С.В. : другие произведения.

Для тех, кто не читает аннотации или в танке, повторяю:

Вас сюда не приглашали. Вы сами пришли. Так чтоб без претензий, если блюдо не по вкусу. На нашей кухне готовят острые блюда.

"Лунь Яну повезло больше. У него имелись имя, звёзды и мечта."

Это его и погубило.

Бессмысленный индустриальный механизм без имени, начала и конца, цели и задачи, пережевывает в шестернях героев миниатюры беспросветные "все шесть лет, шесть раз в неделю, с восьми до восемнадцать ноль-ноль, с часовым перерывом на обед", из которых уйти - некуда, хотя и кандалов ни на ком нет, да и не держат. Трактовок "свободы" и "Свободы" - много. Даже на примере таких игрушечных (впрочем, для механизма все герои с их личными проблемами - игрушки) столкновений с бытием, как у Индейца Кри, кто "был оштрафован за курение в неположенном месте. С тех пор Индейца штрафовали регулярно, однако он не уходил. Видимо, на других стройках было ещё хуже".

Сдавлены со всех сторон уставами и шестеренками, секторами, объектами, шлагбаумом, восьмью и восемнадцатью ноль-ноль, нумерованные винтики механизма - живут ли они?.. У Дженны, мечта, цель, событие - бусины, фетиш. Она их собирает, ими любуется, дорожит? Или что-то видит в их серебристом мареве? Маленький дом, окруженный садом, где цветут сливы?.. - быть может. У вахтера хуже - рыбки, живые, в этом мире, хлопотно. И рыбки дохнут, и вахтер необразцовый, того и гляди - плохо это закончится. У Лунь Яна ситуация безнадежная. "У него имелись имя, звёзды и мечта. Мечту звали Ми, и она жила в маленьком доме, окружённом садом, а в саду цвели сливы. Мечта растила дочку по имени Тян. Это была дочка Лунь Яна. Он сам нарисовал домик со сливами, а фотографию Ми и Тян распечатал с какого-то новостного сайта. Звёзды же сияли над головой. Ми и Тян ждали там." Мечта Лунь Яна так велика, что ей не нашлось места на этой земле и в этом мире, где ютится Лунь Ян. Грань между мирами, - этим, безвыходным, где Лунь Ян, и тем, где Ми и Тян, - вот и конфликт, который герой взялся решить, та грань, которую он решился преодолеть.

Нейтрально замечу, что, под пристальным взглядом, этот текст - не фантастика. К сожалению, всего лишь гротеск. "Общемирового, общечеловеческого", как любят говорить в СМИ, масштаба. Да не обманемся мы ни китайскими виньетками, ни иллюзией Далекого Будущего. Текст опирается на заслюнявленный фантастами антураж, но вся фантастичность при этом подверствывается ассоциативно уже читателем: в тексте нет ничего явно фантастического, кроме, разве, промелькнувшей неведомой "аэродороги". Впрочем, "есть фантастичность, нет фантастичности" - это проблема формального порядка, и проблема конкурса, а не текста. Проблема же текста - на любом фантастическом конкурсе он катастрофически проигрывает - из-за того самого заслюнявленного нумерастого антуража. И хотя главгерою не выдали порядкового номера - "у него имелись имя, звёзды и мечта", - но так только кажется, поскольку имя ГГ - его внутреннее свойство; в совокупности же механизмов он однозначно идентифицируется по своему рабочему месту: "постоянная машина, борт 1743". Заодно, номера щедро навешены на все вокруг: третьи ворота, пятый объект, 823-я комната и, конечно, куда ж без них в китайском муравейнике, этажи: у Дженны восьмой, тридцать второй у вахтера. Так что с первых же предложений, с великой китайской стройки, с многоэтажной китайской деревни, с раздробленных точками на коротюсенькие ("китайские") предложения абзацев, с номеров на всем и вся - читатель макается мордой в фантастский макроштамп, над которым одни уже давно прикалываются, когда другие все еще продолжают его для себя (и, черт побери, нас) "открывать". Да и вкрапленная, через детальки, тема - оказывается бегло просмотрена читателем, промелькивает в описании навязших в зубах декораций и прямолинейного (одноточечного, фактически) сюжета. Рассказ подан не на тот конкурс, и это его изряднейше портит.

Еще специфический нюансик. Те детальки, на которых держится суть, - они только названы, мимоходом упомянуты, эпизодичны, не окрашены, сухие факты из жизни малознакомого героя; не вплетены в действие, не ожили в тексте. Текст же оказывается миниатюрой, хайку; предполагается, что читатели будут сидеть и созерцать его полдня, концентрируясь на бусинах и постигая, как в них и банальном сюжете искусно-художественно преломляется судьба человека, история империи? Если б текст был развернут, скажем, в несколько дней (вот и возможность показать механическую зацикленность и однообразие), вахтер и Дженна успели попасть в кадр и ожить, Лунь Ян удостоился сочувствия, а детали прозвучали бы не столь мимолетно - глядишь, вышел бы раск. И может, даже в "12К" уложился бы. А так - вышла миниатюра-хайку, которую надо созерцать, домысливать, оживлять, проецировать. А наш народ такое читать не умеет.

Это вторая проблема текста - на конкурсе он катастрофически проигрывает из-за темпа чтения, навязанного как конкурсным "потоком", так и соседними текстами с сильно меньшей "полезной нагрузкой на слово".

Техника же с отдельными штрихами-деталями оказалась, как и в "Стеклянной розе", в той же проигрышной позиции. Там - из-за очевидного прозрачного монолога-пересказа с последовательными хождениями и простоватым разговорным языком, здесь - из-за китайского языка и примитивистского же, знакомого антуража. Промелькивает. И не цепляет читателя за жабры эмоцию. В подобном тексте, детали, видимо, должны повторяться (повторы как раз подчеркивают и просторечие, и примитивизм), чтобы перенестись в читательское восприятие и там зафиксироваться материально.

Если же не растекаться мыслею по древу, то все замечания сведутся к трем пунктам:
1) это текст не для конкурса фантастики,
2) это текст не для конкурса и
3) этот текст будет лучше смотреться в подборке миниатюр.

"- Т-товарищ старшина!.. А крокодилы - летают?.. - Нет, конечно. - А вот товарищ лейтенант сказал, что летают. - Вообще-то, летают. Только низэнько-низэнько..." (анекдот)

"Самолеты ВВС США переведены под управление системы "Windows": теперь они не падают, а зависают." (тоже анекдот)

Рассказ о том, как прислужник, истопник, контролер Рационального Царства нашего, тестировщик Сева Дымов, в ходе личного историобиографического развития, приходит к парадоксальной еретической мысли, что ошибки в рациональной системе бывают двух видов - хорошие и плохие, и что чудо есмь те самые, хорошие ошибки, сбои, и в них, может статься, и проявляется да является нам Воля Божия. Также и к той мысли приходит Сева, что люди-то вроде - летают... только низенько так, неприметно со стороны... говорят по такому делу: ног под собой не чует. А вот иногда, если скажем мысля какая в голову ударит, догадка, или вдохновение озарит, или вера высокая, иль еще там чего - возьмут, да и воспарят. Не всегда хорошо выходит: кто в проводах запутается, то в такого кто-нибудь блюдцем запульнет. Да и власти, с церковью заодно, за летунами следят бдительно и скрытно: чтоб не зарывались, меру знали, выше городской управы себя не возносили - а то голову с плеч.

Словом, замечательная обширная аллегория, можно развивать и оттачивать, сюжет под нее вить. Язык хорош - самый "взрослый" в финале, образно насыщенный (даже слишком: слегка перебирает, бравирует местами), богатый. А вот как скомпоновано - не понравилось. Первая аккурат половина текста - Сева едет в трапезную. Далее - пол-страницы на разговоры и полет, и последняя треть - рефлексия с размазанными по ней объяснениями. Первая половина очень весомая и вводная - ожидаешь как минимум большого рассказа. Автор отрисовал мир, атмосферу, обозначил героя, наметил изрядно потенциальных персонажей; дальше взлет-бумц, несколько "подсказывающих" реплик из-за сцены стола, и толстая пачка геройских мыслей, в которых он рассуждает о Боге, вспоминает и приходит (очень мутно и путано, честно говоря) к тем выводам, которые должен сделать читатель. То, что мысли у героя путаные и перескакивают - это замечательно, но и те выводы, к которым он пришел и, вроде бы, должен был прийти я, - остались для меня несколько слишком замыленными. Ну а фант-идея, в результате, осталась даже не показанной толком, а так - промелькнула в кратком демонстрационном полете Севы и констатируется в его раздумиях. В тексте хорошо выписан - антураж, конспективно пересказана - фант-идея, и вовсе похоронена в нестройных "думках" ГГ - идея.

Но тем не менее. С одной стороны, выходит - рассказа нет. С другой - то, что сюда накомкали, дает столько материала для воображения и нитей для домысливания, что голодным не останешься. Хорошая история. С налетом абсурда, гениальности, вдохновения, алкогольных паров и смысла. Стоит переработать - все, радикально, в разы больший объем, как то предполагала вводная половина, и с сюжетом. А не одной мыслью-концептом. Пока - "первый блин комом" в прямом смысле: люди и кони - все в кучу.

Мелочи. Что такое "первый рейдер города" я не понял. Еще неплохо бы поймать читателя, который не имеет дела с компьютерами, и допросить, что он понял про баги и вообще. Знаки по тексту прихрамывают. Параллель зря поправили (какой-то дотошный зануда стал домогаться, что, мол, ошибка?), 37-ая в тему стояла, а то б я не начал ее искать, перечитывая, куда подевалась. Лучше б акула плыла не у, а к. Мысу Горн. Или еще куда плыла. Хотя по характеру абзаца, правильнее всего было бы акуле взрезать 37-ую именно у Мыса Горн (как географический баг проявление чуда и штрих общего абсурда). Тем более, что это сон.

Хорошая шиза, хороший текст. Когда хомосапиенсов слишком много, слишком плотно, потно и, хуже всего, нет возможности оттуда уйти... убежать... когда нет выхода, и равно нет надежды, что скоро, нескоро, однажды - это закончится... Да, я понимаю чувства тех, чья рука тянется к парабеллуму. И закипающее отвращение понимаю - для него обязательно найдутся причины; они есть всегда, но далеки, мелки, мимолетны - всплыли, смыло, поморщился, унесло; когда же все перед глазами: маячит, трется, лезет - и даже не отвернуться? - тогда страшно.

Автор, кстати, не первый занялся фантастическим осмыслением перегруженного транспорта, "пробок" и "часа пик". Я где-то тут уже встречал Кортасара. Только там пробка была легковушечная и все закончилось вполне мирно, хотя и не скоро. Неплохая компания.

По минусам - текст слишком размеренный и ровный, нагнетание однообразно, эмоциональной кульминации нет (а другой не предусмотрено). Развитие последовательно, без уплотнения к пику; с появлением "тьмы" волнение в автобусе и реакция ГГ описывается так же, если не более спокойно, как и ощущения в начале текста. Развязка воспринимается не развязкой, а просто очередным действием, логика которого не чувствуется, но должна домысливаться "от головы". Нет кульминации - развязка следует не за ней, а пришита к линейному и подзавязшему действию. По языку текст очень хорош, образы - хоть в чеканку, недостает автобусных диалогов, пожалуй, они бы разбавили описания и обеспечили некоторую подвижность, но из-за отсутствия динамики вторая половина воспринимается тяжеловатой и вязковатой (для читателя, как восприятие текста; для героя обстановка такой и должна быть, понятно).

Текст не дает ощутимого эффекта. Действие не оживает - под ним не чувствуется эмоционального движения. Текст остается мертво-механическим, умозрительным описанием (с уклоном даже в перечисление, последовательность действий без живых причинно-следственных связей) и, поэтому, проигрывает. Хорошая шиза, хороший текст, но, к сожалению, как раз искренней-то шизы, драмы, срыва - в нем нет, только механическая симуляция.

(Можно сказать, что автор, во многих других своих текстах страдавший попытками и потугами производить на читателя впечатление декламацией нагнетаний и эпатирующими описаниями "жесткостей", "жестокостей" и "крававостей", наконец дал себе волю и создал рассказ, который построен вокруг такого нагнетания в восприятии персонажа, и это раздражающее эмоциональное напряжение полностью увязано и с сюжетом, и с идеей. Жаль, что финал вышел неискренним.)

Не то, чтобы в пику так любимым на "СИ" неведомым фильтрам и отбросам (пардон, отбрасываниям), сложным расчетам и бесконечным статистикам, дисперсиям, средним, графикам и таблицам, решил я, "как у больших", раздать золото-серебро-бронзу, а остальным - физкульт-привет. Отчасти, конечно, все так: остальным - физкульт-привет. Но не оттого, что дальше трех считать не умею, а просто считать там нечего; всех отсутствующих строим в одну шеренгу и дело с концом.

Впрочем, остальные тексты упорядочены не по алфавиту, а все же расставлены в порядке убывания... убывания чего-то такого, ради чего их можно читать или о чем можно говорить.

Беда с этим текстом: лицом хорош, речь медовая, душой чуток; да контужен как... да почти как "Чашечка чая", вот как. Не тем совсем местом к читателю повернут, идти тоже невесть куда порывается, беда.

Сперва рассмотрим увечного в целом, как он есть. Есть Мартик, который ничего не боится, и ГГ, который всего боится, а кроме того - отлично разбирается в страхах, ну просто видит людей насквозь со всеми их фобиями. Более того - отпускает странную реплику: "но при знакомстве меня поразила именно ее прозрачность, полное отсутствие того, что мы называем фобиями". Кто это "мы"? После такого профессионального пассажа "про людей и их страхи", я полагаю, что это он профессиональных страховидцев вроде себя ввиду имел... Тут же следом появляется таинственный незнакомец, Забирающий Страхи человек. Который страхи у всех забирает себе и таскает с собой. И следом ГГ опять чего-то боится - теперь лифта. Это четверть текста. Кто из читателей еще не догадался, не сопоставил, не заподозрил? Дальше по тексту все очень мило, но уже ничего нового - до самой аварии. После нее - добросовестно и старательно набранный текст про то, почему авария страшная (страшной она была Мартику, но подается апатичной сводкой от ГГ), и про Мартика Боящегося. Автор старался, но, увы... тех эмоциональных жестов, слов, штрихов, которые передали бы испуг Мартика - он не нашел. Испуг, срыв, истерика - штуки непростые для изображения, мягко говоря. Вышло формально. Ну и до конца - для страшно недогадливых читателей объясняется прямым текстом что к чему, ГГ совершает самоотверженный поступок (это он нам про него рассказывает), рискует жизнью и даже напускает на все это сверху немного пафосу.

А теперь вопросы. Что это за существо такое - ГГ? Откуда оно взялось? Куда потопало? Где оно насобирало предыдущие страхи? у предыдущих Мартиков? или все же этот Мартик был единственный и неповторимый? Как его фамилия? Ходило ли оно собирать страхи до и после мартиковых чаепитий? Где оно живет? На работу ходит, или только за страхами? Почему нам не представилось? Может он - самый обычный отзывчивый парень, только, добрая душа, ходит да людям помогает как может? или у него экстрасенсорные способности? или он - сказочный волшебник? а может - выдумщик? и случай с Мартиком был в его практике первый? Может в том и суть, что никаких страхов он забирать не умел и понятия не имел, как это делается? и "я боюсь за тебя" не было ни разу умышленным? Или вот еще, скажем, может те, у которых страх утащили, им, как частицы самое себя, начинает его не хватать, и они привязываются к утащившему?.. (Ага, это я типа вариации сюжета перечисляю, нереализованные.) Ну и до бесконечности. А из всех вопросов растет один: а если это существо такое темное во всех отношениях - и от страхов, и от загадашности - ничего про себя не говорит и непонятно как к читателю попало, зачем оно этот рассказ написало и что им сказать хочет? на жизнь поплакаться? Автор сам знает ответы на те вопросы? а почему от читателя спрятал? а зачем ГГ, рассказывая обо всем остальном, так упорно делает тайну из этого? Или может стоило подачу-то не в первом лице от Черного Человека делать?.. Раз уж Мартик у автора прозрачный, а ГГ - жуть черный от своих фобий, то чего ж текст-то подается наоборот? - перед глазами у читателя - ГГ в первом лице, а Мартик - вид со стороны и только? Если она прозрачная в смысле страхов - так она поди ж и в общении такая же прозрачная, открытая должна быть? А она только вопросы задает. А уж ГГ чего б тогда не быть в закрытом третьем лице, с налетом загадашности?.. Или можно ввести рассказчика, например мартикову маму (папу, бабушку, сестру). Которая могла бы рассказать про Мартика, про ее отношения (и не обязательно по-порядку). Тогда, рефлексия и мысли ГГ, все те чудесные образные абзацы, прекрасно прозвучат из уст мамы, многие даже без исправлений; что-то может произнести к случаю вслух сам ГГ, обращаясь к Мартику или маме, чем-то он может пугать Мартика. А что-то, блин, вообще надо потереть, особенно объяснялки в финале. Из уст мартиковой мамы многое прозвучит естественнее, чем от лица ГГ, который не знает фамилии Мартика, но при этом "знает про нее все и видит насквозь" (это привилегия, которую обыкновенно присваивают себе родители... :) ). Кстати, маме не обязательно хорошо относиться к ГГ и жалеть, что все закончилось. Она может с облегчением вздохнуть, что непонятный тип, который всех пугал, наконец отвязался, а как отвязался - так и Мартику полегчало. Не, это я просто кручу все, что в голову пришло, надеясь избавиться от понятности наперед текста и от милейшего хода "ГГ все знает, но читателю нарочно не говорит, чтобы тот помучился". К сожалению, как ни крути, главная проблема не здесь. Если изъятие страхов у детей выглядит вполне правдоподобно - мало ли, что можно сказать ребенку, что он поверит? - то вот акт разгрузки Мартика весьма коряв, ни понять ни увидеть его не получается, и даже фраза "я боюсь за тебя" выглядит именно так, как она вписана автором: умышленною и фальшивящей. Помимо того, в данной реализации, текст оказывается для читателя пустым: история заканчивается без какой-либо ясности, понимания, выводов, ни к чему не подводит, ни к грустному финалу, ни к облегченному вздоху даже, ее продолжения за границу текста читатель не чувствует - история оборвалась ничем. Это в добавок к тому, что и в процессе чтения читателя не баловали ни вопросами, ни проблемами, не увлекали загадками, почти не пробуждали к сочувствию и соучастию... Все за него делали, понимали, думали, чувствовали и переживали автор с ГГ-рассказчиком.

В тексте очень хорошо подобранные образы. Хороши и те куцые обрывки от сцен, что в начале-середине текста. Могли б и не обрывками быть. А вот целое - увы. Неловко, натянуто, вяло, лишено общего смысла, и, конечно, понятно наперед еще с до середины. Неловко и оттого, что непонятно, кому, где, когда и зачем это рассказывает ГГ (от места к месту, текст, эмоционально, смахивает на полные внутренней трагедии воспоминания старца о юности мятежной), и оттого, что рассказывает он как бы о своем подвиге... то ли сразу после того, как совершил... то ли непонятно, справился он со страхами? тогда чем закончилась история? вернулся к Мартику или нет? каков для него итог? Или что же, это он в полуживом состоянии, уходя от Мартика, решил подробно все припомнить и нам рассказать, прежде чем погибнуть под гнетом страхов? А еще неловко - когда кто-то так скромно и с легким пафосом распространяется о своих подвигах, тем паче связанных с трагическим самопожертвованием. :)

А вот и он, а вот и он!!! Да какой же конкурс фантастики и без рассказа про машину времени?!!

А хотите, я покажу почти-близнеца этого текста? А вот он: "Страна драконов". Он играл на конкурсе "Юный техник" два-три года назад. Там товарищ из будущего развернул бизнес в феодальную эпоху, выступал не бизнесменом, а магом, и возил не бизнесменов рекламу на ящеров клеить, а рыцарей - охотиться на драконов. И в том тексте использование прошлого тоже всячески юридически ограничено и разграничено... прямо как здесь.

Не совсем понятно, для кого клеют рекламу на ящеров, если все туристы ездят в другой временной интервал. А еще, есть подозрение, что никакая это не машина времени, а обыкновенный лохотрон. Уж больно процедура отправки напоминает... там случайно не "deep" программное обеспечение называется? Ну а в остальном текст написан легко и неплохо, с финалом, с юмором. Для легкого жанра повтор раз в три года не смертелен.

Я прочитал, не спеша, - оно не из тех, что хочется проскользить поскорее в поисках какой-нибудь сути, - затем перечитал еще внимательнее, надеясь все же найти и суть, и теперь скажу вот что. Здесь "сделан стиль", и на него стоит зайти поглядеть. Зверь, может, и не диковинный, но редкий; такого, поди, вы еще не видели. Если даже скривившись отмахнуться от "ЖЖ" и чего-то раскрашенного под гиперссылки (это, типа, что вообще - проза или цветная аппликация?), то все еще останется и образность, и ритмика, и эмоциональный тревожно-щемящий фон, и закос под поток сознания.

Интересно ли это читать?.. Да, интересно. Но - недолго. Если сократить текст вдвое, то в восприятии он выиграет, а непонятнее не станет. Есть ли там фантастика, есть ли идея? Да как бы есть... Причем приведена буквально: "дикую, необъяснимую связь записи в окне дисплея с реальным человеком, его поступками, памятью, его жизнью и смертью, он принял за непреложное правило; на веру, как словарное слово на полях. Пришлось." Портит ли это "заявление идеи" текст? Да нет, не портит. Даже если бы столь же прозрачные намеки в одно-два предложения были высказаны еще по двум-трем эпизодам, подразумеваемым где-то как-то в тексте - стало бы только лучше. Я не спец по кабалистике, я не знаю, как трактовать название этого текста. Осмелюсь высказать предположение: это градусность пива? Может, в остальном тексте следует видеть диалог упившегося до зеленых (не, от пива наверное бурые?) чертей ГГ с собственной памятью и мобильником? где проскакивают то ли воспоминания о неком друге и некой особи женского пола, то ли разбившегося на машине, то ли погибшей в авиакатастрофе? то ли это просто пьяный бред и видения, нагроможденный ряд образов без какого либо смысла?.. усугубленные, возможно, чувством вины, оттого, что в (под)сознании ГГ связались воедино вычеркивание им человека из памяти (мобильника) и гибель?..

Все возможно. Если же вдруг сам автор сможет сформулировать, что он хотел всем этим сказать, какая идея заложена в, что предполагается читателю вынести из прочитанного и т.д. - будет от нас автору и вообще всяческий респект и уважуха.

Текст, оказавшийся для меня неприятным сюрпризом. Не прочел и страницы, а уже пришел в то состояние, которое образно называется "каждый глаз по полтиннику". И пребывал в нем до самого финала. Впрочем, подозреваю, что к финалу каждый глаз был уже по рублю.

Для начала, неплохо бы нам осознать суть происходящего - ту страницу земной истории, на полях которой автор рисует дорожку за край листа. Запишем так: Варшава, 1942-ой год, еврейское гетто, детский дом; воспитательница Симона и группа детей; число их неизвестно - автор не сосчитал; сегодня ночью Давид уедет на трамвайчике до крематория, остальные задержатся ненадолго: через три дня их поведут на поезд до лагеря смерти Треблинка; там они, возможно, проживут еще два-три дня.

Это - мертвые факты без лиц. Попробуем представить: лица у фактов детские. Оживим детей - силой воображении - ведь в рассказе они, по сюжету, живы.

Думаю, большинству читателей известен тот исторический эпизод и персонали, по мотивам (или в параллель) которых написан этот рассказ. Вероятно, многие сориентировались, и если не по еврейским именам и нагнетаемому описанию обстановки, то по мылу-транспорту поняли весь контекст?.. Ну если нет - то там, в финале, гетто и колючая проволока прямо названы; если и не на первой странице-двух, то хотя бы к финалу читатель в теме. Теперь даже недогадливый читатель может оценить текст целиком.

И вот вопрос: удерживая перед глазами эту очень конкретную перспективу, станете ли вы переживать и рассказывать исключительно о том, что эти дети давно не ели яблок и овсяной каши, что они просто голодные, что их иногда выгоняют разгребать снег, что у несчастных детей запавшие щеки и сероватые лица, сведенные от холода плечи, у многих - чахотка, они кашляют?.. что вам приходится бегать искать не только еду для них, но и карандаши?.. Точно это необходимо - на протяжении десятка страниц трагическим голосом рассказывать, что эти дети, которым осталось жить три-пять дней - они приютские, голодные и с чахоткой??.. Это имеет для вас значение??.. Вам не кажется, что здесь что-то уже лишнее, неестественное? Мне вот кажется, что от этого пахнет моральным извращением. Героини, - поскольку изложение с ее стороны и передает ее восприятие; о перспективах она знала.

(Но вот осуждать героиню не спешим: попадете в такой переплет как она - поглядим, что сами запоете.)

В подобной ситуации, люди, скорее, будут ценить жизнь - те крохи, которые есть. Которые пока остались. Их отмечать, видеть, за них цепляться. Радоваться еде и карандашам. И если выживут - вынесут на все годы запечатленную в памяти чью-то мимолетную слабую улыбку. Все то, что перечисляет автор - это "ужосы" для сытых читателей, равнодушных к историческим фактам.

Мне все же кажется, проблема не в героине, не в том, что она такая, склонная в той, ее ситуации - сидеть и драматизировать, лить слезы скорби и умиления над детьми, перебирать все негативные детали в поле зрения, как будто ей - еще мало. Главного.

Вероятно, все проще. Автор плохо понял, что, какой сюжет является предметом художественного изложения. Мы говорим - дети еще живые. Но у автора они - мертвые. Если приглядеться, то видно: они изначально мертвые в ее тексте, автор их такими взяла - такими, какими мы знаем их сегодня, сегодня они уже погибли, и о них говорят - как о погибших. И героиня говорит о них - именно так. Для нее они погибли на пять дней раньше, она к ним уже относится - как к мертвым. Если бы в рассказ дети пришли живыми - читатель бы видел перед глазами их беспощадное завтра, от абзаца к абзацу совершал бы шаг в ту перспективу. Но дети в рассказе - мертвые. И поэтому в этом тексте с ними ничего не произойдет. И, конечно, автор это внутренне чувствует - отсутствие предмета, пропажу трагедии - иначе не стал бы по всему тексту, от первой страницы до предпоследней, так последовательно обращается к отделу читательского мозга, заведующему соплевыделением.

Резюме по первому вопросу. В тексте ничего не происходит, в него не заложено события, порога, поворота, откровения, момента истины. Автор берет мертвых детей, давно мертвых детей, исторический факт; призывает оплакать их, потому что они голодали и кашляли; и отправляет их - то ли в нарисованную сказку, то ли в лагерь смерти. Какая разница? - мертвым же все равно. Пусть читатель решает, куда ему больше хочется.

Это проглядывает даже сквозь художественную, литературную сторону текста, где от детей - только имена. От одного - цвет глаз (У Ришарда "светло-голубые глаза. Проку ему с них, с этих глаз..."). От другой - худые лопатки. Внешние приметы. Это - просто поименный список детей, подлежащих отправке в лагерь смерти. Плюс комментарии по их физическому состоянию. Это - список мертвых детей. Детей, которые погибли тогда, в 1942-ом году. Поэтому мы, читатели, - никого не теряем. Поэтому нам, читателям, надо объяснить, что... Что дети были голодные и так далее.

Второй вопрос у нас - по героине. Хотел автор того или нет, читатели вспомнят и сопоставят эту историю с другой - с той, которая не литература, а история. Это ожидаемо. С внешней же, объективной стороны, эти истории для читателя - близнецы. И про существенное различие, касающееся героини, - они наверняка не сообразят. На фоне же легендарного исторического прототипа, героиня выглядит весьма невразумительно.

У героини с детьми контакт довольно формальный. Симона пребывает сама по себе, в киселе своей рефлексии. Между ней и детьми эмоциональной связи нет, все предоставлены сами себе, только сталкиваются руками и словами в общем пространстве. Она сторонний наблюдатель. Она и дети - они друг друга наблюдают, но друг на друга почти не воздействуют. Мелки и карандаши - это способ, чтобы дети сами нашли себе занятие, чтобы не участвовать в этом лично, остаться сидеть рядом со своими мыслями. Она думает о том, что ищет карандаши. Все - еду, она - еду и карандаши. Она сравнивает детей с куклами (еще один символ в тексте, подтверждающий, что дети - мертвые), которых усадила пить игрушечный чай. Ее отношение - служебное; добросовестное, ответственное, и служебное, формальное; она - воспитатель, ничего личного.

К слову, отношение "Симона - дети" повторяет по характеру отношение "Шивон - слаборазвитые инопланетные народы" (из серии других рассказов автора). Хотя героиня и начала с того, что причислила саму себя к детям, они - в разных эмоциональных пространствах, как люди разных культур, говорящие на разных языках, которые завтра разъедутся каждый в свою сторону. Причем дело она имеет не с младенцами, не с трех, не с семилетними; Ривеле - тринадцать... якобы... Тринадцать - это вполне взрослый человек, он в сказки не очень-то верит, и потому, когда ему врут, - сразу понимает, да еще имеет мерзкую привычку задавать вопросы. Автор этого как бы не знает. Поправил бы ее возраст хоть на девятилетний, честное слово...

Как и Шивон, Симона (о, созвучные имена) погружена в свои эмоции и терзается своим "чувством справедливости". Борется скорее "за порядок и гуманизм", а не за детей, которые для нее - скорее пострадавшие, чем люди. Несмотря на то, что себя на словах приравнивает к ним - к детям. В ситуации, где, если уж не забываешься, обращаются к "глобальным вопросам", здесь - какая-то мелочность и равнодушие, формальность, механистичность. Во всем. Как яркий символ этого в художественной реализации - отсутствие темы Бога. И для героини, и для детей. А ведь это - полвека назад, и в отнюдь не атеистическом государстве. (Возможно, дело просто в том, что из атеистической страны родом автор, или он не успел перед конкурсом разобраться в еврейских богах, - отсюда и пробел.)

Или, может, следует отмахнуться от всего выше отмеченного? Предположим нечто иное: это текст не про детей; он не должен никак сопоставляться с известными историческими персоналями; это совсем иной случай. Может, это текст про героиню, у которой не сложилась судьба "как хотелось", которую успели уже приписать к неудачницам, а теперь она попала в "исторические обстоятельства", где она, очень хорошая но неприкаянная, "воспитательница", вроде бы верховодит детьми, вроде бы чувствует себя ответственной за них - за еду и карандаши, по крайней мере... Но при этой взрослости - признается себе, что такая же маленькая девочка, "захваченные чудищем из ночных кошмаров", пленница обстоятельств, которой остается только сидеть, ждать и бояться? То есть - как раз не бояться, по крайней мере - внешне, при детях? И тогда, ее сравнение "дети - куклы" - символизирует инфантильную сторону ГГ? Может, это ее история? Может, автор хотел нам показать что-то такое?.. Может и хотел, но тогда тема не раскрыта. Да и вряд ли кто ее заметил, судя по гласу народа.

Словом, я могу вытянуть из текста что угодно - взять за любую нитку и потащить. Отметить, подчеркнуть, растолковать, додумать. Хоть про героиню, хоть про детей. Знаю, какие крохи поправить в сюжете, чтобы получить художественный аналог той, исторической легенды. Да мало ли... Но это все - будет уже мое творчество по мотивам. Вернемся к авторскому.

Да, о гласе народа. Перебрав все, что можно, неплохо бы еще разобраться, что здесь видит среднестатистический читатель. Который ничего перебирать не будет, думать не будет, что увидит - как в телевизоре - с тем и останется. Судя по восторженным междометиям и счастливому визгу, доносящимся из гетто, читатель среднестатистический обнаружил свое любимое изделие - построенную вокруг едва ли не самого занасилованного в западной масскультуре (а значит - знакомого, привычного и понятного) символа - холокоста, ширпотребную сказочку, слащавую и лживую, зато со щасливым концом, в который так приятно верить... Там, вообще-то, в самом конце, перед последним абзацем, тоже - отбивка. Закрывающая тот фрагмент, где дорога за край листа. Фрагмент, где сон, и где героине снится, что ее будят. Означающая, что сборы и отправка - не обязательно одно целое с разглядыванием дороги. Кто заметил отбивку? кто запнулся на этой развилке?

Итого, если не заниматься вытягиванием, додумыванием и реанимацией текста, то говорить и не о чем. Хуже того, вызывает очень большие сомнения этичность распространения слащавых фантастических сказочек, написанных на подобные исторические мотивы... Пара вероятных ляпов по тексту. "Когда у них еще была акварель, давила ее на бумагу, как масло". "Масло" в данном контексте неоднозначно: фразеологизм "мазать(ся) как масло", подразумевающий сливочное, или "масло" - масляная краска? Матчасть: не знаю, какая акварель у автора, но среди встречавшихся мне, даже приличная как масло не мажется и ниоткуда не давится; обычная паршивая же засыхает в камень. А вот масляные краски - как раз давят из тюбиков на палитру. "Точно непристойные картинки, расклееные по казарме" - э... когда и зачем ваша героиня разглядывала непристойные картинки в казарме?

Гладкий, аккуратный текст, компактный, динамичный, умеренно схематичный. Читая этот текст, я сперва морщился, затем удивился, а после - давился смехом. А в финале заржал. Перечитывая, пытался сообразить: почему. Вот загадка. Вроде бы ничего такого уж смешного, а между тем.

Нет, я буду рассказывать по порядку, а то собьюсь, потому что меня опять распирает от смеха.

В первом фрагменте начинается день, начинается он с утра, и хотя нам не рассказали, как герой просыпался, что-то до боли знакомое мы успели почувствовать: пустоту. Далее мы читаем все быстрее и быстрее, поскольку остаток фрагмента состоит из пустых механических диалогов, которым так любят предаваться в промежуток между просыпанием и Спасением Планеты герои у наших фантастов, но зато кратко (имя + род занятий) узнаем, кто живет по соседству от ГГ. Также нам еще пару раз сообщают, что у ГГ дырявая память (на тот случай, если и у нас она дырявая), и, наконец, Сказитель все-таки приходит в Город. Таким образом, первый фрагмент содержит экспозицию и завершается переходом ко второму.

Во втором фрагменте мы понимаем, что с ГГ не все в порядке: у него не только дырявая память, но и еще что-то дырявое, и оттуда все время течет вода. Он просто захлебывается в сентиментальных чувствах и соплях. О'кей, в этом фрагменте текст получает импульс: у персонажей новая информация, и, видимо, очень их заинтересовавшая.

В третьем фрагменте нас ждет жестокий сюрприз: оказывается все герои - роботы! Так что вся та скука, которую мы читали выше - это так и задумывалось! Поэтому и день с утра по порядку, и диалоги механическо-пустые, и прочее. Все те бяки и штампы - это вовсе не бяки и штампы, а специально! А штамп - вот он, штамп: это рассказ про роботов! Здесь же мы получаем полную экспозицию и предысторию: люди вымерли, остались одни роботы, спроектированные чтоб служит людям, которые вымерли. А Люси - пластиковая кукла. А Сказитель - он просто врун.

Затем ГГ (повернутый на детях робот) отправляется на юго-восток, а нам объясняют, что он туда не дойдет и обязательно погибнет в дороге. Ну и в финальной сцене "умирающего" в пустыне ГГ находят остальные роботы, починяют его и говорят, что они тоже без людей больше жить не хотят и будут теперь все вместе идти на юго-восток, пока кого-нибудь не найдут, хотя с вероятностью 0.999999999~ там никого нет и поход сей бессмысленный и погибельный, но да здравствует надежда, которая погибает последней, и настоящий челов... настоящий робот за свое призвание положит жизнь, пойдет на плаху, бросится на амбразуру, и не дело сидеть в теплом сытном поселке и выращивать пластмассовые кактусы, когда где-то могут быть люди, и т.д. и т.п., такой там возвышенный пафос по этому поводу.

Смотрим на все это и видим: гладкий, аккуратный текст, компактный, динамичный, умеренно схематичный. Технично скомпонованный. Технично написанный. Обратно вопрос: почему же так уморительно? И вот я подумал: роботы роботами, но, так сказать, кого они изображают?? чьи роли они играют?? И тут нас как бы снова ждет жестокий сюрприз: текст, поди ж ты, не про роботов. Роботы - это прием. Как в басне. Осел, козел, мартышка и косолапый мишка... И я задумался: роли каких же людей играют эти роботы? И тут же понял. Прототипы этих роботов - это какой-то комедийный сериал про выживших из ума пенсионеров, которые живут в своем пенсионерском поселке и, от нечем заняться, каждый день ходят друг к другу в гости, и тут-то оператор и снимает очередную серию как они там обсуждают все подряд, смотрят и комментируют телевизор, спорят, ругаются, несут всякую хрень и т.д., и, конечно же, смех из-за кадра. Вот примерно такая компания старых пердунов - у одного дырявая память, у другого выпадает челюсть, третий пускает слюни, четвертый глуховат, ему постоянно слышится, что говорят про баб и он тут же включается в разговор и т.д. - однажды... (выбираем первое, что приходит в голову) с безделья включила ящик и узнала, что возле Антарктиды затонул танкер, вылил десять тыщ баррелей нефти в мировой океан, и теперь эту розлитую нефть жгут и собирают, а служба спасения сидит на береговой льдине и отмывает всех пингвинов от нефти... "Мы должны им помочь!" - говорит один. "О да, пингвины - наши братья меньшие!" - говорит второй. "У тебя есть родной брат пингвин?" - спрашивает третий. "А где это, Антарктида?" - спрашивает второй. "Где-то на юго-востоке" - говорит третий. "О, да! В Вудстоке я познакомился с потрясающей герлой, это было в шестьдесят девятом, мы с ней так клево трахались, не отказался бы продолжить сейчас" - говорит четвертый. "Я думаю, пока мы туда дойдем, всех пингвинов уже отмоют" - сомневается второй. "Но мы не можем сидеть сложа руки!" - возмущается первый. Ну и так далее. И первый отправляется на юго-восток, забыв таблетки, у него прихватывает сердце, остальные, заметив пропажу, его догоняют и реанимируют, идут вместе... А в следующей серии из их ругани станет понятно, что поход окончился попыткой помыть гусей на соседней ферме, за что фермер пульнул одному из них в зад солью. Скажу честно: комедия тупая, несмешная, отвратная, я бы смотреть не стал ни минуты. Но вот за счет того, что старых маразматиков заменили на роботов и все так аккуратно-прилично оформили, играют с серьезными лицами, а лица истинные тех, кого высмеивает текст - они только угадываются, и то не сразу, - сразу же стало можно читать и вышло довольно забавно.

И все же, смех какой-то не очень позитивный. Нехорошо смеяться над старыми людьми. Да и сериалы эти, про придурков, и со смехом за кадром... это ж такой примитив, что дальше некуда. Хотя... возможно, кто-то отнесется с сочувствием и поймет этих роботов, с их спокойным, хозяйственным, сытым, но, увы, бессмысленным и никому не нужным существованием? Нет, я все же не думаю, что текст писался в расчете на то, что какая-то часть читателей будет его читать всерьез и увидит в этих старых маразматиках, ищущих людей, что-то этакое трогательное. Для этого надо либо иметь большое желание тронуться, либо быть таким же старым маразматиком. А издеваться над старостью - нехорошо.

Или, возможно, в тексте попытались изобразить что-то вроде винтиков-обывателей, вдруг загоревшихся юношеским максимализмом, побросавших свои механические будни и ринувшихся "за мечтой", "за высшей целью жизни", вопреки всему? И даже не просто за абстрактной целью, но, конкретно, "служить людям"? (И как же именно?.. Ведь винтики-обыватели-то именно так и служат людям, как эти роботы: один - нянькой, другой - садовником, третий - охранником... с утра до вечера всю рабочую неделю, и никуда на юго-восток им для этого идти не требуется, они как бы уже на юго-востоке?..) К сожалению, подобные обыватели, в реальности ринувшиеся "служить людям", скорее всего, будут выглядеть "дураками с инициативой" (которые куда страшнее просто дураков, как давно известно), еще похуже этих роботов. Но главное, подобными "светлыми идеями" и горячим стремлением "идти к людям" и служить охранником, милиционером, пожарным (или ассенизатором?) и т.д., неважно как и зачем, - обыкновенно страдают идеалистично настроенные люди в возрасте... переходном или чуть старше. Из которого они переходят в возраст энергичной практической деятельности и завоевания жизненного пространства, а уже после того - на этом жизненном пространстве начинают, ближе к пенсии, "просто существовать по заведенному расписанию", напоминая тех самых роботов, откуда закономерно проистекают вышеназванные ассоциации рассказа с кучкой пенсионеров... Может ли один из них вернуться к нонконформистским "светлым мечтам" юности? Да, может. Придти в ужас от своего бесцельного механического существования? Может. Решиться с ним порвать? Может. Смотри "Борт 1743" в начале статьи. Смотри Кортасар "Киндберг". Смотри Веллер "Не в ту дверь". Смотри, смотри, смотри... Это вечная тема. Кто из классиков и других за нее только не брался. Кто и как ее только не раскрывал. Но пока, вероятно, еще никому не приходило в голову изобразить эту сложную человеческую философскую тему на примере роботов, наделив их юношеским наивом и жаром (баг в программе?), и задекларировать оную тему со всем убежденным пафосом глупости, никак ее, при этом, не раскрывая. Что до "служения людям", то как пример, где тема раскрыта, можно ткнуть для смеху хотя б в Новый завет...

Ну и у текста та же проблема, что и с "Борт 1743": на конкурсе фантастики нет более злостного текста-штампа, чем "про роботов". Даже если... даже если не только господину автору покажется, что он сумел придумать что-то новое "про роботов", чего еще никто до него не придумывал, но если и на самом деле оно новое и никто доселе не придумывал - ни такого, ни похожего, - большая половина читателей все равно поморщится, и будет по-своему права. На конкурсе не фантастики текст лишился бы этого смертельно утомительного недостатка. А тут - увы.

Уф-ф... в первобытной цивилизации действуют врачи из "высокоразвитой"... Что там у Стругацких на эту тему было? "Парень из преисподней", что ли?.. А еще - у Булычева, про Алису, - помните? Она с вакциной в термосе моталась в прошлое спасать какую-то планету?..

Текст детский... Я примерно догадался, что Свея - собака, Монт - ежик, Свист - птица. И что у ГГ какой-то свой язык, а у Эру - свой, ГГ научился немного понимать язык Эру, а та его язык не понимает. Однако подозреваю, что детям эта сказка не понравится - в ней слишком мало картинки, трудно понять, кто есть кто и как выглядит, слишком мало действия, слишком много умствований о вещах довольно абстрактных; взрослые же, возможно, если дочитают, найдут ее премиленькой, но вряд ли занимательной, содержательной и обладающей какой-либо ценностью. Популярность подобных "децких продуктов для взрослых" на этом сайте - не новость, а свои размыслия о причинах этого явления я сегодня политкорректно опущу.

Этакая сказочка про маленьких усатых и героических питекантропов (или не совсем питекантропов)... К сожалению, эти сказочки, про разумных или полуразумных детенышей, вперемешку со зверенышами, нередко написаные как раз от их лица или морды, с каким-нибудь детско-кровавым сюжетцем про жестокую первобытную реальность и бескровно-щасливым концом полным медовых сентиментов, где все кончилось хорошо и победила дружба, довольно регулярно производятся авторами женского пола. Вот в этой самой, полной наивно-кровавого детского пафоса и непобедимой веры в добро и маму, стилистике: "- Ты просто не помнишь. Сумасшедшая Эру все испортила. Но теперь, надеюсь, ты поглядишь в глаза смерти. И твоя спасительница тоже, - чужак тяжело дышал, не то от болезни, не то от ненависти. - В живых уже нет ни одного из твоих братьев и сестер. А теперь смерть взялась за чужих детей... Но я не напрасно пришел сюда... // - Мама Эру вылечила меня. И вылечит всех вас. Она не понимает слова, но знает, как прогнать смерть."

Еще отмечу, не понятно, к какому "виду" принадлежит ГГ, но речь у этого вида наподобие человеческой, как бы первобытная, без абстракций, но развитая... и, получается, что владение человекоподобной речью у этого вида является врожденным. Вот это, кстати, тянет на фант-идею. Других-то, строго говоря, нет в помине - ведь само это нашествие "гуманистов" на первобытные народы - вещь отнюдь не фантастическая, а очень даже реальная в нашей земной истории. Я имею в виду не тех негуманных средневековых конкистадоров, которые огнем, мечом и крестом, рубили и обращали, а именно свеженьких, со шприцом и вакциной. Которые, со своими "общечеловеческими ценностями", вторгаются в местную культуру, дабы сеять непрошеное добро и благодать, а выходит примерно как с незнающей местных обычаев и условий мамой Эру: чуть не погубила все племя, и еще неизвестно, чем закончится... пока что существование местного, недавно самостоятельного народца оказалось в зависимости от милостей Фьють.

Что до изобразительных средств - сложно расписать маслом холст, владея только первобытной наскальной живописью. Автор сделал все возможное в данной ситуации, но результат... все же заметно уступает картинам даже средней руки живописцев.

В начале, где двое сидели на шкафу и прятались от людей (т.е. сами вроде бы не люди, не дети и не хулиганы, несмотря на имена), я вспомнил драку из-за грязной посуды на кухне между папой и мамой тараканами и прочие шаблоны перевертышей. Абзацем дальше Соня показалась мышью. Потом другие персонажи вроде б сошли таки за тараканов.

Словом, чем помогли автору Кэррол и Сергеев - я не знаю, но так - очень даже миленькая ерунда вышла. Без начала, конца и какого либо смысла. Но младший школьный возраст да их бабушки - наверняка одобрят. Хотя тараканы-растаманы... Мда... Может быть воспринято, как пропаганда веществ, изменяющих сознание и все такое. Непедагогично. Только надо дописать остальные серии. И - можно из номера в номер шлепать в какой-нибудь журнал.

Шутки про дихлофос, энциклопедию, общежитие и окосевших тараканов - улыбнули. Вот в полуфинале БД-6, в той же весовой категории, было "Планета в опасности" - про кота, который подбил ворону, которая на самом деле была марсианским роботоразведчиком, которого заслали на Землю чтобы разведать возможность ее захвата... или что-то вроде этого... Что еще сказать? Да вроде бы совершенно нечего. Читается легко, не скажу, что интересно, но и заскучать вроде не успел. А больше тут, сколько не пыжься, ничего не скажешь.

Стебовая "сказочка" (это авторское определение), фанфик по мотивам сказки про репку. Состоящая из диалогов... нет, не диалогов даже, а последовательности монологов бабьего нытья-причитаний Мышки, со вставками поменьше из препираний в тон от Жучки, и парой реплик Деда. Читается скучновато, поскольку причитания. Вяло улыбает. Перечитывать такое вряд ли станешь.

Одним словом - анекдот, не то, чтобы совсем не смешной - хмыкнуло; но прочел и забыл. Сомневаюсь, что тут можно еще о чем-то говорить.

Мда, вышло что-то китайское. Я бы даже сказал, что в этом главная достопримечательность текста. Я не про избыток непонятных слов курсивом, не про китайские имена, и даже не про весьма условные намеки на быт. Я про некий "восточный дух", которым текст наполнен, и который надлежит вкушать, читая. Потому что - интересу читать вроде никакого - сказывают историю... жил-был мальчик, жил-был монах, предрекший что-то странное, мальчик рос, бабушка рассказала ему сказку, он начал ковать, монах приходил, время шло, пол-текста уже позади, монах притащил обещанный ножик... дальше что-то странное, мальчик отнес ножик и услышал что-то лестное в свой адрес, а потом понял суть сказки-притчи про барашков... Надо сесть, сложить руки на коленях соединив пальцы, сосредоточиться в зоне пупка, расслабиться и до самого обеда постигать дао, ага? Вот некая зарисовка Вселенной, бытия - в тексте присутствует. Причем такая, как бы, самодостаточная, вполне "замкнутая система". Мальчик, монах, ремесло, барашки, дао. Но...

Я как бы заметил - когда мальчик ножик ковал - он вроде как себя ковал. Такая аллегория, обращенная в притчево-сказочную реальность. Но, честно говоря, не понял - ни почему он пришел к мысли самокования в финале, ни как это связано с барашками... Видимо, барашки есмь параллель к версиям с ножем: или кузнец владеет металлом и барашки идут за ним, или металл крутит кузнецом и барашки сами приходят, идут и ведут за собой. ГГ не владеет и не крутим, поэтому он вообще без барашков... то ли они сами должны к нему сбегаться отовсюду... Но все же символика не ясна, что есть барашки и металл - не ясно, и какова мораль тоже. То есть мораль как раз ясна, благо задекларирована: хороший герой "должен пасти не барашков, а себя: очищать и совершенствовать сердце, волю и дух, обострять и возвышать пять чувств - и тогда все на свете стада стали бы его стадами". И тут же следующий вопрос: а что олицетворяют барашки и стада? Где-нибудь в Средней азии, скажем, стада - это достаток, богатство, общественное положение и уважение. В новозаветной традиции, овцы и пастырь - совсем иная символика. А что сие символизирует в Китае?..

P.S.: Хо-хо! после написания рецензии заметил, как файл с рассказом называется!

В мире рассказа существует некий фамильный артефакт и связанное с ним предание, которые передаются из поколения в поколение в роде ГГ. Судя по всему, до сих пор никто ими не воспользовался, но все вдалбливают своим сыновьям, а те внукам, и вручают (торжественно передают на хранение), как нечто ценное, повторяя "иструкцию по применению", но плохо представляя себе, что применение артефакта даст. Пока все банально.

Артефакт надлежит применять, когда "все пропало", и "за тобой придут". Приходит якобы единорог, т.е. существо из другого мира. Предположительно, этот мир (где "все пропало") пользователь артефакта покинет.

Предание гласит, что артефакт сработает, когда юзер "будет готов", т.е. когда у него "все пропало" и ничего ценного-родного-близкого на земле не осталось. По молодым годам, когда ГГ убежден, что таки да - все пропало, артефакт работать отказывается, т.о. выказывая свое особое мнение по данному вопросу. В зрелые годы, когда ГГ шутя артефакт проверяет, тот срабатывает... как бы утверждая, что у ГГ "ничего не осталось ценного-родного-близкого". А герой убежден, что как же так, вон у него сколько - тычет это единорогу в морду, как свои ценности - и жена, и сын... хотя, есть ощущение, что ГГ не прочь от их общества чуток отдохнуть... И чувство долга перед ними - скорее внешнее для ГГ, "потому что так должно быть", а не внутреннее... ГГ уходить с единорогом отказывается и пихает артефакт своему сыну, сопровождая той же дурацкой инструкцией...

Вот такая ботва. Теперь ГГ может мучиться сомнениями: что бы это все значило? И читатель тоже может помучиться такими же сомнениями - что бы это все значило? что нам хотел сказать автор? Не есть ли это такой сложный затянутый способ выразить ту мысль, что, быть может, нищаем мы подчас не когда себя мыслим опустошенными, а, как раз, когда доверху сытыми и преуспевшими? Может и так. Но это сухая мысля. Тезис. Версия. Предположение. Живой мысли в тексте не подведено. Или где?.. Раскрытия темы и возможных выводов я тоже не увидел. Ну, парадокс... парадокс изображен, да. С помощью артефакта, к сожалению. А без него - слабо? Или это потому, что фантастику требовалось?

Попадаются хорошие, емкие образные фразы в тексте. "Он был чужим здесь, а там, в городе, он был чужим вдвойне. Не там, не здесь, человек-невидимка, да вдобавок сердце, как у всех в этом возрасте, было разбито вдребезги. Сидел у окна, смотрел на летящие мимо ставень ветки яблони, и вспомнил вдруг об этом свистке." Язык неплох. Текст написан в третьем лице "он", но так, что это "он" можно свободно пройти и заменить на "я" - большая часть текста станет даже естественнее. А вот кусок с единорогом, где герой смешался и путается, и диалог с сыном в конце - звучат несколько ненатурально даже с "он".

Не понял я идеи, заложенной в сей текст. "Полгода назад дядя Костя похоронил жену Наталью. После этого он поскучал какое-то время, заново перечитал каждую книгу в своей библиотеке, написал десяток писем по тем адресам, которые сохранились в его блокноте. И вот, когда все конверты вернулись с пометкой "адресат отсутствует", дядя Костя решил умереть. Он был уверен, что это должно легко получиться." Но получаться оно не спешило, и до той поры дядя Костя убивает время, катаясь на трамвайчике и кушая глазами кондукторшу Таню, потому что "если бы тогда, полвека назад, они с женою всё-таки решились бы... а потом, тогда, когда бы их дети подросли... то вот такая Танечка запросто могла быть бы его внучкой". Танечка дает дяде Косте билет, и тут появляется какой-то черноглазый прохиндей, говорит, что билет - счастливый, и трижды предлагает загадать желание, дядя Костя не верит, после чего прохиндей проваливается сквозь землю. Затем фрагмент второй: дядя Костя в далеком детстве подзаработал на перепродаже билетов, и остался с двумя на руках: своим и вторым, на продажу. Тут откуда ни возьмись - тот же прохиндей и тоже толкает телегу, мол - счастливый билет, и уточняет, что надо не только желание загадать, но и билет слопать. Костя сомневается, не верит, и прохиндей отваливает. Костя вспоминает, что только с утра была блажь про какую-то яхту, но уже поздно. Зато замечает девочку, к которой неравнодушен, и ведет ее кино на несъеденный билет (во как!). Девочку, как и умершую жену дяди Кости, зовут Наташей, из чего надо делать выводы, что это она и есть. Дальше фрагмент третий, самый замечательный: в трамвае проехал четыре круга труп дяди Кости! После того, как он проехал два круга, к нему подошла кондуктор Танечка, "а он - хрипит и улыбается... и хрипит страшно-страшно..." Но кондуктор Танечка все поняла правильно: это - счастливый человек, и не надо ему мешать. Пускай себе хрипит дальше! А то - вагон останавливать, скорая, туда-сюда... морока, хлопоты, упекут в реанимацию. И проехал хрипящий дядя Костя третий круг, а за ним - уже совсем счастливый и притихший - четвертый. Тихий, счастливый трупак - никому не мешал - ни детям, ни старушкам. А потом трамвай пошел в парк, и тут уже трупака опротоколили да выгрузили - без лишних напрягов. Да, а там еще фото яхты из детства рядом валялось, то ли из кармана выпало, то ли неизвестно. И следом эпилог, где "дядя Костя плыл к своей жене" на той самой яхте, и "улыбался, думая, как же удивится его Наталья, ведь он так и не решился рассказать ей про свою мечту". Видимо, про яхту. Конец.

В общем, не повелся Костик на развод черноглазого прохиндея, не прельстился нахаляву яхту заиметь, которую с утра только хотелось, не сожрал билет в кино - и прожил жизнь счастливо. Не повелся второй раз на ту же песню, не сожрал другой билет - и, надо думать, по тому другому билету его посадили на ту самую яхту и в рай отправили... Кароче, не будьте лохами, не ведитесь на развод, не берите ничего "совсем задаром, только для вас, сегодня у нас акция", не жрите билеты. Даже щасливые. Идите по жизни честна, не виляя, не разбрасываясь если где чего померещилось, и будет все ништяк - однажды обязательно помрете.

Остается загадкой, почему в мире, где "кардиостимулятор работал бесперебойно, и сердце привычно качало кровь от силиконовых лёгких к искусственной печени и дальше", в трамваях используется такой ретро-способ оплаты проезда - с билетиками? У нас вот в городе пенсионеры уже сегодня никакими билетиками не пользуются. С билетиками в кинотеатр вопроса не будет, поскольку было оно в молодость дяди Кости, а когда была его молодость нам не говорят, но судя по всему - давно. Язык, стиль - без индивидуальности, с отдельным вкраплением сомнительности вроде "Дядя Костя иногда позволял себе подобное, очень надеясь, что Танечка не придаст этому особого значения".

Неплохо, легонько набросан "кусок про кочевников". Приписать к нему следом еще полтора десятка авторских - и отослать в "Крылов", или еще какое издательство. Язык хорош, для исторического бестселлера - в самый раз.

Идея рассказа... Нет, я конечно могу додумать какую-нибудь банальность, вроде того, что знания - сила, только когда они попадают в правильные руки, к тому, кто способен их понять, ими воспользоваться, и просто увидеть, что он что-то получил, а не "листики со смешными черными жучками". Но тянет ли сие на идею?.. хотя бы на идейку?..

Ну а сюжеты, где первобытная или феодальная цивилизация заполучает "контакт" с высокоразвитой, и как-то этого робота, предмет или ученого использует или не использует - не то, чтобы жуткий штамп, но если это фант-допущение подается как все содержание рассказа, то - как минимум, расхожая вторичность. Вот, сразу вспомнилось, у Татьяны Томах, скажем, на каком-то конкурсе года два назад подавался рассказ "Сказки каменного бога", где подаренный кому-то из племени "истукан", много лет провалявшийся в царской кладовке, оказался роботом и был применен для сельхоз работ или что-то в этом роде...

Что касается фант-идеи, вокруг которой сюжет, то - вот она: "Вячеслав вдолбил в голову, что просто обязан создать нечто значительное, сказать новое слово в скульптуре. // - Шокирующей формы уже не придумать... - объяснял он мне на очередной редкой встрече в кафе 'Богемия'. - Вот, Вознесенский, нашел образ: шар на тросах. Держится напором воздуха. Это черный квадрат в своём роде. // - Куб тоже уже есть, в Мекке, - поддержал я его. // - Материал, вот что надо! - не слушал Вячеслав. - Материал такой, что позволит сделать скульптуру динамичной не в статике, а в движении." Словом, достали болванку из нужного сплава, сделали эту скульптуру, заморозили, чтоб не ползла раньше времени, отправили на выставку, где ее всячески обозвали авангардом и обхвалили. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что к финалу выставки скульптура мутировала дальше задуманного и обратилась в ту самую болванку, из которой все начиналось... именно эту концептуальную болванку, на фоне фотографии с изображением композиции в "начальной стадии метаморфозы", и оценила так высоко критика, а не то, что планировал автор. Такая вот история.

Что до языка-стиля - текст понравится тем, кто любит читать газеты. Возможно, он стилизован умышленно, под что-то среднее между журналистским репортажем и постом из блога, но... я вот газеты не потребляю, так у меня уши подвяли капитально, пока читал. Трепливо, набито псевдо-ссылками на какие-то светские лица, пародией на ура-критический бред, и даже аббревиатура "ЖЖ" (не закавыченная) встречается... Видимо, уже вошла в русский литературный язык?.. заодно со словом "ник".

За саму фант-идею можно нарисовать плюс, но весь текст остался некой "историей", из которой по-журналистски пыжатся накрутить и сделать сенсацию. Читал я его примерно так, как читают газеты: заголовок, первую строку и дальше по-диагонали, скучая и приговаривая: "ну... ну... так... и что?.. ну да, бывает, и что с того?.." Примерно таким осадок и остался: ну да, бывает (не из меди и лития, так из чего-нибудь еще), и что с того?..

Первая треть текста изображает фантастический типа антураж, и, благодаря без пяти минут несчастному случаю, ГГ знакомится с красоткой из привилегированных слоев общества ("элиты"). Тут же, как деталь фантастического антуража, эротическая подробность с одежкой - вот только весьма вторична, любят наши фантасты мечтать в своих творениях о подобном, автор не первый. ГГ тащит бесчувственную красотку к себе домой и пока она не прочухалась жарит себе картошку, а затем малюет красотку на бумаге. Красотка проснулась, удивилась, почему ГГ все рисует зеленым, притащила в подарок новые краски и загрузила ГГ, что он не "элита" и потому хуже дальтоника, а волосы у нее рыжие, а не зеленые. Ну и дальше читателю (конец текста уже виден), чтоб не ломал голову и не напрягался, выкладывается фант-идея: "В современном мире нет войн, нет агрессии, - медленно начала она. - Знаешь, почему, Лок? Потому что сорок лет на нашей планете всем, кроме "элит", в младенчестве корректируют зрение. Вы просто не видите половины цветов. Ты видел радугу? // Я молча кивнул. Толстая полоса зелёного цвета разной интенсивности, голубой, синий, фиолетовый...", а следом зачитывается и "мораль". С одной стороны: "Десять лет учусь рисовать, - печально произнесла она, - а ты, не видя половины цветов, рисуешь так, что хочется плакать". Со второй стороны: "В комнате было темно, лишь зелёные молнии изредка освещали пустой мольберт напротив окна. // Я сидел на полу и думал о том, как жить дальше. // Я чувствовал себя ослепшим".

Обе половины морали по-отдельности я уже встречал, первая вообще банальна и совершенно нефантастична. Что до фант-идеи - к ней, к сожалению, в той форме как она декларируется ("не видите половины цветов" и красный, оранжевый, желтый как "толстая полоса зелёного цвета разной интенсивности"), сразу лезут вопросы по матчасти. Например, пустой белый (для "элиты") лист бумаги для ГГ окажется или бирюзовым (если он не видит красной части спектра), или бирюзовато-зеленым (если красная часть отображается в зеленую, яркостно плюсуясь). В любом случае, цветовой баланс нарушится настолько, что от сине-зеленых творений ГГ действительно будет "хотеться плакать".

Язык неплох. Набережная Невы и Летний сад этому тексту нужны как корове бантик. Персонажи отрисованы вяло и очень безындивидуально, как вылезшие из западного фильма второстепенные обыватели: кивают головой и улыбаются, перебирают руками-ногами, произносят суконные фразы суконным голосом.

Еще один странный текст. Сказочка? карикатура? байка? издевка над историей, над исторической памятью? издевка над еврейскими судьбами? над той войной? просто издевка?.. Видимо, и то, и другое, и пятое.

Прежде всего бросается в глаза газетно-карикатурное изображение евреев: юдиш, идиш, кад(д)иш... которыми читателю сразу же тычат в лицо... и еще несколько (догадываюсь по контексту) еврейских имен и ругательств. Это из той же серии, как: русский - водка, медведь, блины, балалайка; мексиканец - текила, усы, сомбреро, бобы, гитара; чукча - лыжи, аднака, снег, аднака, рукавицы, аднака. Ну и так далее.

Дальше пошел сказочный замес из псевдоисторического примитива. Бежали старец и девочка лесами-оврагами, нашли избушку с бабушкой, и просили: "бабушка-старушка, спрячьте нас", и сказала им бабушка: "съешьте моего хлеба с картошкой и яицами, только подите отсюда прочь", перекрестила и сбагрила с Богом... Дошли они до другой деревни, но были побиты камнями и бежали. (Не, это я утрирую, до этого места еще все правдоподобно, только подано как-то никак; это присказка была, сказка будет впереди.) Шли-шли по лесу и выходят к избушке, мрачной и приземистой, а в ней сидит...

"Обер-полицай" - мужик не просто страшный, и даже не ужасный, а гораздо хуже. Он редкостный идиот. Он просто гений. Все полицаи - как люди, живут в поселке, там же несут службу, а за пределы поселка - не то, что по одному, но и по двое стараются не выходить. И только ихний полицайский начальник живет отшельником в избушке на полянке среди леса. Почему? Потому что страш-шным ужас-сным злодеям так положено. И Баба-Яга так жила, и Кощей Бессмертный. Такова сказочно-злодейская традиция, понимаешь. Ведь он, начальник полицайский, такой страш-шный, такой ужас-сный, что к евонной избушке ни один партизанен на версту подойти не решится - описается со страху. А партизанам писаться низзя - это не по-советски; к тому же, если вдруг зима случится, так обледенеешь и отморозишь все нафиг. Вот они туда и не суются, к Мордехаю, партизанены. Зато полицаям очень удобно: как приказ какой надо получить - берешь компас, берешь лыжи, идешь в лес искать командира. Обер-полицаю тоже удобно: патрулировать не надо, партизанен ловить не надо, своих односельчан шмонать да расстреливать не надо, на работы никого водить не надо, греха никакого на душу брать не надо - век бы так жил, сладка и приятственна жизнь обер-полицая темного леса; живешь себе спокойно, никто почти и не приходит за приказами (всех партизанены по дороге ловят и вешают), никаких тебе забот. И жил бы так, понимаешь, жил - не тужил, до самой весны. А тут проверяющих принесла сила нечистая полночью темной. Вошли, значит, эти силы сотонинские, в шинелях черных, в избушку мордехайскую, втянули воздух и как зашипят: "Тут русским еврейским духом пахнет!" А Мордехай не растерялся и отрубил силе сотонинской обе ее головы. Схватил Ханну Прекрасную, и бежать. А Серого Волка-то у него и не было, отшельник-то наш - лагерник беглый, и волков позорных на дух не выносит. Пришлось бегом бежать, на своих двоих да по снегам глубоким, по лесу темному. Семь дней бежал и семь ночей бежал, из сил выбился. И тогда он раскрыл Ханне имя свое истинное, дров запас да лег помирать. Тут их и нашли.

У рейховцев, говорят, была в сорок первом году скверная привычка: они тех, у кого партийные да комсомольские билеты или офицерские погоны fixed: знаки отличия находили - в плен не брали, расстреливали. Как политически неблагонадежных. (Оттого и среди попавших в окружение многие торопились от всего этого избавиться.) Ну а уж товарищи из НКВД пользовались в Рейхе примерно такими же любовью и вниманием, как полицаи да ребята из войск "СС" - у белорусских партизан. Но если "обер-полицай" живет один-одинешенек в избушке среди леса, а по ночам к нему в темный лес таскаются от нефиг делать двое из "СС", то, конечно, партизанскому "капитану" сам коммунистический бог велел вместо того, чтоб как все партизанен ходить в ватнике или хоть тулупчике, мерзнуть зимой в чекистской кожанке... Причем, сдается мне, что к войне чекистско-комиссарские тужурки из "моды" капитально вышли. Но для встречи с ему-не-товарищем, бывшим дворянином и бывшим штабс-капитаном Зиминым, партизанский "капитан", конечно же, не мог ни вытащить из своего партизанского рундучка этот пропахший нафталином артефакт, и ни вырядиться в Черную Комиссарскую Кожу. Ведь как иначе читатель отличит, где хорошие, а где плохие? Говорят, в этих японо-китайских мультиках, там своя традиция есть, и герои некоторых амплуа всегда изображаются в положенных этому амплуа цветах. Ну, у них там на Востоке вообще все сложно, дело тонкое, как говорил товарищ Сухов. У нас, на "Самиздате", оно проще: два цвета. И плохие парни - ходят в черных трениках!

И ведь чего только в войну не случается. Это только в официальной истории - все как на параде. А так - и полицаи в лесу живали (поди недолго), и эсесовцы могли по пьяни заблудиться, могло и высокому капитану ватничка по размеру не найтись. Но, видимо, авторы все же засомневались - достаточно ли тут фантастики? - и собрали все до кучи. А в эпилоге мы узнаем, что это действительно сказка, придуманная бабушкой, склонной заговариваться, для своих внуков, и что, согласно бабушкиным сказкам, штабс-капитан Мордехай-Зимин, подведенный бабушкой под расстрел, якобы чудесным образом спасся. (Ну, бабушке хочется в такое верить, мы понимаем. Ведь такие, как погубленный ею штабс-капитан Мордехай-Зимин, у евреев, прошедших холокост, кажется, именуются "праведниками мира" и созданы официальные списки этих людей со счетом на десяток-другой тысяч...) Т.е. эпилог ставит под сомнение все, что было изложено выше, и, таким образом, текст вплотную приближается к макроштампу "это был сон". И без того поданный как неуклюжая сказка текст, стараниями самих авторов девальвирует к нулю.

Стих вполне годится для украшения прозаических текстов: высокопарно, немного пафосно, немного трагически, жизненно-мудро и ни о чем конкретно.

Техническая сторона... Не уверен, что в подобной карикатурной сказке есть смысл об этом говорить. Одна вещь, впрочем, резанула. Вот цитата: "Ханна рухнула на земляной пол на колени. Она внезапно поняла, поняла всё. // - Боженька! - взвыла Ханна и в отчаянии вздыбила руки к небу..." Вопрос: сколько лет Ханне? Я вот прочитал бы эту полную театрального пафосного раскаяния фразу - и решил, что за полтинник. Но на самом деле, ей - четыре года. Не знаю, возможно это вопрос среды, вопрос менталитета; если ребенок с детства наблюдает подобные представления вокруг себя, все эти "бабский вой с причитаниями, заламывания рук, рвать волосы и грох на колени", то, возможно, он и в четыре года при случае изобразит то же самое, подражая маме с бабушкой? Интересный вопрос. Не знаю не знаю, меня все же терзают подозрения, что девочку заставили это "все понять" и изобразить страш-шное раскаяние. А может, она сама его себе на старости лет приписала, задним числом?.. в конце-концов, как верно заметили сами авторы, верить в бабушкиных россказнях ни одному слову нельзя... Кроме того, умилительно смотрится исповедь господина Зимина четырехлетней девочке. Штабс-капитан счел недостойным для себя стать Безымянным солдатом, не оставить своего имени истории? для списков праведников?.. "Спросишь, зачем я тебя взял? Можешь не спрашивать, я сам не знаю ответа". А какой сильный ход! Был - просто страшный ужасный сказочный мужик Мордехай, а тут он ловким движением руки... да что там! одной фразой! превращается в... дворянина, штабс-капитана, сложную противоречивую личность, полную трагизма внутренней борьбы и сомнений, олицетворяющую собой победу "общечеловеческих ценностей" над политическими и рассовыми предрассудками, и все в таком роде, браво. Зачем взял - теперь ясно; зачем (и кому, на самом деле) исповедывался - к сожалению, мы тоже хорошо понимаем.

...Но особенно меня порадовали тонкий вкус и изящное чувство юмора авторов - эта их, такая острая, свеженькая шуточка про томатный сок! Ведь в сорок первом это было еще в новинку! - кетчуп только-только появился, а экраны покуда не стонали под гнетом американских черных комедий...

Среди фантастических рассказов конкурса затесался текст, особого отношения к ним, честно говоря, не имеющий. Это "любовная история" - та разновидность текстов, абсолютное большинство которых бессмысленно рассматривать за пределам "их ниши", и которые поражают серой пустотой, бессмысленностью да избитостью всех, кроме любителей этой разновидности (потребляющих ее по причинам более психотерапевтического, чем литературного свойства, полагаю), готовых с утра до вечера читать похожие как капли, одними и теми же фразами написанные "истории" о том, как встретились Он и Она, в каком кафе сидели, что пили, что сказали, как их "тянуло друг к другу как магнитом", как на них "нашло затмение", как они "поняли, что ни минуты не проживут друг без друга", как они "первую (и последнюю, опционально) их ночь запомнили навсегда", ну, и после подходящего объема страданий, либо соединили руки, либо разбили свои сердца жестокой разлукой ("прощай, моя любовь! судьба разлучает нас, но в моем сердце ты будешь жить вечно!" (С))... Словом, все те штампы, над которыми в произведениях за пределами ниши "любовной истории" уже давно прикалываются (уточняю "давно": первые пародии на клише любовных романов появились еще в античном мире).

Итак, взята расхожая метафора, где муж и жена или влюбленные уподобляются "половинкам" друг друга (метафора сама по себе достойная разглядывания: по ней выходит, что любовь-брак есмь партнерство подпирающих друг дружку калек, которые "друг без друга не могут жить", т.е. нежизнеспособны), и под нее написана самая дубовая и прямолинейная история-иллюстрация, где ГГ, один калека, сам себя определяющий как "одинокий человек, за всю свою жизнь не создавшего ничего нового, которому нечего было оставить по себе, и у которого в душе были лишь пустота и голод", скучающий нумизмат, встречает художницу, дальше персонажи думают и обмениваются штампами и банальностями, художница уезжает, нумизмат находит сбежавший из его коллекции обломок монеты, к которому прирос, прикипел обломок монеты сбежавший у художницы... (Да-да, в "любовных историях" очень любят всякие "знаки свыше" и мистические знамения, как же без этого.) И, если к этому времени читателя еще не смыло ударной волной пафоса, он прочтет, как нумизмат с испугу выкидывает еще несколько обломков монет, числившихся у него в коллекции, и готовится броситься в догонку за художницей. Ну, дело: если начнет "как магнитом" тянуть к трем бабам сразу - этак ведь, как того хомяка, на куски порвать может!.. К тому же, не факт, что хозяевами тех монет окажутся именно бабы... Вся рефлексия, переживания, мораль, чувства и мысли в тексте изложены от ГГ, чтобы читатель вкушал готовое и художественно оформленное, и не напрягался ничего додумывать.

Язык-стиль. Первые пять коротких предложений текста. "Я с самого начала должен был бы понять, что эта страсть - не естественной природы. Она была как наваждение, как болезнь, сплошное помутнение рассудка. Конечно, говорят, что в любви так и должно быть, а если иначе - так это, мол, и не любовь вовсе. Но я вам скажу: такого со мной еще не бывало. // Анна была даже не в моем вкусе." Здесь пять глаголов "быть" - по штуке на предложение, - и большая куча модальностей, частиц, паразитов, мусора и неведомо чего, заодно с не слишком художественной стилевой окраской. И вряд ли кто, прочитав четыре первые предложения, через минуту-другую сможет изложить смысл и содержание только что прочитанного. Пятое предложение, впрочем, вышло уже четче (смайл).

Мда, по иронии судьбы, это - текст, набравший самый высокий балл у судей на первом этапе конкурса.

Текст про роботов - злостнейший макроштамп. Текст, где фоном апокалиптического толка события или стихийные бедствия, идет массовое переселение людей с бюрократическим делением на избранных, неизбранных и отходы - макроштамп. Текст, где юридические заморочки будущего создают основу конфликта и препятствия для героев - макроштамп. Текст, где у мальчика папа - робот - избитый сюжетный ход в вариациях. На БД-5 у меня в обзоре отдельная группа была заведена для рассказов с подобными "семьями" и т.п. Разведение фиктивных персонажей, не являющихся литературными персонажами, единственная функция которых - через диалоги или таскание за собой авторской кинокамеры конспективно изложить или наглядно показать читателю, что тому следует знать о мире, сюжете и сути происходящего - хрестоматийный фантастический прием-штамп. Наконец, в подобном тексте с абстрактным избитым сюжетом и никакими, отрывочными и невидимыми героями, подставить в качестве "пострадавшей центральной фигуры" ребенка - более чем предсказуемый (то есть тоже смертельно избитый) ход для вызывания у читателя хоть какой-то эмоциональной реакции (сопливой). Идеи рассказа не вижу в принципе, сюжет без начала-конца, смысловой или эмоциональной нагрузки нет, язык-стиль без индивидуальности.

Мда, по иронии судьбы, это - текст, набравший самый высокий балл у судей в полуфинале конкурса.

История про ГГ, который оказался "избранным" (привет, штамп): ему приходят SMS-ки с номерами тех, с кем с минуты на минуту будет большой бумц; кроме того, он еще и обрел способность видеть то место, где находится скорая жертва; ГГ понял свою задачу так: надо звонить по этому номеру и убеждать жертву повести себя тем или иным образом, чтобы уменьшить риск или избежать опасности. Ну, прежде чем он понял свою задачу, имели место немножко рефлексии и мучений совести у ГГ. В итоге ГГ утверждает, что такая работа ему нравится. Всё.

Идеи я не вижу вообще, язык-стиль без индивидуальности, прочих достоинств не усмотрено. Подробный рассказ врача скорой - абсурден, врачу в ту минуту больше заняться было нечем, да, кроме как пересказывать неизвестно кому по телефону "как все было"? И откуда он знает "как все было"? Ехал в одной машине с Анатолием Матвеевым?

Волей Максима Мошкова, рассказ переехал в очко. Туда.

Волей Максима Мошкова, рассказ переехал в очко. Туда.

Немного вязко (как вода, похожая то на ртуть, то на жидкое стекло), немного гулко, несколько тягуче, слегка тягомотно. Загадачно, хотя в чем загадка, кто скажет?.. "Что происходит?" Но мне кажется, что если основной вопрос художественного текста - это что в нем происходит... это шифровка, а не текст?.. Днем ГГ трансформируется в некого мужчину, ночью - в некую женщину, живут они в одном доме поочередно, но сознание у каждого свое, а еще есть намеки на какое-то местное суеверие и в финале кто-то, возможно, превращается в утку (или селезня)...

Процитирую из мини-обзорчика Горас Шелл "След" из финала "СНП" (2006): "На радио будет хорошо, а в виде текста - несколько тягомотно. Что до сути... Прочел, но ничего не приобрел. Автор населил мир еще одной загадкой... чем-то потусторонним, сомнительным... и зачем оно нам?.. Это для тех, кто хочет читать, представлять и бояться. Особенно - ближе к ночи. Мистика, одним словом. В своем роде, наверное, хорошо. Хотя, если подобных вещей в разных вариациях существует ни одна сотня - я не удивлюсь. Удивлюсь, если не существует." То есть, я мог бы ограничиться цитированием "рецензии" героини этого текста: "Бред. И я такое уже читала. Скучно". Думается, бывают литературные тексты, помимо сюжета, героев, идеи, конфликтов и прочего, обыгрывающие те или иные "мистические мотивы"... А бывает - собственно, мистика. Где вся суть в мотивах, а вот вышеперечисленное - увы, найти затруднительно. Похоже, этот из таких. То есть, на любителя.

Написано ровно, изобилие прилагательных обеспечивает тяжесть и вязкость, но цепочки из звеньев "прилагательное + существительное" в двух-трех местах по тексту уже слишком лезут на глаза.

Написано нормально, но смысл?.. Фант-прием с "вселением" в чужое сознание... да миллион лет ему. А чего ради он применен? чего текст с его помощью достигает? изображению чего он служит? Возьмите "Грибоедовский вальс" Саши Башлачева, там все то же самое: паршивому колхознику заезжий гипнотизер устроил турпоездку в Наполеоны. То же самое? Ага. И двадцать лет назад написано, да еще и покороче, и в рифму, и с мотивчиком. Нет, не то же самое - там смысл есть.

Ну или дайте нормальный сюжет. Напишите этот любовный треугольник - признания, ревность, туда-сюда. Дуэль. Политика. А что? Нет, и это, конечно, не ново. Был, скажем, фильм, где герой находит в бюро снятого дома чье-то письмо, рассеяно сочиняет ответ на него, забывает в столе, и у них начинается переписка с дамочкой из прошлого века, используя это бюро как почтовый ящик... а потом встретил на ее могиле ее внучку, и она его любовь к бабушке как-то типа унаследовала, хэппи-енд или что-то в этом роде. Ну а мертвые к живым где только не являлись, жаждая отмщения... этот сюжет появился раньше, чем письменность.

Что до текста... написан он нормально, на чем-то даже глаз задерживался - в положительном смысле. Но все декорации - сусальные до тошноты. Этих белых офицеров и балы с Мари только ленивый еще не научился изображать. Заодно с трактирами, где наемники щиплют служанок. А кроме декораций-то ничего и нет...

Даже не знаешь, что и говорить... Пошел Жилин служить по контракту, чтобы денег на свадьбу заработать, а его и убили. Вселилась его душа в бычка новорожденного. Бычок получил кликуху Жила, и все думал, что сумеет бычковой судьбы избежать. Готовился, готовился, откладывал, тянул до последнего, да так и не решился. Не избежал, типа. Не подфортило. Угодил на бойню. И евонное жилистое мясо отправили в ресторанчик, где когдатошняя невеста Жилина всем назло решила за какого-то буржуя замуж выйти...

Тоскливо. Банально. Морализаторство прет из всех дыр. Это что до сюжета, финала и моралей. Безыдейно. Потому что... ну, настолько банально, что не могу же я считать за идею эту длинную, наглядную и прямолинейно-дубовую иллюстрацию к "не ищите легких денег, вас обманут", "на чужой крови на счастье не заработаешь", "ты сам сунул голову в петлю (или положил под нож гильотины)" и прочим расхожим изречениям, куда короче (а, значит, талантливее) выражающие все то же самое??.. Язык - для бычка очень даже на уровне. Для человека - нормальный, но неинтересный примитивизм, увы.

Апокалипсис глобального или местного значения... фиктивные персонажи, приспособленные для таскания авторской кинокамеры куда следует и ни для чего более... мысли и разговоры, в которых герои передают читателю краткую сводку событий... легкий постмодернистский привет Моисею (хотя и не факт)... объяснятельный диалог "высшей силы" с "контактом"... объяснятельный диалог некто Склярова с некто Лебедевым... небольшое изложение автором, как бы от лица Склярова, псевдонаучной галиматьи, типа умно объясняющей читателю все про апокалипсис... попытка садюшно пошутить (неудачная). Все - не все, но большая часть перечисленного - фантастовские штампы, самый большой из которых - весь текст в целом: спасение землян инопланетянами (в данном случае одни земляне в роли землян, другие - в роли инопланетной высокоразвитой цивилизации). Что там с генетикой произошло я чегой-то непонял. Надо было смеяться финальной шутке или ужасаться - тоже не ясно.

Что до финальной шутки... Я могу этот сюжет подправить, чтобы он стал нефантастическим. Легко. "Просто выкини штампы - и порядок". Берем азиатскую страну. Например, Россию. Напускаем на нее разносчиков демократии, числом до тысячи дальних бомбардировщиков груженых тоннами апельсинов от CNN, стаю межконтинентальных ракет с ядреными боеголовками и все остальное, как полагается. Имеем результат. Старые горы исчезают, новые появляются. Цунами бушуют. Города исчезают. Люди гибнут. Последних людей представители разносчиков вызывают на гору ООН, вручают им права человека, выражают свою веру в позитивное будущее и сожаления о вынужденных жертвах среди мирного населения. Находят очень интересным понаблюдать, как скоро у этих последних людей вырастут жабры и какие из них выйдут ихтиандры. Ну как, смешная шутка? Вроде бы все то же самое рассказал, что и автор. Только галиматью "фантастическую" выкинул нах, потому что зафиг здесь эти штампы?..

Немножко, из знакомых и незнакомых. Три текста из этих, если по уму, должны были выйти в финал, причем ближе к его голове. Вместо той хрени, которую туда понабрали судьи.

Один из немногих конкурсных текстов, среди прочитанного, который оживает и не исчерпывается спроецированным на лист - уходит куда-то за границы - листа, долины, в мир прошитый правилами и солнечными стрелами, мир знакомый и незнакомый. Сказочная фантастика, нет, фантастическая сказка, не лишенная идейно-смыслового, притчевого, наполнения, избавленная от душещипательных сюжетов и штампов, зато распускающаяся цветами фантазии на каждом шагу.

Сам текст изредка напрягает словосочетаниями, где-то чуть неловок оборотами или интонациями, где-то сбоит течение-ритм. Не достает языку... певучести в образах и ритмичности, монолитности, немножко. Таких, чтобы там, где слова сцеплены "художественно", не возникало сомнений "а нет ли тут ошибки?"; чтобы текст в целом лился непрерывным потоком, не допуская вопросов, туда ли повернули... При первом чтении, пожалуй, не хватало информации для образов... да и для внутренней логики - ясно они сложились только к финалу. А перечитывалось уже хорошо. Возможно, текст стоит пересмотреть по-отдельности, в детском и взрослом слоях; сейчас он ни рыба ни мясо, подозреваю: и дети не осилят, и взрослые кой-где потеряют интерес.

Первая треть понравилась. Выдержанной ритмикой, стилем, настроением. Капающие факты, сухие пожатия плеч. Дальше я... тоже потерял смысл. События развивались... нет, события вытягивались, начали скользить, и вот пора бы им закрутиться. Ожидался импульс, толчок сюжета. Но следующий за появлением "людей в форме" абзац продолжает все ту же песню. Она звучит до самого финала, только детали начинают бессмысленно толпиться и забивать друг друга. То есть, сюжета как бы нет, вернее - сюжет статичен. Героя в некотором роде тоже нет, он проявляется в бездействии и тоже статичен.

В поле зрения, в рассказе - "проблема", а не конфликт. То есть - проблема в статике, вырванная из мира: причин, предпосылок, истока, развития проблемы - нет. Работы над проблемой... почти нет. Решения проблемы - нет. Тогда - я полагаю, что текст не является классическим сюжетным рассказом. Остается выбор - между зарисовкой, миниатюрой, передающей протяженный во времени (функция от времени) конфликт в мгновенном слайде (картина Репина "Не ждали"), и развернутой абстрактной аллегорией, выражающей суть символически (басня, притча). Увы, не подпадает ни в ту, ни в другую категорию. В первом случае я ожидаю не только атмосферность, но и детализацию, богатую и тонкую прорисовку и, конечно, очевидный прямой снимок реальности; во втором случае - лаконичный текст, все шаги которого "играют", проецируясь на реальный мир - обобщениями, но обладая однозначной (или пусть двузначной, но конечной числом) конкретной трактовкой. В этом тексте не обретаем ни того, ни другого: изображение обобщенно-абстрактное, но что следует видеть под сюжетными деталями второй половины текста - не ясно; "странная логика" событий тоже остается странной. Получается перемещение довольно абстрактного ГГ в течении не слишком понятных событий довольно абстрактного мира.

Наиболее естественный и виртуозный в технике рассказ из всей выборки, пожалуй. Не похвалясь ни особо извращ... изощренным, в баранку скрученным стилем, ни экзотическим антуражем, ни глобальностью масштаба, литражем выпитой пролитой крови, спасением планеты или нагромождением антикварных фант-идей под пудрой неологизмов, не спекулируя на религиозных мотивах, исторических драмах и расхожих мыслеформатах, но просто сумев легко подать без пяти минут бытовой сюжет в бытовой обстановке, не пачкаясь в стереотипы и штампы, не вешая ярлыки, сдобрить фантастической плюшкой, легко и без капли насилия сыграть на эмоциях читателя самым банальным классическим образом. Игра настолько наглая и откровенная, что изряднейше ни поморщить меня при чтении никак не могла. Но при том безнаказанно изящная. "Ужасно, да, да, ужасно... но как талантливо!" - отзывался кто-то в комиссии из министерства культуры о джазовых выкрутасах Утесова (историческая байка). Прочее тоже на уровне.

А вот и творение нашего Венечки Имбо, отмеченное, что легко заметить по комментариям, позитивным вниманием премногих читателей, и, как нетрудно заметить по конкурсным оценкам, вниманием судей - тоже. Правда, с обратным знаком. А я скажу, что вот шедевр, который мне доставил более всех радости из этой выборки - я перечитывал его два раза, и оба-два - с весельем и удовольствием: самый маленький рассказ из всех, а целых полкило здорового ржача. Тут придется сделать небольшое лирическое отступление и удариться в воспоминания.

Когда-то, скажем во дни БД-5, я бы солидаризировался с жюрями в их пренебрежительном негодовании. В те стародавние времена я еще только начинал скитаться по самиздатам, и был настроен очень серьезно: искал что-то похожее на литературу. Много воды утекло с той славной поры. Сегодня, я этим чем-то похожим на литературу накушался до такой немилосердной изжоги, что чур меня, чур, спаси и сохрани, отведи беду, родной Минздрав! Поэтому, обнаружив в общей шоколадно похожей на литературу куче сие неформатное творение и, слава Вимбильдану, не узрев в нем ничего похожего на литературу, я - вздохнул с большим облегчением. Надышался и занырнул читать остальные рассказы.

Поэтому я очень хорошо понимаю судей, и не стану их винить: им судьба тащить тот воз, в который впряглись. Не может вся рота шагать не в ногу. Если на конкурс девяносто пять процентов или более поданных работ - что-то похожее на литературу - значит это и надо возводить в закон и канон, равнять по нему всех. Иначе - конкурс неизбежно разочарует электорат и разлается с кворумом. "Не следует отрываться от стада коллектива", как говорили классики. Надо шагать впереди, но не больше чем на пол-шага. И в ногу. Литература страшно далека от народа. Ему нужен суррогат, обладающий внешними признаками литературы, и мягким, сладким, привычным на вкус и легкоусвояемым содержанием. ...Как высший пилотаж - способным подсластить и приглушить народу какие-нибудь его моральные проблемы, терзания и комплексы.

Здесь же - все наоборот. Имеем добротный сатирический модерн, как по содержанию - там неуловимая россыпь штампов сюжетных, композиционных, логических, стилевых, горячо любимых самиздатовцами, беллетристами и дебилоскопом, - так и по форме - начиная с демонстративного отказа от притязаний на похожесть на литературу, от серьезности, глобальной проблемности и высокопарности, заканчивая плевком на формальную грамотность и вычитку, дозволением опечатки и ошибки как воли провидения, вдохновения и креативного элемента (модное слово). Объяснять суть "Истории" тем, кто ее понял, - не требуется. Тем, кто не понял - бесполезно. Поэтому скажу кратко: автор прикалывается над всем тем, что вы пишете; но вам этого пока не понять; закономерно, что вам не понять и того, почему это так смешно. Не сомневаюсь, в ваше (кто не понял) число вошла и большая половина судей.

В целом же имеем хороший мультик (по имени героя, кстати, были ассоциации с попугаем Кешей; интонации его слышатся), прикольный и увлекательный. И даже не скажешь, что, мол, продукт "внутренний, литтусовочный", не сидящим на самиздатах людям непонятый. Потому что, во-первых, тут - почти все продукты такие, только много бездарнее, что я уже излагал, говоря о "Тринадцатой ночи" в обзоре полгода назад; во-вторых - потому, что живя в эпоху постмодерна, все мы вращаемся во вторичном культурном пространстве телевизора и писанины больше чем в жизни, хотим того или нет, читаем ли "Самиздат" или нет.

Но чтоб остаться честным, я должен признаться, что у моей внезапной симпатии к этому рассказу может быть еще одна причина: когда я провожу досуг, читая финалы "СИ"-шных конкурсов, я прозреваю, что мы с главным героем "Истории про дайверов" - коллеги. Да, ведь и ко мне иногда закрадывается подозрение, что я тут занимаюсь дайвингом в унитазы; только, к сожалению, в отличие от героя, не в специфичные, оригинальные самые дорогие - как можно сыскать в трудах какого-нибудь Сорокина, - а в очень банальные, по разным признакам - детсадовские, и, к тому же, не менянные уже лет тридцать. И когда выныриваю - мне тоже, бывает, приходится отстреливаться из бластера. Так что "История" вовсе не так проста, как может показаться неискушенному обывателю - это очень жызненное, реалистическое произведение, под несерьезными словами проступает глубокое знание и творческое осмысление этой жизни его автором. Т.е. - литературность текста, при всей непохожести. :)