"Боадицея" медленно тащила "Эфришен" к югу, проламываясь сквозь подросшие валы, катящиеся навстречу. "Эфришен" сейчас мало отличался по поведению от сырого бревна неимоверных размеров, он раскачивался и дергал буксир так, что мачты "Боадицеи" тяжко скрипели, будто жалуясь на непосильную ношу, а хриплый шепот Сеймура, сорвавшего напрочь голос, требовал от матросов "убрать этот парус, пока все не снесло, живее!" Затем корпус буксируемого судна опасно приближался к корме фрегата, чтоб в следующей момент, свалившись в ложбину между волн, разом вновь натянуть трос, так что он звеня вылетал из воды, роняя капли, готовый порваться от напряжения. Кроме того, "Эфришен" валяло с борта на борт, словно он отплясывал пьяную джигу - и все это добавляло еще риска и трудности в и так нелегкий труд судового хирурга.
Стивен находился на буксируемом судне, помогая бедному мистеру Коттону, старому калеке, который, едва оправившись от приступа дизентерии, оказался просто погребен под свалившимся на него с первых минут боя огромным количеством раненых. Даже сейчас, после того, как удручающе много их умерло, оставалось еще шестьдесят или семьдесят человек, лежащих тут и там на нижней палубе, но места было достаточно - сорок девять человек убили в бою, а пятьдесят французы забрали в плен.
Оставшиеся члены команды и аварийная партия с "Боадицеи", выматываясь до полусмерти, найтовили к сохранившимся от мачт пенькам запасные реи - и в результате после рассвета они смогли поставить три стакселя, словно вернувшие корабль к жизни. Рывки буксира, наконец, прекратились, да и раскачивался "Эфришен" теперь не больше, чем позволено по такой погоде хорошему судну.
- Что за облегчение! - воскликнул мистер Коттон, орудуя ампутационной пилой. - Мне уже показалось, что у меня вновь начинается морская болезнь, представляете! После стольких-то лет на плаву! Лигатуру, если позволите... А вы подвержены морской болезни, доктор Мэтьюрин?
- Выяснил это в Бискайском заливе.
- А, залив... - Коттон бросил ампутированную ногу в ведро, которое держал фельдшер, - то еще местечко... Можете его увести, - обратился он к товарищам пациента, которые держали его, а затем, глядя в серое, покрытое испариной лицо, сказал:
- Джон Бэйтс, все уже кончилось. Ты держался молодцом, а ногой своей заработал пенсию в Гринвиче, либо должность кока.
Серые губы разомкнулись и слабый голос поблагодарил мистера Коттона и спросил, можно ли ему забрать ногу, на счастье?
- Итак, со срочными случаями покончено, - провозгласил мистер Коттон, оглядываясь. Я бесконечно обязан вам, сэр. Бесконечно. И, мне хотелось бы предложить вам кое-что получше, чем чашка чая, но проклятые французы ободрали нас, как банда дикарей. К счастью, чай их не интересовал.
- Чашка чая была бы весьма кстати, - отозвался Стивен, и они отправились на корму, в опустевшую кают-компанию. - Кровавое вышло дельце, - резюмировал он.
- Я мало видел кровавее, - вздохнул Коттон. - И уж точно не видел, чтоб людские жизни тратились настолько впустую. Но капитан заплатил за это, хотя, что в том проку?
- Он был убит?
- Убит, или называйте как хотите. Как бы то ни было, он мертв. Его принесли вниз в самом начале - ему оторвало дистальную часть левой ступни. Я сделал, что мог, и он настоял, чтоб его снова вынесли наверх - он был храбрый человек при всех своих недостатках. Тут в него снова попали, но кто стрелял, я не знаю, не уверен я точно и в том, что его не выбросили за борт свои собственные матросы в сумятице ночного боя, но так или иначе - он исчез. Думаю, вам известны аналогичные случаи.
- Я, конечно же, слышал о подобном. А в этом конкретном случае я начал подозревать, что кончится все именно так уже довольно давно. "Плеточная" репутация капитана Корбетта была широко известна.
- Настолько широко, что команда, услышав о его назначении, подняла мятеж и отказалась выходить в море. Я был в это время в отлучке, а когда вернулся, с изумлением услышал, как специально присланные из Лондона офицеры убеждают матросов, что он не так страшен, как его малюют и уговаривают вернуться к своим обязанностям.
- И что же вас изумило, сэр?
- То что такая репутация не бывает незаслуженной. Он был именно таким, каким его малевали. Он порол матросов весь путь до экватора, он порол их на экваторе, он порол их всю дорогу от Кейптауна.
- Отклонюсь от темы: у вас не было почты для Кейптауна, почты для нас?
- Была. Мы везли ее на Родригес, но, как вы знаете, мы так туда и не попали - развернулись сразу же после встречи с "Эммой". Сожалею, но вся она досталась французам.
- Ну ладно. И, тем не менее, люди, как я понял, сражались с воодушевлением?
- С огромным воодушевлением. А все потому, что у них были неплохие офицеры. Которые старались даже не разговаривать с капитаном Корбеттом. Он обедал в кают-компании лишь однажды, а сам не пригласил их ни разу. И люди бы сражались еще лучше, если б их обучили обращению с пушками. Он ни разу не проводил учений - они же могли поцарапать его драгоценную палубу! А она должна была сверкать в любой момент! Нет, команда не имела ничего против офицеров, которые были, как я уже сказал, очень неплохи, и сражались до конца. Тулидж командовал кораблем после капитана и был ранен четыре раза, Фордер, второй лейтенант, получил пулю в легкие, Паркеру оторвало голову ядром. Хорошие офицеры. Один раз, уже за мысом Св. Роха, когда Корбетт раздавал направо и налево по пятьдесят плетей, они спросили меня, не могут ли они отстранить его от командования по медицинским показаниям, и я сказал, что нет. Позже я горько пожалел об этом, ибо, хотя капитан был здоров на берегу, в море он определенно помешался. От власти.
- Да, это опасное зелье. Но ведь некоторые успешно противостоят ему. Где источник их иммунитета?
- Кто знает? - усталый мистер Коттон не пожелал развивать тему. Однако усталость не сказалась на его вежливости, и, когда Стивен собрался уходить, он скзал:
- Вас просто Господь мне послал, доктор Мэтьюрин, не мог бы я в свою очередь быть вам полезен?
- Коль вы так добры, - ответил Стивен, - так уж вышло, что у меня на руках есть довольно редкий случай тяжелого перелома свода черепа, которым я планировал заняться завтра. Если вы будете в состоянии, я был бы весьма благодарен за вашу помощь. Мой молодой помощник не имеет опыта трепанаций, а мои руки не те, что раньше - в них уже нет вашей замечательной твердости.
- Я буду на месте, сэр, в любой назначенный вами час.
Мистер Коттон, старый корабельный хирург, был точен в своих словах и поступках. С первой из шести склянок, знаменующих начало дневной вахты, он взобрался на борт "Боадицеи" - с помощью одних только рук, парализованная нога его беспомощно болталась. На палубе он прислонил костыль, отсалютовал квартердеку, отстранил подошедшего младшего боцмана и поковылял на корму.
Все было готово: под растянутым тентом, сияющим под тропическим солнцем, стоял стул с прямой спинкой, дополнительно укрепленный клиньями, на нем сидел пациент Колли, свинцово-серый, с затрудненным дыханием и так плотно привязанный своими товарищами, что неподвижностью он мог поспорить с носовой фигурой фрегата. Палуба и марсы были полны народу, многие делали вид, что чем-то заняты - неудивительно, ибо старые сослуживцы доктора и коммодора по "Софи" успели рассказать новым товарищам, как во втором году доктор отпилил верхушку черепа их канониру, вынул оттуда мозг и вложил его обратно в правильном положении, а потом закрыл дырку серебряной крышкой, да так, что при сходе на берег тот был лучше прежнего. И теперь, конечно, никто не хотел пропустить интересного и поучительного зрелища, а со стороны бака долетал стук молотка оружейника, расплющивающего трехшиллинговую монету в широкий и плоский блин.
- Я сказал ему, чтобы он подождал наших указаний насчет нужной формы, - обратился к гостю Стивен, - но он уже заточил и закалил мой самый большой трепанатор.
Стивен вынул зловеще поблескивающую круглую пилу из ее гнезда, и предложил доктору Коттону, если тот желает, сделать первый надрез. Профессиональная вежливость, вежливые настояния и отказы, вызвали нетерпение аудитории, и одновременно удовлетворили самых мрачных из пророков с нижней палубы. Бритый скальп пациента уже был разрезан от уха до уха и свисал на его небритую мертвенно-бледную физиономию, а доктора, склонившись над освежеванным разбитым черепом, переговаривались на латыни.
- Как только они начинают болтать по-иностранному, - заметил Джон Харрис, баковый из вахты правого борта, - значит, они застряли и все, каюк, говоря по-человечески.
- Ни черта ты в жизни не видел, Джон Харрис, - отозвался Девис, один из старых матросов с "Софи". - Наш доктор просто вежливость выказывает этому одноногому. Вот подожди, увидишь, как он начнет орудовать своим коловоротом.
- Какая интересная патология кости, лобный шов не сросшийся, - заметил мистер Коттон. - Никогда не видел ничего подобного, и чрезвычайно вам благодарен. Но ведь это ставит нас перед сложной ситуацией, перед дилеммой, можно сказать.
- Решение, как мне кажется, заключается в том, что надо перфорировать кость дважды. И тут сила и устойчивость вашей левой руки будут неоценимы. Если вы поддержите теменной край здесь, пока я буду делать мой первый разрез вот тут, а потом мы сменим руки - это вполне реальная возможность убрать потом все одним куском.
Сохраняя вид непогрешимого авторитета и олимпийское спокойствие, мистеру Коттону следовало бы лишь сжать губы и кивнуть головой - но он пробормотал : "Помоги нам Господь", и ввел в рану свой плоский зонд. Стивен подвернул манжеты, хлопнул в ладоши, подождал прохода очередной волны - и провел первую намечающую борозду. Опилки белой костной ткани посыпались из-под зубьев, а Кэрол смахивал их на палубу. Зрелище захватило молчащую команду, гардемарины, забытые своими офицерами вцепились в матросов, вытягивая шеи. Но по мере того, как сталь вгрызалась в живую кость, все больше людей бледнели и отводили взор на верхние части такелажа, даже Джек, которому такое зрелище было не в диковинку, отвел глаза и разглядывал белое пятнышко вдали - уходящих "Эстри" и "Ифигению".
Он слышал, как Стивен выкликает измерения оружейнику, одновременно начиная второй распил, но в это время движение вдалеке отвлекло его внимание полностью. Оба французских корабля повернули - неужели они решились на бой? Он прижал окуляр трубы к глазнице, увидел, как они склоняются вправо, к ветру, и с улыбкой сложил трубу. По тому, как суматошно перекладывались паруса, было очевидно, что они просто вышли из ветра, как это уже происходило с ними пять раз с восхода солнца. Хоть они и были на ветре от его кораблей - им и в голову не пришло атаковать его и искалеченный "Эфришен", а сейчас, если он не ошибался, это уже вряд ли было для них возможно, ибо горы Реюньона уже виднелись слева по носу, а ветер заходил на два румба к берегу. Да, "Эфришен" по прежнему был беззубой развалиной, а "Стонч" и "Оттер" в драке могли лишь слегка ущипнуть, но даже и при этом... Он громко рассмеялся вслух как раз в тот момент, когда мистер Коттон воскликнул: "О, прекрасно. О, просто великолепная работа, сэр!"
Стивен поднял целый кусок черепа и держал его, разглядывая его внутреннюю поверхность с видом скромного триумфатора - а в это время публика с ужасом уставилась в разверстую дыру, в которой мистер Коттон вылавливал осколки щипцами из китового уса. Когда он ухватил и вытащил длинную иззубренную щепку на свет божий, раздался жуткий голос, тонкий, косноязычный, как с перепою, медленно выговаривающий слова, но тем не менее узнаваемый - голос самого Колли. Он звучал из-под свисающего скальпа: " Джо, передай мне этот долбанный бушлат, Джо." В этот момент аудитория начала быстро уменьшаться, а вид у многих оставшихся стал ничуть не лучше, чем у самого Колли. Однако, они ожили, когда врач наложил на дыру серебряную крышку, закрепил ее, вернул скальп пациента на положенное ему место и наложил шов. Затем Стивен ополоснул руки в ведерке и приказал унести пациента вниз - по кораблю прокатился восхищенный гул, а Джек, выступив вперед, произнес:
- Кажется, я могу поздравить вас с отличным выполнением весьма тонкого маневра, джентльмены?
Доктора сдержанно ответили, что не сделали ничего особенного - любой знающий хирург сделал бы не хуже, и, в любом случае, добавили они с чистосердечием, которое бы повергло в шок бедного Колли, поздравлять еще не с чем, пока не разрешится кризис. Пока пациент не переживет кризис, говорить об успехе рано - а смерть может вызвать великое множество факторов.
- Я очень надеюсь, что он выживет, - Джек, не отрываясь, смотрел на удаляющихся врагов. - Колли - отличный моряк, надежный, с твердой рукой. С орудием своим управлялся - дай Бог каждому. И детишек у него полно, помнится.
Все это было абсолютной правдой: Том Колли, будучи в здравом уме, был ценным, хотя и драчливым, членом своего подразделения. Он сроднился с морем, мог легко управляться и с парусами и со штурвалом, а смотреть, как он танцует джигу, было одно удовольствие, так что корабль без него был бы уже не тот.
Но не только в этом была причина заинтересованности Джека - за перечисленными вполне осязаемыми факторами скрывались другие, которые доброжелательный наблюдатель назвал бы мистицизмом, а менее распложенный - диким суеверием. Джек бы ни за что никому не признался, но в душе он связывал выздоровление несчастного моряка с грядущим успехом всей своей кампании, и, судя по поведению "Эстри" и "Ифигении", Колли шел на поправку. Интересно, если бы широкий вымпел Гамелена развевался над "Эстри", а не над "Венус" - было бы поведение французов более решительным? Рискнули бы эти два фрегата броситься в бой, чтоб лишить его последних надежд - чего бы это им не стоило? Из того, что он узнал о французском коммодоре - сомнительно.
- Впечатляющий документ, - изрек губернатор Фаркьюхар, возвращая копию буллы Пия VII об отлучении Бонапарта, до сих пор необнародованную, но вполне действительную, подтвержденную епископской печатью. - Хотя некоторые выражения не вполне цицероновские, это одно из внушительнейших проклятий, какие я когда либо видел. Будь я католиком, мне бы было крайне неуютно оказаться рядом с проклятым. С епископом, полагаю, проблем не возникло?
Стивен улыбнулся, а Фаркьюхар продолжил:
- Ох уж эта ваша скрупулезность! В министерстве, полагаю, эта вещь бы очень пригодилась. Сделаем еще копию?
- Пусть министерство вас не заботит, дорогой сэр - отозвался Стивен. - Они отлично осведомлены о существовании этого документа - этот "секрет" давно не секрет. Но, как бы то ни было, мне нельзя раскрывать свой источник информации, и я обещал, что на Маврикии это увидят не более трех человек, а затем текст будет предан огню.
Стивен сложил полный проклятий лист и сунул его за пазуху. Фаркьюхар проводил его тоскливым взглядом, но лишь протянул:
- Ну-у, коль вы обещали... - после чего оба уставились на валяющиеся гранки, на которых были записаны темы для обсуждения.
Те, что касались Стивена, уже все были вычеркнуты, оставалась одна из списка Фаркьюхара, но, казалось, он не собирается ее поднимать. Он помолчал, рассмеялся и спросил:
- Форма, в которой я записал этот вопрос вряд ли является подходящей. Вы, пожалуй, могли бы счесть ее оскорбительной. Я записал, просто для себя, попросить у вас ( это вас ни к чему не обязывает, поверьте, ибо это не официальное объяснение, ну, вы понимаете...)объяснений по поводу гиперактивного оптимизма Коммодора. Он ведет себя так, словно все наши планы по завоеванию Маврикия остаются в силе, несмотря на кошмарную неудачу у Иль Де Ла Пас. Он не то убедил, не то заразил Китинга, и они оба мечутся по острову день и ночь, воплощая план и наплевав на очевидные обстоятельства. Я, конечно, своей властью поддерживаю их (едва ли я мог бы действовать иначе, особенно сейчас, когда он явился в облике героя-Громовержца). Он тут вбежал в мою комнату с криком: "Братец Фаркъюхар, будь так добр, сруби все самые высокие деревья на острове, и прикажи всем плотникам работать на верфи. "Эфришен" должен быть с мачтами к закату вторника, не позднее!" - и убежал. Я, конечно, повиновался с трепетом, но когда я вспоминаю, что французы имеют семь фрегатов на наш один целый и одну жалкую развалину, и сколько орудий с их стороны приходится на одну нашу пушку - я просто немею.
Фаркьюхар замолчал, глядя в окно, словно и правда онемел. Стивен, дабы заполнить паузу, заметил, что считать надо не количество пушек, а то, с какой меткостью их наводят и с каким усердием обслуживают, и добавил, что хотя "Эфришен" все еще не годится для боя, его артиллерия вполне может послужить на других судах.
- Все так, - отозвался губернатор, - но мне хотелось бы избавиться от недостойных мыслей о причинах нынешней бодрости коммодора. Мне думается, может, он знает что-то, чего не знаю я? Прошу вас, не поймите меня неправильно, доктор Мэтьюрин!
- Ни в коем случае, дорогой сэр! Нет, я говорил ему то же самое, что и вам. Ответ лежит совсем в другой плоскости. Если я правильно понял, коммодор Обри пришел к убеждению, что у нас есть моральное преимущество над нашими противниками, что мы перехватили у них инициативу. Что, хотя им не занимать ни кораблей, ни навыков судовождения, они слабы духом. Им не хватает наступательного порыва, решимости поставить все на один решительный удар. А коммодор, к тому же, считает, что Гамелен гораздо больше заинтересован в погоне за компанейскими кораблями, чем к стяжанию лавров, даже когда они сами валятся ему в руки. Нашему коммодору очень понравилось ваше замечание насчет Фортуны, и он заметил, что Гамелену будет дьявольски трудно ухватить ту за локоны, когда она уже смотрит в другую сторону.
- Я сказал это совсем в другой обстановке, - отозвался Фаркъюхар, но Стивен, захваченный своими мыслями, продолжил:
- Я не стратег, но я очень хорошо знаю Джека Обри. Я уважаю его суждения по военно-морским делам, его военную интуицию, которая вполне подтверждена реальными делами. Могут ведь быть и некие иррациональные факторы, - добавил он, будучи прекрасно осведомлен о причинах торопливых, но частых визитов друга в госпиталь, и его неумеренных восторгов по поводу выздоровления Колли, - такие, как морские приметы и тому подобное, что не имеет рационального объяснения.
- То есть, вы твердо убеждены, - с сомнением протянул Фаркъюхар. - Ну, что же, тогда и я убежден, хотя и не до конца. Но, хотя бы, нет никаких причин ему выходить в море, пока "Эфришен" не будет готов? Незачем ставить себя в опасность столкновения одному против семи, словно морской рыцарь Байярд?
- Я полагаю, нет, но вряд ли я могу ответить точно. А теперь, сэр, - Стивен встал, - я должен просить разрешения вас покинуть. Шлюпка уже, несомненно, ждет меня, и в мой адрес произнесут немало сильных выражений, если я не потороплюсь.
- Я ведь скоро увижу вас снова?
- Да, дай-то Боже. Я не собираюсь забираться дальше юго-западной оконечности Маврикия, Морн-Брабант, где я увижусь с двумя офицерами ирландских частей и еще одним джентльменом. Думаю, я могу обещать, что когда полковник Китинг и коммодор встретятся лицом к лицу с гарнизоном генерала Декэна, у них не будет особых проблем с католической его частью.
Когда они шли по коридору, Стивен сказал вполголоса, постучав себя по груди:
- Это куда легче центнера золота, и гораздо, гораздо эффективнее.
Огромная дверь отворилась, и, чуть не сбив их с ног, по ступеням резиденции взбежал мистер Троллоп (четвертый раз за день). Оправив одежду, он бросил на Стивена укоризненный взгляд, снял шляпу и обратился к губернатору:
- Прошу прощения, ваше превосходительство, я послан с наилучшими пожеланиями от коммодора, и можем ли мы получить в свое распоряжение семьсот пятьдесят черных перед вечерней пушкой? Также мне поручено напомнить доктору Мэтьюрину, что он просил авизо в четыре двадцать пять ровно.
Стивен глянул на часы, испустил тихий стон и неуклюже припустился в гавань, где "Перл оф Маскаренс", быстрейший авизо на острове, подпрыгивал на волнах у швартовочной бочки.
В воскресенье на рассвете два квартирмейстера на сигнальной станции на горе над Сен-Дени обсуждали вероятность появления пудинга в нынешнюю воскресную трапезу. В прошлое воскресенье они, как и все на "Боадицее" (впрочем, и на "Эфришен", "Стонче" и "Оттере" также) оказались лишены пудинга из-за крайне поспешных работ на верфи, и было очень похоже, что неприятность эта повторится. Когда они наклонялись, чтобы глянуть на верфь прямо под ними, сильный береговой бриз трепал их "поросячьи хвосты", закрывая обзор. Машинально они зажали их в зубах и уставились вниз: судя по лихорадочной активности групп негров, моряков, ремесленников и солдат, суетящихся спозаранку подобно растревоженным муравьям, воскресный пудинг был далек, как свадебный пирог. Говядина, и та была под сомнением.
- Опять какая-нибудь заморская шамовка, причем холодная, - проворчал Уильям Дженкинс. "Златовласка" просто с цепи сорвался. Сущее рабство, иначе и не скажешь, две недели без пудинга! Опять, как в Саймонстауне: "Торопись, торопись, торопись!!!!" И, не дай Бог, выпьешь стаканчик винца.
"Златовласка" было прозвище Джека Обри, и другой квартирмейстер, Генри Трекосик, плавал с ним еще когда волосы его и правда были золотыми, не то что нынче - тускло желтыми и выгоревшими на солнце. Ему показалось, что Дженкинс слегка зарвался, и он холодно ответил:
- У него чертова уйма работы, ведь так? И он упирается изо всех сил, чтоб она была сделана. Хотя, следует сказать, что любовь к горячему обеду - штука вполне обычная, и, Билл, что ты думаешь о суденышке во-о-он там?
- Где вон там?
- Северо-северо-восток, только прошел траверз мыса. За островками. Только что отдали грот.
- Ничего я не вижу.
- Слепошарый ты голландский содомит, Билл Дженкинс. ЗА ОСТРОВАМИ!
- Что ты сразу не сказал, что за островами? Рыбацкая посудина, только и всего. Не видишь, как гребут? Разуй глаза!
- А ну живо за трубой! - приказал Трекосик. Затем, всмотревшись вдаль, он произнес:
- Никакой это не рыбак. Они гребут, как на доджетовской регате, гребут прямо против ветра, как за тысячефунтовый приз. Ни один рыбак так грести не станет.
(Пауза...)
- Вот что я тебе скажу, Дженкинс: это тот старый маленький авизо, "Перл".
- Окстись, Генри! "Перл" никак не мог обернуться к этому приливу, да и к следующему тоже. Что за гром? Дождь будет?
- Боже, они подняли сигнал! Да убери ты свою задницу с дороги! "Неприятель в пределах видимости...", красно-белая клетка, "... к северу". Билл, живо вниз, буди мистера Баллока. Я подниму сигнал. Торопись, приятель, торопись!
Сигнал взвился на мачту, бухнула пушка, через несколько секунд отрепетовала станция за Сен-Полем, и в адмиральский салон "Боадицеи" влетел вахтенный гардемарин, обнаружив там розового и бодрого коммодора в окружении кучи бумаг, диктующего красноглазому небритому секретарю, одновременно давясь ранним завтраком.
- Вахта мистера Джонсона, сэр! Сен-Поль репетует от Сен-Дени: "Неприятель в пределах видимости к северу".
- Благодарю, мистер Бэйтс, - откликнулся Джек. - Сейчас поднимусь на палубу.
На палубе он обнаружил всех офицеров, замерших, глядя на дальний сигнальный флагшток. Прозвучал приказ:
- Приготовьтесь отваливать, мистер Джонсон, - затем Джек также уставился на холм с сигнальной станцией. Однако, прошло две минуты, новых сигналов не было, и он приказал гардемарину сигнальщиков:
- Передать на Сен-Дени: "Стончу" и "Оттеру" немедленно выйти в море, следить за эволюциями флагмана.
Затем, забравшись на релинг, он заорал на "Эфришен": "Мистер Туллидж, у меня есть место для пятидесяти волонтеров, не более!"
Команда "Эфришен" не отличалась дисциплинированностью, зато желания поквитаться с французами у нее было в избытке. Поэтому там возникла безобразная свалка, пятьдесят победителей в которой, возглавляемые помощником штурмана (физиономией изрядно смахивающего на бабуина), отправились на борт "Боадицеи" частью на шлюпке, частью просто вплавь, пока ее якорный канат, дымясь от напряжения, шел сквозь клюзы, а фрегат поворачивался под мягкий береговой бриз.
Паруса наполнились ветром, судно набрало ход и двинулось к Кейп Бернард, закрывающему от них как океан к северу от Сен-Дени, так и сам город. При поднятых лиселях носовой бурун "Боадицеи", пенящийся, как закипающее молоко, доставал уже до клюзов якорных цепей, но даже при этом мыс проплывал мимо, казалось, ужасающе медленно. Джек даже испытал что-то, вроде облегчения, когда его отвлекла безобразная сцена, разыгравшаяся, когда по команде прошел слух, что "африканеры" (матросы "Эфришен") получат в свое распоряжение носовые орудия правого борта. Громкие злые голоса (редкость на борту "Боадицеи") разносились с бака, нарушая священное спокойствие, присущее хорошему военному кораблю. Боцман бросился на корму, перемолвился с первым лейтенантом, и Сеймур, пройдя по квартердеку, приблизился к Джеку, который, вцепившись в релинги, всматривался во флагшток сигнальной станции, надеясь узнать еще хоть что-то о противнике. Первый лейтенант откашлялся и произнес:
- Прошу прощения, сэр, но люди мистера Ричардсона услышали, что у них заберут их пушки, и, со всем уважением, они хотели бы доложить, что считают это несколько обидным.
- Пусть люди соберутся на корме, мистер Сеймур, - приказал Джек, все еще глядя в трубу на флагшток, уже удалившийся почти на предел видимости. Когда он сложил трубу и обернулся, они уже были перед ним, шканцы были переполнены матросами, чье уважение (причем искреннее), сейчас вряд ли можно было разглядеть за возмущением несправедливостью.
- Что за сборище скандальных старых баб, право слово, - раздраженно выпалил Джек. - Вбили себе в голову какую-то ерунду, и сцепились из-за нее, словно крачки из-за рыбешки! Нет, вы только гляньте на них! На Имса с разбитым носом, на Санди. Стыд какой! И все это еще до того, как мы хотя бы увидели неприятеля - заблудившийся там шлюп, или что-то побольше, и будет ли он так любезен, что подождет, пока вы закончите разбивать друг другу носы. А теперь я вам скажу вот что: Если нам посчастливиться вступить в бой, каждое подразделение будет драться у своего орудия, у того, которое за ними закреплено. Это справедливо. Но если кого-то выведут из строя - его место займет матрос с "Эфришен", а если дойдет до абордажа - "африканеры" пойдут в первых рядах партии. Это все ясно и это правильно. Мистер Сеймур, будьте добры, раздайте добровольцам с "Эфришен" кортики и абордажные топоры.
Команда посчитала решение справедливым, страсти улеглись, и, хотя матросы "Боадицеи" не кинулась брататься с гостями, к ним теперь отнеслись отстраненно-вежливо, как и положено. Больше не было проклятий, не сыпались удары - так несколько тычков-толчков, случайных, конечно же. Фрегат, наконец, миновал Кейп Бернард, настолько близко к рифу, что брошенный за борт сухарь закрутило в слабых бурунах, и, по открытой воде до команды долетели с севера звуки канонады: гулкий рев тяжелых корабельных орудий.
- Давайте-ка на марс, мистер Ричардсон, - распорядился Джек, - доложите, что там видно.
Гардемарин исчез наверху, справа по борту показался Сен-Дени. "Стонч" все еще не вышел из гавани, "Оттер" отошел от нее всего на милю. Джек заколебался, не подозвать ли старшего сигнальщиков, когда над обоими судами распустились белым новые паруса. Он знал, что оба они не были в готовности к немедленному выходу, в отличие от "Боадицеи", что большая часть их команд работала на верфи, но, тем не менее, он был зол на них за промедление, и чуть было не разразился нагоняем. "Я становлюсь надутым ослом?" - спросил Джек сам себя, и ответил: "Возможно". Однако, все это было немедленно выброшено из головы после доклада с мачты "Пятнистого Дика":
- Эй, на палубе! Сэр, я вижу мачты трех кораблей на севере, два румба слева по носу.
И в подтверждение его слов снова донесся отдаленный гром. Каждый человек на борту напряженно вслушивался сквозь пение снастей и шлепки воды по бортам, и вот они все услышали отдаленный мушкетный выстрел, слабый, но отчетливо различимый, и явно ближе, чем канонада.
Снова с марса окликнули палубу, докладывая (с небольшим опозданием) об авизо в паре миль, почти скрытом рифом. На нем все еще гребли против ветра, на мачте трепыхался сигнал "Вижу неприятеля", который периодически сопровождался мушкетным выстрелом для привлечения внимания.
- Сблизиться с авизо, мистер Сеймур, - приказал Джек.
"Боадицея" склонилась к западу, а авизо немедленно повернул под ветер, подняв кливер и грот. Когда оба судна сблизились, они шли на одной скорости, параллельными курсами, и доктор Мэтьюрин мог быть возвращен на фрегат без потери времени.
Морские навыки доктора были неплохо известны всему экипажу "Боадицеи", и никаких дополнительных команд принимающим не требовалось. Делать беседку времени не было, с грота-рея фрегата перебросили гордень, и, пока два судна неслись борт о борт и их разделяло лишь несколько футов вспененной воды, Бонден взлетел на мачту авизо, принял конец, обвязал им Стивена, и, умоляя Стивена "не бояться", заорал на фрегат: "Тяните! Навались!", - перепрыгнул через щель с несущейся водой и взлтел по борту фрегата как кот на дерево, чтоб принять подопечного. Он все верно рассчитал, но Стивен с непонятными намерениями вцепился в снасти "Перл". Провисший слаблинь моментально обвился вокруг ног Стивена и затащил его в переплетения такелажа, которые он и назвать-то не мог, не то что из них выпутаться. В это время набежала изрядная волна, и возникло ощущение, что если доктора и затащат на борт фрегата, то только двумя отдельными частями. К счастью, ловкий матрос взлетел наверх, и освободил Стивена из плена (с изрядным ущербом для оснастки авизо). Увы, именно в этот момент, матросы "Боадицеи" потравили гордень, ибо осознали, что сейчас разорвут своего доктора. По замысловатой нисходящей кривой тот полетел вниз, и соприкоснулся с бортом фрегата чуть ниже ватерлинии. Подгоняемые криками, матросы вновь потащили его вверх, но гордень заклинило в якорной цепи, и новый крен фрегата лишь затащил доктора глубже под воду. К несчастью для Стивена, его любили на борту - и множество бросившихся его спасать сильных мужчин резво рванули его в разных направлениях, ухватившись за все части тела разом - и лишь вмешательство лично коммодора спасло его. На палубе Стивен оказался больше похожим на мертвого, чем на живого, множество порезов от раковин, облепивших подводную часть фрегата, обильно кровоточили. Его откачали, отнесли вниз и освободили от мокрой одежды.
- Сюда, сюда, легче, легче - командовал Джек, с отчаянием вглядываясь в лицо друга и обращаясь к нему тем сострадательным тоном, что способен свести в могилу любого больного.
- Нельзя терять ни секунды! - завопил Стивен, вскакивая.
Джек мягко, но сильно нажал ему на грудь, укладывая обратно в койку, и тем же тоном произнес:
- Мы не теряем времени, совсем, старина Стивен. Ни секунды. Так что успокойся. Все с тобой будет в порядке.
- Дьявол тебя побери, Джек Обри! - разорялся Стивен. - Киллик, Киллик, рожа такая, злыдень, неси же кофе, ради всего святого!И топленого масла с сахаром!
Вывернувшись из под руки Джека, доктор сел.
- Слушай, Джек. Ты должен поднажать, навалиться, что угодно, но как можно быстрее! Там два фрегата избивают одного нашего. Один из них - "Венус", потерял мачты, снасти - Бонден тебе объяснит в деталях, - и ты можешь поймать его, если только поспешишь, а не будешь пускать тут слюни, как парализованный крот!
- Позовите моего рулевого, - распорядился Джек, и, обращаясь к Стивену:
- Мы УЖЕ торопимся, Стивен.
Он перечислил паруса, что сейчас влекли "Боадицею" к дальней битве и уверил Стивена, что как только они покинут прибрежный район с его береговым бризом, их подхватит юго-восточный пассат, они уберут грот и пойдут под стакселями, так как ветер будет скорее бакштаг, чем фордевинд. И Стивен мог бы заметить, что присутствие либо отсутствие капитана на палубе существенно на скорость корабля не влияет - если его ведут такие отличные офицеры. Появление Бондена, и Киллика с чашкой подслащенного масла не дало Стивену достойно ответить - он порылся в куче мокрой одежды, выудил оттуда свои часы, и, отдавая должное маслу, заявил:
- Они пережили уже несколько глубоких погружений, будем надеяться, что переживут и это. А теперь, Баррет Бонден, я изложу коммодору краткое описание событий, тебе надлежит рассказать технические подробности.
Он собрался с мыслями и начал:
- Вчера вечером я стоял на наиболее возвышенной части Морн Брабант и, разглядывая море, беседовал с некими джентльменами, которые, среди прочего, сообщили мне, что "Беллона", "Минерва" и "Ифигения" нуждаются в ремонте, для чего их артиллерия сгружена на берег - и они не смогут выйти в море ближайшие две недели. Бонден был от нас на приличном расстоянии...
- Примерно в кабельтове, сэр, - вступил Бонден.
-...когда я заметил корабль, идущий от Порт-Луи в направлении Реюньона. Один из моих собеседников, немало проведший в море, уверил меня, что это судно ост-Индской Компании. Он указал на характерные признаки - оснастка купеческого судна и наличие приподнятой кормовой палубы,... платформы...
- Ют - пробормотал Бонден
-... характерной черты наших "компанейцев". И он добавил, что будет довольно странно, если базирующийся на Порт-Луи месье Гамелен позволит такому призу ускользнуть. И действительно, вскоре мы заметили "Венус" и маленький фрегат...
- Извините, сэр, "Венус" и шлюп, - вмешался Бонден.
- Малыш имел три мачты, - непреклонно возразил Стивен, - я их считал.
- Да, сэр, но все же это всего лишь шлюп.
И, адресуясь к Джеку, Бонден продолжил:
- Корвет "Виктор", сэр, шестнадцать пушек.
- Хорошо, пусть так. Они преследовали пресловутого "компанейца", "Венус" обогнала своего компаньона, и тут, к нашему удивлению, купец-"компанеец" оказался вовсе не "купцом"! Он позволил "Венус" приблизиться, убавив парусов, а затем разрядил в нее все бортовые орудия и поднял военный флаг!
Джек глянул на Бондена, и тот пояснил:
- "Бомбей", сэр. "Компанеец" местной постройки, куплен Адмиралтейством в пятом году. Мой кузен Джордж ходил на нем один срок помощником канонира, он говорил, что посудина неплохая, мореходная, но чертовски медленная. Двадцать четыре восемнадцатифунтовки, две длинные "девятки" и четырнадцать двадцатичетырехфунтовых карронад.
- После этого, - продолжил Стивен, - "Венус" оттянулась назад, дожидаясь своего мателота, а "Бомбей" ушел вперед. Солнце село, мы спустились со скалы, пробрались к авизо, и я передал нить событий в руки Бондена.
- Ну, сэр, - начал Бонден, - я знал, что вы захотите узнать все как можно быстрее. Поэтому мы протиснулись через Проход Голландца (едва не сели, хотя шли с отливом), пересекли курс "Виктора" прямо под его кормой в темноте до восхода луны, и пошли к ветру, подняв все, что только можно. Мы опередили их изрядно, делая девять-десять узлов ко времени, когда луна взошла, и мы видели, как "Венус" нагнала "Бомбей", семь узлов против его шести. Это случилось в начале ночной вахты, когда земля скрылась из виду. Они шли на параллельных курсах и принялись лупить друг друга. Должен сказать, сэр, на "Бомбее" оказалось изрядное множество красных мундиров, и, мне показалось, что на палубе "Венус" тоже черно от солдат. Ну, не больно-то это им помогло, им пришлось уйти за пределы дальности, чтоб завести новый ватервулинг, насколько я мог разобрать. Но, как бы то ни было, через две склянки они снова преисполнились боевого задора, ветер сместился на два румба и они поставили стакселя. Бой взобновился в утреннюю вахту, дрались на ходу, оба под бом-брамселями и стакселями, но мы уже ушли настолько далеко вперед, что я не мог точно видеть, как идут дела. "Венус", вроде, лишился фор-стеньги и гафеля, а "Бомбей" лишился грот- и кюйс-стеньги, а от его нижних парусов остались одни лохмотья. Но он все еще держал на Сен-Дени, когда мы видели его последний раз, а шлюп тащился в лиге сзади.
Пока он говорил, "Боадицея" начала слегка крениться на левый борт, из берегового бриза она вышла в юго-восточный пассат, который сегодня был не ко времени мягок. Несмотря на его слова о хороших морских офицерах, Джек поторопился на палубу тотчас, как Бонден закончил свой рассказ. Он сразу подметил несоответствие количества парусов силе ветра: как и многие другие, Джонсон все еще пребывал в заблуждении, что больше парусов значит большая скорость, и ,в своем энтузиазме, "топил" нос фрегата, затрудняя его движение. Джек, однако, не хотел, чтоб его появление воспринималось, как контроль по мелочам, и потому сперва окликнул марс:
- На марсе! Что видно?
- Уже видны корпуса, сэр, - отозвался дозорный. Тяжелый фрегат, "компанеец", и шлюп или малый фрегат, все под французскими флагами. Тяжелый фрегат с вымпелом коммодора. Пальбы не слышно с четырех склянок. Фрегат потерял стеньги, все три. "Компанеец" тоже. Шлюп не поврежден, кажется.
Джек кивнул, покрутился на юте, заметил Джонсону, что корабль пойдет легче, если убрать летучий кливер, сложил трубу, положил руки на ванты и подтянулся. Вверх и вверх, через грот-марс и дальше, до бом-брам-рея, медленней, чем двадцать лет назад, но все равно неплохо.
Все, что сообщил дозорный, было правдой. Но дозорный не мог сказать ничего о настрое, царившем сейчас там, на севере, так далеко, что мерцающая дымка то давала рассмотреть корабли, то скрывала их от взгляда. Именно чтобы понять, что за дух сейчас витает над вражеской эскадрой, Джек забрался в свой "воздушный замок". Бросив быстрый взгляд назад, на безнадежно отстающие "Стонч" и "Оттер" в паре миль за кормой, он принялся рассматривать вражеские корабли. Между ним и "Венус" с "Виктором" лежал в дрейфе, несомненно, захваченный "Бомбей", лишившийся всех стеньг. "Венус", однако, дорого заплатила за это, лишившись не только фор- и грот-стеньги, но и изрядной части бизани. Шлюп же совершенно не пострадал. На борту "Венус" разворачивалась лихорадочная активность, Джеку показалось, что там собираются ставить новую фор-стеньгу, и уже ухитрились приспособить какую-то запасную рею в качестве крюйс-стеньги над обрубком бизани. Между кораблями сновали шлюпки. Расстояние было велико для точных умозаключений, но выглядело так, что люди перевозились в обоих направлениях, так что это не было обычным перемещением пленников. Не собирается ли Гамелен использовать свой приз? Это не было невозможным: выйдя из своего порта, он мог взять двойной экипаж за счет команд других кораблей, не говоря уж о солдатах из гарнизона Порт-Луи. Если он сможет выделить достаточно народу для обслуживания сорока орудий "Бомбея", и если у него хватит на это духу - это может изменить ситуацию.
В душе Джек не испытывал ни малейших сомнений в конечной победе, но он никогда не позволял себе облечь эту уверенность в, пусть и не высказанные, но слова. Эта уверенность оставалась лишь теплым светом, что зажегся внутри после того, как удалось отбить "Эфришен", а сейчас затопил уже все его сердце. Чувство это он воображал только своим персональным секретом, хотя отблеск его был ясно виден всем от доктора Мэтьюрина, до последнего тринадцатилетнего юнги с полипами в носу, замыкающего судовую роль. Но, отставив эмоции в сторону, Джек начал холодный профессиональный разбор ситуации, всех факторов, что могли задержать и даже увести у него победу.
Во-первых, ветер. Пассат слабел, уже справа по носу появились стеклянно-гладкие пятна воды, предвестники обычного полуденного штиля, что мог вообще лишить фрегат возможности управляться, или позволить еле ползти вперед, под соединенные бортовые залпы "Венус" и "Бомбея", пока Гамелен не поставит временную оснастку, что удвоит его силы возможностью маневра.
Во-вторых, прибытие подкреплений. Он не был очень высокого мнения о предприимчивости французского коммодора, но и слабоумным Гамелен не был. Оказавшись на рассвете в положении, когда из-за южного горизонта уже показались берега Реюньона, он, несомненно, отправил свой лучший катер обратно на Маврикий за поддержкой. На его месте Джек сделал бы это после первого же залпа "Бомбея".
Пока он размышлял об этом, положение на севере прояснилось. Шлюпки были подняты, "Виктор" поставил все паруса и взял на буксир "Бомбей", "Венус", распустив грот и фок, двинулся по ветру. А вот и на "Бомбее" поставили фок. Ветер севернее был все еще свеж, и они делали около трех узлов, в то время, как "Боадицея" под всей своей внушительной громадой парусов шла едва ли быстрее пяти с половиной. "Однако, - подумал Джек, - с этим я ничего поделать не могу".
То малое, что мог, он уже делал. Закончив насвистывать "Мыс Плимут", лучшую из мелодий для выкликания ветра, он начал насвистывать попурри, и тут осознал, что перед внутренним взором его стоит Софи, причем образ необыкновенно четок. "Был бы я суеверным, - подумал Джек, с теплой улыбкой глядя в сторону Англии, - я бы готов был поклясться, что она думает обо мне".
Улыбка все еще играла на его губах, когда он спустился на палубу, и воодушевленный ею Сеймур спросил, не пора ли приготовить корабль к бою.
- Что до этого, мистер Сеймур, - Джек глянул на штурманскую прокладку, - думаю, это слегка преждевременно. Не стоит испытывать судьбу, знаете ли. Мистер Бэйтс, будьте добры, бросьте лаг.
- Есть бросить лаг, сэр! - отозвался гардемарин, кидаясь к релингам с юнгой-помощником и квартирмейстером. Юнга держал рейку, квартирмейстер - тридцатисекундные песочные часы. Бэйтс бросил лаг, следя, чтоб линь сматывался свободно, крикнул "Пошел!" - и квартирмейстер поднес часы к глазам, пока юнга удерживал рейку с видом священнодействующего. Лаг пошел за корму, узлы линя свободно скользили через пальцы Бэйтса. "Зажми!" - крикнул квартирмейстер. Гардемарин прижал линь, затем выбрал его, юнга смотал его обратно на рейку, Бэйтс пересек палубу и доложил:
- Только пять узлов, сэр, с вашего разрешения.
Джек кивнул, глянул вверх, на громаду парусов фрегата, на пожарные рукава на марсах, поливающие все, до чего могла дотянуться струя, на ведра, подтягиваемые к бом-брам-реям, дабы увлажненная парусина лучше ловила последние дуновения ветерка, и снова обратился к первому лейтенанту:
- Нет, мистер Сеймур. Без особой милости богов времени у нас будет куда больше, чем нам хотелось бы. Жаль гасить камбуз так рано, так что давайте-ка дадим людям пообедать в шесть склянок. И поскольку люди с прошлого воскресенья сидят без пудинга, пусть получат двойную порцию изюма сегодня. Но грога выдайте только половину - и отдыха после обеда не будет. Физиономии у матроса-штурвального, рулевого квартирмейстера, старшины сигнальщиков и ближних вахтенных закаменели при этих словах. Джек прошелся туда-сюда и продолжил:
- Остальное выдадим за ужином, если позволят погода, ветер и враги. И, мистер Сеймур, поскольку время поджимает, обед будет ранний - церковь сегодня устраивать не будем, но, полагаю, можно будет устроить общий сбор. Мистер Кирнан, - добавил он, кивнув бабуинообразному офицеру, - может устроить своих людей на баке.
С этого момента на борту фрегата началась гонка. Каждый матрос, сколь ни мало было его участие в этом торжественном ритуале (что назначался во всякое СПОКОЙНОЕ воскресенье, но никогда во время погони за врагом), должен был предстать (на час раньше обычного времени) чисто вымытым, выбритым и в чистой форме для осмотра своим старшим-гардемарином, затем офицером, а уж потом самим коммодором. К тому же, у команды обнаружилось общее намерение ослепить пришлых "африканеров" блестящим внешним видом. Повсюду на миделе и баке пары матросов аккуратно укладывали и заплетали друг-другу косички-"поросячьи хвостики", группы нетерпеливых матросов толклись вокруг тумб, превращенных в цирюльни, поторапливая доморощенных "брадобреев" (невзирая на последствия этой спешки). А ошалевшие морские пехотинцы чистили и полировали свое оружие, и так сияющее на ярком солнце.
Сам смотр был внушающим почтение зрелищем: офицеры в полной форме и с кортиками, сопровождающие коммодора, медленно движущегося вдоль строя подтянутых матросов, лишь группа волосатых "африканеров" в грязных рубахах чувствовала себя униженно. Церемонию, правда, портило то, что внимание всех участников периодически отвлекалось событиями, происходящими чуть дальше к северу: буксир, на котором волокли "Бомбей" не выдержал, и на "Викторе" потратили чертову уйму времени, заводя новый. "Венус" сперва ушла дальше, а затем вынуждена была возвращаться против ветра, чтоб помочь людьми - и морская гладь, разделявшая противников, сузилась на удивление быстро. Даже когда коммодор еще был на палубе, немногие, кроме замерших в первых рядах морских пехотинцев, смогли удержаться от взгляда на север и обмена замечаниями по поводу увиденного - и когда процессия следовала через камбуз и нижнюю палубу, мистер Троллоп был вынужден крикнуть: "Разговорчики!" несколько раз, и записать имена наиболее речистых для последующего наказания.
Как только общий сбор был закончен, боцман с помощниками громко и пронзительно засвистали к обеду. Каждый матрос знал, что команды приготовить корабль к бою ждать осталось недолго, ибо ветер изрядно посвежел за последние полчаса - и надо выбирать: либо идти в бой в своей лучшей одежде, либо лишиться своей порции говядины и пудинга с двойным количеством изюма. Самые лакомые до пудинга ели его на палубе, возле своих орудий, держа его подальше от белоснежных рубах, шелковых шейных платков и брюк с лампасами. Едва ли кто-то обронил хоть крошку, когда пришел долгожданный приказ. Бачки с едой исчезли и матросы, дожевывая на ходу, занялись привычным делом, убирая разделяющие орудийную палубу переборки и превращая ее в единое пространство от носа до кормы. Затем люди замерли на своих боевых постах, вглядываясь в находящиеся уже почтив пределах досягаемости вражеские корабли, и в еле видимых за кормой "Стонча" и "Оттера" - и тут на квартердеке возник Стивен, обремененный тарелкой с бутербродами.
Доктор Мэтьюрин для команды "Боадицеи" был благословением Божьим: он мог не только обращаться к коммодору в небывало свободной манере, но и задавать вопросы, на которые не решился бы более никто из находящихся на борту - и получать на них вежливые ответы гораздо чаще, чем суровые отповеди. Джентльменские привычки не подслушивать приватные беседы давно уже приказали долго жить, и всякие разговоры на квартердеке немедленно стихли, дабы не пропустить ни слова из беседы между коммодором и доктором.
Доктор не разочаровал команду и на этот раз:
- Что это, сэр, что я вижу? Золотые галуны, бриджи, шляпы с плюмажами. Позволь предложить тебе бутерброд. И вообще, ты собираешься атаковать, или как?
- Я как раз об этом раздумывал. Но, видимо, дело зашло уже слишком далеко, так что придется. Ты заметил, что мы уже и к бою приготовились?
- Ну конечно, я заметил. Не мог же я, бороздя моря все эти годы, не понять значение этого дикого бардака, когда каюты вдруг исчезают, мои бумаги и образцы летят во всех направлениях и упихиваются в ближайший рундук. Собственно, именно поэтому я и забрел сюда - в поисках спокойствия. Господи, как же они уже близко! Это будет очень нескромным, если я спрошу: что дальше?
- Сказать правду, доктор, есть два пути. Корвет, как видите, отдал буксир, и идет под всеми парусами к Маврикию, несомненно, с приказами от коммодора. А сам коммодор идет назад, к "Бомбею". Теперь, если он решит использовать "Бомбей", если он выделил достаточно людей для обслуживания его орудий - то они будут действовать в паре. В этом случае нам надо пройти между ними, паля с обоих бортов. Но если он не решился разделить команду и просто прикрывает этим маневром уход "Виктора" - то драться мы будем один на один. Тогда мы должны сманеврировать ему под нос либо к квартердеку и взять его на абордаж. При этом не повредить его корпус и все это прекрасное рангоутное дерево, что сложено у него на палубе. Следующие десять минут покажут, как пойдет дело. Если он не уберет фок сразу после подхода к "Бомбею" - значит, тот не участвует в бою. На марсе! - заорал Джек, - Что видно на севере?
- Ничего сэр, только шлюп, - отозвались сверху. -= Горизонт чист. Шлюп поставил кайт на гроте, ставят еще один.
После этого на борту "Боадицеи" воцарилось длительное молчание: люди со своих мест поглядывали поверх уложенных вдоль бортов коек и из открытых портов на приближающуюся "Венус", развешенные от обломков рангоута сети расчерчивали палубу световыми квадратами, ветер жужжал и посвистывал в снастях.
Минуты проходили, вот прошло и десять минут - и по кораблю пробежала волна приглушенных голосов. "Венус" не убрала фок и сейчас она уже оставила "Бомбей" прилично за кормой. Фрегат с обрубками мачт выглядел уродливым и неуклюжим, но, решившийся на бой, он был все так же опасен. Пушечные порты "Венус" были открыты, готовые выбросить массу разящего металла, на палубе было полно народу.
- Мистер Сеймур, - приказал Джек, - оставить только фок и марселя. Откатить орудия, перезарядить картечью. Ни один выстрел не должен повредить корпус. Вымести ее палубы, но не троньте корпус! Слышите меня, эй там!? - крикнул он, возвысив голос. - Прислуга орудия, повредившая корпус, будет высечена! Мистер Холл, правьте ему под нос.
Ближе, ближе... Мнение Джека о Гамелене выросло: тот ставил на залп с близкого расстояния, который должен был нанести "Боадицее" фатальный ущерб, ставил все, ибо после поворота бортом "Венус" с ее малым количеством парусов на временных мачтах уже не успевала увалиться под ветер и превращалась в безнаказанно избиваемую неподвижную мишень.
Все ближе, на борту все молчат, а противники уже сошлись на пистолетный выстрел. Грохнули носовые погонные орудия француза, тот начал поворот..., и в момент, когда перед глазами должен был появиться борт вражеского фрегата, Джек приказал:
- К ветру!
"Боадицея" быстро повернула, разворачиваясь "на пятке", и бортовой залп, обрушившийся на нее, не достиг своей цели - все мачты устояли. Треснул фока-рей, ядрами снесло два лисель-спирта, закачались обрывки вант, правая кран-балка была разбита, а правый анкер мотался как маятник - но Гамелен потерял свой шанс!
- Притирайся! - и фок пошел к рею, уравнивая скорости кораблей, пока фрегат скользил сквозь дым вражеских пушек. "Венус" поворачивала и сейчас стала уже практически по ветру, кормой к "Боадицее".
- Людей на гитовы! - приказал Джек. - Мистер Холл, очистите ее квартердек справа и выбейте всех на носу.
"Боадицея" рвалась вперед, и уже было ясно, что она достигнет "Венус" до того, как французы успеют перезарядить орудия.
- "Африканеры" - на абордаж с носа! "Боадицея" - мы идем с кормы на их квартердек. И мы даем "африканерам" минуту форы, все запомнили? У пушек, целься точнее! - и Джек обнажил саблю. - Бонден, где мои пистолеты!?
Сбоку обнаружился Киллик, держащий пару старых башмаков и с мундиром подмышкой.
- Не идти же вам на абордаж в лучших туфлях с серебряными пряжками, ваша честь, и в лучшем мундире!? - он старался говорить сварливым тоном. - У вас и минуты не займет переодеться.
- Чепуха, - отшил его Джек. - Все идут в лучшей форме, с чего мне поступать иначе?
Морские пехотинцы "Венус" открыли огонь с кормы, но было поздно - "Боадицея" выходила борт о борт с французским фрегатом.
- Огонь!!! - и картечь с визгом понеслась над вражеской палубой на высоте человеческого роста, дым заклубился, словно кто-то заштриховывал борт противника прихотливыми движениями. Марсовые уже забрасывали крючья на снасти француза, носы соприкоснулись со стуком, и Джек заревел:
- "Африканеры", вперед!
Секунду спустя сошлись и корма с кормой - и теперь корабли лежали рядом.
Целую минуту Джек стоял во главе абордажной партии, а морские пехотинцы за его спиной разряжали свои мушкеты четко, как на параде, и стрелки с марсов выбивали орудийную прислугу. Целую минуту с носа неслись звон и крики, треск пистолетов и рев карронад, которые волонтеры с "Эфришен" развернули на шкафут "Венус". Затем с воплем: "Боадицея", за мной!" он прыгнул через издырявленные койки над бортом на ванты грот-мачты француза, рубя противоабордажную сеть и головы за ней, и дальше, на вражеский квартердек, сопровождаемый ревом толпы атакующих моряков.
Перед ним оказалась шеренга морских пехотинцев - французские моряки на шкафуте отбивались от бешеной атаки "африканеров", и, до того, как их смяла волна атакующих матросов, маленький испуганный капрал попытался достать Джека штыком. Но Бонден перехватил мушкет за ствол, вывернул его из рук владельца, и, молодецки орудуя прикладом, уложил наповал троих, прорвав линию. На палубе за пехотинцами лежали несколько тел офицеров, и, остановив на них в какой-то момент взгляд, Джек разглядел форму французского капитана. Затем группа французов со шканцев левого борта, предводительствуемая молодым офицером, кинулась на англичан на корме с такой яростью, что смогла отбросить их на ют. Следующие несколько минут были заполнены злобой, парадами и выпадами, щелканьем пистолетов, ударами, скрежетом и хрипом.
Но моряки "Венус" отнюдь не превышали числом противников, их теснили со всех сторон, мешая развернуться, они были изнурены долгим ночным боем и ослаблены потерями. Дух их был подорван видом быстро приближающихся "Стонча" и "Оттера" и осознанием неминуемого поражения. Какой-то хорват, кому не было дела до разногласий французов и англичан, прыгнул в уже неохраняемый люк, остальные последовали за ним, ища безопасности в нижних помещениях. Оставшиеся на шкафуте французы кинулись в последнюю отчаянную атаку, коренастый широкоплечий матрос с ножом попытался зацепить Джека, тот со всей силы впечатал эфес ему в физиономию, повалил и заломил ему руку... И тут на свободном пятачке у поручней заметил офицера, который протягивал ему саблю, указывая на корму, где юнга уже спускал флаг.
Перекрывая оглушительный победный клич, летевший с кормы "Венус" и с "Боадицеи", Джек заорал: "Прекратить бой! Эй, на носу, "африканеры", прекратить! Они сдаются!"
Противники медленно расходились, с неприязнью глядя друг на друга. Напряжение ушло, и вот уже установились новые отношения, вроде примитивного "общественного договора" - люди больше не могли убивать друг друга.
Джек принял саблю офицера с вежливым наклоном головы и передал ее Бондену. Человек, сбитый им с ног, поднялся, и, не глядя на Джека, потащился к своим товарищам. Французы либо оставались там, где застало их окончание схватки, либо собирались в небольшие группки в полном молчании, словно акт капитуляции лишил их дара речи.
Вопли радости с "Боадицеи" продолжались, их эхом подхватывали на стоящем в четверти мили "Бомбее" - там подняли вновь английский флаг, и освобожденный экипаж ревел, бесновался и размахивал руками, платками и шляпами с борта и с вант.
- Коммодор Гамелен? - спросил Джек офицера - и тот указал на одно из тел возле штурвала.
- Жаль, жаль Гамелена - заметил Джек, когда они со Стивеном сидели за поздним ужином. - Хотя, если подумать, он получил то, о чем только может мечтать любой мужчина.
- Я бы, - хмыкнул Стивен, - предпочел мечтать о чем-нибудь получше. Картечь в сердце отнюдь не является пределом моих мечтаний, и такого подарка я предпочту всеми силами избегать. Да, похоже, твоя печаль на аппетит не влияет - ты умял уже восьмой бифштекс. И, что меня особенно удивляет, этот бой не вызвал у тебя последующей меланхолической реакции, что я так часто замечал ранее.
- Это верно, - отозвался Джек. - В бою твой разум чист, а потом черная собака приходит в твое сердце. Список потерь, похороны, письма вдовам погибших, наведение порядка, связывать и сплеснивать, откачивать воду из текущего корпуса - чувствуешь себя то ли высосанным, то ли застывшим, как вода в канаве. Впрочем, бывают вещи и похуже. Но сейчас все иначе. Мы вышли из боя практически безнаказанными, но не в этом суть. Суть в том, что эта катавасия - лишь начало настоящего дела. "Эфришен" будет готов ко вторнику, с рангоутом, заготовленным в Сен-Поле и захваченным нами сегодня, "Венус" и "Бомбей" вряд ли потребуют больше времени при работе в две смены - корпуса их и так в порядке. Итого - четыре отличных фрегата, плюс "Виндем", три добрых шлюпа и все наши вооруженные транспорта. А на их стороне на плаву только "Эстри" и "Манш". "Беллону" и "Минерву" еще можно спустить на воду, а вот с "Ифигении" и "Нереиды" проку никакого, хоть чертей в экипаж набрать - как их не ремонтируй. Коммодора они потеряли, а капитан "Эстри" - просто болван. И где их боевой дух? Нету. Так что, Стивен, к концу недели мы с Китингом начнем претворять в жизнь наш план - и вот это-то и будет настоящее дело - и наплевать, что там скрутит меня после этого.
- Прекрасно, дорогой мой. Политически Маврикий уже готов упасть в наши руки, как срезанная виноградная гроздь или плод манго - еще до того, как падет Иль Де Ла Пас. А сейчас, когда ты исправил последствия неудач и сделал даже больше, я верю, что губернатор Фаркьюхар будет в Порт-Луи в течении недели после высадки.