В миле от Гудзона, у Коксаки, стояла хижина Ника Уолси, который был известен сто лет тому назад среди городков и деревушек, раскинувшихся на речных берегах, как охотник и траппер, человек самых честных правил: хитроумный, выносливый и немногословный. Много лет он жил в своей хижине в одиночестве, если не считать верного пса, но однажды навестил индейский лагерь в лесной глуши и был поражен в самое сердце одной из тамошних девушек. Он вернулся туда еще раз; он нашел повод приходить туда часто; он дарил подарки ее отцу, и, в конце концов, получил от нее согласие стать его женой. Племя совершило незатейливый брачный обряд, и Уолси повел Майнеми в свой дом. Но свадьба внезапно прервалась, и чуть было не случилась трагедия: угрюмый индеец, пылавший страстью к девушке, не нашел в себе храбрости признаться девушке в своих чувствах, впал в бешенство от ревности, обнаружив удачливого соперника, и напал на него с ножом. Он бы наверняка расправился с Уолси на месте, если бы не верный пес белого человека; он схватил индейца за горло и повалил его на землю. Уолси забрал нож у незадачливого индейца и погнал его до края леса, поколачивая по дороге, пока все присутствующие смеялись над этим позорным наказанием, одобряя его.
Прошел год или, быть может, чуть больше. Уолси был счастлив со своей индианкой, и они наслаждались простой и свободной жизнью, радуясь своему малышу. Уолси теперь редко отлучался из хижины надолго и обычно возвращался до сумерек. Однажды вечером он заметил, что трава и ветви у его дома примяты, и острым взглядом следопыта он увидел, что это не был след его жены. "Какой-то охотник, - решил он, - увидел дом, когда проходил мимо, и, быть может, ему не доводилось видеть подобных домов прежде, и он остановился заглянуть внутрь". Следы вели к окну, а оттуда - назад в лес.
Несколько дней спустя, когда он вернулся домой, свежие следы опять привлекли его взгляд, и тень заползла в душу. У порога он споткнулся на неподвижное тело пса.
- Как это случилось, Майнеми? - закричал Уолси, как только распахнул дверь.
Жена тихо ответила:
- Ш-ш-ш, ты разбудишь младенца.
Ник Уолси вошел в хижину и застыл, окаменев. Его жена, Майнеми, сидела у растопленного очага; ее лицо, ее руки были порезаны и вымазаны в саже, платье порвано, взгляд остекленел, и на губах играла бессмысленная улыбка. В руках она держала тельце младенца в платьице, пропитанным кровью, и голова ребенка лежала на полу. Майнеми мурлыкала колыбельную над холодным телом, точно дитя в самом деле уснуло, и когда речь вернулась к Уолси, она опять шепнула ему:
- Ш-ш-ш, ты разбудишь его.
Невыносимая ночь миновала, и занялся рассвет. Колыбельная становилась все тише и тише, и весь день обездоленная женщина качалась взад и вперед, пока обезумевший от горя муж топтался вокруг нее, тщетно пытаясь успокоить, перевязать ее раны, узнать, что за беда пришла в их дом. Началась вторая ночь, и стало ясно, что она станет последней для Майнеми. Ее силы иссякли, и женщина позволила положить себя на шкуры, а Уолси бережно забрал младенческое тельце из ее рук. На несколько минут разум вернулся к ней, и она кое-как нашла слова, чтобы рассказать мужу об индейце, который пытался расстроить их свадьбу; как он вошел в хижину, застрелил пса, бросившегося на незнакомца, отпихнул женщину от двери, вытащил ребенка из постели, отрезал ему голову ножом и, бросив тельце ей в руки, ушел со словами: "Я отомстил. Теперь я доволен". Прежде чем солнце вновь вошло на востоке, Майнеми воссоединилась со своим ребенком.
Много часов Ник Уолси просидел над обломками своей счастливой жизни, и только дыхание говорило о том, что он еще жив. Когда он, в конце концов, встал и вышел из дома, он не плакал и не кричал, лишь оседлал свою лошадь и поехал на запад. На закате он вошел в индийскую деревушку и, после рассказа о произошедшем созванному племени, потребовал выдать ему убийцу. Его просьбу с готовностью выполнили, и белый человек вытащил съежившегося мерзавца, рассчитывавшего, что племя не выдаст его. После короткой схватки Уолси привязал индейцу руки сыромятным ремнем к телу, а затем накинул петлю ему на шею и закрепил конец на седельной луке; так они отправились в путь, назад к Гудзону. Всю ночь он ехал верхом, и индеец шел и бежал за лошадью, и на следующий день они добрались до хижины. Траппер привязал пленника к дереву, а затем срезал множество ивовых веток, из которых сложил ложе, напоминавшее колыбель. В него он положил преступника, лицом вверх, связав его так крепко, что тот не мог пошевелить и пальцем. Из дома Уолси принес тело Майнеми и положил его на негодяя, лицом вниз; индеец не смог сдержать стона ужаса, когда чудовищный груз придавил его грудь. Уолси связал их вместе - мертвую и живого, - и одним движением руки бросил их на спину лошади, закрепив их веревкой вокруг лошадиной груди столь крепко, что ничто не могло сорвать их. После этого он принялся хлестать животное, пока несчастное создание не задрожало от ярости и боли. Когда Уолси отшвырнул повод, он стегнул лошадь в последний раз, и она, храпящая, вся в пене, бросилась в чащобу. Когда лошадь исчезла из виду, и звук ее копыт затих, Ник Уолси взял свое ружье и навсегда покинул свой дом.
Предания говорят, что лошадь никогда не прервет свою безумную скачку, и в тихие ночи можно услышать, как она вихрем несется вдоль берегов Гудзона и Могаука, и как сдавленный голос рассыпает проклятья, мольбы, а потом заливается грубым и пугающим смехом.