На каменном плато с великолепнейшим видом в мире, где ныне стоит Кэтскилл Маунтэн хаус, свой вигвам разбил старый вождь Шендекин - так что не стоит думать, будто дикари равнодушны к красоте, - и к его дочери, Лотоуане, сватались храбрые воины. Сама она хранила верность давним клятвам, которыми обменялась с молодым вождем могауков. Одного из ее особо назойливых поклонников звали Носреддином. Он был горд, угрюм, смугл; чужак в этих краях краснокожих, наследник египетских королей, как уверял он сам. Он жил на берегу ручья Каатерскилл, очень редко наведываясь к белым людям.
В один из его Кэтскиллских визитов некий голландец, завсегдатай кабака, побился с ним об заклад в тысячу золотых крон, что Носреддин не получит Лотоуану, и он, уязвленный жадностью в той же мере, как и страстью, предпринял новую попытку заполучить ее. Девушка отказалась его слушать, и старый Шендекин посоветовал ему довольствоваться улыбками иных женщин. Это столь разозлило египтянина, что он ударил вождя, и был с позором изгнан прочь. Однако в день свадьбы Лотоуаны с вождем могауков он вернулся и речью, сладкой, как мед, упросил невесту принять в подарок сокровище в знак того, что он больше не питает ревности и не желает ей зла. Девушка взяла из его рук искусно сделанную коробочку, но стоило ей снять крышку, как распрямилась пружина, и в ее ладонь вонзился ядовитый змеиный клык, искусно привязанный к ней. Яд оказался сильным, и через несколько минут молодая жена лежала бездыханной у ног своего мужа.
Хотя египтянин исчез в лесу сразу после того, как вручил предательский подарок, двадцать воинов отправились в погоню и настигли его у горы Калк. Они притащили его назад, к камню, где отец и муж скорбели над безвременной кончиной девы. Груда хвороста была свалена неподалеку от края обрыва, и, привязав своего пленника к ней, они запалили огонь, танцуя с ликующими возгласами вокруг, пока вопли подлеца эхом отражались от утесов. Мертвую скорбящее племя похоронило по всем обычаям, пепел же Носреддина они оставили ветру. В день мести Шендекин покинул место обитания своих предков, и огни его лагеря больше никогда не теплились у Онтиоры.