Вулф Джин : другие произведения.

Воин Сидона

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    За ночь Латро забывает все. Лишь описывая вечером события дня и каждое утро читая заново свой дневник, он может узнать о себе. Зато его история приковывает к себе внимание читателя и уже не отпускает до самого конца. Два предыдущих романа, объединенные в цикл "Латро в Тумане" ("Воин Тумана" и "Воин Арете"), считаются классикой современного фэнтези. Наконец у нас есть следующая книга. Латро обнаруживает себя в Египте, земле поющих девушек, жалких и коварных богов, и таинственных опасностей. Лишенный памяти он не уверен ни в чем, кроме единственного желания: освободиться от проклятия, заставляющего его забывать. Мы увидим чудеса Египта и захватывающие приключения Латро и его товарищей во время опасного путешествия на юг по великому Нилу в неведомые, мифические страны. "Воин Сидона", роман магии и приключений, очередной шедевр Джина Вулфа.

Воин Сидона

Джин Вулф

   Перевод с английского А.Вироховский. 26/12/2010-602/2011
   Первое издание оригинала: октябрь 2006.
   ISBN-13: 978-0-765-31664-6
   ISBN-10: 0-765-31664-1
  
  
   Аннотация
  
   За ночь Латро забывает все. Лишь описывая вечером события дня и каждое утро читая заново свой дневник, он может узнать о себе. Зато его история приковывает к себе внимание читателя и уже не отпускает до самого конца. Два предыдущих романа, объединенные в цикл "Латро в Тумане" ("Воин Тумана" и "Воин Арете"), считаются классикой современного фэнтези. Наконец у нас есть следующая книга.
   Латро обнаруживает себя в Египте, земле поющих девушек, жалких и коварных богов, и таинственных опасностей. Лишенный памяти он не уверен ни в чем, кроме единственного желания: освободиться от проклятия, заставляющего его забывать.
   Мы увидим чудеса Египта и захватывающие приключения Латро и его товарищей во время опасного путешествия на юг по великому Нилу в неведомые, мифические страны.
   "Воин Сидона", роман магии и приключений, очередной шедевр Джина Вулфа.
  

ПОСВЯЩАЕТСЯ СЭРУ РИЧАРДУ БЕРТОНУ

   Эфиопы же носили барсовые и львиные шкуры. Луки их из пальмовых стеблей имели в длину не менее 4 локтей. Стрелы у них маленькие, камышовые, на конце вместо железного наконечника - острый камень, которым они режут камни на перстнях для печатей. Кроме того, у них были копья с остриями из рога антилопы, заостренными в виде наконечника. Были у них и палицы, обитые железными шишками. Идя в бой, они окрашивали половину тела мелом, а другую - суриком.

Геродот

Воин Сидона

  

Предисловие

   Несколько лет назад я взялся за увлекательнейшую задачу: перевести два древних текста с папирусных свитков, найденных в подвалах Британского музея и принадлежащих моему другу Д. A. Когда я поставил последнюю точку в моем (правда предварительном) переводе второго, то посчитал работу законченной.
   И вот, год назад, я получил письмо от другого моего друга, египтолога, которого я назову Н. Д. Как хорошо известно, под поверхностью озера, образовавшегося после постройки Асуанской плотины, лежат развалины древнего нубийского города. Еще до постройки плотины было сделано все возможное, чтобы спасти археологические сокровища Нубии, особенно знаменитого храма Исиды на острове Филы.
   В то время подводная археология еще была в пеленках. Но не сейчас. Подводные археологи -- и Н.Д. среди них -- перерыли все озеро и вынесли на свет много интереснейших вещей.
   И среди них запечатанная ваза, принадлежащая эпохе после фараонов. Две с половиной тысячи лет хранила она свое содержимое, и в ней нашли папирусный свиток, написанный в египетском стиле камышовым пером, но (как сразу поняли) не иератическим письмом, а на архаической латыни. Когда первые строчки были уже переведены, Н.Д. любезно послал мне копию всего свитка.
   Закончив перевод я предположил, что этот свиток написал то же самый человек, что и первые два. Любой читатель сам увидит многочисленные подтверждения этой гипотезы. Более того, и стиль рассказа тот же самый, если можно так сказать. Рассказчик (который называет себя "Л") сокращает почти каждое слово, заставляя переводчика ломать голову. Он не использует знаки препинания, не делит текст на параграфы или главы. Все это добавил я. Как и раньше, я использовал первые слова каждой главы как заголовок, и попытался воссоздать разговоры, которые он описал.
   Современный читатель полон множеством предрассудков о древнем Египте и Нубии. Например, осмотрев множество великолепных погребений мы склонны считать, что египтяне любили смерть. Нет ничего более далекого от правды. Они любили жизнь, и заботились о своих мертвых, ожидая всеобщего воскрешения.
   Как говорит (точнее пишет) сам рассказчик множество богов населяло Египет классического времени. И они не были хоть как-то организованы. Их сила и значение изменялись от места к месту и от времени к времени, жрецы славили свое божество и поносили всех остальных. Сразу хочу сказать, что эта книга ни в коем случае не претендует на то, чтобы представить перечень всех богов древнего Египта. И, конечно, это не в коем случае не Книга Мертвых. Тогда написание Книги Мертвых было тем, что сейчас зовется "издательским бизнесом". Некоторые части были одинаковыми, но очень многое в них зависело от того, для кого писалось. Отмечу также, что Египет (в котором не больше волков, чем в любой другой африканской стране) тем не менее имел бога-волка, возможно позаимствованного в очень древнее время на Ближнем Востоке.
   Читатели третьего свитка должны иметь в виду, что на всем Средиземноморье египтяне славились своей мудростью. Похоже они первые научились варить пиво и изобрели пивные. Пиво, любимый напиток рабочего люда Древнего Египта, пили из кружек через соломинку, сделанную из обожженной глины. Каждый посетитель пивной получал такую соломинку вместе с первой кружкой. Уходя, он ломал соломинку, чтобы ею не мог воспользоваться другой клиент. Археологи нашли миллионы -- буквально миллионы -- таких сломанных соломинок.
   Танцы в тавернах и на пирах отделялись от секса. На пирах, часто длившихся всю ночь, верхние и средние классы населения пили несмешанное вино. Египет производил хорошее вино и еще больше импортировал из Греции. Без папирусных свитков, которыми платили за греческое вино, мы бы ничего не узнали о Гомере, Пиндаре, Софокле и еще дюжинах других античных авторов. И, конечно, не увидели бы первых двух свитков, с отчаянной ясностью написанных наемником с поврежденным сознанием, который называл себя Латро.
   Брак в древнем Египте был достаточно свободным. Среди верхних и средних классов была распространена полигамия. Главная жена мужчины, хемет, обычно, хотя и не всегда, была его первой женой. Главная жена фараона -- самый знаменитый пример Нефертити -- становилась царицей Египта. Наша археологи-пуритане часто называют младших жен наложницами, но это неправильно; они тоже жены (хебсвит). Богатый человек всегда говорил о своих женах, а не о жене и наложницах.
   Для брака не требовался ни религиозный, ни гражданский обряд. Брачные контракты составлялись только тогда, когда речь шла об имуществе. Для брака обычно требовалось не только согласие родителей невесты или ее опекунов, но и самой невесты. Многие девушки выходили замуж в двенадцать лет.
   Большинство писателей древнего Египта либо вообще ничего не пишут о "поющих девушках", так часто упоминаемых в свитке, либо описывают их под другими именами. Знаменитая фреска, найденная в одной Фиванской гробнице, изображает полдюжины богато одетых женщин, которые поют, аплодируют или играют на музыкальных инструментах, пока две обнаженные девушки, меньшего роста и, значит, менее важные, танцуют. Научные книги, которые воспроизводят эту картину, или, чаще, какую-нибудь ее часть, редко объясняют ее. Хорошо одетые дамы -- гостьи на пиру. Обнаженные танцовщицы -- это и есть поющие девушки, нанятые для развлечения гостей.
   Еще одна картина, не так широко воспроизведенная, как первая, показывает обнаженную поющую девушку с ее инструментом. Длинноногая, с большими грудями, стройная, эта египетская мисс вполне могла бы выступать на каком-нибудь шоу в Лас Вегасе. Прошли тысячи лет, и теперь их называют танцовщицами экзотических танцев, гоу-гоу танцовщицами, и просто стриптизерками, и все следы покровительства жрецов давно исчезли. Моралисты удовлетворены.
   В древнем Египте рабство было институтом законным, но редким, возможно из-за того, что рабы охранялись законом. За исключением рабов на галерах, в Египте рабами были только слуги в домах высшей знати. Если свободный женился на рабыне, то и их дети становились рабами, поэтому невесту чаще всего отпускали на волю перед свадьбой.
   Многие популярные писатели-египтологи полагают, что Египет жил изолированно и в целом мирно. Эти предположения ошибочны вплоть до абсурда. Дельта была открыта для вторжений со Средиземного моря. До сих пор не идентифицированные "Народы Моря" ударили с моря и с суши (с востока) во времена Рамзеса Третьего. Это произошло примерно в 1176 до нашей эры. На западе обитали многочисленные ливийские кочевники, дикие и воинственные. С востока огромная граница Египта манила к себе любую армию, которая могла пройти по берегу. Персы, например, сделали это дважды.
   На юге лежала наполовину дикая страна, населенная доблестными воинами. Мы называем ее Нубией. Однажды нубийцы завоевали весь Египет, и основали династию черных фараонов, которая правила с 780 по 656 гг до н.э. Загадочные гиксосы (что часто переводится как "короли пастухов", но скорее всего означает "иностранные правители") завоевали Египет на тысячу лет раньше, около 1800 г. до н.э.; их правление продлилось 150 лет.
   Но Египет страдал не только от зарубежных захватчиков -- в нем постоянно шли междоусобные войны. Когда монархия слабела, любой местный князек вел себя так, как ведет себя местный князек в любом другом месте.
   Как историю Египта, так и его военное дело невозможно понять не зная его географии. Верхний Египет, то есть все, кроме дельты, представлял из себя долину реки, вытянувшуюся на юг вдоль Нила примерно на пятьсот миль. Границы всегда опасное место, и весь Верхний Египет был границей. Благоразумные государственные мужи проводят границы государства по берегу моря, или, если это невозможно, по берегам рек. Но единственная река Египта была его позвоночником, но не границей.
   Поэтому нет ничего удивительного в том, что Египет первым в мире обзавелся постоянной армией, которая многие столетия оставалась не только лучшей, но и единственной постоянной армией в мире. (Рукоятка меча, как символ пехотинца встречается уже в первых иератических надписях.) Армия представляла из себя достаточно большую силу, имела сложную ступенчатую, почти современную структуру, и делилась на несколько одинаково вооруженных отрядов. Она состояла из двух основных частей: пехота и колесницы, к которым почти всегда добавлялась третья: наемники, чаще всего нубийцы, но иногда греки или ливийцы. И почти невероятная четвертая часть формировалась из учащихся египетского эквивалента Вест Поинта. Корабли египетского военного флота подчинялись армии и их можно считать ее частью.
   Было бы совсем легко наполнить всю книгу деталями египетского оружия и подробностями сражений. Например пехотинцы использовали два меча. Один, по всей видимости изобретенный в самом Египте, напоминал кривой скимитар. Второй был длинным, прямым и обоюдоострым; его, скорее, позаимствовали из Нубии.
   Больше чем через две тысячи лет Киплинг сказал о Судане:
  
   Газеты не видал он никогда,
   Медалями побед не отмечал,
   Так мы расскажем, до чего удал
   Удар его двуручного меча!
  
   (* баллада ФУЗЗИ-ВУЗЗИ (Суданские экспедиционные части). Из казарменных баллад Перевод С. Тхоржевского.)
  
   Описав это оружие, появившееся за много лет до христианства, современные комментаторы иногда утверждают, что эти мечи скопированы с тех, которые принесли в Египет крестоносцы. Копья, палицы, боевые дубинки, вроде той, которую использует рассказчик, кинжалы, топорики и боевые топоры с широкими лезвиями -- египетские солдаты широко использовали и их. Оружие было легким и его носили как солдаты, так и офицеры, которые сражались главным образом на боевых колесницах. Пехотинцы редко использовали доспехи, предпочитая большой щит.
   Но есть две области военного искусства, в которых египтяне уступали другим. Хотя верхние слои общества, поставлявшие в армию командиров колесниц, могли похвастать великолепными лучниками, солдаты из средних и нижних слоев общества вообще не умели стрелять из лука. Более того, даже лучники-египтяне были именно стрелками на колесницах, а не всадниками. Поэтому их армия постоянно нуждалась и в кавалерии и в лучниках; и обе эти позиции закрывали наемники-нубийцы, если, конечно, Египет и Нубия не воевали в это время между собой.
   Не так просто представить себе Египет -- и особенно Нубию -- в то время, когда был написан этот свиток. Все дело в том, что Северная Африка сохнет уже больше двух тысяч лет. Еще двадцать тысяч лет назад Сахара была наполненной водой равниной, испещренной мелкими озерами, домом для огромных стад гиппопотамов. На камнях, найденных в безводной пустыне на запад от Красного Моря, вырезаны люди и собаки, охотящиеся на жирафов.
   Слово "Нубия", которое так часто использует рассказчик, интересно само по себе. Оно стало использоваться именно в его время, и, быть может, он и ввел его в обращение. Если так, то он, скорее всего, взял слово у своих друзей-финикийцев, и латинизировал его. Оригинальное финикийское выражение возможно значило "Земля Нехасу". Это речное племя рассказчик часто называет Людьми Крокодила.
   Древние греки называли Нубию Эфиопия -- "Земля Сожженных Лиц". Заметим, что в то время некоторые географические термины, вроде Нубии, Эфиопии, Куша, Нисы и Пунта, были очень смутными и для разных людей означали совершенно разные вещи. Ниса, к примеру, могла быть ( а могла и не быть) областью вокруг озера Ньяса в Центральной Африке.
   Обычно люди беззаботно говорят о Египетской Тьме и Загадке Сфинкса. Но Загадка Сфинкса -- греческая, а не египетская, и мы очень много знаем о древнем Египте. Мы понимаем его язык и располагаем тысячами надписей и документов, включая любовные письма и песни о любви. (Некоторые из них совершенно очаровательны. В одном письме молодой человек мужественно заявляет, что ради своей возлюбленной перейдет кишащую крокодилами реку. А в песне девушка умоляет его "послать слово моей матери". Быть может он предпочел бы реку.)
   Нубия, однако, настоящая загадка. В те времена, когда был написан свиток, его народ говорил не на нубийском, но на мало известном нам языке, который называется меротийским. Поскольку надписи на нем написаны как египетскими иероглифами, так и тем, что мы называем меротийским письмом, мы знаем, как это произносится, знаем имена некоторых царей и еще несколько слов. И все. Нубианский Розеттский камень еще не найден...
   Нехасу и меджаи -- главные племена Нубии -- были отличными лучниками и великолепными всадниками. Цари Нубии платили бешенные деньги за лошадей, которых ввозили из Благодатной Аравии (или Счастливой Аравии, в которой в те времена был намного больше воды, чем сейчас). Зачастую любимые лошади высшей знати ложились в могилу вместе с хозяином во время величественной церемонии похорон.
   Меджаи, которых рассказчик называет Людьми Льва, были кочевниками, которые пасли свои стада там, где росла трава погуще. Вначале их нанимали, чтобы предотвратить грабительские вылазки из Ливии, но, очень скоро, стали использовать и в других целях. Во времена последних фараонов они были чем-то вроде египетской полиции. Многие Нубийские наемники женились на египтянках и оседали в Египте.
   И последнее. Древние египтяне, которые изобрели такое множество всевозможных вещей, тем не менее никогда не чеканили свою монету! Золотые монеты, которые капитан-финикиец вручает жрецу Хатхор, а также большинство остальных, упомянутых в этом свитке, без сомнения те, которыми пользовались на бескрайних просторах Персидской Империи.
  
  

ЧАСТЬ I

1

ГОВОРИТ РА'ХОТЕП

   В ЭТОМ свитке я должен записать все, что произошло, и так лаконично, как только возможно. Я попробую. И я должен читать его каждое утро. Так сказал мне Муслак. И наверно Мит-сер'у тоже мне так сказала. Тогда я начну с первого, что помню.
   Мы сошли с корабля, нашли гостиницу, поели там, выпили вина и отправились спать, все в одну комнату. Там было тесно, и кое-кто из нас вернулся на корабль, чтобы поспать там, но не я.
   Я проснулся как и все, и, мне кажется, из-за топота их шагов. Мы опять поели, и Муслак рассказал мне как его зовут и что он капитан нашего корабля. -- Мы в Кемете, Левкис, с грузом из шкур. Именно туда ты и собирался.
   -- Я пытался вспомнить свое имя, -- ответил я. -- Спасибо.
   -- Ты не помнишь его?
   Я покачал головой.
   -- Плохо. Твоя память приходит и уходит. Сейчас скорее уходит. Ты знаешь, почему мы здесь?
   -- Я думаю, чтобы продать шкуры, -- ответил я.
   -- Да, это мы, а ты? Почему ты здесь?
   Я думал о себе только как о члене экипажа. Нет, не знаю, и я опять покачал головой.
   -- Я решил показать тебя целителю. Здесь -- самые лучше целители в мире, и ты пойдешь к одному из них. -- Он встал, поманил меня рукой, и я пошел вслед за ним.
   Мы поговорили о целителях с хозяином гостиницы, и отправились в Дом Жизни, рядом с которым можно было найти их всех. Здесь я должен сказать, что этот суматошный город называется Саис.
   Мне он показался очень интересным. Во-первых, он крайне странный. А во-вторых, я чувствовал, что уже видел такие места, много лет назад. Другими словами город показался мне знакомым, и, в то же самое время, совершенно чужим.
   Дома бедняков, покрытые грязными соломенными крышами, был настолько малы, что большую часть того, что другие люди делают внутри, они делали снаружи. В этих домах нет окон, и только некоторые из них покрашены.
   Дома богачей разительно отличались от них и были весело раскрашены зеленым или синим, а то и обоими вместе. Некоторые сделаны из глинобитных кирпичей, хотя их раскраска сбивала с толку, пока мы не подходили поближе. Другие из дерева. У некоторых был кирпичный фундамент и деревянные стены. И каждый окружен стеной, мешавшей видеть внутренний дворик. Чаще всего встречались желтые или бледно-желтые стены, но попадались как оранжевые, так и красные. Сначала я подумал, что окна должны принадлежать комнатам на втором этаже. Но потом вспомнил, что у комнаты, в который мы спали, был очень высокий потолок, и решил, что и эти должны быть такими же. Двери домов были маленькими и низкими, маленькие окна находились под самой крышей. Наверно все из-за жаркого местного солнца.
   Прежде, чем я опишу целителей, я должен сказать, что здесь крыши домов плоские, и попадались настоящие двухэтажные дома, оба этажа которых были очень высокими. На плоских крышах росли настоящие сады. Я видел множество цветов и даже несколько пальм. Скорее всего они росли в кадках. И еще я видел треугольные паруса, или, возможно, шатры, всегда парой и всегда спиной к спине. Парусина тоже была раскрашена, как и дома. Я хотел спросить о них Муслака, но побоялся, что он не знает и смутится.
   Первый целитель, с которым мы заговорили, оказался, как и многие здесь, высоким худым мужчиной.
   -- Этот парень, -- сказал Муслак, указывая на меня, -- офицер-наемник, который служил Великому Царю. Он -- хороший человек и великолепный воин, но он не помнит даже своего имени. Каждое утро мы должны рассказывать ему, кто он такой и почему мы здесь.
   Целитель потер подбородок. -- И почему он здесь?
   (Здесь я должен записать, что разговор шел не на моем языке, на котором я все это пишу, но на языке Кемета, который Муслак знает намного лучше меня).
   -- Он спас меня от рабства, -- объяснил Муслак. -- И взамен попросить вернуть его домой, в Лухиту.
   -- И ты сделал, как он просил?
   -- Да, и когда мы вернулись туда в следующий раз, я посмотрел, как он живет. Я надеялся, что его память вернулась и он меня узнает. Он был так же плох, как и всегда, но над своей дверью написал "Речная Страна". Я поговорил с его женой, и, судя по ее словам, ему было сказано опять отправляться в дорогу и найти то, что случилось с ним. Я спросил у местных, что это означает, и они ответили, что так называют вашу страну.
   -- Но мы называем нашу страну Черной, -- сказал целитель (Кемет -- черный на их языке).
   -- Я знаю. Но другие люди называют ее иначе. Во всяком случае я сказал ему, что мы отправляемся торговать, и он с радостью поплыл с нами. Его жена тоже хотела отправиться с нами, но я сказал, что это невозможно -- для женщин нужны специальные каюты, а у нас их нет. Она сказала, что все равно поедет. Я сказал ей, что она подвергает свою жизнь огромной опасности. Ты же понимаешь.
   Первый целитель кивнул.
   -- Кто-нибудь захочет задрать ей платье, а потом убьет ее, чтобы она не рассказала Левкису. Иначе Левкис совершенно точно убьет его. В бою это ужас с изогнутым мечом в руках. Когда меня продали, нас, невольников, стерегли двое, и оба умерли прежде, чем успели вздохнуть.
   -- Его жена здесь?
   Муслак покачал головой. -- Он пришел на мой корабль в гавани когда мы почти закончили погрузку, но пришел один. Мне кажется, что он вправил ей мозги, как только я ушел. Но что с ним? Вот что важно. Почему он ничего не может вспомнить?
   -- Я спросил не просто так, -- объяснил целитель. -- Жена часто знает о муже такое, что не знают самые близкие друзья. Я надеялся поговорить с ней. -- Он ударил в ладоши. -- Я хочу поговорить о нем с коллегами.
   -- Ты думаешь, что мы богачи? -- сказал Муслак. -- Разреши мне сказать тебе, что это не так, и, пока я не продам свой груз, денег у меня очень и очень мало.
   Прибежал мальчик, и первый целитель приказал ему привести Ра'хотепа.
   Пока мы ждали, первый целитель поговорил со мной, и спросил, как меня зовут. Я ответил, и он опять спросил, откуда я его знаю. Я объяснил ему, что мне это сказал Муслак.
   -- А как тебя звала жена?
   -- Не знаю, -- ответил я. -- Я вообще не помнил, что у меня есть жена.
   -- Когда мы появляемся на свет, мы не умеем говорить. Но ты помнишь слова, верно?
   Я кивнул.
   -- И как пользоваться мечом, судя по тому, что сказал твой друг.
   Я ответил, что не знаю, умел ли я раньше пользоваться им, но думаю, что это очень просто.
   -- Пусть так. Могу я взглянуть на него?
   Я вынул меч и протянул ему, рукояткой вперед.
   -- Здесь написано какое-то слово, -- сказал он, -- но это не священные письмена, созданные Тотом. Я не могу его прочитать. А ты?
   -- Фальката, -- сказал я. -- Имя моего меча.
   -- Откуда ты знаешь?
   Я соврал ему, сказав, что утром прочитал надпись на клинке.
   -- Если бы его держал ксу, он не отдал бы мне свой меч, -- сказал целитель Муслаку. (Я думаю, что на их языке это значит демон.) -- Кроме того он говорит вполне разумно, а тот, кого держит ксу, не в состоянии говорить разумно. Быть может он, притворяясь, ищет какой-нибудь выгоды?
   -- Никакой, -- объявил Муслак, -- и он не может обмануть меня больше, чем на день. Кроме того, он иногда вспоминает кое-что. Если бы он притворялся, он никогда бы не сделал так.
   Первый целитель улыбнулся. -- Итак, Левкис, ты лжешь нам, а?
   -- Да, -- ответил я, -- мне кажется что да. Все люди иногда лгут.
   -- О, ты уверен? Я бы так не сказал. Кто солгал тебе в последний раз?
   -- Не знаю.
   Пока мы разговаривали, вошел второй целитель. Он вежливо приветствовал первого и сел на стул.
   -- Это иноземец забывает все, и уже довольно давно, -- объяснил первый. -- Его друг, капитан корабля, привел его ко мне.
   Ра'хотеп кивнул, глядя не на первого целителя, а на меня, очень пристально. Он был пониже Муслака, и, возможно, лет на двадцать старше.
   -- Левкис наемник, -- сказал Муслак. -- В своей стране он владеет фермой. Когда он в отъезде, на ней работают его родственники.
   Ра'хотеп опять кивнул, как тот, кто пришел к какому-то решению: -- Он уже был такой, когда вы впервые повстречались? -- спросил он у Муслака.
   Муслак покачал головой.
   -- Расскажи о вашей первой встрече.
   -- Мы шли вверх по реке. Мы только что продали наш груз и искали что-нибудь еще -- папирус за хорошую цену, хлопковую ткань, или что-нибудь еще в этом роде.
   И тут оказалось, что сатрап должен послать войска Великому Царю, но не свои собственные, персидские, а нубийцев и ваш народ. У Левкиса было сто человек и он попытался наняться к сатрапу. Но у него ничего не вышло -- сатрап уже послал Великому Царю столько, сколько тот просил. Тогда я сказал Левкису, что у него не будет проблем в Библе -- это мой родной город. Их там наймут, за хорошие деньги. Он сказал, что пойдет, но у него не было денег, чтобы нанять мой корабль. Он должен был идти по суше.
   -- И что ты сделал, Латро?
   Он, очевидно, обратился ко мне. Я спросил его, мое ли это имя.
   -- Так тебя называли твои товарищи, когда я видел тебя в армии Великого Царя. Мне потребовалось несколько мгновений вспомнить это, но я уверен, что это был ты. Значит ты пошел по суше? Это очень трудно.
   -- Не знаю.
   -- Каким-то образом вы достигли родной страны этого человека. Когда я пытался вылечить тебя, мне сказали, что ты был одним из воинов Сидона. -- Он повернулся к первому целителю. -- Его состояние улучшилось, но не намного. У тебя есть какие-нибудь идеи?
   Некоторое время они говорили о травах и зельях. Это я не смог бы записать, даже если бы очень захотел. Ра'хотеп сказал, что он пытался изгнать ксу и думает, что его нет. Первый целитель сказал, что тоже попытался, и не добился ничего. Он дал мне лекарство и велел принимать его каждый день.
   Это важно. Плохими ксу повелевает Сет. Он -- бог Юга. Где-то далеко на юге есть храм, где к нему можно обратиться и он тебя услышит. Муслак сказал, что не знает, где это.
   Он заплатил первому целителю. Ра'хотеп дал мне пустой свиток, несколько камышовых перьев и коробочку с чернильным порошком, но взамен не взял ничего, сказав, что ничем не помог. Я предложил ему свой меч, потому что ничего другого у меня нет. Но он сказал мне, что это я солдат, а не он. И не взял меч. Когда представится возможность, я должен буду опять поговорить с ним и сделать ему такой подарок, какой смогу.
   Муслак и я пошли обратно на корабль. Муслак сказал, что сегодня вечером нам надо сходить в храм Хатхор. -- Она добрая богиня, -- сказал он мне, -- и в состоянии помочь тебе. Раз уж мы здесь, почему бы не попробовать?
   -- Да, конечно, -- ответил я.
   -- Договорились. Кроме того я хочу нанять поющую девушку и там это можно сделать.
   Я спросил, не собирается ли он задать пир кому-нибудь.
   Он засмеялся. -- Я хочу жену на все путешествие вверх по реке. А теперь ты должен спросить, почему я не взял твою жену, когда она хотела идти с тобой.
   Я сказал, что помню то, что он сказал лекарю об этом.
   -- Я сказал правду. Но одно дело -- взять поющую девушку для путешествия вверх по реке, и совсем другое -- везти порядочную женщину через Великое Море. Если кто-нибудь из моей команды захочет эту поющую девушку, не велика беда. Я накажу его, и на этом все кончится. Кроме того мы будем спать не на корабле. Я буду снимать на берегу комнату для нее и меня.
   Около склада нас уже ждали купцы, дородные серьезные люди, с кольцами на руках и масленой кожей. По приказы Муслака матросы вынесли по три-четыре образца каждого сорта шкур. И все отличного качества. Тогда купцы вошли внутрь склада, выбрали другие, вынесли наружу и придирчиво осмотрели при свете солнца, настолько ярком, что почти ослеплял. Я помогал, и эти шкуры оказались ничем не хуже. Некоторые купцы сделали предложения, которые очень позабавили Муслака.
   Он объяснил им, что может получить намного лучшую цену в больших южных городах. Здесь, в Саисе, купцы предложат минимальную цену, почему-то думая, что он хочет их быстро продать и купить новый товар.
   Через какое время, когда мы ели, появился персидский солдат с письмом для Муслака. Я внимательно осмотрел его, и мне показалось, что когда-то и я был солдатом Великого Царя. Он был среднего роста, бородатый, и казался очень сильным. У него был колчан, легкий топор на длинной ручке и кинжал. И больше одежды, чем на большинстве местных жителей.
   Сначала Муслак сопел, читая письмо, потом улыбнулся. Закончив, он перечитал свиток, свернул его и спрятал на груди.
   Как я понял из слов Муслака, это письмо было от сатрапа Кемета. Трое из нас нашли писца и Муслак приказал написать, что его корабль достаточно велик, исправен, а экипаж очень силен. И еще он велел написать, что немедленно подчиняется приказу сатрапа. Воин ушел вместе с письмом Муслака, хотя я очень хотел бы с ним поболтать.
   -- Левкис, ты еще увидишь тысячи таких. Мы собираемся к Белой Стене, самой большой крепости этой страны.
   -- И увидим сатрапа?
   Муслак кивнул. -- Да, своими глазами увидим Князя Ахемена. У него есть для нас работа.
   Я спросил, заплатит ли нам Ахемен за эту работу, потому что желал заработать деньги.
   -- Он говорит, что достойно вознаградит нас. -- Муслак задумчиво погладил свою бороду. -- Он один из самых богатых людей в мире.
   Подошли другие купцы, но от жары мне захотелось спать. Во дворе нашей гостиницы я нашел тенистый уголок под деревом, и заснул.
  

2

ВЕЧЕРОМ

   ВЕЧЕРОМ Муслак разбудил меня и мы пошли в храм. Он спросил меня, что я помню, и я рассказал ему все.
   -- Хорошо. Завтра, боюсь, ты почти все забудешь, но может быть вспомнишь то, что только что рассказал мне. Неси вот это.
   Это была баранья шкура, выкрашенная в красный свет. Очень красивая. -- Мы принесем ее в дар богине, -- объяснил Муслак, -- и ее можно продать за намного большие деньги чем те, которые я хочу заплатить за поющую девушку.
   Жрец заулыбался, когда я протянул ему наш замечательный дар, и изящно принял его. Это был спокойный человек среднего роста и средних лет, с выбритой головой. Я воспользовался моментом и спросил о Хатхор, объяснив, что я иностранец и знаю только то, что она великая богиня.
   Он торжественно кивнул. -- Я скорее учил бы тебя, юноша, чем тех, кто чувствует, что и так знает больше, чем достаточно, и кого я должен учить в Доме Жизни. Но сначала разреши мне уверить тебя, что ни один смертный не знает больше, чем достаточно, но, скорее, намного меньше, чем нужно. Ты видел ее образ?
   Я покачал головой.
   -- Тогда пойдем со мной. Мы вместе вступим во внешний двор.
   Двор оказался обширным зданием, и даже колонны, поддерживавшие балки, были выше, чем дома бедняков и такие же высокие, как деревья. Внутри мигали лампы, одинокие желтые точки во мгле. За ними находились широкие двери внутреннего храма, полуоткрытые. Через щель я увидел образ богини.
   Статуя представляла ее женщиной с головой коровы. Очень высокой женщиной, выше любого частного дома, который мы видели. Ее богатая одежда сверкала от множества драгоценных камней.
   -- Хатхор была кормилицей Осириса, -- объяснил жрец. -- Мы даем головы животным многим из наших богов, чтобы продемонстрировать их честь и авторитет. Вы, иностранцы, чаще всего поражаетесь этому, ибо желаете видеть своих богов похожими на вас самих. Хатхор вовсе не похожа на нас, ибо это могущественное божество, которое кормит мертвых, управляет делами любви и семьи...
   Больше я ничего не слышал. Женщина с рогами, выше любого человека, вышла из статуи богини. Пока она шла к нам, мне показалось, что кто-то держит за ней лампу, потому что вся ее фигура была очерчена светом, хотя улыбающееся лицо оставалось в тени. -- Ты в большой опасности, иностранец, -- сказала она. -- Но хочешь ли ты моей помощи? Ведь за все надо платить.
   Мне захотелось встать перед ней на колени, но я не мог. Мое тело все еще стояло рядом с Муслаком. -- Мне очень нужна твоя помощь, Великая Богиня, но мне нечего дать тебе, за исключением меча.
   -- Ты не должен использовать меч, как дар. Ты -- сильный воин, мужчина, который может отдать свою любовь и защиту тем, кого ты любишь. Отдашь ли ты это, если я помогу тебе?
   -- Охотно, -- сказал я.
   -- Очень хорошо. Тогда я пошлю к тебе мою кошечку. Ты будешь любить и охранять ее ради меня. Согласен?
   -- Клянусь жизнью, Великая Богиня. Где она?
   -- Здесь. Она придет и потрется об тебя. И ты должен будешь принять ее и считать своей.
   В то же мгновение богиня исчезла, как будто ее и не было. Жрец продолжал бубнить: -- ... и есть семь Хатхор вдоль реки, и все они Хатхор. Встречаясь, они принимают решение. И то, что они решили, должно исполниться, что бы не говорили люди и не делали другие боги.
   Я спросил:
   -- А если они решат, что у меня должна быть память как у всех остальных людей, это исполнится?
   Жрец кивнул, с еще более торжественным видом, чем обычно: -- Как я уже говорил тебе, их решения исполняются всегда.
   -- Мне нечего предложить, -- сказал я, и тут же вспомнил то, что сама богиня сказал мне мгновение назад, и добавил, -- кроме любви и защиты.
   -- Юноша, молись ей, одного этого будет вполне достаточно. Что касается любви... Любовь -- это суть Великой Богини, и любящие вполне могут рассчитывать на ее покровительство. Но не все, что делается во имя любви -- настоящая любовь. Ты понимаешь?
   Я кивнул.
   -- Что касается защиты... Знай, что многим семьям требуется защита. Защищай их, особенно детей, и ты добьешься ее благосклонности. Богатые дары приятно принимать от богатых, но любой может дать то, что богиня желает больше всего.
   Муслак спросил:
   -- Будешь ли ты молиться за Левкиса, Святой Человек?
   -- Буду.
   -- А за меня и мой корабль?
   -- Да, и за тебя тоже, Человек Пурпура.
   Муслак прочистил горло. -- Отлично. И еще я хотел бы нанять поющую девушку, которая сопровождала бы меня вплоть до Меннуфера. Сатрап просит моей помощи.
   -- В таком случае, -- осторожно сказал жрец, -- ты должен быть обеспеченным человеком.
   -- Верно, -- Муслак опять прочистил горло. -- Насколько я понимаю, я могу пожертвовать храму определенную сумму и получить девушку для путешествия?
   Жрец кивнул. -- Да, для длинного путешествия вверх по реке, по твоему выбору. Но ты должен, закончив путешествие, вернуться сюда.
   -- Конечно. Я собираюсь вернуться в мой родной город после того, как помогу князю Ахемену.
   -- Тогда нет никаких сложностей. Ты надеюсь, понимаешь, что должен обращаться с поющей девушкой так, как обращался бы с любым своим товарищем. Ты можешь бить ее, но не без причины и не так, чтобы искалечить ее. И она может оставить тебя, если ее еда будет хуже твоей.
   Муслак кивнул.
   -- Когда ты вернешь ее, ты не обязан больше ничего платить, ибо ты заплатишь всю сумму заранее. Однако, согласно обычаю, ты можешь дать ей какой-нибудь подарок, если она тебе понравится.
   -- Я так и сделаю, -- сказал Муслак. -- Что-нибудь приятное. У меня будет немного денег, когда я сделаю то, что просит сатрап.
   -- Он не наш сатрап, Человек Пурпура. -- Жрец нахмурился.
   Муслак пожал плечами. -- И не наш тоже, если ты это имеешь в виду. Но мы всегда делаем то, что он говорит. Как и вы.
   -- Ты хочешь услышать как девушка поет?
   Муслак кивнул.
   -- Тогда я хочу увидеть цвет твоего золота.
   Муслак вытащил из кошеля несколько золотых монет и продемонстрировал их жрецу.
   -- Одну из этих, -- сказал жрец.
   -- Дарик? Это слишком много!
   -- Ты привык торговаться, -- сказал жрец, -- и конечно торгуешься намного лучше меня, ибо я вообще никогда не торгуюсь. Одну из этих, и я еще должен подержать ее в руках.
   -- Ты сам сказал, что есть еще шесть Хатхор вверх по реке, -- возмущенно сказал Муслак.
   Жрец улыбнулся. -- Иди в любой. Теперь оставь меня.
   Муслак повернулся и пошел прочь. Я пошел за ним, очень недовольно, потому что помнил слова богини. Когда мы почти дошли до входа во внешний двор, он остановился и вернулся к жрецу. -- Один дарик? Это твоя цена?
   Жрец не шевельнулся. -- Если ты не захочешь дать ей еще что-нибудь, когда вернешь ее обратно. Добровольно.
   -- Ладно, -- сказал Муслак, -- давай увидим их.
   Жрец протянул руку.
   -- Сначала я посмотрю на них.
   Жрец покачал головой и не опустил руки.
   -- Допустим, что мне не понравится ни одна из них?
   -- Тогда я верну тебе деньги, -- сказал жрец. Все это время в его глазах не было ни презрения, ни страха, только спокойная уверенность. Я с восхищением смотрел на него.
   -- Решено, -- наконец сказал Муслак.
   Монета перешла из рук в руки. Улыбнувшись, жрец подошел к маленькому гонгу, висевшему на одной из стен. Он дважды ударил в него и вернулся к нам.
   -- А ты, Левкис? -- ухмыльнулся Муслак. -- Хочешь поющую девушку?
   Я покачал головой.
   Скоро мы услышали голоса и шорох голых ног, ступавших по каменному полу. К нам подошли пять юных женщин. Все миловидные, с точеными ногами и высокой грудью. И все в черных париках, как и остальные женщины этой страны, кроме, конечно, самых бедных. Две девушки несли инструменты.
   Жрец спросил Муслака, хочет ли он услышать, как они поют.
   Муслак утвердительно кивнул.
   -- Тогда они все запоют, и ты сможешь выбрать ту, чей голос понравится тебе больше всего. -- Он подал знак женщинам, и они тут же запели. Я сумел понять только несколько слов, но пели они веселыми энергичными голосами. Те две, что держали инструменты, играли на них от всей души.
   -- Эта, -- сказал Муслак.
   -- С лютней?
   Муслак заколебался. -- Нет, рядом с ней.
   Жрец кивнул. -- Нехт-нефрет, подойди.
   Она вышла вперед, улыбнулась и взяла Муслака за руку.
   -- Этот купец поедет в Меннуфер на собственном корабле, -- объяснил жрец. -- Когда все его дела закончатся, он вернется сюда. Ты будешь его женой вплоть до возвращения.
   -- Я понимаю, Святой, -- тихо ответила Нехт-нефрет. Она была высока для местной женщины, но не выше остальных.
   Внезапно женщина с лютней, ниже ее на ширину двух моих пальцев, тоже вышла вперед, взяла меня за руку и потерлась об меня мягким боком.
   -- Этот купец не пожелал жены, -- резко сказал жрец.
   -- Он солдат, а не купец, -- объяснил Муслак. -- Он из Сидона. -- Он повернулся ко мне. -- Левкис, ты сказал, что не хочешь себе женщину.
   -- Я хочу себе симпатичного мужа, -- заявила женщина с лютней, -- и я хочу побывать в Меннуфере и во всех великих местах вдоль реки. -- Она делал вид, что говорит с Муслаком, но украдкой поглядывала на меня уголками своих обведенных краской глаз. Мои ноздри наполнились ароматом сада.
   Жрец покачал головой, мне показалось немного печально. -- Иди обратно, Мит-сер'у.
   Я пытался понять значение ее имени, когда заметил застежку, скреплявшую концы ее головной повязки. И лицо кота на ней.
   -- Она хочет идти, потому что иду я, -- сказала Нехт-нефрет Муслаку. -- Мы подруги. Если хочешь, можешь взять нас обоих. Я не ревнива.
   -- Да, ты можешь, но за еще одну монету, такую же как и первая, -- вмешался жрец.
   -- Но не эту, -- сказал я. -- Эту я хочу для себя. Дай этому святому человеку еще одну монету, Муслак.
   Мит-сер'у хихикнула.
   Но Муслак дал, сказав, что мне он должен намного больше одного дарика.
  

3

В ТЕНИ ПАРУСА

   НАМ жарко, но не так уж неприятно. Мит-сер'у обмахивает меня опахалом из пальмовых листьев. Оно хорошо охлаждает и, по ее словам, отгоняет насекомых. Я сижу и пишу, потому что, как говорит Муслак, должен. Еще он говорит, что целитель дал мне этот свиток и чернила. Мое перо сделано из обожженного камыша. Я окунул его в реку и оказалось, что им трудно писать так мелко, как я привык.
   Мит-сер'у улыбается, видя мои буквы и предлагает показать, как пишет ее народ. Нехт-нефрет говорит, что она пишет еще лучше. Но я не даю им свое перо, хотя это очень длинный свиток. Я испишу его с обеих сторон. И кто может сказать, где я найду другой?
   Муслак продал все шкуры со склада. Это заняло большую часть утра. Как только покупатели расплатились, мы отчалили. Эта река называется Пре. Мит-сер'у говорит, что в этой стране есть три больших реки и много маленьких. Пре -- самая большая. Мит-сер'у показывает три пальца. Река Пре -- первый. Дальше на юг все три сходятся вместе и создают Великую Реку. После этого места река одна. Мит-сер'у и Нехт-нефрет никак не называют ее. Просто река. Муслак называет ее Великой Рекой, и говорит, что эллины называют ее Нил или Эгиптос.
   Слева и справа от нас расстилаются поля, удивительно плодородные. Не верю, что когда-нибудь я смогу увидеть настолько плодородную землю. Но даже если увижу, она не удивит меня так, как эта. Все зеленое, темное и полно жизни. В этом году будет очень щедрый урожай. Все эти поля плоские, как и у меня на родине. Попадаются и невысокие холмы. На них стоит пара домов, или, на холмах побольше, целая деревня. Я думаю там не сеют из-за того, что они менее плодородны, чем поля. Люди, которых мы видели, не могли быть богатыми, но выглядели здоровыми, веселыми и занятыми делом. Когда мы махали им рукой, они улыбались и махали нам в ответ.
   Река была то синей, как море, то сине-зеленой. Вода в ней казалась хорошей, но Муслак сказал, что те, кто ее пьет, заболевают. Тем не менее в этой стране все пьют хорошую воду, вино или что-нибудь еще. Надо спросить об этом женщин.
  
   ОНИ говорят, что из реки воду пить нельзя, в любое время года, и что ее цвет меняется в зависимости от времени года: сначала она синяя, потом красная, спустя еще какое-то время зеленая. Этой водой можно мыться, но нельзя смешивать ее с водой для питья. Нехт-нефрет сказала, что в Меннуфере вода будет еще синее. Нехт-нефрет там уже была, а Мит-сер'у нет.
   Мит-сер'у захотела узнать, что я уже написал. Я прочитал ей. Дома и деревни построены на холмах для того, чтобы их не затопило, когда река поднимется. Иногда она поднимается очень высоко и сносит все дома. Тогда их строят заново. Нехт-нефрет говорит, что лучше всего строить на красной земле, но здесь ее нет. Я говорю, что мог бы сделать деревянный плот и жить на нем. Она говорит, что здесь дерево очень дорогое.
  
   КАК раз сейчас я вижу плот, построенный здесь. Он из камыша. По-моему он должен быстро сгнить. Мы плывем на корабле, и я подумал о гребле. Я верю, что уже греб -- мои руки знакомы с веслами. Я спросил Муслака, будем ли грести, если ветер прекратится.
   -- Нет. Великая Река -- лучшее место для плавания во всем мире, Левкис. Северный ветер дует здесь большую часть года. Когда же ты хочешь спуститься вниз по реке, скатываешь парус, и течение делает за тебя всю работу.
   Действительно это чудесно, если, конечно, он не соврал. Пока мы разговаривали, я увидел большую лодку с гребцами. Белые весла поднимались и опускались, в такт песне, и, казалось, лодка летит на белых крыльях. Она была весело раскрашена, собственность богача, развалившегося на корме, и плыла очень быстро, как военный корабль. Кто может возразить? Такие вещи наполняют желчью желудки бедняков.
   Наш корабль не похож на эту лодку, но тоже весело раскрашен. Он шире, у него высокая мачта и большой парус. От мачты на палубу тянутся веревки, а еще есть другие, которые держат углы паруса, который сшит из многих полосок. Не бывает таких больших ткацких станков, которые могли бы соткать такой широкий парус. Когда я заговорил про наш корабль с Мит-сер'у, она сказала, что сатрап хочет и его, и нас.
   -- Твой народ умеет строить хорошие корабли?
   -- Самые лучшие в мире. -- Мит-сер'у гордо выпрямилась. -- Наши корабли самые лучшие, и наши моряки самые лучшие.
   Я взглянул на Муслака и увидел, что он улыбается. Он не стал спорить, но, как мне кажется, он прав. Не надо быть великим мореплавателем, чтобы плыть по этой реке, если все так, как он говорит.
   -- Тогда почему сатрапу понадобился наш корабль и наши моряки? -- спросил я у Мит-сер'у.
   -- Он не доверяет нам. Великий Царь ужасно обошелся с нами во времена моей матери. Сейчас он далеко отсюда, и жизнь стала получше, но он все время боится, что мы восстанем против него. У нас очень храбрые солдаты.
   Я спросил Муслака, что он о них думает.
   -- Так оно и есть, -- сказал он. -- Многие сражаются за Великого Царя и это отважные воины -- лучше, чем мой собственный народ. Мы -- моряки и купцы. Когда нам нужны воины, мы нанимаем наемников.
   Я посмотрел на зеленые поля, на которых ячмень всходит чуть ли не в то же мгновение, когда в землю брошено зерно. Я думаю, что Муслак сказал правду. Только хорошие воины могут удержать такую землю. Если бы люди Кемета не были хорошими бойцами, ее бы у них отобрали.
  
   НАШ корабль проплывает мимо белых храмов, огромных как горы -- белые как снег горы под ослепляющим солнцем, и остроконечные, как меч. Кто бы мог подумать, что человеческие руки способны создать такие вещи? Нехт-нефрет говорит, что в них лежат древние цари. Народ Кемета выстроил много храмов, и очень больших, добавляет Муслак, но эти храмы-горы самые большие. Но если боги желают храмы, почему они сами не строят их? Вместо них они строят горы и леса, и, наверно, я тоже строил бы их, если бы был богом.
  
   МНОГО позже. Я сижу на крыше нашей гостиницы и пишу в свете лампы. Мит-сер'у спит, но скоро я ее разбужу. Я прочитал этот свиток и вижу, что должен писать. Так что сначала я опишу прошедший день, хотя, чтобы видеть буквы, мне приходится держать свиток очень близко к лампе.
   Мы остановились здесь на ночь, хотя большинство моряков спит на корабле. Муслак и Нехт-нефрет взяли комнату на нижнем этаже, но моя речная жена и я будем спать на этой крыше-кровати. Мы с ней находимся в палатке из сетей, и мне это кажется очень странным. Она говорит, что москиты здесь очень злые, и ее народ спит как можно выше, чтобы избавиться от них. Ветер, который дует от Великой Реки, уносит москитов прочь, если они пытаются взлететь слишком высоко.
   Сегодня вечером здесь были музыка и танцы, так что Нехт-нефрет и Мит-сер'у захотели к ним присоединиться. Муслак согласился заплатить, и мы, все четверо, замечательно провели время. Тот, кто не плясал или не играл на флейте, пел и хлопал в ладоши. Я не знаю этих песен, но хлопал в ладоши вместе с остальными и быстро научился подпевать вместе с хором. Юная женщина танцевала без остановки, очень красиво. Мит-сер'у была самой красивой, а Нехт-нефрет -- самой нарядной. И все глядели на них, а они наслаждались всеобщим вниманием. Трое мужчин играли на двойных флейтах, двое били в барабаны. Юная женщина крутилась на месте, плавно покачивалась вперед и назад, потрясала трещотками, щелкала пальцами и закидывала ноги выше головы, а мы пели и громко аплодировали.
   И мы пили не вино, а "пиво". Это такое вино, сделанное из ячменя. Не могу себе представить, как можно из ячменя выжать сок, но это то, что говорит Мит-сер'у и подтверждает Муслак. На поверхности плавает мякина и от него пахнет дрожжами. Его подают подогретым и сдобренным специями. На мой вкус оно слишком тягучее и сладкое, но я выпил две кружки, потому что его пили все. Его надо сосать через тонкую глиняную соломинку, и, когда кружка пустеет, вся мякина остается на дне. Когда вечер кончился, мы сыграли в игру: все разбили свои соломинки и тот, у кого остался самый длинный кусок, выиграл.
   Наконец, когда юная женщина устала, стал плясать юноша. Это было настолько легко, что я сам присоединился к нему. Я не самый лучший танцор на свете, и все остальные смеялись над моими ошибками, но так беззлобно, что даже ребенок бы не обиделся. Следующий раз я станцую получше. И, кстати, ни барабанщики, ни флейтисты к нам не присоединись. Все женщины пели, большинство еще и хлопало, а Мит-сер'у играла на лютне. Когда все устали, мы выпили еще пива и вымылись в реке. У Мит-сер'у есть амулет, который защищает ее от крокодилов.
   Я прочитал в свитке, что удивлялся, глядя на паруса, стоящие на крышах. В этой гостинице тоже есть такие паруса, и Мит-сер'у объяснила мне их назначение. Под ними обоими находятся отверстия. Одно открывается на северную сторону и через него в гостиницу попадает северный ветер. А через другое ветер выходит наружу. Так что первое вроде мундштука флейты, а второе -- как маленькие отверстия, которые закрывают и открывают пальцами. Наша гостиница -- сама флейта. Когда ветер дует достаточно сильно, как сегодня ночью, комнаты внутри охлаждаются, и москитов мало, потому что двери и окна закрыты. Мит-сер'у говорит, что ее народ -- самый мудрый народ в мире. Я этого не знаю, но они, конечно, очень умные.
   Я был солдатом в городе, который называется Сидон. Так написано в моем свитке. Я хочу попасть туда и поговорить с теми, кто помнит меня. Муслак говорит, что после Кемета мы поплывем в его родной город Библ, и это недалеко от Сидона. И оттуда, по его словам, мне будет совсем легко добраться до Сидона.
   Сейчас я потушу лампу и разбужу мою речную жену. Есть и другие, которые спят на крыше, но не думаю, что они могут увидеть нас. Когда лампа потушена, никто не в состоянии увидеть что-нибудь через сети, потому что это прекрасные сети для мелкой рыбы. Днем, да, можно увидеть через них, а ночью никто ничего не увидит, даже если проснется. Но я помню, что должен не шуметь сам и не дать шуметь Мит-сер'у, которая любит дрожать и стонать.
  

4

НОЧЬ УШЛА

  
   Я ВИДЕЛ ладью в которой бог возит солнце, великое и чудесное зрелище, которое я должен записать здесь, чтобы о нем не забыли никогда. Бог управляет ладьей, в которой оно находится. С ним вместе находятся павиан и красивая женщина с пером в волосах. У бога голова сокола. Когда солнце появилось из-за горизонта, они исчезли, вместе с ладьей. Возможно сокологоловый бог улетел. Но, возможно, их и их лодку стало не видно из-за ослепительно сиявшего солнца. Хотел бы я спросить женщину, которая спала рядом со мной, но я чувствовал, что не должен никому говорить об этом. Некоторые вещи слишком невероятны, и лучше о них промолчать.
   Корабль стоит на якоре. Я помню, как поднимал этот якорь вместе с другим человеком. Мы осторожно перебросили его через борт, так, чтобы нас не захлестнула веревка, к которой он привязан. Женщина приготовила мне место на корме, где мы могли бы спать вместе, недалеко от капитана и другой женщины. -- Иди в мою кровать, -- сказала она и позвала меня так, что я не мог сопротивляться. Мы легли на сложенные паруса и уютно укрылись парусиной, потому что с закатом ветер становится холодным. Она прошептала, что любит меня и мы поцеловались, много раз. Я ласкал ее, она меня, и я все время спрашивал себя, спят ли другие; наконец я услышал их храп. Когда мы истощились и уже собирались спать, над нами появились звезды, более яркие, чем любой драгоценный камень. Они были настолько близко, что, казалось, их можно потрогать, и складывались в фигуры людей и странных зверей.
   Я рано проснулся -- на сложенном парусе спать достаточно жестко. Я потянулся и почесался, и поискал какой-нибудь питьевой воды, но не нашел ничего, кроме речной, которую пить нельзя. Вскоре я вернулся к спящей женщине и опять обнял ее. Восток посветлел, и вот тут я и увидел нос лодки, в которой плыло солнце, и стал смотреть за ней. Потом я увидел сокологолового бога с рулевым веслом и остальных богов, и понял, что должен записать это.
  
   МИТ-СЕР'У и я бездельничаем в тени. И никто ничего не делает, кроме рулевого, который должен вести наш корабль так, чтобы ветер всегда наполнял парус. Наши матросы болтают, спорят, играют на деньги или борются. Я могу смачивать мое перо потом, который оставляет черные следы на груди.
   Меня заставили выбрить голову, и сейчас я напишу почему. Нехт-нефрет увидела, как я чешусь и проверила голову. Оказалось, что у меня вши, и она показала мне несколько. Мит-сер'у сказала, что я подхватил их в гостинице, но я не помню никакой гостиницы. Она подрезала мои волосы так коротко, как только смогла, Нехт-нефрет умаслила мне голову и побрила ее своей бритвой. Они обе отпустили в мой адрес сотни шуточек и весело смеялись, но потом заволновались, увидев на ней шрамы, и заставили меня ощупать их пальцами.
   Нехт-нефрет сказала, что она и Мит-сер'у тоже брили друг другу головы, и что я видел это, но ничего не запомнил. Ну, это не совсем правда, кое-что я помню, но все это очень печалит меня. Они носят парики.
   В промежутках между поцелуями Мит-сер'у шьет для меня головной платок, который носят мужчины ее народа. (Я точно знаю это, потому что совсем недавно видел их на берегах реки.) Она взяла круглый кусок парусины, достаточно большой для моей головы, и пришивает к нему другой, поменьше. Вот и все.
  
   МОЙ головной платок готов. Он защищает мою постриженную голову, шею и уши от солнца. Муслак смеется и говорит, что теперь никто не узнает, что я -- иностранец. Нехт-нефрет утверждает, что для жителей Кемета мы не слишком хорошо говорим на их языке и учит нас обоих. Мы пытаемся говорить как она, а Мит-сер'у хихикает. Азибааль и другие матросы говорят, что только у Муслака волосы достаточно коричневые -- я же слишком рыжий. Обе женщины сказали, что коричневый лучше и сделали вид, что презирают меня.
  
   МИМО нас прошли три военных корабля. У них были как паруса, так и весла, и они плыли очень быстро. На палубе я заметил бородатых людей из Парса и людей из Кемета, длинноногих солдат с копьями и огромными щитами. Если бы они напали нас, то, я думаю, очень быстро всех бы нас перебили. Женщины говорят, что их бы только изнасиловали, но не убили, а Муслака и меня приковали бы к скамьям и заставили грести. Я не дам себя приковать. И я бы сражался, пока не умер, потому что не хочу всю жизнь грести под ударами бичей надсмотрщиков.
   Эти корабли сейчас уже почти не видны, но мы до сих пор слышим их барабан, отбивающий ритм гребцам. И никто не поет. Вроде бы свободные гребцы поют во время работы, или мне это кажется? Бич заглушает любую песню.
   Муслак говорит, что корабли принадлежат сатрапу, брату Великого Царя. Сатрап хочет наш корабль, хотя у него много других. Почему? Муслак не знает.
   Прежде, чем я закончу, я должен написать, что мы плывем по Великой Реке Кемета: из-за этой реки Кемет часто называют Речной Страной. Действительно ли это большая страна, как настаивают Нехт-нефрет и Мит-сер'у? Я не понимаю, как это может быть, потому что вокруг только зеленая долина. Я вскарабкался на мачту, и оказалось, что эта долина настолько узка, что справа от себя я увидел пустыню. А там, где нет зелени, земля совершенно черная, по контрасту с коричневато-жёлтой бескрайней пустыней. Мы проплыли мимо далекого города. Нехт-нефрет говорит, что он называется Ун. Мит-сер'у хотела остановиться и пройтись по лавкам, прежде, чем рынок закроется, но Муслак отказался, сказав, что мы должны достичь Меннуфера до темноты.
   В это стране много каналов, но из-за них река не мелеет. Мне это кажется странным.
   Мы плывем рядом с правым берегом. Левый так далеко от нас, что его едва видно. Мы здесь потому, что у берега течение более слабое, и Меннуфер на этой стороне. Корабли, которые плывут вниз, держатся середины реки; те же, которые поднимаются вверх, как мы, плывут рядом с берегом. Тут много пальм, высоких изящных деревьев, чьи листья растут только на макушке. Ветер раскачивает их туда и обратно, и нет никаких сомнений, что еще недавно они были красивыми женщинами. Наверно какая-нибудь ревнивая богиня превратила их в деревья.
  
   НАШ корабль привязан у пирса Меннуфера, но Мит-сер'у и я сняли комнату в гостинице и будем спать здесь. Когда мы причалили, Муслак сказал нам, что должен немедленно идти в Белую Стену и сообщить сатрапу, что мы прибыли. Мит-сер'у и я сказали ему, что хотим посмотреть город. Он дал мне денег. Я купил Мит-сер'у ожерелье и новые сандалии, но у меня осталось еще достаточно, чтобы поесть в гостинице. Потом мы вернулись на корабль, но Муслака там не было, и Нехт-нефрет сказала, что он еще не вернулся. И еще она была очень злая, потому что Муслак не взял ее в Белую Стену -- она никогда не была внутри, а Мит-сер'у вообще не была в Меннуфере. Мит-сер'у и я вернулись в гостиницу и сняли эту прохладную и удобную комнату, четыре пролета вверх, прямо под крышей. Слуги принесли нам воду для мытья, и взяли наши одежду, которую выстирают и принесут завтра утром. Наша кровать -- циновки, постеленные на деревянной раме. Мне кажется, что это очень бедное жилище, но Мит-сер'у говорит, что это намного лучше, чем в последней гостинице. И еще есть замечательная масляная лампа с высоким пламенем -- мне удобно писать.
  
   ГОРОД очень шумный и переполнен людьми, которые выглядят возбужденными, но изнуренными, особенно те, кто ходят из одной лавки в другую в квартале ювелиров. Улицы узкие, и дома теснятся друг к другу как люди. Нижний этаж всех домов занимает какая-нибудь лавка. Иногда лавки есть и на других этажах, и Мит-сер'у говорит, что они самые дорогие и предназначены для богачей. В нашей гостинице внизу располагается продуктовая лавка -- она же харчевня -- и мы в ней ели. Над ней комнаты. Чем выше -- тем комнаты лучше и дороже. Стены гостиницы, выходящие на улицу, очень толстые, потому что должны поддерживать много этажей. Поэтому даже на нижних этажах прохладно, а ветер и толстая крыша охлаждают верхние этажи.
   Завтра Мит-сер'у хочет купить косметику. Она говорит, что собирается только посмотреть на нее, но я уже не настолько молод, чтобы поверить в это. И еще она говорит, что ее родной город, Саис, совсем недавно был столицей Кемета. Теперь сатрап правит отсюда, и она очень рада. Она не хочет видеть его и иноземных солдат в своем городе. Я сам иноземный солдат, так написано в моем свитке. Тем не менее Мит-сер'у остается со мной. Никто не знает сердце женщины.
  
   МИТ-СЕР'У не купила новой косметики, но не расстроилась. Я обещал ей, что мы пойдем в квартал парфюмеров, но тут сатрап захотел поговорить с нами. Этим утром мы сначала пошли в квартал шорников. Мит-сер'у настаивала, чтобы я купил футляр, в котором можно носить этот свиток и чернила, и который защитит их от всяких случайностей. Мы нашли такой футляр, и, после долгого спора, купили его. И только собирались войти к квартал парфюмеров, как к нам подбежала Нехт-нефрет. Оказалось, что мы должны немедленно идти к воротам Белой Стены и там встретиться с Муслаком. Он послал десяток моряков на наши поиски, сказала она, но только у нее хватило ума догадаться, куда меня поведет Мит-сер'у.
   Мы наняли ослов и поскакали к воротам Белой Стены, которая стоит на красной земле недалеко от города. Мальчишки, владельцы ослов, будут ждать нас там. Вскоре к нам присоединились Муслак и Азибааль, и стражники пустили нас внутрь. У Муслака есть фирман.
   Прежде, чем я опишу крепость, я должен сказать, что только в центре города так шумно и тесно. За ним много домов пониже, в два и три этажа, красивых и больших, с садами на крыше и за окружающими их стенами. Лавок там нет, улицы достаточно широкие, по ним едут повозки и колесницы. Все очень красиво. Я думаю, что хотел бы жить в одном из таких домов. Да, и еще у города нет стены. Совсем нет.
   Муслак сказал, что мы должны ждать там, куда нас привели стражники. Но я хотел посмотреть крепость и все равно ушел, пообещав, что скоро вернусь. Я взобрался на внешнюю стену, прошелся вдоль нее и поговорил с солдатами, которых там увидел. Лучшие кварталы города лежали слева от меня, а сама крепость справа. Наверно во всем мире мало подобных зрелищ.
   Я слегка заблудился, и поэтому вернулся немного позже, чем собирался, но остальные все еще ждали. У Мит-сер'у был футляр, который мы купили для моего свитка, так что когда мимо шел юный писец, я попросил у него воды, чтобы смочить мое перо. (Я нашел два колодца, очень глубоких, и не смог поднять из них воду. И я не хочу еще раз ослушаться Муслака.)
   Он жрец, и его зовут Тотмактеф. Он был очень дружелюбен и охотно поболтал с нами. Я показал ему мой свиток и объяснил, что не могу писать на языке Кемета, но только на том языке, на котором думаю. Он принес мне маленький горшочек с водой и заставил написать мое имя и имена остальных на куске папируса. Народ Кемета пишет тремя способами. (* то есть иероглифами, иератическим письмом и демотическим (сект чат). Их можно сравнить с печатным, рукописным и скорописью. Примечание Дж.В.), и он показал мне все три, перед уходом написав свое имя. Больше о нем нечего сказать, но я должен был подумать побольше, прежде чем писать о нем.
   Возможно лучше всего было вообще не писать о нем.
  
   НИКОМУ не разрешают строить дома ближе, чем в полете стрелы от Белой Стены. Сама Белая Стена удивила меня, когда я увидел ее в первый раз. Она достаточна высока, но я ожидал, что она будет еще выше. И она удивила меня повторно, когда мы вошли внутрь, потому что она намного больше, чем я ожидал. У храмов в городе толстые стены и чудовищные колонны, но они ничто по сравнению с этой огромной крепостью. Несколько колец защиты, квадратные сторожевые башни у ворот и в уголках стен, сухой ров. Если какие-нибудь враги захватят стену, лучники на башнях все равно сумеют уничтожить их всех.
   Солдаты, с которыми я говорил, местные, из Кемета. Они говорят, что персы -- главным образом всадники. Сами солдаты высокие и темные. Многие в таких же головных платках, как у меня. У них копья и большие щиты с прорезями, через которые можно глядеть вперед. У одного солдата есть легкий топор. Он висит позади щита на двух веревочных петлях, которые не соскальзывают с него, потому что им мешает крюк на конце рукоятки.
  

5

НАС ПРИЗЫВАЕТ САХУСЕТ

  
   МЫ опять ели в гостинице, хотя на этот раз делили прекрасного поджаренного гуся с Муслаком, Нехт-нефрет и Азибаалем. Я не мог писать, пока они не ушли, а мне так много надо записать.
   Сатрап хотел видеть нас. Он моложе, чем я думал, в его жесткой черной бороде нет ни единой седого волоса. У него глаза сокола. С ним были еще двое людей, постарше, из Парса и Кемета. Все трое сидели; мы стояли. Когда слуга назвал наши имена сатрапу, тот сказал: -- Мне нужен прочный корабль -- но не трирема с сотнями гребцов, а маленькое ловкое судно с храбрым капитаном. Ты храбр, Муслак?
   -- Достаточно храбр, чтобы исполнить твою волю, Великий Князь, -- сказал Муслак, -- в чем бы она не состояла.
   -- Давай надеяться, что ты говоришь правду. Я знаю, что вы, Люди Пурпура, храбрые моряки. Ты бывал на Оловянных Островах?
   -- Много раз, -- объявил Муслак.
   -- Я не спрашиваю тебя, для чего ты ездил так далеко. -- Сатрап повернулся к Азибаалю: -- Ты один из офицеров этого человека?
   Азибааль кивнул. -- Я его первый помощник, Великий Князь.
   -- В таком случае ты поклянешься, что он действительно храбр, и не имеет значения, правда ли это или нет. А ты сам, ты храбрый моряк?
   -- Я не так храбр, как он, -- признался Азибааль.
   Муслак покачал головой. -- Азибааль отважнее любого моряка с любого другого корабля, он также отважен, как и я, или даже больше.
   -- Будем надеяться. У двоих из вас есть женщины. У одного нет. -- Сатрап указал на Нехт-нефрет. -- Ты чья женщина?
   Она наклонила голову, не в силах встретиться с ним глазами. -- Капитана Муслака, Великий Князь.
   -- А ты? -- Он указал на Мит-сер'у.
   Она стояла выпрямив спину, в ее глазах плескалась гордость. -- Я принадлежу Латро, Великий Князь.
   Какое-то время сатрап сидел молча, и мне показалось, что Мит-сер'у должна почувствовать на себе не только его взгляд, но и когти. Наконец она отвернула голову.
   -- Имени Латро нет в моем списке.
   -- Я -- уроженка Кемета, -- прошептала бедная Мит-сер'у. -- Мы, люди Кемета, называем его Латро. (Когда мы ехали обратно, я спросил ее об этом. Оказалось, что я читал ей мой свиток, и оттуда она взяла это имя.)
   Человек из Кемета, который сидел слева от сатрапа, что-то прошептал ему. Он очень высок, но сгорблен, с бритой головой, крючковатым носом и сверкающими глазами.
   Сатрап медленно кивнул. Потом сказал, обращаясь ко мне: -- У тебя одно имя среди Людей Пурпура, другое здесь.
   Я кивнул, потому что знал, что Мит-сер'у и Нехт-нефрет называют меня Латро, но Муслак и Азибааль -- Левкис.
   -- Князю говорят, а не кивают, -- сказал другой человек, из Парса.
   -- Да, Великий Князь, -- громко сказал я, -- все так, как ты сказал.
   -- Когда-то я знал человека по имени Артаикт, -- сказал сатрап. -- Он умер от рук твоих эллинов.
   Я ничего не сказал.
   -- Ты знаешь этом имя?
   -- Нет, Великий Князь.
   -- Ты эллин, и боишься, что тебя накажут за эту смерть. Я понимаю. Не бойся, Латро. Я дал слово. У этого Артаикта были воины эллины. Трое из них сразились с человеком по имени Латро, который убил их всех. Артаикт умер, прежде чем смог рассказать мне об этом, но некоторые другие не умерли. Ты -- тот самый человек.
   Я ничего не сказал, потому что не помнил ни Артаикта, ни это сражение.
   -- Ты не отрицаешь это?
   -- Я никогда не осмелюсь противоречить тебе, Великий Князь.
   Сатрап повернулся к Муслаку. -- Где ты подобрал его, капитан?
   -- В Лухиту, Великий Князь. Он мой старый друг. Он хотел плыть в Кемет, и я предложил ему поплыть вместе со мной, бесплатно.
   -- Если я пошлю тебя на юг, пойдет ли он с тобой?
   -- Только если ты этого захочешь, Великий Князь.
   -- Я хочу. Возьми его с собой. И я собираюсь послать с тобой солдат. Что ты знаешь о южных странах, капитан?
   -- Я был не дальше Уасета, Великий Князь, -- ответил Муслак.
   Сатрап перевел ястребиные глаза на Азибааля. -- Не дальше?
   Азибааль ответил как мужчина: -- Не дальше, Великий Князь.
   -- Очень хорошо. А теперь слушайте меня, вы все. К югу от этой страны лежит другая, называемая Нубией. Она не подчиняется моему брату, но и не воюет против нас. Когда-то она подчинялась Кемету, поэтому мудрые люди Кемета, -- он кивнул на высокого человека, -- много знают о ее истории. Некоторые из них говорят на ее языке. Но даже они почти ничего не знают о том, что происходит там сейчас. И никто ничего не знает о Низе, обширной стране к югу от Нубии. Я правлю Кеметом от имени брата, и долг сатрапа обязывает меня знать как можно больше о соседних странах. Я хочу послать вас всех, вместе с кораблем, на юг, так далеко, как только течет Великая Река. Вы узнаете все, что только можно узнать, вернетесь сюда и расскажите мне об этих странах. Понятно?
   Муслак поклонился. -- Да, Великий Князь.
   Сатрап взглянул на человека из Парса, который встал и дал Муслаку тяжелый кожаный кошель. Человек был невысок, и, подобно многим маленьким людям, сидел и стоял очень прямо. Его скудная борода был совершенно белой.
   -- Там есть пороги, -- сказал сатрап. -- Тебе придется обходить их стороной, все, кроме первого. Это будет трудно, но не невозможно. Имей в виду, что тебе придется обносить вокруг порогов и все те припасы, которые ты купишь на мое золото. Так что не забывай об этом, когда будешь выбирать их.
   Муслак опять поклонился. -- Не забуду, Великий Князь.
   -- Может быть, тебе придется нанять местных жителей. Этот человек, -- он кивнул на того, кто дал Муслаку кошель, -- присмотрит за этим. Его зовут Чаниу. Он пойдет с тобой. С ним будет писец и еще три воина. И он будет отдавать тебе приказы.
   -- Приветствуем его, Великий Князь, -- сказал Муслак.
   -- Слева от меня сидит Сахусет, мудрый человек Кемета. Он тоже пойдет с тобой. -- Сатрап повернулся к Сахусету. -- Есть ли у тебя слуга, Святой?
   Если бы я закрыл глаза, пока говорил Сахусет, я бы подумал, что говорит змея, холодным и хитрым голосом: -- Не такой слуга, которого надо кормить, Великий Князь.
   -- Очень хорошо.
   Потом сатрап опять обратился к Муслаку. -- Я могу послать с тобой солдат Кемета. Сколько, решай сам. Они будут подчинятся Чаниу, как и все на борту. Имей в виду, что ты и Чаниу должны кормить их, и, значит, тебе придется покупать еду в тех местах, мимо которых ты будешь плыть. И еще запомни, что тебе потребуется очень много людей, чтобы провести свой корабль вокруг порогов. Сколько тебе нужно?
   Муслак потер подбородок. -- Пять, Великий Князь.
   Так и решили. Слуга проводил нас обратно в тот самый двор, в котором я писал, и сказал подождать. Вскоре вернулся Тотмактеф. Чаниу желает поговорить с нами, сказал он, и только потом мы сможем уйти. Он повел нас в новом направлении, и мы оказались в освещенной солнечным светом комнате; множество свитков, похожих на мой, лежали на деревянных полках. Чаниу писал за столок, но, при виде нас, встал и отложил стило; ростом он не выше Мит-сер'у. Он приветствовал нас, пригласил сесть и сел сам. -- Я буду вашим командиром во время путешествия, которое будет долгим и трудным, -- сказал он. -- Поэтому мне кажется, что я должен получше узнать вас перед тем, как мы отплывем. Я надеюсь, что никто из вас не возражает против этого? Я имею ввиду свою роль командира. Сатрап, князь Ахемен, назначил меня -- хотя я ученый, и никогда не руководил людьми. Еще раз, если кто-нибудь возражает, самое время об этом сказать.
   Муслак прочистил горло. -- Я не возражаю, благородный Чаниу. Но я должен самым почтительным образом попросить, чтобы любой приказ, отдаваемый моей команде, шел через меня.
   -- Конечно. -- Чаниу кивнул и улыбнулся. -- Я совсем не морской человек, капитан. Я буду советоваться с тобой по любому вопросу, связанному с судном, и заменю тебя только в случае крайней необходимости. Это все?
   Муслак кивнул.
   -- Кто-нибудь еще?
   Все молчали. Наконец я встал. -- Благородный Чаниу. Я приехал в Кемет в поисках следов, которые оставил здесь несколько лет назад. Я знаю, что уже бывал в этом городе и именно здесь повстречался с Муслаком.
   Чаниу дал мне знак говорить дальше.
   -- Если я найду такие следы, я пойду по ним, -- закончил я.
   -- А! Но если не найдешь, Луций?
   -- Останусь с моим другом Муслаком, если он мне разрешит.
   -- Разрешу, -- сказал Муслак.
   -- Сообщишь ли ты нам, если захочешь уйти? Попрощаешься? -- спросил Чаниу.
   Я кивнул. -- Да, конечно.
   -- Хорошо. Ты знаешь, где ты находишься, Луций -- кстати, тебя зовут именно так -- и почему ты здесь, ведь ты прочитал свой собственный свиток, пока вы ждали, когда вас поведут к сатрапу. Но ты забудешь об этом завтра, если опять не прочитаешь его.
   Мит-сер'у выглядела удивленной, но я согласился.
   -- Эта девушка и твой друг время от времени напоминают тебе об этом и о других важных вещах. Они -- память, которую ты утерял. Верно, моя дорогая?
   -- О самый благородный Чаниу, я не думаю, что это имя упоминается в свитке, -- ответила Мит-сер'у.
   Улыбнувшись, Чаниу кивнул. -- Я много лет изучал оккультные искусства, моя дорогая. Ты мне веришь?
   Мит-сер'у в испуге наклонила голову. -- Если ты так сказал, о самый благородный Чаниу.
   -- Нет. Я хотел только узнать, веришь ли ты мне или нет. Сатрапу сообщили, как зовут твоего хозяина. И он доверил это имя мне. Я послушал его речь и разгадал нетрудную загадку: он говорит с акцентом Человека Пурпура. Та что разгадка очень проста, моя дорогая, как и у большинства чудес.
   На мгновение воцарилась тишина, а потом Нехт-нефрет спросила: -- Тогда ты на самом деле не предсказатель?
   -- О нет, моя дорогая, я предсказатель. -- Темные глаза Чаниу мигнули. -- Я происхожу из рода магов, и мы достаточно знамениты в этом мире. Но, в отличие от тех, кто притворяется, будто знает наше искусство, мы никогда не говорим о нем ни одного слова неправды. Хочешь знать, что приготовила тебе судьба?
   Нехт-нефрет медленно кивнула.
   -- Тогда я расскажу тебе об этом, -- сказал Чаниу, -- но не сейчас. У нас будет много свободного времени на корабле. И много возможностей поговорить.
   Он прочистил горло. -- Теперь, когда мы познакомились получше, я скажу вам то, ради чего позвал вас сюда; и от того, насколько вы поймете мои слова, зависит результат моей работы и ваши жизни. Во первых, я полностью отвечаю за эту экспедицию. Поэтому все мужчины и женщины должны беспрекословно подчиняться мне.
   Во-вторых, я передаю часть своей власти другим. Капитан Муслак будет отвечать за наше судно и ее команду. И за тебя, Нехт-нефрет. Луций будет командовать солдатами, как из Парса, так и из Кемета. И, конечно, Мит-сер'у.
   -- О благородный Чаниу, -- сказал я, -- я забываю на следующее утро. Мне кажется, что я не самый подходящий человек для того, чтобы командовать воинами.
   Чаниу кивнул и улыбнулся. -- Если руководство этой экспедицией будет возложено на тебя, Луций, ты сможешь избежать этого поста. Но пока командую я и все будет, как я говорю.
   -- О самый благородный Чаниу, -- сказал Азибааль, -- я думаю, что ты решил очень мудро.
   Чаниу улыбнулся и поблагодарил его. -- И третье. Тотмактеф, которого вы уже встречали, тоже едет с нами -- он тот самый писец, о котором говорил наш сатрап. Он будет отвечать за Сахусета -- самый сложный пост. Я прошу тебя, Нехт-нефрет, и тебя, Мит-сер'у, помогать ему всеми возможными способами. Согласны?
   Все кивнули.
   -- Хорошо. Надеюсь, мне не нужно объяснять, что Великий Царь желает мира и дружбы между народом Парса и народом Речной Земли. Однако не все так исполнены благих намерений, как он.
   -- Я -- такой же, как и он, -- сказал Муслак.
   Чаниу кивнул. -- И я. И если мы семеро будем ссориться друг с другом, как мы сможем не поссориться с нубийцами? Если у нас будет война между собой, как мы сможем остаться в живых?
   Нехт-нефрет посмотрела на меня, потом на Муслака. Ни один из нас не сказал ни слова, и она заговорила сама. -- У нас на борту будут три воина из Парса и пять из Кемета. Если они начнут сражаться...
   -- Мы погибнем. -- Спокойный взгляд Чаниу упал на меня. -- Вот это и будет твоей главной задачей, Луций -- сделать так, чтобы они не сражались друг с другом. Ты не из Парса и не из Кемета. Ты чужак для тех и других. Твоя задача не легка, но ты должен справиться. Капитан, есть ли у тебя вопросы о тех запасах, которые ты должен купить?
   Муслак пожал плечами. -- Есть лавки с корабельными товарами, и я куплю там то, чего нет ни в какой гостинице. Есть ли гостиницы в Нубии, о благородный Чаниу?
   -- Очень мало, но мы поплывем за Нубию.
   -- Я знаю, -- сказал Муслак. -- В Нису, где бы она ни была.
   -- Так далеко, как течет река, -- прошептал Чаниу.
   Нас отпустили, всех, кроме Тотмактефа. Но голос Чаниу остановил нас прежде, чем мы дошли до двери. -- Остерегайтесь Сахусета. Быть может он и не собирается вредить вам, но, если вы мудры, будьте с ним повежливее, хотя о дружбе речь не идет.
   Сейчас за нами пришла женщина, служанка Сахусета. Я и Мит-сер'у пойдем с ней, когда луна сядет.
   Да, еще я должен написать, что когда Тотмактеф пришел к нам во двор, рядом с ним шел павиан. Он был очень большой, и смотрел серьезно, как человек. Не думаю, что остальные видели этого павиана, но я видел. Тотмактеф сам не видел его, или, во всяком случае, мне так показалось. Я на мгновение отвернулся, а когда опять взглянул, павиана уже не было.
  

6

Я ВСПОМНИЛ

   МОЯ жена, мой дом, мои родители, служба Великому Царю, смерть друзей -- все, что я когда-то знал -- нахлынуло на меня. Теперь я знаю все, благодаря Муслаку и Мит-сер'у, которые рассказали мне о моей жизни. Они говорят, что я должен записать это, как обычно. Вот что я помню сейчас.
   Мы были в гостинице. Пришла женщина, странная молчаливая женщина, чьи глаза двигались не так, как у других женщин. Она подошла к Муслаку и сказала ему, что, когда луна сядет, мы должны будем пойти с ней. Потом она обратилась ко мне, и это был последний раз, когда я слышал ее голос; она сказала, что я должен пойти с ней, если хочу вспомнить. Мит-сер'у и я сказали, что мы пойдем, но сначала немного поспим, потому что луна еще высоко.
   Я написал. Потом мы пришли в эту комнату, заперли дверь и занялись любовью. Это было долго, медленно и приятно, потому что Мит-сер'у знает очень много о любви. Когда все кончилось, я заснул.
   Я проснулся. Мит-сер'у спала рядом со мной, а молчаливая женщина сидела на стуле по другую сторону от меня. Я решил, что Мит-сер'у пустила ее, пока я спал. Но она говорит, что не делала этого.
   Молчаливая женщина разбудила Мит-сер'у и жестом показала нам идти за ней. Она долго вела нас по темным улицам, пока не привела к дому Сахусета. Это маленький домик с большим садом. Я держал Сабру за руку, Мит-сер'у держала мою, и все равно было очень трудно войти в дом. Там было какое-то животное, которое глядело на нас, или что-то, что казалось животным. Оно не лаяло и рычало, но я видел зеленые глаза, сверкавшие в тени как изумруды.
   Двери дома Сахусета были широко открыты. Кто-то -- я не видел кто -- зажег лампу, когда мы вошли, и Сахусет вышел из другой комнаты. И отпустил молчаливую женщину, назвав ее Сабра. Я ожидал, что она выйдет из комнаты, но нет: она отошла в угол и застыла там, глядя на Сахусета и нас невидящим взглядом.
   -- Ты не можешь вспомнить, Латро. Я попросил тебя придти сюда, чтобы помочь тебе. -- Каждый раз, когда Сахусет произносил слово, один из крокодилов, свисавших с потолка, шевелил хвостом.
   Я сказал ему, что если бы он мог помочь мне увидеть прошедшие дни, я был бы ему очень благодарен.
   -- Мне нужна твоя благодарность. Мне нужно добрая воля твоей женщины и вообще всех, кто будет с нами на юге. Но твою я хочу больше всего. Ты проклят богом. Это плохо, для тебя. И очень таинственно.
   Видя, что я не понимаю, он добавил: -- Проклятие бога -- прикосновение бога. Когда бог касается тебя, он передает тебе малую толику своей божественной сущности. Когда высший жрец выходит из святилища, он срывает с себя свою одежду и ленты. И сжигает их. Ты знаешь почему?
   Я сказал, что не знаю. Мит-сер'у сказала, что знает, но я думаю, что она солгала.
   -- Он не хочет передавать верующим божественную сущность. Ибо если она у них есть, для чего им жрец или храм? Я сам жрец, жрец Красного Бога. Вы знаете о Красном Боге?
   Мит-сер'у покачала головой. Я сказал, что я солдат, и поэтому должен быть слугой Красного Бога.
   -- Невежественная толпа считает Красного Бога злом, -- сказал Сахусет таким голосом, как будто учил детей в школе, -- ибо он командует злыми демонами ксу. Если он приказывает такому демону оставить человека, ксу вынужден уйти. Они обязаны подчиняться всем его приказам. -- Сахусет вздохнул. -- Красный Бог -- бог пустыни. Лошадь и гиппопотам, свинья и крокодил -- его священные животные. У него есть большой храм на юге...
   -- Сет! -- боязливо воскликнула Мит-сер'у. -- Это Сет.
   -- У Красного Бога много имен, -- сказал Сахусет так, как будто хотел успокоить испуганного ребенка. -- Ты можешь называть его таким именем, как тебе хочется. Имена богов не имеют никакого значения, ибо никто не знает настоящие имена богов.
   -- Я думаю, что нам лучше уйти, -- сказала Мит-сер'у и взяла меня за руку.
   Я покачал головой.
   -- Ты храбрый человек, -- сказал Сахусет. -- Я знал это. Только храбрых людей стоит принимать в расчет. Я сказал тебе, что хочу добиться твоей благодарности. И ты не спросил, почему.
   -- Тогда я спрошу сейчас, -- ответил я. -- Почему ты хочешь моей дружбы?
   -- Только твоей поддержки, -- сказал мне Сахусет, -- только ее. Предположим ты найдешь пожелтевший свиток, в котором записана давно потерянная мудрость. Захочешь ли ты сохранить его для себя?
   -- Да, -- сказал я, -- если смогу прочитать его.
   -- А если нет?
   Я пожал плечами.
   -- Принеси его мне, и я прочитаю его тебе. Ты это сделаешь?
   -- Конечно, -- ответил я, -- если ты этого хочешь.
   -- А камень с письменами? Любую подобную вещь?
   Я кивнул.
   -- Это все, что я прошу. Запомни то, что обещал мне -- или я напомню тебе. Теперь отпусти то, что держит твоя рука.
   Я посмотрел вниз, на мою левую руку, и увидел, что она держит крылатую рыбу, вырезанную из черного дерева. Я не помнил, что брал ее, но, наверно, схватил эту игрушку, пока мы разговаривали. Я отпустил ее, как и просил Сахусет.
   -- Мне потребуется капля твоей крови, -- сказала он, -- и капля крови непристойной женщины.
   -- Я охотно дам тебе каплю своей крови, -- сказал я ему, -- и могу сходить в город за такой женщиной, если ты этого хочешь.
   Сахусет вынул из ящика длинный прямой нож с тонким бронзовым лезвием и рукояткой из зеленого камня в виде языка крокодила. -- Сомневаюсь, что в этом есть необходимость, -- сказал он.
   Потом он взял мою левую руку и проверил все пальцы; мне показалось, что он вглядывался в те места, которые касались рыбы. Наконец он уколол четвертый палец и выдавил каплю крови в маленькую красную бутылку.
   -- Теперь ты, -- сказал он, кивнув Мит-сер'у.
   Она задрожала, но послушно подошла к нему. Он не стал исследовать ее пальцы, но уколол в ладонь, поймал ее кровь желобком лезвия, пересек комнату, подошел к Сабре, неподвижно стоявшей в углу и протянул нож ей.
   Она смочила в крови пальцы, и выкрасила ими себе щеки и лицо. Потом опять застыла, и больше уже не шевелилась.
   Когда все закончилось, Сахусет налил в большое блюдо воду и капнул в нее каплю моей крови из красной бутылочки. Потом набрал пыли цвета засохшей крови из металлического ящика и очень осторожно посыпал ею поверхность воды.
   Какое-то время мы ждали, очень долго, как мне показалось. Наконец поверхность заволновалась, как если под водой плавала лягушка или какое-нибудь другое создание. Так продолжалось довольно долго, потом прекратилось. Сахусет пристально вгляделся в плавающую на поверхности пыль, вздохнул, потер подбородок, взял блюдо и все его содержимое выплеснул на пол. -- Ты проклят иноземной богиней, -- сказал он, -- богиней севера.
   Мит-сер'у глубоко вздохнула.
   -- Мало что я могу сделать, но сделаю, все, что смогу -- если ты захочешь.
   -- Делай, -- сказал я. -- Ты говорил о поддержке. Ты получишь мою, если сделаешь хоть что-нибудь, чтобы помочь мне.
   Сахусет пожал плечами. -- Я могу дать тебе ксу, который будет сражаться с проклятием. Но он войдет в тебя. Ты понимаешь? В тебе будут двое, и тебе это может не понравиться.
   -- Ты имеешь в виду, -- спросил я, -- что во мне будет двое меня? (Я не уверен, что правильно понял слова Сахусета. Здесь я записываю их так, как понял.)
   Сахусет протянул руку и коснулся моей макушки. -- Вот это дом, могила. Здесь живет один, и ты говоришь "Я". Теперь здесь будут жить двое, Я и Ксу. Тебе может не понравится делить с ним дом, в котором ты так долго жил один.
   -- Но он снимет проклятие.
   -- Да, пока будет находиться с тобой.
   -- Как долго это будет? -- спросила Мит-сер'у.
   Сахусет покачал головой. -- Пока его не изгонят. Но я не могу сказать кто или что изгонит его, и когда. Он должен сам сказать мне это.
   Мит-сер'у медленно кивнула.
   -- Хочешь ли ты этого, Латро? (Хвосты крокодилов задвигались, как если бы они поплыли.)
   -- Да, хочу, -- ответил я.
   -- Очень хорошо. Я должен подготовиться. -- Сахусет повернулся и пошел, на его бритой голове свернули капли пота. У двери он остановился и добавил. -- Ждите здесь. Можете сидеть, но не лежать. И не открывайте ни одного ящика или шкатулки.
   Как только он вышел, Мит-сер'у начала изучать комнату. Мне показалось, что она хочет что-нибудь украсть, так что я заставил ее сесть на высокий стул, спинка которого была украшена разными картинами Кемета. Я сам подошел к женщине, стоявшей в углу, и заговорил с ней. Она не ответила. Тогда я коснулся ее лба в том месте, где не было пятен крови Мит-сер'у. Это был воск. Я коснулся ее руки и ее глаза увидели меня. Как если бы я разбудил ее ото сна, хотя ни один ее мускул не двинулся. Я поспешно отошел.
   После чего я и Мит-сер'у долго сидели, пару раз поцеловались, но почти не разговаривали.
   Вернувшись, Сахусет приложил палец к губам и жезлом из слоновой кости показал нам следовать за ним. Мы пошли, молча. Он провел нас через несколько комнат, потом мы спустились по винтовой лестнице и оказались в темной комнате, где воздух был холоден и безжизнен.
   Наверно мы находились далеко под землей. Пол был усыпан черным песком, или, возможно, песком, смешанным с пеплом. Прямо перед нами стоял высокий ящик, по форме напоминающий человека. На его верхушке было нарисовано человеческое лицо, и в полутьме он почти казался человеком, сильным и красивым, который потерял что-то другое перед тем, как потерять жизнь, и много раз говорил себе, что потерял совершенно ненужную вещь.
   Ящик тоже был раскрашен, как шкатулки и все остальное, но краски были старые и тусклые. Кое-где краска вообще отвалилась, а дерево треснуло.
   Сахусет положил мою руку на плечо Мит-сер'у, ее руку на мое плечо, и знаком показал, чтобы мы не двигались. Потом своим жезлом начертил вокруг нас круг и сам встал внутри. В этом же кругу, хотя и близко от края, оказались и три лампы. Сахусет начертил треугольник так, чтобы лампы стали его углами, и зажег их, коснувшись своим жезлом и пробормотав какие-то слова. Я ничего не понимал и едва мог слышать. Когда он закончил слова заклинания, лампы выбросили желтое блестящее пламя. По комнате поплыли странные ароматы.
   Потом мы опять стали ждать.
   Вскоре мне показалось, что в доме над нами кто-то ходит, слабый звук шагов долетал до нас через лестницу. Я решил что это восковая женщина, Сабра; возможно так оно и было. Через какое-то время до меня дошло, что кто-то обыскивает дом, переходит из комнаты в комнату, в поисках кого-нибудь или чего-нибудь. Что-то скрипело, но шаги не становились ни быстрее, ни медленнее.
   Наконец шаги послышались на лестнице. Пламя в лампах осело, стало зеленым, потом синим. Что-то или кто-то, более высокий, чем Сахусет, спустился по лестнице. Не человек, но напоминавший человека, с маской из свежих листьев на лице.
   Сахусет что-то сказал ему на незнакомом мне языке. Незнакомец ответил на том же языке. Каждый раз он говорил три слова, не больше и не меньше.
   -- Ксу останется в тебе, пока ветер не зашевелит зерно на твоем лице, -- сказал Сахусет, обращаясь ко мне. -- Тогда он уйдет. -- С этими словами Сахусет взял меня за руку, подвел к краю круга и жестом показал, что я должен выйти за линию. Я так и сделал.
   Наверно впоследствии, когда я буду это читать, то не поверю собственным глазам, но я почти ничего не помню из того, что было дальше. Я пришел в себя на темной улице, рядом со мной шла женщина, которую я не знал, и говорила очень громко и очень быстро. Вокруг меня плавали лица отца, матери и сестры. Я опять вспомнил нашу ферму, каждый луг и каждое поле, и вновь пережил смерть друзей. Женщина, шедшая рядом со мной, часто что-то говорила, но я не слушал ее слова, и только рассказывал ей все, что приходило мне в голову -- о тысячах событий, которые я раньше не помнил.
   Наконец я вспомнил Джасту и ударил женщину. -- Ты шлюха! -- Я помню, что закричал на нее. Потом выхватил меч и убил бы ее, но она так сжалась в комок, что я не сумел ударить.
   Она привела меня в гостиницу. Все это время я говорил очень громко, но на своем языке, не на ее. Люди глядели на меня и смеялись, считая меня пьяным. Мы поднялись по лестнице со многими ступеньками и вышли на крышу, где стояли два раскрашенных шатра и сотни цветов, поднявших свои красивые лица поднимающемуся солнцу. Женщина повернулась ко мне. -- Смотри, Латро! -- Я посмотрел; утренний ветер холодил мое лицо, осушая пот.
   -- Что это? -- спросил я на ее языке. -- На что ты указываешь, Мит-сер'у?
   -- Видишь, это Бессмертные -- звезды севера. Они почти скрылись из виду. -- Она поцеловала меня. -- И ты опять мой.
  

7

ТОТМАКТЕФ

   ПИСЕЦ опять здесь. Хозяин послал его проверить готовность корабля. Его хозяин -- Чаниу. Писец не сказал мне этого, но я слышал, как он так говорил. Он сам -- из Кемета, и жрец. Мы говорили об искусстве письма. Он показал мне их письмо картинками и объяснил, как его надо читать. Его можно писать в любом направлении, но картинка-человек должна смотреть в конец. И птицы тоже. Можно также писать вниз, но не вверх. Он написал имя сатрапа и прикрыл его щитом.
   И еще он сказал, что мы должны взять с собой нубийца, поскольку нам нужен человек, знающий эту страну. Я не думал об этом. Он сказал, что в армии Кемета много нубийцев. -- Они отличные лучники, -- сказал он мне. -- У нас тоже есть хорошие лучники, но их немного.
   -- Они восхитительные любовники, Латро, -- прошептала Нехт-нефрет. -- У меня был один такой.
   -- Да, -- поддержала ее Мит-сер'у, -- иностранцы всегда любят горячее, -- и она сжала мою руку.
   -- Они хорошие воины, -- объявил Тотмактеф.
   Я спросил об их тактике.
   Он засмеялся и сказал: -- Ты уже забыл, как говорил мне, что жрецы и писцы ничего не знают о войне. Ты более любезен, чем мои соотечественники.
   -- Как я могу знать, насколько хорошо ты знаешь искусство войны? -- сказал я.
   -- Я знаю очень мало, так, нахватался от Чаниу и других людей Парса. Но они действительно знают очень много.
   -- Не больше чем мы, -- заявила Нехт-нефрет.
   -- Но не о такой тактике, -- сказала Мит-сер'у и все засмеялись.
   Мне нравится этот юный писец. Он любит учиться, но всегда готов учить. Таких людей не так много. Я не знаю, храбр он или нет, поскольку Мит-сер'у говорит, что мы совсем недавно познакомились с ним и не видели, как он сражается. Тем не менее его глаза говорят сами за себя, и он намного храбрее, чем думает сам. Я хотел бы, чтобы в бою рядом со мной стоял он, а не кто-нибудь другой. Конечно его бог должен быть милостив к нему! Что это за бог, если он не поможет такому жрецу?
   Он скажет своему хозяину, что мы готовы. Муслак говорит, что мы не должны ждать ни ветра, ни прилива.
  
   Я ОТВЯЗАЛ канат и прыгнул на борт. Матросы на реях развязали парус. На середине реки ветер сильнее, но мы держимся около берега, где течение меньше -- хотя мне кажется, что здесь вообще нет течения. Река очень широкая, и течение ослабло настолько, насколько могло.
   С нами три лучника из Парса и пять копьеносцев Кемета. Все подчиняются мне, и никому из них это не нравится. Двое поссорились. Я ударил обоих, но это не помогло. Они выхватили кинжалы, и я отобрал их. Но когда они опять начали задираться, я разогнал их и сказал, что если они не успокоятся и не вложат мечи в ножны, я убью их обоих. Они вложили. Но я уже повредил Уро руку, в которой он держит копье, хотя и не собирался.
   Я проверил их снаряжение, заставил наточить оружие и почистить доспехи. Потом опять проверил их, и, если находил недостатки, заставлял их раздеваться, как по одиночке, так и группами. Как раз сейчас они все опять чистят и точат. Капитан предложил заставить их каждый день чистить и мыть палубу, иначе, сказал он, мы быстро зарастем грязью, потому что на борту очень много людей. Я сказал ему, что мы сделаем и это, тоже.
   Все воины хотят быть моими друзьями, но я не собираюсь дружить ни с одним из них. Мит-сер'у говорит, что это мудро, и я знаю, что она права. Она моя речная жена, а Нехт-нефрет -- Муслака. Нехт-нефрет очень красивая женщина, она выше Мит-сер'у и более изящна. Но Мит-сер'у тоже прекрасна и любит меня. Я никогда не обменяю ее.
   Мне кажется, что они обе очень умные, даже слишком, и еще они подруги, постоянно о чем-то шепчутся и переговариваются.
  
   Я РЕШИЛ записать то, что обязан знать, когда буду перечитывать свиток. Мы на корабле Муслака. Его имя Гадес. На борту две женщины и двадцать семь мужчин. Мужчины: Чаниу -- командир, Муслак -- капитан, Сахусет -- ученый человек из Кемета. Тотмактеф -- писец. Я командую восьмью воинами, остальные -- моряки. Женщины: Нехт-нефрет и Мит-сер'у. Первая принадлежит Муслаку, вторая -- мне. Она на два пальца ниже Нехт-нефрет и, по-моему, на год моложе. Во всяком случае она моложе меня. Мне кажется, что она боится всех остальных мужчин, быть может за исключением Чаниу и Тотмактефа, и очень боится Сахусета. Когда он близко, она старается встать рядом со мной, и мне все время хочется сказать ей, чтобы она отошла, но это было бы слишком жестоко. И глупо, потому что она помнит все, что я забыл.
  
   В ВОДЕ много крокодилов. Я только что видел одного, очень большого, который может быть очень опасным. Муслак говорит, что скоро мы увидим гиппопотамов. Мит-сер'у видела много изображений, но никогда не видела их живьем. Нехт-нефрет говорит, что цари охотились на них, когда этой страной никто не правил. Я думаю, что они не могут быть больше этого корабля, но Нехт-нефрет сказала, что могут.
   Мы заговорили о свиньях. Все потому, что Нехт-нефрет сказала, что на земле гиппопотамы выглядят как свиньи, хотя они намного больше и едят траву, как лошади. Поэтому их называют речными лошадями. Муслак сказал, что свиньи -- хорошая еда, и, я знаю, это правда. Но женщины возмутились. Никто в Кемете не ест свиней, сказали они. Сахусет на это улыбнулся, и я понял, что это не так.
   Муслак сказал, что речные лошади -- хорошая еда, но очень опасно охотиться на них, находятся ли они на суше или в воде. Я сказал, что жирные животные не могут быть опасными, и не имеет значения, насколько они велики. Я сказал это, потому что хотел узнать побольше.
   -- Я никогда не охотился на них, -- сказал Муслак, -- но знаю, что они разбивают большие лодки и затаптывают людей до смерти. У них огромные челюсти, и они могут искусать крокодила до смерти. А шкуры у них толстые и прочные, и никакое копье не может пробить их жир и проникнуть внутрь.
   -- Кроме моего, -- заявил один из моих солдат.
   Нехт-нефрет улыбнулась и сказала ему: -- Тепу убьет тебя, Амаму. -- Тепу -- так люди Кемета называют гиппопотамов.
  
   Я ПРОЧИТАЛ то, что написал о корабле Мит-сер'у. Один из моряков присоединился к нам, чтобы послушать. Когда я дочитал, он сказал: -- Здесь есть еще одна женщина.
   Мы оба сказали, что нет.
   Он пожал плечами. -- Прошлую ночь я спал на палубе. И с нами была женщина. Мы предложили ей деньги, но она отказалась и спустилась вниз. Мы не смогли ее найти.
   -- Кто же тогда ее защитник? -- спросила Мит-сер'у.
   Моряк только встал и отошел от нас. Мит-сер'у говорит, что его зовут Азибааль. Я спросил Мит-сер'у, откуда она знает, что у женщины есть защитник.
   -- Иначе они бы изнасиловали ее. Когда мы были дома, в Саисе, нас защищали жрецы. Поэтому ты должен был пойти в храм и нанять нас. Ты, конечно, не помнишь, что Муслак дал жрецу деньги?
   Я согласился, что не помню.
   -- А я знаю, что он сделал это. Очень большие деньги, и из них мы не получили ничего. Вот то, что вы дадите нам потом, будет нашим -- если ты сделаешь мне какой-нибудь подарок, когда мы будем расставаться, или купишь мне какое-нибудь украшение, пока мы вместе.
   -- У меня почти нет денег, -- сказал я.
   -- Будут, -- уверенно сказала Мит-сер'у.
  
   ВОТ все, о чем мы говорили тогда, но я подумал о том, что рассказал мне Азибааль. В полдень на корабле не было третьей женщины. Значит женщина была в том месте, где мы останавливались на ночь. Но там было столько женщин, что и не сосчитаешь. Если она пришла на корабль и не взяла деньги, значит она приходила, чтобы украсть их. И если так -- а, похоже, так оно и есть -- ее защитник тоже вор. Пока она спускалась вниз, ее защитник воровал. Возможно он сказал ей привлечь к себе внимание моряков, пока он воровал. Я сам спустился вниз и все внимательно осмотрел, но ничего не пропало. Не знаю, что и думать.
   Кроме того, Азибааль и другие моряки, которые находятся на борту, очень остерегаются воров, и увидели бы мужчину и эту женщину, когда они уходили. Почему же так много людей не видели ничего? Разве Азибааль и его моряки не избили одного мужчину, а то и двоих или троих, и не прогнали их прочь? Что-то здесь есть такое, чего я не понимаю. Я сам останусь на палубе сегодня ночью.
  
   МЫ видели, как блестящая луна соскользнула за западные горы, оставив небо, наполненное бесчисленными звездами; даже сейчас Чаниу изучает их, а я сижу рядом с ним и быстро пишу при двойном свете его ламп. Этой ночью произошло много такого, что я должен записать.
   В деревне, рядом с которой мы остановились, нет гостиницы, только пивная лавка. У Чаниу и Сахусета есть шатры; я приказал Аахмесу и другим солдатам поставить их, как только мы причалим.
   Мы поели и попили, и я вернулся на корабль. Мит-сер'у захотела пойти со мной. Я хотел было оставить ее на берегу, но она начала плакать. Мы сели пить пиво и она быстро заснула. Прошлой ночью корабль сторожили люди Муслака, но я убедил его доверить стражу моим солдатам и назначил троих из Парса. Я спросил у них, что они видели. Они поклялись, что не видели и не слышали ничего, и я разрешил им пойти в деревню и развлечься. Когда они ушли, я положил Мит-сер'у в более удобное место (заработав поцелуй и ласковый шепоток), и закрыл ее одеялом, чтобы защитить от насекомых. А сам сел рядом, время от времени стряхивая их с себя и смазывая себя жиром. Откровенно говоря я не ожидал кого-нибудь увидеть или услышать, но я был уверен, что моряк ничего не сказал Муслаку, и я сам ничего не мог сказать ему, не предав моряка. И я решил, что единственный способ разобраться в этот деле -- самому посторожить корабль.
   Я почти заснул, когда услышал ее шаги. Она вышла из трюма, ее геммы и золотые браслеты сверкали в ясном свете четверти луны; грациозно покачивая бедрами она неторопливо шла к носу.
   Я вскочил и приказал ей остановиться. Она повернула голову назад, чтобы посмотреть на меня, и только тогда я понял, что это не Нехт-нефрет.
   Я легко догнал ее и схватил за плечо. -- Что ты делаешь на этом корабле?
   -- Я пассажирка, -- сказала она.
   -- Я не видел тебя на палубе. Ты весь день была внизу?
   -- Да.
   Я ждал, что она еще что-нибудь скажет. Наконец, не дождавшись, сказал: -- Там, внизу, очень жарко и неудобно.
   -- Нет. -- Она говорила тихим, но хорошо слышным голосом.
   -- Ты хочешь спуститься на берег?
   -- Да. -- Она улыбнулась мне. -- Я не ссорилась с тобой, Латро. Стой в стороне.
   Теперь я точно разглядел, что у нее в руках ничего нет и она не вооружена. И что она очень молода и красива. -- Я не могу оставить корабль без охраны и проводить тебя в деревню, -- сказал я ей, -- а если ты пойдешь одна, на тебя нападут.
   -- Я не боюсь.
   -- Ты очень храбрая девушка, но я не могу дать тебе так рисковать. Ты останешься здесь до тех пор, пока не появится кто-нибудь еще.
   -- Кто-нибудь еще уже здесь, -- ответила она.
   Пока она говорила, я услышал за спиной раздраженное шипение большого кота. Я повернулся, вытаскивая Фалькату.
   Кошачьи глаза сверкали ярче лунного света -- дымящиеся жаровни жестокого зеленого огня. Когда я шагнул к нему, он опять зашипел и его зубы сверкнули. Сначала я испугался, что он может напасть на Мит-сер'у, потом -- что он уже убил ее, быстро и бесшумно разодрав ей горло. Я опять шагнул вперед, всем сердцем желая иметь факел. Он отпрыгнул влево. Я опять повернулся к нему, и он отпрыгнул вправо. И он был больше самой большой собаки.
   В реке лопнул пузырь, и он исчез.
   Я осмотрел весь корабль, потому что был уверен, что он не мог спрыгнуть с корабля -- я бы увидел. Наконец я решил, что он прыгнул в люк, а оттуда в трюм. Есть такие люди, которые могут гоняться за котом в полной темноте, но это не я. (Это выяснилось совсем недавно.) Я закрыл крышку люка и еще привязал ее веревкой, лежавшей за ней.
   Только тогда я огляделся в поисках женщины, вышедшей из трюма. Она уже шла по дороге, ведущей в деревню, Я позвал ее, но она не остановилась и даже не повернула голову. Возможно я должен был побежать за ней, хотя Чаниу говорит, что я был прав, оставшись на корабле. Через несколько мгновений она исчезла в ночи.
   Вскоре сам Чаниу и его писец вернулись на корабль. -- Я пришел изучать звезды, -- сказал он. -- Разве они не прекрасны? Они лучше всего видны, когда луны нет.
   -- Луна еще не села, -- сказал я, желая рассказать ему обо всем, то произошло, но не зная, как начать.
   -- Она сядет совсем скоро, -- ответил он, -- и я буду готов. Но даже сейчас можно очень много узнать.
   Тотмактеф сразу же сел позади него, развернул на колене свиток, похожий на мой, и приготовился записывать слова своего господина.
   -- Женщина, которая шла в деревню, -- сказал я им.
   -- Деревенская женщина? -- спросил Чаниу.
   Вспомнив ее драгоценности, сверкавшие в лунном свете, я сказал: -- Нет.
   -- Но это и не твоя женщина -- та не отходит от тебя ни на шаг.
   -- Мит-сер'у? -- Я знал, что это не она, но хотел выиграть время и подумать. -- Она спит на корме.
   -- И не женщина капитана. Мы оставили их в деревне, да, Тотмактеф?
   Тотмактеф кивнул. -- Да, благородный Чаниу.
   -- Другая женщина?
   -- Да, -- сказал я.
   -- И ты забыл ее имя.
   Это был не вопрос, но я ответил. -- Без сомнения.
   -- Хорошо, -- и Чаниу сел, удивив меня. -- А теперь Луций, расскажи мне все.
   Я так и сделал, но боюсь, говорил хуже, чем написал, и использовал слишком много слов.
   -- Это очень важное дело, -- задумчиво сказал Чаниу, когда я закончил. -- Ты еще помнишь все, что было утром?
   -- Возможно. -- Хотя я знал, что забываю, но не был уверен, как скоро это происходит и как много я забываю.
   -- Я не собираюсь мучить тебя. Ты, похоже, достаточно трезв и можешь писать. Да?
   -- Конечно, -- ответил я.
   -- Хорошо. Ты не слишком хорошо говоришь на нашем языке, и мне трудно судить. Тотмактеф?
   -- Здесь, -- сказал Тотмактеф.
   -- Луций, ты пойдешь со мной. В моем шатре есть две замечательные лампы. Ты должен записать это происшествие прежде, чем забудешь. Каждую деталь. Когда закончишь, вернешься сюда, если захочешь.
   Я запротестовал, говоря, что Муслак разозлится, когда узнает, что я оставил его корабль без охраны. Я точно знал, что это правда.
   -- Он будет под охраной, -- объяснил Чаниу. -- Тотмактеф займет твое место и будет охранять его, пока ты не вернешься. Он юн, силен и честен. Я бы доверил ему свою жизнь.
   Я предложил оставить ему мой меч, но он вежливо отказался.
   Вот и все, и скоро я вернусь к кораблю и Мит-сер'у.
   Ах, да, еще одна вещь. Когда я и Чаниу отошли от реки, я посмотрел назад, проверяя, не захотел ли Тотмактеф сбросить с Мит-сер'у одеяло. Нет, не захотел, но он развязал веревку, которой я завязал крышку люка.
  

8

ТЕНЬ

   ВЕТЕР и красивая женщина доставляют удовольствие в любое время -- или мне так кажется. Сахусет, мудрый человек из Кемета, говорил со мной и Мит-сер'у под ветками благоухающих деревьев. Здесь нет ничего, что моим глазам не казалось бы прекрасным, за исключением моих собственных ног. Иногда Мит-сер'у говорила. Иногда молчала. Самый лучший способ разговора для женщины.
   Для мужчины тоже.
   Время от времени мы целовались и смеялись. Работа -- это хорошо, подумал я. Ожесточенное сражение -- тоже хорошо, иногда. Но есть времена, когда лучше всего просто сидеть, как сидели мы, в красивом месте, и глядеть на паруса, скользившие по синей воде Великой Реки. Прежде, чем пришел Сахусет, мы успели выкупаться в канале.
   Мит-сер'у утверждает, что я хорошо говорю на ее языке. Я так не думаю, но она настаивает на своем. Я хочу выучить его, но знаю (потому что она так говорит), что я забываю каждое утро. Тем не менее она настаивает, что сейчас я говорю намного лучше чем тогда, когда мы встретились.
   И еще она говорит, что выбрала меня в храме Хатхор ее города. Она говорит, что это уже написано в этом свитке и мне не нужно писать это снова. Этот храм очень далеко отсюда.
   А храм за нами посвящен Сесострису, другому богу. Когда-то он был царем, но тысячу лет назад стал богом. Так сказал нам жрец этого храма. Сесострис построил гору из белого камня, очень красивую, а его жрецы построили много других вещей: стену, храм и много зданий -- целый маленький город. Так говорит Мит-сер'у, и я согласен с ней. Я сказал, что от них нет никакой пользы; но люди этой страны сделали все это, и это их работа, не моя.
  
   МИТ-СЕР'У говорит, что я должен записать совет, произошедший сегодня утром. Его собрал Чаниу. Она говорит так, потому что хочет знать все, что мы там сказали, и будет терзать меня до тех пор, пока я не прочитаю ей все, что напишу. Хорошо.
   Моряки пожаловались Муслаку, Муслак Чаниу, и тот собрал Азибааля, Сахусета, Тотмактефа и меня. Чаниу заставил меня прочитать из моего свитка все, что касалось этой загадочной женщины. Сейчас я тоже помню все это, но только потому, что прочитал им.
   Азибааль рассказал нам то, что моряки видели сегодня утром, и вчера, и раньше, потому что это было написано у меня. Моряки хотят вернуться, сказал Азибааль, оставив здесь Чаниу, Тотмактефа и Сахусета. Я думаю, что им бы хотелось оставить и моих людей, женщин и меня самого, но Муслак этого не одобрит. Скоро они захотят оставить и самого Муслака -- никто так не сказал, но мне так кажется.
   -- Давайте сделаем иначе, -- сказал я Чаниу. -- Среди людей Кемета должно быть много хороших моряков. Мои люди и я прогоним этих на берег, и ты сможешь нанять новых.
   -- Тогда можешь и меня прогнать на берег, -- сказал Муслак.
   -- Тогда я этого не сделаю, -- предложил я.
   -- И не я, -- прошептал Чаниу. -- Эти люди жалуются, и их жалоба вполне законна. Это наш долг -- объяснить то, что происходит. Ты обыскал корабль?
   Я кивнул.
   -- И я вместе с ним, -- сказал Муслак.
   -- И не нашли ее. Что с котом?
   -- Он больше других котов, -- сказал я. -- Я видел его. И я уверен что я единственный, кто видел его.
   -- Мы разводим котов, которые намного больше любого иноземного, -- сказал Тотмактеф, -- и используем их для охоты на мелкую дичь. -- Для поддержки он посмотрел на Сахусета, но тот ничего не сказал.
   -- Кроме того, ты уже забыл это, Левкис, -- сказал Муслак. -- Ты рассказываешь нам то, что прочитал в свитке.
   -- Нет, -- сказал я. -- Кота я помню. -- И я развел руки, показывая его размер.
   -- Помнишь? -- прошептал Чаниу.
   Муслак усмехнулся и хлопнул меня по спине. -- Так то лучше!
   Сахусет тоже улыбнулся.
   -- А что с моим вопросом, Луций? Нашел ли ты следы кота?
   -- Нет, -- ответил я.
   -- Моча кота очень сильно пахнет...
   -- Я знаю, -- сказал я. -- Но я не чувствую ее.
   -- И не я, -- поддержал меня Муслак, -- а я бы точно почувствовал.
   -- В таком случае кот не на корабле, хотя я уверен, что женщина здесь.
   Тотмактеф удивленно посмотрел на своего господина. -- Как ты можешь знать это, о самый благородный Чаниу?
   Чаниу обратился ко мне. -- Ты сказал, что помнишь кота. Большого кота с зелеными глазами.
   Я кивнул. -- Очень большого.
   -- Ты также помнишь женщину?
   Я взял в руку свиток. -- Только то, что здесь. Но я помню, что ты настаивал на том, чтобы я все записывал и за это глубоко благодарен тебе.
   -- В таком случае мы можем предположить, что женщина здесь.
   Чаниу повернулся к Тотмактефу. -- Кот исчез, когда Луций отвернулся. Он говорит, что кот не мог прыгнуть в воду, и я согласен с ним. Коты ходят очень тихо, но никто не может тихо прыгнуть в воду. Этот кот был на корме нашего судна, достаточно далеко от берега реки, и не мог незаметно спрыгнуть на берег. Луций предположил, что он спрятался в трюме, поскольку другого объяснения не было. Мы знаем, что это не так.
   Тотмактеф медленно кивнул.
   -- В таком случае... -- Чаниу вздохнул. -- Давайте назовем его призраком. Это сделает вещи легче. Однако женщина не призрак. Луций дотронулся до ее плеча. Желая добраться до деревни -- или до наших шатров, которые стояли рядом с деревней -- она пошла пешком, как мы все.
   -- Я счастлив, -- сказал Тотмактеф, -- что слышу такую мудрость.
   -- Сейчас я еще добавлю тебе еще немного счастья. Луций забывает места, в которых был, и людей, которых видел. Он даже забывает Мит-сер'у. Короче говоря он забывает все события обыкновенной жизни. Но он не забыл кота. Значит кот не принадлежит обыкновенной жизни.
   Тотмактеф прошептал "Мит-сер'у" и написал пальцем что-то на палубе.
   -- Интересно, -- прошептал Чаниу.
   Я заметил, как Сахусет кивнул, хотя его голова едва пошевелилась. Тотмактеф сидел справа от Чаниу, Сахусет справа от Тотмактефа, и, по меньшей мере, мог прочитать то, что написал Тотмактеф.
   Муслак повернулся к Азибаалю. -- Кто больше всего пугает их, кот или женщина?
   Азибааль сплюнул. -- Оба.
   -- Ты говоришь, что женщина еще в деревне, -- сказал Муслак Чаниу, -- но люди говорят, что видели, как она вернулась на корабль.
   -- Я ничего такого не говорил, капитан. Я сказал, что она на твоем корабле и мы можем найти ее.
   -- Тогда я обыщу его еще раз. И Левкис.
   Чаниу вздохнул. -- Ты не знаешь, где искать. Я знаю, и позже скажу тебе. И если женщина одна, без кота, твоим людям нечего бояться ее.
   Муслак и Азибааль кивнули.
   -- Они предложат ей деньги, и если она не возьмет их, они возьмут ее силой. Таким образом нам нет необходимости избавляться от нее, только от кота.
   -- Я защищу ее, -- сказал я
   Азибааль нахмурился. -- Если она уйдет, кот уйдет вместе с ней. Так я думаю.
   -- Возможно, но я не уверен. -- Чаниу повернул голову. Ты рвешься что-то сказать, Тотмактеф?
   -- Как самый благородный пожелает. Мы скоро будем недалеко от большого храма, посмертного храма Сесостриса.
   -- Подходящее место?
   -- Да, я верю в это, о самый благородный Чаниу.
   Чаниу улыбнулся. -- Что скажет Сахусет?
   Мудрый человек из Кемета пожал плечами.
   -- Кот больше не покажется на корабле -- так мне представляется. Кто не согласен?
   Никто ничего не сказал.
   -- Мой писец предложил средство, которое может оказаться эффективным. Кто-нибудь может предложить другое средство? Ученый Сахусет?
   Сахусет покачал головой.
   -- Тогда последуем совету моего писца.
   Вот и все, что было сказано важного. Мы свернули в канал, который кормит священные озера. Чаниу и Муслак отправились в храм и поговорили с жрецами, а потом и с главным жрецом. Вернувшись, они сказали, что мы должны ждать.
   Мит-сер'у указывает на слова, прижимается ко мне и щекочет меня, спрашивая, что эти слова значат. Мне кажется, что она боится Сахусета. Она вызывает во мне любовь больше, чем обычно; это ясно. Когда опасность близка, женщина всегда нежнее, и, если это не так, значит опасность миновала.
  

9

МЫ ЗАДЕРЖИВАЕМСЯ ЗДЕСЬ

   МЫ какое-то время бездельничали, и тут пришел Сахусет. Он принес чаши и мех с вином, который разделил с нами. Я не люблю несмешанное вино, но все-таки выпил одну чашу, медленно, чтобы не обидеть его. Мит-сер'у боялась, что его вино затуманивает голову (как она сказал мне об этом потом) и только сделала вид, что пьет, пока он осушал свою чашу.
   -- Я отверженный на нашем корабле, -- сказал Сахусет. -- Ты не должен спорить. Я знаю это, и мы оба знаем это. С меня хватит.
   -- Все уважают тебя, -- сказал я ему.
   Он покачал головой. -- Все боятся меня, за исключением тебя, Латро. Когда человека уважают, никто не собирается втыкать кинжал ему в спину. Когда боятся -- только и думают об этом, и ищут подходящий момент.
   Мит-сер'у перевернула пустую чашу и храбро заговорила. -- Я боюсь тебя, потому что помню, что произошло в твоем доме. Латро забыл это, иначе и он бы боялся тебя.
   -- В таком случае я рад, что он забыл. Я не хочу, чтобы он меня боялся, мне хочется его дружбы. И твоей тоже, Мит-сер'у.
   -- Сходи к жрецам Хатхор. Они найдут тебе другую. Я занята.
   Сахусет улыбнулся. -- Да, ты занята, Мит-сер'у. Быть может когда-нибудь в другой раз. Латро, твоя маленькая кошечка очень привлекательна.
   Хотя в его смехе прозвучала тревожащая нотка, я улыбнулся и согласился.
   -- Она то, что значит ее имя. Ты не знал? Кошка, которая еще не выросла.
   Я покачал головой. -- Я знаю только то, что она носит кота на головной повязке.
   -- Но ты видел не настоящего кота.
   -- Да, -- сказал я. -- Конечно не настоящего.
   -- А что ты будешь делать, если жрецы скажут человеку из Парса: "Для того, чтобы избавиться от этого кота-призрака, надо убить Мит-сер'у?"
   Мит-сер'у села прямо. -- Ты не говорил мне об этом!
   -- Ты ничего не можешь поделать с этим, -- сказал я, -- и я не хотел тебя пугать.
   -- Неужели они на самом деле хотят убить меня?
   -- Это не имеет значение. Я им не разрешу. Мы уйдем с корабля.
   Сахусет кивнул. -- Хорошо. Но подчинятся ли твои люди, если ты прикажешь им не сражаться?
   -- Должны.
   -- Трое из Парса и пятеро моих соплеменников. Наши пять будут с тобой. Это мне понравится, но не удивит. Но трое послушаются Чаниу.
   -- Нет, они послушаются меня, -- твердо сказал я.
   -- Надеюсь, что до этого не дойдет. Жрецы могут ничего не сказать, хотя жрецы чаще всего злонамеренны и всегда очень настойчивы. И, помимо всего прочего, коты -- священные животные. Я напугал тебя, Мит-сер'у?
   Мне показалось, что сначала она испугалась, чуть ли не до полусмерти, но сейчас пришла в себя. -- Они еще и очень алчны, Сахусет. Алчны и лживы. Ты забыл упомянуть об этом.
   -- Да, действительно, но только потому, что сейчас это не имеет значения. Я сам был несколько лет жрецом и знаю о них все.
   -- Они прогнали тебя? -- Рука Мит-сер'у крепко сжала мою.
   -- Я сам прогнал себя. Я хотел знаний. Они, как ты правильно сказала, хотели золота и власти. И земли. Все больше и больше земли. Тем не менее у меня остались друзья среди жрецов моего старого храма. Ты веришь в это, Латро?
   -- Конечно, -- ответил я, -- мне это кажется очень возможным. Я чувствую, и у меня есть друзья, далеко отсюда, и, хотя я и не помню их, я был бы рад встретиться с ними.
   -- Быть может я смогу помочь тебе. Я имею в виду, что могу взять тебя с собой в мой старый храм, если, конечно, мы доберемся до него, и проверить, правду ли я сказал. Тем временем я хочу предостеречь тебя и напомнить, что я -- твой друг, и ее, тоже.
   Мы поблагодарили его.
   -- Чаниу не знал, что означает имя Мит-сер'у, пока его писец на написал его на палубе во время нашей встречи. По меньшей мере мне так кажется. Но теперь он знает, и, можешь быть уверен, он сказал жрецам храма, что на борту есть женщина с таким именем.
   -- Ты назвал себя изгнанником, -- сказал я, -- хотя, по твоим же словам, жрецы тебя не изгоняли.
   -- Я сам себя изгнал. Я -- уроженец Кемета, но южного Кемета. Я родился -- впрочем, это не важно. Здесь, на севере, мой собственный народ считает меня иностранцем. Мы, люди Кемета, плохо относимся к иностранцам, ибо век за веком Девять Луков приносили нам только войну и грабежи.
   Я сказал, что я стараюсь не принести им ничего.
   -- О, как раз отдельные личности могут быть хорошо расположены к нам, и даже полезны. Но в целом... -- Сахусет поднял плечи и потом дал им упасть. -- И вот нас покорила иностранная держава. Сатрап правит нами, милостиво, достаточно справедливо, и, по моему, лучше, чем большинство наших фараонов, но все равно, им все недовольны, а его соотечественниками -- еще больше.
   -- И мной. Это то, что ты хочешь сказать?
   -- Да, помимо всего прочего. Что касается меня, сатрап нашел, что я ему полезен, и даже вознаградил за службу. Я стал "мудрым человеком Кемета". -- Сахусет опять улыбнулся. -- Как видишь, не только мы иногда находим, что иностранцы полезны. Я беру его золото. И за это меня ненавидят люди, которые готовы ради него ползать на животе и целовать его туфли, если потребуется.
   И тут Мит-сер'у удивила меня, сказав: -- Я -- такая же изгнанница, как ты. Нет, как ты и Латро вместе.
   -- Надо жениться на девушке из собственной деревни. -- Сахусет улыбнулся. -- Разве не сказано в поэме "Не имей дело с чужой женщиной"? Иногда такое случается.
   -- Я уверена, что это так. -- Мит-сер'у повернулась ко мне. -- Я должна тебе признаться -- не думала, что когда-нибудь решусь на это. В Саисе, если женщина бросает свой дом и уходит куда-нибудь, она помечена. И не имеет значения, если потом она возвращается и живет там опять. Она все равно помечена. Меня выгнали. -- В ее глазах сверкнули слезы. -- Моя мать, моя сестра, мои братья. Я все еще меченая. Есть мужчины, которые могут жениться на чужой женщине, но таких очень мало.
   Я обнял ее, а Сахусет наполнил ее чашу.
   -- То, что она говорит -- чистая правда для любой деревни и любого города в этой стране, -- тихо сказал он мне. -- И то, что я сказал, -- тоже чистая правда. На нашем корабле я еще больший изгнанник. Конечно ты это видишь.
   -- Я заметил, -- сказал я, -- что ты ничего не сказал во время совета. Все мы говорили, и даже Азибааль много чего сказал. Но не ты.
   -- Правильно. Я мог бы сказать им правду, если бы они спросили ее. Тем не менее я знал, как они воспримут правду, и поэтому решил, что лучше не говорить ничего, если меня не спросят.
   -- Тогда скажи правду нам, -- сказал я. -- Я тебя прошу.
   -- Очень хорошо. Но вначале -- наш корабль плывет по моей стране, но не капитан, ни экипаж не принадлежат моей стране. И командует им человек из Парса. Хороший человек, достаточно мудрый, но иностранец. Вообще единственный мой соотечественник, который имеет хоть какую-то власть, связан с народом Парса намного более тесными узами, чем я. Он управляет мной, или пытается. Что до остальных -- пять пеших солдат и две женщины. Каждый второй человек на борту с удовольствием изнасилует Мит-сер'у или вторую женщину, а потом бросит ее крокодилам. Женщины знают это, и ты должен знать, если не знаешь.
   -- Я знаю, -- сказал я. -- Но что за правда, которая слишком мудра, чтобы ее услышало наше собрание?
   -- Сейчас ты ее узнаешь. Во-первых, женщина, которую невозможно найти, по меньшей мере так же таинственна, как и кот, которого они боятся. Во-вторых этот кот не ее, потому что он не сопровождал ее в деревню. И, в третьих, никто из них не причинил ни малейшего вреда, зато, пытаясь избавить от них корабль, его причинят очень много.
   Я сказал, эта мысль уже приходила мне в голову.
   -- Тогда скажи им это. Они безусловно скорее послушают тебя, чем меня. Я заработал на скромную жизнь, Латро, главным образом предсказывая судьбу и изгоняя ксу, завладевшего каким-нибудь домом -- или, реже, каким-нибудь человеком. Когда ко мне приходят и просят изгнать ксу, я всегда спрашиваю, какой вред причинил этот ксу. Чаще всего отвечают, что никакой. И тогда я откровенно говорю клиенту, что более благоразумно оставить ксу жить там, где он живет. Ибо когда ксу занимает место -- или личность, в нашем случае -- другие редко пытаются поселится там же. Никто не хочет жить в доме, в котором уже живут.
   -- Я понимаю, -- сказал я. -- Но примут ли они твой совет?
   Сахусет поднял плечи и дал им упасть, как и раньше. -- Как ты думаешь, я хорошо ем?
   -- Нет, -- сказал я.
   Он засмеялся. -- Напомни мне никогда не спорить с тобой. Но ты ошибаешься. Я не голодаю, и буду голодать только тогда, когда в этой стране переведутся глупцы. Я изгоняю безвредного духа за умеренную плату -- и требую намного больше за злого, который первым находит пустой дом.
   -- Ты можешь изгнать кота?
   -- Возможно. -- Сахусет отвернулся и посмотрел на реку.
   -- Да ну? А если Чаниу прикажет?
   Он покачал головой.
   -- Почему?
   -- Ты солдат. Ты бы исполнил приказ того, кто знает об искусстве войны меньше тебя?
   Теперь пришла моя очередь глядеть на паруса и крутящихся вокруг речных птиц. -- Будет зависит от того, что за приказ, -- наконец сказал я.
   -- Именно так. -- Сахусет взял свой мех с вином. -- Еще? Ты, Мит-сер'у?
   Она взяла вторую чашу, который он наполнил, потом он налил себе. -- Я предлагаю мое вино и мою дружбу. Вы оба боитесь, что я попрошу за это что-нибудь для меня сделать. Нет, не попрошу. Но я буду рад помочь любому из вас, если вы попросите. Ну? Кто-нибудь из вас?
   -- Захочешь ли ты денег, -- спросила Мит-сер'у, -- если я попрошу тебя предсказать судьбу?
   Сахусет покачал головой.
   -- Тогда, пожалуйста, ты можешь?
   -- Конечно. -- Из висевшего на поясе кошеля Сахусет достал четыре золотые палочки, ни одна из которых не была прямой. -- Еще мне понадобится мой жезл из слоновой кости. -- И вот жезл уже здесь, хотя раньше я не видел его. Он положил палочки на траву так, что они образовали грубый квадрат, потом жезлом нарисовал круг вокруг них. Закрыл глаза и обратил их к небу. Долго-долго, что я даже задремал, его губы двигались, но я не слышал ни одного слова.
   Наконец он подобрал палочки, потряс их в руке и бросил в сторону Мит-сер'у. Они упали кругом, насколько я могу судить, и он наклонился над ними. -- Очень скоро большое горе, -- сказал он, -- но, вскоре после этого, радость.
   -- Вот хорошо-то, -- сказала она.
   Он рассеянно кивнул. -- Ты будешь путешествовать по чужим странам, и будешь там в большой опасности. Ты вернешься в место своего рождения -- и опять покинешь его. Тебе покровительствует Хатхор. Вот все, что я смог прочитать.
   -- Я всегда хотела, -- сказала Мит-сер'у, -- сбежать от моей семьи и увидеть чужие места, и повстречать новых людей, вроде Латро. Хатхор очень добра ко мне.
   -- Да. Латро?
   Я покачал головой.
   -- Пожалуйста? -- Рука Мит-сер'у попыталась сжать мое бедро. -- Для меня? Только один раз?
   Я опять покачал головой. -- Я -- воин, как он и сказал. Я умру в какой-нибудь битве, и мне не нужно никакое предсказание, чтобы узнать то, что я и так знаю.
   -- Но ты можешь и ошибаться, сейчас мы вместе, и если мы узнаем о тебе, мы сможем узнать побольше обо мне.
   Я пожал плечами.
   Решив, что это знак согласия, Сахусет подобрал свои золотые палочки и бросил их в меня. На мгновение мне показалось, что они ударят мне прямо в лицо, но нет, они упали рядом со мной, по кругу, как и раньше. А один лег на другой.
   Сахусет наклонился над ними. Я слышал его тяжелое дыхание, но он не сказал ни слова. Потом встал, подошел к стене храма, вернулся к нам и опять стал изучать золотые палочки, с другого угла.
   -- Что там? -- спросила Мит-сер'у.
   -- Ты испугалась, -- сказал Сахусет. -- И я. -- Он медленно подобрал палочки, одну за другой, подбросил их вверх, и опять стал пристально изучать.
   -- Скажи нам!
   -- Латро? Боюсь, плохие новости. Если ты хочешь их услышать, я скажу. Но не советую.
   -- Я скорее хотел бы услышать плохие новости, -- сказал я, -- чем узнать, что я трус.
   -- Очень хорошо. Смерть близко от тебя. Совсем близко. Мит-сер'у и я можем спасти тебя, а можем и не спасти. Мы попробуем, конечно. Во всяком случае я. Ты, Мит-сер'у?
   Она кивнула, и я почувствовал, как затрепетала ее рука. -- Как близко? -- спросил я.
   Сахусет прикусил губу. -- Завтра перед рассветом. Не сомневайся. Если ты увидишь встающее солнце, считай, что опасность миновала. Но, кроме близости опасности, ничего определенного. Будь осторожен этим вечером. И очень осторожен ночью, и всегда помни, что смерть может быть добрее, чем Хатхор. Вот и все, что я могу сказать тебе.
   Он ушел. Я открыл кожаный футляр, в котором держу свиток, Мит-сер'у принесла воды из канала. Она сказала, что иногда судьба говорит неправду, и я знаю, что это так. Я ответил, трудно даже вообразить менее опасное место, чем это, и это тоже правда. Мы шутили и целовались, и вскоре ее слезы высохли.
  

10

МЫ ОДНИ

   СМЕРТЬ не кажется здесь чужеземной гостьей. Я запишу все, что произошло, хотя, быть может, я могу сойти с ума, когда буду читать это в тот день, который еще не наступил. Капитан сказал мне, что я все забываю. И женщину, и предсказателя. Целитель сказал, что лучше всего вообще ничего не помнить, но Урей говорит мне, что я должен запомнить или буду странствовать, как потерянный, пока я не умру опять.
   Я летел к этому кораблю. Я не могу сказать, откуда я знаю, где он -- я летел по слову человека, который дал мне змею из своей короны, и эта картина стоит у меня перед глазами. Я знаю, что должен идти туда. Мое тело лежало на носу корабля, укрытое парусиной. -- Луций, -- прошептал предсказатель, склонившийся над ним. -- Луций, ты слышишь меня?
   Тогда я понял, что тонкий человек вернулся, и я тоже должен вернуться. Я так и сделал, и это было похоже на то, как будто я иду по пещере, чтобы присоединиться к друзьям. Маленький человек тоже пришел и я сел. Парусина не позволяла мне увидеть, пришел ли темный человек. Я сбросил ее, и его не было. Я наклонился, чтобы успокоить женщину, которая рыдала, и он очень быстро появился. Урей тоже присоединился к нам.
   Вот что произошло.
   Человек в странной короне подошел ко мне со стороны храма. -- Вставай, -- сказал он, -- ты должен пойти со мной. -- В его голосе не было угрозы или гнева, но я знал, что должен подчиниться. Я встал, и почувствовал, что тащу за собой других людей. Я потащил того, кого держал за руку, он -- другого, а тот -- еще кого-то. Меня тоже тащил человек, за чью руку я держался. Я встал, и нас было четверо.
   -- Пошли со мной. -- Человек с короной поманил меня стеблем папируса. -- Я Сесострис.
   Мы сделали, как он просил, но посмотрели назад. Пятый человек скорчился под куском материи, а рядом выла женщина.
   Один был темный. Один -- тонкий. Один маленький, но сиял, как звезда. И все были Я, и я был Я. Наше тело тоже было Я.
   -- Кто мы? -- спросил Сесостриса маленький Я.
   На это тонкий Я сказал: -- Я -- Луций.
   Мы все подались вперед. -- Кто мы?
   Сесострис указал на меня: -- Ты Ба. -- Потом на маленького блестящего: -- Ты Ка. -- На темного: -- Ты Тень. -- На тонкого: Ты Имя.
   -- Я -- Луций, -- опять объявил тонкий.
   Сесострис кивнул. -- Да.
   -- Мы мертвы? -- спросили мы.
   -- Он, -- сказал нам Сесострис. -- Вы нет. Вы пришли из другой страны с тем, который мертв и ничему не научился. Если я сейчас обучу вас, узнаете ли вы меня?
   -- Да, -- сказали мы, -- учи нас!
   -- Мужчина состоит из пять частей, -- сказал нам Сесострис. Он выставил руку и растопырил пальцы. -- Женщина или ребенок, тоже. Эти части называются Тело, Имя, Тень, Ба и Ка. Когда человек умирает, Тело засыпает. Сейчас вас будут судить боги. Если вас найдут достойными, вы будете ждать на Поле Камыша дня, который объединит вас всех. Если недостойными -- вас уничтожат.
   Мы кивнули, один за другим, сначала маленький светящийся, последним я сам. -- Здесь много богов, -- сказал я.
   -- Намного больше, чем ты предполагаешь, и, кстати, больше, чем людей. Ты боишься суда?
   -- Нет, не боюсь, -- сказал я.
   -- И не надо. Тебя будут судить сорок два, во главе с Осирисом.
   Перед нами находились ворота в стене храма. Мы прошли через них, хотя они были закрыты. За ними был типичный храм Кемета, не такой большой, но красивый, и другие здания.
   -- Что это за места? -- спросили мы.
   -- Вот это Дом Жизни. -- Сесострис махнул своим стебельком папируса. -- Это Дом Жрецов. Еще есть склады. И очень много пустых зданий.
   -- Они не?... -- спросил Тень.
   Сесострис покачал головой, и кобра на его короне зашипела.
   -- Тебя зовут Сесострис, -- сказал Тень. -- А как зовут твою змею?
   Сесострис улыбнулся. -- Уже тысячу лет никто меня не спрашивал об этом. Это змей, и его зовут Урей.
   Мы медленно шли и он продолжал обучать нас. -- Я был царем, -- сказал он. -- Потом я умер, был признал достойным и стал богом. И вы ими станете в конце концов, если вас найдут достойными. Вы будете жить на Полях Камыша, пока вас не попросят или не заставят. И только потом вы сможете вернуться в мир живых, невидимые никем, кроме тех, кому вы даруете возможность увидеть себя.
   -- Мы все? -- спросили мы. -- Мы все станем богами, когда Тело умрет?
   -- Только те, кого признают достойными. Остальных пожрет Аммат.
   Как только он произнес это имя, позади нас заковыляла Аммат, огромная и вонючая. Ее голова походила на крокодилью, хотя она сама и не была крокодилом. Ее тело походила на тело жирной женщины с бесформенными ногами, но она сама не была жирной женщиной. -- Вы спросили, съем ли я вас всех? -- Она самодовольно улыбнулась. -- Да. Всех, если сердце окажется тяжелее.
   -- Лучше быть съеденным тобой, чем скитаться по Стране Мертвых, -- сказал маленький сияющий Я.
   -- Это и есть Страна Мертвых, -- сказала ему Аммат и шлепнула по своему большому животу.
   Мы вошли в храм. Статуя в святая святых был очень стара, человек, который шел со мной, -- очень молод.
   -- Здесь слишком темно, -- сказал Я-Тень, слабым и далеким голосом.
   Внутри горы-могилы было еще темнее, пока Сесострис не зажег свет. Тогда мы увидели лестницу, которая вела к еще одной лестнице, и вырезанной в камне капелле, которую не освящал ни один жрец. Сокровища погребальной комнаты Сесостриса изумили бы любого богача, а не только человека с нашего корабля. Из нее лестница вела дальше вниз и вниз, через камень, пока не достигала помещения, где заседал суд. Сесострис шел перед нами, показывая дорогу, Аммат за нами, медленно и с трудом, тяжело дыша и пуская слюни.
   -- Ты стоишь перед высоким судом, -- сказал окровавленный мужчина. Судя по всему он был главой суда, красивый человек, хотя и тяжело раненый. На нем была белая корона с двумя перьями. -- Мы спросим тебя и ты нам ответишь, честно. Ты не можете сделать иначе.
   Мы кивнули. -- Мы не можем. -- Мы знали, что это правда.
   -- Я -- Странник из Анну, -- сказал бог. -- Поступал ли ты несправедливо?
   -- Нет! -- сказали мы.
   -- Я -- Горящий из Кер-аба, -- объявил другой. -- Грабил ли ты кого-нибудь?
   -- Нет! -- сказали мы.
   -- Я Фенти из Кеменну, -- объявил третий. -- Сломан ли у тебя нос?
   -- Да, я боксер, -- сказали мы.
   -- Я -- Эм-хайбиту из Керерета, -- сказал четвертый. -- Крал ли ты?
   -- Да, -- сказали мы, -- по просьбе Повелительницы Животных мы украли Лошадей Солнца. -- Я не помнил, как это произошло, но знал, что так оно и было.
   -- Я Неха-хра из Рестау, -- прошептала пятая. -- Убивал ли ты мужчин или женщин?
   -- Много мужчин, -- ответили мы, -- потому что я солдат.
   -- Я Двойной Львиный Бог, -- сказал шестой. -- Обмеривал ли ты или обвешивал?
   -- Никого! -- ответили мы.
   -- Я Горящее Око из Секема, -- величественно сказал седьмой бог. -- Давал ли ты ложную клятву?
   -- Никогда! -- ответили мы.
   -- Я Пламя, -- прошипел восьмой. -- Крал ли ты у Пта?
   -- Никогда! -- ответили мы.
   -- Я Сет-кесу из Сутрен-хенен, -- прошептал девятый. -- Конечно же ты лгал.
   -- Но никогда тебе, Сет-кесу, -- сказали мы.
   -- Я Кеми из Тайного Места, -- сказал нам девятый бог. -- Отнимал ли ты имущество силой?
   -- Мы грабили тех, кого убивали, -- сказал я.
   -- Я Светлое Пламя из Меннуфера, -- возгласил одиннадцатый. -- Произносил ли ты слова зла?
   -- Никогда я на проклинал никого! -- сказали мы.
   -- Я Хра-ф-ха-ф из Глубоких Пещер, -- сказал безликий бог. -- Уносил ли ты еду силой?
   -- Да, -- сказали мы.
   -- Я Кверти из Подземного Мира, -- произнес замогильный голос тринадцатого бога. -- Часто ли ты старался обмануть?
   -- Часто, -- сказали мы, и Аммат подвинулась к нам ближе.
   -- Я Огненная Нога, -- крикнул четырнадцатый бог. -- Гневлив ли ты?
   -- Да, -- сказали мы.
   -- Я Сверкающие Зубы из Та-ше. -- Пятнадцатый бог оскалился, обращаясь к нам. -- Вторгался ли ты в чужие страны?
   -- Да, -- сказали мы.
   -- Я Пожиратель Крови... -- вздохнул шестнадцатый бог, чей голос был как дуновение ветра. -- Я тот, кто выходит из могилы. Скажи мне, убивал ли ты Животных Пта?
   -- Да, -- сказали мы, -- я убивал их.
   -- Я Пожиратель Внутренностей, -- облизал губы семнадцатый бог. -- Оставлял ли ты пустым вспаханное поле?
   -- Да, и это я делал, -- сказали мы.
   -- Я Повелитель Маата, -- протрубил восемнадцатый бог. -- Отвечай мне! Совал ли ты нос в дела других людей, чтобы повредить им?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Я Темени из Баста, -- промяукал девятнадцатый. -- Клеветал ли ты на мужчину или женщину?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Я Анти из Анну, -- прорычал двадцатый. -- Я знаю, ты часто впадал в гнев. Делал ли ты это без причины?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Титуреф из Ати, вот я кто. -- Голос двадцать первого бога походил на вкрадчивый шепот. -- Насиловал ли ты детей?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Я Уаметри из Дома Убийц. -- Двадцать второй холодно смерил нас взглядом. -- Отравлял ли ты воду?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Я Видящий из Дома Амсу. Часто ли ты ложился с женой другого?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Я Х-чер-серу из Нехату, -- дребезжащим голосом сказал двадцать четвертый бог. -- Заставлял ли ты людей пугаться?
   -- Часто, -- признались мы.
   -- Горела ли твоя речь гневом? -- спросил Неб-Скхем с Озера Кауй.
   -- Да, -- сказали мы.
   -- Я Сешет-кхеру из Урита, -- утверждал двадцать шестой. -- Был ли ты глух к словам правды и мира?
   -- Не один раз, -- вынуждены были признаться мы.
   -- Я -- он из Озера Хечат, -- провопил бог-ребенок. -- Заставлял ли ты других плакать?
   -- Да, -- ответили мы.
   -- Я Кеметри из Кенемета, -- похвастался двадцать восьмой. -- Проклинал ли ты Пта?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Я Ан-хетеп из Сау, -- прохныкал двадцать девятый бог. -- Действовал ли ты жестоко?
   -- Часто, -- признались мы.
   -- Он был солдатом, -- сказал раненый мужчина. -- Мы должны простить ему это.
   -- Я Сер-керу из Унси. -- Тридцатый бог пожал плечами. -- Действовал ли ты необдуманно?
   -- Очень часто, -- сказали мы.
   -- Я Неб-хру из Нетшевета, -- прокудахтал тридцать первый бог. -- Не хочешь ли ты отомстить какому-то богу?
   -- Да, хотел бы, -- сказали мы. -- Но не богу, а богине.
   -- Я Сереки из Утхента, -- пролепетал тридцать второй бог. -- Проклинал ли ты фараона?
   -- Нет, -- сказали мы.
   -- Я Тем-сер из Татту, -- сказал тридцать пятый бог, и его голос походил на журчащий ручей. -- Загрязнял ли ты речные воды?
   -- Я убивал людей и бросал их тела в реку, -- сказали мы.
   -- Еще? -- спросил Тем-сер.
   -- Или в море, -- сказали мы.
   -- Я Ари-эм-аб из Теби, -- серьезно сказал нам тридцать шестой бог. -- Хвастался ли ты?
   -- Только в детстве, -- сказали мы.
   -- Я Ахи из Ну, -- пробормотал тридцать седьмой бог. -- Поносил ли ты Пта?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Я Уач-рекхит из Святилища Уач-рекхит, -- презрительно улыбнулся тридцать восьмой бог. -- Действовал ли ты с наглостью и нахальством?
   -- Редко, -- сказали мы.
   -- Я Нехеб-неферт, из Храма Нехеб-неферт. -- Сказав это, тридцать девятый бог слепо посмотрел туда, где нас не было. -- Судил ли ты бесчестно?
   -- Нет, -- сказали мы. -- Никогда!
   -- Я Нехеб-кау, который приходит из пещер, -- прогромыхал глухой голос сорокого бога. -- Увеличивал ли ты свое имущество собственностью другого?
   -- С разрешения другого, -- сказали мы.
   -- Я Техесер-теп из Святилища Техесер-теп, -- выдохнул сорок первый бог. -- Проклинал ли ты творения Пта, которые держал в руках?
   -- Никогда! -- сказали мы.
   -- Ты не без греха. -- Окровавленный мужчина встал. -- Но и не без достоинств. Идем на весы.
   Мы пошли, и он шагал позади нас. Там уже нас ждал Сесострис и эта женщина-чудовище, Аммат. Позади них скорчился павиан, державший в лапах камышовое перо и табличку.
   -- Благословишь ли ты его? -- спросил окровавленный человек у Сесостриса.
   -- Да, -- сказал Сесострис и благословил нас. Благословение наполнило нас, и мы узнали, что были пусты.
   -- Сесострис благословил его, -- сказал окровавленный мужчина богам суда. -- Подлежит ли он суду? Встаньте.
   Встали пятеро: безликий бог, бог Подземного Мира, Пожиратель Крови, Пожиратель Внутренностей, и Неб-хру.
   -- Озирис возьмет твое сердце и взвесит его, -- объяснил Сесострис. -- Ты видишь перо на другой чашке весов? -- И он указал над на весы.
   Мы увидели и сказали, что да, видим.
   -- Это Маат и Закон Пта, -- сказал нам Сесострис. -- Если Маат поднимется выше твоего сердца...
   -- Я возьму и его и вас всех, -- сказала Аммат и облизала губы.
   -- Но если твое сердце поднимется выше Маат, -- продолжал Сесострис, -- оно вернется к тебе и я отведу тебя на Поля Камыша.
   Как только он закончил говорить, мужчина, которого звали Осирис, жестом приказал Тени, Имени и Ка стоять в стороне, и сунул окровавленную руку ко мне в грудь. На какое-то мгновения я почувствовал, как мое сердце бьется в его руке как пойманная птица.
   Когда оно исчезло из моей груди, я опустел, жизнь ушла из меня. Я и не знал, что человек может опустеть, как мех с вином, но так они и было; я страстно желал опять наполниться и боялся, что меня изгонят.
   Положенное на чашку весом, мое сердце опустилось. Но вскоре оно поднялось выше чем перо, на ширину моей руки. Потом опять опустилось, но только для того, чтобы вновь подняться.
   -- Он все еще жив, -- объявил богам окровавленный мужчина, -- и не должен быть здесь. -- Подняв мое сердце, он вернул его мне и заговорил дальше, но, преисполненный радостью, я не слышал его слов. Осталось только наслаждение.
   Когда мы остались одни в Зале Суда, Сесострис сказал добрым голосом: -- Ты слышишь меня, Ба?
   -- Да, Великий Сесострис, -- ответил я. -- Как я могу послужить тебе?
   -- Делай то, что должен. Но, вначале, я объясню тебе то, что сделал Осирис. Его кровь коснулась твоего сердца. И смешалась с твоей. Только одна капля, не больше, но даже капля дарует огромную силу. Я даже не представляю, как она на тебя подействует, но ты это узнаешь.
   Я сказал, что попытаюсь запомнить.
   -- Ты забудешь. Поэтому я посылаю с тобой своего слугу, который будет напоминать тебе об этом. -- Сесострис вынул из своей короны кобру. Это был, или казался, изогнутый кусок позолоченного дерева. Он протянул его мне и я взял его.
   -- Держи его покрепче. Ты должен улететь очень далеко. Смотри, не урони его.
   Пока Сесострис говорил, Урей извивался в моей руке, как настоящая живая змея. Я начал было говорить, что не умею летать, но тут мои крылья затрепетали при мысли о полете и я понял, что умею.
   -- Лети, -- сказал Сесострис, -- ибо остальные уже в пути.
  

11

УРЕЙ

   МОЙ раб приходит, когда я прихожу, и уходит, когда я ухожу. Так говорит Нехт-нефрет. Я отвечаю, что со мной приходит Мит-сер'у, и я знаю, что это правда. Но правда и то, что куда бы я не пришел, Урей уже там.
   Мы поговорили с ним об этом. Он сказал, что его долг -- ждать меня везде, но если я не хочу этого, мне стоит только сказать, и он уйдет.
   -- Тогда уходи, -- сказал я ему. -- Сейчас. -- И он ушел.
   Он не пришел назад. Мит-сер'у и я говорили об этом, сидя в тени на юте. -- Ты была здесь, -- сказал я. -- Ты видела, как он уходил.
   Она покачала головой. -- Он был с нами и говорил с тобой. Ты отослал его и сейчас его здесь нет -- но я не видела, как он уходил.
   -- Человек не может исчезнуть, как дым, -- сказал я, делая вид, что рассердился.
   -- Дым не может исчезать, как Урей.
   Я согласился, что он не похож на других людей.
   -- И ты тоже, мой дорогой. -- Она добавила, что мой раб смотрит на нее не так, как другие мужчины. Она думает, что его лишили мужского достоинства.
   Я забуду его, если то, что говорит Муслак -- правда. Поэтому я должен написать о нем, и тогда я узнаю его, если он вернется. Он ниже, чем многие женщины, и сутулится. И у него нет волос. Совсем. Целитель тоже бреет голову наголо, но, если бы он не брился каждый день, на его лице были бы волосы. И у него есть волосы под мышками, как и у меня, и брови. У Урея нет ничего, и его кожа более гладкая и нежная, чем у любой женщины. Он робок и никогда не поднимает голос, но Муслак и моряки боятся его. И даже мои солдаты, хотя они выглядят храбрыми людьми. Предсказатель говорит, что он пришел на наш корабль, когда мы стояли около могилы древнего царя Кемета. Этого предсказателя зовут Чаниу. Он не смог сказать мне, как я умер -- это сделала Мит-сер'у -- но рассказал, как я вернулся к жизни. Теперь я должен записать все это, хотя и кратко -- и его рассказ, и слова Мит-сер'у.
   Она и я сидели под деревом. Мы пили вино, и я лег спать. Она тоже легла и заснула. Проснувшись она попыталась разбудить меня, и обнаружила, что я мертв, хотя никто меня не закалывал и не душил.
   Она побежала на корабль, где два жреца изгоняли демонов. Мои солдаты перенесли мое тело на корабль, и за него взялся целитель: он пел, жег благовония и делал еще множество других вещей. Его зовут Сахусет. Наконец я вернулся к жизни и начал писать о том, что случилось со мной, пока я был мертв. Я знаю, что это правда, но не хочу перечитывать то, что написал тогда. Не сейчас и, возможно, никогда. Я знаю, что когда-нибудь опять умру, и это больше, чем достаточно.
  
   МЫ видели речных лошадей. Я думаю, что никогда раньше их не видел, и для меня это новое животное. Оно было совершенно черное. Оно подняло свою гигантскую голову из воды и посмотрело на нас крошечными глазами. У него огромный рот, а зубы длиной с мою ладонь. Я спросил Муслака и Нехт-нефрет об этих созданиях, но они сами знают о них не слишком много, только то, что речные лошади очень велики и опасны, и иногда на них охотятся. То, что велики, я и так знал, как только увидел одного; и что же странного и удивительного в том, что такой большой зверь очень опасен? Что касается охоты, хотел бы я сам поохотиться на него. Любой охотник был бы счастлив поохотиться на такого зверя. Мит-сер'у сказала, что сережки, гребни для волос и все такое делают из его зубов, и что одна богиня принимает форму водяной лошади, когда помогает женщинам рожать. У одного из моих солдат есть щит из кожи речной лошади, который он мне показал. Он сказал, что из этой кожи делают самые лучшие щиты и великолепные бичи. Его зовут Аахмес из Меннуфера.
   Я решил спросить целителя, потому что хотел знать побольше. Он кажется очень ученым человеком. Он сказал, что по ночам водяные лошади выползают из реки, нападают на поля и пожирают урожай, при этом много давят и уничтожают. Поэтому их ненавидят. Они убивают крокодилов, и за это их любят и уважают. Они переворачивают лодки, и за это их опять ненавидят. Цари и знатные люди охотятся на них с целым флотом лодок и множеством охотников. Никто никогда не скакал на этих лошадях. И тут он предупредил меня. Когда человек видит этого зверя на берегу, то обычно думает, что тот не может бежать. На самом деле они бегают, и очень быстро. Хорошо это знать.
   Их редко видят так далеко на севере, сказал Сахусет, но когда мы заплывем южнее, то увидим их во множестве. Я попросил его и других позвать меня, когда кто-нибудь увидит еще одного.
  
   МЫ боролись -- мои люди и я. Это хороший спорт, и мы должны заниматься им почаще. Уро сказал мне, что несколько дней назад я повредил ему руку, но сейчас она в полном порядке. Он добавил, что не сопротивлялся мне, потому что я его офицер. Конечно я сказал, что убил бы его, если бы он сопротивлялся, и сделал вид, что припоминаю, как все это было. Он ответил, что хотя я лучше сражаюсь мечом, он сам -- отличный борец. Аахмес заявил, что он еще более лучший борец, чем Уро. Люди Парса похвастались, что они намного лучшие борцы, чем Люди Кемета. И мы начали бороться, по-дружески. Багину побил своего первого соперника, но Аахмес побил Багину. Я предложил Аахмесу сразиться со мной, но его друзья справедливо сказали, что он устал после поединка с Багину. Тогда я сказал, что могу сразиться с Аахмесом и Багину сразу, зная, что из-за вражды они не смогут бороться согласованно. Мит-сер'у возразила и они тоже, сказав, что это нечестно по отношению ко мне. Я настаивал и сказал, что они могут бросить меня в воду, если смогут. Тут Мит-сер'у закричала, что меня сожрут крокодилы. Урей прошептал ей на ухо, что ни один крокодил не сможет навредить мне. Она передала мне его слова и я согласился, сказав, что слишком жилист для их челюстей.
   Мы начали бороться. Я обхватил Аахмеса, и тут Багину прыгнул мне на спину, но я его сбросил, потом отбросил Аахмеса в сторону и бросил Багину в воду.
   Он плохо плавает. Хотя наш корабль плыл со скоростью бредущего старика, он никак не мог догнать его. Тогда я нырнул, схватил его за шею и вытянул из воды настолько, что его друзья сумели его подхватить.
   Когда я вновь, тяжело дыша, очутился на палубе, то объявил, что устал от долгого плавания и не могу продолжать. И поэтому, сказал я, нашим чемпионом будет Аахмес, пока мы вновь не сразимся. Все стали спорить, утверждая, что я чемпион. Но я заставил их замолчать и признать чемпионом Аахмеса.
   Потом я приказал Урею идти за мной в трюм, чтобы мы могли поговорить без лишних ушей. Я извинился за то, что отослал его прочь и спросил, где он был.
   -- Здесь, внизу, хозяин, охотился на крыс.
   Я похвалил его и сказал, что они здорово вредят кораблю.
   -- Ты отослал меня, хозяин. Я подчинился, потому что я всегда починяюсь. Но когда началась борьба я появился, потому что испугался, что борьба может окончиться сражением.
   -- Я всегда буду отсылать тебя, когда захочу остаться наедине с Мит-сер'у. -- Но Урей выглядел таким печальным, что я был вынужден добавить: -- Ты не сделал ничего плохого. Точно так же я отошлю Аахмеса -- и любого другого.
   -- Благодарю тебя, хозяин. Я постараюсь не быть навязчивым.
   -- Очень хорошо, -- я потрепал его по плечу, кожа которого была гладкой и нежной.
   -- Я буду тихим и ненавязчивым. Чаще всего ты и не узнаешь, хозяин, что я с тобой.
   -- Но будь готов служить, если ты мне понадобишься.
   -- Именно так, хозяин. Именно так.
   Внимательно оглядев его -- и поглядев ему в глаза -- я не смог представить себе, что мог выбрать себе такого слугу на рынке рабов. Он казался маленьким человеком среднего возраста, достаточно сильным, но его лицо и молчание устрашали. Особенно глаза -- холодные и жесткие. -- Где я купил тебя? -- спросил я и добавил: -- Ты, наверно, знаешь, что я быстро забываю.
   -- Ты не покупал меня, хозяин. Мой старый хозяин, Сесострис, подарил меня тебе.
   -- Тогда он, наверно, мой хороший друг, если сделал такой дорогой подарок. Я чем-то помог ему?
   Урей покачал головой. У него был очень странный способ делать это. -- Нет, хозяин, ты ничем не помог ему, но он полюбил тебя и сам помог тебе многими способами, из которых я... -- Он остановился и прислушался, его голова склонилась на бок. -- Крыса, хозяин. Я заметил место. Когда ты уснешь я вернусь сюда.
   Из люка над нами кто-то сказал: -- Эй, внизу. Есть кто-нибудь? Мне кажется, что я слышал голоса.
   -- Да, -- громко сказал я. -- Мы.
   -- А! Луций -- Латро.
   Урей наклонился ко мне, его шепот был даже еще тише, чем обычно: -- Это писец Чаниу, хозяин. Берегись его!
   Писец молод, на ладонь ниже меня, у него выбритая голова и умные глаза.
   -- А, это вы, -- сказал он, подходя ко мне и Урею. -- Я ищу тебя, чтобы поздравить. Все говорят, что борьба была захватывающим зрелищем, и ты -- самый лучший. Мой господин и я работали и пропустили ее, но женщины и моряки не перестают нахваливать тебя.
   Я не знал, что ответить, но Урей сказал: -- Мой хозяин очень быстр и очень силен. Я надеюсь, что он также и очень осторожен. -- Было ясно, что он еще раз предупреждает меня.
   -- Он солдат, -- сказал писец, -- но и они солдаты. Некоторые из наших моряков сказали, что поначалу сожалели, что их не пригласили поучаствовать, но когда они увидели, как ты борешься с Багину и Аахмесом, они обрадовались, что не участвуют в схватке. Не хочешь ли ты услышать все, что они сказали?
   Я ответил, что лучше поговорить о чем-нибудь другом.
   -- С удовольствием, потому что я хочу тебя кое о чем спросить. Ты здесь давно?
   -- Нет, -- ответил я, -- но Урей уже был здесь раньше.
   -- Не видел ли ты кота, а? Или эту призрачную женщину?
   Я сказал, что нет, и добавил, что их скорее всего изгнали жрецы. Во всяком случае так сказала мне Мит-сер'у.
   -- Мы тоже так думаем, -- сказал писец и уселся. -- И это должно быть очень чувствительно для меня, ты же понимаешь.
   Я был вынужден признаться, что не понимаю.
   -- Когда возникла проблема именно я предложил остановиться около храма-могилы Сесостриса. -- Писец прочистил горло. -- Я сам жрец. Ты не должен напоминать мне об этом. Но я не искусен в изгнании демонов и у меня нет легендарного жезла. Вот я и подумал, что лучше всего придти сюда и сделать все так, как следует, и мой господин согласился.
   -- Чаниу? -- спросил я.
   -- Да, конечно. Как жрец я участвовал в изгнании. Немного, но участвовал. Когда я был моложе, мы репетировали изгнание демона в Доме Жизни, но вчера я в первый раз участвовал в настоящем обряде и очень надеюсь, что мы преуспели.
   -- Нет, -- убежденно сказал я.
   -- Как это нет? Последней ночью... Мы были на берегу. Ты помнишь это, Луций?
   Я сказал, что да, помню, хотя не помнил.
   -- Я мельком увидел -- вообще-то не очень-то мельком -- кота. Видишь ли, огромного кота. Очень-очень большого. И черного. Естественно я изумился.
   -- Ночью все кошки серы, -- сказал я.
   -- Несомненно. -- Писец засмеялся. -- Да, несомненно. Но все-таки... Ну, я начал задавать вопросы, и один моряк сказал, что недавно видел женщину. Не Нехт-нефрет и не Мит-сер'у. Он, похоже, был уверен, что другую. Еще одна женщина, примерно такого же возраста, красивая, со множеством драгоценностей.
   -- Он не говорил с ней?
   Писец покачал головой. -- Он испугался. Я уверен. Возможно он просто испугался ее -- я бы, например, точно испугался. А возможно он знал, что если он будет угрожать ей, появится кот.
   -- Как он может это знать? -- спросил я.
   -- Почему нет? Моряки вряд ли рассказали мне все; не исключено, что один из них попробовал, и не сказал нам.
   -- Но ты знаешь это, -- сказал я. -- Иначе ты бы не говорил так. Это случилось с тобой?
   Писец покачал головой. -- Мой господин рассказал мне. Я не был уверен, что они связаны между собой, кот и девушка. Но он говорит, что да, связаны. Когда он говорит что-то в этом роде, он знает. Он говорит, что кот всегда рядом с ней, невидимый, пока ей не угрожают. Он показывает себя только тогда, когда ей надо убежать.
   -- Он не может быть с ней все время, -- прошептал Урей.
   -- Я тоже так думаю. -- Писец пожал плечами. -- Есть человек, который часто приходит к Белой Стене со своим дрессированным павианом, огромным самцом. Конечно, по приказу хозяина он нападет на кого угодно, или если увидит, что на хозяина кто-то напал. Хозяин всегда таскает его с собой. Но дома он запирает его в клетку.
   -- Этот павиан видимый? -- сказал я.
   -- Да, самый обыкновенный павиан, из тех, которые посвящены Ра. Ты говоришь, что не видел здесь ни кота, ни женщины?
   -- Да, не видел. По крайней мере сейчас. Мне кажется, что я видел их, когда был здесь раньше. Но я не помню.
   -- Очень сомневаюсь. Ты видел их обоих раньше и описал Чаниу и мне. Ты сказал, что кот был очень большой, по меньшей мере вдвое больше обыкновенных котов.
   Я спросил, не испугался ли я его.
   -- Не знаю. Во всяком случае очень сомневаюсь. Но я видел намного большего кота, чем твой. Он был не меньше гончей, а хвост длиной с руку. -- Писец остановился и закусил губу. -- Иногда в результате неудачного экзорцизма происходят намного более ужасные события. Я узнал об этом в Храме Жизни и только сейчас вспомнил.
   Он опять замолчал и прочистил горло. -- Где ты взял Урея, Латро?
   -- Мой друг Сесострис дал мне его, -- ответил я.
   -- Я... понимаю. Мне не хочется спрашивать тебя, Латро, но... Мы всегда были друзьями, и мне бы хотелось остаться твоим другом. Быть может ты помнишь мое имя?
   Урей прошептал его за моей спиной, и я сказал: -- Ты Святой Тотмактеф.
   -- Верно. Прости, что потревожил тебя. -- Потом он повернулся к моему рабу. -- Урей, был ли ты рабом в храме Сесостриса в то время, когда мы пришвартовались?
   Урей прошептал мне на ухо: -- Должен ли я отвечать, хозяин? Я бы не советовал.
   -- Ответь, -- сказал я. -- Последний раз.
   -- Нет, -- сказал он писцу.
   -- А где ты был?
   Урей покачал головой. В нем есть что жуткое, как я и писал раньше.
   Писец встал и вытер ладони о бедра. -- Луций, прикажи своему рабу отвечать на мои вопросы.
   -- Нет, -- сказал я. -- Спрашивай меня, а я спрошу его, если захочу.
   -- Хорошо. Их мало, и я спрошу тебя. Не можешь ли ты, ради меня, попросить его встать прямо под люком, где больше света?
   Я попросил.
   -- И еще, ради меня, не мог бы он поднять подбородок?
   -- Подними подбородок, -- сказал я Урею. -- Не будет никакого вреда, если он увидит твое горло.
   Он поднял. Когда я увидел, насколько морщинисто его горло, я понял, что он старше, чем я думал.
   -- Я ищу шрамы. -- Писец, кажется, слегка расслабился. -- И не вижу ни одного.
   Я согласился.
   -- Ты вроде сказал, что он был здесь один, а? Не спросишь ли ты его, видел ли он в трюме кота -- гигантского черного кота -- или женщину?
   Я повернулся к Урей. -- Ну?
   -- Нет, хозяин.
   -- Никого?
   -- Да, хозяин.
   -- Благодарю тебя, -- сказал писец. -- Я благодарю вас обоих. Верный раб, который держит язык на привязи, стоит целое состояние. Поздравляю тебя, Луций.
   Мы смотрели, как писец взбирается по лестнице на палубу, и я жестом приказал Урею сесть. Когда мы оба уже сидели, я сказал: -- Урей, я думаю, что ты понимаешь все это намного лучше меня. И даже, вероятно, лучше, чем Мит-сер'у. Объясни мне.
   -- Нет, хозяин. Боюсь, намного хуже. Я ничего не слышал о коте, пока Тотмактеф не заговорил о нем.
   -- Но ты слышал о женщине.
   -- Ты так думаешь, хозяин? И только потому, что я не сказал нет? Никто мне не говорил о ней. Ты хочешь увидеть ее?
   -- Если ты покажешь ее мне.
   -- Тогда пошли, хозяин. -- Он привел меня к длинному, в рост человека ящику, завернутому в материю и перевязанному веревкой. -- Она здесь, хозяин.
   -- Возможно мы не должны развязывать его, -- сказал я. -- Этот ящик не наш, и в нем не может быть живая женщина.
   -- Я не буду развязывать его, хозяин. -- Урей посмотрел на меня. Сомневаюсь, что он вообще умеет улыбаться, но его глаза-щели весело посмотрели на меня. -- Смотри, я покажу тебе эту женщину.
   Он без труда поднял крышку. В ящике лежала восковая фигура прекрасной женщины. -- Я нашел ее, пока охотился на крыс. У меня инстинкт на такие вещи, хозяин.
   Я проверил восковую фигуру. Я поднял ее и обнаружил, что мои пальцы думают, что это настоящая фигура из плоти и крови, и положил обратно в ящик.
   -- Хочешь послушать, как она говорит?
   Я покачал головой. -- Я легко могу поверить, что люди обманываются, считая эту восковую женщину живой. Это то, что ты имеешь в виду?
   -- Она настоящая, хозяин. Настоящая женщина, сделанная из воска. Если ты передумаешь, и захочешь поговорить с ней, или увидеть, как она ходит, я уверен, что ты и я можем заставить волшебника оживить ее.
  

12

Я ИСПУГАЛСЯ

   -- Ты говоришь о нашем командире, Урей? -- Я вернулся к ящику, на котором мы сидели. -- Маленьком старом человеке из Парса?
   -- Нет, хозяин. -- Опустив крышку ящика с восковой женщиной, Урей присоединился ко мне. -- Чаниу -- Маг. Волшебник -- Святой Сахусет. Он принадлежит моему народу.
   -- А, целитель.
   -- Быть может Сахусет иногда лечит, хозяин. Я не знаю.
   -- Он может заставить эту фигуру ходить и говорить? Ведь это та самая женщина, о которой говорил писец, да?
   -- Да, хозяин. Возможно даже днем, ведь те, кто видел ее при золотом свете Ра, могли не соврать. Но ночью он может, совершенно точно. И в темных местах, тоже, во всяком случае мне так кажется.
   -- А ты можешь?
   Урей покачал головой. Если бы я и так не утратил присутствия духа, то, увидев это, я бы сделал это сейчас.
   -- Ты не обычный человек, -- сказал я ему. Как и многие испуганные люди, я говорил очень громко.
   -- Здесь нет обычных мужчин, -- прошипел он. -- Только глупцы могут думать так. И ты сам не среди них, хозяин.
   -- Думаю, что ты прав.
   -- И здесь нет обычных женщин. Твоя Мит-сер'у совсем не обычная женщина. И Нехт-нефрет. И тем более Сабра.
   Я спросил, кто такая Сабра, и он указал на ящик с восковой фигурой. -- Это трюк, известный многим, хозяин. Волшебник делает статую и приказывает ей ожить, на время. Я знаю, ты забываешь множество вещей, но если ты видел посох, вырезанный в виде змеи, ты сможешь вспомнить его.
   -- Возможно я видел такие посохи, -- сказал я, -- потому что чувствую, что вид такого посоха не удивит меня.
   -- У волшебников есть такие, хозяин. Если смазать его кровью змеи и бросить на землю, деревянная змея ненадолго оживет. -- Урей не улыбнулся, но мне показалось, что он был очень близко к этому. -- Этот трюк очень легко сделать, а ящик, который так удивил тебя, еще легче. Не хочешь ли проверить крышку?
   Я подтащил ящик под солнечный свет, лившийся из люка; оказалось, что материя и веревки приклеены к дереву.
   -- Концы этих веревок касаются концов других, хозяин, -- объяснил Урей. -- Материя, на которой они висят, сама приклеена к крышке. Но нужен яркий свет Ра, чтобы заметить это.
   Я кивнул, главным образом самому себе. -- Целитель должен был принести этот ящик на корабль после наступления темноты. Это просто трюк.
   -- Таковы все трюки, хозяин. Только боги умеют делать чудеса.
   -- Тем не менее удивительно, что крышка не упала во время погрузки. Ты не знаешь, как он удержал ее?
   Новый голос, низкий и навязчивый, сказал: -- Ты держишь ответ в руках.
   Я повернулся и увидел, что восковая женщина сидит в своем ящике.
   -- Ты хочешь, чтобы я отдал это тебе? -- спросил я. Я, конечно, был напуган, но показал ей крышку. -- Я думаю, что это твоя.
   -- Нет необходимости нести ее мне, Латро. -- Она встала. -- Я подойду и возьму ее.
   И она подошла ко мне, медленно и грациозно, не обращая внимания на слабое покачивание нашего корабля. Даже не знаю, был ли я когда-нибудь так напуган, как тогда, когда ко мне лениво подходила эта прекрасная женщина? Каждый плавный шаг обрушивался на меня сильнее, чем удар смерти.
   -- Взгляни. -- Она перевернула крышку и показала мне изнанку. -- Разве у тебя нет таких же ручек на задней поверхности щита?
   Я переборол страх и признался, что у меня вообще нет щита.
   -- Есть мужчины, которые бросают щиты и бегут с поля боя, -- сказала восковая женщина. -- Но ты не побежал, когда я подошла к тебе.
   -- И Урей, тоже, -- сказал я.
   -- Да, он может сбежать только скользнув в какую-нибудь щель. -- Она улыбнулась. -- Ты уверен, что он твой друг?
   -- Он мой раб, но, надеюсь, он мне не враг.
   -- Так знай, что он никому не друг, за исключением своего хозяина.
   И тут Урей удивил меня, сказав: -- Сейчас мой хозяин -- Латро, Сабра. И в нем кровь Осириса.
   -- Что? Ваш холодный ихор подогрел его? -- Восковая женщина рассмеялась, низко и нежно. -- Можно мне сесть рядом с тобой, Латро? Здесь полно места.
   Я сказал, что она может, и встал. Она села, и я вновь занял свое место. -- Ты не из воска, -- сказал я.
   -- Спасибо тебе, добрый Латро.
   -- Твои груди двигались, пока ты садилась. С восковыми такого не бывает.
   -- Мой рот движется, когда я говорю. С восковым такое бывает?
   Я не знал, что сказать.
   -- Мы уже встречались, я и ты, хотя ты забыл меня. Я приходила к тебе в гостиницу, чтобы проводить тебя и твою маленькую поющую девушку к моему хозяину.
   -- Тогда, наверно, вот почему я не боюсь тебя, -- сказал я, хотя на самом деле ужасно боялся ее.
   -- Сабра, твой хозяин приходит сюда, чтобы оживить тебя? -- прошептал Урей. -- Он умеет ходить невидимым?
   -- О, иногда, -- улыбнулась восковая женщина. -- Нет, Змей Осириса, он не умеет. Он рассердится, если узнает, что я встала и говорю с вами.
   Узкие глаза Урея сузились еще больше. Он наклонился вперед и, как мне показалось, его шея вытянулась, как у черепахи. -- Кто оживлял тебя?
   Восковая женщина не обратила внимания на его вопрос. -- Латро, сегодня ночью ты ходишь без меча.
   -- Ночь еще не настала, -- сказал я ей, -- и на время борьбы я отдал свой меч Мит-сер'у.
   -- Прошу великого Ра извинить меня, хотя он мне не друг. Я привыкла к ночи. Возможно ты опасаешься, что у меня есть какое-то оружие, спрятанное на мне?
   -- Можешь сохранить его, если оно есть, -- сказал я.
   -- Благодарю тебя. Поскольку мы друзья я разрешаю тебе обыскать меня. -- Ее рука нашла мою; она была теплой, гладкой и мягкой. -- Хочешь заглянуть мне под платье?
   -- Нет, -- сказал я. -- По моему ты принадлежишь Сахусету. Он сделал мне много хорошего.
   -- Он рискнул твоей жизнью, лишь бы достичь величия. Хочешь, я расскажу тебе?
   -- Если ты хочешь.
   -- Ты говоришь о том, чего не знаешь, -- прошептал Урей.
   -- Нет, знаю! Он сам сказал мне. У всех должен быть кто-то, кому он может похвастаться. -- Восковая женщина говорила низким и глухим голосом, но странно далеким и дрожащим. -- Я уверена, что твой хозяин хвастается своей поющей девушке. Сахусет хвастается мне, а я -- твоему новому хозяину. Кому хвастаешься ты, Змей Сесостриса?
   Урей в ответ только прошипел.
   -- Я не боюсь тебя. Латро не сделает мне ничего плохого, а ты не можешь отравить меня. -- Гладкая маленькая рука сжала мою. -- Сахусет дал тебе наркотик, Латро. Запиши это в твоем свитке, когда пойдешь писать. Наркотики часто приводят к смерти. Но даже если нет, человек впадает в состояние, близкое к смерти. Дыхание слабеет и замедляется. Ты чувствуешь мое дыхание?
   -- Ты дышишь? -- удивился я.
   -- Я должна, чтобы говорить. Поцелуй меня, и ты почувствуешь это.
   Я покачал головой.
   -- Я расскажу тебе больше. И ты отошлешь твоего раба, чтобы он не рассказал о нас -- кому? Твоей поющей девушке? Она будет благодарна мне за то, что я избавила ее от ночной работы.
   Это была неправда, и я знал это.
   -- Ты и она сидели под деревом на склоне зеленого холма перед храмом. Мой хозяин пришел к вам с деревянными чашами и мехом с вином. Он дал вам чаши и наполнил их. Наркотик был только на дне твоей чаши.
   Я молча сидел, обдумывая ее слова.
   -- Ты не веришь мне.
   Я вздрогнул. -- Я уже не знаю, во что верить. Я должен подумать.
   -- Ты еще очень молод, но уже сейчас ты самый сильный человек на корабле, и вдруг ты лег и уснул. И умер? Ни меча, ни стрелы, ни жара, ни даже укуса кобры. Если ты не примешь мое объяснение, как ты объяснишь это?
   -- Я не могу, -- сказал я. -- Но даже боги не могут объяснить все. Что ты хочешь?
   -- Твоей любви, для начала.
   -- Я не могу тебе ее дать. -- Я попытался смягчить свои слова. -- Любовь нельзя передать из рук в руки, как камень. Но я у тебя в долгу и постараюсь стать твоим другом, поскольку ты -- мой.
   -- Если ты мой друг, дашь ли ты мне то, что я хочу? В чем я нуждаюсь? То, что я должна иметь?
   Я опять испугался и только пожал плечами.
   -- Кровь Мит-сер'у. Или Нехт-нефрет. Одной из них. Но довольно много, не несколько капель.
   Урей негромко зашипел. Я думаю, он хотел предупредить меня, но мне этого не требовалось.
   -- Нет. -- Я постарался, чтобы мой голос прозвучал твердо. -- Я не дам тебе ничьей крови, если, конечно, тебе не подойдет кровь животных.
   -- Латро, я не могу. -- Слезы потекли из ее глаз, смочили щеки. -- Мне нужна кровь именно таких женщин, как они. Подумай еще раз, пожалуйста.
   -- Ты говоришь о любви, -- сказал я ей. -- Я люблю Мит-сер'у. Нехт-нефрет - ее подруга, и мой друг Муслак любит ее.
   -- Нет, не любит.
   -- Это ты так говоришь. -- Я пожал плечами. -- Нет! Я не сделаю этого.
   -- Я знаю все секреты Сахусета. Я могу сделать тебя великим среди ксу, но только если ты дашь мне кровь, в которой я нуждаюсь. Никакая Мит-сер'у не в состоянии сделать это.
   Я улыбнулся, чтобы спрятать страх. -- Значит мое величие начнется с предательства? И эти ксу будут сидеть, как статуи на форуме, и смотреть на меня? Да, наверно они будут.
   -- Ты сделаешь это? -- Она опять сжала мою руку.
   Я покачал головой. -- Если предательство -- цена величия среди ксу, для меня это слишком дорого.
   -- Тогда отдай мне мою крышу.
   Я подобрал крышку и передал ей.
   -- Латро, я хороший друг, но ужасный враг. Придут дни, и ты узнаешь, что я сказала тебе чистую правду.
   -- Убей ее, хозяин! -- прошептал Урей.
   -- Прежде всего как я могу убить что-то, что и так не живет? -- спросил я. -- А если я сожгу ящик, то потоплю корабль.
   -- Отруби ей голову. Сейчас!
   Она улыбнулась ему.
   -- У меня нет меча, -- сказал я Урею, -- но даже если бы и был, я бы этого не сделал. Она не моя.
   -- Но ты однажды будешь моим. -- Держа крышку над головой, она медленно и плавно опустилась в свой ящик. Теперь я записываю это, как и другие события, поскольку знаю, что забуду. Иногда хорошо забыть и перестать бояться. Тем не менее может придти время, когда я буду должен знать все, что произошло. И если Урей не расскажет мне о них, это сделает папирус.
  

13

БОГ С ГОЛОВОЙ ВОЛКА

   АП-УАТ -- бог солдат. Так говорит Аахмес и все солдаты Кемета. Мы пришли к магу и объяснили, что хотим принести дар этому богу в его городе, Асуате. Он только покачал головой. У него строгий приказ -- плыть как можно быстрее, и он не собирается приказывать капитану останавливаться здесь. Мы запротестовали, и тогда он сказал, что мы сможем сделать любое приношение ночью, когда мы причалим к берегу. Мы попросили золота, чтобы купить подходящий дар богу. Но он сказал, что золото принадлежит сатрапу, и он может использовать его только для дел, напрямую связанных с целью нашего путешествия.
   Мы пошли к капитану. Он -- Человек Пурпура. Мит-сер'у говорит, что его зовут Муслак, он наш друг и особый друг Нехт-нефрет. Муслак сказал, что мы будем проплывать мимо Асуата в полдень. Мои солдаты заворчали. У меня есть немного денег, и мы могли бы купить на них подношение, но что это нам даст, если мы не можем добраться до храма?
  
   Я ГОВОРИЛ с целителем. Он спросил, что волнует меня. -- То, что я уснул, -- ответил я. -- Мит-сер'у говорит, что я никогда не сплю днем. Она и я сидели в тени паруса. Иногда мы разговаривали. Иногда целовались. А иногда молчали, просто счастливые от того, что находимся рядом друг с другом.
   -- Я понимаю, -- сказал он и глубоко вздохнул. -- Ты забываешь, Латро. И поэтому я собираюсь кое-что тебе рассказать. Ты не должен никому рассказывать это сегодня, а завтра ты забудешь и другие расскажут тебе, кто я такой.
   -- Я понимаю, -- сказал я. -- Я не узнаю, что ты целитель и мой друг Сахусет, пока она не расскажет мне об этом.
   -- Как у тебя есть Мит-сер'у, так и у меня есть женщина. Она приходит ко мне, когда я бужу ее. И тогда мы занимаемся любовью, говорим, целуемся и обнимаемся.
   Я кивнул.
   -- Тебя это не удивляет? Я думаю, что это удивило бы любого на корабле.
   -- У меня есть Мит-сер'у, -- объяснил я, -- и у главного Человека Пурпура есть Нехт-нефрет. Обе прекрасны. Почему бы и тебе не иметь женщину, если ты так хочешь?
   -- Когда я не бужу ее, моя любовница спит, -- сказал целитель, и мне показалось, что он говорит самому себе, и не скажет больше ничего, если я не спрошу. Поэтому я спросил, спит ли она днем, как я этим утром.
   -- Днем и ночью. -- Он сжал мне плечо. Он худой, но ростом даже выше меня. -- И тем не менее, Латро, не так давно была ночь, когда она проснулась, хотя я ее не будил, и пришла ко мне.
   Он опять вздохнул. -- Тогда мы разбили на берегу лагерь и поставили шатры, потому что в той деревне не было гостиницы, только пивная лавка. Я был в моем шатре и хотел ночью вернуться на корабль, перенести ее к моей кровати и разбудить.
   Он ударил в ладоши, неожиданно громко. -- И вдруг моя дверь-занавес отлетела в сторону и появилась она. Она поцеловала и обняла меня. Этой ночью я был счастливее, чем когда-нибудь, и счастье повторялось еще и еще. Этот корабль заколдован, Латро, и заклинание сплел не я. Возможно Чаниу. Не знаю. О чем ты хотел спросить меня?
   -- Мой сон, -- сказал я. -- Мит-сер'у говорит, что я никогда не сплю днем, но умер в тот день, когда сидел с ней под деревом.
   Целитель кивнул, так что это должно быть правдой.
   -- Она думала, что я умру снова и страшно испугалась. Она разбудила меня, но я еще помню мой сон, или часть его.
   -- Страшный сон, судя по тому, ты говоришь.
   -- Да. Нет ли в этой земле бога с головой волка? Мит-сер'у сказала, что ты -- уроженец этой земли и самый ученый среди всех нас.
   -- У этого бога множество имен, -- сказал мне целитель. Он перечислил несколько из них.
   Я сказал, что мои солдаты называли его Ап-уат.
   -- Тогда мы тоже можем называть его так, но нельзя забывать, что он -- открыватель путей. Когда наша армия марширует, командир, чтобы не попасть в засаду, всегда посылает вперед несколько человек.
   -- Да, авангард, -- сказал я. -- Это всегда мудро.
   -- Их называют открывателями пути. И они часто видят бога с головой волка, который идет перед ними. Тогда они знают, что путь безопасен, и армию ждет триумф. По той же причине этот бог находился на штандартах наших фараонов.
   -- Мои люди хотят остановиться у города этого бога, -- объяснил я, -- и принести ему жертву прежде, чем мы достигнем диких южных земель. Мы пошли к Чаниу и объяснили это, но он не хочет останавливаться.
   Целитель кивнул. -- Да, понимаю. Ты веришь, что именно этот бог послал тебе сон?
   -- Да, мне так кажется, именно он. Мы поговорили с Муслаком. Он сказал, что ночью, когда мы остановимся, мы будем очень далеко от города Ап-уата, возможно около Акмима.
   -- И поэтому ты пришел ко мне.
   Я покачал головой. -- Поэтому я сел около Мит-сер'у и заснул. Я оказался в темной земле, где лежало много мертвых. Ко мне медленно подползал волк, который одновременно был человеком, и он буквально тащил себя руками, которые одновременно были лапами.
   Целитель молча слушал меня.
   -- Увидев, как он ползет, я понял, что у него сломана спина. Ни человек ни животное не может долго жить со сломанной спиной. Человеческим голосом он попросил меня убить его, взять его жизнь и закончить его страдания. Я...
   Целитель поднял голову. -- Подожди, у меня много вопросов. Ты узнал этого человека, который одновременно волк?
   -- Да, во сне я узнал его, но сейчас я не могу сказать, кто это был.
   -- Тем не менее ты узнал его. Он тебе враг или друг?
   -- Он был моим врагом, -- сказал я. -- Это я тоже знал.
   -- И, тем не менее, он пришел к тебе просить о милости?
   Я поднял плечи и дал им упасть, как делает сам целитель. -- Больше было не к кому.
   -- Только ты и мертвые.
   -- Да.
   -- Хорошо, продолжай.
   -- Я сделал так, как он просил. -- Я показал целителю меч. -- Я убил его этим мечом, быстро, схватил за ухо и перерезал горло. Когда он умер, я увидел его лицо. -- Здесь я остановился и вспомнит темную равнину из моего сна. -- После чего Мит-сер'у разбудила меня, потому что испугалась, что я умер.
   Целитель вынул четыре золотые изогнутые палочки из своей одежды, сделал из них квадрат на палубе перед нами, после чего сказал и сделал кое-что такое, что я записывать не буду. Закончив, он подобрал золотые палочки, сказав каждой из них слово, сложил их вместе, потряс и бросил мне в лицо.
   Я спросил, что они сказали ему, когда с шумом ударились о палубу. Он разозлился и сделал мне знак молчать. Через какое-то время он подобрал их, потряс, как и раньше, и опять швырнул. -- Ты не все рассказал мне, -- сказал он мне, изучив их во второй раз. -- Что ты не рассказал?
   -- Перерезав ему горло, я сказал девушка. Я не могу объяснить почему так сделал, но, как мне кажется, это неважно.
   -- Девушка.
   Я кивнул. -- Точно. Только одно слово.
   -- Ты говоришь на языке Кемета лучше, чем большинство иностранцев. На каком языке ты говорил во сне?
   -- Во сне я сказал только одно слово. Вот это.
   -- Сатет?
   -- Нет, другое, которое значит то же самое.
   -- Бент-Анат?
   -- Я не думаю, что говорил на этом языке.
   Я имел в виду высокую девушку, очень молодую, с цветочной короной на голове -- я хотел сказать, имел в виду во сне.
   Он бросил палочки, как и раньше, наклонился над ними и долго жужжал, потом опять бросил. Выпрямившись, он задумчиво сказал: -- Латро, ты не должен бояться своего сна. Ап-уат благоволит к тебе. Я хочу, чтобы ты купил ягненка и принес его в дар храму. Черного ягненка, если сможешь найти.
   -- Человек Пурпура сказал мне, -- возразил я, -- что мы не остановимся около храма Ап-уата.
   -- А если мы остановимся, -- спросил целитель, -- ты сделаешь то, что я просил?
   -- Да, -- сказал я, -- конечно я сделаю, если мне хватит денег.
   Он кивнул, как будто самому себе. -- Насколько я могу себе представить, Мит-сер'у не оставляет тебя надолго в одиночестве. У Чаниу есть много всего, и он может дать тебе что-нибудь, если ты попросишь. Подожди.
   Он бросил палочки, как и раньше, негромко свистнул, и бросил опять.
   Потом подобрал их и убрал обратно. -- Анубис тоже благоволит к тебе, как когда-то благоволил ко мне. Сейчас он говорит с тобой через меня. Ты должен идти в город мертвых. Там он даст тебе вполне достаточно, чтобы купить ягненка. Ты не боишься призраков?
   -- Конечно боюсь, -- сказал я, -- и какой человек не боится? Но что это за город мертвых, куда я должен пойти? Разве внутри каждого города нет места, предназначенного для мертвых?
   -- Он не сказал, как не сказал и то, какой ночью ты должен войти туда. Когда я говорил о призраках, то имел в виду только то, что многие люди боятся войти в город мертвых ночью. Пойдешь ли ты, зная, что бог приказывает тебе?
   -- Конечно.
   -- Твой меч, он острый?
   -- Ты держал его в руке.
   -- Я не обратил внимание на клинок. Да?
   -- Да.
   -- Хорошо. Анубис желает, чтобы ты принес острый меч.
   Я пишу все это, пока помню. Я пересказал наш разговор Урею, и тот сказал, что пойдет со мной. Мит-сер'у подслушала нас. Она говорит, что тоже пойдет со мной.
   И еще она говорит, что этот бог, Анубис, который благоволит ко мне, -- очень великий бог, он переносит послания из Страны Мертвых к богам, и через него боги отправляют послания в Страну Мертвых. Он надзирает над приготовлениями тела к погребению, сторожит могилу, и все призывают его. Я спросил, почему он благоволит ко мне. Она не смогла ответить, сказав только, что никто не знает, почему боги любят одного человека и ненавидят другого. Возможно потому, что его брат благоволит ко мне.
   Урей сказал, что мы уже встречались, этот Анубис и я, и что именно он держал весы, на которых взвешивалось мое сердце. Я запротестовал и сказал, что невозможно взвесить сердце, не убив его владельца. Он признался, что я прав, и исчез, когда я оглянулся. Я хотел бы спросить его побольше о там, как взвешивали мое сердце, потому что совершенно об этом забыл.
  
   НАС остановил многовесельный военный корабль. Чаниу и Муслак отправились на переговоры с его капитаном. Теперь я уверен, что в конце концов мы пришвартуемся около Асуата. Так я и сказал своим людям.
  

14

МЕНЯ ЗОВЕТ БОГ С ГОЛОВОЙ ШАКАЛА

   АНУБИС возглавлял великое шествие в честь своего брата. Мит-сер'у потребовала, чтобы я прочитал много из этого свитка утром, до завтрака. Поэтому я знаю, что уже видел его.
   Прошлой ночью мы спали на корабле, потому что, по словам Мит-сер'у, никак не могли найти на берегу гостиницу. Город переполнен теми, кто приехал на праздник. Я знаю, что должен идти в город мертвых, но к тому времени, когда Муслак и я встретились на борту корабля, так устал, что валился с ног. Как и обе женщины.
   -- Мы будем стоять около Асуата всю ночь и еще завтра, по меньшей мере, -- сказал мне Муслак. -- Мои матросы на берегу, они пьют, танцуют и охотятся за женщинами, и мы сможем отплыть очень и очень не скоро.
   Ни Мит-сер'у, ни я не возразили, хотя мне хотелось найти гостиницу и без помех насладиться моей речной женой. Так и получилось, что мы спали на борту, а утром пошли в город, чтобы посмотреть на бой быков, и вернулись на корабль (где мы сидим сейчас), чтобы посмотреть на великолепную процессию.
   Не могу сказать, видел ли раньше бой быков, но думаю, что нет, потому что все для меня было новым. Очень шумное и грубое зрелище, и поэтому вначале я решил, что Мит-сер'у и Нехт-нефрет оно не понравится. Но вскоре оказалось, что они наслаждаются им так же, как и я.
   Я думаю, что было бы еще лучше сидеть на особом месте подальше от арены, чтобы зрители оставались в безопасности. (Я сказал об этом Урею, но он не согласился.) А так у зрителей нет никакой защиты, кроме веревок, привязанным к рогам быка, которыми погонщики могли бы только слегка замедлить атаку, если бы быки попытались напасть на нас.
   Быков вывели на поле с веревками через нос, но их бросили, когда быки увидели друг друга и были готовы сражаться. Оба были большие и сильные, очень красивые. Почувствовав свободу, быки бросились друг на друга, потом еще и еще, стали кружится, применять ложные выпады и вообще напоминали воинов с двумя мечами в руках. Я уверен, что уже видел таких.
   Наконец черный бросил на землю красно-белого, и забодал того чуть ли не до смерти, прежде, чем его оттащили. Погонщики черного быка вились вокруг него как пчелы, и наконец сумели продеть веревки через его нос. Потом его вымыли и украсили венками. Мне сказали, что, пока он не умрет, его будут держать в храме, а потом похоронят так, как приличествует герольду Пта.
   Кроме того были еще гонки и игры всех сортов, подходящие для солдата. Муслак и остальные хотели, чтобы я боролся, но Нехт-нефрет предупредила меня, что толпе не понравится иноземный победитель, и меня могут разорвать на куски. Я подумал, что это мудрый совет, и решил не участвовать.
   Эта процессия стоит того, чтобы на нее посмотреть. На лодках мимо нас проплывают одетые в богатые одежды статуи каждого бога города, верующие гребут, жрецы стоят на носу и направляют лодку. Великолепное пышное зрелище. Украшенные драгоценностями веера из блестящих перьев охлаждают статуи. Вокруг них крутятся танцоры. Насколько может видеть глаз, берега реки усеяны зрителями, и еще тысячи находятся на лодках и кораблях, вроде нашего.
   Возможно я не должен писать об этом, но потом я всегда могу это вычеркнуть, если посчитаю, что так лучше. Статуя Анубиса была самой обыкновенной статуей. Вырезанной из дерева, насколько я могу судить, и умело раскрашенной. И статуи всех остальных богов тоже, кроме Ап-уата. А вот это, как мне показалось, вообще была не статуя: на лодке стоял мужчина с головой волка, больше, чем любой другой человек. Проплывая мимо, он посмотрел на меня и наклонил голову, как если бы хотел спросить: "Ты придешь?". Если бы он показал мне зубы, я бы точно убежал и забился трюм, как настоящий трус.
  
   АНУБИС хотел встретиться со мной в городе мертвых. Я не забыл этого, когда мы причалили этим утром, и еще не забыл этого сейчас, хотя никогда не видел его. Когда мы были на набережной, я проверил заточку своего меча и дал Урею длинный кинжал, который позаимствовал у Тиби. Я сказал Урею, где я взял кинжал и кому он должен его вернуть. Это замечательный кинжал, обоюдоострый и очень хорошо заточенный. Но Урей отказался, сказав, что ему не нужно никакое оружие, и отдал его Мит-сер'у. Та поблагодарила и вернула кинжал Тиби, сказав, что несомненно потеряет его.
   Я решил, что это предзнаменование, и совсем не плохое, и мы пошли на рынок. Там мы хотели спросить дорогу в город мертвых. Но рынок оказался практически пуст, хотя Мит-сер'у говорит, что вчера, после процессии, он был переполнен.
   Она все время глядела на драгоценности и кинжалы в лавках, которые продают такие товары; в конце концов я купил ей маленький кинжал в стиле Кемета -- похожий на иглу, с глазом на рукоятке. (* Такие кинжалы имеют форму анкха, египетского креста, иероглифа, означающего "жизнь"; имеется в виду, что он должен защищать жизнь своего владельца. К такому кинжалу можно привязать шнурок, так что он не теряется, даже когда падает. Примечание Дж. Вульфа.)
   Она спросила, не можем ли мы сходить в город мертвых днем. Я не думал об этом, но взял свиток у Урея и прочитал ей вслух все, что делал и говорил целитель, и она сказала, что мы безусловно должны идти ночью, иначе целитель не спросил бы, боюсь ли я. Она сказала, что днем даже маленькие дети посещают мертвых, но ночью все города мертвых становятся местом зла.
   -- Это потому, -- спросил я, -- что из могил выходит Пожиратель Крови? -- Кажется я где-то слышал это имя.
   Она засмеялась и сказала, что только дети верят в такие вещи, но, я знаю, она испугалась. -- Если уж мне ради тебя придется встретится лицом к лицу с Пожирателем Крови, -- сказала она, -- я хочу сделать это на полный желудок. У тебя хватит денег, чтобы купить хорошую еду?
   Я вынул все мои монеты и мы решили, что этого хватит на простую еду для нас троих; потом мы нашли полупустую харчевню, которая понравилась Мит-сер'у. Урей исчез. Это сохранило мне немного денег и мы купили более лучшую еду, чем собирались, и еще пива. Жареная рыба и свежие горячие пироги были просто великолепны. И только тогда, когда мы почти их прикончили, мне пришло в голову, что у меня не осталось денег на то, чтобы снять комнату в гостинице. Я сказал Мит-сер'у, что нам придется вернуться на корабль и спать там.
   -- Нет, не придется, -- сказала она мне. -- У Муслака много денег, и он будет счастлив дать тебе столько, что хватит на хорошую комнату и еще останется. И если ты собираешься сегодня принести жертву, разве тебе все равно не придется просить у него денег? Тебе нужен хороший черный ягненок, а они здесь не так-то дешевы.
   Я согласился, что не подумал об этом.
   -- Ну, ты должен был подумать лучше. Вот замечательный способ просить деньги: просить как можно больше, брать, что дают, и побыстрее уходить. Дорогой, стоит это знать, так что лучше всего записать это в твой свиток.
   -- Запишу, -- сказал я. -- Я должен знать это все время, пока ты со мной.
   Она рассердилась, закричала на меня и расплакалась. Я попытался успокоить ее, и когда не получилось, сказал ей, чтобы она возвращалась на корабль. Я сказал ей, что знаю, где находится город мертвых, и пойду туда ночью, один.
   -- Не уйду! Ты -- животное, и я была бы сумасшедшей, отпустив тебя одного в такое опасное место.
   Тогда я вышел из харчевни, сказав ей, что накажу ее, если она не останется здесь. Я уже ушел далеко от рынка, и только тогда сообразил, что она идет за мной. Я погнался за ней и схватил ее, и мы поцеловались.
   -- Ну, Латро, как я бегаю?
   -- Очень быстро, -- сказал я. -- У тебя длинные ноги. Но ты сразу бежишь слишком быстро, и не сможешь бежать долго.
   -- Неужели ты думаешь, что я не хотела, чтобы ты схватил меня? -- Она опять поцеловала меня и сказала, что я слишком большой и не могу бегать так быстро, как она. Может быть она и права, отчасти, но я точно знаю, что смогу легко обогнать ее в длительном беге, потому она уже тяжело дышала, когда я ее схватил.
   Город мертвых -- кусок пустыни, но не такой плоский, как обычная пустыня, и за ним находятся холмы. Когда мы достигли его ворот, печально-кровавое солнце уже стояло достаточно низко. В городе мертвых были улицы, как и в городе живых. Но вместо домов на этих улицах стояли гробницы, гораздо меньшие настоящих домов. Было много площадей, одни вымощены глинобитными кирпичами, другие камнем. Двери некоторых могил были взломаны.
   Мы шагали по улицам молчаливого города до тех пор, пока последняя новая гробница не осталась позади. Теперь нас окружала красная земля; впереди темнели холмы. Я сказал Мит-сер'у, что хочу забраться на самый высокий холм и посмотреть на Асуат сверху. У нее болели ноги и она пообещала подождать меня внизу.
   Я сделал так, как и собирался. Прежде, чем я добрался до первого, по-настоящему высокого холма, начались сумерки, но все равно подниматься было совсем не трудно. Я забрался на самый верх и посмотрел оттуда на город, его горящие огоньки и закрытые ставни, и на широкую блестящую змею за ним, Великую Реку, которая, как всякий знает, является самой большой рекой в этом мире. И я увидел Мит-сер'у, тоже, выглядевшую маленькой и одинокой -- она сидела на земле, опираясь спиной о стену последней новой могилы.
   Начав спускаться вниз, я потерял ее из вида. Почему-то мне показалось, что больше я ее не увижу; я спустился в город мертвых и, действительно, не нашел ее. Я позвал ее несколько раз, и, когда никто не ответил, начал бегать по всем улицам. Я запыхался и очень устал, но на третьей (как мне кажется) улице увидел черного шакала, бесстрашно стоявшего на самой середине. Увидев меня, он опустил голову к земле, что-то втянул носом и исчез между двух могил. Я встал на колени на том месте, которое он нюхал, решив, что Мит-сер'у уронила какую-нибудь безделушку, на которой остался ее запах, и что именно это привлекло шакала.
   Было уже темно и я ничего не увидел, но мои пальцы ощутили мокрую грязь и я понял, что это свежая кровь раньше, чем поднес их к глазам. Я застыл на месте и прислушался. Не меньше ста ударов сердца я слышал мягкие вздохи ночного ветра. Наконец что-то послышалось справа. Заскрипели петли, зашептали людские голоса, что-то разбилось и упало.
   Вскоре я нашел клочок одежды.
   Ее не связали и не заткнули ей рот, но большой человек с повязкой на груди стоял над ней с солдатской изогнутой дубинкой в руках. Двое других уже взломали могилу железными ломами -- из пустого дверного проема лился слабый свет фонаря.
   Большой человек повернулся и бросился на меня, хотя, будь он поумнее, обязательно подождал бы своих друзей. Он взмахнул дубинкой, но Фальката отрубила ему руку раньше, чем он смог ударить. Он умер до того, как упал на землю.
   Мит-сер'у закричала, и из могилы выскочили еще двое. Один держал тяжелый лом, но отбегал каждый раз, когда я приближался к нему. Второй кружил вокруг, пытаясь ударить меня ножом в спину. Он был слева от меня, когда из теней между двумя могилами выскользнула тень и схватила его. Человек с ломом увидел это и на мгновение застыл. Я схватил левой рукой его орудие, и Фальката ударила его между шеей и плечом.
   Когда я взглянул на человека слева от меня, он уже лежал мертвый, и Урей стоял над ним, вытирая рот. -- Шея -- самое лучшее место, -- сказал Урей. -- Быстрее всего убивает именно удар в шею.
   Я согласился, что это правда, хотя Фальката рассекла большого человека до пояса и он упал, как камень.
   В открытой могиле мы нашли кожаный мешок, в котором лежало несколько драгоценностей -- в том числе принадлежащие Мит-сер'у -- и еще несколько вещей. Я бы вернул их в могилы, из которых убитые нами люди украли их, но невозможно было узнать, откуда они и не было никакой возможности починить сломанные двери. Мит-сер'у обыскала тела и вернула себя кинжал, а также немного золота и достаточно много серебра и меди.
   -- Это все мое! -- заявила она и показала две полные горсти с монетами.
   -- Тогда, -- сказал я ей, -- ты ничего не получишь из нашего мешка.
   -- Но ты же дашь мне несколько красивых вещичек, а, Латро?
   -- Ни одной жемчужины, -- сказал я. -- Все это Урея и мое.
   -- Ха! -- Она выпрямилась и сплюнула. -- Твое, ты хотел сказать. Урей -- твой раб, хотя ты и не хочешь сказать нам, где взял его.
   -- Мы, рабы, можем иметь деньги, иногда, -- прошипел Урей. Он, казалось, очень рассердился.
   -- Только если твой хозяин разрешит тебе, -- высокомерно сказала Мит-сер'у, -- а я его речная жена и свободная женщина.
   -- Мертвая женщина, в тот момент, когда мой хозяин захочет это.
   -- Он никогда не убьет меня. Да, да, дорогой? И не ограбит меня. А что касается этого, -- она опять показала деньги, -- ты же знаешь, что я всегда отдам их тебе, если попросишь. Я тоже сражалась. Я ударила большого кинжалом. И я -- они должны были заплатить три сикля за то, что взяли у меня.
   В конце концов мы разделили все поровну и каждый из нас получил треть. Урей нашел приятную гостиницу около храма Ап-уата для меня и Мит-сер'у, и один единственный дарик купил нам два ужина и хорошую комнату наверху, с самым холодным и чистым воздухом, и еще принес серебро и несколько медных монет. Все это время мне зуделось поговорить с Уреем наедине, но никак не получалось. Он дал мне футляр с моим свитком и еще один из мешков Мит-сер'у, в который она сложила свою долю нашей добычи, а потом вернулся на корабль поесть и поспать. Он присоединится к нам утром.
   Сейчас Мит-сер'у лежит в постели и терзает меня упреками, что я слишком долго пишу. Но я должен записать еще кое-что, прежде чем засну. Во-первых, еще до того, как мы разделились, к нам пришел трактирщик и спросил, не слышали ли мы что-нибудь о телах, найденных в городе мертвых. Конечно я сказал, что ничего не слышал, и Мит-сер'у добавила, там любой может найти бесконечное число тел.
   -- Три человека, которых убили сегодня вечером, -- сказал трактирщик. -- Двое убито мечом, и раны настолько глубокие, что ни один живой человек не в состоянии их нанести -- так мне сказали! -- и еще одного укусила кобра. И никто не знает, как это произошло.
   -- Никто кроме меня, -- величественно сказала ему Мит-сер'у, -- и любой другой глупой девушки, которых никогда не слушают. Третий человек убил первых двух, а потом его укусила кобра и он умер сам.
   Трактирщик покачал головой. -- Ты что, не слышала мои слова? Никто живой не мог нанести таких ран. Говорят, что даже топором не получится так сделать. Кроме того, у третьего не было меча.
   Новый клиент, который нес свою чашу с пивом мимо нас, сказал: -- Расскажи им о собаке. Давай. Испорть им ужин.
   -- Это был шакал, а не собака, -- сказал нам трактирщик. -- Он громко тявкал, как делают шакалы, и, когда их подобрали, все три тела были описаны шакальей мочой. Что вы думаете об этом?
   Мит-сер'у встала. Я вспомню и напишу завтра.
  

15

ЖУК-СКАРАБЕЙ

   ОЖЕРЕЛЬЕ, кольцо из слоновой кости и серебряное кольцо действительно очень привлекательны. Я знаю, что Мит-сер'у будет пытаться заполучить их. Как раз сейчас она примеривает ожерелье перед только что купленным зеркалом и восхищается сама собой. Я могу подарить их ей или продать, но я не подарю и не продам этого скарабея. Это жук из золота и небесно-голубой эмали, жук с сияющими крыльями. Прошлой ночью, когда я случайно подышал на него, мне показалось, что его крылья задвигались. Этого не может быть -- я думаю, что они серебряные. И все-таки мне кажется, что я видел, как они двигались. Сам жук похож на анкх, знак Хепри. Она говорит, что этот Хепри -- самый старый бог. Остальные боги -- его дети, а смертные мужчины и женщины -- его потомки во многих поколениях. Анкх, потому что он дарует жизнь, и скарабей, потому что утреннее солнце -- один из его символов. По-моему блестящий жук и солнечный восход никак не связаны, но я не уроженец Кемета. Мит-сер'у говорит, что печать в виде скарабея удостоверяет, что послание содержит в себе только правду -- действительно, на животе моего есть какое-то изображение и нарисован крошечный анкх -- и на сердце покойника кладут жука перед тем, как тело завертывают в саван. Таким образом мертвая женщина уверена, что живой желает ей легкой загробной жизни и будет обращать внимание на предзнаменования, которые она пошлет.
  
   УРЕЙ говорит, что скарабеи -- священные существа, их нельзя убивать и я не должен играть с моим. Я и не играю -- только поставил его так, чтобы на него падал свет. Он невероятно прекрасен -- работа очень великого мастера.
   Урей присоединился к нам в гостинице. Я купил черного ягненка, потому что он и Мит-сер'у сказали, что я должен это сделать, и вместе со своими людьми отправился в храм бога с головой волка. Жрец, одетый в шкуру леопарда, с радостью его принял и шутил вместе с нами. Я надеюсь, что и бог тоже улыбнулся.
   Вернулся ветер, сильный северный ветер, который сгибает пальмы и кружит пыль по красной земле. Муслак клянется, что к вечеру мы доберемся до Уасета, но Азибааль сомневается, что мы сможем уплыть так далеко за один день.
  
   МЕНЯ позвал Чаниу. Он и Тотмактеф работали в тени парусины, которую натянули Люди Пурпура. Если я действительно герой, как они настойчиво утверждают, тогда все, что они сказали, очень важно и я запишу каждое слово, которое смогу вспомнить.
   -- Я пренебрегал тобой, Луций, -- сказал мне Чаниу. -- Не было нужды в твоих восьми солдатах, и, как мне кажется, ты управляешься с ними ничем не хуже, чем любой другой. Я уверен, ты меня понимаешь. Всегда занимаешься тем, что плохо, и не обращаешь внимания на то, что и так хорошо. -- Он улыбался, когда говорил все это. Он улыбается как мудрый взрослый, вынужденный улаживать ссоры между неразумными детьми.
   Я сказал, что не считаю, что мной пренебрегают и всегда обращусь к нему или Тотмактефу, если потребуется их помощь.
   -- Точно. Но сейчас нам требуется твоя помощь. Окажешь ли ты ее нам?
   Конечно, сказал я. Мит-сер'у сказала мне, правитель Кемета приказал Чаниу командовать всеми людьми на нашем кораблем.
   -- Отлично, -- сказал Тотмактеф. -- Я знаю, что ты забываешь все, но, быть может, это ты не забыл. Есть ли у местного бога, Ап-уата, причина любить тебя?
   -- Конечно, -- сказал я. -- Утром я купил черного ягненка и принес его в жертву от себя и моих людей, объяснив, что я командую ими и прошу дать мне такую же память, как у других людей, чтобы мы могли хорошо сражаться.
   Чаниу кивнул. -- Есть другая причина?
   Я покачал головой.
   -- Я никогда не был в твоем городе, -- сказал Тотмактеф, -- но слышал, что в нем волк -- священное животное.
   -- В это нет никаких сомнений, -- сказал я ему. -- Волк -- животное, которому необходимо поклоняться. Этот Ап-уат -- человек с головой волка. Сегодня утром в храме я видел его изображения.
   Теперь кивнул Тотмактеф. -- Я заранее знал об этом, но тоже видел их. Большое, на котором нарисовано, как он вместе с Анубисом пеленает мумию мертвого генерала, просто великолепно.
   Это меня удивило и я сказал им об этом, добавив, что не помню такого. -- Я забываю, -- сказал я, -- но не так быстро.
   -- Тем не менее я видел его, как тебя. Могу ли я рассказать ему больше, о благородный Чаниу?
   Чаниу сказал: -- Да, можешь, -- и, как и раньше, улыбнулся.
   -- Главный жрец храма прислал к нам младшего жреца, прося благородного Чаниу придти к нему. Младший жрец не знал для чего. Или, возможно, знал, но хотел не открывать. В любом случае благородный Чаниу попросил меня вернуться со жрецом в храм и узнать это. Я сам жрец, жрец храма Тота в Меннуфере. Возможно ты помнишь это, Латро?
   Я покачал головой.
   -- Но это так. Меня привели к главного жрецу, которому я все объяснил и добавил, что благородный Чаниу никак не может придти, ибо поднялся ветер и он хочет как можно быстрее отчалить. И главный жрец дал мне вот это. -- Тотмактеф поднял маленький свиток и сконфуженно кашлянул. -- Этим утром он упал с полки в Доме Жизни. Там есть свитки, как и в любом Доме Жизни. Возможно ты это знаешь. Никто из жрецов не проверяет их, так он сказал мне.
   Я пожал плечами. -- Без сомнения, там множество свитков.
   -- Но не так много, как у нас в Меннуфере. Он описал тебя и назвал тебя Латро. Я объяснил ему, что ты командуешь нашими солдатами, и добавил, что ты добрый и храбрый человек.
   Чаниу кивнул и улыбнулся. -- Потом главный жрец спросил у Тотмактефа то же самое, что и я мгновение назад. В ответ Тотмактеф передал ему то, что капитан Муслак рассказывал ему о твоем городе.
   -- И о штандарте с волком, под которым армии твоего города идут в сражение, -- сказал Тотмактеф. -- Когда Хатхор была кормилицей Осириса, волчица выхаживала двух братьев, которые основали твой город. Когда я рассказал об этом главному жрецу, он остался очень доволен и отдал мне свиток. Он еще хотел рассказать мне о том, что в нем написано, но я торопился обратно на корабль и пообещал, что благородный Чаниу и я немедленно прочитаем его.
   -- Мы так и сделали, -- сказал Чаниу. -- Это пророчество. В этом городе Анубис -- бог смерти. Жрецы должны были сказать тебе об этом, когда показывали картину, которую описал Тотмактеф.
   -- Мит-сер'у и Аахмес тоже, -- сказал я.
   -- Согласно пророчеству, храм должен посетить герой Анубиса, который, однако, не помнит Анубиса. Он принесет в дар черного ягненка.
   Чаниу выжидающе поглядел на меня, и я сказал: -- Даже если я герой бога смерти, то ничего не знаю об этом, но я действительно принес в дар храму черного ягненка.
   -- Этот герой должен найти щит Хемсут, -- продолжал Чаниу. -- Жрецы храма в Асуате, в котором, по-видимому, было записано пророчество, должны сообщить ему об этом и объяснить, как найти его. Если ты чувствуешь, что к тебе это не относится, я не буду волновать тебя дальнейшими подробностями.
   Урей за мой спиной глубоко вздохнул. -- Мой хозяин желает услышать больше. -- Даже не знаю, как он оказался здесь.
   -- А ты, Луций?
   Я кивнул. -- Если ты скажешь мне, благородный Чаниу.
   -- Хорошо. Вот что ты должен сделать. Ты должен найти храм за последним храмом. Там ты найдешь щит. И если бы я заговорил дальше, я бы только повторил слова Тотмактефа, которые он сказал несколько мгновений назад.
   Писец прочистил горло. Он молод и у него честные глаза. Голова полностью выбрита. -- Хемсут -- богиня судьбы, -- сказал он. -- Она -- одна из младших божеств. -- Он опять кашлянул. -- Я имею в виду, что с ней не связаны никакие великие сказания и у нее нет своих храмов. Она, незримая, присутствует во время родов и определяет судьбу ребенка. Она носит щит со стрелой на нем -- изображением стрелы, я хотел сказать. Так рисуют ее художники. Иногда щит настолько мал, что она носит его на голове. Смысл этого символа -- судьба защищает человека. Другими словами, его нельзя убить, пока судьба не предназначила ему умереть.
   -- Продолжай, -- прошептал Чаниу.
   -- Стрела символизирует смерть. Он судьбы не уйдешь, говорит она.
   -- Я понял, -- сказал я.
   -- Если человек встречает ее, -- продолжал Тотмактеф, -- и глядит на ее щит, он видит там всю свою жизнь. Во всяком случае так говорят. -- Он опять кашлянул. -- В этом свитке нет ничего о Хемсут -- я рассказал тебе то, что знают все. Но свиток говорит, что тебя поведет Ра -- поведет героя -- к храму за последним храмом. Что бы это ни значило.
   Чаниу вздохнул. -- В этом свитке написано, что привести тебя туда должен скарабей. Скарабей -- это такой жук, который можно найти в этой стране. Он -- один из символов бога солнца.
   И вот теперь я спрашиваю себя, что означает мой скарабей. И не могу понять, как он может привести меня куда-нибудь. Но, возможно, может. Боги должны знать, что я понимаю далеко не все.
   -- Я сказал, что нам требуется твоя помощь, -- продолжал Чаниу. -- Но вначале я хочу задать тебе само собой разумеющийся вопрос. Считаешь ли ты себя тем самым героем, о котором говорит пророчество?
   -- Очень сомневаюсь, -- ответил я. -- Я вообще не считаю себя героем.
   Урей за моей спиной опять вздохнул. -- Ты был мертв, хозяин. Конечно речь идет о тебе.
   -- Если я и был мертв, -- сказал я Чаниу, -- то забыл об этом.
   -- Ты был, -- сказал мне Тотмактеф.
   Чаниу улыбнулся. -- Если и не мертв, то настолько близок к смерти, что обманул меня. Сахусет вернул тебя к жизни -- или, возможно, только привел в сознание. Ты благодарен ему?
   -- Конечно, -- сказал я, -- если он спас меня от смерти.
   -- Ты не должен говорить ему, о благородный Чаниу, -- сказал Тотмактеф.
   -- Не согласен. Допустим, мы скроем это от него. Разве он будет доверять нам после этого?
   -- Он забудет.
   -- Он запишет это в свиток, как делает всегда. А если нет, ему скажет его раб. Добытое ложью -- переодетая потеря, Тотмактеф.
   -- Прошу прощения, -- сказал Тотмактеф.
   -- Принято. Луций, у тебя есть женщина. Ты знаешь ее?
   -- Мит-сер'у? Конечно. Она ходила с нами в храм бога-волка.
   -- Хорошо. На корабле есть три женщины. Ты можешь назвать их имена?
   Я покачал головой. -- Я видел женщину, более высокую, чем Мит-сер'у, но не такую красивую. Она носит много драгоценностей, но меньше, чем Мит-сер'у. Ее правая рука кровоточит. Я не знаю ее имя.
   -- Она не может быть твоей, -- сказал Чаниу.
   -- Я не хочу ее. У меня есть Мит-сер'у. Прошлой ночью, в гостинице, мы делили одну кровать. Ты можешь взять ту женщину, если хочешь.
   -- Очень хорошо, -- Чаниу улыбнулся. -- Женщин всегда сопровождают трудности, а когда женщины молоды и красивы, большие трудности. Тотмактеф, не сделаешь ли мне одолжение? Приведи сюда Нехт-нефрет.
  

16

С МУСЛАКОМ?

   ТОТМАКТЕФ встал. -- Я думаю, что очень скоро она будет здесь.
   Урей прошептал за моей спиной. -- Я уйду, если мой хозяин этого желает.
   Чаниу покачал головой. Когда Тотмактеф вышел, Чаниу уставился за планшир и запустил пальцы в бороду. -- Он хороший молодой человек, Луций, но он и так знает слишком много, а хочет знать еще больше. Знание часто превращает добро в зло.
   -- Тогда само знание должно быть злом, -- сказал я.
   -- Нет. Все зависит от того, кто его учит, и, самое главное, знание должно служить нам. Если оно такое, мы продолжим служить Ахура Мазде, предполагая, что уже служили ему еще до того, как начали учить. Но если мы служим знанию, то слишком поздно узнаем, что темный бог прикрывался им, как маской. А! Прелестная Нехт-нефрет уже здесь. Хорошо сделано, Тотмактеф. Есть ли у тебя для нее подушка?
   -- Я могу сидеть на палубе, как все, -- сказала юная женщина, которую Чаниу назвал Нехт-нефрет, и уселась, быстро и изящно. У нее красивые глаза, которые сурьма сделала еще красивее, твердый рот и перевязанная рука. -- Не пойдет ли речь о том, о чем я предполагаю она пойдет, благородный Чаниу?
   Он кивнул. -- Ты -- подруга Мит-сер'у, Нехт-нефрет?
   -- Да, ты сам знаешь. Я сделаю для нее все. Мы -- как сестры.
   -- Скажет ли Мит-сер'у то же самое?
   -- Да, я уверена, что да.
   Чаниу обратился ко мне. -- Не мог бы ты поговорить с Мит-сер'у об этом деле, прямо сейчас? Мы подождем тебя.
   Я покачал головой.
   -- Тогда мы можем начать. И было бы хорошо, если бы Нехт-нефрет рассказала нам, как вы все трое встретились.
   -- Я знаю, что ты все забываешь, Латро, -- сказала Нехт-нефрет, -- но ты слишком умен, чтобы поверить в то, что женщина всегда говорит правду. Я собираюсь рассказать тебе правду, без единого слова лжи. Когда ты уйдешь отсюда, можешь спросить Муслака или Мит-сер'у, и они расскажут тебе то же самое, что и я. Мит-сер'у и я -- поющие девушки, у нас нет семьи, мы красивы и любой может нанять нас. Мы танцуем и поем на пиру или на празднике, подаем напитки, и делаем все, что от нас хотят гости. И мы находимся под защитой Хатхор.
   -- Великая местная богиня, -- прошептал Чаниу.
   Я кивнул. -- Она была сиделкой Осириса. -- Глаза Тотмактефа расширились, когда я это сказал, хотя он сам рассказал мне все это несколько минут назад.
   -- Верно, -- сказала Нехт-нефрет. -- Девушкам вроде нас очень нужна защита, и даже больше, чем ты думаешь. Когда люди приходят в храм Хатхор, чтобы нас нанять, жрецы внимательно оглядят их и ни за какие деньги не отдадут нас плохим людям. И они всегда приходят нам на помощь, когда мы попадаем в неприятные истории.
   -- Думаю, я понимаю это, -- сказал я.
   -- Вот хорошо! Я очень надеюсь на это. Сейчас мне нужна защита, Латро. Я думаю, что мне нужна очень хорошая защита, и благородный Чаниу согласился со мной. Здесь нет жрецов Хатхор, и я надеюсь только на тебя и Муслака.
   Я сказал, что конечно защищу ее, если сумею.
   -- Спасибо. Благородный Чаниу попросил меня рассказать тебе, как мы встретились. Ты и Муслак пришли в храм Хатхор в Саисе. Мы обе из Саиса, Мит-сер'у и я.
   Я кивнул.
   -- Он хотел взять себе речную жену и выбрал меня. Ты сказал, что тебе жена не нужна. Но потом ты увидел Мит-сер'у и захотел ее. Тогда Муслак был твоим единственным другом.
   -- Наш капитан, -- прошептал Чаниу.
   -- И он все еще твой лучший друг, Латро. Может быть ты это не знаешь, но он любит тебя так, как ты любишь Мит-сер'у. Прошлую ночь мы спали в гостинице. Не в той, в которой спал ты с Мит-сер'у, в другой.
   Я вспомнил, как проснулся в гостинице и кивнул.
   -- Мы легли поздно и очень хотели спать. Вечером мы выпили немного пива и потом... ты понимаешь. И вот я проснулась. Я думаю, что это Хатхор разбудила меня, потому что другой причины не было. Я проснулась, и увидела, как надо мной наклонилась женщина с изогнутым ножом. Я отчетливо видела ее в свете луны, который лился через ставни, и заметила, как блеснуло лезвие ножа и схватилась за него рукой. Смотри.
   Она развязала повязку. Под ней был длинная свежая рана, не очень глубокая, идущая через всю ладонь и замазанная желтым бальзамом.
   -- Я закричала, Муслак проснулся, и хлопнула дверь. Он закрыл ее прежде, чем мы пошли спать. Мы поговорили об этом уже после того, как моя рана перестала кровоточить. Лучше сказать, что я думаю, будто он закрыл ее, но я была -- как бы это сказать -- навеселе, и я не уверена. Он сказал, что совершенно уверен, потому что выпил всего несколько бокалов, и даже если выпьет вдвое больше все равно не опьянеет настолько, чтобы в таком месте заснуть не закрыв дверь. Тем не менее задвижка валялась на полу. Мы подняли ее и поставили на место.
   Я спросил, как женщина вошла.
   Нехт-нефрет пожала плечами. -- Расскажи мне ты.
   Чаниу улыбнулся. -- Тотмактеф?
   -- У меня есть теория, -- сказал Тотмактеф, -- и благородный Чаниу согласился со мной. Эта женщина -- другие тоже видели ее, если это та же самая женщина -- часто расхаживает в компании большого черного кота. -- Он заколебался. -- Латро, ты видел когда-нибудь леопарда?
   -- Не знаю, может быть. Но совершенно точно я видел сегодня утром его шкуру.
   -- Да, наверняка, в храме Ап-уата. В нашей стране главный жрец любого храма носит шкуру леопарда, как символ своего звания. Поскольку ты видел эту шкуру и помнишь ее, ты должен представлять себе размер живого леопарда. Они намного больше любого обычного кота, но меньше льва.
   Я кивнул.
   -- Этот кот должен быть примерно такого же размера, но он черный, а не пятнистый. Он мог взобраться по стене гостиницы. Она сделана из глинобитных кирпичей и я часто видел, как по таким стенам взбираются коты. Очутившись внутри, он мог поднять засов зубами.
   На лице Нехт-нефрет появилось недоверчивое выражение.
   -- Его можно приучить делать так, -- настойчиво сказал Тотмактеф. -- Мы приучаем животных делать намного более сложные вещи.
   -- Лучше уж павиана, -- сказала Нехт-нефрет. -- Его намного легче обучить, и у него есть руки.
   Я согласился и добавил: -- Из слов Нехт-нефрет ясно, что эта женщина убежала, как только увидела, что мужчина, спавший с ней...
   -- Муслак.
   -- ...проснулся. Вряд ли бы это произошло, если бы ее сторожил кот.
   -- Меч Муслака был за нашей кроватью, -- сказала Нехт-нефрет.
   -- Ты видела этого кота? -- спросил я.
   Нехт-нефрет покачала головой.
   -- Человек с мечом может убить кота в мгновение ока, -- сказал Тотмактеф. -- Она не хотела потерять его. Кроме того она могла выслать кота в коридор, чтобы быть уверенной, что ей не помешают.
   Я спросил, уверены ли они, что женщина находится у нас на корабле.
   -- Да, -- ответил Чаниу, -- похоже, что она с нами с момента отплытия, хотя ее видели только ночью.
   Я предложил обыскать корабль и найти ее. Тотмактеф сказал, что недавно обыскали еще раз. Мгновение назад я спросил Урея, был ли я среди тех, кто искал. Он сказал, что в этот раз меня там не было.
   Сейчас я сижу в тени и пишу. Мы только что проплыли мимо трех кораблей, нагруженных древесиной. Муслак сказал, что они везут дерево из Трикетры в Уасет. Быть может эта женщина плывет на своем собственном корабле? То, что Урей сказал мне не может быть правдой.
  
   Я ПЕРЕЧИТАЛ то, что написал. Здесь я добавляю, что Муслак и я решили всегда останавливаться на ночь в одной гостинице. И я буду сторожить всю ночь.
   Скарабей должен будет привести меня, но у него нет крыльев. Несомненно кто-то обломал их.
  

17

ВСЕЗВЕРЬ

   КОТ, сопровождающий эту женщину, просто ужасен. Легко сделать вид, что я не боюсь его, но что толку лгать здесь? Если я не смогу верить тому, что написал сам, зачем вообще писать? Кроме того страх всегда сопровождает страшные вещи. И любой человек, когда-нибудь ходивший по земле, испугается, взглянув в глаза леопарда.
   Мы в Уасете Тысячевратном. Я сказал Мит-сер'у, что в городской стене не может быть тысячи ворот. Иначе это была бы не стена, а одни ворота. Нехт-нефрет сказала, что здесь вообще нет стен -- ее заменяет храбрость воинов Кемета. Муслак сказал, что никто не может сопротивляться Великому Царю, и никакие стены не спасли бы Кемет от его армий.
   Позже я спросил об этом эллина, которого мы встретили на рынке, поскольку я услышал, как он назвал город тысячевратным. Он сказал, что тысяча ворот -- это внешние и внутренние ворота храмов, и таких ворот примерно тысяча. Совершенно точно, что здесь множество храмов, и Муслак говорит, что внутри каждого храма Кемета есть много ворот.
   Был уже поздний вечер, когда мы сошли на берег. Мы сняли соседние комнаты на верхнем этаже гостиницы, и съели умеренный ужин. Муслак сказал, что он попытается уснуть, потому что он капитан и должен выполнять свой долг, но будет спать с мечом в руке и будет готов вскочить при малейшем звуке. Нехт-нефрет сказала, что она вообще не будет спать, а Мит-сер'у пообещала, что сделает все, чтобы я не заснул, а сама будет спать урывками. Она была не такая серьезная, как мы, и пыталась развеселить нас шутками и улыбками. -- Я заколдована, -- сказала она. -- Я должна пить по пять кружек пива в день и спать до полудня, иначе стану некрасивой. -- Она хочет, чтобы завтра я купил ей новый парик.
   Мы занимались любовью, а потом я занял свой пост. Я приоткрыл дверь на ширину пальца, и мог все слышать. В коридоре было слишком темно, и я ничего не видел. Вскоре тихое ровное дыхание Мит-сер'у сказало мне, что она спит. Пришел трактирщик с лампой, показал новым постояльцам их комнату и помог им устроиться. Он ушел, и я услышал, как деревянная задвижка вошла в железную скобу. После этого прошло много времени -- не знаю сколько -- и свет под дверью исчез. Потом в комнате внизу завязалась пьяная ссора между тремя или четырьмя людьми. Я думаю, они все иностранцы, которые живут в одной комнате. Потом все затихло. Я обнаружил, что наполовину сплю на своем стуле, проснулся, встал и прошелся вдоль комнаты; потом вытащил меч, сделал пару выпадов и убрал его в ножны. Сразу перестал зевать.
   В коридоре прозвенел гонг -- совсем тихо, как будто звякнула металлическая кружка. Он прозвенел один раз, и не повторился.
   Это наполнило меня трепетом -- и страхом.
   Я почувствовал, как меня схватывает злой сон, хотя и знал, что не сплю. Я остановился, опять вынул Фалькату и левой рукой взял стул. Стояла полная тишина, но я точно знал, что коридор не пуст. За дверью меня что-то ждало.
   Открыв дверь ногой, я вышел наружу. Может быть когда-то я и делал более трудные дела -- я все забываю, и мои друзья могут это подтвердить. Но я в это не верю. Если бы открыть дверь было чуть-чуть тяжелее, я бы этого не сделал.
   Коридор был черным, как почва Кемета. В конце его, там, где начиналась лестница, опять зазвенел гонг. Очень тихо, но я услышал. Я подошел к лестнице и начал спускаться по ступенькам, двигаясь медленно и осторожно, потому что не видел ничего. Нехт-нефрет сказала, что у женщины есть ожерелье и другие драгоценности. Я не видел никакой женщины, и не мог даже представить себе, для чего ей понадобилось звонить в маленький гонг. Я был напуган. Мне бы не хотелось писать это, но это правда. Что я за мужчина, спросил я себя, если боюсь женщины? Но, думаю, я тогда уже знал, что это не женщина. Я уверен, что знал это. Там был резкий запах, наполовину забивавший зловоние лестницы. Не знаю, что это за запах, но он не походил на те сладкие ароматы, которые используют женщины.
   Этаж ниже был такой же молчаливый, как и наш, и такой же темный. Я пошел вдоль коридора, нащупывая дорогу стулом и мечом.
   Через двадцать или тридцать шагов я оказался в конце коридора. Я повернул и увидел между собой и лестницей желтые глаза. Рычащий голос посоветовал мне не подходить ближе.
   Я не подчинился, но мне показалось, что я иду через воду и эта ночь кончится раньше, чем я дойду до сияющих глаз.
   Шорох сандалий пришел и растаял, как если бы по лестнице по лестнице поднялся кто-то легконогий. Глаза не пошевелились.
   Когда я почти достиг их, раздалось рычание. Я увидел зубы: клыки походили на ножи, светящие в слабом свете и, казалось, светились сами. Это было животное, но оно заговорило как человек и опять приказало не подходить ближе. Я остановился и громко сказал: -- Животные не могут говорить. -- Я не собирался произносить эти слова, но глаза и сияющие зубы буквально выдавили их из меня.
   -- Люди ничего не понимают, -- сказал леопард.
   Я перестал идти. Я понимаю это сейчас, но тогда не понимал.
   -- Ты кто?
   -- Приходи завтра в наш храм на юге, -- сказал леопард, -- и ты узнаешь меня.
   В коридоре появился свет. Возможно в одной из комнат за моей спиной зажгли лампу или очаг, свет которого выходил из-под двери. А может быть взошла луна. Не знаю. Однако стало светлее, и я увидел всего зверя, большого черного кота, большего, чем самый большой человек.
   -- Смертный, ты хочешь сразиться со мной? -- В вопросе была смерть и чудовищная жестокость.
   -- Я бы не хотел, -- сказал я и в жизни я не говорил более правдивых слов. -- Но я должен вернуться в комнату этажом выше, а ты стоишь у меня на пути. Если я буду должен убить тебя для этого, я убью.
   -- Только попробуй и сразу умрешь!
   Я ничего не сказал.
   Он улыбнулся так, как улыбаются коты. -- Неужели тебе неинтересно, кто я такой? Ты сказал, что животные не говорят. Я говорю. На самом деле должен тебе сказать, что я единственный зверь, который так делает. Я объясняю, и я -- дух правды.
   Кто-то -- не помню кто -- давным-давно сказал мне, что боги иногда принимают форму животных. Теперь оказалось, что я знаю это.
   -- Не собираешься ли ты сразиться с богом?
   -- Да, если я должен, -- сказал я.
   -- Ты действительно мужчина. Я убью тебя, если будет необходимо, но я скорее хотел бы твоей дружбы. Знай, что я друг многих мужчин, и всегда буду другом Человека.
   Как мне кажется, я кивнул.
   -- Иногда даже людей вроде тебя. Послушай. Мой хозяин дал свою домашнюю зверюшку одному верующему. Ты знаешь его. Эту зверюшку украли злые люди. Она вернулась к моему хозяину, плача и жалуясь. У тебя самого есть кошечка. Представь себе картину.
   Откровенно говоря я думал только о том, что разговариваю с богом и меня сейчас убьют. Я сделал один шаг, второй, и вздрогнул, как если бы пробуждаясь от напавшего на меня сна. Опять раздались шаги обутых в сандалии ног, на этот раз идущие сверху.
   -- Я пришел разобраться, -- сказал леопард, -- и, если потребуется, помочь верующему. Многие боги пытались убить меня, но не получилось ни у кого.
   Ноги в сандалиях были уже за его спиной.
   -- Мой хозяин дал ему помощницу. -- Леопард махнул хвостом взад и вперед, как кот, высматривающий добычу. -- Прощай.
   Только в это мгновение я вспомнил о стуле, который принес, чтобы использовать как щит. Я замахнулся им на леопарда, но он уже исчез.
   Стул ударился о пустые ступеньки. Ноги в сандалиях были уже далеко внизу. Шаги быстро затихали... и исчезли.
   Когда я вернулся в комнату, Мит-сер'у еще спала, в луже крови. Я отрезал кусок от моей головной повязки и быстро перевязал ее. Нехт-нефрет услышала ее стоны и прибежала на помощь. Он подняла слуг гостиницы, заставила принести чистые тряпки и зажгла эту лампу.
   -- Мне приснилось, что у меня появился самый замечательный браслет, -- сказала нам Мит-сер'у. -- Он из рубина, и обвил мое запястье как кольцо огня -- такой браслет могла бы носить царица.
   -- Ты видела, кто порезал тебя? -- спросил Нехт-нефрет.
   Я не поверил своим ушам, когда услышал ответ Мит-сер'у. Ее большие темные глаза были полны сном. -- Моя сестра Сабра попросила меня отдать это ей, -- сказала она, -- и я отдала. С радостью.
   Нехт-нефрет наклонилась над ней. -- У тебя есть сестра? Ты никогда не говорила о ней.
   -- Да. -- Мит-сер'у кивнула и как будто проснулась. -- Она старше меня. Ее зовут Мафтет и я ненавижу ее. -- После чего заснула, как и раньше. Бледная и слабая.
   У нее чистая рана, длинная и глубокая. И очень она мне не нравится. Вскоре я скажу Мит-сер'у, что мы должны поменять повязку; я хочу осмотреть рану при свете дня.
   Хватит писать. Я должен поспать. А Муслак вообще не просыпался.
  
   МЫ опять на корабле. Я хотел показать Мит-сер'у целителю, но он еще на берегу. Вместо этого я привел ее к Чаниу, он и Тотмактеф осмотрели ее рану и смазали ее лечебной мазью. -- Она будет держать вместе концы раны, -- сказал ей Чаниу. -- Постарайся поменьше двигать рукой и не поднимай ничего тяжелого. Ты потеряла много крови.
   Она пообещала, что не будет, и Чаниу приказал ей оставить нас и полежать на палубе в тени. -- Ты должен давать ей самую лучшую воду, которую сможешь найти, -- сказал он мне, -- и не забывай смешивать ее с вином. Пять мер воды на меру вина.
   Я сказал, что у меня нет вина.
   -- У тебя есть деньги, Луций, а на деньги всегда можно купить вино. Сходи на рынок, как только он откроется. Не забудь, что ты должен купить хорошее вино. Покупай только у почтенного торговца.
   -- Я пойду с тобой, -- сказал Тотмактеф, -- если благородный Чаниу не возражает.
   -- И вода тоже должна быть хорошей, -- сказал нам Чаниу. -- Самой чистой из всех возможных.
   Потом он начал спрашивать меня о ночных событиях. Я прочитал ему все, что написано в свитке, рассказал о звоне и о коте.
   -- Это был Темный Бог, -- сказал Чаниу, совершенно не испугавшись. -- Мы называем его Ангра-Манью. Такое имя он носит среди нас, но другие народы называют его иначе. Он известен тем, что ест звезды.
   Я не верю в то, что можно съесть звезды, но не стал спорить с Чаниу.
   -- Мы называем его Апеп, -- сказал мне Тотмактеф, -- а еще Аапеф, Сет, Сут, Сутех, Сетчех и еще многими другими именами.
   Я спросил, возможно ли умиротворить этого бога.
   -- Ты не должен хотеть этого, -- сказал Чаниу.
   Целитель вернулся, на его плече ехала обезьянка. Эта обезьянка корчила гримасы Мит-сер'у и мне, что-то щебетала, шепталась с целителем, пыталась заглянуть под тонкую хлопковую рубашку Мит-сер'у и еще делала множество вещей, которые развеселили меня.
   Я сказал целителю, что Мит-сер'у ранена, но он не захотел осматривать рану. -- Если благородный Чаниу уже занимался ею, он сделал все, что я бы мог сделать, -- сказал целитель. -- Но я сделаю амулет, который защитит ее от подобных событий.
   Он взял маленький мешочек, который Мит-сер'у носит вокруг шеи; я видел, что она не хотела отдавать его, но я заставил. Этот мешочек дал ей жрец Хатхор.
   -- Что это за темный бог, -- спросил я, -- которого благородный Чаниу называет Ангра-Манью?
   -- Ты весь день сидишь на солнце, -- сказал мне целитель, -- для того, чтобы тебе было удобно. Эта так?
   Я сказал, что не помню, что наверно так оно и есть. Мит-сер'у сказала, что мы сидим в тени. Солнце здесь очень сильное и яркое, и даже моряки предпочитают поваляться в тени паруса, когда нечего делать. Мои солдаты -- те пятеро, которые из Кемета -- ставят свои большие щиты и сидят в их тени.
   -- В таком случае, -- сказал целитель, -- ты не должен слушать, когда говорят зло о Темном Боге.
   Я спросил, действительно ли этот бог появляется в виде огромного черного кота.
   -- А, ты видел его слугу. Он часто появляется в таком виде. Я видел его в таком виде ночью, на этом корабле.
   Я объяснил, что он не дал мне вернуться к Мит-сер'у, когда ее ранили; целитель сказал, что этого больше не произойдет, потому что амулет, который он даст ей, помешает этому.
   -- Как такое может быть? -- спросила Мит-сер'у. -- Мне разрезали руку, а я даже не проснулась. И, клянусь, я выпила только одну кружку.
   -- У нее очень острый нож, -- сказал целитель, -- и она знает заклинания, которые заставляют человека спать глубоким сном.
   Мы захотели узнать, кто эта женщина. Было ясно, что он знает ее. Он не сказал нам, объяснив, что время еще не пришло и могут произойти злые дела, если он откроет ее имя.
   -- Если этот леопард бог, -- спросил я, -- как же он может служить этой женщине?
   -- Он не может и не служит, -- сказал нам целитель. -- Он служит Темному Богу, а Сабра служит мне.
  

18

ОБЕЗЬЯНА

  
   ЛЮБИМИЦА целителя захотела проститься с нами, когда Тотмактеф, Урей и я пошли на рынок, чтобы купить вино для Мит-сер'у. Она встала на задние лапы и замахала передними, и мне это показалось злым предзнаменованием. Если бы такие глаза были у человека, я бы предположил, что это плохой человек.
   Чаниу приказал нам купить хорошего вина, и принести Мит-сер'у самую чистую воду. Все из-за раны, которую она получила ночью в гостинице. Я не помню ни гостиницы, ни леопарда, но знаю, что рассказал об этом Чаниу. Я прочитал этот свиток, и все, что я ему рассказал, написано здесь.
   Когда мы ушли с корабля, и набережная и склады остались позади, Тотмактеф уверил меня, что Муслак не отплывет без меня, и в любом случае Чаниу не позволит ему уплыть без нас.
   Первое, что мы сделали, -- купили мне новую головную повязку. Моя голова выбрита наголо, наверно против насекомых, и Тотмактеф сказал, что, если я не покрою ее, меня посчитают жрецом. У меня большая голова, но продавец позвал жену и она очень быстро сшила повязку по моему размеру. Она сделала ее из толстой хлопковой материи с синими полосами. Она предохранит от солнца мою голову и защитит плечи. Мне она очень понравилась, и я заплатил за вторую, для Урея, чью лысую голову легко, по ошибке, принять за выбритую.
   Тотмактеф и я поговорили о нашем поручении. Он сказал, что нам требуется скорее вода, чем вино. Одного кувшина вина вполне достаточно, но нужно будет взять пять кувшинов с водой. Мы наняли осла с переметными сумками и купили пять больших кувшинов для воды, дешево и без всяких проблем. Женщина, которая продала их нам, сказала, что в ста шагах от нее есть лавка, в которой продают лучшее вино в Кемете, которое привозят из Эллады.
   Мы пришли туда и представились торговцу, которого зовут Агафокл. -- Мы говорили вчера, -- сказал он мне. -- Ты был с красивой молодой девушкой, помнишь? Я еще сказал тебе, почему мы называем этот полис Тысячевратные Фивы. Ты ответил мне, что только что приплыл в Уасет, и собираешься на юг.
   Я не помнил, но вовремя вспомнил, что прочитал об этом в свитке и сказал, что помню.
   -- Я видел тебя еще раньше. -- Он забарабанил по своей груди пальцами, похоже он всегда так делает, когда озадачен. -- Вот почему я подошел к тебе и заговорил. Но я не могу вспомнить, где это было.
   -- И я тоже, -- сказал я. -- Меня зовут Латро. Это поможет?
   Как только он услышал мое имя, его глаза слегка расширились, но он сказал: -- Нет... Не помню. Хотя был какой-то Латро на играх год назад. Так я слышал. Я не был там, хотя очень хотел поехать. Говорят, он победил в панкратионе. Ужасающий боец.
   -- Латро возглавляет наш отряд, -- объяснил Тотмактеф. -- Я знаю, что он замечательный боец, но, безусловно, не задира.
   -- Отряд?
   -- Конечно. В Уавате нам потребуются воины.
   -- Я бы сказал, что один у вас точно есть. -- Агафокл опять побарабанил пальцами по груди. -- Дома... Я готов поклясться... Тот Лакро, что выиграл панкратион, он был вольноотпущенником Павсания. Это не тот же самый человек?
   Тотмактеф покачал головой. -- Латро -- воин Сидона. Ты, скорее всего, знаешь больше меня о портах Страны Пурпура, но, насколько я понимаю, этот город подчиняется Великому Царю. (Для меня все это было новым, но я не сомневался, что это правда. Потом я спросил Тотмактефа, от кого он столько узнал обо мне, и он сказал, что от Муслака.)
   -- Ты не он? -- спросил Агафокл.
   Я сказал, что нет, если этот Павсаний, которого он упомянул, не царь Сидона.
   -- Нет, он князь Веревки, -- сказал Агафокл, странно поглядев на меня. -- Он очень знаменит.
   Я пожал плечами, и мой раб Урей выступил вперед и стал объяснять, что мы пришли купить самое лучшее в Кемете вино. Он выпалил все это на том языке, на котором здесь говорят все.
   -- Совершенно точно, -- добавил Тотмактеф, -- и мы не купим ни кувшина, пока не попробуем его.
   -- И я вам не продам такой кувшин, -- объявил Агафокл, -- но я должен увидеть ваши деньги, прежде чем вы попробуете мое вино.
   Я показал ему несколько серебряных и золотых монет из моего кошеля.
   Он улыбнулся и дал нам красиво разрисованный кувшин. -- Это самый лучший из всего того, что я привез из последней поездки. Виноград вырос в собственном имении Кимона, на южной стороне холмов. Вы не поверите, но это чистая правда и ваше нёбо это почувствует. Хотите попробовать?
   Мы сказали, что хотим, и он принес крошечные бокалы. Вино действительно оказалось великолепным, согревающим душу и благоухающим, сухим, но не кислым. Мы спросили цену. которая оказалась высокой, но не заоблачной. Тотмактеф предложил добавить еще немного и купить два кувшина, и, в конце концов, ударили по рукам. Я заплатил.
   -- Теперь нам нужна вода, -- сказал Тотмактеф. -- Но не обычная, а самая чистая из той, которую можно достать.
   -- Я знаю самую лучшую в Кемете, -- уверил нас Агафокл. Он оставил лавку на своего помощника и взял нас собой, сказав, что мы никогда не найдем дома Чартхи без проводника.
   Этот дом, со множеством флигелей и двориков, находится не очень близко от города и окружен стеной, которая по меньшей мере втрое выше стен большинства ферм. После дюжин переговоров и повторяющихся объяснений, привратник пошел переговорить с каким-то высокопоставленным слугой, оставив нас четверых (включая мальчишку, погонщика осла) в компании попрошаек, осаждавших ворота, и двух диких псов, чьи цепи разрешали им напасть на любого, кто подойдет слишком близко.
   Наконец нас, то есть Агафокла, Тотмактефа и меня, допустили к Чартхи, который, развалясь в тени, наблюдал за своими детьми, играющими среди фонтанов, цветов и виноградных лоз. Агафокл объяснил, что мы иностранцы, плывущие на юг, и они обменялись взглядами.
   -- Рад приветствовать вас в своем доме, -- сказал нам Чартхи, -- и я готов вам дать столько воды, сколько унесет дюжина ослов. У меня самый лучший колодец во всем мире, как и сказал вам мой друг Агафокл. Но я не буду уважать сам себя, если вы не испытаете на себе мое гостеприимство. Вы долго плыли и долго шли, а день сегодня очень жаркий. Не хотите ли попробовать мои финики и фиги, а в чаши налить что-нибудь покрепче воды?
   Мы поблагодарили его, и он привел нас к большому столу в другой части сада. -- Мой друг сказал, что вы поплывете в Уават, -- сказал Чартхи, когда стол украсило множество блюд. -- Если вы плывете с тайной целью, я не обижусь. Но если нет, может быть я в состоянии помочь вам. Есть что-нибудь, о чем мы могли бы поговорить?
   -- Нет, цель нашего путешествия не тайна, -- сказал ему Тотмактеф, -- хотя мы и выполняем приказ сатрапа. Он послал моего господина, корабль и девять солдат для того, что мы сообщили ему о положении на южной границе Кемета.
   -- Я встречал этого достойного князя, -- сказал Чартхи, -- и он должен хорошо помнить наш город. Он был здесь несколько раз.
   -- Мы поплывем еще дальше на юг, -- объяснил Тотмактеф. -- Дальше, чем ваш город, даже дальше, чем Уават.
   -- А! В Ям?
   -- Еще дальше, -- сказал Тотмактеф.
   -- Тогда вы действительно отважные люди, и я хорошо понимаю, почему мой друг Агафокл привел вас ко мне. -- На этот раз не было и намека на улыбку, и я на мгновение решил, что Чартхи сейчас заплачет. -- Мой старший сын, мой дорогой Камес, исчез в этой стране. Что вы знаете о золотых копях?
   Глаза Тотмактефа стали как блюдца. Быть может и мои тоже. -- Ничего, -- сказал он. -- Или очень мало. Я знаю, что у древних фараонов они были. Говорят, что они давно истощились.
   -- Да, -- прошептал Чартхи, -- так о них говорят, действительно. Но верно ли это? Кто их видел?
   -- Не я, -- сказал Агафокл.
   -- И не я. Эллины, люди из страны нашего друга, знают о добыче золота и серебра намного больше, чем наши предки. Агафокл, у тебя есть серебро?
   -- Нет, но мой город, Афины, владеет богатыми серебряными копями. Нет такой страны в этом мире, где не уважали бы нашу серебряную сову.
   Чартхи обратился ко мне. -- Латро, а ты сам эллин?
   Я пожал плечами, но когда Агафокл обратился ко мне на языке эллинов, я ответил ему на том же языке и обнаружил, что знаю его лучше, чем язык Кемета.
   -- По моему нет, -- сказал Агафокл Чартхи. -- Он совершенно точно не из Веревки, потому что не растягивает "а", как жители Молчаливой Страны. Скорее он говорит как человек из моего родного города, но не сомневаюсь, что он родился в другом месте.
   -- И мы тоже, -- сказал Тотмактеф. -- Он наемник на службе Сидона, как я и говорил тебе. Царь Сидона служит Великому Царю, поэтому никакой эллин не будет служить Сидону.
   Агафокл улыбнулся и откинулся на спинку своего сидения. -- Нe будь так уверен в этом, Святой Тотмактеф. Великий Царь завоюет Элладу, как уже завоевал Кемет. Если даже могущественная империя не выстояла против него, можешь ли ты представить себе, что это сделают наши вечно ссорящиеся города?
   -- Нет, не могу, -- сказал ему Тотмактеф, -- но твои эллины устоят.
   Агафокл потряс головой. -- Не все из нас такие дураки. Я говорю, почему бы не сдаться без боя, как это сделало так много стран и городов? Неужели кто-нибудь из вас объявит меня предателем за эти слова? За то, что я хочу спасти жизни тысяч моих сограждан?
   -- Не я, -- сказал Тотмактеф.
   -- И не я, -- сказал Чартхи, -- но я хочу задать простой вопрос, на который хочу получить простой ответ, если ты хочешь чтобы тебя, как раньше, с радостью встречали в моем доме. Если копи действительно будут найдены, и окажутся достаточно богатыми, сообщишь ли ты об этом сатрапу, и немедленно?
   -- Конечно, -- ответил Агафокл. -- Но ты спросил не того. Задай свой вопрос вот им.
   -- Нет необходимости. -- Чартхи снял с свою головную повязку и бросил ее слуге, который стремительно бросился вперед, поймал ее и опять отдал хозяину. -- Я обнажил голову перед вами и перед Богом Справедливости. Я открою вам все.
   -- Большая честь, -- прошептал Тотмактеф, и мы с Агафоклом кивнули.
   -- У меня есть карта. Вы знаете, что это такое?
   Тотмактеф знал, Агафокл нет. Я вообще не знал этого слова и промолчал.
   -- Это картина местности, какой ее мог бы видеть парящий над землей хищник, -- объяснил Чартхи и пошел за ней.
   Когда он ушел, я вслух удивился, что он не послал слугу.
   -- Она спрятана, можешь быть уверен, -- сказал мне Агафокл на языке эллинов. Как только он узнал, что я понимаю его, он стал часто говорить на нем. Тотмактеф не сказал ничего и казался очень удивленным, но я верю, что он понимает больше, чем думает Агафокл.
   Когда Чартхи вернулся, он отослал слуг и развернул карту. -- Вот эта линия -- река, -- сказал он, -- текущая на юг. Этот маленький квадрат -- город Нехен, а этот -- южный город, Абу. Здесь заканчивается Кемет.
   Агафокл спросил, где на карте Уасет, и Чартхи объяснил, что он выше самого верхнего края карты. -- Копи вот здесь, -- сказал он и нарисовал на карте круг указательным пальцем.
   -- Я все забываю, -- сказал я. -- Это мой недостаток, вроде заикания. Я сожалею, но не могу ничего поделать. И тем не менее мне кажется, что бывают страны меньше, чем круг, который ты нарисовал нам.
   -- Намного меньше, -- сказал Агафокл. -- Сколько дней потребовалось бы, чтобы проехать его насквозь в повозке с парой хороших коней?
   -- Три или четыре, насколько я могу судить, -- ответил Чартхи. -- Это долгая дорога, даже если ты сможешь найти воду для лошадей. И намного больше времени потребуется, чтобы исследовать всю область. Год, или даже больше.
   -- Там красная земля? -- спросил Тотмактеф.
   Чартхи пожал плечами. -- Не знаю, я никогда не был там. Быть может часть или вся. Скорее всего там сейчас пастбища. Меджаи, с которыми я говорил, сказали мне, что там много хорошей травы.
   -- Они знают, где были эти копи?
   Чартхи опять пожал плечами. -- Мне они сказали, что не знают. По моему царь нехасу и его советники знают, где были некоторые из них, и пытаются сами добывать золото. Но я сомневаюсь, что они знают, где находятся все шахты.
   Тут заговорил Тотмактеф. -- Латро и я благодарны тебе за гостеприимство и информацию. Если ты разрешишь нам наполнить кувшины твоей великолепной водой, то мы больше не будем тревожить тебя.
   Чартхи вздохнул. -- Значит вы не хотите искать копи. Я не вправе осуждать вас.
   -- Да, не хотим. У нас нет года в запасе, благородный Чартхи, и даже полугода. Но если мы повстречаем твоего благородного сына, мы поможем ему всеми способами, если это не помешает нам выполнить возложенную на нас миссию. Но я не обещаю тебе, что мы будем искать его, или эти копи.
   -- Я не могу осуждать вас, -- потерянно повторил Чартхи. -- Но не могу ли я попросить у вас в обмен на мою воду одну услугу? Совсем маленькую услугу, и такую, которую вам будет очень легко исполнить.
   -- Конечно. Мы будем счастливы помочь тебе, -- сказал Тотмактеф.
   -- Тогда, наполнив кувшины, вернитесь ко мне.
   Конечно мы так и сделали. И сейчас у нас на борту Агафокл со второй картой, на которой показано точное положение больше дюжины шахт. Он и Тотмактеф разговаривают с Чаниу. Я уверен, что он поплывет с нами, как того хочет Чартхи.
   Я смешал вино с водой для Мит-сер'у, как мне сказал Чаниу. Великолепная вода и великолепное вино, Мит-сер'у выпила большую чашу и повеселела, пропела свою любимую песню и даже станцевала. Сейчас она спит. Я передвигаю ее так, чтобы она всегда была в тени.
  
   КОГДА я смешивал вино и воду для Мит-сер'у, пришла обезьянка. Сейчас она сидит у меня на плече и что-то щебечет, пока я пишу. Когда я скатал свиток, она неожиданно прошептала: -- Ты не видел моего хозяина? -- Я ее прогнал, и еще побил бы, если б смог. Это вовсе не невинное животное. Она меня пугает.
  

19

БОГ ЦЕЛИТЕЛЯ

   ВЕЛИКИЙ бог юга хочет говорить со мной. Так сказал мне целитель, и, наверно, это правда. Я и мои солдаты фехтовали деревянными палками, которые нашел нам капитан. Палок было только четыре, так что одновременно заниматься могли только двое.
   Об этом упражнении мне рассказал Аахмес. Таким образом тренируют солдат в войсках Кемета. Одну палку привязывают к левому предплечью. Это "щит". Палка в правой руке -- это "меч". Кончиком колоть запрещено -- слишком опасно. Я сразился с каждым, начав с солдат Кемета. Они делали это раньше, и, по моему, лучше всего, чтобы трое из Парса увидели пять раз, как это делается, прежде чем пробовать самим. Аахмес хотел сражаться последним. Я поставил его последним среди солдат Кемета, но не самым последним, как хотел он.
   У Мит-сер'у болит голова. Но она не придает этому значения и говорит, что у нее всегда по утрам болит голова. Я попросил Урея смешать для нее вино с водой, а Нехт-нефрет уговорила ее немного выпить. И еще я разрешил каждому солдату выпить по кружке после того, как они сражались.
   Когда сражаешься с врагом, держащим настоящий щит, всегда стараешься заставить его этот щит поднять, так что он становится как слепой. В игре с палками это сделать намного труднее, и, может быть, это хорошо. Я не уверен.
   Все люди из Кемета сражались хорошо, особенно когда увидели, что я не смягчаю удары. Уро сражался первым и почти победил меня. Я думал, что он умеет меньше, чем оказалось, и не хотел его обескураживать. Быть может, он тоже не хотел ставить меня в неприятное положение, и какое-то время мы просто играли. Потом он взялся за меня по-настоящему и чуть не победил. Тогда я ударил его в голову и бросил на палубу.
   Мит-сер'у радостно зааплодировала.
   Я не знаю, почему так сильно люблю ее, возможно из-за ее болезни. Она и Муслак рассказали мне о ней, а Урей подтвердил. Она принесла свиток. Я уже совершенно не помню дом Чартхи и его сад, о котором прочитал прежде, чем начать писать; но я спросил целителя и он говорит, что забывает голова. Голова -- дом разума, а сердце -- дом чувств, и оно бьется, когда мы движемся. Мое сердце никогда не забудет радости Мит-сер'у.
   После чего я сражался со всеми, один за другим. Аахмес оказался лучшим, и даже единственным, кто сражался лучше Уро. Он выше меня -- большое преимущество для этой игры. Наконец я поставил ему подножку, опрокинул на землю и сделал вид, что отрубаю ему голову.
   Люди из Парса знают намного меньше. Они смотрели мне в лицо, не на палку, и палка наказала из за это. Мы еще пофехтуем как следует, когда их порезы подживут.
   Целитель глядел на нас, как и капитан. Ни один из них не захотел поучаствовать. Когда мы закончили сражаться и смыли с себя пот, он отвел меня в сторону и спросил: -- Есть ли на борту кто-нибудь, с кем бы ты побоялся сразиться этими палками?
   Я сказал, что нет, потому что тот, кто боится, что его побьют во время занятий, никогда ничему не научится.
   -- А если бы мечи были настоящими?
   Его вопрос заставил меня задуматься. Наконец я сказал. -- Мой раб Урей.
   Он улыбнулся. -- Мало кто боится своих рабов.
   -- Возможно, -- пожал плечами я. -- Я хотел освободить его?
   -- Не знаю.
   -- Тогда сегодня я хочу сказать ему, что он свободен, -- сказал я.
   -- В таком случае ты уже делал это, -- сказал мне целитель. -- Если ты так хочешь освободить его, значит ты уже предлагал ему свободу, раньше.
   Я сказал, что спрошу его, и добавил, что сегодня узнал кое-что новое о себе самом.
   -- Но не потому, что я обучил тебя, -- сказал он. -- Тех, кто учит, ненавидят.
   -- Ты хочешь сказать, что мои солдаты будут ненавидеть меня после сегодняшнего урока?
   -- Нет, они и раньше ненавидели тебя, -- сказал целитель.
   Я не поверил, но промолчал.
   -- Я сам не учу никого, потому что знаю, что как только мои ученики станут сильнее, они убьют меня. Я советую тебе идти той же дорогой.
   -- Так что ты не учишь меня.
   Он улыбнулся и покачал головой.
   -- Мои люди последуют за мной в битве, -- сказал я. -- Увидишь.
   -- Конечно последуют. Они знают, что ты великолепный воин. Но там, где не будет опасности, опасность придет от них.
   Я поблагодарил его за предостережение и сказал, что попрошу Урея напоминать мне об этом.
   -- А кто предостережет тебя от него?
   Я немного подумал и сказал: -- Ты, или Мит-сер'у.
   Целитель захихикал, неприятно напомнив болтовню его обезьянки. -- Потом ты скажешь, что мы должны предостерегать друг друга от самих себя.
   -- Я уверен, что, если это будет необходимо, ты так и сделаешь. -- Я повернулся, чтобы идти.
   Он остановил меня. -- Все это не то, что я хотел тебе сказать. Красный хочет поговорить с тобой. Когда мы встретились, я пообещал тебе, что однажды приведу тебя в его храм. Ты, конечно, давно забыл наш разговор, но ты можешь прочитать о нем в свитке, который носишь с собой.
   Я признался, что ничего не помню об этом, и спросил, кто такой Красный.
   -- У него много имен.
   Обезьянка целителя с криком спрыгнула с шеи ему на плечо, но он не обратил внимание ни на нее, ни на шум.
   -- Ты и я можем называть его Сет. Я -- один из его жрецов.
   -- Он бог?
   Целитель кивнул. -- Бог Пустыни и Темный Бог, бог ночи и бог бури, сын Небесного Свода. Сегодня ночью, когда все будут спать, приходи сюда, на нос, и жди его прихода. Если до восхода солнца он не появится, он вообще не появится.
   Был уже вечер, когда целитель сказал мне это. Вскоре мы причалили около города. Я ел с капитаном, которого зовут Муслак, и его женой, Нехт-нефрет. Я купил всем пива, и Мит-сер'у выпила его больше, чем Муслак. Пока она не уснула, я лежал около нее на крыше нашей гостиницы, а потом отправился на корабль.
   Как только Муслак ушел с корабля, все матросы тут же уснули. Я ждал, наполовину спящий, наполненный пивом и ячменными пирогами, пока моего плеча не коснулась чья-то рука. Я быстро обернулся.
   Это была женщина, высокая и красивая. Она улыбнулась мне и подняла руки, показывая, что у нее нет оружия. -- Я Сабра, твой друг, -- сказала она. -- Латро, неужели ты оставил Мит-сер'у одну?
   Я кивнул.
   -- Будем надеяться, что никакое зло не нападет на нее. Могу ли я спросить, почему ты здесь?
   Я сказал, что целитель сказал мне ждать здесь Красного.
   Она положила свою руку на мою, ее рука была холодной и твердой. -- Если он появится, Латро, ты должен убедиться, что он действительно Красный.
   Я засыпал и просыпался, опять засыпал и опять просыпался. Много раз я ходил из одного конца корабля в другой, садился и засыпал.
   Наконец ко мне присоединился человек, которого я не знал. Он выглядел очень усталым, и я решил, что он хочет спать. Я немного поговорил с ним, потому что не хотел опять заснуть, но язык у меня едва ворочался. Я сказал, что, похоже, этим вечером он плохо отдохнул в гостинице.
   -- О, да! -- Он засмеялся так, как смеются над своими неудачами, и это мне понравилось. -- Я заплатил за место на крыше. И тут меня разбудила женщина -- а было уже очень поздно -- и предложила лечь с ней. Одна из женщин Речной страны. -- Он протянул руку, ладонью вверх. -- Ты понимаешь.
   Я сказал, что понимаю, потому что он все ясно объяснил.
   -- Я спросил сколько, и она ответила, что она сделает все, что я пожелаю, за ту сумму, которую я захочу ей дать. Как и любой дурак, я сказал, хорошо, договорились. Ее голова была выбрита, так что она не какая-нибудь нищенка. Но у нее не было парика, и я удивился. -- Смеясь над собственной глупостью, он потряс головой. -- Я думал, что знаю людей. И получил хороший урок.
   Я приказал ей лечь, сам лег рядом и на варварском языке этой страны объяснил, насколько мог, те несколько вещей, которые я хотел, чтобы она сделала. Она не так хорошо говорила на нашем языке, как ты, но знала несколько слов, вроде тех, которые произносят на Башенном Холме. В общем мы замечательно поняли друг друга.
   -- Процесс начался, и уже начал становиться интересным, когда я посмотрел вверх и увидел другую женщину, с ножом в руке. Я не мог видеть ее лицо, но лунный светы блеснул на ее ноже, и это было все, что мне было нужно знать. Я закричал, местная женщина, которая сидела на мне, откатилась в сторону, и вторая женщина прыгнула на нас. Она промахнулась мимо меня, и ударила ту женщину, которая лежала рядом со мной -- прямо по обеим бедрам.
   Он вздохнул и какое-то время молчал; я не выдержал и спросил, что было дальше.
   -- Ты не поверишь, но я полагаю, что ты все забудешь, так что это не имеет значения. Эта женщина вытерла нож о свое лицо. -- Он показал как, сначала о левую щеку, потом о правую. -- Ты когда-нибудь слышал о том, кто так делает?
   Я сказал, что не знаю.
   -- А я нет, но это еще не конец. Какой-то мужчина схватил эту женщину и начал угрожать ей. У него голос, как у змеи. Я как раз пытался встать на ноги, и едва не умер, только услышав этот голос. Но и это еще не все. Потом произошло много такого, во что ты не поверишь.
   -- Пока я верю всему, что ты сказал, -- ответил я, -- и я даже знаю, кто этот мужчина.
   -- Отлично, слушай. Заревел лев. Во всяком случае звук был очень похож. Я оглянулся и увидел человека в маске, голова собаки или что-то в этом роде. С ним был кот. Большой, даже очень большой, но не думаю, что это был настоящий лев. У женщины, с которой я лежал, началась настоящая истерика, а мужчина, который держал другую, с ножом, отпустил ее и распростерся на крыше. -- Он опять вздохнул.
   -- А что произошло потом?
   Он начал было говорить, но замолчал и, наконец, сказал: -- Латро, у тебя еще осталось вино?
   Мы поглядели в кувшинах, в которых Урей смешивал вино для Мит-сер'у, но там было пусто.
   -- Я продаю вино, -- сказал он, -- а теперь, когда я хочу немного для себя, ничего нет. Я думаю, что отсюда до моей лавки идти пешком не меньше недели.
   Я спросил, где его лавка, и он сказал, что не на этом рынке. Мы причалили поздно вечером, и я не ходил здесь на рынок.
   Он спросил, не хочу ли я лечь и уснуть. Я ответил, что нет, потому что кое-кто обещал придти и встретиться со мной здесь. Он сказал, что тоже не хочет спать, и он все еще боится спать один. Женщина с ножом спрыгнула с крыши, сказал он. Человек в маске махнул рукой и она прыгнула, хотя там был четыре этажа. Потом мы посидели и еще поговорили, хотя я был уверен, что бог целителя не придет, пока я не один. Этого человека зовут Агафокл, он из Эллады. Он старше Муслака, у него тихий голос. По-моему он ищет способы понравиться мне. Я думаю, что лучше всего не доверять ему.
   Бог целителя так и не пришел, но появился сам целитель, с лицом, перекошенным от горя. Не говоря ни слова он отправился в трюм, как если бы собирался спать, но скоро вышел оттуда, неся в руках большой ящик. Видя, что он хочет вынести его с корабля, я сказал, что он не может так поступать. Он сказал, что ящик -- его собственность, и на нем это написано. Целитель показал нам надпись, но никто из нас не сумел ее прочитать. Агафокл мудро сказал, что если это его, то он должен знать, что в нем находится. Тогда целитель сказал, что ящик пуст и открыл его. Он объяснил, что там было его имущество, но он оставил его на берегу, и теперь хочет положить его обратно в ящик, чтобы принести на корабль. Мы разрешили ему сделать это.
   Он скоро вернулся, неся лампу, которой освещал дорогу двум людям Кемета, крестьянам (как сказал мне Агафокл), потому что их головы не были выбриты. Я спустился в трюм и принял ящик, который они спустили через люк, чтобы они не смогли ничего украсть. Он был такой тяжелый, что я удивился и решил посмотреть, что внутри. Люди говорят, что я быстро забываю, но я еще не успел забыть, что целитель очень легко снял крышку. Я сделал то же самое, и увидел внутри покореженную фигуру из воска. Обе руки были сломаны, лицо разбито. Я хотел было спросить целителя, кто это сделал и почему; но, вместо этого, просто закрыл крышку и спросил целителя, хочет ли он, чтобы я поставил его вглубь. Он сказал, чтобы я оставил ящик там, где он стоит, и только поставил на него лампу. Я предупредил его об опасности пожара, и вернулся на палубу.
   Я теперь я напишу очень странную вещь. Это чистая правда, кто бы что не подумал, если в будущем будет читать этот свиток. У крышки ящика целителя есть две ручки, но не снаружи, как обычно, а внутри. И восковые руки схватили эти ручки.
   Встало солнце, я уже написал все, что знаю, и -- клянусь! -- в моих словах нет ничего, кроме правды. Сейчас я постараюсь уснуть. Я бодрствовал всю ночь.
  

20

САБРА

   САХУСЕТ починил восковую женщину из трюма. Тотмактеф и я поразились его искусству. Сахусет объяснил, что такие фигуры полезны при лечении: женщины обычно стесняются показывать целителю место, где у них болит, а на восковой фигуре они могут показать без всякого стыда.
   -- Не сомневаюсь, у тебя были такие фигуры и раньше, -- заметил Тотмактеф, -- потому что ты так уверенно говоришь о том, как использовать их.
   -- Дома у меня есть совершенно замечательная, -- сказал ему Сахусет, -- и мне жаль, что я оставил ее там. Когда я согласился ехать с вами, я не мог предвидеть, что во время путешествия буду лечить женщин. Но теперь я вижу, что мне приходится лечить Мит-сер'у и Нехт-нефрет чаще, чем всех остальных мужчин.
   -- Говорят, что маги умеют оживлять фигуры, сделанные из воска и дерева. Но, признаюсь, я никогда не видел этого.
   Целитель улыбнулся. -- И никогда не увидишь, как я это делаю.
   -- Но ты же можешь? Если захочешь?
   -- Разве я маг, Святой Тотмактеф?
   -- Да, во всяком случае мне так сказали.
   Целитель пожал плечами. -- Тогда ты тоже. Так говорят моряки. Ты всегда сидишь над старыми свитками -- во всяком случае мне так сказали. Я не сомневаюсь, что ты и Чаниу знаете о магии больше всех на этом корабле. Хочешь попробовать оживить ее? Когда я с ней закончу?
   Пока они говорили, я смотрел на восковую женщину, чью руку целитель как раз лепил. Она мигнула, посмотрела на меня и, как мне показалось, слегка улыбнулась. Я даже не знаю, что это может означать.
  
   Я ПРОСПАЛ большую часть дня; так сказала женщина, которая ждала, когда я проснусь. Ее зовут Мит-сер'у -- я только что спросил ее. Она очень молода, почти девочка. Вначале я подумал, что она мой друг, потом -- рабыня. Но она сказала, что не рабыня, а жена. Я не верю, что взял бы в жену женщину не из моей страны. Но я не помню, как называется моя страна. (Мит-сер'у говорит, что я все забываю и она ожидает этого.) Тем не менее я знаю, что моя родная страна существует. Там люди говорят на том языке, на котором я пишу, а не на языке, на котором я и она разговариваем.
   Пришла жена капитана. Она села и спросила, может ли Мит-сер'у сидеть. Мит-сер'у сказала, что предпочитает стоять, и, действительно, она все время стояла. Жена капитана представилась таким образом, как будто собиралась пошутить, и сказала, что ее зовут Высокий Платан. Когда она ушла, я спросил Мит-сер'у, что значит ее собственное имя. Она смеялась и дразнила меня, пока я не вспомнил, что это кошечка. Заодно оказалось, что не так-то неприятно, когда над тобой смеется Мит-сер'у. Или тебя дразнит.
   Пришли два человека народа Мит-сер'у. Старший -- высокий сутулый человек с ручной обезьянкой. Его зовут Сахусет. Второй моложе, такой же молодой, как и солдаты, про которых Мит-сер'у сказала, что они мои. Тотмактеф. Он сказал мне, что я очень долго спал и спросил, спал ли я предыдущую ночь. Я сказал, что не спал, потому что помню лодку, которая везла солнце. Сахусет сказал, что он тоже много проспал, и что это нормально для тех, кто на борту корабля. Наш капитан и матросы ведут корабль, а это легко, потому что держится северный ветер и им почти нечего делать. Он уселся и предложил сыграть в игру, в которую играют пальцами. Я не умел играть, но он и Мит-сер'у научили меня. Мит-сер'у не села, но легла на палубу и оперлась о нее локтями. Тотмактефу скоро надоело смотреть и он ушел.
   Когда он исчез, Сахусет сказал: -- Ты сидел и ждал Красного Бога, Латро. Красный сказал, что хочет поговорить с тобой, и ты ждал его. И в эту ночь ты тоже должен ждать его.
   Я пообещал, что подожду, чувствуя, что мне захочется спать очень не скоро.
   Мит-сер'у очень разумно спросила, как я узнаю Красного Бога, когда увижу. Сахусет сказал, что он может появиться в любом облике: вепрем, речным конем, или даже крокодилом. Он назвал и других животных, но я их забыл. Еще он описал большую статую Красного Бога в городе Миам в храме, в котором он когда-то служил -- красный человек с головой дикой собаки.
   Он встал, зевнул и потянулся. -- Как пахнет воздух! Разве не чудесно?
   Мит-сер'у скривила гримасу, но из вежливости я сказал, что да, замечательный.
   -- Земля поднимается, -- сказал Сахусет. -- Мы почти около моего дома. Здесь уже недалеко до Абу.
   Капитан услышал его слова и присоединился к нам. -- Нет, -- сказал он. -- Я надеюсь быть в Абу только сегодня вечером. Это дикое место, совсем рядом с границей. Так я слышал. -- Он повернулся ко мне и улыбнулся. -- Я знаю, что ты не помнишь меня, Левкис, но я Муслак, твой самый старый друг на этом корабле.
   Он старше меня, и не слишком красив; но когда я посмотрел ему в глаза, то понял, что он сказал правду. Он и Мит-сер'у -- мои настоящие друзья. И, как мне кажется, высокий солдат из Кемета, тоже. Не думаю, что юный писец -- друг кому-нибудь из нас, и хотя я бы хотел, чтобы высокий худой целитель, Сахусет, был моим другом, я не чувствую, что подружился с ним. Его холодный взгляд совершенно равнодушно остановился на мне, и умчался прочь.
   -- В настоящее время Абу -- южная граница Кемета, -- сказал он капитану, -- но еще несколько столетий назад Кемет простирался на сотню дней плавания на юг. Многие семейства, до сих пор живущие там, происходят от колонистов из Уасета, и моя в том числе.
   -- А есть ли у тебя родственники в Уасете, целитель? -- спросила Мит-сер'у.
   Он покачал головой. -- У меня нет родственников даже в Миаме, и уж конечно в Уасете.
   -- Как и у меня. Мой муж Латро -- единственная семья, которая у меня сейчас есть, да и то только на время поездки вверх и вниз по реке. А ты, капитан?
   -- Жена, три наложницы и семнадцать детей. -- Он усмехнулся. -- Было семнадцать, когда я уезжал. Сейчас наверно больше.
   Мит-сер'у засмеялась; у нее замечательный смех и она часто смеется. -- Ты должен поделиться с нами своими родственниками. Тогда и у нас будет семья.
   -- Я бы дал тебе одну из своих наложниц, -- сказал он ей, -- если бы она была здесь.
   -- Но у тебе здесь есть жена, -- сказал я. -- Не так давно она говорила с нами.
   -- Точно. Две жены, семнадцать детей и три наложницы.
   К нам присоединился толстый человек, такой же старый, как и капитан. Наверно он нас подслушивал, хотя я и не видел его. Он говорит на языке Кемета намного хуже меня. -- В таком случае одна наложница должна отойти к этой доброй юной даме, верно? Я уверен, что она найдет, как ее использовать.
   -- Конечно! -- Мит-сер'у опять засмеялась. -- Я буду ее сдавать и жить на ее заработки.
   -- В моей стране женщины часто наслаждаются другими женщинами, -- сказал ей незнакомец, -- и остров Лесбос знаменит ими. Но, капитан, я хочу сказать тебе, что этот ученый господин совершенно прав относительно земель к югу от второго порога. Они принадлежали фараонам. Как и копи, хотя сейчас царь Нубии присвоил их себе.
   -- Что за копи? -- спросил я.
   -- Будет лучше, если мы не будем говорить об этом, -- сказал незнакомец.
   -- Золото, -- сказал мне Сахусет.
   -- Я и не знал, что ты знаешь об этом, -- недовольно сказал незнакомец.
   -- Я и не знаю, -- ответил Сахусет, -- но я вырос в Уавате. Я знаю, какие копи есть там.
   Глаза Мит-сер'у удивленно расширились. -- Неужели золото там дешево?
   -- Нет, -- ответил Сахусет. -- Шахты давно истощились, и на всей земле нет такого места, где золото было бы дешево.
  
   ЭТУ ночь мы провели на корабле. Мит-сер'у и я спустились на берег, хорошо пообедали с капитаном и его женой, и вернулись сюда. Мит-сер'у вскоре уснула, но мне не хочется спать и я гляжу на сияющий многими огнями порт и город за ним. В гавани на острове стоит башня, приземистая, но мощная, а район порта отделен от остального города высокой стеной. Мы не стали выходить в город -- когда мы подошли к воротам, их уже закрыли на ночь. На корабле со мной сидит помощник капитана. Его зовут Азибааль. И еще Уро из Кемета и Вайу из Парса, который назвал этот город Йеб. Он говорит, что утром я должен буду увидеть сагана, вместе с капитаном и еще одним человеком, имя которого он назвал. Я не знаю, кто это человек, но не стал спрашивать, чтобы не показать свое невежество.
   С нами сидит мой раб. Его зовут Урей. Он из Кемета, сгорбленный человек средних лет, с длинной шеей. Он был в трюме, но, когда мы вернулись, вышел, чтобы поздороваться с нами.
   Я вижу, что Мит-сер'у боится его, хотя и не признается. Он, очень робко, попросил разрешения вернуться в трюм, пообещав, что придет, как только я его позову. Я согласился. Я думаю, у него там кровать.
   Позже на корабль пришел целитель Сахусет. Он хотел поговорить со мной одним, поэтому я отослал Уро и Вайу на корму, где они начали болтать с Азибаалем и рулевым.
   -- Мит-сер'у изменила тебе, -- сказал мне Сахусет. -- Ты знаешь об этом?
   Я покачал головой.
   -- Прошлой ночью она легла с Агафоклом.
   Я спросил, кто это такой.
   -- Человек из Эллады, торговец вином.
   -- Это он говорил о копях?
   -- Да, он. Ты ушел, а она была пьяной. Она предложила себя и он ее взял.
   -- Будет ли он сражаться со мной за нее? -- спросил я.
   Сахусет негромко засмеялся. Не слишком приятно было услышать такой смех на борту ночного корабля. -- Я уверен, что у него для этого не хватит духа.
   Я пожал плечами. -- Тогда она моя. Если он тронет ее и я это увижу, ему не поздоровится.
   -- Я собираюсь сделать для тебя амулет, который гарантирует, что она будет тебя верна.
   -- У нее уже есть амулет, -- сказал я, -- в виде головы быка. Она говорит, что получила его от тебя.
   -- Откуда ты знаешь это? Ты же все забываешь.
   Я сказал, что, когда мы ели, увидел у нее на шее украшение, и спросил у нее, что это такое.
   -- Она носит его совсем недавно. Прошлой ночью он защитил Мит-сер'у, но не помог сохранить ее от Агафокла. Он предназначен совсем для другого.
   -- Защитить ее от чего? -- спросил я.
   -- От меня, -- объявил женский голос за моей спиной.
   Я повернулся и посмотрел на нее. Я не знал, что она плывет на корабле вместе с нами, и сказал, что она подошла очень тихо.
   -- Мы всегда так делаем.
   Сахусет прочистил горло. -- Латро, это Сабра, моя жена.
   Мит-сер'у говорит, что она моя жена, сказал я им и спросил, правда ли это.
   -- Пока ты с этим согласен, -- сказала Сабра приятным голосом. Трудно устоять против женщины с таким голосом.
   -- Я пришел сюда, -- сказал мне Сахусет, -- надеясь, что Красный Бог посетит нас, как и обещал. Но прошлой ночью он не пришел, хотя ты его ждал. Надеюсь только потому, что меня здесь не было. Если я прав, он может придти этой ночью.
   -- Я здесь по той же самой причине, -- сказала Сабра, -- хотя мне надо меньше слов, чтобы высказать ее. Я здесь из-за тебя, Латро.
   -- А если я прикажу тебе уйти? -- зло сказал Сахусет.
   Сабра покачала головой. -- Даже и не подумаю вернуться в мое... жилище? Спальню? Там ужасно жарко, спальня это или нет. Здесь, наверху, намного приятнее. С Латро.
   -- Нас кто-то подслушивает, -- сказал Сахусет.
   Мой раб, сгорбленный и меньший ростом, чем большинство людей, вышел из темноты темной тени. Я увидел, как свет луны свернул на его лысой макушке. -- Я не шпионил за тобой, -- сказал он Сахусету. -- Меня позвал мой хозяин.
   -- Это Урей, -- сказал я. -- Возможно вы оба знаете его.
   -- Знают, хозяин. Чего ты желаешь?
   Я улыбнулся. -- Помнить других людей так, как они помнят меня.
   -- Я не в состоянии вылечить тебя, хозяин. И не тот, кто подарил меня тебя. Если бы мы могли, ты уже был бы здоров. Но я никогда ничего не забываю, и, если позволишь, буду твоей памятью.
   Я пообещал, что попытаюсь запомнить это, и объявил, что буду рад, если он будет напоминать мне о забытых воспоминаниях, если посчитает, что это мудро.
   -- Тогда я напоминаю тебе, хозяин, что это та самая женщина, которую Сахусет вылепил из воска у тебя на глазах.
   Я не поверил в это, но Сабра тихо засмеялась и сказала: -- Как быстро все раскрылось! А ведь ты на самом деле думал, что я из плоти и крови, а, Латро?
   Я сказал, что да, думал, и едва не добавил, что думаю до сих пор.
   -- Я -- изображение из воска, и такие фигуры можно оживить магией, как и меня. Ты потрясен?
   -- По меньшей мере удивлен, -- сказал я и добавил, что я должен был понять это сразу, потому что она слишком прекрасна для обыкновенной смертной женщины.
   -- О, я достаточно смертная. Я могу сгореть, как свечка.
   -- И скоро сгоришь, -- сказал Сахусет, -- если пойдешь дальше по пути, который выбрала прошлой ночью.
   -- Разве я возражаю, дорогой?
   Сахусет не ответил.
   Сабра взяла мою руку, ее плоть оказалась холодной и твердой. -- Значительно чаще, -- прошептала она, -- маги делают крокодилов. Я сама была однажды крокодилом. У магов много врагов.
   Я кивнул и сказал, что понимаю.
   -- Или они лепят змей, чтобы те исполняли их волю. Здесь, на борту, тоже есть змея, хотя и другого сорта.
   Я сказал, что убью эту змею, если она покажет мне ее.
   -- Нет, лучше бы ты этого не делал. Она охраняет трюм от крыс, так что это...
   Тут ее прервал Сахусет. -- Я не давал тебе жизнь этой ночью. Кто же тогда? Скажи мне!
   -- Ну, дорогой, вот этот пригожий солдат. Неужели ты думаешь, что у него нет талантов?
   -- У него их слишком много. -- Было видно, что Сахусет пытается справится с овладевшим им гневом. -- Он великолепный мечник.
   -- И как ты уже мог догадаться, я просыпаюсь, когда он рядом. Он тоже заметил это, хотя и забыл мои долгие нежные взгляды. -- Она опять прикоснулась ко мне. -- Латро, дорогой, ты говоришь, что Мит-сер'у -- твоя жена. Она пьяная шлюха, вот кто она, и ты это знаешь. Предположим -- только предположим, мой дорогой Латро -- что она скажет: "Я не хочу больше иметь дело с тобой и хочу уйти." Что ты сделаешь?
   -- Пожелаю ей счастливого пути, -- сказал я, -- и позабочусь о том, чтобы она не взяла с собой то, что ей не принадлежит.
   -- Хорошо сказано! Ты действительно настоящий мужчина. Могу ли я предложить кое-что другое, дорогой?
   Я кивнул. -- Если хочешь.
   -- Теперь предположим, что у нее есть какой-то ящичек, подаренный тобой, но который ты и она считаете принадлежащим ей все время, пока она с тобой. Разрешишь ли ты взять его, когда она будет уходить?
   -- Конечно, -- сказал я.
   Сабра опять тихонько засмеялась, нежно и музыкально. -- И еще один. Можно, я надеюсь? Мит-сер'у, которая является твоей женой все то время, что я тебя знаю, -- женщина без семьи. Предположим, что тебе надо взять вторую жену или заменить эту, не важно. И еще предположим, что эта вторая жена тоже не имеет семьи. Отвергнешь ли ты ее на этом основании?
   -- Нет, -- сказал я, -- если полюблю ее.
   -- Но ты любишь Мит-сер'у, хозяин? -- спросил Урей, и я уверил его, что люблю.
   -- Он твой раб, -- сказала мне Сабра. -- Я буду больше, чем рабом. Я буду предвидеть твои желания и выполнять их в мгновение ока. Я сделаю все, что ты попросишь, и не имеет значение, насколько это будет отвратительно. Ты можешь оставить себе первую жену и ложиться с ней, когда тебя охватит желание. Я не упрекну тебя ни словом, ни взглядом и если ты захочешь, чтобы я обмахивала вас при этом веером или делала еще что-нибудь в этом роде, я с радостью сделаю это. А взамен я прошу совсем маленькую услугу, кое-что такое, что ты можешь сделать для меня этой же ночью.
   Мне стало интересно и я спросил, что именно.
   -- Перережь веревку, которая держит ее амулет и выбрось амулет в реку.
   Сахусет вздохнул. -- Можно мне кое-что объяснить?
   Я сказал, что очень хочу этого.
   -- Эти изображения надо кормить. И кормят их кровью тех, кого они представляют.
   -- Она спит, -- прошипела Сабра. -- Клянусь, я не причиню...
   -- Латро? -- Это была Мит-сер'у, рядом с ней стоял Урей. -- Ты говорил обо мне?
   Я сказал, что Сахусет и я хотят защитить ее, и сказать Сабре, чтобы она не вредила ей.
   Мит-сер'у стала спрашивать, кто такая Сабра, когда ее прервал новый голос, богатый и мягкий.
  

21

БЕТЕШУ

   КАК я уже сказал, говорящий леопард прервал Мит-сер'у. И меня самого прервал писец моего командира, когда я описывал ту ночь. Мы должны идти к командиру и ждать сагана. Я пошел, но с собой принес кожаный футляр со свитком, перо и чернила. Сейчас мы сидим во внешнем дворе его дома. Чаниу, Тотмактеф, Сахусет, мой друг капитан и я. Я могу писать. Капитан говорит, что мы можем прождать весь день, и очень этим недоволен. Мне, наоборот, хорошо, потому что нужно написать об очень важных делах. Когда я это сделаю, я еще и перечитаю то, что написал.
   -- Говорит Великий Сет, -- сказал нам леопард. Его голос, который казался глубоким, но мягким, при этих словах обжег, как удар бича. -- Римлянин Луций заслужил его благосклонность. Сахусет из Миама заслужил его благосклонность. Оба должны придти в его храм и оставаться там до рассвета. Слушайте слова Красного Бога.
   Сахусет склонился до палубы. -- Мы слушаем и повинуемся.
   Мит-сер'у, более храбрая, чем я мог подумать, прошептала: -- Латро любит меня. Что обо мне?
   -- Красный Бог не сказал ничего относительно тебя, -- сказал ей леопард Бетешу. Его слова казались таким же темным бархатом, как и его шкура. -- Он спас тебя. Неужели ты это забыла, так быстро?
   -- Даже он не сможет защитить ее от меня, Бетешу, -- сказала Сабра. -- Клянусь. -- Именно так я узнал имя говорящего леопарда.
   -- Воск действительно вернул себе форму, -- сказал Бетешу. -- Должен ли я остаться с тобой, Святой?
   -- Нет, но приходи на мой зов тогда, когда я попрошу, -- сказал ему Сахусет.
   -- Тогда зови меня, когда захочешь, -- сказал ему Бетешу и, быстрее бегущей воды, прыгнул с носа корабля на причал. И здесь произошло настолько странное событие, что мое камышовое перо замирает, пытаясь описать его. Я вижу, как огромный черный кот прыгает на пирс. Но в верхней точке его прыжка оказывается только пустой свет луны.
   Он -- злое существо. Так говорит Урей. Я не так уверен в этом, и знаю, что Мит-сер'у, наоборот, считает самого Урея злом, а Бетешу любит. -- Ударить его -- все равно, что ударить меня, -- сказала она и поцеловала меня.
   Должен ли я описать его? Не сомневаюсь, что он может изменять форму. Он не такой большой как лев, но намного больше кота. И самого черного из черных цветов. Его глаза горят золотом.
   И тут заговорил Сахусет. -- Латро, у меня был фамилиар, который принимал форму кота. Чаниу пригласил жрецов этой земли и они изгнали его. Тогда я попросил Красного Бога послать мне другого. Он сделал так, как я просил, и послал вместе с ним Бетешу. Бетешу -- слуга Апопа. Красный Бог победил его и подарил мне. Апоп -- глава злых ксу, ужасный враг и опасный друг. Бетешу -- очень мудр, но не торопится делиться своей мудростью. Иногда он появляется как человек, черный и высокий, даже выше меня. Его глаза никогда не меняются -- хотя тело может принимать самую разную форму, так учит наше священное знание. Но, человек или кот, он всегда очень быстро убивает.
   -- Тогда почему ты не хочешь, -- сказал я, -- чтобы он убил Чаниу?
   -- Я не хочу, чтобы Чаниу умер, -- ответил Сахусет и ушел.
  
   В АБУ Мит-сер'у и я сошли на берег. Мы ели в гостинице вместе с Муслаком, Нехт-нефрет и Тотмактефом. Мит-сер'у говорит, что здесь пиво лучше, чем в той гостинице, где мы были прошлой ночью, и Нехт-нефрет добавляет, что здесь и еда лучше. Мы танцевали, пели и вообще радовались жизни. Мит-сер'у и я занимались любовью и какое-то время спали. Она еще спит. Я выспался, пока мы ждали сагана, Муслак даже заказал обед. Сейчас мне не хочется спать, но мучают жажда и беспокойство. Голова болит. Хотел бы я смешать вино с водой и выпить хорошую чашу, но здесь вообще нет вина, только дурно пахнущая вода из колодца. Я пишу в саду, при первых лучах солнца.
   Саган оказался человеком из Парса с лицом, сплошь покрытым шрамами. Чаниу отдал ему послание князя. Саган должен дать Чаниу письмо царю Нубии и послать с нами человека. Этот человек еще не пришел и письмо не готово, так что мы должны ждать в городе.
   Раньше я написал, что леопард назвал меня Римлянин Луций. Это очень важно, если, конечно, Бетешу не соврал. Я должен спросить Сахусета и Муслака. Мит-сер'у я уже спросил, когда мы вернулись на корабль. Она говорит, что река, по которой мы плывем, впадает в Великое Море, и Муслак плавал за это море, чтобы привести меня сюда. Эта страна называется Кемет. Я спросил, действительно ли все страны мира называются по их цветам, как ее. Она говорит, что таких только две, и еще есть остров, который назван по цвету розы. Когда-то она знала человека с этого острова. Я спросил, что за вторая страна, названная по цвету. Она ответила, что это Красная Земля. Красный Бог, объяснила она, бог этой страны. Она его боится и должна бояться. В пустыне нет воды и там ничего не растет. Это земля пыли и камней, солнца и ветра. Я не знаю, был ли там, но чувствую, что был -- и много страдал.
   Нет ничего более странного, чем Леопард Бетешу, и со мной случилась еще одна странная вещь, и я должен об этом написать. Хозяин гостиницы освещал нам дорогу в комнату, которую мы сняли на ночь, и оставил нам лампу, когда мы пожелали ему доброй ночи. (Это такой обычай.) Мит-сер'у задула лампу перед тем, как снять с себя платье. Позже, когда я проснулся, мне показалось, что наша лампа была из серебра и имела форму голубя. И еще мне показалось странным, что хозяин оставил гостям такую дорогую вещь. Я встал, ощупал ее пальцами и поднес к окну, чтобы посмотреть на нее при свете луны. Самая обыкновенная глиняная лампа. Любой может купить на рынке дюжину таких за несколько медных монет. Кто же был у нас и принес серебряную лампу?
   За обедом Тотмактеф рассказывал об этом городе. -- Абу -- ворота на беззаконный юг, -- сказал он, -- последний цивилизованный город перед первым порогом.
   -- Я слышал, что здесь есть канал, -- сказал Муслак.
   -- Да, -- ответил Тотмактеф, -- и я думаю, что нам придется уплатить, чтобы воспользоваться им.
   Муслак кивнул. -- Надо будет пойти в город и нанять ослов, которые потащат корабль. Чаниу все это предвидел.
   -- Сегодня я видела женщину, -- сказала Мит-сер'у, -- черную, как мой парик.
   Мы все видели черных людей, хотя я ей этого не сказал.
   -- Все люди в Куше черны, как твой парик, -- сказал ей Тотмактеф, -- и они там правят.
   -- Они хорошие лучники, -- сказал я, -- такие же хорошие, как и люди из Парса.
   Тотмактеф кивнул. -- Когда мой народ был на вершине могущества, мы нанимали тысячи наемников из Куша и Нисы, именно по этой причине. Наши собственный солдаты так же храбры, как и любые другие, и мы вообще самый старый и лучший народ в мире, но...
   -- А почему ты заговорил о Нисе? -- спросила Нехт-нефрет. -- Я думала, что мы плывем в Ям.
   -- Мы поплывем так далеко, как нас понесет река, -- улыбнулся Тотмактеф. -- И она безусловно занесет нас глубоко в Нису -- мой господин сказал это нам всем не так давно, и ты должна была услышать. Конечно, путешествие может занять год или даже больше.
   (Я почувствовал, как Мит-сер'у схватила под столом мою руку и сильно сжала ее.)
   -- Ты постоянно обижаешь мою жену, -- пожаловался Муслак.
   -- Конечно, если она и дальше будет прерывать меня.
   -- Он такой сердитый, потому что у тебя есть речная жена, а у него нет, -- сказала Нехт-нефрет Муслаку. -- Я уже видела все это раньше.
   -- Тогда он должен сердиться и на меня с Латро, -- сказала Мит-сер'у. -- Тотмактеф, как ты? Что плохого мы тебе сделали?
   -- Ничего. -- Тотмактеф опять улыбнулся. -- Конечно Нехт-нефрет права. И я хочу предложить вам обоим добрый совет. Вам нужно быть добрее и вежливее с теми, у кого есть деньги. Допустим Латро бросит тебя, потому что ты будешь его слишком часто прерывать. Ты прерываешь его?
   Мит-сер'у покачала головой. -- Только тогда, когда мы играем.
   -- Тогда тебе нечего бояться. И конечно он не будет обращать внимание на всякие мелочи, как Муслак. Но, допустим, станет. Тогда тебе понадобится другой защитник, и им не будут ни солдаты, ни моряки Муслака. У них нет денег. Мой господин слишком стар, как мне кажется. Остаются Сахусет, эллин и я. Можешь ли придумать кого-нибудь другого?
   -- Если ты... -- начала Нехт-нефрет.
   Тотмактеф прервал ее. -- Конечно, ты можешь попытаться присоединиться к женщинам города. То есть ты можешь попытаться, если твой нынешний защитник побьет тебя и прогонит прочь, а мы будем в городе. Но женщины, они же закидают тебя камнями, верно?
   -- Я пойду в храм Хатхор, -- тихо сказала Мит-сер'у. -- И Нехт-нефрет тоже.
   Тотмактеф кивнул. -- Да, хотя бы один здесь должен быть. И ты сможешь туда пойти. Но я очень сомневаюсь, что есть хотя бы один к югу от порога.
   Вошел толстый человек среднего возраста, с курчавыми, начавшими уже седеть волосами. Нехт-нефрет махнула ему рукой. -- Присоединяйся к нам, благородный Агафокл. Для тебя всегда найдется место.
   Он принес стул и сел между Нехт-нефрет и мной. -- Я какое-то время не видел тебя, -- сказал он мне на новом языке. -- У тебя все в порядке?
   Я ответил на языке Кемета. -- Я рад тебя видеть, но тебе лучше говорить как все, иначе остальные решат, что мы что-то замышляем.
   -- Они встретил нас мясом речной лошади, -- сказала ему Нехт-нефрет. -- Ты можешь себе такое представить? Раньше такое ели только наши фараоны. Нам, в дельте, никогда не дают такого.
   -- Я тоже никогда не ел его, -- сказал Агафокл.
   -- И мы, но мы его заказали. Говорят, что это деликатес.
   -- Я только надеюсь, -- сказал Тотмактеф, -- что это действительно речная лошадь, а не свинья. -- Он поглядел прямо на Нехт-нефрет и добавил. -- Сахусет ест свинину. Он сам мне сказал.
   -- Ниже по течению, там, где правит бог-волк, едят овец, -- сказала Мит-сер'у.
   -- Его имя -- Ап-уат, -- сказал Тотмактеф, -- а его город называется Асуат. И они действительно едят овец. Но не я.
   -- Конечно нет!
   -- А свинину? Ты ешь свинину?
   Он яростно тряхнул головой.
   -- Ну а я ем, -- сказал Агафокл. -- Дома.
   -- А! -- Тотмактеф улыбнулся опять. -- Я вижу, что Сахусет и наш новый друг устранились. Я остался один, Нехт-нефрет.
   Муслак кивнул. -- Нехт-нефрет, тебе лучше быть с ним полюбезнее, и не прерывать. Только не слишком любезной. Ты знаешь, что я имею в виду.
   -- Похоже я пришел посереди чего-то, -- прошептал Агафокл.
   -- Все уже кончилось, -- сказал ему Муслак.
   Все было тихо, пока служанка не пришла с пивом, которое заказал Агафокл. И тут Мит-сер'у сказала: -- У Сахусета тоже есть жена. Латро и я видели ее ночью. Но я думаю, что он уже забыл.
   Я действительно забыл, но прочитал об этом в свитке и кивнул. -- Ее зовут Сабра.
   -- Такой женщины нет на моем корабле, -- сказал Муслак.
   -- Я думаю, что мы видели ее здесь. -- Мит-сер'у взглянула на меня в поиске поддержки.
   -- Она должна знать, что мы пошли в город; без сомнения Сахусет сказал ей об этом, когда уходил, -- сказал я. -- Не могла ли она нанять лодку?
   Муслак пожал плечами. -- Хорошо, пусть путешествует с нами, если ее муж разрешил ей и благородный Чаниу не возражает.
   -- А что обо мне, капитан? -- сказал Тотмактеф. -- Ты везешь жену, и твой друг Латро, тоже. Может быть и я могу себе раздобыть кого-нибудь?
   Муслак засмеялся. -- Неужели ты думаешь, что я найду тебе девушку?
   -- Нет, зачем. Я сам себе найду.
   -- Тогда, если Чаниу все равно, то и мне все равно.
  

22

МУДРЫЙ СОВЕТ

   ЗНАЯ язык всегда стоит послушать. Поэтому, прежде чем Мит-сер'у задула лампу, я спросил ее, действительно ли Тотмактеф собирается этой ночью найти женщину.
   Она потянулась и рыгнула. -- Я замечательно провела время, мы танцевали и все такое, но сейчас я бы хотела, чтобы пива было поменьше. Тогда я бы сумела как следует наброситься на тебя, о мой любовник и защитник. Потому что сегодня -- и много раз раньше -- ты был невероятно глуп.
   Я засмеялся и сказал, что очень рад, что забыл предыдущие разы.
   -- А я нет, но тоже хотела бы забыть. Разве ты не заметил, как он ускользнул, стоило мне взять в руки лютню?
   -- Конечно заметил. Потому и спросил.
   -- Ну, ты мог бы пойти искать девушку в любое время ночи, и мог бы набить себе немало шишек на голове. Можно снять этот амулет?
   -- Нет, -- сказал я, -- и если ты все-таки снимешь, я надену его на тебя, когда ты уснешь.
   Она зевнула и потянулась. -- Двадцать дней за луну ты засыпаешь быстрее меня. Нет, мой самый дорогой Латро, этот юный жрец -- не тот человек, который будет рыскать по городу после захода солнца. Ничего, если я лягу?
   Я сказал, что предпочитаю такое положение.
   -- И я. -- Она сняла парик, повесила его на столбик и вытянулась на кровати во весь рост. -- Дай мне договорить прежде, чем нам станет не до разговоров. -- Она опять зевнула. -- У Тотмактефа есть девушка. Когда он ушел от нас, он отправился либо к ней, либо за ней. Или одно, или другое. Он никогда бы не заговорил так, как он говорил -- перед Нехт-нефрет и мной -- если бы у него ее не было. Он мог -- именно мог, говорю я -- поговорить о ней с капитаном наедине еще утром. Но я сомневаюсь. Он...
   -- Агафокл и я тоже были там.
   -- А, и ты? Дай мне договорить. То, что ты сказал, только подтверждает мое мнение. Но кое-что он точно сделал, и ты может поспорить на свой меч, который ты так любишь, что он спросил Чаниу. Наедине, конечно. Эти двое всегда шепчутся друг с другом. Потом он пошел и выбрал себе девушку в здешнем храме Хатхор. Он мог заранее договориться встретиться с ней сегодня вечером здесь, или мог снять комнату в другой гостинице. Я думаю, что скорее первое, потому что так он экономит на еде. А уж потом он попросил капитана, зная, что никто его не любит и что благородный Чаниу разрешил ему нанять ее.
   -- Какая же ты умная, -- сказал я. -- Я сам никогда бы не догадался.
   -- Конечно нет, -- сказала Мит-сер'у и рыгнула. -- Благородный Чаниу сказал, мой высокий дурачок, что я должна напоминать тебе обо всем.
   -- Да, я конечно забываю, -- сказал я. -- Но я знаю, что он мой командир.
   -- Если он скажет местному правителю разрубить нас на кусочки и бросить крокодилам, нас тут же разрубят. Тебя, меня, Нехт-нефрет, Муслака, всех. Он -- ну, он конечно благородный, и из Парса, но он ухо иностранного князя. Ты забыл об этом князе, но не я. А теперь поцелуй меня.
  
   МИТ-СЕР'У все еще спала, когда я вернулся в нашу комнату после прогулки по городу. Рынок завален самыми разными товарами. Я поразился, как много сортов мяса продается на нем.
   Важно то, что я заходил в храм Тота. Жрец, которого я повстречал там, сказал, что двери храма открыты на рассвете любого дня. Я попросил его показать мне дорогу к храму Хатхор. Он сказал, что в городе нет ее храма. И дальше на юг от Нехена, тоже. Его собственный бог -- мужчина с головой ибиса.
  
   УРЕЙ требует, чтобы я записал то, что случилось. Мит-сер'у собрала в кучу всю свою и Нехт-нефрет грязную одежду, и попросила, чтобы мой раб нашел честную прачку, которой они заплатят, когда одежда вернется к ним чистой. Я и забыл, что у меня есть раб. Мит-сер'у описала его, назвала его имя и сказала, что он скорее всего в трюме.
   Я спустился вниз через люк. В трюме темно, тихо и очень жарко, потому что здесь нет ветра, и воняет трюмной водой. Я позвал -- Урей! Ты здесь? -- Он тут же ответил, но я его не видел и пошел за ним к корме. Когда я прошел довольно далеко и никого не нашел, я повернулся и обнаружил, что он стоит прямо за мной и кланяется. -- Ты слишком тихий, -- сказал я ему.
   Он согласился. -- Хозяин, это моя дурная привычка, и был случай, когда кое-кто наступил на меня. Я прошу тебя, на наказывай меня за это.
   -- На тебя кто-то наступил -- вполне достаточное наказание. Но я надеюсь, что это был не я. -- Потом я объяснил ему, что хотят женщины, и спросил, был ли он в этом городе.
   -- Да, хозяин. Ты ушел, и я пошел в город, чтобы поесть.
   -- И выпить пива. Тебе хватило денег?
   -- Более чем хватило, хозяин, но я не пью пива. И пошел только за едой.
   -- Ты вообще не пьешь?
   -- Воду, хозяин. Или молоко. Я люблю молоко, и всегда пью, когда могу его найти.
   -- Возможно ты его найдешь, -- сказал я, -- когда будешь искать прачку. Поднимись на палубу, найди Мит-сер'у и сделай все, что она тебе скажет.
   Я не мог выйти на палубу до него: путь через трюм очень узкий, везде ящики с товарами. Он первым дошел до лестницы, вышел на палубу и я потерял его из виду. Только я поставил ногу на лестницу, как голос сзади меня прошептал: -- Луций, постой. Мы должны поговорить, ты и я.
   Я немедленно повернулся, рука уже лежала на рукоятке меча. Я думал, что в трюме больше никого нет.
   В темноте, ближе к носу, в воздухе горели два желтых огненных пятна. -- Тебе не понадобится твой благословенный меч. Это я, Бетешу, твой друг. Подойди и поговорим. Садись.
   Я подошел к нему поближе. Огненные пятна оказались глазами, но сам он остался невидимым в темноте, потому что огонь ничего не освещал. Я спросил, знаю ли я его.
   -- О, да. Мы уже встречались, и у нас один повелитель.
   -- Благородный Чаниу? -- Я прочитал то, что Мит-сер'у недавно сказала мне.
   -- Нет. -- Он не засмеялся, но я увидел его зубы, белее пены. -- Великий Сет. Тебе знакомо это имя?
   Я сказал, что нет.
   -- Сетх? Нет, я вижу, что и его ты не знаешь. Сутех?
   Мне показалось странным, что он может в темноте видеть выражение моего лица, но я только сказал. -- Нет. А кто он такой?
   -- Бог Пустыни. -- Бетешу какое-то время молчал, и я очень хотел бы увидеть его лицо, как он видел мое. -- Вот тебе небольшой кусочек мудрости. Запиши эти слова вокруг свитка, чтобы ты мог прочитать их каждый раз, когда берешь свиток в руки. Настоящий бог -- бог пустыни. Ты понимаешь это, Луций?
   -- Нет, -- сказал я. -- Мне кажется, что всякий бог -- настоящий бог. А если нет, это не бог.
   -- Мы оба правы. Повтори то, что я тебе сказал.
   Я повторил.
   -- Ты не вспомнишь эти слова. Тем не менее ты можешь вспомнить то, что слышал раньше, когда увидишь его снова. На последнем пороге.
   Я подумал, что на первом, судя по тому, что говорят моряки.
   -- Эта река рождается далеко на юге. Шесть порогов стоят между ней и морем. Этот последний. До него все тихо и безопасно. Солдаты Парса и Кемета поддерживают мир, и меджаи, как в старые добрые времена, охраняют порядок во многих местах. Но за ним все не так. Мудрый человек, идущий на юг, должен узнать свое будущее.
   Я спросил, как человек может узнать его.
   -- Если он не видит его сам, он должен обратиться к тому, кто может. Сет хочет, чтобы я открыл тебе твое будущее. Выслушаешь ли ты его?
   -- С удовольствием, -- сказал я.
   -- Очень хорошо. -- Он положил руку ко мне на плечо, и только тогда я осознал, что он больше меня, хотя я сам больше любого моряка на этом корабле.
   Ты не против компании красивой женщины? -- спросил он.
   -- Никакой мужчина не будет против, -- ответил я.
   -- Ты ошибаешься. Но ты не против. И я. Создание Сета! Подойди!
   Крышка длинного ящика, лежавшего недалеко от открытого люка, медленно поднялась. И к нам присоединилась юная прекрасная женщина, с ожерельем на шее и множеством колец и браслетов на руках и ногах. -- Ты знал, что я подслушивала тебя, хитроумный Бетешу.
   Я верю, что тот, кто назвал себя Бетешу, улыбнулся. -- Я подслушал твое дыхание.
   -- Я не дышала, -- сказала она ему.
   -- Как же я мог так ошибиться? Хочешь, Луций возьмет тебя в жены? Я знаю, тебе это хочется.
   Я вспомнил, как Мит-сер'у говорила мне, что она -- моя жена, и сказал, что у меня уже есть жена, и я не в состоянии содержать так много женщин.
   -- Мне не надо еды или пива, -- объявила женщина. -- Я не могу делать тяжелую работу, о драгоценность моего сердца, но я могу делать все, что делают другие женщины, и ты никогда не услышишь от меня злого слова. Бетешу, могу ли я подойти к Латро?
   -- А твой нынешний муж? Ты перережешь ему горло, если я скажу "да"?
   -- А ты?
   Бетешу не ответил.
   -- Ты стоишь надо мной так же высоко, как звезды, Бетешу. Как жаль!
   -- Тогда больше не говори таких слов. -- Голос Бетешу был мягче ночного ветра, но сегодня ночью этот ветер зло зарычал. -- Только убей своего мужа, и будешь уничтожена. Не кто иной, как мой господин тут же уничтожит тебя. -- Он помедлил и выдохнул. -- И я. -- Он вытянул руку, дунул на нее и из его ладони ударил красный огонь.
   Сегодня я видел множество черных людей. Они разгружали корабль на дальней стороне пирса. Большинство из них были черны, как смола, но их ладони совсем не такие черные. В свете пламени я увидел ладонь Бетешу, и эта ладонь была чернее угля.
   Не произнеся больше ни одного слова, женщина вернулась к своему ящику, подняла крышку и закрыла ее за собой.
   -- Нас прервали. -- Голос Бетешу опять смеялся. -- Ты осуждаешь меня за ее вмешательство?
   Я покачал головой. -- За такое я бы не осудил никого.
   -- Это менее, чем справедливо. Ты сам виноват в нем. Твое присутствие возвращает ее к жизни. Вот почему она хочет быть с тобой всегда. Ты это знаешь?
   Я не знал, и честно сказал ему.
   -- Но это правда. Ты видишь богов и призраков, когда они рядом с тобой, видимы они или нет. Был случай, когда я должен был спрыгнуть с корабля, чтобы ты больше не видел меня. Ты, конечно, не помнишь этого. -- Он прикрыл рукой свои пламенные глаза и стал невидим.
   Я засмеялся, как смеются люди, испуганные до смерти.
   -- У тебя есть власть надо мной, -- сказал Бетешу. -- И у меня есть власть над тобой. Я могу убить тебя, если пожелаю, тем не менее я твой друг. Тебе нечего бояться меня.
   -- Я друг, -- сказал я ему, -- тем, кто мне друзья.
   -- Я должен рассказать тебе о твоем рабе. Он -- кобра, взятый с короны одного бога. Ты не должен пытаться убить его. Но если попытаешься, он убьет тебя.
   -- Я даже не подумаю пытаться, -- сказал я. -- Что за люди убивают своих рабов?
   -- Всякие люди.
   Какое-то время мы сидели молча. Все это время из люка доносились слабые голоса. Все это время ноги шлепали по палубе над нашими головами. Я чувствовал, что мы могли бы сидеть так долгие годы, бок о бок, до тех пор, пока бы не вернулся Золотой Век. И пускай за это время корабль вокруг нас превратился бы в труху.
   -- Одни люди обрекают своего раба на смерть непосильной работой, -- сказал мне Бетешу. -- Другие напиваются пьяными и забивают их до смерти. Ты должен ударить, чтобы убить. У раба нет других рабов. Имей это в виду.
   Он исчез, и я остался один в воняющем трюме, пот градом катился с меня. Я рассказал Урею то, что Бетешу сказал мне, и он потребовал, чтобы я записал в свиток правду. Я должен верить в это.
  

22

ВОДЯНАЯ ДОРОГА

   Канал, огибающий порог, длинный и утомительный. Так говорит Кха, человек, которого правитель посылает к царю Нубии. Чаниу думает, что он не такой уж длинный, но в нем долго плыть.
   Кха пришел на корабль сегодня, почти сразу после писца и его жены. Алала выше Кха, худая, молодая и молчаливая женщина. У нее кожа цвета зрелых оливков. Моя жена говорит, что не видела ее раньше. Алала привела с собой павиана, очень большого, но спокойного и хорошо обученного. Писца зовут Тотмактеф, он молод и на две ладони ниже своей жены. Его бритая голова показывает, что он жрец. (Его жена сказала, что Тота, но я не знаю такого бога.) Сейчас он много улыбается и еще больше говорит, но, быть может, это из-за того, что у него новая жена. Мне нравится и он и она, но я спрашиваю себя, могу ли я им доверять. Именно на тех, которых мы больше всего любим, не всегда можно полагаться.
   Кха -- человек средних лет с большим животом. Он ходит гордо, с достоинством, как Чаниу. Он саган, хотя родился в Кемете. Так говорит Муслак и объясняет, что есть люди, которые своими советами и честностью заслужили право быть ухом правителя.
   Кха пришел, когда Чаниу разговаривал с Тотмактефом и Алалой. Он пригласил Кха присоединиться к нему, но не отослал Тотмактефа и Алалу прочь. Все четверо хотели поговорить так, чтобы их никто не слышал, но, хотя этот корабль больше других, на нем слишком много народа. Я видел, как Нехт-нефрет и Мит-сер'у стояли недалеко, и еще подвинулись поближе, чтобы лучше слышать. Муслак сделал то же самое.
   Чаниу представился и объяснил, то он наш командир и саган сатрапа. Кха поклонился и представился. Чаниу представил своего писца, Тотмактефа, его жену и все четверо сели. Кха спросил, можно ли доверять Алале. Тотмактеф сказал, что ей можно доверять безгранично. Тогда Кха спросил то же самое у Алалы.
   -- Твой главный долг -- долг перед правителем, -- сказала Алала. (Она говорит тише, чем остальные, и Кха сложил ладони чашечкой и приставил к уху, чтобы лучше слышать.) Главный долг жены -- долг перед мужем. Все, что ты скажешь мне, останется во мне.
   -- А что о твоих подругах? -- поинтересовался Кха. -- Тех, с которыми ты привыкла делиться тайнами.
   -- У меня нет таких подруг.
   -- Тогда твоими сестрами.
   -- Мои сестры не делятся со мной своими тайнами, -- сказала Алала, -- я не делюсь с ними.
   -- И их нет на корабле, -- прошептал Чаниу.
   -- Отплывем ли мы сегодня? -- спросил Кха.
   -- Мы отплываем немедленно, -- сказал Чаниу, -- если нет никаких причин для задержки.
   Муслак сделал вид, что не расслышал эти слова, я видел, какой взгляд он бросил на Азибааля.
   -- Мои вещи уже на борту, -- сказал Кха.
   -- И мои, -- прошептала Алала.
   Они заговорили о том, где надо спать и есть, но я не буду записывать это все.
   -- Я должен попросить Царя Сиаспига показать вам золотые копи, -- сказал Кха. -- Он может отказаться, хотя, я думаю, все-таки не откажет в моей просьбе. Но, уверяю вас, любая шахта, которую он покажет, будет выработанной до конца.
   -- Я понимаю, -- сказал Чаниу.
   -- Могу ли я спросить, почему вы хотите увидеть их?
   -- У меня с собой эллин, который знаком с методами, которые используют на серебряных шахтах его родного города. Мы надеемся, что на этих шахтах он узнает как добывали в Кемете золото в старые времена.
   -- Ты не должен даже упоминать об этом в разговоре с Царем Сиаспигом. Эти копи в его страна. Они -- его и только его.
   Чаниу кивнул. -- Ты дал очень мудрый совет. Я даже не упомяну о методах добычи золота Царю Сиаспигу.
   -- А этот эллин, он здесь? -- прошептала Алала. -- Почему бы ему не присоединиться к нам?
   -- Я бы послал за ним, если бы он был на корабле, -- сказал Чаниу. -- Он встретит нас за порогом.
   Кха еле заметно улыбнулся. -- Этот эллин очень мудр; он избавил себя от длинного и утомительного пути.
   -- Если ты предпочитаешь...
   Кха покачал головой. -- Мне одинаково не нравится идти пешком или ехать на осле.
   Алала прошептала Тотмактефу: -- Он мог бы поехать в повозке или нанять носилки. Он хочет узнать все о корабле прежде, чем мы доберемся до Напаты.
   Кха услышал ее шепот, как и я. Он опять улыбнулся и кивнул. -- Похоже ты выбрал себе хорошую жену, Тотмактеф.
   Тотмактеф, не вставая, поклонился ему. -- Да, я знаю.
   -- У меня есть основания надеяться, что мы найдем Царя Сиаспига к югу от его столицы. Если будет на то воля богов, мы встретимся с ним к северу от второго порога.
   Они еще долго говорили, но я не буду записывать их слова. Наконец Чаниу позвал меня и представил Кха, после чего сказал. -- На борту есть еще Святой Сахусет, ученый человек из Кемета. Возможно ты знаешь его?
   Кха покачал головой.
   -- Сатрап послал его помогать мне. Он говорит на языке Нубии. -- Чаниу повернулся ко мне. -- Ты можешь найти его, Луций?
   Аахмес, которого я спросил, сказал, что Сахусет сошел на берег. Я взял его с собой и еще четырех солдат Кемета. Вскоре мы нашли Сахусета.
   Когда мы вернулись на корабль, Мит-сер'у и Нехт-нефрет разговаривали с Алалой. Чаниу отослал меня и я присоединился к ним.
   -- Мой отец -- жрец храма Тота, -- сказала Алала. -- Он часто говорил мне, что я должна выйти замуж за жреца, но здесь нет никого подходящего. Мой новый муж молод и добр, и очень мне подходит.
   -- Он -- наш друг, -- сказала ей Мит-сер'у. -- Как и мой муж, он ухо Чаниу, и очень важная персона. Ты уже встречала моего мужа?
   Алала сказала, что нет, и Мит-сер'у познакомила нас. -- Латро иностранец, -- объяснила она, -- но он говорит на нашем языке почти так же хорошо, как и мы.
   Алала так приятно улыбнулась, что сразу же мне понравилась. -- Меня вы тоже можете считать иностранкой. Я родилась здесь, но мои родители приехали с юга.
   Я спросил, можно ли называть ее нубийкой -- или уроженкой Яма, как говорят на языке Кемета.
   -- Мы так не говорим. Есть два народа. Мой собственный, меджаи, -- Народ Льва. Старики говорят на языке Царя Сиаспига. Он -- царь нехасу, Народа Крокодила.
   -- В Кемете, -- сказала Нехт-нефрет, -- мы называем меджаями тех, кто сторожит могилы царей и проводят к судьям людей, нарушающих законы.
   -- Это мы и есть, -- сказала ей Алала. -- Ты можешь заплатить нашим воинам, и они будут охранять могилы твоих предков и поймают тех, кто придет грабить и убивать.
   -- Ты сама говоришь на языке Царя Сиаспига? -- спросил я.
   -- Лучше, чем на этом, -- ответила она и заговорила на языке, который я не понимал.
   -- Для чего ты привела на корабль твоего домашнего зверя?
   -- У меня нет никакого зверя. -- Она удивленно посмотрела на меня. -- У моей мамы есть кот. Ты ее знаешь?
   Я больше ничего не сказал, но, прежде, чем отложить перо в сторону, должен записать еще кое-что, чем пренебрег раньше. Увидев Сахусета на рынке, я сказал об этом Аахмесу и протиснулся к нему сквозь толпу. Когда мы остались одни, Аахмес спросил меня, как я так быстро нашел Сахусета, ведь рынок был переполнен народом. Я объяснил, что Мит-сер'у указала на него мне сегодня утром, еще до того, как он сошел на берег, и я увидел его зверюшку.
   -- Но у него нет никакой зверюшки, -- сказал Аахмес. И это несмотря на то, что, когда мы привели его к Чаниу, на плече Сахусета ехала обезьянка. Я спросил Мит-сер'у, действительно ли я вижу зверей, которых не видит никто. Она сказала, что не может сказать, что я вижу. И испуганно посмотрела на меня.
   Урей говорит, что моя память принадлежит богам, и не хочет объяснить свои слова.
  
   МЫ в канале. Он длинный, извилистый и в нем есть течение, хотя вода не бежит так быстро, как через порог. Десять пар быков тащат наш корабль, идя по берегу канала. Мне это кажется очень медленным, но Мит-сер'у говорит, что и по реке мы часто плыли не намного быстрее. Я могу идти намного быстрее. Мит-сер'у говорит, что я забуду о своем желании, и Урей подтвердил ее слова. Завтра я сойду с корабля, пойду впереди и увижу то, что можно будет увидеть. Я попросил их всех напомнить мне об этом.
  
   ЭТИМ утром Мит-сер'у сказала мне, что я хотел идти перед нашим кораблем до того, как солнце начнет греть по настоящему. Она заставила меня пообещать, что я возьму с собой Урея. Чаниу подслушал наш разговор. Он сказал, что я могу идти, но должен взять с собой двух солдат. И мы все четверо отправились в путь: Аахмес, Багину из Парса, Урей и я.
   Почва здесь поднимается, из-за порога. Багину говорит, что как только начнется равнина, Кемет останется позади. Он всадник, и хотел бы, чтобы мы ехали верхом. Вообще было бы лучше, так он сказал, чтобы сатрап послал нас на лошадях. Возможно, но тогда нам пришлось бы все припасы везти на лошадях или ослах. И, как я думаю, здесь вообще мало лошадей, а ослы слишком медлительны. Да, кораблям нужна смола, полотно для парусов и немного дерева для починки, но корабль не надо кормить и поить каждую ночь, и он редко болеет и умирает.
  
   Я ПЕРЕСТАЛ писать, чтобы поговорить с женщиной. Она говорила со своим мужем, и Мит-сер'у объяснила мне, что это писец Чаниу.
   Это женщина очень много рассказала мне. -- Люди Кемета считают себя очень умными, -- сказала она, -- но они почти ничего не знают об юге. Их предки знали больше, но теперь все забыто. -- И она рассказала о пятнистых оленях, которые выше деревьев, и показала изображение одного такого на золотой застежке, скрепляющей ее плащ. Олени не бывают такими высокими, как она говорит.
   -- Люди Кемета говорят о стране Ям, но давным-давно нет такой страны, только воспоминание. Еще они говорят о Куше, как если бы Куш -- все земли на юге. Есть речное царство с таким именем, там выращивают замечательных лошадей. И там очень жестокие люди. -- Она указала на юг и на восток.
   Я сказал, что люди Куша не могут быть жестоки к своим лошадям, иначе они бы не были такими замечательными. Она согласилась.
   Ее народ тоже выращивает лошадей и пасет скот, следуя за травой. Я не знаю, что это значит, но не стал спрашивать. Из-за этих лошадей и собак сатрап платит им, и они охраняют границы Кемета. И они отличные следопыты.
   Я ничего этого не знал, пока мы шли по дороге вслед за быками. Мы видели маленького оленя, очень красивого и изящного, с острыми рогами. Багину хотел застрелить одного, но я сказал, чтобы он подождал до вечера, когда мы должны будем остановиться и поесть. Урей отвел меня в сторонку и сказал, что Мит-сер'у может лечь с другим, пока нас нет. Я спросил, почему он так думает, и он сказал, что это из-за того, что она заставила меня взять его с собой. Я понял, что его слова мудры, и остановился, как только солнце начало припекать по настоящему. Корабль догнал нас около полудня. Чаниу спросил меня о деревне, которую мы видели на другой стороне канала.
  

24

АГАФОКЛ

   НА КОРАБЛЬ пришел эллин. Мит-сер'у говорит, что он был с нами и раньше. Он ей не нравится и она жалуется, что он все время глазеет на нее. Как и моряки и мои солдаты, но Мит-сер'у остается в нашей палатке, чтобы этот эллин ее не видел.
   Мы разбили лагерь рядом с городом из обожженных кирпичей, стоящим недалеко от реки. У его жителей такая же темная кожа, как у Алалы. Я спросил, есть ли у них храм Красного Бога, потому что прочитал в свитке, как о нем говорил человек, державший в руке огонь. У них нет. Только обратная сторона ладоней Алалы по настоящему черная; так и у этих людей. В свитке написано, что ладонь того, кто держал огонь, была черна везде.
   Эллин долго говорил с Сахусетом. Хотел бы я знать о чем, но они сидели перед палаткой Сахусета и замолкали, когда кто-нибудь подходил поближе.
  
   Я НЕ в состоянии хорошо писать. Слишком много выпил. И все-таки я должен записать то, что видел. Мит-сер'у и я вернулись в палатку очень поздно. Если бы не моя рука, она бы упала. Перед палаткой Сахусета сидел павиан. Он ел обезьянку, очень быстро, и, как собака, трещал ее костями. Я постарался, чтобы Мит-сер'у этого не видела. Я пишу около нашего огня.
  
   УЖЕ все готово, но мы до сих не отчалили и совещаемся в тени паруса, который моряки растянули на шестах. Чаниу не хочет, чтобы Мит-сер'у сидела с нами, но я обычно рассказываю ей кое-что из того, что было сказано, и, как мне кажется, Нехт-нефрет рассказывает все. Нехт-нефрет здесь, потому что Тотмактеф в деревне, и Алала не хочет сидеть с нами одна, без другой женщины. Мит-сер'у осталась в нашей палатке. Поэтому капитан позвал Нехт-нефрет. Алала улыбнулась и сейчас они сидят рядом.
   -- Мы все можем стать богатыми и уважаемыми людьми, -- сказал Агафокл. -- Кое-кто из вас уже и так знают об этом. Сахусет знает все и полностью согласен со мной.
   Сахусет кивнул.
   -- Сатрап послал Сахусета, чтобы он представлял народ этой страны -- большинство из вас это знает. Знает это и благородный Чаниу. Он представляет самого сатрапа, как вы все знаете. Прежде, чем принять решение, он хочет услышать ваши советы, потому что хочет учесть все возможные обстоятельства.
   Первым заговорил капитан: -- Нам нечего сказать, пока мы не узнаем, о чем идет речь.
   Агафокл кивнул. -- Я один из вас, если вы примете меня в свою компанию, но меня послал не сатрап, а мой друг Чартхи, который принадлежит к одному из самых благородных семейств Кемета. Его сын, Камес, отправился на поиски копей фараона и не вернулся. Чартхи пообещал вознаградить меня, если я найду его. Я не собираюсь это скрывать. Если бы не богатое вознаграждение, я бы вообще не пошел на юг.
   -- Ты хочешь разделить его с нами? -- спросила Нехт-нефрет. -- Неужели оно так велико?
   Агафокл покачал головой. -- Нет. Я собираюсь заработать его и сохранить для себя, но я вижу и возможность более богатого вознаграждения. Большая его часть пойдет, конечно, благородному Чаниу, но и нам останется достаточно много. Я хочу потребовать свою долю, но не буду завидовать вашим. Много лет назад у фараонов были золотые копи в пустыне к западу от Великой Реки. Все знают, что они там и остались, и многие путешествовали в эту страну, чтобы увидеть их. Есть и другие копи, на востоке, дальше от реки. Кто-нибудь видел их?
   -- Я слышал о них, -- сказал Кха, -- слухи ходят, по меньшей мере. Говорят, что они полностью истощены.
   -- Кто говорит?
   Кха пожал плечами. -- Это то, что я слышал.
   -- Царь Сиаспиг показывает истощенные копи, лежащие рядом с рекой, -- сказал Сахусет, -- тем, кто спрашивает о копях. И никто в Уавате не говорит о восточных копях. Слишком опасно.
   -- Я боюсь не Царя Сиаспига, -- прошептала Алала, -- но моего мужа. Без его разрешения я не буду говорить о таких вещах.
   Многие еще говорили, но ничего важного, пока не вернулся Тотмактеф и ему не объяснили предмет разговора. -- Ее муж, -- сказал он, -- испытывает благоговейный страх перед благородным Чаниу.
   Чаниу улыбнулся, кивнул и сказал: -- Попроси твою жену рассказать нам, -- и Тотмактеф так и сделал.
   -- Есть такие места, где воины нехасу не разрешают нам пасти скот, -- тихо сказала Алала. -- Там везде камни и мало травы, так что мы не воюем из-за них. Те же самые воины покупают наш скот. -- Она пожала плечами.
   -- Есть ли там шахты? -- спросил Кха.
   Она опять пожала плечами. -- Я не знаю, что это такое, но в одном из таких мест у нас есть храм. У нас есть и другие храмы, но именно в этом мы не можем приносить жертвы. Из-за этого мой отец разозлился и потребовал от воинов начать войну.
   -- И?... --Чаниу ободряюще улыбнулся.
   -- Его послали на север, когда война еще не началась.
   -- Очень интересно, -- объявил Агафокл.
   Чаниу кивнул. -- Ты знаешь, где находятся эти места, Алала?
   Она коснулась рукой мужа и тот разрешил ей говорить.
   -- Я сама их не видела, -- прошептала она. Ее голос был едва громче дыхания. -- Я родилась в Абу, но старики и наши старшие воины конечно знают. И наши жрецы.
   -- Пока вы медленно плыли по каналу, -- сказал Агафокл, -- я прямиком отправился в Миам и поговорил с людьми, с которыми торгую. Они отправили меня к другим. -- Он вытянул правую руку и потер ее ладонь пальцами другой. -- Я убедил их рассказать мне все, что они знают, и обнаружил много интересного. Я поделился своими знаниями с благородным Чаниу и Святым Сахусетом. И, по требованию благородного Чаниу, сейчас готов разделить их с вами. Я не прошу клясться, но вы вскоре сами увидите, что будет лучше, если мои слова не пойдут дальше. -- Он остановился и подождал, не заговорит ли кто-нибудь другой.
   Наконец заговорил Сахусет. -- Они бы не пошли дальше, если бы вы приняли мой совет.
   Чаниу покачал головой. -- Я не одобряю твое предложение. Ты можешь выполнять его сам, если тебе нравится. Против кого ты возражаешь?
   -- Против всех!
   -- Тогда я отвечу один за всех, -- сказал Чаниу. -- У нас есть множество времени для этого. Ты веришь, что Агафокл скроет эту информацию от благородного Чартхи?
   -- Конечно нет, -- ответил Агафокл. -- Я здесь только по его милости.
   -- И я ее не скрою от сатрапа, -- сказал Чаниу, -- по той же самой причине. Он доверяет мне и я не собираюсь обманывать его доверие. Допустим, что я буду действовать путем, который Муслак найдет неразумным и необъяснимым. Скроет ли он мои действия, если сатрап спросит его?
   Муслак покачал головой.
   -- Нет, не скроет, -- продолжал Чаниу, -- отлично зная, что сатрап все равно узнает об этом от других и накажет его, и это будет справедливо. Луций ведет наших солдат. Он подчинится моим приказам без всяких объяснений. Я это знаю. Но он подчинится намного охотнее, если будет понимать причины моих приказов.
   Чаниу остановился и улыбнулся нам: -- Сахусет, ты возражаешь против всех, кроме меня и, значит, возражаешь и против сагана Кха. Но он представляет правителя Абу, и пришел к нам на помощь, потому что правитель подчиняется сатрапу. Какой прием нам окажут в Абу при возвращении, если мы будем действовать, не сообщая ничего ему? Какой доклад пошлет правитель сатрапу?
   Сахусет не ответил.
   -- Святой Тотмактеф мне как сын. У меня нет от него секретов. Если я умру или заболею, он поступит как хороший сын, и поведет вас от моего имени. Разве я могу скрыть информацию от него, если я вообще ничего от него не скрываю? Его жена из меджаев, и может сослужить нам огромную службу -- но только в том случае, если будет понимать, что и почему мы делаем. Она захотела, чтобы Нехт-нефрет присутствовала здесь, ибо, согласно обычаю ее народа, замужняя женщина не может находиться одна среди мужчин, если рядом нет ее мужа. Я знаю, Нехт-нефрет очень умна, и наш капитан с полным основанием доверяет ей. Кого же ты хочешь отослать, Сахусет?
   -- Я знаю их язык, -- сказал Сахусет.
   Чаниу кивнул. -- Да, знаешь, но позволь нам дойти до этого места. Агафокл?
   -- Мои информаторы говорят, что золото поступает из шахт с востока. Не слишком много, но поступает. Они еще говорят, что там есть высокий молодой раб из Кемета, и его заставляют работать на шахте. Они не знают его имя. Ни один из тех, с кем я беседовал, не разговаривал с ним.
   -- Человек, который послал тебя найти своего сына, -- сказал я, -- должен был дать тебе способ узнать его, когда бы ты его не встретил.
   -- Нет, он этого не сделал. Но я видел Камеса несколько раз перед тем, как он уехал из дома.
   -- Ты узнаешь его?
   Агафокл кивнул. -- Если он не слишком изменился за это время. Кроме того я задам ему несколько вопросов о доме его отца: имена слуг и все такое. Я знаю некоторых из них, потому что их посылали ко мне за вином. Он вырос в этом доме и должен знать их всех. -- Он широко раскинул руки. -- Это просто как день, не правда ли? Отец послал его посмотреть на шахты и проверить, есть ли там еще золото. Он добрался до Миама и узнал, что есть. После чего он, скорее всего, попытался нанять кого-нибудь, кто повел бы его дальше. И там его схватили.
   -- Они не убили его, да? -- спросила Нехт-нефрет. -- Я бы убила, если бы была на их месте.
   Чаниу покачал головой. -- Ты умная девушка, но тебе еще многому надо научиться. Он сын влиятельного иностранца. Такой сын -- как меч в руке того, кто завладел им.
   -- Совершенно точно, -- хихикнул Агафокл. -- Если они убьют его, то потеряют его, а если привезут в Миам или Мероэ, он расскажет о шахтам людям, которым это знать не полагается. Так что скорее всего они держат его в шахте. Всякий, с кем он там может говорить, и так все знает, и он может работать, добывать руду.
   -- И нас они схватят, -- сказал Сахусет, -- если мы пойдем тем же путем. Они могут арестовать нас и держать там, куда мы так стремимся. Агафокл сказал тебе, что мы договорились. Вот это и есть то, относительно которого мы все согласились.
   -- Сатрап послал нас изучить юг, -- спокойно сказал Чаниу. -- Мы интересуемся копями, потому что они на юге. Таким образом мы выполняем свою миссию.
   Кха, я прикажу моему писцу написать сатрапу письмо, в котором расскажу ему все, что мы узнали, и, возможно, то, что мы собираемся делать. Я подпишу и запечатаю его. И мой писец напишет второе письмо правителю Абу. Там будет сказано только то, что он должен взять у гонца первое письмо и отправить его сатрапу. Не хочешь ли быть таким гонцом? Если хочешь, то можешь.
   Кха покачал головой. -- Нет, мне поручено совсем другое. Я останусь с тобой, о самый благородный Чаниу, если ты разрешишь это мне.
   -- Конечно разрешаю. Капитан, есть ли у тебя подходящий человек? Ему не нужно идти дальше Абу, и, передав письма правителю, он может вернуться к нам.
   Муслак кивнул. -- У нас есть маленькая лодка. Могу ли я ее использовать?
   -- Конечно.
   -- Тогда он поплывет по каналу, намного быстрее нас -- течение поможет ему. Я пошлю Азибааля. Он надежный и преданный мне человек.
   -- Хорошо. Пошли его ко мне сегодня вечером. Оба письма будут уже готовы.
   Потом Чаниу улыбнулся, как и раньше. -- Теперь я хочу рассказать о настоящей проблеме, которую должен решить. Я попрошу совета у всех, начиная с самого молодого. Вообще я обнаружил, что всегда надо спрашивать в первую очередь молодых, чтобы они не повторяли слов более старших советников.
   Он повернулся к Алале. -- Моя дорогая, ты здесь самая молодая, насколько я могу судить. Юношу из Кемета по имени Камес держат рабом в шахте, хотя он вовсе не раб. Он -- подданный Великого Царя, и, следовательно, мой долг освободить его, если я могу. Ты -- мой советник. Должен ли я попытаться сделать это?
   Алала заговорила так тихо, что мы невольно наклонились к ней, чтобы услышать. -- Я не понимаю. Если на шахтах добывают чуть-чуть золота, и люди охотно рассказали этому человеку, -- она указала на Агафокла, -- то, что знают, почему Царь Сиаспиг держит в плену этого Камеса?
   -- По-моему тут все ясно, -- сказал Агафокл. -- Они добывают намного больше, чем чуть-чуть, и Камес об этом узнал.
   -- Эллин мог сказать правду, моя дорогая, -- сказал Чаниу. -- Но быть может этот царь ревнив и не хочет, чтобы кто-нибудь чужой знал о золоте, хотя его и мало. Или это малое он тратит на своих шпионов. Или какая-нибудь другая причина. Мы не знаем, и я хотел бы поговорить с Камесом. И освободить его, как я сказал. Как я бы мог сделать это?
   -- Попросить помощи у моего народа, Людей Льва, -- сразу сказала Алала. -- Они берут золото Великого Царя, чтобы сражаться за него и стеречь северную границу. Они опять возьмут золото, победят людей Царя Суаспига и освободят Камеса.
   -- Хорошая мысль, -- сказал Чаниу, -- и я обдумаю ее.
   Он повернулся к Нехт-нефрет. -- Моя дорогая, я верю, что ты самая юная после жены моего писца. Можно узнать твои мысли?
   Нехт-нефрет пожала плечами. -- Если ты хочешь их знать. Я никогда не храню свои советы только для себя. Я не думаю, что мы знаем достаточно, чтобы разработать хороший план. И, чтобы узнать побольше, я бы нашла красивую девушку и поручила бы ей поближе познакомится с тем, кто распоряжается этими шахтами. Очень скоро она бы узнала тысячи подробностей, которые тебе надо знать, если, конечно, она подходит для такой работы. Быть может она даже смогла бы сама освободить Камеса. -- Нехт-нефрет помедлила и облизала губы. -- И она должна будет получить награду за свою работу. Я уверена, ты понял меня.
   Чаниу кивнул, с улыбкой. -- Она может сказать, что убежала от меджаев, которые украли ее на севере. Истощенная, она с трудом брела по пустыне.
   Нехт-нефрет кивнула. -- Да, примерно так. Это просто и может сработать.
   -- Я обдумаю и эту идею. Святой Тотмактеф, я бы сказал, что ты следующий.
   -- Они пишут так же, как и мы, -- сказал Тотмактеф, -- потому что научились писать от нас. Я уверен, что на каждой шахте должен быть писец, который пишет отчеты и прослеживает путь золота, которое они добывают, сообщает о приказах, которые им требуются, -- и еще о сотнях других вещей. Он не может быть все время на шахте, во всяком случае я так думаю. И когда он не там, он должен зайти в храм Тота в том городе, где он находится. Я могу поговорить с жрецами всех храмов, мимо которых мы будем проплывать. Этот Камес -- сын богатого человека. Наверняка он получил хорошее образование в Доме Жизни в Уасете. И если они не полные дураки, вряд ли они заставили его таскать корзины с камнями.
   Чаниу кивнул. -- Он может помогать одному из их писцов, как ты и сказал. Или такой писец может знать о нем, хотя он сам нет. Заходи в храмы Тота и узнавай все, что можешь. Луций?
   -- У тебя две проблемы, -- сказал я. -- Во первых ты должен узнать, где Камес. Во-вторых, освободить его. Они не продадут его за золото. Если бы они хотели сделать это, то давно бы потребовали выкуп у отца, у которого его полно и который готов заплатить.
   Агафокл кивнул. -- Да, это очевидно.
   -- Значит мы должны украсть его или освободить силой. Есть ли у меджаев хорошие лошади?
   Чаниу кивнул Алале.
   -- Да, -- сказала она. -- Самые лучшие. Люди с севера покупают их, чтобы тащить свои повозки, но наши люди ездят на них верхом. Моя мать часто делает так.
   -- А ты сама умеешь? -- спросил я.
   Алала кивнула.
   -- У меня есть три солдата из Парса. Они все хорошие наездники, во всяком случае они так говорят. Я слышал их разговоры, и они часто обсуждают лошадей и луки. У тебя есть родственники среди меджаев. Ты знаешь их имена?
   Алала опять кивнула.
   -- Посети их и представь им своего мужа. Благородный Чаниу, который относится к твоему мужу как к сыну, может послать тебя и его к ним, а также меня и всадников Парса, чтобы защищать тебя. Меджаи могут знать, где находится Камес, но, если нет, они точно знают, где он может находиться. Твой муж даст им достаточно золота и наговорит много красивых слов. Если они берут золото за то, что стерегут Кемет, они не могут питать вражду к Кемету или Великому Царю -- никто не будет поручать охрану себя тем, кто ненавидит его, и еще платить ему золотом.
   Чаниу, не переставая улыбаться, кивнул. -- Мудро сказано. Ты говоришь, что готов скакать в восточную пустыню? Вместе с Тотмактефом, его женой, и тремя солдатами? Вшестером?
   Я покачал головой. -- Всемером. Мне придется часто разговаривать с женщинами меджаев. Мит-сер'у должна пойти с нами и быть второй женщиной.
   Сейчас она хочет задать мне много вопросов. Все остальное я запишу через какое-то время.
  
   МЫ купили лошадей. Солдаты из Парса были нашими главными советниками и сейчас очень счастливы. За лошадей заплатили Агафокл и Тотмактеф. Если все пройдет хорошо, Тотмактеф продаст этих лошадей, когда мы вернемся на корабль и вернет большую часть денег, которые мы потратили.
   Мит-сер'у хочет, чтобы мой раб ехал с нами. Он тоже. Тотмактеф стал возражать: Чаниу дал ему деньги на семь лошадей, а не на восемь. Мит-сер'у захотела, чтобы я купил лошадь для раба, которого зовут Урей. Я не захотел. Тогда она сказала: -- Если у него будет лошадь -- купленная не на золото Чаниу -- ты разрешишь ему ехать с нами?
   Я сказал, что не вижу причины не разрешить. Тот, кто служит нам, сохранит нам время и силы. И, более важно, то, что у меня будет раб, поддержит мою репутацию среди моих людей. Я поговорил с Тотмактефом и сказал, что Урей может служить также ему и его жене. Похоже, я его убедил.
   У нас не будет ни тележек, ни вьючных лошадей, так что мы не сможем вести с собой много запасов. Оружие, и немного одежды. Мит-сер'у берет с собой свои драгоценности, опасаясь, что иначе их украдут моряки Гадеса. Не сомневаюсь, что она права, хотя Нехт-нефрет могла бы присмотреть за ними. Я беру пару сандалий, запасную тунику, Фалькату, кожаный футляр с этим свитком и два одеяла. Еще я купил сапоги. Я не нашел таких, каких хотел -- тех, которые лучше всего подходят всаднику. Эти, однако, почти такие. Завтра я одену их.
   Мы видели скачущих меджаев и Алала поговорила с ними, а Мит-сер'у, Агафокл и Тотмактеф стояли рядом. У них босые ноги. Они вооружены копьями и ножами, и так ловко сидят на лошади, что я даже позавидовал. Алала говорит, что они ничего не знают о копях, но указали ей путь к клану отца.
  

25

КАК ЭТО ПРЕКРАСНО!

  
   МЫ разбили лагерь среди камней песка и травы, под звездами. Сегодня мы очень долго скакали. Когда мы разбивали лагерь, я не знал, зачем я прискакал сюда и кто такие остальные всадники. Моя жена заставила меня перечитать свиток. Я прочитал, но все равно мало что понимаю. Тем не менее я решил записать все, что узнал от жены, нашего слуги и жреца.
   Моих лучников зовут Багину, Вайу и Какиа. Они подчиняются мне, как и должны. (Я проверил.)
   Жрец, Святой Тотмактеф -- наш командир. Я подчиняюсь ему. Мой слуга говорит, что наш командир часто просит меня дать ему совет. Высокую юную женщину зовут Алала, она жена нашего командира.
   Моя собственная жена тоже очень молода. Мне нравятся обе женщины, но моя -- самая лучшая. Она сидит близко от меня, хотя она говорит, что не может прочитать то, что я пишу. Наш слуга -- самый старый из всех нас и, кажется, самый мудрый. У него такая же шляпа, как у меня. Мои солдаты носят шлемы. Женщины закрыли головы шалями, защищаясь от солнца. У меня шляпа из полосатой материи, похожая на мешок без дна. Голова жрец полностью выбрита. Он должен держать ее в тени, когда солнце высоко.
   У меня на шее висел жук из золота и эмали. Наш слуга говорит, что я не снимал его. Кто же мог его украсть? Не он, иначе он не предупредил бы меня. Жрец, у которого и так полный мешок золота? Его глаза говорят, что он не крал. Возможно Какиа, я должен понаблюдать за ним.
   Жрец называет эту пустыню Красной Землей. Он очень удивляется, что во многих местах она зеленая. Я думаю, что она прекрасна, хотя здесь слишком сухо для пшеницы или ячменя. Со сворой собак и несколькими хорошими лошадьми здесь можно жить и охотиться долгие годы. Здесь есть высокие холмы из обломанного камня, валуны и ...
  
   НЕДАЛЕКО от нас заревел лев. Наши лошади испугались, и наши женщины, тоже. Я разделил ночь на четыре стражи и первую взял себе, начиная с восхода луны; Багину будет сторожить, пока луна высоко, Вайу -- до того момента, как она скроется за холмами, Какиа -- до восхода солнца. Завтра каждый будет сторожить раньше: Багину -- первый, а я последний. Если какая-нибудь лошадь сорвется с привязи, часовой должен разбудить меня.
   Я потребовал, чтобы мы разбили лагерь именно здесь, потому что здесь есть вода, хотя и немного. Мы выкопали небольшую яму для нас самих, и вторую, побольше, для лошадей. Обе наполнились, но вода скоро потеряется в песках русла высохшей реки. Мой слуга нашел камень с рисунками. Я бы сказал, что рисунки очень старые, но хорошо сохранились, потому что чем-то покрыты. Жена жреца говорит, что такие рисунки делает ее народ, и тот, кто соскабливает их, оскорбляет богов. Я в любом случае не собираюсь их соскабливать. Мои люди кинули копья в животное с длинным носом и длинными клыками. Если в этой стране много таких, я бы хотел увидеть еще одно.
   Я нашел место и вырезал на камне мое имя: ЛАТРО. И нарисовал наш лагерь: костер, людей и лошадей. Нас шестеро мужчин и две женщины. Моя жена поет и играет для нас. Сейчас она спит, но холодный ветер все еще поет мне, и звезды глядят на меня сверху.
  
   НАС уже семь мужчин и две женщины. Вот что случилось сегодня утром...
  
   Я ХОЧУ написать, и заставил остальных рассказать мне все. Я их выслушал, но все еще пишу. Мит-сер'у говорит, что я забыл то, что должен записать, и я чувствую, что она права.
   Когда я проснулся, то обнаружил, что моя голова лежит на руках у черного воина с головной повязкой, украшенной перьями. -- Тебя не было среди нас, когда я лег спать, -- сказал я. -- Это Багину привел тебя в наш лагерь?
   Он засмеялся. Я думаю, что и раньше любил его, но после этого смеха полюбил его намного больше, чем раньше. Его смех богатый и теплый, и мне самому захотелось рассмеяться вместе с ним. -- Я иду туда, куда хочу, -- сказал он мне, -- и могу проползти под дверью.
   -- Тогда я приветствую тебя. Мы пришли с миром. Ты здесь охотишься?
   -- Да, -- сказал он. -- но не я один.
   В этот момент ко мне подошел один из солдат Парса. -- С кем ты говоришь, командир?
   -- Я не знаю, как его зовут, -- ответил я. -- Мы только что встретились, но он пришел как друг.
   -- Но здесь никого нет!
   -- Что ты за часовой, -- зло спросил я у него, -- если не видишь мужчину, сидящего прямо перед тобой?
   Я поискал в себе свое имя, не нашел, но вспомнил, как называет меня жена, и, обратившись к незнакомцу с перьями, сказал: -- Я Латро, -- и предложил свою руку.
   Он ее пожал так, как делают друзья. Лучник -- его зовут Какиа -- смотрел на это выпучив глаза, потом отскочил назад и выхватил боевой топор.
   Подошел Урей и очень низко поклонился незнакомцу, который вежливо сказал: -- Приветствую тебя, Урей Сесостриса. Рад нашей встрече! -- На эти слова Урей шагнул назад, все еще кланяясь.
   К этому времени солнце уже взошло. Я извинился перед незнакомцем, сказав, что, наверно, невольно положил свою голову ему на руки, пока спал.
   -- О, я только слегка помог тебе, -- сказал он. -- Я надеюсь, что ты поможешь мне намного больше. -- Все это он сказал на моем родном языке, а не на языке, на котором разговаривают местные люди или мои солдаты. Но тогда я не обратил на это внимания.
   Наш разговор разбудил мою жену. -- Кто это, Латро?
   -- Друг, -- сказал я.
   Он ей улыбнулся. -- Твое племя называет меня Добрым Товарищем. Мы рады видеть тебя здесь, маленькая кошечка Хатхор, но лучше тебе накинуть на себя платье, иначе тебя ждут неприятности.
   Так она и сделала, и очень быстро, хотя оно и сморщилось после стирки, которую она устроила перед сном.
   -- Хорошо ли охраняет тебя этот мужчина, кошечка?
   -- О да! Он сильный, очень храбрый и любит меня.
   -- Приятно слышать. Прими мое благославление, маленькая кошечка.
   -- Благодарю тебя, господин. -- Мит-сер'у поклонилась. (В этом поклоне не было и намека на издевку, как часто бывало в ее словах и жестах.) Но ты должен благословить и его, господин. Благослови Латро.
   -- Он уже и так благословлен. -- Потом незнакомец обратился ко мне. -- Латро, меня зовут Аренснуфис.
   -- Добро пожаловать! -- сказал я.
   -- Теперь мы должны поговорить обо мне. У меня много имен в других местах и для других людей, как и у тебя. И мне требуется твоя помощь. Ты можешь мне помочь?
   -- Конечно, -- ответил я, -- если смогу.
   -- Латро должен делать то, что ему приказывает Тотмактеф, -- торопливо сказала Мит-сер'у, -- потому что он -- его командир.
   В то же мгновение к нам присоединился Тотмактеф. Быть может он подошел к нам потому, что услышал свое имя, но я чувствую, что Аренснуфис перенес его; я не могу этого объяснить.
   -- Я -- Тотмактеф, -- сказал он и поклонился.
   -- Я -- Онурис, -- сказал ему Аренснуфис и встал. Он на две головы выше меня, а головная повязка с блестящими перьями делает его еще выше. Он вооружен сетью и копьем, таким же высоким, как он сам.
   Сейчас он разговаривает с Тотмактефом, Алалой и Мит-сер'у. Я уже не помню, как мы разбивали лагерь прошлым вечером или какая лошадь здесь моя, хотя точно знаю, что еще вчера это помнил. Тотмактеф хочет помочь Аренснуфису и предлагает множество способов, как это можно сделать. Но Аренснуфис хочет только меня и говорит, что помощь остальных ему не поможет. Он не говорит, что именно он хочет от меня, но я знаю, что он скажет, когда придет время.
  
   СЕГОДНЯ мы остановились рано из-за дождя. Аренснуфис не намок, но тоже остановился ради меня. Я принес немного еды, и вокруг полно воды, текущей с камней. Я напился так, что больше не хочу пить.
   Трава стала еще зеленее.
   Под большим камнем он разжег огонь, использовав сушеный помет -- потому что в этой стране нет деревьев, совсем. Прежде, чем солнце село, он попросил меня прочитать ему мой свиток. Я начал с самого начала, с Муслака, прочитал про корабль и храм. Теперь я знаю, где нахожусь, но не кто я такой и не как так получилось, что я не помню сам себя.
   Сейчас Аренснуфис, не обращая внимания на дождь, стоит на одной ноге на вершине холма. Его перья не мокнут, и они такие блестящие, что я вижу все их цвета с того места, где сижу. Он несет восход солнца.
   Мы будем охотиться за его женой, Мехит, которую он ловит и приручает каждый раз в это время. Он хочет, чтобы я помог ему, потому что я могу увидеть ее среди холмов, хотя другие люди не могут: юная львица, ярко сияющая и очень большая.
   Я видел других богов, о которых прочитал здесь. Но никто из них не так добр, как он, Хороший Товарищ, который разжег для меня костер.
   Сет -- бог юга. Так я прочитал совсем недавно. Я думаю, что я на юге.
   За сегодня мы дважды видели черные стада. Пастухи -- черные, их лошади -- многоцветные, собаки -- тоже черные, и у животных, которых они гонят, острые уши, как у волков, и длинные ноги. Они бегают очень быстро. Пастухи увидели меня и поскакали ко мне, но потом, кажется, забыли обо мне и повернули обратно. Я уверен, что это работа Аренснуфиса. Они не видят и не ощущают его. Так он мне сказал. И, стоит ему произнести слово, как они больше не видят и меня, и тут же обо мне забывают. Так я думаю.
  
   МЫ поймали ее. Я увидел отпечатки ее следов на грязи и мы гнались за ней много миль. (* У римских солдат миля означала тысячу двойных шагов: miles militis. Таким образом миля близкий родственник слов типа military (военный) и militia (милиция), и еще родила имя Мило. На самом деле рассказчик всегда пишет "m". Дж. В.) Это золотая львица, самое прекрасное животное из всех, которых я когда-либо видел, и я загнал ее в сеть Аренснуфиса, крича и размахивая мечом. Она не могла понять, каким образом я ее вижу. Я прочитал это в ее глазах.
   Я не поверю сам себе, когда перечитаю свиток. Я точно знаю это, хотя пишу одну правду. Когда Аренснуфис поймал ее, он воткнул в нее копье. Но из нее не пошла кровь. Вместо этого она стала красивой женщиной, такой же высокой и темной, как он, одетой в львиную шкуру. Они обнялись и исчезли.
   Ее львиная шкура лежала позади меня. Я боялся прикоснуться к ней. Наконец я решился, и она медленно исчезла, как утренний золотой туман, оставив один единственный волос, который ярко сверкает. Я закатал его в свиток, чтобы однажды опять увидеть его и вспомнить об Аренснуфисе.
  

26

В ШАХТЕ

  
   ЗДЕСЬ мало света и совсем неудобно. Наш друг Камес принес мне свиток, камышовые перья и коробочку с чернильным порошком, все в кожаном футляре. Я смочил перо водой для питья, которой у нас так мало, и пишу, а он глядит на меня. Он редко появляется здесь, но Мит-сер'у сказала ему, что я часто пишу и записываю все, что со мной происходит, на этот свиток. Он рассказывает мне много о ней. Так же делает мужчина, который приходит и уходит, и Тотмактеф.
  
   ПРИШЛА Мит-сер'у. Она -- моя жена. Так говорит Тотмактеф. Он уже говорил мне о ней раньше, но не сказал, как она молода и прекрасна. Она поцеловала меня; потом мы шепотом поговорили.
   Она очень напугана. Ее взяли силой, много раз, и она хочет убить человека, который сделал это. Я сказал ей, что она не должна никого убивать, это дело мужчины и я это сделаю.
   И сделаю.
   Она принесла немного воды. Мы поблагодарили ее и попросили еще. Я попросил вторую лампу. Здесь темно, кроме того времени, когда они приносят факелы и заставляют нас копать. Я могу писать только потому, что человек, который приходит и уходит, принес еще масла для вот этой лампы, которую он принес нам раньше. Он хочет, чтобы я прочитал ему мои записи. Я прочитал про бога с перьями и много других вещей.
  
   ПРИШЕЛ Камес и предостерег меня. Он говорит, что один из моих людей рассказал им о лысом человеке, сказав, что он мой слуга. Он говорит, что они будут меня спрашивать о нем. Пока он был с нами в шахте, пришла жена жреца. Она сказала, что ее бы изнасиловали, но боятся, потому что она из меджаев. Я спросил ее об этих меджаях, и оказалось, что это пастухи, о которых я читал в этом свитке. Принц сказал, что они были предками его народа, много лет назад. Сейчас он копает, как и все мы.
   Вскоре пришли охранники и привели меня в эту хижину с плавильной печью. Они спросили меня о футляре, в котором я держу свиток, и, когда я показал то, что в нем, они попытались его забрать. Я ударил их цепью и потом задушил. Теперь у меня есть два кинжала -- два длинных лезвия. Если кто-нибудь придет сюда днем, я его убью, тоже. Когда придет ночь я выйду наружу и мы посмотрим.
  
   ПОЯВИЛСЯ человек, который уходил. Он ходит так тихо, что встал передо мной прежде, чем я понял, что он пришел. Он сказал, что они ищут тех двоих, которых я убил. Скоро они придут искать сюда. Я буду сражаться, пока они не убъют меня.
  
   СНАРУЖИ шум и возбужденные голоса. Я слышу голос Камеса. Он говорит на одном языке, потом на другом. Говорит женщина. Возможно это Мит-сер'у, о которой я только что читал. Он не жена жреца -- голос той я помню. Эта женщина говорит громко и ее голос не такой мягкий.
   Уже почти темно. Кто-то играет на лютне.
  
   УРЕЙ и я унесли мертвых и спрятали их среди камней. Эти нубийцы -- плохие сторожа. Урей хочет украсть их лошадей и привести помощь. Я сказал, что не брошу остальных. Он не хотел оставить меня здесь, но я приказал ему идти. Он -- мой раб, так он говорит. Он сказал, что около лошадей наверняка есть охранник, и спросил, можно ли убить его. Я ответил, что можно убить любого, кто попытается помешать ему выполнить мой приказ.
  
   УРЕЙ вернулся. Лошадей нет. Он говорит, что здесь мало травы и они взяли их туда, где выпас получше. Незадолго до заката он опять исчез.
   Солнце село, и я вышел наружу. Недалеко от хижины стояло четверо с копьями и громко разговаривали. Я хотел вернуться в шахту, но перед ней горит костер и много охранников с копьями, щитами и мечами. У костра говорила новая женщина. Я подполз поближе, чтобы лучше слышать. Она говорила на языке Кемета. Потом Камес заговорил так, как говорят нубийцы. Потом заговорил другой, и Камес сказал женщине -- и мне -- то, что он сказал. Так и пошло.
   Женщина: -- Это большое сокровище, поверь мне! Магическое сокровище. Восковая женщина, которая становится настоящей по моему приказу. У тебя будет четыре женщины вместо трех.
   Еще одна женщина заговорила по нубийски, и они ударили ее.
   Камес: Пий спрашивает, почему, как ты думаешь, они так легко дали заманить себя в ловушку? Если твои друзья придут, они могут освободить принца Насахму.
   Женщина: -- Дай мне одного человека и трех лошадей, и я привезу тебе это сокровище через день, настоящее магическое сокровище, за которое царь даст тебе мешок золота. Тогда ты сможешь жениться на мне, Пий, и мы будем вечно счастливы.
   Камес: -- Он говорит, что тебе нужны только еда, отдых и лошадь. Потом ты убежишь от него. Он говорит "Скажи, где находится сокровище. Я пошлю за ним солдат. Они принесут его сюда, и тогда ты сможешь показать мне свою магию. Но если не сможешь, тебе будет очень плохо."
   Она сказала им, где, и мы с Уреем ушли оттуда прежде, чем он послал солдат. Мы нашли ящик и мертвую лошадь, которая несла его. Теперь мы втроем ждем их.
   Я слышу голоса.
  
   ПИЙ послал четырех своих темнокожих солдат с пятью лошадями. Мы дали им возможность найти ящик и убедиться, что там нет никакой женщины. Потом Сабра подошла к ним и показала жестами, что в ящике была она. Солдаты ей не поверили. Тогда она легла в ящик и, когда один из них наклонился над ней, ударила его ножом в горло.
   Еще одного укусил Урей. Тот упал в конвульсиях, я не понял почему. Оставшихся двоих я заколол своими кинжалами. Мы взяли ящик, лошадей и копья солдат, и поскакали к тому месту, где я развел костер. Я съел то, что было в седельных мешках, а Урей в это время охотился среди камней. Сабра говорит, что она не ест, но питается кровью женщин. Я не поверил ей.
   -- Нехт-нефрет смочила меня своей кровью и произнесла заклинание, которое пробудило меня, -- объяснила Сабра. -- Так мы планировали. Сейчас меня разбудила любовь.
   -- Я не люблю тебя, -- сказал я ей. Она очень красива, но я знаю, что никогда не полюблю ее и не смогу ей доверять.
   -- Да, ты любишь твою маленькую поющую девушку. Эту глупышку, которая играет на лютне.
   Теперь я знаю, кто играет на лютне, которую я слышал, и что я люблю ее. Я написал так много для того, чтобы не забыть. Урей настаивает, чтобы я так делал. Сабра, женщина из воска, легла в свой ящик. Я тоже должен поспать.
  
   САБРА, Урей и я поговорили этим утром, как нам освободить Мит-сер'у и остальных. Я не поверил, что Урей может сделать так, как он сказал, но он позвал кобр и они выползли их под камней. Он сказал, чтобы я взял одну, а Сабра -- двух других. Мы так и сделали, и они споскойно лежат у нас в руках. После чего Сабра и я поскакали на шахту.
   -- Вот ваш пленник, -- сказала она им. -- Я вновь поймала его, для вас.
   Прежде, чем лечь в ящик, который мы принесли с собой, она сказала мне: -- Иди в шахту, парень!
   Я так и сделал, и на мне была цепь, с которой было так трудно скакать.
   Остальные радостно встретили меня, потому что боялись, что меня убили. -- Я убежал, -- коротко сказал я им, -- и скоро мы все освободимся. Я все приготовил.
   Принц -- его имя Насахма -- сказал: -- Но тебя же вновь схватили!
   -- Только потому, что я этого сам захотел. Я вернулся за вами. -- Из под туники я вынул ножи и кинжалы. Их было шесть. Камес был наверху, так что я дал один князю, один Тотмактефу, и по одному для каждого из моих солдат. Один я оставил себе.
   -- Сейчас мы нападем на охранников? -- спросил Багину.
   Я покачал головой. -- Нет, тогда, когда я отдам приказ. Если вы все будете сражаться храбро и искусно, мы освободимся. А теперь замолчите, все.
   Все молчали, пока, наконец, Тотмактеф не прошептал: -- Лютня... -- Его уши лучше моих.
   -- Значит она начала танцевать, -- сказал я.
   -- Моя жена?
   Я покачал головой. -- Сабра. Она говорит, что ты ее знаешь.
   Тотмактеф изумленно посмотрел на меня.
   -- Женщина по имени Нехт-нефрет принесла ее. Сабра говорит, что ты и ее знаешь.
   -- Как и мы все, -- сказал Багину. -- Она -- жена капитана.
   -- Сабра снова стала воском, как только я расстался с ней, -- объяснил я Тотмактефу. -- Нехт-нефрет должна поранить себе руку и смазать лицо Сабры кровью, так они договорились. Когда Нехт-нефрет наклонилась над ней, чтобы произнести заклинание, Сабра должна была прошептать, что Камес и Нехт-нефрет должны делать, чтобы уцелеть. Сейчас она пляшет, чтобы дать Нехт-нефрет время поговорить с ними.
   Вайу прошептал. -- Я не верю, что хоть кто-нибудь из нас понимает тебя, центурион.
   -- Скоро с ног Сабры упадут браслеты, -- объяснил я, и все увидят, что это не украшения, а живые кобры. Зеленая кобра крепко обвилась вокруг ее пояса, под платьем. Она упадет на пол и позовет остальных, которые ждут в камнях. Мы надеемся...
   Багину схватил меня за руку. -- Это лев! Слышишь?
   -- Время! -- сказал я. -- За мной!
   Наши охранники уже убежали от входа. Бой с неорганизованной массой людей, многих из которых уже укусили кобры, едва ли можно назвать сражением.
   Мы собрали все мертвые тела, погрузили их на лошадей и бросили в вади. Завтра мы вернемся к реке, но сначала должно стемнеть и мы с Мит-сер'у займемся приятным делом. Я думаю, что Тотмактеф и Алала тоже.
   У Мит-сер'у было сто вопросов, но нет необходимости записывать их здесь.
   -- Откуда взялась эта гигантская кобра, Латро? Я никогда не видела и вполовину такой большой.
   -- Урей сделал ее для нас своей магией. Он оставил Сабру и меня, предупредив, что вернется и скажет, что мы должны делать.
   -- Что вы делали, пока были одни?
   -- Разговаривали, -- сказал я. -- Она рассказала мне все, что она и Нехт-нефрет придумали, и мы спланировали, что будем делать сегодня.
   -- Только разговаривали?
   -- Только разговаривали, -- сказал я.
   -- Я надеялась, что ты поимел ее. Да?
   Я покачал головой.
   -- Шесть из них поимели меня, -- сказала Мит-сер'у. -- Если я кричала или сопротивлялась, они били меня. -- Она показала мне царапины на лице и ее глаза наполнились слезами. -- Ты отошлешь меня?
   -- Конечно нет.
   -- Они изнасиловали и Алалу, тоже. Восемь или десять из них поимели ее. -- Видя, что я не верю ей, она добавила: -- Она понравилась им больше меня!
   Я пожал плечами. -- Возможно Тотмактеф отошлет ее обратно к отцу. Это его дело.
   -- Я так не отдумаю. Откуда ты взял львов?
   -- Я не брал, -- я опять пожал плечами. -- Я не знал, что они придут, и Сабра с Уреем, тоже. Но я прочитал в своем свитке, что их могла послать одна богиня. Если такая, которую зовут Мехит?
   -- Я слышала о ней, -- сказала Мит-сер'у, -- но знаю о ней очень немного. Она -- Глаз Ра, и богиня луны, которая освещает путь путешественникам. -- Она остановилась и задумалась. -- Возможно я знаю, почему Мехит благоволит к тебе. Ты -- из далекого города, который называется Сидон. Значит ты великий путешественник.
   -- Не знаю.
   -- Ну, так говорит Муслак. Сидон -- один из городов его народа.
   Я забыл, кто такой Муслак и попросил ее объяснить.
   Уже через мгновение у Мит-сер'у возник новый вопрос. -- Нехт-нефрет сказала, что мы должны взобраться на какую-нибудь вещь и там оставаться, и если мы это сделаем, кобры нас не укусят .
   Я кивнул.
   -- Мы так и сделали -- Нехт-нефрет, Алала и я. Нехт-нефрет и Алала взобрались на стол, а я стояла на стуле, потому что мы побоялись, что стол сломается, если я на него залезу. Нехт-нефрет не смогла найти Камеса и сказать ему, но его все равно не укусили.
   Я покачал головой.
   -- Откуда они знали? Почему они не укусили его, когда кусали всех остальных мужчин?
   -- Почему они не укусили Багину и меня, когда мы выбежали из шахты? -- в свою очередь спросил я.
   -- Не смейся надо мной!
   -- Я буду смеяться тогда, когда захочу. Урей увидел, что все мы ходим босиком -- солдаты Пия отобрали мои сапоги и твои сандалии, чтобы мы не могли убежать. Жена Тотмактефа говорит, что меджаи никогда не носят обувь, но здесь очень много острых камней. Тот, кто привык к сандалиям, очень быстро изрежет все ноги. Люди Пия носят сандалии, так что Урей сказал кобрам не кусать никого с босыми ногами.
   -- Он может делать такие вещи? -- Мит-сер'у широко раскрыла глаза.
   -- Он сделал, -- сказал я.
   Она на какое-то время замолчала, и мы вернулись в шахту. Она сказала, что я быстро забываю, и я знаю, что это правда. Прежде, чем я забуду шахту, я должен поблагодарить изящную богиню, которая даровала мне свою милость.
  

27

МИТ-СЕР'У ИСЧЕЗЛА

   ОНИ забрали ее, оставив меня здесь. Я показал моим охранникам этот свиток и спросил, могу ли я писать. Они сказали, что могу, но надолго ли? Придут другие охранники, да и свиток могут у меня забрать. Я должен так много написать, и постараюсь все вспомнить. И уж конечно я не забуду золотую львицу!
   Их лошади были лучше наших, но люди из Парса хорошо владеют луком и долго сдерживали их, поворачиваясь в седле и стреляя. Они -- великолепные лучники, и человек падал за человеком, пока у них не кончились стрелы.
   Я приказал им скакать изо всех сил и спасти женщин, пока я буду сражаться с нашими преследователями. Они не послушались, но вынули боевые топоры и остались со мной; остальные ускакали.
   Как много крови выпила Фальката! Это ужасно, убивать сыновей каких-нибудь женщин, я знаю. Тем не менее я не чувствую никакой вины, ведь они пришли убить меня. Фальката обрубала руку за рукой, как и подобает великим мечам, пока мой конь не упал.
   И они пришли с луками и Мит-сер'у, а передо мной на земле лежал холм из мертвых тел.
   Я не могу написать, как звали моего коня. Эта мысль все возвращается и возвращается ко мне, хотя я постоянно отсылаю ее прочь. Она кружится вокруг меня, как муха. Конь не мог сказать мне свое имя. Я уверен, что когда-то знал его, но забыл. Бедный конь, никто не пожалел тебя, кроме меня!
   Я смочил камышовое перо своей кровью; надеюсь, что это хорошие чернила. Я должен написать о нем.
   Он упал, и я понял, что он мертв. Это был прекрасный жеребец, коричневый с черной челкой, как у многих лошадей, но очень умный и охотно подчинявшийся мне. Я скакал на нем, пока он не умер, и не мог спасти ни его, ни себя.
   До того я убил большого сильного человека со множеством шрамов. Как будто я убил ночь, а не человека. Он удивленно посмотрел на меня, когда Фальката ударила ему в плечо и дошла до сердца. Несомненно он сражался много раз в великих сражениях. Нас было четверо, и на каждого из нас приходилось по двадцать врагов. И все таки для этого воина это был последний бой. Он никогда не думал, что умрет вот так. Я был бы рад, если бы эти широкие плечи и могучие руки сражались за меня, а не против, но он упал на мой меч, и я был этому рад.
   Потом подо мной упал конь. Как же его звали? Это нужно ему, это нужно мне. Я держался ногами за его мускулистые бока. Я думал, что он никогда не подведет меня. И, я знаю, он тоже думал, что не подведет меня, или любого другого, кто сидел у него на спине. Я чувствую, почти уверен, что взял его у кого-то. Хотел бы я знать, у кого, и как так случилось, что мы его забрали.
   Я вспомнил совсем маленькую лошадку, и домашнего бога, стоявшего у очага, некрасивого и доброго. Отец приносит сухие виноградные лозы и кормит огонь, мать помешивает суп. Как маленький мальчик стал мужчиной, который скакал за красивой рыжеватой женщиной в черном парике? Когда мы повернули, чтобы сразиться с теми, кто догонял нас, она закричала: -- Мит-сер'у! Я Кошечка! -- и слишком долго оставалась на месте, прежде чем повернуться и убежать, как я приказал ей; я повернулся в седле и в последний раз помахал ей, такой изящной и такой красивой.
   Я сказал солдатам из Парса защищать ее, но они меня не послушались. Какиа скакал со мной стремя в стремя, пока стрела не попала ему в горло. Я никогда не сомневался в его мужестве, вплоть до его смерти.
  
   ЕСЛИ бы я был богом, я бы оживил моего коня и поговорил с ним. Я бы назвал его по имени, вскочил на него и поскакал как ветер. Мы бы умчались в небо и доскакали до другой, далекой и намного более лучшей страны.
   Они приставили нож к горлу кошечки, и мне пришлось отдать им Фалькату.
   Сейчас мой охранник перерезал путы на руках, чтобы я мог писать. Он видит, что я слишком слаб, чтобы встать. Как я могу быть опасен ему? Или кому-нибудь другому? Не думал, что найду столько доброты в этом суровом черном человеке, или в ком-нибудь другом. Не верю, что я сам был таким жестоким, и хочу быть добрее.
   Если бы я не отдал им Фалькату, они бы пронзили меня множеством стрел, длинных стрел с железными или каменными наконечниками. Ну и что? Разве лучше то, что я дрожу здесь и пишу при свете костра пером, смоченном в собственной крови?
  
   НОЧЬ. Надо мной летят гуси, крича на все небо своим товарищам. Их крик чем-то похож на скрип новых сапог. Быть может это последний звук, который я слышу в жизни. Всякий человек слышал свой последний звук. Для многих это лязг оружия. Да, это хороший последний звук, но крик гусей лучше. Мы опускаемся в землю, спускаемся в тенистые страны мертвых, где я выпью из реки Смерти и забуду жизнь, которую не могу вспомнить.
  
   МОЙ охранник говорил со мной. Язык, на котором он говорит, я почти не понимаю. Тогда он заговорил на том языке, на котором я разговариваю с Мит-сер'у, но, как мне кажется, не очень хорошо. Я спросил его, как зовут моего коня, но он не знал. Он сказал мне, что я должен лежать и спать, только так я смогу выжить. Он привязал мою руку к своей, для того, чтобы поспать самому. Веревка достаточная длинная, и дает мне подползти к костру и писать, что я и делаю. Сегодня ночью я скорее хочу писать, а не спать.
   Что если я умру?
   Солдаты сражаются, а добыча достается царям. Что есть у солдата? Немного монет, кольцо с пальца мертвого врага и много шрамов. Что есть у лошади? Только смерть. Мы скачем на них, а они -- наши цари -- на нас.
   Я помню горячее яркое солнце и остальных, которых хотел спасти. Эти люди схватили Мит-сер'у. Когда я в последний раз видел ее, она была в кольце охранников.
   Пламя костра освещает мой свиток, но не согревает меня.
   Я сказал ей бежать. Я хотел, чтобы она скакала во весь опор, пока я сражаюсь, чтобы они все скакали во весь опор, пока я сражаюсь в своем последнем бою. Как так получилось, что они схватили ее? А остальных двух Кошечек? Я помню ее улыбку и глаза, расширенные от ужаса.
   Если заревет лев, все будет в порядке, мои раны исцелятся. Я сказал это моему охраннику. Но здесь нет льва, только еще одна стая гусей, освещенная светом луны; они летят к далекой реке через горячий неподвижный воздух. В Царстве Смерти темно и холодно -- так говорила мне мама. Смерть зовут Dis Pater, он самый богатый из всех богов, у него больше подданных, чем у любого другого, и хотя каждый день к нему прибывают все новые и новые подданные, его темная мокрая страна так велика, что никогда не наполняется.
   Кто будет приветствовать меня там? Я забыл все имена, даже имя моего коня. Я вспотел, и испугался, что пот помешает чернилам течь. Разве это не моя кровь? Почему она перестала течь?
   Мы увидели как они появились на сухой равнине, как поскакали вслед за нами и быстрее нас. Дул ветер, в воздух взлетала пыль, маленькие белые облака мчались по блестящему синему небу, горячие облака, которые никогда не затмевают солнце. Бывает ли небо, более синее, чем это? А более злое солнце? Еще более ослепляющее? Такое небо никогда не распахивалось над нашим маленьким домом. У меня дома другое солнце и другое небо.
   -- Скачите! -- крикнул я солдатам из Парса. -- Скачите! Охраняйте ее. Я убью их предводителя и они остановятся, чтобы убить меня.
   Я вытащил Фалькату. О, как ее клинок сверкнул на солнце! Кто этот человек с серебряным мечом? Если мои враги не скажут, то это я.
   Я осадил коня и повернул его, моего сильного жеребца с черной челкой, лицом к ним. Как храбро он подчинился поводьям, как яростно поскакал к смерти!
   Он махнул в воздухе сверкающими копытами, когда я поднял его на дыбы. Я высоко взмахнул Фалькатой и напал на них. Если он насадил себя на копье, то прожил еще достаточно долго. Сколько времени нужно, что срезать человека, как колос пшеницы? Дюжину вздохов? Сто?
   Но сначала, о, сначала мы неслись по равнине, Багину с одной стороны, Какиа с другой, и я видел, как Какиа умер. Был ли у меня щит? Я не помню такого, только у Багину.
   Когда упал мой конь, я взял щит у мертвого. Я помню, как нагибался и подныривал под удары. Фальката глубоко кусала за ноги, красная кровь текла по черной коже, Фальката укусила через попону и ранила лошадь.
   Они все отступили, кроме одного хромого человека, который похромал ко мне. Я ударил его руку обратной стороной моего меча и его длинный кинжал улетел в сторону.
   Тогда они привели Мит-сер'у с ножом у горла.
  
   Я ОЧЕНЬ слаб и болен, мне холодно. Очень холодно. Появился огонь. Я так много рассказал другим, вороне, корове, с телом женщины и орлу на посохе. -- Иди за мной, -- сказал орел. -- Иди за мной! -- Но он улетел, и я не сумел пойти за ним. Как я хочу пить, как дрожу в этом холоде!
   Этот огонь не согревает. Нет. Только жжет.
   Мои раны болят и кровоточат. Скоро я умру. Скажите маме, что я не убежал из битвы. Скажите тем, на Форуме, я не убежал. Я пришел и ушел. Я...
   Меня зовут...
  

ЧАСТЬ II

  

28

СТРАННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

   МЕНЯ разбудил шепот в ухо "Прочитай это..." Несомненно я просыпался очень медленно; к тому времени, когда я сел, рядом не было никого. Я поискал взглядом того, кто говорил, и увидел этот футляр, он лежал рядом со мной. Он из толстой коричневой кожи, но уже потрепанной и поцарапанной. Начал ломаться. Будь у меня масло, я бы его смазал. В нем оказался этот свиток, камышовые перья для письма, чернила и маленький кинжал с глазом на рукоятке. Вокруг по-прежнему никого, слева и справа от меня лежат люди и спокойно спят, если про таких больных людей можно сказать, что они спят.
   Человек слева точно умрет. Сначала я решил, что он уже умер, но нет, он только спит. О вы, милостивые боги, дайте ему поспать, закашляться и опять уснуть, чтобы уже не проснуться. Это будет самое милосердное.
   Стало светлее и я могу читать. Здесь сказано, что "Л" забывает. Я не могу вспомнить, кто я такой. "Л" -- это я? Я пишу, и он тоже писал, и наши почерки очень похожи. Может быть причина в том, что именно я написал все это.
   Здесь все больны. Кое-кто не может даже сидеть -- я уверен, что тот, кто слева от меня, не может. У него идет кровь каждый раз, когда он кашляет. На моей голове есть старый шрам, над ухом. Я могу пощупать его через волосы, но он не может быть причиной, почему я здесь. Я очень худ; мне даже трудно стоять и я опять сажусь, как только встаю.
   Хотел бы я посмотреть в окно. Но моя цепь слишком коротка для этого. На моей правой лодыжке есть железное кольцо. Цепь кончается на другом кольце, вделанном в пол. Мы все здесь прикованы.
  
   Я ПОПЫТАЛСЯ поговорить с человеком, справа от меня. Я могу понять несколько слов на его языке, но очень мало. Он показал мне свою рану, которая далеко не вылечена. Он скакал (развел два пальца). Он сражался (руками сделал вид, что стреляет из лука). Его ранило под ребра, я думаю вражеской стрелой. Я спросил, не я ли пустил эту стрелу. Он засмеялся и покачал головой.
   Он показал мне, как я лежал на тюфяке, бормотал и метался в жару, иногда вставал и кричал -- и все пантомимой. И как я был сумасшедшим. Я думаю, что сегодня утром я исцелился. Но если я исцелился, почему я ничего не помню? Я же не мог быть сумасшедшим всю жизнь. Я могу читать и писать. Никто не может научить сумасшедшего читать и...
  
   ЧЕЛОВЕК справа схватил меня за руку и сказал мне спрятать свиток. Я так и сделал, и через несколько мгновений вошел человек с копьем и женщина, которая направилась прямо к моему тюфяку. Она мала ростом и молода. На ее спине и руках следы, как от палки, и я с удовольствием бы побил человека, который это сделал.
   И я это сделаю, когда смогу.
   На ее руках цепь, но не такая тяжелая, как у меня. Цепь достаточно длинная, так что она держала в руках стиль и дощечку, и могла писать. Высокий человек с копьем усмехаясь глядел на нас, видимо его все это забавляло. Она не ухмылялась, но улыбнулась мне. Я смотрел на нее, не улыбнется ли она другим, но нет, не улыбнулась, глядела на каждого и что-то записывала. Я бы хотел, чтобы на заговорила. Я бы хотел услышать ее голос.
   Человек справа сказал, что нас продали; я думаю, гребцами. Он указал на нас и сделал вид, что пересчитывает монеты. Я попытался сказать ему, что я не раб и никому не принадлежу. Он не понял, или, возможно, не поверил мне; но я знаю, что сказал правду.
  
   Я СПРЯТАЛ свиток и принес его с собой. Вот как я это сделал. Сегодня рано утром пришел кузнец и приковал нас за шею -- не всех, только одиннадцать. Каждому из нас надели на шею обруч, закрыли на бронзовую защелку, и кузнец сломал ее так, что стало невозможно открыть. Потом он перерезал кольца на лодыжках, положив каждое на маленькую наковальню и разбив долотом.
   Уходя, мы скатали наши тюфяки и, идя по городу, несли их на голове. Свой коричневый футляр я обычно прятал в уголке стены за моим тюфяком, и еще посыпал коричневой пылью, которую наскребал на полу. Перед уходом я закатал его в свой тюфяк. Мы шли весь день, охраняемые четырьмя людьми с копьями и щитами, или дубинками и щитами. С нами было несколько женщин. Их тоже сковали, как и нас, но держали отдельно. Одна улыбнулась мне, и мое сердце полетело к ней. Я попытался сказать, глазами, что скоро мы будем свободны и вместе. Я надеюсь, она поняла. Сейчас все спят, я гляжу на звезды и пишу при свете костра.
  
   Я НЕ знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я писал в последний раз. Возможно это было прошлой ночью. Я очень надеюсь. Та, которую я люблю, махнула рукой и закричала, когда мимо прошел корабль. Мы были в таком месте, где дорога идет рядом с рекой. Охранник ударил ее. Я бросился на его, потащив за собой всех остальных, сбил на землю и сломал ему шею. Остальные трое с копьями и дубинками хотели убить меня, но она встала между нами и закричала. Пришел наш владелец. Он говорил ей, а она мне. Он показал мне меч. Вот то, что она сказала, первые слова очень быстро.
   -- Я -- Кошечка, ты -- Латро. -- Потом помедленнее. -- Мы принадлежим Хозяину. Он видит, что храбр и силен. Ты должен быть либо с ним, либо против него. Если ты будешь против него, он тебя убьет. Хочешь ли ты быть с ним?
   Закончив, она незаметно кивнула, и я тоже кивнул.
   Он заговорил, и она перевела: -- Ты -- его раб. Это не изменится.
   Я опять кивнул, потому что она так сделала.
   -- Он снимет с тебя цепь и даст тебе щит и дубинку мертвого, но ты должен поклясться, что будешь охранять остальных и подчиняться ему во всем.
   Я поклялся, держа левую руку над огнем и указывая на солнце дубинкой, которую он дал мне. Как я смогу сдержать клятву, если я забываю все, что говорю? Накажут ли меня боги за то, что я не сдержу клятву, которую забыл?
   Конечно накажут. Это путь богов.
   После того, как все это произошло, мы еще долго шли оставив мертвого человека лежать в пыли, как мертвую собаку. Остальные охранники ненавидят меня, но я в безопасности, пока они боятся меня.
  
   ТЕПЕРЬ мы принадлежим юному жрецу, который ездит на белом муле. Сегодня утром он встретил нас на дороге. Я смог понять кое-что из того, что он говорил нашему старому хозяину, хотя и не все. Он захотел купить меня. Старый хозяин сказал, что он не хочет продавать меня , потому что я силен и смел, и буду за него сражаться. Есть что-то, что он ищет на юге. Люди там дадут ему кусок длиной с мой рост.
   Жрец сказал, что наш старый хозяин ужасно оскорбил его бога, и что он -- вонючий понос испорченной женщины без роду и племени. В конце концов они согласились на цену, жрец заплатил, и сразу оба заулыбались. Только тогда жрец заговорил со мной и сказал идти с ним.
   Я сделал вид, что не понимаю, покачал головой и посмотрел в землю. Наш старый хозяин сказал женщине, которую я люблю, а она мне, что я должен идти. Я сказал ей, что не уйду без нее.
   Жрец ударил меня, и, наверно, мои глаза сказали ему, что я с ним сделаю, когда мы останемся одни. Я точно знаю, что они выдали меня, потому увидел страх в его глазах.
   Он заговорил с женщиной и сказал, что сожалеет, что ударил меня, и что начиная с этого момента он будет добр со мной. Я опять сделал вид, что не понял, пока женщина не повторила мне. Только тогда я сказал: -- Очень хорошо, но я не пойду без тебя.
   Она объяснила это жрецу, на что мой старый хозяин широко улыбнулся и начал расхваливать ее. Она красива и послушна, умеет читать и писать, может петь и замечательно играет на лютне, которую носит в деревянном футляре.
   Наконец они обо всем договорились. Женщину зовут Мит-сер'у, и она -- моя жена. Она объяснила мне все это позже, когда мы уже ушли с жрецом. Я думаю, что мне повезло -- я люблю ее, и очень обрадовался, узнав, что уже завоевал ее. Мы ехали на юг на большой красивом корабле, но покинули его, чтобы сразиться с местными жителями, нас схватили и продали.
  
   МИТ-СЕР'У говорит, что я должен писать и тогда не буду забывать. Мы собираемся в место, которое называется Мероэ. Мы принадлежим не жрецу, который ведет нас, но его храму. Это самый последний храм -- я подслушал, как он рассказывал об этом Мит-сер'у. Дальше на юг храмов не будет. Она заплакала, когда услышала его слова. Она под защитой богини, и говорит, что если богиня не сможет увидеть ее, то не сможет и защитить. Я попытался утешить ее.
   Перед полуднем произошло нечто очень странное. В меня ударился скарабей и повис на мне. Я не могу смахнуть его. Мит-сер'у сказала, что это священный жук и его нельзя ни касаться, ни, тем более, убивать. Я пообещал, что не буду пытаться сбросить его с себя, веря, что он скоро улетит. Но он и не подумал, а схватился за шнурок, обмотанный вокруг моей шеи, и повис на нем, раскачиваясь и касаясь мой груди. Мгновение назад я тщательно ощупал его, и, как мне кажется, он сделан из золота и покрыт эмалью. Она говорит, что у меня уже была такая печатка, до того, как нас схватили. Наверно я прятал его в том же самом футляре, где находится этот свиток. Но даже если я действительно прятал его, почему не помню, что нашел его сегодня?
   Молодой жрец едет на прекрасном белом муле. Жреца зовут Святой Кашта. Моя жена едет на осле. Она говорит, что сначала шла пешком, как и я, но не в силах идти так быстро по такой жаре. Осел мой жены несет немного еды и другие вещи. Моя жена хранит футляр со свитком у себя, пока мы путешествуем, так что я не должен нести его. Я подвесил мою дубину на петли внутри щита и повесил щит себе на спину. Когда солнце высоко, я несу его на голове, ради тени.
   Здесь дорога уходит от реки, которая ревет среди камней. Люди в этой деревне говорят, что здесь корабль вынесли на берег, протащили по дороге на юг, и опять спустили на воду. Мне это кажется таким же странным, как и то, что священный жук стал моим ожерельем. Им хорошо заплатили за помощь при переноске корабля, и они дали нам немного еды. Моя Мит-сер'у говорит, что нам угрожают люди того места, где мы останавливались в последний раз. Не помню. Мы поели свежее мясо и ячменные пироги, а также финики и изюм, которые нес ее осел. Святой Кашта благословил это место.
   Он рассказал нам о своем боге, Сете, который, по его словам, очень могущественный бог. Все боги очень могущественны, если верить их жрецам. В этом городе всего четыре храма: Сета, которому принадлежим мы, Исиды, Апедемака и Солнца. Храм Сета самый южный, последний храм в этом городе и во всем мире. Моя жена очень боится этого бога.
  
   -- ДОРОГА идет на юг, всегда на юг, -- говорит Мит-сер'у и плачет. Она говорит, что ее дом находится далеко на севере, около Великого Моря -- и каждый шаг уносит ее еще дальше от него. Она говорит, что мой тоже лежит на берегу этого моря. Она не знает где. Я сказал, что могу связать жреца и украсть лодку. Тогда мы могли бы поплыть по реке и вернуться на север. Она ответила, что нас будут преследовать, и потребуется много времени, прежде, чем мы доберемся до южной границы Кемета, откуда еще несколько месяцев плыть до ее дома. Лучше всего, сказала она, ехать вслед за кораблем, с которого мы ушли: на нем есть много сильных друзей. Или освободиться из-под власти храма.
   -- Последнего храма, -- сказал я.
   Она согласилась, что это последний -- так сказал жрец -- но захотела узнать, почему я считаю это важным.
   Я не знал тогда, не знаю и сейчас. Быть может ответ в этом свитке, как она говорит. Но я не могу найти его сегодня ночью.
  
   МЫ в Мероэ, где находится храм Сета, Великого Бога Юга. Мероэ стоит на острове посреди Великой Реки. Наш храм -- в самом южном конце острова, как и следует имуществу Великого Сета. Его двери глядят на солнце даже зимой -- так говорит Святой Кашта.
   В храме три жреца; второй -- Святой Алара, а Самый Святой Тобарко -- главный жрец. Он очень стар, все забывает и носит кожу леопарда. Когда Кашта представил нас ему, он не вспомнил, что посылал Кашту купить нас. Мы улыбнулись, низко поклонились ему и пообещали подчиняться его каждому слову, добросовестно выполнять свою работу и ничего не красть. Он тоже нам улыбнулся и благословил от имени своего бога. Откровенного говоря я не хочу сделать ничего плохого такому старому человеку -- это все равно, что сражаться с ребенком.
   У жрецов есть свои дома и семьи недалеко от храма, но мы с Мит-сер'у живем прямо в нем. Она подметает и чистит, готовит, стирает одежду и собирает цветы. Я сторожу храм по ночам. Здесь много золота, и жрецы говорят, что воры грабили город мертвых до тех пор, пока там ничего не осталось.
   -- Ты должен спать днем и бодрствовать ночью, -- сказал мне Кашта. -- Не открывай никому дверей, пока один из нас не прикажет тебе. Они бросают крюк в окно и взбираются по веревке, крадут и спускаются с добычей. Убивай их.
   Я сказал, что так и буду делать. Я знаю, что забуду, но я рассказал все Мит-сер'у, и она будет говорить мне это каждый день, после пробуждения.
  
   СЕГОДНЯ мы были на рынке. Кашта хотел послать Мит-сер'у, но тут же сказал, что женщине опасно ходить на рынок одной. Для этого они разбудили меня. Я оставил в храме щит, но взял с собой дубинку. Половина домов разрушена, хотя в этих домах живут мужчины и женщины, а в развалинах играют дети. -- Здесь слишком интересно, чтобы не посмотреть, -- сказала мне Мит-сер'у. -- Давай обойдем весь город и увидим все, что можно. Он не велик, и мы всегда можем сказать Святому Каште, что заблудились.
   Я согласился, и мы отправились в путь. Повсюду мы видели сломанные двери и наполовину разрушенные дома, дома мертвых. Голоса звали меня из разграбленных могил, но после второй я перестал отвечать. -- Здесь жаждущие крови духи, -- сказал я Мит-сер'у, и она рассказала мне о восковой женщине, которая жаждала ее крови и крови другой женщины. Эта женщина сражалась за нас в ужасной битве, в которой за нас еще сражались кобры и львы. Я вспомнил огромную золотую львицу, и рассказал о ней Мит-сер'у. Она сказала, что я не могу вспомнить ничего, и, конечно, не могу помнить львицу. Тем не менее я помню.
   Царский дворец тоже разрушен. Мы прошли через него и увидели ванну, в которой мылся царь. Мит-сер'у говорит, что этот город принадлежит царю, но он правит из Напаты и ему нет дела до разрушенного города Мероэ. Она говорит, что мы были в Напате больше месяца, но я был очень болен. Она взяла мой свиток и не могла его отдать мне, потому что я был слишком болен, чтобы спрятать его.
   Рынок здесь очень маленький, и мне показалось, что на нем больше продавцов, чем покупателей. Я увидел зубы большого вепря: изогнутые клыки длиной с копье. Этот вепрь должен был быть очень большим. Из мяса были свинина и говядина, а еще мясо антилопы и водяной лошади. Мит-сер'у говорит, что жрецы едят свинину, но это нечистое мясо. Они вообще не дают ей мяса. И она этому очень рада, потому что не хочет есть свинину.
   Торговать на рынок приходят странные люди с юга -- высокие, покрытые шрамами мужчины, которые раскрашивают свои тела белым и красным. Они вооружены луками, копьями, большими щитами и длинными ножами. На одном из прилавков продавались стрелы и луки, очень похожие на их. Эти луки кажутся хорошими -- длинными и тугими -- но у стрел каменные наконечники. Я спросил, и владелец прилавка сказал, что стрелы с железными наконечниками очень дорого стоят. Наверно я видел уже такие стрелы, потому что во мне что-то шевельнулось, когда я проверял их.
   Я хотел купить маленькое блюдце, но Мит-сер'у не захотела покупать его для меня. Она сказала, что в доме Кашты есть множество маленьких блюдец, и она даст мне одно, когда принесет мне еду. И еще я хотел молоко, которое осталось от обеда жреца, приготовленного ей. Она вернулась в дом жреца и принесла его мне.
   Я наполнил молоком блюдце и поставил около щели в стене, через которую приползает змей. Он один составляет мне компанию, пока я сторожу храм по ночам. Я хочу, чтобы он понял, что я его друг. Я знаю, что змеи любят молоко.
   Сейчас я пишу и читаю при свете лампы. В окно заглядывает луна, прекрасная юная женщина с с круглым бледным лицом. Окна в храме очень высокие. Время от времени я слышу, как в священном месте шевелится бог, но когда я прихожу взглянуть на него, он не движется. Он -- бог.
  
   Я ПРОСНУЛСЯ! Я держал руку над пламенем, пока мне не стало слишком больно. Боль еще не прошла. Никто не может спать с такой болью.
   Бог говорил со мной. Он вышел из священного места, и его лицо было не лицом дикой собаки, а лицом человека, красным, как земля пустыни. Он выше и сильнее меня. -- Ты забыл меня, -- сказал он, и его голос походил на шорох ветра среди сухих камней. -- Мы старые товарищи, ты и я, и я думал, что ты никогда не спишь.
   Я поклонился и сказал, что я должен не спать и охранять храм.
   -- Уже не должен. Люди уйдут, и ни один камень не поставят на его брата. Ты разве не знаешь, что спишь?
   -- Я знаю, что сплю днем, -- сказал я, -- но никогда ночью, Великий Сет, потому что сторожу твой дом.
   -- Подойди ко мне, -- сказал он, и я, дрожа, подошел. Он положил руки мне на плечи и заставил меня повернуться. -- Посмотри и скажи, что видишь.
   -- Себя. Моя дубинка лежит рядом со мной, перо выпало из моей руки, а мой свиток лежит на колене.
   -- Спишь ли ты?
   -- Да, сплю, -- признался я. -- Пощади меня!
   -- Я сделаю больше. Я вижу, что ты можешь выполнить свое самое заветное желание. Примешь ли ты мою помощь?
   -- С радостью, -- ответил я.
   -- У тебя есть маленький кинжал. Когда женщина возвращала тебе футляр, в которым ты держишь свиток, она спрятала внутри кинжал. Он все еще там.
   -- Он твой, -- сказал я, -- если хочешь.
   -- Нет. Я хочу другого. Когда проснешься, вырежи на своей дубинке два слова на том языке, которым слышишь меня.
   -- Сделаю, о Великий Сет. Я сделаю все, что ты просишь. Что за слова?
   -- Ты действуешь для себя, а не для меня. Вырежи последний храм.
   Я проснулся с кинжалом в руке. Он маленький, но очень острый, и у него на рукоятке глаз, похожий на игольное ушко. Дерево дубинки очень твердое, но я врезал слова бога глубоко в него.
   Последний Храм.
   Что за странное пробуждение!
  

29

МЫ СВОБОДНЫ

   РАСКРАШЕННЫЙ царь юга пришел в наш храм вместе с двадцатью раскрашенными воинами. Он захотел увидеть меня, и жрец послал Мит-сер'у, которая меня разбудила. Увидев меня, царь захотел меня купить. Он не хотел покупать Мит-сер'у, но я поклялся, что никогда не подчинюсь ему, если он этого не сделает. Мы поговорили об этом жестами. Он послал мальчика и мы ждали, пока мальчик вернется.
   Когда он вернулся, с ним пришли евнухи и богато одетая рыжая женщина. Раскрашенный царь заговорил с ней на языке, которого я не понял.
   Она внимательно осмотрела меня и заставила встать на другое место, где было больше света. Наконец она кивнула и заговорила с ним, требуя что-то сделать -- во всяком случае мне так показалось.
   Он покачал головой и отвернулся.
   Она повернулась ко мне. -- Ты знаешь меня и я знаю тебя. Я -- Царица Биттусилма. Признайся, что ты знаешь меня!
   Я встал на колено. -- Я не знаю тебя, Великая Царица. Как я не помню все остальное. Это мое наказание. Я сказал все это не на том языке, на котором разговаривал с жрецом и Мит-сер'у. И не на том языке, на котором пишу.
   Царь купил нас обоих, хотя и не за деньги. Он пожертвовал храму золото и слоновую кость, а жрец подарил нас ему. Мит-сер'у пришлось снять с себя платье, а мне -- тунику. Царица сказала, что мы должны это сделать. Нагота -- знак рабства среди народа царя. (Сама она принадлежит другому народу, так она мне сказала.) Лодки, в которых гребли воины, несли нас и еще несколько человек на юг, пока мы не остановились, чтобы разбить лагерь.
   Страна, через которую мы плывем, очень интересная, и становится все более интересной с каждым ударом весла. Соломенные дома бедняков стали больше, многочисленней и чище. И сама местность показалась мне более разнообразной, хотя и более дикой: появилось больше лугов, на них больше деревьев, появились и густые леса. Здесь должна быть великолепная охота, хотя есть слишком много болот с крокодилами. Мит-сер'у говорит, что здесь кусачие мухи еще хуже, чем на севере. Мы натираем себя жиром, который защищает от них, хотя этот жир используется евнухами и женщинами, но не царем и воинами, раскрашенными красной киноварью и белой глиной.
   Когда поставили царский шатер, нас позвали внутрь, отослав всех, кроме царицы и старика, по всей видимости советника.
   -- Семь Львов мой муж, -- сказала нам царица. -- Ты не помнишь его, но он очень хорошо помнит тебя. И я, тоже. Много лет назад вы оба были большими друзьями.
   -- Мое сердце любит его, -- сказал я, -- но я не помню. Как ты и говоришь.
   -- Я -- вавилонянка. Семь Львов вернул меня в мой дом в Вавилоне, как я и хотела. Он оставался со мной около года. Потом он захотел вернуться в свою собственную страну и убедил меня последовать за ним. Он не говорит на языке, на котором я говорю сейчас, но понимает все, что мы скажем.
   Я кивнул и объяснил Мит-сер'у о чем говорили.
   -- Мы пришли к эту южную страну, которая сейчас стала нашей, -- продолжала царица. -- Мы обнаружили, что на троне никого нет, и он занял его. Он -- наш царь и великий воин.
   Его рост, очевидная сила и глаза, так похожие на мои, сказали, что она говорит правду. -- Не хотел бы я сражаться с ним, -- сказал я ей.
   Она засмеялась, но тут же снова стала серьезной. -- И никто не хочет. Я хочу, чтобы он вернулся со мной в Вавилон, Латро. Он пообещал, что так и сделает. Не так давно с ним говорил бог, во сне, и сказал ему идти в храм в Мероэ. Я думала, что это бессмыслица, но мы пошли и вот ты здесь. Тот же бог сказал взять тебя в какие-то развалины, в которых я никогда не была. Это место лежит далеко на юге. Мы должны сделать это, и ты пойдешь с нами.
   Вспомнив то, что я обещал, когда царь купил Мит-сер'у, я сказал: -- Я -- раб царя. Я охотно пойду туда, куда он меня пошлет.
   Тут царь начал что-то горячо говорить, сначала царице, потом старому советнику, потом опять царице.
   Она сказала: -- Он хочет освободить тебя сегодня же вечером, и твою жену, тоже. Вот почему он позвал тебя. Я здесь, чтобы сказать тебе об этом.
   Я поблагодарил его и низко поклонился.
   -- Ты понимаешь, что я хочу идти в Вавилон, а не в эти развалины.
   Царь опять заговорил, на этот раз обращаясь к ней одной.
   -- Он говорит, что мы пойдем в Вавилон после того, как исполним волю богов. А я бы сказала, что мы легко можем пойти в Вавилон сейчас, а волю богов исполнить потом.
   Сразу после ее слов скарабей, которого я нес на шее, проснулся и забил серебряными крыльями.
   Тут, в первый раз, заговорил советник, указав вверх -- в направлении, в котором скарабей пытался взлететь. Царь кивнул.
   -- Значит ты носишь живого жука, -- сказала царица. -- А я думала, что это украшение.
   -- Так и есть, -- сказал я. Я снял его с шеи и протянул ей. Она внимательно оглядела его, изумленно посмотрела на меня, потом вернула мне и уставилась в землю.
   Старый советник опять заговорил, на этот раз на том языке, на котором я говорю с Мит-сер'у. -- Меня зовут Ангуйя, -- сказал он. -- Наш царь настолько добр, что любит слушать меня, хотя я всего-навсего его глупый дед. Мы не можем радовать сердца богов, если не будем выполнять их волю, и не можем выполнить их волю, пока не порадуем их.
   -- Мне покровительствует богиня, -- сказала Мит-сер'у, -- мудрая и могучая. Она желает вернуть меня домой, на север. Корабль, который должен вернуть меня, сейчас на юге. Быть может богиня поможет мне и приведет на корабль.
   Советник пожал плечами, но ничего не сказал.
   Нам принесли новую одежду. Медленно, со многими заклинаниями и очень тщательно, старик разрисовал меня так же, как царя Семь Львов и его воинов, так что с одной стороны я стал белый, как прокаженный, а с другой -- красный, как киноварь. Когда это закончилось, Мит-сер'у и я оделись и поблагодарили царя за освобождение. Он обнял меня и я почувствовал, что хорошо знаю его, а он хорошо знает меня. Он добрый и храбрый человек. Его люди называют его Мфалме и склоняют головы, когда произносят его имя.
   Здесь я должен остановиться и лечь с Мит-сер'у, потому что она так хочет. Но я хочу записать одну мудрую мысль, которую почерпнул у старика по имени Ангуйя. Хороший человек не может не быть храбрым, а храбрый всегда добр, так или иначе. И если он достаточно храбр, почти всегда в нем много хорошего.
  
   МИТ-СЕР'У с упоением танцует. Она хотела, чтобы я читал этот свиток, пока мы были в лодке. Я отказался, зная, что река может быстро уничтожить его. Тогда она мне все рассказала -- о корабле, который ищет, и о мужчинах и женщинах, плывущих на нем. Там есть удивительная восковая женщина, которая временами оживает (так сказала Мит-сер'у), но я этому не верю. Мит-сер'у говорит, что однажды бог спас ее от этой женщины, чему я бы поверил еще меньше, если бы это было возможно. С этой восковой женщиной плывет волшебник, который создал ее, жрец, мудрый человек, который может читать будущее по звездам, и еще много других. Я спросил о ее будущем, но он не открыла мне его, сказав, что такие пророчества оборачиваются несчастьями, если их открыть. Кажется, она заволновалась. Я спросил, прочитал ли этот мудрый человек мое будущее. Она не знает.
   Все это произошло в деревне, около которой мы остановились на ночь -- самая северная из тех, которыми правит царь, так говорит Ангуйя. Когда мы уже собирались уехать из нее, Мит-сер'у узнала, что корабль, который она ищет, проплыл здесь вчера.
   Я думаю, что, если бы потребовалось, она бы всю ночь пилила нас, только для того, чтобы догнать этот корабль. Теперь она надеется, что мы догоним его завтра. Я спросил ее, идет ли под парусом или под веслами. Она ответила, что под парусом, и только изредка под веслами. Если это действительно так, мы действительно сможем нагнать его, потому что дует очень слабый ветер.
  
   У ЭТОЙ деревни река разделяется. Ее рукава называются Голубым и Белым. Мы поплывем по Белому, на котором лежат развалины, о которых говорил царь. Там царь родился, хотя его столица находится далеко на юге. Оттуда он ушел в армию Великого Царя, который правит родным городом царицы и Мит-сер'у, тоже. Я спросил его об этом, и он внимательно выслушал. Царица переводила его ответы -- не могу сказать, насколько честно. Когда он впервые познакомился со мной, я командовал сотней солдат из моего собственного города; он командовал людьми из своей деревни и других деревень вокруг. Они хотели сразиться, но он и я помешали этому. Его глаза сказали мне, что еще много чего другого случилось, но он не хочет говорить об этом. Возможно он не желает, чтобы царица узнала о каких-либо неприятных ей событиях. Мит-сер'у рассказала мне, как он освободил меня из рабства. Мы крепко пожали друг другу руки, и я объявил, что, поскольку он освободил меня, я буду сражаться за него всегда, когда он ни попросит.
   По правде говоря мне нечем сражаться. У его воинов большие мечи, щиты, копья и луки. А у меня только дубинка с вырезанными на ней двумя словами, и кинжал, который подходит для убийства, но не для войны. Моя дубинка достаточно тяжелая и очень твердая, но это всего-навсего дубинка.
  
   СЕГОДНЯ утром по моей вине пролилась кровь, и я должен рассказать об этом царю. Мит-сер'у говорит, что мы часто останавливаемся в деревнях, вроде этой. Я надеюсь, что в остальных мне повезет больше. Царь и царица заняли лучшую хижину, как им и подобает. Мит-сер'у и мне дали другую, но женщина и дети, которые спали в ней, должны были бы спать снаружи. Я увидел, как женщина испугалась, и сказал, что буду спать снаружи, если она разрешит Мит-сер'у спать в хижине, а ее муж будет спать снаружи, со мной. Так и решили.
   Сейчас я сижу у костра, читаю и пишу. Он мертв. Я виноват в том, что пролил кровь, и сейчас я расскажу об этом здесь, а потом царю, но сначала я должен сказать, что вокруг деревни есть барьер из колючих кустов. Мы внутри него; поэтому, я чувствую, здесь нечего бояться. Когда солнце село, ворота закрыли, натащив в них множество колючек. Я спросил, как мы уедем утром, и человек, который сейчас мертв, показал мне шесты, которые используют, чтобы оттащить их в стороны.
   Когда я сел писать при свете костра, мимо скользнул корабль, не очень далеко от меня, по самой середине реки. Здесь медленное течение, хотя свиток говорит мне, что есть места на севере, где оно очень быстрое. Я почувствовал, что это тот самый корабль, о котором говорила Мит-сер'у. За это время мы не видели ни одного такого корабля, и их не может быть много. Я побежал к воротам, но в темноте не смог найти шесты. Я страстно хотел остановить корабль, если сумею, и начал толкать ворота в сторону своей дубиной, но сдвинул совсем немного и поранил себе кожу на обеих руках.
   К тому времени, когда я выбрался за ворота, корабль уже исчез из вида. Я побежал за ним, так быстро, как только мог. На берегу, недалеко от деревни, было много крокодилов; там я не мог бежать. Я попытался пробежать подальше от берега, но вскоре остановился, не в силах продраться через колючие кусты и деревья. Я опять повернул, но там было болото с крокодилами, и был вынужден вернуться в деревню.
   Животное, похожее на большую собаку -- но не такая собака, каких в знаю -- стояло над человеком, который спал около костра. Я решил, что это какая-то собака этой деревни, и ударил его ногой. В ответ оно укусило меня за ногу, и я дважды ударил его дубинкой, хотя во второй раз его челюсти схватили меня за горло. Она убежало, я нашел веревки и подтащил колючки поближе к воротам.
   Сейчас я промываю раны на ноге, хотя не могу промыть их хорошо и они кровоточат, хотя я перевязал их клочками одежды, которые вырвал из своей туники. Человек, который спал рядом со мной, мертв, и его лицо исчезло, остался только голый череп, который скалится на меня, пока я это пишу.
  
   ЖЕНЩИНЫ увидели мертвеца. Они заплакали, как я и ожидал. Я пошел к царю и, как только он принял меня, объяснил все, что произошло. Я сказал только правду. Он сказал, что семья человека -- а в этом случае вся деревня, потому что здесь все родственники -- выберет наказание. Они могут выбрать месть, если захотят, и выберут одного из своих жителей, чтобы сражаться со мной. Или они могут оставить наказание царю. Я, конечно, сказал, что приму любое наказание, которое он выберет для меня.
   Сейчас моя жена (она сказала, что ее зовут Мит-сер'у) и я сидим за деревней. Она промыла мою ногу и мажет ее целебными мазями, которые ей дал один старик, друг царя. Когда он намажет их, то перевяжет ногу чистыми тряпками, которые ей дала царица. Я рассказал ей о собаке и о том, как ударил ее дубинкой, чтобы высвободиться из ее челюстей. Он уверена, что меня спас только священный жук, которого я ношу на шее. У нее тоже был амулет, который защищал ее от крокодилов, но он давно исчез. Она оплакивает его до сих пор.
   Она спросила, была ли она хорошей женой для меня. Она заплакала, и я поклялся, что она -- хорошая жена, и она успокоилась. Откровенно признаться, я не помню. Тем не менее я знаю, то люблю ее. Любая жена, которую любишь, достаточно хорошая.
  
   ВСКОРЕ я должен сразиться с человеком из деревни, родственником того, который умер. У меня будет моя дубинка, а у него то, что он принесет. Я спросил, разрешено ли стрелять в меня из лука. Мне сказали, что он может принести лук, но мы будем стоять близко и он не имеет права достать стрелу из колчана, пока не прозвучит сигнал.
   Ангуйя сказал, что у него будет копье и щит.
   Моя нога раздулась, стала мягкой и красной.
  
   Мы останемся здесь на много дней. Мит-сер'у сказала, что я должен был сражаться насмерть. Сейчас сражение закончено. Жена мертвого человека и его дети стали моими. И его хижина и его лодка. У меня теперь две жены, и царь сказал, что это не редкость среди его людей. У него самого их больше двадцати, и царица -- главная из них. Моя старая жена -- худая рыжая женщина, Мит-сер'у. Моя новая -- большая и черная, Чече. И нее трое детей: два мальчика и девочка. Я не знаю их имен.
   И я до сих пор не знаю имени человека, с которым сражался. Я не чувствую, что он был мне врагом, но он бы убил меня, если бы смог. Мы сразились за деревней, на пастбище, на котором жители деревни пасут свой странно выглядящий скот. Царь подозвал нас и поставил лицом к лицу друг с другом. Между нами было шагов пять. Мы можем сражаться, сказал он, когда он ударит в ладоши. Его воины не дадут родственникам умершего человека вмешаться в сражение.
   Когда он ударил в ладоши, я бросил в лицо моего врага дубинку. Он отдернул голову назад и, кажется, поднял вверх свой большой щит. Я не уверен, потому что уже нырнул ему в ноги и сбил его на землю. Он был сильным человеком, но плохим борцом. Я заколол его кинжалом, который он носил, и все было кончено, очень быстро.
   У меня был мой собственный маленький нож, но я им не воспользовался.
   В толпе стоял маленький человек, который показался мне знакомым; он старше меня. У него коричневое лицо, как у Мит-сер'у. Он говорит, что он -- мой раб, и она подтвердила его слова. Я предложил освободить его -- разве я сам не свободный человек, хотя она говорит, что я раб царя? Он не захотел свободы, сказав, что хочет только освободить меня. Он говорит, что был на корабле, когда услышал мой голос и нырнул с него. Потом он выплыл на неправильный берег реки, и ему потребовалось много времени, чтобы найти деревню. Я должен попросить Мит-сер'у рассказать побольше об этом человеке, и еще она должна научить Чече напоминать мне все, как она делает сама.
   Мне сказали, что я свободен, но я не уверен, что можно освободить человека, который не знает, как стал рабом.
  

30

ОЧЕНЬ МНОГО ДИЧИ

  
   СУХО и мокро одновременно. Вот так я опишу эту замечательную страну. Проточные болота вдоль реки, обширные поля камыша. Чече говорит, что там полно крокодилов, но раны, которые она перевязывает каждый день, я получил не от крокодила. В самой реке плавают речные лошади, некоторые из них очень большие; они черные там, где вода смочила их, и серые, где их подсушило солнце. Воины царя жаждут поохотиться на них, и царь обещал им эту охоту, как только мы остановимся на ночь. Перед заходом солнца речные лошади выходят из реки, чтобы пощипать траву, и это лучшее время для охоты на них. У царя есть львы, натасканные для такой охоты, но они далеко и мы должны обойтись без них.
   За болотами растет много деревьев. Большинство из них не слишком большие, и между ними много сочной травы. Повсюду самые разные антилопы, некоторые с длинными рогами. (И еще дикие козлы с рогами ненормальной длины.) Одни из них, поменьше, похоже все время пасутся около реки. Я пишу и вижу, как они бегут по берегу реки, а потом пытаются переплыть реку. Без сомнения, многих из них съедят крокодилы, быть может они вообще основная еда крокодилов. Если человек поднимает на них копье, они со свистом уносятся прочь.
   Мои жены плывут со мной в лодке. Дети Чече в другой, которая плывет за нами, под присмотром моего раба. Недавно она показала мне подбородком на дикую собаку той же породы, что убила их отца. Собака покрыта черными пятнами, кожа какая-то сморщенная, задние ноги короткие, но она бежала очень быстро, вровень с нашей лодкой, пока ее не отвлек какой-то запах и она не повернула в сторону. Мне она кажется уродливой, но у ней широкие плечи и она очень сильна. Я думаю, что хорошо бы сразиться с ней опять.
   Чече говорит, что такая же дикая собака укусила ее первого мужа во время сна. Все это она говорит как жестами, так и ртом, хотя ни я, ни Мит-сер'у не понимаем достаточно хорошо ее речь. Мы говорим так, как говорят люди Кемета, а она -- как царь. Мне кажется, что некоторые слова те же самые, но их немного. Со временем мы должны выучить ее язык, а она наш. Я уже знаю немного слов.
   Она говорит, что здесь много львов -- симба. И леопардов -- чуи. Вокруг так много добычи для них, что это должно быть правдой.
  
   МЫ остановились в таком месте, где должно быть много речных лошадей, и, чтобы не тревожить их, развели костры подальше от реки. Пока мы ждали, когда они выйдут из воды, я поговорил со своим рабом. Его зовут Урей. Мы очень долго были вместе, сказал он, но разделились, когда я сошел на берег, чтобы сражаться, и взял с собой Мит-сер'у. Я не поверил в то, что, собираясь сражаться, мог взять ее с собой, но он поклялся, что я так и сделал. Я обдумал его слова. Быть может я не верил, что она будет мне верна, и, действительно, здесь много сильных мужчин, с которым она может изменить мне. У царя есть евнухи, которые присматривают за царицей; они никогда не отходят далеко от нее.
   Мои сыновья хотели охотиться с нами, и хвастались своими копьями. Мы заставили их остаться с их матерью. Их зовут Винджари и Утунду, и вскоре они будут высокими и сильными.
   Мы ползли против ветра с нашими копьями, выискивая большого быка. Мне сказали, что этот вид охоты очень опасен, и я очень быстро понял почему. Нужно выдерживать ветер, который дует тебе в лицо, быть тихим и терпеливым. Я думал, что могу охотиться так же тихо, как и любой другой, но, как оказалось, это не так. Теперь я знаю, что наш царь и его воины могут подкрадываться к дичи намного тише, чем я, хотя я и старался изо всех сил. Мы заранее условились, что первым встанет царь и бросит свое копье. Сразу после этого мы все вскочим и бросим копья в то же самое животное. Мы подползли близко к огромному быку. Я ждал, когда царь встанет и спрашивал себя, что же не так. Когда он встал, я увидел, что он подполз очень близко. Гиппопотам заревел, ужасный звук! Мы все, как один, вскочили и осыпали его дождем копий.
   Потом все закричали и бросились в рассыпную. Второй гиппопотам, которого мы не видели, потому что он находился немного дальше от реки, бросился к нам, но скорее не на нас, а к реке. Никто, увидев это гигантское животное в первый раз, не поверит, что оно может так быстро бежать. Мне кажется, он раздавил бы меня, если бы наш царь не оттащил меня с его дороги. Но все равно его бок прошелся по мне, и я почувствовал, как будто меня ударили; этот речной жеребец должен весить как три или четыре обычных лошади.
   Первый гиппопотам тоже добрался до воды, но в нем торчало так много копий, что вскоре он умер и всплыл на поверхность. К этому времени мы уже принесли из лагеря факелы. Мои сыновья и я, вместе с жителями соседней деревни, подплыли к мертвому телу, привязали к ногам веревку и приволокли в лагерь. После чего был пир. Кожа должна была стать наградой тому, кто захотел бы сделать из нее щит. Мит-сер'у сказала, что у меня был щит, но царю он не понравился и я оставил его в деревне Чече. Я попросил себе кусок кожи, чтобы сделать из него новый щит. Но он не разрешил мне, сказав, что скоро у меня будет другой, который выбрал для меня сам бог. Хотел бы я узнать об этом побольше, но он не захотел рассказать мне.
  
   МЫ в царском городе, Мжи Мкубва. Здесь сотни хижин, все на крепких сваях. Я спросил об этом Ангуйю. Он ответил, что река раз в год поднимается, и вся эта земля будет под водой. Я сказал, что это очень неудобно. Он засмеялся. У всех есть лодки, вода уносит грязь, и люди города ловят рыбу не выходя из дома.
   Пока мы говорили, рядом с нами стояла Мит-сер'у. Она сказала, что такие наводнения случаются в Кемете каждый год. В это время из каменоломен поднимают большие каменные плиты, ставят на бесчисленные камышовые плоты и везут в города, где из них строят могилы, храмы и крепости. Вода заливает поля, и оставляет дар в виде богатой черной грязи. Есть бог реки, великий бог. Он -- синий, и питает дружбу к людям. И каждый год он устраивает наводнение. Мы спросили Ангуйю, каким богам поклоняются здесь, но он ничего не сказал нам, только заметив, что нам лучше поговорить о чем-нибудь другом.
   Народ царя не строит храмов. Они ходят в невероятно древние священные места и там молятся. Мне и Мит-сер'у это кажется очень странным, но чем больше я думаю, тем мудрее мне это кажется. Храмы подобны статуям, которые в них стоят, а статуи сделаны людьми. Боги создают пещеры и деревья, и улыбаются, глядя на нас, когда мы стоим на верхушках холмов.
   Мит-сер'у говорит, что люди Алалы молятся так же, как и люди царя. Я спросил ее, кто такие Алала и ее люди, но она рассказала мне очень мало, добавив, что все это написано в моем свитке и я должен только прочитать его. После чего я перечитал свиток и действительно узнал много интересного.
   Когда мои глаза заболели, я вернулся к Ангуйе и спросил, знает ли он, как лечат людей, вроде меня, которые быстро забывают. Он сказал, что это великое счастье, и он сам страстно хочет забыть все, что знает, и опять стать ребенком. Он ожидает, что несколько лет все так и произойдет; тем не менее я хотел бы быть таким, как другие люди.
  
   Я ПОГОВОРИЛ с Бинти -- как руками, так и ртом. Она -- моя младшая дочка, храбрая девочка, и не позволяет братьям обижать себя. Я аплодирую ей и учу драться -- лучше сражаться и потерпеть поражение, чем не сражаться вообще. Никакой задира не полезет драться с тем, кто дерется изо всех сил, хотя и проигрывает. Такого человека можно уважать, и она как раз такая. Она сказала, что женщины не дерутся с мужчинами -- им этого не надо. Если какой-нибудь мужчина поколотит женщину, от него отвернутся все женщины. И другие мужчины будут насмехаться над ним, потому что он будет спать один. Она говорит, что Чече часто дерется с другими женщинами и всегда побеждает. Я спросил, что будет, если она подерется с Мит-сер'у. Она больше и сильнее.
   Но Бинти ответила, что Чече никогда не будет делать этого, потому что Мит-сер'у -- старшая жена. Я знаю это, потому что много раз читал об этом в свитке; но я не знал, что для Чече это так важно. Две младшие жены могут подраться друг другом, такое бывает, сказала Бинти, но чаще всего между собой сражаются жены разных мужей. Ссоры между младшими женами улаживает старшая жена.
   Бинти хотела знать, с кем я лягу этой ночью. Я сказал, что лягу с той, которая захочет меня. Она предсказала, что они обе захотят. Я сказал, что никогда не лягу с ней, но, пока смогу, всегда буду защищать ее. Она села рядом со мной и так улыбнулась, что растаяло бы самое твердое сердце. Разве может быть несчастлив мужчина, у которого есть такая дочка? Мне кажется, что это очень трудно.
   У царя есть много дочерей и много сыновей. Его дворец в десять раз больше других хижин, скорее это целая вереница хижин, и одна переходит в другую. Его дети играют по всему дворцу, смеются и кричат.
  
   ДРУГОЙ день. Солнце садится и ветер стал холодным. Я не знаю, сколько дней прошло с того времени, как я писал в последний раз, но чернила стали сухими, ими трудно писать.
   Мит-сер'у и я говорили с царицей. Она рассказала нам, как страстно хочет вернуться в свой родной город, хотя бы на полгода. Она заставила нас пообещать помочь ей в этом. Мит-сер'у тоже хочет вернуться домой. Она из города, который называется Саис, и попросила меня вернуть ее обратно. Она говорит, что у нее были драгоценности и деньги, заработанные во время путешествия на юг; но она потеряла все, когда нас сделали рабами. Она не понимает, каким образом мне удалось сохранить золотого жука. Она заплакала, обняла царицу и поклялась, что скорее хотела бы нищенствовать в Саисе, чем быть царицей здесь. Я должен был перевести все это царице, и сделал это очень плохо.
   Немного раньше меня позвали на царский совет. Я не очень хорошо говорю на их языке, и мне не всегда понятно, о чем идет речь. Очень много дел о колдовстве. Один обвиняет другого, что тот колдун и заколдовал его. Обвиняемый отрицает. В каждом случае царь спрашивает снова и снова, откуда обвинитель знает, что тот, кого он привел на суд, действительно колдун, но редко когда получает удовлетворительный ответ.
   Пришла юная девушка. Она утверждала, что ею завладел демон, хотя и не обвиняла никого в том, что ее заколдовали; она только попросила царя прогнать демона. Царь попросил демона уйти, но тот только засмеялся и стал насмехаться над ним.
   Меня это обозлило. Я вышел вперед и попросил у царя разрешения напасть на демона. Я говорил на языке, который знают мало кто из этих людей, но так махал руками, что все меня поняли и царь согласился.
   Я ударил демона, но он уклонился от удара и бросился на меня, собираясь вцепиться в меня так, как до этого в девушку. Многие люди закричали и убежали. Демон был скользкий и маслянистый, но я сунул большой палец в желтое пламя, которое было его единственным глазом, и перегнул его через колено. Шум стоял такой, что я не услышал, как его спина хрустнула, но я это почувствовал. И тут же он исчез.
   Царь сошел с трона. На его лице был страх, но от твердо держал копье. Большинство остальных уже убежало, сбивая на землю детей и стариков. Мы поговорили как друзья, я и царь, пока помогали старикам и поднимали детей. Он сказал, что был великий царь, которого его народ никак не мог увидеть, добрый старик, любящий музыку. Однажды я коснулся его, и все его увидели. Так и с демоном. Когда он подошел ко мне, его увидели все. Это очень странно. Хотел бы я, чтобы в этот момент со мной была Мит-сер'у. Она могла бы мне объяснить все это.
   Девочка, которая была одержима демоном, не захотела уйти от меня. Я сказал ей, чтобы она шла домой, к маме, но она стала настаивать, что у нее нет мамы. Она боялась, что демон вернется, но я сказал, что он ушел навсегда. Мит-сер'у назвала его ксу, хотя и не видела его.
  
   МОЯ старшая жена говорит, что я должен каждый день писать в свитке и читать его, тоже. Иначе я все забуду. Сейчас темнеет, и я знаю, что не слишком хорошо писать в свете костра. Сначала я запишу все, что знаю, а уже потом прочитаю, если останется немного света.
   Мы плывем на пяти лодках. В первой царь, двадцать шесть воинов, царица и другие. Во второй Ангуйя с четырнадцатью воинами, женщинами и детьми. В третьей я сам, двадцать воинов, моя старшая жена, моя вторая жена и жены наших воинов. В четвертой мои дети, десять или двенадцать воинов, мой слуга, служанка моей старшей жены, много женщин и детей. На пятой слуги царя, шестнадцать воинов и их жены, слуги и запасы еды. Эта лодка больше царской, но плывет медленнее.
   Наши лодки выдолблены из дуба, и мне это кажется очень странным. Ствол дерева, из которого сделана царская лодка, был очень большим. На стволе развели костры и тщательно за ними ухаживали. Когда они догорели, обожженное дерево выдолбили. Потом очень искусные мастера много дней делали из него хорошую лодку. Впрочем лодки делают и из камыша. Такие лодки можно сделать очень легко и быстро, но они быстро гниют.
   Служанка моей главной жены принесла мне тыкву с хорошей водой. Это девочка, немного старше, чем моя дочка. Какое-то животное исполосовало ее когтями, оставив шрамы на руках и спине. Я думаю, что они заживут. Я спросил ее, что за зверь это был. Она не знает его имени, но говорит, что я убил его. Ее саму зовут Мтото.
  
   Я НАПИСАЛ, что не буду писать при свете костров. И это много говорит о моей мудрости! За нашим лагерем смеется сумасшедший. Я спросил Мвиту, не должны ли мы прогнать его. Он сказал, что здесь очень много опасных животных и еще более опасных демонов. Они всячески пытаются выманить нас за костры, но мы не должны идти.
  
   ЖЕНЩИНЫ сворачивают лагерь и не разрешают мне помочь им. Тогда я напишу о том, что видел прошлой ночью. Леопард, огромный как лев, кружил вокруг нашего лагеря. Я проснулся и смотрел за ним. Иногда он подходил очень близко к кострам. Он был чернее черной ночи и очень красив; мне показалось, что он перетекал из одного места в другое, и при этом выглядел опаснее, чем серпоносная колесница. Я взял копье, которое перед сном воткнул в землю рядом с головой. Наши часовые даже не поворачивали глаз к леопарду. Он пробегал перед часовым, а тот глядел в одну сторону, в другую, вверх на луну или вообще закрывал глаза. Я видел это неоднократно. Мне это показалось странно, и я решил это записать. Возможно, мне это все приснилось.
  
   МЫ остановились около деревни, в которой есть человек, знающий, где находится храм, который мы ищем. Он на охоте, и мы ждем его возвращения. Его зовут Мзи.
   Бинти заплакала, и я попытался успокоить ее. Когда я спросил, что произошло, она ответила, что когда мы найдем святое место, я вспомню других людей и уйду отсюда. Я сказал, что нет, но она настаивала. Не знаю, возможно она права. Я бы пообещал ей остаться, но что хорошего в обещании человека, который не может ничего вспомнить? Я сказал, что если я уйду, она может идти со мной. Тогда она перестала плакать, или почти перестала.
  
   МЗИ наконец вернулся. Он старше, чем я ожидал, самый старый человек в деревне, но все еще охотится -- и охотится хорошо, потому что принес прекрасную антилопу. Он предостерегал нас от священного места, сказав, что там много змей. Урей говорит, что нам не надо бояться их, пока он с нами. Мои сыновья хвастаются, что убьют всех змей. Я предостерег их и посоветовал оставить змей в покое. Даже в самые лучшие времена змеи и мальчики плохо ладят между собой, а змеи в священном месте конечно священны.
   Мит-сер'у рассказывает о своем доме в Саисе, о доброте жрецов и о девушках, поющих, танцующих и играющих на пирах, где она пила хорошее вино до тех пор, пока не валилась с ног. Я сказал, что прошу меня простить за то, что так далеко увез ее от такого замечательного места. Она не стала ругать ни меня, ни кого-нибудь другого, только сказала, что это была воля богов -- если бы она осталась дома, с ней случилось бы что-нибудь плохое. Он попросит богиню пожалеть ее, и богиня конечно поможет ей -- надо только найти храм. Хатхор, так зовут ее богиню. Я сказал, что священное место царя может быть священным и для Хатхор, и мы могли бы помолиться там. Как только я сказал эти слова, золотой скарабей на моей груди зашевелился, как живой.
   Мзи подарил свою антилопу царю, и царь подарил ее деревне, которая завтра устраивает пир в нашу честь. Завтра утром я буду охотиться вместе с Винджари и Утунду, и тоже внесем достойную долю в будущий пир. Даже если я и не могу научить их охотиться (так они говорят), может быть они научат меня чему-нибудь.
  

31

ДИКАЯ СТЕПЬ

   ТАМ, где мы разбили лагерь, не было воды. У нас было немного в тыквах и в кожаных мешках, похожих на винные меха. Мзи говорит, что завтра, перед тем, как мы достигнем храма, найдем ручей. Там есть дичь, хотя и не много; животные должны где-то пить.
   Сегодня мы ушли далеко от реки, идя по высохшему руслу, хотя когда-то она было полноводным притоком Великой Реки. Я не помню, как мы ушли от нее, но, по словам Чече и детей, мы вышли на рассвете.
   Мои сандалии почти порвались. Я поискал среди того, что мы несем, материал, из которого можно сделать новые. Чече спросила, что я делаю. Когда я ответил, она сказала, что сплетет мне новые из травы. Возможно я разрежу пустой мех для воды и сделаю из него мягкие кожаные подкладки для сандалий.
   Храм недалеко. Скарабей, которого я несу, видит его (или, возможно, чувствует) и шевелится, пока я пишу. Царь не хочет входить в храм в темноте. Не сомневаюсь, что это мудро; там может быть логово зверей -- леопардов или большеголовых диких собак, которых мы часто видели сегодня.
   Совсем недавно мимо нашего лагеря прошло животное, с виду похожее на леопарда, хотя такое черное, что в ночи были видны только его горящие глаза. Возможно его смущает, что мы так близко от его логова.
  
   Я ПООБЕЩАЛ моей старшей жене, что отпущу ее, если она захочет вернуться к себе домой. Она говорит, что мы можем увидеть корабль, когда вернемся к реке. Этот корабль увезет ее обратно на север. Во всяком случае она на это надеется. Он уже давно плывет перед нами, говорит она. Я пообещал, что, если мы найдем корабль, то поплывем на нем. Она сказала, что царь может не разрешить мне сесть на него, и спросила, может ли она пойти одна. Я сказал, что может, хотя и с болью в сердце. Сегодня ночью я собирался лечь с ней, но как я могу сделать это, если знаю, что она надеется бросить меня? Может быть я лягу с Чече.
   Моя старшая жена клянется, что мы уже говорили об этом множество раз.
  
   ПОКА я сидел, глядя на огонь и пытаясь выбрать, ко мне подошел мой раб и сказал, что он только что входил в храм. Это хорошее место, сказал он, хотя и пришедшее в упадок. Там есть змеи, но немного. Я спросил, почему царь хочет, чтобы я вошел в него. Старшая жена, которая хочет уйти, сказала, что бог приказал ему сделать это во сне. Но если при этом ничего не произойдет, обвинит ли царь меня? Я не могу сказать, и они не могут.
   Лично я не доверяю снам. И мне очень не хочется сражаться с царем один на один, потому что он умелый воин и его люди говорят, что он храбр, как семь львов. Если я заберу его жизнь, то, я уверен, его люди возьмут мою.
  
   Я ПОПРОБОВАЛ сандалии, которые сделала Чече. Им не нужна подкладка, и они крепче, чем я думал. Сегодня я лягу с Мит-сер'у.
  
   ВИНДЖАРИ исчез. У меня есть щит, который дала мне богиня. Случилось так много всего, и я даже не представляю, как все это можно записать, хотя Мит-сер'у и Чече говорят, что я должен. И служанка Мит-сер'у, тоже. Я начинаю писать, с самого начала.
   Утром мы вышли, направляясь к храму, и тут из конца колонны раздался крик. Один из воинов царя наступил на змею, которая в ответ укусила его. Остальные тут же убили ее, большую коричневую змею с головой, как у гадюки. Ангуйя стал лечить его, высосал яд, смазал рану лечебной мазью и приложил мясо мертвой змеи; тем не менее укушенный воин очень быстро умер. Мы похоронили его в сухом русле, и завалили могилу камнями.
   -- Я пообещал тебе, что, если по дороге к храму ты будешь со мной, я защищу тебя от нас, хозяин, -- прошипел мой раб.
   Я сказал, что забыл его слова.
   -- Конечно, хозяин. Тем не менее я так сказал. Но я не обещал, что уцелеют другие. Только ты. Но даже ты можешь погибнуть, если я не пойду вперед и не поговорю с народом. Можно?
   Я подумал, что он просто хочет улизнуть от необходимости собирать камни на могилу, но сказал, что может. Он немедленно ушел, и я увидел его очень нескоро. Я еще напишу об этом.
   Храм сделан из камней и очень стар. Мит-сер'у говорит, что она видела много старых зданий в своей родной стране, и этот старше их всех. Его крыша обвалилась во многих местах. Царь сказал, что только он и я должны войти в храм. Я подумал, что это очень мудро, но Ангуйя захотел войти вместе с царем. Царь согласился взять его, но он захотел, чтобы и Мзи вошел с нами. Царь согласился и на это.
   Царь спросил, нет ли кого-нибудь, кого я взял бы с собой. Мит-сер'у хотела идти, но я побоялся за нее и взял своих сыновей. Так что мы зажгли факелы и вошли в храм вшестером, и не знали, что за вслед за нами скользнул седьмой.
   Внутри было темнее, чем беззвездной ночью, потому что мы вошли в темноту из яркого света, способного ослепить даже льва. И холодно, особенно после жары, царившей снаружи. Над нами, на высоких фальшивых арках, шевелились и пищали летучие мыши, и пол был покрыт их пометом.
   Вскоре я почувствовал, как что-то шевелится у меня на груди, как будто золотой скарабей боится летучих мышей. Посмотрев вниз, я увидел, что он кусает шнурок, на котором висит. В следующее мгновение шнурок расстегнулся и он отлетел от меня, по-прежнему сверкая золотом и синевой в свете факелов.
   Царь за моей спиной спросил, что я делаю. Я попытался объяснить, что мой скарабей ожил, улетел и исчез в трещине пола. Это было трудно, потому что я не слишком хорошо говорю на его языке и не знаю многих слов, которые мне требовались.
   -- Веревка порвалась, -- сказал мне царь мягким голосом. -- Твой скарабей слетел и закатился в щель. Забудь о нем, как забываешь все. Ты никогда не увидишь его опять.
   Я попросил его помочь мне поднять камень; он покачал головой и отошел от меня. -- Мы должны найти бога, -- сказал он. -- Вот что важно, Латро -- найти бога.
   Поднять камень было очень трудно, не только из-за его веса, но и из-за того, что его было трудно схватить. Мои сыновья помогли мне, но не пошли со мной вниз по выщербленным ступенькам. Я стал спускаться, очень медленно, потому что мой факел мало что освещал. Я подумал, что мой скарабей, которого я никак не мог найти, скатился по ступенькам вниз; я жестом позвал своих сыновей, но они испуганно посмотрели на меня и не пошли. В конце концов они еще дети, и понимают это.
   Я спустился и понял, что когда-то храм был намного больше того, что мы видели наверху. Ветер и время навалили землю вокруг храма, та часть, которую мы видели, когда-то была вторым этажом. В нише стоял маленький бог из черного камня, по виду такой же старый, как Ангуйя. Я поднес факел к нему поближе, чтобы рассмотреть его лицо. Он лыс и бородат, у него приятная улыбка и круглый живот. В руках он держал кубок и флейту. Как и тогда, когда я увидел царя, я почувствовал, что когда-то он был моим лучшим другом. Я коснулся его и он закачался. Я поднял его из ниши, в которой он стоял, и увидел, что за ним находится отверстие и в нем свиток, немного меньший чем тот, в котором я пишу.
   Я взял его; и когда поставил бога старого счастливого бога на место, то услышал позади себя голос моей старшей жены, Мит-сер'у. Я повернулся и едва не уронил свиток, который дал мне бог.
   Она стояла на лестнице. За ней был человек, чья кожа была чернее, чем у царя, и не тот маленький дружелюбный бог, чью статую я двигал, но высокий мужчина со взглядом воина, убивающего раненых. Его руки лежали на ее плечах, и в ее лице было что-то такое, что я не могу выразить словами. Наверно она спала, с открытыми глазами, и видела страшный сон. -- Ты должен отдать его Сахусету, -- сказала она мне. -- Помнишь? Ты обещал отдать его Сахусету.
   Я не только этого не помнил, но и не помнил, кто такой Сахусет.
   -- Ты обещал ему. Поклялся, что отдашь.
   Я попытался развязать завязки свитка, чтобы понять, могу ли я прочитать его. Но на них не было узла.
   -- Ты не должен его открывать, -- сказала мне Мит-сер'у.
   И тут я испугался за нее. Я бы бросил копье в черного мужчину, стоявшего за ней, если бы он стоял один; но я почувствовал, что не смогу это сделать, не убив Мит-сер'у, так он поднял бы ее перед собой. -- Я люблю тебя, -- сказал я; я знал, что это правда, и что она не знает об этом.
   -- Если ты откроешь свиток, -- сказала она, -- то никогда не найдешь щит.
   Я понял, что это ей действительно важно, и сказал, что не буду пытаться открыть. Но, откровено говоря, просто не мог. Кожаный футляр, в котором я ношу этот свиток, висел у меня на спине, потому что я думал, что он всегда должен быть со мной. Я открыл футляр и положил внутрь свиток, который только что нашел. Он меньше моего, и плотно свернут.
   Я прекратил писать и опять оглядел его, но не стал разрезать завязки. Не мне открывать его, так я чувствую.
   Когда я опять завязал свой футляр, высокий человек, который держал Мит-сер'у, исчез. Я спросил ее, кто это был; она ответила, что не было никакого человека.
   -- Высокий человек с темным лицом, -- сказал я, -- темнее твоих глаз. Его собственные, как мне показалось, пылают как огонь.
   -- Я видела множество таких мужчин, -- ответила Мит-сер'у. -- С нами дюжины таких. Ты их имеешь в виду? И что ты сказал, когда я стояла на ступеньках над тобой?
   Я кивнул и поцеловал ее. Я прижал ее к себе, наслаждаясь ее дыханием, и она тесно прижалась ко мне. Как она маленькая! И сладкая, и хорошая!
   Рука в руке мы спустились на пол и стали искать внутреннюю комнату, в которой стоял бог. Я знал, что там находится то, ради чего мы пришли сюда, потому что так царь сказал, и потому что Мит-сер'у не понимала меня, когда я спросил ее о щите, о котором сама говорила мгновение назад. -- Мне кажется, -- сказал я, -- что у меня когда-то был щит, но я никак не могу его вспомнить.
   -- Ты вообще мало чего помнишь, -- сказала она мне. -- Когда ты сражался с зятем Чече, ты взял у него щит, но он тебе не понравился. Он слишком большой, сказал ты, и недостаточно прочный. И царь не захотел, чтобы он был у тебя. Так что ты оставил его в деревне Чече.
   Когда-то на стенах храма было изображения, но время полностью уничтожило их. Мы видели только голый камень, иногда чистый, иногда грязный, но странно подходящий к этому месту. Песок засыпал окна, пол был усеян глиной и камнями, стены выпятились и, казалось, вот-вот упадут. И тут я услышал впереди нас жужжание, как будто несколько жуков, скрытые темнотой, летали там; и еще я увидел слабый золотой блеск, хотя, когда я подошел взглянуть, то не нашел никакого золота.
   В священном месте стояла грубая статуя богини. Из ее левой руки свешивался крест, который я уже где-то видел, хотя и не знал где, а правая держала длинную стрелу. Ее голову накрывал лежавший на изогнутых подпорках диск, похожий на солнце или луну.
   Мит-сер'у встала перед ней на колени и начала молиться. Она шептала так тихо, что я не мог разобрать слова, но, уверен, она просила богиню вернуть ее в родной город на севере.
   Богиня спустилась с пьедестала, стала живой женщиной, ростом с Мит-сер'у -- или даже ниже -- но от нее шел яркий свет. Она протянула мне стрелу; как только я взял ее свободной рукой, он сняла с головы диск и подняла его перед глаза Мит-сер'у. -- Твоя молитва за твоего мужчину принята, -- сказала она Мит-сер'у. -- Ты должна дать ему вот это. То желание, которое ты не высказала, тоже будет исполнено. Ты, как и желаешь, вернешься в свой родной город, хотя вскоре опять уедешь из него, по своему желанию.
   Стрела богини растаяла в моей руке в то самое мгновение, как я схватил ее. Диск упал на камни, на которых она стояла, и зазвенел, живая женщина исчезла, и на пьедестале вновь появилась статуя.
   Мит-сер'у выпрямилась и подняла лежащий диск. -- Смотри, Латро! Щит! Мы не видели его, потому что он лежал на полу, но я его подняла.
   Она протянула его мне, и я взял его. Он сделан из бронзы, позеленевшей от времени. Ручка сзади тоже была бронзовой. На маленьких зажимах не было ремня для руки. Я пишу, и он лежит передо мной; когда я запишу все, что должен, я отполирую его.
   Вернувшись на верхний уровень, я показал щит царю, который осмотрел его со всех сторон, но так и не коснулся. Проверив его таким образом, он сказал, что мы должны идти, и позвал к себе Мзи и Ангуйю. Я уже собирался подозвать к себе своих сыновей, когда они сами прибежали ко мне, дрожа от страха. Младший сказал, что Винджари увидел большую змею и бросил в нее копье. Когда копье ударило в змею, та превратилась в мужчину.
   Я побежал посмотреть, взяв их с собой, хотя они были очень напуганы. Этим человеком оказался мой раб. Он кашлял кровью, его рот широко распахнулся и я увидел, что у него не зубы, а клыки. Не думаю, что раньше видел человека с клыками. И не думаю, что кто-нибудь другой видел такие клыки.
   Я отдал копье и щит Утунду, и поднял раба. Он умер у меня в руках. Я сказал царю, что мы должны похоронить его. Он принадлежал мне, потому я должен оказать ему должное уважение. Царь согласился.
   Мои жены, мои сыновья и наша служанка пошли со мной в степь. Посреди сухого русла, там, где было много камней, мы вырыли могилу копьями; но когда мы собирались положить туда тело, оно исчезло. Я сказал, что, наверно, какое-то животное утащило его в то время, когда мы копали. Женщины и девочки сказали, что этого не может быть. Они сидели рядом с ним мгновение назад, тихо переговариваясь и отмахиваясь от мух.
   Возможно они спали.
   Но, возможно, его забрал Винджари и не сказал мне. Это вполне возможно, потому что он ушел в степь, один. Утунду и я долго шли по его следу, но в конце концов потеряли его.
  
   СЕЙЧАС я опять могу писать. Я развел большой костер, и на какое-то время света вполне достаточно. Пока остальные спали, я отполировал тонким песком новый щит, который мне дала богиня, и он заблестел. Скоро в том месте, где я его тер, стало так светло, что я мог видеть, как в нем отражаются языки пламени за моей спиной.
   Вскоре они исчезли, и на их месте я увидел самого себя, но более молодого; моя голова была перевязана окровавленными повязками. Тот я бросил в воду свой меч, предлагая его в жертву богу реки. Бог реки закалил его, нагрев в мерцающем пламени, поднявшимся прямо из воды, и охладив в воде реки. Наконец он вернул его мне, и сияющий металл, над которым я работал, не отражал больше ничего, кроме моей собственной тени и сверкающих языков огня.
   Но я вспомнил! И помню даже сейчас. Не то, что видел в металле, но все: как в тот день болела моя голова и как я был слаб. Как я молился за чернокожего, который стоял рядом со мной -- это был царь, я знаю, потому что у него было тоже самое лицо.
   Тогда он был моим единственным другом, и бог реки -- единственным богом, которого я знал. Я бросил мой меч в реку и попросил речного бога благословить его. Речной бог показал мне своих дочерей, прекрасных юных девушек, с кожей белой, как у него, а его кожа была белая, как пена реки. Когда они увидели мой меч и попытались взять его, он вернул его мне.
   -- Ни дерево, ни бронза, ни железо не смогут устоять перед нею, и она никогда не подведет тебя, пока ты не подведешь ее.
   Я подвел ее, но я искуплю свою вину. Или, страдая и печалясь, пойду один, как мой сын, в степь, чтобы умереть.
  

32

ЦАРИЦА ОЧЕНЬ ДОВОЛЬНА

  
   ЗАВТРА мы поплывем вниз по Великой Реке. Прошлой ночью я долго разговаривал с царем, я говорил на языке эллинов, а он -- на языке своего народа. Я понимаю его язык лучше, чем говорю на нем.
   Он рассказал мне много о том, что произошло, когда мы вместе были в Элладе. Все эти события стираются из моей памяти даже сейчас, когда я пишу. Быть может они все сотрутся, поскольку во многие я не могу поверить или даже понять.
   Я рассказал ему как бросил Фалькату в реку, и узнал, что уже рассказывал ему об этом, давным-давно. Тогда я сказал, что должен найти ее или умереть, пытаясь это сделать. Я рассказал о Фалькате и моей старшей жене. (Ее зовут Мит-сер'у и она ниже ростом, чем моя вторая жена.) Она рассказала мне, что я потерял ее, когда сражался с людьми из Нубии. Она где-то в Нубии, сказал я царю, потому что никакой солдат не выбросит такое оружие. И еще я сказал, что собираюсь пойти туда и найти ее, и, ради нашей дружбы, не присмотрит ли он за моими женами и детьми, пока меня не будет. Он сказал, что сделает для меня все, но потом решил, что сам пойдет со мной. Он возьмет с собой воинов и золото, чтобы мы смогли выкупить Фалькату у нового владельца. Он возьмет и царицу; а когда я верну себе Фалькату, то мы поедем на север, в Речную Страну, и оттуда в ее город. Пока его не будет, Ангуйя будет править этой страной. Мы поговорили с ним, и он поклялся, что присмотрит за тем, чтобы с моими женами и детьми хорошо обращались, и чтобы у них всегда была еда.
  
   КАК только я смог, я рассказал Мит-сер'у много из того, о чем мы говорили с царем. Сейчас я уже не помню этого -- только то, что бросил свой меч в реку в Элладе -- но когда мы говорили, то помнил, и несомненно кое-что записал. Она закричала, как сумасшедшая, потом заплакала и опять закричала. Я поклялся, кричала она, что верну ее в ее родной город. У нее нет ни одного подарка от меня, потому что я обеднел, все ее драгоценности исчезли, и вот теперь я еще собираюсь нарушить свою клятву. Она возьмет свою собственную жизнь -- опять и опять повторяла она.
   Потом, что возьмет мою (хотя я не боюсь ее).
   Потом, что наши обе.
   Наплакавшись, она рассказала обо всем, через что мы прошли вместе, о ее верной службе и о своей беззаветной любви ко мне.
   Я объяснил, что ценю все это, хотя ничего не помню, и сказал ей чистую правду, что она -- первая в моем сердце. Но добыть Фалькату -- очень опасное дело. Те люди, которые отняли Фалькату у меня и обратили меня в рабство -- о чем она сама рассказала мне -- мои враги. Мне опять придется сражаться с ними, и на этот раз они могут меня убить.
   Тогда она заставила меня прочитать первую часть этого свитка, сказав, что там я найду свое обещание. Я прочитал. Если я и обещал ей что-то такое, то не написал об этом. Тем не менее ее богиня являлась мне. И я действительно пообещал защищать ее, и вернуть поющую девушку обратно, как об этом говорил жрец и еще один человек. Более того, подразумевалось, что я еще подарю Мит-сер'у достойный подарок, когда мы будем расставаться. Но, как она и сказала, мне нечего ей дать.
   Мы поговорили об этом, и я прочитал ей то, что написано в моем свитке, переводя это на ее язык. Она опять и опять спрашивала, действительно ли я разговаривал с ее богиней. Я мог только повторять, что не знаю, но так здесь написано.
   -- Но я точно помню, как видел бога, -- наконец сказал я ей. -- Я видел бога реки и пытался подарить ему свою Фалькату. Он вернул ее мне. -- Я в точности повторил слова бога.
   -- Ты уверен, что не он дал меня тебе?
   Я покачал головой. -- Твоя богиня дала тебя мне. Так здесь написано.
   -- Ты не сможешь защитить меня, если тебя здесь не будет.
   -- Я оставляю тебя в хороших руках, -- сказал я, -- а не беру туда, где ты можешь погибнуть.
   -- Этому старому уроду? Послушай, я знаю женщин лучше, чем ты. Он и Чече сделают меня рабыней, как только ты скроешься из вида.
   -- Разве я когда-нибудь бил тебя?
   Она покачала головой. -- Я не хочу говорить об этом.
   -- Отвечай!
   -- Да!
   -- Хорошо. Я рад, что научился делать это. Я могу побить тебя, если это будет необходимо. Так сказал жрец. Не так, чтобы покалечить тебя, но задать хорошую трепку. Если ты не сделаешь так, как я хочу, я побью тебя.
   -- Это и есть та защита, которую ты обещал мне? Побои? Я предпочту рискнуть жизнью, но так у меня будет хоть какая-то возможность вернуться домой.
   Так все и осталось, каждый при своем. Я должен идти и пойду без нее. Она может плакать и кричать сколько угодно, но я буду далеко. Возможно, когда я добуду Фалькату, я оставлю царя и царицу и вернусь за ней, хотя, уверен, я забуду о ней задолго до того времени.
  
   ПОЯВИЛСЯ корабль. На нем много людей, которые говорят, что они -- наши друзья. Некоторые из них, несомненно. Служанка Мит-сер'у пришла, рассказала ей о корабле, и она с криком выбежала на берег реки. Я побежал за ней, и люди на корабля, увидев нас, бросили якорь и приплыли к берегу на лодке. Мит-сер'у говорила с ними, не замолкая ни на мгновение. Я с интересом слушал, но не могу записать все, что там говорили.
   На корабле есть женщина, которая поцеловала нас обоих, и Мит-сер'у сказала, что это ее лучшая подруга. Теперь я знаю некоторых из них: Маленький человек, самый старый из них, лысый и бородатый, богато, но просто одетый, -- Благородный Чаниу. Он из Парса и командует остальными. Молодой человек из Кемета, который помогает ему, любит мою жену. Это Святой Тотмактеф. Человек постарше, не очень высокий, но мускулистый, -- капитан Муслак. Из того, что я прочитал по требованию моей жены, я знаю, что именно он ходил в храм вместе со мной. Мы поговорили с ним об этом. Он сказал, что мы -- старые друзья, но я думаю, что познакомился с ним позже, чем с царем.
   Высокого молодого человека, друга Тотмактефа, зовут Камес. Он сказал, что очень обязан мне и заплатит, когда мы вернемся в его город.
   Самого высокого из всех зовут ученый Сахусет, он очень худ и старше меня. Самый молодой из всех них -- принц. Думают (сказал Чаниу), что жрецы выберут его царем Нубии, когда нынешний умрет; поэтому царь Нубии приказал спрятать его. Мы не должны говорить о нем никому.
   Чаниу и Царь Семь Львов обменялись подарками. Сегодня будет пир.
   Когда я узнал, что Чаниу, Тотмактеф и Сахусет -- ученые люди, я спросил их о втором свитке. Все захотели увидеть его, и Сахусет заявил, что я, давным-давно, пообещал отдать этот свиток ему.
   Я спросил, обещал ли я еще что-нибудь, и он покачал головой. Тогда я сказал, что с удовольствием отдам ему свиток.
   -- Сначала ты должен показать его мне, Луций, -- сказал Чаниу. Он говорит, что так меня зовут на самом деле, Луций. Более молодой человек согласился с ним. Сахусет тоже согласился дать Чаниу поглядеть на свиток, но очень неохотно.
   Я принес его, объяснив, что не нашел узел, чтобы развязать его.
   У Тотмактефа есть маленький нож, но он падал всякий раз, когда Тотмактеф пытался взять его в руки.
   -- Веревки невозможно перерезать, -- сказал Сахусет. Он взял у меня свиток (но не этот), и веревки упали сами, как только он коснулся его. Оказалось, что это вообще не веревки, а маленькие черные змеи, которые поползли по земле со скоростью бегущего оленя, и больше я их не видел. Чаниу развернул свиток, покачал головой и протянул его Сахусету.
   -- Разве он написан не знаками мой древней страны? -- сказал Тотмактеф. -- Если ты захочешь, я прочитаю его тебе, о благородный Чаниу.
   -- Ты не должен его читать, -- сказал ему Чаниу.
   Сахусет поднял с земли, на которой мы сидели, черные веревки и перевязал свиток. -- И я, -- сказал он, -- во всяком случае в это время и в этом месте, но свиток мой. Вы согласны?
   Чаниу кивнул. Тотмактеф тоже, хотя я видел, что против своей воли.
   -- Латро? -- обратился ко мне Сахусет. (Так называет меня жена.)
   -- Ты сказал, что я обещал его тебе, -- сказал я. -- Я отдаю его и освобождаюсь от обещания.
   -- Все согласны, -- торжественно сказал Сахусет и спрятал свиток на себе.
   Моя жена говорит, что эти люди отвезут ее домой.
  
   Я ОПЯТЬ говорил с Чаниу. Нас всех послал на юг сатрап, который хотел, чтобы мы исследовали реку так далеко, как только возможно. В Нубии Чаниу узнал, что царь схватил Камеса. Я и остальные освободили его, но при этом меня и Мит-сер'у схватили. Чаниу и все другие решили, что я мертв.
   Есть место, где река делится на два рукава, которые называются Голубой и Белый. Наш корабль поплыл по Голубому так далеко, как только смог, и Чаниу и еще одна женщина спрашивали всех, кто им встречался, об истоке Великой Реки.
   Потом корабль развернулся, доплыл до развилки и плыл по этому рукаву до тех пор, пока мог, они видели странные картины и разговаривали со многими странными людьми. Сейчас они возвращаются к сатрапу.
  
   КОРАБЛЬ, о котором я писал, вытащен на берег. У нас был большой пир, много плясок, много еды и питья. Сейчас все спят. Я сижу у костра. Я знаю, что съел слишком много, и если бы я выпил так много пива, как Мит-сер'у, то вообще не мог бы думать.
   Она очень счастлива. Чаниу пообещал, что, ради меня, даст ей богатый подарок, когда мы расстанемся; у него много золота. Царь тоже сделает ей подарок, когда мы взойдем на корабль. Корабль вернет ее домой, хотя путешествие будет длинным. Я тоже должен быть счастлив, как и она, но нет, не получается. Как можно быть счастливым, если расстаешься со своей женой и детьми?
   И невозможно быть счастливым без Фалькаты. Я знаю, что она висела у меня на боку задолго до того, как я познакомился с Мит-сер'у. Я не помню, что знал Мит-сер'у до того, как приехал в Речную Страну. Если бы мы тогда были вместе, я бы это почувствовал.
  
   Я ДУМАЛ, что я один не сплю. Но тут есть еще одна женщина с большим котом. Они не подходят близко ко мне, но что-то ищут среди спящих. Когда я решил, что они наконец-то ушли, они вернулись.
   Царица, едва держась на ногах, подошла ко мне. Ей хотелось рассказать кому-нибудь, какая она счастливая; она много говорила об этом, а потом подняла свое платье и показала то, что я мог бы иметь, если бы захотел. Я не захотел, отвел ее во дворец и положил рядом с царем. Из таких вещей ничего хорошего не выходит.
   Что ищут эта высокая женщина и ее кот? Пока я говорил с царицей, они подошли совсем близко. Кот совершенно черный, ни единого белого пятнышка. Я всегда думал, что такие коты должны быть пятнистыми. Я должен кого-нибудь спросить об этом.
  
   Я ПРОСНУЛСЯ рано, уже на корабле. Не спали только мой часовой и одна женщина. Часовой приветствовал меня, и я сказал ему, что он может идти спать и я подежурю за него.
   Эта женщина -- жена Сахусета, мудрого человека Речной Страны. Я объяснил ей, что пытаюсь вспомнить, как попал сюда. Она сказала, что я забываю все намного быстрее, чем большинство людей, хотя со временем все забывают, а время заставляет забыть все. Она показала мне кожаный футляр, в котором лежит этот свиток, и сказала, что он содержит мою память. Сейчас я прочитал достаточно и понимаю, что она сказала правду.
   Я рассказал ей все, что помню -- отца, мать, наш дом, наши поля, и как я бросил свой меч, Фалькату, в реку и как речной бог вернул мне ее.
   Она в ответ рассказал мне, кто она такая, и предложила рассказать обо всех важных людях, спавших на корабле. Больше всего, сказала она, воинов царя (она не знает их имен), матросов, совсем не важных, и моих солдат, которые, по ее словам, тоже менее важны. Я запротестовал и сказал, что с тех пор, как они стали мои, они важны для меня; но она все равно не знает их имен.
   Она показала мне царицу, которая спал в маленькой платке на палубе вместе с царем. Она сказала, что ей нужна кровь царицы, иначе ей не жить. В ответ на наши слова царица зашевелилась, и мы отошли от нее. Еще жена Сахусета показала мне своего мужа и мою жену.
   -- Я буду твоей женой, когда она уйдет от тебя, -- сказала она, -- и лучшей женой, чем она.
   Я спросил, действительно ли моя жена бросит меня, и она сказала, что да, бросит, и очень скоро.
   -- Уже почти рассвет, -- сказала она, -- и я должна идти спать. Не хочешь ли ты помочь мне, Латро? Совсем небольшая услуга для той, кто сражался за тебя с нубийцами.
   Я сказал, что помогу, если смогу.
   -- Сможешь, и это очень просто. Ты видел амулет, который носит твоя жена? Я хочу, чтобы ты перерезал нить и выбросил амулет в воду. Если ты сделаешь это, к тебе придет великий бог.
   Я сказал, что никогда не сделаю этого без разрешения моей жены.
   -- Тогда добудь ее разрешение и сделай это.
   Я кивнул, но ничего не пообещал. Она ушла вниз -- ее кровать в трюме.
   Мое оружие лежит там, где я спал. У меня есть копье, дубинка и маленький щит, который нужно отполировать. Я должен сказать одному из своих солдат заняться этим, когда они проснутся.
   Солнце поднялось над деревьями. Некоторые люди на палубе уже шевелятся, но большинство спит. Деревья, растущие около реки, высокие и толстые, на них живет множество разноцветных птиц, которые поют с самых высоких веток. Повсюду ходят прекрасные белые цапли, и маленькие птички прыгают в пастях крокодилов. Это прекрасная страна, и ужасная страна, но это не моя страна.
  
   ПОКА я писал, ко мне подошла царица и села рядом. Она говорит, что мы старые друзья. Она красивая женщина, хотя и немного более жесткая, чем те, которые мне нравятся. Ее зовут Биттусилма. Я спросил, как она поранила руку. Она сказал, что, наверно, упала ночью во время праздника и порезала ее. Я не помню праздника, хотя был здесь и танцевал -- очень плохо, сказала она -- пил и праздновал наравне со всеми. Она много рассказала мне о нем.
   Потом, когда другие начали просыпаться и вставать, она рассказала мне о своем родном городе. Он окружен стеной, и эта самая высокая стена в мире. Она рассказала и о том, как Великий Царь завоевал этот город -- слишком много и долго все это записывать. Мы скоро поедем туда, и Биттусилма очень счастлива.
  

33

ВСЯ НАША КОМПАНИЯ

  
   Моряки и мои солдаты, как и более важные личности, собрались этим утром на шкафуте корабля, который стоит на якоре посреди реки. Я рассказал им то, что я помню о боге реки и как он вернул мне Фалькату. Я рассказал им и о том, что решил найти и выкупить ее. Я сказал, что, если потребуется, я сойду с корабля и за Нубией. Там я найду ее, или умру, пытаясь найти.
   Чаниу сказал, что он не может остановить корабль и ждать меня, но готов мне помочь. Мы будем останавливаться в каждом городе и в каждой деревне, чтобы я смог поискать. Капитан объяснил, что он подчиняется приказам Чаниу и не может делать все, что захочет. Более того, его нанял царь; после того, как он предстанет перед сатрапом, он повезет царя и царицу через Великое Море к городам Людей Пурпура, из которых легко добраться до родного города царицы. Но, как только это путешествие закончится, он вернется в Нубию, найдет меня и поможет, если я буду нуждаться в помощи, и отвезет меня домой, или в Сидон или в любое другое место, куда я только захочу.
   Сам царь, через царицу, сказал, что я -- его большой друг. Он и его четыре воина помогут мне в поисках во всех местах, через которые мы будем проплывать, и он поможет мне вернуть Фалькату, если мы ее найдем. Он дал мне золота.
   Камес сказал, что очень боится возвращаться в Нубию. Он даже не осмелится сойти на берег, пока мы будем там плыть. Но поскольку я поклялся, что останусь в Нубии до тех пор, пока не найду Фалькату, то он пошлет мне помощь из дома своего отца в Уасете.
   Принц Насахма пообещал помочь мне всем, чем только может, если боги выберут его, чтобы носить корону; и Сахусет сказал, что будет помогать мне до тех пор, пока я буду оставаться на корабле -- он будет искать мой меч при помощи магии и расскажет мне все, что сумеет узнать.
   На это Чаниу сказал, сегодня ночью он будет смотреть на звезды и обязательно расскажет мне, если что-нибудь узнает.
   Тотмактеф пообещал поговорить с жрецами храма Тота в Напате (где живет царь Нубии), описать меня и то, что я ищу, и попросить их помочь мне. Когда он подготовится, то передаст мне великое благославление этого бога, который, как он говорит, помогает мне писать в свитке. Таким образом я записываю то, что иначе бы забыл. Он сделает это после полдневной трапезы.
   При этих словах его ручной павиан зашевелился и посмотрел на меня таким долгим и пронзительным взглядом, что в конце концов я отвел глаза. Я верил, что обычное животное никогда не сможет так посмотреть на меня. Теперь я знаю лучше.
   (Меня очень удивляет, что никто никогда не говорит об этом павиане и не обращает на него никакого внимания, хотя он очень большой и, наверняка, был бы очень опасным, если бы впал в ярость. Моряки его не дразнят, Тотмактеф не бьет, и женщины совершенно не боятся его. Никто даже не кормит его, и я тоже не обращаю на него внимания, как и все остальные.)
   Жена Тотмактефа пообещала, что ради меня поговорит с людьми ее племени. Они часто приходят в города, сказала она, чтобы торговать на рынке. Она расскажет им обо мне и попросит найти Фалькату.
   Я должен понимать, сказала Нехт-нефрет, что ее и Мит-сер'у необходимо вернуть в храм Хатхор в Саисе. Капитан с этим согласился. Их не было много месяцев -- намного больше, чем требует обычное путешествие по Великой Реке. При этих словах Мит-сер'у сжала мою руку и заплакала; но я знаю, она чувствует то же самое, что и Нехт-нефрет -- она сказал это мне перед тем, как мы встретились с остальными. Обе пообещали, что будут помогать мне до тех пор, пока они со мной и обе надеются (Мит-сер'у очень горячо), что я найду меч перед тем, как корабль достигнет границы их страны, которая лежит (как говорит наш капитан) к северу от первого порога.
   Мои солдаты обещали помочь в поисках Фалькаты, пока мы находимся на корабле. Они сказали, что знакомы с ней и узнают ее с первого взгляда. Багину говорил за себя, потому что он остался единственным солдатом из Парса, Аахмес -- за всех пятерых из народа Мит-сер'у.
   Точно так же Азибалль говорил от имени всех моряков. Они тоже будут искать, и их (как он сказал) больше всего на корабле. Я больше верю моим шестерым солдатам, но моряки, надеюсь, докажут, что я ошибался.
  
   Я ПОЛУЧИЛ великое благославление от бога Тотмактефа. Мы пели и очень много молились -- эти молитвы я не смог бы записать здесь, даже если бы собирался совершить настолько безрассудно смелый поступок.
   Пока наш корабль стоял на якоре, он и я отправились на лодке в камыши. Эти болота очень опасны, там охотятся речные лошади, змеи и крокодилы. Я думал, что мы останемся в лодке, но нет, мы спрыгнули в реку и пошли вброд; вода доходила нам до колен. Тотмактеф объяснил, что мой свиток сделан из таких же камышей, и пишу я тоже камышовой палочкой. Мои чернила черные, как их пепел, и хорошо липнут к папирусу, потому что содержат их кровь. Те мертвые, в которых боги Кемета не находят пороков, оказываются на Камышовых Полях и ждут новой жизни.
   Пока Тотмактеф говорил все это, я заметил, что его павиан последовал за нами, или, возможно, его принесла прекрасноволосая охотница, которая держала его за лапу, пока они шли по верхушкам густых камышей. Она улыбнулась мне и вскоре исчезла, хотя мое сердце страстно устремилось к ней. Теперь, когда обряд закончен, я помню ее лучше, чем любую часть обряда, ее гибкую фигуру, высокие скулы и смеющиеся голубые глаза. Одна ее грудь была обнажена. Платье (* Здесь рассказчик использует слово stola, вместо своего обычного vestis. Стола -- женское платье, скрепляемое булавкой на плече; при этом одна грудь оставалась обнаженной. Дж. Вулф) закрывало вторую, если эта вторая вообще была. Из бока она вынула стрелу, окрасившую платье ее собственной кровью. Промыв наконечник стрелы водой, она высушила ее и положила в свой колчан.
  
   ЭТОЙ ночью я просыпался дважды. Я очень хотел написать об этих пробуждениях, но не мог, потому что у меня нет лампы. Сейчас я вижу ладью, везущую солнце. Павиан (тот самый, которого принесла женщина, о которой я писал, когда в последний раз разворачивал свиток) гребет, сидя на носу.
   Первый раз меня разбудил Чаниу. Он сказал мне свое имя, потому что боялся, что я позабыл его пока спал. -- Я внимательно смотрел на звезды, пытаясь определить твой путь, -- сказал он, -- и они говорят о войнах и длинных, полных опасностях путешествиях. Многие годы ты будешь ходить по кругу, следуя по дороге, оставленной твоими собственными ногами.
   Я спросил, найду ли я Фалькату, и если найду, когда и где.
   -- Ты найдешь ее, -- сказал он. -- Я мог бы сказать тебе больше, если бы знал день твоего рождения и положение звезд на небе в тот момент.
   Я ничего не мог сказать ему.
   Он вздохнул. -- В таком случае все очень неопределенно. Ты найдешь свою Фалькату, но из того, что я вижу, ты найдешь ее совсем не в том месте, где будешь искать: ее отдаст тебе Небесный Охотник. И как только ты найдешь ее, звезды объявят, что больше ты ее не потеряешь.
   Я покачал головой. -- Ничего не понял.
   -- Я тоже, Луций. Когда ты получишь ее обратно, то, надеюсь, расскажешь мне, как ты ее приобрел.
   Вторым человеком, прервавшим мой сон, была красивая женщина; она коснулась меня в таком месте, в котором я бы не решился коснуться любой женщины, кроме своей жены. -- Ты разбудил меня, -- прошептала она, -- поэтому и я разбужу тебя. Кому ты доверяешь?
   -- Никому, -- прошептал в ответ я, -- даже самому себе -- хотя я бы доверял своей Фалькате, если бы она у меня была. Вот почему я хочу найти ее.
   -- Женщина, которая лежит рядом с тобой, не доверяет тебе. Слишком много мужчин плохо обошлись с ней. Каждый раз, когда ты говоришь с ней, она ждет от тебя побоев.
   -- И я не доверяю себе, -- повторил я.
   -- Так ты говоришь. Но на самом деле доверяешь. Я тоже доверяю тебе. Окажи мне маленькую услугу, и я расскажу тебе много того, что принесет тебе пользу.
   -- Тогда скажи мне сейчас, -- прошептал я, -- если доверяешь мне. Скажи мне, и если это действительно принесет мне пользу, я сделаю то, что ты меня попросишь.
   -- Неужели?
   Я встал, как можно тише. -- Даю тебе слово.
   -- Ты помнишь, кто такой Сахусет?
   -- Мудрый человек из народа Мит-сер'у? Я не помню, как он выглядит, но, прежде чем заснуть, я прочитал, что он будет искать мой меч своей магией.
   -- Он занимается этим сейчас, пока мы разговариваем, но ты не должен верить ничему, что он тебе скажет. Он лжет, чтобы возвысить себя в своем собственном мнении; и если он найдет твою Фалькату, он никогда не отдаст ее тебе.
   -- Кажется, ты хорошо знаешь его. Не зовут ли тебя Нехт-нефрет? -- Это имя я прочитал в свитке перед тем, как уснуть, и я знал, что женщину рядом со мной зовут Мит-сер'у.
   -- Нет, я Сабра, жена Сахусета. -- Сабра очень тихо рассмеялась, но таким смехом, что мне немедленно захотелось взять в руку копье. -- Я знаю его лучше, чем кто-нибудь другой. Я -- это он, хотя каким образом, ты никогда не поймешь. И я -- та самая женщина, которая помогала тебе сражаться с солдатами царя Сиаспига. Ты все забыл, но они убили бы вас всех, если бы не я. Сейчас ты возвращается в царство Сиаспига на поиски меча, который оставил там. Я опять буду тебе нужна.
   -- Надеюсь, что нет. -- Я знаю, что быстро забываю, но такой смех быстро не забудешь при всем желании.
   -- Я пообещала, что скажу тебе кое-что ценное. Я предостерегла тебя против своего мужа, и это может спасти твою жизнь, если ты будешь осторожен. Сейчас я скажу тебе еще кое-что и попрошу у тебя совсем маленькую услугу, которую ты мне обещал. Я -- жена Сахусета, но предпочитаю тебя.
   Я покачал головой. -- Для меня это не имеет значения. Я никогда не возьму жену другого человека. -- В шаге или двух от нас Мит-сер'у пошевелилась из-за шума наших голосов.
   -- Я -- никто для тебя? -- Сабра погладила мою щеку, ее рука была гладкой и холодной.
   -- Ты красива, -- прошептал я, -- и тебе не нужны драгоценности, чтобы привлекать к себе взгляды мужчин. Если бы ты была моя, я бы наслаждался тобой. Но ты не моя, и если твой муж найдет нас вместе, он убьет тебя.
   -- Нет, не убьет. У него есть заклинания, но и у меня есть мои собственные.
   Позади меня зарычал зверь, я повернулся и увидел горящие в темноте глаза.
   -- Бетешу не повредит тебе, но можно не бояться Сахусета, пока Бетешу с нами. Послушай меня. Ты говоришь, что не доверяешь женщинам, и это очень мудро. Но ты любишь ее. Можешь не соглашаться, если тебе нравится -- но это останется правдой, даже если ты поклянешься, что это не так.
   Я пожал плечами. -- Продолжай.
   -- Она носит амулет, который мой муж дал ей, голову быка. Сахусет -- бык, и амулет притягивает ее к нему. Это последняя монета в моей руке. Если это не имеет значение для тебя, ты мне ничего не должен.
   Еще до того, как Сабра закончила говорить, я встал на колени рядом с Мит-сер'у. Защелка, которая держала амулет, щелкнула под моими пальцами, и я бросил их обеих за борт. -- Ты заслужила свою награду, -- сказал я Сабре. -- Это то, что ты хотела?
   Я видел, как в темноте сверкнули ее зубы. -- Ты дал мне то, что я хотела. Могу ли я попросить еще кое-что?
   Я встал. -- Что именно?
   -- Поцелуй.
   Когда наши губы встретились, мне показалось, что я держу в руках множество женщин. Одной была Мит-сер'у, другой -- царица. Остальных -- их было много больше -- я не знал.
   Когда мы отлепились друг от друга, я прошептал: -- Ты -- ты не такая, как другие женщины.
   Она рассмеялась тем же смехом, что и раньше, мгновенно остудив мой жар: -- Когда-то я была крокодилом. Возможно ты это почувствовал.
   Я смотрел, как она идет на корму и исчезает в темноте. Может быть леопард ушел вместе с ней. Не знаю.
  
   ПРОШЛОЙ ночью кто-то напал на царицу, разрезал ее бедро, но не разбудил. Чаниу -- наш командир и самый старый человек на корабле -- пытается найти преступника. Высокий человек (Мит-сер'у клянется, что он колдун) разговаривал с плотником, когда я начал писать. Он хотел, чтобы плотник ссудил ему молоток и семь гвоздей. Плотник не дал ему молоток, но предложил заколотить крышку ящика, который высокий хочет закрыть. Они оба пошли в трюм и я слышал удары молотка плотника.
   Колдун сказал царю, что знает, кто напал на царицу, и что он позаботился о том, чтобы она больше не доставляла неприятностей. Царь пришел в ярость и захотел собственной рукой убить виновницу, но колдун сказал, что не может назвать ее имя. Тогда царь захотел переломать колдуну руки; Чаниу приказал мне вмешаться и помешать ему, что я и сделал.
   Это сделало царя моим врагом, хотя я знаю, что раньше он был моим другом. Теперь я должен сам разрисовывать себя, потому что воины царя больше этого не делают.
  
   МЫ в Наге, городе Нубии. Так сказал мой друг капитан. Мои люди и я прошлись по рынку и всем лавкам в поисках меча, который бог реки закалил для меня. Мит-сер'у тоже пошла с нами, но не для того, чтобы искать Фалькату, -- она не знает, как выглядит мой меч. По ее словам она вообще никогда не обращала на это внимание. (Она думает, что Фальката тяжелая и длинная.) Более важно то, что это не то место, где одинокая женщина может чувствовать себя в безопасность.
   Сегодня ночью мы будем спать на берегу, и все будут счастливы. Здесь есть большое общественное здание, в котором путешественники могут оставлять лошадей и хранить товары. Внутри есть маленькие комнаты, в которые мы должны принести свои матрасы, одеяла и подушки. Я знаю, что по ночам на корабле холодно, хотя днем очень жарко, и, как и многие на корабле, мы спим в обнимку, как говорит капитан. Здесь каждая пара может снять комнату. Стены комнат сделаны из толстых глинобитных кирпичей, и в каждой есть маленьких очаг. На рынке мы купим уголь, и нам будет тепло и уютно.
   Мит-сер'у говорит, что эти люди -- варвары, и что всякий человек, который не родился в Кемете -- варвар. Значит я и сам варвар, и это объясняет, почему эти люди мне так нравятся. Некоторые из них принадлежат к племени Алалы, некоторые к другому, но все мужчины высоки, как царь, и, судя по их шрамам, очень храбры. Женщины улыбаются, долго смеются и заигрывают с нами без всякого стеснения. Мне они кажутся хорошими людьми.
  

34

Я ОСТАЛСЯ ОДИН

  
   НИЧЕГО не быть более бесполезным, чем продолжать этот свиток, хотя я читаю его с тех пор, как павиан развязал завязки. Я прыгнул за ним, когда павиан бросил его на землю. Его завязки опять завязаны, и я почувствовал, что павиан мне приснился. Развязав их, я начал читать и узнал, что уже видел этого павиана, узнал еще много чего интересного.
   Человек с моим мечом был мужем Сабры. Я уверился в этом после того, как прочитал о нем.
   Мы не нашли Фалькату в Наге. Мит-сер'у и я съели вареную рыбу в таверне (очень хорошей) и попробовали местного пива. Я решил, что оно слишком сладкое. Она сказала, что оно похоже на то, которое мы пили на юге. Когда она уже больше не могла пить, мы вернулись в комнату, которую наняли раньше, я зажег огонь, пока она дремала, и мы занялись любовью. Потом она уснула, но я долго не мог заснуть, думая о том, как несчастен я буду, если останусь здесь и буду искать, а она и остальные в это время поплывут на север. Я не знаю, откуда я узнал о том, что она бросит меня и поплывет вместе с остальными, но я точно это знал, и у меня заболело сердце. Возможно какой-то бог открыл мне истину. Я решил, что добуду Фалькату прежде, чем мы приплывем к первому порогу. Никаких оправданий быть не может! Фальката где-то здесь, у ее нового владельца нет никаких причин прятать ее, и я найду ее. Наконец я уснул.
   Меня разбудил звон ее клинка. Я встал и отпер дверь. Высокий человек, даже выше меня, стоял снаружи и держал Фалькату. Опять зазвенел клинок -- он ударил им по какому-то предмету, который держал в руке, возможно по монете. Я попытался объяснить, что хочу купить меч у него, говоря на языке Мит-сер'у. Он исчез, но я успел поймать зрелище его головы и плеч над стреноженными лошадями.
   Быть может я должен был побежать за ним голым по улице. Вместо этого я вернулся в комнату и взял кошелек, который мне дали на корабле, надел тунику, которую купил раньше, и взял футляр с этим свитком, потому что павиан знаком дал мне понять, что я должен. Быть может я должен был убить павиана моей дубиной, но быстрее и легче было сделать так, как он хотел.
   Выйдя наружу я стал обыскивать темные улицы. Однажды, когда я уже хотел сдаться, я увидел его. С криком я побежал за ним и он исчез. Больше я его не видел.
   Солнце встало. Я стал искать дом, в котором спал вместе с Мит-сер'у, но заблудился. Я спросил нескольких людей, где это. Возможно они неправильно направили меня, или я неправильно понял их. Конечно там очень извилистые улицы и я не знал многих из тех мест, о которых они говорили.
   Наконец я нашел тот дом, но Мит-сер'у уже ушла. Я спросил старика, который сдает комнаты, и он сказал, что она ушла некоторое время назад, потому что за ней пришел другой человек. Я не узнал этого человека по описанию -- моложе меня и меньше ростом.
   У старика были мое копье и щит, и он охотно отдал их мне. Он сказал, что они были у Мит-сер'у, но он заставил ее отдать их, потому что боялся, что она их украдет. Она сказала, что я уже на корабле, но он сказал, что я должен вернуться и потребовать их. Он очень долго рассказывал мне все это, говоря на языке, на котором здесь говорят все. Старик объяснил, что она очень разозлилась и охотно пошла с тем человеком, который пришел за ней.
   Я отправился на пристань. Там не было ни корабля, ни Мит-сер'у. Я спросил у человека, который ловил рыбу с пирса, и он сказал, что большой чужеземный корабль отплыл сразу после рассвета. Это был Гадес, сказал он. Я не помнил имя нашего корабля, но, судя по описанию, это должен быть он.
   Я подумал, что он должен остановиться на ночь около какого-нибудь города или деревни, как этой ночью стоял около Наги. Если мне повезет, он там и задержится, и я сам видел, что корабли довольно медленно плывут вниз по реке -- их несет течение, но ветер дует навстречу. Они могут идти на веслах, но гребля утомляет команду; они гребут только для того, чтобы действовало рулевое весло. Если даже наш корабль причалит на другом берегу реки, я всегда смогу нанять лодку и пересечь реку.
   Я шел и даже бежал весь день, но это было глупо. Завтра я куплю маленькую лодку. Пускай она несет мое копье, щит, дубинку и меня самого. Я могу сильно грести и не уставать.
  
   Я ЧУВСТВУЮ себя слабым и больным, иногда меня охватывает жар, иногда мне так холодно, что я свертываюсь калачиком около костра, который не греет меня. Павиан заставляет меня писать.
  
   СЕЙЧАС почти полдень. Мне лучше, но я еще недостаточно силен. Прошлой ночью я был страшно болен, и меня трясло от холода, когда не сжигала лихорадка. Возможно мне только приснилась горящая женщина, но я надеюсь, что нет. Есть какая-либо польза в том, что я записываю все это? Павиан бы сказал, что есть. Он очень ясно выражает свое мнение, знаками.
   А я делаю это узкой палочкой из обожженного камыша.
   Я чувствую, что могу умереть. Если это произойдет, пойдет дождь, мой свиток промокнет и разорвется на куски, и никто никогда не прочитает записи о многих днях моей жизни, хотя они интересны только мне и никому другому. Но если я не умру, я найду способ защитить его от погоды и поместить в надежное место. На свитке остался последний пустой лист. Потом палка. Я знаю, что у эллинов есть особое имя для последнего листа. Жаль, что я не могу вспомнить его.
   Мой костер умирает среди серого пепла, но он мне больше не нужен. Солнце высоко и земля стала теплой. Сейчас я встану и буду идти до тех пор, пока не найду место, где меня накормят. Тогда я смогу написать больше.
  
   ЭТИ люди нашли меня на дороге. У них много вопросов, но я могу ответить только на некоторые. Они говорят, что они меджаи, Люди Льва. Мы говорили о лошадях; я подумал, что могу купить лошадь, если она стоит не слишком дорого. Они спросили, умею ли я ездить на лошади. Я сказал, что умею, и они очень удивились. Они считают меня человеком из Кемета, а мало кто из них умеет скакать на лошади. Они пригласили меня в свой лагерь, где я и нахожусь сейчас, чтобы показать их лошадей. Я согласился, и шел между них, пока они ехали. Никто из них не был в Кемете, но они говорили, что собираются туда, потому что хотят наняться к сатрапу, как и многие из их народа.
   Они предостерегли меня от нехасу, Людей Куша, и много говорили об их бесчестности и жестокости. Кажется, что Куш -- это та самая страна, которую я называю Нубия.
   Здесь мы посмотрели на лошадей, и мы вместе поели. Они едят свежее мясо и сыр. Мне кажется, что я очень давно ничего не ел. Свое богатство они измеряют в лошадях и скоте.
  
   ПРИШЕЛ их вождь. Он старше, чем мои новые друзья, бывал в Кемете и еще во многих других местах. По его словам он сражался за Великого Царя. Я не смог ответить на его вопросы и объяснил, что я все забываю и показал ему свиток. Он сказал, что меня коснулся бог и что я -- святой человек.
   -- Если меня действительно коснулся бог, -- сказал я, -- значит он проклял меня.
   Он кивнул. -- Да, но все, кого коснулся бог, святые.
   -- Я хотел бы помнить, как все другие люди.
   -- Есть много такого, чего хочется забыть. -- Он улыбнулся. -- Женщины!
   -- Есть женщина, о которой я должен написать, пока не забыл о ней, -- сказал я.
   -- Расскажи о ней мне, -- сказал он, -- и, если ты забудешь, я тебе напомню.
   Я согласился. -- Прошлой ночью я разбил лагерь, в одиночестве. У меня не было плаща, на котором можно было бы спать, но я развел маленький костер и лег около него.
   Он кивнул. -- Я часто так делаю.
   -- И к моему костру пришла женщина, очень красивая, с браслетами, прекрасным ожерельем, и множеством колец. Она сказала, что она -- моя жена, что она любит меня и будет всегда заботиться обо мне и любить меня. Мне было холодно, и я попросил ее согреть меня, но она сказала, что не в состоянии согреть кого бы то ни было.
   -- Это был призрак, -- объявил вождь меджаев. -- Я тоже встречал многих из них, и в них нет и капли тепла.
   Я пожал плечами. -- Она попросила меня принять, любить и лелеять ее. Я сказал, что готов, и мы поцеловались. Когда мы отделились друг от друга, за ее спиной стоял мужчина, высокий и злой.
   Вождь громко рассмеялся. -- Ее муж. Меня тоже пару раз так ловили.
   -- Да, согласен, но он не сказал, кто он такой. Он вообще ничего не сказал, но нахмурился и шагнул к ней. Она стала ему что-то горячо говорить, отступая шаг за шагом, а потом вытащила изогнутый нож. К тому времени она уже стояла около костра, и я увидел, как ее спина стала таять, как лед, и струйка побежала в мой костер, который подпрыгнул, как будто празднуя победу.
   -- Это хорошая история. Продолжай.
   -- Они еще поговорили, и он толкнул ее в костер. Какое-то мгновение не происходили ничего. Я попытался встать, опираясь на копье. Это было тяжело, потому что я был очень болен. И как только я встал, мой маленький костер взорвался и превратился в огненный шар, который ослепил меня и опалил мне волосы. Когда я опять мог видеть, они оба исчезли.
   Вождь меджаев кивнул. -- Я вижу, что твое лицо опалено с одной стороны. И волосы тоже обгорели, как ты и сказал.
   -- Я думал, что это сон, -- сказал я ему. -- А ты что думаешь?
   Он вздохнул. -- Тебя коснулся бог.
   -- Я поискал в пепле, -- сказал я ему, -- и вот что я нашел. -- Я показал ему два браслета. -- Тебе они нравятся? Я отдам тебе оба за хорошую лошадь. Но не за любую, только за хорошую.
   Он вернул их мне. -- Завтра я покажу тебе замечательного коня, -- пообещал он мне, -- и подарю его тебе, если ты сможешь скакать на нем.
  
   Я ВСЕ ЕЩЕ не поймал жеребца, которого вождь меджаев показал мне сразу после рассвета; но я уже знаю следы его копыт, и утром пойду за ним. Он выше большинства лошадей, и коричневый, как каштан. В его глазах горит свет. Я думаю, что если какой-нибудь бог захотел бы предстать в облике коня, он стал бы таким жеребцом.
   На меня он глядел со страхом, а я на него -- с восхищением. Если он согласится принять меня, как хозяина, я буду относится к нему так, как он ко мне, а он ко мне так, как я к нему. Во всяком случая я в это верю. Разве жизнь лошади не вечное рабство? Я буду ухаживать за ним хорошо -- насколько смогу. Ведь я не могу хорошо ухаживать за самим собой.
   В мешке, подвешенном к моему поясу, есть золото, но на него здесь не купишь еды. Он шиплет свежую зеленую траву. Кто из нас устанет первым?
  
   Я РАЗВЕРНУЛ свиток, чтобы прочитать то, что написал прошлой ночью, и увидел внутри изогнутую золотую заколку. Я взял ее в руку и она начала таять, пока совсем не исчезла. Потом я подумал, что солнце принесло мираж. Мне показалось, что большая львица прошла за моей спиной, а вслед за ней высокая как дерево женщина. Но когда я повернулся, чтобы посмотреть, там никого не было.
   Сейчас я пишу, хотя осталось очень мало места. Она привела меня к своему храму. У ее алтаря лежала антилопа, большая и очень красивая.
   Я попил из ее источника, срезал мясо с бока антилопы и зажарил его на костре из коричневой травы и высохшего помета. Ее зовут Мехит; она сидела со мной и ела мою еду. Потом засмеялась, и ее смех напоминал звон золота в кружке. -- Ты, который поймал меня, почему ты не можешь поймать жеребца? -- И она сказала, что я никогда не поймаю его, но он поймает меня.
  
   СЕГОДНЯ я скакал на север, потому что я не знаю, куда идти и это мне кажется самым лучшим. Веселый мальчик, пасущий скотину, сказал, что в городе люди наполнят мои руки золотом за этого коня. Я рассказал ему о львах и как это конь, которого зовут Атер, пришел ко мне в поисках защиты.
   -- Его имя что-нибудь значит? -- спросил он.
   -- Темноту, мрак, несчастье.
   -- Ну нет! Он великолепен.
   -- Да, он, -- ответил я, -- но я сам -- его несчастье.
   Мальчик сказал, что город стоит на острове. Если мое счастье такое же темное, как и Атер, корабль уже прошел мимо. Но там где город, там много людей, и, может быть, у одного из них есть меч, который бог реки вернул мне.
  
   Я СПРАШИВАЮ себя, откуда взялась на Атере уздечка? Писал ли я об этом здесь? Раньше я стреноживал его, но только что отпустил на волю. В ночи рыщут опасные звери -- львы и кое-что похуже. Я хочу, чтобы он сумел убежать, если на него нападет такой зверь.
   Есть настолько плохие лошади, что на них невозможно скакать. Может быть есть и настолько хорошие лошади, что на них невозможно скакать.
   Время от времени я слышу, как он фыркает недалеко от меня. Я сижу перед маленьким костром, моей единственной защитой от зверей, которых мы оба боимся, и только павиан составляет нам компанию. Он требует, чтобы я писал все дальше и дальше -- и все более и более маленькими буквами. У меня мало топлива для костра, и такой маленький огонь не может защитить ни от кого. Львиный рев. Я дважды слышал его. Сумасшедший смех, недалеко от моего костра.
  
   ПОКА я писал, павиан ушел. Кто такая Мехит, которая сидела рядом со мной и ела мою еду? Конечно она друг, и я хотел бы, чтобы она опять была со мной. Я один всю ночь, и дрожу от ветра, который скоро будет еще холоднее.
  

35

НАС ДВОЕ

  
   АТЕР и я вышли к реке. Он больше не боится, но думает о кобылах, о сражениях с другими жеребцами, о спаривании с кобылами, о защите их и о жеребятах, которых они принесут. Человек не должен знать все мысли коня, на котором он едет, это неправильно, но я знаю.
   Прошлой ночью я полировал свой щит, и вспомнил о белом жеребце -- об оружии, которое носил и о львах, ревевших с каждой стороны, когда я мчался на нем на врагов. Но больше всего о жеребце, быстром как ветер -- белом жеребце солнца. Как он был прекрасен! Как силен, красив и храбр! Я не сохранил его, и, скорее всего, не сохраню и Атера.
   Мы выехали на берег реки, я сошел на землю, снял с него уздечку и бросил ее в воду. -- Ты заплатил мне за то, что я спас тебя от львов, -- сказал я ему. (Я прочитал об этом здесь.) -- Мы квиты, я больше не буду владеть тобой, как хозяин рабом. Иди с миром.
   Он какое-то время глядел на меня одним глазом, боясь поверить в свободу.
   -- Иди! Да будет с тобой удача! -- Я хлопнул ладонью по его боку. -- Найди ее!
   Он отбежал почти на сотню шагов, потом повернул голову и взглянул на меня. Мы враги, Латро?
   -- Нет! -- крикнул я. -- Друзья! Друзья навсегда!
   Он какое-то время глядел на меня, левым глазом, потом повернулся и неторопливо побежал прочь.
   Какой-то человек в лодке, глядевший на меня, сказал: -- Если ты освободил такого коня, ты, наверно, сумасшедший. Я собираюсь поймать его.
   -- Да! -- Кончик моего копья остановил его прежде, чем он успел сделать хотя бы один шаг. -- Да, я сумасшедший! Вся моя семья скажет тебе это, когда вы повстречаетесь в Стране Мертвых. -- Наклонившись к нему, я угрожающе прошептал: -- Я убил их всех. Мою жену. Детей. Родителей, ее родителей, и всех детей наших родителей. Все мертвы, все! Но я забыл их. -- Я засмеялся безумным смехом, но не для того, чтобы впечатлить его, а потому, что моя собственная выдумка показалась мне правдой. -- Вези меня в город на острове. Немедленно! Большая рыба собирается проглотить его. Крокодил сказал мне об этом, и я должен предупредить людей.
   Я отвязал носовой фалинь и прыгнул в лодку. -- Мы идем. Или я один. Разве она не поплывет лучше, если мы перевернемся?
   Он быстро отпрыгнул от меня. -- Это моя. Моя лодка. Без нее я умру с голода.
   -- Поплыли, -- сказал я ему. Когда он высадил меня на берег, я дал ему монету, чем бесконечно удивил.
   Я нашел таверну и поел, но не потому, что хотел есть, а потому что знал, что ел очень давно, и чувствовал себя слабым. Я съел горячий хлеб с лотка, весь дымящийся, жирный и подкрепляющий, и еще большую тарелку рыбного супа, по меньшей мере терпимого. На рынке я купил несколько свежих фиников. Они были липкие и вязкие, но хорошие, как и все, что человек может съесть.
   Наконец я съел последний кусок и дал голодной собаке облизать мои руки; и мне пришло в голову, что я должен пойти в храм, что-нибудь пожертвовать богу и попросить его дать мне такую же память, как и всем остальным людям. Потом я должен побывать во всех храмах города, рассказать жрецам о Фалькате и попросить помощь их богов для того, чтобы вернуть ее.
   Человек, с которым я говорил, посоветовал мне Храм Солнца, но он находится на материке. Я решил, что зайду в него, когда уеду, вернулся на берег и постепенно обошел весь остров. Несколько людей рассказали мне о большом чужеземном корабле, который проплыл мимо тремя днями раньше. А один сказал, что он какое-то время стоял у пристани и указал где. Но все согласились, что сейчас его у пристани нет. Я спросил о невысоком здании недалеко от воды, и мне сказали, что это храм Исиды. Я уже прошел мимо одного такого на самом южном краю острова, не заходя внутрь, и решил, что не должен пройти мимо этого.
   Жрец ждал у входа, собирая подношения тех, кто пришел просить милость богини. Я понаблюдал за ним какое-то время и заметил, что он принимает все, даже самые маленькие дары.
   Я дал ему серебряный сикль и спросил, как лучше всего привлечь к себе внимание богини.
   -- Оставь мне свое оружие, -- сказал он. -- Я пригляжу за ним и верну его тебе, когда ты будешь уходить. Пади ниц перед богиней, пообещай ей сделать все, что она от тебя потребует, и слушай в молчании, ожидая ее ответ. Он прозвучит в твоем сердце.
   Я поблагодарил его и сделал все, что он сказал. Двери священного места были наполовину открыты, чтобы мы могли бросить взгляд на статую богини, стоявшую внутри. Я упал на пол. -- О великая Исида, я сильный человек, я могу работать и сражаться. Я потерял мой меч, Фалькату, и я прошу тебя вернуть его мне. Я знаю, что любой твое повеление забуду за день или даже быстрее. Но я запишу его в таком месте, где я смогу прочитать его и подчинюсь любому твоему слову. Убивал ли я своих родителей? Жену? Детей? Я спрашиваю все это, потому что эти слова сегодня сошли с моих губ, и я не могу вспомнить, правда это или нет. Пожалуйста, сделай так, чтобы я помнил, как другие люди!
   Она кивнула мне и я вошел в священное место.
   -- Я -- дочь Ра, -- сказала она мне, -- мать многих царей, повелительница магии и покровительница женщин. -- Она говорила негромким теплым голосом, каким женщины разговаривают с любимыми детьми. Наклонившись, она положила руку мне на голову. -- Я не могу излечить тебя. Иди к северной звезде, пока не найдешь свой меч. Потом поверни свои шаги к поднимающемуся солнцу. Я могла бы научить тебя магии, но ты вскоре забудешь всю мою науку, потому что ты -- разбитый сосуд. Прими мое благословение.
   Ее губы так быстро прошептали благословение, что я не успел понять его, или, возможно, я не понял язык, на котором она его сказала. Тем не менее оно наполнило меня теплом и светом.
   -- Посмотри назад, -- сказала она, -- и ты увидишь большого мужчину в грязной тунике, который лежит ничком на моем полу. Ты должен подойти к нему.
   Я уже выходил из священного места, когда меня остановил ее голос. -- Я не нашла на тебе кровавой вины, -- сказала она мне. -- Ты не убивал никого.
   Получив свое копье, щит и дубину "последний храм", я заговорил с жрецом о Фалькате. Он никогда не видел такой меч. В этой стране мечи длинные и прямые, обоюдоострые. Такие мечи я видел на рынке.
   Сейчас я сижу на плавучем пирсе и пишу, окуная перо в реку.
  
   КОГДА-ТО я был рабом в этом храме. Так сказал мне жрец Кашта. -- Ты был нашим сторожем, -- сказал он, -- и с того времени у нас не было такого хорошего сторожа. Но бог потребовал, чтобы мы отдали тебя и твою жену царю, приплывшему с юга.
   Я сказал, что готов что-нибудь подарить этому богу, богу юга, если он поможет мне помнить.
   Святой Кашта покачал головой. -- Мы и так благословлены богатыми дарами, которые получили за тебя. Я не хочу заставлять тебя развязывать кошель. Скорее всего он очень тонкий.
   Я запротестовал, но он прервал меня. -- Ты и так верно служил Сету, пока был здесь. Если ему больше не требуется твоя служба, ему не нужны и твои монеты. Заходи и скажи мне, что ты хочешь.
   Он разрешил мне сохранить оружие. Я рассказал ему то, что хочу попросить у бога, и он спросил, где я собираюсь спать.
   -- Я еще не нашел места, -- сказал я, -- но где-нибудь в городе можно снять кровать у честного человека.
   -- Который тебя ограбит. Спи здесь. Мы поставим в нише кровать для тебя. Шестеро мирян приходят ночью сюда и сторожат храм. Я расскажу им о тебе и предложу разбудить тебя, если им потребуется помощь.
   Я пишу все это в храме при последних лучах заходящего солнца.
  
   ЭТИМ утром я поговорил с предводителем тех людей, которые стерегли храм. -- Ничего не было, -- сказал он. -- Совсем ничего. Они знают, что мы здесь. Эта женщина, она разбудила тебя?
   Никто не будил меня, и я сказал ему об этом.
   -- Она искала своего мужа. В храме! Ночью! Пьяная, и, если ты меня спросишь, ее маленькая служанка должна безжалостно бить ее, каждый день. Но дело в том, что какой-то пес вбежал внутрь, когда я открыл дверь этой женщине. Жрецу это не понравится. Надо найти тварь и выгнать пинками из храма. Поможешь нам?
   Я сказал, что помогу, но когда мы нашли пса, он спрятался под большим столом с царскими дарами. Один человек пополз под стол, но быстро выскочил обратно и попросил кусок ткани, потому что его рука сильно кровоточила.
   -- Придется убить его, -- сказал тот, который говорил со мной. -- Вот будет грязи.
   Рядом с храмом уже слышались крики продавцов, расхваливавших свои товары. Я сказал ему, что он ничего не знает о собаках, попросил его подождать и за одну медную монету купил кусок мяса неизвестного животного, завернутый в широкий зеленый лист. Предложив его псу и дружески поговорив с ним, я извлек его из-под стола быстрее, чем написал об этом.
   Но с того момента, как я вышел из храма Сета, он идет за мной, куда бы я не пошел, и даже поплыл за лодкой, которую я нанял, чтобы доплыть до храма солнца.
   Он все еще со мной. Иногда он подчиняется мне, но не слушается, когда я приказываю ему уйти. Могу ли бросить камень в собаку, которая любит меня? В полдень я набил копьем достаточно рыбы и накормил нас обоих, но что мне делать с ним?
  
   МЕНЯ разбудил лай Каутуса. Женщина хочет, чтобы я прочитал все это когда настанет день, но павиан настаивает, чтобы я записал все сейчас, хотя, я знаю, прекрасная женщина ждет, когда я обниму ее. Осталось заполнить только маленький кусочек папируса.
   -- Они сказали, что ты был на корабле, все, даже Нехт-нефрет. Но тебя не было! Не было! Чаниу не хотел, чтобы мы пошли, но следующей ночью Мтото и я убежали в Нагу, чтобы найти тебя. Я твоя жена, Латро. Ты -- мой муж. Я спрашивала о твоем мече везде, где можно было безопасно поговорить с людьми. Я не нашла его, но я буду помогать тебе искать его до тех пор, пока ты хочешь искать. Только... Только ты не должен больше бросать меня.
   Завтра мы оба (мы четверо) отправляемся на поиски Фалькаты -- девочка со шрамами, Каутус, красивая женщина и я.
   Я думаю, что у нее нет чести, но она так молода и желанна, и кто не?...
  
   [ЭТО последние слова свитка из Озера Насер.]
  
  

ГЛОССАРИЙ

   ЗДЕСЬ собраны и объяснены основные термины и имена из третьего свитка. Некоторые термины, чей смысл очевиден, опущены. Я взял на себя смелость перевести несколько имен, которые читатель скорее всего не переведет сам, хотя не всегда уверен в переводе. И еще добавил объяснения некоторых возможно трудных мест.
  
   Аахмес. Глава египетских солдат на борту Гадеса.
   Абу. Во время написания свитка самый южный город в Египте.
   Агафокл. "Добрая слава". Купец из Афин.
   Азибааль. Первый помощник на Гадесе.
   Амаму. Один из египетских солдат на борту Гадеса.
   Аммат. Пожиратель Мертвых.
   Ангра-Манью. Бог зла в древней Персии.
   Ангуйя. Возможно "Сожженный". Главный советник "Семи львов".
   анкх. Крест с петлей на конце, иероглиф для слова "жизнь". Боги часто изображаются держащими анкх, с пальцами, вдетыми в петлю: crux ansata (латынь).
   Анубис. Бог смерти с головой шакала.
   Апедемак. Львиноголовый бог войны в Нубии.
   Аренснуфис. В Египте его называют Онурисом. Бог охоты и защитник путешественников.
   Асуат. Город, расположенный между морем и первым порогом.
   Ап-уат. Египетский бог войны с головой волка, на изображениях часто трудно отличить от Анубиса. (Когда "Анубис" держит оружие, имеется в виду Ап-уат). Иногда называется Вепвавет "Открыватель путей".
   Атер. Жеребец, данный рассказчику меджаями.
   Ахемен. Сатрап Египта. Его персидское имя -- Hakhamanish "Дружественный ум".
   Ахура Мазда. Бог добра в древней Персии .
   Багину. Вероятно "Удачливый". Предводитель персидских солдат на борту Гадеса.
   Белая Стена. Самая сильная крепость в Египте.
   Бент-Анат. Старшая дочь египетского фараона Рамсеса II и Главной жены Иситнофрет, впоследствии сама ставшая Главной женой отца. Наряду с Нефертари считается самой известной женой Рамcеса II.
   Бетешу. Демон.
   Библ. Город в Финикии, родной порт Гадеса.
   Бинти. "Дочка". Девочка, которую рассказчик унаследовал, когда по его вине погиб ее отец. Дочка Чече.
   Биттусилма. "Дом совершенства". Вавилонянка, царица, жена "Семи львов".
   вади. Высохшее русло реки.
   Вайу. Один из персидских солдат рассказчика.
   Великая Река. Нил, который протянулся больше чем на четыре тысячи мили от Центральной Африки до Средиземного Моря, одна из самых длинных рек на земле и единственная большая река, текущая на север.
   Великий Царь. Известен нам как Ксеркс. На самом деле его имя Хаш?й?рш? "Царь героев".
   Винджари. "Странник". Старший сын Чече.
   Всезверь. По греческим мифам бог Дионис носил шкуру животного, который называется "всезверь". В других источниках он носил шкуру леопарда. Так что всезверь -- это леопард. А.В.
   Гадес. Финикийское торговое судно, которое привезло рассказчика в Египет.
   Гор. Бог с головой сокола, кормчий на ладье Солнца. Сын Осириса и Исиды, бог дневного неба и света, храбрый и рыцарственный боец за добро.
   дарик. Золотая монета древней Персии, на которой был изображен царь Дарий с луком в руке. В простонародье монета называлась лучник.
   Девять Луков. Традиционное название врагов Египта.
   Дис. (Dis Pater, латынь). Римский царь Мертвых. Повелитель подземного мира, невероятно богат, поскольку ему принадлежат все не добытые металлы и драгоценные камни. Он символизирует благосклонный аспект смерти, в отличии от Оркуса, бога-демона насильственной смерти.
   Дом Жизни. Современного эквивалента этого понятия нет. Дома Жизни примыкали к храмам (Дворец Фараона был как храмом, так и резиденцией.) Дом Жизни мог быть школой, институтом, библиотекой, больницей или сочетанием всего этого.
   Египет. Во время написания свитка провинция Персидской Империи. Изображался в виде цветка с одним листом (Файум) и длинным извивающимся стеблем. Цветок -- дельта, стебель -- Долина Нила. Стебель заканчивается у первого порога.
   Исида. Самая важная из богинь Египта, культ которой вскоре распространился и на Нубию. Была схвачена вскоре после убийства своего мужа, Осириса. Ей помог бежать Тот. Мать Гора. Командует семью магическими скорпионами. Ее также называют Аст и Эсет.
   Йеб. Персидское имя для Абу.
   Какиа. Один из персидских солдат рассказчика.
   Каутус. "Осторожный". Бродячий пес. Быть может это имя каламбур от canis, "собака".
   Кемет. Буквально "Черный". Так египтяне называют свою страну.
   Красный Бог. Сет.
   ксу. Злой дух, демон. (Так я перевожу daemonium свитка).
   Куш. Долина Нила к югу от третьего порога и к северу от слияния Белого и Голубого Нилов. Цари Нубии происходили от царей Куша.
   Латро. Ясно, что рассказчик носит одно имя среди египтян, другое среди команды Гадеса; персидские солдаты и командир-мидянин используют третье. По большей части он всегда называет себя одной буквой, "Л". Я использую Латро, Левкис и Луций соответственно.
   Люди Пурпура. Финикийцы, из-за цвета их одежды. (Не согласен с Дж. Вулфом. Финикийцев называли так из-за пурпура -- красителя различных оттенков от багряного до пурпурно-фиолетового цвета, извлекавшегося из морских брюхоногих моллюсков -- иглянок. Долгое время только финикийцы владели секретом его изготовления и на нем (а также на ливанских кедрах) строилась их экономика. А.В.)
   Лухиту. Финикийское имя для нации рассказчика или его страны.
   Маги. Одно из шести мидийских племен. Наше слово магия происходит от имени этого племени.
   Меджаи. Кочевники, которые кочевали по восточным и западным границам Куша и Уасета. Народ Льва.
   Меннуфер. Город, под которым рассказчик безусловно имеет в виду Мемфис, большой город на юге дельты. Во время персидского владычества -- столица Египта.
   Мероэ. Главный город южной Нубии (Куш).
   Мехит. Одна из нескольких львиноголовых богинь, которая, кажется, изначально была богиней львов, в отличии от лучше известной Сехмет, которая первоначально была богиней войны. Замечу, что Мехит была женой бога охоты и прирученные львы часто использовались во время охоты.
   Мжи Мкубва. Большой город, суахили.
   Мзи. Вероятно "Старейшина". Человек, который вел отряд Семи Львов.
   Миам. Город в Уавате, основанный египтянами.
   Мит-сер'у. "Кошечка". Поющая девушка, нанятая рассказчиком.
   Муслак. Капитан Гадеса.
   Мфалме. Царь, "Семь львов".
   Насахма. Юный нубиец царской крови.
   Нехасу Главное племя в Нубии, которое рассказчик часто называет Народом Крокодила.
   Нехен. Один из центров поклонения Гору.
   Нехт-нефрет. "Высокий Платан". Поющая девушка, нанятая Муслаком.
   Ниса. Первоначально так звали человека, убитого Дионисом. Ученые насчитали десять мест в Европе, Африке и Азии, которые так называются. См. предисловие.
   Нубия. Во времена написания свитка так называлась местность, тянувшаяся от вдоль реки от первого до шестого порогов. Раньше ее северной границей был третий порог, и она простиралась на юг вплоть до долины Голубого Нила.
   Оловянные острова. Острова Силли и побережье Корнуолла.
   Осирис. Один из самых важных египетских богов. Бог воскрешения и покровитель мервых. Его жена -- Исида. Сет -- злой брат. Культ Осириса -- основа народной веры в Египте.
   Пунт. Отдаленная часть Африки, вероятно побережье Сомали.
   Парс. Персия, или Персидская Империя.
   Пий. Имя надзирателя за нубийской золотоносной шахтой.
   Поля Камыша. Место жизни благословенный богов. Рай.
   Пре. Один из потоков, на которые разделяется Нил, проходя через дельту.
   Ра. Один из самых важных египетских богов, бог солнца и капитан солнечной ладьи. Отец каждого фараона. Также называется Ре и Фра.
   Ра'хотеп. "Ра -- суть". Египетский целитель.
   Речная Страна. Египет. Наше слово восходит к латинскому имени этой страны, которое позаимствовано у греков. Греческое слово первоначально означало Нил, но не страну.
   Сабра. Восковая женщина, оживляемая Сахусетом и рассказчиком.
   саган. Помощник правителя.
   Саис. Главный город дельты.
   Сатет. Покровительница охотников. Почиталась в белой короне Верхнего Египта с луком и стрелами. Она обмывала тело умершего, очищая его перед вступлением в загробный мир).
   Сахусет. Маг из Меннуфера.
   Семь Львов. Царь Нисы.
   Сесострис. Фараон Двенадцатой Династии, больше известный как Сенусет.
   Сет. Брат Осириса, бог юга и пустыни. Другие форму имени: Сех, Сети, Сит и т.д.
   Сидон. Финикийский город на восточном конце Средиземного Моря, к северу от Тира.
   скарабей. Священный жук. Также амулет в виде этого жука; использовался как печатка.
   Тепу. Гиппопотам, речная лошадь.
   Тот. Бог мудрости, учения и луны. Его часто изображают с головой ибиса.
   Тотмактеф. Египетский писец Чаниу.
   Уро. Один из египетских солдат рассказчика.
   Утунду. "Зло". Младший сын Чече.
   Уасет. Египетские Фивы.
   Уават. Северная Нубия. Долина Нила между первым и третьим порогами.
   Фалинь. Канат, которым шлюпка привязывается к пристани или к кораблю
   Фальката. Меч рассказчика. Фалькаты много использовались в античности, и по размеру находились где-то посреди между охотничьими ножами и полноразмерными мечами. У них был широкий, слегка изогнутый клинок, с острием на вогнутой поверхности. Может быть их родина -- Иберия (Испания).
   фирман. Письмо или документ, дающие его подателю защиту или государственные привилегии.
   Хатхор. Богиня радости, духов, коров и еще много чего, она одна из самых дружелюбных и важных египетских божеств.
   Хемусет. Божество судьбы. Одна из тех, кто, невидимый, присутствует при рождении ребенка.
   Чаниу. Мидиец, которому князь Ахемен поручил исследовать Нил южнее Египта.
   Чартхи. Богатый египетский аристократ, отец Камеса.
   Черная земля. Плодородная почва долины Нила. Египет.
   Чече. "Маленькая". Женщина из Нисы, которая стала новой женой рассказчика.
   Шкафут. Средняя часть верхней палубы корабля
   .Ям. Долина Нила между вторым и третьим порогами, когда-то независимая страна.
  
  
   - 136 -
  
  
  
  
   136
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"