|
|
||
УУ-7 | ||
Мы так сроднились, что не разделить на два,
А страх пытался стать ещё сильней, заткнуть меня за пояс.
Но этой ночью обошлось без волшебства,
И страх, шагнув вперёд меня, попал под самый скорый поезд.К. Арбенин, "Изверги"
Здравствуйте! Данный обзор написан для конкурса хоррора "Укол Ужаса -7". Обзор состоит из нескольких разделов: обширная водная статья, посвященная вопросам жанра ужасов, основная часть - отзывы на произведения первой группы первого (самосудного) этапа конкурса, краткое резюме и отзывы по заявкам. Те, у кого нет возможности или желания читать все, могут воспользоваться оглавлением: вызовите строку поиска по интернет странице (Ctrl+F), скопируйте и вставьте туда название интересующего вас рассказа. I. Введение: нам не страшен серый волк! II. Обзор произведений первой группы 1. Финн Т., "Маски" 2. Софронова Е.А., "Сентябрьские глюки" 3. Маликов А.Н., "Я все расскажу тебе утром" 4. Кузнецов К., "Нигде" 5. Капрарь С.С., "5+5" 6. Калашникова Е., "Последний портал" 7. Джекил и Хайд, "Аутофагия" 8. Гарбакарий М., "Падай ниц перед Крысиным Королем!" 9. Бондарева О.И, "Солнечная, 5" 10. Фоменко А., "Гибель Вавилона" 11. Никитюк В.Ю, "За тонкой дверью" 12. Мудрая Т.А., "Метрополь" 13. Иевлева А., "Безумный шут" III. Резюме IV. Постскриптум: заявки 14. Львова Л.А., "Моль" 15. Штерн В., "Конечная" 16. Фоменко А., "Наташа" 17. Ида Мартин, Сергеева Мария, "В хаусе" I. Введение: нам не страшен серый волк!
"Укол" обыкновенно начинается со споров о жанре в конкурсной болталке - и заканчивается ими же, но уже в лентах обсуждения конкурсных рассказов и обзоров. В явном виде просматриваются два подхода к определению границ хоррора: назову их для простоты "искусствоведческим" и "эмоциональным". Первый, "искусствоведческий", пытается вывести формула жанра из совокупности произведений, кем-либо прежде к жанру отнесенных. Второй, "эмоциональный", ставит во главу угла (да, вы угадали) эмоции - страх, ужас, отвращение и наслаждение от "нарушения табу" (в терминологии Кинга). Не сложно заметить, что ни один из подходов не является достаточным, а их совмещение размывает границы жанра дальше некуда. Не существует произведения, способного вызвать страх - и не только страх, а хоть какой-либо эмоциональный отклик - у всех скопом, и абсолютно любое произведение может хоть на кого-нибудь, да произвести "хоррорное" впечатление, потому как страхи и табу в большинстве индивидуальны и иррациональны, кроме того, чрезвычайно разнообразны подходы к их пониманию и определению. Попытавшись "искусствоведчески" обобщить по "эмоциональному" принципу составленные списки хоррора, и не слишком-то вникая (хотелось бы, да не получится) в детали подхода каждого автора списка - мы получим на выходе огромный массив произведений, между многими из которых очевидно не будет ничего общего. Так, Кинг в "Пляске Смерти", помимо немалого числа отсылок к личным эмоциональным реакциям, использует понятие коллективных бессознательных страхов и рассматривает в русле жанра ужасов ряд произведений социально фантастического и научно-фантастического толка. Позиция Короля, безусловно, интересна, как и сама "Пляска", однако с таких позиций можно приплести к жанру ужасов, к примеру, не так давно отгремевший "Аватар" Кэмерона: насилие одной культуры над другой, подавление сильными - слабых, техникой - природы (читай, популярная общественная страшилка - расправа бездушной технологической империи с расчудесной естественной утопией), на далекой Земле - энергетический кризис... Притянуть "Аватар" за синие ушки к хоррору не так уж и сложно (и не исключаю даже, что кто-то из участников "Укола" эту процедуру бы одобрил). Но совершенно ненужно. Более того: метка хоррора сместила бы аудиторию фильма, часть зрителей безосновательно отпугнув, часть - заманив на просмотр и обманув ожидания, и, таким образом, пошла бы ему во вред. Приведенный пример иллюстрирует, на мой взгляд, сразу две проблемы. Во-первых, теоретические рассуждения о массовом жанре произведения (будь то хоть хоррор, хоть фэнтези, хоть дамский роман) без учета неких усредненных, клишированных представлений аудитории о данном жанре - хоть и интересны сами по себе, однако от практики далеки и на практике малоприменимы. Такова уж природа самого понятия "массовый жанр", что исследователи и авторы тут только предполагают, а располагают - маркетологи (к вопросу о массовой и "?.." литературе я еще вернусь чуть позже). Во-вторых, границы жанра, и в самом деле, не определимы - даже теоретически. О принадлежности к хоррору того или иного произведения можно спорить бесконечно, спорить о границах самого жанра - можно даже не начинать: благо, хоррор еще жив, а четко определенные границы есть только у окаменелостей, да и то не всегда. Тем не менее, можно выделить некое жанровое ядро (на основе тех самых усредненных клише), проанализировать его и описывать необъятный массив "околохоррорных" произведений с позиций их отношения к ядру. Мысль сама по себе не новая, однако попытки систематизации вязнут в множестве тонких различий, которые к исходному материалу - массовым представлениями о жанре - на деле отношения имеют мало. Образно говоря - текстура материала покрупнее тех различий будет. Чтобы вычленить ядро, нужно не в психологическом анализе изощряться, определяя на десяти страницах, к примеру, разницу между страхом, ужасом и испугом - а рубить с плеча, и по живому, по живому, да со смаком... Тоже мысль не новая далеко - похожие рассуждения я встречала и в сети, и в статьях судей "Укола". Однако, опять же, явно удачного (такого, чтобы можно было просто дать ссылку и не переводить зазря тысячи вордовских знаков) ее оформления я пока не встречала - так что добавлю в информационный хаос вокруг хоррора свой набор формулировок. С моей точки, "ядерный" хоррор (не путать с ядерной угрозой!) характеризуется: 1. Попытками авторов вызвать у читателя/зрителя страх, не реальный, но достаточно близкий, чтобы его "пощупать". В упомянутые попытки входит очень многое - от тонкого саспенса до монстряков, выскакивающих из-за угла: значение имеет не их характер, а характер того страха, которое они должны, по замыслу автора, вызвать. Ядерный страх хоррора - игрушечно-реалистичен. Он дает возможность, с одной стороны - почувствовать скрытое удовлетворение от теплого кресла под пятой точкой ("хорошо, что это происходит не со мной!" или "хорошо, что это только на экране!" или даже "а мне не страшно!"), с другой стороны - суеверно оглянуться: мало ли что... Иначе ощущения от кресла будут неполными. Другими словами, с одной стороны, зритель знает - духи мертвых девочек в действительности никогда не вылезают из телевизоров, с другой - у зрителя в квартире есть телевизор. На днях зрителю/читателю попалась на глаза старая кассета, иногда он ходит по темным пустым улицам, иногда слышит непонятные шорохи в углу, и вот как раз сейчас... Ох! Фанэлемент ядерного хоррора родом из области развлекательной ненаучной фантастики или мистики. Хоррора стопроцентного действия в природе не существует, однако зритель/читатель, уроженец той же культуры, что и автор, все равно понимает: вот этого истекающего слизью уродца со щупальцами, в теории, положено бояться: уродец - выкидыш той буки, что норовила в детстве (зачеркнуто: насрать) поселиться под кроватью. Подлинный художественно-спровоцированный страх - как правило, в произведениях реалистических, социально- или научно-фантастических - вызывает совсем другие чувства. Настырный голосок автора шепчет: "смотри внимательно, дружок, это происходит с тобой, с твоим миром, с твоим обществом, вот такое вас ждет будущее!" или "такое случилось однажды, значит, может повториться с тобой, дорогуша!" - и кресло становится все менее и менее уютным. Такого рода страх может быть совмещен с ядерным, игрушечно-реалистичным, страхом хоррора, что часто добавит произведению остроты и смысла. Однако сам по себе он признаком жанра не является. Страшный рассказ - еще не значит "рассказ жанра хоррор". Странно звучит, тем не менее... Текущий конкурс подбросил отличную иллюстрацию на этот счет. Обсуждая "страх и ужас в искусстве Советского Союза", никто даже не вспомнил огромный пласт военного кинематографа и прозы. С точки зрения анализа извилистого пути жанра в стране - очень и очень зря, и даже удивительно, что так. (К слову - на мой взгляд, именно значимость некоторых "вещей из другой серии" для жанра ужасов - но никак не безусловную отнесенность их к жанру - имел ввиду в "Пляске смерти" Стивен Кинг(хотя посредственный перевод и свойственная ранним его текстам некоторая спутанность не позволяют говорить уверенно). Но, для массового читателя/зрителя - подобная амнезия более чем логична. Замените немцев в сюжете "А зори здесь тихие..." на инопланетных захватчиков (привет "Ловцу снов" и прочему-прочему), чуть адаптируете антураж - и получите фантастический хоррор, если не "ядерный", то очень близкий к нему, и с ужасом, и с саспенсом... Однако, как есть - это, для аудитории, даже близко не хоррор. Потому как со зрительско-читательским креслом в процессе что-то совсем не то происходит. 2. Мрачным, с бедной палитрой - но не приглушенным пылью обыденности - антуражем. Антураж может быть нереально прекрасен (привет бабушке хоррора - готике) или грубо реалистичен, или даже гиперреалистичен: кишки, истекая содержимым, ползут душить владельца, хе-хе... Так или иначе, его небогатая мрачная палитра явно отличается что от навязчиво-позитивного соцветия "нормального" развлекательного искусства, что от близкой по духу, но всячески захламленной и зашумленной обыденности. Добротно показанная обыденность в во вступлении к хоррору хороша как раз тем, что углубляет контраст. Причем не только на уровне эмоций, но и на уровне восприятия - функции высшего порядка. В действительности вы либо в деталях разглядываете ползущие по стене кишки, подмечаете на мертвом теле каждую жилочку, каждый сосудик - либо блюете в уголке. Тогда как ядерный хоррор позволяет прочувствовать прелесть ситуации со всех сторон, даже лизнуть при желании. И в развалинах готического собора вздыбленная крысиными лапками пыль наслаждению высотой и простором тоже не противоречат. 3. Жестокостью, запредельной (табуированной и/или обычно не обсуждаемой), но не безграничной, не подчиняющейся жестким правилам, но и не в полной мере хаотичной. Жестокость в "ядерном" хорроре имеет несколько гротескные и/или гипертрофированные, но чрезвычайно разнообразные формы: тут и насилие во всех его проявлениях, и отношения преследователь /жертва, и жестокость обстоятельств. Однако она всегда оставляет за героями хотя бы минимальное прибарьерное пространство личной ответственности ("какого эти идиот один полез на чердак!") и возможность борьбы ("да я бы на их месте..." или "А если исхитриться достать чан с кислотой и окунуть туда эту тухлую морду?"). Статистическая и равнодушная неизбежность по образу и подобию "Смерчей" и "Градов", которым плоско-параллельно, кого рвать на части - в сочетании с условно-управляемой жестокостью хоррора, опять же, может придать произведению вкуса и смысла, но сама по себе значимым признаком жанра не является. ... и все. Четвертого пункта нет: все многочисленные кандидаты на эту роль, на мой взгляд, либо являются частными случаями трех основных характеристик, либо не являются "ядерными". Все три выделенных мной жанровых "столпа" (страх, антураж, жестокость) выделены не as is, а с определенными ограничениями и особенностями. Именно эти ограничения и особенности (а не сами "столпы"), по моему опыту участия в "Уколе", чаще всего полностью выпадают из внимания авторов или не удостаиваются его, что выражается в присутствии в конкурсных списках неразбавленной темной мистики или бытовой чернухи. Относятся все-таки или нет конкретные произведения к хоррору - спорить можно, повторюсь, до бесконечности, однако безусловным является то, что жанр "ядром" не ограничен. Вокруг точки отсчета - "ядра" - можно обозначить трехмерное пространство, описывающее и определяющее закономерности развития жанра. Первая ось - от эмоций к познанию, от голого эмоционального примитивизма "Историй о Крюке" к интеллектуализированной метафизике лавкрафтовских ужасов. Вторая ось - от исключительно "ощущенческого", визуального, аудиального и кинестетического антуража к системному и целенаправленному описанию мира на стыке фантазии (доля которой всегда присутствует в восприятии) и действительности в самодостаточных тонах и формах. Третья ось - от животной, определенно эволюционной необходимостью жестокости к культурно-обусловленным, полимотивированным морально-нравственным установкам и поступкам. Мистический хоррор естественным образом тяготеет к метафизике в самоценном визуальном антураже при умеренной жестокости происходящего и/или совершаемого, приключенческий хоррор - к явной жестокости постоянно сменяющихся декораций и ярко-примитивной эмоциональности при сравнительном равнодушие к глубине и деталям по всем осям. Хоррор нуарного толка - требует жестокости и системности антуража при некоторой приглушенности что эмоциональных реакций, что познавательных ценностей, а социально-фантастический хоррор чрезвычайно требователен к системности и установкам, и довольно-таки далек что от голых эмоций, что от метафизики. Хоррор религиозно-мифологического толка предъявляет по всем осям специфические, обусловленные доктриной, требования... Это все - хоррор, пусть и не "ядерный", пусть и, в большей или меньшей степени, рискованный для позиционирования как "хоррор". О несоответствии жанру можно уверенно говорить при совершенном отсутствии двух из трех столпов, прочее - дискуссионно, и лучшие "дискусионные" представители жанра со временем вносят поправки в акценты его ядра, а, в умозрительной перспективе, и в само ядро... И здесь самое время вернуться к вопросу о массовой литературе. Всем известно, что литература бывает массовой и... Стоп-стоп-стоп. Во-первых, кому это, "всем"? Мне лично ничего подобного не известно. Во-вторых, массовой и, собственно, какой? Элитарной? А коронка - зубная - не жмет, уважаемая "элита"? Хе-хе. Действительно, художественные произведения можно охарактеризовать с точки зрения их целевой направленности, ценностям, понятности, нормативности и тэ дэ и тэ пэ. Но, на мой взгляд, противопоставление массовой и элитарной культур больше отображает социально-психилогические игрища, чем характеризует реальное положение вещей. Реальная картина, как и в случае с хоррором - своего рода векторное поле: не бывает в полной мере личностного или обезличенного, стимулирующего или формирующего и констатирующего. Художественная идея - не только и не столько некое логическое высказывание, а - отношение... Преломляясь в восприятии, в мышлении, во времени и в действии, произведения довольно-таки свободно мигрируют и поглядывают во все стороны: постмодернизм состоялся задолго до того, как были придуманы соответствующие концепции. Не часты, но и не редки случаи, когда произведение играет в культуре совсем не ту роль, что отводил ему автор. Однако в замысле своем ориентировать произведение в ту или иную сторону - автор волен. Уже упоминавшийся мной "Аватар" сюжетно примитивен и визуальная его составляющая, при всей сложности, не слишком нагружена смыслом не из-за недостатка бюджета или фантазии, а в соответствии с замыслом и расчетом авторов-создателей. Но, разумеется, точно также автор волен ничего никуда сознательно не ориентировать и даже вовсе об их аудитории не задумываться. Жанр ужасов по природе своей объединяет как предельно обезличенные, скупые на мысли и образный субъективизм произведения, где "ядерный хоррор" является самоцелью, так и произведения высокохудожественные, для которых жанр - изобразительное средство, так и огромное число промежуточных вариантов "умной беллетристики", "снизошедшей боллитры" или постмодерна. Повторюсь - по природе своей, хоррорной. Так что детища высокой культуры, прямые наследники первобытных ритуалов и друзья-приятели плоско-примитивных "историй о Крюке" не имеют здесь безусловных преимуществ перед друг другом. Всяк хорош и важен в своей нише в той мере, в какой ей соответствует. И всяк, в лучших своих проявлениях, весьма сложен в исполнении (элита может негодовать по этому поводу столько, сколько ей вздумается). Споры о "художке", равно как и споры о жанре, сопровождают каждый "Укол" от начала и до конца - однако ж не все в культуре измеримо художественностью, особенно в формальном, оторванном от конкретики ее понимании. Если художественность так называемого "высокого" искусства требует умения выразить своё, то художественность массового искусства требует почти все своё ампутировать так, чтоб организм не только не умер, но и не казался калечным: палп-фикшн зачастую очень просто выглядит, но попробуйте-ка сделать! Одна из основных проблем, стоящих перед авторами хоррора - говоря точнее, проблема, проступающая именно в данном жанре особенно остро - органичное соотнесение средств и целей, глобальных (если таковые есть) и ситуативных задач. Чаще же всего именно она служит причиной отдельно взятой творческой неудачи. "Отдельно взятой", так как творческий путь также проложен в сложноорганизованном векторном поле, и одна, отдельно взятая, неудача может быть важнейшей ступенью к будущему прорыву - возможно, значимому не только для автора и его читательской аудитории, но и для жанра, и для культуры... Ага! Именно так. От пафоса шарахаться - ужасов не писать: хоррор - эмоционально-зависимый жанр, даже в познавательном своем направлении. На этом громком, но, смею надеяться, не фальшивом аккорде перейду к основной части обзора. О теории поговорили - теперь посмотрим, как авторы-участники седьмого "Укола" справляются с данной проблемой, как определяют для себя жанр, как переосмысляют старые и где ищут новые пути. II. Обзор произведений первой группы
Почти каждый здесь, на Самиздате - трехликое чудо-юдо: автор, читатель, критик. Какая бы из ипостасей не бралась за текст, свой или чужой - две оставшихся лезут к нему с многоумными комментариями, превращая рабоче-творческий процесс в балаган. С парком аттракционов. Что, конечно, забавно, но... Сами понимаете. Так что автор садится на обожаемый им поезд и отправляется природой любоваться - авось вдохновится и чего нового напишет, а читатель получает много-много карамелек в расплавленном виде: и заткнется, и плавать заодно потренируется. Все равно, конечно, найдут способ носы свои куда не положено сунуть, но так им всяко посложнее будет. А в эфире на ближайшие полчаса остается критик. Критик любит кататься на карусельке и грибы, так что постоянно твердит одно и то же, материться на отборном канцелярите и не имеет ни стыда, ни совести, ни филологического образования. Слушать эти витиеватые речи - и, тем более, прислушиваться к ним - следует с большой осторожностью, только при достаточной психической и творческой устойчивости. И если вы не... Тут должно было быть на диво оригинальное предложение закрыть от греха подальше обзор. Но, так как все равно никто такого рода рекомендациям не следует - перейду сразу к делу. На этот раз единой жесткий структуры отзывов и внутренней разбивки отзывов на подразделы - нет. (Была (читательская) версия, что это мешает только - вот и проверим, как без них). Отзывы не являются исчерпывающими: я - неправильный акын, и пою не обо всем, что вижу, а только о том, что считаю в данном случае наиболее интересным и важным, привожу для понятности какие-то отдельные примеры. Курсивом выделены цитаты. И, справка для сторонних читателей обзора, если таковые будут: конкурс "Укол Ужаса" является тематическим, все рассказы второй группы написаны по первому ("простому") набору картинок http://samlib.ru/u/ukol_u_8/topic.shtml. 1. Т.Финн, "Маски"
Рассказ на стыке социальной фантастики и ужасов. Место действия - индустриальный мир с убитой экологией. Жестокости, хоррорного антуража и нагнетания страха - всего в меру: не "ядро" жанра, но к жанру отнести можно. "Сегодня мать в первый раз вышла к завтраку в маске. Анна как раз закончила заплетать косы, сидя на кухне у зеркальца. Волосы были её гордостью. Ни у кого в классе, даже у соседки по столу Верочки, не хватило бы на одну косицу. "Мы не такие, как они, - любила повторять мама. - Мы держим голову прямо!" Держать голову прямо. Не поддаваться. Соблюдать чистоту. Не есть бесплатные обеды. Не пить из общественного крана, где течёт возобновлённая вода - результат многократной очистки городских стоков", - очевидно удачное начало. Сразу же задается представление о мире, о характерах героев. И определенная интрига: что там на самом деле, под маской? Развития она, впрочем, не получает: в концовке рассказа мать маску не снимет, а сменит. В целом, стиль повествования четкий и лаконичный, под такое содержание подходящий. Сюжет динамичный, но несколько смазаны кульминация и концовка. "Анна машинально черкнула пером по серому листку", - эта деталь дает возможность предположить, что дальнейшие события - не следствие выбора Анны и обращения по объявлению, а последствия подписания непрочитанного договора: про то, что подпись значит "ознакомление" - говорит цеховой мастер, но она ведь может и врать. Обращение кажется более вероятным, но догадывалась Анна или нет, к чему это приведет, неизвестно. В концовке тоже перебор с неопределенностью. Не ясно, как бы относились мать с дочерью друг к другу, если б кто-то из них остался в старом статусе, и как относятся теперь. "Ей квартира больше не нужна. Ей ничего больше не нужно. Полицменам* положены отдельные дома и казённый паёк", - видимо, здесь Анна думает все-таки только о себе, что указывает на то, что, как минимум Анна - никак бы не относилась и теперь относиться не будет. Но оснований полностью исключить тот вариант, что она собирается какое-то участие в жизни матери принять, например, в положенный отдельный дом переселив, (тем более что про себя она по-прежнему называет ее "мамой") эта мыслереплика не дает. Про мать не известно даже, узнала ли она дочь в новом качестве. Она оформила как "ведомственную" ту квартиру, к которой привязана, и сидит, набросив на форму обычную одежду, но - почему? (* в рассказе двоякое написание - полисмен/полицмен) Нельзя сказать наверняка, что представляет собой это становление полисменом: расчеловечивание при сохранности отдельных эмоций и привычек или просто физическую киборгизацию? А это имеет принципиальное значение для понимания замысла. "Мы не такие, как они!" - в этом постулате матери героини явственно звучит хрестоматийно-надменное "мы - лучше их", притом еще и акцент в описаниях сделан на различиях, преимущественно, косметически-желудочных: вечерами мать "тупо глядит" в выпуски все тех же "Вечерних Сплетен". Анна, в сравнении с соседкой, показывает чуть большую осведомленность об окружающем мире и человечность, однако в остальном рассуждает примерно в том же духе, что и мать. Маски, протезы, внешнее равнодушие, отсутствие столь развитого у самой Анны чувства брезгливости (больше про полисменов ничего из рассказа не известно) - и уже не люди, а "пародия на людей"... Так какова же в действительности развязка? С героями случилось то, чего они так боялись: теперь они даже не "такие, как все", а такие, как те, кого они презирали больше других. Но конец ли это для самих героев - или же для их брезгливого высокомерия? Маски - то, во что превращаются лица - или же то, что скрывает лица? Авторская позиции непонятна, но двоякую формулировку вопроса рассказ в нынешней редакции также не поддерживает, так как неопределенность вызвана не нормативными сюжетными средствами, а нечеткостью мыслеречи героини и недостатком у читателя информации о мире, о системе, в рамках которой происходит действие. В аннотации к рассказу говорится об антиутопии. Но мир, в котором - на фоне глубокой экологической катастрофы! - голодным полагаются хоть какие, но бесплатные обеды, по-прежнему существуют общественные больницы, существуют школы, существует в каком-то виде трудовой кодекс (дети до какого-то возраста, пока не выдадут паспорт, не могут работать) - так ли уж он плох? На последок не могу не отметить довольно-таки распространенный пародокс: несмотря на то, что к рассказу возник тысяча и один вопрос - рассказ добротный, цельный. Чтобы прояснить картину, тут, скорее всего, нужна совсем малая по объему правка. 2. Софронова Е.А., "Сентябрьские глюки"
Психоделический постмодерн на злобу дня. С элементами юмора, в меньшей степени - ужасов. Жестокости тут порядком, антураж для хоррора возможный, однако страх - не в действии, а в осмыслении его читателем, и страх не жанровый, а реалистичного толка. Интересная и необычная задумка. Но, на мой взгляд, очень неаккуратно исполнено. Первое же предложение: "Три глюка: рыбак, военный и покрытый молью, скелет из шкафа, вышедший оттуда без разрешения, взломали выход из моего подсознания, и ушли через сетчатку глаз", - во первых, покрытый молью скелет - это что за зверь? Моль кости не ест и к ним не прилипает. Во-вторых, беда с пунктуацией. В-третьих, просто сомнительное по своей красоте предложение. Такие "гусеничные" конструкции бывают хороши, когда читаются на одном дыхании, но это не тот случай. Следующие друг за другом "вышедший"/"выход"/"ушли", сбивка посередине - и уже приходится перечитывать, чтобы удостовериться - правильно ли понято, кто куда пошел. Дальше: Так я осталась без своих глюков, а они, без энергетической подпитки. Ну, и надолго ли их хватит? Военный-это сплошные комплексы, без фуражки и оружия полное ничтожество. Без Рыбака он и дня не протянет в своем мифическом кураже". Запятая между "они" и "без" не нужна, между "фуражкой и оружием" и "полным ничтожеством хорошо бы местоимение "он" и тире. "Безы" повторяются в каждом предложении, в конце - загадочный "мифический кураж". В разговорном значении "мифический" - не существующий, выдуманный. "Кураж" - задор, смелость с оттенком наигранности: обычно "и дня не протягивают" от его избытка, а не наоборот... Так в чем именно особенность глюка-Военного: гонора бестолкового переизбыток, или?.. Не удается понять, где в тексте - лексические, стилистические и пунктуационные ошибки, не добитые при вычитке, где - осознанное нарушение нормы, "фишка", которая должна работать на замысел - и читателю нужно прочувствовать и разгадать, как... Подозреваю, хватает и того, и другого, но, к сожалению - осознанные и ошибочные отступления от нормы плохо совместимы в одном текстовом пространстве: это как кроссворд, в котором половины слов не существует. В образном ряду встречаются удачные находки: "Я сижу в тепле, а за окном холодный ветер срывает еще не успевшие пожухнуть листья и перемешивает их с бурой травой. Живое с мертвым, мертвое с живым. Красные гроздья рябины и кровь, вытекающая из моих глаз". Но есть и явно неудачные моменты: "В ответ на мои вопли Скелет распахнул свой длинный плащ, сшитый из кожи не рожденных младенцев, и я увидела, что на срамном месте у него болтается голова человеческого эмбриона. Я не успела разглядеть ничего более, он захлопнул (закрыл) полы своего страшного плаща....", - на мой взгляд, вышло шаблонно и гротескно не к месту. Идею произведения я подробно обсуждать в данном случае не буду. Во-первых - не уверена, что все нужное разгадала и ничего лишнего не выдумала. Во-вторых - обсуждение замысла здесь чревато переходом в комментариях к обсуждению Залп.Окраины, чем в рамках конкурса заниматься не хотелось бы. В целом, повторюсь - миниатюра нуждается в тщательной вычитке и огранке, однако подход к серьезной теме через психоделику и черный юмор, в эдакой разудало-разговорной манере - мне кажется весьма любопытным и, в перспективе, удачным творческим решением. 3. Маликов А.Н., "Я все расскажу тебе утром"
Мистический хоррор с уклоном в социальную чернуху. Соответствующий антрураж, жестокость, нагнетание страха ярко выражены: рассказ можно отнести к ядру жанра. В завязке - знакомство с двумя главными действующими лицами. "Последнюю фразу урока про домашнее задание Сергей Семёнович произнёс одновременно со звонком, мастерски. Школьный люд зашумел, зашевелился, потянулся к дверям. Анька рассеянно сгребла в сумку тетрадь и учебник и встала со стула. Историк смотрел прямо на неё, улыбаясь. Анька улыбнулась в ответ и мелко покивала. Это должно было означать "пока, увидимся на следующем уроке". Она кокетливо крутанула широкой юбкой и устремилась к выходу. Уже в дверях Анька засвистела песенку из какого-то мультфильма и будто бы ненароком покосилась назад. Сергей Семёнович все с той же улыбкой смотрел ей вслед. Когда она -- вприпрыжку - исчезла за дверями, историк, не убирая с лица улыбку, перелистнул несколько страниц классного журнала. Привычно провёл пальцем по разграфлённому листу, нашёл нужную строчку: Данилина Анна Сергеевна. И улыбнулся ещё шире". Типажи стандартные, опознаются с первого взгляда. Девчонка-подросток, у которой тяга к вниманию и приключениям на пятую точку опоры, в силу возраста, периодически перевешивают ум и осторожность - и взрослый доброжелатель, в действительности - маньяк-педофил. Новых ракурсов и глубин рассказ в этом направлении не открывает: характеры отчасти хоть и прописаны, но шаблонны. В такой парочке особыми талантами в большинстве случаев (борьбы ради и интриги для) обладает "жертва"-девушка или кто-то из ее окружения, а не маньяк, огребающий в конце справедливого возмездия по полной программе - и здесь сюжет тоже пошел по проторенной дорожке. Однако, при этом, для гармоничной эксплутации шаблона в лоб (что характерно для палп-фикшна непритязательного толка) - рассказ чересчур сложен, отличается медленным развитием действия и недосказанностью. Потому любая шаблонность в нем смотрится проигрышно. Что ж до эксплуатации шаблона "не в лоб", думаю, тут уместно вспомнить рассказ-призер одного из прошлых УУ - "Чудовище" В. Штерн (http://samlib.ru/s/shtern_w/chudovishe.shtml): на мой взгляд, направление развития сюжета в "Чудовище" хорошо замаскировано, плюс к тому, глубже раскрыты и интересней показаны характеры. В результате стандартная расстановка сил и шаблоном-то не смотрится... Но вернемся к "Я все расскажу тебе утром". Сходу не понятно, какими кругами - и зачем кругами, под дождем-то? - девушка ехала, что учитель успел побывать у нее дома раньше нее (только позже выясняется, что он на машине - следовательно, в теории мог доехать ощутимо быстрее - и до того факт выглядит несколько постановочным). Действие развивается медленно, разбито длинными, с любовью прописанными диалогами (то, что диалоги легко читаются без атрибуции - уже большое их достоинство). Однако второй диалог, при всех достоинствах, кажется в контексте рассказа психологически недостоверным. - "Конечно. Она тоже, как и вы, умеет очень клёвско рассказывать. Очень любит рассказывать про зверей и птиц. Про лес. Про природу, в общем. Она очень много знает. Когда я была маленькая, она мне почти каждый день про новую зверушку рассказывала. Или про птицу", - строение диалога в целом и речь, конкретно, в этом отрывке - характерны для детей более младшего возраста, чем тот, когда по-приколу крутят юбками перед учителями, тискаются с пацанами в кафешках и размышляют о "незаконной эксплуатации подростков". Никакого кокетства в репликах не чувствуется. Возможны переходные стадии, когда и так, и эдак, однако они в пределах одной ситуации обычно заметны - а тут нет, будто с мороженного героиня сбросила пару-тройку лет бесповоротно и окончательно. В середине рассказа - стилистический сюрприз: переход от третьего к первому лицу главной героини. Частая в современном палп-фикшне вещь, не смертельная, но... Поскольку как когда-то сама так писала, и громко высказывалась на этот счет, придется сделать лирическое отступление (за что прошу прощения у автора рассказа). Да, писала и высказывалась, было такое, а кое-что и осталось - меня в роли читателя перескоки между лицами не сбивают и, в целом, не раздражают. Но в настоящий момент времени я считаю, что в сути позиции - ошибалась, и делать так, все же, не стоит (и, опять же, прошу прощения, если кого-то сбили с толку мои рассуждения). Сила того или иного лица повествования не только в том, что известно и сказано, но и, в том числе, в неизвестном и невысказанном. "Первое лицо" (или, в меньшей степени, фокальный персонаж с третьего лица) только догадывается о том, что известно или неизвестно другим и как они это воспринимают - и в этой пропасти может скрываться многое, вплоть до идеи произведения. "Третьи лица" дают охват без детализации внутренних процессов. Промежуточные варианты (которыми я, несмотря ни на что, люблю пользоваться) - переносы фокала, множественные первые лица или "всеведающий рассказчик" - по природе своей направлены на то, чтобы сделать нечто, в норме неявное - явным, вскрыть, изучить какие-то внутренние процессы (к примеру, показать разницу восприятия между персонажами). Они характерны, в первую очередь, для объемных вещей, ставящих перед собой именно такие задачи - и все равно сравнительно тяжелы при чтении, т.к. в жизни "залезть во все головы сразу" мы не можем. А простое смешение первого и третьего лица как исследовательский инструмент не годится, так как изучаемые персонажи находятся в кардинально разных условиях. На практике получается, что, как не исхитряйся - смешение служит только для простого описания событий или характеров - и способствует удовлетворению поверхностного любопытства, но мешает сопереживанию и, как следствие, фактическому созданию (совместными усилиями автора и читателя) полноценной, ощутимой художественной реальности. Палп-фикшн - больше про "разгрузку мозгов" легкий эмоциональный допинг, чем про какие-бы то ни было усилия и принудительное, зависимое в т.ч. и от воли автора, глубокое сопереживание, плюс к тому - традиция смешения в палпе уже закрепилась и никуда не денется, хотя сомнительно она выглядит и там. Но если произведение, по замыслу автора, претендует на большее - смешивать лица, и даже за просто так перекидывать фокал или вводить всеведущих рассказчиков - тем более не стоит. Посему, возвращаясь к рассказу... Но - в данном случае временный переход к первому лицу выглядит явно неудачно, тем более что все то же самое можно было и с фокала девушки обрисовать. Дальше развитие сюжета приводит читателя на Пурпурную ветку метро, в поезд вне времени. Затем - в темноту под лестницей... "В нескольких шагах впереди начиналась узкая крутая лестница, которая вела наверх, прямо к бабушкиной квартире на самом пятом этаже. Вверху горело электричество и казалось, что пахнет гороховым супом. - Архитектор Антон велел, чтобы я никого не боялась, - сообщила Анька в темноту слева. Оттуда промолчали. - Наверное, ты и есть мой охранячий монстр, - сказала Анька. - Так вот, если ты еще не знаешь -- за мной охотится страшный историк-маньяк. Я побегу к бабушке, а ты оставайся здесь и защищай меня от него. Пожалуйста". "Охранный монстр" - славная деталь. Она же, пожалуй, и самая значимая... Или, все-таки, "охота"? Вообще, хороших (к месту использованных) и любопытных деталей в рассказе достаточно много. Концовка характеризуется изрядной недосказанностью. Самой вероятной кажется версия, что сама девушка, ее родня - колдуны-оборотни, Пурпурная ветка - транспорт и место работы (в некоторых случаях - даже дом) для посвященных, так или иначе причастных к потустороннему. Но сомнения остаются. И, надо признаться, подсмотренная в ленте обсуждений рассказа мысль про "современную красную шапочку" их несколько углубила. Что-то общее, действительно, есть... И если аллюзия умышленная, то что она в рассказе акцентирует-то? В целом, определенного ощущения от рассказа не создается, так как цельности ему и не хватает. Эдакая конструкция из кусочков паззла и деталек лего. Все вместе - не смотрится (в теории - всяко бывает, но тут совместить плохо совместимое не получилось), а что именно мешает - как знать... В какую сторону направлен нос произведения? Если все-таки в сторону развлекательного палп-фикшна, а глубину и оригинальность предполагается оставить за кормой - то сомнения вызывает уместность, пусть и хорошо исполненных, больших диалогов, рефлексии, масштаб недосказанности. Кроме того - присутствует необходимость адаптировать стиль. Если же нет - то выступает на первый план необходимость отходить от шаблонов, глубже раскрывать (не объяснять - именно показывать) характеры и мир и, опять же, рихтовать стиль. Собственно, сейчас стиль рассказа охарактеризовать единообразно сложно - есть как тяжеловесные и/или неуместные, явно неудачные решения, так и, напротив, яркие и задорные, те, где проглядывает авторский почерк. Однако остановиться, для примера, хотелось бы на следующем моменте, иллюстрирующем заодно и вышеозначенный вопрос: "Анька покрутила головой, дёрнула плечом и воткнула в себя наушники", - так Анька - оборотень-киборг?! Шучу, но только наполовину. Такой речевой оборот - "воткнула в себя наушники" - существует, разумеется, и само по себе его применение не ошибка. Однако он, грубо говоря - не нормативен. Из нейтрального по речи абзаца его проводки торчат, как бело-розовые ребра недоеденного историка из темноты под лестницей, но, в отличие от ребер, этот оборот в тексте, во-первых, присутствует, во-вторых - зря присутствует. Внимательного читателя такое, будучи примененным без конкретной цели, сбивает, направляет в ложную сторону. А невнимательного читателя, предпочитающего тоннами заглатывать гладкий текст, особо не вдумываясь - подобные отступления от нормы, по моим наблюдениям, раздражают, даже когда они применены удачно. А вообще, есть ощущение, что из-за подкладки рассказа выглядывает куда более обширный мир, чем показан, и задумка на произведение куда большего объема. Что кое в чем нехорошо - пропорции, все же, нужно соблюдать - но кое в чем, безусловно, хорошо. 4. Кузнецов К., "Нигде"
Мистический хоррор с философским оттенком. Не "ядро" жанра, но и не сказать, чтоб очень уж далеко от него. "Вы когда-нибудь, что-нибудь теряли? Нет, я говорю не о вещах и не о каких-то средствах материального мира, я имею в виду что-то действительно ценное, связанное с самим человеком. К примеру - воспоминания. Казалось бы, ну что тут такого - забыл и забыл, не помнишь и не помнишь. Чего переживать-то? Гораздо страшнее, когда ты забыл многое, но не всё. Именно это и случилось со мной..." - тон рассказа, мрачный и задумчивый, задается сразу. Сперва кажется, что здесь же задается и основная проблематика, но ближе к середине оказывается, что все интересней и сложней. "-- Вот и здесь точно также, - заявил Люциус. - Ты взрослеешь в мёртвом мире также как и в живом. Постепенно, не спеша, чтобы не сойти с ума. Чтобы не выть по ночам, будто одинокий волк и не кидаться на стену", - жалко только, что подано "в лоб", диалогом - если б герой как-то иначе (возможно, сам) к этой мысли пришел, или подслушал где-то, было бы лучше: лекция от попутчика - изрядно затасканный прием, и редко гармонично смотрится, т.к., постановочно слишком. Мало в жизни (за посмертие не скажу, но откуда им там взяться?) таких лекторов-любителей (хотя просто любителей поговорить с избытком). Атмосфера глухого, тягучего задумчивого страдания, буквально пропитавшая рассказ, с этого момента раздражает уже до зубного скрежета. Описанное посмертие - целый мир, населенный людьми, в какой-то степени обустроенный... Разве в мире реальном люди никогда не теряют все, что дорого, не теряют силы и память, не застревают в петле вины и отчаянья? Сплошь и рядом, но при этом в мире реальном продолжается жизнь, здесь же, на первый взгляд - только бесцельные блуждания, пропитанные тоской от потерянных и болью от вернувшихся воспоминаний, и попытки от них спастись, заглушить какой-то имитацией деятельности. Да не может так быть! Неубедительный, неприятный гротеск, ничем не оправданная абсолютизация власти психотравмы над человеком. Но после сильной сцены с господином с фото мертвецов (пожалуй, лучшая сцена в рассказе) - первой звоночек: продавщица, которая ведет себя как обычный живой человек. Кульминация, где герой вспоминает все - и концовка. Не самоубийство, не интуитивно ожидаемое "...и он решил попробовать еще раз" (С.Кинг, "Кладбище домашних животных", цитата неточная). "-- А разве я здесь что-то решаю? -- А кто же ещё? - всплеснул руками проводник. - Только сам человек и решает. Иных указчиков у вас, людей, нет. Мысль мне показалось настолько простой, что я устало улыбнулся. -- И что же меня ждёт на этой станции? -- А залезай, и увидишь, - подмигнул мне проводник. - Любой душе нужен отдых, даже самой измученной. Я вздохнул, немного помялся на месте и согласился. Видимо в смерти, как и в жизни, взросление может произойти внезапно, когда его совсем не ждёшь, а иногда наоборот - вроде повзрослел, а на самом деле, так ничего и не понял", - так выходит, автор к этой мысли все и вел?! Есть не только прошлое, но и будущее... Пусть боль не исчезает, но ее петля - не всеохватывающая, ее можно перерасти. Похоже на то, и хочется думать именно так. "Если", "похоже на то" - потому как, к сожалению, техническое воплощение вызывает вопросы. Провисает (или призвана подчеркнуть что-то другое?) композиция: для предположительного замысла явные перетянуты живописания посмертной тоски (как есть, они не страшные, а скучные, и скука пополам с раздражением - так себе ощущение). На мой взгляд, лучше было бы короче, но ёмче. Почти не чувствуется непосредственно процесса взросления героя: герою подкидывают, со всех сторон, информацию, после чего следует инсайт - но это только один рельс узкоколейки развития... И название непонятно зачем выбрано такое. Стилистически в начале перебор с неопределенностями ("каких-то", "что-то", "чем-то" и.т.д. - вместо желаемого ощущения размытый зыбкости мира, в больших количествах они препятствуют восприятию образов), есть явно корявые моменты. Например: "Протяжный скрип и мигающая световая лампа возвестили о приближающейся станции, будь она проклята", - "возвестили" - к чему тут этот вышокий штиль? "Пассажир напротив меня недовольно покосился", - во-первых, без уточнения (вроде "пассажир напротив недовольно покосился на меня") - это читается скорее как "скособочился". Во-вторых, "покоситься", т.е. скосить глаза, можно на соседа сбоку, а на человека, сидящего напротив - как? "Женька, - откликнулся я и пожал его сухую и довольно костлявую руку. - То есть Евгений", - степень костлявости руки значения имеет мало и читателю все равно не передастся, слово "довольно" - лишнее тут. Подобных моментов по тексту разбросано порядком. Но, повторюсь, замысел рассказа - ежели он мной правильно понят - здоровский, и антураж и тон под него, на мой взгляд, выбран подходящий. 5. Капрарь С.С., "5+5"
Поджанр "интеллектуально-эстетический хоррор". Рассказ с уклоном в психопатологию, 100%-я познавательная ось хоррора. Но в рамках конкурса - попадание, к сожалению, только в одну из картинок. Объяснение в ленте обсуждения рассказа, где именно первая картинка (со скелетом и др.) прячется, видела. На мой взгляд, маскировка, иносказательность, избирательность в использовании картинки - допустимы (чай, не сочинение в начальной школе ваяем, в духе чем больше элементов перечислено - тем лучше, и не живопись в вербалику для слабовидящих переводим). Но при этом - нужно, без дополнительных комментариев было понятно, где картинка прячется в тексте. Тут у меня найти ее не получилось. Что ж до рассказа как такового - весьма достойный представитель своего племени. "Четыре стены не смогут долго удерживать меня, хотя, пожалуй, я нахожу довольно живописным вид из моего окна, исполосованный сетчатой решеткой - она спасает тех, кто беспечно наслаждается жизнью по другую сторону, от таких, как я", - начало рассказа уже дает некоторое представление о характере героя. Дальше - не только через события как таковые, но и через подбор героем-рассказчиком эпитетов, саму манеру речи - портрет набирает краски, обрастает деталями. Есть отдельные речевые глюки, например: "Страх убивает разум, а потому ждать ошибок от моих соглядатаев, всякий вечер запирающих меня на замок, представляется мне лишь вопросом времени и ответом случая", - что-то не то с конструкцией предложения: "вопрос времени" ведь - не ожидание (со стороны героя), а ошибка (со стороны соглядатаев). Но, в том же предложении, "ответ случая" весьма порадовал, и, в целом - стиль рассказа хорошо выверен и в полной мере соответствует содержанию. "Сквозь гармонию слов, составляющих основу царящего меж строк духовного декаданса, он с похвальным энтузиазмом продирается всё ближе и ближе к тому, что является моей сутью. И мне жаль, что его близорукому взгляду не хватает осознания необходимой истины - важно лишь наслаждение процессом познания страха. В нем, в наслаждении, и заключен сакральный смысл бытия", - познание страха, его эстетика - в фокусе произведения, и герой в своих изысках ожидаемо забирается все дальше, дальше, дальше. Эстетика рассказа, действительно, на высоте. Единственный ее недостаток - нечто новое для себя в ней опытный любитель жанра ужаса вряд ли откроет. В финале поджидает намек на какую-то иную сторону жизни героя, на что-то, о чем он не помнит.... А, точнее, на то, что герой-рассказчик - альтер-эго некоего настоящего героя, страдающего психогенной диссоциативной фугой. Хороший поворот событий, но исполнен недостаточно ясно: не уловив аллюзию на "Остров проклятых" (фильм не смотрела) и ассоциируя это расстройство с бегством не только психическим, но и физическим (больные обычно уходят из дома, уезжают за тридевять земель - из рассказа не очевидно, было что-то такое или нет), гадаешь: о том речь или не о том? И склоняешься к тому, что - нет, не о том. Четче бы как-то прописать... Например (раз уж альтер-эго героя к музыке не равнодушно), через диалог с врачом, воспользовавшись тем, что фуга - еще и музыкальная форма, особенности которой можно связать в некоторой мере с расстройством. А сама задумка переход к диссоциативу тут отлично смотрится, одним росчерком вводит в рассказ новый смысловой слой. Познание или бегство? Или - бегство в познание, и, наслаждаясь поиском, осмыслением, пониманием, мы всего лишь отводим взгляд от того, что лежит прямо перед глазами, уклоняемся от не опосредованного мышлением восприятия? 6. Калашникова Е., "Последний портал"
Хоррор остросюжетно-приключенческого толка. Входит в "ядро" жанра. Герои бегут от развивающегося апокалипсиса - но попадают через портал в иное временное измерение того же кошмара. Рассказ написан в настоящем времени и, как уже подметили в ленте обсуждения рассказа, описания и действия переданы скупой сценарной морзянкой. Что, само по себе, для такого поджанра - неплохое решение, но в данном случае реализация подкачала... Стилистика - настоящий бич рассказа. Примеры: "В глубине автобусной остановки притаился высокий худой мужчина. Предводитель местной общины Саша нервничает. Пальцы постукиваю* по ржавому металлу. Мужчина замечает движение в конце улицы, присматривается. Показалось", - исходя из этого, невозможно понять: Саша и мужчина в глубине остановки - один и тот же человек или нет? С героем лучше знакомить сразу, без разночтений. И в дальнейшем в авторской речи называть его всегда одинаково, за исключением тех ситуаций, когда замена обоснована сюжетно, призвана что-то подчеркнуть и.т.д. Применение же безличных поименований ("мужчина", "мальчик" и.т.п.", если персонаж уже введен в повествование и имеет имя - не желательно вовсе. (* - опечатка, постукиваюТ) "Последним идёт мальчик восьми лет. Светлые пряди волос падают на голубые глаза. Пухлые щёки пересекают полоски чёрной краски. Тело напряжено. Ребёнок обеспокоен",- второе предложение некорректно - щеки пересекают полоски или полоски пересекают щеки? Уточнение "Ребенок обеспокоен" лишнее - уже задан и возраст героя, и передано образно чувство беспокойства. "Саша наваливается на стену. Осыпается штукатурка. Мужчина не замечает. Стеклянный взгляд сверлит пол. Иван направляется на лестницу. Здоровяк любит изучать заброшенные жилища. Часами гуляет по комнатам. Рассматривает каждую мелочь. Во время пурги заходить в квартиры небезопасно: через открытое или разбитое окно в здание могут проникнуть осколки времени", - да уж, Иван воистину невозмутим... Тут по событиям - на время прогулки Ивана и ступора Саши - пауза, и пробежка по ней в темпе предшествовавшего экшена добавляет не остросюжетности, а путаницы и сбивает картинку: передышка, сброс скорости все-таки должен быть, просто неглубокий. И взгляд сам по себе, за редким исключением, пол все-таки не сверлит: это герой сверлит взглядом пол. Дальше: "Саша потрясён смертью Степана и не замечает отсутствие здоровяка. - Я нашёл квартиру, - гремит, отражаясь от стен, голос Ивана. Саша вздрагивает, бросает равнодушный взгляд. - Не ругайся, она чистая, - оправдывается здоровяк", - куда бросает взгляд Саша, если они с Иваном друг друга не видят? А если видят, то каким образом Иван интерпретировал "равнодушный взгляд" как намерение ругаться? "Трещат доски. Здоровяк зарывается в пыль. Слышится чихание. С довольным видом достаёт находку", - если пыль такой плотности и объема, что в него можно "зарыться", прочихаться у героя не получится: задохнется раньше. В целом, ведись повествования с четко выдержанного фокала Саши-предводителя, без постоянных перескоков к панораме - рассказ смотрелся бы куда складней и живее. Также хорошо было бы разнообразить речь, ее ритм и.т.д. В ленте обсуждения рассказа вижу апелляцию к Никитину... По этому поводу хочу сделать еще одно лирическое отступление и сказать следующее. Во-первых, не стоит понимать и применять какие бы то ни было рекомендации буквально. Во-вторых, всяческих пособий по лит.ремеслу - множество, что старых, что современных, что отечественных, что зарубежных. И, если уж браться их читать, то стоит попробовать разные. Да хоть те же "Мемуары о ремесле" Кинга: любопытная во многих отношениях книжка, в которой содержится немало дельных мыслей и не содержится глупостей - постольку, поскольку мистер Стивен не только и не столько "автор ужастиков", но и "просто" хороший современный беллетрист. В-третьих - да простят меня поклонники никитинского пособия - оно едва ли не худшее, что мне попадалось. Ярчайший представитель категории пособий о том, как зарабатывать деньги, продавая пособие, полезный, максимум, для создания палп-фикшна, слабого даже по меркам палп-фикшна, зато - чуть лучше продаваемого. Посыл "учиться, учиться и учиться" (сам по себе совершенно верный, разумеется) там наложен преимущественно на такой материал, что кровавые слезы из глаз. Желающие почитать самую разнообразную конкретную критику оного пособия могут найти ее в сети: не вижу смысла пересказывать своими словами. Что касается конкретного рассказа - в некоторых местах короткие рубленые предложения, все же, смотрятся выигрышно, передают динамику. Например: "Бар заполняет музыка. Лампы гаснут. Помещение погружается в полумрак. Музыка на пару секунд замолкает, а затем гремят колонки, из которых льётся тяжелый рок. На сцене загораются прожектора. Слепят глаза. Перед микрофоном возникает парень. Саша понимает - это призрак из в* кабины машиниста", - здесь, на мой взгляд, хорошо вышло. (*в - опечатка). Но в большинстве случаев получилось, к сожалению, конспективно и невыразительно - что, в свою очередь, не позволяет прочувствовать события, понять, что является в тексте ключевым. В финале рассказа, за последним порталом, на почти утопически уютной солнечной поляне, перед выжившими героями появляется старый знакомый, он же - один из героев в другом времени. Что это значит - продолжение кошмара, в полной мере состоявшуюся утопию, смерть, или же - открытый финал? Как знать... Персонажи обрисованы так же скупо и пунктирно (более-менее прописан только характер Ивана: эдакий большой ребенок), действуют не шибко умно, но по-человечески вполне достойно, что характерно для данного поджанра. И, несмотря на многочисленные недостатки, свою приятную ноту в общее впечатление от группы рассказ тоже добавил. 7. Джекил и Хайд, "Аутофагия"
Социально-сатирический камеди-хоррор, разудалый и трэшовый. Анти-"ядро", которое тоже в чем-то ядро, его отражение, так сказать. Забавная задумка, небезыдейная притом. Градус абсурда, трэша, стеба и безудержной дури зашкаливает, в чем есть своя прелесть. "- Нет, только голова немного кружится, а, что со мной случилось? И тут же лейтенант получил увесистый пинок под зад. - Что случилось? Да вы нас чуть не угробили! Смотрите, как я умею летать без рук, с закрытыми глазами, задом наперед. Это, что, по-вашему, цирк? Это Спарта!" - вы не ослышались: сказано именно то, что сказано, и даже не от балды, а читательского обалдения (обалдевания?) ради. Стилистических глюков в рассказе - тоже есть, ибо не есть они не могут: название располагает, предполагает и по местам рассаживает. Например: "Как только он открыл глаза, то увидел что, над ним склонился странного вида незнакомец, одетый в кожаный плащ. Понятное дело, что странность человека заключалась не только в плаще, голову незнакомца прикрывала черная фуражка с красным околышем и кокардой в виде звезды", - часть запятых не там, где надо, точка потерялась, конструкция неуклюжая и с повторами, плюс порядок (долженствующий, в теории, передать ракурс) описания странный. По моему опыту тесного горизонтального общения с асфальтом, сперва в глаза должны броситься лицо и/или фуражка. Склонившаяся фигура в плаще - это взгляд сбоку, а не снизу вверх. "- Я же вам уже говорил лейтенант, вам, что противогаз мозг жмет? Задание наше тайное, срочнейшее и важнейшее, какие еще эпитеты мне стоит применить, чтобы вы поняли", - опять запятые вразброд (они очень, очень много где вразброд), но, в общем - поняли. И что за подарочек такой - "аутофагия", то ли от несовершенной нашей цивилизации, то ли от нас самих, всех из себя наиважнейших - тоже понятно, еще из самого подарочкова названия. Чего в рассказе только нет... Но кое-чего, к сожалению, действительно нет. Чувства меры. Например: "Ах да, чуть не забыл, наденьте-ка эту штучку, а то здесь микробов полно, еще что подхватите, а потом целоваться полезете, я вас мужиков знаю, я ведь и сам мужик!" - ну и зачем нужна эта банальная пошлость, банальным же образом поданная? Пошлить со вкусом - для такого текста не оксюморон, а объективная необходимость. На мой взгляд, подобного рода произведениям жизненно важен баланс между различными компонентами текста: между авторским и заимствованным (шуток, построенных на аллюзиях и мемах в тексте тьма), между банальностью и новизной, между юмором, сатирой, хоррором, гротеском, трэшом и толикой реализма (без которой трэш и сатира, как правило, страдают аутофагией). Будет баланс - вещь заиграет. Сейчас, на мой взгляд, текст шатает и кидает во все стороны. Эдакий полиэтиленовый пакетик с переперченным фаршем на центрифуге... При этом фарш налеплен на вполне крепкий композиционный скелет с логичной и толковой развязкой: "И был бой. Бой между здоровым рассудком и здоровым расчетом, между сознательным и бессознательным, между правдой и ложью, но независимо от того, кто кого поглотит, победу одержит аутофагия. Она всегда побеждает. И только осень осталась неизменной и верной себе. Последняя осень. А за ней пришла зима. Ядерная", - только неудачно смотрится мешанина из прошедшего, будущего и настоящего времен. И последние два предложения кажутся лишними: что следует за последней осенью, читатель пусть сам догадывается - чай, не маленький уже... А о чем, напротив, ему неплохо было бы подсказать - так это о том, что героев на самом деле не двое, а один (информация почерпнута в комментариях - из текста она совершенно не очевидна). Однако ж, несмотря на весь разброд с раздраем и сплошные перегибы - не без своего шарма получилась вещица. И в окружении текстов, в большинстве нарочито и подчеркнуто серьезных, смотрится забавно вдвойне. 8. Гарбакарий М., "Падай ниц перед Крысиным Королем!"
"Фонтаны почему-то не отключили". Мистический хоррор, отлично сбалансированный. Тут и реализм в череде событий, и мистика, и легкая, но отчетливая жуть, и ненавязчиво поданная, однако близкая к повседневности идея, и красота - тот самый, чуть расфокусированный (а как иначе?!), взгляд вглубь, которым примечателен данный поджанр в современном своем варианте. Рассказ близок к "ядру" жанра, и в конкурсную тему, на мой взгляд, тоже в достаточной степени попадает - вторая картинка (с трубами и парой) представляет город "до и в процессе", то первая картинка (со скелетом в вагоне) описывает Город "в процессе и после", да и респиратор в тексте фигурирует. За самосудный результат текста чрезвычайно обидно. Текст плотный, его сложно адекватно раздеребанить на цитаты: объемные сцены перетекают одна в другую, тщательно выбираешь, берешь кусок - и все равно выходит уже немного не то... "Так вот, представьте: холодный ветер, закат, где-то там, под холмом - ведь город стоит на холме - брусчатка площади, и, черт возьми, радуга. Радуга! - от этого ледяного фонтана и вялого закатного солнца". Превосходные экспозиция и завязка. Вводной частью рассказа задается настрой на ожидание чудесного, но настрой зыбкий, тревожный - потому как то чудесное обещает оказаться вблизи столь же неуловимым, как радуга, и столь же приятным ощупь, как мокрая одежда на принизывающем ветру. "Да, вот такое вот дерьмо, друг". И столь же безопасным. Задается, в значительной мере, сразу и портрет главного героя - человека одновременно доброго и циничного, ироничного и серьезного, решительного, но подверженного рефлексии, не чуждого прекрасного, но, в то же время, приземленного. - Ты знаешь, что есть такая наука - семейноведение. Так вот... - много, много моих слов, - ...ты же сейчас со мной, значит, ты согласилась быть со мной, значит, ты согласна быть со мной, нельзя же сказать наоборот? - А-а, да, но... - Ну, вот и хорошо, спасибо за то, что ты согласилась стать моей женой. - Но ты не знаком с моей семьей. - Хорошо. Я это исправлю за пять минут. Новый год - отличный повод. Он не художник, но "помощник художника". Достоверный и интересный характер, притом - сравнительно редкий в литературе. Характеры остальные, поданные в через восприятие героя и через прямую речь, тоже хороши. Рассказ написан от первого лица, потому короткие, но емкие, базовые или аллюзивные описания (