За тёмными стёклами бесновалась и бушевала вьюга. "Вью-ю-ю, вью-ю-ю", — слышалось в комнате. Ветки деревьев мягко, олиствлённо стучали в окно. Иногда о стекло плескала вода — дождь всё начинался и никак не мог начаться. В общем, погодка была та ещё. Под стать ей комната общежития была наполнена кашлем всех обертонов.
     Тим лежал на диване, укрытый толстым одеялом, и догрипповывал. Шея была замотана тёплым шарфом в три слоя, из-под одеяла просачивался терпкий запах горчицы и потных подмышек. На тумбочке в изголовье стоял стакан с горячим чаем, лежал градусник, полусъеденный апельсин и несколько пустых упаковок из-под лекарств, надо всем этим возвышалась мензурка. Газетная вырезка со статьёй "О вреде самолечения" была вся закапана чаем, капельки блестели и на кожаном валике дивана, там, где он не был закрыт подушкой. Попробуйте-ка пить чай, не поднимая головы! Подушке, впрочем, тоже досталась своя доля влаги.
     Температура больного была невысока, в основном, мучил кашель. Настроение было подавленное. Горячий чай помогал незначительно, временно, к тому же катастрофически быстро остывал и был теперь скорее тёплым, чем горячим. Нужны средства покардинальнее. Да, этого Ника только за смертью посылать!
     За стеной слабо слышалась весёлая музыка. Соседи, скорее всего, даже и не подозревали о мающемся страдальце. Во всяком случае, никто из них не заглядывал сюда всю ту неделю, пока продолжалась болезнь. Им просто ничего не было нужно, а как там поживают их соседи — это вопрос десятый.
     Время тянулось томительно. Наконец, одни из шагов, время от времени стучавших по коридору, смолкли как раз у двери. Дверь отворилась.
     — Ноги! — крикнул Тим и сдался очередному приступу кашля, который пришлось залить тепловатым уже чаем. — Ноги вытирай, — продолжал он, смачно вытерев рот рукой. — Милка без тебя приходила, полы с хлоркой помыла.
     Ник (а это был именно он) послушно зашаркал ногами о коврик. Затем зашёл в комнату и закрыл дверь. Он был в синей болоньевой куртке, с которой скатывались крупные капли воды, чёрная кепка была натянута на лоб, шея и даже челюсть замотаны шарфом. Для полноты инкогнито не хватало разве что мотоциклетных очков-консервов. Повесив принесённые с собой тяжёлые авоськи на спинку стула, пришедший отошёл к шкафу и стал разоблачаться.
     — Принёс? — с нетерпением спросил больной. — Давай скорее!
     Ник, ещё не успевший освободиться от ботинок, вытащил из авоськи красочный журнал на глянцевой бумаге и, широко шагнув, чтобы было меньше следов, подал его другу. Настало время поиска тапочек.
     — Что это такое? — с недоумением спросил Тим. — Зачем это? Плэйбой, что ли? Ты же должен был другое притащить.
     — Что именно? — голос курьера звучал подозрительно невинно.
     — То, что доктор прописал. Грудной сбор номер четыре, — и Тим потянулся за стаканом, отхлебнул последний глоток безнадёжно остывшего уже напитка.
     — Это он и есть. Видишь, с четвёртым номером собрались, не меньше? И числом их тоже четыре.
     Последний глоток не дошёл до желудка и крупными кляксами растёкся по глянцевой странице "грудного сбора". Освободившись от жидкости во рту, Тим немного пофыркал и сразу почувствовал, что кашель отступил.
     — Доктор велел тебя развлекать, помнишь? — спросил Ник. — После гриппа всегда депрессия бывает, жить не хочется, вот я и стараюсь.
     — Но где ты этот журнальчик взял? Поздно уже, и в аптеке их разве продают?
     — Это я ещё днём запасся. Знал, что ты меня вечером за этой четвёркой погонишь.
     — Ладно, считай, развеселил. А само снадобье принёс?
     — Ясное дело. Смех смехом, а дело делом. Вот он, — и на свет вынырнула коробочка, приятно пахнущая эфирными маслами.
     — Так поди на кухню и завари, — прозвучала команда. — Видишь — пить мне нечего.
     Ник взял с полки большую эмалированную кружку и направился к двери, но его догнал голос друга.
     — Не вздумай Милке всё перепоручить! Хватит того, что она сегодня полы у нас помыла.
     — Да она же всегда нам свою помощь предлагает… — по растерянному голосу нетрудно было догадаться о намерениях студента.
     — Она предлагает, а ты не злоупотребляй. Не хватает только, чтобы Милка пожалела о своём радушии. Ей и о Зайце заботиться надо, и твою работу она выполняй, подрабатывай на жизнь, да вдобавок ещё и учись! Чего тут сложного — траву заварить? На коробке, небось, инструкция написана. Химик ты или нет, в конце концов?
     — А если я заварю, а она попоить тебя захочет?
     — Это можно. Только вперёд напомни ей о Зайце — одобрит ли он такое милосердие. И что я ещё малость заразный, напомни.
     — А при чём тут Заяц — ты же лежишь почти что одетый?
     — Но под одеждой я всё-таки того. — Ник прыснул. — Небольшая смехотерапия тебе тоже не повредит. Ладно, иди, только перчатку возьми или подставку, а то горячую кружку не донесёшь.
     Друг ушёл. В комнате воцарилась тишина, время от времени нарушаемая покашливанием. Что-то не удовлетворяло больного, его взгляд беспорядочно блуждал по комнате, пока вдруг не остановился на авоськах, всё ещё висевших на спинке стула.
     В самом деле, Ник вошёл в комнату с двумя тяжёлыми авоськами в руках, а появились из них пока только журнальчик да коробочка. Денег у него было в обрез — негусты студенческие финансы. Вечер тёмный, непогожий… Что же там, невынутое, в этих авоськах?
     Больной попробовал дотянуться рукой и не смог. Вторая, более энергичная попытка чуть было не сбросила его с дивана и вызвала бурный приступ кашля. Немного успокоившись, Тим стал подтягивать коврик из-под стула. Авоськи сами поплыли к нему в руки.
     Что же в них такое? Так, по две папки в каждой. Солидных, картонных, с надписью "Дело" и тесёмками. Немножко забрызганы водой. В папках что-то весомое, вероятно, бумага. В общем, четыре увесистых "кирпича".
     Всё это настолько не выглядело личным, что студент начал смело развязывать тесёмки. Не выглядело это и свежекупленным. Время достаточно позднее. Где же Ник смог разжиться этим? Может, зашёл к друзьям по общаге или случайно встретил знакомого на улице? Но со студенческим бытом эти "кирпичи" как-то не очень вязались.
     Наконец тесёмки разлетелись, крышка отошла, и в руках Тима оказалась пачка бумаги с чем-то напечатанным. "Лазерный принтер", — подумал любопытный больной и посмотрел на заголовок. "Глава 3. Основы термохимической электрокинетики". Дальше шёл текст, густо уснащённый формулами. Тим полистал. Если бы не формат бумаги, можно было бы принять за монографию или учебник. Не все студенты знают, что учебники рождаются из таких вот рукописей, машинописей, принтерописей, как называет их Катаев.
     Фамилии автора нигде не просматривалось. Тим начал бороться с остальными тесёмками. Кашель на время притих, подмятый любопытством. Главы 4, 2, 5. Да, по названиям глав вырисовывается именно учебник — учебник термофизической химии. Такой курс у них читался. Да, но где же первая глава? И откуда у Никифора всё это? Тот, как назло, задерживался. То ли расплескал кипяток, то ли любезничал с девчонками, то ли показывал им очередной фирменный "щупок". С тех пор, как друзья попались на умении "завести" любую девчонку, от них не было проходу, покажи, да покажи. Ничего не попишешь, приходится ждать. Предмет, по которому учебник, друзьям предстояло сдавать в сессию, поэтому Тим начал читать рукопись со второй главы.
     За этим занятием его и застал Ник, осторожно неся в руках кружку, исторгавшую клубы пара и приятный запах эфирных масел. Он поставил её на тумбочку и осторожно выдернул полотенце, предохранявшее руки от ожога. Больной потянулся к кружке рукой, не отрываясь от чтения.
     — Осторожно, — предупредил Ник. — Она горячая. Лучше подожди немножко или дай я перелью в стакан.
     — Опечатка! — торжествующе сказал больной. — Не надо, он толстостенный, ещё лопнет. Здесь у интеграла один предел стоит, а другого нет. Ладно, лей, только ложкой болтай, чтобы стакан равномерно прогревался. Откуда у тебя это?
     — Как — откуда? — не понял травовар. — Сам же велел заварить на кухне. Никто мне не помогал, будь спокоен. Только Верка пустила газ во всю мощь, чтобы быстрее закипело, ей конфорка была нужна.
     — Хорошо бы, чтобы ей наш диван понадобился — она бы живо меня на ноги поставила. Да не об отваре я, а о вот этих папках.
     — А что в них?
     — Принёс, а не знаешь? Или в "Поле чудес" играл: сто баксов, и мы не открываем этот ящик? Учебник это, вернее, рукопись учебника.
     — Учебник? — удивился Ник. — Я думал, ребята просто бумагу с кафедры воруют. А там точно учебник? Может, ошибаешься?
     — Объясни по порядку: какие ребята, какая бумага и откуда воруют? Или мы с тобой не частные детективы, чтобы точные факты не ценить: "Они встретились, она сказала, он передал"?
     — Мюллер, — узнал Ник. — Да я и хотел сразу рассказать, а ты — вари, да вари тебе это зелье. Как, кстати, помогает?
     Тим, со стаканом в руках, кивнул и осторожно, чтобы не обжечься, набрал ещё один рот отвара для постепенного низвержения в желудок.
     — Так вот, иду я, стало быть, из аптеки сюда, в общагу. Тороплюсь — ты тут у меня помираешь. Решил срезать угол, пролез в щель ограды и стал огибать наш корпус с восточной стороны. Темно, фонарь тусклый горит, корпус весь уже тёмный. Вдруг смотрю — в одном окне какой-то слабый свет. Не такой, когда люстры горят, а много тусклее. То ли с фонариком внутри кто бродит, то ли настольную лампу на пол поставили, не разберёшь. Там же стекло такое затейливое, "метелица" называется.
     — Бр-р, не напоминай мне о зиме с её холодами. — Больной набрал полный рот отвара и чуть было не обжёгся.
     — Ну, тогда считай, что стекло матовое. И вот появляется на нём силуэт и манит меня к себе пальцем.
     — Зачем, интересно, ты ему понадобился?
     — Подожди, не перебивай. Я только потом сообразил, что лица моего он не видел. Во-первых, стекло такое… ну, в общем, матовое. Во-вторых, я в это время против ветра шёл, да и дождь начинался, ну и поднял воротник, кепку поглубже надвинул, шарфом замотался. В общем, тот, чей силуэт, видел только мой силуэт.
     — Та-ак… И что же, всё это — от того силуэта твоему силуэту?
     — Да почти что так. Подошёл я к окну, хотел разглядеть его получше да спросить, чего ему надобно, как вдруг в открытую форточку вылезает папка. Я её еле успел подхватить, а то бы она мне голову расплющила. Пришлось бы тебе срочно выздоравливать и диван для меня освобождать.
     — Ну хорошо, подхватил папку, а дальше чего?
     — А дальше таким же макаром полезла вторая и пошло-поехало. Я знай успевал их в авоськи толкать, рот раскрыть некогда было. А вылезла последняя — форточка закрылась, свет потух, силуэт пропал.
     — И что — ни единого слова, ни спасибо, ни пожалуйста?
     — Нет, я ничего не слышал. Сразу вспомнил, как Фёдор рассказывал, как он у каких-то ребят через форточку бумагу покупал. Ему для курсовой нужна была, а им, наоборот, деньги для чего-то, ну и торганули они через окошко. Я подумал, что это похожий случай. Кто-то уже заплатил или позже заплатит, а меня за него приняли. Ну, я ноги в руки и сюда, покуда настоящий хозяин бумаги не появился. А что? Юридически это считается даром. Я для верности пойду, у девчонок с юридического проконсультируюсь. В крайнем случае, бумагу можно будет вернуть на кафедру.
     — Пойдёшь ты сейчас, положим, не к девчонкам, а ужин готовить. Но это — не бумага. То есть не чистая бумага. Это, скорее всего, учебник. Смотри, — и Тим пододвинул папки Нику.
     Двух мнений не сложилось — действительно, учебник. С задачами, упражнениями и ответами. Здорово!
     — А я думал — бумага… Что же теперь делать?
     Тим отхлебнул целительного ароматного снадобья.
     — Восстановим сперва картину произошедшего. Что мы имеем? Некто забирается на кафедру… Какую, кстати? Что это за окно?
     — Третье по восточной стороне, если считать от севера.
     — Это… Это… Чёрт, сколько же там окон? Кажется, это кафедра термохимии. Да, так некто с фонариком забирается на кафедру термохимии, открывает форточку, дожидается сообщника, за которого принимает тебя, и подаёт ему через эту форточку все главы учебника, кроме первой. — Тим посмотрел в последнюю папку. — Да, все, тут предметный указатель и оглавление. Потом закрывает форточку, гасит фонарь и сматывается. А настоящий сообщник… сообщник, наверное, и сейчас под окнами ждёт.
     — Почему же он не подал мне и первую главу?
     — Чтобы авоськи не лопнули. — Тим хохотнул и кашлянул. — Мало тебе этого, что ли? Приучайся сам мыслить дедуктивно, друг мой, ведь это дело именно тебе придётся распутывать, я пока вне игры. Что сам думаешь?
     — Он, наверное, оставил первую папку на месте. Но это не имеет смысла. Вероятно, унёс с собой.
     — А почему же он не унёс всё?
     — Тяжело, наверное.
     — Конечно, тяжеловато, но вполне уносимо в одиночку. Ты же не надорвался. Нет, сообщников на такое дело только из-за тяжести не привлекают. Ещё версии есть?
     — Он, наверное, пошёл через вахту с папкой подмышкой. Нет, скорее всего, с портфелем. Или с кейсом. В общем, с тем, что внимания не привлекает и в чём одна папочка незаметно уместится. Вышел и… Понял! Значит, правильно я тогда взял ноги в руки.
     — Этого у тебя не оспоришь. Кстати, тебе по пути никто не попадался? Я имею в виду — после твоей загрузки?
     — На территории городка — никто. Если, конечно, не прятался под кустами, подальше от фонарей. А когда вышел за ограду, случайные прохожие, конечно, попадались. Да, ещё в аптеке я доцента Шелупанова встретил, он стоял в конце очереди, а я — в начале.
     — Это нам ничего не даёт. Раз фигурант не мог тащить рукопись через вахту, значит, она чужая, то есть краденая. И нам надо установить законного владельца, то есть автора, и вернуть ему украденное, разыскав вперёд первую папку. И всё это ложится на тебя, друг мой. — Тим закашлялся и допил отвар. — Подсказать, с чего начать, или сам всё сделаешь от начала и до конца?
     — Давай вместе подумаем, а?
     — Ладно, долей мне в стакан остатки. Спасибо. Наметим план вчерне, а дальше ты будешь по обстоятельствам действовать. Сначала выясни, кто из преподавателей написал учебник.
     — Как же я выясню, они же студентам не докладывают? Если напишут и издадут, то в начале курса на лекции рекомендуют. Но нам, помнишь, ничего не рекомендовали. Бурыч на семинаре сказал, что какие-то файлы есть на дискетах, но их никто не смотрел.
     — На то мы и частные детективы, чтобы узнавать то, о чём студентам не говорят. Способов косвенного опроса есть масса. Например, заходишь в любое издательство — нынче их много развелось — берёшь рекламные листовки и идёшь с ними на кафедру. Так, мол, и так, это мне на улице рекламный агент всучил, мне, студенту, ни к чему, может, кому из преподов понадобится. Кто-нибудь да скажет: мол, Иванов учебник пишет, положи-ка ему на стол. Или другой вариант. Получаешь ты из Урюпинска электронную почту с предложением купить крупную партию учебников на ту же тему, идёшь на кафедру…
     — Да кто ж мне пришлёт такую почту? И потом — разве в Урюпинске издают учебники?
     — Экий ты, братец, недогадливый, всё тебе растолки да в рот всыпь. Любой город возьми, где университет есть. И не надейся на случайность, а сваргань это сообщение себе сам. Возьми за образец любую рекламную рассылку. Так вот, показываешь ты рекламу на кафедре… только распечатай хорошенько, на лазерном принтере, люди печатному шрифту верят — а тебе и говорят: мы, мол, сами с усами, вон, Иванов скоро свой учебник издаст, его тиражом мы весь твой Урюпинск закидаем.
     — Ты же говорил — любой университетский город.
     — Ну, это я фигурально. Урюпинск означает любой заштатный город, не знаешь, что ли? Главное — фамилию автора выяснить. Идёшь к нему и просишь уточнить вот этот интеграл. Видишь — один предел есть, а второго нет. Скажешь, мол, в одних книжках так написано, в других — эдак. В памяти такое не держат, ясное дело, полезет в шкаф, в стол или откуда там у него эти папки свистнули. А там — пусто. Ну, конечно, скандал, крик, декан прибежит, комендант, зав. кафедрой забеспокоится. Тебе тогда нужно незаметно смыться с ценной информацией — кто автор.
     — А интеграл?
     — Бог с ним, с этим интегралом, разберёмся как-нибудь сами. И подумаем, как вернуть автору авторово.
     — Может, просто принести и отдать?
     — Смотря кто он. Один поймёт и поверит, а другой может и нас в краже заподозрить. Или в букнэппинге — типа киднэппинга, когда похищают ребёнка и требуют выкуп. Особенно если они сразу назначат вознаграждение за возвращение. Сам не решай, посоветуйся вперёд со мной.
     — А как быть с первой главой?
     — Да, это меня тоже беспокоит. Параллельно будем её искать.
     — Как?
     — Сперва зададимся вопросом: что сделал злоумышленник с рукописью? Вернее, намеревался сделать, поскольку ты ему помешал.
     — Как что? Украсть, конечно!
     — Да, но украсть книгу можно по-разному. Скажем, обычная кража, когда воруют один экземпляр, чтобы не покупать его за деньги. Полная кража, когда изымают все экземпляры рукописи вместе с дискетами, ничего не оставляя автору. Это уже типа диверсии, шантажа, а то ещё можно и плагиат учинить, издать книгу под своим именем. Наконец, кража только информации, когда украденное копируют и возвращают, может даже, незаметно. Я, правда, не представляю, зачем копировать рукопись, если книгу через короткое время можно будет свободно купить. Это ведь не шпионские материалы, а ксерокопия дороже типографской печати. Кстати, что бы ты сделал, если бы передал краденую вещь сообщнику, а он потом отрицал бы, что получил?
     — Не поверил бы. Подумал бы, что врёт.
     — А он стоит на своём. Твои действия?
     — Морду бы набил предателю. Взял, так отдавай!
     — Правильно, это в русле их нравов. Поэтому присматривайся к студентам со свежими следами драки. Поинтересуйся у Минервы Степановны, не забюллетенил ли кто. Вы ведь с ней большие приятели.
     — Да какие там большие, жуть как надоело мне документы за декана подписывать. Раньше думал, что это здорово — овладел рукой декана и обломился тебе кусочек декановой власти. А сейчас вижу — каторга, да и только. Люди подозрительно даже настоящую подпись разглядывают, декану звонят, зачитывают документы вслух, интересуются, подписывал ли он их. Всё это страшно Вениамина Эдуардовича нервирует. А бывает, что он подписывает, не читая, и потом не может толком ответить на запрос. Если прочитанный документ ему нравится, говорит "да, подписывал", если нет — "нет, не подписывал, недоразумение". Минерва Степановна говорила, что он эдаким макаром отменил пару своих документов и дал силу нескольким моим.
     — Ладно, если, чтобы узнать о внезапно забюллетенивших, нужно что-то подписать, то подпиши, не ссорься с секретаршей. Далее. На вахте посмотри, кто последним сдавал ключ от кафедры. Покрутись на ней, послушай разговоры, посетуй, что нет учебника, если получится без напряга.
     — А что сделать с тем, кто последним уходил? Взять под наблюдение?
     — Нет, не надо. Навыков наружной слежки у тебя нет, к тому же, если вор спокойно вышел через вахту, это ещё не значит, что он не пользовался вторым ключом или отмычкой и честно расписался в журнале. Мы потом его иначе обработаем.
     — Это всё общие вещи. А спецтрюки какие-нибудь применять будем? Ведь все частные детективы, о которых я читал, имеют в запасе что-то своё, фирменное.
     — Да не мешало бы. Слушай, папка ни одна не развязалась, пока ты их ловил?
     — Нет, ни одна.
     — Но могла. Могла ведь? Листы рассыпались бы, а при тусклом свете их разве соберёшь? В общем, вот тебе несколько листов, — Тим выдернул их из папки. — Бросишь под тем окном, когда поблизости никого не будет, а потом навяжешься к кому-нибудь в компанию, кто мимо пойдёт, обратишь внимание, уговоришь сдать на вахту. Пусть комендант все кафедры проинформирует. Главное, о том самом окне никому не говори, листки ведь могли слететь сверху, да откуда угодно, и держись в тени. Пусть этот кто-то засветится, а ты наблюдай со стороны. Осложнится обстановка — действуй по обстоятельствам. При первой возможности лети сюда и докладывай. А сейчас иди, готовь ужин.
     Тим опустился на подушки и стал ритмично дышать, не давая подступать кашлю. Ник взял кастрюлю и пошёл на кухню. Приказа не пользоваться помощью Милы в приготовлении ужина он не получал.

     На другой день Ник поднялся рано — больной друг ещё ворочался в горячечном сне. Нарезая на кухне бутерброды на весь день и готовя целительный отвар, он вдруг подумал, что бросать на мокрую землю листки из папки не стоит: всё-таки, это чужое имущество, запачкается, пропадёт, улетит с ветерком. Лучше отксерить. Что ж, запас времени есть, а Нина работает на своём ксероксе и по утрам, до занятий.
     "Собачья аптека", в которой предстояло обтяпать это нехитрое дельце, находилась поблизости. Раскланявшись со старым доцентом Шелупановым, выходящим из дверей с большим пакетом собачьего корма, Ник нырнул в маленькое помещение, пропахшее протухшей рыбой, и подошёл к ксероксу.
     Нина выглядела невыспавшейся. Это, впрочем, не помешало вслед за приветствием выскочить и комплименту. Чтобы расшевелить девушку, Ник вкратце поведал ей происшедшую с ним историю. О других, кроме листометания, поручениях Тима он умолчал, зато приналёг на то, что расследование ложится только на его плечи — друг с детективными дарованиями из-за болезни помочь ему не сможет.
     Ксерокс тем временем делал своё ворчливое дело. Яркие всполохи света вылетали из-под приподнимаемой крышки, со сдержанным шуршанием падали в лоток ещё тёплые листки. Когда рассказ о планах бравого детектива Ника подошёл к концу, остановился и аппарат. Вернув заказчику последний лист оригинала из-под крышки, Нина сунула руку в лоток. Она давно репетировала этот эффектный жест одномоментного разделения двух копий, когда одна рука выхватывает нечётные листы и подаёт клиенту одну копию, а вторая сгребает оставшиеся, то есть чётные, и вынимает готовую вторую копию. Фокус, да и только! На этот раз вторая рука осталась без работы — Нику нужен был только один экземпляр. Расплатившись, он посмотрел на часы: до лекции оставалось полчаса, а сделать предстоит ещё многое.
     — Пока! — сказал он. — Встретимся на лекции. Занять тебе местечко?
     — Не надо, спасибо. Салют!
     Задумчиво посмотрев вслед удаляющемуся сыщику, девушка порылась в сумочке и бросила в прорезь матрёшки, используемой вместо кассы, несколько своих монеток. Достала из лотка оставшиеся листки и, взглянув на часики и порадовавшись отсутствию клиентуры, начала читать.

     Бодро помахивая кейсом и прикидывая, не удастся ли закончить расследование этого дела к большой перемене, чтобы пообедать в общежитии "со щитом", наш герой шёл в учебный корпус. Вдруг резко остановился и хлопнул себя по лбу. Ведь он идёт по дорожке, ведущей вдоль западного крыла, а ему нужно восточное. Пришлось вернуться назад. Подлиннее, конечно, дорога, зато в полном одиночестве — студенты-торопыжки спешат кратчайшим путём. Впрочем, пока ещё не спешат — до лекции рановато, а детективных поручений у них нет. Но ведь и славы детективной не будет.
     Хотя и ему до славы ещё далеко. Расследование Ник начал с самостийно придуманного трюка. Отксеренные листы он не положил в кейс, а приложил к нему снаружи и прижал указательным пальцем. Так обычно носят "дипломаты" с ненадёжным запором — палец подстраховывает замок. Но сейчас пальцу была уготована иная, почти противоположная роль.
     Ник шёл спокойно, неторопливым шагом, не вертя головой по сторонам. Он, правда, пробежался (но всего лишь глазами) по стёжке, по которой вчера подходил к тому самому окну — нет ли следов. Какие-то следы на мокрой ещё траве были заметны, что кто-то шёл здесь, но кто именно — поди узнай. Тем более, что сыщик сменил вчерашние ботинки на штиблеты и отличить свои вчерашние следы от сегодняшних не мог. Продуваются, конечно, ноги насквозь, носочный запах стреляет на метр-другой на каждом шагу, но ведь большой грязи нет, ходить можно.
     Поблизости лежал большой валун. Отлично! Ноги как бы невзначай поднесли хозяина к нему вплотную, настолько вплотную, что при попытке сделать очередной шаг штиблет чиркнул по камню. Ник артистически взмахнул свободной рукой и громко чертыхнулся — по легенде он потерял равновесие и чуть было не упал. Тем временем указательный палец другой руки отошёл в сторону, давая листкам упасть. Никто не окликнул нашего героя, не указал на потерю. Трюк удался. Вернее, полтрюка.
     Обогнув корпус, студент вышел к центральному входу. Вот и будка вахтёра. То, что лежит на подоконнике (или как там ещё называется эта дощечка, прибитая под окошком, через которое вахтёр общается с людьми), наверное, и есть тот самый вахтенный журнал, в котором расписываются сдающие и получающие ключи. Да, незаметно посмотреть не удастся, надо входить в контакт. Может, сыграть роль своего человека?
     — Здравствуйте… — Ник набрал воздуха на полное приветствие "своего человека", но пока звучало первое слово, понял, что имени-отчества вахтёрши он не знает. Роль "бывалого" срывалась. Пришлось именно-отчественный воздух просто выдохнуть. Ник постарался сделать это с шумом, чтобы, если вахтёрша глуховата, ей послышалось бы полное приветствие. Но очки ведь говорят не о глухоте…
     — Здравствуй, сынок! Тебе какой ключ нужен? Да не листай ты журнал, он на нужной странице открыт.
     Ответа на вопрос не последовало. Тётка сдвинула очки на лоб и внимательно посмотрела на стоящего перед ней с неловким видом молодого человека.
     — Ты кто же такой будешь? Не признаю я тебя что-то… Новый преподаватель, что ли? Фамилия твоя как? — Её рука потянулась к тетради, на обложке которой значилось "Кому какие ключи".
     Эта тетрадь напрочь рушила всю легенду. Быть пойманным с поличным на самозванстве не хотелось. Ник мотнул головой.
     — Лаборант или аспирант? — продолжался допрос. — Тогда кто?
     — Студент я, — выдавил Ник.
     — Студент?! — в этом слове уместилась целая гамма пёстрых чувств, над которыми главенствовало разочарование. — А здоровкаешься тогда зачем? Ключ, небось, хотел обманом взять?
     — Так ведь здоровье — оно никому не помешает, — защищался незадачливый сыщик. — А ключ вы мне сами предложили, я даже и не говорил ничего.
     — Не говорил, так я тебе и поверила! А за журнал кто взялся, словно расписаться хотел, а?
     У Ника мелькнула в голове мысль расписаться в журнале за декана и посмотреть, какое лицо станет тогда у старой ведьмы. Нет, нельзя, загубит эту часть операции. Надо попробовать иначе.
     — Вот из-за журнала меня комендант к вам и прислал, — принялся импровизировать он. — Многие в нём расписываются неразборчиво, а это против правил. Калина Мефодьевич просит вас следить, чтобы люди свои фамилии разборчиво писали.
     — Комендант? — удивилась вахтёрша. — Да он только что здесь сидел и мне ничего не сказал. А где ты его видел? — перешла она в наступление.
     Оборона не выходила — было неизвестно, в какую сторону ушёл комендант. Если вглубь корпуса, то нелогично являться с поручением от него снаружи. Оставалось контрнаступление.
     — Вот, например, эта подпись. — Конечно же, палец Ника нашёл "Кафедру термохимии", а лист он уже перевернул на вчерашнее число. — Кто это сдавал ключи вчера, почему полную фамилию не вывел?
     Тётка опустила было очки на глаза, но, услышав "вчера", снова подняла их на лоб.
     — А вчера не я дежурила, а сменщик. За него я не в ответе. Сегодня — изволь, буду людей настраивать на разборчивость. А вчера — уж извини. Пусть комендант это моему сменщику вчера и скажет.
     Надо было уходить, пока снова не возник вопрос о невесть где виденном коменданте. Улов был скромный — неразборчивая подпись. На всякий случай, выйдя из корпуса, Ник вытащил зачётку (он не брал её с собой специально, она просто хранилась в кейсе, которым пользовались нечасто) и полистал. Нет, ни одна подпись не походила на запомненную.
     Времени до первой пары оставалось всё меньше и меньше. На дорожках, ведущих ко входу, показались студенты и преподаватели, замелькали знакомые лица, зазвучали приветствия. Но, хотя знакомые и были, попутчиков для выполнения второй части спецтрюка не находилось. Все шли почему-то к корпусу. Никто не нагонял Ника, как тот ни вертел головой. Сообразив, в чём дело, студент решил обогнуть здание с западной стороны и медленным шагом пойти по той самой дорожке — авось, кто и нагонит. Посмотрев на часы и снова прижав кейс пальцем, наш герой сделал спринтерский рывок и, мгновенно сбросив скорость, пошёл прогулочным шагом никуда не спешащего студента. Почти по Честертону, странные шаги, правда?
     Сзади по-прежнему нагоняя не было. Но вот спереди, сквозь кустарник, замаячил силуэт человека, стоящего где-то в районе валуна. Пришлось снова сделать рывок — как бы тот не ушёл, не выполнив возлагавшейся на него роли, покуда ему не ведомой.
     Подбежав поближе, Ник узнал доцента Шелупанова. На этот раз в руках у него был не собачий корм, а потёртый "дипломат" образца прошлого века. Хозяин почему-то держал его обеими руками и страшно обрадовался, увидев студента.
     — А-а, это ты, дружок! Виделись… Слушай, помоги мне собрать с земли листки. Подагра меня мучит с радикулитом на пару, никак не могу ни нагнуться, ни на колено встать. Жду-пожду — никто не идёт.
     Шелупанов, по-видимому, честно споткнулся о тот же валун. Цепкий глаз сыщика выхватил такую деталь: доцентские бумажки лежали впереди валуна по ходу движения, а его собственные, подкидные, — позади и чуть в стороне. Это потому что он перед спотыканием сбросил скорость и отвёл руку с кейсом назад. Доцент же скромной скорости своей, понятное дело, не сбрасывал, да вдобавок, небось, выбросил обе руки вперёд на случай падения. Как это кстати!
     — Конечно, Аристарх Афанасьевич, в один момент всё соберу, — засуетился Ник вокруг валуна. — Получите всё в целости и сохранности. — Он незаметно поднял свой подкид и положил его сверху. — Вот, возьмите, пожалуйста.
     Доцент распахнул кейс перед протянутой пачкой. Ник вдруг вспомнил, как в подобной ситуации Нумер посмотрел прямо в глаза преподавателю и проникновенно-интимно полуспросил-полупожелал: "Зачёт?". Но сейчас дело было поважнее ординарного зачёта, сейчас дело раскручивалось детективное. Что же он не смотрит на бумажки?
     — Спасибо, голубчик. Клади прямо сюда.
     — А вы разве вперёд не посмотрите, Аристарх Афанасьевич? — забеспокоился помощник. — Там, небось, всё перепуталось, смешалось в беспорядке.
     — На кафедре посмотрю, в свободный часок. Клади скорее. Ещё раз спасибо. Ты тоже в корпус идёшь? Дай-ка я на тебя обопрусь, не возражаешь? В моём возрасте да на такой валун напороться — удовольствие не из приятных.
     Ник медленно шагал, прогибаясь под тяжестью второго тела. Вот, наконец, и вахта. Чёрт, надо думать о продолжении расследования, начавшегося так неудачно, а тут приходится прикидывать, как поделикатнее освободиться от непрошеной нагрузки.
     — Мне — в деканат, — сказал грузный доцент, чуть не защемив студенту шею, чтобы посмотреть на часы. — Тебе, надеюсь, тоже? Декана сегодня нет, Минерва Степановна будет рада.
     Ник чуть было не взвыл при одной мысли о красной папке с тиснёной надписью "На подпись", но вовремя вспомнил, что посещение деканата тоже входит в план расследования. Пришлось подниматься по лестнице, краснея и пыхтя от натуги.
     Наверное, никогда ещё наш герой с такой радостью не переступал порог любезного студенческому сердцу деканата. Жалобно скрипнув, диван принял на себя грузное тело. Доцент сразу потребовал ведомости на какую-то практику с мудрёным названием (не то предквалификационную, не то послесертификационную). Пока секретарша лазила в шкаф и рылась там, сыщик наскоро продумал план действий, а также накрыл ненавистную подписную папку какими-то столовыми бумажками.
     Подав Шелупанову ведомости, которые он тут же взялся просматривать, секретарша вопросительно посмотрела на Ника.
     — Я к вам от лица общественности, Минерва Степановна. Мы, студенты, создаём фонд помощи забюллетенившим. — Представление об облике болящего Тимофея придавало словам убедительности. — Теперь каждый день перед занятиями к вам будет приходить дежурный студент и спрашивать, не забюллетенил ли кто. Сегодня дежурю я. Как там у нас, все здоровы?
     — Как там у ВАС? — переспросила женщина. — Но ведь у вас же, не у меня. Кто в группе болен, тому и помогайте. Вы, чай, лучше меня знаете, кто болен, а кто прогуливает.
     — Да ведь это только через два часа выяснится, Минерва Степановна. Сейчас у нас лекция, на которую многие не ходят. — Ник прикусил язык, но было поздно. — После лекции семинар, только тогда мы соберёмся и пересчитаемся. А если вы сейчас скажете, кто бюллетенит, мы бы уже сейчас скинулись и послали человека за апельсинами.
     — Какие вы заботливые! — по тону секретарши нельзя было разобрать, восхищается она студентами или иронизирует, но тетрадь в клеёнчатом переплёте всё же взяла и раскрыла, палец побежал по строчкам. — Так, по состоянию на вчерашнее число болен твой дружок Тимофей…
     — Да мне сегодняшняя информация нужна, Минерва Степановна! А про Тимофея я и так знаю, в одной ведь комнате живём.
     — Сегодняшняя? — Она закрыла тетрадь и сняла очки. — Да откуда же я, миленький, могу это знать? Пейджеров нам пока что не выдают. В конце дня приходи, может, чего и выяснится.
     Как уже говорилось, наш герой хотел завершить расследование к большой перемене. И ему очень не понравилось слово "может". К тому же в конце дня могла потолстеть папочка "На подпись" со всеми вытекающими из неё последствиями.
     — Как же так, Минерва Степановна? Разве студент не обязан сообщить о своей болезни как можно более заблагодя?
     — На этот счёт есть распоряжение декана. Заболевший студент обязан уведомить деканат в течение рабочего дня в случае лёгкого заболевания и как только сможет он или его родственники — в случае тяжёлого. Да что я тебе объясняю, — секретарша перешла на шёпот, озираясь в сторону шуршащего ведомостями доцента, — ты же сам эту бумагу подписывал. А Вениамин Эдуардович потом сказал — правильно, так и надо.
     — Вот именно — так им и надо! — послышался густой голос доцента Шелупанова. Сдвинув очки на лоб, он, видно, решил дать глазам передохнуть и поучаствовать в общем разговоре, недопоняв, правда, последнюю фразу. — Мы тут с прогульщиками нянчимся, милость к падшим в постель проявляем, видишь ли, а студенты, бывает, и сами себя калечат. Вот иду я вчера под вечер мимо нашей ограды. Стемнело уже. — Ник навострил уши. — Корпус почти весь уже тёмный, окна нигде не светятся. Только фонарь тусклый во дворе теплится. Вдруг вижу — дерутся двое. Двое тёмных, еле видных силуэтов размахивают руками, слышатся звучные шлепки, тяжёлое дыхание. Что интересно — орудуют молча. Обычно ведь крики раздаются, проклятия, матерщина. А тут — полный молчок. Я прямо опешил, потом шуганул их. Они мой голос заслышали и сразу же убрались. Один быстро побежал, а другой — прихрамывая. И тоже молча. И таким вот помогать, апельсинчики им в постель носить?
     — А почему вы думаете, что это были студенты, Аристарх Афанасьевич? Вы же их не разглядели.
     — Ну, по лёгкости движений можно было понять, что это не старые ещё люди. Дрались молча, значит, боялись привлечь внимание людей из корпуса, чтобы их не опознали. У-у, хулиганы! И потом: что-то быстро убрались, услышав мой голос. Обычно как: выяснять начинают, ты, мол, чего, дед, иди, куда шёл, и не шебуршись. Совсем нет уважения к старшим! Значит, те двое узнали меня по голосу и испугались, что я их тоже узнаю. Стало быть — студенты, не преподаватели же!
     — Мы регистрируем заболевших, чтобы обеспечить снисхождение к ним и заранее планировать отработки, — заявила Минерва Степановна. — А драчуны пусть сами о себе заботятся. Они должны идти в документах как прогульщики, во время прогулов совершающие иные противоправные действия. И апельсинами их кормить нечего, в этом я с вами, Аристарх Афанасьевич, полностью согласна.
     — Я сейчас зашёл посмотреть на то место, где драка была, — сказал Шелупанов. — Нет ли крови или, может, обронили они чего-нибудь. Нет, ничего не было, зря только ногу ушиб. В общем, Минерва Степановна, если кто о травме заявит, потрясите его хорошенько.
     — А может, бумаги у них какие выпали? — последняя попытка извлечь пользу из отксеренного. — Бумаг никаких вы возле валуна не заметили, Аристарх Афанасьевич?
     — Бумаг? Да их возле корпуса масса валяется, комендант у нас и не чешется на этот счёт. Обходить корпус он аккуратно обходит, ничего не скажешь, особенно когда никто не дерётся, наркоманов и верхолазов высматривает. А чистота, красота — это всё мимо него. Хоть бы начальство какое приехало, что ли.
     Секретарша, как оказалось, тоже имела претензии к хозяину корпуса. Разговор перетёк в ворчание. Время же до начала лекции стремительно сокращалось. Студент незаметно покинул деканат.
     В куртке показываться на кафедре не стоило. Ник отправился в раздевалку, гордо именуемую гардеробом.
     Сегодня там дежурила Вера, соседка Милы по комнате. В отличие от своей привлекательной подруги, она не могла похвастаться красотой: мышиного цвета волосы, толстое, изрытое чем-то лицо, нескладная фигура и застывшая в глазах покорность судьбе. Зато Вера была хорошей хозяйкой и исполнительной студенткой. Ник стал подыскивать слова для подбадривания (стандартные комплименты не проходили), как вдруг увидел, что дежурная разговаривает с Фёдором, оперевшимся о стойку.
     — Максим носит вон ту куртку, жёлтую с голубым, — доносился её голос.
     — Нет, меня интересуют только чёрные, — ответил собеседник. — А вон та это чья?
     — Эта? Это Худаныча куртка.
     — Не подходит — он высокий и худой.
     Худанычем называли студента описанной наружности, большого любителя детективов. Говорили, что его библиотека превосходит буровскую. Прозвище он получил от английского просторечного названия детективов "whodunit" (who done it — кто сделал это?).
     Тут прозвучало приветствие Ника, который, несмотря на сброшенную скорость, всё же дошёл медленным шагом до барьерчика. Вера ответила со всегдашней своей отрешённостью, а Фёдор повернулся и подозрительно оглядел подошедшего, особенно его куртку и кепку.
     — А чёрной куртки у тебя нет? — спросил он. Ник помотал головой. — Правда? — спросил он Веру. Та кивнула. Фёдор потерял к Нику всякий интерес.
     — А вон та куртка чья? — продолжал он своё.
     — Мартина, — лаконично ответила покладистая служанка. Любая другая уже вышла бы из себя.
     — А чего кепки на "рогах" не видно?
     — У него не кепка, у него — вязаная шапочка, он её в рукав прячет.
     — Тьфу! — Фёдор чуть не плюнул на пол. — Полна вешалка курток и что — чёрных с кепками больше нет?
     Вера вздрогнула и втянула голову в плечи. Ник хотел было заступиться за неё, но вдруг понял — это всё неспроста. Неужели Фёдор был одним из двоих заговорщиков? Да, действительно, по росту и сложению они с ним похожи, силуэты можно перепутать. Но почему Фёдор ищёт чёрную куртку, он, Ник, был ведь в синей?
     Да, вступаться за Веру не стоило — ещё спугнёшь подозреваемого. Лучше как-нибудь навестить её в общаге и морально поддержать. Не получилось и посмотреть, не хромает ли Фёдор — он не отходил от стойки, видимо, ожидая новые чёрные куртки, сидящие на их хозяевах. Ник пошёл на кафедру.
     Там царила деловая суета, которая всегда бывает перед занятиями. Кто-то из женщин привычно спрятал зеркальце и помаду при звуке открывающейся двери. Доцент Шелупанов успел уже вернуться из деканата и теперь сидел в кресле, потирая ушибленную ногу. Рядом стоял доцент Свинюхин, сосед по столу, вполголоса говоря о чём-то и одновременно руководя ассистенткой в мини-юбочке, стоящей на стуле и перебирающей какие-то папки или фолианты на высокой полке. Мужские взгляды, включая Ников, скользили по стройной малоодетой фигурке снизу вверх. Это возвышало…
     — Да-да, вот это папку подай, Надюша, и ещё вон тот плакат.
     Ник поздоровался, но это мало кто заметил. Потоптавшись в нерешительности у дверей, он подошёл к лучше всех одетой и намакияженной женщине. Наверное, это профессор или даже заведующая. Он не знал, что перед ним всего лишь секретарша-лаборантка, ибо на такой оклад без богатого мужа не сядешь, а профессорский состав, живущий на свои, выглядит гораздо скромнее.
     — У меня тут реклама одного издательства. — Он открыл кейс и стал рыться. Где же она? Эх, да он сам ничего не достал, издательство, куда зашёл по пути, было закрыто по раннему времени. Выручай, находчивость! — Они предлагают баснословно низкие цены и специализируются на издании учебников. У вас тут никому не нужна такая информация?
     — Надя! — крикнула лаборантка. — Тут человек из издательства пришёл, хочет наши учебники печатать. — Вероятно, Надя сделала какой-то знак рукой, потому что женщина сразу же сказала: — Нет, спасибо, не нужно. У нас все печатаются в ЧП Теодорова и довольны всем — и ценами, и сроками, и обслуживанием.
     — Но наши цены наверняка ниже, — входя в свалившуюся на него роль коммивояжёра, сказал Ник. Разговор следовало продолжать и даже затягивать, ведь нужной информации он ещё не получил. Только бы не услышали Шелупанов и остальные на той стороне, кто его знают как студента. К счастью, ближний стол, стол старшего преподавателя Доната Купидоновича, пустовал. — Вы только сравните!
     — И сравнивать не будем, — спрыгнула на пол Надя, не торопясь оправлять взметнувшуюся вверх юбочку. — Мы, когда начинали печататься, набрали поначалу массу рекламных объявлений и везде — слышите, везде без исключения — обещались низкие цены. Стали обзванивать, обходить — цены самые разные. Иной раз и в полтора раза отличались! Подошло только ЧП Теодорова, там мы с тех пор и печатаемся.
     — Но ведь цены же со временем меняются, — возразил Ник.
     — Вообще-то, меняются, — нехотя признала ассистентка, наконец-то призвав юбку к порядку. — Мы сейчас у Ореста Пантелеевича спросим, он в этом году напечататься должен. — Она сделала шаг в сторону.
     Орестом Пателеевичем был доцент Свинюхин, который разговаривал с Шелупановым. "Представителю издательства", чтобы не превратиться мигом в студента, каковым, собственно, он и являлся, ни в коем случае не стоило приближаться к знакомым. К счастью, Свинюхин в это время что-то увлечённо говорил коллеге, показывая то на его ногу, то на свою, и не сразу обратил внимание на Надю, а когда понял, о чём речь, и отвёл глаза от стройных ножек — рекламный агент растворился в воздухе. Солнце весело играло лучами на пыли, стоявшей на кафедре.
     Прозвенел звонок. Через заднюю дверь, ведущую на галёрку, Ник быстро заскочил в большую аудиторию, где уже сидел его курс. Лекция была пустяковая, по психологии. Записывать такое было не принято, и в зале гудел хор голосов. Хорошо, что голоса эти были сонные, а то лектору пришлось бы туже. Впрочем, по его бубнению можно было догадаться, что у него тоже проблемы с высыпанием.
     Ник поискал глазами Нину — безрезультатно. Но она скоро появилась (наверное, задержал клиент), виновато глядя на лектора, но села не рядом с Ником, куда он её жестами зазывал, а в отдалении. Вынула из сумочки какие-то листки и стала их просматривать.
     Наш сыщик тем временем снова стал шарить по лицам. На этот раз он искал пластырь, синяки, шишки, фонари и прочие свидетельства недавней драки. Затылки, к сожалению, в этом деле мало помогали. Пришлось спуститься на самый нижний, первый ряд и ловить моменты, когда лектор не смотрел в его сторону. Шум в зале усилился, возросла доля смеха.
     Всякому терпению приходит конец. На словах: "Мы видим, что каждому индивидууму присущ в схожих ситуациях один и тот же образ действий, называемый по-латыни modus operandi" лектор решил навести порядок. В очередной раз обернувшись и закончив путешествие взгляда на Нине, Ник увидел, как она с ужасом смотрит на него. Сразу же за этим он ощутил свои уши в плену у цепких рук — это подкрался лектор.
     — Я позабыл сказать вам, что у меня есть такой modus operandi — мять уши тем, кто вертится на лекциях, — глухо донеслись слова сквозь ладони. — Память у меня никудышная. Но modus operandi есть modus operandi. Приступим, однако.
     На протяжении этих слов весь курс мог наблюдать за тем, как менялось выражение зажатого лица. Грохнул неудержимый молодой смех. Доведённый до отчаяния, Ник оторвал руки тоже начавшего улыбаться лектора от ушей и, алея ими, выбежал из аудитории. Чёрт, кейс остался там. Будем действовать налегке.
     Уши горели. Пришлось пойти в туалет и подставить их по очереди под струю холодной воды. Каждое ухо рвалось к холодному вне очереди, не уступая другому.
     "Это даже хорошо, что меня выгнали", — думал Ник, шагая по корпусу и приглаживая мокрые волосы. — "На переменах в компьюшне всегда полно народу".
     Но, как оказалось, во время занятий народу там было немногим меньше. Свободное местечко, впрочем, нашлось, на которое кивком показал дежурный по кличке Лось, не снимая наушников и не отрываясь от экрана, где шла страшная драка. Ник сел и, мобилизовав все свои познания в компьютерном деле, принялся составлять письмо из университета города Калинина с приглашением купить крупную партию учебников на уже известную читателю тему. Солидная скидка служила приманкой.
     Захваченная из общаги дискета осталась в кейсе. Пришлось надоедать Лосю, стянуть с него наушники и настоять, чтобы он показал, как печатать в локальной сети. Уплатив за распечатку по таксе, Ник взял ещё тёплый листок и снова двинулся на кафедру.
     Преподаватели, в отличие от студентов, блюли учебную дисциплину — на кафедре их уже не было. Секретарша с ассистенткой вели какие-то женские разговоры, говоря проще — сплетничали. Они с неудовольствием посмотрели на открывшуюся дверь. Впрочем, вошедший особой важности для них не представлял: об этом говорили зеркальце и губная помада, не спешившие нырять в сумочку, как в первый раз. Внимание хозяйки, разумеется, было сосредоточено на отражении губ в зеркальце. Ассистентка же на всякий случай перекинула ногу так, чтобы мини-юбка выдавала всё, что может.
     — Я к вам прямо из компьюшни, — резво начал Ник, не утруждаясь объяснением насчёт скорой переквалификации из коммивояжёров в студенты. — Только что получена электронная почта из Калининска. Они предлагают закупить крупную партию учебников по термофизической химии. Вот распечатка.
     Он ожидал недоверчивых вопросов (кто таков? почему получаешь такие письма? высокого ли качества учебник?), энтузиазма (скорей даём заявку!), шапкозакидательства (у нас писывали учебники и получше калининских!). А на деле вышло — полное равнодушие. В самом деле, помада должна сидеть на губах ровным слоем? Должна. Учебник по макияжу? Нет? Гуляй! Вслух это, конечно, не прозвучало: а вдруг пришедший — это курьер какого-либо начальника из административного корпуса, который мечтает на этих учебниках сделать свои два процента? Но мизинец без сбоев ходил по губкам, размазывая помаду, и глаза заинтересованно глядели в зеркало.
     — Откуда письмо? — спросила ассистентка, чтобы прервать паузу.
     — Из Калининска. Нет, Калинина, — быстро поправился Ник, поняв, что оплошал. — Там университет есть.
     — Нет Калинина, Тверь теперь, — томным голосом произнесла секретарша, не отрываясь от зеркальца. Тьфу ты, какой прокол!
     — Электронная почта это… пришла со старого адреса. То есть закодировалась крепко, пока скакала по серверам, я её раскодировал долго… Ну, есть такой "Штирлиц"…
     — Это что же, Юлиана Семёнова издали, что ли? — проявила женщина некоторый интерес.
     — Да нет, эта программа такая, многократную перекодировку вскрывает, но части слов теряются. Наверное, сначала там был Калининград, а потом "град" откололся. — Правдоподобно?
     — Калининград, говоришь? Так до нас твоему учебнику две границы пересекать, это ж какой корм для таможенников. Золотым у нас такой учебник встанет.
     — Значит, свои учебники надо бы издавать, правильно? В Калининграде то ли напишут, то ли нет, и доставка дорого обходится. Хорошо бы…
     — Литовцы уже в Европе живут, хорошо им, — мечтательно произнесла секретарша, сменив помаду на пуховку и компакт-пудру. — Небось, оклады у них там европейские, комфорт. Конечно, от нас им граница нужна, чего ж благосостояние разбазаривать.
     — Интересно, могут ли у нас учебники на европейском уровне писать? — сделал Ник ещё одну попытку вернуть разговор в нужное русло.
     — Ой, ты посмотри на него, смешной какой — европейский уровень ему подавай, — заколыхала пышным бюстом ассистентка. — Будут наши лысоватые надрываться…
     — Надя! — с укором и назиданием сказала секретарша. Пудра щёлкнула и отправилась в сумочку.
     — А я чего, я ничего. Все ведь знают, что преподаватели пишут свои труды для анкеты и сами себе рецензии обеспечивают. Вот у рецензий уровень действительно европейский, если не мировой. А учебники… Разве вам, студентам, уровень нужен? Потоньше, да полегче, да попроще — вот и все ваши запросы. Скажешь, вру? — игриво спросила Надя, снова провокационно нагибаясь.
     Ник понял: студенту-детективу надо знать гораздо больше, чем простому студенту, иначе запросто окажешься простаком в разговоре. Как это и случилось сейчас. "Для анкеты", "рецензия" — всё это надо знать назубок, чтобы попытаться с полным знанием дела поддерживать разговор и клонить его в нужное русло. Сейчас же не получалось. Ладно, учтём. На выход из разговора хотя бы сметки хватит? Хватило.
     Ник медленно шёл по коридору, перебирая в уме поручения Тима. Спецтрюк с рассыпанием листков не удался, "выгодное" издательство и калининские учебники не сработали, бюллетени и фонари под глазом пролетели, хромой интеграл непонятно кому показывать, О подписи в вахтенном журнале лучше и не вспоминать, да и лекция не задалась. Появилась, правда, новая зацепка — Фёдор с его курточными расспросами. Но, во-первых, не удалось выяснить, хромает ли он, а во-вторых — это всё равно ничего не дало бы. Не хромает — непонятно, виноват ли, а хромает — значит, сообщник здоров и неуловим. Вот если бы хромали оба! И чего этот Шелупанов не подождал, пока злоумышленники поосновательнее не искалечат друг друга?
     Впору бежать в общагу и просить совета у Тима. Впрочем, нет, есть ещё шанс. Провал на кафедре был связан с неудачным временем визита. Вот если бы были на местах преподаватели, может, удалось бы что-то узнать об учебниках. Надо подождать перемены. А до тех пор подправить электронную почту, чтобы снова не засыпаться.
     Ноги сами несли своего обладателя в компьюшню. На этот раз пришлось подождать, пока там освободится место. Быстро внеся коррективы в текст, Ник бросил монетку в запаянную пластиковую коробку на пяток дискет с прорезанным отверстием и подошёл к принтеру. Но лоток был вопиюще пуст.
     — Э-э, чего это он? — Но Лось помотал головой в наушниках — не слышу! Ник чуточку оттянул один из наушников и запустил свой вопрос в щель.
     — Буфер долго заполняется, если до того печатали из Акробата, — Лось поморщился. — Жди.
     Ник сел у принтера и подпёр голову руками. Глаза лениво скользили по груде бумаг — не все клиенты печатали online, многие оставляли дискеты и даже флешки. Вот листок с крупным шрифтом: "Расписывайтесь разборчиво". Ага, это вахтёрша заказала. Поверила, что комендант велел! В первый раз удаётся порулить, не имитируя подпись декана. Вот игривая картинка с подписью: "Раздевая — раздевай!" Это же они с Тимом придумали, а тут чистый плагиат! Первое слово — типа "одевать", "одежда", а второе — типа "дева", "девственность". Кто проболтался? А рядом что за лист? "Термофизическая химия. Учебник для вузов". Это же…
     Не веря своему счастью, сыщик осторожно поковырялся пальцами в бумагах. Нет, это одиночный листок, ничего похожего на сам текст учебника в куче не валяется. Наконец-то удача, да какая случайная! Если так везёт завсегдатаям компьюшни, то неудивительно, что он всегда полон. Хотя нет, это просто фанаты Интернета.
     Тихонько загудел принтер, поползла, зашуршала бумага. Ник вытащил тёплый, немного покоробившийся, но уже ненужный листок, уронил, якобы обжёгшись, взял из кучи нужный и неторопливо покинул помещение. Кажется, никто не заметил. Сработано было чисто.
     Наконец-то узнаем, кто автор! На листке (а это был титульный лист учебника) значилось: "О.П.Свинюхин". Ура! Жертва известна. Теперь не нужна никакая фальшивая почта, нипочём теперь макияжущиеся секретарши и бедровёрткие ассистентки. Иду прямиком на кафедру и прошу Ореста Пантелеевича объяснить хромой интеграл. А дальше всё завертится само собой.
     Да, а где же он, этот интегралишко? В кейсе, что остался в аудитории? Кстати, надо забрать его оттуда, звонок ведь уже был.
     Аудитория встретила Ника прямо-таки торричеллиевой пустотой. Его имущества на оставленном месте не оказалось. Это прямо невыносимо! Не только уши крутят, но и "дипломаты" умыкают, мешают следствию, как только могут! Но внутренний голос подсказывал нашему герою, что интеграла в кейсе нет. И никогда не было.
     В самом деле, проинструктировав друга насчёт интеграла, Тим преспокойно вложил листок с ним обратно в папку и даже, кажется, снова завязал тесёмки. Не верил, что автора удастся разыскать так быстро? А вот и удалось!
     Ник пару раз фигурально плюнул на следующую пару и, обуреваемый сыскной лихорадкой, помчался в общежитие. Свинюхина надо обработать по горячим следам, пока он в корпусе, лучше всего, во время большой перемены. Как раз успею туда, капитально посоветоваться с Тимом, перекусить и вернуться обратно.
     Как хорошо идти, когда свободны руки! Размахивай ими, припрыгивай, лети. Да, а почему же они свободны? Да просто к делу об учебнике добавилось дело о пропавшем кейсе. Может, зря он ушёл из корпуса, не найдя его? Наверное, взял кто-нибудь из сокурсников. Но сунуться теперь в корпус — значит, быть оставленным на текущую пару, а ведь за большую перемену не успеть сбегать посоветоваться с Тимом, вернуться и проконсультироваться у Свинюхина. А остальные перемены такие коротенькие! Нет, он правильно поступает. У нас все честные, кейс потом сам собой найдётся.
     Вот и общага. Где-то он встречал этих двух девчонок, что выпорхнули из их с Тимом комнаты, когда Ник туда вошёл. Кажется, они с юридического. Ничего себе, идея его, а консультируется Тим. Плагиат, да и только! Да ещё с удовольствием консультируется, судя по морде. А вот не скажу я тебе сразу о своём успехе, помучаю!
     Выздоравливающий с интересом прослушал подробный отчёт товарища о серии неудач, покачивая головой. Фыркнул, когда речь коснулась ушей. Нахмурился, узнав о пропавшем кейсе, но тут же скаламбурил:
     — По-английски это будет "The case of the missing case". Что же, так-таки ничего за полдня и не выяснил?
     И тогда перед ним с торжествующим видом был выложен титульный лист. Чтобы скрыть избыток чувств, Ник полез в тумбочку, вынул лупу, которую они купили в складчину, решив заняться частнодетективным промыслом, и подал её другу, а сам стал рассказывать об обнаружении и похищении этой важной улики.
     — Значит, лежал среди кучи распечаток? Один? А не со всей первой главой? Ты уверен? — Тим открыл одну из папок и вытащил листок, стал сравнивать. Потом снова осмотрел титульный лист. — Эге, а это что такое?
     Снизу, рядом с годом, стояло слово "Лютельман".
     — Это город, что за рекой, не знаешь, что ли? Туда троллейбусы по мосту ходят. Назвали в честь видных немцев, Лютера и Тельмана.
     — Да я не об этом! Кто не знает, что такое Лютельман! Но почему именно этот город красуется на обложке?
     — Наверное, учебник там печатать будут. На немецком оборудовании, небось, на веленевой бумаге…
     — Но ты же сам говорил, что вся кафедра печатается в ЧП Теодорова, там дёшево и сердито. А немецкое оборудование, знаешь, влетает в копеечку. То есть в пфенниг.
     — А может, Свинюхин грант получил на издание этого учебника?
     — Если так, то его авторство застолблено в официальных документах и красть книгу смысла нет, разве что насолить. Но что-то мне эта версия диверсии не нравится. Если рукопись похитителю не нужна, он мог бы никого не нанимать, а вытолкнуть все папки в форточку и потом подобрать и — в мусор. Нет, сообщник был нужен для того, чтобы всё в целости и сохранности было, ничего в лужу, грязь не попало, не развязалось-разлетелось бы…
     — Слушай, а может, "Лютельман" — это название издательства? Их сейчас столько развелось!
     — Где же тогда на титуле город?
     Ник не нашёлся, что ответить. Немного раздосадованный тем, что его бесспорная улика оказалась под вопросами, он стал ворчать по поводу хромого интеграла — почему Тим его им не снабдил?
     — Как, ты хотел показать ему интеграл прямо в рукописи?
     — Да нет, ты не думай, что я такой уж простак. Я бы сначала этот листок у Нинки отксерил и дал бы ему только ксерокопию.
     — И что бы сказал? Мол, уважаемый Орест Пантелеевич, мы тут у вас до сессии учебник позаимствовали, да вот не разобрались в ваших каракулях, пояснения требуются, не изволите ли дать? Так, что ли? Ручкой на чистом листке надо было интеграл нарисовать, ты понял меня: ручкой на листке! Вчера сам мог бы допетриться и начертить. Что-то ты, друг, на ксерокс сильно надеешься. Ещё когда мы направления на пересдачу варганили, ты ручкой водить ленился, всё ксерил-ксерил, чуть не засыпались. Давай при мне садись и черти интеграл!
     Ник подчинился. Действительно, как он сам не додумался!
     — Глаз да глаз за тобой нужен, просто беда, — ворчал Тим, жуя жвачку, от которой по комнате расходился запах ментола. — Нет, не всё на этом. Выпиши обозначения и объяснения всех использованных величин. Сам же говорил: чтобы поддержать разговор, многое знать надобно. Пиши-пиши, не ленись. Написал? Теперь посмотри в конспект и пометь, на какой лекции этот материал давали. Только ленч вперёд приготовь, а то тетрадь толстая, провозишься долго.
     Поглядывая на часы, повар Никифор принялся творить чудеса скорой кухни. Подходило время большой перемены, надо было возвращаться. Тим великодушно взял на себя труд пролистать половину тетради. Интеграла в ней друзья не нашли. Пришлось уйти на задание с незавершённой легендой. И с полупустым желудком, кстати: выздоравливающий, ссылаясь на послегриппозный волчий аппетит, слопал почти всю их немудрёную стряпню.
     Возле входа в корпус бродила Нина с Никовым кейсом в руках. Одна загадка, таким образом, благополучно разрешилась.
     — Не горят? — она легонько провела ладонями по его ушам, отдав имущество. — Ты уж извини, что я тогда не удержалась. Все вокруг хохочут, ревут, а у тебя вид и в самом деле такой жалкий… ой, извини, я не то хотела сказать. Ты так жалобно и с таким ужасом выпучил глаза… Он и вправду намял тебе уши?
     — Я на него, может, в суд подам, — проворчал студент. — Вот наверстаю юриспруденцию — и подам. Я, в конце концов, в лицо курсу честными глазами смотрел, а вот какой вид был у психолога, интересно, когда он ко мне подкрадывался?
     — Охотничий у него был вид, как у кота, подбирающегося к воробью. А наверстать не получится — гражданские иски мы в прошлом году проходили, а сейчас у нас юриспруденция уголовная.
     — Вот уголовное дело и заведу, — петушился Ник.
     — По какой, интересно, статье? А, господин прокурор?
     — Это… членовредительство и незаконное лишение свободы части тела.
     — Что-то не видно, чтобы члены были повреждены, — девушка хихикнула и проверила пальчиком. — Советую сходить в судмедэкспертизу и обследоваться. Свидетелей — ладно — перепишу я.
     Узнав, сколько, по её мнению, стоит обследование, Ник сник и сказал:
     — У меня дела поважнее есть, мне на кафедру термохимии надо.
     — Ой, мне тоже. Если бы не твой кейс, я давно бы уж туда сходила.
     Двинулись вместе, разговаривая о расследовании. По дороге девушка сунула в ладонь спутнику тёплый пирожок, он в благодарность нежно провёл рукой по её боку — от подмышки до бедра. У двери кафедры замычал, всё ещё жуя, и боднул головой воздух — иди, мол, вперёд.
     Нина открыла дверь и просунула в неё голову. Послышался её голос:
     — Извините, Доната Купидоновича нет?
     Изнутри что-то забубнили. Снова голос Нины:
     — И всю неделю не будет? Как жалко!
     Бубнение продолжилось. Нина:
     — Ах, Куприян Венедиктович, здравствуйте, я сразу не заметила. А ведь вас декан к себе приглашает.
     Бу-бу-бу.
     — Да, прямо сейчас, в большую перемену. Дело к вам важное у меня… то есть у него.
     Нина сделала шаг назад. Из дверей вышел доцент Буров, положил ей руку на плечо и тут заметил Ника. Поздоровались.
     — Что-то я тебе хотел… Ты подожди, не уходи, я сейчас к декану схожу и вернусь. — Доцент с Ниной двинулись по коридору.
     Ник зашёл на кафедру, поклонился присутствующим. На его счастье, доцент Свинюхин сидел за своим столом и занимался пластиковой коробочкой с быстрым обедом. Перед ним стоял стакан с дымящимся чаем в массивном серебряном подстаканнике. Это был не тот жиденький желтоватенький чаёк, которым потчевали студентов в "Шустрожоре", ютящемся в нише второго этажа. Нет, чай был густым, насыщенного цвета, даже по запаху угадывалась солидная сахарная заправка.
     Извинившись под неодобрительным взглядом преподавателя, Ник вытащил из кармана бумажку и разложил её перед обедающим. Обрисовал суть дела. Свинюхин продолжал жевать.
     — Ну, здесь надо записать… А может, этот интеграл неопределённый? Вообще-то я не спец в этой области, — нехотя признал он. — Куприяна Венедиктовича спроси.
     — Он к декану ушёл, вы же сами видели. Может, на кафедре пособие какое есть?
     — Сейчас посмотрим. — Доцент встал, сделал шаг в сторону шкафа, пошатнулся, охнув, снова опустился в кресло. — Ушиб утром ногу, всё ноет. Открой вон ту дверцу. Так, вон та синяя папка. Давай сюда всё. Посмотрим, посмотрим…
     Из пластиковой синей вынырнула тонкая картонная папочка, донельзя затрёпанная, распушённая, только лишь не разваливающаяся в руках. Тема была та самая, но нужного интеграла в ней не оказалось.
     — По моему, Аристарх Афанасьевич вообще не даёт эту формулу в лекциях, она слишком специальная. Придётся тебе всё-таки подождать Куприяна Венедиктовича.
     — А вот в Калининграде учебник выходит по термофизической химии, — запустил пробный шар Ник. — Может, выписать оттуда целую партию, как считаете?
     — Уже издали или только планируют? — Голос доцента был беспристрастен.
     — Заявки собирают, — нашёлся студент. — Закажем сейчас, соберём со студентов деньги и позже заплатим.
     — А-а… Подумать надо. Мысль стоящая. Их учебник у нас распространим, а… — Он вдруг запнулся. — Ну, сейчас Куприян Венедиктович вернётся и всё тебе объяснит. Папочку положи обратно в шкаф. Извини, чай стынет.
     Чай не только остывал, но и возбуждал аппетит. Нинин пирожок уже, поди, переварился. Ник посмотрел на часы — ещё успеет перехватить чего-нибудь в "Шустрожоре". Подождав для приличия минуту, он вышел под предлогом поиска Бурова и направился подзакусить.
     Завернув за первый же поворот, студектив с удивлением увидел, что не соврал: у окна стоял доцент Буров. Он что-то говорил расположившейся рядом Нине, теребящей прядь волос. Ник расслышал только последние слова:
     — Управишься за полчаса? Хорошо, приходи потом на кафедру. А ничего, что полпары пропустишь? Ладно, я потом с преподавателем поговорю. Давай!
     Не похоже на романтическое свидание. Нина ушла. Ник хотел было завести разговор про интеграл, но вовремя вспомнил, что пропущенный предел — не цель. А цели — навести потерпевшего на факт пропажи — он так и не достиг. Подумать почему было некогда — к нему подходил Буров.
     — Хорошо, что дождался, я же тебе ручку обещал отдать, "Паркер". — Он начал рыться в карманах. — Ага, вот она. Держи! — и перед Ником оказалась пластиковая коробочка с чем-то загадочно-золотистым внутри.
     Студент неуверенно взял подарок, помялся.
     — Спасибо… А может, не надо? Мне как-то неловко у вас одариваться.
     — Это же не подарок, а отдарок. Ту ручку ты мне подарил, теперь мой черёд тебя уважить. Этот "Паркер" мне на международной конференции презентовали, мой доклад в призовую десятку вошёл.
     — А я-то думаю — откуда он у вас, — произнёс Ник и тут же понял, что сморозил бестактность. Доцент невесело усмехнулся.
     — Дошли, значит, до студентов слухи о нашей небогатой житухе. Да, "Паркеров", не говоря уж о "Мерседесах", не распокупаешься, поесть бы сытно и в одежде не сплоховать, на людях же всё время. Опять же, статьи пишем — а не писать доценту нельзя — от марок до тонера всё на свои покупать приходится.
     — А бюджетные деньги? — повторил студент где-то услышанное непонятное слово. — Что-то ведь приходит на факультет?
     — Иногда приходит, — согласился Буров. — Если министр финансов недосмотрит или срочно надо провернуть потёмкинскую кампанию перед очередным скачком цен — тогда приходит. Только попадает в весьма конкретные руки… ну, ещё тем достаётся, кто этим рукам низко кланяться умеет… Нет, что-то я не туда зашёл, это вам знать не положено. В общем, у нас, доцентов, всё хорошо, так что бери "Паркер" со спокойной совестью.
     — А можно, я ещё спрошу? О грантах. Нам Донат на семинаре… ой, то есть Донат Купидонович… ну, в общем, по его словам выходит, что старая власть тем была плоха, что всем доцентам платили поровну и не было грантов. А сейчас мало зарплаты — выигрывай грант, бывает даже, несколько тысяч долларов, и двигай вперёд науку. Это правда? А то Тим как-то загадочно усмехнулся, а я спросить его постеснялся, чтобы он меня простаком не назвал. Такое уже однажды было.
     — Ну, как тебе сказать… Формально всё верно. И платили всем поровну, и грантов долларовых не было, а сейчас есть, и по несколько тысяч долларов бывает, и науку с крупным грантом можно двинуть. А если разобраться по существу… Не знаю, хорошо ли…
     — Да вы не беспокойтесь, Куприян Венедиктович, Донату… Донату Купидоновичу после того случая с палладием всё равно веры нет.
     — Ладно, воспринимай это не как личное мнение моего коллеги, а как джентльменский набор утверждений, который нам внушает существующая власть, он только озвучил. Кое о чём ты сам можешь догадаться. Подумай, ничего не кажется странным? Начни сначала.
     — Сейчас, Куприян Венедиктович… Так: "Раньше доцентам платили поровну". А разве сейчас иначе?
     — Вот именно. Со своими тройками ты зорче иных зомбированных отличников глядишь в корень. Это приём такой пиаровский — брякнуть нечто на первый слух негативное и валять дальше, авось, собеседник не разберётся. Это безопаснее, чем городить явную ложь, ведь тут могут за язык схватить.
     — Вы на лекциях так никогда не поступаете, Куприян Венедиктович!
     — Верно, стараюсь разжевать, растолмачить вам всё по мере своих сил. Счастье, что я не гуманитарий. Но ты поменьше меня хвали, а то неудобно. Всё равно ведь я твою тройку исправить не могу, даже если бы и захотел.
     — Не буду, Куприян Венедиктович, и о тройке я не думал. Значит, сейчас тоже преподавателям поровну платят? Без рейтингов там всяких, индивидуальных окладов?
     — Вот именно. Есть единая тарифная сетка, всякие там доплаты за степень, должность — но опять-таки для всех одно и то же. И явно умолчано вот о чём: оклады тогда и теперь по покупательной способности различаются раза в три, если не больше, то есть доцентам нынче платят столько, сколько тогда платили лаборантам. Тьфу, так и хочется по-пьяному спросить: "Ты меня после этого уважаешь?"
     — Не сумлевайтесь, Куприян Венедиктович, это ведь не деньгами определяется… А грантов раньше и вправду не было?
     — Снова полуправда. Слово "грант" действительно не фигурировало. Привыкли мы как-то тогда своими словами обходиться, отечественными. Были всякие государственные программы, бюджетные темы, хоздоговора. Конечно, так просто это не давалось, само собою. Помнишь, Ломоносов говорил: "Минералы сами на двор не приходят"? Нужно было иметь связи, блат, суметь заинтересовать чиновников, войти, что называется, в колею, в номенклатуру…
     — Но ведь это плохо, Куприян Венедиктович! Может, и хорошо, что старая система перестала существовать?
     — Хорошим, Никифор, это не назовёшь. Многим моим коллегам, особенно огрантованным, этого достаточно, чтобы ругать старое и воспевать новые порядки, даже голосовать за "новых русских". Надеюсь, молодое поколение прозорливее окажется. Помнишь, как мы на семинаре энтропию смешения выводили? Обрабатывали смесь, потом чистые вещества, а в конце — вычитали. Ничего это тебе не напоминает?
     — Хм-м… Пожалуй, я догадываюсь. Надо всё относительно друг друга рассматривать. Как сейчас, всё плохое, что было, исправилось?
     — Если бы! Теперь вместо программ и тем стали гранты, а суть-то осталась. Раньше надо было среди госчиновников связи иметь, ныне — среди чиновников, но уже сидящих в штаб-квартирах разного рода грантообразующих учреждений. А образ-то мышления всей этой братии не изменился и корыстолюбие, если честно — тоже.
     — Вот вы меня в лести упрекнули, а можно, я сейчас вас поправлю? Вы неправильно сказали — "грантообразующие". Бывают градообразующие предприятия, а грант-то не город, его не образовывают, а дают, выплачивают.
     — Фу ты, чёрт, и вправду верно! Нет, я всегда надеялся на нашу молодёжь. Тройки-тройками, в острота мысли, незаезженность взгляда — этого у вас не отнимешь. Так вот, переходим к грантам. Кстати, я тебя не задерживаю? Тебя больной товарищ в общежитии не ждёт?
     — За ним девушки ухаживают, — выдал секрет Ник.
     — Молодые и красивые? Завидую, — усмехнулся собеседник. — Поговорим, стало быть, о всесильном капитане Гранте. Прежде всего, вот что. Раньше деньги по различного рода программам переводились исключительно на научные расходы, а если и был фонд заработной платы, то предназначался он для найма научных работников (не преподавателей). Считалось, что зарплата доцентов, а тем более — профессоров — достаточна для занятий наукой, нужно только снабдить их реактивами, приборами, оплачивать командировки и тому подобное.
     — А разве нельзя было нанять фиктивное лицо и забирать у него почти всю зарплату? — блеснул детективным мышлением студент.
     — Конечно, можно. Определённее ответить не могу — этика, знаешь ли. Поэтому поговорим о том, как должно было быть или должно быть, без всяких криминальных ухищрений. Тем более, всё, что было хитрого раньше, при новых порядках не исчезло, а развилось многократно. Сам знаешь, кто свободой в первую очередь пользуется… Так вот, а сейчас прибыток к зарплате — это неотъемлемая часть любого гранта, ради которого, собственно, заявки и подают. Почувствуй, как говорит молодёжная реклама, разницу.
     — Вот именно об этом Донат Купидонович и говорил. Мол, пусть зарплата маленькая, так можно же выиграть крупный грант и пожить в своё удовольствие.
     — Прямо как лотерейный билет, верно? Да, пожил так один мой знакомый, не буду его называть. Получил по гранту денежки наличными и тут как тут некто Бедламов. Мол, у меня верный бизнес, если дашь сейчас доллар, через короткое время десять верну. Ну, этот дурачок поверил, отдал Бедламову всю наличность во имя развития науки и по сей день кукует. Бизнеса никакого не оказалось, зато были аферы с многократно продававшейся дачей, заложенной-перезаложенной квартирой и другие интересные криминальные вещи. И поверить в это трудно было — ведь наш же коллега, в старое время ни в чём таком не замеченный. Не сменись режим, так бы до пенсии чистеньким и дожил бы. А вот обнаружились в душе тёмные силы и вырвались при такой вот нашей свободе наружу. Вот кто свободой нынешней вовсю пользуется, а не честные учёные.
     — Но ведь не грантовая же система в этом виновата, Куприян Венедиктович!
     — Это, конечно, так, но не всегда зелёная наличность означает счастливую жизнь. Крупные деньги в руках несовершенного, жадноватого человека, самим нашим бытом настойчиво приучаемого к культу нетрудовых доходов… Это лакомая мишень для любого мошенника либо вора. Но хватит об этом. Вот ты, Никифор, как считаешь, общая сумма денег, идущая в карманы учёных, как изменилась со введением грантовой системы — увеличилась, уменьшилась, осталась примерно той же?
     — Вы однажды на лекции похожий вопрос задавали, Куприян Венедиктович. С тех пор я твёрдо усвоил, что делать выводы, не имея надёжной, достоверной информации, недопустимо.
     — Положим, полной и достоверной информации и я не имею, скрывают её, кто на грантовых фондах кормится, но кое-что всё-таки знаю. Скажем, процент отклонённых заявок, средний размер гранта. Есть и общие соображения. Скажи на милость, если ты собираешься увеличить расходы на науку, зачем сокращать зарплаты?
     — Я?
     — Ну, министр финансов, премьер-министр, госказначей. Оставь зарплаты прежними, а добавочные деньги пусти на гранты. Нет, ежели что-то усложняется под звучной кликухой реформ, это значит, что паразитам ещё деньги понадобились — аппетит приходит во время еды. Но, предположим, что общая сумма денег осталась той же, решили просто рациональнее её распределять. Кстати, ты, Никифор, стипендию получаешь? Ах да, извини, забыл о твоих тройках. Но представь на минутку, что получаешь. Сколько это?
     — Рублей шестьсот.
     — Уже шестьсот. Никак, повысили?
     — Неправда ваша, Куприян Венедиктович. Не повысили, а индексировали. И к тому же только частично. Нам Новелла Никаноровна на семинарах всё по полочкам разложила, с советскими временами сравнила, теперь нам лапшу на уши не навешаешь, о дённой и нощной заботе правительства о нас и об образовании.
     — Да я вовсе не хотел никакой лапши, просто по инерции вырвалось это слово. Так вот, представь: положено тебе шестьсот рублей, а староста выдаёт только двести.
     — Только мне?
     — Нет, всем.
     — Ну, такой староста пусть на долгую жизнь не надеется!
     — Не спеши. Остаток он не присваивает, а создаёт фонд, делит его на небольшое число крупных грантов и выдаёт их, не оставляя себе ни копеечки. Ты тоже такой грант получить можешь. Так как, согласен ты с такой системой?
     Ник задумался.
     — Похоже на азартную игру… А как староста определит, кто достоин гранта, кто нет?
     — Критерии могут быть самые любые. Например, по листажу курсовой работы.
     — Э-э, да тогда всякий из нас будет курсовые подлиннее писать, шрифты возьмёт покрупнее, "воды" добавит, общих рассуждений. Самая длинная курсовая станет самой плохой. Не согласен я с такой системой. А почему вы назвали листаж, почему не качество?
     — Потому что качество в данном случае — категория субъективная. Одному судье одна курсовая лучшей покажется, другому — другая, третий своё норовит протащить. А вот листаж — штука объективная, сколько в работе листов — тут двух мнений быть не может, верно?
     — Погодите… Э-эх… Что же выходит, объективный критерий хорош тем, что он объективный, но по сути своей — плох?
     — Ты же сам только что объяснил мне, чем плох объективный критерий. Возьми любой другой такой. Скажем, на грант может претендовать только та курсовая, которая напечатана на лазерном принтере.
     — Тогда все только так печатать будут и критерий пропадёт. К тому же и самую заурядную работу можно красиво оформить.
     — Э-э, да ты, дружок, всё лучше меня знаешь. Возьмём теперь научную статью. Казалось, куда уж объективнее — число ссылок на неё из других работ. Сам укажешь, чем плох этот критерий, или подсказать?
     — Это ещё посмотреть надо, какие это ссылки, Куприян Венедиктович. Может, они все ругательные. Автор, мол, чего-то недоучёл, где-то лопухнулся, а мы его поправляем.
     — Верно. Только кто критические ссылки от положительных отделять будет? Автору это невыгодно, а кто-то другой в библиотеке штаны протирать ради торжества справедливости не будет. Ну так как, ты за студенческую грантовую систему или нет?
     — Не нравится мне всё это, Куприян Венедиктович. Гранты получают не самые лучшие, это я уже понял. А тем, кому не достанется, что — с голоду пропадать? Соперничество нездоровое среди студентов поселится, вражда, зависть.
     — В самую точку попал, парень! Но признайся, среди твоих друзей есть такие, кто предпочтёт рискнуть и выберет журавля в небе?
     — Среди друзей — вряд ли, а вот в принципе такие есть. Они и в карты не прочь сыграть, и в "пирамиде" поучаствовать.
     — Ну вот, а среди преподавателей практически каждый готов поклониться и заявку подать. Я их не осуждаю, сам знаю, что такое безденежье, как это ужасно, когда идёшь среди богатых витрин и лишнего купить не можешь себе позволить. Повязан финансово по рукам и ногам на фоне официальных разглагольствований о свободе. Но если кто, грант выиграв, опосля того советские времена ругать будет — тому руки я не подам.
     — Даже если это ваш начальник?
     — Да, подловил ты меня на слове, Никифор. Скажу по чести: внешне я прежнее обхождение оставлю, но внутренне уважать его перестану. Так сказать, неподача руки в фигуральном смысле. Но вернёмся к нашим баранам… то есть грантовикам, хотя порой это одно и то же. Значит, ты против студенческой грантовой системы?
     — Я по-простому рассуждаю, Куприян Венедиктович. Студент должен быть сыт, одет, экипирован? Должен. Если брать по разумным ценам, то это примерно одна сумма на любого. Если студент слаб, лучше прямо отчислить его, чем на голодный стол переводить. А если студент достиг успеха в науках — так это ж ценно само по себе, и уважение ему, и почёт, и возможность за границу поехать. Я не против денежных выплат, но не за счёт же других! Если ему платить, других урезая, то такого счастливчика сразу возненавидят. Студенты будут желать неуспехов друг другу, а при случае и ножки подставлять.
     — Ну вот, ты боишься этого, а у нас этого не боятся… уже не боятся… поздно уже бояться. Ну вот, опять я на грань этики съехал. Лучше посмотрим на гранты ещё с одной стороны. Подал ты, к примеру, заявку. Как убедить чиновника или рецензента, что ты не дилетант-авантюрист, а профессионал, способный оправдать свои заявочные обещания?
     — А я им докажу! Регалии свои перечислю, список работ представлю.
     — А они скажут: работы эти не по теме. Ту, мол, тему ты лихо раскрутил, не спорим, а с этой вот ещё не факт, что справишься.
     — Да я работы по теме подберу, дескать, буду работать в продолжение, как бы по инерции, и всё должно получиться.
     — Другими словами, нужен задел. Иначе не стоит и пытаться. Если задела нет, то есть пришла новая, оригинальная идея, одна из тех, которые науку, собственно говоря, и делают наукой, грант не получишь. Сам подумай — мог ли Менделеев подать заявку на грант на предмет создания таблицы Менделеева? Да ещё подробно расписать при этом, что он будет делать в первый месяц работы, что во второй и какова практическая ценность его ещё не полученных результатов. Нет, деньги дадут только под рутинную работу, которую может выполнить любой профессионал-технарь в этой области, познакомившись с заделом.
     — Я никого не хочу обижать, Куприян Венедиктович, но если на каком-нибудь факультете только такие люди и служат, что только на рутинную работу способны, может, грантовая система им подходит?
     — Как ты тактично свою мысль выразил, Никифор! Ладно, пусть будет некий факультет, где люди с большими заделами. Задумал такой человек превратить свой задел в полноценную базу данных (видишь, как я тоже умею тактично выражаться!), написал заявку. Расписал всё по месяцам, всё запланировал, людей в подмогу себе привлёк. Думал, как работу лучше всего сделать, пусть она и рутинная, сжился со своим планом, какие-то более глобальные замыслы в голове вертелись. Бац! — отказали в гранте. Всё катится в тартарары. Люди, уволившиеся ради твоего неполученного гранта с рабочих мест, мягко говоря, выражают недовольство.
     — А если им не увольняться, подождать гранта вплотную к дате?
     — Тогда придётся увольняться в срочном порядке, если грант всё-таки придёт, а это большая головная боль для их прежнего начальства. Ведь там, где они работали, тоже свои планы были, надежды на них возлагались, и замену найти не так-то просто. Вообще, это отдельная тема — кого и как нанимать. Но вернёмся к обескураженному заявителю. Следующий конкурс — минимум через год, можешь год отдыхать. Ладно, замыслы подождут, а вот людям, для которых несостоявшаяся работа основной стать была должна — им-то как быть? И ещё одно, почему обидно год терять: поскольку работа не требует оригинальных идей, а задел уже опубликован, кто-нибудь в другом месте может тебя опередить. Да хотя бы рецензент, которому чиновники из грантового фонда отправили твою заявку на отзыв. Тем более, что он анонимен. Да хотя бы и именной-фамильный был: перекинет он иногороднему другу твою идею, а тот ответит такой же идеей, извлечённой из другой заявки. Пойми, Никифор, учёные ничуть не честнее, чем те люди, в среде которых они обитают, а об этой среде можно составить представление, следя за криминальными новостями.
     — Я теперь лучше понимаю, почему Менделеев не подавал заявку на грант: свистнули бы его идею, как пить дать. Но я вот чего не просеку: ведь точно так же можно увести идею из статьи. Ведь научные статьи тоже посылаются на рецензию, так ведь?
     — Не скажи. Статью обобрать значительно труднее, чем заявку. Красть-то придётся уже готовый научный материал, а не только идею, а это уже плагиат. На него не всякий пойдёт. Как бы тебе попонятнее растолковать… Вот у тебя в группе шпаргалками, наверное, каждый второй пользуется или готов воспользоваться, верно? Не отвечай, это вопрос риторический. Я и так знаю, что каждый второй. А вот сколько из них решится подкупить экзаменатора? Вот то-то и оно! Далее. Надо иметь сообщника в редакции, что тоже не у каждого выходит.
     — А разве нельзя просто дать отрицательный отзыв?
     — Можно, но основания-то шаткие, автор будет спорить, это правилами предусмотрено. Лучше организовать молчание подлиннее, настоящий автор будет думать, что статья пошла в печать без замечаний, тем самым выигрывается время. Потом — где печатать чужой материал? В том же самом журнале нельзя — настоящий автор его наверняка читает. И другие журналы по специальности может читать, так что надо колдовать над числами, менять кое-какие цифирки на концах, чтобы не было уж совсем один к одному.
     — А вот нам на лекции по юриспруденции, Куприян Венедиктович, говорили: хочешь доказать своё авторство — пошли самому себе заказную бандероль с одним экземпляром своего творения и храни, не распечатывая. Потом в суде распечатаешь, если судиться придётся.
     — Верно. В общем, одна морока это — красть готовый научный материал. А вот идейку умыкнуть из заявки — пара пустяков. Дашь отрицательный отзыв — и спи спокойно. Фонды обеспечивают полную анонимность и отсутствие апелляций. Принимай они эти апелляции, от авторов заявок не было бы отбою, всякий старался бы взять глоткой, похвальбой, а то и ложью. В общем, Никифор, ты уже понял, что это за штука такая — грантовая система. Да, ещё одна деталь, чуть не забыл. Вот когда ты литературный обзор к своей курсовой писал, много ты времени на сбор и обобщение материала затратил?
     — Да три дня в библиотеке сидел и потом ещё три дня читал ксерокопии и писал. В общем, где-то неделя у меня ушла.
     — А представь теперь, что ты не студент, а, скажем, младший научный сотрудник. Дают тебе задание собрать работы какого-либо учёного и подготовить по ним обзор. Допустим, что по объёму это как раз твоя курсовая. Сколько бы ты денег за это запросил, а?
     — Сколько? — У Ника в голове замелькала чехарда. — Ну, баксов сто, вероятно, запросил бы.
     — Хорошо себя ценишь! У нас это в самый раз, на Западе на порядок выше обошлось бы это заказчику. Так вот, а помани этого самого учёного запахом жареного, возможностью получить грант, так он тебе всё это сам за бесплатно сделает и за свой же счёт пришлёт с низким поклоном. А ты ему: "Дорогой доктор такой-то, хотя ваша заявка получила высокую оценку наших экспертов, наши средства весьма ограничены, все деньги ушли на выплаты по более рейтинговым заявкам. Желаем вам успехов в наших следующих конкурсах". И сто баксов в кармане! Сколько труда нашего брата-учёного так, за здорово живёшь, присваивается!
     — А может, они эту информацию и не используют? Свалят неоплаченные заявки в какой-нибудь чулан и забудут…
     — Ты забугорным буржуям нашу расхлябанность не приписывай! Всё там у них на строгом счету, если информация получена, она должна работать, приносить прибыль. Конечно, отследить, как они за наш счёт обогащаются, мы не можем, но есть одна многозначительная деталь — как раз для дедуктивного мышления таких детективов, как ты с Тимофеем. Когда наш учёный получает зарубежный грант, он должен подписать многостраничный юридический документ, где всё расписано до мелочей. Кто собственник научных результатов, где закупать оборудование, куда его девать после окончания срока гранта и тому подобное. А вот в бланке заявки ничего такого нет. Там в конце стоит фраза типа: "Подписываясь, я принимаю все условия, оговоренные в объявлении конкурса грантов". А условия эти простые — фонд ни за что не отвечает и никакой информации не даёт.
     — По-моему, честный фонд должен был бы предупреждать о возможности коммерческого использования информации из заявок и делиться прибылью. Или я не прав?
     — Честный — да, но где они, честные? Вообще, это общая черта капитализма — обмануть человека, поманив его чем-либо, сыграв на жадности, желании нетрудовых доходов, вообще, не на самых возвышенных чувствах. Извини, забыл в запале, что вам гуманитарии иное говорят. Ещё, чего доброго, помешаю тебе пятёрку на экзамене получить. Как теперь предмет называется — "научный капитализм"?
     Ник с чувством потряс руку своему преподавателю.
     — За нас не беспокойтесь, Куприян Венедиктович. Что нам гуманитарии наболтают, то мы им на экзамене и вернём в лучшем виде. А в душу к себе ни эту болтовню, ни самих болтунов не пустим. Мы, студенты, в массе своей народ справедливый. Помните, что было с тем, кто на вашем экзамене шпорами торговал?
     Доцент посмотрел на часы.
     — Да, заболтались мы и звонка не заметили.
     Это "мы" было преувеличением — Ник отлично слышал звонок, но не стал прерывать интересный разговор. В конце концов, преподаватели редко объясняют студентам реалии академической жизни, каждый думает, что это уже сделали его коллеги или что студенты всё знают сами по себе. Большое заблуждение!
     Подошла Нина. В её маленькой сумочке что-то топорщилось.
     — Достала, Куприян Венедиктович. Это — вам. — Она вынула из сумочки бутылочку с этикеткой "Пепси-колы" и подала её доценту. В сумочке, насколько видел Ник, стояло ещё две такие же бутылочки.
     Ничего себе! Любимого преподавателя снедью снабжает, а брата-студента? Голодные глаза "брата" были достаточно красноречивы. "Сестра" вынула из сумочки кулёк с остатками пирожков и отдала ему. А вот "Пепси" зажала.
     — Подожди, Нина, — сказал доцент. Отлучившись на полминуты, он вернулся и сказал: — Сидит. Значит, действуем, как договорились. Не передумала?
     Девушка с возмущением передёрнула плечами. Доцент кивнул и ушёл. Студенты медленно двинулись по коридору.
     — Слушай, Ник, ты ведь не собираешься идти на эту пару? — спросила Нина. — Тогда помоги мне.
     — Всегда готов! — После девичьих пирожков настроение нашего сыщика заметно улучшилось. — Что надо сделать?
     — Я должна зайти в лабораторию рентгеновской хроматографии и вылить эти две бутылочки, — она приоткрыла сумочку, — в раковину. Я не знаю, что там сейчас, могут запретить, поэтому надо это сделать незаметно. Ты мог бы отвлечь того, кто там будет, разговором или как-нибудь ещё?
     — Мог бы, да. А зачем всё это?
     — Мы с Буровым одну смесь изобрели для прочистки раковин и труб. Как раз труба между той лабораторией и кафедрой термохимии засорилась, забилась, в общем, нужно принимать меры. И принимать незамедлительно, а то зальёт. Куприян Венедиктович сейчас на кафедре будет слушать, как журчит вода в канализации, пробита ли пробка. Пойдём.
     — А, ну если так… Погоди минутку. — Ник вытащил из кейса лист бумаги, ручку и написал: "Предписываю лаборатории рентгеновской хроматографии принять меры к прочистке канализационных труб во избежание затопления". Документ увенчался неотличимой от подлинной подписью декана.
     — Теперь пошли.
     Они поднялись этажом выше. Перед дверью лаборатории шумела студенческая вольница.
     — Плохо дело, один Амвросий Некрасович студентов на внутрипарной переменке выгоняет, проветривает, чистый воздух ценит.
     — Против декана не попрёт. Смелей, Нина, вперёд!
     Они вошли в лабораторию. Ник сразу же увидел раковину и показал Нине на неё глазами, она двинулась туда. Грузный доцент сидел спиной к двери под открытой форточкой и закусывал. Ник медленно приблизился к нему, стараясь не шуметь.
     От раковины донеслось бульканье. Обедающий повернул голову, от чего напряглись толстые складки на шее, и тут Ник выступил из-за спины, закрывая Нину у раковины, и не спеша, с чувством поздоровался.
     — Здравствуй, — недовольно-обиженным голосом ответил Амвросий Некрасович. — Перемена ещё не кончилась, зачем зашёл? И кто это там? — Он попытался выглянуть из-под студента, но тот как бы невзначай сделал движение рукой с "предписанием" и снова закрыл обзор. Доцент попытался встать на цыпочки, но сразу же понял, как комично он смотрится. — Уходите оба, помещение проветриться должно!
     — Да вы ешьте, кушайте, Амвросий Некрасович, под форточкой всё быстро остывает, — бодро произнёс сыщик. — Мы сейчас уйдём. Прочистим раковину и уйдём. Вот предписание.
     Доцент взял листок и принялся читать. Ник украдкой бросил взгляд в сторону раковины. Нина откручивала вторую пробку.
     — А разве у нас раковина засорена? — Оттуда донеслось бульканье. — Утром ещё слив был нормальный. Ну-ка, посмотрим!
     Он пошёл к раковине, Ник — следом. Нина лила жидкость из второй бутылочки. И вдруг на глазах всех троих большое ржавое пятно, уже долгое время красовавшееся на белой эмали, быстро сошло.
     — Это что — кислота? — Доцент выпучил глаза и чуть не задохнулся от возмущения. — Да как вы смеете, она же изъест трубы! — Толстые складки на шее побагровели, двойной подбородок напрягся. — Немедленно щёлочи! Щёлочи давайте!
     Крепкой щёлочи в лаборатории не было, а слабый раствор питьевой соды в аптечке мало чем мог помочь. Видимо, сообразив это, Амвросий Некрасович схватился за ручку крана и стал её поворачивать.
     — Не открывайте! — завопила Нина, но было поздно. Тугая водяная струя ринулась в сток, там всё зашипело, запузырилось. И вдруг возник запах — хорошо известный химикам запах сероводорода. Нехимики же говорят просто "вонь" и связывают её с канализацией и выгребными ямами. Запах рос, ширился, окружал, лишал возможности вдохнуть обычного воздуха.
     — Вы… вы… я вас… вон отсюда!
     Последнее было похоже на приказ самому себе, ибо толстяк как ошпаренный побежал к выходу. Студентам же достаточно было двух-трёх шагов, чтобы выйти из зоны заражения. Впрочем, диффузия вонищи была только делом времени, поэтому заговорщики тоже направились к выходу, но без паники. Поэтому их взгляда не миновали надкушенный бутерброд, недопитый чай, связка ключей, торчащая в сейфе, полуоткрытая дверца шкафа с виднеющимся из-за неё пальто с каракулевым воротником… "Немного торопимся, а, сэр?"
     Ник подтолкнул Нину к выходу, а сам, задержав дыхание, подбежал к окну и распахнул его. В помещении, как уже говорилось, работала форточка. Что же, перемена ещё не закончилась, продолжается и проветривание.
     Рывок к двери. Не из-за вони — с рыцарской миссией. И вовремя: толстый доцент уже собирался обрушить свой гнев на беззащитную девушку. Но вежливый, улыбающийся студент, оттеснив подругу за спину и дав ей рукой понять "уходи" (ну почему такие неудачные части девичьего тела попадаются под руку?), объяснил мрачному преподавателю, что сероводород является постоянным жителем канализационных труб, что не вырывается он из них благодаря водяным запорам в коленах и пробкам, в этих трубах время от времени возникающим, и что при ликвидации пробок газы обычно выходят наружу, чему способствует неумеренное и непрофессиональное литье воды в процессе очистки. Его предупреждали, чтобы он не открывал кран? Предупреждали, причём энергично, криком. А прислушался он к голосу разума? Так что винить некого. И вообще, ничего страшного, скоро всё выветрится, зато ещё годик-другой можно не беспокоиться о трубах.
     Поверил или нет, но Амвросий Некрасович замолчал. Вдруг повернулся и резво пошёл к дверям. Наверное, не хотел, чтобы студенты увидели надкушенный бутерброд с лужицей слюны и связку ключей в режимном сейфе — немых свидетелей его панического бегства. Но перед дверью с таким шумом втянул в себя воздух про запас, что студенты грохнули смехом.
     Обошлось. Заговорщики пошли по коридору. Спускаясь по лестнице, увидели, как внизу бегут, удаляясь, члены кафедры термохимии. Сзади всех ковылял, прихрамывая, доцент Свинюхин. О причинах догадаться было нетрудно: выйдя из одной полосы запаха, наши герои вступили в другую, разливающуюся по коридору нижнего этажа, по всей видимости и носовой слышимости, из открытых дверей кафедры. Наверное, трубу пробило сверху донизу.
     Нина тронула спутника за руку, и они пошли в противоположном направлении. Мимо с озабоченным видом быстро прошёл комендант. Захлопали открываемые окна, загудели моторы тяг. Аварийные меры принимались.
     Тут парочку нагнал доцент Буров. Нос и рот он прикрывал носовым платком, по виду — мокрым, в руке держал кейс, а из кармана пиджака выглядывала "Пепси-кола".
     — На свежий воздух, друзья, на свежачок, — прогудело из-под платка. Дважды повторять не пришлось. Фу-у! Наконец-то можно вздохнуть полной грудью, порадоваться осеннему солнышку, ощутить свежесть жизни.
     Буров отдал Нине свою ручную кладь и с хрустом потянулся.
     — У-ух, вот так сидишь-сидишь, сушишь мозги науками и белого свету не видишь. — Он посмотрел на платок, который ещё держал в руке. Тот был покрыт жёлтыми пятнами. — Нитрат свинца? — спросил доцент.
     Нина кивнула.
     — Где здесь поблизости вода?
     — Вон там фонтанчик, — показал рукой Ник.
     С непривычной для его должности резвостью Куприян Венедиктович подбежал к крану и стал умываться и полоскать рот. Фырканье и хрюканье доносились до студентов. Заметив недоумевающий взгляд товарища, Нина пояснила:
     — А в тех пузырьках был сульфид натрия и соляная кислота. Славно как то ржавое пятно съехало! Этот Амвросий Некрасович сам и не допетрился бы вывести, одно слово — холостяк-бесхозяйственник.
     Подошёл заметно посвежевший Буров, взял у девушки кейс.
     — Удачно? — спросила она. Последовал кивок.
     — Ты уж извини, дружок, что мне стали известны твои дела, — обратился доцент к Нику. — Но ты ведь не брал с Ниночки слово держать всё в тайне. А она мне доверяет. — Нина улыбнулась и положила руку на рукав его пиджака. — Где у вас штаб-квартира расследования и остальные папки? В общежитии, правильно я осведомлён?
     Ник кивнул. Но что значит слово "остальные"?
     — Пойдёмте туда. По пути поговорим.
     Все трое двинулись по дорожке, ведущей к общежитию.
     — Так значит… Нина, ты нарочно серик пустила? — Ответа не требовалось. — Но зачем? И этот нитрат свинца — это чтобы Куприян Венедиктович не задохнулся?
     — Что ж, придётся признаваться проницательному сыщику. Наш общий друг сероводород услужил нам тем, что отправил моих коллег прогуляться и отдохнуть от суеты, а мой друг нитрат свинца позволил мне не спешить с этой прогулкой. Это время я потратил на то, чтобы аккуратно проверить, не попало ли в личные вещи кого-либо из моих коллег что-то, принадлежащее какому-либо другому моему коллеге. Случайно, конечно. — Еле заметная усмешка. — Но просить проверить как-то неудобно, пришлось озаботиться самому. Был риск, но он оправдался.
     Вдруг Ника осенило — что значит слово "остальные".
     — Вы нашли первую папку? — вскричал он.
     — Нашёл. Уж не обессудь за то, что мы с Ниночкой отняли у вас с Тимом лавры первенства, но… Не студенческое это дело — доцентские кейсы обыскивать. Да, и Нине ты помог, так ведь?
     — Ещё как помог, Куприян Венедиктович! Без него я бы и ложки не успела в раковину вылить.
     — Покажите, а! — попросил студент.
     — Вон там скамеечка, пойдёмте туда. — Все трое уселись. Доцент щёлкнул замками и вытащил из кейса папку, как две капли воды похожую на те, которые лежали у Тима. Тесёмки были уже развязаны. — Проверил, конечно, — ответил он на немой вопрос Нины и откинул крышку. — Вот, полюбуйтесь, даже титульный лист не успел сменить.
     Студенты с нетерпением заглянули в папку. На верхнем листе значилось: "Термофизическая химия. Учебник для вузов", а выше стояла фамилия автора: "Д.К.Купчинин". Донат Купидонович Купчинин.

     Они вчетвером сидели в комнате общежития и пили чай-бальзам "Кольцо Сибири". Доцент Буров предупредил студентов, что всё обсуждаемое должно остаться строго между ними и никогда не упоминаться в разговорах. Несмотря на студенческую солидарность.
     — Как я понимаю, всё, что произошло до визита Никифора на ксерокс и там рассказанное им Нине, известно нам всем. Поэтому тебе слово, Ниночка.
     — Я как услышала всё это, загорелась сама провести розыск. Да только что сделаешь? У меня дежурство на ксероксе впритык к первой лекции, а ведь время нужно, чтобы договориться о совместных действиях. Ну, я и решила действовать самостоятельно, что смогу, а потом поделюсь информацией. Отксерила себе эти листки…
     — Как? — не понял Ник. — Я ничего на заметил. Ты же вынула ксерокопии одной пачкой и отдала мне.
     — Секрет фирмы, — усмехнулась девушка. — Клиент требует, чтобы ксерокопии были разложены по экземплярам, но сердится, когда при нём начинаешь раскладывать листочек к листочку. Пришлось научиться делать это мгновенно. Как — не скажу.
     — А я знаю, — вдруг заявил Тим. — Ты, наверное, незаметно сдвигаешь выползающие листки на расстояние, зависящее от номера копии. Потом остаётся только прихватить листки за кончики, а остальные — придержать.
     — Раз такой догадливый, приходи как-нибудь, покажешь. Думаешь, так просто научиться? Так вот, отксерила я себе экземплярчик, села на лекции подальше от тебя, Ник, и стала читать и думать. И надумала-таки! И знаешь, когда? Когда тебя лектор за уши стал мытарить. Все вокруг ревут, хохочут, гикают, а меня словно осенило. Modus operandi! Каждый человек в схожих ситуациях действует по-разному.
     — Лектор же говорил — одинаково, — усомнился Ник.
     — Это один и тот же человек в одних и тех же ситуациях — одинаково, а разные люди — по-разному. Вот я и решила поискать индивидуальные признаки текста. Вот, полюбуйтесь, — она достала листки из сумочки, — текст уснащён местоимениями "чей", "чья", "чьё": "переменная, чьё значение лежит в интервале…", "интеграл, чьим значением определяется эффективность"… А чья речь у нас этим изобилует? Тьфу ты, и я туда же!
     — Да, теперь я припоминаю, что Донат весьма склонен к этому местоимению, — сказал Ник задумчиво. — Но только когда ты подсказала. Просто так не додумался бы.
     — Да, а я как-то зашла на кафедру, когда заведующий говорил с Донатом по поводу какой-то его рукописи и крепко ругался на эти "чьи".
     — Ну, это неудивительно, — вставил Тим. — Заведующий — человек старой школы, он привык, что надо быть одушевлённым существом, чтобы твои принадлежности были "чьими". А почему ты нам не сообщила о своих подозрениях?
     — Да у вас к Донату какое-то предвзятое отношение. Я это заметила на другой день после того случая со шприцом и комендантом. — Буров еле заметно усмехнулся. — Я побоялась, что вы его интересы не станете отстаивать. На кафедре его не оказалось, всю неделю будет отсутствовать — значит, выносить рукопись удобно. А тут ты, Ник, говоришь, что в компьюшне напечатан титульный лист учебника с фамилией Свинюхина. Двое преподавателей в деле замешаны. Ничего не оставалось, как с Куприяном Венедиктовичем посоветоваться. Ну, мы придумали и провернули трюк с сероводородом. Результативно. — Она покосилась на тумбочку, где лежали папки в полном составе.
     — Вообще-то, я тоже стал подозревать Свинюхина, как только увидел титульный лист, — сказал Тим. — Шрифт отличался, одиночество листка настораживало, потом, почему это печатать учебник хотели за рекой?
     — Теперь я понимаю, — вступил в разговор Ник. — Когда Орест Пантелеевич не смог мне объяснить интеграл, я заикнулся о калининградских учебниках. Он говорит: "Мысль стоящая. Их учебник у нас распространим, а…" и осёкся. Хотел, наверное, сказать: "А мой — у них, чтобы всё было шито-крыто". Ловко, ничего не скажешь!
     — Почему же различался шрифт? — спросила Нина.
     — Да потому что в Word'е масса всяких шрифтов и гарнитур, — авторитетно заявил Тим. — А конкретная гарнитура указана в конце книги, на заднем листе, а он-то был у нас! Свинюхин, наверное, заказал набрать титульный лист Лосю. Не мог же он показать ему папку и сказать: "Подбери-ка, дружок, шрифт, чтоб от краденого не отличить было". Лось и взял первый попавшийся — Times New Roman.
     — Это же рискованно — открыто заказывать титульный лист постороннему человеку! Всё могло всплыть.
     — А чего тут рискованного? Доната всю неделю нет, Лосю всё пофигу, сидит он со своими наушниками и в Quake дуется. Листочек часто его набрать просят, что он — всё запоминать будет? В классе только студенты тусуются, а их преподаватели в свои планы не посвящают. Никто не мог воскликнуть: "Эй, глядите-ка, Свинюхин такой же учебник написал, что и Купчинин".
     — Почему же не посвящают? — недоумевал Ник. — Если бы всё всем было известно, люди боялись бы жульничать.
     — Такова уж преподавательская этика, — пояснил Буров. — Мы должны разбираться между собой сами и студентов в свои дела не впутывать. Мы и вы ведь люди подневольные, расписание прикажет — и никуда мы друг от друга не денемся, один — учи, другой — учись. А как учить студента, который знает тебя с тёмной стороны?
     — Лучше скажите — как учиться у преподавателя, которого знаешь с самой тёмной стороны его души?
     — М-да, наверное, нелёгкое это дело… Давайте лучше поговорим о Фёдоре. Как вы на него вышли?
     — Вообще-то у нас, студентов, своя, студенческая этика — разбираемся между собой сами и преподавателей в свои разборки не впутываем.
     — Да Фёдор же сам пошёл в сообщники к Свинюхину. Неужели они и в самом деле дрались? Хромал-то Орест Пантелеевич, а не Фёдор!
     — Не думаю, что была именно драка. Аристарх Афанасьевич уже пожилой, со зрением, да ещё в темноте, у него неважно. Два силуэта размахивали руками, а звуки ударов ему подсказало воображение. Наверное, Свинюхин понял, что его обманули, погорячился, рванулся к Фёдору, тот отступил в сторону, а там валун лежит.
     — Лежит, а как же, — подтвердил Ник. — Я об него споткнулся притворно, а Шелупанов — по-настоящему.
     — Но мы же не знаем, как всё происходило на самом деле, только догадки строим. Может, продолжить следствие?
     — Нет, друзья мои, ничего продолжать не будем. Всё должно остаться строго между нами в этой комнате, и вести себя будем, как ни в чём не бывало. А за как-ни-в-чём-не-бывалое поведение коллег я ручаюсь.
     После объяснения Ника, как Фёдор попался на куртках, наступило молчание. Все пили чай.
     — Мне всё же не до конца ясна роль Фёдора в этом деле, — вдруг сказала Нина. — Почему Свинюхин взял в сообщники именно его? Знал ведь, что этот делец порядочно дерёт за свои услуги. Мог бы попросить пособить кого-нибудь из домашних или просто выносить папку за папкой в своём кейсе — целую неделю ведь Доната не будет.
     — А может, Фёдор представился как верхолаз, — со смехом предположил Ник. — Мол, спустится сверху на верёвке и заберёт папки, а под окном на земле никаких следов не останется. Да, и вот что ещё. Когда я с Фёдором виделся возле урны "Любимый преподаватель"… ну, в том самом деле с милкиной запиской, он ведь за Доната хотел голосовать. Почему же сейчас пошёл против? Может, не знал, чья рукопись?
     — Вот именно, что знал, — воскликнул Тим, звякнув стаканом. — Ведь Донат хотел его подставить в деле с рекламой и палладием. Ясно, что отношение Фёдора к нему развернулось на все сто восемьдесят. Не прочь был и отомстить. Скорее всего, именно он и подбил Свинюхина на плагиат. Ведь Орест Пантелеевич по-своему хороший, степенный человек. Я не вижу его разрабатывающим хитроумный криминальный план и хладнокровно претворяющим его в жизнь. Тут чувствуется рука прожжённого дельца. Бьюсь об заклад, что издательство в Лютельмане искал именно Фёдор!
     — Отомстить? — оживилась Нина. — Мы, женщины, по части мести большие спецы. Я бы на месте Фёдора вообще не отдавала папки, смылась, как ты, Ник, и ликвидировала бы всё бесследно. Что ты на меня так смотришь? Если ты смазал пятки, это ещё не значит, что настоящий сообщник поступил бы иначе.
     — Но ведь они встретились, раз дрались… ну, то есть размахивали руками.
     — Встретились, потому что Фёдор ждал, когда откроется форточка и начнут вылезать папки. Он же не знал, что ты его опередил.
     — Ладно, закончим на этом! — Доцент Буров встал. — Давайте поблагодарим хозяйку…
     — Ой, да какая же я хозяйка, — покраснела Нина. — Здесь холостяки живут.
     — Я имел в виду — хозяйку стола. И разойдёмся. Ещё раз напоминаю: никому ничего и как ни в чём не бывало.
     Доцент хотел галантно подать девушке плащ, но вдруг послышался голос Тима.
     — Нет, нет и нет! — По столу грохнул кулак, зазвенели стаканы и ложки. — Не могу понять главного. Пусть Свинюхин только поддался на уговоры Фёдора, а в остальном он честный человек. Но не дурак же он, в конце-то концов! Не мог не понимать, что Донат поднимет тревогу, будет бить во все колокола. Это не шутка — потерять такой труд! И у Фёдора появятся возможности шантажа.
     — Он не стал бы поднимать тревогу, — тихо сказала Нина.
     — Почему?! — заорали в один голос Ник и Тим.
     — Сейчас объясню.
     Буров повесил плащ на спинку стула и нежно взял девушку за плечи.
     — Ты уверена, Ниночка, что это необходимо?
     — Уверена, Куприян Венедиктович. — Она смело смотрела ему в глаза. — Они всё поймут и всё похоронят в себе.
     — Но ведь доказать ничего невозможно. Ещё заработаем с тобой обвинение в клевете.
     — Я всё сделаю, чтобы доказать. Сравню тексты формула за формулой. Пусть слова другие, но уравнения-то за себя говорят. Последовательность, логика изложения. Modus operandi! Раз Донат боится, значит, доказать можно!
     — Вообще-то, не Донат Купидонович боится, а Фёдор со Свинюхиным считают, что он боится. Да стоит ли это ворошить? — Но в глазах девушки читалась решимость. — Ладно, поступай, как знаешь. — Доцент с безучастным видом отошёл к окну и закурил.
     Нина подошла к тумбочке, взяла верхнюю папку, ещё попахивающую сероводородом, открыла.
     — Все вы, великие сыщики, на фамилию автора вылупились, когда Куприян Венедиктович эту папку добыл. А у нас, женщин, более широкий взгляд на вещи. Издательство и город заметили?
     — Никак нет, — завертелись молодые головы. — А что?
     — Смотрите же! — в голосе Нины звучало ликующее торжество. Или торжествующее ликование — разбирать было некогда.
     — Что?!! — и две головы с глухим стуком столкнулись над папкой. — Лютельман?!! Он… он, что, тоже собирался печататься за рекой? Но почему?
     — Подальше от настоящего автора, вот почему, — ответила сыщица. — В ЧП Теодорова Куприян Венедиктович регулярно заходит, мог узнать. В других местах — дороже. А Лютельман — город поменьше, спрос на печатные услуги пониже, цены пожиже.
     — Ничего не понимаю, — повторил Тим. — Настоящий автор — вы, Куприян Венедиктович?
     Доцент выбросил окурок в форточку и подошёл поближе.
     — Нет, — он покачал головой. — Этого, — показал на папки, — я не писал.
     — Ну что вы, Куприян Венедиктович, зачем так говорите? Вы же написали ряд лекций по термофизической химии, набрали на компьютере и раздали студентам на дискетах. Я же сама была на той лекции, да и ребята помнят.
     Ребята закивали головами.
     — Вы извините нас, Куприян Венедиктович, мы тогда не восприняли всерьёз ваши дискетки. Не привыкли как-то читать учебники с экрана, да и народу в компьюшне всегда много толшится. Кто-то из взявших дискету говорил, что на дисплее текст выглядит отвратительно, а печатать — слишком дорого, объём-то большой.
     — Да не кто-то, а сам Фёдор. Уж он-то сообразил, что к чему, и подсказал любимому преподу, как можно распорядиться этим материалом. Вы же никому из коллег не говорили о дискетах?
     — Не говорил, — подтвердил Буров. — Написано-то было в шутливом тоне, так студенты лучше воспринимают, а вот коллеги не все одобряют такой стиль. Да и не ждал я никаких официальных выгод, написал чисто для студентов. Ну, не понравилось им, что же делать.
     — Уж Фёдор постарался, чтобы не понравилось! Но вы нам объясните, пожалуйста, что такое "анкета", — попросил Ник. — Ну, для которой преподаватели учебники пишут. Это не с социологией связано, с социологическими опросами?
     — Хм-м, ну что ж, объясню. Каждый преподаватель раз в пять лет переизбирается на свою должность. Пишет заявление, собирает визы, потом ещё учёный совет за переизбрание должен проголосовать. Так вот, к заявлению прикладывается анкета с указанием лекционных часов, числа дипломников, научных статей и учебно-методических работ. Существуют определённые нормативы, не выполнив которые, нельзя подавать на переизбрание. Да и к заявке на грант подобная анкета тоже прикалывается. Принцип почти олимпийский — больше, объёмнее, масштабнее. Вот и выходит, что учебники пишутся прежде всего для анкеты, то есть для обеспечения возможности переизбрания в будущем. Не думать автор об этом просто не может. И только во вторую очередь вспоминает о читателях-студентах.
     — А я-то думаю, чего это у нас все учебники такие… такие… ну, в общем, не ахти.
     — Это не поэтому. Редактора в официальных издательствах очень уж строгие, консервативные, исповедуют сухой официальный стиль и все рукописи под него подправляют. А такими писаниями современного студента не заинтересуешь, нет. Где бы шутку, где бы сравнение меткое, где бы запросто к читателю обратиться — нет, не пропускают. Держите это в голове, друзья, и не судите строго наши учебники.
     — Вот под такой стиль Куприяна Венедиктовича и отредактировали, — сказала Нина.
     — Ладно, будем иметь в виду. А с этим-то что делать? — Жест в сторону тумбочки.
     — Все папки, кроме первой, подарены Нику, у него и спрашивай.
     — Верну я их Донату, — решил Ник. — И пусть только попробует где-нибудь этот учебник напечатать!
     — Не жалко? Такое подспорье к сессии!
     — Жалко, конечно, да, может, он ещё своим это и не признает. Титульного листа-то там нет. Я, когда буду отдавать, вашу дискету сверху положу (Тим, дай одну из коробочки. Распишитесь, на ней пожалуйста, Куприян Венедиктович), а потом заберу, мол, по ошибке попала. Ежу такой намёк понятен будет.
     — Ох, и хитёр же ты, парень! Да, честность — лучшая политика. Я тоже верну первую папку Свинюхину. Интересно, признает ли он её своей? Нет, наверно, вернётся к честной жизни. Очень на это надеюсь.
     — А серик? То есть сероводород? Нине жизнь не осложнят?
     — Я, когда сюда шёл, видел грузовик у корпуса и коменданта рядом. В кузове лежали какие-то трубы, по размеру вроде канализационные. Так что оргвыводы нужные из сероводородной утечки сделаны, Нина вне всяких подозрений.
     — А если Амвросий Некрасович проболтается насчёт кислоты?
     — Тогда и я молчать не буду о том, как он драпанул из лаборатории, — пригрозил Ник. — Эх, надо было ту связку ключей захватить, тогда бы он точно рот на замке держал.
     — Не надо опасного трёпу. Ты лучше посмотри на меня, — сказала Нина и состроила гримасу. — Я девочка глупенькая, по неорганике четвёрку имею. Могла я кислоту со щёлочью честно перепутать? Ну скажи по чести: могла?
     — Я и говорю — за Нину можно не опасаться. Ладно, время позднее, надо идти.
     Буров помог Нине надеть плащ, оделся сам. Вдруг раздался голос Ника:
     — Но почему же Фёдор искал чёрную куртку, я же был в синей?
     — А какой там фонарь светил?
     — Я же рассказывал — тусклый, желтоватый такой.
     — Вот в жёлтом свете синяя куртка чёрной и показалась.
     — Ой ли? — усомнился Ник.
     — А вы следственный эксперимент проведите, — предложил Буров. — Есть у вас какая-нибудь жёлтая ткань?
     — Понял! — воскликнул Тим. — Нина, услужи больному, возьми вон оттуда мои жёлтые плавки и натяни их на настольную лампу. Ник, надевай куртку. Надел? Теперь включи лампу и выключи верхний свет.
     Комната озарилась желтизной. Действительно, куртка выглядела почти чёрной.
     — Все видели? — раздался голос желтолицего Тима. — Теперь гаси лампу, а то узки, тонки, плавки синтетические плавки.
     Послышался щелчок. Комната погрузилась во тьму. Буров стал шарить по стене, ища выключатель, но тут услышал какую-то возню, приглушённый полушёпот-полувздох, лёгкий девичий смешок. Да, он и свет тут явно лишние.
     Доцент Буров нащупал дверную ручку и, скупо приоткрыв дверь, выскользнул наружу.

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"