На поле битвы при Брендивайн истинный ужас навевал человек, вооруженный лишь молотом; он врывался в строй врага, пренебрегая собственной жизнью, словно был заговорен от их пуль и сабель, и разил их молотом направо и налево. Еще вчера война касалась его лишь невнятными слухами, находилась столь же далеко от его дома в Дилуорте, как если бы случилась в Европе, но он воспротивился подслушанному плану пленить Вашингтона и предупредил о нем самого генерала. В отместку тори спалили дом непокорного, и в пламени сгинули его жена и ребенок. Весь тот день он просидел над дымящимися руинами, неспособный ни плакать, ни думать, почти не способный выразить боль иначе, кроме как безмолвием, потому что все еще не мог осознать произошедшего. Однако, когда вдали послышались барабаны, в нем будто пробудился зверь, и истощенный от бессонницы и голода он присоединился к своим землякам и сражался на поле битвы, будто Аякс Теламонид. Тщетны были мольбы о пощаде, на каждую из них у него был ответ: имя его жены, Мэри.
Под самый конец битвы он лежал около дороги; нога его была сломана, плоть истерзана, и жизнь уходила через дюжину полученных ран. Возчик, который торопился нагнать отступавших американцев, задержался, чтобы дать ему глоток воды. "У меня есть еще минут пять, - сказал кузнец. - Можешь ли ты поднять меня на дерево и подать ружье?" Сильный погонщик усадил его в развилку между ветвями дуба и дал ему ружье, порох и патроны, что обронил умирающий солдат. Красные мундиры показались на дороге; они преследовали фермеров. Кузнец тщательно прицелился; раздался выстрел, и предводитель английских солдат упал. Пауза, вновь выстрел, и один из солдат неуклюже растянулся на земле. Стрелка заметили, и лейтенант приказал своим людям поторопиться и убить его. Третий выстрел, и лейтенант споткнулся и упал на дорогу, истекая кровью и исторгая проклятья. "Это за Мэри", - с трудом проговорил кузнец. Ружье выпало из его рук, а затем и он сам бездыханным растянулся на ветвях.