Торндайк Расселл : другие произведения.

Доктор Син: история контрабандистов из Ромни-Марш

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Знаменитый роман Расселла Торндайка, полный иронии и теплого британского юмора, повествует о маленькой деревушке Даймчерч, где, по слухам, обосновались контрабандисты. Жители Даймчерча взволнованы! Что скажет доктор Син, приходской священник? Какие секреты он хранит? Что будет делать местный сквайр? Смогут ли люди Короля навести порядок? Загадочные события, ведьмы и демоны только подогревают волнения. Действие происходит в конце восемнадцатого века. Роман был написан в 1915 году и позднее экранизирован.

Глава I

ДАЙМЧЕРЧ-У-НАСЫПИ

   ДЛЯ ТЕХ, КТО слабо представляет себе графство Кент, я бы хотел заметить, что рыбацкая деревушка Даймчерч-у-насыпи располагается на южном берегу между двумя городами, принадлежавшими старинной конфедерации Пяти портов: Ромни и Хайтом.
   Во времена короля Георга Третьего, до Трафальгарской битвы, этот широкий извилистый берег Ламанша кишел нашей береговой стражей, вооруженной отличными подзорными трубами; нет, они следили не за контрабандистами (любому из них Даймчерч вряд ли бы пришелся по сердцу, с его-то плоским берегом, протянувшимся от Дуврских холмов вокруг мыса Данженесс до мыса Бичи-Хэд), они высматривали французские военные корабли.
   Хоть Даймчерч и был столь опасно открыт всем опасностям, грозящим с французских берегов, в те дни люди здесь жили счастливо - и, да, к тому же богато, благодаря местному сквайру. Сэр Энтони Кобтри, который в молодости был неукротимым искателем приключений, игроком и дуэлистом, в последние годы превратился в типичного кентского сквайра, щедрого к деревне и потому необычайно уважаемого. Столь же уважаемым и известным был доктор Син, приходской священник Даймчерча, набожный и снисходительный, отличавшийся как прекрасным вкусом к хорошему виргинскому табачку и стаканчику чего-нибудь горячительного, так и к сочинению длиннейших проповедей, которые усыпляли любого по воскресеньям. И все же, разумеется, читать эти проповеди было его обязанностью, поскольку, как я уже упомянул, он отличался набожностью, и хоть большая часть прихожан засыпала, люди изо всех сил старались не храпеть, ведь на голову оскорбившего таким образом доктора пал бы несмываемый позор.
   Церквушка была старой и уютной, в ней слышался легкий шепот моря, и как же было приятно вечером в воскресенье во время долгих, импровизированных молитв доктора слышать и шелест, и плеск, и продолжительный шорох песка под волной.
   Но служба в конце концов кончалась, как заканчиваются все хорошие вещи, хотя огромная часть прихода - особенно молодые люди - считала, что подобных хороших вещей для них как-то многовато.
   Впрочем, тяжелая скука длинной проповеди и бесконечных молитв рассеивалась, как только начинали петь церковные гимны. В гимнах Даймчерча было кое-что особенное, что делало их достойными пения. Увы, в церкви не было органа, чтобы направлять их, но значения это не имело, поскольку мистер Рэш, местный учитель - юноша с землистым лицо, впалыми щеками и склонностью к музыке - проигрывал мелодию на скрипке, а затем, ведомый звучным голосом доктора, которому душераздирающе вторил причётник Миппс, вступал хор, целиком набранный из моряков, чьи голоса огрубели за многие годы, проведенные под парусами. Они раскатисто пели какую-нибудь славную старую мелодию, например, благодарственный гимн, потрясавший самое церковь своей яростью, и гораздо больше он напоминал песни, что пелись за работой на кабестане, подогретые ромом, чем достойные и богобоязненные псалмы. Они чувствовали, что стоило преклонить колени на протяжении длиннейших молитв, чтобы дождаться гимнов. Торжественных доктор никогда не выбирал, хотя, если он вдруг это делал, то разницы не было; их также ревели на манер шанти, и заключительное аминь сей мореходный хор тянул долго с продолжительной нотой сожаления.
   Частенько, когда хор расходился с большей силой, чем обычно, доктор хлопал по крышке кафедры и тепло обращался к хору:
   - А теперь, парни, последний куплет еще раз, - и добавлял, поворачиваясь к прихожанам: - Братья, во славу Господню и ради спасения наших душ, споем еще разок... два последних куплета.
   После чего мистер Рэш заново начинал пиликать на скрипке, доктор Син задавал ритм похлопыванием по кафедре, и за ним воздымался гром хора бывалых моряков с таким пылом, что сулил напугать сам ад.
   Когда в их телах едва теплились остатки голоса, доктор Син завершал службу, и прихожане сбивались в маленькие группки у церкви, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Но еще несколько минут доктор тратил на то, чтобы сменить свое черное платье на суконный плащ; кроме того, надо было сосчитать пожертвования и спрятать их в книгу, и обменяться парой слов о делах прихода с причетником... Однако, в конце концов, все дела были сделаны, и доктор выходил получить дань уважения от паствы. Его обычно сопровождал сэр Энтони, который был не только сквайром и верным прихожанином - о чем свидетельствовали засаленные страницы молитвенника на его семейной скамье, - но и церковным старостой. Джентльмены, раздавая направо и налево добрые слова и радушно кивая, обыкновенно следовали в здание суда, где после сытного ужина доктор Син, так сказать, скидывал с себя одежды праведника и, набив длинную курительную трубку любимым табаком, поставив перед собой дымящуюся чашу с горячим вином со специями, рассказывал множество забавных историй, происходивших на суше и на море, отчего веселый сквайр смеялся, пока у него не начинали болеть бока. Доктор обладал счастливым даром рассказывать славные истории; он далеко путешествовал и много читал, даром, что был священником.
   В то время, пока приходской священник развлекал своего покровителя в здании суда, мистер Миппс таким же манером собирал всех своих почитателей за запертыми дверями старой таверны под названием "Корабль". Здесь он, пыхая из треснувшей глиняной трубки дымом, как горящий очаг, подвергаясь очевидной угрозе опалить себе нос, во всех подробностях рассказывал множество историй о невообразимых ужасах и приключениях. Его всячески подбадривала хозяйка таверны, миссис Уоггеттс, которая чувствовала, что присутствие причетника идет на пользу ее делу. Вот так и получалось, что благодаря богатому воображению приходского помощника доктора Сина потчевали выпивкой за счет "Корабля". А маленький причетник рвался рассказывать; ему льстило видеть, как все ему верят, и воодушевляло, что он действительно заставляет людей дрожать. Он чувствовал свою власть над ними и посмеивался про себя, когда видел, как его слушатели проглатывают и переваривают его преувеличения столь же легко, как он сам выпивал кружку рома - а Миппс любил ром. Большую часть своей жизни он пробыл плотником на корабле, и ему нравилось это занятие, потому-то люди его уважали как закаленного путешественника; а что до того, что он не видел ужасов далеких земель... Что ж, вся деревня отдала бы свои парики в заклад, что их и видеть-то не стоило.
  

Глава II

  

ПРИБЫТИЕ КОРОЛЕВСКОГО ФРЕГАТА

   СТОИТ сказать, что доктор Син очень любил море и никогда от него далеко не уезжал. Даже зимой он имел обыкновение гулять по насыпи с огромной подзорной трубой подмышкой; ладони он держал глубоко в карманах длинного морского камзола, а его старая треуголка приходского священника задорно торчала вперед и съезжала ему на глаза. И хотя этот бесхитростный старичок в уме сочинял свои скучнейшие как овсяный кисель проповеди, он при этом двигался с бешеной скоростью; и его вид тревожил тех, кто не знал его, поскольку в такт своим быстрым шагам он обычно напевал первый куплет старой морской песни-шанти, которую услышал от какого-то прихожанина, морского волка с разбойничьей натурой. И вот, пока он размашисто ходил, все время бдительно наблюдая за большими кораблями, появлявшимися в Ламанше, грубые слова, совершенно не подобающие кротким устам, срывались с его губ:
  
   Выпьем за тех, кто прошел по доске,
   Йо-хо, из-за мертвецкой злобной ухмылки.
   Выпьем за трупы, что кружат на дне,
   И за мертвецкие зубы в бутылке.
  
   Он так гордился этой песней, словно сам ее написал, и рыбаки вечно потешались над ним, когда слышали, как он ее напевает. Он частенько мурлыкал ее по вечерам в зале старого "Корабля", когда приходил туда побеседовать и выкурить трубочку в хорошей компании. Доктор Син, как я уже упоминал, был человеком терпимым и придерживался взглядов, которые, несомненно, отличались от тех, что присущи высшим церковным лицам. Сама отвага священника, который дерзнул пить с простыми людьми в таверне, утверждал он, влияет на приход хорошо, поскольку хороший священник, как и хороший моряк должен знать, когда следует остановиться. Сквайр обычно поддерживал его в этом, и каждый вечер они сидели в таверне, смеялись и болтали с рыбаками. Очень часто они помогали кому-нибудь из людей снарядить лодку - и, конечно, все это влияло на приязнь к ним. Но воскресными вечерами они ужинали в здании суда, оставив поле боя храброму Миппсу, который, как было сказано выше, полностью этим пользовался.
   Надо заметить, что у нескладного маленького причетника была горячая поклонница в лице миссис Уоггеттс, хозяйки "Корабля". Ее муж скончался много лет назад, и она все время искала нового. В Миппсе она признала своего истинного властителя и хозяина. Он отличался предприимчивостью, у него водились деньги -он был не только причетником, но и приходским гробовщиком, да еще держал в деревне лавочку, где торговал всем, что только могло прийти на ум. В этой замызганной лавчонке вы могли купить все, что угодно, от бочонка соленых огурчиков до шила для заплетки каната, и заодно со сделкой услышать чудовищную шутку, сорвавшуюся с губ старика, который во время разговора с вами продолжал сколачивать недоделанный гроб.
   Однако та пылающая страсть, что бушевала в груди хозяйки "Корабля", увы, не находила отклика у маленького причетника.
   - Миссус Уоггеттс, - говорил он, - те, кто занят в похоронном деле, должны поодиночке держаться. Знает Господь, мы свою честную долю горя получаем, когда смерть забирает столь редких людей, что рядом с нами.
   - Что ж, - вздыхала миссис Уоггеттс, - я часто жалею, что смерть забрала Уоггеттса, а не меня. Я, право, завидую ему, что он лежит там, такой тихий, и просто гниет в своем гробу.
   Но причетник немедленно взвился:
   - Погодите, миссус Уоггеттс, вы сказали, что гроб Уоггеттса гниет? Нет уж, только не мой. Я хоронил Уоггеттса, позволю себе вам напомнить, и я не хороню, чтоб люди гнили. Эти гробы меня разоряют, миссус Уоггеттс. Я, мэм, знаете ли, хороню, чтоб обеспечить достойный результат, который задержит сырость и влагу, да отведет глаза жукам, червям, слизням и всяким там личинкам!
   - Мистер Миппс, никто не посмеет отрицать, что вы хороший гробовщик, - примирительно заметила хозяйка. - Даже полуслепой одноглазый увидел бы, как вы крепко сколачиваете гробы.
   Миппс, однако, не поощрил лесть миссис Уоггеттс и обиженно замкнулся, чтобы избежать ее дальнейшего внимания.
   Этот самый разговор случился в один ноябрьский денек, и причетник, хлопнув дверью таверны, чтобы выпустить раздражение, поспешил вдоль насыпи к своей лавке, утешая себя, что удобно устроится в гробу и отведет душу тем, что хорошенько пройдется по нему молотком.
   По пути он увидел фигуру доктора Сина, чернеющую на фоне неба. Доктор рассматривал через подзорную трубу большой корабль, который виднелся у мыса Данженесс.
   - О, мистер Миппс, - сказал священник и подал трубу причетнику, - ну-ка, скажите мне, что вы думаете об этом?
   Миппс направил трубу на корабль и взглянул в нее.
   - Вот дьявол! - воскликнул он.
   - Простите? - переспросил доктор. - Что вы сказали?
   Один из королевских береговыхстражей вышел из своего домика и направлялся к ним.
   - Понятия не имею, что это за корабль, - ответил причетник. - А вы как думаете, сэр?
   - Что ж, мне кажется, - протянул священник, - м-н-е к-а-ж-е-т-с-я, что он до странности похож на королевский фрегат. Разве вы не видите пушки на его левом борту?
   - Точно! - закричал причетник. - Повесьте меня, если вы ошибаетесь! Это чертов королевский корабль, спору нет.
   - Мистер Миппс, - поправил его священник, - я опять должен попросить вас повторить вашу реплику.
   - Сэр, я сказал, - ответил тот, безропотно отдав подзорную трубу хозяину, - что вы совершенно правы. Это королевский корабль, прекрасный королевский корабль!
   - И он идет сюда, - продолжил священник. - Теперь его ясно видно, и... Мой Бог! Они спускают лодку.
   - Ого, - отозвался мистер Миппс. - Интересно, зачем бы это?
   - Это патруль, - вмешался страж.
   Миппс осекся. Он не заметил, как тот подошел.
   - Здравствуйте, сэр Френсис Дрейк, - воскликнул он, обернувшись, - а я и не заметил, что вы тут. Что вы думаете об этом корабле?
   - Королевский фрегат, - отчеканил страж. - Они высаживают команду на берег.
   - Но зачем?
   - Я же сказал, патруль. Ищут контрабандистов.
   - Контрабандистов! - рассмеялся священник. - Здесь? В Даймчерче?
   - Так точно, сэр, такие ходят слухи. Контрабандисты в Даймчерче.
   - Господи помилуй! - с недоверием произнес священник.
   - Чушь какая-то, - поддержал его причетник.
   - А это мы посмотрим, мистер, - парировал страж.
   - Чего?
   - Я сказал, там будет видно, мистер.
   - Ясное дело! - вскинулся причетник. - Давайте-ка еще разок на него взглянем. Ну, - сказал он наконец, с щелчком сложив подзорную трубу и отдав ее владельцу, - королевский это корабль или нет, но мне кажется, что это кучка краснорожих пиратов, и пойду-ка я запру церковь. Люди короля - одно дело, но иметь дело с этими вот - совсем другое, и мне оно не по душе. Так что хорошего вам дня, сэр, - он прикоснулся к своей шляпе, прощаясь со священником, - и вам тоже, Христофор Колумб.
   Отпустив эту шуточку, которая ему самому показалось вершиной юмористического искусства, несуразный низенький причетник на огромной скорости припустил назад к таверне.
   - Какой странный коротышка, сэр, - заметил страж.
   - Очень странный, - подтвердил священник.
  

Глава III

ЛЮДИ КОРОЛЯ

   В ЭТО ЖЕ время маленький причетник, пыхтя и хватая ртом воздух, уже заходил в таверну. Первым, что он услышал, было беззаботное:
   - Доброго дня, мистер Миппс, а где доктор?
   Говорившего звали Деннис Кобтри, и он был единственным сыном сквайра.
   Этот юноша, которому было примерно восемнадцать лет, шел следом за священником по стезе учения с прицелом поступить в университет. Но, как и его отец, Деннис мало думал о книгах, и как только доктор Син поворачивался к нему спиной, юноша обычно ускользал, чтобы поболтать с каким-нибудь просоленным морем моряком или поухаживать за Имоджен, темноволосой девчушкой, которая помогала хозяйке в таверне.
   - Только что говорил с ним на насыпи, - отозвался Миппс, споро пересекая зал и выкрикивая имя миссис Уоггеттс.
   - Чего вы хотите? - поинтересовалась сия добрая хозяйка, выплывая из кухни с чайничком в руках. Чай был той роскошью, которой она позволяла себе побаловаться.
   - Слово, - обронил причетник, втолкнул ее назад на кухню и затворил за собой дверь.
   - Да какое же? - встревоженно спросила хозяйка.
   - Сколько времени? - перебил ее Миппс.
   - Без пятнадцати четыре, - ответила миссис Уоггеттс, бледнея.
   - Славно, - одобрил причетник. - Школа закроется через минуту две, поэтому пошлите-ка туда Имоджен, и пускай она попросит, чтобы мистер Рэш живо шел сюда, как только запрет дверь. Хотя нет, - задумчиво добавил он. - Я позабыл. Она нравится Рэшу, и они наверняка задержатся... Пошлите вашего мальчика на побегушках, юного Джерка.
   - Джерк сейчас как раз в школе, - заметила миссис Уоггеттс.
   - Тогда идите вы, - парировал причетник.
   - Нет, - хозяйка заколебалась. - Ладно, я пошлю девчонку. Она терпеть не может Рэша, потому задерживаться не будет. А пока ее нет, я заварю вам чашечку хорошего чая.
   - Выкиньте его к дьяволу, - ощерился причетник. - Вы его так хлебаете, что можно подумать, что вы когда-то были сиятельной герцогиней. Когда я вобью вам в голову, что чай - это роскошь? Напиток, который пьют, чтоб пропотеть! Вы, наверное, и понятия не имеете, какую кучу денег он стоит!
   - Перестаньте, - захихикала хозяйка, - Нам-то что до этого, мистер Миппс? Мы его не тем путем получаем.
   - Понятия не имею, о чем вы толкуете, - рявкнул подозрительный причетник. - Но я бы очень хотел, чтобы вы научились держать свой рот закрытым! Если вы будете открывать его больше, чем надо, ваш язык-метелка нас до виселицы доведет.
   - Так что же случилось? - простонала хозяйка.
   - Да вы сделаете наконец, что я вас прошу? - завопил причетник.
   - Господи Боже! - воскликнула миссис Уоггеттс, в волнении уронила драгоценный чайничек и вихрем выбежала через заднюю дверь в сторону школу. Миппс поднял чайник и поставил на стол, затем зажег коротенькую глиняную трубку и принялся ждать у окна.
   Деннис Кобтри сидел у стойки, с трудом продираясь сквозь книгу на латыни, раскрытую у него на коленях. С другой стороны стойки за ним следила Имоджен.
   О, эта Имоджен! Она была высокой, худенькой, диковатой, одевалась как рыбачка в грубую коричневую юбку и черную рубаху с короткими рукавами и не носила ни чулок, ни туфель. Родителей у нее не было; ее отец - не кто иной, как сам печально известный пират Клегг - был повешен в городке Рай, повешен на глазах у толпы солдатами за убийство. Что касается матери... Что ж, никто не знал, кем была ее мать; Клегг вел разгульную и бродячую жизнь. Точно было одно - эта женщина должна была быть южанкой, если судить по фигуре и ладной посадке головы этой девушки; вероятно, она была родом с островов в Южных морях. Имоджен была любимицей у всех местных мужчин, за свой милый облик и за неиссякаемую храбрость, когда выходила в море: она любила водную стихию и была прекрасна в лодке - ее темные глаза сверкали, волосы трепал ветер, а юная грудь вздымалась от волнения, когда приходилось бороться с волнами.
   Деннис нравился ей, потому что он вел себя с ней мило и, кроме того, умел ее рассмешить; он был таким забавным - и его привычки, и его благовоспитанность! Но все-таки больше всего ей нравилась в нем его робость.
   Сейчас он робел оттого, что они остались наедине, и он чувствовал, что она смотрит на него. Потому-то он притворился, что погрузился в латынь, но Имоджен видела, что думает он вовсе не о науках.
   - Не быстро вы делаете успехи, мистер Деннис, - заметила она.
   Он взглянул на нее поверх книги и засмеялся.
   - Нет, - ответил он, - боюсь, совсем не быстро. Я не очень люблю книги.
   - А что вы любите? - она наклонилась над стойкой, опершись локтями на столешницу.
   "Какая возможность сказать "вас"!" - подумал юноша, но слова никак не ложились ему на язык, и он только пробормотал:
   - Да так, ничего особенного. Вот лошади мне нравятся. Да, я люблю кататься верхом.
   - И все?
   - Вроде все.
   - Мистер Рэш, наш учитель, говорил мне, что тоже любит ездить верхом, - насмешливо сказала она, - но он и книги любит. Он читает очень быстро, гораздо быстрей вас.
   - Но уж точно не на латыни, - возразил юный Деннис, багровея от ярости. Он терпеть не мог учителя, в котором видел возможного соперника в борьбе за благосклонность девушки. - А что до верховой езды, так он, конечно, в этом хорош, когда даже не может отличить кобылку от жеребчика. У него только белая кляча, и он трусит на ней со скоростью воды в сточной канаве - и это он называет верховой ездой! Посади дурака на лошадь, и он тут же окажется головой под ее копытами, еще до того, как всунет ноги в стремена. Он, кстати, вдобавок и трус. Я слышал, что он порет розгами только малышей. Еще бы! Если б у них была хоть капля разума, они бы взбунтовались и погнали бы его пинками через школьный двор.
   - Как вы жестоки к учителю, мистер Деннис, - заметила Имоджен.
   - Вам ведь он не нравится? - серьезно спросил юноша. - Он не может вам нравиться!
   Но девчонка только рассмеялась, потому что в этот миг в зал вошла миссис Уоггеттс в сопровождении склоняемого на все лады джентльмена, а за ними плелся Джерк, мальчик на побегушках.
   Джерри Джерк, хотя ему было всего двенадцать лет, обладал двумя прекраснейшими качествами: он всегда сохранял бодрость духа, а голова у него была похожа на грузило. За все время, проведенное в школе, он еще ни разу не отведал розог. Не то, чтобы он их не заслуживал, нет; истина заключалась в том, что мистер Рэш побаивался его. Однажды учитель сильно побил этого сорванца кулаками по голове, настолько сильно, что хлынула кровь. Однако она потекла вовсе не из головы господина Джерка, о нет! - из кулаков учителя. На это Джерри только разразился смехом и решительно заявил своим товарищам по школе, что станет палачом, когда вырастет, только лишь ради удовольствия подготовить для учителя виселицу. С тех самых пор к Джерри приклеилась кличка "Палач Джерк", и когда бы взгляд бледных, водянистых глаз светловолосого учителя не падал на него, мистер Рэш тут же представлял виселицу в десять футов высотой, где этот дьяволенок в образе мальчишки прилаживал петлю к его тощей шее.
   Юный безобразник, следовавший по пятам учителя и нарочно наступавший ему на пятки при каждом шаге, тут же завладел стойкой, отодвинув Имоджен в сторону. Мистер Рэш, впустив в свой голос нотку сарказма, заметил, что он надеется, что не прервал приятной беседы, и ему крайне, крайне жаль, если все-таки так случилось, настолько жаль, что он даже не может выразить это словами.
   На это Деннис ответил, что он всем сердцем разделяет сожаления учителя, но дверь-то открыта, поэтому он - учитель - может с легкостью выйти так же быстро, как и зашел. На это юный Джерк испустил смешок и согнулся за стойкой в три погибели от смеха.
   В этот же миг их беседу неожиданно прервала голова мистера Миппса, показавшаяся из кухни и ядовито осведомившаяся, уж не собираются ли они заставить его ждать весь вечер.
   - Конечно, нет, мистер Миппс, конечно, нет! - запротестовал учитель, а затем повернулся к Имоджен и сказал: - Мы нужны мистеру Миппсу прямо сейчас.
   Деннис собрался было возразить, но Имоджен прошла мимо него и исчезла на кухне. За ней последовали миссис Уоггеттс и соломенноволосый мистер Рэш; последний плотно притворил за собой дверь.
   Теперь Деннис оказался наедине с юным Джерком. Будущий палач уже угощался кружечкой рома и вежливо спросил, не желает ли сын сквайра к нему присоединиться, на что Деннис ответил кратким:
   - Нет, я не пью.
   - Нет? - переспросил двенадцатилетний мальчишка. - Стоит начать. Вот когда я все кумекаю, и мне плохо становится... ну, сами знаете, вроде когда наступает час, и я думаю, мол, вырасту висельником, а не вешателем, то всегда выпиваю кружечку рома. Ром - настоящий британский напиток, мистер Кобтри. Только ром дал нам лучших моряков и палачей.
   - Если будешь так пить, - ответил на это Деннис, - то не доживешь, чтобы вздернуть учителя.
   - Да ну? - задумчиво пробормотал Джерри. - Эх, мистер Кобтри, если б я поверил, что в этом есть правда, я бы бросил пить. Да, - воодушевился он и продолжил с сильным подъемом, словно совершал великое жертвоприношение, - да, я бы даже ром бросил, чтобы вздернуть нашего учителя, и виселица его дождется, а не гробовщик мистер Миппс.
   Деннис усмехнулся и через весь зал подошел к двери на кухню, прислушиваясь.
   - Что они там так мрачно обсуждают? - спросил он скорее у себя, чем у своего собеседника. Но Джерри Джерк залпом допил свой ром из жестяной кружки, забрался на высокий стул за стойкой и наклонился над ней, не сводя многозначительного взгляда с Денниса.
   - Мистер Кобтри, - прошептал он с испугом, - вы меня старше, но, что-то мне кажется, вам нужно кой-чего знать, вы ж человек с головой. Я вот здесь в Кенте родился, ага, и рано или поздно стану палачом, но, главное, что я это болото знаю и понимаю, и они понимают их тоже. И болото их понимает, и вот что оно им говорит, чего они улавливают: прячьтесь, мол, под травкой, как я, пока не поймете, что готовы стать настоящей топью. Я вот этому совету следую, ага; я в траве сижу, да, но терпеть могу, потому что знаю, что однажды стану всамделишной грязью. Сразу-то ей стать нельзя, потому траву на себе расти, пока можешь, и если я буду годами под ней скрываться, то однажды этой топью обращусь, и случится это в тот день, когда мистер Рэш будет повешен, а гробовщик без его тела останется.
   И чтобы поддержать себя в этом решении, Джерри налил себе еще одну кружку рома.
   - Боюсь, я не слишком понимаю, что ты имеешь в виду, - заметил Деннис.
   - И не пытайтесь. Не пытайтесь. Потом поймете. Болото покажет. Оно все в свое время делает. Достанет вас однажды и жижей черной зальет, тогда-то вы и станете человеком из Кента и нельзя будет вас за другого принять.
   Деннис, который так и не уловил смысла в этом потоке слов, опять засмеялся, чем заставил Джерри подпрыгнуть за стойкой.
   - Да гляньте, мистер Кобтри, - прошипел он, наклоняясь ближе, - вы мне нравитесь. Вы один в деревне, кого я еще в голове не повесил, а что еще важней, вы не проболтаетесь, если я вам скажу (я знаю, знаю, что не проболтаетесь), вы - один такой в деревне, которого я не смогу повесить.
   - Да о чем ты болтаешь? - спросил сын сквайра.
   - Я сказал то, что я сказал, и больше ничего не скажу, только слушайте! Вы слышите, как причетник там что-то бормочет? Как думаете, о чем? Ну да, вы не знаете, и я не знаю - ну, точно не знаю, ага, - но есть кое-кто, кому это известно. Подите-ка сюда, - и он подвел Денниса к окну, выходящему на задний двор прямиком на болото Ромни-Марш. - Оно знает, вот это вот болото. Оно все знает, что здесь творится, каждый уголок. Э, я б все отдал, что у меня есть или будет - кроме шеи учителя - только чтоб это знание получить, потому что все оно знает, мистер Кобтри. В каждом доме шепчут и бормочут, и в каждой канаве эти голоса. Сами вон услышите, мистер Кобтри, если встанете между ними. Попробуйте. Только знаете, мастер Деннис, - и он умоляюще схватил Денниса за руку, - вы эти канавы по ночам не слушайте. Болото тогда молчит, молчит оно. Оно делает в это время, ага. Оно делает то, о чем все эти шепоты говорят, а говорят они о смерти в болоте ночью. Я это узнал, - добавил он гордо. - Хотите знать как?
   - Как?
   - Ходил на болото днем и постепенно привыкал к тому, что оно бормочет, вот как, и иначе нельзя.
   В этот же миг за порогом таверны послышался адский шум, и прежде чем Деннис избавился от дружеских объятий своего ангела-хранителя и прежде чем шепот мистера Миппса умолк на кухне, зал заполнился моряками - грубыми, краснолицыми людьми с волосами, завязанными в хвостик и с медными кольцами на пальцах, пахнущими смолой и, к удовольствию Джерка, воняющими ромом. Они наводнили комнату, толкаясь, сплевывая, хохоча, и звали мальчишку подать им выпить. Но их появление было таким неожиданным, а вид - столь ошеломляющим, что юный палач на мгновение был выбит из колеи, и он стоял с раскрытым ртом, охваченный благоговейным трепетом, глядя на то, как эти гиганты, не страдая застенчивостью, сами наливают себе выпивку из бочек. Для Денниса их появление стало не меньшим сюрпризом. Ему доводилось видеть раньше береговую стражу, у него было много друзей среди рыбаков, но эти-то были настоящими моряками, людьми с военного корабля, которые видели тысячи морских сражений и пережили ад штормов - настоящие мореплаватели, люди Короля. Да, это люди Короля явились в Даймчерч.
  

Глава IV

КАПИТАН

   СТОЛЬ же неожиданно, как этот пандемониум начался, он так же внезапно и утих, поскольку в дверь вошел низенький коренастый человек с бычьей шеей и красным лицом, похожий на свирепого бульдога. По его платью и тому сногсшибательному эффекту, который он произвел на людей, Деннис и Джерк сразу поняли, что перед ними офицер.
   - Боцман, - сказал он низким голосом, обращаясь к одному из моряков. - Чтоб через четверть часа в таверне никого не было, мы будем расквартировываться. Заставь их расплатиться за спиртное и никакой пачкотни в долг. Привет, парень! - проревел он, схватив Джерка за ухо. - Если ты тут прислуживаешь, то разворачивайся и займись делом.
   Джерк, мысленно приговоривший его к виселице, тут же повиновался, поскольку ухо невыносимо болело.
   - А теперь, сэр, - продолжил офицер, уже обращаясь к Деннису, - в этой забытой законом дыре есть кто-нибудь, кто может ответить на вопросы, если их задают на чистейшем английском языке?
   - Конечно, сэр, - с достоинством ответил Деннис, - если их при этом еще и задают вежливо. Я - Деннис Кобтри, а мой отец, сквайр, - самый известный человек в Ромни-Марш.
   - Тогда иди и немедленно приведи его сюда, - приказал коротко этот морской волк.
   - Послушайте, сэр, - горячо запротестовал Деннис. - Я не думаю, что вы будете ему хоть как-то интересны. Он не имеет чести быть с вами знакомым, и я склонен считать, что вряд ли для него будет великой целью завести это знакомство.
   - И я, и я незнаком, - заметил мистер Миппс, выглядывавший из-за кухонной двери. - Мне ваш вид не нравится.
   Разъяренный офицер немедленно ураганом ворвался в кухню, смерив маленького причетника взглядом, в котором была вся ярость британского флота.
   - Это еще что? - спросил он опять у Денниса, который последовал за ним на кухню, чтобы избавиться от шума толпы моряков. - Догадываюсь, что вы скажете мне, будто эта чахлая мартышка тоже сын сквайра, да?
   - Сын сквайра! - повторил за ним причетник. - О, увы, если б было так, то я еще не получил свой титул.
   - Не притворяйтесь болваном, сэр! - рявкнул королевский офицер.
   - А вы передо мной не чваньтесь, сэр! - отбил удар причетник.
   - Я - чванюсь перед вами, сэр?
   - Именно так, сэр, - заявил причетник. - Я это и сказал - чванитесь.
   Его собеседник подавил гнев и холодно сказал:
   - Меня зовут капитан Колльер. Капитан Говард Колльер, морской патруль, член Морского совета, слуга Его Величества. Высадился на берег, чтобы, без сомнения, отправить кое-кого из вас в застенки.
   - И это все? - спросил причетник со вздохом облегчения. - О, тогда я, должно быть, ошибся. Я-то уж вообразил, что вы сам турецкий султан или, по крайней мере, лорд вице-адмирал с островов Силли.
   Оставив без внимания юмор причетника, капитан повернулся к Деннису:
   - Кто это такой?
   Но Миппса трудно было смутить, и он воскликнул:
   - Человек, которого в этих краях ценят. Я хороню людей. Единственный на мили вокруг. Все ко мне приходят, и бедные, и богатые, и я вам говорю - это потому, что Миппс делает их крепкими.
   - Кого делает крепкими? - с яростью спросил капитан.
   - Гробы, - быстро ответил Миппс.
   - Гробы! Значит, гробовщик, так? Что ж, вы похожи на него. Я думал, вы могли быть хозяином этой охваченной безумием старой таверны. Вот человек, который мне нужен. Где мне его искать?
   Миппс показал в окно, которое выходило на церковь.
   - На церковном дворе, - ответил он.
   - Что ему делать на церковном дворе?
   Миппс подошел к нему совсем близко и многозначительно прошептал на ухо:
   - Чиервие.
   - Что?! - закричал капитан, который его не понял.
   - Тсс, тихо, - мистер Миппс показал на миссис Уоггеттс, которая уже всхлипывала в передник. - Он не дает ему выйти.
   - Не дает выйти кому? - капитан крепко сжал челюсти.
   - Ну я еще раз повторю - чиервию.
   - Да будь я проклят, если я понимаю, о чем вы, - терпение капитана почти иссякло. - Пойдите и приведите хозяина!
   - Ах, если б он мог! - прорыдала миссис Уоггеттс. - Ох, Боже мой! Ох, Божечки!
   Капитан обернулся к ней с ругательством на губах.
   - Что с вами, добрая женщина? - спросил он.
   - Эта добрая женщина - и есть хозяин, - вмешался мистер Миппс.
   - Ах ты несносный лжец! - зарычал капитан, схватил противоречивого причетника и принялся сильно его трясти. - Ты минуту назад сказал, что хозяин на церковном дворе!
   - Минуту назад! - воскликнул причетник, почти лишившийся дыхания. - Что ж, он там уже полтора года, и там он и останется, пока его не доедят. Хотя, надо сказать, я ему гроб из лучшей сосны сделал, а сколотил-то как крепко собственными руками... Освободил от миссус Уоггетс и оставил его червям. А вот это Уоггеттс и есть, и она тут хозяйка, - и причетник, хихикая от удовольствия над своей очередной остротой, указал на все еще плачущую хозяйку.
   - Что ж, мэм, - сказал капитан и сразу взял быка за рога, - вам придется винить только себя, если ваши счета окажутся в беспорядке. Ваш мальчишка, которому приходится стоять на цыпочках, чтобы выглянуть из-за стойки, отнюдь не тот человек, который может помешать людям угощаться самим. Именно это, кстати, мои морские волки сейчас и делают. Угощаются.
   Миссис Уоггеттс с возгласом ринулась прочь из кухни, и за ней последовала Имоджен. Причетник и учитель были рады сделать то же самое и таким образом спаслись от грозного капитана, оставив Денниса с ним наедине.
   - А теперь, мистер Сын Сквайра, послушайте меня, - начал было капитан.
   - У меня есть имя - Деннис Кобтри, - перебил его юноша. - Имя Кобтри хорошо известно среди местных болот, чтобы всякий морской капитан мог его запомнить.
   - Будьте осторожны, молодой человек, - предостерегающе заметил капитан. - Король Георг назначил меня представлять здесь закон.
   - Я слышал, что вкусы короля можно поставить под сомнение, - возразил Деннис.
   - Могу доказать обратное. Капитан Колльер, знаете ли, сделал немало, чтобы приструнить контрабандистов. Я отослал их с берега Англии на суд больше, чем любой другой из агентов Его Величества. И, чтоб я сдох, но я уверен, что сейчас мы высадились в то еще змеиное гнездо. Ну-ка, ответьте мне, сэр, - продолжил он тем властным тоном, который казался Деннису столь напористым, - что вы знаете о контрабандистах в этих краях? Почти не сомневаюсь, что ваш отец полагает это дело весьма прибыльным вдобавок к доходам с земли, верно? Ручаюсь, половина идет к вам в карман, а вторая - на безнадежное дело якобитов.
   Капитан перешел к прямым оскорблениям, и Деннис с трудом сдержался.
   - Позвольте мне заметить, сэр, - сказал он, - что, во-первых, мой отец - не якобит, и мой дед им не был. Весь мой род помогал Вильгельму Оранскому. И пусть мой отец ушел от политических схваток, он все еще в душе преданный виг, и оттого у нас с ним мало приязни. Я лично твердо уверен, что Голландец не имеет никакого права на английский трон, и я никогда не упущу возможности выпить за здоровье нашего короля за морем и помолиться за скорое возвращение истинной власти.
   - Имейте в виду, юноша, - сказал капитан, - сорок пятый год миновал не так давно. Я здесь ищу контрабандистов, а не сторонников заморского короля. Однако за их головы объявлена награда, так что придержите при себе ваши воззрения, какими бы они ни были.
   - Если вы действительно разыскиваете контрабандистов, - ответил Деннис, презрев угрозу, - уж извольте тогда для начала задобрить моего отца, поскольку он здесь главная судебная власть. В Ромни-марш свои законы, и я боюсь, что вы, к вашему неудобству, обнаружите, что местный магистрат обладает большой властью.
   - Правами меня наделило королевское адмиралтейство, и мне этого достаточно, - рассмеялся капитан, - и этого будет достаточно здешним жителям, вот увидите.
   Но Деннис на это ответил:
   - Вероятно, сэр, вы не слышали старой поговорки, которая гласит: "Мир делится на пять частей: Европа, Азия, Африка, Америка и Ромни-марш". Мы здесь независимы.
   - Парламентский закон, введенный в силу покойным королем Уильямом и направленный против контрабандистов, пережует и эту пищу, юноша, - тяжело возразил капитан.
   - О, ну что ж, - наконец ответил Деннис. - Для меня это не имеет значения, но позвольте мне все-таки сказать: ваш король Георг может править Уайтхоллом, но мой отец правит на болоте Ромни-марш.
   К вящему неудовольствию капитана юноша замурлыкал старую роялистскую мелодию и не спеша вышел из таверны.
  

Глава V

БУТЫЛКА ЭЛЬЗАС-ЛОРРЕНСКОГО ВИНА

   ОСТАВШИСЬ один, капитан быстро осмотрел кухню, затем он подошел к двери, что вела в зал, и позвал:
   - Боцман, поди сюда и захвати с собой этого мулата.
   Боцман споро явился, затолкнув в кухню совершенно ужасное создание: истощенного мулата в одежде корабельного кока. Его кожа была покрыта морщинами, как старый пергамент, и туго натянута над выступающими костями. Темные глаза горели ярким огнем, а веки на углах были вывернуты, как у китайца. Необычайный блеск глаз можно было объяснить чахлыми пучками совершенно белых волос, которые торчали из его черепа. Они были связаны позади в хвостик, открывая взгляду голову, и, должно быть, его вид вызывал отвращение и любопытство тем, что у мулата не было ушей. Еще одной омерзительной вещью оказалось то, что он не мог говорить, поскольку его язык был вырезан у самого корня. Да, очевидно, этому коку пришлось вынести немало мучений.
   - Джоб Маллет, - сказал капитан, когда дверь затворилась, - сейчас эта комната в нашем полном распоряжении. Вряд ли нам подвернется случай лучше, поэтому пусть твой старый седой паук осмотрит пол и стены. Эта обшивка выглядит многообещающе.
   Боцман приблизился к мулату и пролопотал ему несколько слов на птичьем языке прямо в дыру на месте уха, отчего эта неуклюжая фигура, подпрыгивая, обошла комнату, припадая худыми руками к обшивке, по которой он особым образом барабанил пальцами и в то же время выбивал босой ногой занятную барабанную дробь по полу. В такой манере он обследовал комнату дважды и, похоже, ничего не нашел. В одном из углов крепко стоял деревянный стол с откидной доской, которая доставала почти до пола. На столе теснилась всевозможная кухонная утварь, а под ним, почти полностью скрытая доской, хранилась коллекция ведер, кадок, судков и битков, а также старых кастрюль.
   После своего двойного путешествия мулат повернулся к столу. Он поднял откидную доску, а затем, расталкивая горшки и сковородки, издал странный восторженный клекот.
   - Хо-хо, - воскликнул капитан, обращаясь к боцману, - твой паук поймал муху, верно?
   Джоб Маллет заглянул под стол и увидел, что мулат тщетно тянет за медное кольцо, приделанное к полу. Боцман оттолкнул его, открыл люк и спустился вниз по лесенке еще до того, как капитан успел запереть все двери.
   - Что там? - прошептал капитан, когда боцман полностью скрылся.
   - Глядите-ка, сэр, - отозвался моряк, вернувшись с бутылкой. - Там винный погреб размером с адмиральскую каюту.
   - Однако, - ответил капитан. - Что ж, похоже, это самый обычный погреб.
   - Тогда зачем они так усердно прячут вход в него, сэр?
   - В этом нет ничего удивительного, - пожал плечами капитан. - Ясное дело, они не хотят, чтоб первый встречный лазал в погреб.
   - Думаю так, сэр, - согласился боцман. - Но бутылка не из дешевых, хотя ей не помешало бы слегка поблестеть, - он плюнул на нее и рьяно протер своим рукавом.
   - Давай посмотрим на ярлык, - предложил капитан. - Эльзас-лорренское, белое, благородное, пятьсот. Да что, черт побери, может значить пятьсот?
   - Это дата, сэр, - воскликнул боцман. - Это дата, когда его сделали! Лопни мои глаза! Да с этого одуреть можно! Ей больше тысячи лет.
   - Чепуха, дружок, - рассмеялся капитан. - Эта цифра значит, что она из груза в пятьсот бутылок.
   - А, ну да, - сказал боцман и похлопал себя по колену, - вот я проклятый старый дурак, точно. Вы правы, сэр, как всегда, ведь под ней написана другая цифра - четыреста девяносто девять. Но, - добавил он уныло, - у нас нет никаких доказательств, что эти бутылки попали к ним нечестным путем.
   - Скоро мы их достанем, - пообещал капитан, опустив бутыль во вместительный карман своего мундира. - Поставь все на место и позови хозяйку.
   После этого капитан отпер дверь и тихо ее отворил.
   За ней, выпрямившись из полусогнутого положения у замочной скважины, оказался мистер Миппс, причетник.
   - Вы - хороший человек, - сказал он, ничуть не смущенный тем, что капитан застал его подглядывающим, - очень хороший человек, чтобы искать контрабандистов с этой бандой богохульных мерзавцев, которые устроили переполох хуже, чем у Вавилонской башни. Гляньте сюда, сэр, вы пришли сюда поддерживать порядок или что? Мне просто нужен ответ - да или нет, - поскольку я сейчас пойду прямиком в здание суда и пожалуюсь на вас сквайру. А затем он, возможно, не посадит вас и вашу команду в застенки, возможно, нет... Но лишь возможно, поскольку я дьявольски уверен, что именно так он и сделает.
   - Чего там натворили мои ребята? - со смешком поинтересовался капитан.
   - Спросите лучше, чего эти милые создания не натворили! - ответил разозленный причетник. - О, уверяю вас, ничего! Подумаешь, опрокинули бочки, раскидали кружки, разворовали напитки и потешились вдоволь над миссус Уоггеттс.
   - А, значит, все в порядке. Позовите сюда миссис Уоггеттс.
   - Вы приказываете худшим людям, чем вы сам, выполнить за вас вашу грязную работу, - отозвался причетник. - Я, что вам, пороховая мартышка, мальчик на побегушках на вашем корабле, что должен идти за миссус Уоггеттс и вести ее сюда? Идите за ней сами или пошлите вот этого толстяка, - добавил он, ткнув большим пальцем в боцмана. - Или вот этого голубчика, седовласого старого адмирала, который растерял где-то свои желтые уши. Что до меня, то я пошел в суд, и если вы не знаете зачем, то скоро узнаете - и вы, и толстяк.
   Боцман попытался схватить его, но Миппс проскользнул сквозь переполненный зал и припустил по дороге.
   Капитан вышел в зал, и тут же восстановился порядок.
   - Итак, мэм, - обратился он к миссис Уоггеттс, - пока боцман следит за тем, чтобы ваши счета были оплачены, подайте-ка мне бутылку вина.
   - Портвейну или кларету, сэр? - спросила хозяйка.
   - Ни того, ни другого. Я бы попробовал сейчас эльзасского. Да, белого вина из Эльзас-Лотарингии.
   Но прежде чем капитан успел причмокнуть, смакуя, миссис Уоггеттс ответила:
   - Увы, сэр, у нас такого нет.
   - Правда? - поинтересовался капитан.
   - Истинная правда, сэр, - подтвердила хозяйка. - Видите ли, в этих краях на него нет спроса. И пошлины так высоки, что мы не можем заказывать их для тех редких гостей, которые могут его пожелать. А что ж до меня, сэр, хоть я и веду это дело уже... хм, много лет, но я никогда о таком вине не слыхала.
   - Вот как! - воскликнул капитан. - Что ж, это хорошее вино, мэм. Боцман, выкуривай людей наружу.
   - Может, все-таки попробуете кларету, сэр? - умильно предложила хозяйка.
   - Нет, - ответил капитан. - Может быть, позже, посмотрим. Кстати, есть тут где-нибудь какой-нибудь старый амбар, где мои люди могли бы расположиться? Терпеть не могу расквартировывать их в деревне.
   - Нет, такого не знаю, - отозвалась хозяйка. - А вы, мистер Рэш? Может, вы бы одолжили школу капитану?
   - Да! И в кои-то веки отпустили бы нас на каникулы, - вмешался мальчик на побегушках.
   - Даже и не думайте, - отрезал учитель и покинул таверну.
   - Полагаю, по будням никто не ходит в церковь, - сказал капитан. - Осмелюсь сказать, что там можно расположить моряков. В ризнице, или в колокольне, или, возможно, даже в крипте.
   - Эти пьяные головорезы в церкви! - воскликнул юный Джерк с гримасой ужаса и указал на моряков, которые уже к тому времени вышли прочь из таверны. - Вы бы лучше следили за тем, чем намерены заняться, или вам придется иметь дело со священником.
   - Давай-ка расскажу, где ты закончишь свои дни, парень, - ответил капитан, резко к нему повернувшись.
   - И где же? - с подлинным интересом спросил Джерк.
   - Если не на виселице, то в крайнем случае рядом с ней, клянусь.
   "Я тоже на это надеюсь, - подумал Палач Джерк, - и надеюсь, что буду затягивать петлю вокруг вашей бычьей шеи". Но эти мысли он оставил при себе, поскольку внезапно вспомнил, что капитан может быть весьма забавным на его вкус, и потому принялся глазеть, как моряки взваливают на плечи свои узелки и котомки, строятся в ряд и постепенно уходят прочь от старого "Корабля", и как капитан замыкает их строй.

Глава VI

ДОКТОРА СИНА БЬЕТ ОЗНОБ

   ВЫ можете представить себе, какой переполох вызвали люди короля в Даймчерче! После того, как они покинули "Корабль", они прошли через деревню и выстроились напротив здания суда. Здесь они принялись ждать, в то время как капитан постучал в переднюю дверь и осведомился, здесь ли сейчас сквайр.
   - Сэр Энтони Кобтри на конной прогулке, - ответил дворецкий, однако в этот же миг с дороги послышалось цоканье копыт, и сквайр собственной персоной подъехал быстрой рысью к дому и натянул поводья.
   - Клянусь честью! - воскликнул он, переводя взгляд с дворецкого на капитана, а затем на отряд с обнаженными абордажными саблями. - Что, французы наконец высадились?
   - Капитан Говард Колльер из Королевского Адмиралтейства, сэр, - представился капитан, отдав ему честь, - и если вы и есть местный сквайр, то я полностью к вашим услугам.
   Веселый сквайр ответил ему тем же, коснувшись треуголки кнутиком.
   - Правда, капитан? - спросил он, спешившись. - Я бы предпочел быть вашим другом, чем врагом, пока за вашей спиной стоят эти здоровяки. Неужели французский флот возобновил свои действия на море, благодаря чему мы видим вас, или же это усиление береговой охраны?
   - Я бы предпочел перекинуться с вами словечком наедине, - ответил каптан.
   - Разумеется, - согласился сквайр, бросил поводья конюху и провел капитана в дом.
   Они пересекли огромный зал, и сквайр, отворив дверь в его дальнем конце, пригласил капитана войти в библиотеку. Там, в укромном уголке у старого венецианского окна, сидел доктор Син, углубившись в пыльный том, который снял с полки.
   - А, доктор, - воскликнул сквайр. - Мне не сказали, что вы здесь! Больше можно не бояться французского флота. Королевское адмиралтейство позаботилось о том, чтобы послать нам подкрепление. Капитан Колльер - доктор Син, наш священник.
   - Простите, но не тот ли вы Колльер, который затопил французского "Золотого льва" в устье реки Святого Лаврентия? - спросил доктор Син, пожимая капитану руку.
   - Тот самый, - ответил капитан, весьма польщенный тем, что это достижение было известно священнику. - Тогда я командовал "Сопротивлением", бригантиной в двадцать две пушки. То верно, сэр, французское командование подняло такой дьявольский переполох из-за этого маленького происшествия, что я потерял свой корабль. Теперь, вместо того, чтобы топить корабли, адмиралтейство послало меня вынюхивать контрабандистов. Так себе добыча для человека, который занимался крупными делами в море, но свои преимущества в этом однако есть.
   - Могу себе представить, - согласился священник.
   - А зачем вы явились сюда? - поинтересовался сквайр.
   - Повесить всякого контрабандиста в Ромни-марш.
   - Скажите, вы верите в привидения? - внезапно спросил сквайр.
   - Что вы имеете в виду?
   - То, что я сказал. Вы верите в привидения?
   - Ну, не могу сказать, что верю, - рассмеялся капитан. - Еще ни разу ни одного не встречал.
   - Как и я, - согласился сквайр. - Но люди говорят, что по ночам Ромни-марш кишит привидениями. Они говорят об этом столь издавна, что люди верят в это. Когда путник теряет свой путь в болотах и исчезает, местные твердят, что это болотные ведьмы его забрали. Когда урожай плох, когда шерсти мало, когда скот болеет - всегда виноваты болотные ведьмы. Они поджигают стога, убивают цыплят, валят деревья, створаживают молоко, водят за нос путников и отбирают у них кошельки. Все грехи, что творятся на болоте, в которых на самом деле виноваты господин Лис, господин Беззаботность или господин Разбойник, приписываются несчастным болотным ведьмам, которые живут только в головах местных жителей. Я знаю эти болота ничуть не хуже любого, кто когда-либо жил или будет здесь жить, и я никогда не видел ни единой ведьмы, равно как и ни единого контрабандиста. Все эти представления ошибочны. Я никогда не ловил здесь ни ведьм, ни контрабандистов, и, смею вас уверить, я хорошо приглядываю за своими фермами. Ведь я славный правитель. Вы знаете, что я могу закрыть дверь любого дома на этих болотах перед человеком, который мне не угодил? О, эти фермеры каменеют от страха передо мной, сэр. Хотел бы я взглянуть на того, кто пойдет против законов Ромни-марш. Смею вас уверить, сэр, такого я бы быстро приструнил.
   - Вероятно, вы слишком самоуверенны, сэр, - заметил капитан.
   - Ничуть, сэр, - воскликнул сквайр. - Имейте в виду, я ничуть им не доверяю, конечно же, нет, Господи. Я просто знаю, что они честны, ведь я не даю им шанса быть другими. Они никогда не знают, где и когда я могу появиться. Мой конюх, знаете ли, бодрствует всю ночь, если я вдруг захочу внезапно навестить какую-нибудь ферму в десяти милях отсюда. Контрабандисты? Пфф! Чушь!
   - Значит, вы считаете, что я здесь охочусь за призраками?
   - Пожалуй, даже не так, - ответил сквайр. - Вы здесь даже и призрака не найдете. Однако я думаю, вам не стоит огорчаться, что вас прислали сюда. Мы устроим вам славный прием, и, клянусь своей головой, где-то через недельку вы отошлете свои бумаги в Адмиралтейство и поселитесь на болотах, чтобы стать славным фермером Кента.
   - Боюсь, что нет, сэр, - улыбнулся капитан.
   - Да что вы! Так и будет, - разгорячился сквайр. - И я уверен, что мы заставим доктора Сина пошевелиться и огласить в церкви имена венчающихся: ваше и какой-нибудь местной красотки. Что вы на это скажете, доктор?
   - Что ж, - доктор посмеивался себе под нос, поддерживая шутку, - если человек хочет жениться, обосноваться на одном месте и жить долго и счастливо, тогда Кент создан для него. Это прекрасный край, сэр, особенно к югу и востоку от Медуэя. Он славится тем, что здесь есть все, что только нужно человеку для счастья.
   - Да, давайте завоюем капитана окончательно, - поддержал его сквайр, - Король не может похвастаться большей драгоценностью в своей короне, чем обычный человек в Кенте.
   - Ну, - согласился капитан, - я слыхал, будто в Кенте славные клеверища, и, совершенно очевидно, я - такой счастливец, что попал прямиком в одно из них. Но мне нужно разместить моих людей. Может быть, вы мне посоветуете где?
   Однако сквайр и слышать не желал о делах, пока капитан не распил с ними бутылку вина и не пообещал расположиться в здании суда. Доктор Син же с готовностью предложил огромный кирпичный амбар при церкви для его людей.
   Итак, полюбовно уладив все дела и пообещав вернуться к ужину, капитан в компании доктора Сина и своих моряков, пошел посмотреть на амбар, и прошло совсем не много времени, прежде чем моряки превратили его в столь уютный зал, какой любой хотел бы увидеть. Они развели огромный костер в каменном камине, и дымящийся котел, вкусно пахнущий едой, раскачивался над огнем на крюке.
   - Все здесь? - спросил капитан у боцмана, прежде чем выйти следом за доктором.
   - Все, кроме Билла Спайкера и мулата, сэр, - ответил Джоб Маллет. - Я отослал их за ромом. Да вон они идут, если я не ошибаюсь.
   И, правда, к амбару подходили два моряка, тащившие бочонок.
   - Итак, - обратился капитан к доктору Сину, - я готов вернуться в здание суда.
   Однако священник, не отрываясь, следил за моряками с бочонком, что миновали их.
   - Кто это? - спросил он у капитана, дрожа всем телом; вместе с ночью поднялся холодный туман.
   - Это канонир, Билл Спайкер, - ответил капитан. - Вы его знаете?
   - Нет, не он, другой, другой, - доктор все еще глядел удаляющимся людям вслед. Гром радостных голосов из амбара приветствовал их.
   - А, этот мулат, - отозвался капитан. - Хорош, чтобы разведывать всякое. Уродливый головорез, верно?
   - Очень уродливый, - пробормотал доктор, быстро шагая прочь от амбара к зданию суда.
   - Вы будто замерзли, - заметил капитан, когда они остановились перед дверью суда.
   - Ночь уж больно холодная, - отозвался доктор. - Клянусь вам, у меня зуб на зуб не попадает.
  

Глава VII

БУКАНЬЕР КЛЕГГ

   И ВСЕ-ТАКИ был один человек, который знал Ромни-марш так же хорошо, как и сквайр. Его звали Сеннахириб Пеппер, и, более того, он столь же хорошо знал местные болота ночью, поскольку был практикующим врачом среди местных фермеров, и порой его вызывали посреди ночи. По собственному свидетельству, ему доводилось видеть прелюбопытнейшие вещи на болотах, и он смутно намекал на ведьм и дьяволов, которые ездят в тумане верхом на пылающих огнем лошадях. Деревенские, разумеется, верили его выдумкам, но сквайр насмехался над ними, и, поскольку все прекрасно знали, что Сеннахириб Пеппер был запойным пьяницей, некоторые люди приписывали его истории влиянию вина. Однако, пусть сэр Энтони ни на фартинг не верил доктору, он все же любил проводить с ним время, и врач частенько заглядывал в здание суда. Этим самым вечером сквайр упросил его остаться и поужинать, представив доктора капитану, как своего драгоценнейшего друга по имени Сеннахириб Пеппер, худшего врача в Ромни-марш и самого отъявленного лжеца на местных болотах. Хоть Сеннахириб и был очень обидчивым стариком и вечно был готов вспылить, сэр Энтони никогда не мог удержаться от шуток в его адрес.
   - Черт побери, сэр! - воскликнул врач, - если бы я представлял вам сэра Энтони, то без сомнений сказал бы, что он самый худший делец на этих болотах!
   - С чего вы это взяли? - закричал сквайр.
   - Мой дорогой сэр, - продолжил Сеннахириб, обращаясь к капитану, - арендаторы грабят его на каждом шагу. Все, кроме него, знают, что половина шерсти со здешних ферм оказывается в Кале.
   - Мой дорогой капитан, - заметил доктор Син, гревшийся у камина, - наш добрый друг Пеппер постоянно встречается с самим дьяволом на болоте. О, в прошлом году он рассказывал нам, что встретил по крайней мере два десятка его подручных, которые, как заправские всадники, скакали у Айвичерч на огнедышащих жеребцах. И сколько ведьм к сегодняшнему дню вы видели? Готов поклясться, около дюжины, и все они ездили на закорках... Вот уж во что мы никак не можем поверить!
   - Что ж, будем надеяться, - пробормотал Пеппер, - что присутствие людей Короля спугнет дьяволов. Я их видел и больше видеть не желаю.
   - Можете наконец успокоиться, сэр, - отозвался капитан. - Раз, как вы говорите, их лошади дышат огнем, значит, они будут прекрасной целью на равнинных болотах. Мы снарядим корабль и посмотрим, что останется от дьяволов после ядра в девяносто фунтов.
   И вот, весь вечер текла подобная беседа, полная веселья, пока еду не отодвинули в сторону, а из курительных трубок не потянулся дымок. Деннис с мрачным лицом отправился в свою комнату, чтобы против своей воли корпеть над изящной литературой. С этого мига беседа постепенно перетекла к Южным морям, и капитан начал рассказывать занятные истории о пирате Клегге, которого повесили в городе Рай.
   - Хотел бы я присутствовать при этой казни, - воскликнул капитан, закончив очередную историю, от которой шевелились волосы на голове. - Этот тип, как вы только что слышали, был кровавым мерзавцем!
   - Да, так всегда говорят, - согласился доктор Син. - Но не думаете ли вы, что некоторые из его деяний могут быть преувеличены?
   - Нисколько, - отрезал капитан. - Я верю всему, что я слышал о нем, кроме того последнего промаха, который и привел его в петлю.
   - Единственный его поступок, о котором известно достоверно, - вставил врач.
   - Да, это было ошибкой - убивать таможенника, - поддержал доктор Син, - но Клегг был пьян и послал все предосторожности к дьяволу.
   - Клегг и раньше пил, - ответил капитан, - и все же не сделал ни единой ошибки. Нет, он был слишком умен, чтобы попасться в такую западню, как драка в таверне. Кроме того, из того, что мы знаем о его прошлой жизни, он мог бы лучше защищаться на суде. Конечно, мог бы. Только не говорите мне, что человек, который наводил ужас на южные моря, собирался попасться на дрянном убийстве в таверне Рая.
   - Однако всем известно, - настаивал священник, - что все великие преступники делали одну лишь глупую ошибку, и это губило их.
   - И, в целом, это значит, - подхватил капитан, - что вплоть до этого момента их берег не ум, а удача. Но мы знаем, что Клегг был далеко не дурак. Я узнал об этом впервые от высокопоставленных людей из Адмиралтейства, от людей, которые жили в колониях и торговали в морях, где бесчинствовал Клегг. Чем больше я слышал об этом пирате, тем больше удивлялся, и однажды я намереваюсь заняться разгадкой этой тайны.
   - Какой тайны? - спросил священник.
   - Как Клегг смог уговорить другого человека совершить преднамеренное убийство и назваться его именем на эшафоте, - ответил капитан. - Вы ведь согласны, что чтобы так сделать, нужно обладать недюжинным даром убеждения?
   - Да что вы имеете в виду? - воскликнул священник.
   - Да просто-напросто, - капитан тяжело постучал кулаком по столу, - что Клегг никогда не был повешен.
   Воцарилась тишина, и джентльмены мрачно воззрились на него. Сквайр тут же рассмеялся.
   - Клянусь, капитан, - воскликнул он, - вы превзошли нашего друга Сеннахириба в умопомрачительных заявлениях. Интересно, кто из вас первым скажет, что королева Анна еще жива?
   - Королева Анна мертва, - отрезал капитан. - Потому что не была так удачлива, чтобы убедить кого-нибудь умереть за нее. А я утверждаю, что именно это и сделал Клегг.
   - Можете ли вы поделиться с нами умозаключениями, которые привели вас к такому выводу? - спросил явно заинтересованный священник.
   - Почему нет? - вопросом на вопрос ответил капитан. - Во-первых, тот, кого повесили в Рае, был низеньким и коренастым, разрисованным с ног до головы. Он носил огромные медные серьги, а черные волосы стриг коротко, как Круглоголовые Кромвеля.
   - Это точное описание Клегга, - возразил священник, - поскольку любой знает, что я навещал этого несчастного в тюрьме и по его желанию записал его окончательное и ужасное признание.
   - Правда? Ах, да, точно, я помню, что слышал, будто его навещал приходской священник. Я подумал, что в то время это было слегка неуместно.
   - Так и было, - подтвердил священник, - Я еще не видел столь упорствующего грешника, который собрался предстать перед Создателем.
   - Так вот, - продолжил капитан, и его глаза заблестели от восторга. - Из надежного источника мне известно, что настоящий Клегг ничуть не похож на это описание; он выглядел весьма причудливо: тонкое лицо, худые ноги, длинные руки и, что еще более важно, никогда не сделал ни единой татуировки, кроме одной, которую нанес неумелый художник. Он пытался изобразить человека, идущего по планке, которого внизу ждет акула. Однако рисунок был столь плох, что Клегг никогда больше и близко не подпускал к себе татуировщика. Кроме того, по одному важному свидетельству, я знаю, что волосы у Клегга были седыми, и поседели еще в ранней юности, что не совпадает с вашими черными и короткими. И опять же, мне известно, что Клегг никогда не позволял прокалывать себе уши, чтобы носить медные кольца; он утверждал, что для моряка это ненужный груз.
   - Не думаете ли вы, что это просто был умелый ход, чтобы избежать опознания? - спросил священник.
   - Маскировка? - переспросил капитан. - Да, признаюсь, эта мысль меня посещала.
   - Могу ли я спросить, как вы получили настоящее описание Клегга?
   - Вначале через вторые-третьи руки, - ответил капитан. - Но как-то раз я получил свидетельства очевидца, человека, который служил на "Имоджен", корабле Клегга. Тот уродливый мерзавец, который помогал Биллу Спайкеру нести бочонок с ромом. Боцман допрашивал его битых три часа на его странном языке и сумел-таки вычленить из его кивков и качаний головы точное описание Клегга, которое соответствует моему, а не вашему, - он взглянул на доктора Сина.
   - Он был одним из людей Клегга? - спросил пораженный священник. - Но, простите, что он делает на королевском флоте?
   - Я использую его, как следопыта, - сказал капитан. - Знаете, некоторые из этих полукровок, собравших в себе всю дурную кровь Южных морей, имеют поразительный дар слежки. То, как он вынюхивает ловушки в тайниках - просто поразительно. Поэтому в погоне за контрабандистами для меня нет человека ценней. Кстати, думаю, в этом доме ведь нет ничего такого?
   - В самом углу за камином - лестница, которая ведет в тайник католического священника, и вы бы никогда о ней не догадались, - отозвался сквайр. - И знаете что? Я ставлю гинею, что никто ее не обнаружит.
   - Я кладу десять, что этот мулат найдет ее. Да, и причем в четверть часа!
   - Решено! - вскричал сквайр. - Это будет забавно. Заставим его все обойти! - и он позвал дворецкого.
   - Есть только одно условие, о котором мне стоило упомянуть, - сказал капитан, когда дворецкий появился в дверях. - Этот мулат нем и не знает ни единого слова по-английски. Но мой боцман говорит на его языке и заставит его понять, чего мы от него желаем.
   - Ведите сюда обоих, - воскликнул сквайр. - Черт побери, такого развлечения у нас еще не бывало!
   Дворецкому тут же дали поручение передать боцману приказ капитана: немедленно явиться в здание суда вместе с мулатом. В то же время Денниса оторвали от прогулки по тернистым путям учения, и как только ему объяснили условия пари, он принялся с превеликим нетерпением ждать появления моряков.
   - Как этот человек лишился речи? - спросил врач.
   - У него язык отрезан у самого корня, сэр, - отвечал капитан. - Он мог бы быть и глух, поскольку ушей у него тоже нет (вероятно, их отрезали вместе с языком), однако, нет, он прекрасно понимает боцмана.
   - Вам известно, как он потерял их? - поинтересовался сквайр.
   - Это Клегг, - коротко ответил капитан. - После того, как он запытал мулата в своем неповторимом стиле, несчастного оставили на коралловом рифе.
   - Господи Боже, - пробормотал священник, побледнев при одной мысли об этом.
   - Как же он спасся? - продолжил расспросы сквайр.
   - Одному Богу известно, - ответил капитан.
   - Не могли бы вы как-нибудь узнать у него об этом?
   - Джоб Маллет, мой боцман, никак не может заставить его понять некоторые вещи, - ответил капитан, - но он нашел тот риф на картах Адмиралтейства, и это столь позабытый Богом утес, какой только можно вообразить. На нем ничего не растет, он вдалеке от корабельных путей, его даже нет на торговых морских картах. С таким же успехом можно выбраться с луны, как с этого рифа.
   - Но он это сделал. Как?
   - Вот именно, как? Если вы это узнаете, то вы умней моего боцмана, который, кажется, единственный, кто может хоть что-то выпытать у этого человека.
   - Черт возьми! Я сгораю от нетерпения увидеть этого несчастного дьявола! - воскликнул сквайр.
   - И я, - поддакнул врач.
   - А я бы немало отдал, чтобы узнать, как он выбрался с этого рифа, - заметил доктор Син.
   Но в этот миг дворецкий отворил дверь, и в комнату ввалился Джоб Маллет, весьма чем-то обеспокоенный.
   - Где мулат? - резко спросил капитан; боцман явился один.
   - Не знаю, сэр, - с опаской ответил боцман. - Он куда-то делся!
   - Делся? Куда?
   - Не знаю, сэр, - повторил боцман. - Я видел, как он свернулся калачиком в амбаре среди прочих, перед тем как я ушел нести вахту, а когда я вернулся за ним, то разрази меня гром, если он не исчез.
   - Ты искал его?
   - Как сказать, сэр, я поискал его до самого края поля, где проходит одна из канав, а потом я увидел кое-что, чего в жизни раньше не видал. Целый полк всадников, двадцать их было, что ли... И если эти всадники не были дьяволами, то я и сам - не моряк.
   - На кого они были похожи? - заорал Сеннахириб.
   - Бешеного вида парни на лошадях, которые пыхали огнем, а их лица и морды были цвета луны. Только прежде чем я закричал "А ну стоять!", они исчезли в тумане.
   - Как далеко они были? - спросил капитан.
   - Да прямо у меня перед носом, как мне примерещилось, - невнятно пробормотал боцман.
   - Джоб Маллет, - капитан навел на него свой толстый палец. - Скажу тебе, дружок, что это было. Ты весь вечер пил ром!
   - Эх, сэр, - признался боцман. - Уж больно он казался сегодня хорош, и, может, я хлебнул лишку. Хотя если подумать, сэр, я частенько пью больше, чем следует, и до сих пор ничего такого не видел.
   - Возвращайся в амбар и ложись спать, - велел капитан. - И запри двери изнутри. На вахте сегодня стоять не надо. Этому чужеземному мерзавцу вряд ли повредит, если он окажется с другой стороны двери.
   Боцман отдал честь и вышел вон.
   - Видите, к чему это приводит, Сеннахириб? - сквайр развеселился. - Выпейте чуть больше - и вот вам дьяволы.
   - Не верю, что этот тип выпил слишком много, - отрезал врач, поднимаясь. - Однако я пошел домой. Уже поздно, и мне пора.
   - Берегитесь дьяволов, - рассмеялся священник, пока они пожимали друг другу руки.
   - Пусть они меня поберегутся, сэр, - ответил Сеннахириб, как только взял свою толстую трость.
   Так закончился веселый ужин: сквайр со свечой проводил капитана до его комнаты, доктор Син вернулся к себе домой, а Сеннахириб Пеппер пустился в одинокий путь среди болот, где катались дьяволы.
   Окно комнаты капитана выходило во двор; он не видел ни моря, ни болот. И все же, он намеревался их увидеть - да, в эту самую ночь, - и потому терпеливо ждал, пока в доме не затихнут все звуки. Ибо капитан считал, что в историях Сеннахириба Пеппера больше правды, чем сквайр дозволял ему верить. О да, было очень похоже, что у сквайра были какие-то собственные причины создавать ложное впечатление, и капитан собирался выяснить, какие именно. Итак, через полчаса после того, как сквайр пожелал ему доброй ночи, капитан мягко пересек комнату, чтобы отворить дверь.
   Но дверь оказалась заперта снаружи!
  

Глава VIII

СЛЕЖКА ЗА УЧИТЕЛЕМ

   ДЖЕРРИ жил с бабкой и дедом, и они всегда рано ложились спать. И правда, уже к десяти вечера оба громко храпели в своих постелях, пока Джерри, завернувшись в одеяло на тесном чердаке, грезил о виселицах и повешенном мистере Рэше. О, как часто такие сны охватывали его! Однако именно этой ночью они отличались особой жестокостью, и кто мог бы сказать, что в этом было повинно? То ли лихорадочное возбуждение из-за прибытия людей короля, то ли чересчур большое количество рома, которым сегодня угощался юный Джерк.
   Ему снилось, что он ловит на болотах учителя, и это был очень хороший, очень приятный сон, и вовсе не страшный. Однако, увы, во сне, в свою очередь, что-то погналось за ним самим, и чем ближе Джерри был к улепетывающему учителю, тем ближе это нечто оказывалось за его спиной. Маленький сновидец совершенно не сомневался, чем было это "что-то"; оно могло быть только дьяволами с болот, о которых он слышал с младенчества, теми самыми адскими всадниками, которых, по собственным заверениям, видел Сеннахириб Пеппер. Джерри обернулся и увидел, что мрачные всадники на призрачных конях догоняют его. Стук копыт все приближался, и, как бы Джерри не бежал, он понял, что никогда не догонит учителя - раньше его самого схватят демоны. Учитель внезапно обернулся, и Джерри испустил крик, потому что, оказалось, что он преследовал не учителя, а самого дьявола. Позади него были всадники, перед ним - тот старый джентльмен, чье имя лучше не называть, о котором ежевоскресно проповедовал доктор Син. Джерри не был трусом, но к такому ужасу он тоже был не готов, поэтому испустил еще один ужасный крик и упал в канаву, которая неожиданно разверзлась перед ним. Грязь внезапно оказалась столь жесткой, что от удара он проснулся и понял, что сидит на полу, держа в руках простыню. Однако Джерри все еще не был уверен, спит он или бодрствует, поскольку, как бы он усердно ни тер глаза, он все еще слышал преследующий его звук копыт всадников-демонов, и они приближались. Он еще раз протер глаза, поковырял в ушах и прислушался. Да, ошибки быть не могло - по дороге перед домом мчались лошади, и Джерри совершенно уверился, что это были призраки из его сна.
   Он подошел к окну и выглянул. Джерри был готов увидеть все, что угодно, но не столь ужасное зрелище, что предстало его глазам. По дороге галопом мчались примерно двадцать всадников, и легко было понять, что они принадлежали потустороннему миру, поскольку их лица и морды их лошадей источали лунный свет.
   Всадники были причудливо одеты в черное и носили странные высокие шляпы, которые Джерри видел только в книгах о привидениях. Наездниками они были прекрасными, и перепуганному мальчишке показалось, будто они прямо-таки растут из своих лошадей. Джерри заметил и длинные полосы тьмы, вылетавшие из-под упряжи. Тот необычный свет, который освещал всадников, помог Джерри рассмотреть дьявольские лица - все они кривились в усмешке во время скачки. Они ехали так быстро, что едва им стоило появиться, так почти сразу же они и исчезли, и, несмотря на то, что Джерри отворил створки окна, туман полностью поглотил всадников, и мальчишка слышал только отдаленный шум копыт. Звучал он так, словно один из них решил вернуться. Да, точно!
   Джерри быстро вновь запер окно. Цокот копыт стал громче, и Джерри рассмотрел сквозь стекло всадника, выехавшего из тумана. Теперь ему казалось знакомыми его фигура и забавный шаг коня, но всадник подъехал к самому окну, прежде чем Джерри понял, что это вовсе не демон, а ненавистный школьный учитель.
   "Что он делает в этот час верхом? - подумал мальчишка. - Он, что, в сговоре с болотными духами и может бесстрашно проезжать мимо них?" На дороге не было поворотов, а учитель, хоть и был на вид ужасен, вообще не выглядел обеспокоенным, поэтому Джерри тут же решил, что его смертный враг явно как-то связан с демонами на лошадях.
   "Так-так, - подумал он, - если он задумал недоброе, то мне надо знать, что именно, а если его за это могут повесить, то оно и к лучшему"
   Быстро и бесшумно Джерри натянул кюлоты и куртку и с туфлями в руках прокрался вниз по лестницу.
   Вокруг царила тишина, только дуб устрашающе скрипел и стонал, а затем дед очень громко захрапел, и стоило только мальчишке зайти в кухню, как он услышал возглас бабки: "Джерри, поди сюда", отчего он чуть не подскочил на месте. Однако почти сразу же он услышал ее храп с присвистом, смешанный с храпом деда и с облегчением догадался, что она просто вскрикнула во сне. На кухне он надел туфли, и, когда отворял дверь черного хода, то услышал, как высокие часы в гостиной бьют одиннадцать. Джерри запер дверь на щеколду, перелез через изгородь и бросился бежать через болото. Он хорошо знал, что так скоротает путь и вновь выйдет на дорогу, опередив всадника.
   Однако ночью бежать было нелегко, и, когда он наконец вновь перевалился через изгородь, то увидел, как учитель объезжает лавку гробовщика. В окне, выходящем на дорогу, все еще теплилась свеча, и, привязав костлявую кобылу, учитель вошел внутрь.
   "Что ему нужно от гробовщика в такой час? - подумал Джерк. - Как же жаль, что он не себе гроб заказывать приехал!" И с этой отнюдь не христианской мыслью он, пригнувшись, перебежал дорогу и приблизился к дому.
   Оглядывать лавку гробовщика ночью - не самое приятное дело. Доски для гроба подпирали полки с провизией, поскольку Миппс возил в деревню хлеб и всякие съестные мелочи. Посреди комнаты на козлах покоился наполовину законченный гроб, и повсюду висели предметы, которые имели отношение к похоронному делу. Гробовщицкий аромат пропитал всякую вещь в лавке, и стоило только Джерку взглянуть на бутылки с маринадом на полке или на буханки черного хлеба, как ему начинало казаться, будто они обозначают только одно: смерть! Мальчишка был вполне уверен, что всякий смельчак, готовый отведать еду в этой ужасной лавке, вполне заслуживал оказаться похороненным в одном из Миппсовых гробов.
   Сам причетник тщательно изучал какую-то смесь, которую он мешал в маленьком котелке. Мистер Рэш показался из темноты и поинтересовался, хватит ли ее.
   - Ясное дело, - ответил причетник. - У остальных-то все уже есть. Это только вы остались, последний, как обычно. Подвесьте горшок к седлу и поторапливайтесь.
   Джерк принялся гадать, что же такое могло быть в этом горшке. Сквозь разбитый краешек окна до него донесся запах, но каким же он был неприятным!
   Миппс прошел через заднюю часть лавки, и Джерк, поменяв свое положение, увидел, как причетник приторачивает горшок к седлу, как и приказал учителю, а затем забирается в седло с невероятной для такого старика ловкостью. Он пустился в путь через деревню, кобыла учителя трусила рядом, а настороженный Джерк крался за ними, не покидая тени.
   Они привели его к дому священника и привязали лошадей у дерева, росшего позади. Затем Миппс вытащил ключ и отпер парадную дверь; минуту спустя Джерк, который притаился у низкой стены, огораживавшей церковь, увидел, как причетник бросает дрова в едва тлеющий в очаге огонь, разожжённый в гостиной, которая одновременно служила доктору Сину кабинетом. Миппс зажег свечу на каминной полке, и теперь Джерри хорошо мог разглядеть комнату. Причетник съежился на дубовой скамье, а тень учителя дрожала на стене. Отсюда Джерку открывался хороший вид и на здание суда, где в библиотеке все еще горели свечи, и радушный голос сквайра ясно и громко звучал в тишине. Миг спустя отворилась дверь, и на пороге появилась фигура, которая поспешила в сторону приходского амбара. Джерк без труда узнал в ней давешнего боцмана из людей Короля.
   Как только он исчез, Джерри поджидал другой сюрприз, поскольку в церковном дворе появилось поистине ужасное создание, которое кралось меж могильными камнями. Его лицо показалось мальчишке лицом мертвеца, поскольку оно отличалось желтизной, а белые волосы лишь усиливали впечатление. Джерк перепугался, что оно заметило его, но нет, взгляд блестящих темных глаз этого существа, подобных которым ему никогда не доводилось видеть, был направлен только на светящееся окно дома священника, и оно подползло к нему и заглянуло внутрь. Учитель как раз стоял спиной к окну, но в этот миг развернулся и пошел к двери. Ужасная фигура съежилась в клумбе под подоконником, поскольку мистер Рэш отворил дверь и обошел дом, направляясь к дереву, где он оставил лошадь.
   Как только он ушел, желтолицый пробрался в дом, и Джерри принялся гадать, что все это значит и что будет делать маленький причетник, когда обнаружит это жуткое видение. Но глаза у причетника крепко сомкнулись, а рот, напротив, широко распахнулся, и Джерри услышал, как он начал храпеть. Когда дверь отворилась, незнакомец с осторожностью приблизился к огню, но причетник даже не пошевелился; он крепко спал.
   Над каминной полкой висел гарпун; он принадлежал доктору Сину, который любил собирать всякие редкости, а это оружие когда-то принадлежало Клеггу. Оно было необычной формы, и ходили слухи, будто только один-единственный человек, кроме самого пирата, умел метать его.
   Существо закрыло от Миппса огонь и принялось изучать редкость над каминной полкой. Внезапно оно схватило гарпун и с криком сорвало его с гвоздя. Причетник открыл глаза, и существо взмахнуло страшным оружием над его головой. Джерк было решил, что для причетника пришел последний час, но Миппс издал пронзительный вопль, живо бросился к каминной полке и отскочил назад, прикрываясь скамьей.
   Вероятно, именно безумный крик спугнул существо, потому что оно выбежало из дома, сжимая гарпун в руке, перепрыгнуло через каменную изгородь церковного двора и исчезло среди могильных камней, направляясь в сторону болот.
   Миппс поднялся и побежал к двери, подзывая Рэша, и в то же время отворилась дверь здания суда и к дому священника подошел своим широким шагом доктор Син.
   - Итак, мистер Причетник, никакой сегодня больше приходской работы? - весело спросил он, но затем заметил ужас во всем облике Миппса и добавил:
   - Что случилось, мистер Миппс? Вы выглядите мрачно, будто надгробный камень.
   - И вы бы так выглядели, сэр, если б вам довелось видеть, что я видел. Оно стояло надо мной и смотрело на меня вот так, сверху вниз, желтое, будто гинея.
   - Что стояло?
   - Существо!
   - Ну, ну, успокойтесь. Что за существо?
   - Похоже на человека, - подумав, ответил причетник, - только не на живого... Что-то вроде призрака... Мертвеца. И я все не могу понять, я вроде видел его где-то раньше... Разрази меня гром! - внезапно воскликнул он. - Понял. Вот почему оно забрало гарпун Клегга. Ради Бога, зайдите внутрь, сэр.
   И они поспешили в дом, а за ним зашел мистер Рэш, который только-только вернулся. Внутри мистер Миппс испуганным шепотом поведал им о том, что видел, показывая пальцем путь, по которому существо прошло от окна до пустого гвоздя, на котором висел гарпун Клегга.
   Доктор Син подошел к окну, чтобы затворить ставни и увидел, как вдалеке Сеннахириб Пеппер пересекает церковный двор.
   - Доброй ночи, Сеннахириб, - воскликнул он и притворил ставни. Через мгновение из дома вышел учитель, но вместо того, чтобы пойти к своей лошади, чего ждал от него Джерри, он быстро поспешил за Сеннахирибом Пеппером.
   "Интересно, и как долго все это будет продолжаться?" - спросил себя юный Джерк, собрался с силами и пустился в путь следом за учителем.
  

Глава IX

КОНЧИНА СЕННАХИРИБА ПЕППЕРА

   ОНИ прошли полмили после того, как покинули деревню, и мистер Рэш держался на значительном расстоянии от Сеннахириба Пеппера, а Джерк держался поодаль от учителя. Странная то была ночь. Все вокруг было резким, либо очень темным или очень светлым: например, трава, как только они подходили к ней ближе, чернела в ночи, а дороги, которые они пересекали, были белее белого. На небе россыпью сияли звезды, но кучные облака были черными. Каменистые края широких сточных каналов были угольно-черными, но вода и топкая грязь - серебряно-стальными, отражая небесный свет. Сеннахириб Пеппер был черной тенью впереди, учитель - тенью еще чернее, а Джерк... впрочем, он не мог сам себя видеть, и только желал посмотреть на себя со стороны, так, за компанию.
   Хоть мистер Рэш и был черной-пречерной тенью, у него мелькало нечто маленькое и уродливое, ловившее серебряную сталь, отражавшуюся в воде. Что это было, Джерри догадаться не смог. Мистер Рэш держал эту вещицу в руке, и он то вынимал ее, то опускал в карман своего английского кафтана. Но у юного авантюриста была задача оставаться незамеченным, иначе он смог бы понять, что это, и таким образом спасти Сеннахирибу жизнь.
   Когда они оказались примерно в миле от деревни, мистер Рэш ускорил шаг, Джерри поспешил за ним, но Сеннахириб Пеппер, у которого не было причины спешить, шел в том же темпе. Один раз учитель остановился как вкопанный, и юный палач едва успел затормозить, так близко он оказался за ним, и серебряная вещица опять показалась из кармана, но на этот раз мистер Рэш взглянул на нее, прежде чем спрятать. Затем он побежал.
   - Это вы, доктор Пеппер? - окликнул он.
   "Странно, чего это он? - подумал Джерк. - Учитель-то уж точно должен знать за кем он шел. И почему он раньше его не позвал?"
   Сеннахириб остановился. Джерк шмыгнул в заросли тростника у канавы и подкрался к путникам так близко, как только осмелился, но отсюда он прекрасно слышал все, что они говорили.
   - Кто это? - спросил Пеппер, а затем, узнав худого юношу, добавил: - Ба! Да это же школьный учитель!
   - Да, доктор Пеппер, - подтвердил Рэш. - И нелегко же мне было вас найти на этом жутком пути через болота.
   В этот миг в отдалении послышался стук лошадиных копыт. Джерк ясно его расслышал.
   - Что вам от меня надо? - спросил врач.
   - Это священник послал меня за вами, сэр, - ответил учитель. - Он хочет, чтобы вы сейчас же пришли. В приходе кто-то помирает.
   - Вы знаете кто?
   - Я думаю, старая миссис Тэпсол из Бейк-хауз, но я не слишком уверен.
   И Джерку тоже показалось, что во всем облике учителя сквозит неуверенность. Он будто прислушивался к далекому стуку копыт и невпопад отвечал старому Сеннахирибу. Возможно, и врач почувствовал что-то необычное, поскольку прямо взглянул на учителя и произнес:
   - Не думаю, что это миссис Тэпсол, да. Я видел ее сегодня, и она была весела, как стрекоза.
   - У нее был припадок, сэр, вот что с ней случилось, - рассеянно ответил учитель.
   - Значит, вы все-таки что-то знаете об этом, не так ли?
   - Я знаю только то, что меня попросили передать, - огрызнулся учитель. - Это не мое дело рассказывать вам, что не так с вашими больными. Если вы не знаете, откуда мне знать? Вы же доктор, правда?
   Без сомнения, старый Пеппер ответил бы учителю славной и крепкой фразой в своей грубой и необычной манере, если бы только в этот миг он не услышал звук приближающихся лошадей.
   - Глядите! - закричал он.
   По болоту на всей скорости неслись примерно двадцать всадников, освещенные светом, которые источали их лица и головы их безумных лошадей. Джерк увидел, как Рэш затрясся будто в лихорадке, но почему-то он притворился, будто вовсе не видит этого ужасного зрелища.
   - На что вы смотрите? - спросил он. - Я ничего не вижу.
   - Да вот же, вот! - закричал старик. - Вы не можете этого не видеть!
   - Ничего не вижу, кроме канавы, болота и дороги, - запинаясь, пробормотал учитель.
   - Нет же! Вон - глянь - всадники на лошадях! Дьяволы с болота! - завопил перепуганный старик.
   - Какого черта вы пытаетесь запугать меня? - выругался дрожащий Рэш. - Разве я не сказал вам, что я ничего не вижу? Разве вам этого недостаточно?
   - Тогда помилуй меня, Господи! - закричал несчастный Сеннахриб. - Раз я их вижу, а вы - нет, с моей душой что-то не так.
   - Да, пусть Господь смилостивится над ней, - каким-то чудом эти слова вырвались сквозь крепко стиснутые зубы учителя. Серебряная сталь выпрыгнула из его кармана и дважды ужалила Сеннахириба под руку, которой он указывал на всадников. Доктор издал истошный вопль и повалился ничком, пока учитель, совершенно разбитый, с трясущимися руками и зубами, не попадавшими друг на друга, наклонился и очистил нож, быстро воткнув его по рукоять в пучок травы, росшей на краю дороги.
   Внезапный ужас этого происшествия переполнил чашу выдержки даже обычно нечуткого Джерка, сознание покинуло его, и он сполз в канаву за тростником, а, когда пришел в себя, первые лоскуты рассветного солнца уже показались над Ромни-марш.
  

Глава X

ДОКТОР СИН ДАЕТ СОВЕТ

   ПЕРВОЙ мыслью Джерри было, что он все еще спит, но он так отчаянно замерз - его одежда насквозь промокла от грязи и воды, - что быстро осознал свою ошибку. Однако ему пришлось потратить немало времени и сил и огромное количество мужества, прежде чем он осмелился выползти из своего укрытия. Болото выглядело пустынным. Клочья тумана исчезали на глазах, и оно казалось таким же нетронутым и чистым, как в тот час, когда Господь создал его. Ничего не было слышно, кроме звука почти невесомых пузырей, которые поднимались с топкого дна и лопались среди тростника, и никого не было видно, кроме старого джентльмена, который лежал, вытянувшись на дороге. Джерри подкрался к нему ближе и осмотрел его. Мертвец лежал лицом вниз, ровно так, как упал, и на белой дороге расплывалось темное, кровавое пятно.
   - Что ж, - сказал сам себе Джерри, - вот и еще одна работенка для старого Миппса и путешествие к веревочных дел мастеру.
   Дрожа от холода и ужаса, он припустил так быстро, как только мог, к деревне.
   Теперь, когда впереди показался его собственный дом, он задумался, что же ему должно сделать. Он собственными глазами видел доказательство вины учителя, но поверят ли ему? Сможет ли учитель как-нибудь вывернуть все наоборот? Если Джерри хоть словцом заикнется своим деду и бабке, его тут же потащат к этому жестокому капитану, и он был уверен, что капитан ему не поверит. Сквайр - может быть, но капитан, конечно, встанет на сторону власти и станет защищать учителя. Деннис Кобтри еще не так зрел, чтоб дать ему совет, да и капитан этот, опять же, остановился в здании суда.
   Нет, доктор Син, вот к кому надо пойти. Он добр и терпелив и всяко даст любому выговориться, не прерывая его. Итак, Джерри отправился к дому священника через поля, чтоб не проходить мимо окон деда и бабки.
   Едва он только проскользнул на край церковного двора, как услышал марширующие шаги, и по дороге прошел капитан, за которым следовали люди Короля. Двое из них несли деревянную дверную створку. Значит, об убийстве уже было известно, и они шли за телом Сеннахириба. Да, наверняка, так оно и было, поскольку на двери церкви висела новая записка. Джерри приблизился и прочел то, что было написано огромными и жирными буквами:
   "Сотня гиней будет выплачена тому или тем, кто лично задержит моряка-мулата. Белые волосы, желтое лицо, немой, без ушей, шести футов ростом; носил форму морского кока, когда его видели в последний раз. На шее ожерелье из зубов акулы. Татуировки: виселица на правом предплечье, какаду на левом запястье и бриг с поднятыми парусами на груди, выполненный двумя цветами.
   Именем Короля этот человек разыскивается за убийство Сеннахириба Пеппера, Доктора Медицины из Ромни-Марш.
   Подписано:
   Энтони Кобтри, магистрат Ромни-марш, здание суда, Даймчерч
   И
   Говард Колльер, капитан флота Его Величества, береговой агент и член морского совета, здание суда, Даймчерч"
   Записка была написана очень грамотно и аккуратно, и Джерк узнал этот знакомый почерк - он принадлежал руке самого кровавого учителя. Это невероятное нахальство напугало его. Записка выглядела так, будто была написана кровью жертвы, поскольку чернила все еще не просохли.
   Пока он глазел на объявление, дверь отворилась, и на порог вышел доктор Син. Он выглядел бледным и обеспокоенным, что было понятно, поскольку, разумеется, эта возмутительное дело стало сенсацией, потрясшей деревню.
   - Скверное дело, юноша, - сказал он Джерку, который все еще не мог оторвать взгляда от записки.
   - Истинно так, сэр, - согласился Джерри.
   - Бедный Сеннахириб, - вздохнул священник. - Только подумать, ты вышел из дома моего друга, чтобы встретить свою смерть. Что ж, - пылко добавил он и погрозил болотам кулаком, - будем надеяться, что мерзавца поймают, и мы быстро с ним расправимся, чтобы отомстить за тебя, Сеннахириб.
   - Да, конечно, сэр, - поддержал его Джерк. - И будем надеяться, что он будет тем самым.
   - Тем самым?
   - Тем самым мерзавцем. Потому что вот этот - не он.
   - Что тебе известно об этом, мой мальчик? - спросил доктор.
   - Все, - ответил Джерк. - Я видел это мерзкое деяние от начала и до конца. Я видел человека с желтым лицом вчера ночью. Я видел, как он выходил из ваших дверей с оружием в руках.
   - Ты видел это? - воскликнул священник, и его глаза заискрились от возбуждения. - Ты сможешь поклясться в этом в зале суда?
   - Я могу поклясться в этом где угодно, не то что в зале суда, и больше того, я могу поклясться, что он не убивал доктора Пеппера.
   - Как ты можешь так говорить?
   - Потому что я же сказал уже, я все видел, - ответил Джерк, - и это был не он.
   - Откуда тебе знать? - быстро спросил доктор Син. - Где ты был?
   - На болотах. Всю ночь.
   - Что? - воскликнул священник. - Ты правду говоришь, мой мальчик?
   - Истинную правду, - подтвердил Джерк.
   - Ты провел на болотах всю ночь? - повторил изумленный священник. - Но скажи, что же ты там делал?
   - Преследовал учителя, - с осуждением ответил Джерк.
   - Заходи-ка в дом, - пригласил его доктор Син, - и расскажи мне все, - и он провел мальчика внутрь.
   Когда он закончил говорить, доктор Син привел его на кухню и разжег огонь, наказав Джерри высушить одежду, поскольку мальчик все еще дрожал от холода после купания в канаве. Затем доктор вскипятил в кастрюльке молока и поставил его перед Джерком вместе с холодным пирогом с дичью и ломтем хлеба. Джерри проглотил сытный завтрак, и ему стало получше, а когда он обнаружил, что молоко было смешано с огромной порцией прекрасного морского рома, то его мнение о священнике одним прыжком повысилось.
   - Время от времени ром очень хороший напиток, мой мальчик, - бодро заметил священник. - И я придерживаюсь мнения, что он выгонит из тебя холод.
   Джерри подумал, что это очень разумное замечание.
   - А теперь слушай, мой мальчик, - начал доктор, когда Джерри был уже не в силах больше есть, - то, что ты видел, может быть правдой, хотя, скажу честно, я с трудом могу в это поверить. Слишком много всего, чтобы думающий человек мог бы это проглотить, если ты позволишь так сказать. Все эти дьявольские всадники и прочее. Кроме того, я не могу представить ни единой причины, зачем бы школьному учителю совершать преступление. Пока что я правда не знаю, что тебе посоветовать, мой мальчик. Признаюсь честно, я в замешательстве. Мне нужен примерно час, чтобы все обдумать. Пока же я очень сильно умоляю тебя, чтобы ты не болтал об этом происшествии. Очень опасно обвинять кого-то, когда у тебя нет ни единого доказательства, и, разумеется, доказать ты ничего не сможешь, потому что ты можешь только настаивать только на том, что ты, по твоему мнению, видел. Что ж, ночные кошмары расстраивают людей и получше тебя, Джерри, и, вероятно, именно твое богатое воображение заставило тебя поверить в то, что произошло. Возвращайся домой и поспи немного, а затем иди в школу, будто ничего не случилось. Позже я расскажу тебе, что мы сделаем, мой мальчик. Возвращайся сюда, мы пообедаем вместе и еще раз поговорим об этом.
   - Благодарю вас, сэр, - ответил Джерри, польщенный приглашением пообедать со священником. - Думаю, вы очень разумно рассуждаете, что касается этого ужасного дела, хотя насчет моего "богатого воображения", сэр, вы ошибаетесь. Вот здесь это неправда, сэр. Я знаю, что я видел, а видел я, как Рэш дважды ударил Пеппера под руку своим ножом для заточки перьев.
   Однако доктор Син отпустил его, продолжив настаивать на том, чтобы Джерри придержал язык, и добавил, что все это ему кажется в высшей степени странным.
   По пути домой Джерри встретил моряков, которые возвращались в здание суда с телом Сеннахириба Пеппера, покоившегося на дверной створке. После разговора с доктором Сином, Джерри рассудил, что лучше не привлекать к себе внимания, поскольку у него не было ни малейшего желания попасть на допрос к капитану, и таким образом, как только они разминулись, он проскользнул в дом и успел лечь в кровать до того, как его дед с бабкой встали. После сытного пира у священника ему было трудно осилить свой обычный завтрак, и он вывернулся, сказав, что новости об ужасном убийстве и размышления о желтолицем человеке, которого искали люди Короля, отбили ему аппетит. Таким образом его ночное приключение прошло незамеченным, поскольку все были слишком заняты тем, что обсуждали убийство и высказывали собственное мнение на этот счет, чтобы обращать внимание на подозрительное поведение Палача Джерка.
  

Глава XI

  

ДОЗНАНИЕ В ЗДАНИИ СУДА

  
   У ДЖЕРРИ ДЖЕРКА было одно железное правило: всегда опаздывать в школу, но именно этим утром он намеревался прийти туда пораньше учителя, поскольку хотел понаблюдать за ним и, если ему представится возможность, заставить его поволноваться, при этом, разумеется, ничем не выдав своей тайны. При ласковом дневном свете все страхи, что терзали его, исчезли; и правда, как только Джерри рассказал доктору Сину все, что его мучало, он полностью вернул себе обычную уверенность.
   Итак, с лихой самоуверенностью Джерри подошел к школе, желая оказаться в ней раньше убийцы. Однако учителя явно охватило то же самое желание, поскольку, когда Джерри приблизился, то увидел, что мистер Рэш уже склонился над своей партой. Джерри вообразил, что перепутал время, и сильно разволновался, испугавшись, что мог пропустить что-нибудь достойное внимания, но, войдя в школу, он обнаружил, что никто из его школьных товарищей еще не явился, следовательно, его приход стал еще более заметным. На самом деле, все его друзья до последнего болтались вокруг здания суда, ибо там творилась несусветная суматоха: моряки стояли на карауле у дверей, люди входили и выходили, а все деревенские слухи вертелись вокруг отвратительного убийства несчастного Сеннахириба Пеппера.
   Джерри прошел к своей парте, сел и принялся ждать, пристально рассматривая школьного учителя, который что-то писал, уткнувшись лицом в парту. Мальчик уже было подумал, что тот никогда не поднимет головы, но примерно минут через десять учитель оторвался от письма, и Джерк уставился убийце прямо в лицо.
   Учитель храбро постарался выдержать взгляд, но быстро скис, и Джерк понял, что отчасти выдал себя, не оправдал доверия доктора Сина, потому что взглядом недвусмысленно дал понять злодею, что ему все известно. В этот же миг Рэш пробормотал, не поднимая взгляда:
   - Куда подевались остальные мерзавцы?
   Джерк без промедления ответил:
   - Ели вы обращаетесь к мерзавцу, то обращаетесь не ко мне, и я даже не подумаю отвечать. Но если я ошибаюсь - то думаю, вам, как и мне известно, где они. А я вовсе не мерзавец, а почтенный мальчик на побегушках, и не ученый, слава Тебе, Господи!
   - Не знаю я, где они, - отозвался учитель, подняв голову. - Будь хорошим мальчиком, Джерк, и скажи мне. Тогда я возьму розги, - и его голос вознесся на несколько тонов выше, - и высеку их всех на школьном дворе, как стадо свиней, даю слово! - Затем, поборов свои эмоции, он повторил: - Прошу тебя, Джерк, скажи, где они?
   Но Джерк ничуть не смягчился, и, приставив указательный палец к носу и сурово прищурив глаз, сказал:
   - Я знаю не больше вас, мистер, но если вы правда хотите, чтобы я догадался, то я не возражаю сложить два и два и ответить, что вы найдете их у здания суда, потому что они хотят хоть одним глазком взглянуть на ужасный труп старого Пеппера. Его принесли с болот на дверной створке.
   - Я их проучу! - завопил школьный учитель, схватил розги и бросился к дверям.
   - Вот-вот, - добавил Джерк, - вы проучите их, а я проучу вас, дружок, за то, что вы били меня по голове. Я проучу вас и буду вас учить, пока не научу вашу голову пролезать в петлю!
   Дав таким образом выход своим чувствам, Джерк пошел следом за школьным учителем, предвкушая веселье.
   Да, для Даймчерча подобная толпа у здания суда считалась огромной. Здесь собрались все, и в первых рядах, возбужденные и восхищенные, юркали и глазели на происходящее ученики. Рэш растолкал локтями толпу и набросился на них, будто ураган, нанося ужасные удары розгой, не обращая внимания на возгласы жителей: "Какой позор!" и "Остановите его кто-нибудь!". Стремительный натиск учителя вдруг неожиданно оборвался, потому что на его плечо легла тяжелая рука боцмана, и боцман приказал ему немедленно зайти внутрь здания суда. Джерк увидел, как мистер Рэш переменился в лице и цветом стал похож на медузу, горячо уверяя, что произошла какая-то ошибка и что сейчас у него есть определенные обязанности в школе, а потому он просит прощения удалиться.
   - А я думаю, - жестко ответил боцман, - сегодня у этих ребятишек выходной. В суде идет заседание об этом убийстве, и у меня приказ, чтоб вы там присутствовали.
   И, не выпуская из своей огрубевшей руки плеча юноши, боцман провел в зал суда все еще негодующего учителя, в ушах у которого звенело улюлюканье и гогот его учеников.
   К этому времени Джерк пробился в первый ряд и теперь удивленно глазел на двух матросов, которые охраняли вход, обнажив абордажные сабли. Да, в Даймчерче творился переполох, равного которому не было никогда, и, будьте уверены, что выходной в школе и даже смерть Сеннахириба Пеппера были позабыты в сей звездный час, когда ненавистного учителя у всех на глазах заставили прекратить сечь учеников и приказали идти в здание суда.
   "Интересно, зачем? - подумал Джерк. - Вот смерть как интересно!".
   Он бы многое отдал, чтобы хоть одним глазком подсмотреть, что творилось в зале наверху, где вот-вот должно было начаться заседание. В этот же миг из дома вышел сам капитан и на мгновение остановился на гравийной дорожке, оглядывая толпу. Моряки оттеснили людей подальше; да, еще не было в Даймчерче таких строгих порядков, как нынче! Капитан взглянул на кучку мальчишек, роившихся со своими узелками, и неожиданно поймал ответный взгляд Джерка.
   - Эй ты! - позвал капитан, - Ведь ты же мальчик на побегушках в таверне "Корабль", не так ли? Ты мне нужен. Следуй за мной!
   И его желание было исполнено. Джерри Джерк, мальчик на побегушках, под изумление и восхищение толпы, важной походкой вошел следом за капитаном прямиком в здание суда.

Глава XII

  

ВОЗРАЖЕНИЯ КАПИТАНА

  
   Джерк следовал за капитаном, поднявшись по старой лестнице в зал суда, и гадал, почему его позвали, что капитан знал о произошедшем прошлой ночью и что бы посоветовал ему доктор Син, если его будут допрашивать. Его юной натуре эти беды казались пустяшными, и хоть он и был немного обеспокоен, но все же он был полностью охвачен предвкушением грядущего веселья.
   Заседание определенно требовало присутствия капитана, поскольку, как только он занял свое место за столом для почетных гостей, тут же поднялся сквайр и в нескольких изящно подобранных словах объявил, что следственный совет собрался и заседание может быть открыто. Капитан, казалось, позабыл о присутствии Джерка, который остался стоять в дверном проеме, разглядывая августейшую компанию.
   Здесь были присяжный поверенный и доктор медицины из Хайта, а также присяжный поверенный и доктор из Ромни. За столом для почетных гостей эти четверо джентльменов сидели лицом к сквайру, который устроился посередине, и доктор Син был по правую руку от него. Слева стоял стул, на который только что опустился капитан, а вокруг, на дубовых скамьях, крепко приделанных к полу, сидел весь цвет Даймчерча: главный чиновник береговой охраны, три или четыре богатых фермера, два владельца рыболовных люгеров, Деннис Кобтри, миссис Уоггеттс, школьный учитель и еще двое-трое деревенских. Никто особо не обратил внимания на Джерка, когда он вошел, поскольку все глядели на капитана. Только доктор Син не только посмотрел на него, но и побеспокоился указать на пустое место на одной из скамеек.
   - Все ли, созванные на дознание, здесь? - спросил капитан, оглядывая собравшихся.
   - Все, кроме мистера Миппса, - ответил сквайр, сверившись со списком имен, лежавшим перед ним. - Пока мы вас ждали, он воспользовался случаем и пошел осмотреть тело в соседней комнате.
   Капитан сделал знак одному из двух моряков, которые охраняли дверь прилегающей комнаты, и он немедленно позвал гробовщика, который деловито измерял труп. Одним глазком Джерку удалось это заметить, когда отворилась дверь, и еще он заметил тело Сеннахириба Пеппере, лежавшее на столе. Гробовщик, не выпуская из рук линейку длиной один фут, сел на одну из скамей. Явление Миппса будто немного развеяло мрачное настроение, царившее среди людей, поскольку все ждали, когда сквайр скажет вступительную речь. Первым, однако, заговорил капитан. Он встал и, к изумлению всех присутствующих, взял и зажег трубку, которая лежала перед ним на столе.
   - Сэр Энтони Кобтри, джентльмены, - сказал он своим сильным и хриплым голосом, которым, должно быть, отдавал приказы на палубе, вдохнул дым сквозь длинный глиняный чубук и тут же выпустил его клуб, похожий на облако после пушечного залпа, сквозь упрямо сжатые губы. - Мы встретились здесь для обсуждения - как уже сказал сэр Энтони Кобтри, причем лучше, чем мог бы сказать я - для обсуждения печальной и внезапной смерти доктора Сеннахириба Пеппера, жестоко убитого вчера на болоте Ромни-марш. Вести это дознание я оставляю стряпчим, которые занимаются этим всю свою жизнь, но прежде чем они приступят, я должен сказать и скажу о тех вещах, о которых до сих пор молчал. Умения хитро молоть языком у меня нет. Репутация моя среди товарищей такова, что они считают меня самым бестактным человеком на флоте. Но, кроме того, я считаюсь бойцом, и, когда я вступаю в бой, биться со мной тяжело - я дерусь прямо и открыто. Итак. То, что я хочу сказать, почти наверняка нанесет оскорбление всякому человеку в этой комнате, начиная с сэра Энтони Кобтри. Стратегия мне дается плохо, как я уже заметил, я дерусь открыто, и, когда я что-то подозреваю, мне этого не скрыть. Я прямо говорю об этом, рискуя навлечь на себя негодования. Так вот: мне это дело - дело доктора Сеннахириба Пеппера - вовсе не нравится... - здесь капитан прервался, чтобы выпустить огромный клуб дыма под потолок.
   Сквайр воспользовался паузой и спросил:
   - Если это все, капитан, то скажите - кому из нас оно может нравится?
   Капитан на миг задумался и добавил:
   - Если тому, кто совершил это убийство, оно не по душе, то почему, разрази меня гром, он это сделал?
   - Вам лучше знать, - пылко возразил сквайр. - Очевидно же, что убийца был под вашим началом.
   - Вы говорите о моряке-мулате, - подытожил капитан. - Во-первых, я считаю, что вы должны были спросить моего разрешения, прежде чем вешать на церковную дверь то объявление. Пока мулат не найден и не допрошен, я не признаю ни вашего права, ни права другого человека называть его убийцей.
   - Вы только что заметили, сэр, - воскликнул сквайр, - что предпочитаете оставить дела стряпчих стряпчим. Прошу, последуйте собственному совету и помните, что раз я глава судебного ведомства в Ромни-марш, то не собираюсь слушать никаких приказов от людей, подчиненных адмиралтейству. Нет, сэр, и даже от Первого Лорда адмиралтейства, не то, что от тех, кто ниже его рангом.
   - Ну, ну, джентльмены, - вмешался доктор Син, побарабанив по столу пальцами. - Я думаю, здесь не место и не время для пререканий. Капитана преследует какая-то мысль, и чем быстрей мы избавим ее от нее, тем лучше. Давайте послушаем, сэр, о чем ему нужно выговориться.
   Сквайр резко кивнул и молча сел, пока все остальные ждали, когда капитан продолжит, что он немедленно и сделал, все еще яростно пыхая трубкой.
   - Затем мне не нравится сам Даймчерч, - продолжил он. - Мне не нравятся болота за ним, и мне не нравится этот плоский, открытый берег. Он выглядит совершенно невинным с первого взгляда, и, поскольку я не стратег, он мне не нравится.
   Сквайр еле сдерживал раздражение.
   - Уверен, сэр, - с сарказмом заметил он, - что, если б Господу доложили о ваших возражениях, пока он создавал мир, он бы позаботился, чтобы протянуть Дуврские холмы до Данженесс.
   Но капитан будто не заметил, что его перебили.
   - Следующее. Мне не нравятся здешние люди, исключая только доктора Сина - он священник, а я никогда ничего не понимал в священниках. Скажу так, все из вас, начиная со сквайра, что-то скрывают. Сэр Энтони Кобтри вчера из кожи вон лез, чтобы чрезмерно развлечь меня. Мне нравятся развлечения и беседы с остроумными и мудрыми людьми, но не ценой запертой двери.
   - Понятия не имею, о чем вы говорите, - сказал сквайр, наливаясь яростью.
   - Разве, сэр? - поинтересовался капитан Колльер. - Зато я знаю, поскольку мне пришлось рисковать своей шеей, пока я спускался из окна по иве.
   - Вам стоило лишь поведать мне о ваших причудливых привычках, - сказал сквайр, - и я бы поставил лестницу у вашего окна, на случай, если дверь заклинит.
   - Дверь была заперта, и вам прекрасно об этом известно, сэр, - воскликнул капитан, резко оборачиваясь к сквайру. - Поскольку через полчаса после того, как я залез назад в окно - если быть точным, было полпятого утра - я услышал, как кто-то крадется в коридоре и отпирает замок. И потому я понял, что вы желали быть уверенным, что это время я провел у себя. Затем я расспросил слуг и узнал, что я первый из гостей, кто когда-либо спал в этой самой комнате, и что мебель в нее перенесли из другой свободной комнаты. Я начал понимать ваш замысел, потому что именно из этой комнаты не видно ни дороги, ни болота, ни моря.
   - Боже! Сэр, вы первый человек, который усомнился в моем гостеприимстве! Вероятно, вы ожидали, что я предоставлю вам свою собственную комнату?
   - Ничего подобного, - отрезал капитан. - Но я ожидал, что дела со мной будут вести честно. На этом мои жалобы кончаются, но позвольте вам сказать вот что: прошлой ночью на болотах я видел достаточно, чтобы палачу пришлось с часок потрудиться. Джентльмены, я предостерегаю вас. Вы будете не первыми, кого я отправлю в суд с берега, и не последними. Я предупреждаю всех и каждого, что вскоре я нанесу удар. Ваших сказок о болотных дьяволах и демонах-всадников я не боюсь. Я выслежу их и посмотрю, как они будут выглядеть при свете солнца. У меня есть люди, которым я могу доверять, и каждый из них - отличный боец. Если ваши всадники принадлежат потустороннему миру, то они не причинят нашей доброй стали никакого вреда. Но если они обычные люди, которые дурачат простаков с болот, что ж, тогда вот, что у меня есть им сказать. Если им по вкусу британская сабля в собственных кишках, то пусть продолжают свои шутки, подобную которым сыграли с бедным Пеппером. Они получат свое за Пеппера и будут прокляты.
   Бросив таким образом вызов собранию, капитан положил трубку на стол и сел.
   Вы можете себе представить, какой поразительный эффект эта ошеломляющая речь оказала на собрание! Она была столь внезапна, столь яростна, столь неуместна, что прошла почти минута, прежде чем кто-нибудь пошевелился. В конце концов, поднялся сквайр и тихим, но ясным голосом, который в Даймчерче знал и уважал каждый, сказал:
   - Джентльмены, по своему обыкновению доктор Син говорил очень мудро, когда журил нас за пререкания, поскольку, как он сказал, ни место, ни время для них не подходят. За все мое долгое пребывание в Ромни-марш меня еще никогда так не оскорбляли, и я рад, что это случилось в присутствии моих друзей и арендаторов из Даймчерча. Вы все хорошо меня знаете и отдаете мне должное по собственному разумению, и никогда, ни на мгновение не позволите вашим чувствам исказиться из-за едких и несправедливых упреков незнакомца, которого я принял так хорошо, как только мог, и осыпал его знаками дружбы. С другой стороны, я могу с открытым сердцем утверждать, что капитан Говард Колльер оскорбил меня в лицо. В его защиту я скажу, что Адмиралтейство выбрало негодного человека, чтобы он разыскивал контрабандистов, и, когда я говорю "негодного", я имею в виду, что он не годится для этого дела. Я знаю капитана, как храброго и славного моряка. Та чудесная, хоть и совершенно бестактная трепка, которую он задал французскому военному кораблю "Золотой Лев" в устье реки Святого Лаврентия, полностью отражает характер Колльера, и если бы адмиралтейство оставило его командовать "Стойкостью", то мы бы уже давно воевали с гнусными французами. Сейчас я отдаю Адмиралтейству должное, за то, что они держат нос по ветру, как моряки и как дипломаты, и думаю, что они поступили проницательно, лишив капитана "командования". Теперь же, отдав противнику должное, я хочу ответить ему в вашем присутствии, что его слова, сказанные здесь этим утром, были глупы, смешны и нелепы. Ни моей чести, ни чести общества не пристало отвечать на эти ничем не подкрепленные обвинения этого капитана. Как я уже сказал, я здесь судья, и пока я занимаю сию почетнейшую должность магистрата Ромни-марш, я отказываюсь выслушивать какие-либо инсинуации, поскольку если я вдруг сочту, что меня справедливо обвинили в том, что я преступил закон, то я немедленно подам в отставку, заботясь о чистоте своего имени и о благополучии жителей Ромни-Марш. Сейчас я не намерен этого делать, ибо считаю, что моей непреложной обязанностью является разобрать дело моего бедного друга Сеннахириба Пеппера и воздать за него по заслугам, и ради этого я отбрасываю утверждения капитана Колльера как мелкие и несуразные. Вы, джентльмены, присутствующие здесь, вы все - добрые жители болот, и каждый из вас знает меня лучше, чем я сам. Когда вы сочтете меня недостойным творить правосудие, тогда я уйду, но не раньше.
   Гром аплодисментов прокатился по залу, как только сквайр сел, но их прервал доктор Син, который вновь напомнил собранию, по какому печальному поводу они собрались здесь, и попросил уважить мертвого джентльмена, лежавшего в соседней комнате, и воздержаться от бурного одобрения.
  

Глава XIII

ЧЕМ ЗАКОНЧИЛОСЬ СЛЕДСТВИЕ

  
   ТЕПЕРЬ в свои права вступили стряпчие, и примерно три часа подряд они задавали вопросы и подвергали перекрестному допросу всех и каждого. Сквайр полностью доверил им вести дело; казалось, ему скучно слушать допросы, в то время, как капитан, подперев подбородок своей широкой ладонью, вообще не выказывал никакого интереса к следствию. Тем не менее, доктор Син изо всех сил следил за процессом и делал заметки на клочке бумаги, лежавшем перед ним, обо всех обстоятельствах, казавшихся ему важными.
   Но несмотря на их ум, стряпчие оказались в совершеннейшем тупике, потому что они пришли к тому, с чего начали - а именно, к тому, что Сеннахириб Пеппер был мертв и погиб насильственной смертью, и что пропал моряк-мулат, и что этот самый моряк почти перед самым убийством украл некий гарпун из дома доктора Сина, и что по характеру и размеру раны на теле - смерть почти наверняка была вызвана этим оружием. К невероятному изумлению Джерка, доктор Син без колебания согласился с этим очевидным, но, тем не менее, ложным выводом. Этого Джерк и вовсе не мог взять в толк. Почему же его позвали на суд, если священник не поверил его рассказу? Когда его вызвали на место свидетеля, Джерк узнал, что ему надо было только подтвердить, видел ли он вчера ночью мулата, вошедшего в дом священника и покинувшего его через несколько минут с искомым гарпуном в руках. После того, как Джерк поклялся в этом, он чуть было не взял дело в свои руки и не начал обличать учителя, но ему категорично приказали встать и отвечать только на то, о чем его спрашивают. Вернувшись на скамью, Джерк явственно увидел облегчение, отразившееся на лице учителя. Несладко пришлось и мистеру Миппсу. Было в нем нечто такое, что заставляло людей подозревать его. Если в радиусе пятидесяти миль вокруг мистера Миппса происходило громкое преступление, он почти наверняка оказывался под подозрение. Одного его комичного вида оскорбленной невинности хватало, чтобы повесить на его ярлык "похоже, тот самый преступник". Сегодня же он был для стряпчих, как красная тряпка для быка.
   - Если меня заставят стоять во время допроса, - заметил он по пути к месту свидетеля, - я умоляю вас пошевелиться и сразу заняться делом, а не как до сих пор. Может, вам и платят за то, что вы тратите свое время, но за мое уж точно нет, так что не забывайте об этом. Как знает наш драгоценнейший священник, у меня полно неотложной работы, так что чем быстрее вы справитесь с этим отвратительным делом, тем я буду покладистей, ясно?
   - Прикройте рот, друг, пока вас не спросят, - резко выкрикнул один из стряпчих.
   - Ни перед кем не буду затыкать рот, кроме сквайра и доктора Сина, - парировал причетник. - И, пожалуйста, не смейте больше обращаться ко мне "друг". Я вам не друг и очень этому рад.
   Когда же ему приказали рассказать о том, что случилось прошлой ночью, причетник строптиво отказывался открыть рот, пока от места свидетеля не отозвали двух моряков, которые его охраняли. "А то, знаете ли, - сказал Миппс, - не могу выносить их вида и запаха. Меня от них наизнанку выворачивает".
   Среди деревенских послышался смех, и маленький причетник был явно готов отпустить едкие шуточки и по адресу стряпчих, так что им пришлось, чтобы сохранить лицо, приказать ему встать.
   - Теперь я могу с вашего позволения пойти и вернуться к измерениям? - спросил Миппс, достав свою линейку. - Или вы хотите от меня еще какой-нибудь совет услышать?
   Стряпчие раздраженно заметили, что от причетника не было почти никакого толка, и вызвали следующего свидетеля.
   После того, как вышел школьный учитель и подтвердил некоторые утверждения свидетелей, трехчасовое бессмысленное совещание подошло к завершению. Стряпчие согласились с доктором Сином, что Сеннахириба Пеппера убил мулат, и что как только его поймают, то быстро осудят и быстро казнят, а кроме того "любой, кто даст ему приют, накормит или посодействует каким-либо способом вышеупомянутому мулату, будет наказан"
   Поскольку приближалось время обеда, дальнейшее разбирательство отложили до того времени, когда мулат будет пойман.
   Это решение, как категорически настаивал доктор Син, было крайне важным для всех жителей болот, поскольку пока этот одержимый голодает на болотах, да еще и с таким славным оружием в руках, каждого может поджидать та же судьба, что выпала на долю беззащитного Пеппера.
   Капитан встал первым, покинул здание суда и отправился в таверну "Корабль", не сказав сквайру ни слова; последний, в компании стряпчих и врача, направился в обеденный зал, расположенный ниже. Доктор Син же ходил меж людьми и подчеркивал необходимость создания отрядов, чтобы прочесали болота для поиска пропавшего моряка.
   Все это позволило Рэшу приблизиться к Джерку, который, помня об обеде в доме священника, ждал от него знака.
   - Что ж! И что вы думаете о следствии, мистер Джерк? - учтиво поинтересовался учитель. - Впечатляет, не правда ли?
   - Только не меня, - ответил Джерри. - Я вообще о нем не думаю. После всей этой неразберихи в зале суда не удивлюсь, если они все превратно поняли. А вы?
   - Что вы имеете в виду под "превратно"?
   - То, что сказал. Превратно - значит, неправильно, как я думаю.
   - То есть, вы думаете, что мулат не совершал убийства?
   - После того, что сказал капитан, я должен заметить, что у вас нет права приписывать моей голове иных мыслей, чем те, которые я произнес.
   - Да ну, Джерк, - вкрадчиво заметил учитель. - Не обижайся.
   - А я и не обижался.
   - Тогда пойдем со мной и перекусим у меня, раз сегодня выдался выходной денек. Я сочту за честь, поверь мне, - и учитель приветливо ему заулыбался.
   - Вы? Да ладно! - удивился мальчик, но тут же прохладно добавил: - Мне жаль вас разочаровывать, но я сегодня обедаю в доме у священника.
   - О, вместе со священником?
   - Нет, с персидским шахом, - и с величайшей снисходительностью он заметил: - Мне всегда казалось, что священники живут в своих домах!
   - Ах, вот оно что... Конечно же! - воскликнул учитель. - Значит, доктор Син попросил вас с ним отобедать?
   - Не вижу в этом ничего удивительного, правда?
   - О, нет, конечно же нет... Все вы говорите верно, правильно и приятственно.
   - Да, это "верно", и вы можете быть в этом уверены, потому что я так говорю. Что до того, что это "правильно" - что ж, я не вижу, почему бы это могло быть неправильно, значит, оно действительно правильно. А что до "приятственно"... Я расскажу вам, как оно было, когда узнаю, что будут подавать на обед. А теперь извините, мне надо идти, потому что, по-моему, доктор Син ждет меня.
   И, действительно, в этот самый миг к нему приблизился доктор Син и, тепло приобняв мальчика за плечо, дружелюбно кивнул учителю. Священник вывел мальчика из здания суда, и так они дошли до дома священника, где их уже ждал холодный обед.
  

Глава XIV

  

В ДОМЕ СВЯЩЕННИКА

   Хоть до вечера и было далеко, но доктор Син сделал одну прелюбопытнейшую вещь (или она показалась таковой Джерри): он плотно затворил деревянные ставни в столовой, и обед прошел при свете свечей. Впечатление от этого создалось жутковатое, - обедать при зажженных свечах посреди дня! - но Джерк подумал, что, возможно, господа всегда так делают, когда принимают гостей.
   Во время еды доктор Син оставался мрачен, и хоть он продолжал уговаривать Джерри положить себе еще кусочек и угощаться тем и этим, но разговора вовсе не поддерживал. На самом деле, если бы не вкусная и обильная еда, Джерри бы крепко задумался, нравится ли ему все это, поскольку доктор Син вел себя крайне непривычно. Казалось, он был возбужден и натянут, как струна, и не раз, и не два доктор поднимался и ходил по комнате, а однажды даже затянул ту старую морскую песню, которую Джерри так часто слышал в таверне:
   - Выпьем за тех, кто прошел по доске,
   Йо-хо, из-за мертвецкой злобной ухмылки.
   Выпьем за трупы, что кружат на дне,
   И за мертвецкие зубы в бутылке.
   Чтобы хоть как-то завести беседу, Джерри даже осмелился перебить песню и спросить, почему "из-за мертвецкой злобной ухмылки". Доктор Син остановился и взглянул на него, затем наполнил две маленьких чарки ромом, протянул одну из них Джерку, вторую опрокинул сам и сказал:
   - О, хороший вопрос, сынок. Я сам толком не знаю, но думаю, если б бедному Пепперу суждено было сейчас появиться перед нами и удушить нас, улыбаясь - будучи мертвым, как камень, как мы оба с тобой знаем - тогда мы точно увидели бы эту мертвецкую ухмылку!
   - Ах вот оно что! - с интересом заметил Джерк. - Значит, и в остальной песне есть крупицы смысла, да? А на каком дне кружат трупы, сэр?
   - На морском, - ответил доктор. - На морском, ибо это величайшее вместилище, мой мальчик, и я думаю, нам нет смысла сомневаться, что там полным-полно трупов, которые плавают туда и сюда.
   - Да, это ясно и понятно, - согласился Джерк. - Но вот в чем я вообще не вижу смысла, так это в "мертвецких зубах в бутылке".
   - Это достаточно просто, - сказал доктор и неуклюже отхлебнул прямо из черной бутылки. - Это было во времена Ингленда, когда я об этом написал. Он отрубил саблей одному негру голову, потому что это мерзавец украдкой пил его лучший ром, и от неожиданности в миг смерти прокусил стеклянное горлышко бутылки.
   - Вы это сами видели, сэр? - спросил Джерри, завороженный историей.
   - Кто тебе сказал? - вопросом на вопрос резко ответил священник.
   - Ну, вы сказали, что написали эту песню, и как раз тогда, когда все произошло.
   - Ничего подобного, я этого не говорил. Это старая песня, очень древняя. Бог знает, какой мерзавец придумал ее, но точно можешь быть уверен, что он был распоследним мерзавцем. Не знаю, почему я все время напеваю ее... Понятия не имею, что она значит. И ума не приложу, как толковать эту тарабарщину.
   - Мне кажется, вы очень разумно ее пояснили, - вставил Джерри.
   - Да нет же, нет... Даю слово, для меня это древнегреческая грамота.
   - Но священники ведь хорошо знают греческий?
   - Ну да, ну да... Тогда китайская грамота или язык острова Фиджи... Все, что пожелаешь! Давай выпьем рому!
   Поведение доктора становилось все непонятней. Если вспомнить про запертые окна, свет от свечей и туман от крепкого напитка в голове, неудивительно, что Джерри чувствовал себя не в своей тарелке, особенно, когда под конец обеда отворилась дверь и в комнату вошел мистер Рэш.
   - Что ж, мой мальчик, - сказал священник, - теперь, когда ты знаешь, где я принимаю пищу, заглядывай вновь. Увы, дела прихода требуют совета со школьным учителем: сам понимаешь, надо подобрать гимны к воскресенью, а то хору будет нечего петь.
   И вот в таком расположении духа он вывел мальчика в коридор. Здесь он, однако, понизил голос до шепота.
   - Ты был не прав насчет учителя прошлой ночью, сынок. Как-нибудь я все тебе объясню. Вот, держи крону. Ты же умный мальчик, не так ли? Что ж, тогда держи ухо востро, чтобы не пропустить мулата. Мы и представить себе не можем, что это за дрянное дело. Я расскажу тебе о нем все, когда сам узнаю больше, но прошлой ночью ты ошибся, и я начал понимать, почему ты ошибся, но пока не могу тебе об этом рассказать, поскольку не слишком твердо стою на ногах в умозаключениях, да и почва, по которой мы шагаем, мы с тобой, Джерри, топкая и крайне опасная. Вот тебе еще одна крона - вот эта, чтобы ты держал ушки на макушке - а знаешь, зачем другая?
   - Зачем?
   - Держать язык за зубами. Ты ведь не вспомнишь ничего о прошлой ночи, пока я не скажу тебе, что пора? Ты не поймешь, если я начну объяснять. Сам знаешь, ты еще так юн, мой мальчик Джерри, но люди тебя считают умным и не ошибаются. Ты умен и способен; у тебя такая золотая голова, прямо как пуговицы на мундире у капитана, золотая, как тысяча новеньких гиней, которые только вышли с монетного двора - вот ты какой, и это правда.
   - Надеюсь, - отозвался Джерк, перешагнув порог. - Я думаю, я такой!
   - Благослови тебя Господь! - напутствовал его доктор, запер дверь и вернулся к Рэшу, который ждал его в темной комнате при свете оплывших свечей.
  

Глава XV

  

ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЕЦ СТАВИТ ВИСЕЛИЦУ

   ПАЛАЧ Джерк брел к таверне "Корабль" и своим обязанностям, мучаясь тяжестью от мыслей в своей пулевидной голове и от еды в поджаром животе. Он никак не мог взять в толк, что означало поведение доктора, и потому выбросил его из головы и принялся вместо этого рассматривать две серебряные кроны: одну, что так легко досталась в обмен на его внимание и вторую, полученную прямо вопреки его надеждам, - за покой школьного учителя. Да, за это кроны было маловато; тем более, сейчас, когда именно Джерри мог стать причиной, отчего его недруга повесят.
   Приблизившись к двери таверны, он помедлил, услышав внутри голоса, голоса, которые, как он прекрасно знал, освободят его от работы: голоса миссис Уоггеттс и любви всей ее жизни - причетника Миппса.
   Джерк прекрасно знал, как обстоят дела у миссис Уоггеттс, и он вечно гадал, когда у нее получится (если вообще получится) опутать этого странного коротышку крепкими узами брака. И все же, какими бы недостатками Джерри не обладал, своим друзьям он был предан, а миссис Уоггеттс была не просто другом, она дала ему работу и пару раз оказывала ему добрую услугу. В первый раз она дала ему коробочку для денег, в которой надлежало хранить часть его недельного заработка. Конечно, с первого взгляда это не выглядит как нечто из ряда вон выходящее, но, как вы увидите, ее доброта на этом не заканчивалась.
   Сладкое Джерк, в отличие от большинства мальчишек его лет, не любил, и никогда не покупал сластей, ячменного сахара и прочих детских лакомств. Нет, когда он хотел чем-нибудь подкрепить свои силы, это "что-нибудь" было совсем как у взрослого: кружечка рома, затяжка табака и длинный плевок в китайскую плевательницу, которая стояла напротив стойки. Эти слабости ничуть не били по его кошельку, поскольку охота к рому и табаку с легкостью удовлетворялась из шкафчика в зале, когда никто не смотрел на него, а плевать он мог всякий раз, когда ему этого хотелось. И вот, таким образом, хотя ему исполнилось только тринадцать лет, с помощью доброй хозяйки, методично складывая деньги в коробочку, он уже стал землевладельцем. Когда хозяйка услышала, что Джерк хочет потратить свои сбережения на такую странную вещь, как земля, она в изумлении воскликнула:
   - Благослови тебя Господь! Земля! Зачем мальчику твоих лет клочок земли?
   - Но ведь денег на нее хватает, правда, мэм? И если так, то я хочу свою землю. Маленький, прелестный, укромный кусочек грязного берега, где я мог бы прятаться и наблюдать за болотом. Если у меня будет немножко грязи в Ромни-марш, которая принадлежит только мне, вот тогда я буду настоящим болотным жителем, а именно им я и хочу быть.
   Так миссис Уоггеттс сдалась и купила для него делянку, которая лежала в полуторах милях от деревни и примерно в половине мили от моря. Возделывать на ней что-либо не было никакого толка, и фермер, продавший ее, подумал, что хозяйка, наверное, спятила, раз покупает ее, хоть и цена была такой маленькой, какой вообще могли быть цены на болотах. На участке было больше грязи, чем земли, и в широких канавах вокруг него медленно текла вода, и они соединялись в один большой канал, который шел прямиком в море. Это и было поместье Джерка, размером двенадцать на десять ярдов, а единственное не топкое место было рядом с его серединой, пятачок примерно в десять квадратных футов, бугристая кочка, окруженная высоким рогозом. Однако она была не такой уж маленькой, поскольку поднималась выше самого высокого початка рогоза, и на равнине Ромни-марш была весьма заметна. Его владелец дал этому пригорку гордое имя "Сторожевая гора", и вполне заслуженное, поскольку, когда он садился на ее вершине на большой камень, который самолично нарочно вытащил из береговой насыпи и пронес целую милю через болота, то видел оттуда все от Дуврских холмов до Данженесс, а если глядел в другую сторону - то длинную череду холмов, которые окружали болота с суши, и старый хмурый замок Лимпн на одной из вершин. Нет, Джерк не поменял бы свою цитадель ни на какую другую, пусть даже ему бы предлагали замок Лимпн; она великолепно ему подходила. Отсюда он изучал болота и существ, которые в них водились: большую коричневую водяную полевку, которая выходила по вечерам на охоту в камышах, быстрокрылых стрекоз, которые могли замереть в воздухе, будто изучали вас, тысячи мошек, которые причудливо плясали в воздухе и толпой охотились над медлительной болотной водой, головастиков, которые извивались под водой, и особенно ему нравились слабые хлопки крыльев летучей мыши, шнырявшей по ночам; днем она висела вверх ногами в трухлявом старом дереве, которое гнило на противоположном берегу от поместья Джерка.
   И вот, этот самый голый ствол заронил в голову Джерри мысль. Совершенно очевидно, дерево никому не было нужно, и Джерк жалел, что оно не выросло и не сгнило на его земле, потому что формой оно дьявольски напоминало виселицу, а если б только Джерри мог поставить виселицу на вершине своей Сторожевой горы, то он оправдал бы свое почтенное прозвище больше, чем это удавалось кому бы то ни было на земле. Однажды он почти решился выкопать это дерево и пересадить его на свою землю, но, когда один раз он зацепился за его ветвь, и она раскрошилась в его руках, Джерри подумал, что хоть оно очень красивое и страшное, чтобы забрать его себе, но все-таки как настоящая виселица не годится, и именно в тот миг он решил раздобыть настоящую.
   Теперь с двумя серебряными кронами доктора Сина Джерри мог себе позволить самый лучший эшафот для настоящего дела, уютно и твердо закрепленный в земле и который мог выдержать вес извивающегося человека. Миппс был тем, кто мог взяться за такую работу, ведь он был первоклассным плотником, и на задворках дома гробовщика было достаточно лишнего дерева.
   Да, если кто и мог изготовить для Джерри виселицу, так это только Миппс, и вот он сидит здесь под рукой, а карман Джерку прожигают две кроны. Только толку не было покупать виселицу, а потом молчать в тряпочку о школьном учителе. Миппс в жизни не возьмется за такую работу за одну крону, но за две - возможно. Что ж, поглядим, и если уговоры будут бесполезными, то Джерри найдет способ заработать еще денег, а потом, как только виселица будет готова, он обвинит Рэша и предложит правительству использовать его новенькую виселицу. О, глядеть как убийца будет болтаться на вершине Сторожевой Горы, в двух шагах от одинокого, открытого всем ветрам болота! Несомненно, эта идея была великолепна. Да, осталось только договориться с исполнителем - исполнителем во всех смыслах этого слова, ибо еще ему придется быть могильщиком Рэша. Но низенький джентльмен, о котором шла речь, разговаривал с миссис Уоггеттс, и потому Джерри пришлось ждать, поскольку он был верен своей благодетельнице и ни за что на свете не перебил бы этот разговор.
   Беседа у стойки велась серьезными, но тихими голосами, и Джерри начал было думать, что миссис Уоггеттс наконец подвела причетника к предложению брака, и его интерес к этой безнадежной и односторонней любви заставил его подкрасться к двери, надеясь уловить хоть какие-либо обрывки льстивых речей. Но те отдельные фразы, которые он все-таки услышал, были страстными, но отнюдь не любовными.
   - Одна бутылка эльзас-лорренского пропала! Будь проклят этот капитан!
   Да, это точно была страсть.
   - Мы знаем, как обернуть туман нам на пользу... Они - нет.
   - Да, безопасно. Сегодня их много...
   Нет, в этом разговоре не было и следа любви, и почти тут же он завершился нелестным замечанием причетника.
   - Можете поклясться своим потрепанным пучком лент, что сегодня будет хороший улов и славный улов будет здесь, - сказав это и многозначительно похлопав по карману, Миппс поспешил к двери, но, отворив ее, запнулся и упал прямо на скорчившегося под ней Джерри.
   - Да чтоб тебя, почему ты не мог сказать, что ты здесь? - выругался причетник.
   - Потому что я лучше вам скажу, чего мне надо.
   - Порки, что ли?
   - Виселицу!
   - Ах, ну да, этого как раз от тебя и следовало ждать.
   - Значит, вы сделаете ее для меня?
   - То есть?
   - То, что я сказал - вы сделаете мне виселицу?
   - Не забесплатно.
   - И за сколько?
   - Зависит от размера. Зачем тебе вообще понадобилась виселица?
   - Это вас не касается, - отбрил его Джерк. - Все, что от вас требуется, это построить ее, не задавая лишних вопросов.
   - А все, что от тебя требуется, когда я ее сделаю, это помешать мне вздернуть тебя на ней, если ты еще раз будешь показывать мне свой норов.
   Джерри, однако, вовсе не смутился и ответил:
   - Если вы не желаете делать мне виселицу, так и скажите, и я найду другого малого, который согласится. Да ладно, назовите вашу цену.
   - Что ты задумал?
   - Это мое дело, а не ваше, - ответил мальчик. - А ваше пойдет плохо, если вы будете раздражать заказчиков.
   - Заказчиков? И где они, эти заказчики?
   - Да вот я стараюсь добиться от вас чего путного, - ска­зал Джерк и подкинул в кармане монетки, чтобы придать веса своим словам. - Так какова цена за виселицу?
   Звон монет всегда заставлял причетника задуматься.
   - Какого размера? - спросил он.
   - Чтобы была большая и крепкая и выдержала бы человека, конечно, да чтобы уходила в землю на фут или два.
   Причетник почесал затылок.
   - Вот я ж проклят!
   - А это меня ничуть не волнует, - ответил Джерри. - Давайте, называйте цену!
   - Скажем, пускай две кроны - за изготовление, и одну - за установку.
   - Одну - за изготовление, и одну - за установку, - сказал Джерри и вынул монеты.
   - Нет! - причетник пожирал их взглядом.
   - Тогда оставим установку! - закричал мальчик. - Я сам ее поставлю! Значит, одну за изготовление и за дерево, так, мистер Причетник?
   - Две за изготовление. Я и так на этом теряю.
   - Ладно, - обреченно согласился Джерк и отдал ему деньги. - Только прошу вас, мистер Причетник, займитесь ей прямо сейчас, она мне скоро понадобится.
   Итак, здесь и сейчас сделка состоялась, и оба они направились к лавке гробовщика, чтобы выполнить сей заказ. К заходу солнца виселица была готова, и гробовщик сам дотащил ее до поместья Джерка, выкопал яму и закрепил ее - как и положено мастеру, с помощью скрипящей ржавой цепи, продетой через крюк, - и все это за божескую цену в две серебряных кроны, которые заказчик недавно получил от доктора Сина.
   - О! - воскликнул Джерк, когда они взглянули на готовую виселицу с другой стороны канавы. - Разве она не первоклассная?
   - Великолепная, - согласился причетник.
   - И достаточно крепкая, верно? - тревожно поинтересовался ее владелец, на что мистер Миппс с важностью ответил:
   - Ее Миппс сколачивал, как ты сам видел, а когда что-либо сколочено Миппсом, можешь голову заложить, что оно крепкое.
   Сказав это, он развернулся и зашагал в сторону деревни; Джерк последовал за ним.
   Когда они удалились примерно на полмили, Джерк обернулся и предложил причетнику последовать его примеру. Тьма уже накрывала болото, но на горизонте - не игрушечная, но настоящая, пугающая и убедительная - резко чернела виселица Джерка.
   - Что вы теперь думаете о Сторожевой горе? - воскликнул Джерк.
   - Что ты мог бы придумать ей название получше, Палач Джерк. Почему бы не назвать ее Висельным холмом?
   - Точно! Я так и сделаю, - закричал чудной мальчишка. - Хорошее имя, пусть оно будет таким - и я надеюсь, что вскоре на этой виселице кое-кого вздернут!
   - Это вряд ли, - пробормотал причетник.
   - Да точно, можете быть уверены, - Джерк уже представил школьного учителя в петле. Когда они уже подходили к деревне, мальчик, охваченный внезапным страхом, спросил:
   - Надеюсь, контрабандисты не подумают, что моя виселица оскорбляет их лично, и не свалят ее?
   Но осторожный Миппс рассеял его страхи:
   - Для начала, нет здесь никаких контрабандистов. А если б и были, то как они могут свалить то, что так крепко сколочено и забито в землю?
   - Хм, выкопать, например, - предположил Джерк. - Ведь правда, мистер Причетник, она притягивает взгляд, не так ли? Ее даже отсюда видно, и особо приятной она не выглядит, верно?
   - Приятной ее точно не назовешь, согласен, но на этот счет не волнуйся. Вот если б ее поставили эти чертовы люди Короля, я б сказал, что люди соберутся и опрокинут ее, поскольку в деревне этих чертовых людей Короля ты любимчиками никак не назовешь. Но раз это не они, то не волнуйся. Я всем вскоре расскажу, что это ты ее владелец, юный Джерк.
   - Благодарю. Уверен, если вы их попросите, то ее не свалят.
   - Кого их? - быстро переспросил причетник.
   - Да всех, - невинно ответил Джерк. - Болотных жителей, контрабандистов, блуждающие огоньки, демонов-всадников, кого угодно! Зуб даю, все они боятся причетника Миппса, разве нет?
   Но Миппса на такую грубую лесть было не поймать, и он ответил:
   - В окрестностях контрабандистов нет, как я вроде уже говорил, а что до демонов-всадников, то какими бы они ни были ужасными, я с ними дела не имел, слава тебе Господи. А кто якшался с ними, тот продал душу дьяволу, чего я уж точно делать не собираюсь!
   - Потому что вы такой добрый и почтенный христианин? Вот ведь! - сказал Джерк и подмигнул.
   - Ясное дело. Позволь-ка поинтересоваться, а почему ты подмигиваешь?
   - Да ни почему... Я просто задумался.
   - О чем?
   - О своем сне... О кошмаре, который мне снился прошлой ночью, вот и все.
   - О чем? - вновь спросил причетник.
   - Да так, ничего там не было особенного, - небрежно отмахнулся Джерри.
   Они дошли до гробовщицкой лавки, и здесь Джерри пожелал причетнику спокойной ночи, поблагодарив за помощь.
   - И куда ты теперь? - окликнул его причетник.
   - К священнику.
   - Зачем это?
   - Рассказать ему, что я занял у него крону.
   - Какую еще крону? - рявкнул причетник и сделал движение, будто хотел ринуться за ним, но мальчик резко махнул ему рукой.
   - Это к вам не имеет отношения. Вам же заплатили, верно? И эти деньги не похищены из коробки для пожертвований, так что не волнуйтесь.
   И, глубоко засунув руки в карманы своих кюлот, Джерк направился к дому священника, чтобы рассказать доктору Сину о том, что хоть он и не смог принять крону в дар, чтобы придержать язык, но все же осмелился одолжить ее.
   Вот так на Сторожевой горе появилась виселица, а гора сменила название на Висельный холм.

Глава XVI

  

СВАТОВСТВО УЧИТЕЛЯ

  
   УЖЕ стемнело. Джерк прошел сквозь скопление причудливых домишек, из которых состояла единственная улочка Даймчерча-у-Насыпи, и уже приближался к дому священника. Однако на углу, где среди высоких деревьев стояло здание суда, он услышал пение, и узнал голос и фигурку Имоджен. Она несла корзину из таверны и, вероятно, как и Джерк, шла к священнику. Однако, когда девушка подошла к зданию суда, то помедлила, и, к изумлению Джерка, залезла в заросли ивы, что росли вокруг старой парадной двери. На одной из ветвей спрятался клочок бумаги, и Имоджен достала его из тайничка, будто знала, что найдет его здесь. Она прочла послание, скрытое в нем, при свете фонаря, висевшего над дверью, а затем, спрятав бумагу под лиф своего грубого наряда, продолжила свой путь. Но из тени деревьев ей навстречу сделал шаг человек, в котором Джерк узнал школьного учителя. Имоджен заколебалась, когда увидела его, поскольку он преграждал ей путь, но, когда она попыталась побыстрей его миновать, Рэш остановил ее и заговорил.
   - Итак, милая моя, раз вы достали письмо вашего любовника из той ивы, то думаете, что можете пройти мимо такого скромного человека, как школьный учитель? Вы ошибаетесь, и я прошу вас показать мне это письмо.
   Она невольно прижала руку к груди, куда спрятала записку, и прямо и ясно ответила ему:
   - Нет, мистер Рэш, вы не имеете на это права.
   - Право, как вы позже поймете, принадлежит сильному, милая, и я думаю, что мы сможем договориться. Я хочу, чтобы вы пошли со мной в дом священника. Доктор Син сейчас там, и у меня есть что сказать вам обоим.
   - Тогда дайте пройти, - воскликнула Имоджен, стараясь освободиться.
   - Все в свое время, - возразил учитель, удерживая ее. - Я думаю, особо спешить не стоит. Доктор не выйдет из своей затворенной комнаты до утра, так что мы можем себе позволить подождать его, и у меня есть что сказать вам - наедине.
   Девушка нетерпеливо вскинула подбородок, будто уже знала, что последует дальше, но Рэш продолжил:
   - Несколько недель назад я просил вас выйти за меня замуж. Я, почтенный школьный учитель, просил вас, дочь преступника; вас, чей отец судим за убийство, грязный пират, повешенный в городе Рай за подлое убийство в таверне; вас, которая родилась в пьяном аду Раротонги, дитя-полукровка матери-туземки. Мой Бог! Это смешно! Я предложил вам стать почтенной женщиной и огласить ваше имя в церкви, а вы отказались. Теперь-то я понял почему. Вы думаете, что раз этот юный дурак Кобтри соизволил восхищаться вами, так вы поймали его в свои сети, да? Какая умница, не правда ли! Я готов поклясться, что рано или поздно вы заполучите его, и этот юный идиот вас обесчестит, разве нет? А потом он придумает целомудренное оправдание для сквайра и деревенских, чтобы, возможно, заткнуть вам рот.
   - Чудовище! - воскликнула девушка и смазала его кулаком по губам.
   "Ого! - подумал Джерк, затаившись в кустах. - Вот у кого еще зуб на него. Что ж, чем больше, тем лучше, особенно если я буду последним"
   Учитель отпрянул назад, пытаясь сделать вид, что удар не причинил ему вреда, но из губы текла кровь, и кровь обагрила ладонь девушки.
   - Вот, значит, как, да? - усмехнулся он. - Видимо, вы поистине предназначены друг другу небом? Согласие сквайра, колокольный перезвон и жили они долго и счастливо, так? О Боже, моя милая, этого не будет. Рэш создан для вас, ясно? И вам повезло, что он есть; останки вашего отца все еще болтаются на виселице, закованные в цепи.
   - А ваши цепи уже ближе, чем вы думаете, - заметил про себя Джерк.
   - Оставьте в покое моего отца, - возразила девушка, - ото всех я слышала, что он был лучше, чем вы, и он любил меня, поэтому вам повезло, что он не слышит, как вы говорите о его дочери.
   - Вы ничего о нем не знаете! Он был пьяным мерзавцем!
   - Доктор Син хорошо его знал, и он рассказывал мне о нем. Да, мой отец был крутого нрава, и не было никого ни на море, ни на суше круче, безрассудней и храбрей, кто бы нарушал закон, был бы безжалостен к врагам и верен друзьям, но никто никогда не презирал его! Так что, мистер Рэш, потрудитесь уважать моего отца, и мне жаль, что его тут нет, чтобы вас заставить.
   - Я бы не побеспокоился, если б он тут был, - ответил учитель. - За людьми всегда присматривает закон.
   "Именно так, - фыркнул Джерк, - и он вас найдет".
   - Пф! Что хорошего в сварах и препирательствах? - спросил мистер Рэш. - Вы принадлежите мне, и вам придется нести ответственность за последствия.
   - За какие последствия? - Имоджен дерзко взглянула на него.
   - Виселицу для ваших друзей, когда я изобличу сообщников.
   - Вы не посмеете, вы трус, вы тоже будете болтаться на веревке!
   - Если я выдам их, то смогу избежать петли.
   - Значит, вы уже задумали это сделать, да?
   - Да, если только вы не передумаете.
   Имоджен не ответила, и Рэш, подумав, будто он одерживает победу, продолжил:
   - Подумайте, Имоджен - этого вашего Кобтри через месяц отправят в Лондон, а оттуда в Оксфорд, и после университетской жизни, полной выпивки, игр, трат и маленькой толики учения, он вернется к жизни джентльмена, женится на равной себе, а вы? Что будет с вами?
   - Я ведь зарабатываю себе на жизнь, верно? - ответила та. - Что же может помешать мне продолжать это делать?
   - Неужели вы не хотите выйти замуж? - спросил школьный учитель. - Не хотите завести собственный дом? Не хотите, чтоб вам завидовали все девушки в деревне?
   - Не ценой моего счастья, да и не уверена я, что мне так уж все это надо. Боюсь, подходящая вам жена будет слишком нежной, чтобы выполнять мою работу.
   - О, я воспитаю вас, как должно! - возразил довольный учитель.
   - Это будет ужасно противно нам обоим, разве нет?
   - Мне все равно; сделать из вас приличную женщину будет мне приятно. Видите ли, вы совсем не похожи на деревенских девушек, и это меня привлекает. В противном случае, я бы лучше выбрал кого-нибудь из них, ту, на которой не было бы, так сказать, пятна. Но мне все равно, что будут говорить. Я уверен, они будут сплетничать и хихикать за моей спиной. Да и пусть, скажу я вам. Меня это совершенно не волнует, потому что мне нужны вы.
   - Как жаль, что я думаю совсем не так, правда?
   - Что вы имеете в виду?
   - Что я не выйду за вас замуж, перевешайте хоть всю деревню!
   - Ах ты, неблагодарное отродье! И это после того, что для тебя сделали?
   - Вы не из тех людей, кто может упрекать других в отсутствии благодарности, правда?
   - Я-то не от преступников родился.
   - Нет, и надейтесь, что ваши дети, если им выпадет несчастье у вас родиться, смогут так же сказать о вас. Я вот в этом сомневаюсь, мистер Учитель. А что до ваших угроз, я их ни во что не ставлю, потому что презираю вас. А презираю вас потому, что вы готовы предать своих друзей, и презираю еще больше за то, что знаю, какой вы трус и не решитесь на это.
   - Посмотрим, - ответил учитель. - Кто же меня остановит?
   - Священник Син, - ответила Имоджен. - Священники хранят все секреты и не рассказывают о них направо и налево. Это их работа, а доктор Син - хороший человек, поэтому я все ему расскажу, и в своей мудрости он придумает, как справиться с вашим подлым планом.
   - Это лишь показывает, как мало вы знаете, мисс Тупица. Доктор Син огласит наши имена в это воскресенье, и именно я заставлю его это сделать, а если вы не пойдете со мной в церковь, тогда я пригрожу многим другим в этих краях, и они заставят вас. Люди нынче не слишком беспокоятся, что их выдадут людям Короля, так что вы увидите... - и тут учитель внезапно замолчал.
  

Глава XVII

  

ПЕСНЯ ДОКТОРА

   И ВОТ, хоть Джерри изо всех сил напрягал слух, чтобы расслышать именно эту беседу, он невольно улавливал еще один, тихий звук, время от времени доносившийся со стороны дома священника; звук легкий, жужжащий, похожий на тот шум, который Джерри слышал в лавке гробовщика, когда пила вгрызалась в дерево - да, жужжащий звук, изредка сопровождаемый скрипом.
   Джерри отнюдь не позаботился спросить себя, что это такое; он просто продолжал слушать, вот и все. Но этот звук набрал в ночи такую силу, что не только привлекал внимание, но и заставил Джерри похолодеть. Нечто похожее почувствовал и мистер Рэш, поскольку внезапно умолк, одной рукой схватился за воротный столб, а второй грубо потащил Имоджен в глухую темноту кустов; в то время как звук становился все громче и громче. То, что в начале было похоже лишь на невнятный стон, превратилось в непрерывный крик смертельного ужаса, голос человека, перепуганного до смерти; а затем через ворота перепрыгнула темная фигура, ловкая и быстрая, и понеслась сквозь церковный двор, полный призраков. Джерку показалась в ней что-то знакомое. Он видел ее почти на том же самом месте вчера ночью. Тот человек с желтым лицом!
   Учитель показался из кустов; Имоджен шла за ним. Они быстро прошли через ворота и приблизились к дому священника; Джерк молча последовал за ними, и его сердце гулко билось в груди, поскольку отзвуки этих криков, разрывавших барабанные перепонки, все еще стояли в его ушах, а невнятные стоны никак не заканчивались.
   Учитель с девушкой подошли к задней двери дома, Джерк же - к парадной. Дом был погружен во тьму - все комнаты, кроме одной, были темны, и эта единственная была гостиной доктора, где ставни все еще были плотно заперты, однако сквозь маленькую зазубренную дырочку в углу одной из ставней темноту разбивал тонкий луч света от свечи. Да, этот невнятный стон доносился из комнаты доктора.
   Джек перешел клумбу и дорожку из гравия и взглянул на дырку. Это она рождала тот жужжащий и скрипучий звук, который он только что слышал. Порез был совсем свежим, и Джерк накрыл рукой несколько кусочков расколотого дерева, которые упали на наружный подоконник. Было ясно, то ужасное видение, промелькнувшее мимо него, заглядывало в комнату. Несомненно, оно нарочно проковыряло это дыру тем жутким оружием, гарпуном, о котором так много говорили на следствии в здании суда.
   Ставня тем временем плотно прислонилась к переплету окна, и Джерку пришлось чуть-чуть подождать, прежде чем он смог рассмотреть что-либо внутри; свет от свечей дрожал и двоился в стекле. Но тот в самый миг, когда он приник к дыре, стоны в комнате с завидным постоянством становились громче, и сердце Джерка зашлось еще сильней, поскольку он ждал, что за этим последуют громкие крики, хоть и не понимал, чем они вызваны. Однако вскоре его глаз привык к освещению, и одна из теней в комнате приняла образ доктора Сина. Он сидел в высоком кресле, стоявшем посреди комнаты, и сжимал длинными, белыми пальцами его дубовые подлокотники. На его лице застыла маска неописуемого ужаса, шея вытянулась в напряжении, глаза расширились до невозможных размеров, придав взгляду остекленелость и ужас; волосы растрепались; а ноги с силой упирались в пол.
   Но его рот не был сомкнут и тверд, как остальные члены - челюсть ослабла и отвисла, будто у безумца, и оттуда доносился то неразборчивое бормотание, тот неясный стон, который заставил Джерка насторожиться. Прямо в ставню глядел обезумевший доктор, прямиком в глаз Джерку сквозь грубо проделанную дыру, и внезапно он ударил рукой по столу, схватил тяжелый канделябр и швырнул его вместе с зажженными свечами прямиком в окно. Джерк отскочил от грохота рабитого стекла, и в тот же миг тяжелая рука легла ему на плечо, другая заткнула ему рот, и знакомый голос прошептал на ухо:
   - Ради всего святого, молчи!
   Это был капитан, и он крепко держал мальчика, приникнув к дыре, и на его мужественном лице мелькало что-то похожее на ужас. Разумеется, теперь было совсем темно, поскольку в доме погас свет, но почти тут же Джерк и капитан услыхали тихие, перепуганные голоса, и из дыры в ставне внезапно показался свет. Капитан сгорбился, чтобы получше видеть. Да, дверь гостиной доктора отворилась, и в комнату вошла Имоджен со школьным учителем. Имоджен шла первой, держа над головой зажженную свечу.
   Доктор стоял на коленях, выпрямившись. В руках у него была черная бутылка - та самая, из которой он угощал Джерка сегодня днем. Казалось, что он узнал Имоджен, потому что улыбнулся, как только она вошла, и, улыбаясь, медленно поднял бутылку и отправил ее содержимое - чистое и обжигающее - прямиком в трепещущую глотку. Но затем он увидел учителя. Его верхняя губа дернулась, задрожала и поползла вверх, обнажая белые, блестящие зубы, сверкавшие из-под горлышка бутылки. Раздался треск и хруст; капитан схватил ртом воздух, ибо доктор Син откусил бутылке горлышко и схватил ее за зазубренный конец. Медленно, очень медленно, он выставил одну ногу вперед; так же медленно он оперся на вторую позади него, будто сжимал невидимую пружину. Перепуганный мистер Рэш отскочил к стене, и кровь все еще текла из его раненой губы, а Имоджен стояла неподвижно, все так же держа свечу над головой. Син готовился прыгнуть; Рэш застыл в страхе, что его схватят, и ничто не двигалось в комнате, кроме медленно сочащейся крови из губы учителя, столь живой на бледном худом лице. Крови и матового блеска, что сверкал в потоке слюны, текущей из раззявленного рта доктора. Может, разве что еще свет от дрожащей свечи, и тени от двух странных людей плясали на белой стене.
   С шипением Син прыгнул, размахивая бутылкой, и опустил ее с отвратительным треском на белое лицо перед ним. Рэш упал без чувств, ослепленный кровью и разбившимся стеклом. Син засмеялся и во весь голос запел:
   - Выпьем за тех, кто прошел по доске,
   Йо-хо, из-за мертвецкой злобной ухмылки.
   Выпьем за трупы, что кружат на дне,
   И за мертвецкие зубы в бутылке.
   И во время пения он кружился в танце и топтал бесчувственное лицо у своих ног, а затем затянул заново, рыча новые слова на тот же вечный мотив:
   - К его ногам привязали ядро,
   Лохмотья от паруса саваном стали,
   К акулам отправился парень на дно,
   Рэш позабыл земные печали.
   С дьявольским смехом он вновь подпрыгнул и приземлился обеими ногами на голову жертве.
   Все это время Имоджен стояла неподвижно, будто статуя со свечой над головой, и обезумевший священник продолжил песню: опять новые слова и искажение того же мотива, и он ревел их и кричал, подхваченный вихрем своего необузданного безумия:
   - С приливом встал на ноги жуткий мертвец,
   Останки, что не дожрали акулы...
   Он взял тело, поднял его на ноги и злобно уставился ему в лицо; затем отпустил, и тело упало, сложившись бесформенной кучей.
   - Весьма изумлен был сей молодец,
   Что крабы привольно гуляют по скулам.
   Капитан закричал, закричал во весь голос и с силой рванул крепко сколоченную ставню. Песня утихла, свет еще раз мелькнул в дыре, и послышался звук паакдающего тела - наверное, Имоджен упала без чувств. Ставни никак не поддавались.
   - Задняя дверь! - заверещал перепуганный Джерри. - Она не заперта!
   Капитан ринулся в обход дома, за ним по пятам бежал мальчик. На бегу капитан трижды резко дунул в серебряный свисток, который висел у него на цепи. На свист послышался ответ, и прежде чем капитан нашел и отворил заднюю дверь, из кустов показался боцман вместе с большим отрядом людей Короля. Боцман высек огонь огнивом, и пока они искали свечу на кухне, то слышали, как кто-то шевелится и шуршит в гостиной.
  

Глава XVIII

  

ЗА ЗАКРЫТЫМИ СТАВНЯМИ

  
   - СЛАВА Богу, кто-то принес свет, поскольку я понятия не имею, что здесь произошло. А, капитан, это вы, не так ли?
   Это говорил доктор Син, он спокойно стоял на коленях над фигурой мистера Рэша. Больше того, он положил голову учителя себе на колени и промокал окровавленное лицо своим чистым платком.
   - Подайте-ка мне бутылку с бренди из того углового шкафчика, дружок, ладно? - попросил он боцмана. - Девушка упала в обморок. Ничего страшного, просто легкий страх.
   Боцман исполнил его просьбу, и Имоджен быстро пришла в себя.
   Капитан почти неотрывно смотрел на доктора и ничего не говорил. Внезапно он поднял руку и стер со лба крупные капли пота, выступившие на нем, затем взял у боцмана бутылку, надолго припал к ней и со вздохом опустился в кресло, все еще разглядывая доктора Сина с откровенным изумлением.
   - Чувствуете некоторую брезгливость, капитан? - спросил священник, улыбаясь. - Вы правы, ужасное зрелище. Больше крови, чем должно. Почти свежие порезы. И немного синяков. О, добрый вечер, Джерри! Рад тебя видеть. Твоего бедного учителя изувечили. Вам лучше, капитан? Славно. От вида крови некоторых выворачивает. Не помню, это Ганнибал или Гамилькар не выносил вида крови? Неважно, так или иначе, он был великим полководцем. С девушкой то же самое. Тебе лучше, Имоджен? Конечно же, это был Ганнибал, не так ли?
   - Не уверен, что знаю или что меня это вообще волнует, - пророкотал капитан. Он встал и отчаянно уставился на боцмана. - Джоб Маллет, черт побери, что все это значит? Я сбит с толку.
   Но доктор Син продолжил своим обычным спокойным голосом:
   - Уверяю вас, все это ужасно, но здесь нет никакой тайны, поверьте. Мы втроем вели здесь приятную беседу, когда прыжком в комнату ворвался этот ваш мулат, атаковал моего друга учителя и чуть ли не убил его. Я схватил бутылку и ударил этого дикаря по голове. Бутылка разбилась, безумец повернулся ко мне и хлопнул по моему рту осколками... Мне кажется, он немножко кровит... А после этого убежал. Я попросил девушку подержать свечу, но когда она увидела лицо учителя, ох! Свеча полетела кувырком, а она упала замертво. Такого мне еще никогда не приходилось видеть за всю свою жизнь, но я вам, капитан, вот что скажу: это ваша святая обязанность - поймать этого безумного и привязать его к первому попавшемуся дереву, потому что никто - ни мужчина, ни женщина, ни ребенок - не будут в безопасности, пока он гуляет на свободе.
   После доктор помог им перенести все еще бесчувственного Рэша в свою спальню, и оставив боцмана и двух моряков на сторожевом посту, остальные моряки вернулись в амбар. Завернувшись в свой теплый плащ, священник направился в таверну, чтобы остановиться в ней на ночь. Поддерживая Имоджен, он шел впереди, а за ним - капитан и Джерри. Джерк нес фонарь.
   - Мальчик? - обратился к нему капитан по дороге.
   - Сэр? - отозвался Джерри.
   - Мы спим или что?
   - Разрази меня гром, если я знаю! Хотел бы я знать.
   Когда они добрались до таверны, то все согласились, что выходить из таверны в ночь отнюдь небезопасно, поскольку страх перед злобным мулатом навис над болотами. Поэтому они заказали ужин и комнаты, и примерно час доктор болтал о вещах привычных и безопасных, будто ничего не произошло.
   Но капитан этим вечером молчал. В голове его роилось чересчур много вещей, которых он не мог понять, и самой загадочной из них был доктор Син, этот богобоязненный священник, который так старался быть приятным собеседником за дымящейся чашей пунша, и пока высокие часы мерно тикали, и комната наполнилась дымом, кольца которого священник пускал вокруг очага, капитан сильно потер глаза и беспокойно заерзал на стуле, гадая, когда этот сон закончится и он проснется.
  

Глава XIX

  

ДУРНОЙ СОН КАПИТАНА

  
   ВСКОРЕ капитан зевнул, и тогда доктор Син поднялся и позвал миссис Уоггеттс. Капитан опять зевнул и потер глаза. Так он бодрствовал или грезил? Последнее, что он помнил, - как потягивал горячий пунш и слушал длиннейшую историю доктора, которую тот, казалось, никогда не закончит. Какой поразительно расслабляющий эффект возымел этот пунш на капитана, поскольку позже все поплыло перед ним в тумане. Ему грезилось, будто его, спящего, подняли два человека, которые вышли из-за стойки следом за миссис Уоггеттс, когда доктор Син позвал ее. Был ли одним из людей этот несносный причетник Миппс? Капитан лениво решил, что да, хотя он не был уверен. Нет, он положительно ни в чем не был уверен. Ему показалось, что его уложили в постель, но это же было глупо! Кто бы понес его туда? Неужели это доктор Син сказал Миппсу на лестнице, что сегодня он не поедет верхом даже за тысячу гиней, и что они должны хоть раз справиться без него.
   Затем ответил Миппс:
   - Эта желтолицая тварь охотится не на плотника Клегга, верно? Ладно, я пойду; вместе мы ему сегодня не нужны.
   Затем сон стал еще более путаным, чем раньше. В Коралловом море поднялся одинокий риф, и странная фигура на нем подзывала к себе. Капитану казалось, будто он стоит на палубе корабля, удалявшегося от рифа, и все это время человек продолжал звать. Весь экипаж собрался на палубе, и они осыпали двоих угрозами. Один из них был капитану знаком, это был тот человек, которого он не часто видел вне своих снов, а голос все так же молил вернуться. Команда вытолкнула вперед человека, который должен был вести переговоры; он был китайцем, и они обращались к нему, используя прозвище - Пит. Пит робко приблизился и пробормотал этому знакомцу, которого он величал капитаном, чтобы тот повернул корабль и подобрал того, кто звал с рифа. Доводы Пита явно были бессмысленными, поскольку стоило ему только повернуться, чтобы присоединиться к товарищам, как тот из знакомцев, кто был повыше, протянул руку и схватил китайца - он был одет в бедняцкий наряд кока - и воткнул ему в спину шило для заплетки каната, который услужливо подал ему его невысокий товарищ. Затем он приказал команде выбросить тело за борт, иначе их ждет та же учесть. Они повиновались, и корабль окружили акулы, клацавшие зубами.
   Затем ветер сменил направление и подул со стороны рифа, и старый знакомец приказал морякам подняться наверх и распустить паруса. Они угрюмо повиновались, но все же голос с рифа, слабевший с каждым мигом, звал их, а капитан и его помощник приказывали людям двигаться быстрей.
   - Живо наверх, черти! Живо! Живо! Поднимайтесь!
   Затем этот знакомец почувствовал на себе взгляд капитана (хотя тот до сих пор не был уверен, что видит сон) и бросился к нему с приказом лезть наверх, а когда капитан отказался, то его затащили наверх за руку. У сновидца закружилась голова, потому что паруса бились ему прямо в лицо, и он подумал, что сейчас выпустит их из рук - это было так похоже на его первый подъем на мачту! И он взмолился знакомцу, чтобы тот позволил ему спуститься вниз, но голос продолжал кричать:
   - Поднимайтесь, живо! Поднимайтесь!
   Парус отлепился от лица капитана, ветер растрепал ему волосы, и он сорвался, едва успев схватиться за опору (которая оказалась столбиком кровати), и парус упал на палубу, обернувшись постельным бельем, соскользнувшим на пол, но голос все еще не умолкал:
   - Поднимайтесь! Поднимайтесь!
   И капитан увидел перед собой знакомое лицо доктора Сина, а рядом с ним - причетника Миппса.
   - Да поднимайтесь же! - воскликнул священник. - Ну и горазды же вы поспать! Легче разбудить мертвеца. Клянусь, мистер Миппс, это истинная правда.
   Капитан потер глаза в третий раз.
   В открытое окно светило солнце и прохладный ветер задувал с моря.
   - Какого черта? - спросил капитан. - А, это ведь вы, доктор Син? Сколько времени?
   - Только что пробило десять.
   - Десять чего? - проревел капитан, вскочив с кровати.
   - Часов, - услужливо пояснил мистер Миппс.
   - Я проспал. Такого со мной еще никогда не случалось. Этот дурной сон был совершенно ужасным... Но что вам нужно? Что-то случилось?
   - Боюсь, что да, - тихо ответил доктор.
   - И я, - подтвердил мистер Миппс.
   - Что? Что не так? Что произошло?
   - Я пока толком не знаю, может быть, и ничего, но мне не нравится, как он выглядит.
   - Кто выглядит? - заорал капитан.
   - Мой дом, - ответил священник. - Одевайтесь побыстрей, капитан, надо сходить туда и взглянуть в чем дело. Мне кажется, там что-то не так.

Глава XX

  

УЖАСНОЕ ОТКРЫТИЕ

  
   КАПИТАН не заставил себя ждать, одевшись на скорую руку. Причетник тем временем сел на постель, и никто из присутствующих не посчитал это необычным или даже просто фамильярным. Время от времени капитан обращался к священнику с краткими вопросами, на которые доктор не отвечал, да и сам капитан, казалось, не ждал ответа. Священник стоял у окна, его седые волосы трепал сильный морской ветер, который гулял по комнате. Внезапно послышался еле слышный звук, будто что-то затряслось, и обернувшись, капитан и доктор увидели маленького причетника, который зашелся в приступе совершенно неуправляемого смеха. Слезы катились по его щекам, но все же он не смеялся, потому что не издавал ни звука. Только тело его содрогалось, и слезы текли по впалым щекам. Да, его одолел приступ неудержимого хихиканья.
   - Какого черта вас рассмешило? - пророкотал капитан и бросил в него подушку, целясь в голову.
   Почти в тот же миг Миппс пришел в себя.
   - Да чтоб я знал, - выдохнул он, - но благодарю вас за то, что отрезвили подушкой. Если б не она, думаю, меня б хватил удар.
   - Но что случилось? Из-за чего-то же вы так рассмеялись.
   - Если и так, хотел бы я это знать, - возразил причетник. - Даю вам слово, я в жизни не чувствовал себя подавленней, чем сейчас. Истинно говорю вам, никогда такого не было.
   Доктора Сина это происшествие ничуть не взволновало.
   Как только капитан оделся, все трое отправились к дому священника.
   - Ну и что же с ним не так? - спросил капитан, осматривая небольшой дом, что выглядел столь невинно в утренних лучах.
   - Вот это мы и хотим узнать, - ответил доктор. - Для начала я не знаю, как мы попадем внутрь, не взломав дверь. Все заперто, и, хотя мы стучали и колотили в двери и окна битый час, никто изнутри нам не ответил.
   - А мои люди в амбаре? Где они? - капитан оглянулся на здание, которое упомянул.
   - Боюсь, вы даете им слишком много вольностей, капитан. Бочка с ромом пуста, и почти все они все еще спят.
   Капитан выругался и пошел к черному входу. Здесь он поднял ступню и одним ударом выбил дверь внутрь так, что у креплений она треснула.
   - Как метко! - восхитился доктор Син. - Но кто заплатит за новую дверь?
   Капитан, впрочем, не обратил ни на него, ни на дверь никакого внимания и ринулся в дом. За ним последовали Миппс, и доктор, и Джерри Джерк, который появился будто из ниоткуда, и никто не заметил как.
   Кухня была пуста, поэтому капитан отворил дверь в столовую; здесь все еще было темно из-за затворенных ставен.
   Капитан метнулся к разбитому окну, распахнул его и отпер засов на ставнях, которые со скрипом отворились и пустили внутрь свет. Напротив окна, в углу лежали два моряка, которых оставили на вахте вместе с боцманом. Оба были связаны, и во ртах у обоих торчал кляп, но один из них шевелился. Капитан вынул складной нож и освободил его; моряк вроде бы начал приходить в себя.
   - Что все это значит, друг? - спросил капитан.
   Тот обернулся и показал на тело своего друга. Тот лежал, привалившись спиной к стене, и над ним зиял огромный порез на побеленной штукатурке. На стене виднелись кровавые следы. Затем капитан присмотрелся и понял, что горло несчастного было безжалостно проткнуто, хотя оружия рядом не было. Тело пригвоздили им к стене, а потом оружие вытащили, так что труп упал вместе со штукатуркой.
   - Это Билл Спайкер, сэр, - сказал моряк. - Мертв! Хороший был канонир, сэр. Мы хотели, чтоб он дрался с французами, сэр, - а он мертв!
   И моряк разразился рыданиями.
   Только после этого они услышали сверху стон.
   - Что это? - спросил Миппс, вновь начиная хихикать.
   Да, жуткая обстановка в доме священника этим утром подействовала на всех угнетающе.
   - Не уверен, что знаю, - ответил капитан, - потому что моя чаша страха уже переполнилась. Я не боюсь крови и не прочь подраться, но эти тайны отвратительны. Кто этот дьявол, что стонет там?
   - Наверное, Джоб Маллет, ваш боцман, - ответил моряк.
   - Или Рэш, раненый школьный учитель, - добавил доктор Син.
   Только Миппс не сказал ничего; он вышел из комнаты и теперь стоял в коридоре, задыхаясь от очередного приступа хихиканья.
   - Разрази гром этого причетника! - воскликнул капитан. - От его хихиканья мурашки по коже. Что его теперь щекочет?
   - Расшатанные нервы, - пробормотал священник и прошел мимо капитана вверх по темной лестнице к спальне.
   Здесь, в постели, где прошлой ночью они оставили мистера Рэша, на спине лежал толстый боцман. Его лицо было накрыто ночным колпаком, а изо рта торчал кляп. Это он издавал ужасные стоны.
   Капитан стянул с постели белье и увидел, что его преданный помощник привязан к кровати. Когда он разрезал веревки и помог ему встать, боцман посмотрел на него с благодарностью, в которой мелькало беспокойство, и признался, сам стыдясь своих слов, что еще никогда не проводил столь ужасной ночи, и что священник Син, не при нем будь сказано, наверное, сам дьявол, раз может спать в этом одержимом бесами доме.
   Доктор Син спустился за бутылкой бренди и налил боцману хорошую порцию спиртного, угостив заодно и второго моряка, который поднялся следом за ними.
   - Куда делся учитель? - спросил капитан.
   - Пропал.
   - Пропал? - повторили все хором.
   - Так точно, сэр, пропал! И если человек может лишиться души и тела, так я скажу, что он из таких. Я трезво и торжественно заявляю, что видел, как его подняли и отнесли вниз люди со светящимися лицами.
   - Светящимися лицами? - прорычал капитан.
   - Да, сэр, парни, у которых кожа светилась. Я бы вот никогда не поселился ближе чем за сотню миль от Ромни-марш, даже если бы мне положили в год тысячу гиней. Нет, ни за что! Раз уж мы заговорили о дьяволах, так это место ими провоняло!
   - Ну-ка, послушай, друг мой, - велел капитан. - Давай-ка соберись и расскажи мне, что произошло.
   - Так я и расскажу, - ответил боцман, - потому что ничего страннее и быть не может.

ГЛАВА XXI

  

РАССКАЗ БОЦМАНА

  
   - С ТЕХ пор, как вы ушли, сэр, примерно с час ничего не происходило, зато потом все будто начало нагонять потерянное, да как понеслось! Я сидел за дверью этой самой комнаты, и она была приоткрыта - за дверью, потому что тошно было от вида лица этого школьного учителя. Думаю, вы сами понимаете, сэр, что это сложно назвать приятной физиономией, особенно когда оно настолько избито. Несчастный Билл Спайкер и Морган Уолтерс спали внизу, потому что мы уговорились, что я возьму на себя первую вахту.
   А потом ребята принесли нам без разрешения рому из амбара, и мы все выпили по чуть-чуть, хотя я-то почти всю свою порцию сохранил до конца вахты, потому что решил выпить ее перед сном. Но даже эта капля стала клонить меня в сон, и я начал думать, что следующий час, когда я наконец разбужу Билла Спайкера, никогда не закончится.
   Вскоре я услыхал шум копыт. Я подошел к окошку на лестнице и выглянул. Прямо на дороге были те всадники, которых я видел прошлой ночью. Я знал, что это они, я видел их лица, знаете, но внезапно меня схватили сзади и потащили по лестнице. Я дрался, как мог, но от платка, который мне запихнули в рот, исходил какой-то пленяющий запах, и мне показалось, что меня подняли на плечи четверо. Я не видел их лиц, но пока меня несли, я помню лишь, что заметил, как школьный учитель отправился вниз тем же манером, разве что несли его двое. Может, это от того, что я тяжелей, или от того, что его спускали, а меня поднимали, или от того, что те, кто держали меня, были настоящими или мерещились мне, но вот точно скажу: у этих двоих, что тащили учителя - существ, как я могу их назвать, хотя они слегка походили на людей - у них были такие же светящиеся лица, как у тех всадников-демонов, а дальше я ничего не помню, пока не проснулся от ужасного крика внизу.
   Я подумал, что это сон, но теперь-то понимаю, что это бедный Билл издал свой последний крик на земле, вот. После я опять уснул, затем меня разбудил стон, и я понял, что это я сам издаю такие звуки, а потом, крайне нескоро, явились вы и развязали меня, вот как, и это все, что я знаю, так что да поможет мне Бог, сэр! Но этого достаточно для одной ночи, и я думаю, вы со мной согласитесь.
   Затем Морган Уолтерс поведал, что видел этой ночью, и его рассказ в некоторых местах совпал с рассказом боцмана.
   Он вскоре погрузился в глубокий сон, но проснулся с чувством, что что-то не так. Он попробовал пошевелиться, но не смог, больше того, он едва мог дышать. Единственное, что он видел, это две темные фигуры, которые двигались в комнате, но их лица были освещены странным светом. Они вышли из комнаты, и добрую сотню лет Морган выбирался из своих пут и почти сразу понял, что его товарищ занимается тем же. Говорить они не могли, потому что, попытавшись, поняли, что каждый вздох, который они делали через тряпку, пропитанную наркотиком, подавлял их чувства. Вскоре Моргану показалось, что он слышит стук копыт. Он звучал так, будто по дороге шел табун лошадей-тяжеловозов - "тлип-тлоп" слышалось с улицы, медленное такое "тлип-тлоп", и лошадей было много. Именно такими словами он описал произошедшее. Затем он услышал, что товарищ вздохнул с облегчением, и увидел, как тот встает, потому что наполовину избавился от пут. Морган не мог объяснить, почему - то ли, чтоб впустить свежий морской воздух, то ли от того, что он тоже услышал лошадей и хотел взглянуть на них, но Билл Спайкер пошел к разбитому окну и отпер ставни. Задыхаясь, Морган почувствовал, как прохладный воздух наполнил комнату, а затем он будто вновь провалился в сон, и следующее, что он услышал, это смертный крик, а когда обернулся, то увидел, как Билл припал к стене и никак не мог отлепиться от нее, потому что в горле у него торчало что-то острое. От невероятного ужаса и изумления у Моргана прибавилось сил, и он каким-то чудесным образом встал на ноги. Между ним и агонизирующим трупом, который был его товарищем, стоял человек - желтолицый человек - тот моряк-мулат. Одной рукой это создание вырвало гарпун из стены и тут же вонзило назад сквозь окровавленное горло моряка. Эта картина осталась в памяти Моргана до странности живой, и он помнил, как удивился, почему на желтой руке, которая вытаскивала из плоти смрадную сталь, не было следов крови. Тело Билла Спайкера опустилось бесформенной кучей на пол, а рука метнулась ударить Моргана, но в этот миг он потерял сознание и больше ничего не помнил.
   - Этот мулат дотронулся до тебя? - спросил капитан, и его голос прозвучал внезапно и громко, так что все в комнате заметно вздрогнули. - Подумай хорошенько, друг.
   - Это я точно могу сказать, сэр. Уверен, что нет!
   - И все же кто-то свалил тебя с ног!
   - Да, вроде так, сэр, но, может, я просто опять потерял сознание. Раньше я никогда не падал в обморок, так что все может быть. Или это тот вонючий платок.
   - Что-нибудь еще помнишь?
   - Разве только одно, хотя не могу поклясться, приснилось это мне или нет. Мне показалось, что, когда я более-менее пришел в себя и начало светать, потому что комнату залил жиденький свет, что-то неожиданно зашло в комнату и затворило ставни. Затем я опять задремал, и мне приснилось, что какие-то люди пытались разбудить меня и колотили в ставни, а затем, наконец - как мне кажется, прошло несколько часов, - пришли вы, сэр, и освободили меня.
   - Постой-ка, - сказал капитан. - То, что заперло ставни - это был человек?
   - Да, что-то вроде.
   - Вроде кого?
   - Знаете, сэр, он был похож на одного из этих дьяволов, которых я видел, когда они уходили ночью из комнаты. А еще он напомнил мне... Да, точно! Напомнил мне вот этого джентльмена, который стоит у двери - причетника. Честно говоря, сейчас, когда я думаю об этом и гляжу на него, то вспоминаю, что он мне снился этой ночью.
   - Преогромнейшее вам спасибо, - ответил мистер Миппс, который действительно стоял в дверях и слушал рассказ, - но вы уж не беспокойтесь так меня застаскивать в это дело, приятель. Даю вам слово, что мы здесь жили весело и беззаботно, пока вы, люди Короля, сюда не явились. А что до толков о демонах и всего такого, то, конечно, всегда ходили такие слухи, но с тех пор, как вы, ребята, высадились, об этом только и говорят, да еще об убийствах. Интересное дело, мы-то раньше об этом и не слыхали, кроме как, конечно, в церкви, где говорили, что убийства случаются. Мы были так счастливы и довольны в нашей маленькой и чудной деревне, как только можно себе вообразить, да! Но теперь! Да поможет мне Бог! Вы, ребята, превратили наше славное местечко в какой-то вечный ведьмин шабаш, вот что вы сделали. Вы здесь всего два дня, а у нас уже произошло два убийства - по одному в день - и если вы останетесь здесь на год, то сами посчитайте - в нынешнем году убьют триста шестьдесят пять человек. Конечно, для моего дела - это хорошо, тут я ничего не говорю. Так что идите, убивайте, раз на этом сердце успокоится, а я смогу делать гроб каждый день, но вот обвинять меня в этом не надо, и, больше того, я протестую, чтобы я кому-то снился, так что следующей ночью не вовлекайте меня в свои приключения, потому что мне такое дело не нравится.
   Сказав это, Миппс шагнул к телу Билла Спайкера, достал свою футовую линейку, измерил его и записал измерения в грязную книжечку.
   После этого капитан пошел в амбар и задал своим все еще сонным морякам головомойку. Он поставил боцмана охранять тело и попросил доктора Сина позавтракать вместе в таверне. Поскольку учителя больше не было, а, значит, не было и занятий, Джерри Джерк удостоился почетной чести прислуживать им.
  

Глава XXII

КУРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР ЗА ЗАВТРАКОМ

  
   ЗА ЗАВТРАКОМ Джерри хорошенько пригляделся к священнику и к капитану. Капитан вел себя мрачно и угрюмо. Он обдумывал то, что никак не мог разрешить, то, что лежало вне его кругозора. Напротив, доктор Син, казалось, был готов обсуждать все эти прелюбопытнейшие события, но под его тихой, интересной и вежливой беседой тлел безымянный ужас, который то и дело вспыхивал пламенем фанатичной ярости - ярости против видимого бездействия капитана, который не делал ничего, чтобы найти и пленить таинственного мулата. Но священник никогда не заходил чересчур далеко и никогда не говорил ничего, чего не смог бы смягчить его такт; на самом деле он изо всех старался не рассориться с капитаном, как уже сделал сквайр, поскольку за грубой внешностью капитана таилась крайняя чувствительность, которую он выказал, когда не стал ничего делать, чтобы залатать ссору со сквайром.
   Итак, Джерри наблюдал за ними, пока они завтракали в зале таверны, отделанным камнем; он старался держать под рукой все, что мог, и больше всего страшился, что его отпустят.
   Вскоре капитан обернулся к нему и поинтересовался, завтракал ли он. Джерри ответил, что, конечно же, он съел кусочек-другой, но эта жареная рыба всегда так вкусна вместе с хлебом, и маслом, и молоком... Он поспешно принял приглашение капитана взять стул и угоститься с ними.
   Капитан встал, набил трубку и зажег ее; доктор сделал тоже самое. Затем они оба отодвинули тарелки к центру стола и поставили локти на расчищенное место, а Джерри, точь-в-точь судья в какой-то странной игре, глядел на противников, пока они демонстративно посасывали свои трубки, время от времени выпуская предупреждающие клубы дыма над столом, прежде чем началась всамделишная схватка - да-да, истинная борьба умов, где каждый желал убедиться, как много знает (или только догадывается) другой об этих странных событиях, но в то же время боялся выдать, что знает сам. Итак, Джерри глядел на них, уверенный в том, что борьбы не избежать, и гадал, на чьей стороне его позовут биться и чем это все закончится. Однако он не забывал и есть, и ел усердно, потому что одна из его максим гласила: "Ешь, когда можешь, а думай, только когда приходится".
   Капитан заговорил первым.
   - Доктор Син, вы ведь слышали, как я вчера говорил на дознании, что я - не стратег, а только боец?
   - Слышал, - подтвердил священник.
   - Я знаю всякий корабль изнутри, снаружи и вокруг, но, помимо этого, не так уж много о чем имею представление, и, конечно, если честно, почти ни о чем не знаю досконально. Но в свое время я повидал всякое... Любой путешественник обречен видеть многое, и как всякий, кто путешествует, я запомнил лишь несколько вещей, которые не касались моего дела; прочее я позабыл. Вы - человек другого толка, вы ученый и тоже много путешествовали. Тот, кто может использовать книжные знания, когда встречается с чем-то новым, - тот, наверное, может объяснить, что беспокоит меня сейчас. Я дремуч, а вы - нет.
   - И что беспокоит вас, капитан? Наверняка что-то, что имеет отношение к этим убийствам, которые полностью захватили наши мысли?
   - Осмелюсь сказать, именно что-то, - медленно промолвил капитан, взвешивая каждой слово. - Хотя, может быть, и ничего. Я не могу связать две вещи воедино, но все же у меня есть чувство, что я должен бы смочь. Нет, я пытался и пытался упорно, пытался сейчас во время завтрака, и это меня беспокоит. Я ведь человек действия, и раздумья всегда заставляют меня сильно встревожиться. Вы можете посмеяться над тем, что я собираюсь вам рассказать, и если так, то я не обижусь. Я сам бы именно так и поступил, если б кто-то рассказал мне то, что я хочу вам поведать, - капитан замолк, будто хотел помолчать, опасаясь, что ему не поверят. - Что-то... Ладно, первым делом я скажу, что на первый взгляд это звучит смешно, но это что-то... Я видел это сам.
   - Рассказывайте же, - попросил священник, наклонившись над столом.
   Капитан сел на стуле прямо, вынул трубку изо рта и заговорил так, будто повторял заученный урок, который он не понимал.
   - Однажды на Кубе, в кубинском городке - не помню точной широты и долготы, но это не важно. Я и названия города не припомню, и что я там вообще делал, однако к истории это не имеет никакого отношения.
   - Продолжайте.
   - Итак, в этом кубинском городке я видел, как умирает старый священник. Знаете, он был мертв, как этот стол, и доктор это подтвердил, и я это понимал. Так вот, представьте мой ужас, когда через полчаса после смерти старик встал, зашел в соседнюю хижину, а затем жестоко и холодно заколол спящего ребенка.
   Доктор никак не отозвался и лишь глядел на капитана. Джерри оторвался от еды и уставился на доктора Сина. Тот был бледен, очень бледен.
   Затем капитан навис над столом и продолжил говорить, но уже не как заученный урок, потому что в его голосе звучал ужас и вина, и потому Джерри перевел на него взгляд.
   - Позже я узнал, что мертвец питал долгую неприязнь к соседу. Месть, которую он не исполнил при жизни, свершилась после смерти. Это было дьявольски необъяснимо.
   - Дьявольский трюк, - пояснил доктор. - Этот человек притворился мертвым нарочно, - а именно, чтобы заставить соседа потерять осторожность. Конечно, он не был мертв. Это было бы против всех законов природы - человек не может встать, пойти и совершить жестокое убийство через полчаса после кончины! Чушь, невообразимая чушь!
   - Я допускаю, что это против законов природы, - продолжил капитан, будто так и думал, что его истории не поверят. - Я прошу прощения за мои слова, но кто вы, доктор Син, и, если уж на то пошло, кто я, чтобы утверждать, каковы эти законы, или осмеливаться утверждать, где и как они действуют? Со своей стороны, я бы скорее задался вопросом о собственном невежестве, чем подвергал бы сомнению законы природы.
   - Но каким образом вы хотите намекнуть на связь между этой историей и нашей нынешней бедой в деревне, которую принес этот моряк, жадный до убийств?
   - Да только то, - выделил голосом капитан, - что когда вы увидели этого самого моряка, жадного до убийств... Помните, в ту ночь у амбара? Тогда я заметил, что вы внезапно замерзли, вас била дрожь.
   - Болотная лихорадка, - быстро вставил священник. - Она часто меня мучает. Бедный старый Пеппер обыкновенно говорил, что это из-за малярии, которую я тяжело перенес в Чарльстоне, в Каролине. Тогда я чуть не умер. Яд комара подарил мне жесткую болезнь. Осмелюсь сказать, что Пеппер был прав: приступы часто повторяются. Как только на болотах поднимается туман, меня бьет дрожь.
   - О, тогда один из моих доводов разбит в пух и прах. Однако у меня есть другой. Предположим, что ваш приступ лихорадки не имеет никакого отношения к случайной встрече с тем моряком.
   - Разумеется, - пробормотал доктор. - Это же чепуха!
   - Допустим. Тогда скажите, заметили ли вы, что канонир Билл Спайкер нес всю бочку с ромом в одиночку?
   - Нет. Этого я не видел.
   - Как и сам Билл Спайкер, можете быть уверены, иначе бы он сильно возражал. Но заметил я, потому что мой долг следить, кто из моих людей работает усердней. Вы же понимаете, что, когда речь идет о повышении, я должен составить собственное мнение.
   - Не вижу, как это связано с той историей, - заметил доктор. - Человек, увиливающий от работы, - весьма обычное дело.
   - Не в том случае, когда этот человек зарекомендовал себя, как деятельный и усердный помощник. Вот что удивляет меня больше всего. Сейчас я пришел к заключению, что всякий раз, когда мулату приказывали работать в одиночку - одному, понимаете, без помощи других моряков - о, тогда он мог выполнить все, что угодно. Но когда он работал с кем-то, казалось, что он, вопреки всему, становится совершенно бесполезным.
   - Вы назвали себя дремучим и утверждаете, будто я не такой, но, похоже, вы видите неявные и скрытые вещи, гораздо лучше, чем я, и мне даже сложно уследить за вашей мыслью.
   - Через мгновение вы все поймете, - робко отозвался капитан. - Боюсь, я выбрал плохой способ подойти к делу. Но я говорю как привык; нечасто мне приходилось произносить речи.
   - Тогда продолжайте, как вам привычно, - попросил священник.
   - Тогда я вспомнил, что за все мое короткое знакомство с мулатом я никогда не видел, чтобы он действительно общался с кем-то или чем-то. И еще я припоминаю, что люди усердно старались его избегать - а именно, держаться от него подальше.
   - Это вполне нормально, - пояснил священник. - Обычная неприязнь белого человека к туземцу. Совершенно естественно.
   - Да, совершенно естественно, - согласился капитан Колльер. - И я думаю, к этому можно добавить неприязнь англичан ко всему необычному и таинственному.
   - Осмелюсь согласиться.
   - В этом я уверен, - продолжил капитан. - На самом деле я зашел так далеко, что спросил у боцмана, кто чаще всего имел дело с этим парнем и трогал ли он его.
   - Трогал? Что вы имеете в виду? - спросил священник, который начал смутно понимать, к чему клонит капитан.
   - Трогал, дотрагивался, - с нажимом повторил капитан. - Боцман ответил "нет", и что он не обращал на это внимания, потому что думал, будто этот чудной парень - я сейчас точно передам его слова - "этот чудной парень с мордой мертвеца, который и не пьет, и не жрет, как мне известно, не из тех парней, до которых почтенный моряк готов дотронуться".
   Джерри опять посмотрел на доктора. Тот был бел, как белоснежная скатерть на столе. И все же он притворялся, что не вполне понимает намеков капитана.
   - А теперь, - поинтересовался капитан, - как бы безумно это не звучало, видите ли вы связь между этими двумя случаями? Любому путешественнику или тому, кто читал книги о путешествиях, ясно, что некоторые из этих заморских мерзавцев, особенно священники, обладают странными и жуткими дарами, которых мозг белого человека понять не может, и я хочу знать, видите ли вы между этими случаями связь.
   Рука доктора Сина так дрожала, что черенок трубки, зажатой между его большим и указательным пальцем, треснул. Казалось, никто этого не заметил, несмотря на то, что из трубки на скатерть выпали раскаленные угольки и прожгли в ней множество дыр, прежде чем погаснуть.
   - Так видите ли вы связь, доктор Син? - еще раз спросил капитан, наклонившись над столом так, что их лица почти соприкасались.
   Доктор Син не ответил.
   Капитан еще раз повторил свой вопрос - сделав на нем особой упор и вложив всю силу, которую только мог придать своему убедительному голосу:
   - Связь между священником с Кубы, который смог совершить преднамеренное убийство после смерти, собрав в кулак свою огромную волю отомстить тому человеку? Я спрашиваю, видите ли вы связь между ним и человеком, которого бросили умирать на коралловом рифе в южной части Тихого океана, и он смог пройти полсвета за своим убийцей в звероподобном остове мертвого себя? Я не могу этого понять, равно как и вы, но я воображаю, что вижу, будто они подобны друг другу, и я хочу знать только одно - видите ли это вы?
   И тут доктор Син сделал удивительную вещь: он медленно поднял голову так, что его лицо оказалось на одном уровне с капитанским, встретился с ним взглядом, а затем, растянув губы и обнажив зубы, он медленно выдавил, как показалось, из самых глубин своей души улыбку - замерзшую улыбку, которая сияла на его лице по меньшей мере четверть минуты, прежде чем он заговорил.
   - Вы поистине потрясающий человек! Капитан короля, да? Клянусь, вы ошиблись с делом.
   И священник нарочито похлопал капитана своей белой рукой по грубой щеке, будто капитан был ждущим похвалы ребенком или щенком, которого раздразнили.
   - Разрази меня гром, что вы имеете в виду под делом? - прорычал взбешенный капитан. - Ошибся с делом?
   - Вашу профессию, - спокойно ответил доктор Син, надев плащ и шляпу.
   - За кого же вы меня тогда принимаете?!
   - За того, кто вы есть, сэр, - ответил доктор Син, положив пальцы на дверную щеколду. - За совершенно занятнейшего и слегка забавного старого морского волка, загоревшего до цвета сервировочного столика из красного дерева, и у которого за спиной так много фантазий, что еще чуть-чуть - и его позвоночник надломится.
   Капитан был так ошарашен внезапным поведением доктора, что только глядел на него и хватал ртом воздух. Доктор Син совершенно непринужденно отворил дверь.
   - Интересно... - заметил он тихо, почти нежно, как показалось Джерри.
   Капитан, сделав над собой титаническое усилие, смог выплюнуть:
   - Что?
   - Почему ваша мать послала вас в море? Ведь мир потерял в вашем лице, сэр, аптекаря, да-да, сэр, - аптекаря, и какого поистине аптекаря! С великолепным вдумчивым умом!
   К изумлению капитана и удивлению Джерри, священник вышел вон, прикрыв за собой дверь.
   Капитан лишь неподвижно глазел на закрывшуюся дверь, в то время как Джерри, который не нашел в ней ничего интересного, уставился на капитана, который неожиданно взорвался, и его гулкий морской голос загремел:
   - Аптекаря! Со вдумчивым умом! Какого дьявола он этим имел в виду?
   Джерри не сводил взгляда с капитана. Разумеется, ему никогда не доводилось видеть никого, кто был бы меньше похож на аптекаря, чем капитан. Даже в самых буйных фантазиях он не мог представить себе капитана смешивающего лекарства или проводящего эксперименты.
   - Мне кажется... - начал он, но осекся.
   - Что? - прогремел капитан с кажущейся готовностью принять любое мнение.
   - Мне кажется, сэр, что доктор Син немножко на голову того... Безумен.
   - А мне кажется, мальчик на побегушках, - ответил капитан, будто ценил мнение Джерри Джерка не меньше своего, - мне кажется, что ничего подобного. Он только притворяется безумным. Он должен был сделать что-нибудь, чтобы выйти отсюда, и потому назвал меня тем словом, которое, он был уверен, на мгновение ошеломит меня. Он ведь знает, что я необразован, и ему это удалось. Если и есть на свете человек, который не годен быть аптекарем, так это я. Аптекарь со вдумчивым умом!
   Затем капитан сел назад в кресло и принялся смеяться до тех пор, пока по щекам у него не потекли слезы, и Джерри ничего не оставалось, кроме как присоединиться к нему, хотя он понятия не имел, над чем смеется капитан. Наконец, капитан остановился и тут же внезапно помрачнел. Он встал и взял Джерри за плечи.
   - Послушай, мальчик, - сказал он. - У нас с тобой есть тайны, о которых мне известно. Мне неизвестно, какого дьявола ты делал на болотах позапрошлой ночью, но я прекрасно знаю, что ты видел, как школьный учитель убил Пеппера.
   - Знаете? - воскликнул Джерри, откровенно изумленный. - Доктор Син, должно быть, рассказал вам, потому что я-то молчал как рыба.
   - Я все знаю, мой мальчик, потому что прятался в той же канаве рядом с тобой. Теперь послушай-ка. Я наблюдал за тобой и думаю, что тебе можно довериться. Мы вырвем лист из книги приходского священника. Мы раскроем эту тайну. Мы разгоним всю таинственную пелену над этим чертовым болотом, а что до аптекарей, то, разрази меня гром, мы ими станем. Мы поймаем его на слове.
   - Станем аптекарями, сэр? - спросил Джерри, еще больше сбитый с толку.
   - Да! - воскликнул капитан и потрепал своими ручищами Джерри по плечам. - Разве аптекари не проводят эксперименты?
   - Осмелюсь сказать, что да, сэр, - отозвался Джерк.
   - И мы их проведем, мой мальчик, - беззаботно сказал капитан. - Мы расставим ловушку, чтобы заманить в нее эту тайну. О, это будет большая ловушка! Настолько большая, чтобы удержать всех убийц и мулатов на этих болотах, и демонов-всадников, и, конечно, нельзя забывать о гробах в лавке Миппса и о эльзас-лорренском вине в здешнем погребе. Мы всех поймаем, мальчуган, и вдумчиво изучим. Да, черт возьми! Мы изучим их снаружи и изнутри, при свете дня и ночи. А когда мы покончим с этим, что ж, мы отдадим их палачу - старому, опытному палачу, который повесит их подсушиться. Никому ни слова, мой мальчик, ни слова. Вот тебе четверть гинеи, чтоб попридержать язык, и жди от меня весточки до конца сегодняшнего дня, потому что завтра вечером мне будет нужна твоя помощь.
   И с этими словами капитан ушел. Он буквально выбежал из дверей, оставив Джерри в смятении.
   - Что ж, - сказал он сам себе, - если кто-нибудь когда-нибудь заслуживал позавтракать в третий раз, так это я, а завтрак как раз здесь. Они оба в бешенстве, сошли с ума, но как же чудесна та дорога, по которой они, кажется, решили меня провести.
   И, опустив в карман прелестную четвертушку гинеи, Джерк вновь яростно напал на еду.
  
  

Глава XXIII

ЮНЫЙ РЕКРУТ

   - ВОТ вспомни о нем, и он тут как тут, - сказала миссис Уоггеттс, как только зашла в гостиную вместе с мистером Миппсом. - И ест. Только еда увеличивает жир, не так ли, мистер Миппс? Но мне кажется, что у вас-то никогда не было жира, о котором стоило бы упоминать. Будь кто-нибудь из рода человеческого одной из семи тощих коров, приснившихся фараону, то это были бы вы.
   - Я худ от тяжелой работы, миссус Уоггеттс, - возразил мрачный причетник. - От тяжелой работы и тайных планов. Вряд ли что-то из этого причинит нашему маленькому Джерри вред.
   - Что до работы, - ответил Джерри, заглотив еще один кусок, - думаю, что я не даю повода жаловаться на себя, да, миссус Уоггеттс?
   - Конечно, нет, мой мальчик, - любезно сказала та.
   - Это славно, - отозвался Джерк и добавил, обернувшись к причетнику: - А что до тайных планов, мистер Причетник, откуда вам знать, что я их не строю? Некоторые местные жители так заняты своими делами, что, вероятно, им некогда заметить, что делают остальные. У меня множество планов, да. Я думаю о них весь день, истинная правда, и они мне даже снятся.
   - И как я заметил, они даруют тебе редкую способность истреблять припасы миссус Уоггеттс, - сухо отметил причетник.
   - Друг мой, могу вас уверить, что я только рада, когда он пользуется всем, что у меня есть, - возразила хозяйка. - Мне нравится, что он хорошо ест, и через год-другой из него получится славный парень.
   - Да, это правда, - воскликнул юный Джерк. - И когда я стану палачом, то и не подумаю забывать старых друзей. Я буду приходить к вам из города, миссус Уоггеттс, каждое воскресенье, даю честное слово! И мы будем слушать проповедь священника Сина, прямо как сейчас, а мистер Миппс будет провожать нас до скамьи, и все станут оглядываться, и глазеть на нас, и говорить: "Ого, это же Палач Джерк!". Затем мы вернемся назад и съедим что-нибудь на ужин, если, конечно, я не буду ужинать со сквайром в здании суда.
   - Вот это вряд ли, - перебил его Миппс.
   - А после ужина я буду рассказывать вам истории об отвратительных зрелищах, которые видел в течение недели, и ужасных вещах, которые делал, и даже причетнику Миппсу придется попыхтеть, чтобы сравниться со мной в страшных историях, обещаю.
   - Пфф! - захихикал Миппс, - Разрази меня гром на этом самом месте и тут же похорони в гробу, если этот парень Джерри Джерк не насмешил меня. Посмотрите на него, миссус Уоггеттс. Сделайте мне одолжение, вглядитесь в него хорошенько. Только не откладывай еду, Джерри. В твои годы у меня тоже были такие взгляды, да. Но позже мне не досталось тех возможностей, что есть у тебя. Ха, в тринадцать лет я рос среди своих забав, как этот Джерк. К черту сладости, да, Джерри? Он из тех, кто перерос подобный мусор с первого качка колыбели. Этот Джерри Джерк - мужчина. Да, благослови вас Бог, он - мужчина больше, чем многие, которые мнят себя ими. Да, больше мужчина, чем некоторые, кто делает мужскую работу.
   - Истинная правда, - сказала миссис Уоггеттс, охотно согласившись с причетником. - И не забудьте, что у него есть кусочек земли на болотах, так что он - настоящий болотный землевладелец.
   - Об этом я помню, - ответил Миппс, - и я уже кое-кому рассказал, как сейчас обстоят дела у Палача Джерка. И я заставил этого кое-кого увидеть, что пусть он только дитя по возрасту, но отнюдь не ребенок по своим делам, и этот кое-кто со мной согласился, миссис Уоггеттс, согласился в том, что тогда несправедливо не дать ему всех привилегий жителя на болотах, и я ручаюсь, что Джерк не опозорит меня тем, что не воспользуется ими.
   - Думаю, что нет, мистер Причетник, когда узнаю, что это за привилегии.
   - Слушай сюда, и я тебе расскажу, - ответил причетник.
   - И слушай хорошенько, - добавила миссис Уоггеттс, - потому что то, что хочет сказать мистер Миппс, вовсе не шутки.
   - Я весь превращусь в слух, - ответил Джерк, - как только мистер Миппс дойдет до дела. Я весь в предвкушении, но ведь нет смысла слушать до того, как он начнет, правда?
   - Джерри, - сказал причетник, - ты просто очень сильно на меня похож. Тебе стоило бы жить в то время, когда я был юнцом. Мы бы ушли с тобой в море и попали бы к интереснейшим джентльменам. О да, они были крайне интересными. И отчаянными тоже. Характер у них был крут - не найти круче, но я на них не злюсь за все пинки, которыми они меня одаривали. Ведь это сделало из меня мужчину, юный Джерк. Скажу тебе, мастер Джерри, что морские приключения были погаными, как эти люди, а они были погаными, черт возьми! Да, все эти буканьеры, пираты и прочие... Но какими бы погаными они не были, кое-что хорошее они сделали; они сделали из меня человека, Джерри. Я никогда б не стал таким, как сейчас, если б эти злодеи по доброте душевной не выбили б из меня дурь.
   - Не стали бы? - спросил Джерри.
   - Никогда! - убежденно воскликнул причетник и продолжил: - Но, знаешь, у тебя есть передо мной преимущества, каких у меня не бывало. Мне пришлось выучить все хитрости своего дела, и мне пришлось заплатить за опыт. У меня не было ни доброго друга, который бы научил меня, ни благосклонного старого дядюшки, который бы заплатил за меня. Нет, я должен был выложить деньги и учиться сам! Но, Боже мой! Прежде чем мы с этими людьми поладили, я заставил их всех бояться меня. Даже самому Ингленду были не по нраву мои приступы ярости, и, когда я, как обычно, был ослеплен яростью... О, знаю твердо, он боялся меня до оцепенения. Только один человек превосходил меня, пока я ходил по золотым морям, и этим человеком был Клегг. Знаешь, Джерк, я ведь служил на его корабле. Я был плотником, - главным плотником, представь себе - у Клегга! У самого Клегга! И на его собственном корабле, да. Он звался Имоджен. Я никогда так и не узнал, почему он так назвал корабль. Для пиратского корабля это имя было чересчур высокопарным, но тогда Клегг был настоящим джентльменом в своих пристрастиях. О, я помню, как однажды он мирно сидел на крыше рубки и читал Вергилия, причем не нашем простом языке, нет. Он читал его по-чужацкому, на котором его написали впервые, как он мне сказал. И ты никак не мог бы взять в толк, что этот кроткий парень, который так мирно читает ученые книги, вероятно, всего полчаса назад вздернул бунтовщика на реях или заставил толстого богатого торговца пройтись по грязной доске. О, нет, он был странным, и это точно был чертов старый пират Клегг. Я бы снимал перед Клеггом весь день новую шляпу, если бы она у меня была, даже если б я был Кентерберийским архиепископом, а он - всего лишь моряком с дырой в кармане. А с Инглендом все было иначе, как я уже сказал, хоть я соглашусь - он мог бы побить самого дьявола в богохульстве, когда раздражался. Нет, его я не боялся. Он из тех, кого можно понять. Но Клегг - о, он совсем другое дело. Покажите мне человека, который может понять Клегга, и я сделаю его магистратом Ромни-марш! Да нет, королем Англии, если б у меня была такая возможность. Был только один человек, от которого у Клегга волосы вставали дыбом, и это был тот ублюдок, кубинский священник. Но у него была дьявольская сила, да. Брр!
   Причетник умолк. Его собеседники, не отрываясь, глядели на него и заметили, что его кожа покрылась мурашками. Что за ужасная сцена предстала мысленному взору этого маленького человечка? О, кто бы мог об этом поведать? Ведь каждый, кто служил на "Имоджен", один за другим, пал от жестоких погибелей в чужой земле, и с тех пор, как Клегга повесили в городе Рай, лишь только Миппс остался в живых из команды печально известного кровавого корабля.
   - Прошу, продолжайте говорить о насущном деле, мистер Миппс, - попросила миссис Уоггеттс. - Хоть я и могу слушать день напролет, как вы философствуете и читаете мораль, но юный Джерк прямо горит от нетерпения. Правда, Джерри?
   - Да, - подтвердил Джерри. - Пожалуйста, продолжайте, мистер Причетник.
   - Разумеется, - согласился мистер Миппс. Ты, наверное, сейчас дивишься, Джерри Джерк, как так вышло, что такой рубака, как я... Или, точнее, каким я был, когда красивым, стройным юношем крепко стоял на борту "Имоджен"... Да, так вот, ты, наверное, гадаешь, как я стал причетником и начал жить скучной и пресной жизнью обыкновенного деревенского жителя. Ну, скажу тебе теперь прямо, как мужчина мужчине, и когда я расскажу тебе, о, ты поймешь всю глубину той тайны, в которой я завяз.
   Причетник ударил рукой по столу так, что тарелки подпрыгнули и приземлились совсем в иных местах, и три слова, которые он выкрикнул, как только его кулак врезался в дерево стола, были: "Я не смог!"
   - Не смогли что? - спросил Джерри. Из-за беспокойства за сохранность тарелок он не уследил за мыслью причетника.
   - Не смог вести деревенскую жизнь после веселья в море.
   - Но вы ведь начали ее вести, мистер Причетник, и даже сейчас ее ведете, - возразил Джерри с ноткой сарказма в голосе.
   - А ты очень славно притворяешься, не так ли, Палач Джерк? - подмигнул ему мистер Миппс. - Клянусь, на этой стезе ты большой знаток. Скажу я вам, что притворство - это хорошо, но людям крепким духом лучше говорить правду в лицо. И я собираюсь говорить с тобой прямо, потому что верю, что если и живет на свете парень крепче всех духом, да еще похожий на меня, то это - Палач Джерк.
   - Прошу, продолжайте, мистер Причетник, - попросил Джерри, чувствуя себя необычайно важной персоной.
   - Да, да, продолжайте, - поддержала его миссис Уоггеттс. - Мне не терпится узнать, как он это примет.
   - А вы сомневаетесь? Я - нет, - ответил Миппс. - Голову даю на отсечение, он примет это как мужчина, правда, Джерри?
   - Отвечу вам, как только узнаю, о чем вы.
   - О, каким старым болтуном я стал! Было время, когда я и слова не молвил, просто брал и делал. Да-а, я был из тех, кто делал. И делал много и быстро.
   - Спасибо, мистер Причетник, об этом мы хорошо знаем, - сказал Джерри. - Знаем и о том, что вашим словам можно доверять.
   - Будь в этом уверен, - заметил мистер Миппс. - Как и в том, что в будущем можешь рассчитывать, что я буду стоять за тебя горой, пока ты идешь со мной одним курсом.
   - Ловлю вас на слове, - ответил Джерк. - Так, может быть, вы теперь продолжите?
   - Хм, - сказал причетник. - Я должен начать с болот, с Ромни-Марш. Никто лучше тебя не знает, какой чудной этот уголок, наш Ромни-Марш. Я видел, как ты здесь рыскаешь и вынюхиваешь. О, ты чуял суматоху на болотах, да. Ты вынюхивал тайну, и как парень, в котором живет дух приключений, ты хотел понять, что все это значит. Совершенно естественно. Я бы в твоем возрасте поступил также. Что ж, дело вот в чем: болото не любит людей, которые рыскают и вынюхивают его секреты, понимаешь?
   При этих словах лицо причетника исказилось, и в нем мелькнула жестокость. Смешливые морщинки вокруг своеобразного рта причетника исчезли, и на Джерка глядело лицо, полное дьявольской жесткости и хитрости, лицо человека, готового пойти на обман. Но Джерк так легко не пугался и не терял самообладания так быстро. В Миппсе было нечто, что поддерживало пыл мальчика и подливало масла в огонь. Миппс ему нравился, но еще больше ему нравилось приглядывать за ним ради собственного немаленького самоуважения, ибо некоторыми вещами Джерк совершенно необычайно гордился.
   - Значит, болото не любит, да? И кто же - или что же - та сила на болотах, что рассказала вам об этом?
   - Великий правитель болот. Человек без имени, который удачно воплощает планы в жизнь и помогает своим сыновьям жить в достатке.
   - Тогда это, конечно, сквайр, - поспешно сказал Джерри. - Он же магистрат Ромни-Марш, не так ли? Он пишет законы для жителей болот, верно?
   - Разумеется, пишет, - согласился причетник. - Но он та сила, что приносит удачу болотным жителям - достойным этого имени болотным жителям, прошу заметить, - или нет, этого ни ты, ни я сказать не можем. Для нас достаточно, что болотами правит сила, таинственная сила, которая приносит золото и ссыпает его в карманы местным жителям.
   - Вот оно что, - сказал Джерри, и его глаза заблестели. - Значит, я был прав. На болоте водятся контрабандисты.
   - Это так, - подтвердил причетник. - И это богатые люди, хотя ты никогда не догадался бы об этом, а уж какие это бравые парни и что за беззаботные часы они проводят! А об опасностях и говорить не стоит, потому что все это благословенное дело продумывает блестящий ум, который, кажется, никогда не совершает ошибок, и это тот самый блестящий ум, который согласился, что тебе нужно разделить привилегии болотных жителей, и меня назначили завербовать тебя.
   - О! И что мне нужно будет делать? - спросил Джерри. - Допустим, если я обдумываю это предложение.
   - Тебе дадут лошадь, и ты поскачешь вместе с болотными ведьмаками, увидишь, чем они занимаются, и станешь учеником в их ремесле.
   - А почем вы знаете, что я не проболтаюсь и не приведу вас и ваших товарищей на виселицу? - храбро спросил Джерри.
   - Потому что мы изучили тебя, да, и мы не подозреваем тебя в предательстве. Если б подозревали, это б не имело большого значения, хотя я б очень огорчился, разочаровавшись в тебе, потому что, скажу тебе так, не знаю, когда я еще найду такого юношу, как ты. Ты пришелся мне по нраву, истинно так, Джерри. Совсем таков, как я в твои годы. Жаден до приключений и до жизни настоящего мужчины.
   - Да, но предположим, что все-таки я разочаровал бы вас, мистер Причетник. Сами знаете, всегда все полезно узнать со всех сторон.
   - О да, это полезно, да еще и мудро, и я отвечу тебе. Если б тебе было выгодно выдать нас - скажем, этому капитану, - ну, осмелюсь предположить, что ты бы сделал это сейчас, не так ли?
   - Не знаю, - ответил Джерри. - Как уж посмотреть. Хотя, возможно, я мог бы. Чем черт не шутит, правда?
   - Да, чем черт не шутит. Это верно. Но учти одну вещь. Куда бы ты ни пошел, в каком бы излюбленном местечке не спрятался, мы быстро найдем тебя. А когда найдем - то расправимся вмиг. Можешь быть в этом уверен.
   - Осмелюсь заметить, - отозвался Джерри, - если только я не найду вас первым.
   - Тебе придется попотеть, чтоб всех отыскать, - засмеялся причетник. - Но в этом споре нет толку. Ты не предашь нас, пока тебе не станет это выгодно. Но этого не будет, потому что с нами у тебя откроются весьма широкие перспективы и возможности. О, ведь прежде чем мы уйдем на покой, мы ведь можем вывести тебя туда, где ты будешь раскатывать в карете. И кто знает, когда пройдут годы, и ты станешь старше, чем сейчас, кто знает, чего ты добьешься под нашим началом. Если чему-то будет суждено случиться с нашим предводителем, что помешает тебе занять его место, а? Ты ведь умница, не так ли? Вы же не будете этого отрицать, миссус Уоггеттс?
   - Разумеется, нет, - откликнулась хозяйка.
   - Тогда прими мой совет, честный совет бывалого джентльмена удачи, и присоединяйся к нам.
   - Но что я должен делать и к чему я присоединяюсь? - спросил мальчик.
   - К прекрасному плану переправки шерсти, - ответил мистер Миппс.
   - А, - воскликнул Джерри. - Я так и думал. И что я должен делать, если, предположим, я хочу присоединиться?
   - У нас пустует место всадника - невысокого роста, знаешь ли, поскольку лошадь у нас уже есть. Это лошадь мистера Рэша, но мы избавились от него, а лошадь оставили при себе. Видишь ли, он не был одним из нас, потому мы поняли, что больше не желаем его видеть.
   - Вы убили его? - воскликнул Палач и вскочил.
   - Я этого не говорил, - возразил причетник. - Я просто заметил, что мы не желаем его видеть. А теперь послушай меня в оба уха. Я, как и наш предводитель, на которого я работаю, полностью уверен, что ты очень сблизился с этим офицером, капитаном Короля. Так вот, не отталкивай его внезапным равнодушием, понимаешь? Ты не можешь ни с того ни с сего отбросить друга, как картофелину, обжегшую пальцы, и не избежать после этого сплетен и подозрений... Поэтому запомни, что я говорю, и будь с ним обходителен. Но, я думаю, после сегодняшнего вечера ты поймешь, на чьей ты стороне. Один раз испытаешь трепет и восторг во время скачки демонов и больше не захочешь быть отвергнутым. Кроме того, быть отвергнутым нашим предводителем точно не то, что придется тебе по вкусу.
   - И что мне делать, мистер Причетник?
   - Тебе все расскажут, когда придет время.
   - Нет, но чем занимаются всадники-демоны? - настаивал мальчик.
   - Распугивают людей прочь от болот, пока вьючные лошадки везут тюки с шерстью.
   - И откуда они их везут?
   - Почти с каждой фермы на болотах.
   - И шерсть пакуют и посылают на берег?
   - В этом сама суть, парень. Взваливают их на лошадок, а взамен получают гробы, полные спиртного из Франции.
   - Гробы, полные спиртного из Франции? - переспросил изумленный мальчик.
   - Ну да, потому-то я и гробовщик. А ты бы что ожидал увидеть в гробу?
   - Ну... Мертвеца, - ответил мальчик.
   - Вот именно. Поскольку люди не горят желанием рассматривать мертвых, они, видишь ли, оставляют мои гробы в покое, и каждая бутылочка пользуется уважением, и уютно едет всю дорогу, а каждый гроб сколочен очень крепко.
   - А за этим всем стоит сквайр, да?
   - Я никогда этого не утверждал, - быстро возразил причетник. - Но чем меньше ты будешь думать об этом и болтать, тем лучше. Те, кто знают настоящее лицо нашего предводителя, скорее вырвут себе глаза, чем предадут его, потому не мешай своей карьере и не думай об этом. Все, что тебе нужно делать, - повиноваться.
   - Но что я за это получу?
   - Золото и прекраснейшее время в своей жизни.
   - А когда начинать?
   - Сегодня.
   - Сегодня? - голос Джерка сорвался от облегчения. Он думал об обещании помочь капитану и сильно обрадовался, что даты не накладываются друг на друга.
   - В полпервого у коттеджа Оулд-три. Но не подходи со стороны гробовщицкой лавки. Постучи в окно кухни позади дома.
   - Значит, говорите, в полпервого?
   - Именно так, - ответил Миппс, распахнул объятья и заключил в них Джерри. - И, глядя на тебя, могу сказать, что ты станешь гордостью для гробовщицкого дела.
   Через минуту он ушел, и миссис Уоггеттс отослала Джерка за стойку начищать кружки.
  

Глава XXIV

В ГОСТЯХ У ГРОБОВЩИКА

   ПРИМЕРНО в полдень того же дня капитан Колльер, прогуливаясь по деревне, оказался неподалеку от коттеджа Оулд-Три, лежавшего в низине, резиденции причетника Миппса, где располагалась лавка гробовщика, выходившая фасадом на улицу, и фермерский домик позади нее. Привлеченный сильным стуком молотка, капитан шагнул к окну и заглянул внутрь. Вдоль стен стояли ряды гробов, и повсюду торчали доски для гробов, которые служили подпоркой для полок, где лежали всевозможные вещи. В середине лавки возвышались черные козлы, и на этих похоронных брусьях покоился огромный гроб без крышки. В его мрачной глубине сидел мистер Миппс. Он сидел, выпрямив спину, и со страстью забивал гвозди в бока гроба, воодушевленно распевая в такт работе:
   - Ах, молот, мой молот, мой молот,
   Путь в ад для нее был недолог,
   Жены мне теперь не бояться, она уже мертва.
   Капитан, изумленный такими грубыми словами, отворил створку окна и перегнулся через подоконник. Заметил его причетник или нет, капитан не знал, но песня мгновенно сменилась на морскую:
   - Нету офицера славнее капитана,
   Нету офицера славнее капитана,
   Из всех моряков, кого я видал -
   Диддлди-даддлди-диддлди-дал
   Нету офицера славнее капитана.
   - Какая подходящая песня, мастер причетник, - засмеялся капитан.
   Миппс обернулся и смерил незваного гостя взглядом.
   - Ого, похороните меня в крепком гробу, если это не славный капитан! Все золото полудня к вашим ногам, сэр, хотя сегодня не особо-то много золота в небе. Мне крайне лестно, что вы так беззастенчиво явились и рассматриваете меня. Если б я знал о вашем приходе, то убрал бы эти мрачные гробы прочь. Некоторые люди терпеть не могут одного вида этих наших последних пристанищ.
   - Вы-то, полагаю, уже к ним привыкли? - спросил капитан.
   - О, милый мой, да! Меня они не трогают. Некоторые гробовщики до ужаса суеверны, когда речь идет о гробах. Иные из них ни за что не полезут в гроб, чтоб снять мерку. Господи! Я вот всегда так делаю. Ложусь в гроб и прикрываю его крышкой, чтобы понять, все ли в порядке.
   - Был бы конфуз, если б она полностью захлопнулась.
   - Вы можете сказать так с полным правом, потому что один раз так и случилось. Но это был не конфуз, нет. Скорее, умиротворение. После того, как я какое-то время пытался столкнуть ее и боролся за жизнь, я просто отдал себя на поруки судьбе, чувствуя себя благодарным, что, по крайней мере, получил привилегию стать своим собственным гробовщиком. Никогда не забуду свои чувства, когда в последний раз вздохнул и выпустил из легких воздух. Это похоже на ощущение, когда тонешь, только сильней. Потому что когда тонешь, то видишь, как перед тобой проскальзывают все твои плохие поступки за всю жизнь, но, когда тебя хоронят заживо - все иначе, ты видишь именно хорошие поступки, которые совершил. Знаете, вещи, которые я начисто забыл. Всякие неприметные добрые дела, от которых, как мне казалось, не осталось и следа. О да, тогда все они прошли перед моим взором, и я вроде совершенно утешился, потому что, видите ли, решил, что уже на полпути к небесам. А на самом деле я так обрадовался тому, каким был хорошим, что в восторге ударил по гробу, и это вернуло меня на землю. Потому что козлы полетели кувырком, а застрявшая крышка от сотрясения отлетела. Нет, я частенько оказывался близко к смерти, но ни разу не был к ней настолько близок, как в тот раз. Как видите, я чуть не закончил свои дни собственным гробовщиком, положив сам себя в гроб, и мне оставалось только пройти через руки священника, а потом меня бы закопали лопатой причетника. Как там у Шекспира в пьесе было - стал бы настоящим мертвецом, холодным и правильным.
   - Ужасный опыт, мастер Причетник, - возразил капитан.
   - Отчасти, да. Но могу рассказать об опыте еще хуже. Я горжусь своим ремеслом, так же, как и вы, наверное, своим. Потому-то я поехал путешествовать вокруг света.
   - О, неужели вы проделали путь вокруг света?
   - Причем не один и не два раза, и знаете почему?
   - Наверное, потому что вас привлекла жизнь буканьеров "разбогатей-быстро"? - как бы невзначай вставил капитан.
   - Опять вы за свое со своими подозрениями. Неужто не можете отбросить их минут на пять? Когда разговариваете с честными людьми, сделайте уж попытку позабыть, что на свете бывают негодяи. Никогда раньше я еще не сталкивался с подобным обращением! Только-только мы беседуем по-дружески и забываем о наших мелких размолвках, как вы вдруг начинаете обвинять меня в том, что я сам капитан Клегг или кто-нибудь вроде Ингленда. Я что, похож на смелого пирата? Вот вы глядите на меня, пока я сижу в этом гробу, и что, можете сказать, что я выгляжу как джентльмен удачи? Нет, не можете! Отлично, но тогда зачем начинать высказывать неприятные инсинуации в адрес достопочтенного причетника этих мест? Знаете, я не буду рассказывать, как мне довелось встретить кое-кого из этого пиратского племени во время моих путешествий, и как фортуна, эта слабая женщина, порой заставляла меня работать на них. Но ненадолго. Я слеплен совсем из другого теста, и, хотя у некоторых из них жизнь была захватывающей, легко увидеть, что каждый из них был настоящим грешником. А ругань? Дай вам Бог здоровья, капитан, вы бы покраснели, как чертова женщина, когда услышали бы их.
   - Но если вы отправились не за золотом и не за приключениями, могу ли я поинтересоваться, что потянуло вас за моря?
   - Разумеется, можете, капитан. Любовь к моему ремеслу. Жажда взглянуть на других причетников, псаломщиков, гробовщиков и посмотреть, как они справляются с делом. Но, пусть хранит вас Господь, капитан, вскоре я обнаружил, что в чужих странах похороны проводят совсем иначе. О, могу вам понарассказывать кое-что, что касается похорон за морем, то, что видел собственными глазами. У вас бы мурашки по коже побежали - да-да, даже сейчас, хотя солнце стоит высоко.
   - Что ж, у меня есть свободный часок, мастер причетник. Что вы скажете на то, чтобы пойти в "Корабль" и там вместе выпить и выкурить трубочку?
   - Думаю, он пройдет лучше, чем нынешний, благодарю вас безмерно, - отозвался причетник и с потрясающей ловкостью выпрыгнул из просторного гроба на пол. - У меня под рукой есть табачок, трубки и хороший бренди, и если вы не против провести часик с причетником Миппсом и послушать его болтовню, то зажигайте вашу "разрази-меня-гром" трубку, хватайте глоток горячительного и усаживайтесь своей кормой прямо в тот гроб, в котором пока что нет постоянного жителя - так что не пугайтесь. Мы закроем окно, а то из него ветер задувает огонь в очаге, и если вам неудобно, это же не вина причетника, не так ли?
   После того, как мистер Миппс споро выдал своему гостю все, что могло пригодиться для курения и выпивки, и после того, как расщепил одну из досок для гроба, чтобы подкинуть в очаг, причетник запрыгнул назад в гроб, уютно расположившись в нем со стаканчиком бренди и глиняной трубкой. Капитан тоже с большим комфортом устроился в гробу, который стоял в уголке, и под треск расколотой гробовой доски в очаге причетник начал свой рассказ.
  

Глава XXV

РАССКАЗ ПРИЧЕТНИКА

   ПОХОРОНЫ можно разделить на три вида: торжественные, ужасные и забавные. Самые смешные похороны, которые я когда-либо видел, прошли в Китае. Знаете ли вы, капитан, что они очень редко закапывают людей? Они оставляют чертовы гробы на земле. Вся страна ими набита. Если говорить о нечистых похоронах, то Китай держит здесь первенство, и у них там есть забавные похоронные обычаи. Когда кто-нибудь приезжает туда и помирает, это оборачивается чертовой уймой забот, через которые этому кому-то надо пройти, прежде чем он наконец упокоится. У каждой тамошней семьи есть собственный священник, понимаете, да? И этот самый собственный священник всегда хитер, как дьявол. Мертвеца кладут в гроб, затем семья платит своему хитрецу внушительную сумму в обмен на самые усердные молитвы, которые прохиндей возносит для них своим богам. Он уезжает и неделями напролет молится, спрашивая богов, где именно семья должна похоронить своего мертвеца, чтобы тот попал на небо самым быстрым путем. И поскольку прохиндей получает деньги за все время, пока молится, можете съесть свой парик, что он обязательно притворится, будто молитвы несколько затягиваются. Могу вам сказать, что у этих китайских священников была парочка-другая хитроумных уловок. Я расскажу вам о неком человеке по имени Лин Фу Цюань. Ну, если б я не вывел одного священника на чистую воду, то уверен, Лин Фу Цюань до сих пор бы платил за одного человека, который помер примерно лет сорок назад. Понимаете, это произошло так: у меня были дела с одним чопорным китайским купцом, который торговал в Шанхае. И вот, когда я уже собирался возвращаться домой, старый гордец Лин Фу Цюань явился сказать, как ему жаль, что мне приходится уезжать, и что он надеется, что еще испытает удовольствие работать со мной, когда я вернусь. Итак, мы начали говорить, и я обронил, что очень был бы рад увидеть китайские похороны, и старый гордец ответил, что он с удовольствием готов мне угодить, потому что его старый дядюшка как раз помер, и вскоре должны быть его похороны. В конце концов он пригласил меня подняться вверх по реке на его лодке в Сучжоу, где он жил и где умер его дядька. Это город находился примерно в шестидесяти милях от Шанхая. Ну и я поехал. Вы когда-нибудь поднимались на борт огромного сампана, капитан? Нет? Тогда скажу, что это длинная лодка, снаряженная с умом, и по каждому ее борту стелются цветы, и все сделано так, будто это старая усадьба крейсирует по реке. После крайне приятной поездки - и, благослови вас Господь, я заставил старого китайца хохотать, рассказывая ему всякую всячину, потому что, видите ли, знаю их язык очень хорошо... Так вот, после очень приятной поездки мы добрались до Сучжоу, и чуднОе же это место! Городок стоит у самого истока реки, и старые стены уходят прямо в мутную воду. Это крепкий и важный город, город воинов и богатых купцов. Так вот, все они были очень рады видеть меня и приняли со всем подобающим уважением. Многие выглядывали из стены и махали мне флажками, а те, у кого не было флажков, - своими косичками. Я, наверное, был для них важным ханом, раз они устроили такую суматоху. И, конечно, знаете, я нажил себе врагов. Был один человек, кто-то вроде лорда-мэра этого города, и он, как я видел, не очень-то одобрял, что я привлек к себе столько внимания. Но он был из тех людей, которые считают, что вокруг них вертится солнце, и терпеть не могут, когда все внимание уходит другим. Но мне было все равно, поскольку, пусть я и был всего лишь коротышкой, но у меня был взгляд стервятника и нос, как у рыбы-пилы, а, когда меня раздражали, я был похож на тигра, который бьет хвостом, и местные этого пугались. Конечно, знаете, не очень-то приятно было сознавать, что я был единственным англичанином среди миллионов желтолицых ребят. Но англичанин остается англичанином в любом месте, не так ли, капитан? И мы всегда хотим немножко побороться. Это-то и пришлось узнать лорд-мэру, потому что как-то раз я подошел прямо к нему и так громко клацнул зубами перед его лицом, что он убежал домой и больше не донимал меня...
   Но я собирался рассказать вам о похоронах. Так вот, когда мы подошли к парадному входу дома моего гордого купца, то увидели, что гроб его дядюшки мирно покоится на крыльце, но, чтобы попасть в дом или выйти из него, нужно было проползти под этой чертовой штукой.
   "Благослови вас Господь, мой драгоценнейший Миппс, - воскликнул мой чопорный купец, когда увидел это. - о, такого еще не бывало, ведь мой горячо оплакиваемый дядя..." - я забыл его имя, но оно звучало как Лин-Что-то-Там - "...мой горячо оплакиваемый дядя взаправду перегораживает вход!"
   "Лин Фу Цюань, - ответил я, - вы попали в точку! Если всякий раз, как мы хотим выйти из дома и подышать воздухом, нам нужно будет перескакивать через это препятствие, то мы, конечно, быстро утомимся".
   И так как мой старый гордец со мной соглпсился, он тут же послал за их семейным прохиндеем, то есть, я имею в виду, за священником. Он прибыл, и, скажу вам, из всех толстых и самодовольных хвастунов, которых я только видел, этот занимает первое место. Легко было заметить, что он получает прибыль от своей работы. Так вот, мой друг-гордец начал рассказывать ему, как странно, когда гроб перегораживает входную дверь, а старый хитрец ответил, что ему очень жаль, но боги сказали ему поставить гроб именно сюда.
   "Как вы думаете, если мы предложим богам священное печенье, они могут счесть, что ошиблись?" - предположил мой гордец.
   "О, мой обездоленный друг, я могу попробовать", - ответил прохиндей и потер свои жирные руки, будто мыл их невидимым мылом, жест, который он совершал очень часто и который набил мне оскомину, поскольку мыло, на мой взгляд, совершенно ненужная вещь.
   Итак, мой старый друг отпер свой сундук с сокровищами и взял оттуда невероятных размеров куш, который отдал пронырливому священнику, чтобы тот купил печенье и ублажил богов поменять свое мнение. Вот что я вам скажу: если этот священник и в самом деле купил печенье на все деньги, то, знаете, тогда и Пороховой Заговор завершился успехом. Так или иначе, но священник оставил нас, забрав деньги, и следующие несколько дней мы так и лазали через гроб, когда нам надо было войти или выйти. Надо сказать, что гробы в Китае выглядят вовсе не так аккуратно, как у нас. О, благослови вас Господь, конечно, нет! Из всех громоздких экипажей, которые я только видел в похоронной процессии, китайские займут первое место.
   Так вот, тот хитрец вернулся через несколько дней, еще сильнее сияя довольной рожей. Мне сразу стало ясно, что он хорошенько покутил на эти деньги, и, если он провел хотя бы пять минут, вознося молитвы своим богам, я б сильно удивился. И вот, он сказал моему другу-купцу, что этой ночью нам надо покинуть дом, потому что боги пообещали навестить его, если он проведет над гробом всю ночь в одиночестве, и сказать, можно ли подвинуть гроб. Так что, к моему негодованию, нам пришлось уйти и переночевать в доме, который принадлежал другу моего горделивого купца. Я особо не интересовался, где мы остановимся, хотя видел, что моему купцу вовсе не нравится такой поворот, но меня раздражало, как легко он повиновался всему, что скажет этот священник. Итак, как я уже сказал, той ночью мы оставили дом. Ночи в Китае в то время стояли холодные, и мы оба хлюпали носом, потому что все это время жили на сквозняке - ведь мы не могли затворить входную дверь. На следующее утро прохиндей явился, чтобы сообщить нам, будто боги будут навещать дом каждую ночь и искать, куда передвинуть гроб, и потому прохиндей должен проводить дни и ночи в доме. Надо сказать, он там прекрасно устроился, будьте уверены, мой друг-купец хорошо обставил дом.
   В конце недели этот негодяй опять пришел и заявил, что боги наконец решили, куда деть гроб, и что он проследил, чтобы их приказ был выполнен. Мой друг, к моему неудовольствию - потому что я видеть не мог, как из него вытягивают золото, - дал ему еще денег, после чего мы отправились домой. И куда, как вы думаете, этот чертов толстяк дел гроб?
   - Куда? - озадачился капитан.
   - Ха! В постель, где я должен был спать. После этого во мне действительно проснулся дьявол, и я вознамерился свести счеты с этим священником. Но мне пришлось тщательно все обдумать. Видите ли, если б я отказался спать в одной постели с гробом, то мой друг-купец, который поистине был ко мне добр, мог бы подумать, что я брезгую спать с его дядей, и, я знаю, он бы почувствовал себя оскорбленным, потому что китайцы питают уважение к мертвым, доходящее до смешного. Потому я решил: эх, будь что будет, но я переночую в одной постели с гробом, и в то же время придумал план, как погубить этого священника.
   На следующее утро я отошел от превосходного сна, несмотря на гроб рядом, и почувствовал себя весьма отдохнувшим, хотя, разумеется, не собирался показывать это остальным. Когда мой друг поинтересовался, как я спал, я ответил ему, мол, очень плохо, его дядюшка всю ночь ворочался и просил меня сходить за священником. Так что мой высокомерный друг послал за этим прохиндеем, чтобы я все ему рассказал.
   "О, англичанин, неужели покойный, горячо оплакиваемый дядюшка этого убитого горем человека действительно беседовал с тобой этой ночью?" - спросил священник, стараясь придать себе всезнающий вид. Мне хотелось ответить ему так, чтобы его жирная челюсть отвисла, но я собрался и очень вежливо сказал:
   "Если вы спрашиваете, истинно ли сей покойный, горячо оплакиваемый дядюшка сего убитого горем человека, - тут я показал большим пальцем на моего высокомерного друга, - беседовал с презренным мной ранним утром ровно до того мига, когда несравненный крик бесценного петуха раздался с крыши храма, то да, это непреложная истина, и он сказал мне... Богом клянусь, я мог славно говорить на их тарабарском языке в те годы! ...Он сказал мне: "Сходи к мудрому и ученому жрецу нашей семьи и скажи ему, что мне нужно поведать ему крайне важные вещи. Пусть он переночует на этом самом месте, где ты сейчас лежишь. О, белолицый чужеземец, пусть он проведет завтрашнюю ночь в одиночестве. Пусть никого не будет в доме, потому что только священнику я могу поведать свои беды. И уговори моего добропорядочного племянника хорошо заплатить священнику, чтобы он обязательно пришел ко мне в горестный и беспокойный час".
   Разумеется, они решили, что это просто чудесно и, получив еще денег от моего друга, жрец удалился провести ночь рядом с гробом. Я же сделал вид, что очень устал, и рано ушел, якобы в спальню; той ночью мы опять были в доме друзей моего друга. Но стоило мне только запереть дверь в свою комнату, как я ринулся к окну и вылез из него; оно выходило на городскую стену. Перебравшись через перила, я благополучно приземлился и немедленно помчался к опустевшему дому, добравшись туда задолго до жреца. Я заранее сказал моему другу, чтобы он сам убедился, что жрец добрался до дома в целости и сохранности, потому что я беспокоился, что мерзавец может перепугаться. Мой купец пообещал мне позаботиться об этом, и, мне кажется, к этому времени он уже перестал верить семейному духовнику. Как только я влез в свою бывшую комнату, то открыл гроб, достал оттуда труп, снял с него погребальный наряд и надел на себя. Мертвеца я спрятал в темном уголке за ширмой, а сам залез в огромный гроб. В Китае нет обычая приколачивать крышку гроба, она просто лежит наверху, и я оставил себе щелочку, чтобы не задохнуться. Почти тут же я услышал, как к дому подходит священник, и мой друг желает ему спокойной ночи и удаляется прочь. Что ж, у этого парня было больше храбрости, чем я ему отмерил, потому что он быстро вошел в комнату, пересчитал деньги на крышке гроба, а затем свернулся рядом на циновке. Как только я услышал, что его дыхание стало тяжелым, я откинул крышку гроба и принялся звать его замогильным голосом по имени. Разумеется, он проснулся, сел на своей половине постели и уставился на гроб. Затем он увидел, что я сижу в гробу и гляжу на него в ответ; только, конечно, он не думал, что это я, он думал - это покойный дядюшка. Он был так напуган, что одержать над ним победу не стоило и выеденного яйца. Я прыгнул на него, хорошенько его пнул и заставил поклясться, что он вернет купцу все нечестно заработанные деньги до последнего пенни, а если купец откажется их принять, то он должен будет вернуть деньги белолицему чужеземцу, который здесь гостит. После того, как я окончательно лишил его силы и смелости, то засунул его в гроб, втиснул следом мертвеца из-за ширмы и накрыл их обоих крышкой. Увидев, что он потерял сознание после той взбучки, что я ему устроил, и невероятного страха, я оставил их и пошел спать в дом друзей моего друга, вернувшись туда тем же путем - через окно. Так вот, на следующее утро прохиндей вернулся и сказал, будто боги поведали ему, что гроб нужно похоронить на глубине двенадцати футов в поле, принадлежащем купцу, и что он сам испытывает такую невероятную радость от общения с богами, что непременно хочет вернуть купцу все его деньги. Разумеется, мой добрый друг отказался их принять, и потому священнику, соблюдая данный ему наказ, пришлось отдать деньги белолицему чужеземцу, который гостил в этих краях и был вашим покорным слугой, капитан. В тот же день я вернулся в Шанхай, нагруженный подарками, причем не только от моего друга, но и от его друзей, в чьем доме мы гостили, и всеми золотыми монетами из кармана этого прохиндея, потому что хоть он и был прохиндеем, но был и трусом, и не осмелился пойти против воли ужасного, покойного, горячо оплакиваемого дядюшки осиротевшего купца, которого похоронили на глубине двенадцать футов посреди поля, и наверняка он до сих пор там и лежит, в этом самом поле, принадлежащему моему чопорному другу-купцу. Вот такая история о самых забавных похоронах, которые я только видел, и, должен сказать, немногие видели забавней.
   - Думаю, вы правы, - ответил капитан, и они опять наполнили кружки и выпили за здоровье друг друга, после чего капитан оставил причетника заниматься своей работой и пошел прогуляться по болотам. Он хорошенько рассмотрел лавку гробовщика, пока мистер Миппс болтал языком, сложил два и два, и в результате, четыре полученные черные метки говорили отнюдь не в пользу причетника. Во-первых, он сам рассказал, что искал приключений, а когда доходило до дела, то не отличался щепетильностью. Затем он признался, что имел связи с буканьерами, и капитан быстро догадался, что, должно быть, причетник был в близких отношениях с их вожаками, может быть, и сам был их вожаком, человеком вроде Ингленда и Клегга. В-третьих, капитан насчитал в лавке тринадцать гробов - тринадцать готовых и закрытых крышками гробов, и при этом он знал, что в окрестностях должны быть похоронены только двое - врач Сеннахириб Пеппер и моряк, убитый в доме священника. Следовательно, вопрос - зачем нужны остальные? То, что они были негодными, капитан отмел сразу, Миппс был чересчур умелым для того, чтобы сделать одиннадцать неудачных гробов; кроме того, он бы сломал их, чтобы дерево не пропадало зря. Нет, эти одиннадцать гробов предназначались не для трупов, но для иных вещей. И четвертая черная метка заключалась в том, что причетник поразительно лицемерил и столь же находчиво это скрывал. Если кто-то питал интерес и глубокий интерес к путям контрабанды через Ромни-марш, то этот кто-то почуял бы, что Миппс был только помощником, исполнителем планов иного, более проницательного разума, более сильного человека - возможно, сквайра, вероятно, доктора Сина, хотя капитану еще предстояло проверить все, что относится к этому таинственному и загадочному священнику. Но хоть доктор Син и был пока выше его понимания, зато Миппс - нет. Капитан знал, что Миппс может изобразить из себя жертву, капитан был совершенно уверен в его вине, и, зная все о характере причетника, капитан гадал, как же его все-таки угораздило подпасть под очарование этого человека. Если не считать доктора Сина, личность которого привлекала капитана, из всех жителей деревни он предпочел бы иметь в друзьях причетника Миппса. Этот странный коротышка обладал чудесным даром нравиться, его коварство было полностью скрыто пеленой, порой неуловимой, и он почти, если не полностью, вызывал симпатию. Но охотник без эмоций описывает красоту животного, на которое охотится, и капитан знал, что, как только будет готов нанести удар, никакая симпатия к преступнику не остановит его руку в решающий момент, так что продолжил строить планы, как загнать в угол не только Миппса, но и любого дурного человека на болотах. А если доктор Син и сквайр были повязаны той же веревкой - что ж, тем лучше им будет висеть на ней.
  

Глава XXVI

ГРИМЕРКА ДЬЯВОЛА

   ХОТЬ деревня и засыпала к десяти часам, в половине первого после полуночи в лавке гробовщика царило оживление. В этот самый час Джерк, точно как ему было наказано, тихонько постучался в окно с задней стороны дома, и сам мистер Миппс затащил его внутрь. На причетнике был накинут широкий плащ для верховой езды с тяжелым капюшоном, а верхнюю часть его лица скрывала черная маска. По его резко очерченной челюсти Джерк, однако, заметил, что Миппс отбросил в сторону свою угодливость, саркастичный юмор и раболепное самодовольство и выпустил наружу свое настоящее "я", которое таилось внутри, чтобы в кои-то веки просиять ради недвусмысленного выигрыша. Теперь Джерк увидел стальные качества причетника, которые зажгли огонь любви в холодной груди миссис Уоггеттс, потому что, когда Миппс ходил между своими людьми, из комнаты в комнату, из лавки и в лавку, окна которой были плотно закрыты ставнями, в нем чувствовалась такая сила, которой позавидовал бы сам Наполеон.
   Люди, среди которых оказался Джерк... О, если б юный палач внезапно очутился в артистическом фойе на Друри-Лэйн, окруженный известнейшими актерами, он и то не так сильно бы удивился. Здесь собрались вместе болотные огоньки, ведьмы с болот и всадники-демоны, будто готовились появиться на деревенской ярмарке. Угрюмые старики - рыбаки и батраки - в зависимости от обстоятельств, натягивали на себя обрывки женской одежды и, с помощью нескольких умелых прикосновений мистера Миппса, рыбаки и батраки исчезали и вместо них появлялись болотные ведьмы и ведьмаки. Тем же манером крепкие и большие парни, неуклюжие уроженцы Кента превращались в демонов, огромных демонов, на чьи лица Миппс приделывал огромные усы и волосатые брови самого устрашающего вида. Самые старые крепили лошадиные волосы, чтобы ниспадали из-под их остроконечных шляп, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к ведьмам. Тут же были три маленьких мальчика и две девочки, одетых блуждающими огоньками. Они были гораздо моложе Джерка, но он позавидовал их наряду.
   - Джентльмены, - сказал Миппс, затащив Джерри в середину пестрой и чуднОй толпы. - Наш новый рекрут. Юноша со зрением орла и нервами из стальных лезвий. Если я не ошибаюсь, те, кто не поладит с этим юным джентльменом, совершат большую ошибку, но те, кто станут его друзьями, могут рассчитывать на его верность, потому что он предан как пес. Достаньте свои фляжки с бренди, мои дьяволы, и давайте выпьем за здоровье нашего нового рекрута. Его зовут Джерри Джерк, но по нашему обычаю мы здесь не упоминаем мирские имена, так что берите свои кружки, пока я перекрещу его. С нами сила, да! Среди нас ходят дьяволы, наделенные невероятной властью, потому что с нами и адвокаты, и фермеры, и сквайры, и священники. Но наш величайший враг - не таможенники, не люди из адмиралтейства, не проклятые солдаты в красных мундирах, не принц-регент - благослови его Господь за то, что он тунеядец и ничтожество - нет, я думаю, вы знаете, кого мы боимся больше, чем всю эту толпу, не так ли?
   - Заплечных дел мастера! Палача! - выдохнули ужасные создания.
   - Именно так, вы правы. Это - заплечных дел мастер, - подтвердил причетник. - И вот перед вами человек, который рано или поздно станет заплечных дел мастером. О, у него есть все, чтобы стать палачом, - и ведь забавным же путем он идет к этому! - так что вы все должны быть рады услышать, что он теперь с нами. С заплечных дел мастером в друзьях мы одурачим судейских в черных шапочках даже на виселице. Джентльмены, перед вами - Заплечных Дел Мастер.
   И все с воодушевлением выпили за Джерка, а Джерк, которому дали фляжку, выпил за них тост в ответ, после чего причетник представил его каждому в отдельности.
   - Вот это Вельзевул. В свое время, он выбил дух из доброй дюжины таможенных офицеров, да, друг? А здесь - демон Белч, лучший из всех всадников, которые у нас когда-либо были. Вот - Сатана, а это Кошачий Глаз, готов побиться об заклад, что он - самый жуткий старый ведьмак, которого ты мог встретить в какой-либо книге... - и так далее, пока это обширное собрание странных имен не забило Джерку голову, и он не почувствовал себя слегка переутомившимся. Однако, когда ему показали, что за наряд он должен на себя надеть, его интерес вновь пробудился, и прежде чем Миппс успел нарядить его хотя бы наполовину, Джерк уже готов был поклясться, что видит в старом треснувшем зеркале отнюдь не себя.
   - А теперь, Заплечных Дел Мастер, - сказал Миппс, - ты должен просто пойти за мной в лавку, чтобы получить свою долю дьявольской краски для лица. После чего, полагаю, будешь полностью собой доволен.
   Джерри послушно последовал за причетником в жуткую лавку гробовщика и увидел черный котел, который так хорошо помнил. Теперь он понял, зачем он был нужен. Миппс помешал его содержимое и большой кистью принялся обмазывать Джерку лицо. Из-за непонятного запаха мальчик зажмурил глаза и почувствовал, как по векам мазнула кисть.
   - Теперь я задую свечи, - сказал причетник, - и ты посмотришь.
   Джерри открыл глаза, как только причетник погасил свечи.
   - Внесите зеркало, - крикнул Миппс в соседнюю комнату. И тут же в лавку вошли остальные члены отряда, и тайна демонов-всадников разъяснилась, поскольку в темноте дьявольские лица светились будто луны, и когда перед Джерри поставили треснувшее зеркало, он увидел, что и от него исходит тот же адский огонь.
   - Сатана, пора принести пугало. А ты, Вельзевул, пойди и покрась лошадей тем, что осталось в этом котелке.
   Вельзевул споро повиновался и, подхватив котелок, ушел в заднюю часть дома. Сатана последовал за ним по другому поручению, а именно принести пугало, и это весьма озадачило Джерри.
   Миппс будто читал его мысли, потому что он приблизился к нему и шепнул:
   - Ты гадаешь, что за пугало, Заплечных Дел Мастер, не так ли? Осмелюсь сказать, что ты уже заметил его на краю моего огорода с репой, одетого во все черное, правда?
   - Да, - отозвался новообращенный Заплечных Дел Мастер. - Я заметил его, насколько помню. И мне показалось, что оно похоже на живого человека.
   - Ты прав, - согласился священник. - Это лучшее пугало, которое я только видел, потому что действительно похоже на человека, и если ты пошире раскроешь глаза, то увидишь, что этой ночью оно будет еще живей... Просто подожди.
   Сатана вскоре вернулся, принеся подмышкой мертвую кучу тряпья, которая и была пугалом. Миппс приметил старый гроб, что лежал на полу за прилавком, Сатана тут же запихнул туда пугало и накрыл его крышкой.
   - Он побудет там, пока мы не закончим работу, - сказал Миппс. - А ты увидишь, что наш предводитель сам выезжает верхом по ночам, будто Пугало, и если будешь настороже, то заметишь его. Ты, Вельзевул. - обратился он, как только этот ужас во плоти вернулся. - Так понимаю, лошади готовы. Поэтому заруби себе на носу, что мой друг Заплечных Дел Мастер - новичок в этой игре, потому держись рядом с ним. Удачи вам, дьяволы, и пусть болотный туман охранит наш легион от всех проклятых вояк!
   С этим напутственным благословением из уст причетника, отряд покинул гримерку Дьявола.
   - Разве ты не идешь с нами, Изверг? - спросил у причетника один из ужасных демонов.
   - Нет, Понтий Пилат, не иду, - ответил Миппс. - Я и мой мушкетон пойдем последим за этим чертовым назойливым капитаном.
   Вельзевул провел Джерри за руку к задней двери коттеджа Оулд-Три, и они оставили его.
  

ГЛАВА XXVII

ЛЕГИОН ПУГАЛА

   ОТРЯД нашел своих коней на поле с репой позади дома, которое старое пугало, ныне спавшее в гробу, столь рьяно охраняло днем; на лошадях и лошадках была странная упряжь, и все были привязаны к низкой изгороди, которая шла вдоль одной из канав. Вельзевул сам привел Джерри его лошадь, точнее, лошадь пропавшего школьного учителя, и Джерри вскоре обнаружил, что Вельзевул был одним из самых занятных и любезных дьяволов. К счастью, Джерри был хорошим всадником и хорошо знал болота, потому что кавалькада немедленно пустилась галопом через поля, столь отчаянно перепрыгивая через канавы и каналы, что мальчику казалось чудом, как его старая кляча не отстает от них. Вельзевул ехал рядом с ним на сильном рабочем жеребце и подбадривал его ехать быстрей. Это было не что иное, как беспорядочная гонка с препятствиями, и она заворожила юного искателя приключений. Как захватывающе было скакать ночью в компании отчаянных друзей! Однако он не смог бы оставаться спокойным, если б Вельзевул не оказался безупречным и надежным наставником.
   - Пришпорь коня, Заплечных Дел Мастер, когда я скажу. Давай!
   И он сильно пришпорил коня, и лошади ринулись ноздря к ноздре прямо к широкой канаве.
   - Вперед! - И они взлетели ввысь, подмяв верхушки тростника на дальнем берегу. Так они проскакали по болотам шесть миль, пока не добрались до большой дороги у Лимпн-Хилл. Здесь они замедлили ход у перекрестка, где встречались три дороги. На повороте Джерри заметил человека на худой серой лошади.
   - Это Пугало, - прошептал Вельзевул. - Сам предводитель.
   Один из болотных огоньков подъехал на своей лошадке к Пугалу, и Джерри увидел, как он отдает Пугалу честь, а Пугало протягивает ему бумагу. Мальчик еще раз отдал честь и вернулся к Вельзевулу. Тот забрал у него письмо и внимательно его прочел при свете фонарика блуждающего огонька. Мальчишки несли фонарики на длинных шестах, держа их тем же манером, как и во время езды. Пока Вельзевул читал, он восхищенно задерживал дыхание, и, когда спрятал письмо за пояс, то пробормотал: "Пусть Болото будет нынче к Пугалу благосклонно". Джерри невольно взглянул на дорогу, где стоял Пугало, но лошадь со всадником исчезли.
   - А! Заплечных Дел Мастер! - воскликнул Вельзевул. - Ты гадаешь, куда он делся, да? О, чтобы проследить за ним, нужно быть быстрым как ртуть. Он - здесь, он - там, он - повсюду, и это в одно и то же время, и он ездит верхом на лучшем жеребце в Ромни Марш, на жеребце, увидев которого у принца-регента потекли бы слюнки, на жеребце, который для Пугала дороже, чем вся сокровищница Англии.
   - Но куда он поехал? - спросил Джерри.
   - По своим делам, Заплечных Дел Мастер, - ответил Вельзевул.
   - Жаль, что я не видел, как он уехал, - вздохнул Джерри. - Мне нравится глядеть, как скачут хорошие лошади. Он ушел бесшумно, не так ли?
   - Ты никогда не услышишь стука копыт жеребца Пугала, Заплечных Дел Мастер, потому что у него подушечки на копытах. О, Пугало-то знает толк во всяких уловках, и, черт возьми, сегодня они ему понадобятся.
   - Почему? - спросил Джерк.
   - Потому что Изверг сказал ему, будто люди Короля вышли на охоту. Пугало думает, что сегодня мы можем с ними сразиться.
   - А вы этого не хотите?
   - Да ведь, сам подумай, странно будет, если кого-то из нас ранят. Раненого человека в деревне теперь так легко не спрятать, верно? И сложно будет объяснить, как он получил свою рану. Хотя, если на то пошло, Пугало никогда не тратит времени на бессмысленные объяснения.
   Пока Вельзевул говорил, он забрал у Джерри поводья и вновь оказался во главе кавалькады. Теперь их путь лежал по дороге, по которой уехал Пугало, и когда они проехали примерно полмили, то вновь увидели его, неподвижно сидевшего на коне посреди дороги. Теперь он не был один, рядом с ним примерно с полдюжины людей вели в широкое поле вьючных лошадок. Туда-то Вельзевул и направил свою кавалькаду, и им пришлось миновать мрачную фигуру по имени Пугало. Джерри до смерти желал рассмотреть его поближе, потому что очень хотел понять, кто же скрывается за маской, и попробовать узнать его. Но чем ближе он подъезжал, тем страннее страновилась фигура. Если и был на свете тот, кого Джерри мог в нем узнать, то это было разве что пугало на Миппсовом поле с репой, поскольку они были похожи друг на друга как две капли воды.
   И его голос не был похож на голос человека, которого он знал, хотя что-то знакомое в нем проскальзывало. Это был твердый, стальной голос, голос командира.
   - Люди Короля следят за Мельничной фермой. Ты, Вельзевул, как обычно сопровождаешь вьючных лошадей, пока мы не окажемся в полмиле от дома. Затем ты со своими людьми отойдешь и устроишь ловушку в тылу для людей Короля. Если твоя атака будет внезапной и жестокой, им придется приложить все усилия, чтобы защититься. Так люди на Мельничной Ферме получат время, чтобы вывести своих лошадей к остальным. Я прослежу, чтобы они отвезли вьюки в целости и сохранности, а когда ты отделаешься от людей Короля, мы вновь встретимся на Ромни-Роуд напротив Литтлстоун-бич. Ясно?
   - Ясно, ясно, Пугало, - быстро согласился Вельзевул.
   - Затем, - продолжил странный человек, - держись по мере возможностей рядом с Заплечных Дел Мастером. Не давай ему увлекаться бессмысленными опасностями. Я хочу, чтобы он как следует повеселился, но мне отнюдь не надо, чтобы он покалечился. Если я поменяю план, я дам тебе знать. Ясно?
   - Ясно, ясно, Пугало, - повторил Вельзевул.
   - Тогда вперед!
   И они поехали вперед. Вьючные лошадки шагали под тяжелым грузом шерсти, держась края поля, и это было очень кстати, потому что там, где канавы пересекали вкривь и вкось болото Ромни-марш, на восемь футов ввысь поднимался плотный туман, и даже в те ночи, когда светила полная луна, туман над канавами напоминал плотные нити паутины, до странности резко выделяясь на фоне обычного пейзажа, потому что все остальное было ярко освещено и прекрасно видно. Теперь Джерку пришлось ехать еще быстрей, чем раньше, потому что вокруг вьючных лошадок, полностью скрытых пеленой тумана, вновь и вновь кружили скачущие демоны и блуждающие огоньки. Эти последние размахивали над головой своими фонариками на шестах, и издавали странные крики, будто болотные птицы, нездешние и зловещие. Впрочем, из всех историй о призраках, которые доводилось слышать Джерри, было известно, что такие звуки издают привидения на болоте, которых не раз там видели, и Джерри решил, что это очень умно - таким способом очищать местность от любопытных взглядов и ушей. Нет иной силы, равной суеверию, и нет ничего, что распространялось бы быстрей и преувеличивалось бы больше, чем страшные истории. Итак, они кружили вокруг вьючных лошадок; Вельзевул оказался истинным предводителем - именно он отдавал приказы, однако таинственный Пугало то и дело появлялся из тумана, чтобы взглянуть, как идут дела у его легиона, и тут же быстро исчезал, уносясь прочь, будто призрак на призрачном сером жеребце.
   Разумеется, Джерри знал тот ужас, какой мертвенно-бледное войско могло вызвать у опрометчивого путника - разве он не видел его собственными глазами в ночь убийства Сеннахириба Пеппера? Но если бы ему нужно было найти иное подтверждение людского страха, то он нашел бы его, когда они столкнулись с цыганской стоянкой.
   Эти люди не были настоящими цыганами, скорее, обычной бродячей семьей, которая скиталась от города к городу и от деревни к деревне, стараясь тут и там раздобыть все, что можно и нельзя, только чтобы их несчастные души задержались в теле подольше. Всадники натолкнулись на них в канаве. Цыгане развесили вокруг фонари и разожгли костер, вокруг которого спали трое мужчин и один мальчик. Старая карга клевала носом с одной стороны костра, а напротив нее, между двумя спящими сидела женщина помоложе. Ее одежды были истрепаны и оборваны донельзя, а плечи и руки остались нагими, потому что она завернула в свой платок ребенка, который плакал на ее руках. Внезапное появление ужасных всадников мгновенно вызвало панику, нарушив уют и уединение. Старая карга завопила, чтобы мужчины вставали, но прежде чем им удалось подняться на ноги, прямо перед ними оказались лошади. Вельзевул с отчаянным расчетом проехал прямо сквозь костер, и его конь ревел от страха, пока во все стороны с треском летели горящик сучья. Юная мать едва избежала копыт лошади Джерри, поскольку он ринулся следом за Вельзевулом, и от ее крика, полного ужаса, сердце у Джерка ушло в пятки, и он придержал лошадь.
   - Гулящая девка, готов поклясться, - заметил Вельзевул. - Было бы лучше, если бы ты ее задавил, а что до ее отродья, так этого дьявольского выродка стоило бы вырвать из земных мучений.
   - Да, я было подумал, что этому дьявольскому выродку гораздо сподручней было бы оказаться с нами.
   На это замечание Вельзевул хлопнул Джерка по спине и заявил, что он - хороший Заплечных Дел Мастер, поразительно хороший, и пока юный рекрут делал все, чтобы не сломать себе шею, пока они перепрыгивали через канаву то туда, то сюда, то позабыл об этом неприятном происшествии - или, точнее, оно осталось в его голове, как смутное воспоминание о кошмаре, что ускользает от нас, когда мы вновь погружаемся в сон.
   Они мчались вперед, но останавливались по пути у бесчисленных ферм, где все новые лошадки, груженые шерстью, ждали случая присоединиться к кавалькаде. И все время где-то поблизости был Пугало. Как только возникала какая-либо задержка - например, когда людям приходилось наводить мостки через канавы, чтобы вьючные лошади могли перейти через них - Пугало немедленно появлялся среди них и отдавал короткие приказы, быстрое повиновение которым означало конец всем трудностям, какими бы они не были. Но именно наведение мостков задерживало их больше всего, потому что сложно было перевозить их с собой, и нужно было делать их крепкими, чтобы они выдержали вес навьюченных лошадок. И сами лошадки порой вызывали беспокойство на некоторых перегонах, потому что иногда крепление вьюков слабело, и вся кавалькада должна была остановиться, пока их вновь приводили в порядок. Но хоть лошадки частенько и останавливались, демонам-всадникам такой роскоши не полагалось. Вельзевул безустанно наворачивал круги, то большие, то маленькие, все время окружая лошадок от любопытных глаз. Любой, кто увидел бы это смертносную кавалерию, был бы мертв. И поскольку все убийства на болотах - кроме убийства Сеннахириба Пеппера, потому что его предполагаемый убийца находился в бегах на тех же болотах - приписывались болотным дьяволам и из-за ужасных суеверий, которые царили в умах жителей Кента, контрабандисты совершенно не волновались о преступлениях, которые совершали, потому что были защищены от закона, как самые законопослушные люди. Ведь те, кто не верил в существование злых духов, жаждущих убийств, по крайней мере, питали страх перед самими контрабандистами и потому не трогали их. Да и, в конце концов, это никого, кроме таможенников не касалось, и потому только таможенники были их врагами, а почти в каждой оставшейся записи можно увидеть, что всякий раз таможенники терпели поражение.
  
  

ГЛАВА XXVIII

СХВАТКА У МЕЛЬНИЧНОЙ ФЕРМЫ

   МЕЛЬНИЧНАЯ ФЕРМА была последней в списке Вельзевула, а в канаве рядом с домом, но по другую сторону дороги ползли люди Короля, ведомые боцманом. Они вели себя тихо, как мыши, поскольку капитан отдал боцману строгий приказ на этот счет: однако, прикладывать усилия не было нужды, потому что из-за чрезмерной активности причетника Миппса контрабандисты прекрасно знали, где были матросы и куда они направлялись.
   Как же противно закаленным воякам часами ползать в грязной и слякотной канаве, поджидая врага, превосходящего их числом! Ведь это простая истина: если на болотах занимались контрабандой, значит, у них было множество помощников, раз дело идет так гладко и хранится в секрете. Так что боцману пришлось нелегко, чтобы удержать людей от ворчания; пусть капитан Колльер и хотел восстановить закон в соответствии со своим долгом, но, было очевидно, что его людям удовольствия это не доставляло, и боцман всем сердцем желал, чтоб капитан не оставлял его командовать вместо себя. Его отсутствие плохо влияло на людей, и незадачливый боцман весьма опасался, что они не смогут достойно принять бой, когда наступит час. Одно дело - драться с врагом, но совсем другое - стрелять в собственных земляков, и хоть у всех до одного чесались руки добраться до французов, люди не испытывали восторга от ловли контрабандистов. Каждый, кто жил в сельской глубинке, наверняка бы принял сторону нарушителей закона, и кто знает, сколь многие из людей Короля сами бы не занимались столь выгодной торговлей незаконным товаром из Франции.
   Вот такие чувства царили в сердцах людей Короля, лежавших в канаве напротив Мельничной Фермы, прислушивавшихся к шуму лошадиных копыт во дворе и готовых стрелять в любого, кто покажется.
   Однако приказ "Никого не убивать, стрелять по ногам" еще больше понизил их дух; разве могли они выстоять против отчаянных ребят, не желавших засовывать голову в петлю, которые не станут колебаться и будут стрелять насмерть?
   С большим трудом боцман мешал одному старому морскому волку, который лежал в канаве рядом с ним, высказывать свое мнение о происходящем своим гулким низким голосом, но, в конце концов, тот сделал одолжение и начал говорить шепотом, хотя и шепот вовсе не был таким уж тихим.
   - Какой к черту в этом смысл, мистер боцман, посылать таких славных моряков, как мы, помирать, будто псы, в этой поганой канаве? Что, в Англии уже нет дела для моряков? Или эти парламентские послужат ей, когда дело дойдет до драки, как бы любезно они не мололи языком?
   - Они не болтают так много, как ты, - прошипел в ответ боцман.
   - Слушай ты, Джоб Маллет, - продолжил морской волк, - мы с тобой служим на одном корабле дольше, чем у меня памяти хватает, и ты здесь вроде как командуешь. Знаешь, я против твоей власти не выступаю, не думай, но я старше тебя, и хочу тебе высказать свое мнение, которое, кстати, разделяет каждый сукин сын в этой чертовой канаве. Почему бы нам не отряхнуться и не покончить с глупостями? Мы тебя уважаем, Джоб Маллет, вот что я скажу. Уважаем как боцмана, и ты хороший боцман. Мы думаем, да, думаем, что ты можешь прекратить делать из нас дураков. Мы хотим драться с французишками, а не с нашими земляками. Парламент делает большую ошибку, раз решил прищучить контрабандистов. Если б они поговорили с ними как надо, то тут же получили бы полк-другой контрабандистов, и это было бы кстати для борьбы с этим гнусными французишками. Я вот сам понять не могу, почему парламент за другие профессии не возьмется и не оставит контрабандистов в покое. Почему не взяться за законников, а? Им бы не помешала пара разоблачений! Поганые увальни! Или за докторов, которые продают подкрашенную воду против дурной болезни. Пф! Мерзкие, грязные обманщики! Но нет, всегда преследуют несчастных контрабандистов, которые вообще-то работают не покладая рук, да и бойцы из них отличные, как мы скоро сами увидим.
   Все это время Джоб Маллет пытался заставить его замолчать, но угрозы, увещевания и убеждения - все было тщетно.
   - Старик Заворот Кишок думает, как мы.
   - Должен вам напомнить, - холодно прошептал боцман, - что я, как главный в этой самой канаве, понятия не имею, кого вы имеете в виду, когда говорите "Заворот Кишок". Никого с таким именем не знаю.
   - О, да разве ты не поборник долга? - засмеялся морской волк. - Нет, я тебя за это уважаю... Но ты ведь, наверное, позволишь мне напомнить, что это именно ты на баке "Сопротивления" назвал уважаемого капитана королевского флота Говарда Колльера лестным прозвищем Заворот Кишок. Видимо, это сейчас вылетело у тебя из головы.
   - Именно так, - ответил боцман.
   - Вот и славно, что я тебе напомнил, как оно было, вот. Да и имя умно подобрано; ты ведь всегда был умницей, Джоб Маллет.
   - Жаль, что я не так умен, чтобы заткнуть твой жирный рот, - пробормотал боцман.
   - Ну, нет, Джоб Маллет, давай-ка без оскорблений. Я, знаешь, не хочу с тобой ссориться. Я тебя всегда уважал, всегда, и, наверное, если мы придержим язык пару минут, то не поссоримся, приятель. Но я тебе слово даю, мне вот не нравится быть застреленным, как кролик, и мне жаль, что именно ты тут главный. Был бы кто другой, я бы сейчас сказал, что встаю и иду домой спать.
   - Бал бы здесь капитан Колльер, сам знаешь, ничего такого бы ты не сделал.
   - Да разве он здесь? Вот это я хочу знать. Разрази меня гром! Легко послать бедных моряков на отстрел как кроликов, я тоже так могу. Но на это, знаешь, смелости не надо. Может, я, конечно, не прав, и, если не прав, то признаюсь в этом, потому что мне все равно, брать или нет эти слова на себя, когда я ошибаюсь.
   - Ты показываешь дурной пример молодежи, вот что я думаю, - отозвался Джоб Маллет. - Ты - самый старший моряк среди всех, и ворчишь, и сплетничаешь, как старая мать семейства. Тебе б стоило себя презирать, старик.
   - Ну что ж, - протянул собеседник. - Я и слова больше не вымолвлю, нет. Но если хочешь знать, что я об этом все думаю, так вот - это ад!
   - Я не сказал, что не согласен с тобой, - возразил Джоб Маллет. - Но мы здесь и нам нужно сделать все, что мы можем. Ворчание тут не поможет. Мы хорошо сделаем грязную работу, и я надеюсь, что сам-то справлюсь со своими обязанностями, потому что мне они нравятся не больше, чем вам.
   - Да чтоб я оглох, ослеп и онемел! - прогремел морской волк и хлопнул боцмана по спине. - Если б я был сопливой пороховой мартышкой, я бы не на шутку должен был устыдиться. Но раз я старший здесь, то стыд захлестнул меня с головой. Благодарю тебя, Джоб Маллет! Ты, мистер боцман, хороший нам пример, и я-то тебя поддержу. Покажи мне этих чертовых контрабандистов и жди, пока я не доберусь до них, вот и все.
   - И тебе спасибо, - произнес боцман. - Но ты очень сильно меня обяжешь, если помолчишь, потому что, если я не ошибаюсь, контрабандисты уже здесь.
   И точно, в тот самый миг с дороги донесся резкий звук быстрых шагов вьючных лошадей. Теперь их скрывал туман, густо накрывший эту часть болота, но моряки слышали не только лошадей, но и певший голос. Он монотонно завывал, и слова повторялись вновь и вновь. Они предназначались для несчастных моряков, ждавших в канаве атаки:
   - О вы, славные люди Короля, которые ждут в сыром рву мига, чтобы застрелить нас. Ваш добрый капитан у нас, и к его затылку приставлен мушкетон. Если вы будете в нас стрелять, славные люди Короля, то мушкетон выстрелит в капитана, и тогда - "вся королевская конница, вся королевская рать вам капитана не сможет собрать".
   Даже если слов морякам было недостаточно, чтобы понять положение дел, первые фигуры кавалькады все вполне прояснили. Из тумана выплыл ослик, которого сопровождали два огонька. На его спине сидел связанный человек с кляпом во рту, и с каждой стороны его поддерживал помощник дьявола. Не надо было убеждать, что несчастный был капитаном - в свете фонарей виднелся его мундир, а прямо ему в спину, действительно, целился мушкетон, который держал неопрятный дьявол-коротышка. Товарищи звали его Извергом, и он сидел, сгорбившись, верхом на никудышной лошадке. Они остановились на достаточном расстоянии от канавы с моряками, и Изверг еще раз повторил свою речь, опять закончив ее словами:
   - Вся королевская конница, вся королевская рать вам капитана не сможет собрать.
   Бедный боцман, бывший за главного, за всю жизнь так привык выполнять приказы других, что растерялся и не знал, как лучше поступить. Он любил капитана и не хотел видеть его убитым, хоть и прекрасно знал, что тот, должно быть, страдает в такой позорной ситуации. Он знал, что если б капитан мог говорить, то наверняка бы закричал: "Стреляйте и шлите их в ад!" Но речи капитан был лишен. Пугало и Изверг неплохо знали людей, чтобы предвидеть это, и, поскольку у них не было ни малейшего желания быть застреленными, они решили, что кляпа будет достаточно. Так что, в конце концов, не было ничего удивительного в том, что старый ворчливый морской волк, обладавший залежами жизнерадостного веселья, прыснул так, что покатился в грязи от смеха. Вид капитана и мертвого мог бы рассмешить, не то, что старого моряка. Остальные разделились на две группы: некоторые, как боцман, онемели от удивления и бессильного гнева, прочие присоединились к смеющемуся моряку в грязи и насмехались над глупым положением капитана, поскольку он был не того телосложения, чтобы сидеть на осле с достоинством, и вовсе не смахивал на левантийского еврея. Его морской мундир смотрелся здесь совершенно нелепо, и треуголка с кокардой налезла ему на нос.
   Именно из-за этого внезапного явления моряки оказались совершенно не готовы к тому, что произошло дальше. Из тумана позади них вылетел огромный отряд всадников, и, когда моряки обернулись, то увидели, как в нескольких ярдах от них остановился лихой строй всадников. Так, моряки были отрезаны с двух сторон: позади - дьяволы с пылающими лицами на огромных лошадях, а перед ними - их капитан, который ждал, когда они начнут стрелять, чтобы встретить смерть от мушкетона коротышки-демона.
   - Выстрели в дьявола, славный моряк, и капитана утащат во мрак!
   - Так же, как и вас, добрые люди Короля! - закричали и завыли отвратительные демоны позади; каждый моряк во рву оказался под прицелом пистолета или мушкетона.
   Затем появился еще один всадник. Он был высок, худ, неприглядного вида и сидел верхом на породистом соловом. Это и был Пугало; все дьяволы хором поприветствовали его, как только он появился. За ним шли вьючные лошади, всего шестьдесят или семьдесят, и всякая несла тюк с шерстью, каждый из которых отправил бы человека в руки палачу, если б Колльер мог исполнить свой долг. Пугало сошел с дороги и глядел, как длинная вереница лошадей идет к берегу. Как только все они прошли, он подал сигнал, и двери амбара на Мельничной ферме отворились, и еще десять тяжело нагруженных лошадок вышли и присоединились к длинной змее нелегального груза, что шла к морю по дуге. Затем, будто фельдмаршал на поле боя, Пугало медленно переехал через мостик и встал во главе своей кавалерии. Джерри Джерк услышал, как он отдал короткий приказ Вельзевулу, и увидел, как тот пришпорил коня и понесся следом за караваном.
   И вот теперь настал час сурового испытания для людей Короля; они сидели, скрючившись, целых два часа или даже дольше. Глупостью было бежать, безумием было драться, и им - компании вояк, что, пожалуй, выглядели столь по-дурацки, - пришлось застыть на месте. Однако гораздо глупей им было бы сопротивляться, потому что противник превосходил их числом, оружием и умом. Впрочем, один раз боцман чуть было не потерял голову, в тот самый миг, когда Изверг опустил свой мушкетон, достал глиняную трубку и зажег ее. Боцман увидел в этом шанс, поплевал на руки, схватил свою абордажную саблю и полез прочь из канавы. Но немедленно послышался зловещий звук взводимых пистолетных замков, и старый морской волк схватил боцмана за ногу и затянул его, ругающегося на чем свет стоит, назад, в грязь. Изверг захихикал и затянулся трубкой; всадники наставили на каждого во рву заряженное оружие, и так незадачливые моряки провели еще один час. Внезапно над болотом послышался странный крик кулика и повторился семь раз. Изверг погасил трубку и пробормотал какой-то приказ двум дьяволам у ослика, а затем обратился к морякам.
   - Теперь, славные моряки, нам нужно ваше оружие. Передайте его доброму Джобу Маллету, пусть он разомнет ножки и положит его у моих ног.
   Но Джоб Маллет опять потерял голову. Он встал в канаве и храбро прокричал:
   - Ты и прочие твои люди - драные трусы, раз заткнули рот нашему капитану. Был бы у него голос, сам знаешь, что он бы сказал: - "Стреляйте и рвитесь к ним!", и тебе это хорошо известно. Почему вы не хотите драться с нами, чертовы трусы, вместо своих дьявольских штучек?
   - Потому что мы не настолько ослеплены кровью, как один славный боцман Короля, - ответил Изверг писклявым голосом, и дьяволы разразились хохотом.
   Один из моряков, решивший, что все взгляды обращены к боцману, резко выпрыгнул из канавы и ринулся к Извергу, обнажив саблю. Пять или шесть пистолетов позади него выстрелили, и он упал ничком на дорогу. Каждый выстрел попал в цель; моряк был мертв.
   - Ох, поберегите свои шейки, глупенькие люди Короля, - запричитал Изверг. - Поглядите, как мы испортили этого славного паренька. Теперь-то он не годится драться с французами, ох, совсем не годится! Жалость-то какая, неимовернейшая!
   Опять послышался крик кулика и вновь он прозвучал семь раз.
   - Итак, оружие сюда, - уже резко приказал Изверг. - А если они не отдадут его, то мы уволим этого капитана вместе с его командой со службы навсегда.
   Им ничего не оставалось делать, только повиноваться. Они поняли, что контрабандисты были хорошими стрелками и что действовали они решительно. Нет, не было другого выхода, только передать оружие боцману, который неохотно положил его на дорогу. Оружие подняли демоны, державшие фонари, и отнесли его в амбар.
   - Ну а теперь, мои добрые друзья, - сказал Изверг, - мы бросим этого вашего капитана на дорогу. Подберите его, если он вам нужен, и отведите домой, в постель. Рассвет уже скоро. А раз тюки с шерстью в безопасности и далеко отсюда, то и вам мы желаем хорошенько отдохнуть.
   Капитана сняли с осла и положили на дорогу. Вокруг него согнали моряков и совершенно непочетно препроводили в амбар священника. Три дьявола, которых выбрали исполнить эту обязанность, унесли тело мертвого моряка, так что, прежде чем солнце поднялось над болотом, здесь не осталось ни единого следа, напоминавшего о контрабандистах. Джерри Джерка, после того, как он переоделся с остальными в гробовщицкой лавке, отвез домой Вельзевул, и здесь, не потревожив деда с бабкой, мальчик немедленно уснул и еще раз увидел все приключение во сне.
   Как только забрезжил рассвет и Миппс возвращался от амбара священника, перед дверью которого оставил тюк с оружием, он увидел желтолицего человека, кравшегося по полю вдоль церковной ограды. Пока он глядел на него, фигурка исчезла в глубокой канаве, и Миппс пробормотал:
   - Хотел бы я знать, живой он или нет. Хотел бы я знать, выбрался ли он с рифа в своем теле... Если да, то какой же чертов ад он пережил. Если нет... Что ж, тогда сохрани Господь одного из нас в этом чертовом месте!
   И он поспешил в свою лавку, будто трусливая крыса.

Глава XXIX

  

КАПИТАН КОЛЛЬЕР ПРИНИМАЕТ СТРЯПЧЕГО ИЗ РАЯ

  
   СИТУАЦИЯ, с которой капитану Колльеру пришлось столкнуться лицом к лицу, была не из легких. Мало кто больше него был уверен в том, что его выставили на посмешище, а то, что этот позор происходил на глазах его людей, делало положение вдвойне сложнее. Но капитан Колльер сохранил свое достоинство в самой похвальной манере.
   Когда контрабандисты ушли и боцман освободил его от пут, он встал посреди амбара и обратился к морякам:
   - Друзья, - начал он, - мы позорно проиграли. Без единого удара вас заставили сложить оружие, и я знаю, что вам, должно быть, тяжело было это сделать. После того, как я отдал боцману распоряжения о нашем плане, я вышел подтвердить определенные подозрения против определенных людей, живущих на этих болотах. Я поздравлял себя, как замечательно я преуспел в этом, когда оказался беспомощным пленником в руках этих мерзавцев. Я слепо зашел в умело расставленные силки. Как вы видели сами, мои похитители так надо мной поработали, что я не мог ни заговорить с вами, ни подать вам сигнала. При сложившихся обстоятельствах я должен поблагодарить боцмана за его доблестное поведение. Я ценю то, что он сделал, потому что он спас мне жизнь. Однако, вероятно, в глубине души я желал бы, чтобы он поступил по-другому, поскольку смерть славного моряка - храброго Уилла Редрема, застреленного на дороге - теперь легла грузом на мою душу. Также я не могу упрекнуть Джо Дикинсона за его приступ смеха, потому что вряд ли кто-нибудь, помимо меня самого, может увидеть большее бесчестье и веселье в моем тогдашнем положении. Но, когда человек лишается жизни, весь смех улетучивается, и так случилось со мной и, я уверен, с вами, кто были товарищами по оружию Уилла Редрема. Я крайне благодарен, что моя жизнь сохранилась ради этой цели - а именно, отомстить за смерть несчастного Редрема, и если кто-то должен и может отомстить за него, то я объявляю себя этим человеком. Для этого я намереваюсь призвать вас довериться мне. После того, как я потерпел столь сокрушительное поражения, я не желаю испытывать его снова. Потому, слушайте. Во-первых, наш отряд не так силен, чтобы справиться с этими болотными жителями. Поэтому я потребую большое подкрепление. В Дувре сейчас стоят солдаты, а в Рае - моряки. В оба этих города я пошлю гонца. Кроме того, в Рае живет замечательный старик, мудрый стряпчий. Он встретит меня прямо сегодня в таверне "Корабль" и найдет все законные причины, чтобы я мог заняться арестами, как только соберу еще немного доказательств. Уилл Редрем был первым, кто погиб за благое дело, поскольку этот уголок Англии - гнездо врагов правительства. Боцман, подашь сейчас же дополнительную порцию рома. Мы должны выпить вместе.
   Ром был подан, и капитан поднял кружку.
   - За то, чтобы бедный Уилл Редрем был скоро отомщен, за то, чтобы наша честь быстро восстановилась, и за то, чтобы враги Его Величества стремительно оказались на виселице!
   Они выпили, и Джо Дикинсон выкрикнул:
   - И за нашего капитана, благослови его Господь и разрази тех, кто сыграл с ним дьявольские шутки!
   Этот тост выпили жадно, и боцман прокричал троекратное ура, которое подхватили остальные - троекратное ура, которое отразилось от стен старого амбара и прокатилось по болотам с такой силой, что многие контрабандисты неспокойно заворочались в постелях.
   Когда на рассвете они отворили дверь амбара, чтобы выпустить капитана, то на пороге нашли аккуратно сложенную кучу с оружием: все пистолеты и абордажные сабли его Величества вернулись к владельцам.
   - Однако среди воров тоже водится честь, сэр! - воскликнул боцман.
   - В ней прячется дьявол, - ответил капитан. - Эти мерзавцы знают, что замену мы можем получить быстро, и у них нет ни малейшего желания, чтобы в их владениях обнаружили столь красноречивые улики. Мне кажется, Джоб Маллет, что в этом больше здравого смысла, чем чести.
   В десять часов утра к дверям таверны "Корабль" подъехала карета, и из нее вышел сквайр Энтони Уайли, стряпчий из Рая, человек шестидесяти пяти лет, однако прямой и настороженный как юноша. Он носил жюстокор бутылочно-зеленого цвета, черные атласные кюлоты, шелковые чулки, туфли с серебряными пряжками и чистейшее белье. Его седой парик, туго стянутый черной лентой, довершал истинный портрет закона: человека, готового встать на защиту, человека, внушающего страх обвинению.
   Капитан встретил его у двери в таверну и провел в уединение собственной спальни.
   Здесь он излил душу стряпчему, высказав все свои подозрения и ясно показав, каким путем пришел к ним. К полудню они прекрасно поняли друг друга, и стряпчий направился в карете назад в Рай с приказом к владельцу замка, чтобы тот приготовил место для огромного количества пленников и проверил, достаточно ли у него цепей, чтобы повесить их. Однако, как ни странно, стряпчий в жюстокоре бутылочного цвета так никогда и не добрался до города Рай, поскольку его карета остановилась перед одной фермой за Ромни. Здесь он вышел, чтобы приготовить комнату для другого стряпчего - настоящего - человека шестидесяти пяти, который этим самым утром покинул Рай, чтобы дать совет некому капитану Колльеру, который остановился в таверне "Корабль" в Даймчерче. Не стоит даже упоминать, что этот стряпчий никогда не доехал до Даймчерча. На пустынной дороге у Ромни прибытия его кареты ждал большой отряд людей. Пока двое или трое из них стаскивали кучера с козел и провожали на ферму, где его быстро напоили, двое или трое других зашли в карету, вставили путешественнику в рот кляп и завязали ему глаза, после чего также препроводили в дом. Карета же немедленно покатила в Даймчерч - с другим кучером и другим стряпчим, человеком в жюстокоре бутылочно-зеленого цвета.
   Ослепленный стряпчий перепугался до смерти, особенно, когда услышал голос человека, известного как Пугало. Ужасный злодей пригрозил стряпчему, что если тот вернется в Рай и вымолвит хоть слово, то может быть уверен, что будет пойман и встретит свой конец, присовокупив, что нет места лучше, чем Ромни-марш, чтобы спрятать труп. Итак, если не считать того, что он рассказал о своем ужасном приключении жене, которую боялся почти так же сильно, как Пугала, стряпчий Энтони Уайли замолчал, как утопленник, премного благодарный, что эти мерзавцы отпустили его столь легко. Кучер, потерявший всякое понимание того, что происходит, от выпивки и от того, что падал с козел добрую дюжину раз по дороге домой, никогда так даже и не вспомнил, что произошло и кому он был обязан столь щедрой выпивкой. Одним словом, все предприятие прошло незамеченным обществом, а джентльмена в бутылочно-зеленом, который сменил свой наряд, тем же самым днем можно было увидеть у церкви Даймчерча. Он спустился в крипту, и там, у грязного стола, где горела свеча, вставленная в бутылочное горлышко, помог двоим подвести итог счетам, которые были разбросаны перед ними на книге "Реестр умерших прихода". Однако в этой книге не было ни единой записи о смерти. Она была полна цифр, учитывавших тюки с шерстью, и способов, как провозить спиртное в гробах.
   Затем причетник Миппс и джентльмен, который носил бутылочно-зеленый жюстокор, открыли старый сундук и достали мешки с деньгами, которые опорожнили на стол. Третий джентльмен, которого они звали Пугалом, помог им разложить монеты по кучкам: французские - в одну, английские - в другую, а затем, сверившись со списком имен, трое управителей тайного банка распределили доли, причитающиеся их слугам. Когда они закончили, джентльмен в бутылочно-зеленом, вынул свой небольшой счет, и ему немедленно заплатили в золотых гинеях. После этого он попрощался с ними, заметив, что ему очень жаль, коль это последний раз, когда он получил так много золотых Георгов из банка.
   - Да, банк сегодня подводит счета, - ответил Пугало, вычеркнув имя из списка. - Но, может быть, однажды мы откроем его вновь. Как знать!
   - Будем надеяться, - сказал джентльмен, пожимая ему и причетнику руки. - И будем надеяться, что мы еще встретимся. Прощайте.
   С этими словами он ушел, и Миппс запер за ним дверь.
   - Все точно до пенни, - сказал Пугало.
   - Ура, вот что я скажу, - захихикал Миппс, потирая руки. - Я спрячу эти деньги в гроб и отошлю в Кале. Старик Как-Его-Там, который только что ушел, договорится с людьми из Кале, чтобы переслать их в Лионский банк, так что вы заберете их сами в Марселе, верно?
   - Да, и мы в расчете. Все в полном порядке. Я договорился с матушкой Уоггеттс, и Имоджен получит сундук, обитый железом. Но мне пора. До заката я еще должен повидать одного джентльмена.
   - Кого же? - спросил Миппс.
   - Сквайра, - засмеялся Пугало, завязывая мешки с деньгами.
   - О, я тоже должен навестить одного джентльмена, - отозвался Миппс.
   - Кого бы это?
   - Некоего Сина, доктора Сина, достопочтенного священника, - ответил Миппс, подмигивая, и Пугало вновь рассмеялся и покинул крипту.
   После того, как Миппс запер деньги в сундуке, причетник лениво последовал за напарником, и, когда пересекал церковный двор, то увидел, как доктор Син звонит в колокольчик у двери здания суда.
   - Что ж, - пробормотал Миппс себе под нос. - В свое время я был знаком с одним-двумя из них, но этот - дьявольски великолепен.

Глава XXX

ДОКТОР СИН СЛЫШИТ ЗОВ ДУШИ

  
   - ЧТО ВЫ имеете в виду, когда говорите, что собираетесь оставить Даймчерч?
   Сквайр определенно злился. Он ни разу не испытывал этого чувства к доктору Сину за все те годы, пока они были знакомы.
   - Вы явно меня разыгрываете, вот что. Помилуй меня Господи, сэр, немногие из моих любезных друзей могут себе это позволить, и всего единицы из них осмелятся на это... Но именно этим вы и занимаетесь, не так ли?
   - Боюсь, что нет, сэр Энтони. Мой дорогой сквайр, мой добрый друг, я боюсь, что впервые в жизни я до ужаса серьезен.
   - Но что вам здесь не нравится? Я что-то не так сделал? Вы хотите, чтобы вам повысили жалование? Да будь я проклят, я утрою его, если дело в этом. О, я знаю! Это мой бездельник-сын вывел вас из себя. Этот лентяй Деннис не притрагивался к книгам и не собирается этого делать впредь. Но я его заставлю! Я выпорю этого щенка хлыстом, если он огорчает вас. Конечно, это он! Он всему причина. Моя плоть и мой дух. Я задам этому сосунку трепку! Он узнать не может хорошего наставника, даже когда тот стоит перед ним. Наглый юный зазнайка! Ничего не ценит! Нет! Упаси меня Господь, он ведь уважает меня не больше, чем фермерскую изгородь, и всегда мне перечит! О, знаете ли вы, что этот хладнокровный злодей недавно объявил в совершенно несносной манере, что собирается жениться на девчонке из таверны? Да, уверяю вас, именно это он и сделал. Самым снисходительным тоном, будто оказывал мне неоценимую услугу, Деннис заявил, что он думал, будто я получил замечательную возможность назвать эту девочку Имоджен своей невесткой! Вы знаете, это та девушка, которая подает, и убирает, и выполняет бесчисленную грязную работу в таверне "Корабль". А когда я по-отечески усовестил его, то, видит Бог, этот юнец вспыхнул, как порох, и впал в ярость, закричав, что хоть кому-то из Кобтри пора привести в семью красавицу. Он сказал это мне, представьте себе - его отцу, который произвел его на свет. Я ответил ему так - именно этими самыми словами, - все, что ему стоит делать: это кланяться мне, и расшаркиваться передо мной, и возносить мое имя, и благодарить меня за то, что я произвел его на свет в то же самое время, когда родилась эта черноволосая посудомойка, будто мы с его матерью подгадали это нарочно! Нет, когда я начинаю думать об этом, то вспоминаю, что она дочь простого пирата, этого отвратительного мерзавца Клегга, которого повесили в городе Рай! Разве нет? И она должна стать моей невесткой! Во имя Ромни-марш, скажите мне, доктор Син, какого дьявола - я повторю: какого дьявола вы бы делали, будь у вас такой сын?
   Сквайру пришлось прерваться, потому что он задохнулся, и доктор Син, который все это время тщетно пытался возразить, ответил:
   - Что ж, сэр, я должен искренне сознаться, что мой сын был бы счастливчиком, если бы женился на ней, но я бы в этом очень сильно сомневался. На самом деле, будь я на вашем месте, то поклялся бы своим париком, что он никогда ее не завоюет. Я люблю Денниса, очень предан ему, но, боюсь, чтобы жениться на Имоджен ему придется преодолеть немало препятствий.
   - Черт, я отдам свои глаза, что он это сделает, сэр! Меня не нужно в этом убеждать! Препятствия в том, чтобы на ней женится? О да, этого он получит сполна. Мой сын женится на положении, сэр - деньгах, сэр, - и, если к этому будет прилагаться красота, что ж, тогда и на красоте, сэр, и тем лучше будет для сына.
   - Леди, разумеется, тоже должна этого хотеть, - вставил священник.
   - Хотеть? Какая дерзкая девчонка не хотела бы до смерти выйти замуж за моего сына - сына старика Кобтри и не хотела бы захомутать и самого старика, а, сэр? Любая ведь схватится за такую возможность! А что до той подавальщицы, дочери поганого пирата, повешенного в этом мелком и тщеславном городке Рай, так это вздор, мой дорогой доктор! Сплошная нелепость!
   - В этом случае, дорогой сквайр, я все-таки думаю иначе, - ответил доктор. - Я бы назвал Денниса счастливчиком. Я мог бы даже выйти за пределы дозволенного и, рискуя лишиться сана, назвать его дьявольским везунчиком, если у него выйдет жениться на этой девочке Имоджен.
   - Что? - воскликнул сквайр.
   - Разумеется, - продолжил доктор, - вы не должны точно следовать всему, что я скажу, потому что я полагаю, что чересчур привык осуждать привлекательных женщин.
   - Так же, как и я, сэр. Я знаю, что она привлекательна. Милая, хорошо сложенная девушка, и будь она хоть местной бродяжкой, я бы мог выйти за пределы дозволенного и принять ее, но красота - последняя в моем списке.
   - Имоджен, тем не менее, обладает остальными необходимыми качествами. Она богата, очень богата, хотя сама не знает этого. Пусть ее мать всего лишь плясала в таверне, где играли в азартные игры, но по прямой линии она происходит от принцессы инков. И как вы говорите мне "вздор", сэр, так и я скажу в ответ - вздор эти ваши знатные кентские леди, поскольку, когда Имоджен получит свое наследство, то ведь, будь я проклят, она сможет выкупить их имения вплоть до каждой лошади для деревенских скачек.
   - Она так богата? Эта девчонка из таверны "Корабль"? Хм. Возможно, я был не прав, сказав, что пара неравна. Возможно так.
   - Именно, - продолжил священник, - это только шанс, который может привести к успешному завершению дела, но, если вы позволите мне это сказать, временами вы бываете крайне недальновидны, сквайр.
   - Что вы имеете в виду? - горячо воскликнул сквайр. - Я вовсе не уверен, что должен позволить моему сыну жениться на посудомойке, даже если она дочь самого Креза.
   - Прошу вас, мой дорогой сквайр, успокойтесь. Признаю, Имоджен как посудомойка гораздо ниже Денниса по положению, но как принцесса инков, мой добрый друг, она выше Кобтри из здания суда, как выше их английский королевский дом. О, знаете ли вы что-либо - хотя, конечно, знаете - о гордости, о великолепии, о всемогущей величественности инкских королей? Даже Уайтхолл не сравнится с их чуланом.
   - Да? Неужели? - спросил сквайр.
   - Именно поэтому я должен оставить вам богатство и состояние Имоджен, - сказал священник, - потому что оставляю вас на время, понимаете? Поскольку, хоть я и оставлю ей определенные ценные вещи, которые храню, как ее опекун, большая часть ее состояния оставалась нетронутой. Но теперь, когда она повзрослела, мне давно пора было исполнить свои обязанности и увеличить ее доход.
   - Так вы ее удочерили, не так ли? - спросил сквайр, сдвинув парик назад и почесав лоб.
   - Хм, полагаю, отчасти это так, - ответил доктор. - На самом деле этот мерзавец Клегг перед смертью хорошо мне заплатил, чтобы я проследил за тем, что его дочь будет обеспечена, и, конечно, я сохранил эти деньги до того, как она сможет ими распоряжаться. Еще он рассказал мне, где зарыты сокровища Ингленда, и я отправляюсь именно за ними.
   - Сокровища Ингленда? - переспросил удивленный сквайр.
   - Клегг был напарником знаменитого пирата Ингленда. Говорят, что он убил Ингленда во время ссоры, хотя этому нет никаких доказательств. Так или иначе, но Клегг был единственным человеком, который знал о его тайнике, и перед смертью он поделился этим секретом со мной, после того как я принес торжественную клятву на Библии, что никому не расскажу об этом.
   - Разрази меня гром! - выдохнул сквайр и вскочил на ноги. - И вы хотите сказать, что все это время хранили секрет, и не снарядили корабль, и не поехали за сокровищем? О, там ведь могут быть миллионы!
   - И они там есть, - согласился доктор Син. - Я уверен в этом. Поэтому я изо всех сил скрывал в себе этот секрет, и не говорил даже девочке, поскольку деньги потребуют осторожного обращения. Один раз намекни кому-либо, что я еду выкапывать сокровища Клегга, так все гончие христианских стран будут вынюхивать мой след. Клегг тоже боялся, что этот секрет украдут, и потому заставил меня запомнить точное расположение острова, не доверяя картам, и он сделал это так хорошо, что я мысленно вижу линию берегов, заливы, лагуны, мелководья и курс так ясно, будто всю свою жизнь водил там корабли.
   - Значит, все эти благочестивые разговоры, что вы хотите отправиться миссионером к вонючим неграм, просто чушь, и вы не слышите никакого "зова души"?
   - Просто завеса, чтобы скрыть мои настоящие планы.
   - Спаси нас Господь, - обронил сквайр, совсем стащил свой парик с головы и уронил его на пол, не заметив этого.
   Как раз в этот миг в комнату вошел слуга и объявил сквайру, что снаружи ждет девица из таверны "Корабль", и у нее записка, которую она желает передать сквайру.
   - Скажи ей, пусть будет так добра, что войдет, - приказал сквайр с едва заметным почтением и пробудившимся интересом.
   Таким образом Имоджен появилась в комнате. Она стояла совершенно спокойно, пока сквайр не подал ей стул, и опустилась на него почти с царственным достоинством. Да, священник был прав, подумал сквайр. Одежды ее неопрятны, но манеры подошли бы и императрице.
   - Вы... Имоджен... принесли мне какую-то записку, верно? - наконец спросил сквайр. Он был до смешного не уверен, как к ней обратиться: Имоджен, как обычно, или мадам. Положа руку на сердце, он был в таком смятении, что чуть было не назвал ее мистресс Кобтри, что было бы совсем ужасным.
   Имоджен подала ему запечатанный сургучом пакет и принялась глядеть на огонь в очаге; сквайр был настолько поглощен разглядыванием ее фигурки и раздумьями о миллионах, принадлежащих инкам, что, если б доктор Син не коснулся его ноги, то сквайр бы и вовсе позабыл распечатать письмо. Но в следующий миг из головы у него вылетело все: девушка, миллионы инков, раздражение против сына, миссионерский зов души доктора; он смял письмо, запрокинул голову, взглянул в потолок с ужасным выражением лица и выкрикнул:
   - Если есть на небе Бог, сойди же на землю и сверни шею этому капитану!
   - Что случилось? - встревожился священник.
   - Прочтите! - заревел сквайр и швырнул смятый комок бумаги на стол. - Если вы любите меня, то прочтите и скажите, что мне делать!
   Доктор Син поднял записку, которая упала со стола на пол и, когда он развернул ее и разгладил, то прочел:
  

"Таверна Корабль

   Сэру Энтони Кобтри из Здания Суда, магистрату
   Сэр,
   Я осмеливаюсь сообщить вам от имени британского Адмиралтейства, что человек по имени мистер Рэш, школьный учитель из Даймчерча, исчез. Я уверен, что за этим стоит некто, облеченный властью, кто устраивает дела в Ромни-марш, преследуя собственные цели. Некто тайком перевозит шерсть во Францию, и, поскольку эти перевозки организованы умно, я знаю, что их разрабатывает человек с развитым умом. Ваше обыкновение не придавать этому никакого значения заставляет меня подозревать вас. Как магистрат, вы находитесь вне всякой опасности, чтобы контролировать подобный план. Я принял меры, чтобы оставить при себе вашего сына, мистера Денниса Кобтри. Если несчастный школьный учитель живым или мертвым не появится передо мной в следующие двадцать четыре часа, я предприму дальнейшие шаги, чтобы выкрутить вам руки.
   Капитан Говард Колльер,
   Береговой агент и член Морского Совета.
   (подпись)
   PS: У Рая стоит корабль вербовщиков, и через двадцать четыре часа они заберут вашего сына в море".
   - Что я должен сделать? Вербовщики у Рая! Двадцать четыре часа! Что мне нужно делать с этим избитым учителем? Куда он подевался? Какого дьявола я должен это знать? Наверное, он считает, что я где-то перешел ему дорогу! Никогда такого не было. Но что же делать, вот что я хотел бы понять. Что мне делать? Мой бедный Деннис! Если б я знал, то не стал бы с ним ссориться. Почему этот учитель вообще исчез? По какому чертову праву, спрашиваю я, исчезла эта незначительная бледная вошь?
   Доктор Син коротко пересказал историю боцмана об исчезновении учителя, которую сквайр выслушал с явным нетерпением.
   - Что ж, сэр, - воскликнул он после того, как прозвучали заключительные слова, - что касается этого учителя, то плевать, пусть он поджаривается на Люциферовом огне, этот человек мне не по нраву, но, Боже мой, от него зависит безопасность моего сына. Его нужно найти и быстро! Я заставлю его выйти из его адской берлоги! Я соберу всех местных жителей, чтобы они выкурили его наружу!
   - Все это замечательно, сквайр, но каким образом?
   - Каким образом, сэр? - вспылил сквайр. - Как? Это вы меня спрашиваете как? Так я понятия не имею, каким образом! Вот как?
   - Это вопрос, - горестно заметил священник.
   - Разумеется, - отозвался сквайр. - Вот как бы вы это сделали?
   - Я бы прочесал болота от края до края.
   - Так я и сделаю, да. Так и сделаю.
   - И я бы нашел этого мулата и повесил бы его, потому что он колдун, ведьмак, и я верю, что пока среди нас ходит этот проклятый Иона, ничто не наладится.
   - Я сразу же этим займусь. Но у нас всего двадцать четыре часа.
   Имоджен встала и взглянула на сквайра. Твердым голосом, будто выносила суждение, не подлежащее сомнению, она сказала:
   - Мне этого времени хватит. Я займусь поисками вашего сына... И учителя.
   Не дожидаясь ответа, она быстро вышла из комнаты.
   - А нам-то что делать? - с запинкой выдавил сквайр.
   - Я найду этого мулата и повешу его.
   - Но меня совершенно не волнуют его поиски!
   - А должны, - возразил священник. - Он - причина всех бед. Найдите его, а в остальном положитесь на Имоджен. Она пообещала и, будьте уверены, сдержит свое слово. Но только найдите этого мулата!
  

Глава XXXI

ВИСЕЛЬНОЕ ДЕРЕВО ПРИНОСИТ ПЛОД

  
   ВЕСЬ день Джерк был занят в таверне, потому что Имоджен ушла, и миссис Уоггеттс, у которой, казалось, был собственный мрачный повод суетиться, держала мальчика на побегушках при деле. Он жалел об этом, поскольку не мог отлучиться, чтобы навестить свое поместье на болоте, а ему хотелось взглянуть на свою последнюю покупку, на виселицу. Однако, к его величайшему удовлетворению, Джерри услышал, как о ней говорили фермер и рыбак, которые выпивали в зале.
   - Зуб даю, там поставили виселицу на болоте, возле Литтлстоун-пойнт, - говорил рыбак. - Я ясно видел ее на рассвете, пока мы подходили к берегу.
   - И, говоришь, на ней был висельник? - спросил фермер.
   - Вот-вот, именно это я и сказал. Подумал было, будто ты мне расскажешь, кто это.
   - Ничего об этом не знаю, - ответил фермер. - Разве только ночью по болотам опять катались демоны. И если то, что ты говоришь, - правда, думаю, это их шутки, - и фермер многозначительно подмигнул рыбаку.
   Однако Джерри это ничуть не обеспокоило, потому что его обуял смех. Прошлым вечером, недовольный тем, что виселица пуста, он вышел во двор, пока доктор Син и капитан беседовали в зале, и набил два больших мешка сухими ветками и песком. С помощью нескольких крепко связанных узлами веревок он превратил их в подобие человека и подвесил чучело на ржавую цепь. Оно чУдно смотрелось, покачиваясь на цепи, пока туман лизал его ступни. Разумеется, это нетерпение поиграть в палача снедало Джерри. Он страстно желал увидеть плоды своей работы, но ему приходилось изнывать от тоски, поскольку отпустили его только на закате, когда миссис Уоггеттс вошла в таверну вместе с причетником Миппсом. Свободный от дел, Джерри вышел за дверь, натянул шляпу на глаза и поднял воротник, ибо ветер сулил холодную ночь. Быстрым шагом он оставил двор, и в этот же миг заметил фигуру, закутанную в плащ, которая шла ему навстречу. Это была Имоджен.
   - Джерри, - прошептала она. - Кто поставил виселицу на твоей земле?
   - Это моя виселица, - гордо ответил Джерк. - Я за нее заплатил, и это мистер Миппс помог мне поставить ее.
   - Она настоящая, Джерри, - заметила девушка.
   - Ну да, и разве она не хороша?
   - Но на ней висит человек. Он тоже настоящий.
   На это Джерк весело хлопнул по колену и громко воскликнул:
   - Клянусь всеми бочками с ромом! Ну разве я не гожусь обвести вокруг пальца самого дьявола, который, как я думаю, наш переодетый причетник? Этот труп, который ты видела болтающимся на моей виселице, вовсе не труп, а просто палки, песок и мешки, которые я сделал похожими на труп.
   - Джерри, ты в этом уверен?
   - Я как раз сам туда иду, так что пойдем вместе и все увидишь своими глазами.
   - Я уже была там сегодня вечером, Джерри.
   - Так пойдем же, и ты хорошенько ущипнешь за бочок облезлое пугало на моей виселице, - и они прошли сквозь церковный двор, а затем вышли на болото.
   - Джерри, - вскоре еле слышно сказала девушка. - Что-то плохое скоро произойдет. Может, сегодня. Может, завтра вечером. И оно необычно плохое.
   - Почему ты так думаешь? - поинтересовался Джерри, взглянув на нее.
   - Знаешь, Джерри, я верю, что есть такие подводные течения, которые несут воду из пролива вокруг Данженесса, и они подхватывают со дна мертвых моряков, а пока те лежат у берега и ждут отлива, чтобы вернуться назад, к своим старым затонувшим кораблям, их души выходят на берег и бродят среди нас. Нынче я так чую. И я почти чую смерть в воздухе.
   - Хех, это забавно, - заметил мальчик, повертев эту мысль в уме. - Но я осмелюсь сказать, что ты права. В конце концов, море выглядит так чистенько на поверхности, но в глубине должно хранить немало отвратительных тайн, и я не вижу, почему бы ему порой не вымывать на берег мертвецов. Я сам часто думаю о мертвых, которые плещутся под толщей воды, и иногда мне кажется, что, когда прилив заливает большой канал и почти заполняет канавы, то, вероятно, море хоронит в береговой грязи то, что его гнетет. Может, именно это сейчас и происходит. И оно дарит тебе эти мысли.
   - Наверное, это так, Джерри.
   Теперь туман стал таким густым, что они уже не могли разглядеть виселицу Джерка издалека, и им пришлось пересечь узенький деревянный мост и наполовину взойти на Висельный Холм, прежде чем она показалась им полностью. Но как только они увидели ее, Джерри бросилмя вперед с криком:
   - Кто трогал мои мешки и палки?
   Мешковина порвалась, и из прорех показалась ладонь. Джерри схватился за нее и потянул. Ржавая цепь заскрипела, и одно из прохудившихся колец не выдержало: ужасный плод висельного дерева упал прямо на юного палача. Под тяжестью груза Джерри упал на землю. Имоджен с криком стащила с него мешок, и Джерк кое-как поднялся на ноги. Затем они оба осмелились посмотреть на него.
   От удара о землю заплесневелая мешковина, влажная от густого тумана, расползлась, нити порвались в сотне местах, и из ошметков на них выпученными глазами взглянуло мертвое лицо Рэша, испещренное кровавыми прожилками.
   На виселице Джерка созрел плод.
   Несколько минут они не двигались. С плеч Имоджен соскользнул плащ, и пронзительный ветер запутался в ее простом платье и с силой растрепал ее волосы. Джерк, чьи планы воплотились в жизнь, чувствовал себя до неуютности перепуганным. Несколько минут никто не проронил ни слова. Они лишь смотрели на ужас, упавший бесформенной кучей, и слушали лязг обрвавшейся цепи. Внезапно Имоджен вспомнила кое-что, что вернуло ее к жизни, и спросила:
   - Джерри, после такого... ты боишься возвращаться в деревню один?
   К Джерку еще не вернулся голос, поэтому он просто покачал головой.
   - Тогда пойди в здание суда и скажи сквайру, что мы нашли, и добавь, что Имоджен пошла выполнять вторую половину своего обещания.
   Джерри попросил ее повторить слова еше раз и поглядел, как она перепрыгивает через канаву и исчезает в тумане, а затем из-за виселицы вышел капитан.
   - Ничего из этого ты делать не будешь, - сказал он, схватив Джерри за руку и потащив прочь от виселицы. - У меня для тебя есть иная работа. Мы пойдем назад в деревню и поставим эксперимент.
   Как только они побрели по болоту, пробираясь через канавы, которые окаймляли поля, подул ветер с берега, рассеял туман и отогнал его через море, туда, где горели огни Франции. Через полчаса, когда капитан и Палач Джерк дошли до дома священника, рыбацкая лодчонка, на которой не было ни огонька, зато поднято множество парусов, помчалась сквозь ревущий ветер к Данженесс. Твердой рукой, державшей руль, и с горячим, сильно бьющимся сердцем, ею правила Имоджен, ослепленная сечкой дождя и промокшими насквозь волосами; она боролась с жестоким морем, чтобы сдержать слово, данное сквайру.
  

ГЛАВА XXXII

ЭКСПЕРИМЕНТ КАПИТАНА

  
   ОНИ вошли в дом священника через заднюю дверь и увидели, как боцман жарит на кухонной решетке каштаны. В кухне, спиной к двери, сидел еще один человек, и по его черным одеждам и осанке ученого Джерри узнал в нем священника. Капитан столь тихо отворил дверь, что никто не заметил их появления. Боцман и священник продолжили жарить каштаны, и вдруг случилась невероятнейшая вещь. Священник, пытаясь взять с решетки горячий каштан, уронил три каштановых орешка боцмана на раскаленные угли, и боцман так рассвирепел, что отвесил священнику звонкий подзатыльник. Джерри счел этот поступок явной вольностью, но викарий только засмеялся, а, когда он обернулся, то Джерри увидел, что это был вовсе не доктор Син, а Морган Уолтерс, переодетый в платье священика.
   Морган Уолтерс оробел и заерзал, когда заметил капитана, но тот обронил, что наряд Уолтерса великолепен, а его черные волосы, которые боцман аккуратно присыпал мукой, чтобы они казались седыми, так напоминают волосы священника, что Провидение явно готовило Уолтерса в священники, раз уж из него получился такой внушительный святой отец.
   Польщенный Морган Уолтерс с важным видом прошелся по кухне и стал так похож на доктора Сина (он был того же телосложения, и доктор Син всегда ходил морской походкой), что Джерк засмеялся, но капитан быстро осадил его, призвав к молчанию.
   - Теперь запомни, Уолтерс, - сказал капитан. - Тебе от этого не грозит никакая опасность, если ты будешь точно следовать моим указаниям, но, разумеется, тебе придется не стоять столбом.
   - Если он попадет в меня, то так мне и надо, - ответил Морган Уолтерс. - На ярмарках я всегда изображал тетушку Салли, и никто, ни разу, не попал в меня. Да, тогда я всегда мог вовремя присесть, и мне не нужен был свист боцмана, чтобы меня уберечь.
   И тогда начался эксперимент капитана, прелюбопытнейшая игра, и, несмотря на трагическую подоплеку, она была веселой.
   Боцман, держа свисток во рту, спрятался в маленьком садике перед фасадом дома; капитан и Джерк прокрались в угол комнаты с окном, выходящим в стену; тем временем, Морган Уолтерс, всем обликом напоминавший доктора Сина, уселся рядом с пылающим очагом и принялся читать - принялся читать спиной к окну, ставни которого были распахнуты, а разбитая створка приоткрыта. Странное это было положение: скорчившийся в углу капитан, который придерживал юного Джерка, боцман со свистком в саду, а одинокая свеча на столе, и огонь в очаге заставляли тень поддельного священника дрожать на оштукатуренной стене. Джерк с трудом уверял себя, что это не доктор, так хорош был наряд Моргана Уолтерса, и он с трудом сдерживал смешок, пока лукавый моряк листал страницы книги. Но у Джерри было достаточно времени взять себя в руки, прежде чем что-либо произошло; на самом деле, ему пришлось прождать час - другой, который казался длинным, как целая жизнь, но само происшествие произошло быстро и страшно.
   Из сада донесся пронзительный свист, и Морган Уолтерс пригнулся; с глухим ударом, который заставил штукатурку на стене вокруг него рассыпаться пылью, в стене задрожал огромный гарпун, ровно в одном футе над сиденьем.
   - Ушел! - закричал боцман из сада и тут же резво пролез в окно, затворив за собой ставни.
   - Что ж, сэр, - заметил Морган Уолтерс. - Кувырок-то ладно, когда до него дошло дело, но ожидание нельзя назвать приятным.
   - Ты действовал хорошо, дружок, - сказал капитан. - А теперь после этого эксперимента, мальчик на побегушках, я знаю, как действовать. Какой рецепт выписать, подобно аптекарю со вдумчивым умом. Так что, раз завтра воскресенье и до него недолго, мы возвращаемся в таверну "Корабль", боцман, и ты осветишь нам дорогу, пока Морган Уолтерс сменит одежду и отправится спать в амбар.
   Итак, они оставили Уолтерса одного, боцман с фонарем зашагал впереди и довел капитана и Джерка до двери "Корабля". Как только они там оказались, от дороги на Хайт к ним галопом подъехал всадник и, отдав приветствие, поинтересовался, может ли кто-нибудь проводить его к капитану Колльеру. Как только капитан признался, что это он, Джерк увидел, что всадник передал капитан синюю бумагу, которую тот бережно положил в карман. Затем Джерри провел всадника и боцмана в зал таверны и налил им выпить, после чего отправился домой и уснул крепким сном.
   Если же вернуться в дом священника, как раз в тот миг, когда Морган Уолтерс собрался было выйти из образа священника, в комнате появился мистер Миппс с мушкетоном. Он попросил моряка развернуться и заложить руки за голову, а затем препроводил его в лавку гробовщика в дальнем конце деревни.
   Доктор Син ночевал в здании суда, поскольку больше не намеревался оставаться в доме священника по ночам. Тепреь он боялся своей гостиной. Пугающий стрекот оружия, которое пробило ставню, все еще стоял у него в ушах, и он мог видеть безумный глаз, увеличенный бутылочным стеклом окна, который следил за ним из темноты. Нет, хватит с него той комнаты, говорил он себе, и принял приглашение сквайра провести ночь в заднии суда.
   Жалуясь на усталость, он ушел в свою комнату, но сквайр засиделся допоздна, гадая, как идут дела у Имоджен, и получится ли у нее спасти его сына, и как вообще она все устроит. Около двух часов ночи до него донесся запах гари. Сквайр поднялся на второй этаж. Казалось, этот запах исходил из комнаты, предназначенной доктору Сину, но из щели под дверью сочился только свет от очага, и потому, решив, что доктор заснул, сквайр припал к замочной скважине. Однако доктор не спал. Он стоял перед камином в одной рубашке с подвернутыми рукавами и бриджах, в руках держал кочергу и рассматривал след от ожога на предплечье.
   "Какого черта он прижег свою руку?" - недоумевал сквайр. Доктор Син же начал тихонько насвистывать - ту старую мелодию, которую сквайр так хорошо знал:
   "Выпьем за тех, кто прошел по доске"
   Сквайр ясно припомнил слова капитана: "у Клегга была одна татуировка - на предплечье: плохо исполненное изображение человека, который идет по доске".
   "Боже мой! Неужели такое возможно? Нет! Это смешно!"
   Жуткое чувство захлестнуло сквайра, и он тихо спустился назад, так и не постучав в дверь доктора, как намеревался изначально - назад, к очагу в библиотеке, где он вновь разжег трубку и принялся думать о докторе Сине.
   Таким образом, к тому времени, когда наступил вокресный рассвет, произошло еще два странных происшествия: во-первых, исчез Морган Уолтерс вместе с одеждой священника и всем прочим, а, во вторых, доктор Син, как только вернулся в свой дом, обнаружил еще один уродливый порез на стене дома и поистине возрадовался, что провел ночь в здании суда.
   На утренней службе жители узнали, что доктор Син собирается совершить великую духовную миссию к чернокожим и потому оставляет Даймчерч этим же вечером, сразу после вечерни. Он отправляется с рыбачьим люггером, который должен забрать некоего испанского торговца, который едет на Ямайку, и завтра уходит из порта Рая. Так что весь этот воскресный день, деревенские жители, крайне огорченные мыслью о том, что их верный пастух и добрый друг покидает их, устанавливали вдоль береговой насыпи вплоть до Лиллтлстоуна огромные факелы, чтобы осветить дорогу и подбодрить своего священника в его одиноком путешествии сквозь ночь.
  

ГЛАВА XXXIII

ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА УОТЧБЕЛЛ-СТРИТ

  
   ИМОДЖЕН добралась до Рая, но ей пришлось побороться с дьявольской стихией. Было утро воскресенья, и ко времени, когда церковные колокола отбивали утреннюю песню, девушка уже вытащила на берег лодку; ей помогали два рыбака, которые хорошо ее знали. С этими бывалыми мореходами она и позавтракала. Завтрак был простым, и его подали в хибарке на простом валуне. Рыба, хлеб, густой горячий бульон - все это она любила, и Имоджен отдала должное пище, потому что проголодалась. Ей отчаянно нужно было поспать, и старые приятели попробовали было уговорить ее вздремнуть, но Имоджен не желала об этом даже слышать: время поджимало, а ей надо было столь многое сделать.
   Прежде чем она покинула Даймчерч, миссис Уоггеттс дала ей корзину с пистолетами и запечатанный сверток с бумагами, и сейчас Имоджен изучала его. Бумаг в нем было всего две. Несомненно, к счастью, случилось так, что по доброте душевной доктор Син научил ее читать. Одной из этих бумаг было письмо с указаниями, как проще всего устроить спасение сына сквайра, и Имоджен знала, что совет надежный, поскольку его подписал сам Пугало. Что за имя, только подумать! Могущественней, чем посчитал бы сам мистер Шекспир! Как имя Робеспьера вызывало ужас и означало власть во Франции, и как деспотичные английские няньки поменяли имя Наполеона на Боуни, чтобы стращать им детей, так и имя Пугала несло в себе те же качества для Ромни-марш - оно означало, что за ним скрывается сила контрабандистов, и она будет действовать, чтобы заставить повиноваться приказам Пугала. Потому Имоджен знала: ее бумаги обладали властью, были верительной грамотой, которая заставит прислушаться к ее словам, а остальное должно было остаться на ее усмотрение, ум, храбрость и удачу. Да, если она будет следовать приказам в письме, то может быть уверена, что все пройдет гладко. Она перечитывала письмо с указаниями так долго, пока тщательно не усвоила содержание, а затем сожгла его в ведре с тлеющими углями за хижиной. Второе письмо Имоджен сохранила, потому что оно ей было очень нужно. Оно было адресовано к некоему стряпчему по имени Энтони Уайли, на Уотчбелл-стрит, что в городе Рай, который, в свою очередь, находится в Сассексе, и в нем было написано вот что:
   "Мы поняли, что нам нужно еще раз прибегнуть к вашей помощи. Сын нашего сквайра - в руках вербовщиков Рая. Соответсвенно, мы отправили к вам одного из наших посыльных, юную девушку, на которую никогда не падет подозрения. Вы должны проследить, чтобы у вас и девушки получилось спасти юношу. Если девушка вернется без него, мы можем сказать лишь одно - для вас обоих история закончится плохо; и это будет последним поступком, который вы оба совершите в жизни. Возможно, было бы лучше, если бы мы прислали вам подмогу посерьезней, но мы не можем себе этого позволить: девушка - единственная из наших слуг, кто сейчас свободен. Однако, вы поймете, что она крайне одаренная молодая женщина и очень храбрая, и эти качества, если прибавить их к вашей хитрости и общеизвестным способностям обходить всяческие трудные места, должны помочь вам воплотить наши пожелания - к вашему собственному удобству и спасению вашей жизни, к чему, как мы полагаем, у вас есть некий интерес.
   Подпись:

Пугало"

   С этим полезным письмом, спрятанным вместе с пистолетом миссис Уоггеттс под рубахой, Имоджен, распрощавшись с рыбаками, примерно с милю промчалась прочь от пляжа по равнине, которая простиралась перед городком Рай, стоявшем на возвышенности. Это укрепленный город, древняя крепость, в стены которой когда-то бились морские волны, но с тех пор отступили. Сердце Имоджен застучало сильней, когда она увидела огромные стены с бойницами, и нелепые домишки всяких форм и размеров, которые со всех сторон прилепились к ним, поднимаясь все выше и выше, пока не достигали церковной башни, самой высокой точки в городе.
   Она не стала заходить в город через северные ворота, но прошла вдоль стены и поднялась по длинной, неровной лестнице, которая вела от пристани на реке - длинной каменной лестнице, которая шла вдоль неровной поверхности скалы, пока путник не окажется на самом верху стены, на булыжной мостовой Уотчбелл-стрит, оживленной улице, зеленой от мха и деревьев, посаженных шеренгой; эта улица выглядела необычайно мило из-за живописных домов, что выстроились по бокам ее узких тротуаров. В один из этих домов и направилась Имоджен, в белый домик со странной парадной дверцей белого цвета. Девушка потянула за медную цепь, и в ответ на звонок служанка ответила, что мистера Уайли нет дома, потому что они с женой ушли в церковь. Так что волей-неволей Имоджен пришлось подождать, пока хозяин и хозяйка не вернутся со службы. Женой старого чопорного стряпчего была забавная старая леди. Она носила платье из богато расшитой цветами парчи и необычный чепец, из-под которого сияло ее живое и круглое личико. Ах, какой ум читался в этом лице, с губами, сложенными бантиком, аккуратным вздернутым носиком и живыми глазами. Это было лицо умной женщины, способной на неожиданные поступки. Имоджен завидела их издалека и с почтительной учтивостью поприветствовала их, как только они подошли к двери.
   - Благослови вас Господь, мистер Уайли, - воскликнула старая леди. - Зачем бы этой прелестной служанке делать перед нами книксен?
   - Возможно, она желает поговорить с вами, моя дорогая, - ответил стряпчий.
   - Тогда почему она этого не делает, сэр? - поинтересовалась маленькая леди, достала лорнет и осмотрела Имоджен с головы до ног. - У нее красивое личико. Несомненно, прелестное, мистер Уайли, изящное, но огрубевшее, и все же - огрубевшее, но изящное. Думайте, что хотите, мистер Уайли, но, благослови вас Господь, на ней отвратительнейший наряд, который вы только могли бы пожелать увидеть. И никаких туфлей, и она не носит чулок, сэр, просто голые ноги, сэр, милые ноги, правда, но вам, мистер Уайли, вовсе не стоит смущать это дитя, рассматривая их.
   Мистер Уайли неловко отвел взгляд и, приподняв шляпу, осведомился, хочет ли Имоджен что-то ему сказать.
   - Я пришла поговорить с вами по очень серьезному делу, сэр.
   - Полагаю, это связано с одним из моих дел, - пояснил он своей жене, поскольку стряпчему вовсе не хотелось, чтобы она заподозрила, что у него могут быть какие-то дела с миловидной служанкой.
   - С каким именно? - тут же с подозрением спросила его маленькая жена.
   - О, ну... я не могу ответить так сразу, - пробормотал стряпчий. - Может быть, по земельной тяжбе Эпплдора, хотя поклясться я не могу... В той же мере это может быть препирательство Кэнверов. Вообще, похоже, что скорее оно, почти наверняка оно. Вероятно, да, вероятно. Это вполне может быть оно, не так ли, любовь моя?
   - А может быть и нет, - возразила с усмешкой жена. - Почему же вы не спросите эту девушку, если желаете знать, вместо того, чтобы стоять столбом, как огородное пугало? Раз вы стряпчий, то я почти уверена, что в вашем рту есть язык.
   - Есть, моя дорогая, - обреченно воскликнул стряпчий. - Но, черт побери, вы же не даете мне им шевельнуть.
   - Ах вы, богохульный мерзавец! - закричала леди и проследовала, шурша юбками, в дом; служанка все это время придерживала дверь, чтобы они могли пройти внутрь.
   Кстати говоря, Энтони Уайли повезло, что его дом стоял в тихом уголке Уотчбелл-стрит, очень повезло - ведь его жена часто бушевала таким образом, не обращая внимания, были ли они наедине или же в чьем-то обществе.
   Со вздохом стряпчий попросил Имоджен следовать за ним и провел ее в комнату для завтрака, где из-за зарешеченных окон виднелась улица. Комната была обита деревянными панелями, но поверх них сияла белая глазурь, и оттого в комнате царил свет и воздух. Над каждой панелью висел силуэтный портрет какого-либо дорогого родственика в раме из красного дерева, а на каждой панели висела бронзовая ложка или медная жаровня для каштанов, начищенные до золотого блеска. Они сильно контрастировали с черными портретами, которые так мрачно выделялись на светлом фоне. В одном из углов комнаты виднелась ниша, и в ней стояли шкафы с полочками, набитые китайским фарфором. Довершали обстановку этой приятной комнаты, куда следом за стряпчим вошла Имоджен, - круглый столик из красного дерева, стулья из красного дерева и каминная доска с гербом. Стряпчий подал Имоджен стул и запер дверь, после этого он сел поближе к огню и принялся ждать, пока девушка соблаговолит к нему обратиться. Имоджен подала ему письмо, приготовленное для нее, и, как только он начал читать его, вынула из-за пазухи серебряный пистолет, спрятав его в складках одежды. Было совершенно ясно, что стряпчий сильно перепугался, пока читал письмо, потому что в лице его не осталось ни кровинки.
   - Спаси меня Бог! Это чудовищно, - сказал он и поднялся, не отрывая глаз от письма. - Им мало того, что они захватили мою карету, ездили на моих лошадях, заставили меня выглядеть совершенным остолопом, так теперь они хотят заставить меня, стряпчего, честного стряпчего, нарушить те законы, которые я поклялся соблюдать! Это чудовищно! Невообразимо чудовищно! Что я должен делать? Что я могу поделать? Я должен показать это письмо жене, - он сделал шаг к двери, но Имоджен была быстрей его. Она прислонилась спиной к двери и нацелилась ему из пистолета в лоб. Стряпчий совершенно растерялся.
   - Если позволите, сэр, - сказала Имоджен, - у меня есть распоряжение, что вы не должны покидать комнату, а, точнее, не должны выходить из-под моего надзора, пока я не удостоверюсь, что вы выполните приказ Пугала.
   - Правда? - воскликнул стряпчий.
   - Да, сэр, разумеется, - подтвердила Имоджен и добавила угрожающим голосом: - Если вы не повинуетесь приказам Пугала, то мне точно придется пристрелить вас прямо здесь, поскольку у вас есть все возможности уйти от наказания. Что до меня... Так или иначе, но для меня последствия в любом случае будут роковыми. Поэтому, как видите, если вы не поможете мне и не будете повиноваться, убьют не только вас, но и меня.
   Стряпчий уставился на Имоджен пустым взглядом, а затем отступил от близкого и опасного соседства с пистолетом и опустился в кресло.
   - Опусти его, девочка! Ради Бога, опусти пистолет, иначе как же я могу думать, когда я под прицелом?
   Имоджен чуть опустила оружие.
   - Я не знаю, что сказать, - продолжил несчастный старик. - Я совершенно сбит с толку. Каша в голове, каша, совершеннейшая каша! Жаль, что вы не пускаете сюда мою жену. О, как я бы хотел, чтобы она была здесь! Пусть у нее и есть некоторые недостатки, но она прекрасно умеет решать подобные затруднения. На самом деле, я должен сознаться, что она делает за меня всю умственную работу. Знаете, порой женщины обладают превосходным умом, очень быстрым. Это так, знаете ли. Истинно так. И язык у них быстрый. Например, у моей жены. На самом деле, знаете, у нее и то, и то развито хорошо, но языком она владеет поистине удивительно. Но надо отдать ей должное. Да, должное. И ее уму, да. Великолепный ум, абсолютно великолепный. Очень сообразительный и совершенно настороженный. Она умна, почти как мужчина. То есть, она гораздо умней, чем большинство мужчин. Она гораздо умней меня. Да-да, я готов поклясться. Я вовсе не льщу себе.О, она ведь делает за меня всю работу! Разве это не доказывает ее ум? Пишет мне все речи. Знаете, искренне говорю вам, без нее я вовсе бесполезен. Она направляет меня, да. О, в одиночестве я безнадежен! Как, ради всего святого, я могу вырвать юношу из рук вербовщиков Рая? Это отъявленные злодеи из всех злодеев! Совершенные ничтожества, каких вы только можете встретить!
   Ручка двери внезапно повернулась, но ногу Имоджен было не так-то легко сдвинуть с места.
   - Что-то мешает отворить дверь, вы, неуклюжий увалень! - донесся снаружи голос миссис Уайли.
   - Я знаю, любовь моя, - пробормотал стряпчий, а затем обратился к Имоджен: - Прошу вас, пусть она войдет. Уверен, она будет вести себя тихо, - затем он повысил голос: - Вы ведь будете вести себя тихо, любовь моя?
   - Энтони, - произнес голос его супруги. - Вы обращаетесь к той смазливой девочке? Вы назваете ее "моя любовь"? - Затем раздался голос, предвещавший недоброе: - Только погодите, пока я не вошла внутрь.
   - Боже мой, Боже мой, она опять поняла меня не так. Ради Бога, только не впускайте ее в комнату сейчас!
   Но Имоджен уже отворила дверь, и маленькая леди фурией ворвалась в комнату. Не обратив внимания на Имоджен, она ринулась через всю комнату и звонко и крепко шлепнула по уху своего мужа рукой в митенке.
   - Теперь-то, возможно, вы будете себя вести как почтенный женатый человек, как старый чудак - которым вы и являетесь! Как всё, чем вы должны быть, но не являетесь и являться не станете! Будете ли вы вести себя как должно, ужасный старик?
   - Конечно, любовь моя, - слабо согласился стряпчий, - но посмотрите же на эту девушку!
   - Боже правый, - воскликнула она, когда наконец взглянула на Имоджен. - Если это не пистолет в ее руках, то вы, Энтони, не болван!
   - У нее пистолет, любовь моя, а я буду не только дураком, но и мертвецом, если вы не поможете разрешить кое-какую проблему.
   - И какую же, скажите мне на милость? - спросила она, переводя взгляд с испуганного мужа на необычную девушку. - О, не опустишь ли ты пистолет, моя дорогая? Я не намереваюсь тебя сожрать прямо сейчас Если мне приходится ставить моего дурака-мужа на место, ты не должна считать меня мегерой.
   - Боюсь, вам стоит считать мегерой именно меня, - ответила Имоджен, все еще изображая голосом угрозу. - Но мне иначе нельзя. Меня заставили устроить эту неприятную ситуацию.
   Но старая леди бесцеремонно прервала ее:
   - Прошу вас обоих, хватит строить из себя пафосных болванов и расскажите мне наконец четко и ясно, о чем вся эта суматоха. Давайте, Энтони, говорите и поведайте мне все с начала и до конца. Ну же, сэр, поторопитесь и скажите мне, остались ли в вашей глупой голове хоть какие-то мысли. Я не сомневаюсь, что вы опять ввязались в какую-то заварушку. Вам, сэр, мало того, что вашу карету и лошадей забрали? Я бы подумала, что этого должно хватить, чтобы день-другой вас не преследовали несчастья. Но нет! Вы опять нашли на свою голову неприятности. Разумеется, вы уже позабыли ту лекцию, которую я вам прочла по поводу прошлого события.
   - Нет, моя дорогая, уверяю вас, я ничего не забыл. Она до сих пор живо стоит перед моим внутренним взором, поверьте.
   Вне сомнения, старичок чувствовал, что ходит по тонкому льду, всякий раз, как ему удавалось сесть.
   - Да нет же, вы ее позабыли, - настаивала на своем неукротимая старая леди. - Вы наверняка позабыли! Теперь скажите мне, что такого вы сделали, раз эта милая девочка ведет себя так нелепо.
   Одной рукой стряпчий потирал ухо, в которое пришелся удар, а второй - протягивал жене ужасное письмо, пока связно, как мог, объяснял сложившуюся ситуацию. Он излагал события робким голосом, потому что был крайне обеспокоен тем, как его жена воспримет происходящее, но ее поведение стало для него совершенным сюрпризом. Оно совершенно отличалось от того, что он только мог ожидать, потому что, как только жена услышала о вербовщиках, то захлопала в ладошки и засмеялась, убеждая мужа продолжать историю, занимательней которой не слышала целую вечность, а в конце ее и вовсе принялась подпрыгивать от восторга, буквально сделав круг вокруг стола с возгласом, что вряд ли мог подвернуться более удачный случай.
   - Вот, сэр, - воскликнула она, - это маленькое дельце - истинный Божий дар для меня!
   - В каком смысле? - спросил изумленный стряпчий.
   - Ах, нескладный тупица! Кто командует вербовщиками, а? Назовите его имя и все поймете.
   - Капитан Трафтон, не так ли, любовь моя? - сказал стряпчий.
   - Конечно, капитан Трафтон, - подтвердила его жена. - Истинно, капитан Трафтон. Этот несносный хлыщ, этот отвратительно воняющий распутник, с которым я теперь смогу свести старые счеты.
   - Старые счеты, любовь моя? Старые счеты?
   - Ах сэр, неужели вы совершенно позабыли, как он унизил меня на карточном вечере у леди Риверс, а потом на водной прогулке у его лордства? Это тоже ускользнуло из вашей памяти? Как он привел эту отвратительно размалеванную парижскую актрисульку, чтобы она изображала меня у меня же на глазах? Благослови вас Господь, мистер Уайли, я давно поклялась свести счеты с этим юным болваном. О, только этим утром во время службы я строила в голове тысячу планов, как стереть его в пыль, и вот пришел ответ на мои молитвы, а вы, похоже, совсем из-за этого захандрили. Ах, мистер Уайли, ведь это не только возможность показать ему, где его место, но и замечательный случай вовсе его опозорить.
   - Я очень рад это слышать, - таков был ответ ее мужа. - Но будь я проклят, если я понимаю, как вы собираетесь это устроить.
   - С помощью этой девочки, глупый, и вашей обворожительной племянницы из Индии, которая только что вернулась в Англию с огромным наследством от Ост-Индской компании.
   Стряпчий бессмысленно уставился на жену, а затем, когда тревога за ее здоровье взяла верх над изумлением, он сказал:
   - Стоит ли мне принести вашу нюхательную соль или что-то еще, любовь моя? Коробочку с угольным порошком, или, быть может, уксусу? Бедняжка, я уверен, что ваше сознание спуталось. Ведь у меня никогда не было племянницы, а что до Ост-Индской компании... Я о ней слышал, но почти ничего больше, искренне говорю, почти ничего.
   - Что ж, сегодня вам придется узнать о ней гораздо больше, - ответила миссис Уайли. - Поэтому подите-ка лучше в библиотеку и почитайте об ее истории, а что до вашей племянницы, вашей любимой племянницы, уж сделайте одолжение и вспомните, что она у вас есть. Теперь, мистресс, - обратилась она к Имоджен, - как только мой муж унесет отсюда ноги в библиотеку, я расскажу, что тебе придется делать.
   Уловив намек, стряпчий ретировался в библиотеку, с удовольствием оставив дело в руках жены.
   - Итак, девочка, - продолжила та, как только они остались одни. - Полагаю, что не слишком ошибусь, если предположу, что ты по уши влюблена в того мальчика, которого забрали вербовщики, да?
   - Да, - тихо ответила Имоджен.
   - Ах, - вздохнула леди. - И полагаю, я окажусь недалеко от правды, если предположу, что ты готова хорошенько постараться, чтобы спасти его от судьбы быть увезенным на войну?
   - Я сделаю все, чтобы уберечь его от этого, - сказала Имоджен.
   - Чудно, - воскликнула старая леди. - Тогда пойдем наверх!
   Они вышли из комнаты и прошли через маленький коридор и поднялись по широкой белой лестнице в чудеснейшую спаленку, которую только можно было вообразить, с кроватью под балдахином с кружевными оборками и подвесками и с туалетным прибором, украшенным серебром.
   - Теперь это твоя комната, моя дорогая, комната моей красивой племянницы из Индии, понимаешь? А сейчас я должна попросить тебя переодеться в какое-нибудь из платьев, и мне надо сказать тебе, что я была замужем дважды, и в первом браке, моя дорогая, у меня была дочь, поистине прекрасная девочка. Конечно, с тех пор прошли годы, но, насколько я помню, она была примерно твоих лет. Кстати, сколько тебе лет, дорогая?
   - Около шестнадцати. Может, и семнадцать, - ответила Имоджен.
   - О, моей дочери было девятнадцать, когда она умерла. Она была всем, что у меня было, потому что ее отец скончался, когда она была еще маленькой. Да, она была всем, что я любила на протяжении пятнадцати лет, и когда Бог забрал ее, я была столь отчаянно одинока, что в момент слабости вышла замуж за этого глупого мистера Уайли. Нет, он добр и достаточно хороший человек, но увы, моя дорогая - как он скучен! Он никогда бы не оказался на такой должности, если б я не подталкивала его. Видишь ли, ума у него немного. Но, хоть и он может похвастаться лишь третью от моего разума, я все-таки рада, что за него вышла. Он дал мне столько возможностей обманывать людей, убеждая их, что он вовсе не такой болван! Но я, пожалуй, не должна так много болтать, моя дорогая, у нас есть дело, за которое надо приняться. Вот что я должна сказать: я потратила кучу денег на наряды для моей дочери и - о! она была в них так прелестна. Славно было потратить деньги, дорогая, чтобы посмотреть, как она хороша. Я сохранила эти платья, и каждое хранилось бережно. Если б моя милая девочка вернулась ко мне, то увидела бы, что все ее вещи хранятся в том же порядке, так же чисты и так же свежи, как в тот час, когда она покинула меня, потому что это ее комната (весь этот дом принадлежит мне, а не этому болвану внизу). В этих сундуках и дубовом комоде я храню все, что напоминает о моей любимой дочке. Вот, смотри!
   Она взяла ключ из коробочки на каминной полке и отперла высокий дубовый комод, открыв взгляду Имоджен такую картину, что от восхищения она замерла на месте. Здесь лежали изысканнейшие платья, а в отделанном медью сундуке в ногах кровати покоились дорогие кружева и тонкое белье, и все сияло чистотой и было пропитано запахом лаванды. Старая леди выбрала несколько вещей из этих священных сокровищ, и к тому времени как гонг пробил три часа - время обеда, перед зеркалом вместо милой и резкой рыбачки сидела красивая девушка в великолепном деревенском платье, и на ее прическу, уложенную по тогдашней последней моде, наносились последние штрихи. В ее волосах блестели драгоценности, а кружевная косынка, облегавшая точеную шею, была заколота алмазной брошью невообразимой красоты.
   Пока старая леди облачала Имоджен, то с величайшим тактом заставила ее рассказать всю свою историю, по крайней мере то, что Имоджен знала, и, прежде чем они вышли из комнаты, старая леди с восхищением осмотрела свою протеже, затем подняла свое привлекательное личико и попросила Имоджен поцеловать ее, что та и исполнила.
   - А теперь, моя дорогая, мы пойдем пообедаем, и во время еды я расскажу тебе все, что мы будем делать, и, - добавила она с воодушевлением, - если этот сын сквайра - мне кажется, что ему очень повезло - не женится на тебе, то я собственными руками выпорю его кнутом, его и его отца, а потом удочерю тебя, потому что каким облегчением будет видеть тебя в своем доме! Знаешь, моя дорогая, ты гораздо симпатичней, чем мой глупенький мистер Уайли, - сказав это, она легко побежала вниз по лестнице, а сбитая с толку Имоджен последовала за ней.
   Будь Имоджен на самом деле дочерью старой леди, вернувшейся к ней с той стороны туманного покрова, вряд ли бы ей досталось меньше любви и ласки. Даже мистер Уайли наслаждался жизнью, поскольку старая леди была в прекраснейшем настроении, совершенно мирном и беззаботном. И, правда, в конце обеда, он обнаружил, что его насильно усадили в мягкое кресло рядом со столиком, на котором стояла бутылка хорошего выдержанного портвейна, и, к его совершеннейшему изумлению, рядом оказалась жена с длинной курительной трубкой, набитой табаком, и с подожженным жгутом из бумаги, приготовленными для него. Поэтому он тоже принялся славить приезд своей племянницы из Индии, жалея о том, что ее не выдумали раньше и что она останется в их доме до конца пресловутой главы.
   Затем миссис Уайли за чашкой чая раскрыла Имоджен свой план спасения юного Денниса, а то, как они его воплотили в жизнь, будет рассказано в следующей главе.
  

ГЛАВА XXXIV

ПОКОРИТЕЛЬ ЖЕНСКИХ СЕРДЕЦ ГОТОВИТСЯ К БИТВЕ

  
   ЭТОТ несносный хлыщ капитан Трафтон как раз обрызгивал свой кружевной платок духами, которые показались старой миссис Уайли мерзкой вонью, когда его лакей вошел в комнату, держа в руках записку. Несносный хлыщ продолжил поливать платок и лишь томно осведомился, от кого эта записка.
   - Не могу сказать, сэр, - ответил лакей.
   - Не можешь? - повторил несносный хлыщ и поднял подведенные брови в крайнем изумлении. - Послушай, мой добрый Трэнсом - и ты еще зовешь себя хорошим лакеем, не так ли? Я уверен, что это не счет, из хитрости приблудившийся в день отдохновения, поскольку я не видел счетов уже много лет и знаю, что их вид может расстроить мое пищеварение.
   - Мне кажется, сэр, что во всей Европе нет такого лакея, который так быстро почует счет и так ловко порвет его, как ваш покорный слуга, - порой Трэнсом был неподражаем, и он показался таковым сейчас, когда добавил: - Что до вашего желудка, сэр, я отважусь предположить, что мое умение рвать счета никогда не встречало преград.
   - Ах ты, мой добрый Трэнсом, дерзкий негодяй! Я не позволю, чтоб ты ворчал на меня, ей-богу, нет! Ведь этим утром у меня дьявольски тяжелая голова. По воскресеньям у меня всегда чертовски тяжелая голова. Уверяю тебя, в ней все жужжит, да еще эти поганые церковные колокола, я в жизни не встречал ничего более навязчивого! Они бьют и бьют, и нет этому конца, не так ли? И вокруг их полно, прямо, как счетов, и они тоже играют у меня нервах. Если мне когда-нибудь придется спать в проклятом Парламенте, я уж постараюсь проснуться, чтобы проголосовать за запрет церковных колоколов.
   - И в этот же миг, сэр, вы можете тем же образом избавиться от счетов. Это было б очень удобно, не так ли, сэр?
   - Да, я думаю, мог бы. Если попаду туда, что крайне вряд ли, за что я горячо благодарю Создателя, зная, как неописуемо буду скучать... Но, если я когда-либо попаду туда, я точно наложу запрет на счета и на колокола. А если появятся еще какие-нибудь мелочи, которые, по-твоему, разумно запретить, то ты, Трэнсом, должен мне о них напомнить и напоминать неустанно, ясно тебе, друг мой? Ты ведь знаешь, какова моя память? Дурная, ей-богу!
   - Эх, сэр, - вздохнул лакей, - вы станете великим оратором, прославленнейшим.
   - Я могу, мой друг, правда, могу. Хотя уверен, что не буду, потому что, видишь ли, я знаю, что препоганым образом засну. Не смогу удержаться.
   - Сэр, вы просто обязаны сделать попытку не спать ради безопасности страны. Вы обязаны, потому что можете стать столь же прославленным государственным деятелем, как и прославленным солдатом, которым вы сейчас является. Вам не удастся скрыть это, сэр. Талант, подобный вашему, гений, подобный вашему, подобен убийству, сэр. Они оба выйдут на белый свет.
   - О нет, я - ничтожный лентяй, ей-богу. И политиком не стану, потому что даже если меня протолкнут на тамошнюю скамью, что же мне положить себе вместо подушки? Свору собак, шестнадцать боевых петухов, поганую кобылу? Ты ведь будешь испытывать ко мне неприязнь, так?
   - За что, сэр?
   - За ничего, дурацкий и неблагодарный мерзавец! Клянусь честью, только за мой сон! Зачем ты начищаешь этот чертов серебряный поднос? Он отражает свет так сильно, что от него болят мои бедные глаза. Неужели ты начисто лишен чувств, мой добрый Трэнсом? Или ты потерял их вместе с уважением? Неужели тебе никогда не приходилось страдать от приступов дьявольской боли? Говорю тебе, в моей бедной и несчастной голове сегодня идут учения. Сплошная муштра с ружьем и кавалерийская атака - никак не прекратятся. Ох-ох-ох, как бы я хотел, чтоб ты наконец распечатал эту записку, а не махал ею вокруг меня. Ты ведь не ждешь, что я открою ее сам, не так ли?
   Лакей тут же развернул письмо и объявил хозяину, что почерк явно женский.
   - Тогда лучше дай его сюда, - манерно протянул капитан, с облегчением выдохнув. - Ведь если ты сунешь нос в глубины души этой бедняжки, весь город будет знать об этом уже через час, и честь еще одной женщины будет порушена. О, Бог мой, - добавил он, когда взглянул на вышеупомянутую записку. - Это ведь от самой драконихи, ужаснейшей и заполошной миссус Как-ее-там. Миссус... Миссус... Да черт возьми, как же ее зовут, а?
   Лакей скромно предположил, что вышеупомянутая леди, наверняка, поставила свою подпись в конце письма.
   - Ах, ну, разумеется! Какой же ты разумник, в самом деле. Я бы ни за что об этом не подумал, несмотря на весь мой ум. Да-да, до ужаса смешно, я знаю, но я бы правда не подумал, видишь ли. О! Я вспомнил, кто она, не глядя. Это жена того круглого дурака-стряпчего, который вечно запихивает свои жиры в белый жилет, который ему почти в два раза мал. Но, черт возьми, я даже его имени не могу вспомнить, так что, как видишь, к разгадке мы не приблизились, да?
   Лакей вновь повторил свое гениальное предложение заглянуть в конец письма, и хозяин, с благодарностью приняв его совет, объявил лакею, что тайна наконец раскрыта, и имя звучит как Уайли.
   - Интересно, какого дьявола она от меня хочет, Трэнсом?
   Лакей высказал иное гениальное предположение, что если хозяин попытается прочесть письмо, то наверняка все поймет. Потому с самым скучающим видом надушенный воин пробежал записку взглядом и бросил ее на туалетный столик, расплывшись в широкой и самодовольной улыбке.
   - Мой добрый Трэнсом, она хочет, чтобы я навестил ее сегодня. Она желает, чтобы прошлое осталось в прошлом и чтобы я похоронил все прежние разногласия и воспользовался их гостеприимством. Она еще утверждает, что у нее есть богатая племянница, которая только что вернулась из Индии, и она желает, чтобы эта племянница встретила самые сливки из холостяков Рая. Мой милый Трэнсом, в какие ужасные времена мы живем! Я никогда не слыхал о таком отчаянном и бесстыдном сводничестве. Впрочем, что ж, думаю, это то, чего нам должно ожидать в такой Богом забытой дыре, где доступных холостяков раз-два и обчелся, и они понятия не имеют о том, как вести себя прилично, не говоря уже об их одежде.
   - Кроме того, сэр, - осмелился заметить лакей. - Красная ткань вашего мундира отчаянно привлекает сводниц. Он так уважаем и сразу так привлекает внимание, уж будьте, сэр, уверены.
   - Что ж, думаю, как бы то ни было, но я загляну к ним, - продолжил несносный хлыщ. - Кину взгляд на эту племянницу, хотя не думаю, что она будет красива. Ей же, наверное, по крайней мере, лет сорок, судя по ее ископаемой тетушке. Хотя будет не так плохо за ней немножко приударить. Ты когда-нибудь пробовал позабавиться и пытаться вызывать восхищение у пожилых старых дев? Если нет, попробуй, приятель, в этом есть над чем посмеяться, и, честно говоря, смех - единственное, что у нас нынче осталось, не так ли? Поторопись-ка, дружок! Нет, олух, я не на службе! Зачем бы мне понадобится сабля? Сабли все время путаются под ногами, когда не надо. Самая бесполезная вещь. И почему их не запретят? Постоянно погано бренчат, вечно не там, где надо, и лезут под ноги, когда ты на страже. Я возьму трость. Ах ты, Иуда, разумеется, вон ту, с алой кисточкой. И мою шкатулку для духов. Нет-нет, это не то, это табакерка. Ненавижу табак. Ты знаешь, я всегда стараюсь не брать ее с собой, когда могу, потому что у табака есть препротивная привычка попадать мне в нос, и от этого я ужасно чихаю. Теперь шляпу и... Нет, все-таки не плащ. Плащ, мой друг, совершенно несносно скрывает линию талии. Я поистине уверен, даже мои заклятые недруги должны признать, что моя талия - само совершенство. Ну, как у нас вышло? Есть ли что-нибудь, что самый вздорный слуга в мире может подправить или добавить? Может, что-то сделать с шейным платком?
   - Он бы подошел самому мистеру Браммелу, другу принца-регента.
   - Тогда мы готовы, не так ли? Потому оревуар, мой несравненный друг. Держи нос повыше и не подделывай мое имя на счетах, пока меня нет.
   С этой беззлобной шуткой капитан Трафтон, покоритель женских сердец в королевском мундире, чванной походкой вышел из комнаты, размахивая тростью с алой кисточкой. Хорошо поставленным тенором он вполголоса напевал испанскую любовную песню, впрочем, на очень плохом испанском - однако же это не имело значения, потому что никто об этом не подозревал. Буквально вприпрыжку он вбежал на Уотчбелл-стрит и приблизился к белой парадной дверце, за которой его ждали трое, приготовившие для несносного капитана изумительную засаду, засаду, которая наверняка положит конец бахвальству благоухающего офицера. Он томно позвонил в колокольчик, не подозревая, что только что прозвучал сигнал тревоги, предвещавший погибель.
  

ГЛАВА XXXV

МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ

   КАПИТАН ТРАФТОН никак не мог пожаловаться на то, как его приняли, поскольку стряпчий ужасно нервничал, изо всех сил пытаясь ему угодить, в то время как миссис Уайли - стараясь, чтобы прошлое осталось в прошлом - изо всех сил купалась в лучах его славы, а что до Имоджен - что ж, она, по крайней мере, быстро удовлетворилась тем, что ее внешний вид вызвал в сердце ловеласа настоящую бурю.
   - Значит, вы вернулись из Индии? - спросил тот у прекрасной племянницы.
   - Выходит так, сэр, - ответила Имоджен, шаловливо улыбаясь.
   - Ах, да. Разумеется, это совершенно очевидно, раз уж вы здесь, не так ли? - согласился капитан. - Полагаю, Индия кишит дикими животными, не так ли? Я бы не вынес всех этих слонов и змей!
   - О, сэр, тогда вам не стоит рисковать туда ехать, потому что их там очень много, - отозвалась Имоджен.
   К этому времени миссис Уайли уже хихикала, прячась за веером, а старый стряпчий выглядел крайне обеспокоенным происходящим.
   - И для цвета лица - это дьявольский климат, верно? - капитан дотронулся до своего гладкого, безвольного подбородка.
   - Ах, сэр, раз вы так говорите, то я должна принять это как неудачный комплимент своей внешности.
   - Молю, не поймите меня неправильно, - призвал ее офицер. - В вашем случае солнце Индии повело себя тактичнейшим образом. Оно легкой рукой вас поцеловало... ээээ, то есть, коснулось. Счастливое, счастливое солнце!
   - Вы очень добры к цвету моего лица, сэр, но мне кажется, что вы искуснейший угодник и рассыпаете прекрасные комплименты направо и налево.
   - Мадам, я говорю от чистого сердца, уверяю вас.
   - Разве кто-нибудь слышал, что у капитана Трафтона оно есть? - дробно рассмеялась миссис Уайли.
   - Вы ошибаетесь на мой счет, мадам, я уверяю вас, - заявил великолепный капитан с осуждением в голосе. - Мое несчастное сердце слишком велико для этой алой туники, клянусь вам. Признаюсь, этим утром оно было похоже на пустую ракушку, но красота вашей совершенной племянницы, которую я с восторгом впитал в себя, наполнила сей бедный сосуд и заставила его распухнуть и раздаться в смертных муках глубоких чувств.
   - Ах, сэр, сколь великолепно вы обращаетесь с английским языком! Индусы бы вас обожали, сэр.
   - Фи, - заметила миссис Уайли с видом подлинной благопристойности. - Ты не должна принимать за божественную правду то, что говорит капитан. Он - настоящий принц среди денди; правда, по умению держать себя он лишь немного уступает принцу-регенту и мистеру Джорджу Браммелу. Лично я никогда не доверюсь денди полностью.
   - О, мадам, прошу вас, прошу, сделайте ради меня исключение.
   - Нет уж, капитан. Ведь вы не только денди, но еще и солдат, а солдаты - еще один тип людей, которые вызывают у меня недоверие.
   - Ах, мадам, - пришепетывая, воскликнул капитан. - Вы сама жестокость.
   - Ничем не могу помочь, мой любезный сэр. Солдатам нельзя доверять, и вы это хорошо знаете. Они расхаживают в пестром обмундировании и кажутся самыми кроткими существами, но мы знаем, насколько они опасны. Да-да, опасны и для души, и для тела, потому что их разум полон самых ужасных планов завоевания несчастных женщин, а их карманы до отказа набиты порохом и оружием.
   - О, мадам, вы ошибаетесь, ей-богу. Возьмите меня, как пример. Я пришел сюда, сознаюсь, с мыслями о завоевании, но совершенно чертовским образом завоеван, побежден, покорен сам. Глаза вашей племянницы рассыпали соль по моей земле, и теперь она бесплодна, чтобы воевать дальше.
   - Как это горько, сэр! - воскликнула Имоджен и покраснела.
   - А что до утверждения, будто солдаты - естественно, я имею в виду офицеров, - нагружены порохом и оружием, - пфф, чушь! Мадам, это - заблуждение, уверяю вас. Мы оставляем порох сержантам, а оружие - слугам. Носить с собой оружие не только чертовски опасно, но это еще дьявольски портит одежду. Я твердо заявляю, что весь цвет армии подал бы в отставку, если бы носить оружие было обязательно.
   - То есть, вы хотите сказать, сэр, что вы, капитан, повсюду расхаживаете в мундире безоружным?
   - И это в месте, где кишмя кишат французские шпионы, - добавила Имоджен, вздрогнув.
   - Ну да, мадам, уверяю вас, это так. Когда я хожу по улицам, я полностью полагаюсь на мою трость с кисточкой, и я рискну предположить, что я бы неплохо ею сражался.
   - Но она же не поможет против пистолетов, верно, капитан? - спросила миссис Уайли.
   - Наверное, нет, но кто бы вздумал стрелять мне в голову?
   - У вас наверняка должно быть много врагов, капитан, - предположила старая леди. - Разве вы не командуете вербовщиками?
   - Да, и это убогая работа для армейского офицера, - сказал капитан. - Море меня вообще не интересует, но власти стремятся перевести меня на флот.
   - А еще вербовщики занимаются самыми жестокими делами, как я слышала, - продолжила старая леди.
   - Что ж, видите ли, с этим ничего нельзя поделать, мадам. Война с Францией неизбежна, и если наш флот не сможет разбить Наполеона на море... что ж, тогда мы больше никогда не сможем спеть "Правь, Британия", верно? А если юноши не идут на флот - видите ли, нам приходится заставлять их. И разве вы не знаете, что вербовщики существуют именно для этого? Если вы не можете сделать что-то по любви, то придется это делать по принуждению. Вы ведь понимаете, к чему я клоню?
   - Прекрасно понимаю, мой милый капитан, - ответила миссис Уайли. - Честно скажу, я восхищаюсь вашей изящной максимой, и мы немедленно последуем ей на практике, - с этими словами старая леди поднялась со стула и нацелила пистолет капитану в голову. - И, клянусь, как удачно сложилось, что ваша трость с кисточкой спокойно стоит в прихожей.
   - Что это значит, мадам? - пролепетал капитан. - Это шутка?
   - Моя дорогая племянница, - заметила старая леди. - Наш дорогой капитан спрашивает нас, действительно ли мы шутим.
   Капитан перевел полный ужаса взгляд на Имоджен лишь только ради того, чтобы увидеть, что она тоже направила на него пистолет.
   - Почему вы так ужасно себя ведете? - заикаясь, спросил он.
   - Вы просто заплатите по своим счетам, мой дорогой капитан, - сказала старая леди. - Полностью. Вы давно задолжали мне извинения за то, что даже не пытались относиться ко мне с уважением. Вы выставили меня на всеобщее посмешище - что ж, теперь я намереваюсь вернуть вам эту любезность, и пусть небеса хранят вас от презрения ваших товарищей-офицеров, злости вышестоящих и уничижительных и ненасытных насмешек соседей. Пусть небо защитит вас, говорю я, потому что я этого делать не буду. Энтони, дорогой мой, подайте мне бумагу из ящика вон того стола.
   Старый мистер Уайли зашел за спину капитана и подошел к письменному столу. Капитан сделал шаг к миссис Уайли.
   - Стойте на месте, - приказала она. - Еще раз пошевелитесь, и я выстрелю.
   - Если бы, - выплюнул он. - Вы не посмеете!
   - С легкостью возражу вам на этот счет, - быстро вставила старая леди и спустила курок. Капитан упал назад, на софу, его бледное лицо почернело от пороха, глаза ослепил дым, а в левом плече поселилась острая и колющая боль.
   - Боже мой! - воскликнул он. - Вы ранили меня!
   - И сделаю это еще раз, если вы будете и дальше доставлять мне хлопоты, - сказала старая леди. - И, - добавила она, - в следующий раз я могу вас убить, - из-под накидки показался второй пистолет. - Видите, сэр, мы неплохо приготовились к нашей встрече.
   Затем стряпчий поставил перед ним столик с чернильницей и пером и попросил капитана подписать некую бумагу, которую уже успел написать. Эта бумага приказывала младшему офицеру вербовщиков, что юноша по имени Деннис Кобтри должен быть немедленно отправлен в нанятом экипаже на Уотчбелл-стрит в дом присяжного поверенного Энтони Уайли, который даст дальнейшие распоряжения. На этой бумаге капитан Трафтон поставил свое имя. И правда, что ему еще оставалось делать? После чего в замок отправили слугу передать письмо.
   Где-то через полчаса послышался грохот колес кареты, дребезжащей на булыжной мостовой, и Энтони Уайли вышел из комнаты, чтобы убедиться, что Деннис в порядке. В это же время капитан подписал иную бумагу, в которой говорилось, что Деннис может свободно вернуться через границу Сассекса в Кент, и эта бумага оказалась перед глазами младшего офицера, а стряпчий собственноручно вложил в его грязную ладонь гинею, после чего морской волк почтительно отдал ему честь и пошел прочь вдоль по Уотчбелл-стрит, насвистывая себе под нос. Стряпчий быстро объяснил Деннису, что происходит, а затем вернулся занять место Имоджен, которая сторожила несчастного капитана. Но капитан мучился от острой боли в левом плече, и поскольку это было первое пулевое ранение в его жизни, то он почти потерял сознание от страха. Таким образом, у миссис Уайли нашлась минутка, чтобы опустить пистолет, поцеловать Имоджен, передать ее на попечение Денниса и приказать им немедленно отправляться прочь из Рая в Кент.
   - Мне снять платье сейчас или прислать его вам позже? - спросила Имоджен.
   - Ни то, ни то, радость моя, - ответила старая леди, вновь целясь в голову капитана Трафтона. - Когда через часок мы вернем этого глупого вояку домой, я собираюсь проследить, чтобы мистер Уайли набросал всевозможные законные способы, чтобы удочерить тебя - если ты, конечно, не возражаешь. Но я сама буду иметь честь навестить сэра Энтони Кобтри в течение недели.
   С этими словами она отпустила их к карете, и когда кучер получил щедрую плату от стряпчего и посул, что получит еще, если поторопится в Даймчерч, то пустил лошадей вперед, и неуклюжая карета с грохотом покатилась к главным воротам Рая, а затем на гладкую дорогу, где засвистал длинный кнут, а колеса закрутились быстрей.
   Однако бедный капитан еще час оставался пленником в белом домике, пока он не умолил старую леди отпустить его домой, чтобы хирург перевязал его рану. Она, наконец, смягчилась, и была нанята очередная карета, в которую капитану помогли сесть, и вскоре он уже оказался дома, где самый ворчливый в мире слуга достал из его плеча стальную булавку. Кроме глубокого следа от этой булавки, на плече не оказалось ни единого признака раны, и, действительно, откуда бы ей взяться? Ведь миссис Уайли стреляла вхолостую, а старый стряпчий, которого тщательно проинструктировали, стоял за спиной капитана и в нужный момент воткнул ему в плечо булавку.
   И пока лакей отпаивал капитана бренди, как самым лучшим лекарством на свете, юноша с девушкой рука об руку сидели в огромной старой карете, которая тряслась и качалась, пока лошади несли ее по Ромни-роуд к Даймчерчу. Совершенно бессмысленно было гнаться из Рая за каретой, потому что шеи четверки лошадей вытянулись в бешеном галопе, уздечка едва ли не рвалась, колеса ходили ходуном вокруг своей оси, а длинный кнут сосредоточенного кучера щелкал, будто выстрел, среди грома быстрых копыт.
  

ГЛАВА XXXVI

НА ЦЕРКОВНОЙ КАФЕДРЕ

  
   В СТАРОЙ непримечательной церкви еще никогда не собиралось так много прихожан, как в этот вечер. Весть, что сразу после окончания службы доктор Син собирается немедленно уезжать, привлекла всех, чтобы попрощаться с ним, и Миппсу пришлось попотеть, чтобы разместить всех на старых церковных скамьях. По правде говоря, уже за полчаса до открывающей проповедь молитвы, скамьи были полностью забиты, и опоздавшие начали приседать на высокие дубовые спинки. Пришлось даже поставить в проходах скамеечки, а мальчишки залезли на подоконники. Положа руку на сердце, любое свободное место в церкви, могло оно выдержать человека или нет, было занято. Джерри Джерк бесцеремонно устроился в купели, к вящему негодованию причетника, который безуспешно пытался согнать его жестами, исполняя свой долг священнослужителя. Но Джерк прекрасно знал, что Миппс не доберется до него через скамейки, заполонившие проходы, и потому не двинулся с места. Прямо у кафедры, непосредственно напротив места сквайра, сидел капитан Колльер, а за ним, заняв две скамьи, с полдюжины моряков под зорким взглядом боцмана неловко листали книжечки с церковными гимнами. Единожды капитан обернулся, чтобы посмотреть, здесь ли его люди, и Джерк заметил, что из его кармана торчит уголок синей бумаги. Доктор Син вел службу с самого верха "трехпалубной" кафедры, и Миппс внизу тщательно следил за текстом в толстом молитвеннике, водя по словам туда и сюда перепачканным большим пальцем. Прихожанам казалось, что доктор Син душой и телом погрузился в прощальную службу, однако священник умудрился заметить две вещи: синюю бумагу в кармане капитана и раскачивающиеся фонари за стенами церкви. Только он один мог это видеть, потому что с высоты третьей палубы ему открывался прекрасный вид за окном; огни фонарей открыли ему одну важную вещь: их несли люди, одетые в красные мундиры солдат. Церковь была окружена солдатами, они загородили всякий выход и всякое окно находилось под наблюдением, а на лице капитана Колльера отражалась радость победы. Но ничто из этого не послужило помехой для службы, и она продолжалась с величайшим воодушевлением. Морские волки ревели гимны громче, чем обычно, хотя больше не было школьного учителя, который бы наигрывал им мотив на скрипке.
   Гимн перед проповедью как раз заканчивался. Доктор Син закрыл огромную Библию, лежавшую на красной подушечке, и поставил ее на шкаф позади себя. Прозвучало заключительное "Аминь", и прихожане загудели, зашевелились на своих местах. Затем священник наклонился над кафедрой и в последний раз обратился к своей пастве.
   - Друзья мои, - начал он, -- разумеется, это не тот случай, чтобы начинать богословские разговоры. Я покидаю вас этим вечером, покидаю внезапно, и я не хотел бы долго задерживаться на прощаниях, потому что прощания всегда столь тяжелы. Хоть я и размышлял над этим горьким шагом уже несколько месяцев, но изо всех сил хранил свое намерение в тайне, чтобы вы не поняли причины, по которым я уезжаю, превратно, и не рассматривали бы мой отъезд как бегство. Как я объявил этим утром, я собираюсь нести святое слово в далекие страны, к нашим бедным несведущим черным братьям. Мало есть на свете людей, которые могут пожертовать всем ради такой работы. Большинство моих соратников привязаны к своим приходам, потому что там их дом. Я же, как одинокий старик, у которого нет родственников, которые зависели бы от моего дохода, способен предложить свои услуги для этой святой службы, ибо я хорошо знаю, что в моем приходе может появиться человек лучше меня. Именно поэтому я захотел оборвать те узы привязанности, которые держат меня в Даймчерче, хотя я прекрасно знаю, что они никогда не ослабнут в моем сердце. Я верю, что хоть когда-то я мог поступить нехорошо, но вы порой будете вспоминать того человека, который любил вас всех.
   По случаю такого рода, вероятно, вы ждете, что я должен подвести невеселые итоги моей работы среди вас. Честное слово, я никак не могу приступить к этому. Вы все видели и знаете, что я сделал, как бы мало и малоценно это ни было. Как ваш священник, я старался выполнить свой долг, и я боюсь, что сильно подвел вас. Потому позвольте мне промолчать об этой части моей работы и поговорить о других вещах, которые живо вас заинтересуют. Когда я пришел к вам, среди вас царила бедность и нищета. Я верю, что ныне положение улучшилось, но человек, который действительно добился этого, вовсе не ваш священник, как вы все наверняка подумали по своей доброте душевной. Нет, это сделал другой человек, человек, о котором я буду говорить, о котором буду взывать к вашему великодушию. Кажждый из вас знает, что некий человек однажды рискул своей жизнью и репутацией, чтобы осуществить прекрасный план обогащения жителей болот. Вы все знаете, о каком плане я говорю, однако разве что единицы догадываются, перед кем вы в долгу. Вы в долгу перед человеком, которого повесили в городе Рай, и его звали Клегг.
   - Клегга никогда не вешали в Рае!
   Толстая Библия скользнула на край кафедры и ударила капитана по руке, прежде чем он успел вымолвить еще хоть одно слово. На скамью с бряцаньем упал пистолет и свалился на каменный пол. Это случилось столь неожиданно, что прихожане едва услышали заминку и заметили стремительный полет Библии, как вдруг у доктора Сина, стоявшего на кафедре, в руках появились два длинных пистолета, отделанных медью. И мистер Миппс наклонился над кафедрой и прицелился капитану в голову из огромного мушкетона.
   - Я прошу вас, сэр, не вырывайте слова Божия из моего рта! - эти слова доктор проговорил тем же тоном, как и всю проповедь, а затем - будто ничего не произошло - мягким голосом продолжил вести службу, и лишь два пистолета опасно щерились над кафедрой с красной подушечкой.
   - Это был человек, которого повесили в городе Рай. Его имя было Клегг. Вот что никогда не подвергали сомнению. Но подлинный Клегг никогда не был повешен. Всю свою жизнь Клегг насмехался над властями, и, конечно, он оставил их в дураках, когда его вешали, потому что так и не попал на виселицу, хотя он был там, чтобы проследить за тем, что процесс проходит по правилам. О да, конечно, он был там, чтобы прочесть молитвы над человеком, с которым поменялся местами. Видите ли, мои дорогие братья, это получилось очень просто. Человек, приговоренный за убийство в таверне, был одним из людей Клегга, и, к счастью для последнего, у этого мерзавца была дочь, которую тот любил - все ее любили. У этой девочки не осталось бы защитника, если б убийца предал своего могущественного капитана, и вот как капитан спас себе жизнь: он навестил приговоренного в тюрьме и выторговал себе жизнь. Убийца признался священнику, что Клегг - это он, и потому получил повешение на публике, достаточно громкое дело, а его похоронам позавидовал бы даже лорд. Так что, как видите, ему щедро заплатили за то, что он взял на себя похождения Клегга. Пока он шагал среди красных мундиров на эшафот, то военные осыпали его проклятьями, а простые люди восхищались им. А шутка была в том, что священник с мрачным взором, который увещевал несчастного раскаяться вплоть до того мига, когда тело затрепетало в цепях, этот священник едва мог сдержать смешок, потому что никому, разумеется, и в голову не могла прийти мысль, что знаменитый пират Клегг стал приходским священником. О да, это, несомненно, было очень забавно, пускай даже всего лишь двое могли оценить эту шутку - я и мой друг на виселице. В тот раз все закончилось смешно, но в этот раз закончится еще забавней: ведь наш добрый друг, капитан Колльер, который явился сюда, чтобы найти главаря контрабандистов, привез с собой человека, отвратительного убийцу, которого много лет назад оставили умирать на коралловом рифе. Я оставил его там за смуту и мятеж. Он был кубинским священником и занимался опасной черной магией. Я не желал дьявольских трюков на моем богобоязненном корабле, моей Имоджен, и оставил его на рифе. Как он выбрался оттуда, понятия не имею, потому что это невозможно. Но он смог и наверняка прибегнул к дъявольской помощи, чтобы спастись. Чтобы поймать его, я заставил нашего обожаемого мистера Рэша, которым все вы восхищаетесь за его дела среди контрабандистов, убить Сеннахириба Пеппера, который видел на болотах больше, чем ему следовало, чтобы прожить долгую и спокойную жизнь. Однако, когда мой верный убийца начал подумывать сдать всех властям в обмен на собственную жизнь, мне пришлось проследить, чтобы болотные ведьмы позаботились о нем, и с ним было покончено. Мне нравится рассказывать вам об этом, потому что я несколько хвастливый малый. Я терпеть не могу, когда люди смеются надо мной, и потому, мой драгоценный друг, капитан Колльер, побудьте хорошим и разумным человеком и подайте-ка мне ту голубую бумагу, которая торчит из вашего кармана и на которой написана моя смерть.
   - Нет, будь я прокл...
   - Если вы откажетесь, то мистеру Миппсу придется попотеть, отмывая эту скамью!
   Из хора выступил человек, выхватил бумагу у капитана и отдал ее священнику.
   - Благодарю, друг мой, - сказал священник, принимая ее. - А теперь, что до моего прощания. Все вы, кто присутствует в этой церкви, подвергаетесь ужасной опасности. Церковь окружена солдатами, которые рискуют получить тяжелые ранения, когда начнется стычка, а вы рискуете, что они меня поймают, и мне придется прибегнуть к чистосердечному признанию, чтобы оговорить вас всех и спасти себе жизнь. Я содрогаюсь при мысли, что мне придется воспользоваться такой грязной лазейкой, поэтому вам стоит уговорить нашего друга капитана, чтобы он отпустил меня с миром.
   Доктор Син предусмотрительно спрятал пистолеты под черным платьем; капитан в тот же миг запрыгнул на кафедру, но тут же упал назад, получив сильный удар медным подсвечником, который доктор Син схватил из паза кафедры. Моряки принялись вылезать со скамьи, но на них обрушился ураган из молитвенников и подушечек, которыми их забросал хор морских волков. Раздался один-два выстрела, и в следующий миг вся церковь превратилась в клубок сцепившихся мужчин. Какая-то женщина завопила, и ее тут же смяли ворвашиеся через западную дверь солдаты, они прокладывали себе дорогу через перевернутые скамеечки в проходах. Над паствой пролился град из всевозможных снарядов: подушечки, книги, шляпы, трости - все, что можно было схватить, взлетало в воздух, и доктор Син, спрыгнув с кафедры, приземлился прямо на бурлящую, дерущуюся толпу.
   Солдаты потратили четверть часа на то, чтобы навести порядок в церкви, но доктор Син и мистер Миппс исчезли.
   Капитан Колльер был сильно порезан и избит, но он источал уверенность, что злодеи не могли никуда деться, ведь церковь окружена. Вскоре из ризницы послышался крик: "Помогите!", и это был голос мистера Миппса. Капитан ринулся к двери, сопровождаемый несколькими людьми. Оставшимся снаружи солдатам, которые следили за церковью, было приказано зайти внутрь, чтобы помочь с арестом. Они закричали, что через окно видели священника в ризнице, и всякий из них был готов в заключительные минуты быть на месте.
   Посреди ризницы стоял причетник Миппс, приставив мушкетон к голове доктора Сина, который в ужасе заполз под старый дубовый стол.
   - Вот он! Хватайте его! Дьявол! Убийца! Держите!
   - Значит, вы все-таки собираетесь обвиить своих сообщников в обмен на жизнь, не так ли, мистер Причетник?
   Но Миппс только вновь завопил:
   - Да вот же он! Вы, что, не собираетесь его ловить?
   Капитан Колльер повиновался и громко обратился к священнику:
   - Именем Короля, я беру тебя под арест, Клегг!
   Капитан приблизился к нему и положил руку на плечо доктора. Тот, однако, не шевельнулся. Капитан потряс его, но доктор не шевелился. Затем он положил руку на его седые волосы, и его ладонь испачкалась в чем-то белом.
   - Боже мой! - проревел он. - Его прибили к столу! Это не Син! Это Морган Уолтерс! Где этот чертов причетник?
   Но причетник исчез, и не осталось ни единого следа доктора Сина, только лишь на полу лежало неестественно изогнутое, прибитое тремя гвоздями прямо к столу - один прошел сквозь шею, а два других пронзали руки насквозь, - тело Моргана Уолтерса, так во всем похожего на доктора.
  

ГЛАВА XXXVII

УСМЕШКА МЕРТВЕЦА

  
   СОЛДАТАМ пришлось туго, потому что жители Даймчерча сражались лихо. Слава доктора Сина разрослась до предела. Он досконально изучил свой приход, и объяви он, что является принцем-регентом, то вряд ли смог бы улучшить свое положение; имя Клегга окружали миллионы таинственных историй, но ни одна из них не была столь романтичной, столь дерзкой, столь нахальной, как его последнее признание, что он и есть священник Син. То, что величайшему повешенному пирату пришлось раскрыть себя на "трехпалубной" кафедре, было, несомненно, огромной дерзостью, и она была рассчитана на то, чтобы задеть самое сокровенное в душе каждого жителя Даймчерча; в это время всякий из них лучше всего на свете знал именно о переправке шерсти, демонах-всадниках и обычаях, принятых в Кале. Если прибавить к этому то восхищение, с которым они всегда относились к Клеггу, восхищение, которое превосходил только их ужас перед ним, соединить его с популярностью доктора Сина и остротой мысли Пугала, и не забыть про оброненное на проповеди замечание о явке с повинной, чтобы спасти свою жизнь, и в удачном побеге доктора Сина можно было не сомневаться. Доктор Син мог дать показания, чтобы их всех повесили, и, хотя они верили, что он достаточно честен, чтобы держать язык за зубами, когда дело дойдет до допроса, им вовсе не хотелось проверять это на собственой шкуре. Ведь Клегг доказал, что он достаточно честен с друзьями, но совершенно беспощаден к врагам. Именно поэтому они затеяли драку, и драка эта была беспощадна.
   Прошел слух, что доктор Син и причетник Миппс прячутся в одном из тайников контрабандистов в таверне "Корабль", и был отдан приказ обыскать таверну от подвала до чердака, несмотря на наивные протесты миссис Уоггеттс. Однако было отнюдь нелегко обыскать столь просторный старый дом, который отчаянно защищали злодеи, скрывавшие секреты, как они зарабытывают на жизнь, поскольку, пока доктор Син хранил способ переправы шерсти под своим черным платьем священника, деньги лились рекой в карманы жителей Даймчерча. Но кровь у солдат бурлила, потому что трое из них были застрелены насмерть, а несколько тяжело ранены, поэтому, когда они наконец завладели таверное, то не проявили ни малейшего снисхождения к имуществу миссис Уоггеттс. И к самой миссис Уоггеттс тоже - когда они обнаружили, что ее дом битком набит контрабандой, то не смогли успокоить бушевавшую ярость, обругали ее старой ведьмой и повесили на дряхлом знаке с изображением корабля прямо над дверью таверны.
   В то же время из залива в открытое море пытался выйти люггер; он тщетно ловил нужный ветер, но ветер никак не поднимался, поэтому люди на борту сели за весла и решительно принялись грести прочь от берега. Затем какой-то болван зажег один из факелов на берегу. Зажглись и прочие, и цепочка огней запылала по насыпи вплоть до Литтлстоуна. Потому-то людям Короля удалось снарядить каттер береговой стражи и пуститься в погоню за люггером. Люди, сбежавшие из таверны "Корабль", сгрудились на насыпи, чтобы задержать людей Короля, но капитан Колльер своими приказами храбро сберег жизни своих людей среди града пуль, которые сыпались на них.
   Вскоре каттер поравнялся с люггером, и капитан вскарабкался на его борт; его сопровождали трое или четверо матросов, вооруженных пистолетами и абордажными саблями. Беглецы на каттере перестали грести, как только увидели, что у них нет ни единого шанса спастись, и как только капитан окликнул их, они угрюмо передали себя в его руки.
   Гребцам приказали перейти на каттер, а затем капитан обернулся к каюте. Перед дверью сидел причетник Миппс с мушкетоном поперек коленей; он был готов схватить оружие. Однако, он казался достаточно спокойным и наслаждался своей коротенькой глиняной трубкой.
   - Доброго вечера, капитан, - сказал он. - Решили присоединиться к нам и половить рыбку, не так ли?
   - Положи этот свой мушкетон на палубу, - отозвался капитан, - и иди на каттер следом за своими приятелями.
   - Мне бы хотелось знать, кто вы такой, - заметил мистер Миппс, - чтобы приказывать достопочтенному приходскому причетнику.
   - Ты не облегчишь себе жизнь, приятель, если собираешься сдать назад, - ответил капитан. - Я знаю о тебе достаточно, чтобы отправить на виселицу.
   - Могу ли я спросить, что именно? - поинтересовался причетник, пыхнув трубкой.
   - Я осмотрел твою гробовщицкую лавку и увидел достаточно, чтобы достать для тебя бесплатную веревку, так что поди сюда и не усугубляй свое положение.
   Миппс отчаянно затянулся глиняной трубочкой и выпустил густое облако дыма на свои колени. Под этой пеленой его пальцы быстро пробежали по спусковому крючку мушкетона. Он просчитывал свои шансы, ибо люди Короля целились в него из трех пистолетов. Если ему должно быть застреленным, то он хотел забрать с собой капитана.
   - Есть одна возможность спасти твой грязный труп, - продолжил капитан, не заметив, как двигаются умелые пальцы причетника.
   - Какая же? - спросил Миппс из-за синей завесы дыма.
   - Есть один человек, которого я бы повесил гораздо охотней, чем тебя, и этот Клегг. Скажи мне, где доктор Син, и я дам тебе двадцать четыре часа, чтобы ты успел спрятаться в кусты.
   - Вот уж благодарю покорно, - ответил причетник, - но у меня нет желания прятаться в кусты. Я рад находиться там, где я есть, а если вам нравится прятаться по кустам, то мне еще приятней.
   В этот миг снизу послышалось пение, и что-то плюхнулось в море. Капитан взглянул за борт и увидел черную бутылку. Ночь была достаточно светлой, и он заметил, как ее относит к берегу, где пылали факелы.
   - Он в каюте! - закричал капитан. - Он выбросил бутылку из-под рома через кормовой проем!
   - Если он там, - ответил причетник, - я бы не советовал ни вам, ни прочим моим друзьям туда заходить, а то вам же будет хуже. Слушайте! Нынче он хочет петь, а когда Клегг хочет петь, можете мне поверить, в нем просыпается дьявол.
   Из каюты послышалась ужасная и знакомая песня:
   - Выпьем за тех, кто прошел по доске,
   Йо-хо, из-за мертвецкой злобной ухмылки.
   А затем пьяный голос забормотал, и это был голос пьяницы, охваченного ужасом:
   - Это только выпивка! Здесь никого нет, в этой каюте никого нет, говорю тебе. Это тень, всего лишь тень. Он не мог попасть сюда. Это только тень, восставшая из ада, чтобы подразнить меня, точно. Он не мог спастись с того рифа. Ему нечего было жрать, кроме грязного желтого тела судового кока, и стал бы будто самый смрадный в мире человек жрать еду, которую выплевывают акулы! Там больше ничего не было. Не росло ничего, просто голый коралловый риф. Сейчас я слышу, как прибой заполняет лагуну. Вот, слушай! Слушай его проклятья! Скажи ему, что все тщетно. Команда боится меня. Они могут только бормотать, они не посмеют поднять голос, потому что я разобрался с Питом, желтолицым коком, сломал ему хребет рычагом от ворота. Когда он расколол ему кости, я вырвал ему хребет ногтями. Вот его тело переваливается через борт и падает в чистую воду. Фу, что за мерзкий звук оно издало! Кажется, вода-то его особо не скрывает! Его уродливое желтое лицо все еще видно. Почему вода его не скроет? Она скрывает много поганых вещей, черт бы их побрал! Слава Богу, поднялся ветер! Мы уходим, быстрей, быстрей! Коралловый риф тонет в море. Этот мерзавец, проклятый мулат, не докинет оттуда гарпун, не сможет! Он уже мертв! Поднять все паруса, каждый их дюйм! Поднимайтесь на марс! Что, не хотите исполнять мои приказы? Поднимайтесь, живо! Я покажу вам, кто такой Клегг! Черт! Взгляните туда! Что-то преследует корабль! Какое уродливое у него лицо! Бог мой, оно желтое! Отвратительно! Оно выходит из моря! Оно крадется по палубе вдоль кормы! Оно обходит рубку! Заприте дверь! Черт возьми, нет, оно внутри каюты! Болваны, вы заперли его со мной! Трусы, оно обходит меня кругом! Но это не он! Не он! Это тень! Чертова глупая тень! Где ром? Миппс, проклятый коротышка, куда ты спрятал ром?
   Выпьем за трупы, что кружат на дне,
   И за мертвецкие зубы в бутылке.
   Песня превратилась в крик нестерпимой боли. Послышался глухой, леденящий душу стук, и что-то выпрыгнуло из каюты, упав бесформенной кучей на Миппса. Все три пистолета людей Короля выстрелили, еще один крик пронзил воздух, и высокая фигура взмыла вверх и исчезла в море.
   - Это Клегг! Это Син! - завопил один из моряков.
   - И мы подстрелили этого чертового причетника! - подхватил другой. Миппс лежал ничком, вытянув пальцы вдоль досок палубы.
   Капитан ринулся в каюту, пока его люди перезаряжали пистолеты на случай, если голова доктора Сина покажется из воды.
   - Свет! - выкрикнул капитан.
   Каюта была маленькой, но все же больше, чем можно было бы предположить по размеру каттера. Когда принесли фонарь, он осветил маленькую комнатку, чьими стенами были борта судна. У одной стены стоял громоздкий откидной столик, державшийся в ржавых железных пазах в ребрах люггера. На столе, лицом вниз, точь-в-точь в той же позе, в которой нашли Моргана Уолтерса в ризнице, лежал доктор Син.
   - Боже мой! - громко выдохнул капитан. - Только посмотрите на его лицо!
   Мертвое лицо, прижавшееся к столу, воистину казалось воплощенным ужасом, потому что шею пронзил гарпун Клегга, а на жуткую ухмылку, застывшую на обычно кротком лице доктора, было жутко смотреть.
   - Это доктор Син! Это Клегг! - воскликнули трое, вошедшие внутрь. - Но что же тогда, во имя всего святого, мы подстрелили снаружи?
   - Мулата, - отозвался капитан. - Он опередил нас.
   - Значит, мы застрелили его, сэр, - отрапортовал один из моряков.
   - Вы застрелили причетника, - отрубил капитан. - Что же до мулата... Скажу откровенно, такие вещи для простого моряка чересчур. Эй, ты! - обратился он к одному из матросов. - Принеси с палубы кусок паруса, и мы зашьем тело. А вы, двое, помогите мне вынуть чертов гарпун из его шеи. На каттере есть дробь для балласта, которая подойдет, чтобы положить ему в ноги, поскольку я не собираюсь везти его тело на берег. Люди могут опять начать бунтовать. Кроме того, раз уж тут есть старый журнал Клегга, я вовсе не жажду повесить его тело, закованное в цепи. Варварский обычай. Если кто-то и заслуживает быть похороненным в море, так это Клегг. Пусть он и был мерзавцем, но и мореплавателем был отменным. Поэтому или у него будет могила на морском дне, или я вовсе не моряк.
   Внезапно послышался крик того, кто ушел за парусом.
   - Что такое? - позвал его капитан.
   - Боже мой! - воскликнул моряк, ворвавшись назад в каюту. - Причетник! Причетник!
   - Что с ним? - властно спросил капитан.
   - Он жив! Он жив! - выкрикнул тот.
   - Хорошо! Ладно! - сказал капитан. - Он доживет до того, как я его вздерну?
   - Его тут вообще нет, сэр!
   - Нет? - взвился капитан.
   - Да, сэр, он исчез и не оставил никаких следов.
   Итак, они даже не подстрелили причетника, поскольку, когда капитан вышел из каюты, то увидел, что тело и в самом деле исчезло. Да, Миппс, которого не тронула ни одна из трех пуль, воспользовался представившейся возможностью. Он тихонько перебрался через дальний от каттера борт и поспешно поплыл прочь так быстро и так сильно, что сложно было поверить в то, что это плывет старик.
   Люди капитана тщетно искали его и столь же тщетно пытались найти тело мулата. По приказу капитана ужасный труп доктора Сина этой же ночью похоронили в море, зашив в кусок паруса и насыпав дроби ему в ноги, так что его собственная песня стала ему эпитафией:
   К его ногам привязали ядро,
   Лохмотья от паруса саваном стали.
  

Глава XXXVIII

ДАЙМЧЕРЧ-У-НАСЫПИ

  
   НА СЛЕДУЮЩИЙ день вновь была объявлена война с Францией, и каждого призвали на службу. Капитана Колльера с его людьми отозвали из Даймчерча, и он оказался одним из первых, кто погиб под командованием Нельсона. Его смерть спасла от виселицы многие шеи в Даймчерче, потому что он разузнал обо всем, что здесь творилось. Он смог бы указать на каждого из демонов-всадников и их лошадей при свете дня, и он знал, каким образом они перевоплощались, потому что наткнулся в гробовщицкой лавке на рецепт песка с фосфором, которым причетник обмазывал всадников и их лошадей. Демоны-всадники должны были отпугивать людей от болот, когда выводили вьючных лошадок везти шерсть от ферм Ромни-марш на берег, - тех людей, которые не знали о тайной перевозке шерсти. Со смертью доктора Сина умерла и контрабанда шерсти.
   Сэр Энтони нашел в его доме огромное количество припрятанных денег и морской сундук, набитый ценностями, который Клегг, очевидно, награбил в Южных морях. Одного слитка золота и чудесного рубина хватило бы, чтобы составить целое состояние, и, поскольку доктор Син оставил завещание, в котором все передавал Имоджен, сэр Энтони поступился правилами и оставил ценности себе, поскольку опасался, что богатство по закону уйдет в королевскую казну. Однако, как Магистрат, он понял, что о произошедшем легко умолчать, поскольку все умы были заняты войной с французами. Так что, в конце концов, Деннис женился на принцессе инков, приемной дочери миссис Уайли из города Рай, и, хотя сэру Энтони так никогда и не удалось точно установить ее происхождение, он так и не признался даже самому себе, что доктор Син, скорее всего, выдумал эту историю. Секрет сокровищ Ингленда умер вместе с Клеггом, но было ли это лишь обманной уловкой мерзавца, чтобы покинуть Даймчерч, сквайр узнать не смог. Джерри Джерк вырос и стал палачом в Мэйдстоуне, а Даймерч так и остался у насыпи.
   Но хотя после доктора Сина в деревне жили гораздо более благочестивые священники, никто из них не снискал такой же любви, и несколько людей из Даймчерча, которые выжили на войне, скучали по длинным, импровизированным молитвам по воскресеньям и по скучным проповедям, которые произносил человек, который стал мужчиной задолго до того, как обернулся священником или негодяем; ведь, в конце концов, быть негодяем можно лишь с точки зрения какого-либо сообщества. Люди Даймчерча с радостью приняли бы доктора Сина назад, зная, что Клегг - это он, потому что каждый знал его, как смелого и отважного парня и славного старика.
   Теперь Даймчерч вновь стал тихим местечком, и бурные приключения этих некольких дней, записанные в книге, которая лежит перед вами, стерлись из памяти после Трафальгарской битвы, но те, кто знал доктора Сина, никогда не забыли его, и каждый из них прослезился бы, если б чудесным образом услышал, как кто-нибудь поет его странную старую песню:
   Выпьем за тех, кто прошел по доске,
   Йо-хо, из-за мертвецкой злобной ухмылки.
   Выпьем за трупы, что кружат на дне,
   И за мертвецкие зубы в бутылке.
   К его ногам привязали ядро
   Лохмотья от паруса саваном стали,
   Как только послышится пушечный гром,
   За борт полетишь, испугавшись едва ли.
   С приливом встал на ноги жуткий мертвец,
   Останки, что не дожрали акулы.
   Весьма изумлен был сей молодец,
   Что крабы привольно гуляют по скулам.
  

Глава XXXIX

  

ОТЗВУКИ ПРОШЛОГО

   РЯДОМ с Малаккой находится остров Пинанг. На горе, откуда открывается прекрасный вид на море и у подножья которой лежит небольшой городок, стоит древний китайский монастырь. Каждый вечер, когда наступают сумерки, а английские причетники начинают звонить к вечерне, забавный коротышка бросает священное печенье в раскаленный желудок китайского божка Изобилия. После того, как дело сделано, он отправляется к большому пруду, где живут священные черепахи, чтобы насладиться ежевечерней трубочкой опиума. А пока черепахи карабкаются по крупным плоским камням, окаймляющим пруд, он развлекает своих товарищей, желтолицых священников, ужасными историями о демонах и призраках, которые обитают в старой Британии.
   Каждый священник в этом далеком монастыре наслышан о Ромни-марш, и из-за страха перед этим местом ни один из них никогда не поедет в Англию. Если путешественнику из Кента во время кругосветного путешествия когда-либо доведется заглянуть в этот храм на краю земли, он удивится, как странно и уютно в устах китайских священников звучат ужасные истории о Ромни-марш, но он поймет отчего, если сможет узнать в странном коротышке, который одет в грязно-голубое платье, причетника из Даймчерча, мистера Миппса.
   Что он делает здесь, как попал сюда и насколько задержится в этих краях? Как знать! Возможно, у него, согбенного под гнетом лет, все еще есть нереализованные замыслы, и в рукавах китайского платья таятся опасные, но доходные проекты. Но точно известно одно - в Даймчерче-у-насыпи его больше никогда не увидят.
  

КОНЕЦ

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"