|
|
||
В.Н.Турбин в "Двух этюдах о Достоевском", в заметке о "галстуке аделаидина цвета" в повести "Село Степанчиково и его обитатели" рассмотрел работу творческого воображения писателя: как названия цветов, данные по женским именам Аделаида и Аграфена, - предвосхищают... имена героинь двух грандиозных романов Достоевского, "Идиот" и "Братья Карамазовы".
Мы же, прослеживая предысторию этого выражения в повести 1859 года, столкнулись с тем, что можно назвать работой КОЛЛЕКТИВНОГО ТВОРЧЕСКОГО ВООБРАЖЕНИЯ. Рассматривая круг соответствующих источников, мы видим, как рядом с вариантами этого цветообозначения - формируются, кристаллизуются.. и другие черты будущих произведений Достоевского, которые с этим выражением также будут у него связаны.
Сам Турбин в монографии "Пушкин, Гоголь, Лермонтов: Об изучении литературных жанров" (1978) предлагал назвать соответствующий феномен "артельным" началом в работе русских писателей, правда - только первой трети XIX века.
Нам не составит труда ответить на очередной вопрос, возникающий в связи с употреблением выражения "цвет аделаид" в повести Писемского 1850 года. Если впервые варианты этого выражения возникают в повестях 1838 и 1839 года, соответственно, Панаева и Бобылева, - то каков был второй полюс контраста, противоположности в использовании этого мнимого цветообозначения?
М.П.Алексеев в своем прекрасном обзоре сообщает, что еще одно употребление этого названия цвета встречается в очерке "Контора" из цикла "Записки охотника" И.С.Тургенева, впервые опубликованном в 1847 году.
И, зная теперь о королевском происхождении этого цвета, - мы приходим в изумление от того, что там с ним происходит!
Он не просто становится цветом предметов одежды... персонажей из крестьянской среды - но при этом еще и самым беспощадным и преднамеренным образом про-за-и-зи-ру-ет-ся:
"Вдруг крики: "Купря! Купря! Купрю не сшибешь!" - раздались на улице и на крыльце, и немного спустя вошел в контору человек низенького роста, чахоточный на вид, с необыкновенно длинным носом, большими неподвижными глазами и весьма горделивой осанкой. Одет он был в старенький, изорванный сюртук ЦВЕТА АДЕЛАИДА, ИЛИ, КАК У НАС ГОВОРИТСЯ, ОДЕЛЛОИДА, с плисовым воротником и крошечными пуговками. Он нес связку дров за плечами. Около него толпились человек пять дворовых людей, и все кричали: "Купря! Купрю не сшибешь! В истопники Купрю произвели, в истопники!"
Что это за "оделлоида" такая - к тому времени никто из читателей уже, конечно, не помнил.* * *
Но Тургенев - знает отлично, и в дальнейшем описании сцены - фигурируют оба цвета, из которых в повести Панаева слагается "красно-лиловый отлив" "цвета Аделаиды". Собеседник обращается к тому же истопнику Купреяну:
"... - Вот и соврал, - перебил его парень, рябой и белобрысый, С КРАСНЫМ ГАЛСТУХОМ и разорванными локтями, - ты и по пашпорту ходил, да от тебя копейки оброку господа не видали, и себе гроша не заработал: насилу ноги домой приволок, да с тех пор все В ОДНОМ КАФТАНИШКЕ ЖИВЕШЬ".
Упоминание одежды собеседника - Купри, с ее специфическим цветом, в одном контексте с упоминанием красного цвета - является следствием того, что каким-то образом, подспудно, за границами данного произведения - они связаны.
Но самое удивительное то, что здесь уже, в прямой связи с "цветом Аделаида", - появляются... "гал-сту-хи". Этим уже - подготавливается... переход к рассуждению персонажа Достоевского именно - о "галстуке аделаидина цвета"!
И далее - продолжение:
"...И все расхохотались, иные запрыгали. Громче всех заливался один мальчишка лет пятнадцати, вероятно, сын аристократа между дворней: он носил жилет с бронзовыми пуговицами, ГАЛСТУХ ЛИЛОВОГО ЦВЕТА, и брюшко уже успел отрастить".
Как видим, и тут "галстух" - выступает в сочетании с частицей "аделаидина цвета", его "красно-лилового отлива".* * *
Тургенев - пишет настоящую ПАРОДИЮ на повесть Панаева десятилетней давности, и, помимо игры с выдуманным его предшественником цветом, в этом особенно убеждает то, что автор "Записок охотника" - пересказывает, самым кратчайшим образом, сюжет этой повести. И вновь, в резко сниженном виде:
" - А что будешь делать, Константин Наркизыч! - возразил Куприян, - ВЛЮБИЛСЯ ЧЕЛОВЕК - и пропал, и погиб человек. Ты сперва с мое поживи, Константин Наркизыч, а тогда уже и осуждай меня.
- И В КОГО НАШЕЛ ВЛЮБИТЬСЯ! в урода сущего.
- Нет, этого ты не говори, Константин Наркизыч.
- Да кого ты уверяешь? Ведь я ее видал; в прошлом году, в Москве, своими глазами видел.
- В прошлом году она действительно попортилась маленько, - заметил Куприян".
В повести Панаева, говоря грубым мужицким языком, - как раз все дело заключалось в том, что возлюбленная героя - постепенно, в его глазах, "попортилась маленько", а в конце концов - он и вовсе понял, что влюбился "в урода сущего".
Теперь нам становится ясно, почему рассуждения персонажей в повести Достоевского 1859 года - ведутся вокруг ДВУХ цветов, названия каждого из которого образовано от женского имени. Они, эти резко противопоставленные друг другу цвета, - отражают перипетии литературной истории: коллизию повести Панаева 1837 года и пародию на нее, вставленную в очерк Тургенева 1847 года.
Именно этот второй полюс тургеневской прозаизации - и представлен у Достоевского в рассуждениях Видоплясова об "АГРАФЕНИНОМ цвете": " - Неприличное имя Аграфена... Аграфеной могут называть и всякую последнюю бабу-с..." Собственно говоря, рассказчик Сергей Александрович - а это он заговорил об этом гипотетическом цвете - произносит не что иное, как... ПАРОДИЮ на Видоплясова, с его "благородным", иностранного происхождения "аделаидиным цветом"!* * *
Может возникнуть вопрос: а откуда он-то, этот второй, "неприличный" цвет, с его названием, взялся? Откуда он к Достоевскому пришел? В.Н.Турбин предположил, что - из романа Ф.В.Булгарина "Иван Выжигин" (1829), где Груней, Аграфеной звали возлюбленную заглавного героя.
Но самое поразительное заключается в том, что это имя, Аграфена, фигурирует... все в той же повести Панаева, главный герой которой сшил себе "фрак... цвета Аделаиды"!
Описывается гостья на званом вечере у Марьи Владимировны Болотовой - пассии главного героя:
" - Знаете ли что, АГРАФЕНА Николаевна, - говорила хозяйка дома одной пожилой, толстой, важной и неподвижной даме с необыкновенно выпуклыми и остолбенелыми глазами, одной из тех женщин, которая могла служить превосходным типом русской купчихи, возвысившейся до дворянства..."
"Аделаида" и "Аграфена", таким образом, прежде чем явиться, и тоже в паре, в повести Достоевского 1859 года, а потом - и в паре его знаменитых романов, впервые выступили на сцену подобным дуэтом - в повести И.И.Панаева 1838 года.
А Видоплясов у Достоевского - словно бы... побочный сын этой Аграфены Николаевны, сохраняет с ней фамильное сходство. Глаза у него - тоже "большие, выпученные и как будто стеклянные". А вдобавок глаза эти у персонажа Достоевского "смотрели необыкновенно тупо": то есть тоже были "о-стол-бе-не-лы-ми"!
Ясно, что портрет персонажа, рассуждающего об "аделаидином" и "аграфенином" цвете - списан с героини по имени Аграфена из повести 1838 года.* * *
В.Н.Турбин увидел в этой детали - выпученных и неподвижных глазах - элемент изображения Достоевским своего персонажа в виде КУКЛЫ. Его "наследник" в "Братьях Карамазовых", лакей Смердяков - развивает свое наблюдение исследователь, - станет "марионеткой" Ивана, осуществит его замысел отцеубийства.
Но такой же... неживой "куклой" предстает у Панаева - и выбившаяся в дворянки купчиха Аграфена Николаевна: "неподвижная... с... выпуклыми и остолбенелыми глазами"!
Сходство с куклой, продолжает исследователь, придает Видоплясову и его... нос: "большой, с горбинкой, тонкий, необыкновенно белый, как будто фарфоровый".
А теперь обратим внимание - на портретное описание носителя "цвета аделаида" у Тургенева: "с необыкновенно длинным носом, большими неподвижными глазами". Мало того, что в точности повторяется та же самая характеристика глаз, что у Достоевского и Панаева ("стеклянные" - "остолбенелые" - "неподвижные"), тургеневский персонаж - приобретает... и другую портретную деталь Видоплясова, "необыкновенно длинный нос".
А ведь это портретная деталь... самой знаменитой, наверное, куклы в европейской литературе, Пиноккио-Буратино. Особенно заметно сходство в "Селе Степанчиково...": нос у персонажа не только "большой", но и... "тонкий". Правда, "кукла" эта, как мы видим, не деревянная, а... "фарфоровая".
Зато у Тургенева персонаж с этим "необыкновенно длинным носом" - появляется... со "связкой дров за плечами". Буратино же, как известно, папа Карло - вырезал именно из (говорящего) полена, подаренного ему столяром Джузеппе. Так что можно подумать, что этот необыкновенно длинноносый тургеневский истопник - идет... к папе Карло, чтобы тот настрогал, так сказать, ему братьев!
И мы знаем уже, что эту же самую черту, только теперь в иносказательном смысле (не просто "большой", но именно "длинный нос"), Достоевский в другой повести 1859 года, "Дядюшкин сон" - перенимает у Тургенева, приписывая ее своему персонажу (который то и дело осознает себя оставшимся "с предлиннейшим носом").
И дело доходит - вплоть до... воспроизведения в линии этого персонажа Достоевского некоторых сюжетных коллизий будущей сказки "Золотой ключик" ("Приключения Пиноккио" Карло Коллоди увидят свет в 1881 году, в год смерти автора повести 1859 года).* * *
Строительные элементы для сцены из будущей повести Достоевского - находятся наготове в повести Панаева и очерке Тургенева. Более того, само рассуждение персонажа Достоевского именно о ЦВЕТЕ ГАЛСТУКА - намечается уже не только в рассказе 1847 года, но и в повести "Кошелек". В ней рядом, параллельно речь идет о галстуках и о... цветах, цветках.
О сослуживце героя, его наставнике в петербургской жизни:
" - ...К тому же я чувствую в себе способность сочинять... Вот если я увижу, например, ЦВЕТОК или что-нибудь такое, то у меня сейчас и воспламеняется воображение.
Произнося это, Федор Егорович поправил ГАЛСТУК и стал обдергивать свою черную атласную манишку со складочками..."
Какого цвета у него был галстук, "аделаидина" или "аграфенина", - тут пока что не сказано. Но рядом уже - находится... "цветок или что-нибудь такое"!
Далее рассказывается об одном из вечеров у Марьи Владимировны Болотовой:
"В промежутках танцев, когда музыка смолкала, из гостиной раздавались крикливые голоса игроков. Господин с фермуаром на ГАЛСТУКЕ кричал громче всех..."
А дальше передается впечатление влюбленного героя от того, как эти танцы - танцевала хозяйка дома, которая при этом начинала все меньше и меньше ему нравиться:
"Странно, - думал он, глядя на нее, - она очень хороша собою, против этого говорить нечего, только что-то у нее ЦВЕТ ЛИЦА такой неестественный, чересчур МАЛИНОВЫЙ. Разве, может быть, она разгорелась, танцуя? Да нет, как я вошел, она еще не танцевала, а у нее был ЦВЕТ ЛИЦА ТОЧНО ТАКОЙ ЖЕ. Бог знает, отчего это!"
Здесь к "красно-лиловому" цвету - фиолетовому, пурпурному - в цветовой гамме повести прибавляется цвет, еще более близкий к тому темно-красному, бордовому, какой и подразумевает для себя "багряница" - королевский "пурпур" (у Тургенева, как мы помним, тоже есть один персонаж с "красным галстухом").* * *
Ведь изначально, в древности, "пурпур", краска для окрашивания тканей, добываемая из моллюсков Средиземного моря, имела очень широкий спектр цветов - от темно-фиолетового до... черного, в зависимости от разновидности сырья и технологии его обработки:
"Разнообразие оттенков - вследствие изготовления краски из двух видов раковин, обитающих в Средиземном море: одна из них давала краску с фиолетовым оттенком, а другая - огненно-красную". ("Википедия")
И только в русском литературном языке, до недавнего времени, для собственно "пурпурного" цвета (одним из оттенков которого и является красно-лиловый) не было специального обозначения и он определялся общим названием "фиолетового", а "пурпурным" - назывался лишь темно-красный цвет "багряницы".
Открытый в древности финикийцами секрет изготовления пурпура был утрачен в XV веке, после падения Константинополя. И любопытно отметить, что вновь этот секрет был открыт итальянским ученым Бартоломео Бизио (о чем он и поспешил оповестить читающую публику: Bizio, Bartolomeo. Scoperta del principio purpureo nei due Murex brandaris e trunculus, Linn., e studio delle sue proprietà // Annali delle scienze del regno Lombardo Veneto; opera periodica di alcuni collaboratori. - Padova, Venezia: Tipografia del seminario, 1833. - V. III. - P. 346-364) - как раз незадолго до написания повести Панаева, в 1832 году.
В повести этой, как видим, - присутствуют оба имени, дающие названия цветам, обсуждаемым персонажами повести Достоевского: и утверждаемому одним из собеседников как существующий в действительности, хотя и вызывающему сомнение у второго, а на поверку - и в самом деле оказывающемуся фиктивным ("аделаидин"); и решительно провозглашаемому как - невозможный, носивший бы имя, с которым он не мог прийти в Россию с Запада ("аграфенин").
Так что теперь можно с уверенностью утверждать, что повесть Панаева - носит на себе явственные следы чтения ее Достоевским.* * *
Обратим внимание на то, что манифестация интересующего нас аксессуара - галстука и как бы "прилагающегося" к нему цвета - происходит в последнем цитированном нами эпизоде повести на фоне... карточной игры: "из гостиной раздавались крикливые голоса ИГРОКОВ".
Этот мотив подробнее разворачивается в первой части всего эпизода, причем - с участием того же "господина" и его галстука:
"...Приехал еще какой-то человек, пожилой и очень блестящий: с тремя брильянтовыми пуговицами на манишке, с фермуаром средней величины на ГАЛСТУКЕ и с солитером на указательном пальце. Уже открыли два ломберные стола в гостиной, уже составилась партия виста; хозяйка дома в величайших хлопотах сама бегала с колодою карт и мимобегом дарила каждого из гостей своих двумя-тремя приятными словцами, и всё различного содержания. Остановясь против человека с брильянтовыми украшениями, она сказала, перебирая в руках колоду карт:
- Что, вы будете ИГРАТЬ, Алексей Васильевич?
Мутные зрачки Алексея Васильевича забегали при вопросе; он хотел улыбнуться, и лицо его образовало довольно неприятную гримасу:
- А по чему роббер?
- По двадцати пяти рублей.
- Пожалуй, - и при этом слове он опять сделал гримасу. - Ведь вы знаете, что я никогда не отказываюсь, даже иногда ИГРАЮ и меньше этого.
Он небрежно взял карту, зевнул и с важностию выправил свои брыжжи, довольно неумеренно выглядывавшие из-за ГАЛСТУКА.
Это был один из известнейших ИГРОКОВ, величайший счастливец, карточный баловень, почти никогда не проигрывавший и допускавшийся даже в некоторые гостиные высшего общества...
ИГРОКИ рассаживались; карточные обертки летели под стол..."
Этот мотив КАРТОЧНОЙ ИГРЫ - сам по себе, вне зависимости от того, что пару десятилетий спустя у Достоевского "аделаидин цвет" будет отдан именно галстуку, - служит в повести Панаева... показателем связи этого аксессуара, фигурирующего в сцене приема у Марьи Владимировны Болотовой, - с упомянутым в предыдущей сцене, где герой наряжается для этого вечера в свой знаменитый фрак, "цветом Аделаиды".* * *
Связь эта - проявится позднее, в 1842 году, когда Н.В.Гоголь опубликует свою комедию, названную тем самым словом, которое неоднократно фигурирует в приведенных нами цитатах: "ИГРОКИ".
Шедевр шулерского искусства, крапленая колода карт, изготовленная главным героем, получит там собственное имя, такое же как таинственный цвет у Панаева: "АДЕЛАИДА Ивановна". Любопытно отметить, какую реакцию вызовет это имя у предводителя шайки мошенников, когда Ихарев доверчиво откроет им этот свой самый сокровенный секрет:
"У т е ш и т е л ь н ы й. Аделаида Ивановна. НЕМКА даже! Слышь, Кругель, это тебе жена".
"Аделаида", как мы знаем, - интернациональное имя, употребительное и в Германии, и во Франции, и в Англии (собственно говоря, это офранцуженный вариант древнегерманского имени "Адельхейд", которое первоначально, с рождения - и носила вдовствующая ныне английская королева). И если персонаж Гоголя связывает это "французское" имя - с немецкой национальностью, то это служит показателем причастности драматурга к тайне "аделаидина цвета", названного по имени его современницы - по происхождению, немецкой принцессы.
О предвосхищении в повести Панаева 1838 года сюжета повести Гоголя "Шинель" (увидевшей свет в том же 1842 году; "Игроки" - в 4-ом томе "Сочинений Николая Гоголя", "Шинель" - в 3-ем) - нам уже известно. Теперь разобранная нами изобразительно-повествовательная конструкция показывает, что и вплетенность у Гоголя имени "Аделаида" в извивы хитроумного сюжета комедии о карточной игре, игроках (задуманной, впрочем, по мнению историков литературы, в том же 1836 году, когда была задумана и повесть "Шинель") - также предвосхищается, проектируется в повести 1838 года.
О проходном персонаже ее, представшем перед нами в подробностях игроке Алексее Васильевиче, - говорится, что он "был карточный баловень, почти никогда не проигрывавший", и как об исключительном для него положении вещей - о том, что он допускался "ДАЖЕ в гостиные высшего общества". Тем самым - делается намек на то, что своей беспроигрышностью он был обязан не столько удаче, сколько... искусству своих рук.
"...Для большего эффекта, или, говоря просто, для большей важности В СВОЕМ КРУГУ, этот господин говорил, по обыкновению, немного в нос и делал различные гримасы, желая, вероятно, показать этим, что он не простой человек, что он имеет знакомства с людьми весьма знатными и что не одни карточные тузы имеют к нему уважение".
В этой апелляции к "своему кругу" ("своему" - для этого именно персонажа) уже обрисовывается та компания шулеров, которая будет орудовать в комедии Гоголя "Игроки". Это ее обозначение здесь, слово: "КРУГ" - накладывается, совпадает с фамилией того самого шулера из гоголевской комедии, к которому Утешительный обращается с репликой о немецком происхождении имени "Аделаида": "КРУГЕЛЬ"!* * *
Мы смогли оценить теперь, какое значение в повести Достоевского имеет противопоставление благородного "аделаидина цвета" - чуть ли не непристойному "аграфенину".
Это противопоставление, повторим, - также принадлежит плану литературной истории. Это - не что иное, как противопоставление "аделаидина цвета"... самому себе: использования его в повестях Панаева "Кошелек" и Бобылева "Купидонов лук" - использованию его в очерке Тургенева "Контора".
Наиболее же интригующим в тургеневском очерке является описание персонажа в "галстухе лилового цвета" - "мальчишки лет пятнадцати".
Литературность этих "лиловых" и красно-лиловых ("цвета аделаида") расцветок костюмов тургеневских персонажей усугубляется... отмеченной в нашей литературе - неупотребительностью этой группы цветов в среде простонародья.
А.И.Куприн (как тут не вспомнить... имя персонажа тургеневского очерка, облаченного в костюм "цвета аделаида": "Купря", "Куприян"!) в своем позднем рассказе "Ночная фиалка" (1931) устами своего героя-рассказчика свидетельствовал:
"А что касается фиолетового цвета, то этого цвета русский народ совсем не знает и нигде не употребляет. Лиловый он еще понимает по сирени, да и то говорит не сиреневый, а синелевый".
Иными словами, лиловый (фиолетовый) цвет представлялся глазу человека из народа - как модификация СИНЕГО ("синелевый"). И это свидетельство позднейшего писателя - обнаруживает... полную невозможность всех этих "лиловых" и "красно-лиловых" галстуков и сюртуков, которыми Тургенев наделяет своих персонажей из крестьянской среды!* * *
И свидетельство это - поддерживается современным Тургеневу изобразительным материалом. Распространенные в его времена лубочные картинки показывают, что в среде простонародья признавались лишь простые, или "основные" цвета (в отличие от смешанных лилового или пурпурного).
Наряды этих тургеневских персонажей, их цвета - принадлежат, таким образом, не плану предметной изобразительности - но плану ЛИТЕРАТУРНОЙ ПОЛЕМИКИ; ориентированы на секрет цвета, "изобретенного" Панаевым в повести 1838 года. Причем имя одного из этих персонажей, как мы видим, говорит о том, что Тургенев - словно бы предвидел появление своего собрата по перу, который несколько десятилетий спустя, в ХХ веке - "разоблачит" литературность, не-реалистичность этих его изобразительных деталей.
К этому же плану, в чем не приходится сомневаться, принадлежит и та вариация названия "цвета Аделаиды", которая употребительна якобы, согласно Тургеневу, в той же крестьянской среде: "ОДЕЛЛОИДА". Используя оба эти варианта слова, Тургенев, в отличие от Панаева ("цвет Аделаиды") и вопреки наличию русского окончания именительного падежа, - делает его... несклоняемым: "...сюртук цвета аделаида..."
Мы недавно столкнулись с аналогичным явлением у Писемского, где несклоняемая форма слова в выражении "фрак, цвета аделаид" - могла восприниматься как падежная форма множественного числа. У Тургенева его странным образом неизменяемая словоформа - также омонимична одной из позиций русской падежной парадигмы: родительному падежу... только существительного МУЖСКОГО рода, "аделаид".
Как тут не вспомнить у Гоголя в "Мертвых душах" знаменитый "Елизаветъ Воробей"!
И снова мы можем наблюдать системность, спланированность всех этих вариаций у разных писателей на протяжении двух десятилетий. Эта транспозиция - напомнит об обратном процессе, происходившем у Гончарова в главе из "Фрегата "Паллада", только в предметной области, а не грамматической: описание одежды мужских персонажей в терминах... женской моды.* * *
Попытаемся теперь разгадать загадку слова "оделлоида", коль скоро мы пришли к выводу, что Тургенев тут (как и Панаев с самим "цветом Аделаиды") - мистифицирует читателя, заявляя о его реальном существовании. Предполагается бытование этого варианта слова - в УСТНОЙ речи крестьянства. Он вводится у писателя оборотом: "...или, КАК У НАС ГОВОРИТСЯ..." ("у нас" - то есть в Орловской губернии, на родине Тургенева).
Мистификация проявляется уже в том, что, повторим, "русский народ ТАКОГО цвета не знает"; не знает, стало быть, он... и такого НАЗВАНИЯ!
Точно такой же авторский комментарий, отсылающий к устному словоупотреблению простонародья (только в данном случае, реальному, а не вымышленному), - получит позднее, в 1851 году написанном рассказе "Бежин луг" реплика крестьянского мальчика:
" - А скажи, пожалуй, Павлуша, - начал Федя, - что, у вас тоже в Шаламове было видать предвиденье-то небесное?
- Как солнца-то не видно стало? Как же".
Из контекста становится, в общем-то, ясно, какой предметный смысл имеет это специфическое выражение. Но Тургенев все равно делает к нему примечание: "Так мужики НАЗЫВАЮТ У НАС солнечное затмение". Как можно видеть, тут пропущено - одно звено, которое действительно следовало бы пояснить: "предвиденьем небесным" орловский мальчик называет то, о чем для нас привычнее слышать и говорить как о "небесном знаменье".
Но все дело заключается в том, что вариант "оделлоида" - не делает В ПРОИЗНОШЕНИИ НИКАКОЙ РАЗНИЦЫ, по сравнению с исходным "аделаида"! Разница становится видна, наглядна - именно в ПИСЬМЕННОЙ, литературной речи. А значит... мнимый "вариант" этот - такая же ЛИТЕРАТУРНАЯ шутка, как и само это, мнимое же, обозначение цвета.
Присмотревшись к нему, мы узнаём в нем - ка-лам-бур; в нем, рассмотренном с этой точки зрения, - легко прочитывается... целая фраза, самостоятельное предложение: "Одел Аида". "Аид" - в античной мифологии, подземное царство мертвых. "Цвет аделаида", таким образом, ассоциируется у автора очерка "Контора"... с АДСКИМ пламенем.
Причем "изорванный сюртук" этого цвета - носит у Тургенева персонаж, которого "в истопники... произвели"!* * *
Сложим вместе то, что напрашивается быть соединенным. "Контора" - в советское время обиходное название КГБ; Варлам Шаламов, чья фамилия совпадает с названием деревни, в которой живет детский персонаж "Бежина луга", - знаменитый писатель-лагерник.
Это можно было бы счесть поразительным совпадением, если бы мы не имели возможности убедиться на многочисленном материале, какую силу в это время в русской литературе вообще, и в данной прослеживаемой нами линии ее преемственности в частности, приобретают предвосхищающие - и литературные, и реально-исторические - реминисценции.
А теперь вернемся к изображению персонажей в расказе "Контора". Один из них - в КРАСНОМ ГАЛСТУХЕ. Как известно, такие "галстухи" носили... пионеры Советского Союза.
Другой же - в ЛИЛОВОМ ГАЛСТУХЕ. По свидетельству Куприна, такой цвет воспринимался в простонародье как "синелевый", синий. И оба эти "галстуха", их цвета, таким образом, составляют у Тургенева единую систему, восходящую к одному и тому же источнику из отдаленного будущего.
Галстуки СИНЕГО цвета - также носили пионеры, "юные пионеры" ГДР, а на ранних этапах существования этой организации - и пионеры старшего возраста, "пионеры-тельмановцы" (позднее их галстуки сменились на наши, красные).
Древне-греческое название, проступающее в тургеневском каламбуре, - одновременно напоминает нам о древнем, древней средиземноморской цивилизации принадлежащем, происхождении "пурпура", стоящего за "цветом Аделаиды".
А если мы возьмем наименование "Аид" в его этимологическом значении: "не-видимый", - то мы различим в этой тургеневской шутке совершенно определенную апелляцию к деянию, десять лет назад совершенному его предшественником Панаевым - давшим в своей повести название... несуществующему цвету; цвету, который, стало быть, - НЕВОЗМОЖНО УВИДЕТЬ.
"Одел Аида" - означает, таким образом: одел платье, выкрашенное... "невидимым цветом"; вообще: платье - которое... нельзя увидеть; одевший которое - обречен щеголять... голым, без ничего! И в каламбуре этом, тем самым, проступает - сюжет знаменитой сказки, напечатанной Г.-Х.Андресеном в своем сборнике сказок ровно десять лет до написания тургеневского очерка, в 1837 году (и - в тот же год, когда была написана повесть "Кошелек", когда овдовела королева Аделаида...): "Новое платье короля".* * *
А теперь спросим себя, что может означать выражение, отнесенное Тургеневым к пятнадцатилетнему крестьянскому мальчишке в "галстухе лилового цвета": "вероятно, сын аристократа среди дворней"?
Быть может, этот "аристократизм" заключается в том, что он - сам или его отец - является... незаконнорожденным сыном умершего барина?
И тогда...
В.Н.Турбин в своем этюде об "аделаидином цвете" в повести Достоевского "Село Степанчиково и его обитатели", как мы видели, делал особый акцент на генеалогии персонажа, который разглагольствует об "аделаидином цвете", - лакея Видоплясова в творчестве Достоевского.
Отдаленный его потомок - лакей Смердяков, незаконнорожденный сын Федора Павловича Карамазова от Лизаветы Смердящей в романе "Братья Карамазовы".
Мы-то думали, что он в этом романе - впервые и появился.
А он вот где - щеголяет в своем "лиловом галстухе" (то есть - почти "аделаидина цвета") в очерке Тургенева 1847 года; пробрался каким-то образом лет на тридцать назад.
Ну да, естественно: ведь в романе Достоевского он станет, так сказать... "Павликом Морозовым XIX века"; убьет отца, исходя из идеологических соображений...
|