Последний выстрел при Джермантауне
Много легенд о различных пророчествах дошли до нас со времен войн. Говорили, будто в 1675 году, когда началась война короля Филиппа, первый ружейный выстрел услышал каждый человек в штате Коннектикут, хотя барабанный бой, призывавший поселенцев взять в руки оружие, был слышен лишь на восемь миль вокруг. Поражение Брэддока и спасение Вашингтона предсказал вождь индейцев майами на совете в Форт-Поншатрэн на реке Детройт, засада и резня привиделись ему во сне. И о жертвах этой битвы было известно за одну-две ночи до сражения; некий юный лейтенант из армии Брэддока видел, как его друзья-офицеры - бледные, грязные, окровавленные, - проходят сквозь его палатку из ниоткуда в никуда, и когда прозвучал первый пушечный выстрел, он понял, что это глас рока для почти всех его товарищей. Осенью, перед началом войны за Независимость, в Киллингли, штат Коннектикут, целый день и целую ночь со стороны Бостона люди слышали отдаленный гул пушек, перемешанный с треском ружейных выстрелов, и вера в то, что началась война и британцы наступают, была так сильна, что ополченцы собрались ждать приказов. Позднее спорили, что этот шум вызвали взрывы метеоров, дождь из которых шел в тот день, разумеется, невидимый при солнечном свете. Сразу после подписания декларации о Независимости молния подожгла королевские знамена на шпиле Епископальной церкви в Хэмптоне, Виргиния. Сразу после поражения Корнуоллиса в Новой Англии увидели северное сияние, лучи которого сложились в форме пушки, направленной дулом на юг; в Коннектикуте насчитали шестьдесят четыре таких орудия.
В битве при Джермантауне американцы разъярились из-за убийства одного из людей, что шел с белым флагом парламентера. Его застрелили из окна дома судьи Чью, где было пруд-пруди британских солдат, и, когда он упал на газон, обагряя кровью мирный флаг, по крайней мере один из континентальных солдат поклялся, что за его смерть ответят как следует. Британское подкрепление, количеством в шестнадцать тысяч человек, высыпало на улицы, и их офицеры были полуодеты, так спешно пришел зов на помощь. Если не считать тяжелого топота их сапог, город словно вымер; двери были заперты, засовы задвинуты, и если за ними скрывались люди, то они не подали ни единого признака жизни. Из всего войска только генерал Эгнью был мрачен и тревожен. Когда они миновали кладбище меннонитов, он повернулся к своему адъютанту и сказал: "Это последняя битва, в которой я сражаюсь".
Из-за кладбищенской ограды показалось жуткое лицо, заросшее бородой; волосы незнакомца были растрепаны, и одет он был в шкуры. Незнакомец спросил: "Это тот самый храбрый генерал Грэй, что разбил повстанцев у Паоли?" Один из солдат небрежно взмахнул рукой, и почудилось, будто он указывает на генерала Эгнью. Почти в то же мгновение послышался выстрел, клуб дыма поднялся над оградой, и пуля просвистела над головой генерала, слабо улыбнувшегося, чтобы подбодрить своих солдат. Над незнакомцем, несомненно, сотворили бы расправу, если б в тот миг на редкоутов не помчался корпус американских кавалеристов и не началось жестокое сражение. В конце дня генерал Эгнью, который в суматохе боя разделился со своими людьми, вновь проезжал мимо кладбища. Уставший и печальный, он натянул поводья, чтобы вдохнуть свежего воздуха, такого сладкого после пушечного дыма и пыли битвы, и взглянуть на прекраснейший закат. Вновь, точно злой гений этого места, из-за ограды появился дикарь. Короткий выстрел нарушил тишину вечера, и эхо его отразилось от домов вдалеке. Лошадь понесла; генерал Эгнью скатился с седла, мертвый - последняя жертва в сражении при Джермантауне.
|