Данихноff. Потолок. Глава 2

Все еще суббота

И вот я снова бегу по улице мимо сонных пятиэтажек. Солнце поднимается все выше и выше, оно слепит в глаза - стараюсь смотреть в другую сторону. Бегу и вижу Свету.

Женщина, которая в детстве мечтала стать пианисткой, сидит на скамейке рядом с подружкой и весело смеется, шутит.

- Представляешь, мой Ленька сегодня как сам не свой. Водки утром хряпнул, да так за столом и уснул. Скотина пьяная!

- А мой Сережка как там у тебя?

- Да также... слушай, он у тебя моется вообще-то?

- Куда там... свинья та еще!

Женщины смеются. Весело и счастливо, так могут смеяться безнадежно больные люди. Или заключенные, приговоренные к смертной казни. Без фальши, без сомнений - им-то нечего терять.

Почему-то вспоминается Александра.

А потом остаются только встречный ветер и воздух, который еще не успели загадить автомобили.

Опять моя холостяцкая квартирка. Днем, когда солнечно, она выглядит еще гаже. Захарканный пол, обитый неровными некрашеными кусками ДВП, выглядит просто ужасно. Надо все-таки покрасить его или купить коврик. Большой такой пушистый ковер, в который будет стыдно плевать по утрам.

Не вытирая ног, я топаю в зал, включаю телевизор "Sony". Тридцать седьмая трубка, но для маленькой комнатушки большего и не надо.

Белый шум. Помехи - белые "муравьи" на черном фоне. Кажется, я вчера тоже пытался его включить и зачем-то выдернул антенный кабель.

Вставлять его обратно неохота, и я подхожу к телефону. Кладу ладонь на стол, задумчиво стучу по нему пальцами. Кому позвонить? Игорьку? Может быть, он уже перестал злиться?

Часы показывают без десяти десять. Нет, все равно рано. Игорь по выходным любит спать часов до двенадцати. Или даже до часу.

Еще кому-нибудь?

Думай-думай-думай.

В голове вертится только один номер.

Моей бывшей жены.

Я знаю, что она ответит мне. Я знаю, что она всегда даст трубку сыну - маленькому четырехлетнему проказнику, которого я просто обожаю. Я могу проговорить с малышом час или два. Без проблем, я люблю говорить с детьми.

Вот только этого мало.

Почему у меня не получалось уделять им внимание в той, прошлой жизни?

Увлекся спасением чужих, не нужных жизней? И как отдача, вся та гадость, что скопилась во мне, ударила по ним?

Супермен хренов.

Держу в руках трубку. Некоторое время не решаюсь набрать номер. Пальцы стучат по клавишам, едва касаясь их, не нажимая. Смелости, вот чего мне иногда не хватает.

Потом смело вздыхаю и все-таки набираю заветный номер.

- Алло!

- Я вас внимательно слушаю.

- Это я тебя слушаю, Вова. Зачем звонишь?

- Мне скучно, Ира. Посмотри на небо - на нем столько красивых звездочек!

- Уже утро, Володя. Десять часов утра. Откуда взяться звездам?

- Ну, значит, они в моем мозгу. Возникают, когда слышу твой прелестный звонкий голосок.

- Володя, что тебе надо?

- Мира на Земле. Бесплатного пива. И чтобы голова никогда не болела - этого, пожалуй, больше всего. А еще летать хочу, Ирка, ты даже не представляешь, как я хочу научиться летать, чтоб вокруг ветер, звезды и горы - далеко-далеко впереди, со снежными шапками, высокие такие горы.

- Это весь список?

- Нет... то есть пока да... Ирка...

- Что?

- Ты яблоки любишь?

- Терпеть не могу.

- И я тебя тоже! - Радостно кричу я в трубку.

"Ералаш" forever!

Короткие гудки.

Пока, мать моих детей. Когда я теперь тебя увижу?

Но от тебя хотя бы остался голос. Ласковый голос, который когда-то любил меня. Когда-то я слышал его, и совсем не мечтал о полетах. Было достаточно его, твоего голоса, Иринка...

Времени полно. Валяюсь без дела на жестком диване, смотрю в запылившееся окно. Становится жарко, и душно - как перед грозой. В окошко заглядывает солнце, поэтому я встаю и задергиваю шторы. С самого детства предпочитаю темноту. Темноту и дождь. Чем сильнее дождь, тем лучше.

Опять же, отдача. Знакомые считают меня веселым человеком. Некоторые даже слишком веселым.

Поэтому я люблю дождь. И чтоб с громом и молнией. И чтоб я один, на вершине холма против целой армии, с шашкой в руках - а позади тучи, ливень и смерч.

Глупые мечты, на самом деле мне плевать.

Я свободен, я настолько свободен, что даже не собираюсь идти на кухню, чтобы прибраться там. И не хочу, не буду выкидывать осколки разбитой утром кружки. Лучше чуть позже запихну их под стол ногой. Пусть валяются там вместе с обертками от шоколадных батончиков, смятыми пивными банками и прочим мусором.

Так проще. И жить, и думать.

Тянет в сон. Лежу на диване, подложив под голову правую руку и смотрю сквозь темные занавески на тусклый шар солнца, который уже собирается скрыться за "хрущевкой" напротив. Вспоминаю Сашу и ее глупого кота. Чертово животное, на руках до сих пор волоски, и нос чешется. Может, у меня обнаружилась аллергия на кошек?

Потом я смотрю в потолок.

Грязный, неровно, кусками выкрашенный потолок. Чем он задел меня сегодня утром? Словно преграда, которую надо преодолеть. Будто враг, которого следует уничтожить. Какая жалость, что я не психолог. Быть может, потолок символизирует какие-то скрытые комплексы? Быть может, если я соображу, какие - моя жизнь наладится? Все станет хорошо, вернется жена, веселой толпой в комнату ворвутся бывшие друзья - извиняться, что забыли обо мне, и будет всем бесплатное счастье и полнейшее согласие.

Фигня все это.

Надо отвлечься, например, что-нибудь почитать.

Переворачиваюсь на другой бок, стягиваю с журнального столика первую попавшуюся книжку.

"Телефонный справочник города Ростова-на-Дону".

Несколько секунд тупо смотрю на ярко-желтую обложку.

Везет же некоторым.

Отшвыриваю справочник в сторону и смеюсь во весь голос. И не пойму при этом, то ли действительно очень смешно получилось, то ли я окончательно сошел с ума. Склоняюсь все-таки к последней мысли.

Замолкаю - наглой, настойчивой трелью о себе напоминает телефон.

Вот и не верь после этого в знаки, посланные свыше. Нет, не зря я все-таки схватил телефонный справочник.

Переворачиваюсь на живот, подтягиваюсь на локтях к журнальному столику, хватаю трубку.

- Я вас внимательно слушаю!

- Вовка, когда ты, наконец, научишься говорить просто "Алло"?

Губы сами собой складываются в довольную улыбку.

- Здорово, Игорек. А я уж подумал, что потерял своего последнего друга.

Игорь на том конце горестно вздыхает:

- На кого же я тебя сиротинушку оставлю?

Потом он говорит:

- Короче говоря, Вовка, у меня проблема. Ты ведь у нас спец в выслушивании чужих проблем? Вот, наконец, и мне понадобилось поплакаться в жилетку. Например, тебе. Просто потому что больше некому, не обольщайся. Давай сегодня встретимся на углу Ворошиловского и Садовой? А там подумаем, куда двинем дальше.

- Хорошо, Игорек. Только с тебя пиво.

Игорь снова вздыхает:

- Договорились.

С Игорьком можно поговорить практически на любую тему. "Подкованные" люди иногда встречаются в нашей жизни, но настолько подкованные... Нет, Игорек - это что-то, ходячая энциклопедия - это сказано про него, причем очень мягко сказано.

Заходит разговор о наркотиках, и Игорек объясняет разницу между амфетаминами и барбитуратами.

Он говорит, прихлебывая темное пиво из "фирмовой" кружки:

- Амфетамины - стимуляторы центральной нервной системы. Бензедрин, дексамил, десбутал - все это амфетамины. Видел в аптеках, продают "Колдакт"? Вот в нем тоже есть некоторое количество этой фигни. Проглоти несколько таблеток и получишь результат. Не всегда хороший.

Потом Игорь с какой-то неземной что ли тоской разглядывает ровные ряды разномастных бутылок над барной стойкой и произносит заунывно:

- Барбитураты, наоборот, угнетают нервную систему. В больших количествах они действуют как снотворное. Но сон под барбитуратами ненормальный - так как в это время подавляются все виды нормальной активности. Фигово, в общем.

Глубокомысленно киваю, соглашаюсь, в общем.

- Знаешь, что такое валиум? - интересуется Игорек.

Я качаю головой - конечно же, это риторический вопрос. Смотрю в кружку с пивом и думаю совсем о другом. Об Ирке, которая сейчас одна с моим ребенком. С моим сыном. Иногда в мозгу, затуманенном алкоголем, мелькает лицо Саши.

- Барбитурат, - сообщает Игорь скорбным голосом.

- Чего?

- Валиум - это барбитурат.

- Ага, понятно.

В баре шумно, но я слышу его слова прекрасно. Разговоры остальных посетителей сливаются в ровный однообразный гул. Такое чувство, что мы на аэродромном поле.

- Извини, что сегодня утром тебя послал, - говорит Игорек и выуживает из пакетика сушеного кальмара. Сей морпродукт больше всего напоминает засохшую вермишелину. Ну, или жареный "анаком" - помнится, в студенческие годы частенько им питались.

- Напиться валиума и не проснуться, - бубнит Игорь, прожевывая кальмара.

Меня кальмары достали, я закусываю свою "Балтику 3" отвратительными на вкус сухариками "кириешки", в которых, говорят, химии больше, чем хлеба.

- Рассказать, как делают "кириешки"? - спрашивает Игорь, продолжая рассматривать бутылки. Сегодня он старательно избегает глядеть мне в глаза.

- Избавь от гнусных подробностей, Игорек, не надо, честное пионерское, - отвечаю я и спрашиваю:

- С женой погавкался что ли?

- Так заметно?

- Мне это знакомо.

Представляю как "кириешки" катятся по пищеводу, попадают в желудок и начинают разъедать его стенки. Разъедают и вываливаются наружу - тьфу ты! Отвратительные мысли, которые стоит запить пивом. Что я и делаю.

У Игоря мужественное лицо - волевой подбородок, пронзительные темно-коричневые глаза, короткая стрижка, легкая щетина на подбородке. Одевается он всегда в строгие костюмы и практически каждый раз при галстуке. Вылитый бизнесмен средней руки, опора капиталистического государства. На самом деле, Игорьку плевать на деньги. На самом деле, Игорек - очень веселый человек.

Правда, бывают и исключения. Игорь не веселый, когда он:

- злится;

- грустит.

- Ну давай, Вовчик, - говорит Игорек. - За...

- ...то, чтобы пилося и моглося?

Игорь качает головой:

- Нет. Не сегодня, не в тот раз. За баб. За настоящих баб, которые вьют из нас веревки.

- Таких не бывает, - возражаю я, но все-таки стукаюсь с Игорьком. - Если ты сам этого не позволишь - такого не будет.

Игорь вздыхает и смотрит на бутылки.

- Чувствую, сегодня напьюсь вдрызг, - говорит он. - Потом пойду на набережную. Как ты вчера. Сниму девчонку, погуляю.

Соглашаюсь:

- На набережной красиво.

- Людей всегда тянет к воде, - кивает Игорь. Зачем-то протягивает руку и ободряюще хлопает меня по плечу. - Или к огню. Две противоположные категории. Две противоположные стихии.

- Игорь, ты смог бы убить человека? - ни с того, ни с сего спрашиваю я.

- А еще людей тянет к небу, - говорит Игорек.

А я вспоминаю обшарпанный потолок своей квартиры, и как хотел сегодня утром до него дотянуться, добраться. Ну что за мысль такая, вцепилась и не отпускает? Обидно даже.

- Просто так убить. Без всякой причины. Сумел бы?

- В детстве я мечтал стать летчиком, - говорит Игорь.

Нам приносят еще пиво, пустые бокалы забирают.

Зрачки у Игоря широкие, как две черные дыры. Сегодня он опьянел особенно быстро, мне же наоборот почему-то весело. Вроде и выпил немало. Ну да ничего, бывает. Даже хорошо в чем-то.

Этакая веселая злость охватывает меня. Именно из-за нее я и потерял большинство своих друзей. Всех, кроме Игоря - парень держится.

- Только чтобы у меня был свой самолет, - говорит Игорек и в один присест допивает пиво. - Свой собственный в смысле. Мой и больше ничей.

Он говорит, разглядывая бутылку сухого "Martini":

- Не хочу управлять чужими самолетами.

Я кричу молоденькой официантке в форме, похожей на школьную - ну знаете, из тех далеких советских времен - белая блузка, черные фартучек и юбка:

- Принесите еще "кириешек"!

Потом говорю Игорю:

- Хорошо, конкретизируем. Ты смог бы убить человека, если бы знал, что никто об этом не узнает?

- Маленький двухместный планер, - отвечает Игорь, смотрит в пустую кружку, наблюдает как по стенкам стекает пена. Зрелище завораживающее, кто ж будет спорить?

Потом он возвращается к полке с алкогольными напитками и разглядывает пузатую бутылку с ирландским виски.

Поворачивает голову и пытается сфокусировать взгляд на мне:

- Что ты сказал, Володька?

- Я говорю, что мы с тобой очень похожи. Я тоже сегодня утром думал о небе.

- Не смог бы я убить человека, - говорит Игорь. - Не смог бы...

Он говорит очень тихо:

- На самом деле я - трус, Вовчик.

Мы некоторое время молчим. Потом я шепчу ему в тон, словно нас и впрячь кто-то может услышать:

- На самом деле, это смелость, Игорек. Не убить человека.

Бар, где мы сидим - это самый обычный ростовский бар. Не очень дорогой, и не очень дешевый. На центральной улице, но ближе к концу ее. Если пройти два или три квартала мимо здания редакции известной ростовской газеты, окажешься на пригородном вокзале. Там можно сесть на вечернюю электричку и уехать далеко-далеко, удирая от собственной жизни.

А можно пойти в противоположную сторону и очутиться в Парке Горького. Побродить в сумерках среди детей и подростков, которые тренькают на старых отцовских гитарах, среди молоденьких девчонок, выгуливающих здоровенных собак, среди влюбленных парочек, которые только и мечтают, о том, как бы добраться до мягкой теплой постели. Вот только идти им некуда. А грязные подъезды - не для чистой любви. Я это знаю. Сам когда-то был таким.

- Что у тебя с женой? - спрашиваю.

- Мы с ней женаты десять лет, - отвечает Игорь.

Пожалуй, это все объясняет.

Пью пиво.

Вспоминаю Иру. Сколько мы с ней были женаты? Четыре года? Пять лет? Надо же, забывать начал.

- Ты еще хорошо держишься, - говорю.

Впервые перестаю чувствовать как пузырьки пива щекочут горло, значит алкоголь наконец-то начал действовать и на меня. Вкус - алкоголь убивает его первым.

- Читал вчера "Вечерку", - меняет тему Игорек.

Спрашиваю:

- И что?

Отодвигаю свою кружку в сторонку - не хочу напиваться. Пытаюсь сосредоточиться на симпатичной официантке, которая соблазнительно вертит попкой возле соседнего столика. У официантки красивые длинные ноги и пятнышко от кетчупа на юбке. Хочется стащить с официантки юбку и немедленно выстирать предмет гардероба порошком "Tide" или "Ariel".

Волшебная сила рекламы - вот, что она делает с нормальными людьми.

- Моя жена на самом деле хорошая женщина, - признается Игорь.

- Это было написано в "Вечерке"? - спрашиваю.

- В какой "Вечерке"? - интересуется Игорек, разглядывая мутными глазами мою скромную особу. А, может, он уже не меня разглядывает, а свои собственные алкогольно-депрессивные мысли.

Игорек продолжает пить пиво. В его глазах уже не видно радужки - сплошные зрачки.

Или это у меня пьяные галлюцинации?

- Которую ты вчера читал, - говорю. Смотрю в пустую кружку из-под пива. Вроде же не собирался пить, специально отставил в сторонку.

Стучу кружкой об стол и кричу:

- Девушка, нам два пива!

- Читал, - признается Игорек.

Официантка приносит две кружки пива. Интересуется:

- Еще чего-нибудь будете брать?

- "Кириешки", - прошу. - С химией! Э-э... то есть, с грибами!

Потом официантка уходит, и я говорю Игорьку:

- Похоже, эта официантка в меня втюрилась.

- Э? - переспрашивает Игорек.

- Кстати, что там было в "Вечерке"? Опять про маньяка?

- И это тоже, - говорит Игорек. Пьет пиво, и пена стекает с волевого подбородка прямо на аккуратно выглаженный пиджак.

- Но я не о том хотел сказать, - говорит он и поднимает вверх указательный палец. Одно слово, оратор на митинге. Все мое и Игорьково внимание приковано к пальцу. Словно в обгрызенном ногте сокрыты разгадки на все тайны Вселенной.

Игорек спрашивает:

- А ты знаешь, что за последние полгода участились случаи самоубийств? Причем большинство, знаешь, как происходит?

Пью пиво и смотрю на Игорька сквозь мутное стекло бокала. У него такое смешное лицо, если смотреть через кривое стекло. Хихикаю и говорю:

- Нет, не знаю.

Добавляю:

- Не я же читал вчера "Вечерку", а ты.

Девушка с красным пятном на юбке приносит "кириешки". Игорек пытается разорвать пакетик, но он выпадает у него из рук и шлепается на пол. Мой друг тянется за сухариками под стол и говорит:

- Самоубийцы сейчас предпочитают Ворошиловский мост. Идут на середину моста и прыгают в Дон.

Игорь выныривает из-под стола и говорит:

- Причем они это делают на выходных. Почему-то.

Еще он предлагает:

- Хочешь, я расскажу тебе десять способов, как легко и быстро покончить с собой?

Я забираю у друга "кириешки" и говорю:

- Нет, спасибо.

Примерно через полчаса Игорек отрубается, засыпает прямо на столе. Падает лицом в пакетик из-под "кириешек" и начинает звучно храпеть. Он бы и в салате уснул как давешний алкаш Сережа, но "оливье" мы не заказывали. Я вытаскиваю у него из кармана сотовый - вполне себе современный "Samsung" в кожаном чехольчике. Нахожу в списке контактов домашний телефон Игоря, нажимаю кнопку.

- Алло? - женский голос на том конце провода. Людка, жена Игорька - большая, крупная такая женщина. Когда я ее впервые увидел, немножко испугался. Люда напомнила мне викинга - рыжая, огромная, только бороды и топора не хватало.

- Я вас внимательно слушаю.

- Вовка, опять ты со своими дебильными шуточками? Давай, говори, где эта сволочь, которая моя благоверная?

- На данный момент прямо передо мной. Сладко спит.

- Давай буди его и в такси сажай. Если самому хреново, можешь с ним приехать. Я тебе раскладушку поставлю.

Какая у Игоря замечательная жена! Я с неприязнью смотрю на друга: чего ему еще надо? Идиот. Ну а что на викинга больше похожа, чем на женщину, так за два-три года можно привыкнуть, с мыслью свыкнуться.

- Нет, спасибо, Люда, я как-нибудь сам...

- Ладно. Вы где сейчас?

- В центре. Бар "Лазария".

- Значит, где-то через час жду этого козла дома.

- О'кей.

С Божьей помощью, а еще, заручившись поддержкой крепких ребят в солидных деловых костюмах, я вытаскиваю Игорька наружу.

Мы оказываемся на центральной улице города Ростова-на-Дону. Блеск разноцветных огней и яркие витрины - все атрибуты на месте.

Бывшая улица Энгельса.

Ныне Большая Садовая.

Не такая она уж и большая, если честно. По крайней мере, небоскребов вы здесь не увидите. Зато много клубов, баров, ресторанов, стильных магазинов и прочей фигни для увеселения толпы. Здесь ярко и празднично - особенно по вечерам.

Мимо проносятся легковушки, полупустые автобусы, орет музыка, гуляет молодежь. Смех, крики, звон стекла, автосигнализация. Игорек морщится, шатается, пытается заткнуть ослабевшими руками уши, в то время как визгливый звук раздирает на части его барабанные перепонки. Сотовый Игоря все еще у меня в руках, и я набираю номер.

- Служба доставки пиццы "Карлеоне", - говорят мне.

- Вообще-то я звоню, чтобы вызвать такси, - возражаю я.

- Что вы там бормочете? - спрашивают невежливые сотрудники службы доставки.

- Я звоню, чтобы вызвать такси! - кричу.

- Пить меньше надо, - отвечают мне строго и вешают трубку.

Я ругаюсь. Почти матом - потому что довели. Еще чуть-чуть и перейду на русский фольклорный. Мне пить меньше? Да что вы говорите! Я трезв как стеклышко!

Тонированное...

Набираю номер снова и на этот раз без ошибки.

Через пять минут возле нас тормозит красная "Audi". При помощи водителя - молодого, смешливого паренька - заталкиваю бренное тело Игорька на заднее сиденье. Потом зачем-то объясняю таксисту, как добраться до проспекта Космонавтов, где живет мой друг. Водитель глубокомысленно кивает, даже закуривает сигарету, слушая весь этот бред. Внезапно начинаю подозревать, что счетчик уже включен и говорю водителю:

- Ладно, езжайте. Так уж и быть.

Вручаю таксисту триста рублей и провожаю следующим напутствием:

- Попробуй с моего друга содрать еще хоть копейку. Найду и не прощу!

Водитель улыбается. Водитель докуривает сигарету, подмигивает мне и садится за руль. Водитель выкидывает окурок в раскрытое окно прямо к моим ногам и трогается с места.

Стою возле бара "Лазария" и понимаю, что домой меня совсем не тянет. Ну, то есть абсолютно. Что там делать? Спасть в одежде? Плевать в потолок? Небогатый выбор.

Вспоминаю статью из "Вечернего Ростова", о которой мне рассказал Игорь.

Самоубийцы выбирают выходные, чтобы свести счеты с жизнью? Глупости, наверняка статистическая погрешность.

Хотя... Сегодня как раз суббота.

Стоит пойти на набережную, погулять по берегу, полюбоваться на мусор, что плавает в темных водах Дона-батюшки.

Но для начала надо купить пивка.

Мне чертовски весело. Я просто-напросто счастлив, смеюсь и веселюсь от души, шагая по набережной мимо горящих фонарей, стилизованных под старину, и занятых оранжевых лавочек. Я кричу песни. Не пою их - именно кричу, выкрикиваю слова. Жду, когда какой-нибудь паренек встанет с лавочки, и, чтобы покрасоваться перед своей девчонкой, врежет мне пару раз по морде. Я так этого хочу, что кричу все громче, но мне вслед лишь шикают и тихо матерятся. "Молодой человек, ну как так можно", - это всё, на что вы способны?

Возле одной из кафешек под открытым небом мой голос заглушает живая музыка. Мужик в белом костюме, ослепительно белом благодаря свету прожекторов, поет что-то грустно-лирическое о несчастной любви бандита-рецидивиста и школьной учительницы.

Бандита ждет зона, а училку - первоклашки. Очень грустная история. Куда там Ромео и Джульете!

Настроение меняется мгновенно. Мне уже невесело. Замечаю свободное место на лавочке позади кафе, прямо напротив реки. Сажусь, облокотившись подбородком о кулак. Вылитый Роденовский "мыслитель".

По реке мчится яркая, по-праздничному освещенная "ракета". Она напоминает мне елочную игрушку, что-то такое детское навевает, праздничное.

Дон-батюшка.

Хочу кого-нибудь спасти. Срочно.

Где самоубийцы? Подайте мне этих ненормальных, чокнутых, свихнувшихся идиотов!

Чертова магия набережной повлияла и на меня. Срочно хочу сделать что-нибудь хорошее. Помочь кому-нибудь, спасти, да хотя бы бабушку перевести через дорогу! В моем конкретном случае - помочь ей переплыть Дон.

Но все счастливы. Все, мать их, на этой проклятой набережной счастливы, кроме меня. Даже дворники, даже официанты, даже грустный певец, который поет о несчастной никому не нужной любви. Чего уж говорить о влюбленных парочках!

Все смотрят на реку и любуются бликами. Все смотрят на небо и радуются бледной молодой луне, которая выглядывает из-за туч. Или следят за заходящим солнцем. На что ни посмотришь - сплошная романтика.

- В такой обстановке работать невозможно, - говорю я. - Все счастливы! Черт подери...

- А ты бы хотел, чтобы было наоборот? - спрашивает меня соседка по скамейке.

Очень знакомый голос. Просто до ужаса. Вот только я пьяный и не сразу получается сообразить, кому он принадлежит.

Но это легко исправить - поворачиваю голову и смотрю на соседку.

- Привет, Вова, - говорит она. Совершенно серьезно говорит, будто так и должно было случиться, словно знала, что мы встретимся. В ее глазах, которые в сумерках кажутся черными, блестят два озорных огонька-звездочки. Наверное, на этот раз в них отражается молодой месяц.

Поздний вечер: на Саше классические синие джинсы и белая хлопковая маечка с рукавами почти до локтей. На маечке вышиты бледно-голубые звезды: картинка-негатив ночного неба. Косметики на лице - ноль. Стрижка... стрижка не изменилась.

Ловлю себя на том, что сижу, тупо уставившись на ее волосы и говорю:

- Привет, Саша. Блин, не ожидал тебя здесь увидеть. В смысле, кого-кого...

- Такое бывает, - кивает она, достает из кармана джинсов пачку сигарет "Vogue", начинает рыться в сумочке, ищет зажигалку.

С сожалением вспоминаю, что забыл свою на столе в "Лазарии", заболтался с Игорьком и забыл. А ведь мог бы сейчас выпендриться, ловко щелкнуть пальцем, добыть огонь для прекрасной леди.

- Я, например, сегодня утром думала, что больше тебя не увижу, - говорит Александра, наконец закуривая. - Было такое чувство. Что не судьба нам встретиться.

- А вот я не верю в судьбу, - отвечаю и достаю пачку легкого "Донского Табака". Саша молча протягивает зажигалку. И правильно, у нас эмансипация и вообще - сплошной феминизм.

Прикуриваю.

- Твое неверие победило мою веру, - заявляет она со смешком.

- Я не люблю дорогие импортные сигареты, - зачем-то говорю я.

- Скептики всегда побеждают, - не терпит возражений Саша. Язык у нее заплетается, и я понимаю, что журналистка пьяна. Пожалуй, даже больше, чем я. Женщины, они в этом деле послабее нас, мужиков, будут.

- У вас просто есть оружие. Лом, против которого нет приема, - говорит Саша и глубоко затягивается. - Вера она бывает разная. А скептицизм - всегда один. Неверие - оно одинаковое. И в этом ваша сила, мистер Неверующий Скептик.

Я спрашиваю:

- Тебе плохо, Саша?

Она смотрит на небо.

Необычайно красивое вечернее небо.

Замечали, как прекрасны тучи?

Настоящие круглые, овальные, треугольные или бесформенные тучи-гиганты?

Cижу на пыльной желтой скамейке возле пьяной журналистки и курю, не затягиваясь.

- Так уж получилось, что он мне не верит, - бормочет Александра.

Я говорю:

- Мне кажется, я знаю, зачем несчастные люди пьют.

Замечали как прекрасны тучи во время заката?

Солнце выбеливает краешки туманных гигантов, протыкает лучами-нитями белесый пар, из последних сил наступает на темную сторону туч. Но с каждой секундой лучей все меньше. И тучи растворяются во тьме.

- Я не знаю, почему так получилось, - шепчет Саша и выкидывает окурок в урну. Промахивается, и маленький огонек светит нам со ступенек, что ведут к фонтану.

- Вовсе не для того, чтобы залить горе вином, - говорю.

Я сижу на скамейке и все еще курю. Деревья на том берегу Дона загораживают солнце. Можно представить, что свет, превращающий тучи в объемных бело-серо-черных гигантов, идет ниоткуда.

Можно подумать, что тучи светятся сами, что это не тучи на самом деле, а изгнанные с небес солнца.

- Я никого так не любила, как мужа, - заявляет Саша.

- Люди напиваются, чтобы поделиться проблемой с другими, - говорю я.

Александра молчит. Мне кажется, что она тоже следит за закатом.

- Это исконно русский способ, - я выкидываю окурок. Попадаю в урну и продолжаю:

- Есть мантры, есть христианское смирение, есть мусульманское... - Хихикаю. - Чего-то там. А есть водка. Много-много водки. Эдакий отказ от страстей по-русски. Буддизм в национальном исполнении. Как тебе теория, Шурка?

Саша молчит.

Замечали, как прекрасны тучи во время заката, когда уже не видно солнца?

Кажется, что они светятся сами. Что им не хватает сил быть полностью белыми, светлыми, воздушными - в них уже слишком много грязи и мрака.

Но тучи пытаются.

- Не люблю, когда меня называют Шурой, - говорит Саша.

- Извини...

- Пожалуй, пойду я, Вовка, - вздыхает она. Поднимается со скамейки, роется в кармане. Протягивает заламинированную картонную карточку-визитку. Говорит:

- Позвони мне... если что. Буду ждать.

Я спрашиваю:

- Тебя проводить?

Но Саша отвечает:

- Не стоит. По крайней мере, не сегодня.

И она уходит. Мимо фонтана, подсвеченного фонарями, мимо кафе, где мужик в белом поет что-то на армянском, мимо зеленых пыльных деревьев, мимо целующихся парочек. Она идет к лестнице, что ведет на Ворошиловский мост, и я слегка напрягаюсь, пытаюсь почувствовать близкое "выключение".

Но нет, Саша вовсе не склонна к суициду. Ей не грозит опасность, я это чувствую.

И я остаюсь на скамейке любоваться закатом.

Замечали, как прекрасны тучи?

Ночь в своем праве.

Миллион звезд на небе, и я все еще немножко пьяный стою возле ларька, в котором продаются сигареты, пиво, плохо перевариваемые коктейли, арахис в пакетиках, соленые семечки, дешевые пластиковые зажигалки, сушеные кальмары и вонючие рыбки-анчоусы.

Читай по губам: а еще паленая водка в полуторалитровых пластиковых бутылках, дешевая трава-анаша в спичечных коробках, маленькие белые таблетки или пропитанные кислотой кусочки промокашки - то бишь ЛСД.

Гадость, короче говоря, но сейчас мне ничего этого не надо. Мне надо всего лишь выпить минералки.

Мне нужно продержаться всю ночь на ногах, потому что домой я совсем не хочу идти.

А хочу я вот что: сидеть на скамейке, здесь на набережной, с бутылкой минералки в руке, курить дешевые сигареты и лениво поглядывать на черный гигант-мост. Хочу почувствовать на лице дуновение ветерка, хочу смотреть вслед проплывающим катерам.

Я, черт подери, хочу спасти какому-нибудь самоубийце жизнь. Не зря же Игорек рассказал мне о статье в "Вечерке"?

Стучусь в окошко ларька.

Продавец - крепкий молодой парнишка, из одежды на нем только черные джинсы и старые кроссовки. Он говорит с кем-то по сотовому. Кричит что-то, иногда срываясь на визг. Смотрит на меня и хмурится. Его потное, искусанное комарами тело блестит в лучах электрического света.

- Мне бутылку минеральной воды! - говорю я громко - мимо проносятся машины: они громко шуршат по асфальту, гудят, как назло, пытаются заглушить слова.

Вспоминаю Сашу и нашу неожиданную встречу.

Судьба всегда так банальна...

Продавец сует сотовый в карман и говорит с раздражением:

- Тебе чего надо?

Вы умеете играть на гитаре?

Да, даже если и не умеете, все равно хоть раз в жизни касались натянутой гитарной струны?

В этот момент я почувствовал себя именно ею. Гитарной струной.

Натянутой гитарной струной.

Чертовски сильно натянутой.

До боли в щиколотках. До пронзительной боли, когда кажется, что еще секунда - и порвусь, растянет меня неведомая сила, разорвет на кусочки.

- Так что тебе надо, а?

- Ми... не... рал...

Дзень!

Струна лопается, и меня отбрасывает куда-то вверх, а потом вниз, и снова вверх, через деревья, по склону, покрытому бетонными плитами, опять вниз и опять вверх - по каменным ступенькам, потом вниз через перила...

Прямо на Ворошиловский мост.

В 1995 году Рэй Сантилли, лондонский журналист, выпустил в свет документальный фильм "Вскрытие пришельца". Несколько лет спустя я увидел фильм по российскому телевидению.

Для меня просмотр "Вскрытия" стал переворотом. Чем-то, чему я захотел посвятить всю свою жизнь. Маленькая революция моего сознания закончилась победой революционного меньшинства.

С этого момента жизнь для меня потекла в ином русле.

Сотни книг по уфологии, тысячи людей, которых я обзванивал, выискивая крупицы правды в океане лжи. Я "повернулся" на летающих тарелках не в конце восьмидесятых, как все нормальные люди, а ближе к началу двадцать первого века, когда в них никто уже не верил. Когда всем уже было плевать на контакт с внеземными цивилизациями. Когда всем нужны были не тайны, а суперсовременные мобильные телефоны со встроенной полифонией, диктофоном и фотокамерой.

И вот я стою, облокотившись о перила моста и смотрю в ночное небо. Нет, я так и не увидел НЛО. Так и не поздоровался с пришельцами за руку. И, черт возьми, уже не надеюсь на это. Я стою здесь вовсе не потому, что надеюсь, будто инопланетяне подберут меня, спасут, повезут показывать свой мир, свою родную планету.

Я стою здесь вовсе не из-за документального фильма, в котором показано вскрытие пришельца. Хотя отчасти из-за него.

Стою здесь из-за девушки, с которой познакомился благодаря Рэю Сантилли и его дурацкому фильму.

А случилось это всего два месяца назад.

Я, как обычно, толкал речь в маленьком клубе на Пушкинской (мы сняли помещение за сущие гроши). Я говорил о том, что надо собрать деньги, чтобы исследовать очередную аномальную зону на севере Ростовской области. Нам нужно было снаряжение: лопаты, палатки, фонарики, прочая дребедень. Я говорил и говорил, а слушатели лениво кивали, покачивались на разномастных стульях и табуретах. Неяркий свет сочился сквозь окошко под самым потолком, пробирался сквозь толстые линзы моих очков и мешал сосредоточиться. Меня злила невнимательность маленькой аудитории, обшарпанные стены клуба, покрытая паутиной лампочка под потолком, стародавние плакаты, прикрепленные к стенам канцелярскими кнопками. Даже муха, которая нудно жужжала возле узкого окошка.

Меня бесило все.

А потом скрипнула дверца и вошла она.

Худенькая темноволосая девушка со смешливым взглядом. Она с порога улыбнулась мне. Она кокетливо поправила прическу и уселась на свободное место. Кто ее привел в наш клуб, зачем, почему?

Какая разница.

Тогда я понял, что это всё.

Я, мать его так, влюбился.

И вот теперь стою возле перил и не хочу вспоминать, что было дальше.

Конечно, я тут же забыл о клубе и Рэе Сантилли. Закинул пленки с записью фильма в самый дальний угол шкафа - чтобы никогда больше не вспоминать о них.

У меня ведь появилась девушка.

Конечно, мы гуляли с ней под руку по Пушкинской, смотрели как весна возвращает деревьям зеленый цвет и целовались. Держались за руки и рисовали кончиками пальцев на ладошках друг дружки невидимые сердечки. Ели сахарную вату, кормили голубей, катались на каруселях - всегда вместе.

Конечно же, мы объяснялись друг дружке в вечной любви.

Естественно, у этой девушки я был не первым и не последним.

И вот я стою возле перил и заношу ногу, чтобы перешагнуть их. Самый маленький, самый первый шаг - он всегда самый сложный. Но я знаю - всё получится. Я же настырный - если что решу, обязательно исполню.

Я не нашел себе другую. Я влюбился в ведьму, которая отняла у меня все - моих друзей, мое увлечение, мою судьбу. И также, походя, она отняла мою жизнь. Она даже не знает об этом. Или знает, но ей плевать.

Я стою с другой стороны перил. Ветер и ночь приветствуют одинокого странника, смеются в лицо, не жалеют. Смотрю на небо в последний раз - без всякой надежды. Меня никто не любил и никогда не полюбит.

Даже небо.

Может быть, меня полюбит река? Вода, она мягкая, теплая, ласковая - она ждет.

Всего один шаг.

Очень-очень маленький.

Может быть, обо мне напишут в самиздатовской газете "Загадки вселенной": "Он слишком сильно интересовался пришельцами. Правительство убрало его".

Чепуха всё это.

Я делаю шаг.

Стоп-стоп-стоп.

Rewind.

Ох-х... меня "дергает" назад, так сильно, что начинает болеть голова. Слишком резко получилось, черт возьми, слишком отчетливо перед глазами стоит темная-темная глубина, зовущая в свои мрачные недра.

Блин.

Жалко, что у меня нет зеркала, но я чувствую, что этот закомплексованный, помешанный на инопланетянах паренек очень молод. Одинокий странник, ма-а-ать... перемать.

Стою за перилами Ворошиловского моста и осторожно смотрю вниз. Откуда у самоубийц смелость берется? Я бы ни за что отсюда не спрыгнул. Дон внизу кажется огромной черной ямой, бесконечной черной дырой. Такое ощущение, что предстоит прыгнуть в космос. Бесконечное падение - что может быть хуже?

Аккуратно поворачиваюсь к реке спиной и перебираюсь через перила. Стою, прислонившись к ним, пытаюсь отдышаться. Это еще не все. Я чувствую. Парнишка снова прыгнет, если оставлю его сейчас. Слишком уж он увлечен этой своей...

Растерянно чешу затылок. Как же ее зовут хоть? Забыл. А ведь только что имя в голове вертелось. Пока был в теле горе-уфолога, только о нем и думал.

Хлопаю себя по карманам мешковатых серых брюк. Обнаруживаю старенький сотовый. Подношу его к глазам.

Мимо с ревом проносятся автомобили, а где-то внизу тот я, который остался в своем теле, спрашивает у продавца бутылку минералки. Или уже сидит на скамейке, курит сигарету за сигаретой, выплевывает окурки в урну. О чем он думает? Вот же еще проблема!

Включаю сотовый. На экранчике - приветствие набитое латинским шрифтом:

Privet, Andrey!

Уже лучше. Теперь хоть знаю свое имя. Так, а что тут у нас в списке контактов...

В списке контактов только одна позиция. "My love" - просто и понятно.

Закрываю глаза, открываю их. Вот это да! Парень действительно увлекающийся. Что надо делать с такими как он? Может, все-таки дать спрыгнуть?

Действую интуитивно.

Выбираю позицию My love, нажимаю кнопку. Подношу трубку к уху.

Длинные гудки. Три длинных гудка, шесть, десять, двадцать - считаю вслух, а руки дрожат, потому что они помнят как хватались за перила и как отпустили их, а это самое страшное воспоминание, оно загораживает все остальные, наполняет мое-его сердце страхом..

Ничего, я упрямый. Ты еще поживешь, Андрюха!

Смотрю в ночное небо, наблюдаю за падающей звездой. А вдруг это НЛО?

- Алло... - молодой женский голос, чуть усталый, но приятный. Нежный такой голосок.

- Узнала? - спрашиваю.

Голос становится раздражительным:

- Андрей, ну сколько можно. Я же говорила, что все кончено. У меня есть любимый человек. Наши отношения... они были самыми прекрасными на свете, но...

- Слушай, заткнись, а?

Молчание.

- Что-о? - голос становится визгливым. - Ты что сказал, ...?

В такие моменты по телевизору или радио мы слышим длинный звуковой сигнал. Примерно такой: пи-и-и-и...

- Не визжи, шлюха, - говорю. Мельком думаю: не кинется ли Андрюха в реку, когда осознает, что наговорил?

Читай по губам: что я за него наговорил.

Но интуиция подсказывает, нет, не кинется. Я убиваю остатки любви не только в этой истеричке на том конце провода. Не только в той, которая привыкла получать от мужчин все, что хочет, я убиваю ее прежде всего в этом инфантильном мальчишке.

- Ты, мать твою, - говорю, - привыкла пользоваться мужиками, но я - не такой. Я сам пользовался тобой, куколка, так-то вот. Врал, когда говорил, что люблю тебя. А знаешь для чего? Лишь для того, чтобы затащить тебя в постель. Мне все про тебя рассказали, поняла? И я тебя использовал! Как половую тряпку!

- Сволочь! - визжит она. Потом вроде успокаивается и говорит уже спокойно: - Я тебе не ве...

Но я нажимаю на кнопку сброса.

Не дать ей выговориться.

Не дать ей сказать последнее слово.

На миг мне становится страшно - вдруг эта безымянная My love сама кинется с моста?

Всего на миг.

Потом я понимаю, что ничего такого не будет.

Знаю я таких женщин.

Я и сам такой же. Наверное. Слишком люблю жизнь.

Читай по губам: слишком боюсь смерть.

Сотовый звонит, и определитель номера высвечивает на экранчике: My love.

Размахиваюсь и выкидываю мобильник в реку.

Все в порядке, все хорошо - руки дрожат, но уже не так сильно. Еще чуть-чуть и я буду спокоен и стоек, как индеец.

Автоматически шарю по карманам. В левом нащупываю фотокарточку.

Подношу ее к глазам, поправляя очки.

В неярком свете уличного фонаря вижу фигурку молодой девушки, худенькой симпатичной шатенки в затемненных очках. Явно не та девчонка, с которой я только что "общался" по телефону.

Не та, но очень-очень знакомая.

За миг до того, как я вспоминаю это лицо, меня "выключает" в обратную сторону.

Сижу на желтой скамейке возле кафешки. Огни погасли, певец в белом костюме уже ушел, вокруг тишина. В руках почему-то не минералка, а бутылка пива "Сибирская Корона".

В руках пиво, а в голове только эта самая фотография.

- Твою мать! - кричу я, выкидываю бутылку в урну и бегу.

Бегу изо всех сил, не обращая внимание на препятствия, скамейки и клумбы, и ментов, которые прогуливаются по набережной.

Перепрыгиваю через ограждение фонтана, выбегаю на проезжую часть прямо перед носом у "девятки". Водитель машины отчаянно сигналит, и я в каком-то нечеловеческом прыжке успеваю разминуться с автомобилем.

Оказываюсь на каменной лестнице, которая ведет наверх, на Ворошиловский проспект, а оттуда - на мост.

Перепрыгиваю сразу две, три, четыре ступеньки.

Бегу.

В голове только одна мысль - успеть перехватить Андрея. Поговорить с ним о девушке с фотографии. Не дать, не дать ему уйти.

Бегу.

Симпатичная шатенка. Веселые веснушки на лице. Белая кожа.

Бегу.

Синие глаза. Цепочка на шее.

Бегу.

Туннель, по которому надо пройти, повернуть налево и оказаться возле моста.

Некогда.

Взбегаю по склону к перилам, перепрыгиваю их и оказываюсь на мосту. Сердце бьется как бешеное, дыхание, словно у раненого гиппопотама. Оборачиваюсь, смотрю во все стороны.

Тихо и пустынно.

Только машины проносятся мимо в сторону левого берега Дона.

И наоборот.

Бегу.

Бегу в ту сторону, где раньше стоял Андрей.

Его там нет.

Он, мать его за ногу, ушел!

Озираюсь.

В какую сторону этот чокнутый недоуфолог пошел? Если в сторону Садовой, мне его уже не найти, там много улочек-закоулочков, где легко затеряться. Если в другую сторону... один черт. Я ведь даже лица его не помню. Только имя, очки и мешковатые серые штаны.

Пытаюсь отдышаться. Упрямо высматриваю Андрея: вон какая-то черная тень на другой стороне, но нет, это не он, просто парочка влюбленная замерла у бортика, сверху на реку любуются, семечки щелкают. Шелуху, как водится, вниз скидывают.

Сволочи.

Тихо. Вокруг больше ни души.

Светит фонарь, и я вижу на сером бетоне одинокий белый прямоугольник - кусочек бумаги. Ветер прижал его к перилам. Еще чуть-чуть, и листок свалится в реку.

Но я успеваю поднять его.

Переворачиваю.

Фотография девушки-шатенки. На фотке ей лет восемнадцать, не старше.

И я ее помню. Все помню - помню как сейчас.

Это единственная девушка, которую мне не удалось спасти.

Тогда.

Год назад.

Симпатичная девушка. Короткая - выше колен - кожаная юбка, легкий сине-белый свитерок, серебряная цепочка на шее. Шатенка, белая кожа, симпатичные веснушки и голубые глаза. Даже не голубые, а почти синие, как небо над головой в ясный летний полдень. Почему-то мне кажется, что обычно глаза у нее все-таки светлые. Просто сейчас потемнели.

Ее что-то гложет. Какая-то неприятная мысль: она засела в глубине сознания, терзает сердце девушки смутной болью.

Я пьян, но не сильно. Просто слегка на веселе. Шагаю по серой тихой улочке навстречу девушке и улыбаюсь. А что мне еще делать? Может же человек улыбаться просто так, например приятным мыслям? Зачем принимать все на свой счет?

Девушка не верит, что может. Она привыкла принимать нечаянные взгляды и случайные улыбки на свой счет. Поэтому она хмурится, ускоряет шаг и проходит мимо меня, прижимается к поребрику, думает, что я ее схватить хочу что ли? Одно мгновение нос забивает терпкий аромат дорогих духов. Почему-то они ассоциируются у меня с фиалками, хотя я не имею понятия, как пахнут эти цветы.

Уже через несколько секунд забываю о ней, стараюсь сосредоточиться на выщербленном асфальте, пытаюсь не наступать на трещинки, разрезающие темно-серую гладь дороги.

Я пьян. И хочу сейчас только одного - побыстрее очутиться в своей квартире. Рядом с женой. Завалиться спать и не видеть снов. Утонуть в своих чертовых проблемах, захлебнуться в своем собственном одиночестве. В своем, но не чужом!

Как все достало...

Я пьян и меня вдруг "выключает".

Ноги больше не чувствуют асфальт под ногами, я взлетаю над своим телом, успевая напоследок выругаться.

Какого черта? Кому вдруг приспичило умереть?

Меня выдергивает из тела.

Рвет с корнем, как пораженный пародонтозом зуб.

Я - не я, душа не моя - как вам новый вариант детской считалочки?

Мне восемнадцать лет, я молода и чертовски привлекательна. И знаю это. Я гораздо красивее большинства девушек этого города, это точно!

Но сейчас меня заботят две мысли.

Первая - чертов Мишка танцевал на дискотеке с этой шлюхой Калькой.

Вторая - я надела слишком теплый свитер и теперь вся вспотела.

Хорошо хоть лифчик догадалась снять.

Вообще-то я надеялась, что Мишкины сильные руки проникнут сегодня под свитерок и поиграют немножко с моими грудками. Я мечтала об этом сидя на унитазе в туалете; в прихожей перед большим зеркалом; когда красила бледной сиреневой помадой губы; я мечтала об этом с телефонной трубкой в руках, когда дура-Катька хвасталась какое замечательное нижнее белье подарил ей бойфренд. Уже тогда я думала только о Мишке, о его руках и о его обалденной татуировке на запястье. А еще я думала, какая Катька все-таки стерва и шлюха.

Но я и представить себе не могла, какая.

И вот теперь в голове только одна картинка: они движутся в быстром танце, Мишка прижимает к Катьке свое сильное, натренированное тело, а я в этот момент, как полная дура, сижу на высоком стуле у стойки бара. Сижу и плачу.

А они целуются.

И никто не знает, что я плачу - на моем лице нет слез.

Потом подхожу к ним и даю Мишке пощечину.

Вернее, пытаюсь дать.

Мишка уворачивается и цедит слова презрительно, пока я как завороженная смотрю в его выразительные глаза.

Он говорит:

- Истеричка...

Крепко держит меня за руку и ухмыляется, скотина.

Я выдергиваю руку, разворачиваюсь и ухожу.

И вот теперь иду по улице Ларина и в голове - Мишка.

Мимо проходит алкаш в мятой майке и джинсах, а у меня в голове - Мишка. Мишка и свитер, из-за которого под мышками потеет, несмотря на хваленый дезодорант-антиперспирант "Rexona". Вот и верь теперь рекламе.

Пьяный парень остается позади. Впереди тихо и пусто, и мне становится немного страшно. Блин, лучше бы этот парнишка остановился и начал приставать - все лучше, чем эта тишина и земляного цвета сталинки. Чем это безмолвие и косые-перекошенные дома старого жилого фонда. Чем это одиночество и похожие друг на дружку хрущевки.

Я ускоряю шаг: еще совсем немножко, и дойду до общаг РИИЖТА - железнодорожного института. Там светло, там всегда полно подвыпивших студентов. Там светло как днем, а возле ларьков, где продают шаурму, толпятся небритые армяне. Оттуда совсем недалеко до дома. До дома, где можно уткнуться лицом в подушку и выплакаться всласть, до дома, где ждет ругань матери и осуждение в глазах отца. До дома.

Но пока - пока мне страшно. Даже мысли о Мишке остаются где-то сзади, там, на злополучной дискотеке. Зачем, зачем я потащила с собой Катьку?

Прохожу мимо темной арки, разглядываю угольные надписи на стенах: "Анархия - мать порядка", "Цой - Бог", "Ты умрешь в 21:45"...

Надпись стреляет в мозгу яркой молнией, впивается в голову как шпилька для волос, давит, как застежка от слишком тугого лифчика.

Что за глупости, думаю я, останавливаюсь напротив арки и смотрю на наручные часы: 21:44.

- Фигня, - растерянно произношу я. - Что за шуточ...

Делаю шаг вперед, а потом...

Потом только боль в шее.

Потом только мрак и содранная в кровь кожа на коленках.

Потом только мой хрип, вязкая слюна, стекающая с подбородка и черная-черная тьма.

Потом только Мишка, обнимающий мою лучшую подругу.

Потом ничего...

...Мне восемнадцать лет, я молода и чертовски привлекательна.

Ну, вы меня понимаете.

На самом деле мне 25 лет: я пьян и небрит.

Стою посреди серой улицы, серых домов и серого неба. Я в самом центре серого мира и понимаю, что дальше идти не стоит.

Всего квартал до роковой арки.

Там, где мне на шею набросят удавку и утащат в бесконечную черную-черную тьму.

Мысли рваные и вроде бы друг с дружкой несвязанные.

Надпись. Что она могла означать?

Неужели это Маньяк?

Но думать нет времени, и я разворачиваюсь, иду в противоположную сторону. Мне нужен телефон-автомат. Мне не нужен Мишка, мне плевать на мокрый свитер и на то, что я через час буду лежать дома на кровати, пьяный, но довольный собой, радостный, что удалось спасти жизнь этой глупой молоденькой девчонке.

Где на Ларина чертовы телефоны-автоматы? Мне надо позвонить в милицию, срочно нужно позвонить...

Шаги сзади. Тихие, но торопливые.

Быстрые и уверенные.

Что за черт?

Я успеваю обернуться, но вижу лишь размазанную по всей улице черную тень, которая движется мне навстречу. Всего одну секунду кажется, что это моя собственная тень, но в этот момент тьма накрывает меня, словно теплое, душное одеяло.

Потом только боль в шее...

Мне восемнадцать лет...

Трясу головой.

Что происходит?

Ничегошеньки не понимаю. Такого еще не было! Черт возьми, я всегда спасал людей, всегда успевал сломать судьбу, я всегда побеждал!

Почему не вышло сейчас? Не может такого быть!

Пытаюсь бежать, но легкий ветерок, скорее даже сквознячок настигает меня почти мгновенно. Гораздо быстрее, чем в прошлый раз.

Боль и тяжесть в ногах.

Боль в шее.

Потом ничего...

...Я стою возле телефона-автомата на углу Ларина в пяти или шести кварталах от того места, где ее - меня - только что задушили. Я держу в дрожащих руках телефонную карточку, пытаюсь вставить ее в паз, потом вспоминаю, что звонки в милицию - 02 - бесплатны.

Потом понимаю, что звонить бессмысленно и бесполезно.

Она мертва.

Сую таксофонную карту в карман и ухожу.

Всего квартал до автобусной остановки.

Это случилось год назад.

Это была моя единственная встреча с Маньяком.

И это был первый раз, когда судьба победила меня.

Комментарии: 12, последний от 26/11/2004. © Copyright Данихноff (darkstrelok@mail.ru) Размещен: 19/11/2004, изменен: 22/08/2007. 96k. Статистика. Рассказ: Проза, Фантастика, Мистика		Ваша оценка:
Аннотация: Мистический детектив. Реалии - псевдоростовские.

Данихноff : другие произведения.

Потолок. Глава 2