррин нахмурился, потом обиженно рассмеялся. -- Ну, мы одного роста. -- Его взгляд скользнул по залу. -- Это и есть компания, которую вы просите меня сохранить. Эй, ты, человек, иди сюда.
   Сердце Вейни подпрыгнуло. Он одним нервным взглядом измерил расстояние до Моргейн и до Скаррина, и прикинул, есть ли у него даже маленькая надежда втиснуться между ними.
   -- Я подчиняюсь только приказам миледи, -- сказал он так мягко, как только мог, а сердце билось в панике.
   -- Открытое неповиновение Человека?
   -- Мое, -- сказала Моргейн и, сделав еще один шаг, остановилась, по-прежнему держа руку на бедре. -- Я не невоспитанна, милорд, но не отдаю своих слуг другим; я надеюсь, что у вас есть свои собственные, и я верю, что они преданы вам душой и телом. Или вы правите слишком давно и погрязли в интригах? Или это вас вообще не волнует? Мои люди не будут служить вам. Приведите ваших слуг -- и пусть они будут достаточно сильными, чтобы выдержать дорогу и достаточно честными, чтобы можно было доверить им свою спину. Пойдемте к воротам и покинем это скучное место. Пройдемся вместе, хотя бы немного. Я очень высоко ценю ваше общество -- и ваши советы. В любом случае я намного моложе вас и вы можете многому научить меня. А взамен могу рассказать вам, лорд пыльного Манта, о множестве новых миров, новых миров под новыми солнцами. Обещаю вам.
   -- Вы очень самонадеянны.
   -- Как я и говорила. -- Она сделала еще два шага и остановилась, широко расставив ноги. -- Я -- конец. И, возможно, я начало. Время докажет. Я родилась совсем недавно, по вашей мерке времени. И еще не начала жить.
   -- Еще не начала жить -- ты бредишь!
   -- Я дочка Энджурина, того самого, который утверждал, что пережил катастрофу. Подумайте об этом, милорд. Моя мать спустилась по нити, о которой он не знал, и которая ведет к звездам за пузырем, милорд. Завладев ей, он надеялся расширить свою власть. Но причинность убила его. Он использовал силу. Она презирала его. И я, милорд, тоже. Я убила его.
   -- Ты?
   -- И завладела всем его могуществом. Все, что накопил Энджурин, досталось мне. Вот почему я так много вешу в путине времени -- самая младшая и самая старшая из нас, в одном теле, и вышла наружу. Во мне воплотилась причинность, милорд.
   Скаррин отступил на шаг.
   Моргейн подняла руку так быстро и естественно, что красный огонь коснулся лорда раньше, чем Вейни успел увидеть оружие в ее руке и вздохнуть.
   -- Я не могу умереть! -- крикнул Скаррин, но тут красный свет, вылетев из руки Моргейн, коснулся его второй раз, попав прямо в лоб: с гримасой ужаса на лице повелитель миров упал на пол.
   Умереть...умереть...умереть... отозвались стены и сводчатый потолок. Эхо от падения Скаррина на пол пронеслось по всему залу, лошади нервно шарахнулись в стороны.
   Вейни затаил дыхание, каждая кость в нем дрожала, он никак не мог поверить в то, что это произошло так внезапно и без всякого предупреждения.
   И только повернувшись к Моргейн и увидев страх на ее лице, он точно понял, что ничего не кончено. Далеко не кончено. Они сражались с волшебством, как бы Моргейн не называла его; волшебство могло завязать кость в узел, исцелить раны, загнать кровь обратно в вены -- и лицо госпожи было бледным и отчаянным. -- За мной! -- крикнула она и побежала к темному коридору.
  

Девятнадцатая Глава

  
   Вейни бежал, с мечом в руке, потеряв из виду Чи и его товарищей -- бежал изо всех сил, чтобы не отстать от Моргейн, которая бросилась во внутренний коридор.
   Он услышал, как кто-то бежит за ним, обернулся и увидел, что к нему торопятся Чи и остальные двое. -- Присмотрите за лошадями! -- рявкнул он, не желая, чтобы они была за спиной госпожи, а лошади остались без охраны.
   Потом опять помчался за Моргейн, достигнув угла на мгновение позже ее -- коридор впереди был заполнен летящими стрелами и упал на пол на нее, не думая ни о чем, за исключением того, что им придется умереть здесь, не понимая что происходит, за исключением того, что враг уже натягивает тетиву, собираясь пустить следующие стрелы, и вот он уже катится к ним с боевым криком воинов Карша "Хаааиииии----Хааии", врезается во фланг двойной линии и машет мечом, пока они еще думают, что убили его, а самые близкие пытаются парировать удары меча кинжалами и составными луками.
   Слегка изогнутый меч натыкался на луки, отбрасывал их в сторону и обрушивался на незащищенные руки и шеи, он рубил налево и направо, непрерывно поворачиваясь на месте, и не было времени увидеть, кто напал на него сзади, пока не завершил круг и не убил его, в правой руке меч, в левой -- клинок чести, потому что они были слишком близко.
   Меч ударил по броне на спине; он отмахнулся клинком чести, выигрывая себе пространство, и ударил мечом. Лук свистнул в воздухе, устремляясь к голове. Он нагнулся, пропуская его, и ударил под подбородок глупца; кто-то, ползавший по земле, встал на колени, нащупал его бриджи и попытался ударами кинжала пробить плотную кожу сапог. Вейни отпрыгнул от него, подставил под опускающийся удар кожаный наруч, страшным ударом меча распорол лицо человека и обратным движением отогнал кого-то слева.
   Потом один из врагов внезапно упал со стрелой в шее, и Вейни не понял, откуда она взялась. На броне другого мелькнула вспышка красного света, значит заработало оружие Моргейн, число врагом стало уменьшаться. Вейни глубоко вздохнул, резко повернулся и отбил удар человека, напавшего сзади -- тяжелое усилие, удары сыпались один за другим, он крутился и прыгал, спасая свою шкуру. Сталь звенела о сталь, прыжки, уходы, резкие быстрые удары, дышать все тяжелее, все вокруг как в тумане, пот течет ручьем, кровавая бойня никак не может кончится, красный огонь сражает человека за человеком. Кто-то бросился бежать, красная вспышка на его броне, крик, и человек упал на груду товарищей.
   Остальные попытались сдаться. Огонь перерезал их, когда они падали на колени, и бросил тела на землю. -- Лио! -- в ужасе крикнул Вейни, но было уже поздно, и не осталось никого из них в живых, когда он, шатаясь, ударился о стену спиной, жадно хватая воздух и с ужасом глядя на горы трупов.
   Чи вытащил свой меч из тела, Хесиен и Ранин прикрывали спину Моргейн, когда она перестала стрелять, стоя на краю побоища, по-прежнему держа черное оружие в руке. Она убьет и их, на мгновение подумал Вейни. В полубезумном лице Моргейн не было и намека на жалость.
   Глубоко вздохнув, Моргейн бросилась к уже беззащитной двери и открыла ее, быстро проведя рукой по заклепкам в центре.
   За дверью оказалась анфилада ярко освещенных залов, ведущая к другим дверям.
   -- Оставайтесь здесь, -- крикнула Моргейн. -- Все! Держите дверь. Вейни -- оставайся с ними. И не надейтесь, что Скаррин мертв!
   Она убежала прежде, чем он смог запротестовать; и Вейни решил, что будет сторожит тех, кто сторожит двери -- надо будет прикрыть отступление, когда им придется бежать изо всех ног.
   -- Один из вас, -- крикнул он Чи, -- быстро в конец коридора, к лошадям.
   -- Проклятие, мы не твои слуги!
   -- Мертвым ранги ни к чему, мы все в одной лодке и быстро потонем, если останемся без лошадей.
   -- Ранин! -- рявкнул Чи, Ранин опустил лук и побежал обратно, перепрыгивая через мертвых.
   У всех остальных были только мечи и кинжалы. Вейни пожалел о своем добром луке, который остался висеть на спине Эрхин, вынул один из руки мертвого и собрал стрелы в колчан, который повесил на плечо.
   Одна стрела на тетиве, две в руке с луком. Он проверил тетиву, вышел на пересечение коридоров и устроился под прикрытием стены так, чтобы мог наблюдать за правым проходом, пока Чи, последовав его примеру, тоже выбирал себе лук и колчан; по меньшей мере одна из его частей умела обращаться с ним.
   Шаги Моргейн давно уже затихли за самой последней дверью, Вейни оперся плечом о стену и ждал, расслабив мышцы, но будучи готов стрелять в любое мгновение, когда кто-нибудь появится в освещенном коридоре.
   Он знал такие места. Машины, управляющие воротами. Там могли быть ловушки, устроенные Скаррином, и еще множество всяких штук, с которыми Моргейн управлялась с легкостью, так что ему было лучше оставаться здесь и не мешать ей. Но он дрожал, как от зимнего мороза, реакция мышц, сжатых повязками, и реакция на бой, пот промочил его насквозь и ему было холодно в самом сердце крепости Скаррина. Он мигнул, смахнув невидимую пленку с глаз, отбросил в сторону волосы, падавшие на лицо, сердце билось молотом в груди, за всю свою жизнь он не часто чувствовал такой ужас.
   Он всегда знал, что все кел враги. Чи и Хесиен через коридор от него слегка волновали его, не больше. Но этот--
   Этот лорд, который настолько хорошо знал ворота, что пугал саму Моргейн, который умел работать с ними лучше ее--
   Что за враг, который может быть одновременно мертвым и живым, получив смертельные удары в голову и сердце?
   Единственное объяснение: волшебство и магия, над которыми Моргейн всегда смеялась.
   Но я то знаю и то и то. И какая же магия без демонов? Во время службы у ней я постоянно встречал демонов, немало убил, за исключением этого последнего, который говорил, что не может умереть--
   О Небеса, мы смогли пройти так далеко, пересечь столько миров и перепрыгнуть через столько лет, и встретиться с этим созданием, маленького роста и высотой в небо, пока так много народа занимаются своими делами в городе под нами, совершенно не зная о том, что происходит над ними -- если они вообще еще живы, если все жители города не исчезли, как слуги.
   Бог привел нас сюда. И я не знаю, что еще я должен делать; я могу только стоять и защищать ее спину.
  
   Чи дрожал всем телом, стоя около стены и глядя в сторону прохода, который должен был охранять. Колени болели, в животе стоял холодный ком, руки тряслись. Изнеможение. И леди--
   Леди не убила их. Вопреки всему тому, что они знали о ней. Не убила, как и надеялся малыш. Не убила, хотя опасна как Скаррин -- более, чем опасна: смертоносна, одержима своей целью -- как она сама говорила -- и сильнее любого хранителя ворот.
   Ясно как день -- ровня Скаррину. И нрав Скаррина -- оставшийся получает все.
   Через зал стоял Хесиен, стороживший другое направление, на противоположном углу -- Вейни; медленно текли минуты, что-то происходило в комнате, находившейся за этим залом -- центр управления для всех ворот мира: именно это Моргейн Энджурин собиралась сделать, именно для этого она устранила Скаррина -- и это никак не могло уложиться в его потрясенной голове: Скаррин, который правил в Манте со времени сотворения мира, вечно-юный, отдававший приказы через представителей, и жестокий сверх всякой меры, если какой-нибудь бунтовщик пытался сбросить его--
   Скаррин, вокруг которого постоянно кипели заговоры, который смотрел на них как на пьесу, поставленную для его удовольствия--
   Ушел -- со вспышкой света, простое нажатие руки женщины, которая пришла не для того, чтобы говорить--
   И что она делает с воротами в той комнате -- свет в залах то вспыхивал, то гас, как если бы весь Ненейн был ранен.
   Наконец Чи не выдержал. -- Что она делает? -- яростно спросил он. -- Как ты думаешь, что она делает?
   -- Что бы она не делала, ей не нужны свидетели, -- слова Вейни прилетели через зал, разделявший их. -- Верь ей. Если бы она хотела тебя убить, то ты и остальные давно были бы мертвы.
   -- В этом я не сомневаюсь, -- сказал Хесиен, затянув потуже пряжку на своей броне -- бледный и изнуренный, как они все, с тенями под глазами, весь в пыли. Он опять взял в руку меч, зажатый между коленями. -- Кто бы она не была, с нами она была честна, а этот пес Скаррин мертв, насколько огонь смог убить его. -- Он отсалютовал дрожащей рукой. -- Вот все, что мне надо знать.
   У этот отчаянного Хесиена вообще не было выбора, но не у него самого -- слишком много хорошего и плохого, доброго и злого, света и тьмы смешались в его сознании, уже не говоря о трех разных существах. Другого такого нет во всем мире. И нет другого Нхи Вейни, самого надежного человека из всех них, которому они поклялись в верности.
   Ирония, самая настоящая ирония, с болью в сердце подумал Киверин, он находит все больше и больше причин, чтобы любить этого человека, а парень -- совсем молодой -- прощает его, его, Гаулта-Киверина, прощает старые предательства и сожалеет о потери родственника, который подходил к нему как меч к ножнам -- и не имеет значения, что многие из этих несчастий были делом рук самого Киверина, ошибкой Киверина, вмешавшегося в кровавую кашу на войнолюбивом юге -- Чи понимает одиночество Киверина, жалеет и утешает его, как может. Война между ними кончилась, но малыш не прощает, не слушает и не понимает--
   -- почему он с такой силой осуждает и наказывает себя сам.
   Это безумие, подумал Чи, сердце панически забилось. Мир, парень, или мы оба исчезнем.
   В конце концов он убьет нас, ответил мальчик, который не хотел умирать. Убьет -- когда мы сделаем все, что они хотят, она или он, какая разница? Знание -- вот все, что они хотят.
   Тогда они заключили невыгодную сделку, разве не так? Чи вытер слезы с глаз. Малыш, мы охраняем его спину. Ты глупец, и все, что ты предлагаешь -- огромная глупость. И ты не должен делать из меня врага. Твой брат был умнее. Ты остался на стороне тех, кто сражался со мной, а Брон -- Брон пустил свою лошадь по другому пути. Вот правда, которую я помню.
   Лжец!
   А твой Гаулт -- твой герой Гаулт был таким же предателем, как и Арунден. Он продал вас всех, обменял на мир. Неужели ты не знал? Он предал Ичандрена еще до меня. Да, я взял его сюда, на этот холм, но только потому, что у меня не было выбора. Но, малыш, он был подлец. Подлец и дурак. Вот какое наследство я получил от него.
   Что за проклятый--
   Из комнаты в конце зала, в которой исчезла леди, вырвалась одна вспышка света, другая, послышался вой, который не могло издавать горло живого существа, и глухой грохот, похожий на раскат грома.
   -- Что она делает, -- хрипло спросил Хесиен, опираясь о стену. -- Лорд человек, что она делает?
  
   -- Не знаю, -- ответил Вейни, кусая губу, и посмотрел на открытую дверь, за которой раз за разом вспыхивал красный свет, вой нарастал. -- Держи проход. Нам по нему отступать!
   Он побежал, доверившись этим людям, пролетел скользкий каменный зал, и через распахнутую дверь ворвался в место, которое уже несколько раз видел во время своих путешествий. Умирающий свет окрасил все вокруг в цвет крови, выли нечеловеческие голоса, грохот и крики доносились со всех сторон.
   -- Лио! -- крикнул он, перекрикивая все нарастающий шум. -- Лио!
   Она повернулась, глаза отсвечивали красным, на черной броне искрились серебряные волосы, на панелях за ней и рядом с ней тревожно вспыхивал свет.
   -- Он не мертв! -- крикнула она. -- Вейни, он спрятал свою сущность внутри ворот -- он все еще жив, и ждет бедную душу, которая рискнет войти в ворота.
   Вейни попытался понять. Он остановился, поглядел на нее, подумал, а потом подумал еще.
   -- Нас! -- крикнула она. -- Он ждет нас, и я не могу избавиться от него. Это та самая неправильность, которую мы все время чувствовали в воротах -- он постоянно хранил себя там, привязал себя к ним, навсегда. Он возьмет следующего живого, который войдет в Великие Ворота, пройдет через них и освободится, и мы не в состоянии остановить его! -- Она бросилась к нему, схватила за руку и направилась к двери, но не бегом, а быстрым шагом, оставив за спиной вспышки света и неприятное покалывание в воздухе. Вейни знал, что она установила ворота Морунда на саморазрушение и -- очень скоро, хвала Небесам -- это произойдет. -- Он поставил и еще одну ловушку: ворота будут немедленно запечатаны, как только он освободится. Но это я пробила, достаточно легко. И поставила на новое время, несколько часов. Не осмелилась на несколько дней. В этом месте собрано слишком много знания, и есть возможность, что кто-нибудь заново откроет их, хотя я и разрушила систему управления -- не рискнула.
   Она говорила на старо-каршском языке, совсем не подходящем ко всем этим делам, для которых на кел имелись готовые слова, описывавшие внутреннюю работу ворот и всяческие хитрости, которые она показала ему: как перенаправить силу, закрыть один поток и открыть другой, направить все потоки через каналы и уничтожить, вновь восстановив.
   -- Я поставила их на уничтожение основного истока, -- сказала она на кел, имея в виду линию силы, которая бежит из самого сердца мира.
   Все крутилось вокруг этого. Такая вещь, как-то сказала она ему, может разрушить мир, уничтожить саму силу планеты. Я не знаю, что произойдет потом, однажды сказала он. Никто больше не пройдет через эти ворота -- и через любые ворота, связанные с этими. Для мира это не слишком хорошо. И добровольно я никогда не делаю этого. Но тут само время замкнуто внутри закрытых ворот. Обычно если не трогать сердце, время само уничтожит исток через несколько лет, и нет необходимости для таких отчаянных поступков. Я сделала так мало, как осмелилась.
   Он подумал о городе, раскинувшемся вокруг холма Ненейн, о бесчисленных людях и кел, живущих на краю колодца с силой ворот, и о том, что может сделать катастрофа; колени стали ватными, руки задрожали.
   Это приговор. Смертный приговор. То самый вой, который он не слышал никогда, угроза для жизни всех тех, кто живет вокруг ворот -- вокруг Морунда, Теджоса, Манта или любых других, из которых тянутся нити в сердце мира.
   -- Сколько у нас времени? -- спросил он.
   -- Три часа, -- ответила Моргейн. Часы -- так кел считают время. Вейни взглянул на солнце, измерил время так, как считают в Эндар-Карше, и сердце заледенело. -- Я не осмелилась дать больше времени, -- повторила она. -- Это город кел. В Сейирн Нейс может быть хранитель, если он еще не сбежал вместе с остальными--
   -- Один из стражей мог бы решить проблему, -- сказала он, хладнокровно подумав -- о Небеса, кем он стал! -- о том, где им взять жертву.
   -- Мы не знаем, способны ли они. Не говори нашим товарищам. Ты понял?
   Он увидел, что Чи и Хесиен ждут их на пересечении коридоров, увидел их обеспокоенные лица.
   -- Ты понял?
   -- Да, -- сказал он, собирая остатки своей души; скорее всего судьба не предложит им ничего лучше.
   Как стражники, которые сдались; как сорок солдат Гаулта на дороге; как город, лежащий под ними, обреченный судьбой и воротами на гибель, все эти мужчины, женщины, дети в колыбели--
   Ради всех миров, сказала она ему. Все миры -- это слишком много, сердце человека не в состоянии их вместить, когда есть один под ногами, и в нем тысячи жизней, и выбор за тобой.
   Не говори им -- не предлагай даже тень возможности: выбирать или сражаться--
   -- Пошли, -- сказала она Чи и Хесиену, и повела за собой к залу, в котором они оставили лошадей и где до сих пор находился Ранин, стороживший их. -- Мы уходим в ворота. Торопитесь. И у нас мало времени. Я установила Врата так, что они закроются за нами и никто не сможет пойти вслед.
   Они не спрашивали. Но шли быстрым шагом с оружием в руках, и Чи свистнул Ранину прежде, чем войти в зал.
   -- Мы уходим в ворота, -- сказал Чи Ранину, когда лучник опустил лук и встретил их там, где сгрудились лошади, в углу зала. -- Быстро. Уходим, парень. Леди держит обещание.
   Но, похоже, Ранина это не обрадовало. -- Милорд Чи, -- сказал он, -- миледи -- у меня есть жена.
   О Небеса, подумал Вейни.
   -- Я прошу вас задержаться ненадолго, -- продолжал Ранин. -- Разрешите мне привести ее.
   Чи поглядел на Моргейн.
   -- Нет, -- сказала Моргейн. -- Нет времени. Еще немного, и ворота будут запечатаны, проход закроется. Если мы не уйдем сейчас, мы не уйдем никогда.
   -- Сколько? -- спросил Чи.
   -- Час, -- ответила Моргейн. -- Возможно. Скаррин повредил ворота, и я не в состоянии исправить их. У нас нет времени, Ранин, твой лорд нуждается в тебе и я, тоже -- там, куда мы идем, не любят женщин-полукровок. Тяжелый долгий путь под солнцем, штормы и ураганы; и война, Ранин, непрерывная война, обещаю тебе. Решай побыстрее, не бросай своего лорда!
   -- Я не могу, -- в карих глаза Ранина плескалось страдание. -- Лорд Чи -- я не могу бросить ее.
   Он повернулся и пошел к лошадям. Моргейн подняла свое черное оружие. -- Остановись! -- крикнула она.
   -- Миледи! -- воскликнул Чи.
   Ранин остановился, но не повернулся. Несколько ударов сердца, и он пошел опять.
   Моргейн дала своей руке упасть. Она молча стояла и смотрела, как Ранин садится на коня. -- Прошай, -- тихо сказала она. -- Прощай навсегда, Ранин.
   Ранин перерезал повод запасной лошади, которую вел, передал его Хесиену, попрощался со своим лордом и товарищами, сел в седло и поскакал, черная тень на свету, к конюшням и городу под холмом.
   -- На коней! -- приказала им Моргейн.
   Вейни сглотнул комок в горле, подошел к Сиптаху, взял поводья и подвел серого жеребца к госпоже, пока остальные искали своих. Он не стал глядеть ей в глаза. Насколько он знал, ей не хотелось глядеть в его.
   Моргейн не сказала ни слова, и даже не стала ругать его за излишнюю вежливость.
   Он должен, решил Вейни. И нет слов сказать ей об этом.
   Он почувствовал, как обрезанные волосы щекочут лицо и шею, и внезапно ему показалось, что это знак, знак преступника, знак бесчестья, который можно искупить Мантом, искупить жизнью Ранина и его жены, искупить всю ложь и убийства, которые ему пришлось сделать.
   Честный человек, сказала Моргейн, должен сражаться с нами. И храбрый должен.
   -- Нам надо найти дорогу из этого крольчатника, -- резко сказала Моргейн. -- Надеюсь, есть какой-нибудь путь от конюшен--
   -- Не надо искать его, -- ответил Чи, сдерживая коня. -- Он сохранился в памяти Гаулта. Я пришел к воротам из города, а Гаулт -- отсюда. Следуйте за мной.
  
   Чи повел их налево, за фонтан. Огненномордый жеребец подбирал зерно, раскиданное по грязному полу. -- Я заберу его, -- рассеянно сказал Вейни -- невозможно было оставить этого храброго бедолагу судьбе, ожидающей весь Манте, если можно по меньшей мере одну живую тварь спасти от смерти. Он поскакал в сторону от группы, наклонился с седла и схватил поводья, которые упали на голову жеребца. Тот заупрямился и не хотел идти. Вейни рванул поводья, конь сдался, возможно по привычке, и поскакал вслед за ним.
   Он догнал остальных прежде, чем они выехали из ворот конюшни, со лба Моргейн исчезли морщины беспокойства, когда она увидела его, но глаза полыхнули огнем, и он знал почему, а Чи спрыгнул с коня и откинул запор на воротах. -- Отпусти заводных лошадей, -- сказала она Вейни. -- Они заартачатся в Воротах. Нам не нужны трудности в последний момент.
   Точно. Совершенно точно. Выехав из ворот, он натянул поводья, перед ним простиралась длинная колоннада, Чи снова сел на чалого. Вейни догнал Моргейн, и они достаточно долго скакали ко вторым воротам, затвор которых находился настолько высоко, что Чи открыл его не сходя с лошади. Ворота открылись на голый холм, и только стоячие камни отмечали путь на вершину.
   -- По меньшей мере без седла, -- сказал Вейни, выехав наружу. Он соскользнул на землю, пока все остальные ждали, быстро ослабил подпругу жеребца и снял с него седло; отстегнул уздечку и выбросил вон, потом сильно ударил сконфуженного жеребца по крупу, посылая его прочь. Потом проделал то же самое с лошадью, которую вел Хесиен, и послал ее вслед за жеребцом.
   И едва не заплакал. Потом повернулся и сел в седло, проглотив слезы.
   Дурак, сказал он себе, плачешь по паре лошадей, когда еще столько надо сделать. Они принадлежат этому миру, вот и все.
   И неприятности действительно могут быть -- у Ворот.
   О Боже, мы правы -- или нет? Если бы только я точно знал, что мы правы.
   Он держался поближе к Моргейн, пока они медленно взбирались по дороге, ведущей к каменной вершине холма, Чи и Хесиен ехали слева от него, совсем близко.
   Внезапно земля вокруг них задрожала, появились трещины, посыпались камни. -- Очень много лошадей, -- сказал Хесиен, оглянувшись назад.
   -- Все в Ненейне, -- добавил Чи.
   Но, с тяжелым сердцем подумал Вейни, не все в Манте. Всем не убежать.
   Наверно, если бы он обернулся, то отсюда, с вышины можно было бы увидеть замечательное зрелище: весь Мант, и Нейсирн Нейс и Сейирн Нейс, и, возможно, даже равнины и холмы за ними, вообще все, что ясный день разрешал увидеть.
   Но вид этого мира будет мучить его, впоследствии. Я не смотрю назад, всегда говорила Моргейн; и сейчас он тоже постиг эту мудрость: идти через мир одним путем, с одной-единственной целью, и не убивая больше, чем необходимо.
   Здесь слишком много знания: он понял ее мысль. Скаррин рискнул, непозволительно рискнул, оставив свою юную кузину рядом с ослабевшими воротами, разве что есть какие-то стражники, мешающие подойти близко, пока ворота окончательно не умерли.
   Но нет -- здесь нет никаких стражников, насколько можно верить своим глазам: только испорченные леди механизмы и искаженные ворота, и слишком много тех, кто охотно оживил бы ворота и использовал их силу для себя -- не по мерке Скаррина, конечно, но все равно смертельно, смертельно в делах миров, звезд и солнц, смертельно в делах, в которых понимала Моргейн, а он нет.
   А сейчас он плакал над двумя обреченными на смерть лошадями, и всем сердцем хотел бы встретиться с врагом.
   Но нет, никого не было, только в воздухе висело ощущение урагана, и кололо в голову. Эрхин с трудом шла по земле, немного боком, грызла удила, и была готова в любой момент убежать обратно; и остальные лошади, с округлившимися глазами, мотали головами и ржали, недовольные этим местом.
   Присутствие Скаррина -- человек защитил себя от убийства и случайностей, сохранив себя в воротах -- что бы с ним не произошло, обыкновенный переход через ворота позволит ему немедленно завладеть новым телом: совсем другое, отличное от кел знание, сказала Моргейн.
   Отличное -- корень и ветки.
   Наследство моего отца, сказала Моргейн.
   И назвала Скаррина родственником -- каким бы не было его настоящее имя.
   Или ее.
   Огромные Ворота медленно выплывали из складки горы, прикрытые стоячими камнями -- огромная каменная арка, через которую, как горячечный бред, мерцало синее небо. Конь Хесиена, с дикими глазами, упирался и грыз удила, чалый Чи мотал головой и вздрагивал, но Сиптах, прижав уши к голове и насторожившись, шел вперед, слушаясь поводьев и зная, куда идти и что он должен сделать. Моргейн отпустила поводья и потрепала его по плечу, успокаивая перед предстоящим прыжком.
   Ближе и ближе, острожным шагом. Врагов рядом не было. На вершине они были одни, и Дорога вела к месту, где сам воздух имел звук и плотность, и поглощал всякие мелкие звуки, вроде стука копыт и звяканья сбруи.
   -- Отсюда можно увидеть город, -- сказал Хесиен, глядя назад через плечо.
   -- Попрощайся с ним, навсегда, -- ответил Чи, которого, похоже, уже полностью захватила магия ворот.
   Она достигли конца дороги. Остался пустой каменный склон, ведущий к самим воротам, на котором остались следы от сотен ног, копыт и колес фургонов. Моргейн натянула поводья.
   -- Вперед, -- приказала она Чи и Хесиену, взмахнув рукой. -- Я еще должна кое-что посмотреть на этой стороне. Я догоню вас, не бойтесь.
   Чи подобрал поводья, ударил пятками в бок жеребца, рыжий чалый заупрямился, хотел повернуться, и Хесиен подался в сторону, чтобы его конь не увидел борьбы.
   -- Ранин, -- сказал Чи.
   -- Ворота закроются без предупреждения. Нет времени! Если он успеет, придет. Мы не можем ждать его. Вперед!
   Чи, усиленно работая поводьями, старался сдержать чалого, но тот сражался и грыз удила. Лицо Чи нахмурилось. Он смотрел на Вейни, только на него, и Вейни на мгновение перестал дышать, когда Чи опять повернул своего коня.
   Опять и опять. Когда он повернулся в следующий раз, он взглянул на Вейни усталым взглядом, все более и более недовольным.
   -- Как и лошадей, да? Послать нас -- первыми?
   -- Миледи дарит вам проход! -- крикнул Вейни. Сила ворот сжала воздух, как надвигающийся шторм. Волосы трещали, металл жалил, когда рука касалась его; он почувствовал это, когда рука легла на рукоятку меча. -- Вперед, в Ворота!
   -- Милорд, -- взволнованно сказал Хесиен, сражаясь со своим конем. -- Милорд, наверно это безопасно. Леди сама--
   -- установила это в воротах, -- сказал Чи и посмотрел в ее направлении, а потом на Вейни, медленно, тяжело поднимая поводья. -- Не так ли? Там ловушка, а?
   -- Она не ставила никаких ловушек, -- тихо ответил Вейни.
   -- Нет? -- Долгое молчание. -- Значит леди подозревает, что ловушка уже там. Разве нет? Разве нет?
   Вейни не сказал ничего. Он не мог придумать никакого ответа.
   -- О, мой друг, -- тихо сказал Чи. -- Что вы собираетесь сделать? Грозить нам смертью -- и заставить рискнуть?
   -- Смерть вам не грозит, -- сказала Моргейн. -- Это точно. Там, в воротах, вас ждет нечто. Примете его.
   -- Иначе вы убьете нас. И что в этом хорошего, для нас? -- Чи опять повернул жеребца, твердой рукой держа поводья. -- Как вы узнаете? Как вы знаете, что это безопасно?
   -- Риск только для одного, -- сказала Моргейн. -- Это правда. И этот один не будет мной. И не Вейни. Обещаю тебе. -- Она подняла руку. -- То, что в воротах, не убьет.
   Чи долго глядел на нее, очень долго. Потом медленно перевел взгляд на Вейни.
   -- Прости ее, -- сказал Вейни, глядя в землю. -- У нее нет выбора.
   -- А тебя?
   -- У нее нет выбора. У меня есть. Ради ее безопасности -- я не могу. Я даже не могу предложить тебе честный поединок.
   -- Это нечто отвратительное?
   -- Нет, милорд. Совсем нет. Это Скаррин, ждущий в воротах. Мы не в состоянии избавиться от него, увы. Вот правда. И ловушка. Один из нас -- должен стать хозяином для нашего врага.
   Чи рассмеялся, коротко и тихо; потом рассмеялся во второй раз, заставив своего жеребца повернуться еще раз. -- Он мог. Мог, ублюдок. Так вот что он имел в виду.
   Третий смешок, самый короткий из всех. -- Малыш настаивает, что все логично. Он берет реванш. Он смущает меня. Он приказывает мне -- мы лучше приспособлены для боя. В этом он видит свой реванш, по отношению ко мне. А я -- по отношению к нему. Провались ты в ад, парень! Пошли ли вы все с вашими выборами. Хесиен! -- Он натянул поводья, повернувшись в сторону ворот. -- Хесиен!
   -- Нет, милорд! -- крикнул Хесиен и его конь загородил путь Чи.
   -- Давай устроим скачки, -- сказал Чи, ударил концами поводьев чалого по спине, пятками по бокам. Рыже-чалый полетел, и Хесиен устремился вслед за ним на своем жеребце. -- Пусть он выбирает!
   Ворота взяли обоих. Одного -- и второго. Хесиен не отстал ни на йоту.
   Вейни закрыл глаза, и долгое-долгое мгновение сидел, пока не услышал, как Моргейн подъехала к нему, ее живое тепло коснулось его. Он открыл глаза и посмотрел на пустые ворота, вздымавшиеся к небу перед ними, и синее небо опять мерцало там, где мгновение назад была чернота космоса.
   -- Теперь безопасно, -- сказала она, протянула руку и коснулась его руки.
   -- Это был Чи и Киверин, -- сказал он и задрожал, как будто холод ворот пронзил его со костей. -- Скаррин -- их враг. Но Чи не победил. Они оба -- побеждены.
   -- Скаррин может взять только одно тело, -- сказала Моргейн.
   Он посмотрел на нее.
   -- Чи был прав, -- продолжала Моргейн, -- как всегда. Очень странно, но они подходят для этой борьбы. А Скаррин -- их враг. -- Ее пальцы дрогнули. -- Мы дали им все, что смогли. Все милосердие, какое у нас было. Нхи Вейни--
   В конце концов в ее голосе появились слезы. Вейни обрадовался. Она очень давно несла свое огромное бремя, и то, что она может плакать, давало ему надежду, надежду для себя, со временем, после множества путешествий.
   Он взял ее руку и держал, пока лошади скакали рядом, кончики пальцев за кончики пальцев. Потом Сиптах прыгнул в ворота, Эрхин за ним, сама.
   Серая лошадь и белая. Темный всадник и светлый. Они не знали, куда попадут, но и там будут вместе.
   - 133 -
  
  
  
  
   133
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"