Потолок. Глава 3
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Мистический детектив. - Реалии - псевдоростовские.
|
Данихнов Владимир
Потолок
(мистический детектив)
Когда кажется - жизнь немного прошла,
И вырубил "ящик", и лампа дотла
Догорела в пыли, а на верном столе -
Ни строчки, лишь мат ползет вверх по шкале.
Замечаешь морщины на ушедших ногах,
А ночка в окне, да нет пара на "ах".
Есть только пара секунд и доставит портной
Последний костюм жениха этой ранней весной.
Не умирай, твой потолок
Возвращается в небо!
Эй, посмотри, твой потолок
Отправляется в небо!
ДДТ
|
Глава 3. О случайных встречах
Ночь с субботы на воскресенье
Вспоминать.
Надо немножко отвлечься, потому что иначе в голову лезут всякие мысли. Причем мысли не мои - мысли тех людей, которых я спас. Вырвал из цепких лап смерти.
Как это пафосно звучит...
После того как потерял из виду Андрея, уфолога-любителя, я понял, что протрезвел. А еще понял, что мне совсем не хочется возвращаться на набережную и продолжать пить. Все, что я теперь хотел - это вернуться домой. Все, о чем я мечтал - это отоспаться.
Звезды, они провожали меня, злобные колючие небесные лампочки.
Много-много ярких огоньков, они ехидно подмигивали мне, когда я сошел с моста и, засунув руки в карманы, шагал по Ворошиловскому, мимо пустых машин и темных витрин. Времени было уже за полночь, поэтому я не стал терять время, выжидая маршрутное такси, а просто стал у обочины и принялся голосовать. Не прошло и минуты, как возле меня остановилась серая "пятерка". Водитель, небритый кавказец в красном спортивном костюме гостеприимно распахнул дверцу и, даже не спрашивая, куда мне надо ехать, сказал:
- Садись, братишка! Домчу с ветерком!
Было подозрение, что он уже принял на грудь, но все-таки я сел.
А уже через двадцать минут стоял в ста метрах от своего дома. Я стоял возле ларька и думал, что надо купить пива. Хотя бы две бутылки "Балтики 9" - в принципе этого должно хватить.
Я стоял возле освещенного ларька, а сонные с стекой лопнувших сосудов глаза продавщицы следили за моей небритой рожей. Некрасивая хмурая женщина в грязно-серой футболке и черных брюках. Она смотрела на меня и зевала, даже не подозревала, какая напряженная борьба идет в моем мозгу.
А ведь я знал эту продавщицу. Она должна была погибнуть в своей квартире, когда валялась на кровати вдрызг пьяная, а из конфорки выходил газ.
Это было сложно. Помнится, оказавшись в ее теле, я тоже почувствовал себя "малость" нетрезвым, и мне стоило некоторых усилий добраться до кухни, чтобы выключить печку.
Но полчаса назад, когда я стоял у ларька и разглядывал стройные ряды пивных бутылок, я об этом не вспоминал. Все, что я тогда хотел - это напиться и уснуть, провалиться в сон, как в черную яму.
И в тоже время:
- все, чего я не хотел - это напиваться.
Наконец, решился. В конце концов, с бессонницей пора пробовать бороться и без внешних "вливаний".
Просто надо сосредоточиться на чем-то приятном.
Приятное, приятное, приятное...
Печень - она не вечная. Нет, не то. Не очень приятная мысль, попробуем что-нибудь другое.
Лежу и сосредотачиваюсь. Валяюсь на своей кровати, вдыхаю запах пота, что, кажется, навсегда въелся в обои, одеяло, подушку, даже в мебель. В меня. Я лежу с открытыми глазами и слушаю как жужжит комар, который влетел через открытую форточку. Лежу с открытыми глазами и вспоминаю отца. Вспоминаю, как мы вместе проявляли фотопленку. Вспоминаю, как это было здорово, когда отец учил меня самостоятельно печатать фотографии.
Запомни, лучше всего использовать для проявления бачок из нержавеющей стали с проволочными катушками...
Сегодня у меня в мозгу намертво застряла девушка с цветной фотокарточки. Мишка, потный свитер, стерва-шлюха Катя. Девушка с фотки царапает скрюченными пальцами асфальт, но ее продолжают тащить во тьму. Она - я - кричу, визжу, ломаю длинные перламутровые ногти. Раздираю кожу на пальцах в кровь.
Вот тебе и приятные мысли.
Переворачиваюсь на другой бок. Cмотрю на стену, на обои, которые кажутся серыми в темноте. Я смотрю на стену и меня тошнит.
Вспоминать. Хорошие приятные мысли, надо на них сосредоточиться.
Зарядка катушек в темноте - это несложно. Надо просто попрактиковаться некоторое время в освещенной комнате с катушкой испорченной пленки.
Зарядочный конец пленки надо заправить в щель катушки, после чего намотать по часовой стрелке так, чтобы нижний край попадал между витками спирали. Нужно следить за тем, чтобы в одном витке не оказалось два слоя пленки - при проявке они слипнутся и кадры пропадут.
Часть очень важных кадров пропадет.
Например, девушка-шатенка с фотографии. Кадр-негатив: асфальт и четыре красных полосы на нем.
Меня тошнит. К горлу подкатывает кислый комок. Не хватает воздуха, а жужжание комара отдается в голове гулом "Боинга".
Мне плохо. Почему я не взял пиво? Почему решил сегодня не напиваться? Почему не забылся в пьяной дреме? Хотел воспитать силу воли? Ха!
Сегодня в моем мозгу крепко застряла женщина с руками пианистки.
Она стоит возле ржавого коричневого контейнера и плачет. Плачет без слез и ее горя хватает, чтобы заполнить весь город, всю нашу необъятную Родину, весь мир.
Ее горя вполне хватает, чтобы заполнить меня.
Оно проникает в меня и на глазах наворачиваются горячие слезы - чужие, не мои слезы!
- Хватит! - шепчу.
У меня раскалывается голова.
- Ненавижу! - говорю темноте, судорожно массируя виски, пытаясь прогнать боль, стараясь вернуть приятные мысли.
- За что мне это? - спрашиваю у окна.
Через окно скалится луна, и ухмыляются колючие звезды.
Чтобы уснуть, нужно вспоминать.
Отца.
Темная комната, и я впервые заряжаю катушку.
Папа где-то рядом.
Волшебное чувство.
Он и я - мы вместе.
Делаем что-то вместе.
Помни, что используемый проявитель должен соответствовать типу пленки. При проявлении катушку с пленкой надо медленно поворачивать по стрелке, нарисованной на крышке бачка, чтобы раствор перемешивался равномерно.
Когда время проявки закончится, остатки проявителя слей обратно в бутыль.
Я вою, держусь за голову и вою - так больно. Приятные мысли? Ну что вы... Я думаю о бутылках. О пузатых пивных бутылках, наполненных "Балтикой 9". О винных бутылках, наполненных "Кагором" или самым дешевым портвейном. О водочных бутылках, наполненных "Столичной". Я катаюсь по кровати, расшвыриваю во все стороны постельное белье. Простыня подо мной мокрая от пота, а соседка снизу увлеченно колотит ручкой швабры в потолок - я стараюсь орать тише. Пытаюсь не думать о всех тех людях, что должны были умереть. Я стараюсь не думать их мысли, но не получается.
Как же я их ненавижу!
Соседка перестает колотить в потолок.
Я вою.
Снова стук.
Однажды она не выдержит и позвонит в милицию, и что я буду объяснять ментам? Что по ночам в меня вселяются души других людей? Что я не смогу уснуть, если не нажрусь перед этим до посинения?
Света. Андрей. Сотня до них. Зачем это началось?
Надо уснуть.
Нужно отвлечься.
Вспоминать что-нибудь приятное.
Запах проявителя.
Во время фиксирования изображение проявленного негатива надо закрепить и удалить оставшиеся не проявленными компоненты светочувствительного слоя.
При промывании ты удаляешь остаточный фиксаж. Для этого катушку с пленкой либо погрузи в ванну с проточной водой, либо наполни бачок водой и оставь его стоять в течение нескольких минут, потом вылей воду, а бачок заполни новой порцией и так несколько раз. В проточной воде промывку нужно продолжать не менее получаса.
Искусство.
Проявляя пленку, ты творишь.
Ты - не ниже любого художника.
Ты - выше любого писателя.
Да-да, это приятные мысли...
Мой папа, когда я вспоминаю его, перестает болеть голова, меня не тошнит, а тело не покрывается холодной испариной.
Но мне все равно страшно.
Скатываюсь с дивана на прохладный пол. Замираю, лежу тихо-тихо и вспоминаю. Вспоминаю свой первый поцелуй с курносым мальчишкой из дома напротив, свой разговор с известным палеоуфологом Денисом Моховым...
Это не мои воспоминания!
Это не мои мысли!
Они приходят в эту комнату каждую ночь, как плата за то, что все эти люди живы - зачем?
- За что?! - кричу и царапаю пальцами ДВП.
Как та девчонка с цепочкой, которую задушили год назад. Кажется, что меня сейчас куда-то потащат, что если не буду держаться - умру.
- Я не хочу... - шепчу неровно сбитым кускам ДВП. Лежу на животе, вдыхаю пушистую домашнюю пыль.
Попытаться уснуть - вот, что мне надо.
Вспоминать отца и его голос.
То, как он рассказывает мне...
Потом аккуратно стряхни пленку, держа ее за один конец. Это не очень легко, потому что, если нечаянно заденешь пленкой предметы в комнате, она поцарапается. Эмульсия, разбухшая при проявке, очень мягкая и легко повреждается. Для протирки пленку закрепи в висячем положении. А потом достань мягкий много-много раз стираный носовой платок. Очень аккуратно, не прилагая усилий, протри пленку со стороны подложки.
Луна светит сквозь грязные занавески на окнах, и меня вроде чуть отпускает. Но сна все равно ни в одном глазу.
Поднимаюсь с пола, некоторое время стою на коленях, стараясь справиться с тошнотой и головокружением.
Правда, смешно, что на меня в последнее время совсем не действует снотворное? Только алкоголь. Конечно, можно удвоить дозу, выпить больше таблеток, но вдруг после этого не смогу проснуться?
Встаю на ноги, шатаюсь, но встаю. Какой смысл не пить, если все равно на утро дрожат колени и болит голова?
В глазах боль, но она уходит. Если не пытаться уснуть, боли не будет. Останется только усталость.
Можно, конечно, попробовать вспоминать.
Отец и мое детство, моя молодость.
Папы уже нет...
Тихо-тихо-тихо... только приятные мысли, остальные - прочь от меня!
Потом пленку нужно сушить...
Надо вспоминать.
Для сушки на воздухе пленку подвешивают в не запыленном месте. Чтобы она не сворачивалась, нужно подцепить снизу какой-нибудь груз. Конечно же, не пудовую гирю...
Считайте, вы проявили пленку. Можете приступать к печати.
Можно, конечно, попробовать вспоминать.
Но в последнее время даже это не помогает.
А помогает вот что, в порядке убывания КПД, коэффициента полезного действия:
- пиво вперемешку с водкой;
- коньяк вприкуску с лимоном;
- джин пополам с тоником.
Выхожу в прихожую, включаю свет. В глазах рябит, мелькают разноцветные, красные преимущественно, круги. Смотрю на настенные кварцевые часы псевдо-ходики. Пластмассовая птичка, что навеки застряла на "чердачке" часов, ухмыляется мне, радуется, что хозяин опять не выспался.
Без пяти пять. Ложиться уже не стоит, если и усну - голова будет болеть весь остаток дня.
Фотография.
Не зря же я думал о проявке?
Вот они, мои джинсы, на вешалке. Достаю из заднего кармана сложенную пополам карточку. На ней - самая обычная ростовская девчонка.
Не сказать, что особенно красивая - что бы она о себе не думала - ну да ладно. Не это важно.
Главное, я не смог ее спасти.
Топаю в ванную комнату с фотографией в руках. Фотку засовываю под раму зеркала, сам наклоняюсь к ванне, открываю кран с холодной водой и подставляю под него шею. Держусь, чтобы не закричать - кажется, что кожа пузырится, болит нестерпимо, жжет. Зато потом ждет наслаждение.
Почти райское.
Смотрю в зеркало.
Синяки под глазами, красные прожилки в глазных яблоках, тело блестит от пота. Семейные трусы похожи на короткую белую юбочку, облепившую бедра.
- В кого ты превращаешься, Вова? - спрашиваю у своего несчастного отражения.
Отражение не знает. Оно криво улыбается, пожимает плечами, ему на все плевать.
Оно смотрит на фотку.
Ничего хорошего в последнее время со мной не происходит.
Но, по крайней мере, я все еще жив.
Я еще жив и должен найти Андрея. Обязан узнать, что связывает его с девушкой с фотографии. Не знаю почему, но должен. Просто не могу по-другому.
Но как его найти?
А если...
Девушка умерла год назад. Наверняка ее тело нашли. Был некролог. Он остался в газете. Просмотреть все некрологи в периодике за то время. Выбрать несколько подходящих и найти девушку. А если повезет - в некрологе будет ее фотография.
Осталась самая мелочь.
Пойти в публичную библиотеку и отыскать нужную газету.
Решение принято, и я шагаю на кухню заваривать чай, чтобы потом выпить его из пластикового стаканчика. У пластиковых стаканчиков есть одно полезное свойство - они не бьются.
Воскресенье
Здание публичной библиотеки города Ростова-на-Дону полностью построено из коричневого гранита. Три этажа самой библиотеки плюс многоэтажный архив. Перед самым входом - словно застывший в камне эскалатор с гранитными перилами только без ступеней. Это место облюбовали скейтбордисты и велосипедисты-экстремалы. Неподалеку расположился книжный рыночек - здесь торгуют списанной литературой. Иногда, кстати, попадаются любопытнейшие книженции.
Вообще, район очень приятный. Рядом журфак госуниверситета, здание Ростелекома, элитные дома, дорогие многоуровневые квартиры. Всего два квартала до центральной улицы и модного кинотеатра "Ростов". Совсем рядом магазин для хип-хоперов "Точка" и скамеечки, на которых восседают волосатые рокеры, наяривающие на гитарах. Когда я слез с автобуса и шагал по Пушкинской, мне навстречу вылетела девчонка в длинной красной футболке и ткнула в лицо помятую кепку. На дне кепки покоились монетки и несколько бумажек-червонцев. Дружок девчонки в этот самый момент пел что-то про одинокую птицу. Притворялся Бутусовым и всей группой "Наутилус Помпилиус" разом. Нау я уважал еще со студенческих времен, поэтому опустил в кепку пятерик. И пошел себе дальше.
Рокеры, студенты, девчонки, парочки - жизнь кипит, бурлит, словно в огромном чане.
Иногда мне кажется, что вся жизнь Ростова сосредоточена на этом маленьком промежутке Пушкинской - от Ворошиловского проспекта до публичной библиотеки.
Впрочем, сейчас плевать я хотел на эту самую жизнь. Радуюсь, подмигиваю яркому солнышку и стараюсь не уснуть на ходу. Я направляюсь в библиотеку, потому что мне кажется, что если узнаю, кто такая была эта девушка-шатенка, тогда найду и Маньяка.
А если я его найду...
Может быть, смогу спать ночами без дополнительных алкогольных вливаний?
Первое впечатление, когда заходишь в библиотеку, такое: ты очутился в праздничном, наполненном толпами народу склепе. Да-да, именно, склепе. Быть может, так кажется из-за того, что потолок в холле черный, мрачный? Если спуститься в раздевалку, ощущения только усилятся. Вниз и вниз, в самое пекло. А, может, в подземелья, где водятся драконы. В подземелья, где гномы хранят несметные сокровища, куют клинки и занимаются прочими, никому не интересными сказочными делами.
Хорошо, что сейчас лето и раздеваться не надо.
Склеп - это только первое впечатление. Потом кажется, что ты попал в светлый дворец. Где-нибудь в Венеции.
Для посетителей установлены мраморные тумбы, плавно переходящие в удобные кожаные сиденья. Эти кресла разбросаны между каналами, наполненными водой. В каналах журчат, разбрызгивают во все стороны серебряные капельки фонтанчики. Вокруг тропические растения в больших горшках. Все это великолепие находится в самой середине мира книг.
В самой середине Вселенной книг.
В центре маленькой Венеции - статуя: столб и небольшой земной шар, вытесанный из камня. На искусственной Земле стоят гранитные люди, жившие в разные эпохи, в разных странах.
Шар напоминает мутировавшего морского ежа, но все равно он очень красивый.
Мне любоваться на каменную Землю некогда. Хочу спать, глаза слипаются, журчание фонтанчиков раздражает уши. Тишина и покой - вот, что мне нужно сейчас.
Я прохожу сквозь будочку контроля, предъявляю веселой бабульке свой читательский билет. Та улыбается, весело болтает с соседкой, которая ставит штампы на требовательные листки.
Теперь - на третий этаж. В отдел периодики.
Немолодая полная женщина в ярко-красной блузке и бордовой юбке стоит возле книжных полок, заполненных не книгами, а коробками с карточками. Женщина-библиотекарь стоит, облокотившись о стойку и жует большое красное яблоко. Грустные серые глаза смотрят на меня с такой невыразимой печалью, что я хочу спуститься на первый этаж, спрятаться куда-нибудь, например, в туалет.
Зачем? Нюх, наверное, предчувствие беды...
Хочу сесть на закрытую крышку унитаза и отдышаться. Спрятаться. Такое чувство, что эта женщина - потенциальная самоубийца. А я так близко. Опять придется кого-то спасать. Вместо того, чтобы завалиться на удобный диван, свернуться калачиком с книжкой в руках и минут через десять уснуть, выронив томик, придется переживать ее мысли...
Однажды, я не захочу помогать. Я дам свершиться тому, что должно - пускай человек погибнет. Уже раз сто пытался забыть, плюнуть, но пока не получалось. В груди становится тесно, когда я продолжаю путь смертника, не меняя ничего, кислота, желчь подкатывает к горлу - не получается, не выходит.
Как-то почти решился: пьяненький мужичок, от которого ушла жена, выпал из окна девятого этажа. Не было в его мыслях ничего хорошего, доброго. Он избивал жену, колотил детей, вместе с дружками-алкашами промышлял гоп-стопом - зачем такому жить? Даже когда Варька ушла, ублюдку не было стыдно - он жалел себя, упивался жалостью, тонул в ней.
Разве надо было оставлять его в живых? Ведь это даже не убийство, это судьба. Повторить чужой путь - ничего сложного.
Я подхожу к стойке. Впереди стоит паренек-студент в черной рубашке, черных джинсах и черной кожаной жилетке. В руках у него кипа книг и журналов. Паренек протягивает женщине в красном требовательный листок и говорит:
- Мне нужна газета.
- Это понятно, - говорит она и с грустным видом отгрызает от яблока очередной кусок. Если приглядеться, можно увидеть маленький черный кружочек на непострадавшей половинке фрукта. В центре кружочка дырочка, а из нее выглядывает крошечный червячок.
Книжный червь - вот, что приходит на ум в первую очередь.
В библиотеке пахнет книжной пылью и сочными яблоками.
- Какая газета? - спрашивает библиотекарь.
- Любая, - говорит парень.
Он добавляет:
- Мне нужно несколько разных газет. Просто для того, чтоб сравнить их. Ну, вы понимаете. Выписать там пару моментов, еще что...
Парень смотрит на библиотекаря, а она на него. Внимательно так, словно перед ней не студент, а диковинная, и при этом крайне неприятная на вид вещица.
- Я с журфака, - зачем-то объясняет паренек в черном.
В четырехэтажное здание журфака Ростовского Государственного Университета можно попасть, если выйти через центральный выход публичной библиотеки, перейти на другую сторону Пушкинской и повернуть направо. Пара десятков шагов, и вы на месте. Там же можно забежать в кафешку со звучным названием "Эзоп и К". А можно пройти чуть дальше и очутиться в зональной библиотеке, в которой зависают ргушники.
- Ну и что, что ты с журфака? - спрашивает библиотекарь и отгрызает кусок от той половины, где спрятался червь.
У нее на бэйджике имя "Галина".
- Спустись на первый этаж и купи газету в ларьке, - говорит Галина.
- Э-э... - мямлит паренек.
Он делает шаг в сторону, потом возвращается. Одной рукой держит книги, другой роется у себя в карманах, растерянно поглядывая на женщину.
Шальная мысль: сейчас он достанет пистолет и всех тут перестреляет.
- Денег нет на газеты? - ласково спрашивает женщина. Грызет яблоко и чуть ли ни с ненавистью смотрит на паренька.
- Э-э... - говорит паренек. Прячет глаза, скорее по инерции продолжает рыскать по карманам.
- А вот не фиг по вечерам гулять по улице и пропивать стипендию, - заявляет библиотекарь.
- Я сама неподалеку на Пушкинской живу, - говорит она.
Паренек, кажется, мечтает провалиться сквозь землю. Он готов признать все грехи, которые ему приплетает толстая женщина, лишь бы она отцепилась, выдала газеты и перестала кидаться обвинениями.
Галина говорит:
- У меня пьяная болтовня твоей братии, крики и скрежет гитары уже в печенках сидят!
- Э-э... - бубнит паренек. Со страхом смотрит на женщину, рукой продолжает шарить в кармане. По-моему, он забыл, зачем это делает.
- Дуй к карточкам, - говорит Галина, не уточняя, где находятся необходимые пареньку эти самые карточки. - Выпиши названия газет, которые нужны, а потом возвращайся. С заполненными листками. Понял?
Интересно, почему эту фурию до сих пор не уволили?
Паренек кивает и торопливо уходит, семенит в противоположный угол зала, старается слиться с толпой студентов, спрятаться за ящиками-каталогами. Я остаюсь один на один с женщиной в красном.
Она доедает яблоко, а огрызок аккуратно прячет под стойку.
Спрашивает у меня:
- Вам чего?
- Мне нужно найти некролог.
Объясняю:
- Мне нужно просмотреть все номера "Вечернего Ростова" за прошлый год. Особенно за лето.
- Тоже с журфака? - спрашивает Галина с подозрением.
- Журналюга? - интересуется она.
Я говорю:
- Да, а что?
Маленькая ложь. Интересно, что она ответит. Пошлет вслед за несчастным студентом?
Но Галина вдруг отводит глаза:
- Брешешь ты все.
Протягивает мне требовательный листок, тяжко, хрипло вздыхает, и три ее подбородка колышутся, словно малиновое желе.
Говорит, уставившись в стойку:
- Заполняй. Через полчаса придешь за подшивкой. Может, даже раньше.
Я беру со стойки черную гелиевую ручку и заполняю листок. Продолжаю писать, а потом спрашиваю зачем-то:
- Вам плохо?
- Видел вчера новости по телевизору? - спрашивает Галина.
Я молчу, потому что к горлу подкатывает желчь, потому что я давным давно научился чувствовать, когда что-то не в порядке. И сейчас не хочу слушать то, что скажет мне эта женщина. Ничего хорошего, потому что, она не скажет.
Женщина-библиотекарь спрашивает:
- Еще в "Дне Дона" показывали, видел?
Молчу, слова не нужны - только тихий скрип по бумаге авторучкой. Если бы он мог заглушить Галину - вот это было бы здорово.
Галина говорит:
- Мою внучку показывали. Знаешь, она всегда мечтала попасть в телевизор. Ведущей стать или артисткой - все, что угодно, лишь бы показали по ящику.
Не хочу, не хочу, не хочу - как заклинание заблудившейся в себе души.
- Позавчера вечером мою внучку убили.
Обрыв, и душа падает в пропасть, срывается с края - ничем ей уже не помочь.
Галина шепчет:
- Вчера внучка попала в телевизор. Ей было всего шестнадцать. Ее зарезали. Зарезал. Маньяк.
Молчу - потому что бывают такие моменты в жизни, когда слова не нужны. А может и нужны, но такие, которые я ни за что не смогу подобрать. Не умею, не научен.
Заполняю листок и протягиваю бумажку Галине, немолодой женщине в красном.
Она кладет листок на деревянную стойку и проводит по нему морщинистой рукой. Аккуратно разглаживает листок, вытягивает из-под стойки желтый пластмассовый футляр с трещинкой на боку, вынимает из него большие круглые очки и цепляет их на нос. Все это происходит медленно и торжественно, как на параде. Смотрит на меня.
Говорит тихо, так тихо, что на этот раз я смог бы заглушить ее авторучкой - но писать уже нечего:
- Сейчас все найдем, сынок.
Сижу за письменным столом. Тихо, только едва уловимый шепот соседей разносится по залу. В основном здесь студенты и школьники. Людям приходится много читать, пока они учатся. Потом они забывают о книгах. У людей появляются другие интересы: рестораны, туризм, женщины, мужчины, работа. У некоторых - наркотики. У других - алкоголь. У третьих - диван и телевизор, и так каждый вечер, пока хватает сил жать на кнопки и переключать каналы.
Книги остаются единицам.
Впрочем, я и сам сейчас ищу вовсе не книгу.
Шум, похожий на самолетный гул, сначала тихий - он становится все громче и громче, начинает давить на уши.
Что происходит?
Отрываюсь от ящика с каталогом периодики, растерянно верчу головой. Вроде все тихо: студенты сидят за столами, склонив головы к тетрадкам, переписывают что-то из старых потрепанных книг. Кто-то задумчиво смотрит в окно мимо комнатных растений, расставленных на подоконниках. Солнечные лучи лениво пронизывают стекла, смешиваются со спокойным тихим гулом библиотеки, рисуют светлые квадраты между ящиков-каталогов.
Почему в ушах шумит все сильнее и сильнее?
Провожу рукой по волосам, касаюсь ушной раковины. Прижимаю руку к уху очень крепко. Шум только нарастает. Такое чувство, что звук рождается прямо в голове.
А потом я снова как гитарная струна.
И я успокаиваюсь, но и злюсь одновременно.
За последнюю неделю это уже третий раз. Что происходит с моим городом?
Я стою в маленькой пыльной комнате, в которой из мебели только старая кафедра из красного, полусгнившего дерева и несколько табуреток. А еще плакаты с изображением НЛО на стенах и старинный телефон в углу. Телефон выглядит так, словно отлит из цельного куска чугуна. Можно представить, что им пользовались революционеры в семнадцатом году прошлого века. Кричали в трубку: "Немедленно взять телеграф! Захватить все мосты!"
Смотрю на телефон, разглядываю каждую царапинку и пятнышко.
Я только что звонил ей.
После прошлой ночи, когда ни с того ни с сего чуть не покончил с собой, я подумал, что это всё - ну, то есть, конец. Я решился. Сказал ей то, что должен был. Выкинул мобильник с номером ее телефона. Вернулся домой и спокойно спал целую ночь без слез в подушку, без пачки сигарет, выкуренной за час на балконе, без головной боли наутро. Я спал и мне снилось что-то приятное.
Снилась она. Снилось, что мы гуляем по Пушкинской, и она передо мной извиняется. Говорит, что была неправа. Объясняет, что просто она такая, какая есть, но попытается исправиться.
Ради меня.
Я проснулся рано утром, оделся, кое-как привел себя в порядок и побежал в клуб. На улице было пасмурно, но я, наоборот, радовался этому. С погодой всегда так - если на улице солнечно, значит, случится какая-нибудь гадость. Если пасмурно, если льет дождь - все будет хорошо.
Я прибежал в клуб, отворил потрескавшуюся от времени дверь своим ключом. Не сразу - руки дрожали, ключ не хотел поворачиваться. Потом протопал по влажным кривым ступенькам вниз, а сверху сыпалась штукатурка, будто новогодний снег, словно я спешил к елке за подарками.
Позвонил ей по этому самому телефону.
Пока звонил, выглянуло солнышко. Разогнало тучи.
В углу валяется пустой пятикубовый шприц.
Кто из наших ребят колется? Из тех, у кого есть ключ? Скорее всего, Семка с Военведа. В последнее время он приходит на собрания сам не свой: глаза бегают, руки трясутся, дрожат. А еще он одевает рубашку с длинными рукавами даже в тридцатиградусную жару.
В пыльном, заросшем паутиной углу валяется одноразовый пятикубовый шприц - вот и всё, больше ничего сейчас я не замечаю.
Что происходит с людьми после смерти?
Может быть, мы становимся приведениями?
Как, например, "Черная монахиня" - призрак, который бродит в одном английском банковском саду. Считается, что это призрак Сары Уайтхед, сестры бывшего служащего банка Филиппа Уайтхеда. Его приговорили к смертной казни за подделку чеков. Сара была потрясена смертью брата и в течение двадцати пяти лет являлась в банк и искала там Филиппа.
Когда Сара умерла, ее похоронили в старой церкви возле банка. И вот уже более ста пятидесяти лет ее часто видят здесь скитающейся в вечных поисках давно умершего брата.
Сара так любила брата.
А я так люблю ее - свою бывшую девушку.
Буду ли я являться к ней по ночам, буду ли приходить к ней во сне, как немой укор, словно наказание за прегрешения?
В пыльном углу, рядом с огромным черным пауком валяется шприц.
Подхожу к нему, наклоняюсь пониже, смотрю на паука. Хищник вяло шевелится, медленно подбирается к жирной мухе, застрявшей в его сетях. Насекомое жужжит, перебирает лапками, и запутывается все больше.